История Ближнего Востока в древности

От редактора

Рекомендуемая вниманию советских читателей книга известного нильского ассириолога проф. Ю. Заблоцкой является учебником, предназначенным для польских студентов-историков. Перевод учебника — случай исключительный, продиктованный чрезвычайным интересом читателей к литературе по древнему Востоку, нехваткой работ, написанных на достаточно высоком научном уровне. Нашим преподавателям и студентам будет полезно сравнить книгу Ю. Заблоцкой с советскими учебниками как в методическом, так и в содержательном плане. Очень многие проблемы истории древнего Востока остаются еще неясными или спорными, поэтому не надо удивляться тому, что освещение тех или иных вопросов в данной книге расходится с их освещением в наших учебниках. Расхождения могут быть, и частности, в датировках тех или иных событий: проблема абсолютных дат — одна из самых трудных, особенно когда речь идет о Египте и Малой Азии. Здесь расхождения в несколько десятков лет (а иногда и больше) — дело обычное.

В книге Ю. Заблоцкой много внимания уделено вопросам самой ранней истории Ближнего Востока и его археологии. Поэтому она является полезным дополнением к нашим учебникам и другим работам общего характера, где подобным вопросам уделяется меньше места. Более подробно, чем это обычно делается у нас, описаны и предлагаемой книге географические и климатические условия.

Социально-экономическую и политическую историю стран Ближнего Востока Ю. Заблоцка рассматривает с позиций последовательного исторического материализма. Вместе с тем необходимо отметить, что в ее книге встречаются и чересчур прямолинейные объяснения исторических событий, целиком сводящиеся к действиям экономических факторов, подход, который в советской науке в основном уже изжит.

Как редактор этой книги, я далеко не во всем соглашался с автором. Это нормальные научные разногласия, и я постарался не слишком перегружать книгу редакторскими постраничными примечаниями. Квалифицированные читатели сами во всем разберутся, а читателям неквалифицированным это мало поможет. Но в любом случае полезно, чтобы читатель получал информацию не только о решенных наукой вопросах, но и о тех вопросах, которые все еще остаются спорными.

Вместе с тем существующий у нас «книжный голод» может привести к тому, что для некоторых читателей книга Ю. Заблоцкой останется единственным источником сведений о Ближнем Востоке в древности.

Представляется целесообразным внести некоторые дополнения, касающиеся основных теоретических проблем данного предмета, какими их видят сегодня.

Все, кто интересуется историей древности, знают о вспыхивающей время от времени дискуссии о так называемом «азиатском способе производства», якобы существовавшем на древнем Востоке. Иногда его называют и иначе, но сущность всех споров можно сформулировать следующим образом: существовала ли после первобытнообщинного строя только одна докапиталистическая социально-экономическая формация или их было больше? Ю. Заблоцка, как видно из ее книги, придерживается традиционной точки зрения, согласно которой капитализму во всем мире предшествовали рабовладельческий и феодальный строй. Такой же точки зрения придерживается и автор этого предисловия, хотя термин «рабовладельческая» для определения первой классовой формации, видимо, неудачен. Сущность этой формации определялась не рабством, а, наоборот, свободой, возникновением на месте первобытной родовой или племенной общины гражданской и происходившими в ней процессами. В целом эти процессы сводятся к возникновению крупного землевладения за счет экспроприации земли у части членов общины и к попыткам мелких собственников удержать свою землю. Многим из них это не удавалось, и такие люди либо шли на царскую службу, пополняя различные категории зависимых людей, либо (в античных полисах) становились пролетариями, сохраняя гражданские права.

К. Маркс в письме к Ф. Энгельсу от 8 марта 1855 г. писал: «Недавно я снова проштудировал римскую (древнюю) историю до периода Августа. Внутренняя история явно сводится к борьбе мелкой земельной собственности с крупной, разумеется, в той специфической видоизмененной форме, которая обусловлена рабством»[1].

Это тонкое замечание К. Маркса имеет силу не только для древнего Рима, но и для любого древнего общества.

Что же касается рабов, то, конечно, они имелись в любом обществе древности, но их юридический и экономический статус сильно варьировал в зависимости от времени и места. Общее же направление развития этого института вело к рабству «классического» типа, но оно появляется на Ближнем Востоке лишь в I тысячелетии до н. э.

В древнем мире рабство и другие формы зависимости являлись как бы составными частями единого широкого спектра, простиравшегося от самых легких форм зависимости до классического рабства с почти неуловимыми переходами от одной формы к другой. Это и сказанное выше позволяет утверждать, что все общества древности принадлежали к одному социально-экономическому и социально психологическому типу, различаясь лишь степенью проявления тех или иных форм эксплуатации несвободных и формами борьбы между свободными.

Конкретно на Ближнем Востоке многообразие исторически сложившихся и подкрепляемых традицией форм зависимости приводит к их взаимному влиянию, вследствие чего формы рабства здесь, как правило, мягче, чем на Западе, но зато другие формы зависимости все более приближаются к рабству.

Вместе с возникновением социального неравенства возникает и государство — механизм, который принуждает всех членов общества к соблюдению установившегося или, лучше сказать, устанавливающегося социально-экономического порядка и обеспечивает защиту от внешних врагов. В последнее время получили некоторое распространение теории о «доклассовом» государстве, выполняющем чисто организационные функции (орошение, внешняя торговля, накопление финансов, оборона). Однако сами же авторы таких теорий отмечают, что лица (вернее, группы), выполняющие эти функции, пользовались преимуществами в присвоении материальных благ (пусть даже с общего согласия), т. е. все-таки возникало имущественное неравенство. В целом все это напоминает знаменитый спор о том, что было раньше: курица или яйцо. Государство возникает не после возникновения классов и не до их возникновения, но вместе с их возникновением, т. е. происходит единый и синхронный процесс возникновения классов и государства. Процесс этот может считаться и основном завершенным, когда возникает право, приходящее на смену унаследованным от первобытности, сложным и нередко противоречивым обычаям.

Хотя на завершающей стадии первобытнообщинного строя могут возникать крупные союзы племен, первоначальные государства имеют, как правило, небольшие размеры и более или менее четкие границы. В такое государство входят одна или несколько общин, занимающих кусок пригодной для обработки земли в речной долине, ограниченный территориями, для обработки не пригодными.

Что же касается возникновения крупных территориальных государств, то его обычно объясняют необходимостью в централизованной организации орошения. Однако это объяснение противоречит целому ряду исторических фактов. В древности не существовало единых систем орошения или тем более регулирования всего речного потока Евфрата или Нила при помощи плотины, наподобие, скажем, нынешней Асуанской. Это было не нужно и технически невозможно. В действительности существовали многочисленные местные и независимые друг от друга оросительные системы, созданные в основном еще в эпоху «номовых» государств. Эти системы основывались на ряде магистральных каналов, а в Шумере также и на естественных ответвлениях русла Евфрата. (Воды Тигра стали использовать для орошения гораздо позже, так как Тигр имеет высокие берега. Из него нельзя было отводить воду самотечными каналами, пока не изобрели водоподъемные устройства.) Реки были чрезвычайно многоводны, так что конкуренции между местными оросительными системами из-за воды не могло быть (хотя, конечно, возможны были раздоры между общинами, расположенными на одном канале). Кроме того, если бы объединение мелких государств в большие было действительно полезно для общества, объединение, несомненно, было бы быстрым и прочным. В действительности же в Месопотамии объединительные попытки длительное время встречали ожесточенное и упорное сопротивление, так что для III–II тысячелетий до н. э. более типичным является не единство, а политическая раздробленность.

Указанное выше общепринятое мнение, согласно которому создание крупных централизованных государств было вызвано потребностями орошения, основано на неправильном понимании одного высказывания К. Маркса: «В Азии с незапамятных времен, как правило, существовали лишь три отрасли управления: финансовое ведомство, или ведомство по ограблению своего собственного народа, военное ведомство, или ведомство по ограблению других народов, и, наконец, ведомство общественных работ»[2].

Далее К. Маркс поясняет, что последнее из перечисленных ведомств занималось главным образом ирригацией, которая «повели тельно требовала вмешательства централизующей власти правительства»[3]. Однако К. Маркс ничего не говорит о размерах государства. Создание больших централизованных государств на месте первоначальной системы «номовых государств» есть результат успешной деятельности второго из перечисленных К. Марксом ведомств и необходимое условие успешной деятельности первого ведомства. Иначе говоря, происходит экстенсивный рост абсолютного объема прибавочного продукта, что достигается путем ограбления соседей, а также увеличения своей территории и числа эксплуатируемого населения. Проследим этот процесс несколько более подробно.

Новорожденная цивилизация для своего дальнейшего роста и развития нуждается в росте объема прибавочного продукта: за счет этого продукта, как уже было сказано, существуют верхушка общества, государственный аппарат, войско, жречество и «интеллигенция». Но производительность труда, резко выросшая в результате освоения ирригационного земледелия, в дальнейшем не растет, ибо серьезное техническое нововведение (использование железа) вновь появляется лишь в I тысячелетии до н. э. Более того, в Месопотамии, например, производительность труда падает, ибо урожаи вследствие истощения и засоления земли уменьшаются, а пшеница вытесняется более устойчивым к засолению ячменем. Прирост населения поначалу был очень значительным, но быстро сошел на нет из-за эпидемий и высокой детской смертности, явившихся следствием скученной жизни в городах. Хотя женщины начиная с возраста 14–15 лет, когда их выдавали замуж, рожали практически ежегодно, из документов видно, что в семье очень редко выживало более 2-3 детей. Это, как известно, обеспечивает лишь поддержание численности населения на более или менее стабильном уровне. Наконец, уровень эксплуатации очень быстро достиг максимума, т. е. необходимый продукт, которым довольствовалась большая часть населения, включая и свободных и рабов, был едва достаточен для поддержания жизни и работоспособности. В таких условиях увеличение объема прибавочного продукта могло быть только экстенсивным. Реально это означало войну с целью ограбления соседей, захвата рабов, увеличения территории и населения. Вот почему возникновение цивилизаций сопровождалось войнами, которые приобретали практически постоянный характер. Этот новый и чрезвычайно мощный фактор в жизни общества вызвал разнообразные последствия, в числе которых следует особенно отметить появление вокруг городов крепостных стен и резкое возвышение военных вождей.

Сами города тоже были важнейшим проявлением цивилизации, настолько важным, что западные ученые нередко именуют складывание первых цивилизаций «городской революцией». Город — это населенный пункт, где происходит сосредоточение, перераспределение и реализация прибавочного продукта. Под сосредоточением прибавочного продукта следует понимать все виды его накопления — сначала в качестве страхового и внешнеторгового фонда общины, затем в виде податей и других доходов, получаемых верхушкой общества от принадлежавшего ей имущества. Перераспределение прибавочного продукта происходит в виде различного рода выплат из централизованного фонда (казны): жалованья и наград чиновникам и войску, дипломатических подарков иноземным правителям, жертвоприношений и других подарков храмам. Наконец, реализация его состоит в приобретении людьми и корпорациями указанных выше средств существования и предметов роскоши, сооружении престижных построек (храмов, дворцов) и проведении работ, необходимых для всего общества (возведении крепостных стен, ирригационных систем). Население городов состояло главным образом из свободных и самодеятельных общинников. Сельское же население постепенно попадало в зависимость от царей и храмов.

Упомянутое выше возрастание роли военных вождей, обладавших собственными, находившимися на их содержании дружинами и захватывавших наиболее крупную часть военной добычи, привело постепенно к тому, что эти вожди из общинных магистратов превращаются и единоличных правителей (царей). Это происходит при поддержке народного собрания (воинов) и вопреки воле совета старейший и других магистратов, чьи прерогативы оказываются сосредоточенными в руках царя. Во всяком случае, именно такой путь возникновения царской власти можно документально подтвердить для Месопотамии, а позднее — для греческих тираний и для императорской власти в Риме.

Войны, предпринимавшиеся с целью экстенсивного увеличения прибавочного продукта, т. е. в конечном счете с целью увеличения территории и населения, шли, разумеется, с переменным успехом. Более удачливые «номовые государства» становились в результате военных побед обширными территориальными государствами. Это был длительный процесс, в ходе которого возникали сначала своего рода недобровольные союзы и конфедерации, личные унии и лишь затем централизованные территориальные государства. В Месопотамии первым таким государством следует, видимо, считать державу Хаммурапи, ибо во всех предшествовавших крупных государственных объединениях (царство Аккада, царство III династии Ура) еще сохранялось традиционное деление на «номы» и их известная самостоятельность.

В Египте, однако, централизованное государство, охватившее всю Нильскую долину, возникло очень рано, и нам практически неизвестны какие-либо детали этого процесса. Дело в том, что Египет представляет собой очень узкую полоску пригодной для жизни земли, вытянувшуюся вдоль Нила и не имеющую внутри себя каких-либо естественных границ. Нил же — это удобный и общедоступный путь через весь Египет. В таких условиях войны, неизбежно начинавшиеся между первоначально возникшими государствами, должны были очень быстро привести к объединению всей долины под единой властью. Память о первоначальных государствах сохранилась, однако, в административной структуре Египта: он делился на номы, и эти номы начинали претендовать на независимость при каждом ослаблении центральной власти. Но в условиях Египта подобные случаи были редки. В Месопотамии же центробежные силы долгое время преобладали над центростремительными, порождая бесконечные мятежи.

В крупных территориальных государствах власть царя усилилась. На завоеванных территориях (т. е. на большей части государства) его чиновники автоматически становились выше местных органон власти, а впоследствии такое положение распространялось и на «метрополию». По праву завоевания царь владел огромными землями и военной добычей, к нему поступали и дани от зависимых стран. Количество людей, находившихся в прямой зависимости от царя, непрерывно возрастало. Но города, особенно те, где находились наиболее почитаемые храмы великих богов, оставались, как уже сказано, населены свободными и полноправными гражданами, а также, разумеется, знатью и жречеством. Именно здесь долго жили традиции независимости, народного самоуправления, сохранялся взгляд пи царя как на общинного магистрата.

В Египте в историческое время, по указанным выше причинам, мы находим лишь следы этого самоуправления. Но в Месопотамии оно держалось так прочно, что цари, создававшие крупные централизованные государства, предпочитали делать своими столицами не большие и знаменитые храмовые центры, а маленькие, дотоле неизвестные или не слишком значительные города либо специально строить себе столицы. А большие храмовые города Месопотамии добились от царей иммунитетов, т. е. освобождения от податей и повинностей. Эти свои привилегии города ревниво охраняли, и те месопотамские цари, которые покушались их отнять, неизменно теряли трон и жизнь.

В целом власть царя в Египте была, таким образом, более прочной и менее ограниченной, чем в Месопотамии. Именно поэтому обожествление царей в Египте началось очень рано и сохранилось до самого конца независимого существования древнего Египта. В Месопотамии же обожествление царей не утвердилось, оставшись единичным эпизодом.

Как правильно отмечает Ю. Заблоцка, царская власть в древности никогда не была неограниченной, «деспотической» властью. Сам термин «восточная деспотия» бессодержателен, и лучше его не употреблять. В ранней древности царь был не представителем бога (богов) на земле, а представителем своего народа перед богами. Многочисленные моральные и ритуальные предписания и запреты определяли всю жизнь и все поступки царя. Социальная психология воспринимала царя еще в значительной степени как древнего вождя племени, обязанного в равной степени заботиться о всех. Так смотрел на себя и сам царь, и постоянно встречавшиеся в царских надписях упоминания о царе как блюстителе справедливости, покровителе вдов и сирот не были лишь социальной демагогией. Например, и Месопотамии цари время от времени (примерно один раз в 7 —10 лет) издавали так называемые «указы о справедливости». На основании этих указов аннулировали долги, а проданные родовые земли возвращались к их прежним владельцам. Такой же обычай (так называемый «юбилей») существовал в Палестине, Финикии и Сирии. В некоторых государствах продажа земли была вообще запрещена. Жаль, что Ю. Заблоцка не рассказала об этом подробно. Однако необходимо подчеркнуть, что такие мероприятия могли только замедлить, но не остановить действия объективных экономических законов: крупные собственники умели обходить все эти указы и запреты. Об ограниченности царской власти свидетельствуют также городские привилегии. На древнем Востоке, в отличие, скажем, от средневековой Европы, города были не опорой центральной власти, а скорее своего рода противовесом ей. Наконец, царская власть в Месопотамии теоретически считалась не приобретаемой по праву наследования, но вручаемой по решению великих богов. Лишь в поздней древности появляется действительно самодержавная и наследственная царская власть.

В последнее время в советской исторической науке все больше утверждается мнение, что эпоху древности следует подразделять на два периода: раннюю и позднюю древность. Важнейшими характеристиками ранней древности являются: 1) существование соседской общины, сохраняющей в той или иной мере право собственности на землю и контроль над ней; 2) общинная социальная психология; 3) общинные политеистические ритуалистические религии, в которых этическая проблематика не занимает важного места; 4) «номовое», или территориальное, государство; 5) патриархальное рабство наряду с другими формами зависимости. Для поздней древности характерны: 1) распад общинной земельной собственности и распространение или полное господство частной земельной собственности; 2) утрата общинами (кроме храмовых городов) самоуправления и превращение их в чисто фискальные единицы; 3) изменения в социальной психологии, выражающиеся прежде всего в развитии индивидуализма; 4) возникновение и распространение догматических этических религий, переходящих общинные и этнические границы («мировые» религии); 5) возникновение мировых держав — империй; 6) рабство классического типа.

Рассматривать подробно все перечисленные здесь аспекты, разумеется, нет возможности. Скажем лишь несколько слов об империи, поскольку этот вопрос изложен в книге Ю. Заблоцкой недостаточно полно.

Территориальные государства (даже самые большие), как правило, не выходят за пределы данного этнокультурного региона, т. е. объединяют в своем составе один этнос, одну культуру и одну хозяйственную структуру. Империя объединяет несколько этнокультурных и хозяйственных регионов, а также связывающие их торговые пути. Составные части империи в экономическом отношении дополняют друг друга (хотя, разумеется, недобровольно). А «имперский мир» способствует торговому обмену. Понятно, что возникают империи не сознательно, а стихийно, однако их возникновение действительно вызвано хозяйственными причинами. Прочность такой «мировой державы» зависит от того, насколько «удачно» подобрались «в составные части.

Для того чтобы лучше понять, как происходил этот процесс и каноны были его последствия, необходимо сказать несколько слов о социальной психологии древности.

Прежде всего отметим, что вопреки широко распространенному представлению ранняя древность практически не знала этнической или религиозной розни. Отсутствие этнической розни объясняется существованием маленьких «номовых» государств, нередко принадлежавших к одному и тому же этнокультурному типу и имевших одинаковый или почти одинаковый (в пределах понимания) язык. Каждое из таких государств, разумеется, враждовало и воевало со всеми соседями, независимо от их этнической принадлежности (о причинах войн сказано выше). Само осознание этнической принадлежности было довольно смутным, и люди делились прежде всего по политическому признаку. Вопрос о том, какой народ «лучше», попросту не возникал. Поначалу это способствовало созданию империй, но именно в империи впервые возникает различие между этносом господствующим и этносами подчиненными, различие, которое и порождает межэтническую вражду. Религиозная рознь в условиях господства политеизма не имеет оснований. Все люди, поклоняясь богам своей общины, были уверены в существовании множества других богов, богов других общин. В дальнейшем широко распространилось представление о том, что все это — одни и те же боги, только у разных народов они имеют разные имена. Такое представление основывалось на значительном сходстве или тождестве функций тех или иных богов. Завоеватели, как правило, относились к богам покоренных народов с уважением, что также облегчало создание империй. Лишь с появлением догматических религий, исключающих веру в какого-либо другого бога, возникает религиозная рознь и насильственное обращение в свою веру.

Первыми из таких догматических религий были зороастризм в Персии и иудаизм в Палестине. Необходимо помнить, что обе эти религии до своего оформления в качестве догматических прошли очень длинный путь. Так, окончательное оформление зороастризма осуществилось лишь в Сасанидском государстве, т. е. за пределами периода, охватываемого нашей книгой. Иудаизм окончательно оформился как монотеистическая догматическая религия лишь в после-пленный период, т. е. после возвращения иудеев из вавилонского плена в конце VI в. до н. э. До этого можно говорить лишь о тенденции к монотеизму и об активно противостоявшем этой тенденции древнем политеизме. К сожалению, данный раздел изложен в книге Ю. Заблоцкой недостаточно четко.

В экономическом отношении поздняя древность тоже отличается от ранней. Ю. Заблоцка правильно отмечает более высокий уровень товарно-денежных отношений в поздней древности. Однако следует иметь в виду, что развитие этих отношений не шло по непрерывно восходящей линии. Здесь нередко имели место и длительные остановки, и даже движения вспять. Главной целью производства и накопления в древности была не стоимость, а потребительная стоимость. Накопленные средства чаще всего не вкладывались вновь в производство или торговлю, а превращались в сокровища или предметы роскоши. Именно поэтому трудно согласиться с утверждением Ю. Заблоцкой о том, что введение денежных налогов в Ахеменидской державе есть свидетельство окончательной победы товарно-денежных отношений. Средства, собираемые в виде налогов, большей частью не поступали вновь в обращение, а оседали в царской сокровищнице. Там они и лежали, пока не попали в руки Александра Македонского. Если верить преданию, в сокровищнице было несколько тысяч тонн золота и серебра, не считая прочих драгоценностей, золотой и серебряной посуды. Уход из обращения таких огромных средств привел к возрождению и повсеместному распространению в Персии натурального обмена и натурального хозяйства. Вообще натуральное хозяйство играет важнейшую роль во все периоды древности.

Как уже было сказано, автор и редактор далеко не по всем вопросам придерживались одинаковых мнений. Поэтому процесс редактирования сопровождался жаркими диспутами. В ряде случаев мы достигли согласия, и в русский перевод книги внесены определенные изменения по сравнению с польским оригиналом. В других случаях мы оставались при своих мнениях. Иногда это отмечено в тексте редакторскими примечаниями, иногда нет. Так или иначе еще раз хочется подчеркнуть, что книга Ю. Заблоцкой очень интересна и в ряде аспектов небесспорна. Но в науке о древнем Востоке бесспорная работа состояла бы из одних только общих мест.