История климата с 1000 года

ГЛАВА IV. ПРОБЛЕМЫ «МАЛОЙ ЛЕДНИКОВОЙ ЭПОХИ»

Эти приемлемые для изучения объекты надо теперь найти, открыть их существование в реальной действительности. Постановка задачи останется ограниченной. Речь идет не о том, чтобы сразу же прийти к стадии обобщения, синтеза в мировом масштабе, чего теперь легко достигают в отношении XIX и XX столетий специалисты по флуктуациям климата [104; 238б; 292]. Я постараюсь более скромно построить несколько основательных монографических рядов, репрезентативных для процессов большой длительности, для определенной географической области, обеспеченной многочисленными архивными данными.

Но как установить вековые колебания, характеризующиеся изменениями средней температуры не более чем на 1°, для эпохи до появления термометров? Подход может быть лишь косвенным. На первое время нужно будет использовать аппарат, каким являются ледники, к сожалению, работающий хоть приблизительно, но с большой силой увеличения, когда речь идет о масштабах века. Гляциологические модели это доказали: пожалуй, нет лучшего введения к нашему исследованию (эта книга далека от того, чтобы охватить его полностью), чем обращение к текстам, содержащим подробную историю ледников Европы (и особенно альпийских ледников). Предлагаемая глава будет лишь пространным комментарием к архивным данным и старинным изображениям ледников в Альпах.

Комментарий безжалостный — слишком много «историков», изучающих ледники, до настоящего времени лишь копировали друг друга, увеличивая ошибки в датах, обедняя толкования и искажая их. Сколько Арнольдов Луннов [246] и даже (увы!) Бруксов [50] на одного Мужена или Рихтера [266в; 315]! Критический анализ, возвращение к первоисточникам будут необходимы на каждом шагу.

Это будет также комментарий, связанный со смежными областями знания: вклад текстов в том виде, который может придать им историк-профессионал, будет непрерывно подкрепляться и дополняться предшествующими или последующими достоверными фактами, известными для этой местности гляциологам.

Первый текст, являющийся поистине откровением, относится к 1546 г. В этом году Себастьен Мюнстер, «космограф» по профессии, дает точное описание одного альпийского ледника. Любопытный факт: его описание оставалось до настоящего времени неизвестным для специалистов, даже для таких опытных, как Кинзл, Рихтер, Меркантон, Лютчг, Мужен, Майр. О чем оно говорит?

4 августа 1546 г. Себастьен Мюнстер отправляется в путь из долины Роны в Балийском кантоне. Он решает в тот же день переправиться через перевал Фурка, чтобы достигнуть Сен-Готарда и обследовать «его трудности». Продвигаясь верхом на лошади вдоль правого берега Роны, он должен затем пересечь ее для того, чтобы достичь первых склонов, поднимающихся на левом берегу и ведущих к Фурка. Он может осуществить это, лишь переправившись через поток, и вот тут-то он наталкивается на ледник. Вот текст, переведенный с латинского языка: «4 августа 1546 года... направляясь верхом на лошади к Фурка, я достиг огромной массы льда (veni ad immensam molem glaciei), толщина которой, насколько я мог оценить, была от двух до трех воинских пик, ширина ее равнялась дальности полета стрелы из мощного лука, в длину она тянулась неопределенно далеко, и конца ее не было видно. Для тех, кто ее рассматривал, она представляла собой устрашающую картину. От массы льда отделилась одна или две глыбы размером с дом, что еще больше усиливало ужасное впечатление. Оттуда вытекала также какая-то беловатая вода (procedebat et aqua canens), увлекавшая с собой многочисленные куски льда, так что лошадь не могла перейти ее вброд, не подвергаясь опасности». (Текст немецкого издания, появившегося в 1567 г., более ясен в этом пункте: «Оттуда также вытекал ручей, смесь воды со льдом, через который я бы никогда не смог переправиться вместе с лошадью, не воспользовавшись каким-либо мостом»). И Мюнстер заканчивает: «Этот поток воды означает начало реки Роны».

Текст очаровательный... и довольно ясный: ледник, к самому подножию которого можно добраться верхом на лошади, представляет собой внушительную массу льда; передний вал ее достигает высоты в 10—15 м (швейцарская воинская пика — spiess и phalanga в немецком и латинском текстах Мюнстера — имеет практически длину от 4,60 до 5 м).

С другой стороны, ширина массы по меньшей мере 200 м, а может быть, и больше, ибо никак нельзя оценить иначе «дальность полета стрелы мощного лука» в стране Вильгельма Телля в XVI в. Этой массе предшествуют мощные сераки. Наконец, похоже на то, что немного вниз по течению, через нарождающуюся Рону был перекинут мост, без сомнения, тот самый мост, который позднее появится на гравюрах XVIII столетия.

Совершенно исключено, чтобы подобное описание соответствовало внешнему виду Ронского ледника после совсем недавнего отступания в 1940, 1950 или 1960 гг. В 1962 г. я проделал путь Себастьена Мюнстера заново, а в 1966 г. еще раз повторил его. Теперь ледниковый язык стал очень тонким, и по высоте (если не по ширине) он значительно меньше, чем указано автором XVI в. Он приютился очень высоко, среди скользких, очень обрывистых круч одного склона. Вытекающий из ледника поток, сначала почти незаметно вливающийся в горловину, выходит из нее целым рядом водопадов. Не может быть и речи о том, чтобы всадник (тем более в шестидесятилетием возрасте, как наш автор) мог приблизиться к оконечности этого ледника в его современном состоянии, чтобы он там увидел, как вытекает вода между сераками величиною с дом, а тем более чтобы он мог видеть с лошади ближайшие подходы к леднику и (с моста или с брода) выход «ронского» потока из ледника. Никакое руководство по верховой езде не предусматривает спортивные достижения такого рода, к тому же на столь покатом граните. Единственная доступная для лошади дорога вдоль левого берега — это та самая, которая ведет к отелю «Бельведер» на востоко-юго-восточной стороне ледника. Но эта дорога, идущая к тому же по новой трассе (конец XIX в.), даже при максимальном приближении ее к ледниковой массе, проходит все же довольно далеко от нее, с левой ее стороны и значительно выше ее конечной точки. Достигнув теперешнего места расположения «Бельведера», Мюнстер должен был бы сойти с лошади и проделать довольно долгий и утомительный путь, местами взбираясь на крутые скалы, чтобы спуститься к оконечности ледника и к месту зарождения Роны. Следовательно, представляя себе этот маршрут по его описанию или по топографии, мы приходим к заключению, что состояние Ронского ледника по тексту Мюнстера ни в коей мере не соответствует современному его состоянию.

Зато его можно согласовать — и это будет первая гипотеза — с состоянием этого же ледника в период между 1874 и 1920 гг., изображенного на многочисленных фотографиях и очень подробных картах, опубликованных в важной работе Меркантона[52]. К этому времени язык уже не имеет величественных размеров языка XVIII столетия и периодов, предшествовавших 50-м годам XIX в. Тем не менее, несмотря на то, что с тех пор он постоянно и медленно отступал, он остается еще гораздо более значительным, чем станет в середине XX в. Он еще покрывает весь скалистый ригель, который в наши дни почти полностью обнажился. Он спускается до подножия этого ригеля, до начала небольшой долины Глеч (самое начало долины Роны), не распространяясь, однако, по ней в виде ледяного pecten или гигантской «опрокинутой раковины Сен-Жака», как до 1850 г.

Концевой вал 1890—1920 гг. сохраняет размеры, которые вполне могут соответствовать размерам, указанным Мюнстером (высота — 10 м, ширина более 200 м)[53]. И этот фронт, как истоки и начальное течение Роны, гораздо более доступен, чем в I960 г., во всяком случае никакие крутые скалистые подъемы не создают непреодолимых препятствий для приближения всадника.

Наконец, вторая приемлемая гипотеза[54]. Относящееся к 1546 г. описание Мюнстера может служить указанием на то, что ледник находится в состоянии наступания, более четко выраженного, чем в 1890—1920 гг.; речь тогда просто шла бы об уже осуществившемся в 1546 г. достижении «нового состояния» Ронского ледника, то есть о леднике в том виде, в каком он фигурирует на всех изображениях начиная с 1700 г. (первые известные гравюры) вплоть до «дагерротипов» 1848—1850 гг. и даже 1870 г. В эти годы Ронский ледник ясно представлен в виде «огромной массы», до которой вполне может дойти лошадь[55], о чем говорил Мюнстер в 1546 г. Его конец имеет ширину более 200 м [262]. Фронту его часто предшествуют огромные сераки и совсем рядом, немного ниже по течению, расположен маленький мост. Свою величественную форму и распространение в долину в виде pecten (как говорил Меркантон) Ронский ледник сохраняет на протяжении полутора столетий (1700—1850). В обширной иконографии этой эпохи мы никогда не увидим иных изображений; и так это, наверное, и было с XVII в. и до века максимума альпийских ледников. Возможно, что его и наблюдал Мюнстер в 1546 г. в таком уже оформившемся виде или же (принимая первую гипотезу, также в какой-то степени вероятную) в промежуточном состоянии — ледник более мощный, чем сегодня (1930—1960), но менее крупный, чем в эпоху 1590—1850 гг. Это «промежуточный формат», который Ронский ледник снова примет в период времени, также промежуточный, 1890—1920 гг. Если придерживаться этой первой гипотезы, то между 1546 и 1890—1920 гг. имеется лишь одно (но значительное) различие: в 1890—1920 гг. этот «промежуточный формат» образуется после максимального наступания (1818—1850 гг.) и предшествует новому отступанию, которое будет еще более четко выраженным (1930—1960 гг.). В 1546 г. все обстоит наоборот: «промежуточный формат» предшествовал длительной фазе максимального наступания, о которой затем, с 1570—1590 гг., имеются надежные свидетельства. В этом много симметрии, но с другой тенденцией: в 1890—1920 гг. налицо фаза длительного отступания, для 1546 г. следует, очевидно, взять обратную схему; и если судить по последовавшим затем событиям, то похоже, что тенденция принимает обратное направление, то есть происходит длительное наступание.

Какую же из двух гипотез следует принимать? Во всяком случае, одно можно сказать с уверенностью: уже в 1546 г. Ронский ледник определенно был более мощным, чем в 1930—1966 гг. Не слишком велико отличие — во времени (пятьдесят лет) и в пространстве — от максимальных позиций, которые ледник займет в самом конце XVI в. Данные последующих десятилетий, относящихся ко второй половине XVI в., не противоречат подобной точке зрения.

Сначала о 1570 г. Блестящий ученый и гляциолог Хейм [172, стр. 500…; 44, стр. 233] напомнил, ссылаясь на работы Рейзсахера, Симони и Позепни, странную историю о средневековых золотых копях в Высоких Татрах, об отверстиях шахт, загроможденных льдом во второй половине XVI столетия. На одной из этих разработок, открытых в середине XV в. (Bartholomei — Erbstollen am Rauriser Goldberg), в 1570 г. колодцы шахт были погребены под 20-метровым слоем льда и эксплуатация их прекращена. В XVIII столетии (по цифрам и источникам Хейма, которые следовало бы критически пересмотреть) толщина льда на той же территории, по слухам, составляет уже 100 м. В 1875 г. толщина еще равна 40 м. В 80-х годах XIX в., как следствие отступания ледников, некоторые шахты открываются снова.

И опять 1570 г. В Исландии карты Гудбрандура Торклакссона (карты ледника Глама и карты Хофсйёкудля)[56], как и карты 1840 г., указывают на огромные и более протяженные (на несколько километров), чем в XX столетии, ледники [41, стр. 516—517; 358, стр. 15—16].

Но покинем Исландию и Восточные Альпы. Перелистаем, что еще почти не делали, архивы бедного церковного прихода Шамони за XVI в. Они полны совершенно понятными (но малоизученными) жалобами на суровость климата и нищету жителей: «Это бедная страна с бесплодными горами, где льды и морозы держатся все время... Солнца не бывает на протяжении полугода... Хлеб собирается при снеге... Зерно такое влажное, что его приходится прогревать в печи, иначе животные не хотят есть хлеб, сделанный из этого зерна... Местечко расположено в холодных и необитаемых горах и не имеет никаких удобств для работы поверенных и стряпчих... Здесь насчитывается много бедняков, совсем грубых и невежественных... столь бедных, что в Шамони и Валлорсин нет никаких часов для наблюдения и узнавания времени суток... Ни один чужеземец не хочет здесь жить, а льды и морозы здесь обычны со времени сотворения мира[57]». Жители также жалуются на очень сильные лавины 1559—1562 гг., разрушившие горные хижины[58]. Лавины, если верить Поджи [297], свидетельствуют о сильных снегопадах и довольно низких температурах.

Характерный факт: с 1530 по 1575 г. жители Шамони жалуются на соседство ледников (распространяющих холод вокруг себя), но не на опустошения, причиняемые ледниковыми фронтами[59]. Значит, продвижение ледников, если (чисто гипотетически) уже и началось, не казалось еще очень опасным для обитателей и для их земель.

Один из этих неизданных текстов 1575—1576 гг. дает интересное топографическое уточнение: во время одного судебного процесса по взиманию десятины какой-то хлебопашец из Сен-Жерве, часто приезжавший в Шамони для покупки там сыра, был вызван в суд жителями этого прихода, просившими его свидетельствовать в их пользу. И он охотно заявил, что «Шамони — место, покрытое ледниками... поля там часто оказываются пустыми, так как зерно уносит ветер в леса и на ледники, что свидетель и наблюдал на протяжении нескольких лет[60]».

Значит, ледники были мощными, если они подходили совсем близко к засеянной пашне (чего нет сегодня; взять хотя бы современное положение ледника Мер-де-Гляс, столь удаленного и, кроме того, отделенного скалами от возделанных или пригодных для возделывания земель).

Рис. 13. Маршрут Бернара Комбе (1580 г.).

При посещении верховьев долины реки Арв, выше Шамони, Бернар Комбе сначала проходит Фрассеран (1), затем Монриу (Монрок) (2), Плане (3), оттуда направляется в Трелешан (4) и наконец сворачивает на юго-запад и возвращается в прнорство. (По карте в 1:50 000 Нац. геогр. ин-та, 1963 г., л. XXXVI-30).

Могут сказать, и не без основания, что этот текст еще далеко не ясен. Допустим. Но обследование, проведенное спустя четыре года «архидиаконом из Тарантеза» Бернаром Комбе и также связанное со взиманием десятины, дает важную дополнительную согласующуюся с предыдущей информацию. Чтобы полностью оценить этот текст, необходимо сначала подробно его процитировать.

В 1580 г. Комбе, прибывший из Серво, поднимается в долину Шамони с юго-запада. Он останавливается сначала в приорстве (в настоящее время — пригород Шамони), а затем, как он пишет: «мы продолжили наш осмотр, поднявшись до крайней точки земли, подлежавшей десятинному налогу, вверх над Тин (вверх по течению Тин); мы увидели поселения, носящие названия Фрассеран, Монтриу (Монрок) и Ле-Плане; отсюда, по существу, вернувшись назад, нам следовало бы подниматься на север, в ущелье, где расположена местность, в простонародье называемая Трелешан... затем мы возвратились в дом Эмона» (Эмон — старшина общины Шамони, принимавший Комбе).

После этого отчета о своей поездке Комбе дает более общее описание долины Шамони. «Эта долина, — пишет он, — расположена среди гор; и справа, если смотреть с юга, вершины этих гор представляют собой сверкающие ледники. Эти ледники распространяются и вдоль различных складок местности, врезанных в горы. По крайней мере в трех местах они опускаются почти вплоть до упомянутой равнины (Арв) (et descendunt fere usque ad dictam planitiem, tribus saltern in locis). Одно ясно: эти складки, которые люди называют моренами (ruinas)[61], иногда были причиной неизбежных наводнений[62] как в зонах, через которые воды должны были спускаться, так и в середине долины, где благодаря им усиливался поток, который, как говорят, берет свое начало в альпийских лугах Тура (qui ab Alpibus de Tour dictus est incipere) и превращается затем в довольно значительную реку (Арв)».

Этот текст стал предметом комментариев двух направлений. Школа Шарля Рабо [305][63] отдавала предпочтение ограничительной интерпретации. Как мы прочли, Бернар Комбе видит с равнины и из долины Арва всего лишь три ледника, «опускающиеся почти до равнины». Следовательно, логично замечает Рабо, ситуация в 1580 г. была та же, что и в 1900—1910 гг. Действительно, в начале XX в., в конце длительного периода отступания, продолжавшегося с 1860 г., лишь три значительных ледниковых фронта находились близко к долине, или «равнине», Шамони и были видны из ее глубины. Это Боссон, Аржантьер и Тур. Что же касается ледника Буа (Мер-де-Гляс), некогда прилегавшего к поселку Буа и подходившего совсем близко к равнине, так что он был виден с нее, то за период с 1860 по 1900 г. он отступил настолько, что с конца XIX в. перестал «спускаться почти до равнины» и даже просто-напросто быть видимым оттуда. Следовательно, говорит Рабо, в 1580 г. в Шамони продолжается еще (до наступания 1600 г.) слабое оледенение; та же ситуация повторится в 1900—1910 гг. (после наступлений 1818 и 1850 гг.).

Однако ряд специалистов и среди них такие компетентные, как Мужен и Рауль Бланшар [266в; 30], не придерживались интерпретации Рабо. По мнению этих двух авторов, ледник Тур явно слишком удален от «равнины», в сущности говоря, и от жизненных центров долины Шамони, чтобы Комбе мог принять его во внимание в своем перечислении. Следовательно, три ледника, «спускающиеся почти до равнины», это Аржантьер, Боссон и Мер-де-Гляс. В 1580 г. Мер-де-Гляс еще не скрылся за массой угрюмых скал Мотте, как это произойдет в XX столетии. Как раз наоборот — в 1580 г. он, как и в 1730—1860 гг., на протяжении всего периода, отраженного в старинной иконографии, занимал большую площадь совсем близко от поселка Буа и поэтому был хорошо виден из долины Арва, почти до которой он опустился «descendens fere usque ad planitiem». Следовательно, во времена Генриха III он был уже весьма развит.

По-видимому, именно эта версия — версия Мужена—Бланшара является лучшей. Ибо если перечитать (я это сделал) оригинал рукописи Комбе (ADHS, 10 G 287), то будет видно, что как маршруты этого архидиакона, так и выражения, которые он употребляет, указывают на полную его неосведомленность о существовании «четвертого ледника» — ледника Тур.

Бернар Комбе не поднялся до конца долины Арв; он не дошел до крайних поселений этой долины — до поселка Тур, откуда виден ледник того же наименования. Комбе поднялся лишь до Монрока, затем свернул с дороги по направлению к Трелешану и потом вновь спустился вниз по течению. С этих крайних точек пути оконечность ледника Тур и верхнее течение Арва практически были не видны, в чем я имел возможность убедиться, неоднократно повторив маршрут архидиакона.

Комбе не видел маленькой местности Тур. Практически он даже не знал о ней. В совершенно неопределенных выражениях, по слухам, он просто сообщает об Арве, который, говорят, берет свое начало в альпийских лугах Тура (qui ab Alpibus de Tour dictus est incipere).

Следовательно, Мужен и Бланшар, не знавшие некоторых из этих уточнений (извлеченных мною из текста рукописи) и полагавшиеся на свою интуицию, по всей вероятности, были правы. Комбе не видел, не распознал среди «трех ледников, спускающихся почти до равнины», ледника Тур, так как он не дошел до деревни и до плеча трога того же наименования, откуда эта ледниковая масса хорошо видна. Но в числе «трех ледников» он увидел во всем великолепии Мер-де-Гляс — ледник, близкий к равнине и видимый из поселений. Он будет виден и в течение всего времени мощного развития альпийского оледнения (XVII, XVIII и первая половина XIX в.). Следовательно, наступание ледников определенно началось в 1570—1580 гг.

Спустя четыре года, в 1584 г., появился первый текст о «леднике в гроте» (glacière de grotte) — явлении, которым заинтересовались специалисты по карсту [74]. Бенинь Пуассено посетил Фруадьер-де-Шо (Юра) — этот ледник в гроте в 1584 г., а затем в 1586 г. описал свое посещение и опубликовал описание в «Новых трагических историях»[64].

24 июня 1584 г. в Безансоне, распивая охлажденное кусочками льда вино, Пуассено узнает об естественном холодильнике, поставляющем эти льдинки, о Фруадьер-де-Шо. «Загоревшись желанием увидеть место, наполненное льдом в разгар лета», Пауссено с проводником направляется 2 июля 1584 г. через лес «по извилистой дороге» к обширному входу в грот, столь устрашающий, «что ему вспомнилась яма святого Патриса, которая, говорят, находится в Гибернии». Объятый страхом, но тем не менее мужественно, со шпагой в руке, он спускается на дно этого глубокого грота, «который представился нам большим залом, покрытым внизу льдом; прозрачная вода, более холодная, чем воды горы Аркадия Нонакрис, струилась многочисленными маленькими ручейками, образовывавшими небольшие водоемчики с исключительно чистой водой, из которых я умылся и жадно напился...». Пуассено добавляет: «Ни разу я не мог поднять глаза вверх без того, чтобы не содрогнуться всем телом от ужаса — волосы на голове вставали дыбом при виде на самом верху грота огромных кусков льда, наименьшего из которых, если бы он упал на меня, было бы достаточно для того, чтобы размозжить мне череп и превратить меня в лепешку. И я был похож, таким образом, на преступника, которого, как говорят, наказывают в аду непрерывным страхом, повесив над ним огромный камень, который может внезапно обрушиться».

Рис. 14. Боссон, Мер-де-Гляс, Аржантьер.

Descendunt fere usque ad planitiem tribus saltern in locis (они (ледники) спускаются почти до равнины, по крайней мере в трех местах). Ничто так хорошо не иллюстрирует это высказывание Бернара Комбе (1580 г.), как эта гравюра [379]. На гравюре виден (в порядке следования) вздыбленный сераками ледник Боссон, затем Мер-де-Гляс, выступающий за Кот-дю-Пиже, и массивный ледник Аржантьер. Сегодня, если смотреть иа эту панораму, конец Мер-де-Гляс не виден. Будут видны только ледники Боссои и Аржантьер, «спускающиеся почти до равнины».

Итак, земля, полностью покрытая льдом, многочисленные маленькие ручейки талой воды, огромные ледяные сталактиты на всей поверхности потолка — такова картина весьма точно описанного грота Фруадьер-де-Шо в Юрских горах в июле 1584 г.

Долго ли наблюдалась эта картина в XVI столетии? Вполне возможно, что долго: с давних времен дворяне Безансона, чтобы охладить свои вина, приказывали привозить ночью лед из Фруадьер и хранили его в погребах. Во все годы в соответствии со старым обычаем жители Шо «были обязаны преподносить собору святого Иоанна в Безансоне добрую порцию льда (из Фруадьер)... и они привозили его в город ночью, на лошадях, опасаясь, что днем он может растаять».

Такой вид подземного ледника сохраняется еще очень долго. В 1686 г. аббат Буазо в «Journal des savants» пишет, что «эта пещера (Фруадьер) за один очень жаркий день создает больше льда, чем можно убрать за восемь дней». Еще в конце XIX столетия сообщается как о нормальном и обычном явлении о слое льда толщиной 1,2 м, над которым возвышаются массивные ледяные колонны. И это вопреки наводнениям, время от времени вызывающим таяние льда, и несмотря на интенсивную промышленную эксплуатацию (в 1901 г. из Фруадьер, говорят, извлекли 192 т льда).

В наши дни все изменилось: после наводнений 1910 г. лед во Фруадьер никогда больше полностью не восстанавливался. Условия равновесия, которые поддерживали и обновляли жизнь маленького подземного ледника на Юре, перестали существовать. Или же они ухудшились, как на больших ледниках на поверхности земли в близлежащих Альпах. Когда я посетил Фруадьер летом 1963 г., то вместо удивительного зрелища, описанного Пуассено, нашел лишь несколько разбросанных пластинок льда толщиной местами до 20 см и, как явное следствие, — очень мало потоков талой воды и ни одного сталактита на потолке. Туристы, посещающие грот в разгар лета, уже не рискуют тем, что их головы может размозжить глыба льда. Не свидетельствует ли исчезновение сталактитов, расположенных столь высоко (никакая горная кирка ни при каких обстоятельствах не могла их достать), о неуловимом изменении естественных условий?

Таким образом, этот ледник в гроте, практически исчезнувший сегодня, свидетельствует, как и его гигантские собратья с Роны и истоков Арва, о том, что начиная с 80-х годов XVI в. ледники развивались определенно более интенсивно, чем отступали

В конце XVI столетия (последнее десятилетие) проблемы становятся ясными, а данные сразу многочисленными, точными и существенными.

1588 г. (первое указание): ледник Гриндельвальда «глубоко вспахивает свою конечную морену» (strekt der Gletscher d'Nasâ i Bodâ und drückt â Hübel mit âmâ Ghalt weg)[65].

1589 г.: ледник Аллален спускается настолько низко, что преграждает долину Зааса, в результате образуется озеро Маттмаркзее; 8 сентября преграда рушится, воды озера внезапно изливаются и опустошают всю нижележащую местность[66].

25 июня 1595 г.: ледник Джиетро в Пеннинских Альпах обрушивается в тальвег Дранса, от которого в настоящее время он очень удален. Такой же обвал произошел при точно таких же условиях во время наступания ледников в 1817—1818 гг.[67]

1594—1598 гг.: начиная с этих лет на «итальянском» склоне Альп появляются интересные новости. Так, ледник Рюитор в бассейне долины Тюиль достигает стадии максимального наступания выдвигаясь почти на километр дальше современного положения фронта. Ледник запруживает озеро того же названия (в настоящее время незапруженное и почти высохшее), где в результате накапливаются огромные массы воды. Летом в этой запруде открывается подледный канал и через него в долины низвергаются огромные потоки, уносящие 3 или 4 млн. куб. м воды и смывающие все на своем пути.

Такого рода явления, столь часто отмечавшиеся в районе ледника Рюитор в XVII и XVIII вв. (вот уже сто лет как современное отступание ледников положило им конец), впервые были зафиксированы в 1594 г.[68] В 1595 г. — новое низвержение рюиторских вод, исключительно бурное и разрушительное. И еще в 1596 г. и 15 июля 1597 г. и более слабое в августе 1598 г. Население и власти Тюиля и Аосты были встревожены этими разрушительными водяными «смерчами», обрушивавшимися на их долины. На помощь были призваны специалисты по общественным работам: Симон Тюбингер и Джакомо Сольдати. Они предлагают за десять тысяч дукатов удалить избыток воды из озера с помощью туннеля, пробитого в скале, или же заткнуть отверстие опасного подледного канала камнями и деревом, которые нужно укрепить между движущимся льдом и скалой (!). Их проекты были рассмотрены, и между октябрем 1596 г. и январем 1597 г. были пущены в продажу с аукциона. И, как видно, без всякого результата.

В 1599—1600 гг. кривая развития ледников достигла своей вершины для всего района Альп. Этот исторический максимум Рихтер установил с 1891 г., пользуясь только документами из Гриндельвальда и Отцталя. И его открытие было подтверждено и обобщено двадцать лет спустя, при первом издании старинных архивов долины Шамони.

В самом деле, в Шамони ледники перешли в наступление начиная с 1600 г., как об этом свидетельствует один текст Контрольной палаты Савойи: «Начиная с податной реформы (это значит с 1600 г.; податная реформа в Савойе была введена в действие указом от 1 мая 1600 г.) ледники, река Арв и другие потоки опустошили сто девяносто пять моргов[69] земли в различных местах указанного прихода (Шамони) и, в частности, девяносто моргов опустошили и двенадцать домов разрушили в деревне Шателяр, от земель которой осталась лишь двенадцатая часть. Деревня Буа стала необитаемой из-за ледников. В деревнях Ла Розьер и Аржантьер семь домов завалило вышеуказанными ледниками, причем производимые ими опустошения продолжаются и с каждым днем усиливаются... два других дома разрушены в Бонвиле... по причине указанных разрушений размеры подати значительно уменьшены»[70].

Рис. 15. Ледник Рюитор.

Этот упрощенный эскиз зоны ледника Рюитор скопирован с топографической схемы района Рюитор, которую можно найти в [323]. На эскизе видно, что в 1820 г. ледник покрывал то место, где теперь течет поток из озера Рюитор, я что, таким образом, лед перегораживал воды этого озера.

Текст сам по себе наводит на некоторые размышления: по точности топографии — пострадавшие местности в настоящее время располагаются более чем в километре от фронтов ледников; по хронологическим указаниям — наступление ледников, начавшееся с 1600 г., было катастрофическим; по тщательности описания деталей — ледник вызывает не только наводнение, падение сераков, но он заваливает моренами или массой льда, «которая с каждым днем увеличивается», семь домов. Дата постройки этих домов неизвестна, но можно предположить вместе с гляциологами, комментировавшими эти тексты, что строители, основываясь на традиции по крайней мере вековой давности, считали эти дома находящимися вне опасности.

Другие тексты о Шамони, опубликованные и неопубликованные, которые я обнаружил в архивах общины или в приорстве, дополняют и уточняют это первое свидетельство. И эти тексты также представляют интерес, притом тройной. Они, прежде всего, подчеркивают особенно сильное действие ледников; освещают топографию языков и, наконец, подтверждают хронологию наступания ледников.

Особое действие ледников. В исследовании 1610 г.[71] свидетели совершенно отчетливо отличают его от других стихийных явлений, гораздо менее разрушительных, связанных с потоками, рекой Арв и обвалами или лавинами. Так, земледелец Никола Море из Серво, допрошенный в апреле 1610 г. в качестве беспристрастного свидетеля комиссаром Контрольной палаты Савойи Франсуа Бертье по поводу «ледяного обвала», сказал, что «потоки повредили семнадцать моргов земли после податной реформы (с 1600 г.)... Арв повредила восемь моргов... сами ледники нанесли вред двумстам четырем с половиной моргам со времени реформы...» А земледелец Жерве Виан из Сен-Жерве, пятидесяти шести лет от роду, удостоверяет эти цифры и не без основания констатирует, что «именно ледники причинили наиболее крупные и серьезные беды» (необходимо отметить, что при многочисленных расследованиях, проведенных в XVI столетии в Шамони, свидетели никогда не отмечали опустошений такого рода)[72].

Топография оконечностей языков. По этому вопросу предоставим слово Никола де Крану, выборному комиссару контрольной палаты, следователю в Шамони, о жалобах жителей в 1610 г. Воскрешая в памяти «деяния» ледника (вероятно, имевшие место в 1600—1601 гг.), он пишет: «Мы осмотрели разрушения, произведенные ледниками и рекой Арв в нескольких местах на землях Шамони, а также ледник, носящий название Буа (Мер-де-Гляс), который внушает ужас тем, кто смотрит на него, и который опустошил добрую часть земли и все селение Шателяр и совершенно снес другой поселок, называемый Бонненюи»[73].

Где же, стало быть, были расположены эти два поселения, уничтоженные ледником Мер-де-Гляс, — Шателяр и Бонненюи (или Бонанэ, как говорят местные жители)? Топонимия, сохранившая их названия для некоторых участков земли, устные предания, собранные Шарлем Рабо в 1920 г. [304] и мною в 1960 г., дают возможность сопоставить данные современного межевания с данными, содержащимися на старой карте (это кадастр 1730 г., в котором указано местонахождение одной часовни в Шателяре, расположенной вблизи Тин). Шателяр, развалины которого еще были видны в 1920 г., располагался приблизительно на полпути между селениями Тин и Буа (см. рис. 16).

Что касается поселения Бонанэ, то оно находилось непосредственно к северу от Кот-дю-Пиже.

Рис. 16. Мер-де-Гляс и его история.

На карту, взятую нз [238б], я нанес: 1 — конечные границы Мер-де-Гляс в 1958 г.; 2 — положение максимальной морены в XVII в. (вероятно, 1641—1644 гг.) по [238] н [266в]; 3 — приблизительное положение Шателяра [304]. Все сравниваемые письменные источники указывают, что Шателяр должен был находиться между Буа н Тин. Я считаю, что (по текстам и по указаниям Кутте) Шателяр должен был располагаться на несколько сотен метров дальше на юго-восток; 4 — приблизительное положение Бонане по [304], Б — современное местоположение «леса Бонане» (кадастровая ведомость 1945 г.); 5 — Кот-дю-Пиже.

Расположение двух савойских покинутых селений подтверждает то, на что указывали некоторые старинные картины и гравюры и особенно «раскрашенная гравюра, изображающая Мер-де-Гляс, рисованная с натуры Жалабером и гравированная Гейслером» (1777)[74]. Она подтверждает выводы, к которым пришли Рабо, Кинзл и еще ранее Соссюр [304; 202; 238б, стр. 726], изучая положение наиболее продвинутых морен (рис. 16). То есть, что Мер-де-Гляс, в XVII и XVIII вв. распространившись как предгорный ледник, «перепрыгивает» через небольшие возвышенности, обычно защищающие жилища в Буа и Тин; преодолевает Кот-дю-Пиже и нависает всей массой над склонами, спускающимися по направлению к Арв и к Тин. Это именно то крайнее положение, которого действительно достигает ледник Буа между 1600 и 1610 гг. Возвышаясь в то время (после последнего штурма) над северо-восточным выступающим краем Кот-дю-Пиже, ледник, по выражению, употребляемому Никола де Краном, мог унести Бонанэ, расположенный на самом выдающемся участке; от него на сегодняшний день не осталось и следа, если не считать «небольшого кусочка леса, ограниченного с юга древней мореной»[75], и этот же самый ледник нависает над Шателяром и опустошает его, тот Шателяр, над которым он «возвышается всей своей сокрушительной массой» и который он «превращает в руины» обвалами сераков и потоками воды, низвергающимися из его оконечности. Об этой длительной угрозе ледника Мер-де-Гляс поселениям Тин— Шателяр свидетельствует один превосходный неизданный текст. В 1616 г., через десять или пятнадцать лет после первой катастрофы в Шателяре, объективный свидетель Никола де Кран проезжает мимо руин этого поселка, где еще живут несколько несчастных, которым угрожает нависающая над их домом масса ледника. «Проезжали мимо поселения Шателяр, где еще есть около шести необитаемых жилищ и, кроме того, два дома, в которых живут бедные женщины и дети, хотя эти жилища и принадлежат другим хозяевам. Выше, прилегая к поселению, расположен большой и страшный ледник огромной и неисчислимой мощности, от которого нельзя ожидать ничего, кроме уничтожения домов и земель, еще оставшихся там».[76]

Такая угроза нависшего ледника оказывается не напрасной. Однажды, неизвестно точно когда именно, между 1643[77] и 1700 гг., из Шателяра эвакуируются последние жители, и о нем больше нигде не говорится.

Итак, топографические уточнения: в 1626 г. ледник Буа «прилегает» к руинам Шателяра, выдаваясь на 1 км вперед по сравнению с его оконечностью в настоящее время (1960 г.). То же самое можно сказать и о леднике Аржантьер, который в начале XVIII столетия прилегает к селению Аржантьер и к деревне Ла Розьер. В настоящее время их отделяют ото льда большие леса и расстояние по меньшей мере 1100 м. «В деревнях Ла Розьер и Аржантье семь домов завалены вышеназванными ледниками, причем опустошение продолжается и с каждым днем усиливается...», — сообщает текст уже 1605 г. по поводу разрушений 1600—1605 гг. В 1610 г. следователь Бертье говорит о леднике, «именуемом Ларжантьер или Ла Розьер»[78]. Название ледника Ла Розьер на сегодняшний день не употребляется, оно могло иметь смысл лишь в случае очень близкого расположения ледника Аржантьер к селению Ла Розьер.

Очевидная близость, катастрофическая для Ла Розьер. Катастрофа произошла 22 июня 1610 г. во время нового обвала ледника. «После обследования, произведенного Бертье-старшим в апреле 1610 г., 22 июня 1610 г. вследствие выхода из границ ледника Ла Розьер было совершенно разрушено восемь домов и опустошено сорок пять моргов земли».[79]

Эта катастрофа 1610 г. к тому же, как показывают свидетели, явно отличается от катастрофы в начале XVII столетия (имевшей место около 1600 г.). В самом деле, в 1616 г. свидетель Никола Гранжан подчеркивает, что «ледник Ла Розьер совершенно завалил 8 домов, 5 хлебных амбаров», и недвусмысленно различает «опустошения, произошедшие от пятнадцати до двадцати лет назад» (то есть около 1596—1601 гг.), от разрушений, которые имели место «от шести до семи лет назад» (значит, в 1609— 1610 гг.)[80].

Через три года, в 1613 или 1614 г., «вышедший из берегов» Арв, вздувшийся в результате таяния огромных ледников, довершает разрушение селения Бонвиль[81], уже и так сильно пострадавшего в 1600—1605 и в 1610 гг. На самом деле река Арв меняет русло и сметает деревянные дома этого маленького, отдаленного местечка. Устные предания (которые, разумеется, следует собирать с осторожностью), по-видимому, хорошо подтверждают эти указания текстов. По сообщениям Куте и проводника Раванеля (1960—1961 гг.), Бонвиль находился около Арва, между Тин и Аржантьер или, точнее, между современными поселками Грассоне и Шозале (см. рис. 25).

Наконец в 1616 г. Никола де Кран, срочно прибывший для расследования жалоб жителей деревни, дает весьма важное уточнение топографии ледника Аржантьер: он широко распространился по предгорью, выдавшись вперед более чем на четверть лье по сравнению с современными позициями (XX в), и прилегает южной стороной своей фронтальной массы к поселку Ла Розьер. Все тексты из досье Крана (1616 г.) согласуются: «Ла Розьер, над которым располагается большой и суровый ледник, приносящий множество огромных камней, покрывающих и уничтожающих значительные площади земли…»[82].

«Ла Розьер, который всегда находится в большой опасности...»[83].

«Большой ледник Ла Розьер пять или шесть лет тому назад время от времени прорывался и низвергался, принося разрушения... невозможно получить какие бы то ни было доходы от мест, на которые он распространяется... свидетель (Мишель Фор из Ла Розьер) потерял дом и амбар, целиком затопленные, и он, как и другие, понесшие такой же урон, не мог противостоять вышеназванному леднику».

И наконец, решающий текст, совершенно ясно дающий топографию южной части фронта ледника Аржантьер в 1600—1616 гг.[84]: «Вследствие бурного натиска огромного и страшного ледника, нависшего сверху и прилегающего совсем близко к нескольким уцелевшим домам в задней части деревни Рузье, уничтожены 43 морга (земли), на которых не осталось ничего, кроме камней и нескольких небольших, малоценных деревьев, и это сверх восьми домов, семи амбаров, пяти небольших риг, которые полностью разрушены и потеряны». Значит, в 1616 г., спустя несколько лет после бедствий, которые причинил ледник Аржантьер деревне Ла Розьер в 1600 и 1610 гг., он все еще «прилегает» («прилегающего совсем близко») к домам этой несчастной деревни, частично уже разрушенной.

В 1616 г. ледник Аржантьер имеет как бы раздвоенную форму (но более подчеркнутую, и он дальше выдвинут вперед), которую он еще будет иметь на одной гравюре 1830 г. [226б]. Одна часть его массы опускается к деревне Аржантьер, другая — к Ла Розьер. Посредине пробивается подледный поток — Арвейрон, или Арберон. Таким образом, прекрасно объясняется выражение, повторяемое всеми свидетелями 1616 г.[85], которое так заинтриговало Кинзла: «Река Арвейрон, спускающаяся с вершины горы, между двумя большими ледниками[86]».

Другое достоинство текста 1616 г.: он превосходно передает особенности современной конфигурации территории Ла Розьер: древняя морена, образованная обломками «огромных камней»[87], действительно ограничивает нынешний поселок с севера; она увенчана елями более чем столетнего возраста, она отмечает границу распространения ледника Аржантьер на юг в прошлом. Каменистая дорога, идущая с северо-запада, теряется и исчезает в этих моренных обломках (см. рис. 17), явным образом ее преграждающих. По местному преданию, которое мне поведал Луи Раванель, это старинная дорога из Шозале в Ла Розьер. Начиная с обрывистого края на юге и до конца на востоке, а точнее, до соединения с мореной, эта дорога окаймлена отчетливо видимыми четырехугольными цоколями, наполовину скрытыми в морене. Это остатки зернохранилищ, некогда разрушенных ледником (местное предание, проверенное сопоставлением с текстами 1616 г. и с топографией).

Эти руины, где сейчас мирно растет лес, представляют собой, весьма вероятно, следы катастроф 1600—1610 гг. Данные текстов из досье Крана подтверждают: ледник Аржантьер, имея максимальные для нового времени размеры (1596—1616 гг.), приближался вплотную не только к селению Аржантьер, но и к Ла Розьер (несколько южнее).

Итак, фронты Мер-де-Гляс на Кот-дю-Пиже и ледника Аржантьер, постоянно примыкавшего к Ла Розьер, в первые десятилетия XVII в. находились на добрый километр дальше, чем современные фронты. Такое значительное и длительное развитие ледников объясняет разрушения и катастрофические наводнения[88], которые за шестнадцать лет полностью опустошили три средневековых селения (Шателяр, Бонненюи, Бонвиль) и от которых сильно пострадало четвертое (Ла Розьер).

Рис. 17. Эта схема для района Аржантьер—Ла Розьер взята с топографической карты (л. Шамони, №5—6), составленной в 1949 г. Я добавил на ней пометки по указанию проводника по Шамони Луи Раванеля, семья которого давно проживает в Ла Розьер. 1 — конец и обрыв старинной дороги нз Шозале в Ла Розьер, а также развалины зернохранилищ, поглощенные мореной ледника Аржантьер (1600—1620 гг.); 2 — старинная дорога из Шозале в Ла Розьер; 3— современная дорога из Шозале в Ла Розьер.

Во всем этом, нам скажут, есть один «большой пробел» — это ледник Боссон. Был ли ледник также сильно развит в 1600—1610 гг.? Возможно. Во время расследования 1616 г. шестидесятипятилетний Никола Гранжан свидетельствует:

«... Вот уже около сорока лет, как он посещает указанный приход и долину Шамони, где он видел и отмечал, что из-за неудержимого натиска потоков[89], ледников и рек долина Шамони время от времени терпела большие убытки... он отметил как наиболее сильные те повреждения, которые имели место от шести до семи лет назад, и в первую очередь те опустошения, которые произвели река Арв и множество потоков и тающих ледников на пространстве от деревни Фулье (Ле-Фуйи, община Хуш) до приорства».

Текст недвусмысленный[90]. Единственный ледник, близкий к равнине между Ле-Хуш и приорством (ныне пригород Шамони) — это ледник Боссон. В 1610 г. он описывается как наиболее опасный и вредный из всех ледников, и весьма вероятно, что с тех пор он продолжал энергично наступать, как это было снова в 1640—1645 гг.

Шамонийские архивы интересны также и с другой стороны. Они устанавливают важные моменты в хронологии ледников, и прежде всего подробности самого явления. Разумеется, ни один текст не сообщает точную дату первой катастрофы в Шамони (которая произошла около 1600 г.). Но расследование[91], проведенное Контрольной палатой (1605 г.), устанавливает ее возможные пределы (1600 г., дата податной реформы и 1605 г., дата самого обследования). А свидетельские показания Никола Гранжана относят это событие к периоду между 1596 и 1601 гг. Путем рассмотрения этой хронологической «вилки» можно, следовательно, прийти к заключению, что первый катастрофический максимум имел место в 1600 или в 1601 г. Как можно увидеть далее, это точно совпадает с относящимися к тому же времени максимумами катастроф в Гриндельвальде и Фернагте.

С другой стороны, по архивам можно установить хронологию длительных периодов, ибо Ла Розьер, Боннюи—Бонанэ и Шателяр — очень древние поселения. Разрушение их ледником указывает, что он достиг состояния максимального наступания, равного которому не было в предшествующих столетиях.

Более точно, на основании этих разрушительных событий можно сделать по крайней мере два предположения, а именно:

1. В момент, когда названные населенные пункты были основаны, ледниковые фронты располагались сравнительно далеко от них и не угрожали им.

2. В следующую эпоху, промежуточную между основанием этих трех селений и разрушением их, ледники, несомненно, могли несколько раз подходить довольно близко к ним, но определенно не достигали масштабов наступания 1600—1610 гг., настолько значительного, что поселения были сметены с лица земли.

Само собой разумеется, что в данном случае речь идет лишь о предположениях. Однако эти теоретические предположения могут привести к конкретной хронологии: ибо нет недостатка в документах, большей частью не опубликованных, в которых описывается жизнь и история этих деревень вплоть до смертоносного вторжения ледников, когда селения были уничтожены.

Сперва о Шателяре. Это место с испорченным латинским названием вызывает представление об укрепленном пункте, охранявшем ущелье Тин. Возможно, что оно упоминается еще с 1289 г., и совершенно определенно — с 1384 г. Действительно, с 1384 по 1640 г. счета приорства Шамони, довольно хорошо сохранившиеся, содержат упоминания о десятинном налоге (рожью или деньгами), уплачиваемом тремя соседствующими друг с другом селениями: Шателяр, Буа и Пра. Десятина, получаемая с Шателяра, обычно самая большая из трех. В 1458, 1467 и 1521 гг. в текстах упоминаются имена арендаторов земли в Шателяре (например, Жана Одрана и четырех Роденов) и подтверждается положение местечка под склоном Буа (иначе говоря, под склонами Роше-де-Кот или Кот-дю-Пиже). В 1521—1522 гг. в Шателяре взимается десятина с конопли. В 1523 г. учитываются поля, обрабатываемые за деревней, и, возможно, пользование мельницей. В 1528, 1530, 1540, 1544, 1549, 1554, 1561 гг. и т.д. весьма успешно осуществляются земельные сделки между местными жителями — Годёнами, Лешья, Симонами, Каша и т. д. В 1559 г. жители Шамони отказались платить каноникам Салланша обложение в одно бише[92] ржи, причем должниками числились многие главы семейств. В Шателяре, Ла Розьере и Бонвиле — трех населенных пунктах, которые будут через полстолетия разрушены, в 1551 г. насчитывалось соответственно 21, 20 и 13 дворов; это столько же или даже больше, чем в поселках, которые уцелеют (Аржантьер — 20 дворов или Буа — 16 дворов).

Аналогичное дело, связанное с выплатой десятины в 1562 г., дает нам возможность иметь описание Шателяра. Некий Жан Фор, житель этого селения, фактически предоставил свой дом под склад зерна каноникам. Его соседи, взбешенные таким предательством, «разнесли в щепки» этот дом. Тем не менее они его не подожгли, опасаясь сжечь всю деревню, построенную «из дранки». Из этого можно, следовательно, сделать вывод, что Шателяр представлял собой группу домиков (шале) с каменными основаниями и деревянными стенами, расположенных близко друг к другу, скорее даже скученно. Еще один интересный факт: во время расследования состоявшейся «агрессии» было допрошено около десяти человек, «имевших дома в Шателяре», причем некоторые из них были в возрасте около восьмидесяти лет.

В 1564, 1565, 1570 гг. еще многие крестьяне за наличный расчет или путем обмена приобретали земли или дома в Шателяре. Не похоже на то, чтобы эти покупатели в какой-то степени были обеспокоены опасностью, которой им грозил ледник. Сделки продолжаются до конца столетия, по 1600 г. включительно. В 1602 г. нет никаких сделок — катастрофа произошла, как известно, между 1600 и 1605 гг., возможно, в 1601 г. (см. стр. 100). В 1616 г. в нескольких полуразрушенных домах в Шателяре еще жили бедняки, но владельцы этих домов ушли. Я обнаружил сделку, состоявшуюся в 1622 г.; это «сдача внаем» земли в Шателяре; покупатель — житель Лаванше, поселка, пощаженного ледником. Но вопрос о домах не возникает.

И это все. Шателяр фигурирует затем лишь как название местности, с которой должна собираться десятина и которая расположена между Тин, Арв, Лаванше и мореной, или лощиной ледника Буа. Часовню св. Теодюля, построенную в Шателяре около 1640— 1650 гг., в 1693 и 1702 гг. считают относящейся к деревне Тин, куда, вероятно, переселились жители Шателяра. Все происходит так, как если бы ледник Буа, слишком угрожающе продвигаясь, заставил жителей Шателяра переселиться в более защищенное место — в Тин[93].

Судьба другого разрушенного селения — Бонанэ — также типична с точки зрения хронологии: длительный безопасный период, затем внезапное вторжение ледника.

Бонанэ всегда было маленьким, захолустным местечком, насчитывавшим менее десяти домов. В 1458 г. он значится только как засеянная пашня — terra Bonenoctis (заметим, что с этого времени название Бонанэ рассматривается как эквивалент простонародного названия Бонненюи; название, указывающее на место спокойное, защищенное от ветра, выглядит не очень старинным). То же отмечается и в 1467 г. В 1523 г. там удостоверяется наличие сельскохозяйственных построек (curtilis или curtinis). В 1556—1557 гг. некий Гюго (Гюго из Бонанэ, имевший собственность также в Шателяре) обосновывается там. В 1562 г. это место застраивается и здесь насчитывается один или несколько домов. Допрошенный по поводу одного десятинного бунта Жан Форефюйе сообщает: «что он не знает, какими людьми были совершены эти дерзости, так как тогда он находился в другом доме, в местечке Бонненюи». В 1571 г. там производится раздел фермы (un courtil) и относящихся к ней угодий. Еще в январе 1591 г. не чувствуется никакой боязни катастрофы, если судить по тому, что Жорж Годен приобретает за двадцать семь флоринов участок земли, расположенный «ниже Бонанэ».

После катастрофы, когда Мер-де-Гляс перевалил через Пиже и обрушился на селение Бонанэ, оно исчезает. Остается лишь название места, которое тексты 1679 г. характеризуют как место, расположенное совсем близко к одной «морене, или лощине».

Что касается топонимики Ла Розьер, то непохоже, чтобы это название появилось там до начала больших работ по расчистке целины. В шамонийских текстах, в отчетах по сбору десятины, оно указывается (вероятно) с 1315 г. и определенно — с 1390 г. С этого времени Ла Розьер поставляет гораздо больше зерна, чем соседнее селение Аржантьер. С XV в. один из жителей Ла Розьер входит в число одиннадцати старшин общины Шамони, и это селение существует в течение всего XVI в.

Отчеты по сбору десятины, рассматриваемые сами по себе, дополняют данные монографий о селениях.

И действительно, шамонийские отчеты отражают два различающихся типа изменения налогов в XVI и в начале XVII в.

В селениях, мало или совсем не подвергавшихся воздействию ледников, размер десятины, оплачиваемой деньгами (флоринами), более или менее растет (как в результате происходившей на протяжении столетия инфляции, так, возможно, и в силу прироста реальной продукции). В противоположность таким селениям, в селениях, непосредственно подверженных вторжениям ледников (Шателяр, Ла Розьер, Аржантьер, Тур), размер десятин, выплачиваемых по номинальной стоимости (во флоринах), обычно не менялся на протяжении XVI в. (особенно во второй его половине), а также в первые тридцать лет XVII в. И вот эта устойчивость номинала на протяжении длительного периода, когда цены повышались, говорит о снижении реальной продукции: отметим только, что подобное снижение происходит лишь на территориях, на которые в конце XVI в. постоянно вторгаются ледниковые фронты. В частности, в Ла Розьер, в месте, столь злосчастном из-за катастроф 1600—1610 гг., десятинный доход падает с 50 флоринов в 1577—1600 гг. до 32 флоринов в 1622 г.[94]

В Бонвиле, старинном поселении, упоминаемом с XV столетия и разрушенном в 1614 г. вышедшей из берегов рекой Арв, десятина падает с 50 флоринов в 1570—1602 гг. до 26 флоринов в 1625 г. В Буа и Шателяре десятина остается стабильной, но ясно видно, что одно из селений исчезло, поскольку десятина, которая упоминается с 1520 по 1590 г. как десятина, взимаемая с Буа и Шателяра (Nemorum et Castellarii), начиная с 1600 г. именуется лишь «десятиной с Буа» (бралась с 1600 по 1625 г., последняя десятина, известная из документов).

По контрасту с этими стабильными или снижающимися под воздействием ледников размерами десятин можно было бы указать на значительный их рост в Валлорсине —церковном приходе, совершенно защищенном от ледников: 92 флорина в 1520 г., 160 — в 1578—1590 гг., 300 — в 1600 г., 400 флоринов — в 1622—1625 гг.

В соответствии с этим (еще далеко не полным) хронологическим обзором, можно те данные, которыми мы располагаем, предварительно свести к следующей схеме, которую мы попытаемся в дальнейшем развить (см. главу V и [258]).

Стадия А — период относительного отступания ледников (возможно, сходного с отступанием в XX в., но более четко выраженного), на протяжении которого в местечках, казалось, избавленных от вторжения ледников, обосновывались поселенцы, обстраивавшиеся и расчищавшие целину, — и это несмотря на довольно близкое (около 1 км) соседство крупных ледников! Среди таких местечек имеется и группа селений, расположенных ниже ледника Мер-де-Гляс (Шателяр, Буа, Бонанэ) и ниже ледника Аржантьер (Ла Розьер).

Стадия А относится, вероятно, к «средневековью» (мы попытаемся дать в дальнейшем, при случае, более точное определение этого расплывчатого и нестрогого термина).

Стадия Б — период относительного наступания (ледники, несомненно, были более продвинуты, чем в XX столетии). Этот период начинается у ледников со «сближения с противником». Дата начала «сближения» еще неизвестна, но для альпийских ледников она как будто бы уже установлена надежно и относится к промежутку времени между 1546 и 1590 гг.

Стадия В — период максимального продвижения, начинающийся с 1600—1616 гг. В эти пятнадцать лет селения, воздвигнутые несколько столетий назад, то есть в стадии А, частично или полностью разрушаются и разоряются ледниками. В результате решительного наступания ледники занимают «стратегические» позиции (Кот-дю-Пиже, подступы к Ла Розьер), совершенно не предусматривавшиеся застройщиками в стадии А.

Рис. 18. Взимание десятины в Шамони (в флоринах) с земель, которые в 1580—1620 гг. пострадали при наступании ледников. Шкала полулогарифмическая. Следует отметить стабилизацию и даже понижение (верхняя кривая) десятинных поступлений по номиналу. Такого рода тенденция на фоне длительной фазы сильной инфляции показывает снижение фактического сбора зерна.

Рис. 19. Взимание десятины в Шамони (в флоринах) с земель, которые не подвергались воздействию ледников между 1580 и 1620 гг. Шкала полулогарифмическая. Следует отметить хорошо выраженный ход кривых по сравнению с ходом кривых на рис. 18.

В отношении этой третьей стадии (В), а возможно, и стадий А и Б шамонийские ледники могут служить примером, ибо обнаруживаемый для них максимум оказывается идентичным максимумам для всех ледников в Альпах.

Что касается других савойских ледников, приведем прежде всего один, очень выразительный текст[95], в котором сказано: помимо Шамони «жители Самоен, Сис, Валлона, Монпиттона, Морийона также пострадали от ледников».

Опять Савойя. В 1603—1606 гг. ледник Рюитор, продвинувшись далеко вперед (по сравнению с сегодняшним положением), перегораживает озеро того же наименования и снова заставляет говорить о себе.

Я уже сообщал о разрушениях, причиненных этим комплексом ледник—озеро в 90-х годах XVI в. В 1604 г. новая угроза, затем крестный ход к ледяной запруде. Наконец в 1606 г. молодой охотник, мечтатель, видит во сне святого, который приказывает ему построить часовню около опасного озера (чтобы этим отвратить разорение). Деревенские жители повинуются: постройка часовни закончилась к 1607 г. Все годы вплоть до 1870 (дата, начиная с которой ледник Рюитор, отступив, перестал создавать запруды и порождать опасность) совершаются крестные ходы к этому храму [22, 323].

Те же проблемы возникают и в Швейцарских Альпах: ледник Мон-Дюран (совсем как и ледник Аржантьер) перекрывает старинную дорогу [241], и официальный акт от 28 июня 1599 г. обязывает строить другую.

В Гриндельвальде Кронегг (местная хроника) отмечает[96]: «В 1600 г. ледник приблизился к мосту через ручей Бергель, ниже селения Бергель[97], так что пришлось покинуть два дома и пять других строений, место которых занял ледник. Оттуда ледник пошел вниз до Бургбюля... и Лишна (река Лючин) ушла из своего обычного русла и вздулась... Вся община пыталась бороться с этим, но ничего не получилось и пришлось оставить (погреба?), четыре дома и много других строений. Воды распространились, затопили все поле, размыли и опустошили его». Этот столь живой текст подтверждается превосходным рисунком Мерьяна, выполненным сорок лет спустя (см. рис. I). На этом рисунке Нижний Гриндельвальдский ледник гораздо крупнее, чем сегодня; изображено также несколько домов в окрестностях поселка с надписью: «Дома, которые пришлось переместить из-за ледника». Добавим, что еще с 1603 г. некоторые жители Гриндельвальда, имущество которых оказалось подо льдом, были освобождены от уплаты налогов [72].

В этом месте нашего повествования, пожалуй, стоит обратиться к старой и милой загадке часовни святой Петронии, к маленькой «общеизвестной истине» гриндельвальдской учености. Точно так же, как и савойские селения Шателяр и Бонанэ, эта часовня дает указания о топографических и хронологических ориентирах. Прекрасный ученый и альпинист Кулидж говорит о ней в своей малоизвестной брошюре [72].

Кулидж тщательно изучил и «табулировал» все тексты, карты и свидетельские показания, так что его доказательства представляются неопровержимыми. Я могу лишь отослать к ним читателя, а здесь приведу принципиальные выводы из его изложения.

Культ святой Петронии, исцелительницы от лихорадки, очень популярен в Альпах по крайней мере с XI в. Посвященная ей гриндельвальдская часовня была расположена у подножия Эйгера (рис. 20) — у выхода левого берега современного подледникового ущелья, у ледника Нижнего, около Нелленбальма (или Петроннелленбальма — грота Петронии). Эта маленькая церквушка имела колокол, который был доставлен в другое место и намного пережил само здание часовни. Бессон утверждает, что на этом колоколе он видел в 1780 г. дату 1440 г. (более поздние авторы исказят эту дату и превратят ее в 1044!). 30 июня 1520 г. бернский совет приказал «тем из Гриндельвальда» назначить «брата» (вероятно, какого-нибудь отшельника) в церковь святой Петронии. Значит, часовня, которая еще существовала в 1520 г., должна была быть разрушена несколько позднее 1534 г., когда «город и республика Берн» именем Реформации приказали жителям стереть с лица земли все второстепенные культовые здания.

Рис. 20. Ледники Гриндельвальда (по швейцарской топографической карте 1956 г.).

Современнее положение ледников показано жирной линией. 1 — церковь в Грнндельвальде, 2 — окаменевшие стволы лиственницы или сосны в правой боковой морене, 3 — скалы Хейесе Платте.

Пока, как можно видеть, во всем этом нет никакой гляциологии. Однако дело осложняется с появлением поэмы Ребмана. Ханс Ребман, поэт и настоятель церкви в Тюне (около Гриндельвальда), родившийся в 1566 г. и скончавшийся в 1605 г., говорит о наступании ледников конца XVI в. в выражениях, весьма близких к тем, которые уже цитировались по Кронеггу: «На склоне этой горы (Эйгер), у св. Петронии некогда возвышалась часовня — место паломничества. Огромный ледник (Нижний Гриндельвальд) теперь навис там. Он полностью покрыл это место. Пришлось отодвинуть дома. Ледник подтолкнул и продвинул впереди себя — о чудо! — поле, деревья, дома». В дальнейшем местные предания, собиравшиеся Мерьяном в 1642 г., Шёйхцером в 1723 г., Грюнером в 1760 г., приукрасят всю эту историю — они будут утверждать (о чем текст Ребмана не говорит ничего), что это сам ледник разрушил часовню (Ребман пишет лишь о том, что он «занял это место»). А Грюнер даже сообщит, что в ясную погоду еще можно увидеть подо льдом дверь часовни!

Вся эта история, немного длинноватая, необходима для нашей цели. Она позволяет, как и в случае с Шамони, различить две стадии развития ледника Нижний Гриндельвальд: 1) стадию незначительного развития между 1440 и 1520 гг., когда существовала некая часовня, и 2) стадию расширения (1600 г.), когда место, где стояла эта старинная (вероятно, уже не действующая) часовня, занимал фронт ледника.

После 1600 г. швейцарские ледники, как и ледники Шамони, все еще сохраняют угрожающее положение: в 1608—1610 гг. ледники Гларне, по местной хронике господина Трюмпи, «очень развиты». В 1620 г. ледники Гриндельвальда находятся все еще очень близко к своим конечным моренам [314, стр. 7].

В Восточных Альпах (Тироль и др.) ледники наступают одинаково и одновременно. Первые сведения об этом относятся к 1595 г., — это сведения о леднике Вермонш, расположенном в горном массиве Сильвретта. «Ледник, или фернер[98], с каждым годом становится все длиннее, — говорит один из текстов этого года, — и он становится все более страшным, холодным и злым, к тому же он раскалывается, выбрасывает сераки, и видно, как расширяются его расщелины».[99]

Позднее, через пять лет, происходит катастрофа, вызванная ледником Фернагт в Тироле. Она была превосходно изучена Рихтером, хорошим географом и скрупулезным историком, использовавшим хронику Куэна, старинную карту, бумаги одного корреспондента из Фуггера и многочисленные административные донесения той эпохи [312, 313, 314, 315].

Ледник Фернагт [315] (меняющий свое положение исключительно сильно) в настоящее время удален на многие километры[100] от места, называемого Цвершванд (и его совершенно нельзя оттуда увидеть), где вытекающая из ледника река (поток из Фернагта) вливается в узкую долину Рофен (Рофенталь). Однако во времена максимального наступания ледник достигает противоположных склонов Цвершванда и преграждает Рофенталь, что приводит к образованию озера (Айсзее), которое, прорываясь (или переполняясь), опустошает все в низовье. Это происходит, как мы увидим, в XVII и XVIII столетиях довольно часто и в последний раз (вплоть до наших дней) в 1848 г. А первый эпизод такого рода, документально подтвержденный, имел место в 1600 г. И вот краткий рассказ о том, как это было.

Начиная с 1599 г. продвижение ледника «заставило о себе думать». В 1599 и в 1600 гг. ледник достиг дна долины Рофен, образовал ледниковую запруду, возникло подпруженное озеро. 20 июля 1600 г. под воздействием летнего тепла и под давлением воды ледяная запруда рушится. Массы воды низвергаются в долину Рофен и устремляются затем еще дальше вниз, в Эцталь. Мосты, поля, дороги уничтожаются, убытки достигают двадцати тысяч флоринов. Однако это лишь кратковременный прорыв. Ледник снова начинает расти и в 1601 г. достигает гораздо больших размеров, чем в предыдущем году. Длина снова появившегося озера (по тексту 1611 г.), по-видимому, 625 туазов[101] (Klafter), ширина — 175 и глубина — 60 туазов. В 1601 г. здесь, как и во всем Северном Тироле, опять опасаются наихудшего. Но, к счастью, между июлем и сентябрем этого же года вода постепенно вытекает через образующуюся под ледниковой преградой своего рода арку «высотой в полпики».

Является ли катастрофа 1600 в Фернагте первой катастрофой такого рода за довольно длинный период времени? Вполне возможно. Ибо текст досье Фуггера (от 9 июля 1601 г.) сообщает, что ледник образовал при наступании подпруженное озеро там, где ранее простирались «прекрасные луга» [312, стр. 168].

По отчету одного судьи, в 1601 г. в Тироле, в долине Шнальс, «люди собирают урожай с гораздо большими трудностями, чем ранее, так как поля в этом районе год от года все больше превращаются в залежи, а по причине роста ледника многие владения и луга становятся негодными для использования, заброшенными»[102]. Зато в 1602 г. тот же ледник начинает отступать.

Далеко ли продвинулись альпийские ледники после всех своих «деяний» в 1600 и 1610 гг. (несмотря на незначительные колебания, например, в долине Шнальс в 1602 г., о которых мы только что упомянули)? Вполне вероятно.

Действительно, в Шамони между 1628 и 1630 гг. произошло новое катастрофическое наступание ледника. По оценкам современников, вероятно, преувеличенным, «третья часть недвижимого имущества и обработанной земли» была разрушена. Три текста, относящихся к несколько более позднему времени, сообщают об «этих обвалах снега и льда» 1628—1630 гг. и датируют это событие в Шамони, не приводя, к сожалению, других подробностей. В одном тексте, хронологически наиболее точном и датируемом 1640 г., говорится лишь об исключительном наводнении на реке Арв, которое было вызвано действием ледников и происходило «за двенадцать лет до этого» (следовательно, в 1628 г.)[103]. И как это очень часто бывает, даты совпадают. В Рюиторе в 1630 г.[104] снова происходит «излияние» озера, связанное с прорывом ледниковой преграды, само по себе показательное для ледника Рюитор, находящегося в состоянии наступания, и гораздо более значительное, чем в XX в.

Такая же активность [241] характерна для ледника Аллален, при сползании которого в долину Зааса образуются постоянные запруды и частые «излияния» озера Маттмарк (в 1620 г., затем в 1626, 1629, 1630 гг. и 21 августа 1633 г.) Окрестные крестьяне объясняют эту «черную серию» Аллалена влиянием семи следовавших друг за другом холодных и сырых лет, когда зерно не успевало созреть (это было около 1627—1633 гг.). Даты сбора винограда во Франции и Швейцарии[105] [11] подтверждают это эмпирическое суждение об изменениях климата: в этот период, особенно в 1626—1629 и в 1632 и 1633 гг., виноград обычно снимали с опозданием. А когда говорят о поздних сроках сбора винограда, говорят и о более холодной весне и холодном лете, а потому о меньшей абляции и о более мощных ледниках.

Но как бы то ни было, с 1626 г. и даже до этой серии холодных лет прорывы озера Маттмарк катастрофичны. Долина Зааса опустошена по оценкам, подтвержденным современниками (и, вероятно, преувеличенным), «половина земель долины» размыта, «половина жителей» вынуждена в результате эмигрировать в Италию, Францию, Швейцарию и Эльзас.

Типична также катастрофа 1636 г. в местности Церматт, вызванная ледником, носящим название Бье, или Вейсхорн. Как показал в своем одновременно хронологическом и географическом исследовании Рихтер, такой эпизод, повторявшийся в 1626, 1736 (или 1730, или 1737), 1786, 1819, 1848 и 1865 гг., соответствует стадии сильного развития ледника. Когда обильно питаемый язык ледника возвышается над крутой стеной на высотах около 2200—2400 м, он устремляется оттуда мощными ледопадами, причем сераки не только нагромождаются у подножия этой стены, но и низвергаются по склону до обитаемой долины Ранда, расположенной на высоте 1350 м[106]. В 1636 г. обвал был настолько сильным, что у жителей создалось впечатление, будто весь ледник был «брошен» на них (в 1819 г. речь идет лишь о большом «обломке» этого ледника). Катастрофа 1636 г. стоила жизни почти сорока человекам в деревне Ранда.

К этим данным о периоде 1600—1640 гг. (извлеченным из текстов) следует добавить данные иного происхождения. Летом 1961 г. я и мой друг Жан Корбель присоединились к одной комплексной экспедиции, изучавшей французский склон Монблана. Мы (один — историк, другой — гляциолог) хотели обнаружить и датировать, как это было сделано на Аляске и в Швейцарии, ископаемые остатки деревьев, погребенных под моренами. Мы последовательно осмотрели ледниковые языки, спускающиеся с массива Монблан. Ж. Корбель отыскал на кромке ледника Таккона остатки стволов деревьев (Pinus cembro) с ободранной корой, вмерзшие в одну из высоких боковых морен. Стволы, по всей вероятности, относились ко времени образования морены, так как они были сплющены моренными камнями, среди которых застряли.[107]

Датировка, проведенная в 1962 г. в Бернской лаборатории по С-14 профессором Эксгером, устанавливает следующие годы гибели двух изъятых образцов: образец 1 (В-349) — 330±80 лет назад, то есть около 1630 г.; образец 2 (В-350) — 280±80 лет назад, то есть, около 1680 г. Образец 1 крепко сдавлен и искривлен мореной. Это произошло приблизительно во время образования моренного вала, что же касается самого вала, то это наиболее высокий вал во всей моренной системе, образовавшийся, по-видимому, во время хорошо выраженного максимума ледника Таккона. Этот максимум, следовательно, близок к 1630 г., если не к 1680 г; он, несомненно, имел место между 1550 и 1760 гг.

Как бы то ни было, но именно с позиций 1630 г. альпийские ледники начали снова наступать между 1640 и 1643 гг. Как и в начале XVII столетия, при этом оказались затопленными наиболее незащищенные земли.

В «прошении на имя его светлости», поданном в марте 1640 г., не без пафоса говорится о катастрофах в Шамони 1628—1630 гг.: «треть земельных владений, потерянная приблизительно десять лет назад... как из-за лавин, снегопадов, ледников, так и из-за разливов реки Арв и других потоков, берущих начало от ледников». И этот текст весьма многозначительно добавляет, что угроза ледника существует и в 1640 г.: «но и то малое (количество земли), которое осталось, находится под угрозой полного уничтожения».

Рис. 21. Ледник Фернагт и долина Рофен. Для этой схемы использована карта «Эцтальские Альпы, Пицталь, Каумерталь», л. 43. Некоторые указания (особенно помеченные пунктиром) взяты с карты Рихтера [315]. Ледник: 1 — Фернагт; 2 —Гуслар, язык его в период наступания (1590—1860 гг.) соединялся с языком ледника Фернагт; 3 — Хинтерейс; 4 — поток Фернагт; 5 — поток, вытекающий из ледника Хинтерейс, в нижней части называется Рофен; 6 — максимальное положение ледника Фернагт, например в 1600-е гг.; 7 — горы Крейцберг и Цвершванд; 8 — местоположение подпруженного озера, определенное по максимальному положению ледника Фернагт.

Рис. 22. Ледник Таккона (оконечность). Положение образцов окаменевших деревьев в правой боковой морене отмечено (крестиками) Корбелем (карта Нац. геогр. ин-та, пик Миди).

Угроза вполне реальна и ею потрясают не только для того, чтобы разжалобить налоговые органы. В 1640 г. все там же, в массиве Монблан, образуется ледниковая запруда и озеро у Рюитора прорывается. Таким образом, упорное наступание этого ледника подтверждается [22; 323].

Особенно хорошо удостоверяется наступание в Гриндельвальде впервые поступившими в наше распоряжение визуальными данными и весьма точным рисунком.

Первое изображение? Нет. И ранее художники — Брейгель-старший, Леонардо да Винчи, Конрад Виц и некоторые примитивисты — проявляли интерес к горам и даже к ледникам, если верить Бодлеру и Прусту[108]. Между 1585 и 1635 гг., следовательно в разгар мощного наступания ледников, художник Жоссе де Момпе (1564—1635 гг.) изображает сцену засады. На этой картине виден наступающий ледник, выдвигающийся вплоть до середины зеленой долины.[109] Но какой ледник? Швейцарский, тирольский, валийский? Я не смог это определить.

Одно поколение спустя, в 1640 г., на гравюре Мерьяна все ясно и определенно; все распределено, названо и датировано. Речь идет о гравюре, приложенной к «Топографии Гельвеции», первое издание которой относится к 1642 г. На этой гравюре представлен ледник Нижний Гриндельвальд, покрытый ощетинившимися сераками и примыкающий к равнине Гриндельвальда (равнина в настоящее время отстоит от ледника не менее чем на 600 м). Из фронта ледника вытекает река Белая Лючин. Неподалеку от нее изображены дома, «которые пришлось переместить, — как говорит надпись на гравюре, — чтобы уступить место леднику». (Этот текст подтверждает описание событий 1600—1601 гг. в Кронегге.) Путешественники и всадники восхищаются всем этим. На заднем плане проглядывают высоты Эйгера, Фишерхорна и Меттенберга.

Гравюра Мерьяна [265][110] изображает действительность идиллическую... и угрожающую. Наступание альпийских ледников в 40-е годы XVII в. было опасным, и доказательством тому служат документы Шамони.

С 1641 г. фронты ледников массива Монблан расположены вблизи деревень Буа, Тур, Аржантьер и Боссон. В 1644 г. они находятся все там же. В теплую погоду с них периодически низвергаются водяные «смерчи». В июне 1641 г. они полностью уничтожают один поселок.[111] В 1648 г. прошение жителей Шамони, поданное Элья Шампрону, аудитору контрольной палаты, совершенно определенно подтверждает опускание ледников. Жители «просят соблаговолить приступить к составлению перечня других потерь, опустошений и наводнений, недавно причиненных указанному приходу».

«Просят рассмотреть и принять во внимание, что указанные ледники угрожают упомянутому приходу полным уничтожением, опускаясь с гор вниз и подходя близко к домам и землям этого прихода, приближаясь иногда вплотную к упомянутым землям, что держит просителей в состоянии крайнего страха перед опасностью ежечасной гибели».

Одно «донесение присяжных оценщиков» из Шамони от 28 мая 1642 г. гласит еще более определенно: «Кроме того, указанный ледник Буа продвигается каждый день и в течение августа приблизился даже к упомянутым землям на расстояние около мушкетного выстрела, и если он будет еще четыре года перемещаться таким образом, то упомянутая земля, подлежащая обложению десятиной, будет подвергаться опасности полного уничтожения. По слухам, ледники даже напускали порчу своим колдовством, поэтому причастившиеся после окончания общего молебна прошли крестным ходом, взывая к божьей помощи для предохранения и спасения от упомянутой опасности. В отношении подлежащей десятине земли Ла Розьер, говорят, что видели, как у деревни Тур приблизительно в январе тысяча шестьсот сорок второго года вдруг произошел обвал снега и льда, увлекший за собой два дома и четырех коров, и восемь овец, с которыми была также одна девушка, которая, однако, не пострадала, хотя и находилась под снегом полтора дня. По слухам, сейчас остались лишь развалины от этих двух домов. А менее двух лет назад видели эти дома в хорошем состоянии... Так, упомянутой деревне Тур сильно угрожает ледник, именуемый Туром, из которого вытекает река Арв, и он все продвигается вперед, распространяясь по этой земле. Также и упомянутое место Ла Розьер находится под угрозой ледника Аржантьер, наибольшего из всех и сильно продвигающегося вперед; он угрожает снести упомянутую деревню, так как лавины, спускающиеся и падающие с упомянутого ледника, с каждым днем все ближе и ближе подходят к упомянутой земле и уносят луга и пашни, где можно высеять лишь овес и немного ржи, и эти поля остаются большую часть года под снегом, так что за три года с них не снимают полного урожая, а зерно, которое с них собирают, затем гниет, и лишь некоторые бедняки его едят, а для посева обычно отправляются покупать другое зерно, а жителей этих мест остерегаются, так как они так плохо питаются, что почернели, имеют устрашающий вид и кажутся совсем изнемогающими».[112]

После наступания при столь трагических обстоятельствах ледников Тур, Аржантьер и Буа обрушивается также и ледник Боссов; «прошение» от 11 марта 1643 г., сообщающее об этом событии, относит наиболее драматические факты к периоду между 1641 и 1643 гг.: «Приблизительно три недели тому назад на подлежащую обложению десятиной землю Монкар очень стремительно обрушился ледник Боссон, столь стремительно, что унес треть земли упомянутой деревни... Около двух лет назад ледники, льды и потоки затопили, разрушили и повредили много земель и владений, дома, хлебные амбары, крытые гумна и наделали опустошения позади упомянутого прихода». Два месяца спустя положение оказывается не лучшим и для Боссона. Жители говорят о «многих владениях, затопленных и потерянных вследствие выхода из своего ложа ледника Боссон, который седьмого числа настоящего месяца мая (1643 г.) увлек за собой часть подлежащей десятине земли Монкар, а девятого числа следующего месяца тот же ледник снова вышел из берегов и если бы не старания просителей, которые немедля туда устремились, то это погубило бы упомянутую землю полностью».

Что касается ледника Буа, то он так низко спускается по направлению к Пра, а также через склон Кот-дю-Пиже[113], что возникает вопрос, не преградит ли он течение реки Арв? Коадьютора (помощника епископа) Женевы, Шарля де Саль, племянника св. Франциска, предупреждают об опасности; 29 мая 1644 г. ему наносят визит старшины Шамони, указывающие, что их «приход расположен в горной долине, высокой и тесной, у подножия больших ледников, которые, срываясь, спускаются на упомянутое место и разоряют и опустошают его, и жители, находясь в страхе, что дома их и владения будут уничтожены, думают: не божье ли это наказание за их грехи». Епископ обещает свою помощь и в начале июня 1644 г. ведет крестный ход — сотни три человек — «в упомянутое место Ле Буа, где над деревней находится неотвратимый и грозящий полным разрушением большой и страшный ледник, спускающийся с вершины горы», который он освящает «торжественно, по ритуалу». Затем он освящает «большой ледник, расположенный совсем близко от деревни, именуемой Ларжантьер», и «другой ужасающий ледник над деревней, именуемой Ла Тур», и, наконец, двумя днями позднее, «четвертый ледник у местечка Боссон».

Следовательно, ледники, как подтвержают эти и предыдущие тексты, находятся очень близко от деревень, гораздо ближе, чем в настоящее время. Селения, или «упомянутые местечки», Тур, Аржантьер, Ла Розьер, Шателяр, Буа, Пра и Боссон стоят буквально у самого края ледников, от которых в настоящее время, повторяем это еще раз, их отделяет добрый километр леса, морен, ущелий, бараньих лбов и гладких скал, трудно преодолимых для крестного хода. Современный турист, посетив Шамони, с трудом мог бы себе представить (разве только по старинным эстампам) подобное шествие. В 1644 г. для участников крестного хода во главе с епископом, какими бы стариками и подагриками они ни были, подойти к этим ледникам не представляло никакой сложности. Наиболее впечатляющим было наступание ледника Буа, который в 1644 г., по-видимому, должен был перегородить самую долину Шамони и превратить ее в озеро.

К большому счастью, после епископского освящения угроза как будто отдалилась. Один текст, датированный этим же годом, отмечает, что вплоть до 1663 г. льды-агрессоры медленно отступают. «На протяжении двадцати пяти лет ледники опускались и производили значительное опустошение до тех пор, пока один из них, именуемый Буа, не подошел так близко к реке Арв, что вышеупомянутые, опасаясь как бы он не преградил ее русло и не образовал озеро, которое могло бы все затопить, обратились к монсиньору женевскому его высокопреосвященству епископу Эброна, чтобы он изгнал беса из этих ледников, и с тех пор ледники стали постепенно отступать, но оставили землю, которую занимали, столь бесплодной и опустошенной, что с тех пор там не растет ни трава, ни что-либо другое»[114].

Как и в 1600 г., максимум продвижения ледников, отмеченный около 1640—1650 гг., оказался достаточно общим для Альп, так как у наступающего ледника Аллален эффект запруживания, уже описанный выше, проявляется снова вместе с катастрофическим таянием в 1640 г. [241]. То же происходит и с ледником Рюитор — в 1640 г., а затем в 1646 г. образуется подпруженное озеро, которое прорывается [22; 323]. Наконец, ледник Алеч: после наступания, отмечавшегося с 1639 г., максимум которого наблюдался позднее, чем у ледников в Шамони, призванные населением иезуиты направились в 1653 г. к леднику и осенили его крестным знамением, и он в конце концов приостановил свое движение [241].

В 50-е годы XVII в. проявляются некоторые признаки затишья. Но это весьма умеренное затишье. В 1660 г. в Шамони еще не пробивалась трава на покинутых ледником Мер-де-Гляс конечных моренах, а ледники долины находились совсем близко от засеянных полей. «Мы заметили, что хлеба, посеянные ближе к леднику, были лучше, чем посеянные в других местах»[115], — отмечает один свидетель в связи с обильной жатвой 1660 г.

И это затишье, происходившее по истечении половины столетия, не было продолжительным. Начинается новое наступание, о чем свидетельствует совещание старшин Шамони в 1664 г.: «указанные ледники после освящения (Шарлем де Саль) постепенно отходили все время, в настоящие дни они начали вновь увеличиваться»[116]. В октябре 1664 г. епископ Жан Арантон, снизойдя к просьбе старшин, прибывает для того, чтобы «освятить» ледники.[117] В августе 1669 г. он снова их осеняет крестным знамением: «шестого августа 1669 г. мы посетили Шамони, где после освящения ледников участвовали в конфирмации и произнесли проповедь».[118]

В мае того же года (1669) в долину прибыл другой почетный визитер — Рене ле Пей, интендант провинции Дофине по соляным пошлинам; он совершает поездку в Савойю, приводящую его к берегам реки Арв. Время от времени этот галантный акцизный чиновник пишет одной даме, которая приводит его в уныние своей ледяной холодностью. Письмо неожиданно, как это можно увидеть, содержит много сведений о гляциологии: «Шамони в Фосиньи, 16 мая 1669 г. ... Мадам, пишет Рене ле Пей, я вижу здесь пять горных вершин, похожих на Вас так, как будто бы это Вы сами... пять гор, с ног до головы покрытых чистейшим льдом, но льдом вечным.»[119] Затем следуют классические истории о ледниках, возможных находках кристаллов и драгоценных камней, трупах, замурованных во льду, и т. п.

Как усиленно подчеркивает Энгель, переиздавший этот текст, пять ледников, описанных там, — это хорошо известные «пять великанов» Шамони: Тур, Аржантьер, Мер-де-Гляс, Боссон, Таккона. Отсюда, вероятно, следует, что ледник Мер-де-Гляс виден из нижней части долины Арв и что он, следовательно, все еще находится в классическом положении векового наступания. И визит епископа Жана Арантона в том же году также ценен тем, что в описании его указывается на совпадающие факты. Лишь после 1680 г., на закате жизни этого прелата, его освящения начнут в какой-то мере действовать, и последует медленное отступание ледников.

Спустя год после появления текстов Арантона и ле Пей в альпийской зоне наблюдается еще один интересный признак наступания: в 1670 г. ледник Алеч несет «на своей спине» почти до самого конца гигантский синий камень, огромную глыбу серпентина, объемом в 22 400 кубических футов и около 1680—1700 гг. оставляет его на конечных моренах [241].

В 70-е годы XVII в. нет никаких признаков отступания. Скорее наоборот — в это десятилетие начинается новый максимум, который в отдельных районах Альп будет, вероятно, самым значительным за все новое время. Особенно хорошо он выражен в Восточных Альпах, где повторяет, а может быть, и превосходит рекорды 1600—1601 гг. Он отмечается, хотя и более скромно, и в районе Монблана.

Восточные Альпы. Данные о леднике Фернагт еще раз позволяют прийти к решительным суждениям. В данном случае документы очень многочисленны. Они были опубликованы и тщательно, с большим искусством интерпретированы Рихтером [312—315]. Среди них фигурирует, во-первых, переписка, рисунки и планы некоего отца капуцина, спешно отправленного на место для обращения с мольбами о божьем милосердии. Во-вторых, подробная, сопровождаемая набросками хроника Иоганна и Бенедикта Куэнов, отца и сына, жителей долины, современников и непосредственных очевидцев явления. И наконец, в-третьих, — официальные отчеты государственной комиссии, изучавшей это явление на месте, чтобы попытаться (и совершенно впустую) помочь делу. По этим данным можно проследить ход событий.

В 1676 г. язык ледника Фернагт начинает удлиняться и достигает долины Рофен (напоминаем, что эта долина в 1891 г. будет отстоять от ледника на два километра, а в 1951 г. — на еще большее расстояние). Осенью 1677 г. (или по другому источнику— на Рождество) ледник достигает противоположного склона долины Рофен — скалистой стены Цвершванда. Долина запружена. Одного бродягу, подозреваемого в колдовстве, сжигают как ответственное за это событие лицо. Но колдовские чары продолжают действовать, и в мае 1678 г. образуется озеро, которое переполняется. 24 мая в 8 часов 30 минут вечера преграда рушится, и озеро выливается за четыре часа, не причинив, однако, ущерба.

Конец июня 1678 г.: преграда снова закрывается, снова появляется озеро; 16 июля новый прорыв, на этот раз с катастрофическими последствиями.

1679 г.: события повторяются, ущерб незначительный.

14 июня 1680 г.: новый прорыв, принесший исключительно большой урон.

1681, 1682 гг.: события повторяются, тем не менее ледниковая запруда определенно ниже (приблизительно на одну треть), чем в 1678 г., и излияния озера Фернагт с этого времени почти не приносят забот.

Но язык, несмотря на некоторое отступание, все же опускается глубоко в долину Рофен — он гораздо длиннее, чем теперь. И лишь в 1712 г., после более чем тридцатилетнего пребывания на одном месте, он временно отступил [315, стр. 384].

Бенедикт Куэн (свидетель проницательный) сделал по поводу этого длительного «пребывания» ледника в долине существенное замечание, которое относится к 1712—1713 гг.: «Вот, — пишет Куэн, — что мне сказал бывший здешний кюре Матиас Герстграссер, уроженец Парчина: он читал в одной книге (рукописи?) у некоего Тумбхерра, что ледник возник в XIII столетии (im dreyzehnten saeculo) после длительного ряда очень холодных лет.

Я привожу эти сведения в таком виде, в каком получил их, но, судя по ним, одно совершенно очевидно: такой величины ледник достиг лишь в последнее столетие (XVII в.)» [315, стр. 384].

Эти строки интересны вдвойне. С одной стороны, они объективно подчеркивают своеобразие двух больших наступаний ледника Фернагт в XVII в., в 1600 и 1680 гг. (это те два наступания, о которых говорит в отчете Куэн и которые не имеют прецедента в предыдущей эпохе). С другой стороны, благодаря термину «возникновение» (Anfang)—по правде сказать, неадекватному — текст Куэна наводит на мысль об исходной точке первого наступания, относящейся к XIII столетию. Я буду иметь возможность снова обсудить эту хронологию.

Следует, однако, вернуться к наступанию 1680 г. Оно снова и оригинальным образом подтверждается в Восточных Альпах: «лишайнометрия» (измерение диаметра лишайника, норма роста которого за год известна) датирует 1680 г. современную, наиболее выдвинутую морену ледника Фернау (Тироль).[120]

В Валийских Альпах в 1679 г. ледник Рюитор также образует запруду. Запруда незадолго до 25 сентября прорывается, затем восстанавливается и снова прорывается в 1680 г. Второе излияние запруженного озера такое мощное, что оно сносит мосты в Вильнёве и в Экилива (22; 323].

Как уже часто бывало, режим ледников долины Зааса синхронен с режимом ледника Рюитор. И действительно, в эти годы озеро Маттмарк, запруженное ледником Аллален, значительно увеличилось в размере. В 1680 г., как сообщает хроника Церматта, составленная Руденом, озеро Маттмарк прорывает преграду. И карта Антуана Ламбьена от 1682 г. показывает, что ледник Аллален пересек и преградил долину Зааса, продвинувшись далеко вперед по сравнению с нынешним его положением [241; 314]. Отличная синхронность режима ледников в массивах Тироль — Монблан — Швейцарские Альпы.

Правда, шамонийские тексты, близкие к 80-м годам XVII в., довольно сдержанно говорят о положении ледников. Ледник Боссон, вероятно, очень велик, раз именно он (в отличие от обыкновения) указывается в 1679 г. как граница земельных наделов в Шамони[121] (mas — нечто вроде надела земли, рассчитанного на одного землевладельца и его семью, или лена, определяемого для взимания сельскохозяйственного оброка). Но это всего лишь предположение — довольно разумное, но не более.

И о разливах реки Арв, отмечавшихся 28—29 декабря 1680 г., и о той возможной роли, которую могли играть в этих случаях местные ледники, тексты не дают никаких указаний [266в, стр. 43].

Наше исследование не может обойти молчанием данные совершенно иного характера, содержащиеся также в архивах Шамони как раз за 1679 г. Речь идет хотя и о косвенных, но тем не менее поразительных данных о численности местного населения. Сведения об учете населения в 80-х годах XVII в., как и другие демографические источники XVII столетия, находятся не в блестящем состоянии, но в высоко расположенной долине реки Арв население, кажется, пострадало особенно сильно.

Напомним прежде о некоторых общих данных, находящихся за пределами нашего исследования. Известно, что, как правило, несмотря на тяжелые кризисы в XVII столетии, численность населения в одних и тех же районах в эпоху Людовика XIV оставалась значительно большей, чем в самые тяжелые годы XIV и XV вв., скажем в 1350—1450. Так обстояло дело в южной части Франции. Баратье показал это для Верхнего Прованса в Альпах (что не так уж далеко от Верхней Савойи). То же наблюдается и в Лангедоке, где, согласно Кольберу, «народа» было по крайней мере вдвое больше, чем в печальную эпоху Карла VII и Людовика XI. В Голландии прирост населения, отмечавшийся в XVI в., не был превзойден до конца XVII столетия, но он сохранился, и это самое главное. В более общей форме можно сказать, что в XVII столетии численность населения достигает максимума, а бывало (и довольно часто), что население и уменьшалось. Но (за исключением, быть может, германских государств во времена тридцатилетней войны, и то едва ли) нет и речи о том, чтобы численность населения на длительное время снова упала до самого низкого уровня, наблюдавшегося в период 1348—1450 гг. — период чумы и войн с Англией.

Нет и речи... за исключением Шамони. Факт невероятный, но в этой высокогорной местности мы имеем дело с коренным изменением классической схемы. Похоже на то, что в Шамони сложилась самобытная демографическая конъюнктура, на сегодняшний день неизвестная.

Если судить по числу лиц, подлежащих обложению налогами (абсолютная величина мало что раскрывает, но показательна ее тенденция), то между 1458 и 1680 гг. население, по-видимому, уменьшилось вдвое... Так, во всех наделах (масах) подлежащей десятине земли Шаван в 1458 г. насчитывается 223 налогоплательщика, а в 1679 г. всего 80. Данные о наделах, расположенных наиболее близко к леднику Буа, также очень показательны: число арендаторов в Жоппера и Ландрьё уменьшается с 33 в 1458 г. до 19 в 1679 г. В Жердиль (куда входят Лаванше и очень уязвимый Шателяр) число налогоплательщиков меняется с 40 или 41 в 1458 г. до 18 в 1559 г., их снова 18 в 1679 г., 21 — в 1706 г. и 22 — в 1733 г. Весьма показательно, что с 1559 г. то есть в период, который обычно считают периодом роста населения) численность падает довольно ощутимо. Совершенно ясно, что избирательное уменьшение численности населения в высокогорной местности можно хорошо объяснить, исходя из других соображений. В период экономического подъема (XVI в.), как и в период депрессии, различные факторы могут побудить население самых окраинных зон (какой была тогда Шамони) покинуть родину и способствовать уменьшению населения. Но данные о масах, наиболее близко расположенных к леднику Мер-де-Гляс (Жердиль, Жоппера и Ландрьё), вызывают сомнение. Не «климат» в абстрактном смысле этого слова, а именно огромное увеличение ледниковых масс, подходящих вплотную к населенной долине, — вот что могло затруднить там развитие сельского хозяйства, и так маломощного, и помешать росту населения, живущего в тяжелых условиях. Взгляните на тексты конца XVI столетия и 1630 г.[122] Взгляните также на текст 1730 г. — этот душераздирающий вопль жителей Шамони. Они рассказывают (в период, который, как мы увидим дальше, был периодом длительного наступания ледников), «что местность окружена ледниками, которые создают такой климат и холод, что почти ни один год не проходит без того, чтобы их последствия не давали о себе знать, и которые вызывают морозы, уничтожающие часть урожая, не говоря уже о том, что земля, простирающаяся почти вертикально, подвержена воздействию снежных обвалов, дождевых потоков, водопадов, обвалов льда, наводнений и размывов, вызванных рекой Арв и множеством бурных потоков, вытекающих из этих же ледников, и ветров, столь порывистых, что они иногда уносят часть сена и хлебов, уже скошенных; и этот ледяной воздух своей жесткостью приносит земле засуху и бесплодие [266в, стр. 148].[123]

Из текстов (см. начало этой главы) известно, что ледники Шамони, вероятно, начали продвигаться в XVI в. (после 1540 г.), причем это наступание явилось промежуточной фазой между фазой относительного отступания (до 1500 г.) и максимумом развития ледников XVII в. Удивительно ли после этого, что сельское хозяйство и население так сильно пострадали в XVII столетии и, как следствие этого, оказались гораздо менее сильными, чем в XV в.?

Вот небольшая проблема, еще гипотетическая, — демография высокогорных областей и высокогорных приледниковых долин: она как будто бы зависит от особого стечения обстоятельств. Не отмечается ли специфический упадок экономики в местности с высокогорными ледниками? Мы уже видели, что реальный размер десятины с Шамони, выраженной в деньгах, падает в период между 1550 и 1625 гг., причем десятина с земель, расположенных непосредственно у нижнего края ледников, уменьшается еще значительнее, чем с других земель.

Большой интерес представляют также подати, которыми облагаются высокогорные пастбища и которые выплачиваются сыром, поставляемым приорству Шамони. Эти поступления уменьшаются с 52 фунтов (livre — фунт, равный 500 г) в 1540 г. до 45—47 в 1550—1577 гг. и до 39 — в 1622 г. Особенно пострадали подледниковые высокогорные пастбища Блэтьер (ниже ледника того же названия, на одном уровне с приорством Шамони) и Ла-Пандан (ниже ледника того же названия, к востоку от Лаванше). Между 1540 и 1580 гг. оба пастбища поставили от 5 до 7 фунтов сыра. В 1622 г. они не давали больше 3 и 2 фунтов. В XVII столетии условия жизни человека высокогорной ледниковой местности явно ухудшаются, и ухудшение это весьма ощутимо даже по сравнению с 50-ми годами XV в., вообще бедственными и в других местах. Все происходит таким образом, как если бы по причинам чисто местного характера эпоха экономического и демографического Возрождения прошла в этих местах без малейшего эффекта. Одна из возможных причин этого противоречия, этой местной депрессии представляется очевидной: рост ледников, пагубный для наименее защищенных земель и селений.

Вернемся, однако, к ситуации, которую создает ледник за длительные и краткие промежутки времени; за периодом максимума, столь отчетливо проявившимся в 1680 г., по-видимому, следует период отступания, но отступания умеренного и гораздо менее значительного, чем в наше время.

Об этом процессе слабого отступания свидетельствует любопытный текст из Шамони, относящийся к периоду жизни Жана Арантона, который с 1660 по 1695 г. был епископом женевским, а следовательно, прелатом «Шамони и ледников». «Жители одного прихода, носящего название Шамони, самым необычным образом показали доверие своему епископу. В Шамони имеются очень большие горы, отягченные ледниками..., (которые) непрестанно угрожают опустошить окрестные местности; и каждый раз, когда епископ посещал эти места, население просило его произнести заклинание и освятить эти ледяные горы. Приблизительно за пять лет до смерти нашего епископа эти люди направили к нему делегацию с просьбой прибыть к ним еще раз, так как они опасаются, что он с каждым днем стареет и что старость может лишить их этого счастья... они уверяли, что со времени его последнего визита ледники отступили более чем на восемьдесят шагов. Прелат, тронутый их верой, ответил: «Хорошо, мои дорогие друзья, я прибуду, если смогу добраться...» И он прибыл туда... и совершил то, о чем они его просили. Я имею показания наиболее именитых граждан, приведенных к присяге; они клянутся, что «со времени освящения ледников Жаном Арантоном ледники отступили настолько, что в настоящее время находятся в одной восьмой лье от того места, где они были до освящения, и что они перестали опустошать земли».[124]

Исключительно ценный текст: он действительно опирается, и это несомненно, на протокол, составленный старшинами Шамони позднее 1690 и ранее 1697 г. Мои комментарии к нему будут более сдержанными и менее категоричными, чем комментарии Мужена. Из нескольких строк, посвященных жизнеописанию святого, сопоставленных с другими данными[125], я делаю вывод, что между 1664 и 1680 гг. продвижение ледников создавало еще много забот жителям Шамони, что, вероятно, в 80-е годы XVII в., после предпоследнего посещения епископа (точная дата неизвестна), они начали медленно отступать (приблизительно на шестьдесят метров) и что отступание происходило в более ускоренном темпе между 1689—1690 и 1695—1697 гг. Ледниковые языки тогда отошли на «одну восьмую лье», то есть, грубо говоря, на 500 м.

Ледник Фернагт также медленно отступает после 1681 г. Но отступание крайне незначительно, его ни в какой мере нельзя сравнить с сильным отступанием конца XIX или начала XX столетия. И действительно, Куэн совершенно определенно высказывается по этому вопросу: вплоть до 1712 г. ледниковый фронт доходил если и не до самого тальвега, то по крайней мере до узкой, низкой и лентовидной ложбины, отождествляемой с долиной Рофен.[126] В 1890—1960 гг. тот же ледниковый фронт будет отстоять на два километра, а потом и дальше от долины Рофен.

Следовательно, отступание альпийских ледников в конце XVII и в самом начале XVIII столетия ограничено; самое большее они отступили на 500 м вместо 1 или 2 км в XX в. ... И более того, параллельно с этим в 1690—1700 гг. не отмечается никакого отступания мирового масштаба, соразмерного с современным.

Альпийский спад в развитии ледников 1700 г. — всего лишь эпизод, не только весьма умеренного, но и регионального характера, происходящий на фоне стадии продолжающегося наступания большой длительности во всем мире. Другими словами, это всего лишь простое колебание, незначительная местная волна на фоне длительного векового прилива.[127]

Вы хотите иметь точные доказательства? Тогда обратитесь к скандинавским ледникам. Будучи еще весьма далеки от отступания, которого они достигнут в XX столетии, скандинавские ледники синхронно с альпийскими ледниками и ледниками других районов мира переживают с 1695 г. первый хорошо выраженный исторический максимум.

Рассмотрим сначала Исландию, тексты о которой весьма точны и согласуются между собой. Между 1694 и 1698 гг. (самое позднее — до 1705 г.) большие ледники на острове — Дрангаёкудль на северо-востоке и особенно огромный Ватнайёкудль на юго-востоке — окружают и разрушают прибрежные фермы, опустошают и часто покрывают их земли.

Сперва о Ватнайёкудле. В поземельном списке 1708—1709 гг. говорится о заброшенной ферме Фьялль: «Четырнадцать лет можно было видеть ее разрушенные постройки, но сейчас все это находится в леднике». Ферма Брейдармок также «в течение четырех лет была полностью заброшенной, и, как и многие другие, она еще разорена наводнением, моренами и ежегодным прохождением ледников в такой степени, что трава исчезла почти всюду, кроме небольшой возвышенности, где расположены дома» (свидетельское показание, данное в Тингом, 1.VI.1702). «Скот с фермы Скафтафель летом имеют право пасти на части земли фермы Фреинес... Однако это право не может быть сейчас использовано, так как все покрыто ледником» (поземельный список 1708—1709 гг.)[128] Эти тексты, особенно второй, совершенно недвусмысленны. Из них ясно, что в 1702 г. ледник почти достиг местности Брейдармок, во всяком случае блокировал ее. А в 1904 г. эта местность полностью освобождена ото льдов и отстоит от ледникового фронта почти на километр.[129]

Что касается Дрангаёкудля, то документы были собраны Эйторссоном в его статье от 1935 г. Наиболее важные сведения исходят от ученого Арни Магнуссона, который посетил этот район в 1710 г. Он отмечает фермы, разрушенные ледником, и среди них — ферму Ольдугиль, расположенную очень близко к Дрангаёкудлю: «продвижения ледника и наводнения, как говорят, разрушают ее строения; руины, которые сейчас видны, расположены совсем близко к краю ледника; как утверждают жители, еще обитающие здесь, ледник покрыл всю землю, которую прежде занимала ферма». Этот текст опять же хорошо устанавливает подлинность наступания ледника, так как та местность, которую занимает ферма Ольдугиль в 1935 г. (в период длительного отступания XX в.), будет отстоять от ледника на два километра.[130]

В Исландии, как и в Шамони, в новое время, в отличие от долгого предшествующего периода безопасности, ледники наступают: разрушенные Ватнайёкудлем около 1700 г. исландские фермы Бреннхолар и Брейдармок упоминаются в документах еще до 1200 г. [3, стр. 195], а Ольдугиль, расположенная у подножия Дрангаёкудля, — в документе 1397 г. [115, стр. 128]. Добавим к этому документ несколько другого характера. Плато Глама в Исландии в XVIII в. было занято Дрангаёкудлем, а начиная с конца XIX в. и до настоящего времени оно свободно ото льда. И вот по сагам и текстам видно, что это плато, которое часто пересекали конные отряды, в средние века было также свободно ото льдов, но в 1570 г. карта Меркатора как будто уже отмечает наличие там льда [357].[131]

То же происходит и в Норвегии. Начиная с 1695 г. ледник Ютунхейм продвигается в долину Абрекке, постепенно уничтожая леса и пастбища [392]. Можно сказать, что в начале XVIII столетия огромные скандинавские ледники определенно дальше продвинуты, чем в настоящее время.

Работы Лиестоля, касающиеся ледникового комплекса Свартис (другой район в Норвегии, покрытый льдом), позволили подтвердить эти данные и найти им место в многовековой хронологии, отмечающей время наступания, максимального положения и отступания ледников. В 1951 г. ниже одного из языков Свартиса, в местности, освободившейся ото льда с 1940 г., обнаружен целый ряд окаменевших стволов деревьев. Датировкой по С-14 было установлено, что эти деревья погибли 350+100 лет до современной эпохи (50-е годы XX в.). Иначе говоря, деревья, о которых идет речь, прекратили свое существование где-то между 1500 и 1700 гг. Следовательно, именно в это время ледник достиг полного своего развития и дошел до того места, где были погребены деревья, то есть до места, от которого в 1940 г. он будет отступать. Такая хронология отнюдь не противоречит альпийской хронологии.

В конце XVII в. в одном стихотворении описательного характера говорится о леднике Свартис, как о расположенном «очень близко от моря». Речь в данном случае может идти лишь о языках этого ледника Энгабреен и Фондальсбреен, расположенных действительно очень близко к морю (около Холандсфьорда) в период векового наступания (еще в 1805 г. фронт ледника Энгабреен, как об этом свидетельствуют одна карта и точные документы, при очень сильных приливах оказывается затопленным, тогда как в настоящее время он на два километра отступил от места, которое занимал, когда был очень продвинут). В 1720 г. эти же ледники при наступании разрушили ферму и уничтожили урожаи. Мощное отступание этих ледников (на два километра) будет удостоверено, количественно оценено и, наконец, нанесено на чертежи лишь для гораздо более позднего периода — с 1865 по 1955 гг. [356], и здесь проявится общность тренда с Альпами.

Во всяком случае, скандинавские эпизоды опровергают авторов, которые вслед за Муженом и Кинзлом и под влиянием временного безмолвия альпийских документов полагали, что можно говорить в противовес малой ледниковой эпохе (little ice age) о «межледниковом» периоде, который имел место в конце XVII и в начале XVIII в. На самом же деле нет ничего сходного между 1700—1720 гг. и периодом всемирного отступания, сохраняющегося поныне.

Впрочем, даже в Альпах, несмотря на незначительные отступания, в начале XVIII в. ледники остаются большими, гораздо больше, чем сегодня. Сошлемся сперва на сообщения (к сожалению, без ссылок на архив или на автора), приведенные Дригальским и Махачеком: очень крупный ледник Шварценберг, расположенный недалеко от Аллалена, знал, говорят, состояние наступания (Hochstand) с 1690 по 1698 г.; между 1691 и 1694 гг. ледник Бренва (долина Аоста) покрыл различные луга в долине Вени [97, стр. 214].

Более определенным, но требующим осторожности при интерпретации является шамонийский текст, обнаруженный мною в конце одного акта о посещении пастора: «В месяце июле ледник Буа вышел из границ и залил часть равнины и унес у нас (это пишет приор) около двух или трех першей[132] земли в Субейроне при входе в Буше[133] вместе с проходящей тут дорогой».[134] О чем здесь речь, только о наводнении или же о наступании ледника, таком, как в 1643 г.? Как бы то ни было, заметим попутно, что шамонийские тексты периода 1700—1850 гг. могут оказаться менее полезными, чем периода 1600—1643 гг. Селения и хозяйство действительно перенесены из опасных или опустошенных зон. Вековое наступание ледника рассматривается с тех пор как нормальное состояние, не вызывающее больше, как это бывало в начале или в середине XVII столетия, возмущенного изумления жителей.

В 1703 г. пришла пора увеличиваться леднику Гриндельвальд «и покрыть, судя по письменным документам (я цитирую Грюнера), еще занесенные в пастушеские книги луга приора, хотя в действительности они погребены подо льдами» [162, стр. 151].

Не без основания скажут, что все эти тексты могут отметить положение при наступании, продвижение вперед или назад, фактические колебания, длительные или кратковременные, но они не уточняют границ наступания, не дают соответствующих реперов.

Тем не менее реперы обнаруживаются благодаря двум иконографическим документам. Первый относится к концу XVII в., «приблизительно около 1686 г.», как говорит Грюнер, который издал или переиздал его в 1760 г.[135] Изображены ледники Гриндельвальда в виде схемы (Grundriss), являющейся одновременно и картой и вольным изображением. Грюнер и Рихтер, комментировавшие ее, согласны с тем, что на ней представлены очень крупные ледники, лишь немного менее продвинутые вперед (приблизительно на 50 шагов), чем в 1640 г. (дата гравюры Мерьяна). Это говорит о том, справедливо замечает Рихтер, что карта 1686 г. «очень несовершенна». Он, однако, не указывает, о каких именно несовершенствах идет речь.

Я в свою очередь попытался проанализировать эту карту, автором которой является некий Херборд. Первый вопрос, который возникает: каков масштаб этой карты? Ибо «масштаб», указанный в легенде к карте, в Stunde (швейцарское лье — мера расстояния, равная 4,81 км) теоретически дает масштаб 1/93000. Но это фантастическая величина, возможно, добавленная позднее гравером Цингом. Если принять масштаб карты 1686 г. за действительный и сравнить с расстояниями на современной карте 1956 г., то можно установить, что Херборд более художник, чем картограф, и что он наугад пользовался тремя масштабами. Это позволило ему дать на схеме ледников целый ряд сведений.

Сначала масштаб 1. Он относится к левой части схемы, к полосе, идущей с запада на восток вдоль долины Черной Лючин, между двумя важнейшими ледниковыми фронтами — верхним (Ober) и нижним (Unter), иначе говоря, между церковью в Гриндельвальде, с одной стороны, и выходом долины верхнего ледника в основную долину Черной Лючин — точка Y на карте Херборда, с другой стороны. Это масштаб 1/32000, то есть 65 мм на карте соответствуют 2 км на местности.[136]

Масштаб 2 — наиболее важный. Он относится ко всей осевой зоне, тянущейся с севера на юг, в которую входит деревенская церковь и нижняя ледниковая долина. Это центральная и наиболее существенная часть произведения, особенно тщательно отработанная Хербордом. Автор, верный традициям вольных изображений, используя определенный закон перспективы и эффект сплющивания для больших и далеких расстояний, принял для этой зоны более крупный масштаб: 1/61000. Это можно проверить по четырем точкам, расположенным сегодня, как и в те времена, в нижней части ледника: церковь в Гриндельвальде (А), пересечение дороги (идущей от церкви к Нижнему леднику) с Черной Лючин (Б), слияние Черной Лючин с потоком (вытекающим из Нижнего ледника) Белой Лючин (В) и скала Хейесе Платте (Heisse Platte) в верховьях этого ледника (Г).

Масштабы, эмпирически использованные Хербордом:

Расстояние: АБ = АГ = АВ = ВГ = Средний

Масштаб: 1/58000 = 1/66000 = 1/59000 = 1/60000 = 1/61000

Как видно, совпадение масштабов для центральной и существенной части схемы превосходное, и концы «вилки» масштаба 2 очень сближены (от 1/58000 до 1/66000).

Масштаб 3. В правой или скорее в крайней правой части (западный участок) схемы масштабность изменяется.

Автора не интересует эта зона, где нет ни одного ледника. Заботясь тем не менее о том, чтобы его набросок захватывал этот район, а также маршруты из Оберланда, он изображает всю эту местность крупными штрихами, от Гриндельвальда — вниз по течению Черной Лючин — до слияния этой реки с Лючин-де-Лаутербруннен (место, называемое «Две Лючин», Zwei Lutschinen, в точке 1 на карте Херборда). Этой зоне, длиной 11,25 км с востока на запад, на рисунке соответствуют 67 мм! То есть это чуть больше того, что соответствует каждым 2 км главной зоны, находящейся между двумя большими ледниками. В этом случае масштаб равен 1/168000.

Можно представить, что Цинг (гравировавший рисунок Херборда через семьдесят лет) пришел в некоторое смятение от изменения масштабов и указал средний масштаб, являющийся фактически средним для всех трех масштабов (1/32000, 1/61000 и 1/168000); он приблизительно составляет 1/93000 (точная средняя величина 1/87000). Но этот средний масштаб не имеет никакого смысла. Структурный анализ карты показывает, что для наших целей пригодны лишь масштабы 1 и 2, а масштаб 3 никак не может быть использован для воспроизведения ледников, так как он служит лишь для того, чтобы дать вольное изображение области на западе, свободной от них.

Положение ледниковых фронтов в настоящее время: по правде говоря, лишь фронт Нижнего ледника точно изображен Хербордом штрихами; выше по течению располагаются сераки.

В качестве основы для наших измерений возьмем медианную точку этого фронта на карте Херборда. В настоящее время (карта 1956 г.) рассматриваемый фронт располагается в 1770 м от церкви. Измерим соответствующее расстояние на карте 1686 г. пользуясь последовательно двумя пригодными для зоны ледников масштабами (1 и 2). Мы обнаружим, что в 1686 г. ледниковый фронт был во всяком случае более продвинут, чем сегодня. Он располагался в 1070 м от церкви, если применять масштаб 2, более правдоподобный, и в 560 м, если выбрать масштаб 1. Действительно, именно масштаб 2, относящийся к четырем решающим точкам, окаймляющим нижнюю часть языка (Хейесе Платте, церковь, пересечение дороги с Черной Лючин, слияние Черной и Белой Лючин), несомненно наиболее близок к реальности. Следовательно, по карте 1686 г. можно получить следующие разумные предположения:

1. Нижний ледник опускался ниже, чем сегодня, и располагался ближе к церкви и к селению Гриндельвальд.

2. Фронт его был ниже нынешнего приблизительно на 700 м — расстояние наиболее правдоподобное.

Двадцать лет спустя, в 1705 г., появились новые иконографические и описательные данные.

11 августа 1705 г. швейцарский естествоиспытатель Иоганн Шёйхцер [330, стр. 278—279] повторил (в обратном направлении), возможно, не зная об этом, путь Себастьена Мюнстера. «Движимый любопытством», он спускается с перевала Фурка, чтобы рассмотреть Ронский ледник. Его рассказ, сопровождающая этот рассказ гравюра, на которую он ссылается, а также гравюра, выполненная позднее Феликсом Мейером, между 1710 и 1720 гг., дают довольно ясное представление о Ронском леднике в начале XVIII столетия.

«Спускаясь с Фурка, — пишет Шёйхцер, — мы заметили слева массу льда, которая, однако, была намного меньше, чем масса льда, расположенная ниже, о которой мы еще напишем. Из первой массы непрерывно вытекает поток воды, в который вливаются маленькие ручейки, стекающие со склонов окружающих гор. Поток, направляясь к западу, объединяется на расстоянии приблизительно получасового пути под сводами пещеры в нижней части ледяной горы с другими обильными ледниковыми потоками.[137] И лишь с этого момента образуется исток Роны. На самом деле, под ледяными горами собираются воды, возникающие под действием тепла, которое поступает и сверху и из земли, и это собирание вод происходит в действительности в двух местах. Однако вскоре эти воды сливаются, как это видно на гравюре XII (см. рис. VII). И Шёйхцер добавляет, что по виду этот двурогий источник Роны (Rhodani ipsius primam scaturiginem bicornem) напоминает вилку (по-французски — Fourche; Furca — намек на перевал того же названия)».

Этот текст становится понятным, если его сопоставить с гравюрой, которую Шёйхцер предназначил для иллюстрации своего рассказа. В тексте говорится о двух массах льда. С одной стороны, это небольшой ледник, видимый при спуске с Фурка слева, который не может быть ничем иным, кроме ледника Мутт. С другой стороны, масса Ронского ледника — то, что Меркантон обозначил как pecten, очень хорошо изображенный на гравюрах 1705 и 1720 гг. Этот pecten, растянувшийся в глубине долины Глеч, характеризует всю фазу многовекового наступания. Он исчезнет (до наших дней) лишь не ранее 1874 г., а вполне точно — между 1874 (terminus a quo) и 1899 гг. (terminus ad quem). Действительно, в период между этими годами ледник отступит из долины Глеч и перестанет загораживать боковую долину Муттбаха. Он превратится в тонкий язык, расположенный на скалистом ригеле (над которым с востока возвышается Бельведер), который сам возвышается над долиной Глеч.

В 1705—1720 гг. Ронский ледник, как его изображают Шёйхцер и Мейер (см. рис. VII—VIII), наоборот, имеет великолепный величественный вид «раковины», опрокинутой над равниной, — так он будет выглядеть на рисунках Бессона (1777), Бурри (1778), Эшера (1794), Ларди (1817), Мейрона (1825), Бантли и Ритца (1834) [262, стр. 44], на акварели Хогарда (1848), на дагерротипе Дольфусс-Оссе (1849), на фотографиях Шарно и Никола (1874), то есть в старинной иконографии, в отличие от иконографии современной (1899—1965 гг.), на которой Ронский ледник сократился и как бы взобрался вверх по ригелю [262].[138] Текст Шёйхцера и рисунки Шёйхцера и Мейера дают в этом отношении весьма важное уточнение: они отмечают, и не без основания, существование текущих вод, видимых слева при спуске с Фурка, которые текут на запад главным образом от «мини-ледника» Мутт, расположенного у входа в долину Муттбаха. Это тот ледник Мутт, который Шёйхцер и рисовальщики 1705—1710 гг. высокопарно называют «маленькой ледяной горой».

Воды образуют поток Муттбах, поведение которого, как показал Меркантон, могло характеризовать положение ледника. Действительно, возможны были два варианта:

1. Если Ронский ледник не наступал, а достаточно отступил (как с 1899 г. до наших дней), то Муттбах прямо впадал в нарождающуюся Рону, так как сократившийся язык глетчера не препятствовал ему в этом.

2. Если Ронский ледник находился в состоянии достаточно сильного наступания (как в XVIII и XIX вв. и вплоть до 1898г.),[139] то его язык преграждал выход из тальвега Муттбаха в долину Глеч. В этом случае:

а) либо воды Муттбаха проникают под боковой склон ледника и пробиваются оттуда несколько ниже самостоятельным потоком, выходящим снова под самим фронтом; и тогда, как писал Рей в 1835 г. после своего путешествия в Глеч и на Фурка, «воды, спускающиеся с Фурка, проходят под ледником» [311];

б) либо воды Муттбаха, и это не обязательно исключает случай а, текут вдоль края ледника, чтобы соединиться ниже фронта с собственно подледниковым потоком.

В обоих случаях (а и б) второго возможного варианта источник, вытекающий из Ронского ледника, оказывается раздвоенным, или, как говорит Шёйхцер, «двурогим». Текст 1705 г., гравюра, на которую ссылается этот текст, и гравюра 1720 г., подкрепляемые последующей иконографией, и особенно научной картографией Меркантона, это подтверждают. Именно второй вариант реализовался в начале XVIII в. и сохранялся до конца XIX в.: Ронский ледник, длительно наступая, образует pecten и преграждает тальвег Муттбаха, текущего вдоль ледника или проникающего под него, чтобы затем вновь появиться в виде отдельного потока. Этот поток объединяется в конечном счете с подледниковым потоком и они образуют «само русло Роны», вначале «двурогое», а затем единое.

Следовательно, ледники конца эпохи правления Людовика XIV остаются очень крупными, гораздо более крупными, чем в наши дни. В последующие годы они опять начнут наступать. В 1716 г. в одном прошении, стиль которого мы не меняем, снова раздаются жалобы жителей Шамони: «Тем более что приход все хуже обрабатывается из-за ледников, которые надвигаются на земли... вызывая большие разливы воды, опорожняя озеро, и имеется даже много деревень, находящихся под угрозой гибели, что вынуждает бедных просителей по обыкновению обратиться к вашему величеству...».[140]

Осенью 1716 г. сильно наступает также ледник Гургль в районе Эцталя. Он перегораживает боковую долину Ланг и обычно образует там озеро. Это озеро значительно уменьшится и, более того, будет временным (станет исчезать летом) на протяжении всего современного периода длительного отступания ледников, начавшегося с конца XIX в. Напротив, в период наступания, когда ледяная плотина гораздо массивнее и толще, чем в наши дни, озеро увеличивается в размерах и может существовать на протяжении года. В редких случаях оно становится опасным.

Таким образом, в конце осени 1716 и весной 1717 г. ледник Гургль «продвигается все ниже»[141] и подпруженное им озеро растет, достигая размеров до 1000 шагов в длину и 500 шагов в ширину. В эти два года растет также страх прибрежных жителей: в 1718 г. на ледник направляется крестный ход. На левом краю озера, на каменном столе — скалистой платформе, где осталась вырезанная цифра «1718», которую Эдуард Рихтер смог прочесть там через 160 лет, служат обедню. Угроза со стороны озера не исчезает до 1724 г., после этой даты тексты умолкают на полвека[142].

Снова 1717 г.: в долине Аоста происходит катастрофа. 12 декабря деревня Пре-де-Бар разрушена. Обвал, говорят, произошел так быстро, что даже птицы погибли в гнездах, не успев подняться. Но в чем причина? Обвал ледника Триоле? Просто падение скал или небольшой части горы? Вирджилио, тщательно изучив важный текст (текст Соссюра, который интервьюировал очевидца), приходит к выводу, что причина связана с ледниками [381, стр. 68; 314, стр. 9].[143]

Во всяком случае, в Гриндельвальде наступание, которым заканчивается второе десятилетие XVIII в., выявляется совершенно отчетливо и подтверждается многочисленными доказательствами. В 1719 г. в этом приходе устраиваются общественные молебствия, чтобы заставить ледник отступить.[144] Как говорят тексты, молитвы были услышаны. Однако в 1720 г. ледник, расположенный выше Гриндельвальда, был весьма развит, поскольку в 1802 г., когда ледники были значительно больше сегодняшних, туристам и путешественникам будут постоянно показывать крайнее местоположение, достигнутое Верхним ледником в 1720 г.

Рисунок Феликса Мейера, выполненный около 1719 г., может, впрочем, также служить подтверждением этому: два гриндельвальдских ледника, особенно Нижний, полностью заполняют свои долины и примыкают к главной долине (перпендикулярной по отношению к ним), куда вписывается тальвег Черной Лючин. Нижний ледник был тогда гораздо более развит, чем в настоящее время, он занимал положение, сходное с положением 1640 г.[145] как на гравюре Мерьяна (те же подробности, деревья, скалы, дома справа позволяют на самом деле сделать очную ставку Мерьян—Мейер).

И наконец, последний пункт, завершающий панораму всех альпийских ледников: прорыв озера Маттмарк в 1719 г. говорит о наступании ледника Аллален [241].

Стало быть, около 1720 г. мы имеем альпийский максимум на фоне стойкого наступания на протяжении десятилетий и десятилетий (наступания устойчивого, несмотря на отрицательные колебания небольшой амплитуды).

В Норвегии также наблюдается максимум наступания. Я уже говорил о «деяниях» ледника Энгабреен, относящегося к группе Свартис, который сокрушил как раз в этом году ферму. Но Свартис не один в данном случае. И ледник Ютунхейм именно в 1720 г., продвинувшись и заполнив всю долину Абрекке, увенчивает склоны основной долины, от которой она отходит. Фермы Тунгойан и Абрекке, расположенные на этих склонах и уже лишенные пастбищ, оказываются в весьма опасном положении [392].

Несмотря на незначительное отступание после 1720 г., альпийские ледники сохраняют в последующем десятилетии свое положение. Показательными в этом отношении являются 30-е годы XVIII в.: это не период максимума (в альпийских долинах никто не жалуется на нашествие ледников), это своего рода «нормальный» период, «рутинная» ситуация. А вот сардинский кадастр (1728—1732 гг.) представляет еще больший интерес. Этот очень обширный документ совершенно четко указывает, что все значительные ледники Савойи в эти годы несколько меньше, чем во времена максимума, в XVII в. или в 1720 г., но значительно больше, чем в 1910—1920 гг. и тем более в настоящее время.

Листы кадастра 1730 г., так называемой «старой карты»[146], фактически подходят к проблеме границ ледников двояким образом:

1. С одной стороны, и это наиболее предпочтительно с научной точки зрения, они указывают положение ледникового фронта (а), подледникового потока (б), пункта (в), откуда он вытекает, и места (г), где располагается гравий (graviers или glières), иначе говоря, положение свежих морен, еще не покрытых лесом. Их положение отмечает максимальную границу распространения ледников, последнюю перед выпуском карты (вероятно, границу распространения 1720 г.).[147]

2. С другой стороны, старая карта, как правило, ограничивается информацией типа б, в и г, то есть сообщает положение потока, места, откуда он вытекает, и расположение свежих морен. Данные в, очевидно, очень важны, поскольку место, откуда вытекает подледниковый поток, совпадает с фронтом ледника или по крайней мере с очень показательной частью этого фронта.

Первый случай представляет наибольший интерес для историка-гляциолога. Это как бы специально для него составленные описи ледников Тур, Аржантьер, Буа, Боссон и ледника у истоков Изера.

Во втором случае положения фронтов, известные по положению точки выхода подледникового потока, дают следующую таблицу:

Две таблицы, одиннадцать главных ледников, десять количественно согласованных величин, десять подтвержденных тенденций. Карта 1730 г. неоспорима: в эпоху Людовика XV ледники совершенно определенно значительно больше, чем в XX в.

И нет речи о том, что в 1730 г. имел место временный жестокий пароксизм. Можно говорить (по контрасту с длительным отступанием в XX в.) о длительном и спокойном наступании, подтвержденном начиная со второй половины XVI столетия, на фоне которого неоднократно проявлялись отдельные пароксизмы — в 1600—1610, 1628, 1640—1650, 1676—1680, 1716—1720 гг.

О постоянном наступании, установившемся около 1730 г., свидетельствуют также прорывы озера Маттмарк в 1724 и 1733 гг., расположенного хоть и далеко от Шамони, но все же в Альпах, и нависание и затем обвал ледника Ранда в 1736 г. [241; 314]. И еще одно свидетельство, на этот раз за пределами Альп, — исландская карта 1732 г. На ней указан ледник Ватнайёкудль, сокрушающий ферму Брейдармок, которой он достиг во время мощного продвижения в начале века [358]. И здесь никакого ощутимого отступания в 1730 г. — продолжается наступание. ;

Проходит еще одно десятилетие. В 1741 г. Уиндем[148] — первый английский турист и первый «милорд», посетивший Шамони, направляется на ледник Мер-де-Гляс, о котором «проводники говорили, что льда здесь становится больше с каждым годом». К тому же весьма показательно описание долины Шамони и горы Монтенвер, данное Уиндемом. Узнав о «Шамони — деревне, расположенной на берегу реки Арв, в долине, где находится приорство», осмотрев начиная от приорства «края ледников, спускающихся в долину, которые мы видели из деревни, откуда они были похожи на белые скалы или, скорее, на огромные льдины», Уиндем дает точное определение «краев ледников». Он действительно поднимается на Монтенвер и пишет о виде, который оттуда открывается: «Ледник занимает три большие долины, образующий букву Y, хвост которой достигает долины Аоста, а два рога — долины Шамони. Место, куда мы поднялись, находилось между двумя рогами, и оттуда мы видели долину, образующую один из этих рогов». Эта долина и ледник, который в ней находится, добавляет Уиндем, ориентированы «приблизительно с севера на юг».

Прекрасное описание! Уиндем действительно увидел долины, образующие букву Y, середину которой составляет Алле Бланш, хвост — ледник Бренва, два рога — Боссон и Мер-де-Гляс. Причем Мер-де-Гляс в той части, которая видима с Монтенвера, действительно ориентирован с севера на юг. Весь текст очень многое освещает: эти два «края» белых льдин, эти два «рога», «проходят до долины», «проходят через долину» и «видимы от деревни у приорства». Следовательно, в эту эпоху или сам ледник Мер-де-Гляс или его язык, его «край» виден от приорства. Это типичная ситуация, характерная для наступания ледников, наблюдавшаяся приблизительно с 1580 до 1870 г., в отличие от современной ситуации, когда лишь один из двух «рогов» (Боссон) видим и опускается до долины Шамони.

Непосредственное подтверждение: в следующем году (1742) Пьер Мартель [396] взбирается по реке Арв до истоков Арвейрона, вытекающего из ледника Буа. «Из пяти ущелий, примыкающих к долине Шамони, — пишет он, — наиболее значительным является то, которое называют ледником среди лесов,[149] не только) из-за красоты и размеров, но и потому, что здесь берет начало Арвейрон. Он выходит из-под ледника, через два свода, сплошь ледяных и напоминающих те кристаллические гроты, в которых, по сказкам, жили феи... Прекрасное зрелище — ледяные скалы, поднимающиеся над сводом более чем на 80 футов... Под одним из сводов можно пройти... но не без опасности, которой грозят временами срывающиеся куски льда». Это описание Мартеля, за исключением некоторых подробностей (форма грота часто изменяется), очень близко к описанию, которое даст Соссюр, по крайней мере в отношении размеров (свод высотой от 25 до 30 м). Соссюр, который видел этот грот несколько раз, в частности в 1777 г., «возле лиственничного леса, растущего на прекрасном белом песке, по которому кое-где группами были разбросаны красные цветы epilobium», довольно эмоционально описывает его «как глубокую пещеру, входом в которую служит ледяной свод высотой более 100 футов и соответствующей ширины. Эта пещера создана самой природой в огромной ледяной скале, которая благодаря игре света кажется то белой и не прозрачной, то прозрачной и зеленой, как аквамарин». И он упоминает о непостоянстве формы грота: «Зимой его (свода) нет совсем. Свод изменяется каждый день, иногда он обрушивается, но вскоре вновь восстанавливается». Описания Мартеля и Соссюра будут затем иллюстрированы и подтверждены рисунками Бурри и Бакле д’Альб.[150]

Но грот Арвейрона — не только зрелище. Он также и указание: он характеризует наступание ледника Мер-де-Гляс, который, пройдя скалы Мотте, широко распространяется по современному тальвегу Арвейрона, выше по течению от селения Буа. Мужен[266в, стр. 163], Ферран [120, стр. 40], Пейо [290, стр. 100] с сожалением отмечали, что современное отступание этого ледника, продолжающееся на протяжении столетия, привело к исчезновению очаровательного грота. С конца XIX столетия Мер-де-Гляс, ослабевая, заканчивается уже не сказочной пещерой, а прозаическим «жалким и узким языком, цепляющимся за скалы Мотте». В 1912 г. Ферран также отмечает: «Грот у истоков Арвейрона, столь часто прославлявшийся, исчез при отступании ледников». И Пейо, замечательный историк Шамони, указал, что в 1873 г. в последний раз упоминается этот грот, столь известный в XVIII и XIX вв. В результате «отступания (происходившего начиная с этой даты) язык ледника (Буа) скрылся за скалами (Мотте) и превратился в голубой пласт, лежащий поверх вод, несущихся между двумя утесами, отполированными льдами».

Короче говоря, исчезновение грота Арвейрона к 1880 г., после двадцатилетнего (1860—1878) быстрого отступания ледника, — один из многочисленных признаков перехода от длительной стадии наступания ледников к стадии современного отступания. Наоборот, существование грота в 1742 г. — один из признаков, позволяющих заключить, что именно в 40-е годы XVIII в. мы имели дело с периодом мощного наступания ледников.

И еще, в 1742 г. Мартель дал план[151] и эскиз[152] окрестностей Шамони. И то и другое схематично. Тем не менее указания, содержащиеся в этих иконографических документах, совпадают с текстами Мартеля и Уиндема (1741—1742 гг.).

Сперва об указаниях, содержащихся в плане, хотя он и составлен схематично. На плане ледник Боссон очень низко спускается в долину и ледник Буа находится в 2,25 км от слияния рек Арв и Арвейрон (3,5 км в 1960 г.).

Что касается эскиза Мартеля, то он не менее выразителен: рисунок, хотя и посредственный, но снабжен надежными отметками (Дрю, Монтенвер, церковь приорства). Ледник Мер-де-Гляс на нем прямо-таки переливается в северо-западном направлении через Монтенвер (над ним возвышается пик Дрю) и через продолжение Монтенвера к Мотте. Его язык можно видеть от церкви приорства, позади которой Мартель расположился, чтобы сделаты этот эскиз.

Стало быть, данные, почерпнутые у Мартеля и Уиндема, сходятся к одному: в 1741—1742 гг. язык ледника Мер-де-Гляс все еще опускается «почти до самой равнины», его положение и конфигурация характерны для фазы ледниковой экспансии.

В эти же годы (1741—1743) Альтман и Рихтер обнаруживают, что ледники Гриндельвальд и Унтерар находятся в состоянии наступания [162, стр. 152; 314, стр. 10]. Однако позже (1748 г.) Нижний Гриндельвальдский ледник отступает на короткое время, и довольно значительно, до мраморного карьера, или Marmorbruch (на 500 м ниже, чем теперешний фронт).

С другой стороны, такие индикаторы, ставшие в дальнейшем классическими, как Фернагт, Рюитор, Аллален, продолжают на протяжении 40-х годов XVIII в. обнаруживать признаки наступания: Фернагт к 1748 г. опасно близок к долине Рофен, но продвигается он не настолько сильно, чтобы привести к запруживанию озера [314, стр. 10]. Напротив, озеро Маттмарк в 1740, 1752 и 1755 гг. прорывается [241]. Что касается комплекса ледник—озеро Рюитор, то он вновь заставляет о себе говорить в 1748, 1751 гг., когда озеро несколько раз прорывается. В частности в 1751 г. сообщается о «неожиданном и стремительном прорыве озера Рюитор». Инженер Карелли, приглашенный в качестве эксперта, составил схему, из которой видно, что ледник, наступая, перегораживает выход из озера, а летом озеро, пробив подледный канал, обрушивается вниз, как «смерч». Несколько позднее (1752 г.) один текст укажет на остроту этой ситуации: «прорыв» озера причинил в прошлом году, как и в предшествующие годы,) ужасные опустошения» [22; 323].

В общем, можно сказать, что в 1740—1750 гг. ледники, по-видимому, наступают и находятся в состоянии «величия» во всех районах северного полушария, для которых можно определить даты положения границ и активность ледников. Похоже на то, что в историческую эпоху трудно найти период, когда бы по положению ледники повсеместно так отличались от современных.

Первый пример. В 1742—1745 гг. в Норвегии отмечается максимум наступания [392], который позже ни разу не был превзойден, даже в первой половине XIX столетия. В эти годы фронты ледников находились на несколько километров дальше, чем в XX столетии [308, стр. 347]. Причем начиная с 1740 г. ледники разрушали фермы, еще уцелевшие при менее сильных наступаниях 1695—1720 гг. [392; 288]. К 1740 г. ферма Тунгойан, на которой в 1667 г. было два фермера, 38 голов скота и 3 лошади и которая давала 110 буасо[153] зерновых, уничтожена полностью, а ферма Абрекке сильно пострадала.

Что касается относящегося к этому времени максимума наступания ледников в Исландии, удостоверенного картами и текстами, то поведение двух больших ледников этого острова и их гомологов в Норвегии и в Альпах полностью синхронно. Ферма Лонхолль разрушена Дрангаёкудлем в 1741 г., а фермер из Мофеллстадира в 1752 г., рассказывая путешественнику Эггерту Олафсону о продвижении ледника Дрангаёкудль, вспоминает, что в 1740 г. ледник приблизился вплотную к его постройкам. Что касается Ватнайёкудля, то карта 1732 г. и текст 1746 г. свидетельствуют, что он все еще примыкает к ферме Брейдармок, которой он достиг и которую опустошил в конце XVII в. [115, стр. 127; 358].

Два исследования подтверждают существование сходных хронологических данных и для Аляски: на леднике Лимон-Крик наиболее старым деревьям, растущим на самой продвинутой морене, в 1958 г. было 189 лет. Если учесть экспериментально определенное время, необходимое для укоренения молодых деревьев на морене, то, по Хёйсеру и Маркусу, образование рассматриваемого моренного вала можно отнести к 1759 г. [179].[154] Как для больших, так и для малых временных масштабов это указывает на прекрасное совпадение с периодами мощного наступания альпийских и скандинавских ледников в XVIII в.

Десятилетие 1750—1760 гг. характеризуется лишь слабыми колебаниями, длительное наступание продолжается.

Так, например, после своего относительного отступания в 1748 г. ледник Нижний Гриндельвальд несколько увеличивается («с того времени он немного вырос» — говорит Грюнер [162, стр. 153], посетивший его около 1756 г.).[155]

В 1752 и 1755 гг. прорывы озера Маттмарк, о которых я уже неоднократно говорил, означают (по Лютчгу) гляциологическое наступание [241].

В Исландии в 1754 г. ледник Дрангаёкудль все еще пребывает на тех лугах, где двадцать лет назад пасся скот, и около фьорда Таралатур отмечается конец одного из его языков, выступающих более чем на километр вперед по сравнению с 1935 г. [115, стр. 124, 133; 358].

1760 г. — важная дата в истории альпинизма. Орас Бенедикт де Соссюр в первый раз посещает долину Шамони. В 1761 и 1764 гг., он снова посещает ее и оставляет (несколько позднее) ее описание в «Путешествиях по Альпам».

Прибыв из Серво, Соссюр[156] направляется в приорство Шамони и подходит к долине того же названия у выхода из Монте через узкое и дикое ущелье, ориентированное на юго-юго-восток и расположенное над рекой Арв. «По выходе из узкого и дикого ущелья сворачивают налево и вступают в долину Шамони... Дно долины покрыто лугами, через которые проходит дорога... Постепенно открываются различные ледники, опускающиеся к этой долине. Сперва виден только ледник Таконе (Таккона), который почти повис над крутым обрывом. Вскоре глазам представляется ледник Бюиссон (Боссон). Его сверкающие белизной льды, возвышающиеся в виде пирамид, удивительно эффектны посреди пихтовых лесов, в которые они проникают. Наконец, становится виден огромный ледник Буа, который, опускаясь, поворачивает к долине Шамони. Хорошо различимы его ледяные стены, возвышающиеся над желтыми зубчатыми скалами».

Опустим подробности (например, то, что ледник Боссон проходит через леса, что Таккона покрывает нижнюю часть морены) и перейдем к главному. В наши дни всякому, даже если это просто автомобилист, проделывающий тот же маршрут, от Хуш до Шамони, разница бросается в глаза. Соссюр видел то, что мы не видим и, возможно, не увидим никогда, то есть ледник Мер-де-Гляс, предстающий взору путешественников во всем своем великолепии, сворачивающий к долине Арва и хорошо видимый задолго до подхода к Шамони, если путешественник идет с юга. Таким видел его Соссюр, таким изобразит его Линк в 1800—1820 гг.[157] В настоящее время, наблюдая тот же самый пейзаж (долину Арвейрона от Мотте до Буа), нельзя обнаружить ни малейшей части ледника, видимой снизу.

Продолжение текста и маршрута Соссюра не оставляют места никаким сомнениям. Действительно, в следующей главе своего «Путешествия...», озаглавленной «От приорства до Валлорсина», Соссюр проходит селение Шамони, направляясь к верхнему течению реки Арв, Пра, Буа и Тин. «На расстоянии в пол-лье от приорства надо перейти по деревянному мосту через реку Арв и выйти к поселку Пре (Пра), где живет мой прежний проводник Пьер Симон... через четверть лье от этого места мы оставляем справа нижнюю часть ледника Буа, который заканчивается большой ледяной аркой. Из-под этой арки вытекает Арвейрон...». Таким образом, подход к леднику Буа прекрасно виден, он легко доступен и близок. Если идти мимо Пра, то до его конца рукой подать.[158] И Соссюр, кроме того, делает об этом леднике записи, которые сегодня не имели бы никакого смысла. На самом деле, он не рекомендует переход через Монтенвер и предлагает прямой путь через Шамони — Мер-де-Гляс, по дороге, следующей по равнине вдоль Арвейрона. «Направляясь этим путем из приорства, вы совершите очаровательную прогулку, которая займет около часа и будет проходить все время по такому ровному месту, что это можно сделать даже в экипаже. При этом вы пересечете прекрасные луга и великолепный лес» [25].

Деятельность Соссюра как альпиниста, путешественника и повествователя продолжалась добрых тридцать лет. И вот все это время он считал совершенно нормальным и обычным, что подъехать к Мер-де-Гляс из Шамони можно в экипаже по ровной местности. В те времена это была реальность, но в наши дни ее уже не существует. Какой «шарабан» отважился бы сегодня отправиться в скалистое ущелье Мотте — последнее убежище отступающего ледника?

Ледяная пещера, «Арвейронский грот», — признак наступающих льдов — отлично существует в 1760, 1764, 1780, 1790 гг., во времена путешественников и художников, рисовавших ледники в доромантическую эпоху.

Что касается ледника Аржантьер, то Соссюр видит, как он «спускается зигзагами до самого дна долины». Такое же изображение дадут в 1850 г. первые дагерротипы. При современном отступании от него осталась лишь верхняя часть зигзага.[159] Следовательно, опять возникает та же мысль: об устойчивости, нормализованности длительного наступания ледников в 1760—1790 гг., в то время как о длительном отступании, подобном происходившему в средние века, осталось всего лишь смутное воспоминание у крестьян. Это плохо датированное воспоминание (ибо оно очень древнее — предшествует 1600 г.), но тем не менее весьма стойкое. И Грюнер в 1760 г., и Бурри в 1780 г., как видно из их добросовестных исследований, снова обнаруживают следы этих воспоминаний в рассказах жителей многих горных общин Швейцарии и Савойи [163, стр. 329—330].

Иконография, становящаяся после 1760 г. все более и более обширной, подтверждает такую точку зрения: отныне длительное наступание — процесс рутинный и нормальный. Можно лишь сослаться на количественные доказательства Мужена, полученные в результате изучения акварелей и гравюр, часто очень ясных, Бурри, Бакле д’Альба, Хакерта и Кретьена де Мешель. Их рисунки, изображающие Аржантьер, Мер-де-Гляс и Боссон в 1770—1790 гг., указывают на ледниковые фронты, все еще значительно более продвинутые, чем во времена Мужена (1912 г.) и тем более сегодня. Разница составляет от 700 до 1200 м «в пользу» XVIII в.[160]

Повторяем, следовательно, снова и по-прежнему, что именно на фоне устойчивого наступания ледников, рассматриваемого как первичное явление, следует рассматривать явления, подобные альпийскому максимуму 1770—1780 гг., как вторичные.

Этот максимум хорошо выявляется в Шамони: начиная с 1774 г. наступающий ледник Боссон уничтожает поля сельскохозяйственных культур. И Соссюр задним числом (в 1784 г.) сообщает в своем отчете (путешествие 1778 г.) о наступании ледника Буа, более мощном, чем когда-либо. Из ясной акварели Хакерта видно, что в 1780 г. ледник Аржантьер находится на 1700 м ниже, чем в 1911 г. ([266б, стр. 10; 266в, стр. 80], цитаты из Кокса, Бурри, Соссюра).

Следующее затем отступание, хорошо выраженное в Шамони с 1784 по 1790 г., является эпизодом лишь вторичным. Это отступание составляло самое большее 200—300 м по горизонтали.[161] И действительно, в 1784 г., после пяти или шести лет отступания, ледник Мер-де-Гляс находится еще в 500 шагах по прямой от морены, идущей вдоль дороги из приорства в Тин, то есть он приблизительно на 800 м ниже, чем теперь (по тексту и карте Соссюра).

Между 1760 и 1790 гг. наступание отмечается около Шамони, за пределами Шамони и во всех остальных частях Альп.[162] Оно затрагивает различные ледники: Алле-Бланш, Хюфи (с 1760 г.), Таккона, Глере (около Сен-Бернара), Гриндельвальд, Фернагт, Гургль, Аллален, Триоле, Жиетро, Макуньяга, Чингель в Гастернтале, Бье.

Эти ледники-индикаторы часто упоминаются, они как бы всегда находятся на своем посту. Ледник Фернагт, наблюдавшийся и измерявшийся иезуитом отцом Вальше, профессором механики в Венском университете, накрепко и надолго перегораживает в 1770—1772 гг. долину Рофен. Образуется озеро Маттмарк, которое затем прорывается в 1764, 1766 и 1772 гг. Ледник Бье обрушивается на Ранда в 1786 г. Ледник Жиетро, как и в 1595 г., перегораживает тальвег Дранс. Гриндельвальдские ледники спускаются в долину Черной Лючин (1768—1777 гг.); а в 1777 г. Бессон отмечает «отсутствие каких бы то ни было признаков преграды» ниже этих ледников. Следовательно, они занимали такое же положение, как и во время прежних максимумов, всегда фиксированных конечными моренами. В 70-е годы XVIII в. наступание ледников в Гриндельвальде становится столь угрожающим, что становится понятным обращение прихожан к монаху-заклинателю. Однако этот монах, возможно янсенист, не зная, по воле божьей или по наущению дьявола происходит это продвижение ледника, отказывает мужикам в помощи [314, стр. 12].

За эти три десятилетия указания о наступании ледников очень многочисленны, они отличаются также значительно большей информацией. Руссо и Соссюр способствуют тому, что Альпы находят отражение в культурной жизни Запада и к ним начинают проявлять интерес, а многочисленные путешественники открывают особую красоту и самобытность гор.

В некоторых случаях указания о наступании касаются лишь кратковременных процессов, как, например, продвижения ледника Триоле в сообщении Соссюра около 1778 г. Но очень часто указания более ценны и не ограничиваются освещением кратковременного колебания, временных перипетий. Тогда они затрагивают вопрос о тренде и дают сведения о наступании, сравнимом с отступанием в конце XIX или в начале XX в. Так, это можно видеть на изображениях различных ледников, приведенных в «Видах Швейцарии» Цурлаубена (Париж, 1780) или в «Достопримечательных перспективах швейцарских гор» (Берн, 1776), «которые показывают для всех изображаемых ледников распространение, гораздо большее, чем в 1885 г. [314, стр. 13]». (1885 г. относится к началу длительного отступания.)

Для Ронского ледника очень типичен в этом отношении прекрасный рисунок Бурри ([40, стр. 9], а также рис. IX), подтвержденный рисунком (12 В) и комментариями Бессона. Огромный pecten загромождает верхнюю часть долины Глеч и преграждает выход из примыкающей долины Муттбах, где соединяются воды, текущие от ледников Мутт, Теллишток, Блауберг и Фурка. Во времена посещения Бессоном Ронского ледника мнения о развитии кратковременного колебания расходятся: одни утверждают, что ледник отступает уже на протяжении двадцати лет, а Бессон, напротив, основываясь на своих наблюдениях, считает, что фронт наступает. Но для нас, историков колебаний большой длительности, имеют значение не эти перипетии вторичного порядка, а явление первичное — тренд. Несомненно существующий. Точные измерения подтверждают то, что наглядно передает иконография: Бессон (тексты в [262, стр. 44—50]) наблюдает ледник удаленным на 300 туазов (585 м) от теплого минерального источника Глеч и на 120 туазов (235 м) от крайней конечной морены. И вот в результате непрерывного отступания, начало которого относится к 1856 г., в 1870 г. тот же ледник будет находиться в 660 м от минерального источника, в 1874 г. — в 950 м, в 1914 г. — в 1900 м, а в настоящее время — еще дальше! Направление развития ледников невозможно отрицать: длительное наступание XVIII в. следует противопоставить длительному отступанию 1860—1960 гг. Короче говоря, в 1760—1790 гг. европейцы — Соссюр, Бессон, Бурри и другие — открыли ледники своих стран. И они видели их гораздо более мощными, чем мы, их потомки, имеющие перед ними преимущество — возможность сравнения.

Это справедливо по отношению к Альпам и по отношению к Исландии: в 1754 г. Дрангаёкудль, по описанию путешественника Олафссона, находится на расстоянии полумили от начала фьорда Таралатур, и это означает, что он продвигался значительно дальше (на 1 км), чем ледниковый фронт 1935 г. И вот в 1775 г. тот же ледник оказывается еще более продвинувшимся, он достигает, как говорит Олавиус, крайней точки фьорда и даже моря (тексты в [115, стр. 133]).

Следующий период — «Революция—Империя» — менее богат свидетельскими показаниями.[163] Уменьшилось ли число путешествий в Альпы из-за имевших место событий и затрудненности международных сношений? Сместились ли центры интереса? Вполне возможно. К 1805 г. иконография оказывается значительно менее богатой, чем около 1780 г. — первого года золотого века старинной гляциологии.

Рис. 23. Озеро Комбаль и ледник Алле-Бланш.

Ледник Алле-Бланш, или Лекс Бланш (современное положение), в состоянии отступания; он не опускается в озеро Комбаль, которое само значительно сократилось по сравнению с прошлым столетнем. Крестиком (справа) отмечено место, откуда были сделаны рисунок н фотография, приведенные на рис. XXV и XXVI (карта Валло, 1930 г.).

Тем не менее эта иконография существует. Бакле д’Альб, будущий генерал Империи, проживает в Салланше с 1786 по 1793 г. [120, стр. 11] и часто посещает ледники Шамони, расположенные по соседству. Он рисует Арвейронский грот, расположенный совсем близко от леса и небольшого горного хребта, опоясывающего селение Буа с северо-востока. Около 1788—1789 гг. Кретьен де Мешель рисует перспективу долины Шамони: фронт ледника Аржантьер спускается на 900 м ниже, чем в 1911 г.[164]

В 1794 г. Конрад Эшер ван дер Линк рисует акварелью вид на ледник Роны сверху, с Майенванга (рис. 12 Г).[165] Как и в 1705—1870 гг., pecten на его рисунке распространяется на Gletscherboden, в долину Глеч и перегораживает долину Муттбах.

На всех относящихся к этому времени изображениях (1787, 1791, 1794 гг., начало XIX в.) Ронский ледник выглядит так же.

Между 1800 и 1820 гг. швейцарский художник Линк рисует Мер-де-Гляс с расположенного напротив массива Флежер.[166] Его картина, хранящаяся до настоящего времени в мэрии Шамони, настолько точна, что на ней можно опознать поселки Тин и Буа, пути лавин и «все пустоты, разрывающие общинный лес на Монтенвере». Ледник Буа, в своей характерной для эпохи наступания форме, гармонически изгибается над Мотте и поворачивает на юго-запад, по направлению к равнине Арв. Его конец выдается вперед по сравнению с положением в 1911 г. на 920 м по прямой и даже больше (1200 м), если сравнивать с положением в 1955 г. Следовательно, ледник Мер-де-Гляс все еще находится очень близко к равнине. Этим объясняется то, что в 1816 г. Байрон после созерцания массы льдов Боссона, «опускающегося до хлебных полей», смог последовать советам Соссюра и направиться в шарабане к истокам Арвейрона ([113, стр. 43], дальше по тексту: [266в]).

Можно, впрочем, сделать общий вывод: между 1770 и 1850 гг., как это видно из весьма многочисленных иконографических, картографических и описательных данных, представленных Соссюром, Хакертом, Коксом, Форбе, де Люком, де Шарпантье и другими, ледник Буа никогда не отступал более чем на 100 или 200 м относительно тех позиций, которые показаны на картине Линка. Часто он определенно был длиннее (на 200—300 м). Следовательно, картина Линка отражает норму для периода 1770—1850 гг. Подобным же образом клише, выполненное Муженом с Флежера в 1911 г. ([226 в, гравюра VIII]), а также рис. XIV, изображающие ту же панораму, что и картина Линка, но без льдов, характеризуют норму для XX в. Мой постоянный фотограф, не задумываясь, в 1966 г. вновь сделал фотографию, аналогичную клише Мужена.

Ледник Аллален также дал указания о наступании ледников вблизи 1800 г.: запруживание и прорыв озера Маттмарк в 1790, 1793, 1798, 1808 гг. [241, стр. 180].

Наконец, первые исторические данные о ледниках Уазана. В 1807 г. префекту Высоких Альп во время его служебной поездки по массиву сообщают (и это никому не кажется необычным), что ущелье Арсин занято ледником того же названия. Как пишет Ш. Рабо, это свидетельствует о «необычном распространении» ледника Арсин. В 1807 г. также увеличивается расположенный над истоками Романша ледник Рип де л’Альп.[167]

В общем, на стыке столетий, около 1800 г., не наблюдается никаких признаков значительного отступания ледников: в Исландии ледники группы Ватнайёкудль сильно продвинулись вперед — значительно дальше, чем в 1940 г., и к 1793—1794 гг. расположились совсем близко к конечным моренам. К 1789 г., а затем в 1807—1812 гг., норвежские ледники достигают крайних границ, до которых они доходили в 40-е годы XVIII в. [358; 392]. На Аляске, как видно из одной русской карты 1802 г., ледники занимают дно долины Коппер, по которой в настоящее время проходит железная дорога [122], а ледник Лимон-Крик, хотя и отступил в 1769—1819 гг. (приблизительно на 200 м) по сравнению с 1759 г., все еще выдается вперед на 1 км относительно своего положения в 1900—1930 гг. и на 2 км относительно положения 1958 г. На это указывает целый ряд конечных морен, датированных по растущим на них деревьям.

Рис. 24. Вековое уменьшение размеров ледника Лимон-Крик (Аляска) — как в длину (5), так и по площади (6) — со времен его максимумов в XVIII—XX вв. Диаграмма взята из [179]. Для большей наглядности и удобства с 1900 г. изменен масштаб времени. Средняя температура в данной местности: 1 — годовая, 2 — в июле, 3 — в январе, 4 — средние годовые осадки.

Альпы, 1818—1825 гг. Новый натиск, начавшийся от тех фронтов, уже продвинувшихся, о которых только что была речь. Мер-де-Гляс около 1820 г. уходит на 1350 м вперед по сравнению с положением в 1911 г. и находится в 20 м от ближайших домов селения Буа.[168] Он распространяется до долины, принимая изогнутую форму, изображенную Линком, но с еще большим размахом и величием. Гюго так описывает его в 1825 г.: «По ту сторону ледника Боссон, напротив приорства Шамони... сначала идет лес из гигантских лиственниц. Над этим лесом — край ледника Мер-де-Гляс над склонами Монтенвера, как рука, обнимающая, склоняющаяся и низвергающая глыбы мрамора... а на равнине ледник открывает свою ужасную пасть, из которой, как поток, рождается Арвейрон» [ИЗ, стр. 45]. Изображения, топографические подробности совершенно очевидны: Гюго видел Мер-де-Гляс изогнутым н распространившимся вплоть до равнины — таким, каким его видели Комбе, Соссюр и Линк.

Ледник Аржантьер во время максимума 1818 г. находится на 1050 м дальше, чем в 1911 г., и на 1300 м дальше, чем в 1955 г., и лишь на 300 или 400 м дальше по сравнению с вековой нормой для периода наступания этого ледника, имевшего место между 1730 и 1860 гг. Что касается ледника Боссон, то в 1818 г. он наступает на возделанные поля и лес. Он угрожает селению Монкар. Напуганные жители, как и в 1643 г., во время крестного хода к леднику воздвигают крест на его конечной морене. Этот крест, просуществовавший до начала XX столетия, позволил Мужену установить положение ледника в первые годы Реставрации. Таким образом, фронт ледника Боссон в 1818 г. находится на 590 м впереди фронта 1911 г. и более чем на 1200 м впереди фронта 1952 г. (параграф «Ледник Боссон» [266в]; а также рис. XXI и XXII).

Период максимума оледенения около 1818 г. (в действительности с 1814 по 1825 г.) совпадает с периодом развития науки, туризма и даже журналистики. Поэтому он очень хорошо изучен. В 1891 г. Рихтер [314, стр. 26—29][169] дает общий обзор этого периода. Я привожу здесь сводку в виде таблицы.

Эта таблица, в которой некоторые указания Рихтера я исправил в соответствии с новейшими данными, интересна, во-первых, сама по себе, во-вторых, потому, что благодаря ей историк может представить себе во всей реальности так называемые максимумы 1600—1601, 1643—1653, 1680, 1720, 1770...

В самом деле, во времена таких пароксизмов, сведенных в таблицу и отнесенных к определенному году, максимум у всех альпийских ледников не приходился на один и тот же год. Одни ледники уже начинали наступать, когда другие еще находились в стационарном состоянии или отступали. Указание на максимум оледенения большого горного массива (Альпы) позволяет судить лишь о преобладающей, абсолютно преобладающей ситуации, но не о повсеместном распространении [2386, стр. 727].

Кинзл [202] на месте исследовал морены 1818—1820 гг. и довольно легко их датировал по возрасту лесного покрова. Он отличал их от морен более молодых (соответствующих последнему возврату максимума — 1840—1850 гг.). По возрасту деревьев и геоморфологическим признакам он отличал их также от более старых морен, относящихся к максимуму XVIII в. или, что более вероятно, XVII в.

Он попытался тщательно разобрать случаи, когда морена 1820 г. проникает, прорывается, в морену XVII столетия, случаи, когда она, наоборот, находится на некотором расстоянии от линии фронтального вала, воздвигнутого в классическую эпоху.

После ряда лет исследований, путешествий, экскурсий Кинзл пришел к определенным выводам о 67 ледниках. Он считает, что в недавние исторические времена 23 из них имели ярко выраженный максимум в «XVII столетии», около 1600—1610 гг. или в 1643—1644 гг. (или в 1680 г., добавил бы я, ссылаясь на недавние работы Хёйбергера и Майра). Девятнадцать альпийских ледников достигали «максимального максимума», если так можно сказать, к 1820 г. Остальные же ледники (из 67) достигали максимального развития к 1850 г. С середины XIX столетия и до 30-х годов XX в. (на самом деле до 1960 г.) не было наступаний, сравнимых с этими тремя сериями «максимальных максимумов».

Во всяком случае, максимумы 1600 и 1820, 1850 гг. очень близки друг к другу и вполне сравнимы. Просто ледники во время этих максимумов занимают крайнее положение, достигнутое при прохождении временных, наиболее мощных волн в период устойчивого на протяжении нескольких столетий большого ледникового прилива.

После 1820—1825 гг. волна снова несколько спадает. Иначе говоря, ледники отступают на несколько десятков или сотен метров. Но прилив продолжается.

Доказательством служит серия очень хороших гравюр 1830 г., отражающих большое наступание альпийских ледников в Шамони по сравнению с их положением в XX в. [266б, рис. 2—6]. Язык ледника Тур в год «трех блаженных» все еще расположен очень низко, значительно ниже, чем в 1907 или 1960 г. Ледник Аржантьер в 1830 г. образует классический зигзаг, опускающийся до равнины, сегодня совершенно отсутствующий.

В том же году, как об этом говорит рисунок Жана Дюбуа «на клетчатой бумаге», ледник Мер-де-Гляс отступил лишь на 110 м по сравнению с 1820—1825 гг. Он располагается на 1240 м ниже, чем в 1911 г., и на 1600 м дальше, чем сегодня [266в, стр. 168, рис. 1].

К тому же в 1830 г. составляются первые современные кадастры ледников в Дофинё. Ледники в Дофинё часто меньше по размерам, чем ледники в Савойе, и они продвигаются не с тем размахом, который присущ их гомологам в Шамони. Тем не менее, по кадастрам «эпохи Луи Филиппа», размеры ледников

Дофинё вполне сопоставимы с показанными на штабных картах 1853 г. и явно больше, чем в конце XIX или в XX в.

В 1834 г. французский путешественник Рей посещает истоки Роны и Ронский ледник. Его описание полностью подтверждает гравюра Рица (1834), на которой выпуклый ледниковый pecten находится совсем близко от гостиницы Глеч. Рей, со своей стороны, подчеркивает, что pecten загораживает долину Муттбах [311][170]. По его данным, ледник находится в 485 м от теплого источника — расстояние, конечно, приближенное, но вполне укладывающееся в вековую норму для периода 1750—1850 гг. (когда оно постоянно менялось от 300 до 600 м). Совершенно очевидный контраст с положением глетчера в XX в.; в 1914 г. расстояние фронт — теплый источник составляло 1900 м, а в наши дни стало еще больше.

1842 г.: Форб на основе скрупулезной триангуляционной съемки составляет первую научную карту ледника Мер-де-Гляс [129, стр. 61; 266в, стр. 168].[171] Эта карта подтверждает лишь слабое отступание — около 370 м — относительно максимумов 1820—1825 гг. Но контраст с XX столетием остается вне сомнений: конец ледника Мер-де-Гляс на карте Форба выдается вперед на 980 м по сравнению с фронтом в 1911 г. и приблизительно на 1300 м по сравнению с фронтом 1950—1960 гг. Огромное различие между положением ледника в разные столетия подтверждается и качественными данными: Форб, например, пишет о крае ледника и гроте у истоков Арвейрона: «Из деревни Пра этот каскад льда виден прямо впереди». В наше время такая фраза ничего не значит.

Наконец в 50-е годы XIX в. появляется иконография современного типа. Первая фотография[172] Ронского ледника относится к началу 1848 г. В отличие от современных фотографий, на ней Ронский ледник изображен таким же, как на гравюрах дофотографического периода (1705—1848 гг.): Муттбах перегорожен и в долине Глеч — гигантский pecten.

В 1857 г. Мер-де-Гляс сфотографирован Бюиссоном, ставшим позднее придворным фотографом Наполеона III. Эта фотография должна убедить самых закоренелых скептиков: в 1857 г. гигантская масса льда заполняет теперешнюю долину реки Арвейрон, вплоть до ее устья у селения Буа, долину, в которой сегодня можно увидеть лишь леса и морены, крупную гальку, кусты и журчащие воды. Эта фотография «показывает с полной очевидностью, что ни Бурри, ни Бакле д’Альб (ни савойские епископы XVII в., добавил бы я) не преувеличивали мощность скопления льда, нагромоздившегося у подножия склонов Монтенвера» [266в, стр. 150, рис. 2 и X].[173]

Последний эпизод, который должен быть вписан в этот фон, в эту многовековую структуру наступания, которое продолжается от времен, упоминающихся в текстах Комбе, до времени применения триангуляционных съемок Форба и дагерротипов Бюиссона и Дольфус-Оссе. Это максимум 1845—1858 гг., а если говорить точнее, то 1850—1855 гг. Результаты исследований морен Кинзлом [202] и особенно указания, собранные Рихтером (более сотни), позволяют хронологически очертить этот эпизод. С 1835 по 1844 г. наступание ледников в Альпах носит, по-видимому, довольно общий характер. С 1845 по 1858 г. преобладают ситуации, характеризующиеся максимальным наступанием, достигающим кульминации в 1850 г. (шесть ледников или ледниковых систем развиты максимально) и в 1855 г. (девять ледников или ледниковых систем в состоянии максимального развития). Прежде редкие указания о том, что ледники отступают, с 1861 г. становятся постоянными, регулярными и преобладающими [314, стр. 33 и далее].

И снова именно Шамони дает хорошее представление об этом последнем наступании. Как и в 1600 и 1777 гг. (согласно очень точной гравюре Жалабера), «вздыбившийся» ледник Мер-де-Гляс с 1850 г. снова пытается удлиниться и перевалить за первые отроги (на юге) Кот-дю-Пиже (то есть движется по тому же пути, который он проделал в 1600 г., когда погибли селения Шателяр и Бонанэ). Он выходит в сторону Тин. Как об этом напишет Валло [266в, стр. 169], воспроизводя показания Мишеля Кутте из Буа: «Около 1850—1851 гг. Мер-де-Гляс достиг селения Буа, остановившись примерно в 50 м от него. Ледник уничтожил лиственничный лес, находившийся на ровной местности... закрыл морену Пиже доверху и швырнул глыбы на середину склона в сторону Тин... в 1855 г. ледник почти полностью закрыл морены».

Мишель Кутте не солгал. На фотографии, сделанной Бюиссоном в 1857 г., видно, что и в это время ледник Буа образует довольно характерный выступ над первыми склонами и седловинами Ниже, направленными к равнине Арв и Тин.

Этот максимум 1850—1855 гг. вызывал иногда панику. Точное представление о такой панике создается благодаря превосходному тексту, вот уже тридцать лет как опубликованному одним савойским ученым [188], взявшим его из расходной книги Пьера Девуасса, крестьянина из селения Тур.

Сентябрь 1852 г.: громадные ледники, теплые ветры, сильные дожди [266в, стр. 170]. Обтаивающие концы ледников нависают, грозя того и гляди оторваться и обрушиться на долины. Ледники срываются, как выражается наш хроникер, крестьянин Пьер Девуасса. Катастрофическое положение существует с 15 до 19 сентября 1852 г., убытки исчисляются более чем 100 тысячами франков. Девуасса пишет, что в эти дни «было много дождей... в то же время ледники сорвались... так, что мощная морена покрыла часть угодий Тура (несколько далее в том же тексте говорится о прорыве морены ледника Тур)... Одновременно сорвался и ледник Аржантьер и покрыл (различные земли)... между Аржантьером и Шозале... И в течение этих дней сорвались ледники Лоньян[174] и спустились вниз, ниже Пьерре, который был полностью покрыт. А я, пишущий эти строки, находился в Лоньяне как уполномоченный по разверстке сыра и был вынужден укрыться в подвале (горной хижины). Стоял страшный шум, и казалось, что упали все ледники. Вся дорога от селения Пра и до Тин была унесена водами ледника Буа».

Эти события продолжались недолго; с 1855 г. в окрестностях Шамони начинают появляться признаки отступания. С 1861 г. отступание ледников фиксируется в Альпах повсеместно. Размах этого отступания велик — впервые за три столетия ледники заняли такие позиции, которые уже больше никогда не нарушали.

За один год (1867—1868) ледник Мер-де-Гляс отступил на 150 м. За десять лет (4 ноября 1868 г. — 27 сентября 1878 г.) он стал меньше на 757 м, то есть отходил на 76 м за год. За это десятилетие грот Арвейрона исчез, ледниковый язык укрылся в скалах Мотте и оттуда уже не выходил [266в; 251].

То же происходит и с концом языка Ронского ледника, положение которого начиная с 1874 г. ежегодно фиксировалось швейцарской топографической службой. С 1874 по 1916 г. (год большого научного исследования Меркантона) не обнаруживалось признаков наступания ледника. Каждый год он заметно отступает на несколько десятков метров и более [262, стр. 5, план 11].

С 1860—1870 гг. совершенно определенно начался век большого отступания всех альпийских ледников [2386, стр. 725].

Рис. 25. Ледники долины Шамони [227].

Эта карта была составлена Жаком Бертеном на основе карты (1:50 000) Нац. геогр. ин-та, отражающей современное положение ледников (1949 г.) и карты (1:80 000) приблизительного положения ледников после максимума 1850 г. Эта последняя карта заимствована из работы Валло «Эволюция картографии Савойи и Монблана» (Париж, 1922 г., репродукция одной из карт Дюфура «Топографическая карта Швейцарии, Мартиньи. 1861», снятой и выполненной на местности между 1854 и 1861 гг.). 1 — современное положение ледников, 2 — сокращение ледников с 1850 г. К северо-востоку от ледника Таккона расположен ледник Боссон.

Уместно сейчас вспомнить старую поговорку: «Сова Минервы вылетает только в сумерках». В истории, как и в философии, размышление по поводу какого-либо явления часто приобретает смысл лишь после того, как это явление проявилось полностью и закончилось, когда определены его границы, то есть когда его можно рассмотреть со всех сторон. Рихтер, Мужен — эти большие ученые и пионеры в истории ледников — работали в то время, когда фаза многовекового наступания ледников едва закончилась. Им еще не хватало данных для того, чтобы оценить долговременное значение эпизодов, которые они описывали. В частности, для Рихтера, писавшего в 1880—1890 гг. ледниковое отступание было явлением столь недавним, что он не мог уловить его векового значения и вписывал его в тридцатипятилетний цикл флуктуаций ледников, заимствованный им у Брюкнера. При развитии научной гляциологии то, что было достигнуто Рихтером, сохранилось до Хойнкса и Ллибутри, но от тридцатипятилетней цикломании, характерной для научной мысли лишь одной эпохи, не осталось камня на камне (238б, стр. 727]. Отступание ледников в период с 1900—1925 и до 1955—1960 гг. было настолько сильным и контрастным с XIX в., что мы оказались лучше подготовленными к тому, чтобы понять историю ледников между 1590 и 1860 гг. если не как единый процесс, то по меньшей мере как явление оригинальной синхронной структуры. Два текста и несколько крупных работ позволят понять эту точку зрения яснее.

Сначала два текста. Они касаются того комплекса ледник—преграда—озеро Рюитор, который в период с 1590 по 1860 г. проявил себя лучше, чем любой из индикаторов ледникового наступания большой длительности. Известно, что с 1864 г. (и до наших дней) этот комплекс в результате отступания ледника и исчезновения озерной запруды перестал (впервые за 270 лет) опустошать расположенные ниже и примыкающие к нему долины. Он просто-напросто перестал существовать.

Итальянские гляциологи, Баретти в 1880 г., Сакко в 1917 г., хорошо поняли и показали с помощью текстов и карт новизну и своеобразие этой ситуации. Однако еще в 1867 г. каноник из Аосты Каррел интуитивно понимал, что на Рюиторе имеет место какое-то новое явление, что произошло изменение многовековой ситуации. Он писал: «Нас уверяют, что озеро Рюитор полностью исчезло[175]. Если так, то это факт исключительный и совершенно новый. История прошлых столетий не упоминает о таком явлении» [22, стр. 50].

Следовательно, в 1867 г. фаза многовекового наступания заканчивается. Однако 271 год назад, в 1596 г., положение вблизи Рюитора было противоположным: начиналась фаза наступания — длительный период большого прилива ледников. Итальянский инженер Сольдати, приглашенный валийскими властями, добросовестно выслушивал жалобы крестьян. «Я обнаружил, — пишет он 10 октября 1596 г., — что озеро (Рюитор) закрыто со всех сторон высокими горами и большой скалой. За исключением, однако, одного места: в нижней части (озера) есть довольно большое отверстие, через которое из указанного озера постоянно вытекала вода, не принося никакого вреда ни этой долине, ни вне ее.[176] И в это время появилась масса замерзшего снега, называемого крестьянами «rosa»[177], такая огромная, что до большой высоты закрыла указанное отверстие» [22, стр. 55]. И далее Сольдати описывает опустошения, которые произвела накопившаяся позади этого барьера вода, когда она прорвалась и через образовавшуюся брешь низверглась вниз.

Сольдати прав: наступание «rosa», или ледника Рюитор, которое будет повторяться в период с 1596 по 1864 г., для валийцев конца XVI столетия — явление новое, они не помнят, чтобы оно происходило раньше (некоторые данные, к которым я еще вернусь, дают основание предполагать, что такого наступания ледника Рюитор не было с XIII, самое позднее с конца XIV столетия).

Итак, вместе с Сольдати (1596 г.) мы входим в малое валийское оледенение, а с Сорелем (1867 г.) мы выходим из него. Между этими двумя датами, этими двумя текстами, располагается период ледниковой агрессии, период самобытный и цельный.

Первым, кто с большой убедительностью рассказал об этом своеобразном и всеобщем явлении, без сомнения, был Кинзл, который в 1932 г. изложил результаты исследования 67 морен альпийских ледников. Он показал, что явления, подобные наступанию ледников в 1600—1610, 1643—1644, 1818—1820, 1850—1855 гг., действительно не имели прецедентов в конце средневековья и не повторялись и в современную эпоху. В этом смысле замечательная работа Кинзла представляет интерес.

Однако внимание в ней все же сосредоточено на критических датах четырех больших максимумов [202][178] и мало значения придается промежуточным периодам XVII, XVIII и первой половине XIX в. В силу этого Кинзл недостаточно выделяет основные моменты ледниковой хронологии большой длительности.

И лишь в 1942 г. этот решающий для нас этап был преодолен немецкими и американскими учеными одновременно, по-видимому, независимо друг от друга.

В Германии Дригальский и Махачек [97] в книге «Gletscherkunde» восстановили досье наступаний ледников в XVII, XVIII и первой половине XIX в. Досье это было меньше насыщено фактами, чем сегодняшнее, и опись, приведенная ими, не была полной. Однако основные выводы этих авторов четки и основательны: они считают, что можно говорить о ледниковом наступании не только в 1600 или 1643—1644 гг. [97, стр. 214—215]. Если сравнивать данные, относящиеся к одному и тому же массиву, а также к разным массивам (Альпы Восточные и Западные, Северные и Южные и т. д.), то можно сказать, что «все XVII столетие» относится скорее всего к периоду непрерывного ледникового наступания [238б, стр. 724—725]. Сравнительно с этими исходными данными, с этим «первичным фактом», непродолжительные колебания, положительные и максимальные (1643 г.) или отрицательные (около 1690 г.), представляются в общем и целом вторичными перипетиями, иногда чисто локальными. Не может быть и речи об отступании большого размаха в XVII столетии — глубоком, вековом, всеальпийском и всемирном и даже сравнимом с современным (1885—1942 гг. — говорят авторы; 1855—1955 гг.— скажем мы). Правильнее было бы даже сказать: «Это не могло подлежать обсуждению», так как немногие отмеченные в это время спады были слишком кратковременными для того, чтобы их можно было сравнивать с современным отступанием.

Рис. 26. Длительная эволюция савойских ледников (график из [227]).

Слева — эволюция ледников: а — Тур, б — Аржантьер, в — Мер-де-Гляс, г — Боссов, д — у истоков Арка, е — Жебрула; справа — общая эволюция всех ледников. На оси координат — положение ледниковых фронтов (горизонтальное расстояние, измеренное от неизменной базы, или от воображаемой лннин, проведенной по местным реперным точкам; каждая из этих баз, или линий, была помещена «позади» соответствующего ледниковою языка (в 1911 г.) и располагалась, кроме того, на переменном расстоянии от точки, занимаемом краем этого языка в данном году.

Для сравнения эволюции различных ледников расстояния приведены к одной условной линии (соответствующей точке 0), расположенной на 100 м выше минимального положения ледника в рассматриваемом периоде (1640—1911 гг.). Индекс 100 соответствует известному историческому максимуму. Величина отклонения 0—100 равна 1800 м для ледника Тур (а), 1150 м для ледника Аржантьер (б), 1600 м для ледника Мер-де-Гляс (в), 1700 м для ледника Боссон (г), 1340 м для ледника у истоков реки Арк (д), 1400 м — для ледника Жебрула (е).

Период 1850—1860 гг. четко разделяет две эпохи: сначала высокий, а затем низкий уровень (который продолжался бы и после 1911 г., если бы ряды можно было продлить). Для ледников Исландии аналогичный график см. в [358].

Как об этом очень хорошо пишут наши два географа-гляциолога, «не хватило времени» для того, чтобы могло установиться отступание современного типа [97, стр. 214].

Такое же соображение, добавляют Дригальский и Махачек, справедливо и для периода 1700—1850 гг. В этот период (150 лет) практически в каждом десятилетии существуют серьезные показатели всеальпийского ледникового наступания, относящиеся к ледникам более развитым, чем в наш вековой период современного отступания.

В заключение оба автора предлагают отказаться [238б, стр. 727] от устаревшей схемы Брюкнера и Рихтера, которые считали, что существует периодический междесятилетний цикл (например, в 35 лет) пульсаций ледников. И они заменяют ее многовековой схемой (которую символически изображают в виде графика [97, стр. 216], а также рис. 27), имеющего, по правде говоря, чисто педагогическое значение):

Рис. 27. Схема (учебная) изменений состояния ледников в Альпах (низкий уровень в средние века, наступание — в новое время, современное отступание) [97].

1. С одной стороны, непрерывный «большой прилив» ледников между 1590 и 1850 гг., с «легкой рябью волн», или с «зыбью», кратковременных колебаний (из которых наиболее существенны положительные «максимумы» 1600, 1643—1644, 1820, 1850 гг., причем сами по себе они являются экстремумами и всегда отсчитываются от очень близких баз наступания.

2. И с другой стороны, длительное отступание, или спад, весьма вероятно относящийся к концу периода средних веков, до 1600 г. (хронологию следует уточнить), и несомненно, — к периоду от 1860 г. до наших дней.

Опубликованные в 1942 г. в Германии, занятой делами совершенно другого порядка, идеи Дригальского и Махачека не вызвали большого отклика. Они просто пополнили общие сведения по гляциологии на немецком языке. Клебельсберг включил их, не меняя ни хронологию, ни исходные положения, в руководство по гляциологии и геологии ледников [203, II, стр. 672]. Таким же образом и Франц Майр [258] в 1964 г. вновь вернулся к идее о «периоде наступания ледников в 1590—1850 гг.». Он каталогизировал этот период, назвав его (по терминологии Кинзла) «стадией Фернау»[179] и обозначил его «Xf» в своем реестре колебаний альпийских ледников после климатического оптимума.

Довольно сходные проблемы возникли и в США. В 1942 г. Франсуа Матте в коллективном сборнике «Гидрология», изданном под редакцией Мейнцера, поместил важную главу под названием «Ледники» [254, стр. 148—215]. Он также составляет досье ледников, особенно альпийских, норвежских и исландских, за четыре последних столетия. Матте перечисляет деревни, перепаханные и разрушенные льдами, наступания ледников, гораздо более многочисленные и близкие друг к другу, чем это предусмотрено теорией 35-летних «циклов», освещает общее состояние наступания альпийских ледников в период с 1600 по 1850 г. — период значительный. Его документы (можно ли его в этом упрекать?) содержат информацию, далеко не исчерпывающую. Он пренебрегает Лютчгом, а также Муженом и Летоннелье, знакомясь с ними не по первоисточникам, а через Кинзла и Шарля Рабо. Он относит разрушение Сен-Жан-де-Пертюи ледником Бренва к 1600 г. (тогда как этот эпизод, известный только по устным преданиям, никогда нельзя было точно датировать).[180] Но эти критические замечания незначительны. Несмотря на некоторые пробелы, обширная информация, собранная Матте, его эрудиция в гляциологии и географии позволили ему прийти к выводам, заслуживающим интереса. Основные мы приводим ниже [254, стр. 214]:

1. Альпийские, скандинавские и исландские ледники прошли через фазу «умеренной, но устойчивой экспансии», продолжавшуюся весь период нового времени, примерно с 1600 г. Эта фаза предшествует периоду «современной рецессии ледников», начавшейся с 1850 г.

2. Этот длительный период наступания ледников следует за фазой меньшего распространения ледников в «средние века», когда в Исландии, Скандинавии и в Альпах процветали селения, которые в XVII и XVIII вв. были опустошены или покрыты ледниками.

3. Эти три последовательных эпизода (вековых или межвековых), которые имели место в период от средних веков до наших дней (для простоты будем говорить о низком уровне ледников в средние века, наступании нового времени и современном отступании), сами входят в значительно более длительный, межтысячелетний и многотысячелетний (от 3500 до 4000 лет) период. Этот период, наступивший после великолепия и тепла, климатического оптимума, совпал со временем общего похолодания климата, общего возрождения ледников, сильно потесненных в период Wärmezeit. Эти три или четыре последних тысячелетия похолодания и малого повторного оледенения (в которые, как мы это вскоре увидим, имели место вековые или межвековые колебания в сторону относительного похолодания или потепления) Матте первый предлагает объединить под удобным названием «малая ледниковая эпоха» («эпоха малого оледенения», «малый ледниковый период», «малое оледенение» и т. д. («little ice age»).

Заметим попутно, что «малая ледниковая эпоха» тождественна «субатлантической» эпохе палинологов.

Идеи и даже терминология Матте оказали длительное влияние. Ричард Фостер Флинт [65, II, стр. 1495—1496; 126, стр. 499—500] и его сотрудники включили их в свою общую концепцию эпохи плейстоцена. А мысль о большой флуктуации в сторону похолодания, на фоне которой имелись отдельные более краткие флуктуации как в сторону похолодания, так и в сторону потепления, вековые или межвековые, представляется сегодня общепринятой [258; 292].

Образное название «little ice age», которое Матте употреблял только в кавычках, имело любопытную судьбу. Этот термин, несомненно, плохо отражает существо дела, так, при его использовании применительно к явлениям довольно ограниченным представляются истинные эпохи оледенения в Америке и Евразии, когда они были усеяны материковыми ледниками. Кроме того, вопреки намерениям Матте, этот термин перестали использовать применительно к длившемуся тысячи лет субатлантическому периоду, его употребляют для обозначения последней двухвековой фазы наступания ледников (1600—1850 гг.). Так, Лэмб, Шов и многие другие обычно называют эти два с половиной столетия «little ice age» [212; 331].

На мой взгляд, возможно, следовало бы просто отказаться от этого навязчивого термина «little ice age», скорее образного, чем полезного (лично я употребляю его не иначе, как в кавычках). Если под этими словами понимать, как и предлагал Матте, длительную эпоху похолодания, которая охватывает последние тысячелетия, то термин «субатлантический», принятый палинологами, был бы вполне убедительным. Если же, наоборот, относить это название лишь к современной фазе (1600—1850 гг.), то в крайнем случае называть ее следовало бы «последней многовековой фазой наступания ледников», или более кратко (вернемся к терминологии Кинзла и Майра) — «стадией Фернау». Историки в таком случае говорили бы просто «фернау», подобно тому, каю геологи для обозначения длительных и отдаленных по временш периодов используют название «миндель», «рисе», «вюрм».

Однако не вопросы терминологии являются самыми важными. Существенно то, что в 1942 г., то есть с тех пор, как появились работы Дригальского и Махачека, Матте и Альмана, милое сердцу историков понятие «большая длительность» вошло в употребление не только в геологической истории ледников (это произошло давным-давно, со времен Агассиза [2]), но и в современной истории ледников. Место концепции цикличности (дорогие Брюкнеру и Рихтеру одиннадцатилетние, тридцатилетние и т. д. циклы) вот уже тридцать лет (с тех пор, как стало очевидным вековое движение ледников) как заняла теория, в основе которой лежит понятие о тренде и процессах большой длительности, — теория, учитывающая изменения и десятилетние, и за отдельные годы, а также вековые и многовековые. В конце концов геологи, изучающие эпохи великих оледенений, ведут счет не только на столетия, но и на тысячи и десятки тысяч лет.

Если исторический обзор восходит к временам более чем двадцатилетней давности (1942), то так ли уж необходимо досье современной длительной флуктуации ледников? Разве не достаточно краткого, острого, содержательного и блестящего изложения, данного на нескольких страницах Ллибутри в монументальном труде «Traité de glaciologie» [238б, II, стр. 724—727]?[181]

С точки зрения гляциолога, разумеется, да! Но с точки зрения историка — нет, совсем нет! И это понятно, ведь Кинзл, Дригальский, Матте, Альман, Флинт — специалисты в той или иной области естественных наук, геологи, гляциологи, географы, но совсем не историки. Обладая блестящим даром видения и интуицией, они подметили современное длительное наступание ледников (1590—1850 гг.), но не попытались разобраться в этом детально, проанализировать наступание по годам или по меньшей мере по десятилетиям. Ибо что значили для них какие-то два с половиной столетия по сравнению с тысячами или миллионами лет, привычными для геологии? Мгновение в эволюции, две-три страницы в учебнике геологии, беглый обзор событий, доказательств и ссылок...

Лаконизм, живость суждений — достоинства интуитивного и быстрого понимания явлений. Но при таком подходе возникают некоторые неудобства. Прежде всего, «история» оказывается слишком быстротекущей, представленной лишь намеками, что может привести в дальнейшем ко всякого рода искажениям хронологии. Многих ученых, и даже самых первоклассных, увлекла идея о том, что они несколько поспешно назвали «малой ледниковой эпохой» период XVII и XVIII столетий. Не изучая больше никаких основных документов, они ее перекраивали, переделывали по своей мерке! Одни относили ее начало к XIV в., к 1430 г., другие — к 1750 г.! Некоторые авторы, исключительно компентентные и пользующиеся заслуженным авторитетом, например Брукс, создавали буквально роман об «эпохе малого оледенения». Они ввели в эту эпоху некое воображаемое «межледниковье (interglaciaire — длительное отступание), некоторые относили его к 1680—1740 гг., другие — к 1700—1750 гг., а иные даже к 1760—1790 гг.! Или «примерно к 1815 г.»! Иногда, не основываясь ни на каких документах, они ограничивались экстраполяцией климатических рядов по гляциологическим рядам или же альпийских рядов по исландским и наоборот. Почти совсем пренебрегая первоисточниками (даже опубликованными на немецком, итальянском или французском языках) и переписывая, притом довольно скверно, друг друга, они устраивались каждый по-своему в «малом оледенении», в меру своей фантазии, по своим удобствам. Брукс — уроженец страны, не имеющей ледников, а следовательно и соответствующих документов о них, слишком часто обращался к публикациям материалов, полученных из вторых рук [50, стр. 301].[182] Его ошибки не имели бы большого значения, если бы они, прикрытые авторитетным именем, не стали широко распространяться в специальной литературе Англии и Америки.

Надо было оказать этому противодействие. И для начала я решил заняться этим вопросом, вернуться к первоисточникам, что ни Дригальский, ни Матте не сочли возможным или желательным. Я пересмотрел все документы, так или иначе относящиеся к истории ледников нового времени; совокупность, или свод, текстов, начиная с XVI в., свод иконографии ледников с 1640 по 1850 г., свод кадастров и карт начиная с 1730 г.

Один исследователь, ограниченный к тому же рамками одной книги, не может охватить все ледниковые массивы Европы. Поэтому Исландию и Скандинавию я рассматривал лишь бегло. Но об Альпах, документы о которых составляют единое целое, я хотел получить полное представление.

Интуиция теоретиков 1942 г. подтвердилась документально — это факт. В XVII, XVIII и XIX столетиях имели место не только отдельные случаи наступания ледников, скорее эффектного, чем длительного. Налицо действительно многовековая фаза наступания ледников, причем в полную силу она проявляется с 1590 г. и заканчивается только после 1850 г. В течение этих двух с половиной столетий признаки наступания столь часто встречаются, настолько интенсивны и непрерывны, что векового отступания, сравнимого с отступанием, которое наблюдается на протяжении последних ста лет, обнаружить невозможно. Конечно, период 1590—1850 гг. знавал свои собственные внутренние флуктуации, движения, нерегулярные приливы и отливы ледников.[183] Но эти колебания вторичны по сравнению с длительным и непрерывным наступанием «нового времени» (1590—1850 гг.), контрастирующим с менее значительным «средневековым» наступанием и «современным» отступанием (после 1850 г.).

Итак, в этом вопросе мы стоим на твердой почве. Можно надеяться, что теперь, после обращения к источникам, искажать хронологию и легкомысленно к ней относиться станет труднее. К тому же и критика, требующая сверхточных доказательств, будет с большей легкостью обезоружена. Историк же на основании проверенных утверждений сможет обратиться к смежным проблемам и к близким периодам и уверенно ставить новые вопросы.

1. Вопрос первый. В каком климатическом контексте имела место стадия, или колебание, Фернау, иначе говоря, межвековая фаза наступания альпийских ледников (1590—1850 гг.)?

2. Вопрос второй, по правде говоря, неотделимый от первого. За фазой какого типа следовала стадия Фернау? Предшествовали ли ей в историческом или в доисторическом периодах фазы, сходные или аналогичные фазе Фернау?

3. Вопрос третий, предполагающий, что первый вопрос разрешен. Возможно ли поставить задачу о том воздействии на человечество, которое могло оказать гляциоклиматическое колебание типа Фернау, если идти от причины к следствию?

4. Поднимаясь «вверх» (то есть к более отдаленным причинам), в какой климатологический, а не только климатический контекст вписывается вся совокупность описанных явлений?

Я попытаюсь вкратце ответить на эти различные вопросы. Но, может быть, стоит попутно напомнить, что историк климата ставит перед собой не только те проблемы, которые он в состоянии разрешить...