История экономики Дальнего Востока

Глава 8. Общие черты советской экономики на Дальнем Востоке

С точки зрения рыночной экономики все, что делалось в годы советской власти на Дальнем Востоке, представляется каким-то сплошным театром абсурда.

За последние тридцать доперестроечных лет в расчете на каждого дальневосточника выделялось вдвое больше капиталовложений, чем в среднем по стране. И чем больше вкладывалось, тем больше расходы превышали доходы. За последнюю четверть века перед перестройкой эти ножницы составляли ежегодно от полутора до четырех миллиардов рублей. Во избежание недооценки уточню: советский "деревянный" рубль по наполнению национальным продуктом, согласно заключению экспертов Международного валютного фонда, превосходил американский доллар на 30% [1]. То есть в экономику Дальнего Востока вкладывались колоссальные средства, о которых наше нынешнее хозяйство не может и мечтать. И тем не менее, темпы развития региона все больше и больше отставали от темпов развития всей советской экономики. Доля региона в общесоюзном производстве неуклонно сокращалась.

В общем-то, наши "удорожающие факторы", делающие производство на Востоке России неустранимо убыточным, были властям известны и учитывались при долгосрочном планировании.

Последняя доперестроечная стратегическая Программа на 1986-2005 гг. провозглашала такие принципы организации хозяйства на Дальнем Востоке: "Все хозяйственные решения, принимаемые в ближайшей или долгосрочной перспективе в Дальневосточном экономическом районе, должны исходить из требования всемерной экономии затрат живого труда за счет повышения доли затрат овеществленного труда, проведения трудосберегающей политики на всех участках регионального хозяйства" [2]. То есть передовые технологии, применение которых обещает экономический эффект, должны не разрабатываться, а использоваться на Дальнем Востоке, потому что если мы будем их здесь разрабатывать, то затраты на разработку съедят все ожидаемые выгоды. А в более теплых краях их разработка обойдется дешевле. И сложные машины, наукоемкая продукция также должны создаваться там, где теплее, а применяться там, где холоднее, то есть у нас. Исключение - под этот принцип не подпадают отрасли оборонной промышленности Дальнего Востока, и потому Су-27, "Черная акула", атомные подводные крейсеры и крылатые ракеты морского базирования должны и далее производиться в Комсомольске, Уссурийске и Владивостоке. Мало ли что, вдруг дальневосточный фронт будет отрезан от европейских баз снабжения?

Конечно, следует стремиться к повышению эффективности и рентабельности и в нашем производстве, но необходимо провести четкую грань: в каком случае на первый план должны выдвигаться геополитические, а в каком случае - экономические критерии? Если развитие должно происходить только под лозунгами экономики, то мы должны распрощаться со своими геополитическими интересами в регионе, если наоборот, и наше хозяйство будет поставлено на службу государственной мощи, то нечего и надеяться на то, что "экономика должна быть экономной"... Черта лысого будет она экономной! Затратной, расточительной, неэффективной, это да, семь верст до небес, только не рентабельной. И третьего не дано.

Дело было еще и в том, что главным императивом эпохи стало соревнование между миром социализма и миром капитализма. Кто кого? И ориентиры были выбраны ошибочные. Если требовалось устоять под напором капитализма, это одно, если перегнать его в повышении уровня благосостояния, - совсем другое. И только для первого варианта пригодна мобилизационная экономика, только в этом у нас был тысячелетний опыт, только этому соответствовал наш укоренившийся в генах национальный менталитет, и только это могли нам обеспечить суровые условия нашей скудной природы.

Соревноваться с капитализмом ("общечеловеческой цивилизацией") в производительно-потребительном развитии мы никак не могли. Мы разорились бы раньше, чем обеспечили бы своих сограждан колбасой, мерседесами, виллами и стереосистемами на американском или среднеевропейском уровне. Ни природа наша не выдержала бы колбасных перегрузок, ни менталитет не смог бы заставить нас так перенапрягаться во имя сытости, как напрягались мы во имя независимости Родины, ни исторического опыта у нас не было во вселенской конкуренции друг с другом, потому что мы привыкли к взаимопомощи. "Человек человеку - конкурент!" - не наш лозунг.

За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь... Увы, мы не смогли провести четкого разделения, за каким зайцем надо гнаться. И когда Никита с самой высокой трибуны провозгласил: "Наши цели определены, задачи поставлены. За работу, товарищи!" - он, если говорить очень мягко, был не прав.

Иван Грозный имел бы право на такие слова, Петр Великий и Иосиф Сталин... Но они слов не произносили. Они делали, делали сами и заставляли делать других. Жестоко, недемократично, несимпатично. Но время не оставляло возможности для выбора.

Мы встали не в ту позицию, и все у нас пошло враздрай. Оттого и застой, стагнация, деградация...

Где тонко, там и рвется. Меньше всего подходил для потребительского развития наш Дальний Восток. И неизбежно, что все перекосы, парадоксы и недоразумения у нас проявлялись в самом карикатурном виде. "Застой с районным коэффициентом", - так охарактеризовал предперестроечную эпоху на Дальнем Востоке М.И. Леденев.

Мы имели бы шанс только в том случае, если бы производили то, чего нет больше нигде, или что невозможно делать больше нигде на земном шаре, - то есть только там, где мы были ограждены от конкуренции. Самые жирные в мире моржи и самые пушистые соболя - у нас. Потому что у нас холоднее всего на свете. Самое выгодное в мире положение у нас, на полпути между двумя центрами экономического развития - Европой и Азиатско-Тихоокеанским регионом. Самые нетронутые природные ресурсы, самые экологически чистые продукты, самые целебные травы и грязи...

В чем еще мы были вне конкуренции? Это надо было изучать, и постановка вопроса была понята правильно. Природно-ресурсные исследования были поставлены в Советском Союзе на чрезвычайно большую высоту.

Я помню, как завидовали нам зарубежные геологи. У них каждая фирма прятала в сейфы результаты собственных дорогостоящих исследований, ограждала от экономического шпионажа и продавала только за большие деньги, а конкурирующим фирмам вообще не продавала ни под каким видом. Мы же могли пользоваться материалами по всему Союзу и проводить самые широкомасштабные обобщения. И потому информация о наших природных ресурсах долго еще будет базироваться на советских материалах.

Итак, что лежало в основании нашего экономического развития?

Полезные ископаемые. Уникальное пограничное положение Тихоокеанского подвижного пояса определяет и его аномальную рудную продуктивность по сравнению и с океаническими, и с континентальными структурами. Профилирующими для него являются месторождения олова, вольфрама, золота, серебра, меди, молибдена, полиметаллов, запасы которых в нашем секторе пояса исключительно высоки. Месторождения якутских алмазов, корякской платины также являются одними из самых богатых на планете. В нашем регионе добывается 99,7% алмазов России, 80% олова, 72,2% золота, 14% вольфрама, 10% свинца и цинка [3].

Только здесь, в западном сегменте Тихоокеанского подвижного пояса, имеются окраинные моря, отгороженные от открытого океанического бассейна линейными грядами островов - островными дугами. И опять-таки, в пределах дна дальневосточных морей сформировались богатейшие месторождения нефти и газа - на охотоморском присахалинском ("Дальневосточный Кувейт") и прикамчатском шельфе, на шельфе Берингова моря - как прямое продолжение нефтегазоносных структур Анадырской и Хатырской впадин. Перспективность япономорского шельфа также не вызывает сомнений у специалистов. Общие прогнозные запасы углеводородного сырья на Дальнем Востоке оцениваются в 20 млрд тонн [4] или в 30 млрд тонн [5]. Практически все области Дальнего Востока обладают своими собственными запасами энергетического сырья, достаточными для местных нужд.

Много здесь и угольных месторождений - более 13 миллиардов тонн разведанных, подсчитанных и принятых на баланс запасов; в 15 раз выше - прогнозные запасы. Причем половину из них можно добывать самым дешевым способом - открытым.

Особенностью региона является комплексность руд: до 20 компонентов можно добывать из оловянных руд Солнечного района. Похожая картина и в других районах. В углях Сахалина высок процент германия, редкого и ценного металла, без которого невозможна современная электроника. Много копий было поломано по поводу необходимости повышения эффективности за счет извлечения большего числа компонентов из этих руд. Кляли на чем свет стоит ведомственную разобщенность, экономическую незаинтересованность предприятий в конечном результате своей хозяйственной деятельности... Но ведь все это комплексное извлечение требует дополнительных трудозатрат, а так как труд у нас убыточный, то и повышение комплексности извлечения приведет лишь к повышению убыточности производства, и уж никак не к возрастанию прибыльности. Забывается главное - само хозяйство Дальнего Востока создавалось как обеспечивающее оборонные нужды, и неизбежные при этом убытки и терпелись, и покрывались только ради этого.

Лес. На Дальнем Востоке представлен весь спектр растительных ландшафтов от полярных пустынь, тундры, лесотундры и тайги (хвойных лесов) до хвойно-широколиственных лесов ("уссурийская тайга"), лесостепи в южных районах Амурской и Еврейской области и "снежных субтропиков" Южного Сахалина и Южных Курил.

Лесистость Дальнего Востока одна из самых высоких на планете. Например, в Хабаровском крае она составляет 66,4%, в то время как по России в целом - 45%, а по планете 25-27%.

Огромные просторы, освещаемые солнцем, соответственно обеспечивают и накопление огромной биомассы. Несоответствие климата широтному положению местности свидетельствует лишь о вторичном перераспределении солнечной энергии морскими течениями и ветрами. Изначально же вся падающая энергия аккумулируется поверхностью биосферы. Основная биомасса планеты концентрируется в лесах.

Площадь лесов на Дальнем Востоке 273,7 млн га, запасы древесины 20,4 млрд кубометров - около 27% общесоюзных запасов. И с учетом постоянного воспроизводства биомассы можно снимать урожай древесины (в экономике это называется расчетной лесосекой) 101 млн кубометров в год. В лучшие годы объем лесозаготовок не превышал 40% расчетной лесосеки [6]. И даже несмотря на чрезмерные рубки вблизи от населенных мест, несмотря на катастрофические пожары, лесистость Дальнего Востока практически не снижалась. Причиной тому - могучие природные силы самовосстановления леса. Правда, понижался класс лесов - на 1 млн гектаров уменьшилась площадь лесов с твердыми породами лиственных деревьев (ясень, дуб, каменная береза), на 1 млн площадь кедровников, на 2 млн лиственничников, но зато больше стало березняков, осинников, ельников и пихтарников, многие из которых ранее считались "сорным лесом", не дающим хорошего выхода деловой древесины. Однако при переориентации промышленности от использования досок и бруса на использование плитных материалов (древесностружечных, древесноволокнистых) и фанеры они становятся даже более предпочтительными для промышленности [7].

Тем не менее, если учитывать не только сиюминутные выгоды, все оборачивается экологической деградацией. По мнению Ф.Н. Рянского, вторичные антропогенные ландшафты хуже перерабатывают косное вещество и солнечную энергию, менее устойчивы к неблагоприятным естественным и искусственным воздействиям.

На месте северных таежных лесов последовательно образуются лесотундра и тундра, вместо средне- и южнотаежных лесов - чаще всего березняки, на месте широколиственных лесов - дубняки, лесостепь и степь (так называемые амурские прерии). На завершающем этапе появляется вполне устойчивая песчаная или каменистая пустыня. Все эти псевдоестественные новообразования активно развиваются в пределах Дальнего Востока [8].

Искусственное лесовосстановление решает лишь экономические, но не экологические задачи. На месте богатых и разнообразных биоценозов появляются лесные плантации по выращиванию древесины, это уже не лес, а огороды ценных монокультур. Поэтому международные организации "зеленых" призывают отказаться от практики замены первозданного леса высокорентабельными плантациями [9].

Экономисты советского периода искали пути к повышению технического уровня и к снижению убыточности лесной отрасли, "реформаторы" доказывали, что командно-административные методы самого антиэкономичного в мире хозяйства не позволяли этого добиться. И ни тем, ни другим почему-то не пришло в голову, что в наших суровых климатических условиях прибыльное лесное хозяйство неосуществимо при любом общественном строе. Прирост древесины на единицу площади за единицу времени у нас недостаточен, он в несколько раз меньше, чем в натовских странах. В том и вся проблема.

Наши леса просто невероятно богаты ягодами, орехами, грибами. Урожайность брусники достигает 20 центнеров с гектара, не менее обильна голубица. Среднегодовой сбор той и другой составлял в регионе в доперестроечное время по 4-5 тысяч тонн. Всего тайга давала около 14 тысяч тонн ягоды; грибов заготовлялось государственными организациями около 1 тысячи тонн, население, конечно, собирало и грибов, и ягод значительно больше [10].

Как доказывает А.Г. Измоденов, дальневосточный лес может приносить во много раз большую пользу, если вместо сплошных рубок ради древесины брать у него другие продукты (пушнина, орехи, мед, лимонник, виноград, актинидия, брусника, голубица, элеутерококк, березовый сок, папоротник, грибы, корни аралии). При этом сохраняется исходный лес, а прибыль возрастает в 7,8 раза и может еще увеличиться, если освоить и другую продукцию, одних только видов которой среди царства растений насчитывается в дальневосточной тайге 1750. Более того, прибыль от такого нетрадиционного лесопользования в будущем может только возрастать, так как чем дальше, тем больше экологически чистая продукция будет пользоваться неудовлетворенным спросом. Главное же не в экономике. Продукт леса имеет первозданное качество, он филогенетически чист; организм человека на протяжении всей эволюции строил себя именно из этих природных материалов. Мы еще не успели приспособиться даже к самым безукоризненным сельхозпродуктам, и уж совсем чужеродной, трудно усваиваемой, в лучшем случае неполезной, а в худшем - просто вредной надо признать всю пищу, выращенную по современным интенсивным технологиям с использованием химических удобрений и пестицидов. Не может быть ничего полезнее для человека, чем натуральный лесной продукт [11].

А насколько целебны наши травы, наши грязи! Как можно сравнивать грязи Мертвого моря с сапропелями озера Чукчагир? - поражается целитель А.К. Пехтерев, излечивающий своими настоями и отварами любые болезни и имеющий большой процент исцеления раковых больных. Побывал я с мальчишками на этом сказочном озере. Замкнутая котловина, оберегаемая горами со всех сторон от ветров, несущих ядовитые испарения. Ни единого поселка в бассейнах всех рек и ручьев, впадающих в это самое большое озеро Хабаровского края, очень богатого на озера. Никакого производства в ближайших сотнях километров. Кругом - необозримый зеленый рай. Лоси пасутся прямо у тебя на глазах, лебеди не торопясь отплывают чуть подальше от твоей лодки. И грязи, грязи, грязи! Только ступи в воду на обманчивое черное дно - сразу проваливаешься в мягкий ил где по колено, где по грудь, а где и с руками уйдешь в нежную ласкающую тину.

Почему мы в отличие от нынешней молодежи выросли здоровыми? - ставит риторический вопрос доктор медицинских наук В.Н. Завгорудько, уроженец таежного поселка Литовко. Потому что возились по уши в грязи, и она от нас комьями так и отлетала. Вот и кожных болезней у нас отродясь не бывало. У какого животного самая здоровая кожа? У поросенка. Почему? Потому что его как магнитом к грязи тянет. Природа не дура, вредными инстинктами она никого не наделит.

Одно только Чукчагирское месторождение целебных грязей - целое состояние. И оно было нашим общим, народным достоянием, а кому оно достанется сейчас?

Животный мир. Богатство первичной биомассы позволяет прокормиться на наших просторах и большому количеству самых разнообразных животных.

В советские времена у нас было сосредоточено полтора миллиона домашних оленей - почти две трети всего поголовья СССР и немногим меньше половины мирового поголовья [12].

Диких оленей на Дальнем Востоке насчитывается 260 тысяч особей, более половины всей численности, имеющейся в стране. Лосей учтено около 150 тысяч. Этих гигантов в тайге раньше было столько, что в одном только районе озера Эворон в 1910 году их добыли 2500 штук. Чрезмерный промысел в начале века привел к снижению численности, но в годы Советской власти, благодаря принятым охранным мерам численность лосей была восстановлена. Еще более безжалостно преследовался изюбрь, в основном ради пантов, но к 50-60 годам и его численность была почти восстановлена, нынче изюбрей на Дальнем Востоке около 35 тысяч особей. Кабана насчитывается 20-25 тысяч голов [13].

Самый многочисленный вид копытных на Дальнем Востоке - косуля. В 1883 году только в Амурской области было добыто 150 тысяч косуль. Нынче ее учтено по Дальнему Востоку всего около 110 тысяч голов. Поголовье кабарги примерно такое же. Численность уток, гусей, рябчиков и других промысловых птиц все еще очень высока.

В доперестроечные времена регион давал стране 38% его охотничьей пушнины [14]. Главным объектом охоты, за которым, собственно, и шли "встречь солнца" русские первопроходцы, был соболь. Уже к середине XVII века из Якутска в Москву доставлялось свыше 100 тысяч драгоценных шкурок. Чрезмерный промысел привел почти к полному исчезновению этого зверька, и к началу XX века заготовки сократились до 3-4 тысяч штук. В 1935 году был объявлен пятилетний запрет на его промысел, и численность соболя, ареал его обитания постепенно восстановились. В начале 80-х годов объем добычи возрос до 78,5 тысяч шкурок.

В 20-30 годы были акклиматизированы на Дальнем Востоке ондатра, норка, они хорошо прижились, их численность достигла 2 миллионов особей для ондатры и 50-60 тысяч для норки, добыча составила соответственно 550 и 20 тысяч шкурок в год. Очень много у нас белки (добыча от полумиллиона до двух миллионов шкурок в год), горностая, колонка, песца (добыча 20-30 тысяч в год), лисицы, зайца, выдры, енотовидной собаки и других пушных зверей [15].

Численность бурого медведя составляла в середине 80-х годов 30-35 тысяч голов, сколько осталось сейчас, неизвестно. Тигров в 1996-м году осталось на российской территории Дальнего Востока 250, леопардов 25-30 особей.

На Дальнем Востоке, с его обилием больших и малых рек и с огромными площадями богатых первичной органикой морей, сосредоточено запасов рыбы и морепродуктов общей массой 26 млн тонн, возможна добыча до 5 млн тонн продукции [16]. Здесь добывается свыше 60% рыбы и морепродуктов России - около 4 миллионов тонн, это больше, чем добывает вся рыбная промышленность США. При этом наиболее ценные продукты моря - лососевые, осетровые рыбы, кальмары, крабы, морская капуста - практически нигде в стране, кроме Дальнего Востока, не добываются.

За послевоенные пятилетки, по мере возрастания объемов вылова, уменьшалась доля ценных пищевых видов рыбы: если в начале 60-х годов 95% составляли сельдь, камбала, морской окунь, угольная, треска, палтус, а доля минтая достигала едва несколько процентов, и поначалу он вообще не считался пригодной в пищу рыбой, то к середине 60-х на минтая пришлась уже треть добычи, а к 70-му - две трети; за оставшейся в океане рыбой пришлось отправлять экспедиции во все более и более далекие районы Мирового океана.

И снова те же проблемы - ставится задача повышения эффективности рыбной отрасли, но возможно ли это вообще в наших условиях? Еще в 60-х годах, когда я жил на Камчатке, меня удивляло, как может камчатский Океанрыбфлот сравниваться с владивостокским? Да одни камчатские надбавки пустят ко дну всю промышленность полуострова в соревновании с приморской! Может ли себестоимость продукции камчатского траулера быть такой же, как и у приморского траулера, если рыбачат оба у Гаваев или у берегов Перу? А если сравнивать нашу промышленность с японской? Да там же труд и жизнеобеспечение работников в несколько раз дешевле, если учесть наши удорожающие факторы. Вот и получалось, что чисто экономические оценки в условиях Дальнего Востока бессмысленны. Только если учитывать оборонную роль нашего региона, а также фактор целостности и самодостаточности хозяйственного организма страны...

В послевоенные годы было произведено техническое перевооружение рыболовного флота, советские рыбаки впервые вышли в открытый океан, добыча рыбы на Дальнем Востоке стала резко возрастать. В 1950 году она составила 4,8 миллиона центнеров, в 1958 году 8,2 миллиона, в 1965 году 19,8 миллионов. В строй действующих вошли современные рыбоприемные и рыбоперерабатывающие плавучие базы, сейнеры и траулеры с большим сроком автономного плавания. И пока не были введены 200-мильные прибрежные экономические зоны, наши суда ловили рыбу по всей акватории Тихого океана - и в Бристольском заливе, и у Гаваев, и у берегов Перу. Роль рыбного хозяйства Дальнего Востока в общесоюзном производстве пошла вверх - от 28% в 1958 году до 34,4% в 1965 году.

К началу 1960-х годов непосредственная военная угроза и всему Советскому Союзу в целом, и Дальнему Востоку в частности, ушла в прошлое. Жестокий урок Великой Отечественной пошел впрок, сумела наша Родина обезопасить себя настолько, что никто нам уже не угрожал напрямую, только Америка исподволь копила силы да вела широкомасштабную деятельность по разложению советского народа изнутри.

Роль нашего региона как форпоста России на Дальнем Востоке хотя и перестала теперь быть заглавной, но все же осталась в числе ведущих; на авансцену вышел дальневосточный природно-ресурсный потенциал, уже к тому времени достаточно изученный, хотя и в обзорном, предварительном плане.

Настоятельно необходимым стало более детальное исследование, инвентаризация природных богатств, доведение степени изученности до уровня рекомендаций по сдаче природного объекта в эксплуатацию добывающей промышленности.

Я помню, какая гигантская работа развернулась по сплошному геологическому картированию всей территории Советского Союза - сначала в масштабе 1:500 000, потом в масштабе 1:200 000.

И все же этой работе предшествовала топографическая съемка с применением аэрофотоматериалов. К 1954 году вся территория страны была положена на карты масштаба 1:100 000. Карты, как я знаю по своему богатому экспедиционному опыту, отличаются высочайшим качеством, на них любые детали местности прекрасно распознаются, ориентироваться по ним - одно удовольствие, и заблудиться в лесу, в горах или в тундре, если в твоем распоряжении есть такие карты, можно только при очень большом желании.

После создания топографической основы можно было переходить к детальному изучению территориального распределения природных богатств - полезных ископаемых, лесных, водных и земельных ресурсов. Данные специализированных съемок позволили составить научно обоснованные прогнозы, приведшие в конечном счете к открытию крупнейших месторождений и целых рудных узлов и районов.

На Дальнем Востоке была создана крупнейшая оловорудная база СССР с горнообогатительными комбинатами Хинганолово и Солнечный в Хабаровском крае, Хрустальненский в Приморском крае, Депутатский в Якутии и Иультинский на Чукотке.

Алмазодобывающая и обрабатывающая промышленность возникла с открытием кимберлитовых трубок в заполярной Якутии - "Зарница" в 1954 году, "Мир" - в 1955-м; в 1957 году был заложен город Мирный и страна получила первые караты алмазов. Далее, с открытием новых трубок - "Айхал" и "Удачная" - производство значительно расширилось.

Три кита, три отрасли специализации нашей экономики, определяющие облик Дальнего Востока - это лесная промышленность, рыбная, а также горная, точнее, добыча руды цветных металлов. Заготовка древесины на душу населения у нас в 4 раза превышала среднесоюзный показатель, добыча сырья для цветной металлургии в 5 раз, добыча рыбы и морепродуктов в 15 раз.

Но были и другие отрасли промышленности, кроме отраслей специализации; доля машиностроения в валовой продукции региона составляла 23%. Прежде всего это была продукция военного назначения, среди которой наиболее известны самолеты Су-27, атомные подводные лодки, многоцелевые вертолеты "Черная акула" и крылатые ракеты морского базирования.

В Приморье наиболее значимыми индустриальными отраслями были судоремонт, производство цемента. В Хабаровском крае, где машиностроение было основным в экономике, оборонная промышленность производила до 50% всей продукции машиностроения - подводные лодки, военные самолеты, боеприпасы, суда. Кроме того, здесь была развита нефтепереработка, черная металлургия (завод "Амурсталь"), фармацевтическая промышленность; гражданское машино-строение представляли "Амурлитмаш" в Комсомольске, "Дальэнергомаш" и "Дальдизель" в Хабаровске, "Дальсельмаш" в Биробиджане (в те времена Еврейская автономная область входила в состав Хабаровского края). Предполагалось значительное дальнейшее развитие машиностроения, были заложены десятки новых заводов. Однако с началом перестройки все было заморожено. Край оказался заложником госзаказа.

Амурская область традиционно была житницей Дальнего Востока. Обеспеченность пашней здесь в несколько раз больше, чем в прочих краях и областях Дальнего Востока, - здесь и наиболее плодородные почвы, значительно более теплый климат.

Энергетика в регионе работала в основном на угле или на привозном мазуте. Кроме этих станций (ТЭЦ), были построены Зейская, Колымская и Вилюйская ГЭС, Билибинская АЭС на Чукотке, Паужетская и Мутновская геотермальные теплоэлектростанции на Камчатке. Планировалось строительство АЭС в Хабаровском крае, заложена Бурейская ГЭС.

За период 1980-1988 годы экономический рост составил: Якутия 152,4%, Магаданская область 145,3%, Амурская область 144,2%, Хабаровский край 139,1%, Камчатская область 136,0%, Приморский край 135,15%. Регион интенсивно строился, доля строительства в региональной хозяйственной структуре была в 1,5 раза выше среднесоюзного показателя. При этом все края и области региона, если использовать соотношение произведенного и потребленного национального дохода, оставались экономически неэффективными, государственные дотации на одного человека составляли за 1988 год по Якутии, Амурской и Сахалинской областям более тысячи рублей, по Хабаровскому краю около 500 рублей, в других областях меньше.

Сельское хозяйство в регионе создавалось с целью снизить зависимость от завоза, особенно - от северного завоза. Потому и уделялось большое внимание даже такому экзотическому и малопродуктивному виду животноводства, как оленеводство. Признавалось, что оно в значительной степени снимает напряженность с транспортного звена, обеспечивает хотя бы относительную самодостаточность территории, тем более что территории севера большую часть года остаются практически отрезанными от "материка".

На каждого дальневосточника завозилось по 30 килограммов овощей и фруктов. Однако возможности сельскохозяйственного производства на Дальнем Востоке были невелики. Сельхозугодья составляют только 1,5% площади Дальнего Востока. На душу населения приходится по 1,32 га, в то время как в целом по СССР 2,8 га. Да и земли у нас худшего качества, и климат тоже не благоприятствует. 92% нашей пашни размещается на юге: Приморье, Амурская область, Еврейская область, юг Хабаровского края. С 1966 по 1982 год в сельское хозяйство Дальнего Востока было вложено 12 миллиардов рублей [17].

Производство продукции было планово-убыточным, борьба велась только со сверхплановыми убытками, но и она редко оказывалась успешной. Так, в 1985 году в совхозе "Тигильский" на Камчатке себестоимость мяса крупного рогатого скота была превышена в 4,1 раза против плановой, мяса птицы в 5 раз [18]. И пример этот типичен для дальневосточного сельского хозяйства. Понятно, что цена реализации была несравненно ниже себестоимости - феномен немыслимый для рыночной экономики.

В сталинские времена большое внимание уделялось личному подворью горожан, впоследствии разрушенному Н.С. Хрущевым. Например, в 1946 году руководство судостроительного завода имени Ленинского комсомола выделило четверть миллиона рублей ссуды своим рабочим на приобретение скота. Эта помощь была как нельзя более кстати, и в городе Комсомольске стало на семьсот коров больше. Весомый приварок к государственному снабжению!

Вокруг крупных городов создавались "овощные пояса". Интенсивно развивалось производство риса на юге Приморья, это единственный район на востоке СССР, где мог выращиваться рис. В животноводстве предпочтение отдавалось индустриальному сельхозпроизводству - крупным свинокомплексам, птицефабрикам, откормочным комплексам крупного рогатого скота.

Корма оставались самым узким местом животноводства. Проблему могла бы решить соя, она содержит до 50% белка и может произрастать на Дальнем Востоке. Собирали ее у нас до полумиллиона тонн, это составляло 80% общесоюзного урожая сои. Однако и в этом наши возможности были и остаются очень ограниченными, потому что урожайность этой ценнейшей кормовой культуры достигает у нас всего 6-8 ц/га, в то время как в США 18-20 ц/га.

Особенно большие трудности возникали с заготовкой кормов для молочного животноводства на севере. В качестве примера передовых технологий в научно-методической литературе приводилось использование озер для выращивания травы - воду из них спускали, и на осушенном дне появлялись очень продуктивные луга. Однако новинка эта имеет уже более чем полуторавековую историю. Еще Р.К. Маак детально описывал, как якуты-животноводы решили прокопать канал и спустить в Вилюй большое озеро Нюрба (200 кв. км) с целью увеличения площади сенокосов и полей. "Предприятие это, увенчавшееся успехом, может считаться одним из самых грандиозных в своем роде в Сибири" [19]. Однако через несколько лет хороших травостоев дно бывшего озера превратилось в пустынную равнину с редкой чахлой растительностью. Такой же была судьба и всех прочих спущенных озер. Пожертвовав рыбой ради травы, рационализаторы XIX века остались и без рыбы, и без травы. Они уже и рады были бы вернуть все к исходному положению, да где уж там....

Такова же, заметим, и судьба всех прочих сельскохозяйственных успехов во всей земледельческой цивилизации - достижение временной выгоды ценой будущей долгой, больше - вечной! - деградации. Такова же судьба и иных бесчисленных ухищрений любой, прежде всего, индустриальной и постиндустриальной, высокотехнологичной цивилизации. Увы, но всеобщий закон сохранения не оставляет никаких надежд на получение безвредной выгоды: если получена прибыль, то за счет каких и чьих убытков?

Какие бы проблемы ни возникали в хозяйственном освоении Дальнего Востока, общим знаменателем всех трудностей всегда была нехватка рабочей силы. И дело было не только в том, что наш регион среди всех прочих частей Российской империи и Советского Союза был вовлечен в производственную обойму в последнюю очередь. Он оставался и самым малопривлекательным для переселенца. И потому миграция и текучесть кадров в связи со слабой приживаемостью населения всегда оставались головной болью для любого дальневосточного руководителя.

Повышение внимания к привлечению населения обеспечивало обычно и возрастание темпов экономического развития. В 30-е годы, после принятия постановления ЦК ВКП(б) и СНК ВЦИК СССР о создании на Дальнем Востоке экономической базы для армии и флота, последовал ряд мер по реализации этой программы. Комсомольский призыв, хетагуровское движение, оргнабор и различные льготы для компенсации климатических, бытовых и психологических (оторванность от привычной среды, издержки, связанные с переездом) неудобств сделали свое дело. Были созданы совершенно новые для нашего региона производства, освоены новые районы. Построен город Комсомольск-на-Амуре, начала давать металл золотая Колыма. Туда, куда привлечь население оказывалось самым затруднительным, но где необходимо было в кратчайшие сроки решить производственные задачи, завозили подневольную рабочую силу - сосланных, репрессированных, заключенных, условно осужденных, условно освобожденных.

В 60-е годы последовала новая волна миграции, и это было уже на моей памяти. После выездной сессии Президиума Академии Наук СССР было принято решение о создании Дальневосточного научного центра АН СССР, организованы были академические учреждения во всех краях и областях; в это время возник и Институт вулканологии, где я работал со дня его основания. Резко расширились и усилились отраслевые научно-исследовательские институты, конструкторские бюро и изыскательские организации природно-ресурсного цикла. Трудовой потенциал Дальнего Востока был значительно укреплен за счет привлечения кадров самой высокой квалификации. Наибольший вклад был внесен миграцией в прирост населения в последнее доперестроечное десятилетие. К 1985 году здесь жило уже 7,5 миллиона человек - в пять раз больше, чем в 1926 году.

Принцип равной оплаты за равный труд здесь был фактически заменен другим - принципом равной оплаты за равные личные затраты, куда входят, кроме той отдачи, которую трудящийся отдает на своем рабочем месте, и все бытовые нехватки и потери, на преодоление которых также требуются затраты физической и психической энергии: тут и холод на улице, в цеху и дома (и потому в питании человека должно содержаться на 400-500 калорий в день больше, чем в центральной России, жиров и белков в рационе должно быть так же намного больше; одежда и обувь нужны тут более теплые, на что требуются дополнительные денежные затраты), тут и неудобства от тесноты и скученности в жилище, тут и нервное напряжение от укусов мошки, комаров, от повышенной атмосферной влажности, мороси, тут и мучения информационного и эмоционального голода, вызванные нехваткой культурных развлечений в связи с отсутствием театров, концертных залов, библиотек, по причине невозможности общения с родными и близкими, оставшимися в районе выезда... Все это предопределяет необходимость и повышенных затрат на поправку здоровья. И все вместе взятые увеличения затрат составляют 150-300% [20]. Гораздо большими здесь были транспортные расходы не только при переездах, но и при регулярных поездках по служебным надобностям. Транспортные расходы населения здесь были, да, наверное, и есть до сих пор, в пять раз больше, чем в среднем по РСФСР [21].

Льготы переселенцам включали в первую очередь выплату подъемных - суммы денег на проезд семьи и провоз багажа, всего домашнего имущества, на первичные расходы при обживании на месте.

На провоз домашнего имущества для меня, выпускника геолого-разведочного факультета Московского нефтяного института, государство потратилось не сильно. Когда я садился на самолет, улетавший на неведомую Камчатку, о которой я знал только то, что медведи там толпами бродят по всему полуострову, а другое меня и не слишком интересовало, - я сдал в багаж узел с вещами, из которого торчали валенки, и все. Даже доплаты за лишний вес не понадобилось. Не знал я и не хотел знать ни своей будущей должности, ни зарплаты, ни жилищных условий. Перевалы, переправы, переходы по штормовому морю, тайга и тундра, скалы и пропасти, строение земных недр, которое я должен установить, полезные ископаемые, которые я должен найти - вот чем была забита моя голова. А как именно я там жить буду? Да уж не помру, наверно. Живут же люди, а я чем хуже? И таких, как я, только в Институт вулканологии приехало за один год сорок человек. Конечно, мы и были самым социально активным населением, составляли самый продуктивный трудовой потенциал.

Кроме подъемных, обеспечивалась оплата проезда в отпуск в любую точку Советского Союза один раз в три года для всех членов семьи. И потому никто отпуск ежегодно и не брал, копили его, чтобы на третий год уехать на "материк" на целых полгода. Я, геолог, летом никак не мог пропустить экспедиционный сезон. На Камчатке он заканчивается в сентябре. И вот мы склонились над картой страны: где у нас в октябре тепло? Нашли такое место - в Средней Азии! И я пишу заявление в бухгалтерию: "Хотим поехать в Фергану!"

"В Фергану так в Фергану, - пожал плечами главбух, - у тебя там что, родня, что ли? Не очень ты, вроде, на узбека похож..." Родни там ни у меня, ни у жены не было, но ведь везде же наши, советские люди! И мы поехали в Ферганскую долину. Сошли с поезда в Андижане и пошли по улицам с вопросом, - не сдадите ли комнату на пару месяцев? "Сдадим", - услышали мы наконец в одном доме. Типичная узбекская картина - дувал, то есть глинобитный забор, высоченный, как крепостная стена, сад во дворе, на чисто выметенной земле возле дома кишмя кишат девять детишек, да наших еще двое. Жара как в пустыне Сахара, по городу бегут арыки, рынок завален арбузами, виноград дешевле картошки, в чайхане шашлык, хурма и бастурма; очень милая родительская пара наших гостеприимных хозяев, отец Насыр, офицер-артиллерист Великой Отечественной, на парадном мундире целый иконостас боевых наград, мать Саломат, неработающая воспитательница собственных детей, да и какая там еще работа с этим выводком! И жили мы все вместе несколько месяцев как одна дружная семья. Не было межнациональных проблем в те счастливые времена на национальных окраинах страны, не было и неразрешимых экономических проблем на северах.

Среди других денежных льгот главным был районный коэффициент - от 1,2 до 2,0 к московскому окладу, в зависимости от климатических условий. Выплачивались еще и "колесные" - за разъездной образ жизни, "радиоактивные" - за работу на месторождениях с повышенным фоном радиации, за прочие неудобства. Чтобы уменьшить текучесть кадров, каждый год работнику давали десятипроцентную надбавку к зарплате, и если у тебя, как говорили камчадалы, "сто на сто", то есть десять надбавок, то принять решение о возвращении в родные места было непросто. "Не хочу думать о деньгах, - такую психологическую разгадку услышал я от одной своей подруги, сотрудницы Института вулканологии, маршрутной напарницы, - тут я захотела что-то купить, пошла и купила, а в Москве долго считать пришлось бы, хватит или не хватит".

Экономисты так расшифровывали смысл ежегодных надбавок - эти регулярные доплаты должны рассматриваться не только как льготы, способствующие закреплению кадров, но и как регулярные премии за личный трудовой вклад, возрастающий по мере роста опыта [22].

Льготы были и жилищные - за тобой сохранялась квартира по месту выезда, поэтому уезжая в "не столь отдаленные", ты не сжигал за собой мосты, и если на новом месте не понравилось, ты мог через три года, по истечении срока договора, вернуться назад. Обеспечивалась прописка и право приобретения жилья в теплых краях, хоть в Сочи, хоть в Риге, хоть в Кишиневе, и многие северяне воспользовались этой льготой, в результате чего после перестройки оказались в ловушке, - на новом месте жительства их называют оккупантами, русскими свиньями, терроризируют и принуждают распродавать по дешевке все накопленное и бежать в Россию.

Огромную роль играли моральные стимулы: энтузиазм, гражданский долг, престижность работы на ударных комсомольских стройках. На БАМ только в первый год после начала работ пришло 150 тысяч заявлений с просьбой принять на работу. Десятки тысяч людей приезжали и сами, без вызова.

Вот как распределился контингент новоселов по мотивации решения: мотивы общественно-патриотические (чувство долга, желание принести пользу Родине) - 22,8% строителей; мотивы личного самоутверждения (романтика, интерес к новому, желание проверить себя) - 43,4%; мотивы материальные (заработать деньги, купить машину, обеспечить семью) - 53% [23]. И все же это не относится к проблеме формирования постоянного населения Дальнего Востока. Лишь 5% строителей имели намерение остаться жить в этих районах по завершении строительства [24].

Те, кто не собирался жить на Дальнем Востоке, были нетребовательны ни к социально-бытовым, ни даже к природно-климатическим условиям. Какой уж там комфорт - перебьемся, перетерпим как-нибудь и с нужной суммой денег вернемся домой, где уже и будем обустраиваться надолго, чтобы жить по-человечески. Чтобы не слишком врастать корнями в чужую землю, они свои три-пять лет, как было обозначено в договоре, сидели на чемоданах, не обзаводились малотранспортабельными вещами длительного пользования (мебель, холодильник, стиральная машина, телевизор и пр.). Деньги копили на те приобретения, которые собирались сделать по возвращении на место прежнего проживания.

А вот для тех, кто собирался остаться, необходима была пригодная для полноценной жизни база. Ведь даже если молодежь и ехала сюда по комсомольскому призыву, по зову души, то через год-два у энтузиастов появлялись семьи, рождались дети, возникала настоятельная потребность в отдельной квартире, в детских садах и яслях. А далее необходимыми становились прочие слагаемые социальной инфраструктуры - спортивные сооружения, объекты просвещения, науки, культуры, сферы услуг. Это и показал опыт строительства стройки века - Байкало-Амурской железнодорожной магистрали.

Формировались здесь и настоящие образцовые высококультурные центры, как, например, поселок Улькан, построенный комсомольско-молодежным коллективом СМП (строительно-монтажного поезда) "Юность Сибири". Для трех тысяч строителей, средний возраст которых не достигал и 29 лет, было построено много благоустроенных молодежных общежитий, полным ходом шло строительство для молодоженов жилья с центральным водоснабжением и отоплением, работали клуб, кинотеатр, детский сад, поликлиника с родильным отделением, школа, спортивный комплекс "Ульканские Лужники" - баскетбольно-волейбольная площадка с деревянным настилом, трибунами и летним душем, плавательный бассейн, стрелковый тир, хоккейная площадка; сооружена здесь была и взлетно-посадочная площадка для малой авиации. Соответственно и текучесть кадров уменьшилась в 1977 году по сравнению с 1975 годом в три раза [25].

Однако такое было далеко не везде. И хотя признавалось единогласно, что обеспеченность жильем должна быть на Дальнем Востоке лучшей, чем в других регионах, наблюдалось отставание - у нас приходилось по 12 кв. м на человека, тогда как в среднем по РСФСР - 13 кв. м. Повышенной оказалась по сравнению со среднесоюзной и доля деревянных строений, домов барачного типа. Конечно, интенсивно строились клубы, кинотеатры, учреждения здравоохранения и образования. Объем бытовых услуг вырос на Дальнем Востоке за период с 1970-го по 1982-й год в два раза, а в сельской местности - в три раза. И все же этот рост отставал от потребности экономического и социального развития региона, что автоматически отражалось на показателях текучести кадров, эффективности производства и прочих экономических показателях.

Тем не менее усилия по привлечению населения на Дальний Восток не пропадали даром. За период 1961-1977 гг. оно увеличилось более чем на треть, причем этот процесс происходил за счет миграции населения из других районов страны. Значимость этого явления трудно переоценить, потому что таким образом действительно возрастал экономический потенциал региона, его оборонная мощь [26].

Широкое распространение получил и такой подход, как формирование рабочих коллективов на месте выезда. Тридцать краев и областей СССР приняли в этом активное участие. Так возникли МолдавстройБАМ в Алонке, Укрстрой в Ургале. На этих мощных предприятиях и организованность была выше, и подбор специалистов гораздо лучше; там на месте выезда сразу формировались партийная и комсомольская ячейки, профсоюзные комитеты, высокой была сознательность, а также степень личной и коллективной ответственности.

Эти коллективы высылали на место передовые отряды, которые возводили сначала поселки со всей положенной инфраструктурой - жильем, объектами соцкультбыта, дорогами и коммуникациями, а потом начиналось производственное строительство. Так было в Нерюнгри, угольной столице Дальнего Востока, и потому проблемы трудообеспечения ощущались там меньше, вопросы закрепляемости населения стояли не так остро.

И все же такая форма трудообеспечения годилась скорее не для создания постоянного населения, а для строительства производственного потенциала Дальнего Востока. Показатели стабильности населения оставались низкими - в нашем регионе доля личных домов, построенных за счет индивидуальных средств населения, составляла всего 2%, что было в четыре раза меньше, чем в среднем по РСФСР.

В общем, в регионе повторилась ситуация начала XX века, когда при строительстве Амурской железной дороги тоже возникли было надежды на привлечение сюда постоянного населения, когда тоже принимались разнообразные меры и выделялись значительные средства, чтобы стимулировать закрепление строителей в районе дороги. Однако все было тщетно. Оставались немногие. Проблема выходила далеко за пределы любых не только экономических или административных решений, она оказалась, как говорят математики, инвариантной даже относительно смены общественно-политического строя. И глубина ее порождала сомнение в ее разрешимости вообще.

Ведущими в регионе в советские, равно как и в царские времена, были "мужские отрасли" - флот, рыбодобыча, судоремонт, лесоповал и лесопереработка, шахтная и карьерная добыча руды... Эту однобокость надо было преодолевать, требовалось создавать "женские отрасли" - сферу услуг, легкую промышленность, имея в виду, что это еще больше усугубит убыточность региональной экономики. Увы, но и при царях, так же как и при секретарях, руководители грустно констатировали нехватку женщин, что создавало неизбежные перекосы в социальном и экономическом развитии: в конце XIX века доля женщин составляла в Амурской области 43,2%, в Приморской области 31,7%, на Сахалине - 27,1% [27]. И хотя генерал-губернаторы не выдвигали, подобно Валентине Хетагуровой, лозунга: "Комсомолки - на Дальний Восток!", - все же и им пришлось принимать меры, повышая ставки на переселение женщин.

При строительстве БАМа очень скоро пришлось взять курс на подготовку специалистов на месте, так как приезжие обычно по истечении предусмотренных договором сроков уезжали обратно. Но и это, как скоро выяснилось, - палка о двух концах. На "стройку века" приезжало много романтически и патриотически настроенной молодежи. Ехали по велению души. А специальности у них не было. Да и среди тех, кто приехал сюда "за длинным рублем", тоже было много таких, которые мало зарабатывали "на материке" из-за своей низкой рабочей квалификации. Всех приходилось обучать строительным и дорожным специальностям. Так, в Главбамстрое в 1975 году было подготовлено 318 рабочих, а в 1978 году - уже 4579 [28].

Но такая забота о повышении квалификации кадров приводила к парадоксальному результату - не Запад стал кузницей кадров для Востока, а наоборот. Специалисты, подготовленные в наших краях, уезжали назад на свою малую родину, потому что с полученной специальностью они могли уже устроиться на месте выезда гораздо лучше, чем до отъезда, а в нашем регионе они так и не получали приемлемых условий. Обеспеченность жильем, детскими дошкольными учреждениями здесь оставалась ниже, чем в центральной России, еще хуже дело было со сферой услуг, образованием и культурой. И вот романтически настроенная холостая молодежь, получив специальность и уверенность в себе, обзаведясь семьей и детьми и помаявшись в общежитиях, коммуналках и на частных квартирах, в конце концов уезжала обратно, к родителям [29]. А жилищный фактор среди прочих факторов повышения приживаемости стоял на первом месте - 46-52% [30]. Обозначилась и другая проблема - переманивание кадров с других дальневосточных предприятий. В зоне БАМа, например, в Амурске, 80% вновь прибывших рабочих приехали из других районов Дальнего Востока [31].

Годовые расходы тепла на отопление у нас выше по сравнению с Москвой: в Нижнеангарске в 1,8 раза, в Муе и Тынде - в 2,1 раза [32]. Стоимость обустройства одного человека в зоне БАМа в 2-2,5 раза выше, чем в европейской части страны [33].

И так как стоимость живого труда оказалась здесь аномально высокой, был взят курс на снижение затрат живого труда. Другими словами, рост производственного потенциала должен был продолжаться в ущерб трудовому потенциалу. И это в последние предперестроечные годы, когда интересы экономики возобладали, понизило шансы на окончательное и вечное закрепление Дальнего Востока за Россией. Похоже, он вам не очень и нужен, если жить там вы, русские, не собираетесь, говорят нам соседи из перенаселенных стран.

Дальний Восток России занимает площадь большую, чем все европейские страны, вместе взятые. И отдаленность его от главных экономических центров страны - почти глобальная, мало что не космическая.

И потому транспорт у нас - самое важное звено экономики, но оно же оказалось и самым слабым. Уже на I съезде Советов Дальневосточного края председатель Дальревкома Я.Б. Гамарник настаивал, что первоочередное развитие в нашем регионе должен получить именно транспорт.

Обеспеченность путями сообщения у нас даже в последние доперестроечные годы в 5-6 раз уступала общесоюзному уровню. К тому же 3/4 дорог функционировало на юге региона. Оторванность от метрополии увеличивала нагрузку на межрегиональные перевозки. Очаговый характер размещения хозяйства повышал значимость внутрирегиональных грузоперевозок.

Огромную важность приобрела для нас "дорога жизни" - Транссибирская магистраль. Прервется эта нить - и замрет жизнь на всем Дальнем Востоке. Кроме собственной продукции, шел по ней также широкий поток контейнерного транзита. Доставка из Иокогамы в Лондон производилась обычно за 20-40 суток, при предоставлении поезду "зеленой улицы" - за 16 суток. Значительная часть грузов из Японии на Запад перевозилась по сибирскому мосту. Транссиб был самой грузонапряженной линией не только в СССР, но и в мире.

Неизбежным было принятие решения о подстраховке, о дублировании этой жизнеобеспечивающей артерии. Мало ли что? Авария, катастрофа, природные катаклизмы, диверсия... Да и слишком уж в опасной близости от государственной границы проходит эта магистраль, в некоторых местах на расстоянии пулеметной очереди. Конечно, мы хотим жить в дружбе со своими соседями, и они с нами тоже, но, как говорят арабы, на Аллаха надейся, а своего верблюда все же привязывай... И в военном деле есть такое понятие - рокада. Это дорога, по которой можно осуществлять маневр живой силой и техникой вдоль линии фронта.

Да и строительство оборонных заводов в Комсомольске не случайно было начато в пустынной местности, хотя и вдали от производственных и базовых жизнеобеспечивающих центров, зато на расстоянии полтысячи километров от границы. Сейчас Комсомольск дает 62% промышленной продукции Хабаровского края, это город машиностроителей и металлургов, энергетиков и строителей, пищевиков и швейников, здесь есть многоотраслевое пригородное сельское хозяйство (мощный свинокомплекс, молочный комплекс, крупная бройлерная птицефабрика, тепличный комбинат), добывающие и обрабатывающие производства, тяжелая индустрия и высокие технологии "прорывного" уровня; кроме всего прочего, это и крупный культурный центр, здесь действуют два института, пять техникумов, 9 ПТУ, 49 общеобразовательных школ и 15 школ рабочей молодежи,

В 1974 году было принято решение ЦК КПСС и Совета Министров СССР о строительстве БАМа. Это была грандиозная и чрезвычайно тяжелая стройка. Трасса должна была пройти по вечной мерзлоте, через сейсмоопасные зоны, пересечь семь горных хребтов; требовалось пробить в горах тоннели - Северомуйский протяженностью 15 км и Байкальский, 7 км. Путь пересекали Лена и Амур, через них надо было строить мосты, а всего через водные преграды надо было соорудить 2300 мостов. Магистраль была построена за десять лет. Какие были при этом достигнуты результаты? Разгрузка Транссиба, некоторое сокращение расстояния перевозок, освоение территории.

В зоне хозяйственного влияния БАМа есть уголь самых ценных марок, коксующийся, пригодный для доменного производства - это прежде всего Нерюнгринское месторождение, незамедлительно введенное в эксплуатацию (японские капиталы, техника и оборудование, в порядке оплаты - 104 миллиона тонн коксующихся углей), это целый Алдано-Чульманский угольный бассейн; это Буреинский угольный бассейн, прежде всего Ургальское месторождение. Не случайно связующие ветки между БАМом и Транссибом (Бам - Тында - Беркакит и Известковая - Чегдомын) были проведены к этим богатейшим ресурсным районам в первую очередь.

Есть здесь и железо, и это делает возможным создание на Дальнем Востоке мощной металлургической базы первого передела - основы всего дальнейшего индустриального производства. Это Южно-Алданский, Чаро-Токкинский и Зее-Селемджинский железорудные районы, в которых много и богатых руд, не требующих предварительного обогащения. Есть здесь поблизости и марганец, и магнезиты, бруситы - то есть практически все сырье, необходимое для доменного производства.

Есть в зоне БАМа очень перспективные месторождения и других полезных ископаемых, среди них уже разрабатываемые месторождения олова, слюды-флогопита, агроруд - фосфоритов и апатитов. Новая магистраль дала возможность также расширить зону доступных для освоения лесных массивов (примерно 1,5 миллиарда кубометров древесины).

Очень гармоничными, в замысле, должны были стать взаимоотношения между БАМом и Транссибом. Освоенная зона вдоль давно существующей железной дороги предназначалась на роль тыловой базы, снабженческой и ремонтной, обеспечивающей строительство новой дороги, а также промышленной и сельскохозяйственной основы при будущем освоении всей зоны БАМа, так как это более южная, более благоприятная для жизни территория, где любое производство менее убыточно, и потому создавать, допустим, совхозы на БАМе стоило лишь для производства малотранспортабельной, скоропортящейся сельхозпродукции - молочные продукты, свежие овощи. Так и предусматривалось экономическими программами. Говоря о более суровых условиях БАМа, а следовательно, и о большей стоимости труда в этой зоне, ведущий экономист Дальнего Востока В.П. Чичканов писал: "Наличие этих обстоятельств накладывает известные ограничения на всю практику хозяйственного освоения зоны БАМ. Они ведут к ориентации на создание здесь менее трудоемких производств, на размещение обслуживающих предприятий в сопредельных южных районах, к ограничению перерабатывающих производств" [34].

Тот же принцип был положен и в организацию внутрирегиональной структуры хозяйства в целом - южная зона Дальнего Востока должна стать сельскохозяйственной и индустриальной базой для своих же северов, куда будут завозиться с юга товары, производить которые на месте менее рентабельно, чем завозить [35]. "Для более полного извлечения эффекта от эксплуатации природных богатств района необходимо рационально строить внутрирайонные экономические связи по принципу «пирамиды структуры», основание которой лежит на юге, а вершина на севере, наиболее разветвленная и сложная хозяйственная структура расселения на юге и наименее плотная сеть расселения - на севере" [36].

Понятно, что транспорт необходим, чтобы не утратить целостность хозяйственного организма при наших гигантских просторах. Но сухопутный чрезвычайно дорог, и, как мы уже проходили, каждая тысяча километров перевозки удорожает продукт на одну треть. А таких тысяч у нас много, очень много.

Водный транспорт дешевле, и даже в наших условиях он на 20-25% экономнее железнодорожного. И пути от европейских портов России к восточным берегам Азии есть, но очень уж длинными получаются эти пути. Раньше из Петербурга или Одессы приходилось плыть в Охотск или на Камчатку почти вокруг света, огибая мыс Доброй Надежды. Со вступлением в строй Суэцкого канала расстояние заметно сократилось, но все равно оно оставалось в несколько раз большим, чем напрямую, - по сибирскому тракту до Иркутска, далее до Аяна через Якутск. И все же стоимость перевозки при морском варианте была несравненно меньшей. Тем не менее и она оставалась просто неподъемной. И когда суда Добровольного флота возили переселенцев из Одессы во Владивосток, все это предприятие оказалось настолько убыточным, что морской переселенческий маршрут пришлось в конце концов закрыть.

Гораздо короче, особенно до нашего Северо-Востока, был и остается морской путь из Европы вдоль побережья Северного Ледовитого океана. Однако здесь путешественника, не говоря уже о грузоперевозчике, поджидали невероятные трудности - морозы, тяжелые плотные льды, отсутствие портов, баз снабжения и бухт отстоя на случай опасности. Тем не менее раз за разом, попытка за попыткой, неудача за неудачей, полярные мореплаватели преодолевали все трудности. Сначала достижением - величайшим достижением! - был сквозной проход судна от западных незамерзающих морей до восточных, затем тот же проход за один летний сезон...

И все же эти достижения были географическими, не экономическими, хотя они и подготавливали хозяйственное освоение Севера. Для нужд экономики Северный морской путь заработал только при советской власти, особенно после войны. Проводка судов потребовала применения ледоколов огромной единичной мощности. И вот когда в строй вошли ледоколы "Сибирь" и "Леонид Брежнев" с атомными силовыми установками мощностью 75 тысяч лошадиных сил, на СМП открылось сквозное регулярное движение независимо от времени года. Для таких ледоколов никакое препятствие не было непреодолимым, и даже Северный полюс был покорен уже не с воздуха, и не по льду, а по воде сквозь ледовые поля.

Понятно, что завоз грузов кораблями при такой ледокольной проводке был разорительно дорогим, но все получает должную оценку только в сравнении. Если прикинуть, во что обойдется завоз до Тикси по Транссибу и Лене, или до Певека железной дорогой до Владивостока и далее, после перевалки, опять же морем, опять же сквозь льды, вокруг мыса Дежнева, все равно получится, что по СМП дешевле.

На северах труден не только провоз груза морем, но и все погрузо-разгрузочные работы, складирование и хранение. Здесь остро не хватает и производственных береговых мощностей по переработке грузопотоков. И поэтому большую значимость получило применение лихтеровозов, не нуждающихся в причальных стенках и мощных подъемных кранах, - эти огромные корабли перевозят на борту десятки лихтеров, барж грузоподъемностью до 500 тонн каждая, которые своим ходом доставляют груз к необорудованным причалам; ролкеров с горизонтальной схемой обработки грузов, контейнеровозов. Конечно, и строительство портов не перестало быть необходимостью. Общая программа завоза на Север необходимых товаров и вывоза его готовой промышленной продукции и сырьевых грузов - существовала и функционировала, обеспечивая стабильность и развитие хозяйственной жизни на Севере.

Ледовая обстановка сильно осложняет производственные процессы не только у берегов Ледовитого океана. Незамерзающие порты у нас есть только на юге Дальнего Востока. Даже в Николаевск-на-Амуре, на Шантары и север Сахалина надо спешить завезти грузы в короткий летний сезон, а уж об Охотском побережье, Чукотке и Корякии и говорить нечего. Тем не менее северный завоз, абсолютно нерентабельный, совершенно непригодный для перевода на рыночные рельсы, существовал и делал свое дело. Потребительские товары поступали в эти далекие холодные края регулярно и в больших объемах; с яблоками, тушенкой, гречкой и ширпотребом в магазинах Анадыря ситуация была гораздо более благополучной, чем в Хабаровске. Уголь, нефтепродукты, строительные материалы, машины и оборудование шли в самые труднодоступные уголки Востока России могучим потоком. И обратный вывоз местной продукции тоже был достаточно надежным, хотя случались, конечно, и сбои.

Морские перевозки, как дальние экспортно-импортные, так и более близкие внутрирегиональные и межрегиональные, постоянно возрастали в объемах, причем рост этот был более быстрым, чем в других транспортных отраслях. За 1960-1980 годы грузооборот морского транспорта вырос в 5,2 раза, железнодорожного - в 3,7 раза, речного - в 3,1 раза, автомобильного - в 2,6 раза. На Дальний Восток, кроме того, приходилась почти четверть всех морских пассажироперевозок СССР.

При наших безбрежных и бездорожных просторах не только морские, но и речные перевозки обречены формировать облик наших городов и поселков. Давно замечено, что все мировые промышленные и аграрные центры концентрируются вблизи от узлов водных путей, по берегам морей и судоходных рек. Не только Амурский бассейн послужил базой освоения региона (вспомним хотя бы знаменитые амурские сплавы!), и не только артерии Ленского, Колымского, Индигирского, Анадырского бассейнов становились основными путями, связывающими очаги хозяйственного строительства, - бесчисленные "малые", по сибирским масштабам, реки открывали ворота в мир, делали далекие чужие края близкими и своими.

Тем не менее оставались у нас и районы, куда только самолетом можно долететь. И единственная альтернатива авиаперевозкам, безумно дорогим вообще, а в наших условиях в особенности, - транспортировка грузов по зимникам, вариант тоже не дешевый. Правда, бывают ситуации, когда переброска груза по воздуху оказывается наиболее дешевой, например, при доставке самолетом АН-124 в Якутию из Владивостока суперсамосвала весом 150 тонн, но такие случаи редки.

Авиация обеспечивала в основном пассажироперевозки - до 5,5 миллионов человек в год. Особенно заметно это было в дальневосточных аэропортах весной, когда отпускники улетали домой к родне или на курорты Запада, и осенью, особенно к началу учебного года, когда основная масса возвращалась домой. У стоек регистрации, в зале ожидания, в камере хранения багажа, в буфетах и туалетах, везде народу было - не протиснешься, достать билет на нужную дату было мечтой, не всегда осуществимой.

Да и начальство старалось поменьше оголять производство летом, в пору сплошного курортно-отпускного ажиотажа:

- Иванов, - спрашивает директор, - ты теплую водку любишь?

- Нет, - недоуменно отвечает подчиненный.

- Потных женщин любишь?

- Нет, - протестует допрашиваемый.

- Ну, значит, поедешь в отпуск зимой!

Но ничто не помогало, и бурный поток авиапассажиров, несмотря на естественную антипатию к теплой водке и потным женщинам, перехлестывал все препятствия и ограничения. Жизнь бурлила и клокотала на нашем Дальнем Востоке. Особенно заметным это становится, если сравнивать недавнее прошлое с нынешним кладбищенским порядком в аэропортах. Лети когда хочешь и куда хочешь. Все проблемы пассажирских авиаперевозок "невидимая рука рынка" решила окончательно и бесповоротно.

Наиболее слабым звеном в транспортной сфере были автомобильные перевозки как грузовые, так и пассажирские. Здесь проблемы существовали и с дорогами, и с автопарком, не говоря уже о сервисе и сопутствующих предприятиях. Обеспеченность дорогами с твердым покрытием в регионе в 5,5-6 раз уступала средним по РСФСР показателям. Нормативы, по которым эти дороги строились, давно стали устаревшими, не отвечали повысившимся требованиям к интенсивности движения и к нагрузке на полотно. И это вело к перерасходу топлива (иногда на 70-150%), к повышению аварийности и к преждевременному износу техники.

Большинство эксплуатируемых машин были рассчитаны на грузы в 2-5 тонн. Не хватало как большегрузных автомобилей, так и микрогрузовиков. Слишком велик был средний срок эксплуатации машин, что тоже вело и к перерасходу топлива и к повышению затрат на закупку запчастей и ремонт. Остро ощущалась нехватка автобусов и легковых автомобилей, специальной техники, машин в северном исполнении... Лишь в семидесятые-восьмидесятые годы начались массовые поставки, прежде всего на Север, а затем и в другие области Дальнего Востока, тяжелой техники - КрАЗов, МАЗов, КАМАЗов, на вскрышные и карьерные работы - гигантских БелАЗов.

От общих темпов экономического и транспортного развития отставала организация взаимодействия отдельных видов транспортных потоков в местах их пересечения - перевалки, перегрузы, складирование, хранение. Конечно, были достижения и в этой сфере. Особое значение в связи с большой длиной как морских, так и речных путей приобрел новый класс судов "река-море", позволяющий без перевалок доставлять массовые грузы из глубины континента в Японию, Китай, Корею, Гонконг, Сингапур. И все же самыми узкими местами транспортного конвейера были именно терминалы - железнодорожные, морские, речные. При приросте грузооборота флота на 7-8% в год общая длина причальных стенок возрастала только на 2,5% в год. А именно для Дальнего Востока решение межотраслевых проблем было особенно важно, так как здесь транспортные схемы доставки какого-либо груза зачастую включали по 4-5 перевалок.

Но это были все же трудности роста, неизбежные, вообще-то говоря, в регионе с такими огромными размерами и таким низким уровнем освоенности, как Дальний Восток.

Сейчас острота этих проблем снизилась пропорционально падению объемов производства и соответственно грузоперевозок [37].

Что перевозится нашим транспортом? Топливо, в первую очередь нефть и уголь, многие другие продукты или ресурсы, которые можно было бы добывать или производить на местах. Есть такой термин в экономике - импортозамещающие производства. Если под импортом понимать ввоз в регион, не обязательно из-за границы, а пусть и из других регионов страны, то постановка такова - насколько следует развивать импортозамещение и какова должна быть доля ввозимого продукта? Что развивать, на что выделять деньги - на производство или на транспорт?

Прежде всего, надо помнить, что собственная продукция, произведенная на месте из собственных природных ресурсов, обойдется дороже, чем привезенная издалека, даже с учетом всех транспортных расходов. В этом ведь и состоит суть идеи международного, глобального разделения труда и всепланетной кооперации производства.

Меня всегда поражали выводы "объективно мыслящих" экономистов. Зачем, говорили они добывать олово на Дальнем Востоке? Дешевле завезти его из-за рубежа. Зачем разрабатывать местные угольные месторождения? Гораздо экономнее пользоваться привозным углем. То же самое и относительно нефти, то же касательно сельхозпродукции и ширпотреба, не говоря уже о продуктах высоких технологий и тяжелой индустрии.

Но давайте тогда доводить эти выводы до логического конца. Любое производство в России и особенно на Дальнем Востоке убыточно. Ничего нельзя развивать в нашей стране, и даже сохранять ранее построенное нерационально. Но для кого это нерационально? Для "общечеловеков". Это с их точки зрения содержать в России 150 миллионов человек нецелесообразно, экономически невыгодно. То есть они уже сейчас мыслят себя хозяевами России и определяют судьбу русских людей, их детей и внуков.

Если же нам самим решать свои вопросы жизни и судьбы, то мы должны оценить в первую очередь экономику, - их экономику. И если наше существование противоречит принципам, положенным в основание построенной их учеными экономики, то тем хуже для их экономики.

Нам решать, как нам жить, а не подтверждать своей жизнью истинность их теоретических построений.

Да, с точки зрения возможного (а может, уже реального?) хозяина мира мы не имеем права на существование. Но тогда нам и надо видеть главную опасность в подчинении этому хозяину. И основная наша деятельность должна быть направлена на обеспечение независимости от этого хозяина. В чем и заключался главный вектор нашего социального и хозяйственного развития на протяжении целого тысячелетия. К нему и надо вернуться, а правильнее будет сказать, от него не следует отказываться.

И тогда самой важной характеристикой дальневосточного хозяйства будет его полезность для обеспечения целостности и жизнеспособности страны и ее народа. И тогда станет несомненным, что жизнеспособность отдельных частей и органов единого государственного организма для этого необходима. Отмирающие органы приведут к смерти и весь организм. А потому нам надо сохранять и укреплять живую ткань нашего социума, нашего производства и жизнеобеспечения. И потому надо развивать собственное, хотя и убыточное с их точки зрения сельскохозяйственное производство на северах, добывать наше нерентабельное олово, разрабатывать наши убыточные угольные и нефтяные месторождения, организовывать и укреплять высмеиваемые и дискредитируемые их корифеями военные совхозы и заводские подсобные хозяйства...

Экономика - наука, увы, недальновидная и ущербная. Один лишь пример. Наше олово было страшно убыточным, и в пору самой истеричной советско-китайской дружбы наши комбинаты на северах были практически заморожены. Гораздо дешевле, несравненно дешевле оказалось завозить этот стратегический металл из братского Китая. И вдруг события на Даманском, настоящая война, хотя и не широкомасштабная, но все же... КНР уже не друг № 1, а чуть ли не враг № 1. И мы остались на мели. Хорошо хоть в нашей Киргизии остался надежный источник олова на весь Советский Союз. Сейчас нет уже и нашей Киргизии. И снова во весь рост встала оловянная проблема. Тем не менее и в те годы звучали "трезвые" голоса, выдвигались объективные экономические аргументы - зачем вкладывать деньги в освоение Депутатского месторождения в Заполярье, когда очевидно, что и строительство комбината, и производство олова на нем будет гораздо более убыточным, чем на Солнечном комбинате под Комсомольском [38]. Нам ни в коем случае нельзя принимать во внимание только экономические критерии при планировании нашего хозяйства. Снявши голову, по волосам не плачут. Если уж мы сами такие нерентабельные, то пусть и наше производство будет похоже на нас, как собака на хозяина.

Во все времена было очевидно, что экспортная ориентация нашего сырьевого сектора неизбежно заведет нас в тупик. Вот какой краткий, но емкий анализ этого вопроса был проведен еще в 1982 году: "Темпы роста цен на сырьевые товары заметно отстают от темпов роста цен на готовую продукцию (за исключением цен на энергетическое сырье). Поэтому при сохранении сырьевого характера дальневосточного экспорта его эффективность в перспективе будет падать, в том числе по сравнению со среднесоюзной. В то же время с развитием советской экономики собственные нужды региона в сырье будут непрерывно возрастать, и ценность каждой единицы сырья будет увеличиваться. В этих условиях усиленный экспорт приведет к сравнительно быстрому исчерпанию лучших с экономической точки зрения ресурсов сырья и к необходимости вовлекать в народнохозяйственный оборот относительно худшие ресурсы, что повлечет за собой снижение производительности общественного труда и эффективности общественного производства" [39].

То есть, если попроще - можно, конечно, снять сливки для закордонных мистеров, а себе оставить сыворотку из-под простокваши, и тем и жить много-много лет, но вот стоит ли это делать?

Главный управленческий принцип стран рыночной демократии - государство не должно вмешиваться в экономические процессы. "Невидимая рука рынка" сама отрегулирует всю хозяйственную структуру, производство и потребление, спрос и предложение.

Наше же хозяйство в советские времена было плановым. Мобилизационная экономика и не может быть иной. Никакой "невидимой руки"! Рука может только обогащать алчных и наглых за счет работящих и добросовестных. А тут надо в условиях мобилизации чувствовать локоть друга и не терзаться подозрениями, что в то время, как ты тянешь из себя жилы во имя Родины, кто-то рядом хапает, обворовывая и тебя, и твоих друзей, и всю страну.

Чтобы работала "невидимая рука", нужны соответствующие свойства национального менталитета - корыстолюбие, предпочтение личных шкурных интересов, а у нас не было такого в национальном характере никогда, следовательно, и надежды на регулирующую роль рынка оставались беспочвенными. Эти рыночные методы в нерыночной среде способны только деформировать и извращать социальную гармонию.

А раз не было управления с помощью экономических рычагов - значит, должно было существовать прямое управление общественными и экономическими процессами. Я был свидетелем, как наш губернатор В.И. Ишаев призывал московских финансовых воротил из самых высоких коридоров власти вернуть ему казначейство, при котором каждая копейка, распределенная в Москве, доходила до самой глухой деревни. Теперь же государственные средства распределяются через коммерческие банки, которые прокручивают их сначала, как хотят, причем к рукам прилипает львиная доля, а потом выдают субсидии денежными суррогатами.

Прямое управление означает, что людьми управляет человек. Конечно, и при денежно-экономическом управлении суть остается той же самой: при помощи финансовых рычагов людьми управляет человек, - тот, в руках которого деньги. И вся эта финансовая бутафория только маскирует реальную ситуацию.

Самый понятный эталон прямого управления - армейская система иерархии, субординации, формулировки приказов, их исполнения и проверки. "Дан приказ - ему на запад, ей в другую сторону...", - и безо всяких разговоров! Приказы не обсуждаются. В мирное время в СССР армейское управление социальными и хозяйственными процессами осуществлялось через аппарат КПСС. Советы играли роль скорее представительных органов, чем управленческих, а если и исполняли функции управления, то более низкого, подчиненного уровня.

Эта структурная сущность партии окончательно стала прозрачно ясной в эпоху преобразований. В Хабаровске был особый, очень важный вуз - высшая партийная школа. "Что делать с ВПШ?" - возник вопрос после законодательного запрета КПСС. Вопрос был отнюдь не простым. КПСС была совсем не нужна новым властям, но мало-помалу выяснилось, что и "реформаторы" не могут обойтись без тех функций, которые несла партия, что и подготовка исполнителей, носителей этих функций необходима при "демократии" ничуть не меньше, чем при "тоталитаризме". ВПШ возродилась под новым именем - ДВАГС, то есть Дальневосточная академия государственной службы.

И все же что-то изменилось. "Что именно?" - спрашивал я у тех, кто лично знал и мог сравнивать напрямую, что было и что стало. "Изменился уровень", - категорически заключали ветераны. Бывшие и нынешние - как небо и земля. Советских управленцев отличал гораздо более высокий уровень компетентности и ответственности. Их готовили, и они сами готовились служить Родине. Они творчески и со знанием дела исполняли приказы по обустройству региона. Нынешние - корыстолюбивые полузнайки и халтурщики. Впрочем, это не касается заочников, работающих в местных органах власти и приезжающих в Хабаровск на повышение квалификации. Старая закваска еще не выдохлась.

М.И. Леденев, познакомившийся и с крестьянским, и с управленческим трудом, и с научным анализом, настаивает - нет никаких оснований думать, что государственный служащий менее энергичен и предприимчив, чем частник. Правда, нынешние чиновники уже не те: они вынуждены брать взятки и воровать, так как никто сейчас не уверен в своем будущем и в будущем своих детей. Раньше же воровать не было необходимости, и честные люди имели возможность честно работать.

Приведу один из примеров советского управленческого прошлого, известных мне лично. Мой знакомый - командир пулеметного взвода 100-й воздушно-десантной дивизии РВГК (резерва Верховного главнокомандования), младший лейтенант Анатолий Игнатьевич Тришечкин прошел всю войну и встретил Победу в Австрии. Вот строки из его боевой характеристики, с сохранением орфографии первоисточника: "Пользуется среди офицеров и личного состава авторитетом, общителен, тактически грамотный, физически здоров, в походах вынослив. Во время подготовки личного состава клал все силы на подготовку личного состава по изучению опытов Отечественной войны, борьбы с немецко-фашистскими захватчиками. В должности командира пулеметной роты справляется хорошо.

За время боевых действий с 20 марта по 30 апреля 45 г. показал хорошие образцы управления взводом на поле боя. В бою за г. Фюссельдорф 8 апреля 1945 года со своим взводом ворвался в город и завязал уличные бои. Противник неоднократно пытался отбросить наши подразделения назад, но был отброшен взводом мл. лейтенанта Тришечкина Анатолия Игнатьевича.

В должности командира пулеметного взвода соответствует.

Командир пульроты гвардии ст. л-т Раков. Согласен: командир 2-го стрелкового батальона гвардии капитан Бурмистров. Заключение командира полка: достоин зачисления в кадры Красной Армии и продвижения по должности. Командир 357 гвардейского Ордена Суворова 3-ей степени стрелкового полка гвардии майор Ефремов"

На выцветшей фотографии тех времен: сидят на траве двенадцать человек в полевой форме - это весь состав пулеметной роты, оставшийся в живых после вчерашнего боя. Для непосвященных - справка: нормальный состав роты больше ста человек.

Вот таких, как мл. лейтенант А.И. Тришечкин, и продвигали дальше по службе. После демобилизации и обучения в хабаровской ВПШ он был направлен на укрепление слабого звена в Корякский автономный округ, несколько лет был комиссаром крупнейшего на Камчатке Анапкинского рыбокомбината, и после того как зарекомендовал себя на райкомовском уровне не хуже, чем в пульроте, его продвинули выше, поставили первым секретарем Корякского окружного комитета КПСС, или, говоря попросту, начальником Корякии. В его руках сосредотачивались все нити управления, без его дозволения не происходило практически ничего на подведомственной территории.

Тоталитаризм? Безусловно. А попробуйте представить себе корабль с демократической формой управления! Да потонут в первый же шторм все поклонники либерализма, оказавшиеся на борту, а если уж случайно выживут, то сразу же потребуют введения жесткого единовластия, безоговорочного тоталитаризма. Или представьте такое: командир взвода мл. лейтенант А.И. Тришечкин ставит на голосование вопрос - идем в атаку или в окопах отсидимся? Наш, русский и советский, государственный корабль прошел сквозь такие бури и ураганы за тысячелетие плаваний, что необходимость прямого управления поняли все от капитана и боцмана до самого младшего матроса и самого несмышленого юнги. И пулеметный взвод нашей мобилизационной экономики был всегда готов хоть грудью на амбразуру, хоть насмерть в обороне.

Ну никак не могла выпасть экономика из сферы единоуправляемой советской государственной системы! И давайте рассмотрим теперь, насколько в действительности была эта система негибкой, нерациональной и полупроводниковой: я начальник, ты - дурак?

Послушаем В.А. Корчмита, в те же времена в той же Корякии работавшего в той же системе на районном уровне.

Существовала строгая управленческая практика: до вынесения вопроса на обсуждение пленума окружкома КПСС велась тщательная подготовка, не менее чем за 3-5 месяцев разрабатывались вопросники, создавались рабочие группы, которые выезжали на места, в поселки, бригады, встречались со специалистами, рабочими, колхозниками, пастухами и ветеринарами, интеллигенцией, и потом разрабатывали предложения и вносили их на рассмотрение. Обратная связь была, все сигналы с мест рассматривались и учитывались при принятии решений.

И как пояснил мне бывший первый секретарь окружкома КПСС, по этим же принципам работали и более высокие звенья управления: ЦК выносил вопрос в обкомы, собирал от своих низовых подразделений сведения, мнения, рекомендации по обсуждаемым проблемам, все эти соображения учитывались перед вынесением их на обсуждение в ЦК, но после принятия постановления принятые решения обретали силу закона и подлежали безоговорочному исполнению, как знаменитый приказ № 227 времен войны - "Ни шагу назад!"

Или вот самый базовый управленческий уровень - оленеводческое звено: "Звеньевой И.В. Энылхут считает, что его личный пример - уже половина успеха. А другая - это полное взаимопонимание и взаимовыручка. ... Все варианты решения того или иного вопроса обсуждаются коллективно. Также коллегиально тут проводят и анализ выполненных работ. Словом, все делается как в хорошей, работящей, дружной семье. Впрочем, почему «как»? Ведь звено - это и есть одна сплоченная семья, состоящая из скромных на слова, но очень надежных в деле людей" [40].

И так было везде: "Автору не приходилось встречать специалистов-оленеводов, преследующих чисто меркантильные цели, - все они были патриотами своего дела, своей профессии, а некоторых можно было отнести в разряду «фанатов тундры»... С высоты прожитых лет автор все больше приходит к убеждению, что только такие «фанаты тундры», обладающие профессионализмом и большой ответственностью, обеспечили достижение значительных успехов и высоких производственных показателей в работе оленеводческих совхозов" [41].

Конечно, и отрицательных примеров было более чем достаточно.

Во всех конторах совхозов и колхозов проходу не было от многочисленных инструкторов и проверяющих, чаще всего учителей, журналистов и культработников по профессии. По всем вопросам сельхозпроизводства они давали указания, как доить коров, как в мерзлую землю сажать картофель, как убирать сено и заготавливать сочные корма, как и куда распределять прибыль и фонд материального поощрения. И все делалось в категоричной форме, по принципу - это мнение райкома или окружкома... [42].

Было такое? Было, да еще как, еще в каких масштабах! И что же в результате?

"Сложился некоторый управленческий парадокс. С одной стороны, во времена административно-командной системы все руководители, и автор в том числе, постоянно выражали протест против мелочной опеки и пресса со стороны партийных и советских органов и всевозможных проверяющих... Но, с другой стороны, эта же опека была как бы сдерживающей силой, как бы страхующим кругом, за пределы которого ни один из руководителей не смел и шагу шагнуть, т. к. все боялись потерять партбилет, должность, зарплату. Автору не один раз приходилось на себе испытывать влияние этих методов управления.

Но как бы то ни было, это была система самонастраивающаяся и самострахующаяся, где все участники должны были работать как слаженный часовой механизм. И вот в один момент весь этот слаженный механизм был разрушен. Причем разбалансировка произошла мгновенно - это и либерализация цен, и приватизация, проведенная кавалерийскими методами - хватай, тащи все, что плохо лежит" [43].

О том же и хабаровский губернатор В.И. Ишаев: "Если раньше простой человек мог пойти в профсоюз и пожаловаться на действия своего директора или начальника цеха, если раньше нерадивого директора, который не заботится о своих подчиненных, могли отстранить от должности, то после приватизационной реформы люди оказались практически беззащитными, не способными опротестовать действия «новых хозяев жизни», более того, им пришлось сталкиваться с откровенным цинизмом начальства" [44].

И далее, про персонал приватизированных предприятий: "Мы почти ничем не могли помочь попавшим в западню рабочим, федеральное руководство не оставило нам никаких рычагов влияния на происходящее. Трудовые коллективы бастовали, писали письма, а многочисленные проблемы тут же легли на плечи краевого руководства... Экономический ущерб, который был нанесен Хабаровскому краю в результате этих непродуманных действий, невозможно подсчитать даже сегодня.

...При этом Москва всегда резко отвергала все наши просьбы передать контрольные пакеты акций в управление краевой администрации. Противились этому, и по вполне объяснимым причинам, директора предприятий. В самом деле, сегодня они никому не подчиняются и только иногда удовлетворяют меркантильные запросы каких-то московских чиновников и многочисленных хозяев. А краевая администрация, обладай она контрольным пакетом, могла бы активно вмешиваться в действия директоров, изменять политику на производстве и даже увольнять тех, кто больше думает о своей выгоде, чем о деле" [45].

Государство все больше и больше передает частнику рычаги управления страной. Вот что Виктор Иванович пишет про премьера В.С. Черномырдина: "Я никогда не соглашался с политикой Виктора Степановича, направленной на то, чтобы распродать и разделить еще работающие российские предприятия. Мне кажется, что это тупиковый путь, который может привести страну если не к краху, то к глубокому кризису, поскольку все последние годы мы только и делаем, что делим и продаем, но не создаем ничего нового. Черномырдин несет ответственность и за разгон наиболее важных, базовых министерств: оборонной промышленности, лесной промышленности, рыбной промышленности... Сегодня эти (когда-то крупнейшие) министерства преобразованы в малозначащие и ничего не решающие департаменты, а все наши валютоемкие отрасли разворовываются..." [46].

Первым среди всех звеньев, необходимых для возрождения оленеводства, В.А. Корчмит называет государственную систему управления и государственную поддержку оленеводства как основной отрасли, обеспечивающей жизненный уровень, культуру, быт и даже выживание и самосохранение коренных малочисленных народов Севера - коряков, эвенов, ительменов, чукчей и других [47].

Это жизненно необходимо, потому что есть чрезвычайно много компонентов хозяйствования, которые частнику просто недоступны. Среди них опытный специалист в управлении оленеводством перечисляет: авиаохрана табунов, отстрел волков с помощью авиации, пожарная охрана, социальная поддержка кочевых семей, оплата проезда в отпуск и на лечение, научное обеспечение оленеводства, ветеринария (борьба с копыткой и оводом), племенная работа (обмен производителями в рамках всей страны), подготовка кадров, проведение слетов для обмена опытом, дотации на транспорт и ГСМ, на завоз кормов, строительство маршрутных домиков, коралей, приобретение оружия, радио- и электростанций, оборудования для переработки мяса, техники (вездеходы, вертолеты), жилкомхоз и соцкультбыт [48].

Характерные черты советской системы управления особенно ярко высвечиваются в сопоставлении. В Корякии теперь функционируют крестьянские (фермерские) хозяйства. Вот два из них - "Айнын" и "Кояна".

Чего же они добились, уйдя из совхоза, за годы своего существования? Свободы от отчетности и контроля - и только. Избавившись от административно-управленческого аппарата совхоза, они вынуждены были сами создавать свой аппарат, но на примитивном уровне.

Н.М. Хечгин, глава хозяйства "Айнын", в прошлом прекрасный оленевод, оказался не готовым к административно-хозяйственной деятельности, а его заместитель - и того хуже. Вдобавок, они постоянно находятся в селе Манилы со своими семьями - вопиющая безответственность перед собственным коллективом, чего раньше им никто бы не позволил. Нет планирования работ, не проводится подсчет оленей, пастухи-пайщики не знают, сколько они должны получить за свой труд и каковы дивиденды от пая. Не видят они ни результатов своего труда, ни перспектив на будущее. И как естественное следствие начинается переход оленеводов-пастухов в совхозные звенья.

Такое же положение дел и в хозяйстве "Кояна". Исключительно плохо снабжаются работники тундры продуктами питания, нет у них радио, газет, нет оружия для борьбы с хищниками. На глазах у пастухов медведи безнаказанно терзают телят. С октября начинается пиршество волков. Оформление разрешения на оружие и его покупка в полной мере лежат на совести глав хозяйств. Они в селах, и не трогают их ни медведи, ни волки. И что же получается? Нет прироста поголовья, хозяйство поедает само себя, и при таком ведении дел неизбежно наступит крах. О зооветеринарной и племенной работе и говорить нечего.

А вот какова картина в пятом звене совхоза "Манильский". Это целая деревня в тундре, с домиками, юртами и баней. Трудно сейчас всем, но в звене высок моральный дух людей и от коллективизма, и от того, что крепко укоренилось в людях недавнее прошлое. Там три умелые хозяйки. У них все организовано, прибрано... А в крестьянском хозяйстве всего одна хозяйка, и будь она хоть семижильная, ей просто не под силу успеть за всеми, особенно в период заготовок на зиму...

Японцы, побывавшие в хозяйстве "Кояна" и в совхозном звене, были удивлены тем, что в "развалившемся" совхозе их угостили полным набором тундрового сервиса, а в "процветающих" фермерских хозяйствах - только мясом.

Наилучшая ситуация в оленеводстве Корякии - в очень хорошо мне знакомом совхозе "Корфский". А причина проста: директор совхоза В.И. Тен заявил: "Называйте как хотите (сейчас это ГУП ОПС, то есть государственное унитарное предприятие оленеводческо-промысловый совхоз), но пока я здесь, все останется как было". В результате такой жесткой, диктаторской управленческой политики хозяйство не было растащено по частным табунам, удалось и сохранить максимум поголовья, и понести наименьшие потери в социальной сфере, численности населения и в его здоровье [49].

А в общем, ничего нового в таком повороте дел нет. После того как в 1887 году конгресс США принял закон Дауэса о разделе индейских общинных земель, и каждый краснокожий стал владельцем собственного участка, урожайность упала на треть, доходы резко сократились. Взаимопомощь, чувство локтя, нестяжательство, глубоко укоренившиеся в натуре индейцев, не удалось заменить стремлением к личной выгоде [50].

И для коряков, и чукчей, равно как и для нас, русских, управление, основанное на принципе "бесплатный только сыр в мышеловке", неприемлемо категорически.

Чем более материалистическим становилось мировосприятие народа в последние предперестроечные годы, тем более трудноразрешимой становилась проблема закрепления кадров и формирования на Дальнем Востоке постоянного населения. Да иначе и быть не могло. Ведь с точки зрения чистой экономики проблема просто бессмысленна. При таких как у нас удорожающих факторах любое производство здесь не только убыточно, - оно в России везде убыточно, если подходить к анализу ситуации с позиции мировых стандартов, - хуже всего то, что оно более убыточно, чем в любом другом районе страны. Наращивая производство, наращиваем убытки - ну нет ли большего абсурда для экономики? Зачем тогда разрабатывать планы хозяйственного и социального развития Дальнего Востока? Стоит ли игра свеч? Не лучше ли осваивать ресурсы нашего региона вахтовым методом, как это делается на морских нефтедобывающих платформах, на промыслах тюменского севера?

Но давайте вернемся к постановкам. Зачем понадобился России Дальний Восток? Русские, ведя все тысячелетие своего государственного существования активную оборону от агрессивных соседей, окружающих нас со всех сторон, выдвигали защитные рубежи до тех пор, пока не дошли до естественных границ, на которых мы защищены природными препятствиями.

Свою прифронтовую линию Россия всегда сберегала с помощью казачьих поселений. Здесь жили люди, в обязанности которых входило при полной боевой готовности обеспечивать себя и обустраивать территорию. И такое казачество было и на нашем юге - это Забайкальское, Амурское, Уссурийское войско, и на севере, - стоит лишь почитать географические описания, как сразу с удивлением открываешь для себя факт существования казачьих формирований в Якутии, на Чукотке и на Камчатке.

Возможно, к этой идее в нынешней экономически неразрешимой ситуации и стоит вернуться. Тем более, что метрополия, Москва, традиционно не рассматривала казачьи защитные линии как самоокупаемые и уж тем более как прибыльные. В смутную пору государственных опасностей она снабжала хлебом, порохом и сукнами и донских казаков, и терских, и яицких, и даурских, и уссурийских...

Вот и сейчас надо вернуться к тому же принципу. Конечно, не переодевать всех жителей Дальнего Востока в шаровары с лампасами, и не вооружать их острыми шашками и пиками, - нет, пусть защитники дальневосточных рубежей будут вооружены танками Т-72, ракетами СС-20 и самолетами Су-27, и воинские соединения пусть останутся под общим командованием Москвы, просто к предназначению нашего региона надо относиться не экономически, а геополитически, и хозяйственные проблемы надо решать здесь не внешними, а внутренними методами. Например, военный совхоз должен оцениваться не по критериям конкурентоспособности его продукции на мировом рынке, а с точки зрения пригодности для самообеспечения части необходимыми продуктами. И к идее подсобных хозяйств промышленных предприятий стоит вернуться. И Дальний Восток в целом надо оценивать не по его соответствию мировым требованиям, а насколько он удовлетворяет потребностям и историческим целям России.

...Семьдесят лет советской власти были последним периодом четырехсотлетней эпохи созидания на Востоке России.

1. Галичанин Е. Н. Межрегиональные аспекты экономической реформы на Дальнем Востоке и Забайкалье. Хабаровск, 1998. С. 21.

2. Концепция комплексной программы научно-технического прогресса и развития производительных сил Дальневосточного экономического района на период 1986-2005 гг. Владивосток, 1982. С.13.

3. Быстрицкий С. П., Заусаев В. К., Леденев М. И. Рыночные преобразования на Дальнем Востоке: противоречия, пути разрешения. Хабаровск, 1998. С.18.

4. Нефтегазоносность Дальнего Востока и Китая / Буряк В. А., Лошак Н. П., Салин Ю. С., Гилев В. И., Нигай Е. В.//Проблемы нефтегазоносности Приморского края. Владивосток, 1996. С. 4-5.

5. Галичанин Е. Н. Основные положения Президентской федеральной целевой программы экономического и социального развития Дальнего Востока и Забайкалья на 1996-2005 годы // Экономическая жизнь Дальнего Востока. 1998. № 1. С. 35.

6. Быстрицкий С. П., Заусаев В. К., Леденев М. И. Рыночные преобразования на Дальнем Востоке: противоречия, пути разрешения. Хабаровск, 1998. С. 87.

7. Шейнгауз А. С. С заботой о лесе: Беседы о лесном хозяйстве Дальнего Востока. Хабаровск, 1987. С. 124.

8. Эти выводы я привожу по тексту главы Рянского Ф. Н., подготовленному для нашей совместной книги: Косыгин Ю. А., Миков Е. Г., Рянский Ф. Н., Салин Ю. С. Гармония и устойчивость в региональном развитии. Публикация книги не состоялась.

9. Программа устойчивого землепользования и рационального распределения земель в бассейне реки Уссури и сопредельных территориях (Северо-Восточный Китай и российский Дальний Восток). 1996. С. 68. Издано, по-видимому, в Вермонте, США, во всяком случае, упомянуто, что там изданы карты, а насчет места издания книги нет никаких указаний.

10. Сухомиров Г. И. Что может дать наша тайга. Хабаровск, 1986. С. 205.

11. Измоденов А. Г. К лесному сельскому хозяйству // Дальний Восток. 1998, № 9.

12. Задорин В. И. Северное оленеводство. Магадан, 1979; Караев А. И. Чукотско-Анадырский край (очерки местного жителя) //Экономическая жизнь Дальнего Востока. 1926. № 4, № 5; Коган М. Оленеводство за границей // Советский Север. 1930. № 6; Сухомиров Г. И. Что может дать наша тайга. Хабаровск, 1986. С. 173.

13. Сухомиров Г. И. Что может дать наша тайга. Хабаровск, 1986. 224 с.; Он же. Ресурсы охотничьих животных //Природопользование Российского Дальнего Востока и Северо-Восточная Азия. Хабаровск, 1997. С. 118.

14. Сухомиров Г. И. Что может дать наша тайга. Хабаровск, 1986. 224 с.

15. Сухомиров Г. И. Что может дать наша тайга. Хабаровск, 1986. С. 56; Он же. Ресурсы охотничьих животных. // Природопользование Российского Дальнего Востока и Северо-Восточная Азия. Хабаровск, 1997. С. 62-70.

16. Быстрицкий С. П., Заусаев В. К., Леденев М. И. Рыночные преобразования на Дальнем Востоке: противоречия, пути разрешения. Хабаровск, 1998. С.108.

17. Глухов С. Что там, за горизонтом? Хабаровск, 1990. 96 с. (Книга представляет собой интервью журналиста С.А. Глухова с экономистом М. И. Леденевым); Минакир П. А., Рензин О. М., Чичканов В. П. Экономика Дальнего Востока. Перспективы ускорения. Хабаровск, 1986. 254 с.; Быстрицкий С. П., Заусаев В. К., Леденев М. И. Рыночные преобразования на Дальнем Востоке: противоречия, пути разрешения. Хабаровск, 1998. 56 с.

18. Корчмит В. А. Когда буксует хозрасчет. // Корякия: любовь и боль моя. Петропавловск-Камчатский, 2001. С.18

19. Маак Р. К. Вилюйский округ. М., 1994. С. 57.

20. Быстрицкий С. П., Заусаев В. К., Леденев М. И. Рыночные преобразования на Дальнем Востоке: противоречия, пути разрешения. Хабаровск, 1998. С. 13.

21. Концепция комплексной программы научно-технического прогресса и развития производительных сил Дальневосточного экономического района на период 1986-2005 гг. Владивосток, 1982. С. 29.

22. Некоторые проблемы движения рабочей силы в условиях хозяйственного освоения зоны БАМа. М. И. Леденев, С. П. Быстрицкий, М. Г. Лавриненко, В. Г. Белоусов // Человек на БАМе. Социально-экономические проблемы строительства и освоения зоны БАМа. Благовещенск, 1979. Ч. 2. С. 115.

23. Дьяченко В. Н. К вопросу об оценке эффективности формирования рабочей силы на строительстве БАМа // Проблемы хозяйственного освоения зоны Байкало-Амурской магистрали. М., 1981. С. 22.

24. Дьяченко В. Н. К вопросу об оценке эффективности формирования рабочей силы на строительстве БАМа // Проблемы хозяйственного освоения зоны Байкало-Амурской магистрали. М., 1981. же. 31.

25. Фролов А. П. О некоторых проблемах формирования стабильных трудовых коллективов в условиях строительства БАМ // Человек на БАМе. Социально-экономические проблемы строительства и освоения зоны БАМа. Благовещенск, 1979. Ч. 2. С. 29.

26. Некоторые проблемы движения рабочей силы в условиях хозяйственного освоения зоны БАМа. М. И. Леденев, С. П. Быстрицкий, М. Г. Лавриненко, В. Г. Белоусов // Человек на БАМе. Социально-экономические проблемы строительства и освоения зоны БАМа. Благовещенск , 1979. Ч. 2. С. 102.

27. Дубинина Н. И. Приамурский генерал-губернатор Н.И. Гродеков. Хабаровск, 2001. С. 98.

28. Чичканов В. П. Проблемы социального развития восточной зоны БАМ // Хозяйственное освоение зоны БАМа: территориально-производственные сочетания восточного участка. Владивосток, 1983. С. 26.

29. Леденев М. И., Логинов И. Е., Сентерев В. А. Проблемы формирования и использования трудовых ресурсов г. Комсомольска-на-Амуре // Проблемы хозяйственного освоения зоны Байкало-Амурской магистрали. М., 1981. С. 58-71; Леденев М. И. Формирование и использование трудовых ресурсов Комсомольского ТПК. // Хозяйственное освоение зоны БАМа: территориально-производственные сочетания восточного участка. Владивосток, 1983. С. 34.

30. Белоусов В. В. Проблемы формирования социальной инфраструктуры в зоне БАМа // Человек на БАМе. Социально-экономические проблемы строительства и освоения зоны БАМа. Благовещенск, 1979. Ч.1. С. 50.

31. Белоусов В. В. Проблемы формирования социальной инфраструктуры в зоне БАМа // Человек на БАМе. Социально-экономические проблемы строительства и освоения зоны БАМа. Благовещенск, 1979. Ч. 1. С. 55.

32. Кошелев А. В., Пекер Я. Д. К развитию централизованного теплоснабжения автономных поселков в условиях БАМа // Человек на БАМе. Социально-экономические проблемы строительства и освоения зоны БАМа. Благовещенск, 1979. Ч. 1. С. 84.

33. Дмитриев В. И. Современное состояние и перспективные направления организации бытового обслуживания в зоне БАМа // Человек на БАМе. Социально-экономические проблемы строительства и освоения зоны БАМа. Благовещенск, 1979. Ч. 1. С. 59.

34. Чичканов В. П. Проблемы социального развития восточной зоны БАМ // Хозяйственное освоение зоны БАМа: территориально-производственные сочетания восточного участка. Владивосток, 1983. С. 18.

35. Концепция комплексной программы научно-технического прогресса и развития производительных сил Дальневосточного экономического района на период 1986-2005 гг. Владивосток, 1982. С. 64.

36. Концепция комплексной программы научно-технического прогресса и развития производительных сил Дальневосточного экономического района на период 1986-2005 гг. Владивосток, 1982. С. 54.

37. Справочные данные этого раздела приведены по книгам: Глухов С. Что там, за горизонтом? Хабаровск, 1990. 96 с. (Книга представляет собой интервью журналиста С.А. Глухова с экономистом М. И. Леденевым); Минакир П. А., Рензин О. М., Чичканов В. П. Экономика Дальнего Востока. Перспективы ускорения. Хабаровск, 1986. 254 с.; Быстрицкий С. П., Заусаев В. К., Леденев М. И. Рыночные преобразования на Дальнем Востоке: противоречия, пути разрешения. Хабаровск, 1998. 56 с.; Заусаев В. К., Леденев М. И., Быстрицкий С. П. Социально-экономическое развитие Дальнего Востока в условиях формирования рыночных отношений. Хабаровск, 1999. С. 209.

38. Мусатов И. А. Перспективы развития Солнечного горно-обогатительного комбината // Хозяйственное освоение зоны БАМа: территориально-производственные сочетания восточного участка. Владивосток, 1983. С.74.

39. Концепция комплексной программы научно-технического прогресса и развития производительных сил Дальневосточного экономического района на период 1986-2005 гг. Владивосток, 1982. С. 53-54.

40. Корчмит В. А. Оленеводство Корякии: этапы развития, перспективы возрождения. Петропавловск-Камчатский, 2001. С. 109.

41. Корчмит В. А. Оленеводство Корякии: этапы развития, перспективы возрождения. Петропавловск-Камчатский, 2001. С. 105.

42. Корчмит В. А. Оленеводство Корякии: этапы развития, перспективы возрождения. Петропавловск-Камчатский, 2001. С. 115.

43. Корчмит В. А. Оленеводство Корякии: этапы развития, перспективы возрождения. Петропавловск-Камчатский, 2001. С. 325 .

44. Ишаев В. И. Особый район России. Хабаровск, 1998. С. 112.

45. Ишаев В. И. Особый район России. Хабаровск, 1998. С. 113-114.

46. Ишаев В. И. Особый район России. Хабаровск, 1998. С. 163-164.

47. Корчмит В. А. Оленеводство Корякии: этапы развития, перспективы возрождения. Петропавловск-Камчатский, 2001. С. 188.

48. Корчмит В. А. Оленеводство Корякии: этапы развития, перспективы возрождения. Петропавловск-Камчатский, 2001. С. 381-382.

49. Корчмит В. А. Оленеводство Корякии: этапы развития, перспективы возрождения. Петропавловск-Камчатский, 2001. С. 316-317, 374.

50. Ди Браун. Схороните мое сердце у Вундед-Ни. Хабаровск, 1988. С. 273.

Вопросы входного контроля:

Эффективной ли была советская экономика?

а) конечно, нет;

б) да;

в) при системном подходе, если оценивать в целом - да; если же оценивать отдельные отрасли и предприятия - нет.

Вопросы текущего контроля:

Государственное регулирование экономики - основная причина рекордных темпов роста советской экономики в 20 - 50-е гг.

Снижение темпов роста в 60 - 80-е гг. и его причины:

а) принципиальная порочность всей советской хозяйственной системы;

б) отсутствие вдохновляющей и мобилизующей идеи;

в) излишнее огосударствление всех сфер жизни, прежде всего жилищной и бытовой.

Методы оценки эффективности советской экономики:

а) по эффективности отдельных отраслей и предприятий;

б) по технологическому уровню советской продукции;

в) по темпам роста жизненного уровня с учетом социальных гарантий;

г) по общему экономическому, оборонному, культурному и научному потенциалу.

Вопросы выходного контроля:

Оценка эффективности советской экономики: методы, результаты.

План и рынок: оптимальное соотношение.

Общие экономические результаты советского периода.