[Ведь буйство — спутник горестных потерь.]
Иеронимо, увы! О, не молчи!
Сейчас за ужином сидел он с нами,
Сказал, что к Бальтазару в гости он
Пойдет — в дом герцога, где принц живет.
5 Всегда бывал он дома в этот час.
Быть может, уж он в комнате своей.
Пошлю проверить. Эй, Родриго!
Увы, он бредит. О Иеронимо!
Испании о том известно всей.
10 К тому же так любим он при дворе,
Ведь сам король ему на днях позволил
Свой кубок наполнять. Почет подобный,
Я знаю, — века долгого посул[368].
Иеронимо, супруг!
15 Не понимаю, почему на нем
Горацио платье... Надо разобраться.
В дом герцога Кастильского беги,
Мой Жак, проси Горацио возвратиться
Домой. Нам снился нехороший сон.
Ты слышишь?
Да, сеньор.
20 Тогда беги.
Скажи мне, Педро, знаешь ты, кто это?
Увы, сеньор!
Увы? Кто это? Тише, Изабелла.
Что ты запнулся?
То сеньор Горацио.
25 Святой Иаков![369] Значит, не один
Я обманулся! Право же, смешно.
Смешно?
Я сам сейчас поклясться был готов,
Что здесь лежит мой сын Горацио.
30 Одежда так похожа. Ха!
Как тут не обмануться!
О, если б в самом деле мы ошиблись!
«О, если б», Изабелла? Ты не веришь?
И как в твой груди родилась мысль,
Что грех подобный может быть свершен
Над тем, кто столь от злобы отдален?
Мне стыдно за тебя!
Иеронимо,
Взгляни на горе, не смыкая вежды.
Безумен ты, коль видишь луч надежды.
40 Здесь человек на дереве висел —
Да, юноша. Разрезал я веревку...
Что, если вправду это был мой сын,
Как говоришь ты? Света! Эй, свечу!
Взгляну я снова. Боже мой![370]
45 Смятенье, беды, муки, смерть и ад,
Вонзите разом жала в эту грудь,
Застывшую от ужаса! Убейте
Меня быстрей. О, сжалься, злая ночь —
Пусть в том грехе повинен буду я.
50 Меня своей окутай чернотой,
Пусть до утра не доживу, не то
Пойму тотчас, что сына я лишился.
Горацио милый, мой любимый сын!
Как мог от горя так отвлечься я?
[О, роза, сорванная раньше срока...]
[Прошенье? Им могу заняться я.]
Как? Вы, сеньор?
Воспользуюсь расположеньем вашим
Я для серьезных дел, не пустяков.
Но все равно, скажи мне, в чем же дело.
5 Сеньор, сказать по правде, ерунда.
К тому ж я с этим делом запоздал,
А нынче поздно уж.
Но почему?
[Ну что ж, прощай тогда.]
[Прошу прощенья, сударь.]
Нет, все не так, как думается вам
И вам. Нет, вам обоим не понять.
То туфли не мои, а сына[372]. Сына!
Но что есть сын? То, что сработал ты
5 За две минуты; в темноте растущий
Живой кусок, что создан отягчать
Балластом жен, созданий легких, чрево,
Чтоб выползти в уместный час на свет.
Что в сыне есть такого,
10 Чтобы отец в безумие впадал?
Родившись, непрестанно плачет он.
Что в сыне есть еще? Его нам нужно
Кормить, учить ходить и говорить.
Но можно и теленка ведь любить
15 Не меньше? Или над козленком таять
От нежности? Ведь поросенок иль
Едва рожденный гладкий жеребенок
Не меньше сына могут быть милы.
Любой из них, как только подрастет,
20 На что-нибудь сгодится; ну а сын,
Чем выше он и в росте и в летах,
Тем неотесаннее и грубей.
Родителей он держит за глупцов,
Делами огорчает их своими
25 И прибавляет ранних им седин.
Вот что есть сын.
Сказать по чести, велика ль потеря?
Но Горацио мой
Опасный возраст сей преодолел;
30 Родителей любил он, те ж его,
Был матери отрадой, мне опорой,
Весь дом держался на его плечах.
С ним было много связано надежд,
Горацио мог злодей лишь ненавидеть.
35 Не прожил девятнадцати он лет[373],
Как принца Бальтазара он пленил
И волей благородной и высокой
Он принцу сохранил, как рыцарь, жизнь —
Отважному, но злому португальцу.
40 Но кара есть на небе[374],
И Немезида[375] с фуриями[376] тоже,
Есть и кнуты[377],
Что досягают иногда убийц,
Те не всегда от них уходят, к счастью.
45 Да, да, так время движется вперед
Украдкою, как вдруг сверкает гнев,
Как гром, сокрытый в облаке огня,
И разрушенье сеет вкруг себя.
[Ступайте. Я прошу меня пустить.]
Не понимаю, Педро, для чего
Хозяину понадобились мы,
Когда все люди, птицы, звери спят,
А бодрствуют лишь воры да убийцы?
5 Хозяин наш совсем умом ослаб
С тех самых пор, как умер сын его.
Его летам приличествует сон,
А сердцу отдых, он же без конца
Безумствует, оплакивая сына.
10 Бывает, за обеденным столом
Он, будто рядом сын, с ним говорит,
А после, в буйстве наземь повалясь,
Кричит: «Горацио! Где Горацио?»
Теперь печалью он источен так,
15 Что человека в нем ни на вершок[379].
Но вот идет он.
Я в каждую заглядываю щель,
Смотрю на деревах, в лесу брожу,
Ищу в кустах, топчу ногою землю,
20 Ныряю в воду, в небеса гляжу,
Но все не вижу сына моего.
Эй, кто здесь? Духи? Духи?
Мы ваши слуги верные, сеньор.
Зачем в ночи вы факелы зажгли?
25 Вы нам велели их зажечь и ждать.
Нет, нет, ошиблись вы, я ж не ошибся.
Зачем такое вам велеть сейчас?
Зажгите в полдень факелы свои,
Когда во всей сияет солнце славе,
Тогда зажгите.
30 Жечь мы будем день[380].
Пускай. Кровавая блудница-ночь
Свои измены прячет в темноте,
Геката[381] ж бледнолицая, луна,
Дает свое согласье на грехи,
35 А звезды все, что смотрят ей в лицо —
Булавки лишь на платье у нее,
И те из них, что святы и сильны,
Спят в темноте, когда светить должны.
Не стоит дерзким словом их дразнить.
40 Вас заставляет говорить печаль
О том, что вам неведомо, сеньор.
Ты лжешь! О сумасшествии моем
Ты все твердишь. Ты лжешь, я не безумен.
Я знаю, что ты Педро, а он Жак.
45 Я докажу, что прав. В ту ночь, когда
Убили сына, где была луна?
Светить она должна была. Найди
Ты альманах[382]. Такая благодать
Была в Горацио, что при лунном свете
50 Свой выронил убийца бы кинжал,
Хоть даже б весь из злобы состоял.
Увы, коль зло не знает, что творит,
Что злу мы скажем?
Вернись домой, Иеронимо, прошу.
55 Зачем свою печаль усугублять?
Да, ты права. Напрасно мы сошлись.
Не плачу я. То слуги подтвердят.
Нам весело. Нам весело, жена.
Но как? Веселье здесь? Веселье здесь?
60 В том месте самом и близ той сосны,
Где был Горацио зверски умерщвлен?[383]
Был... — Помолчите, выплачется пусть. —
Я древо то из зернышка растил.
Когда ж была в Испании жара
65 И сохли от нее и стар и млад,
Его, как подобает, дважды в день
Я поливал водою ключевой.
Оно росло, росло, давало плод,
И наконец
70 Здесь виселица выросла. Висел
На ней твой плод и мой. О злое древо!
Кто там стучит?
Художник, господин.
Пускай изобразит он здесь уют,
Где лишь рисованный живет уют.
75 Пускай войдет. Не странно ли, однако!
Я посадил то древо сам![384] Вот так
Хозяева выводят в люди слуг,
А те за это злобой платят им.
Благослови вас Бог, сеньор!
80 Что? Расскажи-ка мне, насмешник злой,
Когда и чем я был благословлен?[385]
Что надобно тебе, добрейший?
Сеньора, справедливости.
Самонадеянный глупец! Ты хочешь,
85 Того, чего на свете нет?
Все золотые рудники земли
Имей ты, справедливости и то
И унции не купишь.
Всю справедливость Бог себе забрал,
90 Коль есть она, то только от него.
Тогда Господь
За сына мне убитого воздаст.
Как, был твой сын убит?
Увы! Никто так сына не любил.
95 Что ты сказал? Никто? Да это ложь
Размером с землю. У меня был сын,
Чей стоил самый малый волосок
Всех сыновей твоих[386]. Он был убит.
Мой сын — вот все, что было у меня.
100 И у меня. Но стоил, я клянусь,
Он легиона. Да к чему тут счет?
Жак, Педро, в дом ступайте. Изабелла,
Ты тоже. С этим человеком мы
По саду будем страшному блуждать,
105 Как львы, что отпрысков своих лишились.
Домой ступайте.
Поговорим. Так был твой сын убит?
Да, сеньор.
110 И мой тоже. Как ты это сносишь? Не лишаешься иногда разума? Ничего тебе не мерещится?
О Боже! Да, сеньор.
Так ты художник? Ты можешь мне нарисовать слезу или рану, стон или вздох? Можешь нарисовать такое дерево, как это?
115 Сеньор, я уверен, что вы слыхали о моем искусстве. Меня зовут Базардо.
Базар до! Клянусь Богом, славный малый. Так смотрите, сеньор, я бы желал, чтобы вы нарисовали меня в моей галерее, тусклыми масляными красками, и изобразили меня на пять лет моложе — сбросим-ка мы пяток лет, сеньор, ну их вовсе — в мундире маршала Испании. Пусть моя жена Изабелла стоит рядом, я же брошу красноречивый взгляд на моего сына Горацио, который должен означать что-то вроде: «Да благословит тебя Господь, сынок»[387], а моя рука будет возлежать у него на голове, вот так, сеньор, понимаете? Это можно устроить?
Конечно, сеньор.
Прошу, запомните все хорошенько. Затем, сеньор, я бы хотел, чтобы вы изобразили мне это дерево, вот это самое дерево. Ты можешь нарисовать горестный крик?[388]
130 Очень натурально, сеньор.
Нет, оно в самом деле должно кричать... Ну да ладно. Так вот, сеньор, изобразите мне юношу, которого злодеи изрубили мечами, висящим на этом дереве. Ты сможешь изобразить убийцу?
Ручаюсь вам, сеньор. У меня есть образцы портретов самых отпетых 135 негодяев, которые когда-либо жили в Испании.
О, пусть эти будут еще отвратительнее. Не пожалей своего искусства, пусть их бороды будут Иудина цвета[389], а густые брови нависают над глазами; обязательно за этим проследи. А затем, после какого-нибудь ужасного крика, пусть выйду я — в ночной рубашке, с моим платьем под мышкой, с факелом в руке и мечом наготове, вот так, и с этими словами:
«Что здесь за шум? Кто звал Иеронимо?»[390]
Так можно сделать?
Да, сеньор.
145 Так вот, сеньор, пускай я выйду и поспешу по саду, дорожка за дорожкой, все еще с сонным видом, и пусть волосы выбиваются у меня из-под ночного колпака. Пусть облака хмурятся, луны и звезд не будет видно, ветер завывает, колокола звонят, сова ухает, жабы квакают, минутная стрелка скрежещет, а часы бьют полночь. Потом, сеньор, пусть я содрогнусь от ужаса, заметив повешенного человека, качающегося туда-сюда, как это бывает с повешенными на ветру, и немедля перережу веревку. Тогда, разглядев его в свете факела, я пойму, что это мой сын Горацио. Там-то ты сможешь изобразить страсти, там-то ты разгуляешься. Изобрази меня в образе старца Приама[391], кричащего: «Пылает дом, пылает дом, как факел, что держу над головой». Пусть на картине я изрыгаю проклятия, неистовствую, плачу, схожу с ума, снова возвращаюсь в рассудок, взываю и к Небу и к аду; и наконец останусь в оцепенении — и так дальше.
И здесь конец?
О нет, конца нет, конец всему смерть и безумие. А поскольку я никогда себя так хорошо не чувствую, как когда я безумен, то, пожалуй, я храбрый человек. В эти мгновения я творю чудеса. Но рассудок обманывает меня, и вот где муки, вот где сущий ад. А под конец, сеньор, пусть я встречу одного из убийц сына. Будь он силен, как Гектор, я протащу его по земле, разрывая в клочья[392] — вот так. (Бьет художника за сценой, затем появляется вновь с книгой в руке[393])
[Зачем убил, скажи, детей моих?]
Ужели оба умерли?
Да, раб.
Что, ваши дети тоже?
Все умерли, нет никого в живых.
Тогда скорей ко мне, и, как друзья,
5 Мы вместе сложим головы.
Вот славная петля[394], чтоб их вместить.
Как дьявольски в себе уверен он!
Уверен? Удивление к чему?
Вице-король, я месть свою свершил
10 И горд не меньше, чем любой монарх
Из занимавших наш испанский трон.
Будь столько жизней у меня, как звезд
На небе, и будь столько же небес,
Я б все их отдал, и с душой в придачу,
15 За то, чтоб в луже крови видеть вас[395].
Кто в преступленье помогал тебе?
То, герцог, Бель-Империя была,
Мой Бальтазар убит ее рукой,
Я видел.
О, прекрасные слова!
20 Горацио мой мне так же дорог был,
Сеньоры, как и ваши дети вам.
Мой сын Лоренцо подлым был убит,
И вот я на глазах у вас отмстил
Ему и Бальтазару — и скажу:
25 Для душ их Небеса изобретут
Куда страшней мучения, чем я.
Сроднился уж настолько с местью я,
Что презираю несказанно смерть.
Ты шутишь, раб? Орудья пытки, живо!
30 Тем временем пытать я буду вас.
У вас был сын. Он вскоре должен был
На вашей дочери жениться, так?
У вас был тоже сын[396], большой гордец,
Хитрец и дипломат. Будь он в живых,
35 Со временем он стал бы королем.
Ведь это правда? Я его убил.
Смотрите — этой самою рукой
Кинжал вонзил в предательскую грудь
Я за Горацио, — слышали о нем? —
40 Которого в саду они убили.
Он сына вашего заставил сдаться[397],
Того, что ваш сынок привел в полон[398].
Когда б оглохнуть! Слушать мне не в мочь!
Пусть Небеса обрушатся на нас!
И черной тучей опояшут землю!
Трагедии своей рукоплещу.
Nunc iners cadat manus![399][400]
Я кончил роль, и никуда не деться:[401]
[Возьми же мой язык, а после сердце.]
О вы, что радость потеряли
И в горести влачите дни!
Вам пищею невзгоды стали,
Вы мните: всех страшней они,
5 И ваших бед не перечесть?
Нет, горшие невзгоды есть.
Страшны Иеронимо несчастья:
Фортуной был обласкан я[402].
Теперь ее готов проклясть я:
10 Она мне улыбалась зря.
Когда б я умер в цвете лет,
Не плакать ныне мне от бед.
Украшенный высоким чином,
Я подвиги вершил в бою[403],
15 Потом пришел черед сединам
Украсить голову мою.
Домой вернулся я из сеч
И сыну передал свой меч.
Горацио, мой сынок бесценный,
20 На крыльях славы воспарил:
Успешен на стезе военной,
Он славный подвиг совершил:
Им был пленен принц Бальтазар
И королю представлен в дар.
Дочь герцога тогда спросила,
Кто в ранней смерти виноват
Андреа, что она любила,
Что с битвы не пришел назад.
Горацио выслушав рассказ,
30 Она клялась отмстить тотчас.
Чтобы убийце, Бальтазару,
За гибель друга насолить,
Она себе избрала в пару
Горацио, замышляя мстить.
35 Вот тут-то все и началось,
Пошли дела и вкривь и вкось.
Лоренцо видит, что сестрица
К порывам принца недобра.
И вот уж он узнать стремится,
40 К кому благоволит сестра,
И верный способ видит вдруг:
Об этом расспросить у слуг.
Слугу сестрицы он при встрече
Поклялся тот же час убить,
45 Когда его не смогут речи
Любовника сестры открыть.
Испуг слуги был столь велик,
Что развязал ему язык.
Надеясь получить награду,
50 Предатель указал туда,
Где пьют любовники усладу,
Не зная, что грядет беда.
И был их недругам открыт
Тот угол, где любовь царит.
55 Злодеи, под покровом ночи
Проникнув вчетвером в мой сад,
Убили, до крови охочи,
Мою отраду из отрад.
В тот поздний час я почивал,
60 Но крик услышав, с ложа встал.
Увидев труп в саду, пустился
Убийцам сына я вдогон
И, не догнав, остановился,
Как будто громом поражен.
65 Я на себе седины рвал
И всем вокруг проклятья слал.
Отмщенье в груди лелея,
В крови я омочил платок,
И клялся покарать злодея,
70 Что страшное содеять мог.
С тех пор, как этот час пробил,
Платок у сердца я носил.
Моя супруга, Изабелла,
Горацио не пережила:
Она о сыне так скорбела,
Что смерть страданьям предпочла.
5 Две смерти стали как одна[404],
Я чашу горя пил до дна.
Раздавлен бедами моими,
Стенал я, все круша вокруг.
Мне не было известно имя
10 Убийцы, в довершенье мук.
Теперь я удивляюсь сам
Делам безумным и речам[405].
По улице влачил я ноги,
Где герцогский высокий дом,
15 Письмо увидел на дороге:
О смерти сына было в нем.
Мне Бель-Империя его
Из плена слала своего[406].
Я короля без промедленья
20 Решил о милости просить,
Лоренцо же мое прошенье
Сумел к нему не допустить.
В отчаянье я бушевал,
Рыл землю яро мой кинжал.
25 Лоренцо, спрошен о причине,
Монарху быстро нашептал,
Что вечно я твержу о сыне
И будто вовсе в детство впал,
И, мол, подальше от двора
30 Уйти в отставку мне пора.
Кастильский герцог той порою,
Услышав, будто не в ладах
С Лоренцо я, послал за мною,
Чтоб этот слух развеять в прах.
35 На мир пошел охотно я:
Уловка то была моя.
Поговорить со мною, видя,
Как я мирюсь с врагом, спешит
И Бель-Империя — в обиде,
40 Что сын как будто мной забыт.
Полезен был нам разговор:
Я к мести видел путь с тех пор.
По счастью, Бальтазар кровавый
Как раз тогда просил меня
45 Потешить королей забавой[407]
В честь праздничного свадьбы дня.
Я знал: на это я пойду
И принесу врагам беду.
Я в хронике одной старинной
50 Нашел Эрасто повесть[408]. Он
Убит пашою был безвинно,
Супругою же отомщен.
Я с постановкою был скор:
Роль каждый получил актер.
55 Вот с жизнью Бальтазар расстался —
Пал, Бель-Империей убит.
Сам я с Лоренцо поквитался,
И в ад душа его спешит,
А Бель-Империя кинжал
60 Себе вонзила в грудь: финал!
Когда свершилось это дело,
То зрителям я показал
Израненное сына тело
И об убийстве рассказал:
65 «Иль меньшая о сыне боль, —
Я молвил, — раз я не король?»
Лишь только короли узрели
И герцог, что я сыновей
Их умертвил, они велели
70 Хватать, вязать меня скорей.
Меня готовились пытать
И о сообщниках узнать[409].
Чтоб не поведать им такое,
Я откусил себе язык
75 И выплюнул его в лицо я
Мучителям в тот самый миг.
Вот так я, старый и седой,
Несчастья видел, не покой.
Поскольку был я в состоянье,
80 Хотя язык свой откусил,
Раскрыть сообщников деянья,
Перо я в руки получил,
Но знаком показал — перо
Писать не может — не остро.
85 Мне для очинки нож подали.
Я герцога ударил в грудь.
Себя лишил я жизни дале —
Я торопился к сыну в путь[410].
Так поплатились короли —
90 Те, что помочь мне не могли.
Вы вняли повести о бедах,
Горацио смерть в начале их.
О том довольно — стерся след их
С погибелью убийц лихих.
95 Пред Богом явен всякий грех,
Будь даже он сокрыт от всех.