В данном контексте под гуманитарными науками имеются в виду науки о человеке, которые не причисляются к экспериментальным (например, история, классическая филология, культурология), а термином «социальные науки» характеризуют поведенческие дисциплины (типа социологии и психологии). С. К.
В Афинах было три группы жителей: собственно афиняне, свободные чужеземцы и рабы. Афинское гражданство переходило по наследству, и чужеземцы не могли автоматически получить его, даже если они (или их родители) родились в Афинах. Афинские женщины, точно так же, как рабы и чужеземцы, исключались из политики.
В английском тексте используется термин Urstoff, который в норвежском и немецком языках обозначает простейшее вещество. Его латинским аналогом является sub-stantia, а греческим — hypo-keimenon с буквальным значением подлежащее. — В. К.
В немецком переводе в качестве основного источника цитируемых фрагментов досократиков используется работа Die Fragmente der Vorsokratiker. Griechisch und Deutsch von Hermann Diels. Bd. 1. Sechste, veibesserte Auflage. Hb. von W. Krantz. Berlin, 1951. В английском переводе используется работа Ch. H. Kahn. The Art and Thought of Heraclitus: An Edition of the Fragments with Translation and Commentary. Cambridge, 1989. В русском переводе в качестве основного источника используется с сохранением нумерация Дильса-Кранца работа Фрагменты ранних греческих философов. Часть I. От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики. Издание подготовил А. Лебедев. Под редакцией И. Д. Рожанского. М.: Наука, 1989.
Ср. с фрагментом [D: 91]: «в одну и ту же реку нельзя войти дважды, и нельзя дважды застигнуть смертную природу в одном и том же состоянии… Она образуется и расплывается, приближается и удаляется».
См. фрагмент [D: 30]: «космос один и тот же для всего существующего, не создан ни богом, ни человеком, но всегда был, есть и будет вечно живым огнем, возникающим согласно мере и согласно мере угасающим».
См. фрагмент [D: 8]: «рожденная противоположность собирает вместе, из отдельных музыкальных звуков возникает совершенная гармония, все вещи происходят благодаря конфликту». Ср. с фрагментом [D: 51]: «люди не понимают, как расходящееся само с собой согласуется подобно возвращающейся (к себе) гармонии, как у лука и лиры».
В учении Гераклита, таким образом, имеются моменты «диалектики», которые могут напомнить нам Гегеля и Маркса с их положением о том, что история движется вперед благодаря взаимодействию противоположностей.
Этот парадокс типичен для греческого мышления, не допускавшего понятия мгновенной скорости в точке, то есть скорости тела в один бесконечно малый момент времени в одной точке пространства. Итак, существуют некоторые вопросы, которые не могут обсуждаться.
Бхагавадгита. Перевод С. Липкина. — В кн. Махабхарата. Рамаяна. М., 1974. С. 185.
Прямой, буквальный русский перевод «четырех благородных истин» см. Асвагота. Жизнь Будды. Перевод К. Бальмонта. М., 1913. См. также Антология мировой философии. В четырех томах. Т. 1, ч. 1, М.: Мысль, 1969. — С. 118. Перевод Е. С. Семека. О вариантах изложения «четырех истин» см. В. Кожевников. Буддизм в сравнении с христианством. Сергиев Посад. 1916. Т. 2. — С. 10. С. К.
Ф. Ницше. Антихристианин. Перевод В. Флёровой. — В кн. Ф. Ницше. Сочинения. В двух томах. Т. 2. М.: Мысль, 1990. — С. 645–646.
Бхагавадгита. — С. 184.
Бхагавадгита. — С. 182.
Бхагавадгита. — С. 186.
Конфуций. Лунь Юй. Перевод Ю. Кривцова. — В кн. Древнекитайская философия. Собрание текстов. В двух томах. М., 1972–1973. Т. 1. — С. 148.
Бхагавадгита. — С. 167.
Словосочетание «этико-политическое» мы пишем через дефис с целью подчеркнуть, что в античном полисе, как правило, этическое и политическое были связаны между собой. Ср. противопоставление Аристотеля и Макиавелли в Гл. 8.
См., например, Гл. 18.
Под прямой или непосредственной демократией понимается форма правления, в которой участвует каждый свободный человек. Она отличается от представительной демократии, где народ избирает органы управления, делегируя власть своим представителям.
Это не означает, что каждый пользовался этим правом.
Ее система состояла из общего собрания, а также выборных органов управления и суда, на переизбрание в которые существовали ограничения. С одной стороны, в их работе могли участвовать многие афиняне, и, с другой, имела место значительная ротация лиц, занимавших выборные должности. Любой свободный афинский мужчина мог быть избран на эти должности. (Однако то, что каждый мог участвовать в собрании не означает, что каждый участвовал в нем на самом деле, а среди участвовавших все были одинаково активны).
Рассмотрим вкратце устройство политических институтов афинской прямой демократии. Нас интересуют не детали, а место этих институтов в политической жизни.
Во-первых, это собрание, в котором могли участвовать все свободные афинские мужчины старше 20 лет. Собрание собиралось 10 раз в году, избирало и контролировало членов совета, народного суда закона (суда присяжных — гелиэя) и военной коллегии. Они являлись основными политическими органами. Кроме того, малые этнические группы обладали определенным самоуправлением. 10 стратегов, отвечавших за военные дела, избирались не по жребию и могли быть переизбраны снова. Афиняне полагали, что качествами, необходимыми для подобной деятельности, обладают только немногие (а потому переизбирали знающих и опытных людей). Члены совета избирались по жребию. (Жребий гарантировал, что каждый имеет одинаковые шансы независимо от популярности). Отсюда убеждение в том, «что каждый достаточно хорош для того, чтобы быть избранным!». (Афиняне создали определенную систему защиты — обнаруживший свою некомпетентность не допускался к жеребьевке. Избирались мужчины в возрасте от тридцати лет). Народный суд избирался так же, как и совет.
Совет состоял из 500 членов. Если сравнить собрание с конгрессом или парламентом, то совет выступал в роли правительства. Совет являлся исполнительным органом, но собрание обладало правом вето и изменения сделанных советом предложений. Само собрание не обладало правом законодательной инициативы, однако могло просить совет разработать законодательные предложения.
500 членов совета избирались поровну от 10 афинских территориальных округов. Каждый округ (представленный 50 членами) вместе с контролерами от остальных округов образовывал отдельный комитет. Комитеты состояли из 59 (50 + 9) членов и по составу менялись через каждую десятую часть времени своих полномочий. Глава комитета избирался на один день без права переизбрания. Суд присяжных насчитывал 6 тысяч членов, которые разделялись по комитетам, осуществлявшим контроль за выборными лицами и исполнением законов. Отсутствовала инстанция для обжалования постановлений суда.
Софисты брали плату за обучение. Поэтому пользу от него получали в первую очередь богатые.
Антология мировой философии. В четырех томах. М.: Мысль, 1969. — Т. 1. Часть 1. Перевод фрагмента А. Маковельского. — С. 318.
Там же, с. 318. По сравнению с исходным русским переводом словосочетание «неясность [вопроса]» заменено на слово «невоспринимаемость». По мнению переводчика, такая замена, основанная на издании Дильса-Кранца, где употребляется немецкое слово Nichtwahrnehmbarkeit, более адекватно передает смысл фрагмента. — В. К.
Если различать, с одной стороны, мнения в пользу и против обсуждаемого предмета, и, с другой — предпосылки, на которых основывается дискуссия, то можно сказать, что тезис о наличии для каждого мнения ему противоположного будет справедлив внутри определенного общества, которое создает условия для рационального обсуждения проблем. В таком случае тезис об обществе как конечной инстанции при решении нормативных проблем трактует общество как арену человеческого поведения, то есть того, что не является само по себе частью обсуждаемого предмета. Общественные нормы тогда похожи на шахматные правила. Благодаря этим правилам мы знаем, что является хорошим или плохим ходом. Но сами правила не являются предметом обсуждения, по крайней мере до тех пор, пока мы играем в шахматы! Однако в случае общественных норм различие между «ареной» и «содержанием», между предпосылками и их следствиями, является проблематичным. Например, в обществе могут существовать группы, которые осознанно или неосознанно выступают против общества, в котором они живут. Например, угнетенный класс, помимо прочего, заинтересован в обсуждении самих предпосылок, то есть основных норм, которые поддерживает общество. Такие группы стремятся создать новые «правила поведения», сделав господствующие «правила» «предметом обсуждения» и изменив тем самым общество. Другими словами, отношение между «правилами» и «содержанием» является подвижным и политически важным. Способный изменить правила в свою пользу получает в силу этого большую власть.
Если принять этот тезис, то, помимо прочего, надо иметь в виду его следствия для педагогики, законодательства и политической теории.
Исходя из этого тезиса, педагог должен обучать студентов нормам и правилам общества, в котором они живут. Если студенты живут в милитаризованном обществе, то педагог должен обучать их существующим в нем нормам. Если они живут в обществе, основанном на торговле, то он должен обучать нормам этого общества.
Согласно этому тезису, юридическая практика должна основываться на существующем законодательстве. Именно универсально применимые в обществе правила являются основой для разрешения спорных вопросов. Поэтому жертвоприношения детей могут быть наказуемы в одном обществе и обязательны в другом. Юридические законы, хотя и являются общезначимыми для принявшего их общества, но соотносятся с его условиями.
Соответственно, правители на основе принятых в обществе норм рассчитывают на лояльность подданных. Правители обладают правом применения силы, которое основано на нормах данного общества. В управляемом законами обществе применение насилия должно осуществляться в соответствии с законами. В то же время правитель деспотического государства, в котором не соблюдаются законы, обладает, основываясь на принятых этим обществом условиях, «правом» произвольного применения силы. Критика норм (законов, правил) одного общества на основе норм (законов, правил) другого общества является столь же бессмысленной, как и критика шахматных правил на основе правил игры в преферанс.
Однако, действительно ли невозможно критиковать действия в рамках одного общества на основе норм, которые должны быть применимы во всех обществах? (Мог ли гитлеровский режим опровергнуть по существу обвинения в массовом уничтожении евреев, если бы в то время в германском законодательстве существовал соответствующий закон?).
См. сноску на стр. 60.
Здесь мы говорим о двух исследовательских направлениях в социальных науках: эмпирически ориентированном и теоретически ориентированном. Сократ принадлежал ко второму, то есть к теоретическому направлению (концептуальный анализ)
Это различие подтверждается практикой психоанализа. Как правило, пациенту мало помогает повторение того, что о нем говорит психоаналитик, если это не является тем, что действительно переживает пациент.
См. Гл. 22.
Этот момент личностного убеждения оказывается педагогически важным. Педагогика должна учитывать, что есть то, что должно быть усвоено. Когда, например, речь идет о литературе или философии, то цель этих дисциплин не просто в том, чтобы выучить что-либо о них, но, помимо прочего, и в том, чтобы проникнуться жизненными перспективами, которые представлены в соответствующих произведениях. По отношению к этим дисциплинам оказываются неудачными педагогические крайности. 1) Авторитарный подход к ученику (уподобление его куску глины, которому придает форму учитель. Чем больше учитель прилагает усилий, тем лучше окончательный результат!) Это вряд ли приводит к знанию, с которым ученик может отожествить себя, и к формированию у него рефлексирующего понимания. 2) Либеральный метод трактует ученика наподобие растения, которое необходимо обеспечивать водой и питательными веществами, не вмешиваясь при этом в его развитие. Однако ни один человек не в состоянии сам «вырастить» внутри себя двухтысячелетнюю предшествующую культурную традицию. Поэтому остается прибегнуть к сократовской педагогике. 3) Ей присуще сосуществование и «совместное философствование» учителя и ученика. Оба они учатся и ищут способ более глубокого проникновению в предмет в ходе его совместного обсуждения. Начав дискуссию с точки зрения ученика, можно рассчитывать на достижение рефлексивного понимания, с которым тот может отождествить себя. Это понимание не является «насильственно вколоченным», или запрограммированным. Оно возникает не в изоляции, само по себе, а в ходе совместного диалога о предмете.
Когда, используя нашу терминологию, мы говорим, что Сократ стремился к познанию, с которым мог отождествить себя его собеседник, то не имеем в виду индоктринацию. Под ней понимается то, что человек принимает под внешним влиянием определенную точку зрения в качестве истинной, не имея при этом возможности лично определить, является ли она истинной или нет. Лицо, прибегающее к индоктринации, намеренно представляет предмет обсуждения односторонним образом, трактуя сказанное о нем в качестве полной истины. Это лишает его собеседника шансов самому оценить истинность услышанного.
Когда один человек под влиянием другого думает, что вещи действительно таковы, как о них ему говорят, то возможно, что они оба неумны или простодушны. При этом речь не идет об индоктринации, если мы понимаем под ней внушение другим односторонних и несостоятельных взглядов, которые мы сами осознаем в качестве таковых.
По-видимому, некоторые использовали бы представление, согласно которому индоктринацией называется ситуация, в которой одно лицо, влияющее на другое, полагает, что сказанное им является истинным.
Вероятно, может существовать много промежуточных позиций. Человек, внушающий что-то другому, может частично, а не полностью быть уверен в том, что он говорит.
Об индоктринации в указанном смысле трудно говорить в ситуациях, когда человек, которому внушают, понимает, что на него влияют, или когда лицо, которое воздействует на других, делает это очевидным для них. По-видимому, состояние индоктринации предполагает, что тот, на кого влияют, не осознает этого. Об индоктринации не может идти речи и в случае игры с «открытыми картами», даже если на игроков воздействуют посредством угроз и риторики.
Необходимо также уточнить использование слова «воздействие». В той мере, в которой взвешенные и непредвзятые аргументы вынуждают человека изменить свои взгляды, мы не можем говорить, что он «находится под воздействием». Лучше говорить, что он обучается или приобретает более глубокое понимание обсуждаемого предмета.
Использование в философии обыденных примеров для разъяснения различий между уговариванием и убеждением и т. п. отличается от имеющего место в экспериментальном естествознании поиска свидетельств в пользу теории. Полезность подобных различий в одной ситуации не означает, что они окажутся таковыми и в другой
Различие между убеждением и уговариванием позволяет осмысленно различать между настоящим и мнимым авторитетом. Человек с подлинным авторитетом обладает подлинным пониманием предмета и способен рациональным образом передать его другим в процессе открытого обсуждения. (Предполагается, помимо прочего, что все участники одинаково способны к самовыражению и участию в диалоге). Человек, способный главным образом уговаривать других с помощью риторических и других приемов, обладает только мнимым авторитетом.
Во время дискуссии Сократ, указывая на противоречия и неясности, «разрушал» картину реальности, которой обладали его собеседники. Он показывал, что социальные и моральные представления его партнеров не являются обоснованными и достаточными. Таким образом, одним своим слушателям он открывал благотворность теоретического исследования. Другие же отрицали эту благотворность. С одной стороны, обнаруживались болезненные для них откровения. С другой, афинские правители полагали, что разрушение господствующих мнений опасно для государства. Даже если людские мнения и лишены всякого реального обоснования, они тем не менее необходимы для функционирования общества (выражаясь современным языком, полуистина, или идеология, может быть функционально необходима для общества)
Напомним, что Сократ употреблял понятия добро, добродетель в широком значении блага, то есть высшего воплощения нравственного потенциала человека, морального совершенства, достигаемого выполнением высоких нравственных целей наилучшим способом. — С. К.
Сократ может считаться когнитивным рационалистом, так как он полагал, что разум обладает преимуществом перед волей и чувствами. Именно разум первый узнает благо, а воля и чувства используются для достижения того, на что указывает разум. Противоположностью такой позиции является волюнтаризм, отдающий предпочтение воле и чувствам, а не разуму. Прежде всего, мы желаем нечто (называя это «добром»), а затем разум находит средства для его достижения (а также для оправдания, «рационализации» желаемого).
См. сноску 1 Гл. 1.
См. W. Jaeger. Paideia: The Ideals of Greek Culture. 3 Vols. Oxford, 1939–1944. Русский перевод второго тома см. В. Йегер. Пайдейа. Перевод; М. Ботвинника. — М., 1997; W. Jaeger. Die platonische Philosophic als Paideia. — In W. Jaeger. Humanistische Reden und Vortibge. — Berlin, 1960. S. 142–157. — С. К. и В. К.
Конечно, это очень спорный тезис. Ведь, например, являются осмысленными такие слова и словосочетания, как «или» и «может быть». Критику референциальной теории лингвистического смысла см. J. Searle. Speech Acts. Cambridge, 1969
Платоновское понимание морали как укорененной в «мире идей» до определенной степени соответствует обычным воззрениям на мораль. Если спросить философски неискушенного человека, почему нельзя уничтожать людей, как это делал, например, Гитлер с евреями, то многие, возможно, ответят: «потому что это несправедливо» или «существуют определенные моральные нормы», запрещающие убийство. По поводу нюрнбергского приговора нацистским военным преступникам многие, по-видимому, скажут, что он был справедливым, поскольку существуют определенные моральные нормы, верные для всех времен и народов. Только немногие согласятся с тем, что обвиняемые в преступлениях против человечества не могут быть осуждены, поскольку этические и политические принципы зависят от изменяющихся обычаев и нравов, а также от законодательств отдельных стран. Если бы те, кто отвергает такой аморализм и считает нюрнбергский приговор объективно правильным, подобрали более точные слова, то тогда они безусловно выразили бы свою позицию в форме, близкой платоновскому пониманию. Этико-политические нормы существуют независимо от пространства и времени в дополнение к чувственно воспринимаемым вещам.
Часто моральные убеждения, которыми обладают обычные люди, могут быть истолкованы на основе различных философских учений. Напомним читателю, что Платон не так далек от господствующих воззрений, как это может показаться. Однако это не значит, что философские учения, которые наиболее близки господствующим взглядам, являются более истинными, чем другие. И наконец, хотелось бы сказать читателю, что учение, которое мы стремимся сделать более понятным, — учение об идеях — само сталкивается с различного рода проблемами. К их числу относится проблема понимания отношения между неизменными идеями и изменяющимися вещами и явлениями воспринимаемого мира. Поэтому аргументы, использовавшиеся при объяснении учения об идеях, не являются аргументами, которые убедительно демонстрируют его правильность. Отметим, что и сейчас все еще остаются дискуссионными вопросы о том, как понимать математику, язык и нормы.
См. Henrik Weigeland. Napoleon. — In Henrik Weigeland. Poems. — Oslo, 1960. — P.8.
См. ниже платоновскую антропологию, с. 106–108
См. диалог Парменид.
Отсюда следует, что Платон был против изучения явлений, основанного на их изоляции и строгом разграничении (как это делают сейчас психология, социология, политика, экономика, этика и т. д.). Для него истинное знание могло быть получено только в ходе интердисциплинарных исследований.
От греч. gymnos — обнаженный. Ср. гимназия. Более того, Платон не конкретизировал содержание образования. Как таковой, его план не должен пониматься в смысле современной школьной системы.
Однако поскольку Платон допускает институт рабства [ср. Законы 776b5–778а5], то самый низший класс составляли рабы.
Сократ, обращаясь к Полемарху, спрашивает его мнение о том, какие слова Симонида о справедливости являются правильными. Полемарх отвечает: «Да то, что справедливо отдавать каждому должное. Мне по крайней мере кажется, что это он прекрасно сказал» [Государство 331е].
Поскольку Платон исходит при объяснении человеческого поведения из общезначимых и неизменных норм (идей), постольку можно сказать, что от него ведет свое происхождение учение о естественных правах [См. Гл. 5]. В то же время опять напомним, что Платон в основном размышлял об античном полисе, а не о каком-либо международном сообществе. Это относится и к Аристотелю.
См. E. Barker. Greek Political Theory. — London, 1970. — P. 239 ff.
Часто утверждают, что здесь Платон вводит «коммунизм». Это не самый удачный выбор термина. Хотя можно говорить о «коммунизме» у Платона в том смысле, что до определенной меры собственность является общей, по-латыни communis, откуда и происходит слово «коммунизм». Именно в этом смысле говорят, например, о «коммунизме» ранних христиан. Но сегодня «коммунизм» обычно ассоциируется с марксизмом. Марксистский коммунизм утверждает, что политическая власть экономически основывается на собственности на средства производства. Платон же в его учении об идеальном государстве описывал общество, в котором высшие классы обладают собственностью, имеющей, по-видимому, отношение к потреблению (домашние вещи и семейное обслуживание), а не к производству (земля, орудия производства, корабли и т. д.)
Хотя в своих политических учениях Платон и Аристотель придавали определенное значение экономике, но они не рассматривали ее в качестве движущей силы политики, как это делают марксисты. [См. Гл. 21].
Экономическая интерпретация истории (которая не тождественна диалектико-материалистическому ее пониманию) может быть до некоторой степени применима к начальному развитию капитализма, то есть к периоду после эпохи Возрождения. (Под экономизмом мы понимаем учение, рассматривающее экономические факторы в качестве основной причины исторических изменений и отрицающее независимое влияние на исторические события политических, социальных и культурных факторов). С другой стороны, можно сказать, что в период средневекового феодализма именно религия, а не экономика, была решающим фактором.
В Законах Платон смягчает некоторые свои утверждения, сделанные в Государстве, в частности, касающиеся запрета частной собственности и семьи для представителей двух высших классов. Учитывая современный ему образ жизни, он не видел возможности государственного введения как общей собственности, так и практики обмена сексуальными партнерами с последующим разрывом уз между родителями и детьми. Хотя Платон и считал это наилучшим решением.
Для его обозначения использовалось слово oiko-logi, образованное из слов oikos — домашнее хозяйство и logos — учение, разум. Что касается слова экология, то оно является новообразованием, возникшим в прошлом веке.
Законы, 737 d-e, 745 с.
Идея экспоненциального роста была бы для грека Платона абсурдным высокомерием (hybris), которое отрицает равновесие и ведет к хаосу.
Терминологическая характеристика платоновского государства как коммунистического может привести к путанице. Идеальное государство Платона («государство превыше индивида») также называют «фашистским». Однако и такая характеристика является неверной. Действительно, в Новое время получило широкое распространение определенное противопоставление индивидуализма и коллективизма. Первый утверждает, что индивид является всем, а государство ничем; второй, что государство является всем, а индивид — ничем. Однако в греческом полисе в общем и целом речь не шла отдельно об «индивиде» или отдельно о «государстве», которое обособленно от индивида. Платон много говорит о естественном сообществе, которое предполагает, что люди реализуют надлежащие им функции. Как таковое противопоставление коллективизма и индивидуализма (а также либерализма и фашизма) является неприменимым к платоновскому идеальному государству.
Можно добавить, что, помимо всего прочего, для фашизма характерно неконституционное, авторитарное правление. В этом смысле платоновское идеальное государство близко к фашистскому. Оно управляется без конституции (неконституционность) малой элитарной группой (авторитарность). Но когда в Государстве Платон утверждает, что правительство не должно быть субъектом права, он делает это на том основании, что понимание идеи блага (добра) точно представляет нечто общезначимое и определенное, что не покоится на произволе и прихотях. Платон осуждает государство без законов, управляемое личными и преходящими желаниями правителей. (Позднее, в Законах, где Платон дает менее утопическое и идеалистическое описание своего государства, он включает в него законы и конституционное правление).
Здесь Платон предвосхищает современные проблемы: опасность социально-классовой дифференциации на основе различий способностей и образования, реализованной в «справедливом» классовом государстве. См. M. Young: The Rise of the Meritocracy. — London, 1958.
См. S. Benhabib und L. Nicholson. Politische Philosophie und die Frauenfrage. — In Handbuch derpolitischen Philosophie. Hrsb. von I. Fischer und H. Munkler, — Munchen, 1987
Музы — девять греческих богинь, олицетворяющих искусства и науки: Клио (история), Эвтерпа (лирическая поэзия), Талия (комедия), Мельпомена (трагедия), Терпсихора (танец), Эрато (любовная поэзия), Полигимния (гимническая поэзия), Урания (астрономия) и Каллиопа (эпическая поэзия)
Эстетика — греч. aisthetikos происходит от aisthenesthai — ощущать (воспринимать).
Ср. с Lусeе или лицей — французская общеобразовательная школа.
Ср. с неоплатоником Плотином и с философом эпохи Возрождения Николаем Кузанским, отстаивавшим так называемую «негативную» теологию. Скрытый Бог, Deus absconditus, не может быть «видим», поскольку он является частью глаза, который «видит». Николай Кузанский. О сокрытом Боге. — Николай Кузанский. Сочинения. В двух томах. — М., 1979. Т. 1. — С. 283–288.
«Substantia» является латинским эквивалентом греческого слова «ousia». В дальнейшем мы увидим, что термин субстанция играет важную роль и в учениях других философов, таких как Декарт и Спиноза. Но они придают ему совершенно другое значение.
Для Аристотеля познание начинается с чувственного опыта. Однако, размышляя о нем, например, о чувственных восприятиях различных лошадей, человек может познать форму «лошадь», которая существует во всех отдельных лошадях. Философское познание становится возможным в результате дальнейшего размышления о формах.
Можно сказать, что Аристотель трактовал различные теоретические науки в качестве разных степеней абстрагирования от обыденного опыта. В мире повседневной жизни мы обладаем непосредственным чувственным опытом материальных вещей. Физика абстрагируется от различных несущественных свойств отдельных материальных вещей. Ее объектом является не конкретный камень здесь и теперь, но камень как физический объект с определенным весом и движением. Математика представляет следующую степень абстрагирования — на этот раз от материальных свойств вещей, так что вещи выступают только как геометрические формы или числовые значения (числа). Наконец, в ходе дальнейшего абстрагирования мы приходим к метафизике, которая исследует полностью универсальные принципы и свойства.
Аристотель как бы движется «вверх» посредством абстрагирования от чувственного опыта. Напротив, начав в некотором смысле «сверху», Платон спускается «вниз», в чувственно воспринимаемый мир. Но этот спуск является реализацией идей. Мы, согласно Платону, не можем начинать с идей. Эта предпосылка, которая диалектически становится «верхом» лишь через познание присутствия идей в вещах, то есть через их опредмечивание спуском. Определенным и надежным является именно диалектическое постижение идей, когда оно уже приобретено. Мы спускаемся «вниз» через математику, физику и гуманитарные науки к более изменчивым объектам, познание которых становится все более ненадежным и неопределенным. (Никто не начинает познание исключительно с мира идей. Все мы должны странствовать между «верхом» и «низом» в продолжающейся всю жизнь попытке приобрести наилучшее постижение идей).
Ср. с господствующим положением ремесел и сельского хозяйства в греческом полисе.
Ср. аристотелевское различение растений, животных и людей, основывающееся на жизненных принципах питания и роста, самоощущения, передвижения и разума, с платоновским различием производителей, управляющих и мыслителей.
Мы можем говорить о «переоценке» и «недооценке» некоторого явления. Приписывать человеческие свойства животным означало бы переоценить животных. Это то, что мы делаем в сказках и баснях, где, например, лиса и медведь разговаривают друг с другом. Способность речи связана с рациональным жизненным принципом, которым обладают люди, но не животные. Поэтому то, что мы говорим в сказках и баснях, не является истинным. Но если приписывать человеку только животные свойства, то это означало бы недооценивать людей. Такая характеристика людей будет в некоторой мере правильной, поскольку люди обладают всеми жизненными принципами животных, однако в качественном смысле недостаточной. Анимизм, то есть приписывание духовных свойств, например, камням и деревьям, является не очень распространенным в наше время видом переоценки. Но, с другой стороны, рассмотрение людей исключительно в плане жизненных принципов, которые «ниже» человеческих жизненных принципов («натуралистическая редукция»), является не столь уж редким видом недооценки людей («люди в сущности это только физиологические организмы и ничего больше»). Однако в чем заключается правильная оценка людей? Это было и остается сложной дискуссионной проблемой.
Это является способом выражения того, что наши концептуальные термины хороши для описания растений и животных, но не столь удачны для описания неживых вещей. Таким образом, Аристотель и Демокрит представляют две альтернативные монистические философии природы. (Со своей стороны, Декарт предложил дуалистическую философию, основанную на различии, которое не совпадает с противопоставлением органического и неорганического).
Эта философия природы называлась «физикой», то есть учением о physis, или природе. Так как аристотелевские работы, посвященные первой философии, были помещены после работ по философии природы (физики), то первая философия стала называться метафизикой (meta ta physica — то, что после физического, то есть после «физических» работ, после физики).
Можно сказать, что аристотелевская философия природы выросла из его интереса к пониманию природы, как ее воспринимает человек, тогда как ученые Нового времени, в противоположность этому, были заинтересованы господством над природой. Для достижения последней цели оказались эффективными гипотетико-дедуктивный метод и абстрактные математические понятия. [Ср. Гл. 7].
Подобное различение философии природы и науки о природе, основывающееся на различии интереса в понимании и интереса в господстве, без всякого сомнения, является существенным. В то же время оно явно указывает на следующую проблему. Помимо прочего, можно различать личную заинтересованность отдельного ученого в том, что он делает, и общественные интересы, стоящие за научным исследованием как коллективной деятельностью. Было бы странно предположить, что Ньютон был лично заинтересован в обретении господства над природой. Вряд ли такого рода интерес был его движущей силой, и маловероятно, чтобы он апеллировал к нему для оправдания того, что делал. В этом смысле заинтересованность в господстве над природой относится к общественным силам. Она значительно усилилась в наше время и была раньше, возможно, значительно слабее.
Механистическое понимание природы не только ошибочно связывает с человеком всю качественную сторону воспринимаемого мира, представленную чувственно воспринимаемыми свойствами и ценностями. Оно одновременно постулирует возможность человеческого господства над природой. Декартово различие между думающей вещью (res cogitans) и протяженной вещью (res extensa) имеет определенные параллели с таким пониманием общества, согласно которому все существующее разделено на субъект, исчисляющий прибыль, и на сырой материал. В роли последнего выступают животные, камни и человеческие существа — все они являются объектами для такого субъекта, который благодаря своему интеллекту может их использовать и контролировать.
В ситуации экологического равновесия аристотелевская философия природы, по-видимому, хорошо отвечает идее гармонии с окружающей средой. Однако современная ситуация характеризуется интенсивным вмешательством человека в экологические системы. Поэтому эта философия должна быть дополнена философией человеческого труда как исторического процесса, в котором люди и природа взаимно влияют друг на друга и в конечном счете наносят ущерб друг другу. В этом отношении представляют интерес Гегель и Маркс с их антимеханистическим, диалектическим пониманием природы, предполагающем качественные исторические скачки, которые обусловлены вмешательством трудовой деятельности человека в природные феномены.
Когда язык становится предметом исследования, то возникает тенденция понимать его как объект, то есть как нечто отделенное от исследователя. В известном смысле при исследовании языка Платон размышлял о языке, который он сам использовал. Поэтому можно сказать, что у него имеется определенная диалектика языка как субъекта и языка как объекта. Но в своих размышлениях Платон не позволил бы себе быть связанным первыми принципами или правилами дедукции, а пытался бы размышлять над ними и о том, что стоит за ними.
Ср. A. Dickason. Anatomy and Destiny: The Role of Biology in Plato's Views of Women. In Women and Philosophy. Ed. by C. Gould and M. Wartofsky. New York, 1976. P. 45–53.
Это типично греческая мысль. Даже идеалист Платон подчеркивает, что образование должно начинаться с гимнастики и музыки, а заканчиваться практическими обязанностями. Все способности должны быть гармонически развиты.
Пойезис, таким образом, имеет отношение к созданию нового. Поэзия, следовательно, является пойезисом, но не праксисом. Так как мы рассматриваем аристотелевскую политическую теорию, а не эстетику, то мы не будем останавливаться на этом моменте. Упомянем только, что в своем понимании поэзии как «пойетического», творческого явления Аристотель не придавал особого значения качественно новому. Для него поэзия является мимезисом, истинной копией того, что есть. С другой стороны, для Платона подлинная поэзия привносит нечто новое в чувственный мир, так как поэт вдохновляется идеями и делает нас восприимчивыми к ним. (Поэт, который только имитирует воспринимаемый мир, по Платону, недостаточно хорош. См. диалог Государство).
В этом отношении Аристотель не являлся сторонником концепции естественного права. Но при этом он думал, что некоторые нормы межличностного общения являются объективно наилучшими. Так, Аристотель рассматривал справедливость, которая характеризовалась через законность и равноправие в качестве общезначимого принципа, хотя этот принцип и не имел силы для детей и рабов, не являвшихся полноценными гражданами. Однако если мы подчеркиваем, что Аристотель оперировал общезначимыми этико-политическими принципами, то можно сказать, что концепция естественного права восходит к нему (точно так же, как и к Платону). [См. ссылку 2 на стр. 104].
От греч. kathairein — очищать.
В этом смысле художественное творчество может быть охарактеризовано как пойезис, в противоположность праксису [см. параграф «Праксис» — разумные действия].
Ср. место риторики в университетской традиции, Гл. 6.
Аристотель говорит в Политике VII, 4, что при оценке и распределении официальных обязанностей согласно квалификации каждый должен знать характер других. Если этого нет, то и принимаемые решения, и выбор официальных лиц легко могут стать произвольными.
Самоценность = «автотелическая» ценность или ценность, имеющая сама себя в качестве цели. От греч. auto = само и telos = цель.
Законы и обычаи обладают «гетеротелической» ценностью, то есть их ценность состоит в том, что они являются средствами для чего-то иного, того, что, со своей стороны, имеет свою цель (telos) в себе.
Утилитарист Бентам в конце XVIII века предложил теорию расчета разных видов удовольствия. Связанные с ней проблемы рассматриваются в Гл. 17.
Ср. со стихотворением Киплинга «Если».
Киники были известны в качестве одной из так называемых античных сократических школ. Ее название указывает на определенную связь между Сократом (и софистами) и школами «жизненной философии» в эллинистическо-римскую эпоху.
Здесь оканчивается их сходство с современными хиппи. Хиппи являются преимущественно детьми представителей высших слоев капиталистического общества потребления. Они добровольно отстраняются от его некоторых аспектов, связанных с материальным потреблением, и в то же время ведут паразитический образ жизни, считая при этом, что они полностью отказались от общества.
Эскапизм = бегство.
Мы можем проделать определенный мысленный эксперимент и спросить себя: были ли необходимы наличие рабов и столь большие различия между богатыми и бедными? Разве социальные антропологи, например, не учат нас, что можно создать социально и материально обеспеченное общество без естествознания и промышленности?
Cicero. De republica. Loeb Classical Library. Translated by C. Keyes. Harward University Press, 1928. Bk. III, xxii.
Отметим, что, начиная с XVII века, доктрина естественного права рассматривала разум и неотъемлемые права личности, например, на жизнь и собственность, в качестве своей исходной точки.
Ср. с Гераклитом.
Гиппократ. Избранные книги. Перевод В. Руднева. — М., 1994. С. 87–88.
Название «Средние века», medium aevum, было дано ретроспективно теми, кто рассматривал промежуток времени между Античностью («древними временами») и Ренессансом («возрождением» античной культуры) как Темное время.
Словосочетание «Естественное право» пишется с заглавной буквы, чтобы подчеркнуть, что здесь оно обозначает нормативное, а не научное понятие.
Далее при рассмотрении учения Декарта мы приведем аргументы, которые утверждают двусмысленность чувственного восприятия; см. Гл. 10.
Здесь мы интерпретируем церковное царство как идентичное с благим (Божьим) царством.
Например, таких, как природа Христа, Его рождение, Его смерть и воскресение.
А. Несс [A. Naeess. Scepticism. — Oslo, 1969. P. 2–7] называет первых скептиков «академиками», а вторых — собственно «скептиками». Основываясь на Сексте Эмпирике, этот автор причисляет Пиррона ко второму виду скептиков.
Соответствующие аргументы можно найти у Демокрита (и Протагора). Чувственное восприятие человеком внешних объектов происходит благодаря переходу атомов-посредников от объекта к органам чувств. А так как все наше познание внешних вещей зависит только от чувственных восприятий, возникающих в органах чувств, то мы не можем быть уверенными в получении правильных сообщений о внешних объектах. В общем, чувственные впечатления в органе чувств зависят как от восприятия объекта, так и от состояния органа чувств.
См. рассуждения Декарта о чувственном опыте и определенном знании в Гл. 10.
См. критику Юмом индукции в связи с понятием причинности в Гл. 15.
См. в Гл. 7 критику научного дедуктивного идеала.
Слово децизионизм происходит от лат. decisio — решать. Термин децизионизм (нем. «Dezisionismus» или «Entscheidungsdenken») использовался немецким философом права Карлом Шмиттом (Carl Schmitt, 1888–1985) для характеристики мышления, которое в качестве конечного юридического основания рассматривает не универсальную норму, а определенное решение. Ср. с максимой Гоббса «autoritas, non veritas facit legem» (авторитет, а не истина, творит закон). Дискуссия о децизионизме связана со спорами вокруг правового позитивизма, концепции естественного права и процедурной концепции оснований юридических норм (Хабермас). Децизионизм является предметом обсуждения и в философии науки (эпистемологии). Например, Поппер говорит о «решении» в пользу рациональности (как критического метода в смысле его доктрины «критического рационализма»). [См. Открытое общество и его враги. — Соч. В двух томах. — М., 1992. Т. 2. — С. 455–456]. Позиция Поппера была подвергнута критике К.-О. Апелем (Karl-Otto Apel, 1922), который считает, что само понятие выбора за или против рациональности всегда предполагает рациональность. При этом Апель исходит из его трансцендентальной прагматики. В ходе этого спора попперианец Ханс Альберт (Hans Albert, 1921) защищает приоритет «окончательного решения» в пользу рациональности [см. Transzendentale Traumereien. — Hamburg, 1975. S. 149], а Дитрих Болер (Dietrich Bonier) защищает критику Апелем эпистемологического децизионизма, утверждая, что этот децизионизм самореференциально противоречив [См. Rekonstruktive Pragmatik. — Frankfurt am Main, 1985. S. 297].
Разве это не замечательное утверждение? Ср. с рефлексивной (самоприменимой) аргументацией [Гл. 18 и 30].
Следуя принятой в западной литературе традиции, авторы используют термин эмпирицизм для обозначения философской позиции, возводящей все знание к опыту. В то же время термин эмпиризм обозначает позицию, указывающую на важность опытного исследования и проверки — В. К.
Иначе говоря, при допущении творения из ничего и, соответственно, понимании материального как сотворенного бытия, то есть введению обратного неоплатонистской эманации движения от небытия к бытию, грех как моральный аспект зла оказывается в зоне человеческого воления. Такой подход не исключает у Августина общей с неоплатонизмом позиции отрицания онтологической укорененности зла, его метафизического, бытийного начала — С. Б.
Главными христианскими добродетелями являются «вера, надежда и любовь», где надежда является надеждой на спасение.
Ср. ее анализ у Кальвина.
Это относится к реальным выборам, в которых участвуют несколько кандидатов. Формальные выборы, когда есть только один кандидат, также могут выполнять свою политическую роль. Принимая участие в выборах, гражданин одобряет систему (Ср. с выборами в странах, где принимает участие только одна политическая партия или один кандидат). Мы сталкиваемся с другим вариантом формальных выборов, когда различные партии стоят в принципе на одних и тех же позициях.
Иногда правом наследования обладают все сыновья. В таких случаях оно не гарантирует преемственности, но, напротив, ведет к соперничеству. Тогда становится необходимым выбор между претендентами на трон. Выражение «Король умер, да здравствует король», между прочим, возникло не в Средние века.
То, что король подчиняется закону и традиции, затрагивает, скорее всего, не проблему престолонаследия, а вопрос конституционных ограничений королевской власти (например, права быть в оппозиции; см. в дальнейшем дебаты об абсолютной покорности и гражданском неповиновении, связанные с абсолютной монархией).
Присущее германским племенам понимание законов более походило на греческое, чем на римское и абсолютистское понимание. Помимо прочего, различия в этих пониманиях были связаны с различиями соответствующих общественных систем. Римская империя была централизованным государственным образованием, включавшим в свою юрисдикцию многие народы. Закон был явно сформулирован и имел силу для всех. Абсолютная монархия возникла в национальных государствах, в которых за короткое время происходили существенные изменения. Здесь закон рассматривался в значительной степени в качестве не данного, а созданного. С другой стороны, средневековое общество было относительно стабильным и законы выражали традиционное право. В нем отсутствовала потребность в формулировке как всеобщих принципов, применимых к другим народам (как в Риме), так и новых законов. Лишь в XII и XIII столетиях возникла новая точка зрения: законы являются выражением воли законодателя, а принятые законы могут (а в некоторых случаях и должны) быть изменены.
Спор об инвеституре (спор о назначении епископов).
Внутри отдельных государств имели место как сотрудничество, так и соперничество церкви и государства. Духовенство, которое было обычно более образованным, часто привлекалось на королевскую службу, например в королевскую канцелярию. Кроме того церковные институты владели собственностью и землей, которые вновь назначенный епископ или аббат должен был получить от короля во владение. Ленное владение было экономически важным. К тому же получивший ленное владение был обязан посылать в распоряжение короля воинов и как вассал входил в королевский совет. Естественно, король желал принимать участие в назначении новых епископов, тогда как церковь сама хотела назначать церковных служителей. Понятно, что возник спор относительно духовных и светских функций епископа. Он получил название спора об инвеституре (начиная приблизительно с 1050 гг.) и касался вопроса о том, должен ли король участвовать в назначении на должность епископов.
В 1073 г. папа Григорий VII (Gregory VII, ок. 1020–1085) запретил светским властям назначать епископов. Генрих IV (Henry IV, 1050–1106) не согласился с этим и попытался сместить папу. Григорий отлучил Генриха от церкви и освободил вассалов от присяги верности императору.
Спор между земной и духовной властями приобрел характер открытого противостояния. Это привело к оживленным политическим дебатам, в которых каждая сторона пыталась найти поддержку в учении Геласия.
Григорий VII рассматривал свое требование как выражение позиции Геласия. Григорий и его сторонники, паписты, утверждали, что они только восстановили баланс между властями, о котором говорил Геласий. Но требования Григория были более широкими. Основываясь на тезисе о том, что церковь должна обладать правом приоритета в моральных и религиозных вопросах, он требовал, чтобы епископы назначались только церковью, чтобы церковь могла отлучать короля и чтобы церковь могла освобождать подданных от моральной обязанности подчиняться королю. Это предполагало неявно правую, а не левую из приведенных ниже моделей.
По-видимому, Григорий пытался создать то, что он рассматривал как правомерный моральный прецедент, и не стремился к юридическому верховенству. Однако следствия его требований шли в направлении утверждения духовного и светского превосходства церкви.
Идея верховенства папы над императором была явно выражена папистами Гонорием II (Honorius of Augsburg, ум. в 1130) и Иоанном Солсберийским (John of Salisbury, 1120–1180). Согласно политическим взглядам Григория VII, папа обладает абсолютной властью, ибо все находится «под Богом и Естественным законом». Для того времени абсолютистское понимание власти папы было новым. Но в конце концов оно возобладало и сохранялось вплоть до Реформации, когда стало оспариваться.
Когда Григорий говорил о праве церкви назначать епископов, он полагал, что именно он, папа, в конечном счете должен обладать этим правом. Напротив, идеологические защитники императора для защиты status quo апеллировали к действующим обычаям. Земной правитель ответственен перед Богом, а не перед папой. Требуя, чтобы оба «меча» были переданы в одни руки, Григорий выступает против божественного порядка. Согласно сторонникам императора, он является помазанником Божьим, а право на трон определяется порядком престолонаследия.
Обзор разных точек зрения на проблему универсалий и понимание термина универсалия см. В. Кузнецов. Проблема универсалий в физическом познании. К., 1987 — В. К.
Христианские номиналисты считали невозможным постижение только с помощью разума существования и сущности Бога. Поэтому человек должен веровать, чтобы быть истинным христианином. Только Евангельское Откровение о Боговоплощении, то есть о рождении Христа как Богочеловека, о котором говорится в Священном писании (Новый Завет), может просветить нас в вопросах веры. С такой точки зрения, концептуальный реализм содержит еретический оттенок, потому что допускает, что человек сам, с помощью своего разума, может постичь важнейшие стороны христианского учения, в частности такие этические и метафизические понятия, как правильное представление о благой жизни и истинах веры в Бога. Иначе говоря, христианское Откровение оказывается для реалистов не столь важным, так как и без него человек может вести этически и метафизически благую жизнь. В этом смысле мы и говорим, что, с номиналистской точки зрения, если бы был прав концептуальный реализм, то христианское откровение стало бы менее необходимым (и тем самым не столь важным).
Ср. Интер-ес (inter-est), буквально между-бытие.
Здесь Фома, как и во многих других местах, следует Аристотелю. Ср. также обсуждение категорий Кантом [Гл. 18].
Ср. с римско-католическим пониманием аборта как убийства. Плод потенциально является человеком. Существующий плод несет в себе потенциальность быть человеческим созданием. В этом смысле он является человеческим созданием. Таким образом, он равноценен человеку и имеет права человека. (На это можно было бы возразить, что тогда потенциально человек является трупом. Против этого возражения аристотелианец-томист выдвинул бы, возможно, следующий аргумент. Каждое создание имеет свою цель, которая определяет его сущность. Для человеческих созданий, включая и плод, целью является стать (спасенным) человеком, а не трупом. То, что каждый умрет и станет трупом, не относится к вопросу о том, чем является человеческая сущность, и что, следовательно, придает ей ценность). Подобные аргументы, без сомнения, являются аргументами в аристотелевском (но вряд ли в Библейском) духе.
Если человек обладает «естественным светом/разумом» (lumen naturale), то люди сами, без всяких поучений со стороны христиан (имеющих уникальный доступ к Божьему знанию о том, как мы должны жить), способны определить, как они должны вести моральную жизнь и организовать свое общество. Люди могут знать независимо от знания Божьего слова, сообщенного словами и деяниями Христа, что является морально (и метафизически) правильным. Если в дополнение человек по природе является социальным, то мы можем также сказать, что нам, людям, чтобы жить морально, нет никакой необходимости в христианском (или церковном) наставлении.
Ср. различия в понимании добрых дел и поступков Фомой (который придает значение добрым делам, когда речь идет о человеческой надежде на спасение) и Лютером (который указывает только на одну Божью милость).
См. лейбницевскую так называемую теодицею, то есть защиту представления о том, что этот мир является наилучшим из возможных.
Такова позиция Марсилия. Но, как известно, Церковь не была в его время добровольной, внеполитической организацией. В странах, где прошла Реформация, политический вакуум, образовавшийся после ухода Римско-католической церкви, в основном заполнили князья. Правилом стало, что подданные должны придерживаться вероисповедания князя (cuius regio, euis religio). Выбор религии более не являлся «личным».
М. Лютер. Свобода христианина. Перевод В. Комарова. — В кн.: М. Лютер. Избранные произведения. — СПб, 1994. — С. 28
М. Лютер. О рабстве воли. Перевод Ю. Каган. — В кн.: М. Лютер. Избранные произведения. — СПб, 1994. — С. 187.
М. Лютер. О светской власти. Перевод Ю. Голубкина. — В кн.: М. Лютер. Избранные произведения. — СПб, 1994. — С. 136.
М. Лютер. О светской власти. Перевод Ю. Голубкина. — В кн.: М. Лютер. Избранные произведения. — СПб, 1994. — С. 152.
M. Luther. «Ein Sendbrief von dem harten Buchlein wieder die Bauern» In Werke. Hrsg. von K. Aland. Bd. 7. — Stuttgart, 1962. Стиль этого письма заслуживает особого изучения. «Крестьяне не хотят слушать точно так же, как не хотят воспринимать никакого увещания. Поэтому необходимо с помощью пуль так прочистить им уши, чтобы их головы разлетелись на куски… Не желающий прислушаться к Божьему слову, когда оно говорится по-доброму, должен слышать палача, когда он поднимает свой топор» [S. 204]. «Упрямый, бездушный и слепой крестьянин, который не слушает слова, не должен вызывать жалости. Каждый изо всех своих сил должен истреблять, резать, убивать и преследовать их, как бешеных собак» [S. 212].
См. Мартин Лютер. О светской власти. Это не означает, что он выводит правителей из-под критики. «Знай, что с сотворения мира мудрый правитель птица редкая, а еще более редок правитель благочестивый. Обыкновенно они либо величайшие глупцы, либо величайшие злодеи на земле; всегда нужно ждать от них наихудшего, редко — чего-либо хорошего» [С. 152]. Возможно, следует сказать, что Лютер легитимирует власть как власть, хотя и рассматривает людей как греховных злодеев.
См. N. Siraisi. Avicenna in Renaissance Italy: The Canon and Medical Teaching in Italian Universities after 1500. — Princeton, 1987.
См. G. F. Hourani. Averroes on the Harmony of Religion and Philosophy. London, 1961, p. 50.
См. V. Ross. «The Planetary Theory of Ibn al-Shatir», ISIS, 1966, 57: 365–378.
О соотношении науки и практических знаний см. Д. Бернал. Наука в истории общества. — М., 1956.
Памятуя о холодном и рациональном стиле Фомы Аквинского [Гл. 6], процитируем одного из ренессансных натурфилософов Джордано Бруно (Giordano Bruno, 1548–1600). В его диалоге один из участников говорит о материи в следующих словах. Аристотель в Физике «желая разъяснить, что такое первая материя…берет для сравнения женский пол; пол, говорю я, капризный, хрупкий, непостоянный, изнеженный, ничтожный, бесчестный, презренный, низкий, подлый, пренебрегаемый, недостойный, злой, пагубный, позорный, холодный, безобразный, пустой, тщеславный, нескромный, безумный, вероломный, ленивый, противный, мерзкий, неблагодарный, обрубленный, изуродованный, несовершенный, незаконченный, недостаточный, ограниченный, укороченный, уменьшенный, эту ржавчину, крапиву, плевел, чуму, болезнь, смерть» (Дж. Бруно. О причине, начале и едином. Перевод М. Дынника. — В кн.: Дж. Бруно. Диалоги. — М., 1949. — С. 251). Это может служить напоминанием о проблематичности современного расхожего возвеличивания Ренессанса и, соответственно, принижения Средневековья. Люди видели морского змея во времена Реформации (XVI век), а не во времена викингов!
См. Поппер, Гл. 29.
С одной стороны, Фрэнсис Бэкон критически относился к человеческим предрассудкам (idolae mentis), а, с другой, развил положительное учение о новой науке (novum organon). При этом он сознавал недостаточность лишь одного сбора наблюдений. Однако, следуя Аристотелю, он искал «форму» (сущность) вещей, а не математически сформулированные законы природы.
См., в частности, К. Поппер. Логика научного исследования — В кн.: К. Поппер. Логика и рост научного знания. — М., 1983. Поппер утверждает, что теории, которые не могут быть фальсифицированы (опровергнуты), не являются научными. Таким образом, согласно Попперу, примитивный фрейдизм и примитивный марксизм не являются научными теориями. Чем большее число различных попыток фальсификации выдержала теория, тем больше она является надежной (см. Гл. 29).
Примером могут служить становление промышленности в Дании во время правления Кристиана IV (Christian IV, 1577–1648), а также сотрудничество Фредерика III (Frederik III, 1609–1670) и третьего сословия Копенгагена.
В определенном смысле гипотетико-дедуктивная наука и ранний капитализм связаны друг с другом. Однако это не означает, что данная наука является «капиталистической», то есть, что она может существовать только в капиталистическом обществе!
Это привело не только к способности делать больше вещей (строить мосты и космические станции). Наука, не в последнюю очередь в Новое время, сделала людей более автономными, предоставив им более открытый и свободный взгляд как на самих себя, так и на природу. Как показывает исследование космоса, этот взгляд не всегда носит сиюминутную практическую нацеленность.
См. Кеплера законы. — В кн. Физический энциклопедический словарь. М., 1983. — С. 280.
И. Ньютон. Математические начала натуральной философии. Перевод с латинского и комментарии А. Крылова. — М., 1989. — С. 39–41.
Конечно, среди сторонников механистической картины мира существовали разные взгляды на то, как следует понимать материю, силы и пространство. Например, Ньютон верил в существование абсолютной пустоты, а Декарт и Гоббс — нет.
См. Т. Кун. Структура научных революций. — М., 1977, а также Гл. 29.
Речь здесь идет о логической возможности выбора в рамках кинематической точки зрения. — С. К.
Определенные перспективы в решении этих и подобных проблем дает так называемый структуралистский подход в философии науки и его обобщения. См. W. Stegmuller. Structure and Dynamics of Theories. — Berlin, 1976 (Основные идеи этого подхода см. М. Бургин и В. Кузнецов. Номологические структуры научных теорий. — Киев, 1993 — В. К.)
Используя обозначение галилеево-ньютоновская механика, мы только стремимся указать на новую механическую парадигму, отличающуюся от аристотелевской парадигмы и характеризуемую такими законами, как закон свободного падения (Галилей) и законы движения (Ньютон). Но, конечно, Галилей и Ньютон были представителями разных периодов развития науки. Ньютон, родившийся в год смерти Галилея, развил механику значительно дальше, чем это сделал Галилей. Мы не утверждаем, что они обладали одинаковыми взглядами, например на проблемы научного метода. Напомним читателю, что и внутри аристотелизма существовали различные школы и интерпретации. Поэтому использование таких обозначений, как «аристотелевская» или «галилеево-ньютоновская», требует осторожности.
О конфликте «аристотелевской» и «галилеевой» традиций см. G. H. von Wright. Explanation and Understanding. — Ithaca, 1971. См. также о ренессансной астрономии А. Koyre. From the Closed Worlds to the Infinite Universe. — N. Y., 1958 и S. Toulmin and J. Goodfield. The Fabric of the Heavens. — London, 1961.
См. M. Heidegger. «Die Zeit des Weltbildes». Holzwege. — Frankfurt am Main, 1957.
Здесь, как и вообще в истории философии, принято подчеркивать контраст или указывать на противоположности, например, между Платоном и Аристотелем, между стоиками и эпикурейцами, между рационалистами и эмпирицистами. Но эти контрасты являются таковыми только на фоне некоторой общей проблемы. Поэтому подчеркивание либо контрастов, либо параллелей говорит одинаково много как о комментаторе, так и о том, что он комментирует.
Немецкоязычный термин Realpolitik переводится словосочетанием реальная политика — В. К.
Он обозначает политику, основывающуюся на материальных («реальных») факторах, отличающихся, в частности, от этических целей. Реальная политика предполагает использование силы, включая манипуляцию, и пренебрежение моральными соображениями. Целью реальной политики является политическая мощь, которую государство проявляет, например, в своей внешнеполитической деятельности. Используемые для достижения этой цели средства оцениваются по их эффективности, а не с точки зрения независимых моральных стандартов.
Отметим, что здесь, как и в предыдущей главе, авторы выходят за хронологические рамки понимания Ренессанса (XIV–XVI столетия) и рассматривают его также с точки зрения воздействия ренессансных идей на примыкающие к ним периоды. — С. К.
В дополнение к сложности этого периода мы сталкиваемся с методологическими и терминологическими проблемами, например, при его описании с помощью наших понятий. Например, когда мы говорим, что Аристотель полагал, что наилучшее из возможных государств должно в основном базироваться на «среднем классе», то это может породить больше путаницы, чем понимания. Конечно, речь не идет о «среднем классе» в нашем современном смысле. Здесь, как и во многих других случаях, всегда следует иметь в виду, что наши понятия могут исказить обсуждаемые исторические реалии.
Можно сказать, что мы живем в такое время, когда эмпирические социальные науки, которые должны были бы помочь нам понять это сложное общество, сами стали проблематичными. С некоторого времени критическому рассмотрению подвергаются как манипулятивная политика, так и одностороннее использование в социальных исследованиях гипотетико-дедуктивного метода.
Подчеркивая, что идея Гоббса о естественном состоянии является принципом объяснения, а не эмпирическим (историческим) утверждением, полезно напомнить читателю, что Гоббс, вероятно, имел определенные эмпирические основания для выдвижения этой идеи. В его времена большая часть населения была чрезвычайно бедной, нищей. Для людей даже простое выживание оказывалось борьбой. См. литературу об английской гражданской войне.
См. J. Habermas. The Structural Transformation of the Public Sphere. Cambridge, 1989.
Определение либерализма и индивидуализма, как тождественных по смыслу, идет в разрез с обычной языковой практикой. Она предполагает осмысленность утверждения, что даже если любой либерализм должен быть индивидуализмом, то это не означает, что любой индивидуализм является либерализмом (ср. с индивидуалистическими чертами праворадикального возвеличивания сверхчеловека).
См. R. Popkin. The History of Scepticism from Erasmus to Descartes. Assen, 1960.
См. A. Noess. Which World is the Real One? а также позицию Аристотеля в отношении обоснования первых принципов в Метафизике 1005Ь5— 1006а28.
Знание, выражаемое cogito ergo sum, не должно рассматриваться как вывод из данных предпосылок. Оно не является таким выводом, в котором «ergo» указывает на логическое следование «sum» (как заключения) из «cogito» (как предпосылки). Оно является пониманием, которое не может быть опровергнуто, знанием, которое влечет за собой, что Я (в качестве сомневающегося) одновременно думаю («cogito») и существую («sum»).
См. эмпирицистскую концепцию опыта, например, у Юма, который понимает опыт как восприятие, которое снова интерпретируется с помощью простых чувственных впечатлений (импрессий). Для эмпирицистов это является основой знания. См. также гегелевскую концепцию опыта как жизненного опыта.
Ratio = разум, отсюда рационализм.
Empiri = опыт, отсюда эмпирицизм.
Сократ был рационалистом в этом смысле. См. Гл. 2.
Здесь мы определили эмпирицизм и рационализм как главные эпистемологические позиции в проблематике естественных прав. Мы не определяли эмпирицизм как философскую позицию, которая обосновывает гипотетико-дедуктивное исследование, а рационализм — как эпистемологическую позицию, которая противопоставляет дедуктивный метод гипотетико-дедуктивному методу. Вопрос заключается в том, на что делается ударение. Выделяя проблематику естественных прав, мы используем термин «радикальный эмпирицизм», а выделяя положительное эпистемологическое отношение к гипотетико-дедуктивному методу (как у Локка и Поппера), мы будем использовать термин «эмпирицистская установка» [см. Гл. 12, а также Гл. 29].
Термин «эмпирицистский» будет использоваться как связанный с эмпирицизмом как философской позицией, а термин «эмпирический» — как связанный с опытным исследованием (В. К.).
См. A. Noess. Reflections about Total Views. Philosophy and Phenomenological Research, 1964, 25: 16–29.
Новейший эмпирицизм (логический эмпирицизм периода между первой и второй мировыми войнами) опровергает проблему самореференции. Некоторые полагают, что эту проблему возможно устранить (см. теорию типов Рассела). Вопрос в том, будет ли надежной точка зрения, утверждающая, что язык не является самореференциальным.
Требование соответствия с «нормальным языковым употреблением» характеризует прежде всего современную англо-американскую философию в лице так называемой оксфордской философии (философия естественного языка).
Б. Паскаль. Мысли. Перевод О. Хомы. — М., 1994.
«Человек самая ничтожная былинка в природе, но былинка мыслящая. Не нужно вооружаться всей вселенной, чтобы раздавить ее. Для ее умерщвления достаточно небольшого испарения, одной капли воды. Но пусть вселенная раздавит его, человек станет еще выше и благороднее своего убийцы, потому что он сознает свою смерть; вселенная же не ведает своего превосходства над человеком» [Фрагмент 347, с. 78].
«Перестанем же искать уверенности и прочности. Наш разум вечно обманывается непостоянством кажущегося; ничто не может утвердить конечного между двумя бесконечностями…» [Фрагмент 72, с. 68].
«Сердце имеет свои основания, которых ум не знает (le coeur a ses raisons, que la raison ne connait point)» [Фрагмент 277, с. 232].
«Вера есть дар Божий. Не думайте, что мы считаем ее даром рассудка» [Фрагмент 279, с. 267].
«Как далеко от познания Бога до любви к Нему» [Фрагмент 280, с. 332].
«Сердце чувствует Бога, не разум» [Фрагмент 278, с. 232].
Это показывает, что отдельно взятые аргументы сами по себе могут выглядеть означающими одно и то же для двух разных философов. Однако когда эти аргументы рассматриваются в контексте их взаимной связи, то оказывается, что они означают разные вещи, так как принадлежат различным контекстам. Два философа (например, Паскаль и Юм), могут разделять «один и тот же» скептицизм в отношении наших познавательных способностей. Однако в силу различия их философских позиций скептицизм для каждого из них обладает особым смыслом. Для Паскаля с его рационалистическими упованиями на познание скептицизм был болезненным приобретением. Для Юма, исходившего из эмпирицизма и «здравого смысла», скептицизм не означал ничего драматического.]
В некотором смысле основная идея Вико уже была сформулирована Гоббсом. (См. его Six Lessons to the Professors of the Mathematics. T. Hobbs. English Works. Ed. By W. Molesworth. Vol. 7. — P. 183 ff). «Некоторые из искусств являются доказательными (demonstrable), другие — нет. Доказательными являются те, где конструирование их предмета находится во власти творца, который при доказательстве не делает ничего сверх вывода следствий из его собственных действий. Причина этого в том, что наука о любом предмете выводится из предвидения его причин, порождения и конструирования. Следовательно, доказательство имеется там, где известны причины, а не там, где они ищутся. Поэтому геометрия является доказательной, поскольку линии и фигуры, о которых мы рассуждаем, начертаны и описаны нами самими. Доказательна и юриспруденция (civil philosophy), так как мы сами создаем государство (the commonwealth). Но поскольку природные тела известны нам не как наши конструкции, а по их следствиям, то здесь имеются не доказательства того, чем являются искомые нами причины, а того, чем они могут быть». Гоббс не связывает следствия этого принципа с исторической наукой. Имея в виду естествоиспытателей, Кант также пишет, что «разум видит только то, что сам создает по собственному плану» (И. Кант. Критика чистого разума. Предисловие ко второму изданию. Перевод Н. Лосского. Сверен и отредактирован Ц. Арзаканяном и М. Иткиным. — М., 1994. — С. 14). Впервые только у Гердера (Johann Gottfried von Herder, 1744–1803), Дройзена (Johann Gustav Droysen, 1808–1884) и Дильтея (Wilhelm Dilthey, 1833–1911) мы находим систематизацию истории и наук о духе, которая соответствует попытке Вико создать новые гуманитарные науки.
См. Джамбаттиста Вико. Основания новой науки об общей природе наций. Перевод А. Губера. — М.-К., 1994.
«Но в этой густой ночной тьме, покрывающей первую, наиболее удаленную от нас Древность, появляется вечный, незаходящий свет, свет той Истины, которую нельзя подвергнуть какому бы то ни было сомнению, а именно, что первый Мир Гражданственности был, несомненно, сделан людьми. Поэтому соответствующие Основания могут быть найдены (так как они должны быть найдены) в модификациях нашего собственного человеческого ума. Всякого, кто об этом подумает, должно удивить, как все Философы совершенно серьезно пытались изучать Науку о Мире Природы, который был сделан Богом и который поэтому Он один может познать, и пренебрегали размышлением о Мире Наций, т. е. о Мире Гражданственности, который был сделан людьми, и Наука о котором поэтому может быть доступна людям» [с.108].
Этот тезис Вико занимает центральное место в интерпретации Дильтеем философии гуманитарных наук. См. W. Dilthey. Der Aufbau der geschichtlichen Welt in den Geisteswissenschaften. — Frankfurt am Main, 1970. — S. 180.
См. Вико. Основания. — С. 104, 107.
В современной форме этот тезис развивал французский социолог Люсьен Леви-Брюль (Lucien Levy-Bruhl, 1857–1939) (см. La mentalite primitive. Paris, 1922).
В той мере, в какой человеческие создания сотворены Богом, они никогда не будут способны полностью понять свою роль в божественных планах, то есть то, как Божественное провидение использует человеческую природу для реализации Своей цели в отношении людей. С несколько иной точки зрения можно сказать, что науки о людях как «природных» и как «духовных» созданиях радикально отличаются друг от друга (ср. с разделением Вико естественных и гуманитарных наук).
Согласно Вико, мы можем найти следы этой картины мира в нашем языке. Мы более не верим, что река имеет «рот», но продолжаем говорить об «устье» реки. Для нас смерч не имеет «глаза», но мы продолжаем говорить о «глазе смерча».
Вико подчеркивает, что Илиаду и Одиссею создали разные авторы. Он считает, что эти поэмы разделяет 600 лет. Илиада также не является произведением одного человека, а результатом народного творчества (народной поэзии). Тем самым Вико начинает обсуждение так называемого «гомеровского вопроса».
Вико. Основания. — С. 250.
Вико. Основания. — С. 151
Анализ Вико упадка Римской империи имеет много общего с анализом Э. Гиббона (Edward Gibbon, 1737–1794), проведенном в работе История упадка и разрушения Римской империи. Т. 1–6. Перевод В. Неведомской. М., 1883–1886.
Б. Спиноза. Этика. — В кн.: Б. Спиноза. Избранные произведения в двух томах. Т.1. — М., 1957.— С. 612.
Б. Спиноза. Этика. — В кн.: Б. Спиноза. Избранные произведения в двух томах. Т.1. — М., 1957.— С. 361
См. Декарт. О методе.
См. J. Habermas. «Konnen komplexe Gesellschaften eine vernuftige Identitat ausbilden?». Zwei Reden. — Frankfurt am Main, 1974. В данной работе эта проблема рассматривается в связи с философией Гегеля.
Ср. с позицией Поппера, который также подчеркивает необходимость прояснения понятий и проверки на общезначимость и видит цель эпистемологии в обеспечении прогресса познания (growth of knowledge). См. Гл. 29.
Здесь можно сослаться на дебаты в философии науки, которые начались с логического позитивизма и тезиса Поппера о фальсификации. Они были продолжены спорами по поводу концепции Куна, а также позиций Апеля и Хабермаса (Гл. 29 и 30).
Д. Локк. Опыт о человеческом разумении. — В кн.: Д. Локк. Соч. в трех томах. Т. 1.— М., 1985. С. 154.
Проблема таких непосредственных чувственных впечатлений стала предметом длительной и сложной дискуссии в английской философии. См. споры о так называемых чувственных данных, например Джордж Эдуард Мур (George Edward Moore, 1873–1958) и Алфред Джулиус Айер (Alfred Jules Ayer, 1910–1989).
Опыт о человеческом разумении, Книга IV, Глава III, 18. — В кн.: Д. Локк. Сочинения. В трех томах. Т. 2. — М., 1985. — С. 24–26.
Локк выступал в роли Фомы Аквинского своего времени в том смысле, что он, как и Фома, пытался концептуально выразить дух современной ему эпохи. Поэтому неоднозначность его философии может быть связана с неоднозначностью его времени. В эту эпоху существовали не только различные формы философского мышления, но и само общество было фрагментировано и находилось в состоянии изменения. Неоднозначное понимание Локком рассудка и опыта позволяет прочитывать его как с позиции предшествовавшей ему философии, так и с позиции философии, возникшей после него. В первом случае речь может идти, например, о позиции Фомы Аквинского, утверждавшего, что рассудок создает абстракции на основе чувственно данного материала, а во втором случае о позиции Канта, считавшего, что рассудок своей активностью с помощью «трансцендентальных форм» формирует материал опыта.
В свете этого «эмпирицистская установка» может быть рассмотрена как ситуативно определяемая существующими социальными институтами и практикой, например торговлей и технологией, а не теоретическим отношением к миру. Тогда радикальный эпистемологический эмпирицизм может быть понят как попытка концептуально выразить эту установку. (Напротив, рационализм, например Декарта, предстает в качестве иной попытки концептуального осмысления во многом сходной ситуации. Поэтому у эпистемологических теорий Декарта и Локка существует некоторое общее основание, благодаря которому противоположность этих теорий не казалась бы столь явной, если бы рационализм и эмпирицизм не сопоставлялись посредством своих радикальных эпистемологических форм).
См. A. Wedberg. A History of Philosophy. — London, 1982–84.
Как мы увидим в дальнейшем, теории стоимости (Смит, Маркс) начинают с того, что стоимостью товара является труд, вложенный в его производство.
Переход от радикального к социальному либерализму наметился только приблизительно в середине XIX в. после того, как было осознано, что неограниченная частная инициатива, без определенного социального и экономического равенства, как правило, не приводит к результату, наилучшему из возможных для каждого индивида.
Согласно либерализму, понятие индивида, как правило, не включает детей, женщин и слуг, но только частно-капиталистического владельца отдельного хозяйства (дома). Именно он по собственному усмотрению вступает в договорные отношения и максимизирует на рациональной основе прибыль и удовольствие. Свойства, которые либерализм приписывает индивиду, трудно обнаружить у служанки или конюха.
Если бы Локк был радикальным эмпирицистом, то существовало бы противоречие между его эмпирицистской эпистемологией и политической теорией, в которой он поддерживает идею естественных прав. Как эмпирицист может знать, что индивид обладает неотъемлемыми правами? Какие простые чувственные впечатления говорят ему, что мы не должны нарушать эти права?
Следует отметить, что Локк не рассматривает деньги только как средство обмена и форму накопления собственности. В ходе купли-продажи деньги приобретают тот же атрибут, что и земля: они обеспечивают определенный годовой доход [см. Some Considerations of the Consequences of the Lowering of Interest, and Raising the Value of Money. — In The Works of John Locke. In Ten Volumes. Vol. V. — London, 1923 (Darmstadt, 1963). — P. 19]. Деньги «растут». Однако как они могут расти? Локк говорит, что деньги «по договору переносят прибыль, которая была вознаграждением за труд одного человека, в кошелек другого. В результате возникает неравномерное распределение денег, которое ведет к тем же последствиям, что и неравенство в отношении земли… Неравное распределение земли (вы имеете земли больше, чем можете или желаете возделывать, а другой меньше) приводит к возникновению арендатора на вашу землю; …То же самое неравномерное распределение денег (я имею больше денег, чем могу или желаю потратить, а другой меньше) ведет к появлению лица, занимающего мои деньги».
Наряду с понятием роста денег, мы имеем также идею, что работник (или, более правильно, слуга) является «свободным человеком», который «делает себя слугой другого, продав ему на некоторое время те услуги, которые он обязуется выполнять взамен той платы, которую он получит». Это уже не слуга в феодальном обществе, который привязан к своему господину. Это работник, который продает на рынке собственную рабочую силу тому, кто заинтересован в покупке этого товара. В дополнение к материальному неравенству здесь имеется и различие между «тем, кто покупает труд», и «тем, кто продает труд», между тем, кто владеет деньгами и рабочими местами, и тем, кто продает собственную рабочую силу. Здесь налицо параллель с учением Маркса. В то же самое время выводы, к которым приходят Локк и Маркс, значительно отличаются друг от друга.
Критикуя сегодня представителей XVIII в., мы должны быть, по крайней мере, более осмотрительными. В настоящее время принято считать, что в будущем бедные страны будут жить так же хорошо (или почти хорошо), как мы (жители Западной Европы, в частности, норвежцы — В. К.). Следовательно, можно без угрызений совести пользоваться имеющимися ресурсами. Однако если в будущем этих ресурсов не будет хватать на всех? Что мы тогда будем делать?
См. использование Томасом Джефферсоном (Thomas Jefferson, 1743–1826) понятий «законов природы» и «самоочевидного» в Декларации представителей Соединенных Штатов Америки, собравшихся на общий конгресс. «Когда ход событий принуждает какой-нибудь народ порвать политическую связь, соединяющую его с другим народом, и занять наравне с остальными державами независимое положение, на которое ему дают право естественные и божеские законы, то должное уважение к мнению человечества обязывает его изложить причины, побуждающие его к отделению.
Мы считаем очевидными следующие истины: все люди сотворены равными, и все они одарены своим создателем <прирожденными и неотчуждаемыми> очевидными правами, к числу которых принадлежат жизнь, свобода и стремление к счастью. Для обеспечения этих прав учреждены среди людей правительства, заимствующие свою справедливую власть из согласия управляемых. Если же данная форма правительства становится гибельной для этой цели, то народ имеет право изменить или уничтожить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и с такой организацией власти, какие, по мнению этого народа, всего более могут способствовать его безопасности и счастью. Конечно, осторожность советует не менять правительств, существующих с давних пор, из-за маловажных или временных причин. И мы, действительно, видим на деле, что люди скорее готовы терпеть зло до последней возможности, чем восстановить свои права, отменив правительственные формы, к которым они привыкли». — В кн.: Американские просветители. Избранные произведения. В двух томах. Том 2. — М., 1969. — С. 27–28.
Различие, которое Беркли проводит между реальным и воображаемым, основывается на различии между ясными и отчетливыми идеями и идеями, которые не являются таковыми, а также между идеями, не подчиняющимися и подчиняющимися нашей воле. Реальность представляют сильные и отчетливые идеи, которые полны жизни, хорошо упорядочены и не подотчетны нашей воле.
Согласно Беркли, понимать и воспринимать происходящее — обладать идеями — означает одновременно чувственно ощущать и мыслить как с помощью понятий, так и «наглядных» представлений.
Возражение: чувственное восприятие мыши отличается от ее мысленного представления. Аналогично мысленный образ окружности отличается от понятия окружность.
Утверждение, что существуют вещи, которые не являются представляемыми или воспринимаемыми, звучит достаточно парадоксально. «X существует, но не может быть никем воспринят». Парадоксальность этого утверждения заключается в том, что в определенном смысле мы должны представить X для того, чтобы произнести это утверждение. Но этот парадокс не противоречит тому, что X может существовать без того, чтобы быть воспринятым.
Коротко говоря, этот эмпирицизм утверждает, что познание основывается исключительно на опыте, причем опыт понимается как ощущение (чувственное восприятие), а ощущение — как состоящее в конечном счете из простых чувственных импрессий.
Традиционно английский термин impression переводится на русский язык как впечатление. Однако, по мнению переводчика, связываемое с этим термином значение во избежание путаницы точнее передается словом импрессия. — В. К.
Д. Юм. Исследование о человеческом познании. Перевод С. Церетели, сверенный И. Нарским. — В кн. Д. Юм. Сочинения. В двух томах. Т. 2. — М., 1966. — С. 24.
Юм говорит, что «различные идеи связаны друг с другом» с помощью принципов ассоциации. Там же. — С. 26.
Об индукции см. Гл. 7.
Представим себе, что два шара А и Б являются твердыми телами. Это означает, что они занимают определенное пространство, в котором не могут находиться другие твердые тела (без того, чтобы не разрушить шары). Тогда мы, по-видимому, можем констатировать знание о том, что, когда мы медленно подтолкнем один шар в направлении другого, произойдет столкновение. По крайней мере, мы знаем это в том смысле, что осведомлены о событиях, которые не произойдут. Например, шар, который мы подтолкнули, не пройдет сквозь покоящийся шар подобно тому, как одна тень пересекает другую.
Юм говорит, что «наша идея необходимости и причинности порождается исключительно единообразием, замечаемым в действиях природы, где сходные объекты всегда соединены друг с другом, а наш ум побуждается привычкой к тому, чтобы заключать об одном из них при появлении другого». Исследование о человеческом познании. — С. 83.
Отметим здесь многозначность слова «разум». Юм критикует рационалистическое понимание разума и в то же время говорит о разуме в ином смысле, как об основанном на опыте использовании способности к рассуждениям.
Ср. с тем, как в своей эпистемологии Юм понимает переход от наблюдения отдельных событий к ожиданиям существования необходимых причинных взаимосвязей.
См. Гл. 3 о позиции Платона.
См. Гл. 20 о позиции Гегеля.
Стилистически интеллектуальная атмосфера после второй мировой войны во Франции с ее духовным синтезом политики, философии и литературы (Сартр, Камю и др.) восходит к XVIII веку, а в некоторой степени и к классической латинской риторике.
Ср. C. Becker. Heavenly City of the Eighteenth Century Philosophy. New Haven, 1932. — P. 102.
См. дебаты между так называемой деонтической этикой (как в либеральных правовых идеях о нерушимых политических правах) и так называемой этикой следствий (консеквенциональной этикой), аналогичной утилитаристскому мышлению в терминах «затрата— прибыль» (cost-benefit).
Сказанное не противоречит тому, что, с научной точки зрения, возможно и во многих случаях плодотворно использовать модель «экономического человека» в качестве гипотетической предпосылки — иначе говоря, условно допускать в научном исследовании и экономической практике, что человек статистически действует на основе соображений экономической прибыли, не утверждая, что в этом состоит «внеисторическая сущность человека».
О словосочетании laissez faire. Лозунгом экономического либерализма является выражение «laissez faire, laissez passer». Оно означает, что товары должны свободно производиться и свободно продаваться («свободно», то есть «без правительственного вмешательства»).
См. теорию стоимости Локка, Гл. 12.
Но откуда возникают спрос и предложение? Спрос должен, например, определяться желаниями тех, кто обладает на рынке покупательной способностью. Но он должен быть связан и с покупательной способностью, которой взамен своего труда обладает наемный работник. Это указывает на связь между предложением/спросом и трудом, вложенным в производство товара.
См. современные споры об избыточном населении в развивающихся странах.
Вольтер имеет в виду прежде всего мировоззрение Лейбница.
Просматриваются параллели между идеалами санкюлотов и Руссо: непосредственная демократия, равенство в отношении собственности, суверенная «общая воля», общественное воспитание всех членов государства.
См., например, что он говорит о естественном состоянии человека (l'état naturel l'homme, в Discours sur l'origine et les fondements de l'inégalité parmi les hommes), и что — об общей воле (la volonté générale).
Это, конечно, не достаточное, а только необходимое условие.
Многие полагают, что разум является универсальным и надежным, а чувства — непостоянными и изменяющимися от индивида к индивиду, поэтому мораль, основанная на чувствах, является относительной.
Берк иначе смотрит на это. Многие установки и чувства более устойчивы и универсальны, чем многие интеллектуальные позиции, которые часто меняются, следуя быстро преходящей моде. Укорененные, общие «предрассудки» надежно гарантируют нравственную устойчивость.
Прежде чем начать морализировать по поводу Берка, мы должны задаться вопросом: а что если Берк прав? (Разве другие, подобно Фрейду и Марксу, не говорят, что интеллектуальная жизнь является в основном всего лишь верхушкой айсберга в океане фундаментальных и первичных сил? См. их концепции рационализации и идеологии).
Сила ценностного консерватизма часто заключается в теоретической оценке культуры, а не в области реализации культурных ценностей.
Ср. индивидуализм гедонистического эпикурейства, Гл. 5.
О термине «номинализм» см. «спор об универсалиях», Гл. 6, а об использовании общих понятий — Гл. 29.
См. различные точки зрения (Платон, философы-просветители, Кант, Хабермас) на дискуссию, диалог, как на путь к истине, включая и истину в политической сфере.
См. S. Okin. Women in Western Political Thought. Ch. 9: «John Stuart Mill, Liberal Feminist». — Princeton, 1979. — P. 197–230.
Вот почему Джон Стюарт Милль написал восторженный отзыв о книге Токвиля Демократия в Америке (De la Démocratie en Amérique, 1835), где автор явно защищал от притеснений людей с девиантными мнениями. См. Гл. 27.
Фабианское общество, основанное в 1883–84 гг. в Лондоне, преследовало цель создания демократического социалистического общества в Великобритании. Фабианцы возлагали основные надежды на эволюцию общества, а не на революцию — В. К.
J. M. Keynes. The End of Laissez-Faire. — London, 1927.
Однако спорно, нуждаются ли естественные науки в абсолютно определенном основании, как это полагал Кант.
А как быть с таким третьим фактором, как интерсубъективность? См. Гл. 20 о Гегеле.
Можно сказать, что психолог Жан Пиаже (Jean Piaget, 1896–1980) исследовал вопрос о том, как в процессе социализации дети постепенно приобретают «трансцендентальные формы».
Сначала Кант пробует показать, как пространство и время необходимо формируют впечатления (в Критике чистого разума, Трансцендентальная эстетика). Затем он показывает, как с этими впечатлениями, которые имеют пространственную и временную определенность (Там же, Трансцендентальная логика и Трансцендентальная аналитика), связаны понятия. Здесь в игру входит сознание как упорядочивающий принцип суждений о содержании соответствующих актов опыта. В результате деятельности сознания категории, или понятия разума, включаются в суждения. Понятия не дают знание о действительности вне их синтеза с содержанием опыта.
Кант оперирует следующими двенадцатью типами высказываний (Там же, А70/В95):
Суждения количества: общие, частные, единичные;
Суждения качества: утвердительные, отрицательные, бесконечные;
Суждения отношения: категорические, условные, разделительные;
Суждения модальности: проблематические, ассерторические, аподиктические.
Таблица кантовских категорий производна от соответствующей таблицы суждений и включает (ср. Аристотель) (Там же, А80/В106) категории:
Количества: единство, множественность, цельность;
Качества: реальность, отрицание, ограничение;
Отношения: субстанция и свойство, причина и следствие, взаимодействие;
Модальности: возможность — невозможность, существование несуществование, необходимость — случайность.
(Аристотель оперирует со следующими категориями: субстанция, количество, качество, отношение, место, время, действие, страдание, обладание, самонахождение (положение)).
Эту оппозицию не следует преувеличивать: Юм также говорит, что мы обладаем «формами» внутри нас, благодаря которым мы «усматриваем причины» в той мере, в какой обладаем соответствующими ожиданиями. В этом смысле ожидания содержат нечто «трансцендентальное» — они являются формами нашего опыта. Но Юм интерпретирует эти ожидания как результат фактических (психологических) событий и не рассматривает их как нечто данное до опыта (как это делает Кант).
Напомним читателю, что обычно суждение А рассматривается как имеющее вид «S есть Р». Здесь S (логический субъект суждения А) обозначает предмет, о котором высказываются с помощью суждения А, а Р (логический предикат) обозначает то, что высказывается о логическом субъекте — В. К.
Критика чистого разума, А7/В11, с.112.
Критика чистого разума, А7/В11, с. 107.
См. Гл. 29
Критика чистого разума, А10/В13, с. 113.
Подчеркнем еще раз, что речь здесь не идет о моральной анархии, поскольку у Канта категорический императив в форме сознания морального долга (а не эмпирично) должен согласовывать индивидуальное поведение со всеобщим законом для всех. В рамках этого долженствования и возможна моральная свобода. Категорический императив не зависит от предполагаемого результата действия (цели) и его следствий; он сам совпадает с результатом. Категорический императив обладает достоинством высшей ценности и поскольку воплощается в человеке, то и ему сообщает это достоинство. Так из анализа природы категорического императива следует максима моральной самоценности человека, его утверждения как цели, а не средства. Ее и можно рассматривать как вторую формулу категорического императива. — С. Б.
Либертарианцы — радикальные либералисты. См. R. Nozick. Anarchy, State, and Utopia. — New York, 1974.
Метафизика нравов в двух частях. Введение в учение о праве. § В. Что такое право? Перевод С. Шейнман-Топштейн. — И. Кант. Сочинения. В шести томах. Том 4, часть 2. — М., 1965. — С. 139.
К вечному миру. — И. Кант. Сочинения на немецком и русском языках. М., 1994. Т. 1. — С. 359.
Метафизика нравов в двух частях. Учения о праве часть первая. Права домашнего сообщества рубрика первая. Брачное право. § 24. С. 191–192. Женатый Гегель, у которого, как говорят, во время написания Феноменологии духа родился внебрачный сын, характеризовал кантовскую точку зрения как позорную [см. цитату в Гл. 20].
Метафизика нравов в двух частях. Учения о праве часть первая. Права домашнего сообщества рубрика первая. Брачное право. § 24. С. 192.
Таким образом, Кант принадлежит традиции, которую начали Платон и Аристотель. Но Кант отличается от них, скажем, тем, что понимает воплощение просвещенного общества в качестве регулятивной идеи, в качестве идеальной задачи истории.
Эта тема относится к числу дискутируемых в кантоведении. Ряд исследователей, например, утверждает, что здесь нет никакого синтеза, который осуществляется благодаря третьему фактору, опосредствующему теоретический и практический разум. По их мнению, в конечном счете практический разум является ведущей и определяющей силой по отношению к теоретическому разуму.
Здесь авторы имеют в виду не иррационализм, а коррекцию универсальных претензий рассудка гуманистической сферой чувств. — С. Б.
Специалист по этому периоду Бек (L. Beck) рассматривает и Гердера и Гамана как представителей философии «контр-Просвещения» (Early German Philosophy. — Cambridge, 1969. — P. 361 ff.). Эта характеристика верна по отношению к Гаману, но позиция Гердера более сложна. В связи с ней мы можем говорить о «синтезе» элементов и рационалистического Просвещения, и немецкого контр-Просвещения (anti-Aufklarung).
Немецкий историк Фридрих Мейнекке (Friedrich Meinecke, 1862–1954) подчеркивал, что историцизм — это прежде всего принцип жизни, новый способ видения жизни. Реализация этого принципа становится исследовательской программой [см. F. Meinecke. Entstehung des Historismus, [1936]. — Munchen, 1965].
См. F. Meinecke. Entstehung des Historismus. — S. 1.
Первые представители историцизма (Гердер и Юстус Мозер, Justus Moser, 1720–1794, и другие) были глубоко убеждены в существовании метафизической реальности, скрывающейся за историческим миром. Различные культуры и исторические явления рассматривались ими как выражения этой транс-исторической реальности (Бог). С такой точки зрения история может истолковываться как осмысленный и разумный процесс [см. также Гегель]. Когда эта позиция утратила доверие, историцизм столкнулся с однозначно релятивистскими следствиями. Поэтому с начала XX столетия ситуацию в нем часто трактуют как «кризис», затрагивающий принципиальную применимость историцизма вообще.
См. J. Herder. Auch eine Philosophie der Geschichte zur Bildung der Menschheit (1774), — Frankfurt am Main, 1967. — S. 40.
J. Herder. — S. 44 f.
J. Herder. — S. 46 f.
J. Herder. — S. 37 f.
J. Herder. — S. 48.
См. F. von Savigny. Der Beruf unserer Zeit fiir Gesetzgebung (1814). Необходимо подчеркнуть, что Савиньи принадлежит консервативной традиции, которая усматривает в рационализме и концепции естественного права важнейшие причины Французской революции. Эта традиция служит также основанием для критики Савиньи кантовской философии права.
См. G. Iggers. The German Conception of History. The National Tradition of Historical Thought from Herder to the Present. Middletown, CT, 1968. — P. 105.
Цит. по: G. Iggers., op. cit. — P. 117.
Выражение «гуманитарные науки» (нем.: Geisteswissenschaften) может быть прослежено до работы Дильтея Einleitung in die Geisteswissenschaften (1883). Первоначально оно трактовалось как немецкий перевод термина Джона Стюарта Милля «моральные науки» (moral sciences). См. K.-O. Apel. Die Erklaren: Verstehen-Kontroveise in transzendentalpragmatischer Sicht. Frankfurt am Main. 1979. — S. 17.
См. W. Dilthey. Der Aufbau der geschichtlichen Welt in den Geisteswissenschaften. — Frankfurt am Main. 1979. — S. 137 f.
W. Dilthey. «Zur Weltanschauungslehre». In Gesammelte Schriften, vol. VIII. — Stuttgart, 1960. — S. 180.
См. В. Дильтей. Типы мировоззрения и обнаружение их в метафизических системах. Перевод Г. Котляр и С. Гессен. В сб. Новые идеи в философии. Сборник первый. — СПб., 1912.
См. W. Dilthey. Der Aufbau der geschichtlichen Welt. — S. 347.
Ibid. — S. 148.
W. Dilthey. «Zur Weltanschauungslehre». In Gesammelte Schriften, vol. VIII, S. 194.
Развитие этого отношения, которое одновременно является развитием и человека и его самопознания, ведет ко все большей автономии и рациональности. При этом человеческое самопознание (то, что человек есть для «самого себя») постепенно приближается к тому, чем на самом деле является человек («человек в себе»), так как человек «в себе» постепенно актуализирует себя (это одновременно предполагает развитие человеческого самопознания).
См. Гл. 10.
Ранний эмпирицизм стремился рассматривать объект в качестве застывшей и статической реальности. Гегель же приводит в «движение» и сознание субъекта, и объект. Согласно Локку, мы видим мир словно с помощью фотоаппарата, тогда как Гегель обеспечивает нас кинофильмом, в котором мы являемся участниками.
Ср. переход от «наивной детской веры» к более рефлексивным и аргументированным позитивным или негативным убеждениям.
Перевод Н. Холодковского (сцена 3).
Сделав оговорку, что Гегель не проводит резкого различия между эмпирическим и трансцендентальным, мы можем сказать следующее. Эта окончательная позиция, абсолютное знание (absolutes Wissen), предполагает не то, что человек знает все обо всем в эмпирическом смысле, а то, что человечество приобрело способность рассматривать все возможные трансцендентальные горизонты познания и что сейчас человечество находится внутри наиболее адекватного горизонта познания. Термин «правое» гегельянство (в противоположность термину «левое» гегельянство) используется для обозначения точки зрения, согласно которой история, в некотором смысле, уже достигла своего завершения в виде гражданского общества времен Гегеля. Сегодня, может быть, более плодотворно проводить различие между точкой зрения, считающей, что история обязательно достигнет своего завершения, и точкой зрения, полагающей, что поиск гармонии (и абсолютного знания) является постоянной задачей истории.
В греческом языке слово dialoge (диалог) составлено из двух слов dia = через, с помощью и logos = слово/разум/обсуждение.
См. Гл. 1.
См. сартровскую теорию взгляда, le regard в его книге L'être et le nêant, — Paris, 1943. (Бытие и ничто.).
См. F. Fanon. The Wretched of the Earth (1968). — New York, 1991.
Гл. 18.
Точка зрения, что разумное уже существует в конкретном сообществе (в Пруссии времен Гегеля), может быть названа правым гегельянством. Ее противоположностью является левое гегельянство, которое считает разумным только актуальное в качестве признанной идеи, еще не воплощенной в конкретно существующем обществе. Реализация этой идеи являет собой непрерывное задание.
Термином «язык» мы обозначаем общий горизонт понимания, внутри которого мы общаемся, а не язык в качестве звуковых волн или типографских знаков.
Мы уже говорили, что Гегель полагал, что история движется вперед. Но его взгляды в этом отношении все же отличаются от веры в прогресс и предшествовавших ему философов Просвещения, и последовавших за ним дарвинистов. Гегель не думал, как это полагали некоторые философы-просветители, что развитие истории сводится к приобретению человеком большего объема эмпирических знаний и лучших технологических возможностей. Для Гегеля «прогресс» (если мы можем использовать это слово) прежде всего заключается в том, что история творит более богатые и более адекватные горизонты познания. Цель истории — возрастание разумности. Мы можем сказать, что для Гегеля «прогресс» означает развитие более адекватных трансцендентальных предпосылок, а не большее число эмпирических фактов или усиление технологического господства над природой. Но мы снова должны вспомнить, что Гегель не проводил абсолютной границы между тем, что является эмпирическим, и тем, что является трансцендентальным, и что для него история не является чем-то происходящим исключительно в наших головах. Согласно дарвинистам, «прогресс» реализуется путем естественного отбора и мутаций. Согласно Гегелю, прогресс влечет за собой формативный процесс, который начинается, когда с помощью труда и рефлексии люди становятся разумными. Именно поэтому античные греки более важны, чем человекообразные обезьяны.
Ср. Гл. 16. Не так уж необычно истолковывать Гегеля в качестве «коллективиста». Так, в либералистских кругах часто вообще упускают из виду различие между коллективизмом («государство выше индивида») и гегелевской диалектической точкой зрения («человек — это органическая часть нравственного сообщества, которое является государством»)
См. J. Ritter. Person und Eigentum in Metaphysik und Politik. Frankfurt am Main, 1969.
Ср. эту договорную точку зрения на семью с позицией Локка, Два трактата о правлении, §§ 78, 81.
Гегель. Философия права, 75. Перевод с немецкого Б. Столпнера и М. Левиной. — М., 1990. — С. 129.
Гегель. § 158, Семья. — С. 208.
Для тех, кто думает, что оригинал является легко читаемым, приведем немецкий подлинник. «Die Familie hat als die unmittelbare Substantialität des Geistes, seine sich empfindende Einheit, die Liebe, zu ihrer Bestimmung, so daß die Besinnung ist, das Selbstbewußtsein seiner Individualität in dieser Einheit als an und für sich seiender Wesentlichkeit zu haben, um in ihr nicht als eine Person für sich, sondern als Mitglied zu sein».
См. точку зрения Кейнса на государство и капитализм, Гл. 17.
Здесь мы имеем в виду работу: K.-H. Ilting'a в Hegel's Political Philosophy. Problems and Perspectives. Ed. by Z. Pelczynski. — London, 1971.
Маркузе (H. Marcuse. Reason and Revolution. Hegel and the Rise of Social Theory. — New York, 1960) утверждает, что Гегель был далек от фашизма, поскольку поддерживал конституционное государство, управляемое в соответствии с правом.
См. Гл. 16.
См. раздел Рефлексия, диалектика, опыт этой главы.
См. Философию права.
По-видимому, такой эмпирицистской критики Гегеля придерживается G. Sabine (A History of Political Theory. 3rd. edition. — London, 1963), вероятно потому, что он никогда не занимался трансцендентальной философией (в частности, этот автор пропускает Канта).
См., например, Гл. 20.
Выражение диалектический материализм предложено не Марксом. В бывших социалистических странах Восточной Европы официальный марксизм часто называли диалектическим и историческим материализмом. В основном это была советская интерпретация положений Маркса, Энгельса и Ленина.
Например, Гл. 20.
Попытайтесь применить эту схему к поведению подростка, выступающего против родителей!
См. психоанализ: иногда слово психиатра не помогает, и для преодоления трудностей необходимо изменение среды или использование медикаментозного лечения.
См. ниже раздел «Производительные силы и производственные отношения».
См. экзистенциалистские дебаты о дилемме быть или иметь (различие между to be и to have).
См. споры в 60-х гг. XX в. вокруг «молодого Маркса» (см. также примечание 4 выше).
См. Gabriel Marcel. Esquisse d'une phenomenologie l'avoir. In Etre et Avoir. — Paris, 1935.
См., например, критику со стороны структуралистских марксистов (Аль-тюссер и др.), «гуманистического» марксизма, в частности, югославской группы Праксис.
См. работы молодого Маркса — например, Экономическо-философские рукописи (1844), а также E. Fromm. Marx's Concept of Man. — New York, 1961.
См. работы молодого Маркса. — Но, согласно Марксу, материальная выгода является при капитализме основным побудительным фактором. Действительно, пролетарии должны бороться, чтобы выжить и не умереть, а капиталисты вынуждены создавать прибыль и делать капиталовложения, чтобы не исчезнуть с рынка. При капитализме каждый должен «приращивать деньги», чтобы остаться в живых. Овеществление и жадность, как у капиталиста, так и у потребителя, являются частями системы. Маркс думал, что экономика является решающим фактором общественного развития (во всех обществах вплоть до коммунизма). Однако проблема состоит в том, можем ли мы одновременно утверждать, что экономика является определяющим фактором развития на макроуровне (для общества) и что материальная выгода не является основным мотивом на микроуровне (для индивида).
Энгельс ввел спорное понятие «диалектика природы». В неомарксистских кругах (например, Хабермас) оно часто понимается как выражение вульгарного материализма, стирающего различие между обществом и природой. (Однако понятию «диалектика природы» может быть придано полезное значение в свете идей Гегеля, но, заметьте, только при одновременном принятии гегелевского идеализма).
Здесь авторы не учитывают переписку Маркса и Энгельса (так называемые «письма» об историческом материализме), в которой идея экономического детерминизма корректируется указанием об обратном (иногда решающем) воздействии идей (духовного фактора вообще) на ход социально-экономического процесса. Энгельс даже предполагал, что при коммунизме идеи будут определять ход исторического развития. Необходимо также принять во внимание, что Маркс формулирует в Предисловии к критике политической экономии понятие надстройки в метафорическом контексте. В прямом, и притом вульгарном, толковании понятия базис и надстройка были введены в советскую философию Сталиным. По Марксу, движущей силой истории выступает способ производства, то есть единство производительных сил и производственных отношений, о чем авторы и пишут в дальнейшем. — С. Б.
См. Немецкую идеологию.
Ср., например, с Предисловием к критике политической экономии. В связи с дебатами вокруг этих вопросов см., например, позиции А. Деборина (1881–1963) и Н. Бухарина (1888–1938) in Kontroversen uber dialektischen und mechanistischen Materialismus. Hrsg. von O. Negt. Frankfurt am Main, 1969.
Здесь у Маркса труд рассматривается как процесс, определенный системой и включенный в особую общественную формацию, а не как внеисторическая (антропологическая) деятельность.
Конечно, в марксистском учении эти понятия получили новое истолкование. (Интерпретацию представителями западной социальной философии основных понятий Маркса и марксизма см. A Dictionary of Marxist Thought. Ed. by T. Bottomore. — Oxford, 1983 — B. K.)
Однако вся сущность торговли (целью которой является удовлетворение потребностей) состоит в том, что вещи имеют различные потребительские стоимости и что тот, кто участвует в торговле, достигает большего удовлетворения своих потребностей по сравнению с тем, кто не участвует. Например, оба участника больше заинтересованы в том, чтобы обладать некоторым количеством соли и некоторым количеством мяса, чем в том, чтобы иметь только соль или только мясо. Следовательно, целью и для обладающего только солью, и для обладающего только мясом является то, что они взаимно продают друг другу часть того, что имеет каждый из них.
Критический анализ марксовой теории стоимости см., например, W. Becker. Kritik der Marxschen Wertlehre. — Hambuig, 1972.
Производственные отношения (отношения собственности) не вполне материальны. Отношения собственности частично являются юридическими отношениями. Феномен собственности едва ли возможен, если люди неявно не обладают понятием собственности. Так, если люди не обладают понятием вежливости, то приподнять шляпу не означает поприветствовать знакомого. Точно так же взять чей-то велосипед не означает украсть его, если люди не имеют, помимо прочих, понятия собственности. Мы не можем отделить понимание как компонент надстройки от базиса: без определенного понимания и определенной мотивации нет экономики. Следовательно, диалектическое целое более фундаментально, чем жесткое деление на материальный базис и пассивную надстройку.
Капитализм, согласно Марксу, имеет врожденную тенденцию к снижению нормы прибыли (См., например, J. Elster. Making Sense of Marx. — Cambridge 1985. — Pp. 155–161.)
См. выше раздел «Исторический материализм».
См. К. Поппер. Открытое общество и его враги. Перевод под общей редакцией В. Садовского. — М., 1992.
Если мы хотим «сохранить» марксово понятие класса, ограничивая его отношением собственности на средства производства, то возникает следующий вопрос: Будет ли такое понятие класса достаточно содержательным? Ведь согласно ему, и рабочий на автомобильном заводе в Детройте, и служанка в индийском штате Керала являются «пролетариями». Но не упускаем ли мы при этом весьма существенные различия между ними, которые нельзя объяснить только такими факторами, как идеологическая обработка. Эти различия воплощены в конкретных материальных структурах — например, в разных уровнях потребления и доступа к ресурсам.
См. Письма к Вере Засулич. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Издание второе. Т. 19. — С. 250–251; Т. 35. — С. 136–137. Ссылки на произведения К. Маркса и Ф. Энгельса в дальнейшем даются по этому изданию.
Более детально о понятии класса и его отношении к политическим фактам см. N. Poulantzas. Political Power and Social Classes. London, 1978. См. также К. Маркс. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Т. 8. С. — 115–217.
Кризис, свидетелями которого мы являемся, более серьезен, чем кризис, предсказанный Марксом. Дело в том, что разрушение окружающей среды и природных ресурсов подрывает самые основы жизни, в том числе и для будущих поколений. Вопреки различным экономическим, политическим и этническим конфликтам людей объединяет долговременный общий интерес в выживании человеческой расы. Но нет никакой гарантии, что будущее не завершится варварством.
Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Т. 21. — С. 23–178.
Здесь Энгельс исходит из современных ему этнографических исследований (Морган). Выражение «материнское право» принадлежит швейцарскому историку права и религии Иоганну Якобу Бахофену (Johann Jakob Bachofen, 1815— 1887), издавшему в 1861 г. книгу Das Mutterrecht по истории семьи.
Относительно точки зрения Ленина на женский вопрос и женское движение см. Справочный том к Полному собранию сочинений В. И. Ленина. Часть 1. — М., 1974. — С. 153.
В качестве введения в философию Кьеркегора мы рекомендуем книгу J. Sløks. Kierkegaards Univers. En ny guide til geniet. København, 1983. Наше изложение следует этой книге. [Ср., в частности, р. 15].
J. Sløks. Kierkegaards Univers. En ny guide til geniet. København, 1983. — C. 121–122, где выражается сомнение в том, менял ли Кьеркегор свои основные предположения или нет.
Цит. по Kierkegaard. Ed. A. Naess. — Oslo, 1966. — P. 11. Отметим, что согласно Кьеркегору, следует различать три вида коммуникации. Непосредственная коммуникация (или познание чего-либо) осуществляется без какой-либо рефлексии над ней (или ее осознания) и относится к первому виду. Рефлексивная коммуникация (познание) характеризуется тем, что в акте коммуникации/познания мы рефлексируем над ней (осознаем ее). Она относится ко второму виду. Двойная рефлексивная коммуникация характеризуется нашей рефлексией над тем фактом, что мы рефлексируем над коммуникацией (актом познания). Другими словами, такая коммуникация является рефлексией второго порядка — высшим видом экзистенциальной рефлексии (самосознание).
См., например, J. Elster. Ulysses and the Sirens. — Cambridge, 1979. Pp. 1–35.
См. M. Ruse. Taking Darwin Seriously. — Oxford, 1986.
См. R. Dawkins. The Selfish Gene. — Oxford, 1976.
См., например, P. Kitcher. Abusing Science. — London, 1982.
См. E. Wilson. Sociobiology: The New Synthesis. — Cambridge 1975.
См., например, M. Ruse. The Darwinian Paradigm. — London, 1989.
Веселая наука. Перевод К. Свасьяна. — С. 662. Здесь и далее в этой главе, если не оговорено обратное, цитирование ведется по Ф. Ницше. Сочинения. В двух томах. — М., 1990.
См. К. Ясперс. Ницше и христианство. — М., 1994.
Это различение было развито в Рождении трагедии (В философии противопоставление аполлоновского и дионисийского было введено Шеллингом, который пытался выразить сущность бога Аполлона как олицетворение порядка и формы, а сущность бога Диониса как выражение импульсивных всеразрушаю-щих творческих порывов. — В. К.).
F. Nietzsche. Aus dem Nachlaß der Achtzigerjahre. — In Werke in drei Bänden. Hrsg. Von K. Schlechta. — Munchen, 1960. Bd. 3. — S. 680.
См. A. Danto. Nietzsche as Philosopher. — New York, 1965.
Так говорил Заратустра. Перевод Ю. Антоновского. — С. 8.
К генеалогии морали. Перевод К. Свасьяна. — С. 424. (О смысле термина ressentiment см. примечания К. Свасьяна во втором томе сочинений Ницше. — С. 784–786. В первом приближении этот термин означает психологическое самоотравление на почве чувства бессилия. — В. К.).
К генеалогии морали. Перевод К. Свасьяна. — С. 446–447.
К генеалогии морали. Перевод К. Свасьяна. — С. 461
К генеалогии морали. Перевод К. Свасьяна. — С. 461
Aus dem Nachlaß der Achtzigerjahre. — S. 422.
К генеалогии морали. — С. 437.
Вот что Ницше пишет по поводу друзей Вагнера из Байрейта: «ни в каком ублюдке здесь нет недостатка, даже в антисемите. — Бедный Вагнер! Куда он попал! — Если бы он попал еще к свиньям! А то к немцам!» (Ecce Homo. Перевод Ю. Антоновского. — С. 737). Хорошее описание точки зрения Ницше на расовый вопрос и так называемой «легенды о Ницше» (то есть легенды о Ницше как нацисте) см. W. Kaufmann. Nietzsche: Philosopher, Psychologist, Antichrist. Princeton, 1968. — Pp. 3–21, Pp. 284–307.
Сумерки идолов, или как философствуют молотом. Перевод Н. Полилова. С. 623.
Сумерки идолов, или как философствуют молотом. Перевод Н. Полилова. С. 623.
Ессе Homo. — С. 763–764.
Так говорил Заратустра. — С. 42–43.
Так говорил Заратустра. — С. 8.
Так говорил Заратустра. — С. 66.
Конечно, это проблематичная реконструкция. Возможно, Ницше думал, что возродятся не те же самые личности, а тот же самый тип индивида. Также возможно, что Ницше рассматривал доктрину «вечного возвращения» в качестве формы нигилизма: «Это самая крайняя форма нигилизма: «ничто» («бессмысленное») — вечно!». Ф. Ницше. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей. Перевод Г. Рачинского. — М., 1994. — С. 62.
Ессе Homo. — С. 721.
По ту сторону добра и зла. Перевод К. Свасьяна. Т. 2. — С. 243.
Ср. с точкой зрения, считающей, что жизненные потребности связаны с «когнитивными интересами» — см. Гл. 30.
Веселая наука. — С. 664–665.
К генеалогии морали. — С. 517.
Aus dem Nachlaß der Achtzigerjahre. — S. 844.
Ср. с одной стороны, теорию истины, выдвинутую Хабермасом, и, с другой, точку зрения, согласно которой «истина — это то, что служит нашему классу/нашим интересам». По поводу теории истины Хабермаса см., например, G. Skirbekk. «Pragmatism and Pragmatics» — In Rationality and Modernity. Oslo 1993.
В этом пересмотре Ленин опирался на некоторые соображения Маркса.
См. Г. Маркузе. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. Перевод А. Юдина при участии Ю. Данько. — М., 1994; Эрос и цивилизация. Перевод А. Юдина. — М., 1995.
См., например, взгляды Макса Штирнера (Max Stirner, 1806–1856) и Михаила Бакунина (1814–1876).
См., например, Ж. Сорель. Размышления о насилии. — М., 1907.
Слово фашизм происходит от латинского слова fasces: пучок прутьев, связанных вокруг секира — древнего Римского символа власти.
См. H. Arendt. The Origin of Totalitarianism. — New York, 1951; E. Nolte. Three Faces of Fascism. — London, 1975.
См. A. Hitler. Mein Kampf. — Munich, 1925–27.
Ср. с приведенной выше интерпретацией (б) «идеологии».
Некоторые авторы утверждают, что за Гитлера голосовали прежде всего «либеральные» избиратели среднего класса. Консерваторы, римско-католический центр, социалисты и коммунисты голосовали против. См. S. M. Lipset. Political Man. — London, 1963 (часть 1, глава 5).
См., например, H. Schmandt. A History of Political Philosophy. Stockholm, 1960 (Глава 22 о фашизме). В частности, этот автор пишет, что «в 1920–1930 гг. наибольшую опасность для свободы представлял фашизм, в наши же дни — коммунизм… С практической точки зрения, между ними мало разницы».
Об отношении фашизма к Гегелю см. H. Marcuse. Reason and Revolution. New York, 1941.
Внутри фашизма существовал конфликт между сторонниками «принципа суверенности (самодостаточности прав) фюрера» и сторонниками «принципа ответственности».
Авторы постоянно используют термин mental, который переводится как ментальный. В русскоязычной литературе этот термин часто интерпретируют как психический, душевный. — В. К.
Американский социолог Парсонс рассматривал Толкование сновидений «как одну из выдающихся вех в интеллектуальной истории двадцатого века» (Action Theory and the Human Condition. — London, 1978. — P. 88). Но сразу после выхода в свет эта книга не пользовалась успехом. Понадобилось восемь лет для продажи ее первого издания тиражом в 600 экземпляров. Сегодня, без сомнения, эта книга является классикой психологии и гуманитарных наук.
Мэри Яхода (Marie Jahoda) утверждает, что Психопатология повседневной жизни дает нам хорошее изображение «непоколебимого убеждения Фрейда в полном отсутствии случайности в человеческих действиях» (Freud and the Dilemmas of Psychology. — London, 1977. — P. 53). В дальнейшем мы остановимся на особом фрейдовском понимании детерминизма.
Один из фрейдовских примеров может проиллюстрировать это положение. Молодая женщина страдает серьезным навязчивым синдромом. Несколько раз на день она прибегает из спальни в гостиную, останавливается у стола и вызывает горничную. Затем она дает служанке незначительное поручение и возвращается назад. Пациентка не может объяснить, почему так поступает. Ее действия являются непонятными и кажутся бессмысленными. Спустя некоторое время удалось обнаружить причину этих навязчивых действий. Десять лет назад пациентка вышла замуж за человека намного старше ее, который, как выяснилось в первую брачную ночь, оказался импотентом. Несколько раз в течение этой ночи он приходил в спальню и безуспешно пытался овладеть женой. На следующее утро он сказал, что будет стыдно перед горничной, когда она будет убирать постель. Он взял пузырек красных чернил и пролил его на простыню, но не там, где можно было бы ожидать увидеть следы крови. Такова была исходная подоплека странного поведения пациентки.
Оказалось, что на скатерти на столе было большое пятно и пациентка всегда стояла так, чтобы горничная могла его видеть. Фрейд интерпретировал навязчивые действия своей пациентки как имитацию действий ее мужа в свадебную ночь. Кровать была замещена столом, и пациентка хотела продемонстрировать служанке, что на скатерти есть пятно. Итак, ее навязчивые действия воспроизводят важное событие в ее жизни. Но с какой целью? Согласно Фрейду, навязчивые действия как бы исправляют события свадебной ночи. Пятно на скатерти находится в нужном месте и причем так, что служанка не может его не заметить. Таким образом как бы устраняется импотенция мужа пациентки. Фрейд говорит, что эта женщина обладала неосознаваемым стремлением восстановить репутацию мужа в глазах других или своих собственных. Навязчивое действие было средством реализации этого стремления. Когда Фрейд утверждает, что невротические симптомы, сновидения и ошибочные действия имеют смысл, то это означает, что он хочет понимать их так же, как мы понимаем сознаваемые действия. Различие заключается только в том, что в первом случае желания, намерения и мотивы являются бессознательными. С этой точки зрения, навязчивые действия имеют «смысл», аналогичный сознаваемым поступкам. В рассмотренном примере психоаналитический анализ не был завершен, так как не был доведен до «травмы», имевшей место в детстве. (См. З. Фрейд. Введение в психоанализ. Лекции. Перевод Г. Барышниковой. — М., 1989. — С. 166–167).
З. Фрейд. О психоанализе. — В кн. Психология бессознательного. — М., 1989. — С. 364.
Термин инстинкт означает не физиологическое понятие безусловного рефлекса, а психологический феномен — влечение. — В. К.
См. G. Ryle. The Concept of Mind. — London, 1949.
З. Фрейд. Основные принципы психоанализа. Перевод А. Хомик. — В кн. З. Фрейд. Основные принципы психоанализа. — М., 1998. — С. 120.
Эта точка зрения позднее разрабатывалась в теории В.Райха (Wilhelm Reich, 1897–1957) об особой космической «оргонной» энергии. См. O. Rakness. Wilhelm Reich and Orgonomy. — Осло, 1970.
З. Фрейд. Основные принципы психоанализа. Перевод А. Хомик. — В кн. З. Фрейд. Основные принципы психоанализа. — М., 1998. — С. 94.
З. Фрейд. Недовольство культурой. Перевод А. Руткевича. — В кн. З. Фрейд. Психоанализ. Религия. Культура. — М., 1992. — С. 88–89.
З. Фрейд. — С. 100.
З. Фрейд. — С. 110.
З. Фрейд. — С. 115.
З. Фрейд. — С. 134.
Ср. с пониманием науки (Wissenschaft) в широком смысле.
См. H. Ellenberger. The Discovery of the Unconscious. — New-York, 1970. — P. 809: «В Берлине с целью выработки единой научной концепции вселенной и, следовательно, для решения проблем человечества группа ученых основала Gesellschaft für positivistische Philosophie (Общество позитивистской философии). Среди его членов были Эрнест Max (Ernest Mach, 1838–1916), Карл Поппер, Альберт Эйнштейн, Август Форель (Auguste-Henri Forel, 1848–1931, швейцарский нейроанатом) и Зигмунд Фрейд». Согласно цитируемому автору, это произошло в 1912 г.
См. P. Frank. Psychoanalysis and Logical Positivism — In Psychoanalysis, Scientific Method and Philosophy. Ed. by S. Hook. — New York. 1959. — P. 313. Следует отметить, что с этой оценкой согласятся далеко не все.
См. K. Popper. Conjectures and Refutations. — London, 1972. — Pp. 33 ff.
См., например, E. Nagel. Psychoanalysis and Scientific Method. — In Psychoanalysis, Scientific Method and Philosophy. — Pp. 38–57.
См. З. Фрейд. Основные принципы психоанализа. Перевод А. Хомик. — В кн. З. Фрейд. Основные принципы психоанализа. — М., 1998. — С. 82.
См. К. Marc-Wogau. Freuds psykoanalys. Presenation och kritik. Stockholm. 1967. — S. 44ff.
См. например, S. Freud. A Collection of Critical Essays. Ed. by P. Meisel. — New Jersey, 1981.
См. J. Habermas. Erkenntnis und Interesse. — Frankfurt am Main, 1968. — S. 262 ff.
Острый критический анализ хабермасовской интерпретации Фрейда (и психоанализа вообще) предпринят А. Грюнбаумом (Adolf Grunbaum, 1923). См. его The Foundation of Psychoanalysis. A Philosophical Critique. — Berkeley/Los Angeles, 1984.
Этимология английского слова religion, возможно, восходит к французскому слову religare, имеющему значение связывать, скреплять, объединять. См. Religion. — In Webster's Third New International Dictionary with Seven Language Dictionary. — Chicago, 1986. Vol. II. — P. 1918. — B. K.
Токвиль также утверждал, что большинству при демократии часто гарантируют приемлемую часть производимого продукта для того, чтобы оно не искало для себя выгоды в революции. Благодаря этому, меньшинство, которое явно извлекло бы пользу из революции, может быть ограничено большинством. Здесь Токвиль противостоит марксовой теории обнищания. См. P. Eberts and R. Witton. «Recall from Anecdote: Alexis de Tocqueville and the Morphogenesis of America». American Sociological Review, 1970, 35. Pp. 1086–1087. Eberts и Witton рассматривают труды Токвиля как важную основу (более плодотворную, чем марксову) для системной теории и макросоциологической модели структурных изменений в демократических индустриальных обществах.
Мы заимствовали термин «идейный блок» (idea-unit) из: R. Nisbet. The Sociological Tradition. — London, 1980.
F. Tonnies. Community and Society. Translated and edited by C. Loomis. — New York, 1957. — Pp. 64–65.
См. N. Christie. Beyond Loneliness and Institutions: Communes for Extraordinary People. — Oslo, 1989.
М. Вебер. «Объективность» социально-научного и социально-политического познания. Перевод М. Левина. — В кн. М. Вебер. Избранные произведения. — М., 1990. — С. 354.
М. Вебер. Избранные произведения. — М., 1990. — С. 414.
М. Вебер. Основные социологические понятия. Перевод МЛевина. — В кн. М. Вебер. Избранные произведения. — М., 1990. — С. 602.
Борьба за «ценностную нейтральность» является фактически борьбой за место «ценностных суждений» в науке (Werturteilsstreit).
Здесь Вебер сталкивается с серьезной эпистемологической проблемой. Мы уже видели, что для него эмпирическая реальность имеет почти аморфный характер (в этом он следует за Ницше и частично неокантианцами). Поэтому трудность состоит в том, как определить, адекватны или нет идеально-типовые понятия эмпирическому состоянию дел. У Вебера, по-видимому, отсутствуют любые опосредствующие формы между номиналистической сферой идеальных типов (Вебер придерживается номиналистической теории понятий) и «неосмысленной бесконечностью» эмпирического мира. Как говорит Ницше, если реальность с самого начала осознается в качестве «бессмысленного многообразия», то не оказываются ли с необходимостью понятия и концептуальное познание «подделками» реальности. Вебер, можно сказать, не признает, что социальная реальность «почти всегда» истолкована и осмыслена социальными агентами до начала ее изучения исследователем.
М. Вебер. Предварительные замечания. Перевод М. Левина. — В кн. М. Вебер. Избранные произведения. — М., 1990. — С. 44. Предварительные замечания относятся ко всему тому издания: M. Weber. Gesammelte Aufsatze zur Religionssoziologie. Vol. 1. Tubingen, 1920. Это «предисловие» во многом является ключом к веберовской социологии.
М. Вебер. Протестантская этика и дух капитализма. Перевод М. Левина. В кн. М. Вебер. Избранные произведения. — М., 1990. — С. 61–70.
М. Вебер. Избранные произведения. — М, 1990. — С. 206.
M. Weber. The Theory of Social and Economic Organization. Translated by A. Henderson and T. Parsons. — New York, 1947. — P. 456.
«Объективность» социально-научного и социально-политического познания. — С. 352–353.
М. Вебер. Политика как призвание и профессия. Перевод А. Филиппова и П. Гайденко. — В кн. М. Вебер. Избранные произведения. — М., 1990. — С. 705.
М. Вебер. Политика как призвание и профессия. Перевод А. Филиппова и П. Гайденко. — В кн. М. Вебер. Избранные произведения. — М., 1990. — С. 706
Название этой пары ценностных установок (ориентаций) на русский язык иногда переводится «аффективность — нейтральность». — В. К.
См. доклад Mette Jorstad'a на сессии Норвежского агентства по развитию сотрудничества (от 15.12.1982) «Точка зрения ученого обществоведа на стратегию водоснабжения районов Центральной и Восточной Африки и достижение ее явных и неявных целей». Доклад подчеркивает, что разработчики программы сконцентрировались на односторонней технологической экспертизе и в итоге упустили из виду социальные условия, необходимые для функционирования проекта.
О дебатах в связи с рекомбинацией ДНК, см., например, Limits of Scientific Inquiry. Ed. by G. Holton and R. Morison. — N. Y. 1978.
В этой ситуации перед нами возникает вопрос не только о том, как мы должны сопоставлять материальные затраты и здоровье, но и о том, кто должен платить: пациент или общество?
Когда говорится о позитивизме в этом значении, то под «позитивным» не понимается что-то «хорошее», «положительное», «нравящееся нам», как это свойственно обыденному словоупотреблению. Термин «позитивное» («позитивизм») используется в философии во многих смыслах.
1) В философии Конта понятие «позитивизм» указывает на конечную фазу исторического развития, то есть научную и в этом смысле положительную фазу.
2) В логическом эмпирицизме оно связано с точкой зрения, согласно которой знание основано на простых утверждениях наблюдения, и правильным методом науки является гипотетико-дедуктивный метод.
3) Для Гегеля (Сартра и других) «позитивное» противоположно «негативному» в смысле «отрицания» и изменения. Позитивное дано актуально, тогда как негативное представляет преодоление данного.
См. работы Куайна Two Dogmas of Empiricism, Philosophical Review. 1951, 60 и Word and Object. — Cambridge, 1960 (Перевод М. Кронгауза I и V глав см. У. В. О. Куайн. Слово и объект. — В кн. Новое в зарубежной лингвистике. Выпуск XVIII. — М., 1986. — С. 24–98. По современной логике см., например, B. Mates. Elementary Logic. — Oxford, 1962 (second edition 1972) и W. O. Quine. Methods of Logic. — New York, 1950 (fourth edition, 1972).
A. Ayer. Language, Truth and Logic. — London, 1936. Перевод А. Яковлевым шестой главы этой книги см. Аналитическая философия. Избранные тексты. — М., 1993. — С. 50–65.
Краткое изложение основных идей логического позитивизма см. в кн.: A. Ayer. Language, Truth and Logic. — London, 1936.
Имеется в виду позиция рационализма в теории познания, исходящая из приоритета разума относительно опыта, а не сама концепция рациональности как логической размерности знания, опыта и деятельности. Иначе говоря, понятия «рационализм» и «рациональность» различаются. — С. К.
См. R. Carnap. Values and Practical Decisions. In The Philosophy of Rudolf Carnap. Ed. by P. Schlipp. The Library of Living Philosophers, vol. XI — LaSalle/London, 1963.
См., например, K-O. Apel. «Scientism or Transcendental Hermeneutics?» — In Towards a Transformation of Philosophy. — London, 1980. — P. 93 ff.
»Все сказанное можно суммировать в следующем утверждении: критерием научного статуса теории является ее фальсифицируемость, опровержимость, или проверяемость». К. Поппер. Предположения и опровержения. Рост научного знания. Перевод Л. Блинникова, В. Брюшинкина, Э. Наппельбаума и А. Никифорова. — В кн. К. Поппер. Логика и рост научного знания. — М., 1983. — С. 245.
К. Поппер. Логика научного открытия. Перевод Л. Блинникова, В. Брюшинкина, Э. Наппельбаума и А. Никифорова. — В кн. К. Поппер. Логика и рост научного знания. — М., 1983. — С. 59.
К. Поппер. Нищета историцизма. Перевод С. Кудриной. — М., 1993. — С. 157.
См. J. Austin. How to Do Things with Words. — Oxford, 1962.
Хабермас проводит различие между иллокутивными и перлокутивными аспектами в рамках общей теории речевых актов, в которой фундаментальным служит различие между коммуникативными и стратегическими актами. См. Гл. 30.
J. Searle. Speech Acts. — Cambridge, 1969. Русский перевод четвертой главы см. Д. Сёрл. Референция как речевой акт. Перевод Т. Радзиевской. — В кн. Новое в зарубежной лингвистике. Выпуск XIII. — М., 1982. — С. 179–202.
E. Anscombe. On Brute Facts. Analysis. 1958, Vol. 18.
См., например, анализ апории «Ахиллес и черепаха» в G. Ryle. Dilemmas. — London, 1964.
G. Ryle. The Concept of Mind (1949). — London, 1990.
S. Hampshire. Thought and Action (1959). — London, 1960; P. Strawson. Individuals (1959), — New York, 1963.
П. Уинч. Идея социальной науки и ее отношение к философии. — М., 1997.
Что означает понимание того, что некто делает, когда он колет дрова, просто наблюдая за движениями своей руки, как если бы она была ему чуждым объектом? См. различие между наблюдением (и знанием) того, что я поднимаю свою ногу (в результате моего собственного действия), и наблюдением (и знанием) подбрасывания моей ноги в результате удара доктором маленьким молоточком по месту ниже коленной чашечки.
Под идентичностью понимается самоотождествление, самопонимание человека — В. К.
См. Ch. Taylor. Multiculturalism and «The Politics of Recognition». Ed. by A. Gutmann with commentaries by A. Gutmann, S. Rockefeller, M. Walzer and S. Wolf. — New Jersey, 1992.
См. C. Gilligan. In a Different Voice. Cambridge, 1982. См. также L. Kohlberg. Essays in Moral Development. — San Francisco, 1984; S. Benhabib and D. Cornell (eds). Feminism as Critique. Minneapolis. 1987; N. Fraser. Unruly Practices. — Cambridge, 1989.
Как сказал Вебер, «борьбе ценностей», то есть различных фундаментальных ценностей.
Коммунитарианцы — защитники ценностей сообщества (community values) перед индивидуальными ценностями.
В Советском Союзе эта позиция с течением времени не оставалась неизменной.
См. J. Habermas. The Philosophical Discourse of Modernity. — London, 1987.
Vita activa впервые вышла в свет в 1958 г. на английском языке под названием The Human Condition. — Chicago.
См. диссертацию A. Granberg. Death of the Other. The Making of the Self and the Problem of the Ethical in Heidegger's «Being and Time». — Oslo, 1995.
H. Arendt. On Revolution. — New York, 1963, p. 110.
Collins English Dictionary and Thesaurus. — Glasgow, 1993. — P. 285 дает следующее определение термину «deconstruction» — «техника литературного анализа, которая трактует смысл скорее как возникающий из различия слов, чем благодаря их указанию на обозначаемые ими предметы». — В. К.
Когда речь заходит о гадамеровском тезисе встроенных в текст «истинностных притязаний», мы можем указать на хабермасовский тезис о том, что все «речевые акты» выдвигают «претензию на общезначимость». При этом стоит заметить, что Хабермас применяет этот тезис прежде всего к «речевым актам» как взаимодействиям между индивидами и лишь косвенно — к текстам.
Здесь деконструктивисты, подобные Деррида и Фуко, настаивали бы, что, напротив, мы должны использовать «герменевтику подозрения» и искать в тексте то, что в нем противоречиво и конфликтно.
Эта точка зрения на язык влечет за собой критику классического дуализма субъекта и объекта, который мы находим в докантовских рационалистической и эмпирицистской эпистемологиях. Ср. с гегелевской точкой зрения на отношения субъекта и объекта, а также с воззрениями на язык, принадлежащими феноменологам и Витгенштейну, Гл. 29.
Здесь мы имеем «трансцендентально-философскую» точку зрения на язык, согласно которой «смысловые структуры» функционируют как трансцендентальная основа языка. Ср. гегелевскую идею изменяющегося «духа времени» (и изменяющейся идеологии) с такими «смысловыми структурами».
См. взгляды Гегеля на обучение и формирование.
См. критику Гегелем «точки зрения Бога» как эпистемологически невозможной (то есть невозможно занять позицию вне и над историческим формативным процессом).
Смысл термина деконструкция см. М. Маяцкий. Деконструкция. — В кн. Современная западная философия. Словарь. — М., 1991. В этой статье, в частности, говорится, что «деконструкция — особая стратегия по отношению к тексту, включающая в себя одновременно и его «деструкцию», и его реконструкцию… Исходный пункт деконструкции — невозможность находиться вне текста. Всякая интерпретация и критика, допускающие внеположенность исследователя тексту, считается заведомо несостоятельной». — С. 87. — В. К.
См., например, De la grammatologie. — Paris, 1967 и L'Écriture et la différance. — Paris, 1967. Эта идея о «деконструкции» текста получила широкое распространение среди многих литературных критиков. Термин постмодернизм (postmodernism) возник по аналогии с термином «постструктурализм». См. Жан-Франсуа Лиотар (1924), Jean-François Lyotard. La Condition postmoderne. — Paris, 1979.
В социальных исследованиях хорошо известно различие между точкой зрения действующего субъекта и структурной точкой зрения. См., например, теоретико-игровую характеристику первой точки зрения в книге J. Elster. Sour Grapes: Studies in the Subversion of Rationality. Cambridge, 1983, а теоретико-системную характеристику второй точки зрения в книге N. Luhmann. Sozialle Systeme. — Frankfurt am Main, 1984.
См. Гл. 29.
R. Rorty. Consequences of Pragmatism. — Minneapolis, 1982. По поводу прагматизма см. Гл. 24.
См. обсуждение историчности (historicity) в параграфе этой главы, посвященном Гадамеру.
Кроме того, см. рассмотрение этого перехода в книге After Philosophy: End or Transformation? Ed. by K. Baynes, J. Bohmann and T. McCarthy. Cambridge, MA, 1987.
Р. Рорти. Случайность, ирония и солидарность. Перевод И. Хестановой и Р. Хестанова. — М., 1996.
См., например, R. Bernstein. The New Constellation. — Cambridge, 1991. — Pp. 258–292.
См., например, критику взглядов Рорти в T. McCarthy. Ideals and Illusions. — Cambridge, MA, 1991. Pp. 11–42 (См. там же критический разбор позиций Фуко, Pp. 43–82, и Деррида, Pp. 83–123).
Здесь мы можем спросить: не имеет ли иногда литературное произведение определенную политическую значимость, независимо от того, нравится оно нам или нет?
Здесь термин «практический» употребляется в том значении, в котором семиотики говорят о «прагматическом аспекте» знаковой коммуникации в отличие от семантического и синтаксического подходов. — С. К.
См. J. Habermas. Theory of Communicative Acts. — Boston, 1987.
См. G. Skirbekk. Rationality and Modernity. — Oslo, 1993.