Перевод Д. Елисеева.
Жил в городе Сондо у моста Нактхагё студент по фамилии Ли. Лет ему было восемнадцать, внешностью отличался он безупречной, как лотос, и Небо щедро одарило его талантами. Каждый день Ли посещал школу Кукхак, где обучался поэзии. По пути проходил он улицу Сончхунни. А на улице той находился большой богатый дом, в котором проживала со своими родителями девица Чхве, лет пятнадцати-шестнадцати. Собою она была красавица, славилась как искусная вышивальщица и хорошо умела слагать стихи. Все люди восхищались манерами юноши из рода Ли и прелестью девушки из дома Чхве. Если бы талант и красоту можно было есть, говорили они, то эти двое могли бы насытить всех голодных!
Студент Ли с книгами под мышкой по пути в школу всегда проходил мимо дома Чхве. С северной стороны ограду этого дома окружали плакучие ивы со свисающими ветвями. И любил юноша отдохнуть под их сенью.
Однажды заглянул студент Ли за ограду и увидел: среди дивных, уже распустившихся цветов кружат пчелы и птицы, наперебой жужжат и щебечут. А в сторонке, укрытый зарослями кустов и цветов, расположен небольшой павильон. В окне за приспущенной бисерной шторой свешивалась прозрачная занавеска, а за ней видна была красивая девушка. Устав вышивать, она отложила иглу и, подперев рукой подбородок, произнесла:
Вышиваю без души,
у окна одна.
А цветы так хороши,
иволга слышна.
От дыхания весны
мало толку.
Только грезы все да сны —
бросила иголку.
За ветвями ивы —
парень у ограды.
Так на нем красивы
синие наряды.
Ласточкой весенней
стать была бы рада:
Вмиг бы я слетела
к парню за ограду!
Студент Ли стихи эти услышал, захотел показать и свое умение, но ограда была высока, да и павильон находился в глубине сада. Недовольный, юноша пошел в школу. А когда возвращался, на полоске хорошей белой бумаги написал стихотворение в три строфы, завернул в эту полоску осколок черепицы и перебросил через ограду. В стихах говорилось:
В дымке скрылись лики
Уша́нь-горы где-то.
Видны только пики,
бирюзой одеты.
Как Сян-вану, почитай,
скучно мне на ложе.
Вот дождем бы на Янтай
ты упала тоже!
Жду теперь тебя я
как Вэньцзюнь Сянжу.
От любви сгорая
по свету брожу.
Дивно розовеют
персика цветы.
Ветер вдруг повеет —
где найдешь их ты?
Свет ли добрый ждет
или злая тень?
Грустно мне, на год
растянулся день.
Был стишок твой прост:
фея встречи ждет.
На Ланьцяо-мост
скоро ли придет?
Барышня Чхве велела своей служанке Хянъа пойти посмотреть, что же там упало. Оказалось — стихи студента Ли. Развернув бумагу, девушка несколько раз прочла их вслух. И так обрадовалась, что на той же полоске бумаги написала всего восемь знаков: «Ни о чем не беспокойтесь. Приходите ко мне, когда стемнеет». И студент, как только настали сумерки, снова явился к ее дому. Здесь неожиданно он увидел, что один сук цветущего персикового дерева выступает наружу над оградой. И еще смутно различил, что с этого сука что-то свешивается. Подойдя поближе и хорошенько всмотревшись, Ли увидел, что это толстые веревки качелей, к которым крепко привязано бамбуковое сиденье. Он ухватился за веревки и, встав на сиденье, перебрался через ограду.
Как раз в это время над восточными холмами взошла яркая луна: тени цветущих деревьев легли на землю. Воздух был напоен тонким ароматом цветов, возбуждавшим любовное чувство. И студенту показалось, что попал он в край небожителей. Сердце юноши замирало от радости, однако он ведь тайно явился на любовное свидание, и волосы его вставали дыбом от страха.
Оглядевшись по сторонам, Ли увидел девушку. Рядом с ней была служанка Хянъа. Нарвав цветов, обе они сидели на коврике, на котором лежала подушка с вышитыми на ней селезнем и уткой. Девушки украшали цветами прически друг дружке. Заметив студента, Чхве тут же сложила стихи, побуждавшие юношу к ответу:
Всюду персики и сливы
буйно так цветут.
Утка с селезнем счастливы
на моей подушке тут!
Студент сразу ответил:
Если вдруг узнают
про любовь, про нас,
Сплетни покарают
нас с тобой тотчас!
— Право же, сударь, — переменившись в лице, сказала девушка, — я в самом деле хотела бы, как говорится, всю жизнь прислуживать вам с метлой и совком{24}. Пускай бы навеки связали нас узы радости и счастья. Чего это, сударь, вы так испугались? Почему говорите такое? Я, наложница{25}, природы хоть и женской, однако душа моя совсем спокойна. Как же вы, мужчина, оробели и решились сказать такие слова? А завтра, если даже и узнают о том, что произойдет сегодня ночью в моей девичьей спальне, и родители осудят нас, я, наложница, всю вину возьму на себя! Хянъа! — обратилась девушка к служанке. — Принеси нам вино и фрукты!
Служанка пошла исполнять приказание. Людских голосов слышно не было, стояла полная тишина.
— А где это мы находимся? — спросил студент Ли.
— Здесь, в северной части нашего сада, — ответила девушка, — расположен маленький павильон. Я у родителей единственная дочь. Они очень любят меня и специально выстроили отдельный павильон на берегу лотосового пруда, чтобы в благоухающую пору цветения могла я здесь пожить одна и погулять с девочкой-служанкой. А родительские покои — там, далеко за садом. Так что и громко говорить, и смеяться мы можем сколько угодно — никто нас не услышит!
Девушка поднесла студенту кубок молодого вина и сложила такие стихи в подражание древнему стилю:
Заросший лотосом пруд
окружает резной забор.
И в цветах, их укрывших тут,
двое ведут разговор.
В ласке весны из тьмы
ароматы плывут. Скажу:
Песни новые сложим мы
на мотивы песен «Байчжу».
В небе луна засветила —
лег ковер из теней цветов.
Я ветку рукой схватила —
алый дождь полил лепестков.
Ветерок овевает нас,
аромат на платье несет.
Девушка в первый раз
«Веснянку» свою ведет.
Платьем легким взмахнет
она у айвы невзначай.
Тут же в страхе вспорхнет
спавший в ветвях попугай!
Сразу в тон девушке студент ответил:
К Та́о-истоку нашел дорогу,
персик цветет на его берегу.
А в сердце любви так много,
что сказать о ней не могу.
В уборе волос холеном
золотом шпильки горят.
Дева в платье зеленом —
мил весенний ее наряд.
Весна пробудила нас —
два бутона раскрылись чуть.
Но даже в ненастья час
их с ветки ветрам не сдуть.
Рукавами поводит дева —
тень следом за ней спешит:
Да это ж под сенью древа
Су-э свой танец вершит!
Но если любви не начать,
настанет тоска другая.
Не стоит тогда обучать
песням новым своим попугая!
После того как они выпили вина, девушка обратилась к студенту:
— То, что происходит сегодня, — неспроста. Это — судьба. Вы непременно должны последовать за мной, сударь, и пусть сбудутся наши взаимные желания!
Сказав так, девушка вошла в павильон с северной стороны. Студент Ли последовал за ней и увидел в доме зеленую лестницу, поднявшись по которой, оказался в комнате девушки. Это была чистенькая, аккуратно прибранная комната для занятий. Здесь же находился и письменный столик. На одной стене висела картина, на которой была изображена подернутая дымкой река с отвесными скалами по берегам. Здесь же висела картина со старым деревом на фоне темной бамбуковой чащи. То были творения знаменитых мастеров. На картинах кто-то приписал стихи. На первой:
Чья рука написать так могла
и тысячу гор, и ре́ку?
Чья же то кисть была,
какому дана человеку?
Вот это — гора Фанху́,
ввысь взметнулась одна.
Там, на самом верху,
в облаках чуть видна.
Здесь вот — длинный черед
громадных скалистых гор.
На тысячу ли вперед —
широкий лежит простор.
Поглядишь ты на эту даль —
в дымке закат догорает там.
И такая возьмет печаль
по далеким родным местам.
А без доброго друга живешь —
еще больше тоска берет.
Будто в ненастье плывешь
один по Сянцзяну вперед!
На другой картине было написано:
Кажется, ветер в роще поет,
вроде музыка там раздается.
Дерево старое будто живет,
будто чувствует и не сдается.
Корни мощные в кольца свились,
ствол корявый мохом покрыт.
Ветры и грозы сколько ни злись,
старое дерево крепко стоит.
И родятся в душе невольно
с ним согласные чувства.
Только гений так мог довольно
сделать это силой искусства.
Надо не духом ли стать
Вэй Яня, Юй-кэ породы,
Чтобы так мудро познать
величие тайн природы.
У картины стою, бывало,
меня она так манила:
Туши магия взор приковала,
душу чудо письма пленило!
На другой стене были наклеены рисунки, изображавшие пейзажи четырех времен года. И к каждому рисунку были приписаны стихи — также неизвестного сочинителя. Все иероглифы были написаны с большим изяществом в подражание стилю Сун-сюэ. На первом рисунке было:
Мальвами шторы расшиты,
аромат курильница льет.
За моим окном открытым
дождь лепестков идет.
Пятой стражи удары
подняли меня с постели.
В магнолиях — птичьи базары,
звенят веселые трели.
У покоев целый день
щебет ласточек стоит.
Вышивать мне так уж лень,
просто сердце не лежит.
А в цветах у нашей ограды
бабочек целое море.
Парами вьются над садом,
с лепестками летящими споря.
Поддувает слегка ветерок
под зеленое платье мне.
Этот ветер совсем не впрок
по такой-то дивной весне.
Излить бы мне душу всю,
да только понять ли вам?
А селезень с уткой вовсю
танцуют меж лотосов там.
Отвела жемчужную штору,
летят лепестки, гляжу.
Ко мне в цветения пору
любовь не идет, тужу.
В стихах ко второму рисунку говорилось:
Зреет зерно на полях,
птенцы на крыло поднялись.
Гранаты в южных садах
цветов огнем занялись.
Пред зеленым окном швея
красную юбку кроит.
Оттого среди бела дня
на ножницах зорька горит.
Реденький дождик сеет,
ранние сливы поспели.
У дома ласточки реют,
слышатся иволги трели.
Дни раннего лета прошли,
опадают тунга цветки.
А там, посмотришь, взошли
молодые бамбука ростки.
Вся под ветром веранда моя,
пасмурный день коротаю.
Абрикосы зеленые я
в маленьких птичек бросаю.
Вода высока в пруду,
от лотосов пахнет листвой.
Бакланы там ищут еду —
ныряют в лазурь меж травой.
На расшитом узорами ложе
волнами вьется река.
На ширме картина тоже —
над рекой Сяосян облака.
Ныне совсем одолела лень,
а в полдень сон овладел.
Проснулась — кончался уж день,
закат в окне заалел.
К третьему рисунку было приписано:
Ветер осенний свистит,
по утрам холодна роса.
Ночами луна блестит,
днем вода — бирюза.
Слышится — гуси кричат,
на юг они улетают.
И тунга листы шуршат —
на чистый родник опадают.
Где-то под ложем, внизу,
сверчок стрекочет-поет.
А на ложе жена слезу
жемчужную снова льет.
Ее добрый муж на войне,
за тысячи ли ушел.
Этой ночью он при луне
ворота Юймэнь прошел.
Сшить бы новое платье,
да ножницы будто лед.
Хочу служанку позвать я —
пускай утюг принесет.
А утюг-то совсем угас —
не следила за ним девчонка.
Мне остался лишь цитры глас
да еще для волос гребенка.
Лотос отцвел в пруду,
банановый лист пожелтел.
Крышу, где селезень с уткой в ладу{27},
Уж первый иней одел.
Грустно, как прежде, мне,
в спальне снова одна.
И только в ночной тишине
сверчковая трель слышна.
А на четвертом рисунке стихотворение было такое:
Западный ветер свистит,
ясная светит луна.
Тень сливовой ветки висит
косо в проеме окна.
Угли в жаровне тлеют чуть,
щипцами их шевелю.
Тут же служанку свою кричу —
чай горячий подать велю.
В саду от ночных холодов
последние листья слетают.
Вьются вихри снегов,
веранду мою заметают.
Тревожна ночь сновидений —
походы его нелегки.
На полях он древних сражений,
у брегов замерзшей реки.
Красное солнце в окне
греет, как в дни весны.
Но очень тоскливо мне —
вспоминаю ночные сны.
В вазе веточка сливы
чуть уже распустилась.
А я вышивать стыдливо
селезня с уткой пустилась.
Ветер насквозь продувает
рощу нашу со всех сторон.
В лад с тоской долетает
под луной крик озябших ворон.
Плачу, плачу о нем в ночи,
нитку как ни ровняю,
В иглу не вдеть у свечи —
слезы на нитку роняю.
Рядом находилась еще отдельная маленькая комнатка. Там, за свисающим пологом, была видна постель с подушками и стеганым одеялом. Все здесь было прибрано очень аккуратно, выглядело красиво и изящно. Перед пологом дымилась курильница, источавшая аромат мускуса, и горел светильник, заправленный благовонным маслом. Было светло, как днем. Здесь студент и девушка познали все радости взаимной любви. Но вот прошло несколько дней, и студент сказал:
— Еще в древности мудрецы говорили, что отец и мать всегда должны знать, где находится их сын. Вот прошло уже три дня, как я здесь, и родители мои, конечно, очень тревожатся. Наверно, только и высматривают меня на дороге. Я же веду себя совсем не так, как подобает почтительному сыну!
Девушка очень огорчилась, однако согласно кивнула. А студент Ли перебрался через ограду и отправился к себе домой. С тех пор не было дня, чтобы он не приходил к девушке и не оставался у нее до утра. Однажды отец сказал ему:
— Когда ты уходил утром и возвращался домой вечером, было ясно — постигаешь учение мудрецов о гуманности и долге. Теперь же ты уходишь в сумерки, а возвращаешься на рассвете. Ведешь себя как легкомысленный юнец. Это уж так. Дело ясное, как роса: залез в чужой сад да ломаешь там ветки сандала{28}. Ведь если об этом станет известно, все люди осудят меня за плохое воспитание сына. А если женщина еще из хорошей семьи, происходит из знатного рода, то твой недостойный поступок опозорит, конечно, и эту семью, обесчестит ее. Это ведь не пустяк. Отправляйся-ка ты поскорее в Ённам — приглядишь там за крестьянами. И не смей сюда возвращаться!
На другой же день отослал отец сына в уезд Ульчжу. А девушка каждый вечер выходила в сад встречать студента Ли, но он так и не пришел. Прошло несколько лун. Решив, что юноша заболел, Чхве велела служанке Хянъа тайком расспросить о студенте Ли у соседей. А те только и сказали:
— За какую-то провинность отец отослал студента в Ённам. Тому уж несколько лун!
Услышав об этом, девушка слегла от горя. Она совсем не вставала с постели, отказывалась от еды и питья. Даже речь ее стала бессвязной. И она так похудела, что стала просто кожа да кости. Родители ее были очень напуганы, выспрашивали, что у нее болит, но девушка, храня тайну, молчала.
Однажды родители заглянули в ее шкатулку и нашли там любовные стихи, которыми в прежние дни обменялись их дочь и студент Ли.
— Чуть было не потеряли нашу девочку! — всплеснули руками потрясенные старики. — А кто это такой студент Ли? — спросили они у дочери.
Тут уж девушка, ничего не скрывая, все подробно им рассказала. У нее то и дело перехватывало дыхание, когда она говорила:
— Батюшка и матушка! Вы взрастили меня и воспитали… Были бесконечно добры ко мне… И от вас ничего не скрою. Думаю, в отношениях мужчины и женщины любовь занимает очень важное место… Ведь недаром же еще в чжоуских песнях пелось о девушке, срывающей сливы и ожидающей свидания. А «Книга перемен» предостерегает от случайных связей… Я же оказалась податливой, словно ива. Забыла стихи об опавших тутовых листьях. Не сумела я обуздать весеннюю страсть, как говорится, прошлась по росе и подол замочила…{29} Попалась в сети, распутницей стала. Теперь люди тайком надо мной смеяться станут. Во всем только я одна виновата. И себя опозорила, и свою семью… Однако каким же коварным оказался этот юноша! Надкусил тайком ароматный плод и бросил. Да проживи я хоть тысячу жизней, обида моя не пройдет! Слабая и беспомощная, в одиночестве изнываю от тоски. Воспоминания о прошедшей любви день ото дня угнетают все сильнее, и жестокий недуг все более одолевает меня… Смерть уж близка. А умру — стану обиженным духом{30}. Батюшка и матушка! Если исполните мое желание, я останусь в живых. А пойдете наперекор — умру… Надеюсь там, у Желтых истоков, когда-нибудь снова встретиться со своим студентом Ли. А в другой дом — я поклялась — замуж не пойду!
Тут только отец и мать девушки поняли, чего жаждала ее душа. Они избавили дочь от докучливых расспросов о болезни, постарались ее успокоить. А утром послали в семейство Ли сватов с подарками. Ли-отец поспрашивал сватов о семействе Чхве, о его достатке, а потом сказал:
— Недостойный сын мой хоть и молод годами и легкомыслен, однако в ученье преуспел. К тому же и собой хорош. Надеюсь, придет день и он, как дракон, победоносно подымет голову. Думаю, настанет год, и он воспарит над землей, как феникс! Так что не хочу пока торопить его с женитьбой.
Сваты возвратились да так и передали слова старого Ли. Тогда Чхве снова послал сватов передать:
— Все люди восхищаются вашим драгоценным сыном. Наследник ваш превосходит талантами других юношей. Он теперь, как дракон, лежит свернувшись на дне пруда. Но разве он всегда останется там? А раз так, нужно поскорее заключить радостный союз. Как хорошо было бы породнить наши семьи!
— Я ведь тоже, — ответил Ли сватам, — в молодые годы держал в руках каноны и разные книги{31}. Но вот и старость пришла, ничего не достиг я, слуги мои разбежались, а родственники помогают мало. Живем, кое-как сводя концы с концами. А ваша семья богата, принадлежит большому, знатному роду. Могу ли я, бедный ученый, помышлять о женитьбе сына на вашей дочери? Не иначе как зря насплетничали вам о богатстве и знатности моей семьи!
И сваты опять доложили эти слова в доме Чхве. Чхве сказал:
— Свадебные подарки и все необходимые расходы для совершения обряда я беру на себя. Давайте же выберем счастливый день и, как водится, зажжем свадебные свечи!
Сваты передали это старому Ли. И Ли, подумав, согласился. Сразу же отправил он человека вызвать сына. Спросил юношу, хочет ли он жениться на дочери Чхве. А студент так обрадовался, что тут же сложил стихотворение:
Нас Лунный старик опять
повяжет своей тесьмой.
И не буду я куковать
одинокой кукушкой весной!
А девушка, услыхав о предстоящей свадьбе, стала мало-помалу выздоравливать. И она тоже сложила стихи:
Ныне судьба наша злая
доброй стала сменяться.
И клятвы, любовь былая
в браке теперь свершатся.
Наконец покинула ложе,
шпильки нашла и пряжку.
Будет же день, похоже,
встанем в одну упряжку!
Ну а потом был выбран счастливый день и совершен обряд бракосочетания. Крепко-накрепко связалась порвавшаяся было нить единой судьбы Ли и Чхве. Супруги очень любили друг друга и почитали, как почитают дорогого гостя. Чхве относилась к Ли точно так же, как Гуан относилась к Хуну{33}, как относилась супруга к Бао Сюаню. А студент Ли на другой год с блеском выдержал экзамен, занял высокий пост на государевой службе, и слава о нем дошла до дворца вана.
Но вот настал год с и н ч х у к, и в страну вторглись красноголовые. Разбойники захватили столицу, ван бежал в Покчжу. Красноголовые убивали людей, жгли дома, резали скот. Беззащитные люди в страхе спасались бегством, прятались кто куда. Мужья, жены, родственники теряли друг друга.
Ли, увлекая за собой жену, пытался укрыться в горах, но один разбойник заметил супругов и погнался за ними с обнаженным мечом. Самому Ли удалось скрыться, а жена его была схвачена разбойником. Красноголовый хотел ее изнасиловать, но Чхве с такой силой оттолкнула его, что он ее отпустил.
— Лучше убей, злобный дьявол! — в гневе крикнула женщина. — И пусть сожрут меня шакалы и волки. Да могу ли я спокойно позволить опоганить себя такому скоту?!
Придя в ярость, разбойник тут же убил женщину и разрубил ее тело на куски.
А Ли долго скрывался в безлюдной глухомани и едва жив остался. Прослышав же о том, что красноголовые разбойники полностью уничтожены, сразу возвратился к старому родительскому дому. Однако дом их дотла был сожжен бандитами. Тогда он пришел к дому жены. Некогда роскошная усадьба Чхве пребывала в запустении, на крытой галерее никого не было. Слышался лишь мышиный писк да карканье ворон. Убитый горем, Ли поднялся в павильон, где впервые встретился со своей будущей женой. Едва сдерживая слезы, он тяжело вздыхал. Так просидел Ли до захода солнца одиноко, в неподвижности, вспоминая о днях счастья, которые прошли, как сон.
Тем временем настала вторая стража. Взошла луна, осветив призрачным светом перила. Вдруг со стороны веранды послышались осторожные шаги. Шаги приблизились, и неожиданно появилась госпожа Чхве, его жена! Ли ведь знал, что она умерла, но горячая любовь заглушила сомнение.
— Ты жива! — воскликнул изумленный муж. — Где же ты была все это время?!
Жена взяла его за руки и, заливаясь горючими слезами, заговорила:
— Вы, супруг мой, знаете, что я, наложница, происхожу из хорошей семьи. С раннего детства я строго следовала родительским наставлениям, обучалась шитью и вышиванию, постигала поэзию и каллиграфию, учение о добродетели и долге. Однако в тишине и замкнутости женских покоев могла я разве знать, что происходит в мире? Но вот поглядела я за нашу ограду, увитую красными цветами абрикосов, и раскрылась перед вами, как морская раковина с жемчужиной, подарила вам любовь свою. Мы смеялись и шутили, клялись в вечной любви, на ложе за пологом скрепили свои чувства, а потом союз наш был утвержден брачным договором, как говорится, на сто лет. — Проговорив все это, женщина почувствовала еще большую горечь. Через силу она продолжала: — Не мечтала я разве прожить вместе с вами до старости? Можно ли было подумать, что жизнь моя оборвется так рано и тело будет брошено в яму? И все же не поддалась я зверю-разбойнику, не уступила его животной похоти, предпочла, чтобы он разрубил мое тело и бросил его в грязь. А как горько мне было разлучаться с вами у тех пустынных скал! Разлетелись мы в разные стороны, как две птицы. Мы лишились крова, потеряли родных. И скорбно, что душа моя осталась бесприютной. Но жизнь человеческая — ничтожна, важен только долг! И пусть я погибла, но счастлива, что, исполнив долг, не запятнала своей чести. Тревожит только одно: кто сжалится надо мной и соберет мои останки, которые истлевают в дикой пустыне? А еще вспоминаю о прошлых днях счастья, и такая на душе горечь от незаслуженной обиды! Но теперь, к счастью, тяжкие испытания позади, как говорится, в теснине слышны уж напевы, ваша жена вернулась в этот солнечный мир. Нить нашего союза, запись о котором есть на Пэнлае, соединяется вновь, и мы будем счастливы все три жизни. Однако все это время мы не должны совершать ни малейших проступков, не должны забывать о клятвах, которыми обменялись прежде. И тогда все будет хорошо. Вы, господин мой, должны обещать мне это!
— Да, да! Обещаю твердо! — потрясенный услышанным, радостно воскликнул Ли.
Супруги искренно и горячо снова излили друг другу свои чувства. А потом, когда Ли сказал, что дом их разграблен разбойниками, жена успокоила его:
— Да мы почти ничего не потеряли — все самое ценное зарыто в одном ущелье!
— А где покоятся останки наших родителей? — спросил Ли.
— Там и лежат наши родители, — ответила женщина, — где приняли они смерть от разбойников!
Затем супруги опять заговорили о своей любви, отправились во внутренние покои. Здесь они возлегли на ложе и испытали точно такую же великую радость, как и в прежние дни.
А назавтра супруги отыскали место, где было зарыто их имущество. Здесь они откопали несколько слитков золота и серебра, другие ценные вещи. А потом собрали останки родителей обеих семей. Продав золото и драгоценности, супруги похоронили родителей всех вместе под деревом на склоне горы Огвансан. Они насыпали холм, совершили жертвоприношения душам покойных. Словом, все сделали, как положено по обряду.
После этого Ли не искал чиновничьей службы, постоянно проживал в доме семейства Чхве, ничто его не интересовало. В доме с супругами жили только слуги, сбежавшие в смуту, а теперь вернувшиеся обратно. Ли ни с кем не хотел видеться. Даже если приходили родственники с соболезнованиями или поздравлениями, он приказывал запирать ворота и не выходил к гостям.
Вот так, в покое и полном согласии, как две звучащие в лад лютни, прожили супруги несколько лет. Но вот однажды вечером обратилась супруга Ли к нему с такими словами:
— Супруг мой, трижды пережили мы с вами дни счастья. Было в нашей жизни и худое. И хотя счастья нам выпало больше, мы им не пресытились. Но теперь, увы, мы должны расстаться! — женщина несколько раз горестно всхлипнула.
— Что случилось? — испуганно воскликнул Ли. — Почему это мы должны расстаться?!
— Из потустороннего мира возвратиться невозможно. Однако государь небесный не оборвал сразу жизненную нить наложницы. За мою безгрешную жизнь он на время воссоздал мне призрачное тело, чтобы утешить безысходную печаль души. Но я не могу слишком долго оставаться на этом свете и смущать людей!
Женщина приказала служанке подать вино, а затем сложила стихи на мотив «Весны в Яшмовом павильоне» и в утешение супругу запела их:
Рябили в глазах мечи и щиты,
все смешалось в жестоком бою.
Яшма разбита, помяты цветы,
селезень утку утратил свою.
Брошены кости в глуши —
кто же их захоронит?
Одиноки блужданья души —
с кем она слово обронит?
Как у феи Ушаньских гор,
словно кубок, сердце разбито.
Нас разделит большой простор,
вести с Неба сюда закрыты…
С каждым словом Чхве глотала горючие слезы и допеть до конца не смогла. Вне себя от горя, Ли в отчаянии воскликнул:
— Так тогда уж лучше, жена моя, вместе давай уйдем к Девяти истокам! Да смогу я разве в одиночестве, в скорби прожить оставшуюся жизнь? Сколько горя было во время смуты! Родня и слуги разбежались, погибли родители, и кости их валялись в диком поле. Если бы не ты, жена моя, кто схоронил бы их? «Почитай родителей при жизни, — говорили древние, — а умрут — схорони их, согласно обычаю». Ты, жена, во всем исполнила свой долг, была искренно почтительна с моими родителями, любила их. Я так благодарен тебе за это! А за себя мне стыдно. Долго-долго хотел бы я оставаться в мире людей и только через сто лет вместе с тобой обратиться в прах!
— Господин Ли, муж мой, — сказала женщина, — вы не прожили еще назначенные вам годы. А я, наложница, уже записана в Книгу мертвых и не могу дольше оставаться на земле. Если упрямо цепляться за мир живых людей, то это будет нарушением воли Неба. Это было бы не только моим грехом, но повредило бы и вам, господин мой. Однако кости мои все еще разбросаны где-то. Если бы вы оказали великую милость — не дали бы им беспризорно валяться на ветру и солнце!
Супруги долго смотрели в лицо друг другу, и слезы неудержимо текли из их глаз.
— Желаю вам счастья! — воскликнула наконец женщина, постепенно она стала отдаляться и исчезла совсем.
А Ли потом собрал останки жены, захоронил их рядом с могилой родителей. После похорон он так затосковал, что сделался совсем больным и, проболев несколько лун, скончался.
И все, кто слышал о необыкновенной судьбе этих супругов, печально вздыхая, восхищались и преданностью их друг другу, и присущим им чувством долга.