История Эверис Фэлс

Глава 2

Когда все идет не так, то лишь по-настоящему зрячий увидит в этом шанс.

Народная мудрость Россарии

– Ты всё собрала? – Ноэль заботливо заправила мне смоляную прядь, выбившуюся из толстенной косы.

Я все порывалась чуток укоротить своенравную копну, но ба напоминала о запрете. И дело здесь было даже не в колдовской силе, а в связи с родом. Чем длиннее коса, тем глубже чувствуешь свои корни. Приходилось уважать наказ и мучиться с гривой до пояса, заплетать немыслимые кренделя, дабы не путались в паклю.

– Кажется, да. Фух, давай, – я закатала рукав и подставила запястье. Альма поморщилась, но приложила печатку к потухшему следу. Неприятное жжение стянуло кожу и вспышкой выключило половину органов чувств. Мир утратил полноту красок, исчезли ауры и магические потоки. Я стала как все обычные люди без дара, а печать набрала четкость, наливаясь коричневой краской с изящной руной «Наутиз», означающей замок, перекрывающий магию не дипломированным ведьмам.

Снимающая замок печатка находилась лишь у родителей или опекуна, а также была заложена магией в стены Даркмурта, которые автоматически освобождали носителя от блока.

– В добрый путь, – присела травница «на дорожку», я примостилась к ней на потертый сундук, настроившись на дорогу. Лобастая серая морда Касси холодным носом ткнулась мне в ладони, тоже прощаясь. Я потрепала ее по серой холке, в ответ волчица лизнула метку, ощущая запрет.

– Может, не поедешь? Гроза будет, – с надеждой спросила ба, обнимая меня за плечи.

– Я уже решила, – упрямо, но мягко ответила я ей. – К тому же нужно приехать пораньше, посмотреть расписание и списки переформирования студентов, подготовиться…

Ба вздохнула, понимая, что если уж я что-то решила, то уговаривать бесполезно.

– Духи с тобой, милая, – она поцеловала меня в щеку и начертала в воздухе руну «Беркана», означающую Берегиню-мать.

– Напишу, как доберусь! – крикнула я, закрывая прутовую калитку, беря курс на Истан, где как раз в полдень должен был отходить обоз в сторону Даркмурта.

Воздух уже нагрелся, а птицы попрятались в тени деревьев от жаркого солнца, что невообразимо палило в конце серпня месяца. По дороге мне встретилась Велька, что частенько захаживала из любопытства к нам в гости. Девчушка, что жила на окраине деревеньки, была сущей стрекозой и искательницей приключений. Ее рыжие кудри полыхали огнём, а хитрые янтарные глаза и лукаво вздернутый носик придавали сходство с лисицей. Так я ее и называла. Ох и повезёт кому-то, но пока Велеславе было одиннадцать и ее неуемное любопытство сводило с ума чету Вереских, которые вечно снаряжали отряды на поиски дочки-егозы.

– Вот станешь настоящей колдуньей и меня в ученицы возьмёшь, – попутчица шла спиной вперёд и смешно целилась самодельным луком в кроны деревьев.

– Деловая ты, Велька.

– У меня хоть такого дара сильного нет, но зато я природу чую, – дальновидно рассуждала малышка, вскинув указательный палец вверх. У кого только жест подсмотрела?

Велеслава действительно имела дар и могла стать хорошей целительницей. Травы и зверей девчушка ощущала как своих родных.

– Если родители согласятся, – привела я слабый аргумент. Семья Майских мечтала выдать яркую дочурку за какого-нибудь купца-молодца и обзавестись кудрявыми конопатыми внуками. В деревнях девиц вообще рано сватали.

– А ты их заколдуешь, и они согласятся! – она восторженно выбежала вперёд меня в золотистое пшеничное поле, что нужно было пересечь, прежде чем войти в деревню.

Я помотала головой, срывая спелый колосок. Всегда перед отъездом брала с собой какую-либо травку в память о родном крае и вкладывала в учебники. А затем перелистывала страницы, которые впитали запахи и энергию трав.

– Так нельзя. Запомни, ни одно колдовство не совершается просто так. Ты всегда чем-то расплачиваешься. А если нарушаешь закон о свободе воли, то можно и здоровьем поплатиться. Магия дана человеку во благо всего живого, – я ласково тюкнула колоском любопытный конопатый нос и убрала «косицу» в наплечную сумку.

На что Велька остановилась и выдала лишь многозначительное:

– О.

А потом сорвалась с места догонять меня, практически утопая в высоком колосе, что волновался нежным южным ветром словно солнечное море. Так красиво! Я буду скучать… Я ласково провела руками по сплошному тёплому, нагретому за день, золоту.

– Ты приедешь на Мабон? – обхватывая мою ладошку, спросила Лисица.

– Не знаю, Вель. Посмотрим. Скорее ближе к Йолю или после.

– Да ну, так долго? Это ж так и замуж можно успеть выйти! – насупилась девица, которой родители уже все уши прожужжали, что благовоспитанные девушки должны с юных лет готовиться к свадьбе, а не гарцевать по канавам, вылавливая головастиков, заткнув подол ситцевого платья за поясок.

Мой звонкий смех спугнул стайку ворон у околицы, и они с недовольным карканьем слетели на соседнюю березку, облепив ее чёрными кляксами.

– Уверена, я не пропущу этого события ни за что!

– А у тебя есть суженый, Рис?

Бесхитростный интерес девчушки вызывал у меня абсолютное умиление. В ответ на вопрос я лишь улыбнулась и помотала головой.

– Да ладно? Ты же красивая. И магиня, – в недоумении уставилась на меня своими янтарными глазищами-блюдцами малышка.

Я опять рассмеялась.

– Вель, не это главное. И не то, чтобы быстрее найти суженого. А то, чтобы человек был достойный и тот самый, от которого сердце пускается вскачь, отбивая барабанную дробь. Чтобы он любил тебя и уважал, как и ты его. Ну, и там много всего, – свернула тему, обсуждать которую была сейчас не намерена, да и не место здесь.

– Ну, не знаю… глупые они какие-то, эти мальчишки.

– Это пока, – я хитро улыбнулась, вспомнив сына кузнеца Литарка, что уже ходил кругами вокруг Лисы, заманивая ее на матушкины пироги. Детина уже выглядел старше своих лет, хотя был ровесник Вельки.

Мы подходили к центральной дороге, но на ней почему-то обоза не наблюдалось, лишь одинокая телега с незнакомым мужичком, а рядом с ним стоял сосед Вереских – коневод Бажен, у которого я иногда брала лошадку поспокойнее за травяные мешочки для суставов и исследовала границу, забираясь на высокогорье.

– Эверис, доброго дня! – поздоровался коневод, растягивая добродушную улыбку с желтоватыми зубами.

– И вам господин Валех! А я к вам.

– Ко мне? – черные с проседью брови взлетели вверх, наморщив немолодой лоб.

– К вашему товарищу. Мне бы в сторону Даркмурта. Думала обоз старика Гилмора будет отходить в полдень, – оглядывая пустую дорогу, слегка не уверенно проговорила я.

Возница помотал головой, давая понять, что едет не совсем в мою сторону:

– Я ухожу на юго-запад, красавица.

С секунду поколебавшись, я выпалила:

– Возьмёте? – отступать я была не намерена, ведь запланировала!

Тот лишь пожал плечами:

– Запрыгивай, – махнул рукой и уселся на облучок.

Я споро распрощалась с Велькой и отправилась в путь.

– Удачи, Риса! – махала ладошкой Велеслава.

О, Духи, как было бы здорово, если бы она ко мне действительно прилипла с ее волшебных ручек, что всегда находили грибы или ягодные поляны. Потому что с подводой мне абсолютно и бесповоротно не повезло, причем в прямом смысле слова: телега не поворачивала с прямой главной дороги ни на локоть в сторону Даркмурта, что абсолютно выбивало меня из намеченного маршрута. Значит, придется добираться на перекладных, меняя «транспорт» абы как и абы где.

Если отметить мой путь на карте, то обыватель подумал бы, что либо я была пьяна вдрызг, либо лошадь вкупе с извозчиком. С кем я только за сегодня не проехала! Разве что с курами не тряслась. Хотя, пожалуй, заскорузлая тетка на длиннющей дроге держала что-то квохчущее в клетке, в конце пути мне даже показалось, что один желтый глаз пристально смотрит на меня с презрением. Но я была настолько вымотана за день пыльной жаркой дорогой, что не обратила на это толком никакого внимания и мечтала лишь о том, чтобы искупаться.

Как оказалось, мечты колдуньи – страшное дело. Они имеют тенденцию сбываться: ближе к вечеру зарядил абсолютный и беспросветный ливень. И как я ни пыталась договориться с Ветрами, они почему-то молчали, косыми тугими струями молотя в лицо. Дождь был ещё летний, но уже с легким неуловимым осенним привкусом. Колотя зубами и полностью омытая, я поняла, что несмотря на сильное непреодолимое желание добраться до академии за сегодняшние сутки, надо сворачивать на постоялый двор, иначе так и заквакать недолго, а затем и слечь с горловой жабой.

Одутловатый мужичок в соломенной шляпе, которая хоть как-то защищала его глаза от ярого потока, а ранее – от палящего солнца, довез меня до ближайшего подворья под вывеской «Хортица», названного в честь речки, которую мы проехали через хлипкий мосток с пяток минуток назад. И я, хлюпая носом и башмаками, прошлепала к грубо сколоченный стойке.

Зал был полон завсегдатаев и чужаков, что, как и я, нашли в этом трактире пристанище, пережидая непогоду и темные ночи серпня месяца. Никому не охота морозить кости на уже остывающей к осени земле. Хотя, месяц назад, путешествуя, я бы не задумываясь улеглась спать на разлапистое дерево или под ельником на мягкой, пахнущей летом траве. Собственно, так я и делала, когда заходила слишком далеко, собирая редкие травы, за которыми приходилось забираться на высокогорье ближе к землям Дэрнии. Но сейчас я была не готова на такие подвиги.

Шустрая девица недовольно осмотрела меня с головы до ног, задержавшись взглядом на луже, что натекала с меня прямо на темный дощатый пол.

– Свободных комнат нет, – грубо отчеканила светловолосая росса, сноровисто протирая стакан тряпицей.

Я была в дурном настроении и совсем не настроена на отказ:

– Я готова заплатить, – я старалась говорить спокойно, не испытывая в душе того самого спокойствия и нервно убирая липшие к лицу и шее смоляные волосы.

Девица задумалась, оглянулась на здорового дядьку за стойкой, тот едва уловимо кивнул и показал три пальца.

– Моя сестра в соседнем выселке, ее дом сейчас пустой, но платить придётся втридорога! – безапелляционно заявила девица, уперев руки в боки, понимая, что я не в том положении, чтобы торговаться.

Я кивнула, трактирщица содрала за ночлег две серебрушки, на которые можно было в довольствии прожить неделю, между прочим, в городе! И она махнула рукой на сквозную дверь, выходившую во внутренний двор, где стояло с пяток деревянных срубов, псарня и хлев. Быть может, я бы послала ее взашей и развернулась, обругав конские цены, но тёплая кадка с водой через каких-то полчаса и вкусные запахи обещанного горячего ужина умерили мой скупердяйский настрой.

Я не была скрягой по натуре, но с тех пор, как ушла из-под опеки родителей в угоду своим принципам, жизнь пообтесала аристократические замашки.

Моя матушка – потомственная ведьма, Шерлиз Фэлс, будучи молодой и горячей ведьмой, уехала в столицу, заявив, что не будет скакать по болотам аки лягушка и прозябать здесь свою молодость, а найдёт свою судьбу в более достойной оправе. Ноэль не была сурова нравом и сказала дочери, что та может поступать по своему разумению, раз не хочет идти по зову Рода. Думаю, ба тогда обиделась на неё за непочтение к предкам, хотя и утверждала, что нет, ведь, по ее словам, без этого не родилась бы такая настоящая волшебница как я. Такое разительное отличие в восприятии мира между мной и матерью казалось мне странным. Меня, напротив, влекла незамысловатость такой жизни: быть носительницей знания и помогать тем, кто попросит о помощи. В то же время при всей простоте такой жизни столько волшебства и таинства хранится в пестром высоком разнотравье лугов, мудрости – в глубокой топи болот и недостижимых базальтовых скалах к северу от Истана.

Я никогда бы не научилась слышать Ветра, чувствовать Воду и Землю, танцевать с Огнём так, как это делала старая шаманка Ноэль. Мне были дороги эти житейские мелочи далёкие от придворной жизни: этот маленький, уютный дом, куда вхож лишь человек сердца, самый сказочный аптекарский огород на свете, в котором росли травы, которых днём с огнём не сыщешь в лесах. А Касси – волчица, посланница леса, стала моей настоящей подругой, сопровождающей нас с Ноэль повсюду. Лишь в полную Луну по зову Рода она уходила далеко за границу в сторону Дрогенхема, но всегда возвращалась через пару дней.

Я не могла взять в толк, как можно было променять все это на лоск салонов и пыль столичных дорог, на бестолковые сплетни и душные, узкие наряды. Мне это казалось ненужной суетой и мишурой, забивающей жизнь, но не наполняющей ее.

Для меня было важным развить данный Родом дар, следовать зову сердца. А для матушки – занимать достойное положение и блистать в обществе. Нет, не подумайте, что она легкомысленная девица и порхает с цветка на цветок. Она серьезная женщина, поднимавшая ребёнка в военные годы, конечно, не без помощи Ноэль, но сейчас не об этом.

На данный момент леди Фэлс возглавляла благотворительный фонд имени моего отчима и занималась организацией мероприятий – помощи приютам и монастырям, хотя маменька также далека от современной религии, как я от императорского двора. Помимо общественной деятельности она держит железной рукой поместье Риверстоун и при этом успевает устраивать ранние зимние званые ужины и поздние летние завтраки для столичной аристократии Кеннингема.

Однако приверженность определенным вещам углубляла и расширяла пропасть, что разверзлась, между нами после гибели папы. Я ее не винила, ведь каждому по сердцу что-то своё. Сейчас матушка счастливо проводила дни, будучи замужем за графом Энтони Риверским, моим отчимом, состоящем на службе в магическом совете Третьей ложи при короле Фредерике V.

Мой же родной отец – Вергард Вермхольд, имел баронский титул северо-восточных земель в Ловелграссе, там же он и познакомился с матушкой и влюбился в неё без памяти. Леди Фэлс, вероятно, также потеряла голову, встретив отца, так как вышла замуж аж через седмицу после знакомства. Ноэль шокировало известие о столь скорой помолвке, но дочери не сказала ни слова, лишь спросила: «Любишь ли и счастлива ли ты?» – на что матушка ответила, что полюбила Вергарда за благородство и доброе сердце. На этом благословение Духами было получено. Поступок совершенно не вязался с нравом леди Шерлиз, так как она была весьма прагматичным человеком. Но факты доказывали обратное, ведь огромного богатства за папой не было, зато был титул, а фамилия Вермхольд принадлежала древнему роду колдунов, нисходящему корнями к первым двенадцати «Стражам», так называемым защитникам мира и праотцам магии.

Но не каждый маг – удачный делец. Папа никогда не рассказывал о прошлом своей семьи, предпочитая жить настоящим. Он с любовью и трепетом увлекался экспериментальной артефакторикой, что на тот момент не приносила большого дохода, поэтому часть имущества приходилось распродавать. А когда пришёл хороший год, и отец запатентовал «пространственный карман связи», грянула война с северянами. На второй год ожесточённых боёв его объявили пропавшим без вести. По официальной версии в протоколе было записано: «…пал смертью храбрых во время битвы при Дегенхольфе», но тело обнаружено не было. Документы, что были представлены в качестве доказательства, говорят о том, что генерал Шалхе, ныне погибший, а на то время командующий одиннадцатым дивизионом, в котором числился мой отец, отдал приказ о формировании маленького разведывательного отряда в Гёулар, и имя Вергарда Вермхольда было вписано командиром, а затем вычеркнуто. Были и ещё спорные документы, но их не придали огласке, а мать молчала и просто пыталась забыться, скрывая горе за делами и маской вежливого безразличия от всех, кто пытался выразить фальшивые соболезнования.

Тогда я ещё не понимала что происходит, ведь мне было всего пять. Поместье Ловелграсс было лакомым кусочком с огромным рыбным водохранилищем и черноземом, в то время как с северо-западной стороны от него горели пастбища и деревни, выжигаемые войной.

Многие, узнав о почившем бароне, пытались воспользоваться трагедией. Кто предлагал матушке себя в качестве супруга в обмен на земли, а кто исподтишка угрожал и пакостил, распуская слухи и поджигая поля – пугая народ, что слабая леди не сможет справиться с Ловелграссом. Но стойких женщин рода Фэлс не сломит чёрный дух человеческой алчности и зависти. Матушка никогда не забывала про так называемые связи с общественностью, и один из покровителей нашей семьи был граф Риверский, который всегда восхищался красотой и, как он говорил, королевской статью и породой леди Шерлиз. Ей пришлось обратиться за помощью к нему и граф, не будь дураком, проявил благородство и настойчивость.

Первый год после окончания войны матушка ждала возвращения отца, с неохотой принимая ухаживания покровителя. Но через какое-то время, понимая, что одинокой женщине в обнищавшем после войны имении нужна помощь и крепкое плечо, она сменила гнев на милость и через два года надела фату и традиционное белое платье с синей лентой, как символ второго союза.

Энтони всегда по-доброму ко мне относился без желания задавить этикетом мою личность, в отличии от матушки, которая обезличивала меня всевозможной светской чепухой. В мое воспитание мудрый граф не лез, предпочитая оставаться в стороне. Да и времени, если уж по-честному, у него не было, титул и положение обязывали заниматься делами общественными и государственными.

Мне же претило светское воспитание, салоны и приемы, которые леди Фэлс любила устраивать чуть ли не каждые выходные. А когда мне стукнуло шестнадцать вёсен, по правилам крови и титула, что носили родители, мне подыскали партию. Тут-то и случился переломный момент.

Женщины рода Фэлс, что огонь, сметают всё на своём пути, когда они в ярости. А когда их две – это как примета: к «обновлению» дома и кухонной утвари. Весь вечер мы били фарфор и палили занавески. Хорошо, что Энтони уехал на совет – уверена, он бы этого терпеть не стал и запер бы нас по подвалам.

После я закрылась в комнате, прорыдала полночи, и, недолго мудрствуя, написала бабушке вестника, что меня выдают за придворного прыщавого хлыща. Не прошло и суток, как она прилетела мне на подмогу. Бахнул ещё один скандал и Ноэль забрала меня в Истан.

Выдержав паузу, леди Шерлиз начала осаду. Я же отвечала однозначным отказом, но матушка не сдавалась. Первые полгода она пыталась образумить нерадивую дочь: сначала приезжала на «болота» сама, затем писала письма мне, потом – Ноэль. Но и я, и ба были непреклонны до конца. У нас был план: по достижению восемнадцати лет, я должна была поступить в магакадемию. А там всеми силами дотянуть до двадцати одного, чтобы самой выбирать свою судьбу. По закону с этого возраста принудить к замужеству родственники уже не смогут – и я со спокойной совестью кину им в лицо свиток совершеннолетия. Осталось всего лишь каких-то полгода!

С этими мыслями я зашла в добротный сруб, и, смекнув, что ни в мокрой одежде, ни голышом ходить по трактиру, набитому мужиками разной степени трезвости, не сподручно, попросила продать мне за несколько медяшек платье. Девица заявила, что есть свободная форма подавальщицы, но за неё надо надбавить ещё три медяка. Подавившись на вздохе и хлюпнув пальцами в сапогах, я проглотила приступ жабы и добавила ещё два, попросив обувку.

Через пяток минут я стала обладателем незатейливого бежевого платья со шнуровкой на груди, правда на более пышногрудую деву. Вырез, откровенно сказать, был более чем глубоким. Я таких сроду не носила, а леди Фэлс хватил бы удар, увидь она меня в подобном. От фартука, как от «аксессуара», по понятным причинам я отказалась, а обувка пришлась впору.

Развесив дорожное платье, разложив вещи и подсушив полотенцем голову, я бодрой рысцой отправилась в сторону харчевни.

Когда я толкнула массивную дверь, зал взорвался разговорами, смехом, терпким запахом грога и кислого пива вперемешку с ароматом копченостей, а музыканты в углу наигрывали разухабистый мотивчик, который придавал месту особый колорит, а гостям – желание пуститься в пляс или в драку.

Есть хотелось неимоверно, ещё по дороге живот стал затягивать такие рулады, что мне стало даже неловко перед «курятницей». К слову, женщину я увидела аккурат рядом с группой северян, что сидели за большим общим столом, вокруг которого образовалась аномальная пустота, учитывая, что в таверне было не протолкнуться.

Война прошла, правитель и политика уже другие, а страх и известная доля презрения остались. За четырнадцать лет ещё свежи были в памяти людей ожесточённые схватки и запах гари, плоти и крови. А там и чего похуже.

Зато пернатая попутчица в клети как ни в чем не бывало клевала рассыпанное щедрой рукой пшено, не боясь, что очередной пьянчуга пнет её, а близость к светловолосым осквернит память ее крылатых предков. Заглядевшись на хохлатку под ногами, я очень четко споткнулась об угол криво стоящей скамьи и плечистого северянина, что быстро встал и ловко перехватил меня за локоток, галантно не давая даме расквасить нос. И этим самым носом я по инерции неуклюже ткнулась иноверцу в плечо.

– Аккуратнее, – льдистые глаза смеялись вместе с обаятельными ямочками на щеках, что совершенно не вязались с абсолютно суровой северной внешностью.

На секунду, на самую малость мгновения у меня мелькнуло чувство благодарности и мысль, что этот мужчина наверняка благородный герой и покоритель женских сердец. Но через секунду…

– Красавица, повтори грога моим товарищам, – в приказной, но заигрывающей манере, без акцента промурлыкал северный «олень», обводя широким жестом стол соплеменников.

Мужчины заулыбались, поднимая кружки, задорно чокаясь и выкрикивая что-то явно одобрительное на дэрнском, а также с интересом посматривая на меня, оценив униформу заведения по достоинству. Но достоинства-то были мои, и они не нуждались в оценке «маралов»! Вся эта ситуация резко престала быть благородной, а мужчина показался заносчивым спесивым болваном, рисующимся перед единоземцами.

– Не подавальщица я! – я резко вырвала локоть и прошла к свободному месту, бухнувшись рядом с теткой, что держала квочку в клети, сама же птица, изрядно возмутившись моему пришествию, испустила громкое квохтанье. К слову, ещё с десяток клеток стояло у стены, добавляя колорит месту так, словно ты не в трактире, а в курятне. А казалось – приличное заведение. Не представляю чем грозилась женщина, если ее пустили с несушками прямо в зал.

Через пятнадцать минут я уже и думать забыла о недоразумении, поглощая ароматную наваристую мясную похлёбку, хоть Духи и не одобряли этого. Ведь чтобы общаться в их мире, необходимо было держать определенного рода диету «а-ля Святым Духом» питаться. Держать её нужно с месяц на определенного рода растениях – тогда и ритуал сильным получится, и связь крепче. Легче в тонкий мир попасть. Но сейчас я была абсолютна не настроена ни на какое общение ни с этим миром, ни с тем, и с удовольствием уминала мягчайшее мясцо. Да и, по правде, без Ноэль я редко пользовалась даром. Но аппетит мне сегодня все же вознамерились испортить: очередное недоразумение подвалило, пьяно навалившись на стол и подвинув хмурую тетку, о чем-то разговаривавшую с пожилым мужичком слева от неё.

– Может привлекательная ледя проведёт вечер с не мене… парлекательным дженльтль… джан… Тьфу ты! Мужчиной! – икнул и премерзко дыхнул перегаром недоджентльмен, плавая взглядом где-то ниже уровня моей шеи, словно он разговаривал с моим туловищем, а не со мной.

Я сморщила нос и пронзила нахала холодным, жестким взглядом. Не помогло, а магия была запечатана запретом Даркмурта. Так бы и огрела его с огоньком. Но вместо этого я выдала короткое и смачное:

– Нет, – и принялась напряжённо игнорировать выпивоху, цедя горячий грог, который согревал нутро. Эмоционально я уже была и так подогрета.

Мерзавец, абсолютно не стесняясь, подвинулся вплотную, практически наваливаясь, меняя дурное пьяное лопотание на гневный крик:

– Ты чего ломаешься, девка! А ну пошли! – и он, хватая меня за руку, стащил с лавки.

Я даже ответить и сделать ничего не успела, меня лишь захлестнула бешеная волна возмущения и паники. Больше от неожиданности я плеснула подостывший грог в лицо обидчику.

– Курва! – протянул мерзавец, обтирая лицо немытой загорелой пятерней с грязью под ногтями. – А ну-ка! Научу тебя уважать мужчину! – потянул меня, брыкающуюся, на выход ярыга, матеря бранными словами, которых леди знать не должна. Но не успел он развернуться в двух столах, как наткнулся на семерых гренадёров северного разлива, во главе с давешним галантным «маралом».

Гул таверны снизил уровень шума и слова чужестранца прозвучали оглушительно громко:

– Отпустил. Быстро, – спокойно проговорил, но будто прогремел синеглазый.

На пару вздохов воцарилось молчание, потом ярыга раскатисто заржал, а за моей спиной поднялись не замеченные раннее подельники-собутыльники. Выпивоха бросил на них хитрый взгляд, оценивая пьяным хронометром расстановку сил, и заорал на всю таверну хриплым рокочущим голосом:

– Чтобы я, южанин, – бахнул себя в грудь, – да северянина в толк взял, – тыкнул в иноземца, – не бывать этому! – протянул пьянчуга, с проснувшимся духом ярого патриотизма. – Пшёл отсюда, пришлый! – и он быканул, больно дёрнув меня вперёд.

Мужчина холодно пронзил грубияна взглядом. И, посмотрев на собратьев, с легкой полуулыбкой развернулся и резко выбил мерзавцу челюсть, откинув того в сторону клетей. Меня повело, и не успела я обернуться, как завязалась драка. С диким грохотом пьянчуга освободил возмущённых несушек, и, получив вольную, квочки превратились в боевых хохлаток, заклевывая вторженца. Музыканты, вдохновлённые потасовкой, заиграли с особым азартом. А мужики в таверне подключались к драке, не разбирая, кто, за что и на кого.

Куры, воинственно участвуя в драке наравне с мужиками, выглядели бы презабавно, если бы меня не занесло в самую гущу событий.

Проскочив мимо южан, я оказалось на пути разбушевавшегося бородача, что шел прямиком на «марала». Синеглазый стоял к подлому противнику спиной, разбираясь с патлатым приятелем выпивохи и не видел надвигающейся угрозы. Наверняка, на диком адреналине и от страха – сама не поняла, как это случилось – я размахнулась громадной кружкой из-под грога, что до сих пор судорожно сжимала в руке, и треснула об голову бородача, словно разбила яйцо об столешницу. Северянин обернулся, занося кулак, и ему в лицо полетели осколки, но очень удачно, не задев глаза. Тело бородача повалилось кулем – больше от выпитого, чем от удара. Удивленным льдистым взглядом и благодарным кивком заступник проводил меня, не менее ошеломлённую и пробирающуюся к выходу. В дверях я обернулась, поймав взгляд мужчины. И за то, что тот отвлёкся, ему прилетел удар в правую бровь от чернявого мужика с козьей бородкой.

Посчитав, что девице не место в потасовке, я засверкала пятками в сторону избы, и с диким вздохом облегчения захлопнула тяжелую дверь, задвигая массивный засов. Я привалилась к двери затылком и сползла вниз, переводя ошалелый взгляд на трясущиеся руки, и прикрыла ими лицо. Дикий хохот напряжения вырвался сам собой. Признаюсь, я испугалась. Ничего подобного раньше со мной не случалось.

Два предыдущих года в Даркмурте были практически идеальными, я неистово училась, выходя на повышенную стипендию, так как не хотела обязывать Ноэль. Лишь пару раз меня вызывали к декану за драку – на первом курсе, за то, что ввязалась, когда студенты травили байки про ведьм Истана. Но тогда я понимала, что совсем смолчать не могу, и надо дать отпор сразу, чтобы отвязались, а если и злословили, то там, где я их не могла услышать.

Через минуту-другую я подошла к бадье, окунула пальцы в тёплую воду. Но, честно говоря, я не испытывала желания купаться и пошла зажигать свечи. Спаленка оказалась маленькой, зато чистой, с широкой кроватью на кованных ножках. Я расчесала волосы гребнем, переплела длинную косу и хотела было ложиться спать, как в окно застучали, а затем и самовольно распахнули его, подцепив тонким ножом крючок по центру. Сердце заполошной птахой забилось в груди, и я бросилась к сумке, вытаскивая стилет и медную ящерку с секретом, что подарила мне Ноэль, на всякий случай. Кажется, он настал. В темном проеме показалась голова давешнего северянина. Когда он увидел меня вновь, его суровое лицо сделалось весьма забавным от изумления.

– Буду кричать, – я выставила вперёд острие, намекая на то, что без боя не сдамся.

– Барышня, позволь войти. Там стража пришла, а мне проблемы не нужны, – и не дожидаясь моего разрешения он влез внутрь, прикрыв аккуратно ставни и окно.

Молчание затягивалась, я не двигалась с места. Массивная фигура иноземца казалась тут не уместной, словно с иностранной гравюры. Что на уме у этого чужестранца мне было не ведомо. Я же думала лишь о том, что с этого момента укрываю потасовщика. Хотя не оценить жест северянина я не могла, ведь он и его товарищи были единственные, кто заступились за меня. В здешних краях девок соответствующего характера с глубокими декольте я частенько видела в тавернах и постоялых дворах больших деревень и городов. Мужички даже приплачивали таким вот дамочкам за возможность потискаться. Как-то со стороны укромного дворика за сеновалом я видела парочку, и вид их настолько меня шокировал, что я почувствовала, как прилила кровь к лицу, а чувство отвращения и стыда обдало горячей волной. Что и говорить, удирала я тогда быстро, стремясь забыть увиденную картину. А бежать мне сейчас было особо некуда.

Он стоял не двигаясь, оглядывая меня, давая также рассмотреть его в сумраке комнатушки при скупом освещении огарков свечей. Крепкое телосложение говорило о том, что человек передо мной не брезгует физическим трудом. Одежда дорожная, добротная, обувь с металлическими вставками на носке и каблуке запачкала пол.

– Обувь сними, – холодно бросила ему, намекая на отсутствие манер. На севере Россарии было приятно снимать обувку. Считалось, если человек ходит в обуви в доме, он приносит с собой не только пыль дорог, но и грязи человеческих помыслов, что невидимым шлейфом стелются по людным местам.

Мужчина посмотрел на свои сапоги, словно впервые их увидел. И секунду поколебавшись, снял их, взглядом спрашивая куда поставить.

– В угол, – я мазнула остриём в дальний от кровати угол.

Выполнив, он развернулся и чему-то усмехнулся:

– Через пару минут к нам зайдёт стража и спрятать меня ты не сможешь, – оглядев маленькое помещение, иностранец уставился на меня льдистым немигающим взглядом, в котором читалась неприкрытая насмешка, словно это он страж, наблюдающий как я пытаюсь спрятать здорового мужика в будуар.

– Что ты предлагаешь? – выходя из себя, я панибратски «тыкнула» незваному гостю в ответ на его манеры. Ситуация, в которую я попала, мне решительно не нравилась.

Но и выхода особого не было – как мне казалось, а быть замешанной в драке меня совсем не прельщало. Ведь тогда депеша отправится к моему куратору в Даркмурт, а оттуда прямиком к директору Кеннету Гриндону. И чем это кончится, одним Стихиям известно.

Как по команде в дверь задолбили настойчивым стуком. Я вздрогнула, а северянин кинул на пол жилет и через голову стянул рубаху.

– Ты что делаешь?!?! – прошипела я на него, на подлёте хватая важный элемент приличий и гардероба, забыв про страх и настороженность.

– Спасаю наши души, – он навел сумбур на своей голове и быстро стал расшнуровывать мне вырез платья. Я, ошалев от его наглости, выронила рубашку и отвесила нахалу звонкую пощечину.

Дэрниец схватил мои руки и прошипел практически в лицо:

– Не тупи, росса, взлохмать волосы. Вряд ли любовникам есть дело до драки в трактире.

И тут до меня начало доходить. Раздался на этот раз настойчивый долбёж в окно, через которое и влез новоявленный «любовничек», имени которого я даже не знаю! Подумать только! И я распустила косу, приспустила верхний слой платья, смяла юбку под одобрительным взглядом этого флибустьера.

– Ещё деталь, – хитро прищурился иноверец.

– Что ещё? – я осмотрела себя, разводя руки чуть в стороны.

Добавить было нечего и…я задохнулась вздохом, так как северянин притянул меня к себе, обхватив шею и талию, да так стремительно, что я толком не осознала, как это могло случиться? Неприлично развязно и абсолютно дерзко его губы завоевывали мои, нахально их искусав и интимно проникнув внутрь языком.

– Открывай, – оторвал меня от себя чужестранец, довольно улыбаясь, словно кот, объевшийся сметаны. И рухнул на кровать, местоположение которой как раз было скрыто от прямого обзора пришедшего глубокой тенью. Однако полуголого мужчину невозможно было не заметить даже впотьмах.

Я ошалело подошла к окну и распахнула ставни, не слишком-то понимая, что это вообще было!

На меня сурово, сдвинув брови, смотрел страж порядка, абсолютно игнорируя ливень, но цепко отмечая всю картину, открывшуюся ему в окне, не упуская ни одной детали. Мужчина прочистил горло и слегка растерял воинственный настрой, наткнувшись на мой расхристанный вид:

– Доброго вечера, росса! Страж порядка пятого кольца, младший сержант Райен Бекенстрай. Ищем дебоширов, что громили сейчас трактир. Слышали что-нибудь? Может, ломился кто?

Я состроила испуганный взгляд и картинно приложила ладошки к груди.

– Святые Стихии, дебоширы? Они опасны? – картинно вопросила я мужчину.

– Могут быть. Сейчас время позднее, много пьяных.

– Никого не видела, сержант. Честно признаюсь, немного была занята, – давая прозрачный намёк на ситуацию, которую не разглядел бы разве что только слепец. И искренне заливаясь румянцем от позора на мою ведьмовскую голову.

– Росс, могу я увидеть вас ближе? – обратился младший сержант к «любовничку».

Северянин выглянул в окно левой стороной в пол оборота, так как правая бровь была рассечена, крепко обхватывая меня за талию, сверкая крепким торсом практически в нос служителю порядка. Я сдержанно улыбнулась и пребольно ткнула локтем ему под рёбра, чтобы отодвинулся, но не возымев эффекта, в добавок наступила пришельцу на ногу. Тот героически стерпел и с не менее доброжелательной улыбкой обратился к стражу:

– Доброго вечера, сержант! Мы окажем любое содействие.

Прям добропорядочный гражданин Россарии. Но, учитывая увиденное, аферист еще тот! Затем доверительно наклонился, словно хотел прошептать секрет:

– Могу я вас попросить, как мужчина мужчину, – выдержал паузу и, дождавшись заинтересованного кивка стража, продолжил: – зайти либо попозже, либо завтра, – охально улыбнулся северянин и многозначительно бросил на меня масленый взгляд.

Моя улыбка была сродни натянутой тетиве лука, ещё одна капля – и я выстрелю бесстыднику прямо стилетом в бок.

– Понимаю, – на мгновение расплылся в загадочной улыбке Райен. А затем быстро подобрался и отрапортовал:

– Никому не открывать. Если, что зовите стражу. Пару ребят сегодня задержится здесь.

– Всенепременно, сержант! Конечно! – мы законопослушно, как болванчики, закивали и закрыли окно, наблюдая удаляющуюся спину в доспехе.

Как только страж скрылся в таверне, я оттолкнула смеющегося охальника, и возмущённо на него посмотрела, рьяно завязывая платье, да так, что шнурки затрещали.

– Святые Стихии, да мне во век не отмыться от такого позора! – зло прошипела я, кидая ему в лицо рубаху. Тот ловко ее перехватил и не на миг не расстроился, а наоборот залился хохотом ещё больше.

– Тебе смешно, а вот мне не очень! – добавила я, в который раз переплетая косу.

– Святая матрона, все с тобой хорошо, – вытирая слезу, ответил северянин.

– Позорно было бы, если бы тот мужик со своими приятелями над тобой надругался, – посерьезнев, он обжог меня ледяным взглядом, задев за живое и вмиг пристыдив. – Впору было сказать спасибо, девица, – как-то даже обиженно молвил дерниец.

– Спасибо, – я потупилась, ведь где-то он был прав, несмотря на явное нарушение личных границ.

– Пожалуйста. Обращайся, – смягчился мужчина и улыбнулся, будто бы махать кулаками направо и налево – его любимое занятие.

– Рубашку надень, – буркнула я, неловко переминаясь с ноги на ногу, не зная, как потактичнее спровадить визитера. Да и смотреть на полуголого мужчину в спальне мне казалось верхом неприличия, если этот вышеназванный не твой супруг.

– А ты командирша, – он сверкнул ямочками в улыбке и приподнял светлую бровь.

– Ты голый в спальне девицы и… да я даже не знаю твоего имени! – из-под полуопущенных ресниц я наблюдала за тем, как он облачается в рубаху, которая прикрыла его до неприличия стальной пресс с кубиками. Целых шесть! Святые Стихии, я их что посчитала?!

– Рей, – он по-простому на мужской манер протянул руку. Я с недоверием на неё посмотрела, помедлила. Льдистые глаза глядели с дружелюбной насмешкой. Такое вообще бывает? Но несмотря на сомнения в уместности жеста, все же протянула руку в ответ. Однако флибустьер обманул меня, перевернув мою ладонь тыльной стороной вниз и горячими губами, на офицерский манер, обжог кисть поцелуем. Сердце гулко ударилось о рёбра, а к щекам неожиданно прилила кровь. Это было удивительно и странно, словно мы были на балу в высшем свете, а не в стихиями забытой гостишке, а я к тому же – в платье подавальщицы.

– Рис, – сама не знаю почему сократила имя и назвала то, которым называли меня только друзья, родители и Ноэль.

Я поспешно забрала руку, не зная как реагировать на подобный выпад, и в какой-то сумятице затеребила юбку платья, разглаживая складки. Затем отдернула руки, дав себе мысленно затрещину, и открыла дверь:

– Тебе пора, – и я упрямо посмотрела на собеседника, чтобы скрыть этим жестом странно сбившееся дыхание.

– Верно, – слегка помедлил северянин, его льдистые глаза впотьмах смотрели особенно пронзительно. Забрав жилет с обувкой, странно тихой походкой для его сложения, он вышел за дверь. Бахнув щеколдой, я без сил рухнула на кровать, не снимая платья.