История последних политических переворотов в государстве Великого Могола

Ответ на первый вопрос — о евреях

Мне и самому, как и г-ну Тевено, было бы очень приятно, если бы среди проживающих на этих громадных пространствах были обнаружены евреи — я имею в виду таких евреев, каких он, без сомнения, желал бы найти, — евреев, происходящих от племен, переселенных Салманасаром, но Вы можете утверждать, что если кто-то и мог бы в этих странах придерживаться когда-то такой веры, то все же в целом население там в настоящее время — это либо язычники, либо магометане. В Китае, видимо, действительно есть люди той нации, поскольку я в последнее время видел в руках нашего преподобного отца и иезуита из Дели письма, написанные немецким иезуитом из Пекина, где он отмечает, что он виделся в этом городе с евреями, которые твердо придерживались иудаизма и сохранили книги Ветхого Завета; они ровным счетом ничего не знали о смерти Иисуса Христа и выразили желание назначить этого иезуита их каганом, при условии, что он откажется есть свинину.

Тем не менее, здесь можно найти много признаков иудаизма. Во-первых, прямо при въезде в это царство после перевала через горы Пир-Панджал все жители, которых я видел в первых селениях, казались мне евреями — лицом, манерой держаться, наконец, теми специфическими чертами, которые неизвестно как позволяют различать представителей различных наций. Я был не единственным, кому так показалось: то же было отмечено и нашим отцом иезуитом, и несколькими другими европейцами, много раньше меня посещавшими Кашмир.

Во-вторых, я отметил, что среди людей этого города — преимущественно магометан — очень распространено имя Муса, т.е. Моисей.

В-третьих, они все утверждают, что Соломон посетил их страну и что это именно он прорубил в горе Барамуле проход для воды.

В-четвертых, существует поверье, что Моисей умер в городе Кашмире и что именно здесь находится его могила.

И, наконец, в-пятых, общее убеждение, что небольшое и чрезвычайно древнее здание, видимое здесь на одном из высоких холмов, было построено Соломоном, и потому до наших дней называется Троном царя Соломона.

Следовательно, нельзя отрицать, что до этих мест сюда проникали евреи: эти люди со временем, по-видимому, могли терять чистоту их Закона, становясь сначала идолопоклонниками, а затем и магометанами. И в самом деле, много людей еврейской нации осело в Персии, в Ларе и Исфахане, да и в Индостане, в Гоа и Кочине. Я также узнал, что много их в Эфиопии, где даже отмечались их храбрость и военное мастерство. И некоторые из них достигают такого могущества, что пятнадцать или шестнадцать лет тому назад пытались создать независимое государство в некоем небольшом малодоступном районе этой страны, если верить двум послам эфиопского короля, с которыми я виделся при дворе.

Ответ на второй вопрос — о муссонах, или периодических дождях в Индии

Солнце настолько сильно и обжигающе в Индии на протяжении всего года и особенно в течение восьми месяцев, что почва была бы полностью выжжена и представляла бы собой землю, совершенно бесплодную и непригодную для жилья, если бы Провидение милостиво и мудро не распорядилось бы так, что в июле, во время самой жестокой жары, не обрушивались бы дожди, продолжающиеся целых три месяца. Температура воздуха, таким образом, становится приемлемой, а земля — очень плодородной. Эти дожди, однако, не столь регулярны, чтобы происходить неуклонно в один и тот же день или в ту же самую неделю. Наблюдения в различных местах, особенно в Дели, где я оставался долгое время, показали, что нет двух лет подряд, когда бы дожди повторились в одни и те же дни — всегда есть какие-то различия. Иногда они начинаются или заканчиваются на две или три недели раньше или позже, и год на год не приходится: дожди в одном году могут быть более избыточны, чем в другом. Были даже два года подряд, когда не выпало ни капли дождя, из-за чего произошла чрезвычайная засуха, следствием чего опять-таки были широко распространившиеся болезни и голод. Эти различия наблюдались также с разными вариантами в различных странах, в различной степени удаленных от друг друга. В Бенгалии, например, и на Коромандельском побережье вплоть до острова Цейлон дожди начинаются и заканчиваются на месяц раньше, чем на Малабарском берегу; а в Бенгалии они стеной льют целых четыре месяца, иной раз по восьми дней и ночей без малейшего перерыва. В Дели и Агре, однако, дожди не бывают ни столь изобильными, ни столь долгими; выпадают даже в этот период по два или три дня вовсе без всякого ливня; и с рассвета до девяти или десяти часов утра дождь обычно идет лишь слабо или даже вовсе прекращается. Но особенно наглядное различие состоит в том, что дожди приходят с разных сторон света в разных частях страны. В окрестности Дели они прибывают с востока, где расположена Бенгалия; в Бенгалию и на Коромандельское побережье — с юга; а на Малабарский берег — почти всегда с запада.

Я также отметил одну вещь, относительно которой, действительно, все во всех этих местах сходятся во мнениях — а именно, что чем раньше или позже наступает летняя жара, и чем она сильнее или слабее, или, наконец, короче или длиннее, — тем дожди начинаются раньше или позже, бывают более или менее изобильны, и продолжаются более или менее долгое время.

Эти наблюдения дали мне повод полагать, что высокая температура земли и разреженность воздуха — основные причины этих дождей и их притягивания, — ведь морской воздух окрестностей более холоден, более сжат и более плотен, заполнен облаками, оттягивающими свою воду более высокой летней температурой, что также вызывает и направляет ветры, направляющие облака для естественной разгрузки на землю, где атмосфера более горячая, более разрежена, легче, и меньше сопротивляется, чем на море; так и получается, что эта разгрузка более или менее поздняя и обильная, соответственно тому, рано или поздно наступает жара, и тому, насколько она интенсивна.

Сообразно с теми же наблюдениями я убедился в том, что, если дожди начинаются скорее на Коромандельском побережье, чем на Малабарском, то это только потому, что лето там начинается раньше; а уж это раннее наступление может иметь специфические причины, которые, быть может, было бы совсем нетрудно установить, будь эта страна должным образом исследована. Мы ведь знаем, что сообразно с различным расположением стран относительно морей или гор, и согласно тому, песчаные они, холмистые, или покрыты лесом, — лето наступает раньше или позже, и жара оказывается более или менее изнурительной.

И это еще больше убеждает в том, что отнюдь не следует удивляться приходу дождей с различных сторон света: на Коромандельское побережье, например, они прибывают с юга, на Малабарское побережье — с запада; ясно ведь, что дождь посылает самое близкое море; ближайшее к Коромандельскому побережью море лежит на юге; а море, которое омывает Малабарское побережье, находится на западе, простираясь до Баб-эль-Мандеба (Баб-эль-Манделя), Аравии и Персидского залива.

Представив себе, например, что, если бы в Дели дождливые облака прибывали бы с востока, все же мы должны были бы относить их происхождение к морям, которые лежат на юге от города, и которые прошли через некоторые горы или страны, где атмосфера более холодная, более плотная и способная к сопротивлению вихрям, она разрежается по отношению к тем странам, где воздух более разрежен и, значит, менее способен к сопротивлению.

Забыл еще сказать Вам еще об одном моем наблюдении в Дели. Большие дожди там никогда не идут до тех пор, пока на запад в течение нескольких дней не пройдет огромное количество облаков — как если бы было необходимо, чтобы сначала заполнилось облаками все пространство к западу от Дели, и чтобы те облака встретили некое препятствие в виде воздуха менее горячего и менее разреженного и поэтому более сжатого и более способного к сопротивлению. Или же пока при столкновении с другими облаками и противоположными ветрами они не станут столь плотными, столь заряженными и тяжелыми, что вынуждены будут выпасть дождем точно так же, как это случается, когда ветер заставляет облака огибать какую-нибудь гору.

Ответ на третий вопрос — о регулярности морских течений и направлении ветров в Индии

Как только дожди прекращаются, что случается обычно к началу октября, морские течения повертывают к югу, и поднимаются холодные северные ветры. Эти ветры продолжаются четыре или пять месяцев без малейшего перерыва, но и без усиления, а равномерно, сохраняя силу и направление, с одной и той же стороны, разве что иногда меняя направление или затихая. По истечении этого периода ветры дуют примерно два месяца без каких-либо правил, без регулярности. Это называется межсезоньем, или, как это совершенно верно называют голландцы, время ветров ненадежных и переменных. За это время на море снова устанавливается течение с юга на север, и начинает преобладать и продолжает дуть южный ветер на протяжении последующих четырех-пяти месяцев с той же самой стороны. После этого наступает новое межсезонье. В продолжение этих межсезоний навигация является очень трудной и опасной, зато в течение двух сезонов она легка, приятна и безопасна, за исключением последней части сезона южных ветров. Неудивительно поэтому, что индусы, — вообще-то люди робкие и слабо разбирающиеся в искусстве навигации, — не боятся предпринимать довольно длинные и значительные морские путешествия — такие, как от Бенгалии до Тенассерима, Ачеха, Малакки, Сиама и Макасара, или к Масулипатаму, острову Цейлон, Мальдивам, Мохе и Бендер-Аббасу. Конечно, они очень осторожны и используют лишь благоприятное время года для того, чтобы отплывать и возвращаться. Но иной раз случается, что они задерживаются, бывают застигнуты непогодой и гибнут. Это происходит иногда и с европейцами, хотя они, конечно, гораздо более искусные моряки, они более смелы, более сведущи, а их суда лучше по качеству и лучше оснащены. Из двух времен межсезонья более опасен тот, который связан с южными ветрами — он более подвержен штормам и внезапным шквалам. Этот ветер даже и в благоприятное время года вообще более порывист и неровен, чем северный ветер. Отмечу то, о чем нельзя здесь забывать — что к концу сезона южного ветра и в период дождей, хотя вне моря царит полное спокойствие, но в пятнадцати или двадцати лье от побережья властвуют бурные ветры. Отсюда следует, что капитаны европейских судов должны быть крайне осторожны, приближаясь к индийскому побережью — например, к Сурату или Масулипатаму: двигаться только после завершения сезона дождей; иначе велик риск утонуть или разбиться о берег.

Таковы примерно времена года в Индии, какими они мне по крайней мере представляются по моим наблюдениям. Хотелось бы, конечно, проследить за каждым следствием, проникая в его причину. Но как проникнуть в эти глубокие тайны природы? Во-первых, я мысленно предположил, что воздух, которым окружен земной шар, должен быть рассматриваем как одна из его составных частей, точно так же, как и вода морей и рек, поскольку то и другое тяготеет к центру этого шара, придавая ему определенного рода единство и взаимосвязанность. В силу взаимодействия этих трех тел — я имею в виду воздух, воду и землю — и образуется как бы огромный шар. Более того, во-вторых, земной шар, будучи в подвешенном и равновесном состоянии, как он есть на своем месте в свободном пространстве и без сопротивления, господней волей оказывается способен просто вращаться от соударения с некими чуждыми телами. В-третьих, Солнце, нисходя путем к полюсам, — скажем к Северному полюсу, бросает конусообразные лучи с одной стороны так, что создает достаточное давление, ослабляющееся у Северного полюса в силу того, что эта конусообразность теряется у тропиков, в дальнейшем снова усиливаясь у Южного, антарктического полюса, который находится с противоположной стороны от арктического полюса.

Если все эти утверждения, вместе с утверждением о суточном вращении Земли признать истинными, мне кажется, было бы небезосновательным то, что обычно утверждают в Индии, а именно — что Солнце поистине управляет ветрами и морем. Ибо, если правда, что, опуская отвесную линию к полюсу, мы должны были бы изменить направление земной оси, нисходя к полюсу с этой стороны, тогда с другой стороны полюс неизбежно должен был бы подниматься, так что, следовательно, море и воздух в качестве двух жидких и весомых тел текут в соответствии с этими свойствами. И потому правильно говорят, что Солнце, двигаясь к полюсу, и вызывает с этой стороны два великих правильных течения — т.е. течение моря и течение воздуха, которое создает ветер муссон, подобно тому, как оно вызывает два противоположных течения при движении к другому полюсу.

Именно на этом основании, как мне представляется, можно сказать, что существует только два главных противоположных морских течения: одно со стороны Северного полюса — из Арктики, другое — со стороны Южного, из Антарктики; что если бы было одно море от одного полюса до другого, проходя через нашу Европу, мы обнаружили бы, что эти два течения столь же регулярны, как и в Индии, и что причина этой регулярности течений — не была бы общей, а именно той, что моря перерезаны сушей — землями, которые течениям мешают, прерывая и отклоняя их ход; точно так же говорят, что обычным морским приливам и отливам препятствует расположение тех морей, которые, подобно Средиземноморью, тянутся с востока на запад. Мне самому также кажется, что можно говорить, что существует только два воздушных потока или ветра, и что, будь земля повсюду во всех отношениях одинакова, — только эти потоки все и регулировали бы.

Ответ на четвертый вопрос — о плодородии, богатстве и красоте Королевства Бенгалия

Во все времена о Египте говорили как о самой прекрасной и наиболее плодородной стране мира, и даже наши современные авторы отрицают, что какая-либо другая страна может с ним сравниться; но то, что я узнал о Бенгалии за два своих путешествия по этому царству, заставляет меня признать, что преимущество, приписанное Египту, меркнет перед Бенгалией. Рис здесь взращивают в таком изобилии, что поставляют его не только соседним, но и отдаленным странам. Его по Гангу поднимают в верховья до Патны, а по морю отправляют и в другие порты на Коромандельском побережье. Рис также посылают иностранцам — преимущественно на остров Цейлон, но довозят даже и до Мальдивов. Так же дело обстоит и с сахаром, который поставляется в Голконду и Карнатик, где его производство недостаточно, в Аравию и Месопотамию через города Моха и Басра, и даже в Персию через Бендер-Аббас. Это также страна восточных сладостей, особенно для тех мест, где живут португальцы, искушенные в искусстве переправлять на большие расстояния по торговым путям то, что представляется им выгодной статьей обмена. Среди них крупные цитроны, плоды, одни из которых называются амба, а другие ананасами, превосходная маленькая слива-мирабель, лимоны и имбирь.

Конечно, в Бенгалии не столь велики, как в Египте, урожаи пшеницы — что правда, то правда; но если это и изъян, то ведь следует учесть, что здесь жители почти не едят хлеба, предпочитая ему, в отличие от египтян, рис; тем не менее пшеницы всегда достаточно для удовлетворения потребности жителей страны и выпечки превосходных и дешевых сухарей для команд наших европейских судов — для англичан, голландцев и португальцев. Три-четыре вида овощей, которые вместе с рисом и маслом составляют обычное меню здешних жителей, можно купить за совершенно ничтожную плату, а одну рупию стоят двадцать и более кур и соответствующее количество гусей и уток. В изобилии также козы и овцы, а свиньи столь дешевы, что живущие в стране португальцы, кроме свинины, больше почти ничего мясного и не едят. Англичане и голландцы перевозят много продовольствия на своих судах: даже рыбу разнообразнейших видов, как свежую, так и соленую. Одним словом, Бенгалия — изобильнейшая страна, и как раз это изобилие привлекло столько ищущих убежища в этих благословенных краях португальцев, метисов и других христиан, добиравшихся до различных голландских поселений. Так, отцы иезуиты и августинианцы, с их большими церквами и искушенностью в религиозной веротерпимости, уверяли меня в том, что среди одних только жителей Хугли христиан от восьми до девяти тысяч человек и что в других частях царства их число превышает двадцать пять тысяч. Именно это изобилие всего того, что нужно для жизни, да к тому же красота и благорасположенность местных женщин отразились в пословице, которая в ходу у португальцев, англичан и голландцев: есть сто дверей для входа в Бенгалию, но ни одной — для выхода.

Что касается ценных товаров, которые составляют предмет интереса для иностранных торговцев, то я просто не знаю другой такой страны на земле, где было бы такое их разнообразие. Ведь, кроме сахара, о котором я уже говорил и который, конечно, остается наиболее ценным предметом потребления, в Бенгалии производится такое количество хлопка и шелка, что это государство можно назвать общим хранилищем этих двух видов товаров, и притом не только для Индостана или империи Великого Могола, но и для всех соседних государств, и даже для Европы. Иной раз я поражался тому, какое огромное разнообразие хлопковых тканей — разного вида и качества, тонкого и грубого, белого и крашеного — одни только голландцы вывозили в различные места, особенно в Японию и Европу, не говоря уже о том, что англичане, португальцы и индийские торговцы также по большей части со своей стороны берут именно эти товары. Это все те же шелка и изделия из шелка всякого рода. Невообразимо количественное обилие их, каждый год отправляемых из Бенгалии во все концы империи Великого Могола вплоть до Лахора и Кабула, да и вообще во все страны, куда перевозятся и ткани из хлопка. Пусть эти шелка и не так хороши, как персидские, сирийские, сайдские или бейрутские — ведь различны и цены. Я же из верных уст знаю, что, будь они хорошо отобраны и с тщанием пущены в работу — можно было бы в производстве тканей получить наипрекраснейшие результаты. Одни только голландцы нанимают иной раз семь или восемь сотен местных жителей для работы на шелковой ткацкой фабрике в Касимбазаре, где точно так же и англичане, да и другие торговцы нанимают людей в том же количестве.

Бенгалия производит также огромное количество селитры, которую потом так удобно отправлять вниз по Гангу в Патну, откуда голландцы и англичане отгружают корабли с ней в различные части Индии, а также в Европу. Наконец, именно из Бенгалии получают лучший шеллак[145], опиум, воск, цибетин[146], длинный перец и различные лекарственные средства; нет также такого масла, которое не было бы здесь представлено в великом изобилии, что могло бы еще составить большой объем статей морского экспорта во все многочисленные страны.

Воздух здесь, на взгляд иностранцев, действительно, не назовешь здоровым, особенно близ моря. В самом деле, поначалу, когда здесь поселились голландцы и англичане, среди них наблюдалась высокая смертность. Я видел в Баласоре два превосходных английских судна, которые оставались больше года в порту из-за войны с Голландией, после чего не смогли выйти в море, потому что большая часть команды умерла. С тех пор, однако, усилилась дисциплина, и англичане с голландцами меньше прикладываются к пуншу, меньше пьют, и им запрещено так часто сходить на берег, дабы покупать арак (рисовую водку), табак и индийских женщин. Хорошее Канарское и ширазское вино, потребляемые умеренно, стало отличным противоядием от дурного воздуха, и потому я полагаю, что тех, кто живет, соблюдая эти предосторожности, болезни и смерть будут посещать не больше, чем всех остальных людей в мире. Бульпонж (bouleponge) — спиртное пойло, состоящее из арака — спирта, перегнанного из патоки, смешанной с соком лимона, водой и мускатным орехом; это довольно приятно на вкус, но наиболее пагубно для тела и здоровья.

Чтобы описать красоты этой страны, надо вообразить себе, что по всей Бенгалии почти на сто лье в длину простираются оба берега Ганга — от Раджмахала до самого моря, — и все это только огромные каналы, которые были некогда прорыты и с огромным трудом протянуты от Ганга в прошлые века для облегчения перевозки товаров и самой воды, которая, как считают индусы, лучшая в мире. Эти каналы с обеих сторон окаймляют густонаселенные города и селения с обширными полями риса, сахарного тростника, зерна, трех-четырех видов овощей, горчицы, кунжута для выработки масла, и маленьких — двух-трех футов в высоту — деревьев тутового дерева для выращивания тутового шелкопряда. Но эта неисчислимость больших и малых островов посреди Ганга, заполняющих обширное пространство от одного берега реки до другого, — все это создает красоты, равных которым в мире нет: они чрезвычайно плодородны, окаймлены деревьями, наполнены плодоносящими садами с ананасами и покрыты всякого рода зеленью. Тысячи водных каналов сплетаются, теряясь вдали подобно водным аллеям с деревьями над водой. Плохо, что многие из островов, наиболее близких к морю, теперь пустынны и заброшены из-за нападений морских пиратов Аракана, о которых я уже говорил. Теперь здесь обитают только тигры, которые иногда вплавь переправляются с берега на берег, газели и кабаны; домашние птицы одичали. Из-за этих тигров при обычных путешествиях по островам на маленьких весельных лодках опасно сходить на берег, и нужно позаботиться, чтобы лодка, привязываемая на ночь к деревьям, была достаточно далеко от берега во избежание нападения: поговаривают, например, о том, что есть столь дерзкие тигры, что они добираются до лодок, нападают на спящих людей и даже при этом (если верить местным лодочникам) выбирают и уносят самых толстых и жирных.

Я помню девятидневное путешествие от Пипли до Хугли, по этим островам и каналам, описание которого я не могу опустить в своем рассказе — ведь не было ни дня без какого-то чрезвычайного происшествия. Не успела моя лодка с семью гребцами выплыть из русла Пипли и продвинуться на три или четыре лье в открытое море, двигаясь вдоль побережья для того, чтобы достичь островов и каналов, как мы увидели море, кишащее рыбой вроде гигантских карпов, за которой гнались стаи дельфинов. Я приказал грести к этому месту и увидел, что большая часть этой рыбы лежала на боку как мертвая, одни рыбы слегка двигались, другие беспорядочно барахтались как в опьянении; мы без труда поймали целых двадцать четыре штуки голыми руками. Я осмотрел эту рыбу и заметил во рту каждой рыбины такой же воздушный пузырь, какой мы видим у карпов, красноватый на конце. Я сразу понял, что это тот самый пузырь, который мешает рыбе погружаться в глубину, но так и не могу до сих пор сообразить, почему он таким способом выходит изо рта у рыбы — разве что это только результат долгого и насильственного преследования дельфинами, так что им приходится затрачивать такие огромные усилия для спасения, что пузырь наполняется, становится красным и вываливается изо рта. Доброй сотне моряков я потом рассказывал эту историю, и они мне не верили; и я все-таки нашел только одного голландского морехода, который рассказал мне о том, что во время плавания в Китай на большом корабле у него был похожий случай, и что они, не мешкая, спустили маленькую лодку в море и так же голыми руками набрали огромное количество рыбы.

На другой день довольно поздно мы уже были среди этих островов и, отыскав место, где мы, как нам казалось, были недоступны для нападения тигров, устроили стоянку и разожгли костер. Я приказал приготовить на ужин пару куриц и блюдо из пойманной нами рыбы, которая оказалась превосходной. Тотчас после того, как все поужинали, я до наступления ночи велел грести дальше; из боязни заблудиться среди этих каналов в темноте мы отклонились от большого канала, найдя убежище в небольшом закоулке, где к толстой ветви дерева на изрядном расстоянии от берега в безотчетном страхе перед тиграми привязали лодку. Ночью, пока я был на часах, я стал свидетелем любопытнейшего явления природы, которое, впрочем, я сам до того дважды наблюдал в Дели. Это была лунная радуга — огромная цветная арка вокруг луны; я показал ее спутникам, особенно удивив при этом двух португальских моряков, которых я взял к себе в лодку по просьбе одного из моих друзей, — они сказали, что подобного никогда не видывали и о подобном никогда не слыхивали.

На третий день мы блуждали среди каналов, покуда, наконец, не встретили португальцев из тех, кто промышлял выпаркой соли на одном из островов; они указали нам правильное направление, на которое мы с грехом пополам и вернулись. Той ночью мы, как обычно, привязались к дереву в небольшой протоке. Мои португальцы, которые были полны впечатлений от того, что видели в прошлую ночь и зорко следили за небом, разбудили меня, чтобы я увидел другую радугу, столь же прекрасную, что и вчерашняя. Не подумайте, однако, что я принял за радугу гало: гало я ведь хорошо знал — редко когда в сезон дождей нет этого явления — ореола вокруг луны — хотя бы раз в месяц в Дели, хотя это бывает, когда луна довольно высоко над горизонтом, ибо замечено, что это абсолютно необходимое условие. Я наблюдал гало по три-четыре ночи подряд, причем иногда они были двойными. Что же до лунной радуги, то она наблюдалась не вокруг луны, а с противоположной стороны, точно так же, как солнечная радуга. Во всех случаях, которые я наблюдал, луна была на западе, а радуга — на востоке, а луна была близка к полнолунию — это, я полагаю, ибо в другое время света было бы недостаточно, чтобы сформировалась радуга; наконец, эта радуга не была столь белой, как гало — у радуги ощущалось даже некоторая цветовая гамма. Таким образом, вы можете убедиться в том, что мне повезло гораздо больше, чем древним, которые, по свидетельству Аристотеля, ничего подобного не наблюдали.

Вечером четвертого дня мы отошли, как обычно, от главного протока в безопасное место, и пережили самую необычайную ночь. Дыхания ветра не чувствовалось, и воздух стал настолько горячим и удушающим, что мы едва могли дышать. Кустарник вокруг нас был настолько наполнен светящимися насекомыми — светлячками, что, казалось, подожжены были сами кусты, и время от времени пламя поднималось то с той, то с другой стороны, пламя пугало наших мореходов, которые считали это проделками чертей. Два из этих огней были особенно замечательны. Первый был большим огненным шаром, который продолжал гореть дольше, чем время, за которое можно было прочесть один раз «Отче наш»; второе, длившееся больше четверти часа, походило на охваченное пламенем дерево.

Ночь пятого дня была и ужасна, и вместе с тем опасна. Возник настолько сильный шторм, что хотя мы были, как нам казалось, превосходно защищены деревьями, и наша лодка была тщательно закреплена, ветер не переставал рвать канат, и мы могли быть выброшены в главную протоку, где неизбежно погибли бы, если бы я и мои два португальца не схватились бы инстинктивно за ветви деревьев и не держались бы за них около двух часов, пока гроза бушевала. На моих индийских лодочников надежда была плоха — страх парализовал их до полной неспособности хоть чем-то нам помочь. Но что было наиболее неприятно и удивительно, так это то, что дождь низвергался на нас сплошным потоком, и молнии, и удары грома были столь ужасающи и близки от нас, что, казалось, вот-вот нас настигнут.

Все же остаток путешествия вплоть до девятого дня, когда я прибыл в Хугли, оказался наиболее приятным: я не видывал столь чудесной страны. Однако мой дорожный сундук и все вещи в нем вымокли, куры сдохли, рыба протухла, а все сухари раскисли от воды.

Ответ на пятый вопрос — о периодических разливах Нила

Не знаю, устроит ли мое решение этого пятого вопроса; но я добросовестно передам Вам то, чему сам дважды был свидетелем в связи с разливами, и отмечу то, что в этом наиболее любопытного, и, наконец, отметив в Индии вещи, давшие мне большие преимущества перед тем великим человеком, который писал столь изобретательно и со знанием дела на эту интересную тему, хотя он рассматривал Египет только из своего кабинета.

Я уже упомянул о том, что в то время как два эфиопских посла были в Дели, мой чрезвычайно любознательный ага, Данешменд-хан, часто приглашал их к себе и в моем присутствии расспрашивал их о государстве и правительстве; при этом однажды мы сами заговорили об истоке Нила, который у них называется Аббабиль, о котором они говорили, что это настолько известно, что в этом никто и не сомневается, и это даже видел один из послов и один могол, который вернулся в Индостан вместе с этим послом из Эфиопии. Они сказали нам, что источник реки Нил находится в стране Агуа; что он изливается из земли в виде двух больших бурлящих источников, близких друг к другу, которые образуют небольшое озеро около тридцати или сорока шагов в длину, и что вытекает из этого озера уже река, с каждым шагом становящаяся все более полноводным потоком. Они добавили, что при поворотах река образует огромный полуостров, и после падения с множества острых скал река впадает в большое озеро в стране Дамбиа в четырех или пяти днях езды от истока и почти в трех днях езды от города Гондэра — столицы Эфиопии. После пересечения этого озера течение отягощается стоком всех вод, впадающих в озеро, проходит Сеннар — столицу царства фунгов или берберийцев, данников царя Эфиопии, чтобы излиться затем через бурные пороги на равнины Мисра, т.е. Египта.

После того, как мы выяснили эти особенности истоков и течения Нила, я, для того чтобы лучше судить о месте, где мог бы располагаться исток Нила, спросил, в какой части Африки относительно к Баб-эль-Мандебу расположена Дамбия. Однако они ничего не могли мне сказать, кроме того, что она находится западнее. В особенности то, что магометанский посол, который должен был лучше знать и разбираться в этих странах света, чем христиане — ведь магометане, как меня доподлинно уверяли, обязаны, творя молитву, обращаться лицом к Мекке — меня несказанно удивило: ведь согласно тому, что мне говорили, исток Нила должен был бы быть по ту сторону от экватора, тогда как все наши карты, начиная с Птолемея, помещают его по эту сторону.

Мы спросили их затем, идут ли дожди в Эфиопии, и столь же ли они периодичны, как в Индии. Они ответили, что дожди со стороны Красного моря бывают крайне редки от Суакина, Аркико, и острова Массауа вплоть до Баб-эль-Мандеба, несколько больше, чем в Мохе, в Счастливой Аравии, на противоположном берегу этого моря. Внутри страны, однако, в области Агау, в Дамбии и окружающих областях выпадают обильные дожди в течение двух самых горячих месяцев лета — тех месяцев, когда дождь идет также и в Индии, и как раз тогда, когда, по моим расчетам, происходит и разлив Нила. Послы в дополнение сказали, что очень хорошо знали, что именно дожди в Эфиопии приводили к разливам Нила, вызывавшим наводнения в Египте; и одновременно наполняя землю плодородным илом, который несла вода, так что даже эфиопские цари заявляли в связи с этим о претензиях на дань от Египта; когда же Эфиопское царство было покорено магометанами, и христианское население подверглось унижениям и оскорблениям, эти цари даже вознамерились повернуть течение Нила к Красному морю, дабы уничтожить Египет, сделав его земли неплодородными; однако они оставили эти намерения, рассудив, что дело это очень трудное, если вообще возможное.

Все эти подробные сведения, с которыми я уже хорошо был знаком, будучи в Мохе, где в ходе различных бесед с десятком или дюжиной купцов из Гондэра, каждый год посылаемых в этот город эфиопским царем для того, чтобы дождаться торговых судов из Индии, — все сведения рассмотрены для того, чтобы еще больше укрепиться в суждении о том, что Нил разливается только благодаря дождям, выпадающим за пределами египетской земли, у его истоков.

Но я придаю особую важность моим собственным наблюдениям, которые были сделаны в двух отдельных случаях во время разлива этой реки, потому что они выявляют ошибочность некоторых распространенных мнений и доказывают, что они являются праздными простонародными сказками, созданиями людей, подверженных суевериям и пораженных зрелищем разлива реки в разгар летней жары в стране, где не бывает дождей. Я упомяну среди прочих верований убеждение, что существует твердо определенный день, в который начинается разлив Нила, что в этот день выпадает особая роса, именуемая гутой, которая выпадает в первый день разлива и кладет конец чуме; после появления гуты ни один человек не умирает от этой болезни; что разливы Нила вызываются особенными таинственными причинами. Я раскрыл, что этот знаменитый водный поток, подобно другим рекам, вздувается и переполняется в результате обильных дождей и что нет никаких оснований приписывать этот разлив брожению азотистых почв Египта.

Я видел подъем — увеличение уровня воды больше, чем на фут, и ее помутнение почти за месяц до того определенного дня, когда произойдет разлив.

Во время разлива и до открытия оросительных каналов я заметил, что после того, как вода прибывала в течение нескольких дней на фут или два, она потом мало-помалу спадала, а затем снова начинала прибывать, не подчиняясь никаким правилам, кроме регулярности дождей у истоков — ну точь-в-точь как наша Луара, когда в горах, где она начинается, идут дожди, и она увеличивается или уменьшается вплоть до дней, когда устанавливается хорошая погода.

Как-то по моему возвращению из Иерусалима, на пути вверх по Нилу от Дамиетты к Каиру за месяц до того, как должна была, как говорили, выпасть гута, наша одежда поутру оказалась вся пропитана росой, выпавшей за ночь.

Спустя восемь или десять дней после дня выпадения гуты я был приглашен на ужин к г-ну Бермону, нашему вице-консулу в Розетте, где три человека были поражены чумой, из которых двое уже умерли на восьмой день, а третий — известный самому г-ну Бермону, возможно, также пал бы жертвой болезни, если бы я не рискнул прибегнуть к лечению и не вскрыл чумной гнойник, вонь от которого чувствовал и я, и все остальные. Я сам заразился, и если бы не сурьмяное масло, которое я принял, я, быть может, также стал бы доказательством того, как мало влияет гута на избавление от опасности заболеть чумой. Но это рвотное средство, принятое в начале болезни, оказало чудесное действие, в результате чего мое заключение в доме ограничилось только тремя или четырьмя днями, в продолжение которых обо мне вспоминал только мой слуга-бедуин, он не брезговал пить в моем присутствии остатки моего бульона, чтобы придать мне бодрости и, придерживаясь принципа фатализма, тем самым смеялся над страхом опасности заразиться чумой. Все это вовсе не означает, что через день после гуты чума бывает так же опасна, как и прежде — опыт говорит об обратном. Но гута здесь ни при чем. И это не просто мое мнение — ведь жара, становясь обжигающей, открывает поры и изгоняет заразный болезнетворный дух, который заключен в теле.

Кроме того, я тщательно опросил нескольких раисов — капитанов арабских судов, поднимавшихся вверх по течению Нила до пределов египетских равнин, до самых скал и до водопадов. Они уверяли меня, что, когда река разливается по египетским равнинам, почва которых рисуется как азотистая и находящаяся в брожении, — Нил так увеличивается в размерах, что затопляет и горы, хотя почва на этих горах не насыщена азотистыми соединениями, нитратами.

Я также старательно расспрашивал тех прибывших в Каир негров из Сеннара, чья страна, платящая, как говорят, дань эфиопскому царю, расположена на Ниле среди этих гор на юге от Египта. Эти негры единодушно уверяли меня в том, что в то самое время, когда Нил разливается по равнинам Египта, у них, в их собственной стране, Нил буквально разбухает от дождей, которые идут тогда не только в их горах, но и гораздо выше — в Хабеше, или Эфиопии.

Наблюдения, сделанные мной над сезонными дождями в Индии, которые идут как раз в то же самое время, когда Нил разливается в Египте, — проливают еще более значительный свет на этот предмет, и должны заставить вас отдать отчет в том, что Инд, Ганг и все другие реки в этой части земного шара таковы же, каков и Нил, и страны, расположенные в их дельтах, — таковы же, каков Египет. Эта мысль пришла мне в Бенгалии. Именно это я тогда же слово в слово и написал.

Огромное количество островов, которые находятся в Бенгальском заливе в дельте Ганга, одни из которых с течением времени соединяются с другими, а в дальнейшем — и с континентом, — заставляют меня припомнить дельту Нила, где я отмечал то же явление, хотя и в иных размерах, в силу чего и оказывается, что, если по выражению, как говорят, Аристотеля, Египет — творение Нила, то точно так же можно было бы сказать, что Бенгалия — создание Ганга — с тем, однако, отличием, что Ганг несравнимо более велик по сравнению с Нилом и с той разницей, что Ганг несет к морю намного большее количество земли и, значит, формирует гораздо большее количество островов, вдобавок, гораздо больших по величине, чем в дельте Нила. Также острова дельты Нила лишены деревьев, тогда как острова дельты Ганга сплошь покрыты ими благодаря четырем месяцам регулярных и неумеренных дождей среди лета. Из-за этого в Бенгалии нет нужды в том, чтобы рыть каналы, как в Египте, — где это приходится делать, когда дождей не хватает для орошения и удобрения земли. Провести их одинаково просто как в той, так и в другой стране — как на Ганге и других реках Индостана, так и на Ниле: те и другие разливаются летом из-за дождей, регулярно выпадающих в это время; различие есть только в том, что в самом Египте ни тогда, ни в какое бы то ни было другое время дождей почти не бывает, разве что иногда у самого моря, и что дожди идут только у самого истока Нила в Эфиопии, — тогда как по всей Индии везде, где протекают реки, наблюдаются периодические дожди. Надо тем не менее отметить, что это нельзя возводить в общее правило: например, в царстве Синда близ Персидского залива, где расположено устье Инда, выдаются годы, в которые дождей нет вовсе до самой осени, хотя Инд остается полноводным и вздувшимся. И поля тогда орошаются, как и в Египте, посредством искусственных каналов.

Что же до желания господина Тевено, чтобы я послал Вам детальное повествование о моих приключениях в Красном море, в Суэце, в Торе, на горе Синай, в Джидде, в этой якобы святой земле Магомета, в полудне пути от Мекки, на острове Камаран и в Лохейе вместе со всем, что я узнал в Мохе об Эфиопском царстве и наиудобнейшей дороге туда — то все это мое намерение, реализовать которое я смогу, как только у меня появится время для того, чтобы разобрать с господней помощью все мои памятные записи.