История евреев в Европе от начала их поселения до конца XVIII века. Том I. Средние века до конца крестовых походов

Историк С. М. Дубнов

Семен Маркович (Шимон) Дубнов (1860-1941) был величайшим историком, вышедшим из среды русского еврейства. Его десятитомная Всемирная история еврейского народа, написанная в первой четверти двадцатого века — последняя попытка одного человека создать научную историю еврейского народа от ее начала до современности (для того времени это означало начало Первой мировой войны в 1914 г.). Дубнов также намеревался написать обширную историю евреев в Польше и России, но так и не смог найти для воплощения этой идеи достаточно времени. В Соединенных Штатах, в английском переводе с его рукописи на русском языке, была издана сравнительно краткая «History of the Jews in Russia and Poland» (Philadelphia, 1916-1920). Это издание состояло из скомпонованных, исправленных и дополненных фрагментов и отрывков, взятых из его Всемирной истории. Однако издание явно не соответствовало тому замыслу, который он хотел исполнить, осознав свое жизненное предназначение в труде историка.

Дубнов родился в Мстиславле, Могилевской губернии (сейчас это Белоруссия) в 1860 г.; в детстве получил традиционное еврейское образование, воспитывался дедом, раввином Бенционом Дубновым. То был уже знак нового времени. Старший Дубнов намеревался послать мальчика в одну из школ, открытых для еврейских детей царским правительством. И это несмотря на опасность, которую означала учеба в подобных заведениях для религиозных взглядов учащихся. И действительно, молодой Дубнов скоро занял достаточно радикальную позицию в отношении иудаизма. В своих первых работах он решительно настаивал на проведении обширных реформ в еврейской жизни с целью ее интеграции в окружающую культуру. И только в дальнейшем постепенно он изменил свой взгляд и пришел к автономистской идеологии, которая и стала его интеллектуальным кредо.

Дубнов приложил немало усилий для того, чтобы получить университетское образование, однако все они оказались неудачными. Ему даже не удалось стать обладателем аттестата зрелости. Сопутствовавшее невезение и политика официального антисемитизма так и не позволили ему сделать это. Однако он смог создать для самого себя «домашний университет». И здесь образцом для подражания стал английский историк, которым был пленен тогда Дубнов, — Генри Томас Бокль. В процессе самообразования Дубнов смог получить лучшее образование, чем многие выпускники университетов. И тем не менее отсутствие официальной степени серьезно мешало в его дальнейшей карьере.

Завершив самообразование в родном городе, он безуспешно пытался поселиться в столице империи Санкт-Петербурге, расположенном за пределами черты оседлости и открытом для проживания только некоторым привилегированным группам евреев. Не имея возможности получить право жительства в столице, он поселился в Одессе, где прожил много лет (1890-1903). Там он оказался в окружении «хахме Одесса» (одесских мудрецов): старейшего писателя на языках иврит и идиш Менделе Мойхер-Сфорима, еще тогда молодого «национального поэта» Х. Н. Бялика, идеолога «духовного сионизма» Ахад Гаама и других. В одесские годы Дубнов пришел к решению, что сферой его занятий должна стать еврейская история. Средства для жизни он получал от литературных занятий. В качестве литератора и рецензента он сотрудничал главным образом в ежемесячнике Восход — ведущем еврейском журнале в России.

В 1891 г. Дубнов начал свою деятельность, которую позже он обозначал как «миссионер истории». В обширной статье в журнале «Восход» и значительно более краткой в ивритском сборнике «Пардес» он составил обзор того, что сделано в сфере изучения русско-еврейской истории. По его мнению, было достигнуто не много. Дубнов обратился к читателям с призывом собирать и копировать пинкасы и другие документы общин — краеугольные камни для создания будущей еврейской историографии в России. Реакция на этот призыв превзошла все его ожидания. Его дом оказался слишком мал, чтобы вместить все, что было послано. В то время еще не было создано Еврейского исторического общества, власти дозволили организовать только исторический архив. Не скрывающее своей откровенно антисемитской политики, правительство не могло разрешить создание подобного общества, которое оно расценило как открытое выражение еврейского национализма.

После участия в работе еврейской комиссии по расследованию кишиневского погрома (1903) Дубнов переехал в Вильну. Спустя несколько лет вновь отправился в Санкт-Петербург — центр еврейской культуры на русском языке. В этом городе на многие годы он стал ее ведущим творцом и выразителем. Однако и теперь его право жительства в столице империи оставалось под вопросом. Узнав заранее о том, когда полиция устраивает облаву на незаконно проживающих в городе евреев, Дубнов был вынужден провести ночь в парке под открытым небом. Так его собственная судьба напрямую оказалась связанной с той бесперспективной ситуацией, в которой оказались евреи в России.

Революция 1905 г. и приведшая к некоторой, хотя и ограниченной, либерализации в стране сделала возможным в 1908 г. основание Еврейского историко-этнографического общества. Дубнов принял активное участие в работе общества. Вплоть до самого последнего времени, когда Дубнов навсегда покинул Россию, он редактировал журнал этого общества — «Еврейская старина».

Он так же занимался и иными еще более значимыми вопросами. Большинство еврейского населения склонялось к сионизму, но вместе с тем существовали антисионистские настроения. Они господствовали среди ортодоксов, социалистов, территориалистов, а также среди членов небольшой Фолькспартей (Еврейской народной партии), основанной Дубновым и его сторонниками, опиравшейся на его программу национальной автономии для евреев в различных странах.

С 1905 г. вплоть до революций 1917 г. Дубнов разрывался между работой историка и участием в общественных делах. Ему удалось найти возможности для того, чтобы распределить свое время между этими занятиями.

Хотя Дубнов, несомненно, осознавал отличие научных трудов по истории от исторической публицистики, он исходил из того, что прошлое неизбежно связано с настоящим. Если история действительно является, как он говорил, «наставником жизни», она должна иметь непосредственное отношение к современности. Этот взгляд позволял ему ощущать свое превосходство над такими учеными, как А.А. Гаркави, которого он называл не иначе как «мумификатор», и историком Генрихом Грецем — его великим предшественником, который сознательно подчеркивал пропасть, лежащую между его временем и временем, описываемым в трудах историка.

Революция весны 1917 г. принесла евреям равноправие и покончила с «чертой оседлости». Однако произошедший в том же году большевистский переворот, Гражданская война и советский режим со своей культурной революцией сделали жизнь историка, занимавшего антимарксистскую позицию и разделявшего идеи гражданской свободы, почерпнутые из школы Джона Стюарта Милля, крайне сложной. Он нашел для себя возможным принять жалованье от режима, который презирал, чтобы не умереть с голоду. С величайшим напряжением, в условиях голода и холода Дубнов в Советской России продолжал работу историка, но в 1922 г. ему удалось выехать из страны.

Попытка Дубнова занять кафедру еврейской истории в университете столицы новообразованного литовского государства Каунасе оказалась неудачной либо из-за отсутствия академической степени — такова была официальная причина отказа, или из-за антисемитизма, имевшего место в университете. В результате он поселился в Берлине, где в то время немало русско-еврейских интеллектуалов нашли временное пристанище. Именно в то время галопирующая германская инфляция позволила издавать книги на иностранных языках, особенно тем, кто имел доступ к иностранной валюте.

В Берлине Дубнов закончил и опубликовал в блестящем переводе Аарона Штейнберга на немецком языке свою Всемирную историю еврейского народа в 10 томах (1925-1929).

В 1933 г. Гитлер пришел к власти, и «русская колония» быстро распалась, семидесятилетний историк решил провести остаток жизни в столице независимой Латвии — Риге. В качестве возможного места жительства он рассматривал и Швейцарию. Очевидно, что Дубнов в своих предпочтениях на первое место ставил спокойное и тихое место, в котором он бы смог завершить труд своей жизни. Его дочь, а позже и биограф Софья Дубнова-Эрлих в то время жила в Варшаве. Сам Дубнов также поддерживал дружеские контакты с идишистским Институтом еврейских исследований (ИВО) в Вильне, хотя и не считал себя идишистом. Возможно, что он не захотел жить в этих городах, дабы не оказаться вновь втянутым в водоворот еврейской политической жизни.

Период с 1933 г. вплоть до начала Второй мировой войны явился для историка временем жатвы. Он работал над ивритской редакцией своей Всемирной истории, печатавшийся в Эрец-Исраэль. Дубнов переработал и издал там же на иврите свою новаторскую работу по истории хасидизма, которую он несколькими десятилетиями ранее публиковал в виде продолжающихся статей в Восходе. Он также переработал и свою Всемирную историю.

Наблюдая за тем, как Гитлер угрожал евреям Европы, а советский режим уничтожал еврейскую культуру на территориях, находившихся под его контролем, Дубнов решил при жизни опубликовать свои многотомные воспоминания («Книга жизни», 3 тома, 1934-1940). Он опасался, что иначе в обстановке надвигающейся катастрофы они могли быть утеряны.

Ему в самый последний момент удалось также издать свою Всемирную историю на языке оригинала — русском языке в Риге (1936-1939).

Между тем он не принимал во внимание нависшую над ним смертельную опасность. На руках у него была американская виза, и американский консул спрашивал его: «Как может человек, обладающий американской визой, в нынешнее время не воспользоваться ей?» Однако он отказывался, несмотря на требования друзей, даже перебраться в Швецию. В возрасте восьмидесяти лет, оставшись без умершей несколькими годами ранее, любимой жены Иды, он опасался, что не переживет нового переезда, и принял решение разделить судьбу общины.

Так оно и случилось. Восьмого декабря 1941 г. С. М. Дубнов был убит, очевидно, латышским охранником во время начавшейся депортации по дороге к машине, на которую пожилому и больному ученому было тяжело взобраться. Существуют и другие версии его гибели, по одной из которых он говорил еврею, шедшему с ним в последний путь: «Записывайте все, что происходит». Впрочем, этот рассказ вызвал недоверие у его дочери, нам он кажется также сомнительным.

Мы обозначили вехи жизненного пути величайшего еврейского историка ушедшего столетия, а сейчас обратимся к его научной деятельности.

Для С. М. Дубнова занятия историей обрели форму почти религиозного служения. Он начал как автор изящных набросков, посвященных различным выдающимся еврейским деятелям. Фактически они представляли собой перефраз Греца, были написаны в либеральном духе, противопоставлявший свет тьме, героев злодеям, рационалистов мистикам. В традиции Греца еврейский мистицизм трактовался как некое отклонение. И только когда Дубнов обратился к изучению истории и написал историю хасидизма, опубликовав отдельные очерки в «Восходе» (1888-1891), именно тогда он обрел известность и имя. Проанализировав источники, Дубнов пришел к обоснованным заключениям, в результате которых отказался от своего неприятия этого движения и его основателя Баал Шем Това (Бешта).

В свое время, определяя свою теологическую точку зрения, Грец, с одной стороны, негативно отнесся к мистицизму и религиозной реформе — с другой. Идея провиденциализма редко выказывала свое присутствие в его сочинениях.

Дубнов обрел интеллектуальную зрелость, разделяя взгляды позитивистской школы. Он считал, что современному историку следует остерегаться метафизики и необходимо интерпретировать прошлое иным образом. Была ли уникальной история сохранения еврейского народа волей Всевышнего, является вопросом для богослова, а не для историка.

Дубнов стал достаточно рано осознавать ограниченность Греца, но, еще продолжая восхищаться своим предшественником, год спустя после его смерти дал обширную и детальную критику его труда в очерке «Что такое еврейская история?» («Восход», 1893 г.), написанную еще в значительной степени в духе пионера современной еврейской науки Леопольда Цунца и его последователя Генриха Греца. Он одобрительно цитировал известное положение Цунца: «Если мы называем богатой литературу, в которой насчитывается несколько классических трагедий, то какое же место подобает трагедии, которая длится полторы тысячи лет, которая сочинена самими героями и ими же разыгрывается?» Периодизация Дубнова еще оставалась традиционной, основывающейся на литературе: Талмуд, гаоны и т.д. Как он писал позже, этот очерк должен был стать введением к русскому переводу Греца, который по различным причинам так никогда и не был осуществлен[36].

Довольно скоро Дубнов отказался от своего подхода, нашедшего выражение в этом очерке, но, по сути, оно пришло слишком поздно. Во введении к немецкому переводу своей Всемирной истории он объясняет, что, несмотря на то что он никогда не публиковал в виде отдельного издания свой очерк 1893 г., значительно более поздние публикации немецкого и английского переводов его работы были сделаны тогда, когда он уже не разделял своих прежних взглядов. Уже после гибели Дубнова этот очерк был также напечатан и в переводе на иврит (1953) без какого-либо указания на то, что его автор изменил свою позицию. Один раз напечатанное слово имеет свою судьбу и не может принадлежать лишь его автору. Возможно, так же и то, что «грецианский» Дубнов 1893 г. более всего опирался на свое воображение в сравнении со зрелым Дубновым с его теориями еврейского национального существования.

Эти теории обрели реальное отражение в его Письмах о старом и новом еврействе, публиковавшихся с 1897 г. в журнале «Восход» и вышедших отдельным изданием в 1907 г. В своем первом «письме» он отстаивал идею, которой он придерживался всю жизнь, что евреи составляют нацию, а не религиозную общину. Общность религии является лишь одним из признаков национального существования еврейства. Здесь он еще использовал определение «духовно-историческая нация». Несмотря на то что когда-то евреи лишились своей государственности, тем не менее нация, создавшая свои собственные автономные институты, не исчезла, продолжала свое существование.

В дальнейшем он придерживался теории, которую называл социологической концепцией истории, отличную от социологического метода. Наиболее ярко эта концепция нашла отражение в предисловии к его Всемирной истории, издававшейся в Берлине с 1925 по 1929 гг. на немецком языке, и частично также и по-русски в 1924 г. Социологическая концепция здесь характеризовалась как «мысль о том, что еврейский народ во все времена и во всех странах является субъектом, творцом своей истории, не только духовной, но и социальной жизни».

В начале своей деятельности Дубнов собирался написать работу, которую он рассматривал как некое приложение к труду Греца, где прежде всего собирался обратить внимание на евреев Польши и России, историей которых фактически пренебрег великий немецко-еврейский историк. Но в дальнейшем Дубнов пришел к выводу, что необходимо создание совершенно иного труда и при написании еврейской истории исходить прежде всего из географического, а не хронологического принципа. Вместо того чтобы перескакивать из одной страны к другой, необходимо, считал он, попытаться соединить напрямую несвязанные события. Дубнов приходит к идее о том, что для каждого периода диаспоральной еврейской истории можно выделить «центр гегемонии», который являлся доминантным для того или иного времени, начиная с Вавилона. В конце своей жизни он стал свидетелем заката польско-еврейского центра. Он верно предвидел подъем двух новых центров в США и Эрец-Исраэль. Когда он довел немецкое издание до 1928 г., будущее Эрец-Исраэль было еще туманным, а немецкому еврейству с его ассимиляционной направленностью казалось мало что угрожало. В 1938-1939 гг., когда, как он думал, из своего безопасного укрытия в Риге Дубнов готовил к печати русскую и ивритскую редакцию Всемирной истории, он осознал, что немецкое еврейство обречено, но три миллиона евреев США и 500 тысяч евреев Эрец-Исраэль, несомненно находящихся на пути к созданию государства, являются новыми центрами. Он полагал, что новая европейская война потребует много еврейских жертв, но ни он, ни кто-либо еще не могли предвидеть систематического уничтожения миллионов евреев Европы.

Дубнов был широко читаемым автором. Краткие редакции его истории изданы на нескольких языках для школ и домашнего чтения. Его книга по еврейской истории для детей — одна из немногих работ Дубнова на идише — являлась учебником в идишистских школах, существовавших в Восточной Европе в период между двумя мировыми войнами. В течение ряда десятилетий ивритская редакция его обширного исторического труда была общепризнанной книгой для чтения в израильских средних школах. В последние годы труды и методология Дубнова все чаще рассматривались применительно к той эпохе, в которой он жил и работал, его работы стали скорее объектом историографических исследований, а не книгами для чтения по истории. Об этом можно лишь сожалеть, ибо С. М. Дубнов сообщает читателю, что происходило и как, когда и, если возможно, почему. Далеко не всем историкам, считающимися более изощренными специалистами в своей области, удается это сделать. Именно поэтому представляется особенно важным решение издателя переиздать для нового поколения читателей значительную часть его Всемирной истории на том языке, на котором она была создана.