Исключительный момент

11

— Линди, я тебя в сотый раз спрашиваю, ты можешь войти?

Ник стоял на ступеньках автоприцепа, последние лучи заходящего солнца поблескивали красными бликами в его взлохмаченных волосах. Линди отвернулась от него и продолжала ходить туда и обратно с плакатом на плече, гласящим «Вся власть — пернатым!». Ноги у нее болели. Она устала и чувствовала себя разбитой, но сдаваться не собиралась. От нее зависела жизнь сов.

— Уже поздно и все разошлись по домам, — заметил Ник. — Тебе не кажется, что ты заходишь слишком далеко? Пора остановиться!

Действительно, все ее сторонники, как и предсказывала Джульет, по одному постепенно ушли. Даже «Будущих лидеров» отвез на автобусе обратно в город кто-то из измученных ожиданием родителей. Последним остался Эрик Сотело, он все так же прятался за плакатом, но стойко проделывал круг за кругом по протоптанной дорожке вокруг автоприцепа. Линди стоило большого труда убедить его в том, что ему пора отправляться домой и поужинать. Как бы она ни ценила его помощь, она испытала облегчение, когда он ушел и больше не поглядывал на нее украдкой обожающими мечтательными глазами.

— Твой пес здесь, со мной, ты бы тоже вошла внутрь, а? Ну что тебе стоит немного передохнуть? А потом ты бы вновь занялась своим проклятым пикетированием.

Из-за спины Ника в дверях показался Хаммерсмит, помахивая хвостом. Он ворвался в прицеп тогда, когда Джульет выскочила оттуда, как ошпаренная, и оставила дверь открытой. Вид у нее был разъяренный, а лицо полыхало так, что не уступало по яркости рыжим волосам. Бросив на Линди уничтожающий взгляд, она забралась в свой фургон, и вскоре рисунки, изображающие девиц в бикини, скрылись в клубах пыли — она уехала прочь. Линди могла только догадываться, что произошло между Джульет и Ником.

— Я приготовлю тебе поесть, — сказал он. — Гамбургеры и маринованные огурцы. Разве ты сможешь устоять?

Рот у нее наполнился слюной. Она целый день ничего не ела, кроме каких-то булочек и печенья с шоколадной. После всех этих сладостей ей так хотелось чего-нибудь солененького. Поставив транспарант на землю, она облокотилась о него.

— Я не знала, что ты умеешь готовить, Джарретт.

— Я как раз не умею. Но ничего, раньше как-то обходился.

Засунув руки в карманы брюк, он стоял на лесенке своего прицепа в такой позе, будто за спиной у него был по меньшей мере замок. Линди чувствовала, как все ее существо заполняет любовь к нему — такое мучительное наслаждение можно было сравнить с музыкальным крещендо. Ее любовь приносила ей боль, страдание… Их с Ником разделяло слишком многое. Разве сможет она когда-нибудь преодолеть все эти преграды? Борьба за перенос места строительства, сомнения, которые заронила в ней Джульет, ужасное предчувствие, что Ник не сможет ответить на ее чувство, страх перед тем, что он может предать ее…

Как ни посмотри, ничего хорошего не получится, если она согласится в этот вечер войти внутрь. Это принесет ей еще больше боли и мучений. Но Ник, маячивший в дверном проеме, высокий, сильный, как магнитом тянул ее к себе. И ей уже было все равно, что ее транспарант упал на землю. Она устало поднялась по лесенке, слегка споткнувшись. Ник поддержал ее, а Хаммерсмит пушистым желтым вихрем налетел, будто они не виделись целую неделю. На какое-то мгновение Линди оказалась между Ником и Хаммерсом, согретая человеческим и собачьим теплом. Неуемный язык теркой прошелся по ее щеке, с другой стороны крепкая рука поддерживала ее под локоть. При таких умелых помощниках она вскоре неловко приземлилась на диван. Хаммерсмит тут же вскочил ей на колени, опрометчиво вообразив себя игрушечным пуделем. От такого весомого удара у нее перехватило дыхание, но для пущей уверенности она удержала пса возле себя. Ник оглядел ее критически.

— Профессор, ты выглядишь паршиво.

— Благодарю.

Она безуспешно пыталась пригладить растрепанные на ветру волосы.

— Я понял, в чем дело. Ты наверно страдаешь от недостатка жидкости, после того как целый день маршировала тут, будто полоумная, на таком солнце.

— Еще раз благодарю.

Он принес ей из кухни стакан холодной, как лед, воды. Она долго и жадно пила.

— Спасибо.

Хаммерс, сопя, обнюхивал ее стакан, когда она попросила еще воды. Ник осуждающе взглянул на собаку, но все же налил в большую миску воды и поставил ее на пол в кухне. Хаммерс радостно спрыгнул с колен Линди, ударив ее при этом по руке и облив с головы до ног водой. От холодного душа она ахнула, это напомнило ей, как она ныряла в бассейн с неподогретой водой. Возможно, это поможет смыть с ее рубашки пятна тропического напитка.

Не говоря ни слова. Ник бросил ей мятое кухонное полотенце. Она кое-как вытерла себя. Тем временем Хаммерс покончил со своим питьем и наступил лапой в миску, она наклонилась, и пол в кухне мгновенно превратился в небольшое озеро.

— О, господи!

Линди вскочила и принялась вытирать пол кухонным полотенцем. Хаммерс резвился рядом с ней, пытаясь размазать воду по все еще сухим уголкам. Ник наблюдал за ними в зловещем молчании, как бомба замедленного действия — то ли взрываться, то ли пошипеть и сдаться. Через минуту он выбрался из кухни и вернулся с грудой махровых полотенец, которые бросил на пол, и тоже включился в работу.

Они с Линди работали бок о бок, стоя на коленях, а Хаммерсмит поочередно лизал их лица.

— С твоей псиной жизнь всегда столь занимательна?

— Чаще всего да. Скажи-ка, а рядом с Джульет жизнь тоже увлекательна?

Линди с удвоенным рвением возила мокрым полотенцем по полу. Ей было необходимо узнать, что Джульет значит для Ника. Как бы не было больно, все-таки знать правду лучше, чем мучиться так, как мучилась она сегодня целый день, терзая себя вопросами, надеясь и впадая в отчаяние.

Ник проницательно взглянул на нее, отжимая свой угол полотенца.

— Я не смог добиться вразумительного ответа от Джульет. Она не сказала ни слова о том, что произошло между вами. Может быть, ты мне хоть что-нибудь объяснишь?

— Нет. — Линди разглядывала растекающиеся подтеки воды вокруг себя. Вода стала грязной от лап Хаммерсмита. Линди присела на корточки. — Если вы с Джульет настолько близки, почему ты не можешь заставить ее рассказать тебе все? Насколько я понимаю, вы — лучшие друзья. И даже больше!

Слова вырвались наружу, полные злости и горечи.

— О чем это ты, черт подери? — требовательно спросил Ник. — В последние дни мы с Джульет двух слов сказать не можем без того, чтобы не поссориться.

— Может быть, в постели вы ладите лучше? — ее голос дрожал.

Она ненавидела себя за то, что говорила, ненавидела обстоятельства, вынуждавшие ее к этому. Ник выпрямился и нахмурившись смотрел на нее.

— Так вот ты о чем? Ты думаешь, что Джульет и я…

— Она сама мне сказала. Почему же я не должна ей верить? Да и какое мне дело, в конце концов.

Линди шлепнула на пол мокрое полотенце, обдав брызгами себя и Ника.

Он взял ее за запястье.

— Линди, я не сплю с Джульет.

— Откуда я знаю? — с грустью произнесла она. — Я вообще ничего не понимаю.

— Может быть, тебе все-таки для разнообразия попробовать поверить мне, — его голос звучал жестко. — Может быть, ты раз и навсегда решишь для себя, что я все-таки не твой Клуни.

— Я пыталась, — прошептала она. — Я хочу поверить тебе…

— Тогда поверь…

— У тебя все так просто!

— Так оно и есть, Линди.

Она покачала головой.

— Нет, только не у нас с тобой. Ник. Все так запутано. У нас с тобой разные ориентиры в нашей борьбе. Мы никогда не сможем сблизиться так, чтобы полностью доверять друг другу, как ты только что говорил. И что же нам остается?

Он резко отпустил ее руку.

— Не спрашивай меня. Я знаю только одно — ты нужна мне, Линди. Никогда ни к одной женщине я не испытывал такого чувства. Какой в этом смысл? Никакого. Я и сам знаю, черт подери, что никакого.

Он начал энергично возить полотенцем по полу. Хаммерсмит, обрадовавшись, что с ним играют в какую-то новую игру, радостно набросился на полотенце. Он впился в него зубами и, ворча, стал энергично трясти его. На Ника и Линди вновь обрушился душ из грязной воды. Но они оба молчали. Напряжение между ними пульсировало так, словно земля под ногами дрожала от промчавшегося рядом поезда.

Линди скользнула взглядом по фигуре Ника, когда он взял еще одно полотенце и принялся яростно промокать им воду. Она не могла оторвать глаз, завороженно глядя на его руки, покрытые золотистыми волосками, на то, как работают его мускулы, перекатываясь под кожей. Когда их глаза встретились, она увидела, как серьезно и напряженно он смотрит на нее. Линди поняла, что стоит ей сделать лишь один шаг ему навстречу, один жест, означающий, что она покорилась, и он сокрушит ее в своих объятиях, а ведь ей так этого хотелось. И все же она удержалась, из последних сил пытаясь сохранить душевный покой. Ник хотел ее, но была ли это любовь? Даже если в один прекрасный день он полюбит ее, разве от этого исчезнут все проблемы, разделяющие их? Боже мой, ну почему все так запутано?

Линди удалось отвести взгляд от Ника. Из-за ее сомнений и страхов момент близости, промелькнувший между ними, был упущен. Она шлепнула Хаммерса мокрым полотенцем, чтобы он больше не лизал ее лицо. И принялась торопливо вытирать пол, стараясь больше не поднимать глаз на Ника.

Наконец пол на кухне стал сухим, все промокшие полотенца были свалены кучей в ведро. Хаммерс продефилировал в комнату, надеясь устроить и там небольшой переполох. Линди поднялась с пола и наблюдала за тем, как встает Ник — его дорогие брюки были мокрыми и грязными на коленях.

Она поднята с полу миску, которую перевернул Хаммерс.

— Спасибо за то, что дал нам попить. А теперь нам с Хаммерсом пора возвращаться на улицу, мы должны продолжить марш протеста.

— Никуда ты не пойдешь, — скомандовал Ник. — Я ведь все еще должен тебе восемнадцать часов, а я никогда не бросаю слов на ветер. Понятно? — он воинственно огляделся, всем своим видом давая понять, что не потерпит возражений ни от Линди, ни от Хаммерса и ни от кого вообще. — Ну, так как ты предпочитаешь гамбургеры — прожаренными, недожаренными или вкусными?

Спустя какое-то время Ник и Линди сидели за кухонным столом. Два обгоревших, съежившихся гамбургера лежали у нее на тарелке, как пара угольков. Несмотря на выбор кулинарных средств, предложенных Ником, оказалось, что единственно возможный вариант — это приготовить их «вкусно». Хотя, приправленные кетчупом и горчицей, гамбургеры пошли «на ура».

Хаммерс уже заглотил три штуки подряд. Но потом его пришлось вывести на улицу, так как он, положив морду на стол, стал вопросительно поглядывать в тарелку Ника. Теперь с улицы доносились его стенания, но Линди была настолько измотана, что у нее не было сил реагировать на это. Откинувшись на спинку кресла, она хрустела огурцом. С отвращением глядя на сдвинутые на край стола бумаги Ника, она подумала, что с удовольствием разорвала бы в клочки все документы, связанные со строительством завода. Но тут ее внимание привлек какой-то причудливый набросок на листке бумаги, зажатом между двумя папками. Она потянула его к себе. На рисунке был изображен небольшой курносый самолет с обрубленными крыльями и округлым хвостом; это был самолет старой конструкции. Быстрый, лаконичный набросок каким-то непостижимым образом сумел передать радость парения в воздухе. Линди сразу поняла, что этот самолетик летит, он просто не мог быть прикованным к земле.

— Скажи, это ты сам нарисовал? — спросила она.

— Да это я так, от нечего делать. Что-то у меня работа сегодня никак не продвигалась.

Он попытался взять у нее рисунок, но она не отпускала его. Линди не отрываясь смотрела на бумагу, будто рисунок мог рассказать ей о Нике то, что ей так хотелось узнать. И то, что она в конце концов поняла, совсем не успокоило ее.

— Вы вместе с Джульет, — пробормотала она, все еще глядя на рисунок. — Что бы ни случилось, у вас есть общее — вы оба любите летать. Это ведь очень объединяет, правда? И никуда от этого не денешься.

Ник потер подбородок.

— Еще бы, мы с Джульет поэтому так и подружились — мы оба неравнодушны к самолетам. Но какое это имеет отношение к тому, что происходит сейчас?

— Когда мы с тобой были на Столовой горе, у нас появилось что-то общее. Я почувствовала это. Потом прилетела Джульет в вертолете, и сразу же ваши общие интересы стали для тебя важнее, чем то, что было со мной.

Линди отложила в сторону огурец, есть больше не хотелось. Она отодвинула стул и встала. Ей вдруг захотелось скомкать этот рисунок и бросить на пол. Но вместо этого она сложила его пополам и сунула в кармашек своей рубашки. Потом, взглянув на свои часы, пересекла кухню, прошла в комнату и включила телевизор.

— Я хочу посмотреть новости, — сухо сказала она. — Мне не хотелось бы пропустить их.

Ник подошел и встал за ее спиной, отвлекая ее.

Ей хотелось, чтобы он ушел куда-нибудь и оставил ее в покое. Но это был его дом. Линди сложила руки на груди и крепко прижала их к себе. Она звонила нескольким репортерам в Альбукерке, чтобы сообщить о марше протеста, и один из них брал у нее интервью. И вот она с нетерпением ждала, когда этот сюжет будет показан по телевизору. Но вначале ей пришлось прослушать все новости по стране, потом все местные происшествия. Эти вездесущие комментаторы все продолжали вещать и вещать.

Линди шагнула к телевизору, будто это могло ускорить события. Ну что же они тянут? Вот уже сказано все, что можно, и они перешли к курьезам и смешным историям, например, рассказам о конкурсе на самый большой острый перец в округе Валенсия. На экране маленькая девочка гордо демонстрировала перец гигантских размеров, который принес ей первое место. Да что же это такое! Ведь ее совы — это вполне серьезный сюжет. Наконец, телекамера, мельком скользнув по автоприцепу Ника, остановилась на лице репортера, который брал интервью у Линди.

— В Сантьяго, штат Нью-Мексико, идет настоящая война, — возвестил репортер. — Полем боя служит небольшой участок Столовой горы, где совы, селящиеся в норах, вынуждены вступить в борьбу за существование с начинающимся здесь строительством нового завода. Профессор Линден Макаллистер из Технологического Института Чемберлена встала на защиту здешних обитателей нор.

Камера переключилась на Линди, которая обратилась к телезрителям с серьезной и пылкой речью:

— Мы обращаемся к вам с просьбой. Нам нужна помощь и поддержка. Вы скажете, какое значение имеет несколько сов? Большое! Давайте не позволим разрушить их дом.

Далее она рассказала о совах, опять используя все педагогические ухищрения, к которым прибегала, чтобы взбодрить утомленных лекциями студентов.

Линди смотрела на себя со стороны. Ее убедительное выступление то и дело прерывалось появлением из-за ее спины лохматой желтой головы. Куку… Ку-ку! Морда Хаммерсмита в самые неожиданные моменты вылезала на экран, напоминая ей старые мультфильмы, где вверху на фоне текста прыгал маленький шарик, помогая детям следить за словами. Да, Хаммерс определенно оживлял диалог. Потом вместо Линди на экране появился репортер.

— Борьба в Сантьяго не закончена, — заявил он. — Кто победит? Могучий Голиаф в образе «Олдридж Авиейшн» или своеобразный Давид в лице профессора Линден Макаллистер, защитника местных сов?

Из-за головы репортера выглянула морда Хаммерсмита, одно ухо у него торчало вверх, будто он в это время принимал сигналы из космоса. Бедный Хаммерс — его мордаха выглядела довольно глупо. Но вот экран заняла леди, рассказывающая о погоде, она обещала солнечные дни. Линди выключила телевизор и обернулась к Нику.

— Вот видишь? О нас уже говорят. Ко мне обращались очень многие люди и говорили, что завтра они вновь придут сюда пикетировать, и я уверена, к нам присоединятся новые участники демонстрации. У вас с Джульет не останется никаких шансов.

Она говорила очень убедительно, хотя в глубине души совсем не была в этом уверена. Разумеется, она не сказала Нику о возмущении членов городского совета во главе с Мелани Диме, которые сегодня приперли ее к стене во время демонстрации. Все-таки еще очень многие в городе поддерживали «Олдридж Авиейшн». Но ведь должна же была она где-нибудь черпать силы для дальнейшей борьбы!

— Ты очень неплохо выступила в новостях, — пробормотал Ник. — У тебя какой-то удивительный дар красноречия, в этом тебе не откажешь. Ну хорошо. Все это, конечно, прекрасно, но ведь я уже говорил тебе, что никогда не нарушаю условий сделки. Если уж я договорился построить этот завод с минимальными затратами и с максимальной отдачей — так оно и будет.

Несмотря на эти громкие слова, казалось, Ник был в смятении и немного не в духе. Он мерил шагами свою маленькую комнату, на месте ему не стоялось. Потом он подошел к Линди.

— Мне необходимо сесть за штурвал, — вдруг заявил он. — Я слишком долго не поднимался в воздух. Профессор, ты не присоединишься ко мне?

— Как это — прямо сейчас? Ночью?

— Ночью летать лучше всего. Мой самолет стоит на аэродроме в Сантьяго в полной готовности. Ну так как?

Его лицо ожило, было удивительно наблюдать, как одна лишь мысль о том, чтобы подняться в воздух на самолете, сделала его счастливым. Но Линди терпеть не могла летать! Окажись она у подножия любой горы, она бы с радостью принялась карабкаться вверх по каменистым склонам. Но посади ее в самолет — и она тут же начнет хвататься за парашют.

— Я не могу поехать с тобой, — нетвердо заявила она. — Во-первых, Хаммерсмит здесь со мной, и…

— Мы его завезем к тебе домой. Это как раз по пути на аэродром. Все складывается как нельзя лучше.

— Может быть, в другой раз?

Но Ник уже не слушал ее. Он схватил ее за плечи, глаза его сияли яркой голубизной, как небо в солнечный день.

— С самого начала ты была права в одном — я хотел бы летать больше всего на свете. Это — главное для меня. Я хочу летать. Меня иногда затягивает рутина, но не сегодня. Сегодня все будет так, как должно быть на самом деле. Поехали, Линди.

Она пыталась придумать какой-нибудь убедительный предлог, чтобы отказаться. Но в ее ушах вновь зазвучал озорной смех Джульет, эхом прокатившийся ей вдогонку. Ее соперница торжествовала. И Линди решилась. Если она сможет разделить с Ником его любовь к самолетам, то сможет дать ему то, что он разделял с Джульет. И даже больше. Эта мысль и склонила ее к тому, чтобы лететь.

— Хорошо, — сказала она Нику. — Я полечу с тобой!

Сунув руку в свою сумку, Линди набрала полную руку камней. Она старалась дышать глубже и медленнее. Вот так, уже лучше. Но она все еще чувствовала себя так, будто болталась подвешенная в темной, жуткой пустоте. Хотя слышался ровный гул моторов, она не ощущала движения самолета в ночном небе. Самое ужасное — за окнами нельзя было ничего разглядеть. Там была темнота, которая, как ей казалось, может засосать самолет в какое-то другое измерение.

— А у этого самолета есть имя? — спросила Линди, пытаясь как-то успокоиться.

Ник не ответил ей прямо.

— Ты думаешь, раз ты назвала свою машину Салли, то и другие занимаются такой же ерундой?

— Давай, Джарретт, выкладывай, как ты его называешь?

Он прокашлялся и пробормотал что-то вроде Фэламф.

— Что-что?

— Финола. Так ее зовут. Ну что, ты удовлетворена? Когда я покупал самолет, у него уже было это имя. Мне ничего не оставалось, как согласиться с ним.

Финола… Финола… Это было похоже на название овсяной каши на рекламе. Линди почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Она вглядывалась в показания приборов, пытаясь разобраться, что к чему. Но это было безнадежно. Ей казалось, что стрелки всех приборов тревожно колеблются. Она еще раз глубоко вздохнула.

— Мы уже довольно долго летаем, правда? — спросила она нарочито небрежным тоном.

— Да что ты, совсем недолго. Я могу быть в воздухе часами. Это снимает напряжение. — Он с удовлетворением вздохнул и откинулся на спинку сиденья. — Ничего нет лучше ночных полетов. Я помню, как волновался, когда сдавал экзамен по летному делу. Скажи, ты хочешь подержать в руках штурвал?

— Ты что, шутишь?

— Совсем не шучу. Это единственный способ понять, какое это удовольствие летать. Давай — просто положи руки на штурвал. И все. Почувствуй его.

Линди с опаской посмотрела на штурвал перед собой, точно такой же, как у Ника. Вернее, это были две ручки, согнутые дугой, будто руки силача, показывающего, какие у него бицепсы. Может быть, действительно попробовать взять на себя управление хоть на секундочку. Больше всего в воздухе ее пугала беспомощность. Ну что же, она попробует взять самолет в свои руки. Обеими руками Линди схватилась за штурвал и, сама не зная, как это получилось, дернула его влево. И самолет двинулся влево, она почувствовала это! Только слишком сильно! У нее в желудке, как бы в знак протеста, что-то подпрыгнуло.

— Ого! — прокомментировал Ник, вновь забирая управление самолетом на себя. — Это тебе не за рулем машины сидеть! Надо лишь слегка коснуться штурвала — и все. Ну как, правда, потрясающе?

Хотя и на долю секунды, Линди успела ощутить — это действительно было потрясающе. Может быть, стоило попробовать еще, но, к сожалению, желудок Линди не был с этим согласен. Она взглянула на Ника. Он чувствовал себя как дома, он был счастлив. Ей так не хотелось портить ему настроение, но выбора не было. Проклятье! А ведь ей так хотелось, чтобы этот полет удался для них обоих.

Самолет нырнул, и в животе у нее все отозвалось пустотой.

— Ник, у нас… неприятности.

— Это было небольшое завихрение. Над Столовой горой всегда неспокойно.

— Дело совсем не в этом. Мой желудок… Знаешь, меня тошнит.

— А, это все гамбургеры, — сразу вспомнил он. — Уже не первый раз, когда я готовлю, и получается какая-то отрава. Ты уж прости меня.

У нее застучали зубы.

— Мне кажется, меня в воздухе укачивает.

— Нет, нет, это мои гамбургеры, ты уж поверь мне.

Она держалась руками за живот.

— Что бы это ни было, я чувствую себя отвратительно. И еще… Я слишком нервничаю, когда я в воздухе, и в разговоре несу какую-то чепуху от страха. Особенно если лететь ночью, когда ничего вокруг не видно.

Она теряла самообладание, ей только этого не хватало, да еще когда в самолете рядом сидел Ник! Потянувшись к ней через всю кабину, Ник взял ее руку в свою.

— Не волнуйся, — тихо сказал он. — Доверься мне, профессор. Все будет в порядке.

Он просил ее об этом с самого начала, чтобы она доверилась ему. Но она никак не могла заставить себя. По крайней мере, до сих пор не могла. А сейчас, как по мановению волшебной палочки, от его прикосновения она начала понемножку успокаиваться. Даже в животе у нее, казалось, все улеглось. Она как-то сразу поверила, что когда Ник рядом, все будет в порядке, если он так сказал. Она ухватилась за его руку.

— Я тебе доверяю. Я верю, что ты сказал мне правду сегодня вечером про тебя и Джульет. Я знаю, ты не такой, как тот Клуни.

Хватит. Она сказала и так слишком много. Ей надо остановиться, пока она не открыла ему все до конца. Но слова уже вылетали помимо ее воли.

— Ник, я знаю, у нас с тобой не так много общего. Может быть, вообще ничего общего! Ты хочешь построить этот завод, а я хочу остановить тебя. Ты любишь самолеты — я их просто ненавижу. Моя страсть — это камни. Но, несмотря на все это, я ничего не могу поделать. Я люблю тебя. Вот и все. Я люблю тебя.

Не успела она произнести эти слова, как тут же поняла, что этого не надо было делать. Ник не ответил ей, его пальцы напряглись под ее рукой. О господи! Если бы это происходило на земле, она смогла бы сдержаться. Но здесь в воздухе, в этом самолете по имени Финола, она была как в ловушке, чувствуя себя очень неприкаянно. Ник был здесь ее единственным прибежищем. И как бы это ни было унизительно, она все еще никак не могла заставить себя отпустить его руку.

— Линди, я не знаю, что сказать, — произнес он негромко. — Ты из меня веревки вьешь. Я не знаю, как назвать то, что я чувствую к тебе. Когда я с тобой, ты меня сводишь с ума… А когда тебя нет, я тоже схожу с ума. Я вообще не могу ничего понять!

— Не говори ничего, — прошептала она. — Если ты не можешь сказать, что любишь меня, лучше вообще ничего не говори.

Он молчал. Еще какое-то время его теплая, придающая силы рука сжимала ее руку… Потом он развернул самолет в сторону светящегося огнями Сантьяго. Линди была совершенно спокойна, ей казалось, что холодная тяжесть придавила ее. То, что она была в воздухе, теперь стало совсем неважно по сравнению с ужасающей по своей жестокости правдой, с которой она не могла примириться.

Ник Джарретт не любил ее.