ИЗ «ВОСТОЧНОГО ИЗБОРНИКА»

ЛИ ИННО

Долина журавлей. Гора Чирисан

Чирисан иначе называют Турюсан. С севера, с самой горы Пэктусан и до уезда Тэбангун, протянулись причудливые горные вершины и живописные ущелья. Эти горы тянутся с севера на юг на тысячи ли. Если захотите их обойти, понадобится больше месяца. С десяток волостей прилепилось к ним.

С древних времен считают, будто в Чирисане есть место, которое называется Долина журавлей. Говорят, что если пройти несколько ли по узкой обрывистой тропинке, внезапно откроется плодородная долина, которую можно распахать и засеять. Здесь обитают журавли. Давным-давно тут, видимо, селились люди, которым докучал мир. Говорят, что и до сих пор в колючих зарослях остались развалины жилищ и оград.

Однажды мы с министром Цоем, моим родственником, задумали навсегда покинуть этот мир и разыскать Долину журавлей. Ведь если захватить с собой пару телят в большом бамбуковом коробе, в долине спокойно можно прожить, порвав всякую связь с миром!

Мы покинули храм Хваомса и, придя в уезд Хвагэхён, остановились в храме Синхынса. Это были дивные места! Горные пики, соперничая друг с другом, стремились ввысь; в ущельях журчали прозрачные ручьи; дома, соединенные бамбуковыми плетнями, выглядывали из цветущих зарослей. Как все это было не похоже на привычный мир! Но Долину журавлей отыскать нам так и не удалось. И тогда я высек на скале такие стихи:

Над грядой Турюсана

Облака на закате нависли.

Сотни скал и ущелий

Не уступят Гуйцзи красотою.

К Журавлиной долине,

Взявши посох, ищу я дорогу,

В дальней чаще безлюдье,

Только слышно — кричат обезьяны.

Еле видимы башни

Трех священных вершин в отдаленье,

Затерялись под мхами

Разных надписей древние знаки.

Хоть спросил я сначала,

Как найти мне источник блаженных,

Все же сбился с дороги

Средь ручьев, лепестками покрытых[3].

Вчера в своем кабинете я, листая сборник Отшельника, жившего у Пяти Ив, вновь прочел «Персиковый источник». В нем говорится о том, как в циньское время людям опостылел мир с его смутами, они разыскали укромное место и поселились в нем. Они жили там, где высятся горы, уступ на уступе, а воды текут струя за струей и куда не могут добраться дровосеки.

Много лет спустя случилось так, что в годы Великого начала при династии Цзинь одному рыбаку посчастливилось попасть в это место, но он забыл дорогу туда и не смог ее отыскать.

Последующие поколения изображали эти места на картинах и воспевали в стихах, называя Миром святых. Это, наверное, и есть та земля, где обитают бессмертные.

Прочтя «Персиковый источник» Отшельника, жившего у Пяти Ив, и не придавая значения подробностям, можно сказать, что нет большой разницы между тем местом и Долиной журавлей в горах Чирисан. Почему же такие люди, как Лю Цзы-цзи, все же ищут туда дорогу?


Перевод М. Никитиной и А. Троцевич.

ЛИМ ЧХУН

История Деньги

Величали Деньгу Кунфан — «Квадратная дырка», а прозывали Связкой. В давние времена его предок жил уединенно в пещере горы Шоуяншань, никогда никому не показывался и не служил людям. Впервые мало-помалу стали извлекать его на свет во времена Хуан-ди, но по природе он был тверд и еще не очищен в печи — не искусен в делах своего века. Тогда государь призвал кузнеца, дабы тот на него взглянул. Кузнец долго к нему присматривался, наконец сказал:

— По своей сути он — руда из глухой горной стороны, и невозможно пускать его в ход таким, как есть, пока он еще словно сырая глина. Но дайте ему порезвиться в плавильном котле да под молотом — там, где вы, государь, творите и изменяете вещи, а потом соскоблите с него грязь да очистите до блеска — вот тогда проявятся его природные свойства. Когда высокомудрый правитель использует людей на службе, он оценивает их по достоинству и хотел бы, чтобы вы, государь, не сочли его просто куском негодной меди.

Вот почему предок Деньги и прославился в мире. Затем, правда в смутные времена, он удалился, скрылся, как говорится, на реках и озерах, и тогда-то завел себе дом. Отец Деньги, Монета, будучи канцлером при династии Чжоу, ведал налогами страны. Сам же Деньга был круглый снаружи, квадратный внутри, ловко подлаживался к потребностям времени и приноравливался к переменам.

При династии Хань он служил великим глашатаем, а когда Пи, правитель владения У, слишком возомнил о себе, повел себя как император и самоуправно стал лить монету, Деньга принялся действовать вместе с ним во имя прибыли.

Во времена У-ди страна была разорена. Правительственные сокровищницы и амбары опустели. Обеспокоенный государь предложил Деньге высокий пост, пожаловал ему титул Князя — обогатителя народа. Тот угнездился при дворе вместе со своим приспешником Куном — «Дыркой», который в то время был в должности помощника, управляющего солью и железом. Дырка величал Деньгу старшим братом, а по имени не называл.

Деньга от природы обладал алчной и грязной душой, не имел ни углов, ни принципов — катился окольными путями. Когда он стал управлять казною, излюбленным его приемом сделалось уравновешивание легких и тяжелых монет. Деньга считал, что польза для государства не обязательно состоит в возвращении древних порядков, но большею частью коренится в способах формовки и литья. Потому-то он и состязался с простолюдинами из-за пустячной выгоды: то подымал, то снижал цены, презирал хлебные злаки и ценил средства обмена. Деньга побуждал народ бросить главное занятие — земледелие и гнаться за второстепенным — торговлей. Все это подтачивало основы сельского хозяйства.

Встревоженные советники государя то и дело подавали ему доклады, высказывали опасения устно, но государь не внимал.

Деньга же, умело оказывая услуги знатным семьям, стал вхож в их дома. Злоупотребляя властью, он продавал титулы. Повышения и увольнения чиновников — все было в его руках! Даже многие министры оказались у него в услужении.

Деньга копил богатства, его деловые бумаги громоздились целыми горами, так что невозможно было их сосчитать. Когда Деньга сближался с кем-нибудь, он не интересовался, достойный ли это человек, водил дружбу даже с теми, кто торговал на рынке и у колодцев, кто без зазрения совести наживал богатство. Деньга, что называется, вращался на рынке. Ему случалось даже, вместе с испорченными юнцами из деревень и селений, играть в азартные игры. Он весьма охотно раздавал любые обещания, отчего современники говорили о нем: «Одно лишь слово Деньги весомо, будто сто цзиней золота!»

Когда на престол вступил Юань-ди, Гун Юй подал императору доклад: «С давних пор ведает Деньга многочисленными делами, но важности земледелия не понимает. Он только и знает, что умножать прибыли от казенных монополий, а сие подтачивает государство и вредит народу. И частные лица, и казна — все впало в крайнюю нужду. Взяточничество ведет к беспорядкам и путанице, а власть имущие открыто потворствуют этому. Важные посты занимают мелкие людишки, и оттого развелись смутьяны. Все это предвещает великие перемены. Прошу Вас уволить Деньгу с должности, дабы это послужило назиданием алчным и низким».

В то время среди стоявших у власти были и такие, кто выдвинулся благодаря знанию комментария Гуляна к «Веснам и Осеням». Они-то и вознамерились использовать средства, предназначенные для войска, чтобы ввести новую пограничную политику. Ненавидя Деньгу, они поддержали совет Гун Юя, и тогда император внял его докладу. Деньга был разжалован и отстранен. Своим приверженцам, которые жили у него на хлебах, он заявил:

— Я на краткий миг повстречался с императором, который один, подобно мастеру, формующему глину на гончарном круге, изменил обычаи своего народа. Мне хотелось с его помощью сделать достаточными государственные средства и обильными богатства простолюдинов. Ныне из-за крошечной провинности меня оклеветали и удалили от дел, но ведь сам я ничего не добавил, не убавил к своему выдвижению и применению на службе. К счастью, мне оставили жизнь, которая не прервалась, подобно тонкой нити. Однако, поистине, как из пустого меха не нацедишь вина, так и отвергнутый сановник должен молчать. Я удаляюсь на покой. Следы мои исчезнут, словно на пруду, затянутом ряской. Ну а я — на реках Янцзыцзян и Хуайшуй — предамся, иным занятиям: закину леску в ручей Жое́, буду удить рыбу и скупать вино. Вместе с торговцами миньской земли и морскими купцами поплыву я в лодке, груженной вином! Только так и стоит завершить свою жизнь! Разве соглашусь я променять все это даже на жалованье в тысячу чжунов зерна и на еду сановника, высокий чин, дозволяющий приносить жертвенную пищу в пяти треножниках? Однако думаю, что мои приемы управления через долгое время возродятся!

И верно! При династии Цзинь некий Хэ Цяо, прослышав о нравах, оставшихся в наследство от Деньги, обрадовался им и скопил несметное состояние — в сотни миллионов! Тогда любовь к ним обратилась у него в страсть, по какой причине Лу Бао и написал трактат, в котором порицал это и призывал к исправлению порядков, заведенных Хэ Цяо.

Жуань Сюаньцзы, имея широкую натуру, не находил удовольствия в заурядных людях. Он стакнулся с последователями Деньги и, опираясь на посох, отправлялся на прогулку, заходил в кабак, и пил там вино.

Уста Ван Ифу никогда не произносили имени Деньги, он называл его просто «эта дрянь». Вот так пренебрегали им честные и прямые люди.

Когда возвысилась династия Тан, Лю Янь назначен был ведать счетом расходов. И поскольку средств не хватало, он просил восстановить методы управления, введенные Деньгой, для удовлетворения нужд государства. Рассказ об этом помещен в «Трактате о пище и деньгах».

Сам Деньга к тому времени давно уже скончался, ученики его расселились в разных местах. Но тут все пустились разыскивать их, а когда находили, возвышали их и вновь начали использовать на службе. Поэтому приемы, введенные Деньгой, были в большом ходу в годы Кай-юань и Тянь-бао. Самому же Деньге императорским эдиктом пожаловали титул Придворного подателя советов и помощника малого казначея.

В правление Шэнь-цзуна династии «Огненная Сун» Ван Аньши, став у власти, привлек на службу Люй Хуйцина; вместе они помогали государю в правлении и учредили плату за зеленые всходы. В Поднебесной тогда начались беспорядки и наступила великая нужда. Су Ши в докладах императору обстоятельно обсудил этот изъян их нововведений и хотел было полностью устранить его, но случилось обратное: он сам попал в западню, после чего был разжалован и изгнан. После этого честные ученые при дворе уже не смели говорить правду.

Но вот на должность первого министра вступил Сыма Гуан. Он подал доклад государю об отмене законов Ван Аньши. По его рекомендации вновь взяли на службу Су Ши. Тогда только последователи Деньги стали понемногу хиреть, уменьшаться в числе и уж более не имели успеха. Сын же Деньги, Кругляк, осуждался людьми своего века за легковесность, а после, когда он стал главным смотрителем вод и парков, обнаружилось, что он наживался в обход законов, и его казнили смертью.

Историк говорит:


«Можно ли назвать верноподданным того, кто, будучи на службе у государя, таит в себе двоедушие ради сугубой выгоды? Деньга сосредоточил все свои духовные силы на том, как обходиться с законом и с правителем. Благодаря дружбе с государем, которого он держал за руку, настойчиво внушая ему свои мысли, он получал от него безмерные милости. Он должен был бы умножать его выгоду, устранять грозящий ему вред и тем отблагодарить за милостивое отношение. А он вместо этого помог Пи присвоить государеву власть и сплотил вокруг себя зловредных сторонников. Да, Деньга не был тем верноподданным, что не заводит связей за пределами царства! Когда же Деньга скончался, его последыши снова вошли в силу и при «Огненной Сун» их стали принимать на службу. Они льстиво примыкали к власть имущим, а честных людей, напротив, ловили в западню. Никому не ведомо, как обернется дело, выгодой или невыгодой, но если бы некогда император Юань-ди последовал совету Гун Юя и однажды утром казнил всех приспешников Деньги, можно было бы все же отвести грядущие беды. Но он перестал ограничивать и проверять прибыли — и вот пороки разрослись и в последующие века. Как можно, чтобы тот, кто предупреждал об этом заранее, однажды пострадал бы от недоверия к своим словам?»


Перевод А. Троцевич.

ЛИ КОК

Бамбучинка

Госпожа была из рода Бамбуков, а звали ее Опора. Она — дочь того самого Огромного Бамбука с берегов реки Вэйшуй, который служил удилищем Цзян-тайгуну, а весь их род произошел от Молодого Бамбука. Предок ее отличался тонким слухом и мог служить дудочкой, поэтому Хуан-ди повелел выкопать его и назначил ведать музыкой{5}. Чудесная свирель Юя, звучавшая во времена благоденствия, — его потомок.

Еще в давние времена Молодой Бамбук перебрался с севера, с гор Куньлунь, на восток. Во времена государя Фу-си он вместе с кожей ведал писаниями{6} и имел в них большие заслуги. Потомки продолжили его дело и стали историками. Но вот начались Циньские бедствия, когда по замыслу Ли Сы сжигали книги и закапывали в землю конфуцианцев. Род Молодого Бамбука совсем захирел.

А тут еще во времена Хань некто Бумага из дома Цай Луня в совершенстве овладел письмом и приворожил к себе Кисть. В те годы он водил дружбу с господином Бамбуком, но еще тогда этот Бумага слыл гулякою и клеветником. Ему не по нраву пришлись стойкость и прямота Бамбука. Втихомолку подослал он Червя, тот сгубил Бамбук, а Бумага завладел его должностью.

В правлении династии Чжоу росли те самые потомки Бамбука, среди которых жил Удилище, вместе с тайгуном удивший рыбу на берегу реки Вэйшуй. Удилище частенько говаривал своему другу:

— Я слышал, что у большого крючка нет зацепки. А вообще-то, какой лучше брать крючок, прямой или кривой, — все зависит от важности дела. Прямым можно выудить царство, а кривым — всего лишь поймать рыбу!

Тайгун послушался его совета: впоследствии он стал наставником Вэнь-вана и был пожалован владением Ци. Тайгун не забыл мудреца Удилище и дал ему в кормление берега реки Вэйшуй. Вот почему эти Бамбуки родом с вэйшуйских берегов. Ныне потомство Удилища разрослось, прямо как заросли Тонких Бамбуков. Из них одни перебрались в Янчжоу и стали Мелким и Крупным Бамбуком, другие отправились во владения варваров ху и получили должности бамбуковых навесов.

Бамбуки имели способности к военной и гражданской службе. Поэтому их приглашали на церемонии и музицирование, они служили плетеными корзинами и жертвенными сосудами, пели свирелями и даже прославились как стрелы и рыболовная снасть. Ясно видно, что и про их мелкие дела писали в книгах.

Из всей семьи только Бамбук Гань по природе был непрактичным, замкнутым и не хотел учиться. Он жил в уединении и нигде не служил, хотя уже вырастил такого сына, как Огромный Бамбук. У Огромного Бамбука был только один брат, звали его Крупный Бамбук, и прославился он так же, как старший брат.

Огромный Бамбук обладал прямым характером и внутренней чистотой. Он водил дружбу с Ван Цзыю, который про него как-то сказал: «И дня мне не прожить без друга моего!» С тех пор его так и звали — «Мой друг». Вот ведь как получается! Цзыю сам был прямым человеком и друзей себе выбирал прямых — умел распознать человека.

Огромный Бамбук женился на дочери Желтой Лилии и родил дочь. Это и есть Бамбучинка. С детства она славилась чистотой. Жил по соседству с ней некто Лилейник. Он сочинил нескромные стишки и преподнес ей. Госпожа разгневалась: «Мужчины и женщины, конечно, не похожи друг на друга, но честь — она вроде стебля и дорога всем одинаково. Сломаешь ее хоть раз, попробуй снова приподняться к свету!»

Пришлось Лилейнику со стыдом удалиться. Разве завлекать женщину — все равно что тащить бычка на веревочке? Как можно быть таким невоздержанным!

Когда Бамбучинка подросла, к ней, соблюдая этикет, посватался Сосна.

— Князь Сосна — человек благородный, — сказали ее родители. — У князя изящные манеры, он подходит нашей семье.

И потому ее выдали за него замуж.

Госпожа день ото дня становилась все тверже нравом и разумней. Она умела все понять и могла разрешить все сомнения — словно рассекала острым лезвием. В тяжелые времена ей всегда служили образцом стойкость достославной Сливы Мэй, к которой питала она доверие, и безмолвие Сливы Ли, сказавшей некогда, что знающий не говорит. Собственный предок не был для нее примером, а уж о непреклонной гордости старика Мандарина или о мудреце Абрикосе, что вслушивался в наставления Конфуция, и говорить нечего! Туманными утрами и лунными вечерами она распевала стихи с Ветром и перешептывалась с Дождем. Не опишешь кистью ее влажный, прохладный стан! Я, недостойный любитель увлекательных историй, словно Вэнь Юйкэ и Су Цзычжань, искусно воспевшие бамбук, попытался описать ее облик, дабы сохранился он для потомков как драгоценность.

Господин Сосна был восемнадцатью годами старше супруги. На склоне жизни он, подражая бессмертным, отправился на гору Гучэншань{7}, но превратился там в камень и не вернулся. Госпожа в одиночестве коротала дни, пела и защищалась от Ветра. Сердце ее тосковало, и, не в силах совладать с собой, она полюбила вино. В истории не сохранились все вехи ее жизни, но известно, что в тринадцатый день пятой луны — «день бамбукового хмеля» — Бамбучинка переселилась в цветочный горшок и беспрерывно пила вино. От вина заболела сухоткой и утратила былую внешность. Бамбучинка ослабела и уж не могла более стоять без поддержки, но и на склоне лет она все еще была крепка в добродетелях. Односельчане расхваливали ее, а некто Бамбук — правитель трех областей и однофамилец госпожи — составил ее жизнеописание. Ей был дарован титул «верной супруги».

Историк по этому поводу говорит:


«Предки госпожи Бамбучинки имели большие заслуги, все их потомки обладали незаурядными талантами. По всему свету славились их высокие достоинства — под стать мудрости госпожи! Ах, ведь она сочеталась браком с благородным человеком, снискала признание людей, но, увы, скончалась, не оставив потомства! Не зря говорят, что пути Неба непостижимы!»


Перевод А. Троцевич.

ОТШЕЛЬНИК СОКСИГЁНАМ («ОБИТЕЛЬ ПОКОЙ БУДДЫ»)

Служка Посошок

Однажды в начале зимы, на заре, «Покой будды» сидел в обители. Прислонившись к стене, он задремал. Вдруг слышит со двора голос:

— Прибыл новый служка Посошок!

«Покой будды» удивился и вышел взглянуть на него. Служка был высок, худ, с темным, блестящим лицом. Он высоко держал красный рог, словно защищался от нападения, а темные глаза его сверкали, будто от гнева. Подошел он, семеня ногами, и стал поодаль. «Покой будды» было испугался, но тот быстро проговорил:

— Я пришел к вам с просьбой.

— Почему вас зовут Посошком? — спросил его «Покой будды». — Откуда вы и зачем пришли? Я вас не знаю, почему же вы назвались служкой Посошком? Что все это значит?

Он еще не кончил говорить, а уж Посошок вприпрыжку, словно воробей, проскакал вперед и с важным видом повел неторопливую речь:

— Жил когда-то в глубокой древности совершенномудрый с головой быка, и звали его Фу-си. Он был моим отцом. А ту, что с телом змеи, звали Нюй-ва. Она была моей матерью. Меня родили и бросили в лесу, даже кормить не стали. Я страдал от инея и града, совсем зачах и чуть было не умер, но ветер и дождь пощадили меня, и я остался в живых. Долго переносил я холод и зной, а когда наконец возмужал, оказался нужен человеку. Чередой сменялись поколения, и вот пришло время правления династии Цзинь. Я стал подданным семейства Фаней. И тут я показал, что умею быть преданным и благодарным тому, кто почитает меня достойным мужем, а не отребьем: я покрыл свое тело лаком, неузнаваемо изменился, чтобы заколоть злейшего врага, который погубил моего хозяина. А когда пришло время правления династии Тан, я стал буддийским монахом и пошел в ученики к старцу Чжао. Сообразительный и неутомимый в познаниях, я получил прозвище Твердый Клюв. А потом отправился как-то в Динтао и на дороге повстречал Посоха — Дин-саньлана. Он воззрился на меня и сказал: «Посмотришь на тебя, вверху ты поперечный, внизу — вертикальный. Не связать ли тебе свою фамилию с моей?» Вот потому-то я и ношу его фамилию, и с тех пор так ее и не переменил. Я всегда готов услужить, и все пользуются мною. Но хоть я и низок по званию и усерден, недостойные не смеют прибегать к моей помощи, поэтому столь мало тех, кому я прислуживаю. Вот и до недавнего времени я никак не мог встретить достойного человека, и у меня не было пристанища. Бродил, неприкаянный, между морем и небом, и даже глиняный идол надо мной смеялся{8}. Но вчера Небо сжалилось над моими несчастьями и дало наказ: «Повелеваю тебе стать служкой в обители на горе Хуашань! Ступай туда, служи наставнику и ухаживай за ним с почтением!» Выслушав повеление, я от радости, как говорится, прискакал на одной ноге. Жажду, чтобы вы, почтенный, приняли меня!

Отшельник «Покой будды» ответил ему на это:

— Вот, оказывается, какой вы! Взойдите, пожалуйста, на сиденье, ведь вы потомок совершенномудрых! Рог ваш не сокрушал мужественных, а глаза не опускались перед храбрыми. Лаком покрыли свое тело, чтобы отомстить врагу, — понимаете, кто благодетель, а кто недруг. Как вы доверчивы! Как справедливы! Сразу смекаете, что спросить и как ответить, недаром прозвали вас Твердым Клювом — о мудрый! Красноречивый! Поддерживаете того, кому служите, — как вы человеколюбивы! Как блюдете приличия! Выбираете, кому пойти в услужение, — о прямой! Разумный! Вы соединяете в себе самые прекрасные качества! Живете долго — не умираете и не стареете. Если вы и не совершенномудрый, то уж наверняка бессмертный дух! Разве можно не взирать на вас с надеждой? Я и помыслить не смел о таком, как вы. Даже другом вашим стать не решусь, а уж куда мне до наставника! Знаете, в области Хуаду есть еще гора Хуашань. Вот уж два года, как там поселился старый монах, зовут его вроде бы Отшельник. Горы-то по названию одинаковы, а люди, живущие на них, разных достоинств. Должно быть, и Небо повелело вам отправиться не ко мне, а туда. Вот вы и ступайте-ка лучше на ту гору!

И с этими словами он, выпроваживая Посошка, затянул песню:

Есть еще одна гора,

что зовется Хуашань.

Там пустынник имярек

доживает долгий век.

Указует путь моя

к вам почтительная длань:

Ведь совсем не пара вам

я, ничтожный человек[4].


Перевод А. Троцевич.

Загрузка...