История Реймсской церкви

1. О преемниках блаженного Ремигия.

Блаженному Ремигию, как передают, наследовал Роман[241], Роману – Флавий[242]; после них [был] Мапиний[243], которому, как можно обнаружить, королевская власть уступила некоторые имения, какими с тех пор владела реймсская церковь. В его же времена, как выясняется, королева Свавеготта[244] по тексту завещания передала реймсской церкви третью часть виллы Верзи (Virisiaci)[245]. Тот же епископ пожаловал эту часть виллы Теудехильде, дочери названной королевы, во временное пользование, при сохранении прав церкви и только при условии, что оно после её смерти без всяких претензий, какие бы улучшения ни были ею сделаны, вернётся под власть реймсской церкви. Эта королева Теудехильда впоследствии, во времена господина Эгидия, властью своего завещания пожаловала реймсской церкви некоторые имения.

2. О епископе Эгидии.

Вслед за Мапинием в должность епископа, как можно прочесть, вступил Эгидий[246], который, как обнаруживается, прирастил епископство, а именно, прикупив некоторые земли и крепостных; ещё и теперь попадаются некоторые акты этих его покупок, как тот [акт], согласно которому он, уплатив стоимость, приобрёл у Боболена два поля на реке Ретурн (Rotumnam)[247], из которых одно, как записано, составляет тысячу модиев посевов, а другое – 400. Можно найти также, что он купил одну виллу вместе с прилегающим полем, составляющим 100 модиев, у Бертульфа и часть леса – у Харибода, а также выхлопотал у королевского величества грамоту об иммунитете для своей церкви, дабы она считалась и оставалась полностью свободной от всех фискальных повинностей и поборов, и чтобы всё, подаренное церкви, получило надёжные гарантии. Король Хильдеберт[248] передал также во владение ему и его церкви одну виллу, расположенную в Вогезах у реки Саар, как можно найти в до сих пор существующих актах. Фортунат Италик, который считался тогда в Галлии замечательным поэтом, постарался увековечить как жизнь, так и проповедь этого епископа в следующих строках:

Также Григорий Турский рассказывает, как однажды он был любезно принят этим епископом[249], когда некий Сигго, референдарий короля Сигиберта, по воле блаженного Мартина, мощи которого Григорий имел тогда при себе, вернул себе слух в ризнице дома реймсской церкви[250].

Тот же Григорий рассказывает в истории народа франков об этом епископе, что он был отправлен от имени короля Хильдеберта, сына Сигиберта, послом к королю Хильперику, дяде этого Хильдеберта, наряду с прочими послами[251]. Он сообщает, что во время этого посольства было решено, что они, отняв королевство у короля Гунтрама, брата Хильперика, должны заключить между собой мир. Утвердив договор, послы с немалым количеством подарков вернулись к Хильдеберту[252]. Затем, когда послы Хильдеберта пришли к Хильперику после того, как у него родился сын и он захватил Париж[253], то первым среди них также был этот епископ. Делая доклад, они заявили, что Хильдеберт просит соблюдать тот мир, который Хильперик с ним заключил; с братом же этого Хильперика – Гунтрамом – Хильдеберт не может жить в мире, так как после смерти отца тот отнял у него часть Марселя и удерживает его перебежчиков, не желая их ему отдавать. А Хильперик прибавил [в ответ], что этот его брат виновен во многом, и это, мол, по его сговору был убит отец Хильдеберта. Послы, возмущённые этим, молили, чтобы над ним как можно скорее свершилась должная кара, а затем, утвердив всё это клятвой и обменявшись заложниками, удалились[254]. Из-за этих посольств король Гунтрам всегда был враждебен этому архиепископу.

Поэтому, когда он впоследствии заключил мир с Хильдебертом, то убеждал его, чтобы он никоим образом не доверял этому епископу и не держал его [при себе], ругая его за клятвопреступление[255]. Затем, когда пытали одного преступника[256], который был послан королевой Фредегондой убить короля Хильдеберта, тот признался, что этот епископ был соучастником их заговора по убийству короля Хильдеберта. Епископа не медля схватили и привели в город Мец, хотя он и был сильно изнурён длительным недугом. Пока он находился там под стражей, король велел созвать епископов для суда над ним и приказал им быть в начале восьмого месяца[257] в городе Верден. Когда некоторые священники упрекнули его за то, что он приказал увести [этого] человека из [его] города и взять под стражу без [всякого] разбирательства, он разрешил ему вернуться в его город, направив письма ко всем епископам своего королевства, чтобы те прибыли в середине девятого месяца[258] в названный город для рассмотрения его дела. Наконец, когда они собрались, их доставили в город Мец, где находился и епископ Эгидий. Тогда король, объявив его своим врагом и изменником отчизны, направил для ведения дела герцога Эннодия. Первым пунктом его обвинения было: «Скажи мне, о епископ, с чего тебе вздумалось покинуть короля, в чьём городе ты носишь сан епископа, и присоединиться к друзьям короля Хильперика, который всегда выказывал себя врагом нашего государя-короля и который убил его отца, обрёк на изгнание мать и захватил [часть] королевства? А в тех городах, которые он, как мы сказали, подчинил своей власти посредством беззаконного захвата, ты заслужил от него поместья из числа казённых владений». Тот ответил на это: «Я не могу отрицать того, что был другом короля Хильперика, но дружба эта никогда не шла во вред королю Хильдеберту. А виллы, которые ты упоминаешь, я получил согласно грамотам нашего короля». Когда их[259] представили на обозрение, король заявил, что не совершал этого пожалования. Отто, который был тогда референдарием и чья предположительно подпись там стояла, явился, будучи вызван, и заявил, что это не его подпись. Итак, епископ в этом деле, как говорят, был прежде всего уличён в подлоге. После этого были оглашены письма, написанные Хильперику, в которых содержалось много упрёков в адрес Брунгильды. Точно так же были доставлены и письма Хильперика к епископу, в которых среди прочего были такие слова: «если не срезать корень чего бы то ни было, то побег, произрастающий из земли, не засохнет». Отсюда совершенно ясно, что это писалось о том, что после победы над Брунгильдой следовало, мол, убить её сына.

Этому епископу вменили в вину и некоторые другие [преступления], как по поводу договоров между королями, так и по поводу разжигания смуты в стране; некоторые из них он опроверг, но другие опровергнуть не смог. Когда прения затянулись, явился Епифаний, аббат базилики святого Ремигия, и сказал, что епископ получил 2000 золотых и много драгоценностей за сохранение верности королю Хильперику; вместе с послами, которые были отправлены к упомянутому королю вместе с этим епископом, аббат открыл, как было достигнуто соглашение о разорении края и убийстве короля Гунтрама, и по порядку рассказал, как всё происходило. Епископы, услышав это и увидев, что священник Господень [замешан] в таких злодеяниях, попросили отсрочки на три дня для обсуждения дела, а именно, чтобы епископ смог каким-либо образом найти возможность очиститься от предъявленных ему обвинений. А когда настал третий день, они, собравшись в церкви, спросили епископа, может ли он сказать что-либо в своё оправдание. Но тот смущённо сказал: «Не медлите с вынесение приговора виновному. Ведь я знаю, что заслуживаю смерти, как виновный в преступлении против [его] величества, ибо всегда действовал во вред этому королю и его матери; я знаю, что по моему совету произошли многие битвы, вследствие которых были опустошены некоторые места в Галлии». Епископы, услышав это, оплакали позор брата и, сохранив ему жизнь, зачитали канонические установления и исключили его из священнического сана. Он тут же был уведён в город Аргенторат, который ныне называется Страсбургом, и приговорён к ссылке. Епископом вместо него был поставлен Ромульф, сын герцога Лупа, носивший уже сан пресвитера. Епифаний же, который возглавлял базилику святого Ремигия, был снят с должности аббата. В казне этого епископа были обнаружены огромные груды золота и серебра. То, что было [нажито] этой беззаконной службой, взяли в королевскую сокровищницу, а то, что обнаружили из податей и прочих церковных доходов, оставили там[260].

3. О святом Базоле.

Во времена этого Эгидия Базол, святой Божий из лиможского округа армориканской[261] земли, происходивший из благородного рода, страстно ища покровительства блаженнейшего Ремигия, прибыл из пределов Аквитании в город Реймс. Сообщают, что, когда он пришёл, ему явился его спутник в пути – ангел Господень, и он, как известно, имел его провожатым, когда входил в город, который был его целью. Названный епископ Эгидий принял его весьма достойно и, узнав о цели странствия, охотно согласился уступить ему по его просьбе такое обиталище уединённой жизни, какое слуга Божий сможет найти подходящим для себя в пределах Реймсского епископства. Наконец, по воле небесной милости тот нашёл себе в селении Верзи у подножия реймсской горы подходящее место, которое покрывает тенью начинающийся там лес Рут (Rigentium). В том месте тогда был монастырь [с общиной] из 12 монахов. Итак, любезно принятый братьями, он был отдан аббатом учиться наукам. Спустя малое время он заблистал такой учёностью, что превзошёл светом мудрости и товарищей, и сверстников. И не было для него заботы милее, чем говорить о Боге в чтении или беседе либо беседовать с Богом в молитве. Пренебрегая преходящим и стремясь к вечному, он [свою] порцию пищи отдавал бедным, оставляя себе для поддержания телесной немощи лишь самую малость.

Прирастая таким образом добродетелями, он, стремясь к уединённой жизни, избрал для более уединённого проживания вершину прилегающей горы; он построил на ней небольшую келью с молельней, где более свободно предавался духовному созерцанию. Говорят, что он сорок лет служил Богу в этом затворничестве и мужественно сражался против искушений древнего змия, непрерывно предаваясь постам, раздаче милостыни, бдениям, молитвам и чтениям и наполняя светом святого учения тех, кто к нему приходил.

Итак, пока он боролся в этом благотворном образе жизни, небесной благодати угодно было явить посредством очевидных знамений силу своего воина. Так, благодаря его молитвам Господь провёл ему на вершине горы воду, которая, как говорят, вырвалась наружу из камня под гробницей святого и, словно из сосуда, растеклась по полу церкви, сладкая на вкус и целебная для питья. Многие больные выздоровели, либо испив из этого источника, либо приняв баню, либо окропив головы.

Однажды, когда один мальчик, по имени Аунегизел, с раннего возраста лишённый зрения, бодрствовал у его ворот, на него снизошла небесная сила, и на двенадцатый год слепоты он молитвами мужа Божьего был наделён милостью зрения. Монахи, узнав об этом чуде величия Божьего, возблагодарили Бога величайшими изъявлениями благодарности во славу Его верного раба.

Случилось также, что когда один охотник по имени Аттила преследовал вепря в прилегающей к его келье роще, то зверь примчался прямо к нему и, как бы полагая, что будет спасён им, припал к его ногам, оставив звериную ярость, и собаки, потеряв природный нюх, не стали его преследовать. С тех пор и по сей день соблюдается обычай, вернее, чудо Христово в честь Его возлюбленного слуги: в случае приближения какой-либо охоты, если она заходит за насыпь, возведённую вокруг его леса, то ни страстность собак, ни азарт охотников не продолжают дальнейшего преследования.

Рассказывают и о другом немаловажном чуде этого святого исповедника, совершённом Господом ради его заслуг; некто по имени Рагенульф, повешенный в петле своими противниками, когда в минуту смертельной опасности устремил глаза к небу и со слезами в голосе воззвал к святому Базолу, то петля порвалась и он тут же заслужил спасение от ужасной смерти. После многих благочестивых деяний, совершённых им в своей жизни, он[262], предвидя в душе, что настало время его призвания, послал к своему племяннику, по имени Бальземий, человека, который бы привёл его к нему из лиможского края, уведомив его, что ему после его смерти придётся вести жизнь в его названном жилище, согласно тому, что было открыто ему Господом. И тот, как добрый сын, повинуясь его спасительным наставлениям и страстно желая достичь небесного наследия, пробыл в этом жилище до самого дня своей кончины. Скончался же блаженный отец Базол 26 ноября[263], приобщившись к небесным жителям. У его гробницы впоследствии было явлено множество чудесных знамений, которые, однако, не были записаны по небрежности и ввиду своей многочисленности.

Затем, когда прошло немало времени после смерти святого мужа, сюда пришёл некий человек – благородного рода, но дерзкого духа; приняв после молитвы посох этого блаженного отца и поставив его себе на ногу, он, будучи высокого роста, как бы в насмешку произнёс: «Уж не показывает ли этот посох, какого малого роста был Базол». И тут же нога, на которую он поставил посох святого, отсохла; когда же она загноилась, этот муж, поражённый Божьей карой, умер в жестоких муках. Его тело решено было нести для погребения в монастырь этого святого Божьего; но погребальные дроги никак не могли сдвинуть с места из-за их тяжести. Тогда его предложили нести на кладбище святого Ремигия, но и таким образом дроги не смогли сдвинуть. Наконец, вынужденные необходимостью, его отнесли в Шалонский округ, и там ему, наконец, позволено было обрести погребение.

Незадолго до нашего времени, а именно, во времена господина архиепископа Эббо[264], некий благочестивый муж, по имени Бенедикт, был поставлен им во главе этого аббатства. Мягко обходясь с челядью святого Базола и в простоте служа Господу, он украсил церковь разными дарами, а после немалого срока своей жизни был призван по Божьему повелению и отошёл к Господу. Вместо него во главе этого места был поставлен его родной брат, по имени Сперв. Не похожий на брата нравами и жестоко снедаемый огнём алчности, он, сидя, однажды, во хмелю, начал говорить, что, мол, его брат не умел извлекать из этого аббатства никакой прибыли, велев управляющим виллами привести к нему на следующий день крестьян, которых собирался подвергнуть разным пыткам, чтобы отнять у них их добро. Жители вилл, услышав, какие кары им грозят, все со слезами обратились за помощью к святому Базолу, дабы их не отдали на растерзание столь свирепому мяснику; переночевав в печали и скорби, они не переставали молить святого Базола о спасении. Святой Господень не преминул внять жалобам своей паствы. Ибо когда настало утро, этого Сперва нашли мёртвым; когда его люди попытались стащить его с ложа, он с треском лопнул посредине, и то место наполнил такой смрад, что никто не мог там оставаться. Так челядь святого Базола была защищена и спасена от ужасных мук.

У дяди моей матери – Флаварда было два сына, служивших Богу в монастыре этого святого мужа; младшего из них – Тетберта, преисполненного любви сверх меры, мы видели; он недавно умер у нас в сане пресвитера. То, что мы сейчас расскажем, он обычно рассказывал нам о своём отце; ещё недавно был жив пресвитер Ратольд, третий их брат, свидетель этого дела. Так вот, названный муж имел обыкновение раз в году приезжать в этот монастырь и подавать братьям милостыню из своих средств. Когда он ехал туда однажды по своему обыкновению, разбойники напали на него в пути и забрали лошадь, на которой он сидел, вместе с прочим, что им приглянулось, а также деньги, которые он вёз, чтобы раздать слугам Божьим, и украшения его жены. Когда они немного отъехали, радуясь добыче, его жена, которая была рядом, сокрушаясь из-за ущерба, стала с жалобным криком взывать к святому Базолу, говоря, что они больше не придут на службу ни к нему, ни к его слугам, если он, не оказав помощи, бросит их таким образом. После этих слёзных причитаний кони разбойников, которые стремительно неслись вместе с добычей, внезапно встали как вкопанные, и их никак не могли заставить идти дальше. Самих же разбойников внезапно окутал мрак, и они не знали, в каком направлении им идти. Наконец, разбойники опомнились, посовещались между собой и, решив, что всё это приключилось с ними из-за причинённого невинным людям ущерба, вернулись к тем, кого бросили, незаконно лишив собственности, и, вернув им всё их добро, просили, чтобы ты вымолили им прощение за их преступления. Таким образом, получив утешение благодаря пришедшему им на помощь покровительству господина Базола, они, отпустив грабителей, с ещё большим благоговением поспешили в названный монастырь. Они воздали Богу и Его святому исповеднику хвалу за оказанные им благодеяния и, радостные, старались оказывать услуги слугам Божьим, почитали их деньгами и впредь с ещё большей готовностью каждый год совершали то, что начали.

Когда недавно те земли Галлии были в наказание за наши грехи отданы на растерзание мечам венгров[265], некоторые из варваров подошли к монастырю святого Базола, в то время как клирики вместе с мощами своего покровителя уже бежали в город; обнаружив жилища монастыря почти безлюдными, они устроили там свой лагерь и стали возвращаться туда с добычей отовсюду. Один из них, видя, что на башне церковной колокольни блестит позолотой металл, жадный до золота, залез на крышу базилики и попытался разрушить башню, но, внезапно свалившись на землю, расшибся и умер, переломав себе кости.

Другой из них попытался подняться на алтарь этой церкви, посвящённый в честь святого Мартина, но, когда положил руку на угол алтаря, его рука так пристала к мрамору, что он потом никак не мог её от него оторвать. И, поскольку товарищи не хотели его бросать, они обоюдоострыми секирами вырезали часть камня вокруг его руки и увели его с собой, в то время как тот поневоле унёс с собой частицу мрамора, которая пристала к его руке. Он же, как говорят пленные, которые возвратились домой, уже в отсохшей руке нёс этот камень до самой своей страны и вернулся, крича, что это произошло благодаря могуществу Базола.

4. О епископе Ромульфе.

После Эгидия Реймсским епископством управлял Ромульф[266], муж благородного рода, родной брат тогдашнего герцога Иоанна. Их отец Луп оставил многочисленные владения, которые им надлежало поровну разделить между собой. О том, что этот раздел следовало совершить в равных долях, они получили также королевское предписание. Так что он[267] был знаменит многими патримониями, в особенности, по ту сторону Луары и в Пуатевенском округе, и по завещанию сделал наследницей большей их части Реймсскую церковь, что-то завещав также своим братьям и племянникам, что-то выделив богадельне святого Марциала, а что-то – базилике святого Ремигия. Виллу Лаутиниак (Lautiniacum) на реке Кальтайо (Caltaionem) он пожаловал девичьему монастырю, построенному в Реймсе в честь святого Петра; упомянув, что приобрёл эту виллу, уплатив её стоимость. Затем он сделал по завещанию некоторые пожалования разных церквям как Реймсской, так и Суассонской епархий, а также Турской епархии и некоторых других. Большей части своей челяди он даровал свободу. Текст его завещания до сих пор хранится в архиве Реймсской церкви вместе с подтверждением короля Хильдеберта[268], так как этот король решил по просьбе названного епископа утвердить это завещание через дьякона Соннация[269], досточтимого мужа, а именно, чтобы земли, виноградники и крепостных, всё, что названный епископ завещал преимущественно Реймсской церкви, но также и прочим местам святых, священники этих мест имели полное право любыми способами вернуть обратно, если кто-то из его наследников посмеет незаконно их захватить. В том числе некоторые виллы, расположенные в Мецком округе, центром которых является Ортиваллис (Ortivallis), которые господин Эгидий, как сообщается, купил у некоего Винцентия, и променял королю Хильдеберту на другие виллы, расположенные в Реймсском округе, то есть на Марсийи (Marciliana) и Ардёй (Arbidogilo)[270]. Занимая должность епископа, он, как оказывается, и сам купил для приращения церкви некоторые имения и крепостных.

Затем он построил в атрии святого Ремигия молельню в честь святого Германа. Через названного архидьякона Соннация он добился от королевского величества также возвращения некоторых имений, захваченных некими людьми, как то можно обнаружить в до сих пор существующих актах королевской власти по поводу этих возвратов.

5. О епископе Соннации.

Ромульфу в должности епископа наследовал Соннаций[271], который, как можно обнаружить, провёл собор[272] с более чем сорока епископами Галлии. В нём принимал участие также святой Арнульф[273], епископ Мецкий, и вместе с ним: Теодорих Лионский, Синдульф[274] Вьеннский, Сульпиций[275] Буржский, Медигизил[276] Турский, Сенот из Оза, Леонтий из Сента, Модоальд Трирский[277], Куниберт Кёльнский[278], Рихерий Санский[279], Донат Безансонский[280], Ауспиций Отёнский[281], а также Модоальд Лангрский, Рагнеберт из Байё[282], Хильдоальд из Авранша, Бертигизил Шартрский, Палладий Оксерский[283], Гундоальд из Мо, Леодеберт Парижский, Хайноальд Ланский, Годо Верденский[284], Ансарик Суассонский, Клавдий из Рьеза, Бертоальд из Камбре[285], Агомар из Санлиса[286], Цезарий Овернский, Вер из Родеза, Агрикола из Жаволя, Лупоальд Майнцский, Виллегизил Тулузский, Констанций из Альби, Намматий из Ангулема, Рустик из Кагора, Аудерик из Оша, Эммо из Алеса, Феликс Шалонский, Хадоинд из Ле-Мана, Магнебод Анжуйский, Иоанн из Пуатье, Леубард из Нанта.

На этом соборе, как можно прочесть, было принято много полезных решений, а именно:

I. Об имуществах церкви и о том, как с ними следует поступать; и о тех, что выпрашиваются у церкви в аренду, дабы люди из-за долговременного пользования не присваивали их в свою собственность и не забирали обманом у церкви.

II. О клириках; если кто [из них] с мятежным дерзновением свяжет себя клятвами или присягой на писании и будет посредством лукавых заявлений строить козни своему епископу, то да будут такие лица лишены своего сана, если, несмотря на предупреждение, они откажутся исправиться.

III. Чтобы главы канонов, принятые на всеобщем соборе в Париже и старанием короля Хлотаря собранные в базилике святого Петра, незыблемо соблюдались.

IV. Тех в Галлии, кто будет заподозрен в ереси, и после проведённого церковными пастырями расследования окажется, что они действительно еретики, следует вновь обращать в католическую веру.

V. Чтобы никого не отлучали безрассудно; и если отлучённый сочтёт, что его осудили несправедливо, пусть он имеет право подать жалобу на ближайшем соборе; и, если его осудили несправедливо, с него следует снять отлучение; если же справедливо, то пусть он исполнит наложенную на него епитимью.

VI. Если какой-либо судья посмеет привлечь клирика того или иного сана к общественным работам, или посмеет его по каким-либо причинам наказать или подвергнуть поношению и насилию без ведома и разрешения епископа, то его следует лишить причастия. Но епископ пусть не мешкая исправит небрежности клириков в том, что им ставят в вину.

VII. Те же, кто обязан исполнять государственные повинности, пусть не смеют вступать в духовное звание без разрешения епископа или судьи.

VIII. Если кто-то по тому или иному поводу примет беглого из церкви без клятвы, которую тот должен ему дать о том, что он ушёл, не опасаясь за жизнь и не бежав от пытки и увечья, того следует лишить причастия. Точно так же следует лишить причастия того, кто нарушит данную им клятву. Тот же, кто будет спасён от смерти милостью святой церкви, может получит право уйти не раньше, чем он обещает совершить епитимью за своё преступление и исполнять то, что на него канонически возложат.

IХ. О преступных браках. Если кто, невзирая на предписанную канонами степень родства, преступным образом сочетается браком с теми, с кем это запрещено церковными правилами, то их, если они не подтвердят раскаяние тем, что разлучатся, следует лишить причастия, и да не имеют они права ни служить во дворце, ни вести какие-либо дела. Когда названные преступники сочетаются браком, епископы или пресвитеры, в чьём диоцезе или округе это произошло, обязаны сообщить о совершённом преступлении королю или судьям, чтобы те, когда им об этом доложат, воздерживались от общения и совместных дел с ними, а имения их перешли бы к их родичам, при условии, что они, перед тем как с ними перестанут общаться, никоим образом – хитростью, через родичей, через куплю или королевской властью – не перешли в их личную собственность, если только те не заявят о раскаянии в преступлении тем, что разлучатся.

Х. Если кто совершит убийство по своей воле и не противясь насилию, но, применяя силу, сделает это в припадке ярости, с таким не следует вступать в общение; однако, если он совершит покаяние, то при кончине ему не должны отказать в предсмертном причастии.

ХI. Клириков или мирян, которые посмеют удерживать пожертвования и дарения родителей или то, что оставлено ими по завещанию, либо вздумают отнять то, что те подарили церквям или монастырям, следует изгонять из церквей, как убийц бедняков, пока они всего не вернут, как святой собор постановил и ранее.

ХII. Чтобы христиан не продавали иудеям или язычникам; и, если кто из христиан под давлением нужды решит продать своих крепостных христиан, он должен продать их только христианам и никому другому. Ибо если он продаст их язычникам или иудеям, то его следует лишить причастия, а покупка эта не будет иметь силы. Иудеев же, если они посмеют сманивать крепостных христиан в иудаизм или подвергать жестоким мукам, самих следует передать в казну, как крепостных. И всё же иудеев не следует привлекать ни к каким общественным работам. Злословие же иудеев против христиан следует решительно пресекать.

ХIII. Также: если клирик, выйдя из города, решит отправиться в другие города или провинции, то его должны рекомендовать письма его епископа. Если он отправится без этих писем, то его ни в коем случае не следует принимать.

ХIV. Также: чтобы епископ не смел ни продавать, ни отчуждать после смерти по какому-либо соглашению крепостных и имущества, принадлежащие церкви, за счёт которых живут бедные.

ХV. Также: о тех, которые, как выяснится, занимаются гаданием или подражают языческим обрядам, либо едят с язычниками магические (supersticiosos) яства, и кого следовало уговаривать добрым увещеванием, чтобы они отступили от прежних заблуждений. И, если они откажутся и присоединятся к идолопоклонникам и приносящим жертвы, то должны будут понести достойное покаяние.

ХVI. Также: чтобы лица рабского звания не допускались к обвинению; и кто поддержит личность обвинителя, но не докажет преступление, не должен допускаться к другому обвинению.

ХVII. Также: если кто-то в том или ином чине или звании, либо поддерживаемый властью, осмелится после смерти епископа захватить разного рода собственность, находящуюся в здании церкви или на её полях, до открытия и оглашения завещания, или посмеет сломать церковные ограждения и коснуться и переворошить добро, находящееся в здании церкви, тот должен быть решительно отлучён от христианского причастия.

ХVIII. Также: если кто решит обратить в рабство свободного или благородного мужа или, возможно, уже это сделал, и, несмотря на увещевания епископа, откажется отступить от своего беззакония и не пожелает исправиться, тот должен быть отлучён, как виновный в клевете.

XIX. Также: чтобы клирики того или иного чина не приходили на рынок ни ради собственных, ни ради церковных дел и не смели бы вести дела, кроме тех, которые им будет разрешено вести с ведома и по совету епископа.

ХХ. Также: чтобы в приходах никого из мирян не ставили архипресвитером, но того, кто должен быть старшим среди них, рукополагали бы в клирики.

ХХI. Также: чтобы епископы, занимающие высокое священническое звание, которым хоть что-то будет завещано или подарено посторонними то ли совместно с церковью, то ли особо, поскольку тот, кто дарит, жертвует, как известно, ради спасения своей души, а не для блага священника, считали это не своей собственностью, но церковным достоянием, как переданное церкви, ибо справедливо, чтобы как священник владел тем, что завещано церкви, так и церковь владела тем, что оставлено священнику.

ХХII. Всё, что, возможно, будет оставлено на имя священника или церкви по фидеикомиссу[287], кому бы оно впоследствии ни переходило, не может удерживаться и считаться церковным достоянием.

ХХIII. Также: если какой-либо епископ посредством какой-либо хитрости или коварства захватит из жадности имущества, которыми в настоящий момент владеет другая церковь, или посмеет присвоить их без суда и передать своим людям или властям своей церкви, то, поскольку его нельзя лишить причастия, он должен быть отрешён от должности, как убийца бедняков.

ХХIV. Также: если какой-либо епископ (за исключением случаев крайней необходимости, в том числе ради выкупа пленных) посмеет по какому-либо соглашению сломать священные сосуды, предназначенные для святых таинств, то он будет отрешён от церковной должности.

ХХV. Также: пусть никто не смеет ни по королевскому повелению, ни опираясь на чью-либо власть, ни по собственной дерзости похищать и уводить вдов, которые просили посвятить их Господу, или девиц, посвящённых Господу. А если те и другие вступят между собой в сговор, то и причастия следует лишить обоих.

ХХVI. Судей, которые вопреки предписанию и указанию Господнему пренебрегают каноническими установлениями и презреют или нарушат этот указ Господень, принятый в Париже, следует лишать причастия.

ХХVII. Также: чтобы после смерти епископа на его место ставился никто иной, как только уроженец этого места, которого изберёт общая воля всего народа и признают жители провинции. Если кто-то осмелится на иное, то да будет он свергнут с престола, который скорее захватил, нежели получил. А тех, кто его рукоположит, мы на три года отрешаем от обязанностей управления их престолом.

Мы, кроме того, читаем, что названный епископ, господин Соннаций честно распоряжался церковными имуществами, прирастив епископство тем, что прикупил земли и крепостных, уплатив их стоимость; некоторые акты этих покупок до сих пор можно обнаружить. Он также потребовал у королевского величества некоторые имущества, которые захватили дурные люди, и, ведя дело как лично, так и через своих агентов, в том числе через своего представителя, пресвитера Марка, добился правосудия и надлежащим образом вернул их церкви. Он также обустроил колонии некоторых вилл, поставив там служителей. Он получил королевские грамоты по поводу иммунитета церковных владений и подтверждения некоторых пожалований. Можно найти также, что он произвёл обмен некоторых владений с королевой Брунгильдой[288] к их обоюдной выгоде.

По поводу своих имуществ он составил завещание, в котором сделал множество пожалований разным церквям. Но главной своей наследницей он объявил базилику святого Ремигия, где и предпочёл упокоиться. Он завещал ей серебряный и позлащённый миссорий[289], а также двенадцать ложек, серебряную солонку и свою долю в одной вилле вместе с крепостными, виноградниками, лугами и прочими принадлежностями, а также кое-что ещё, что он, по его словам, приобрёл, уплатив его стоимость. Базилике святых Тимофея и Аполлинария он завещал некоторые дома как возле самой этой церкви, так и в городе. Базилике святого Мартина, который, как он говорит, был его особым покровителем, он передал виллу Мюизон (Mutationis)[290], которую приобрёл целиком, в том виде, в каком ею владел. Кроме того, он дал ещё и золото, из которого там следовало сделать чашу. Базилике святого Юлиана он [передал] на её восстановление 5 золотых солидов. Базилике святого Никасия – точно так же 5 солидов. Базилике святого Иоанна – 5 солидов. Базилике святого Сикста – точно так же 3 золотых солида. Базилике святого Маврикия – 3 солида. Базилике святого Медарда – 3 солида. Девичьему монастырю – виноградник, расположенный в Жерминьи, вместе с несколькими сосудами, которые пойдут на пользу этой базилике. Базилике, что зовётся «У апостолов», – 3 золотых солида вместе с другими небольшими дарами, из которых следовало сделать чашу. Базилике святого Петра в городе – 3 золотых солида. Базилике святого Теодориха – свою долю в вилле Жерминьи вместе с крепостными, виноградниками и прочим, что к ней прилегает; также серебро на создание и украшение гробницы господина Теодульфа. Базилике святого Вита – серебряный сосуд для изготовления чаши и 15 солидов в золоте. Базилике святых мучеников Руфина и Валерия – 15 солидов в золоте. Базилике святых мучеников Криспина и Криспиниана – точно так же 15 солидов в золоте. Базилике святого Медарда – 15 солидов. Он, кроме того, сделал несколько пожалований богадельне святой Реймсской церкви. Прочим богадельням и общинам он также завещал разные дары. Некоторым из своих наследников он завещал ряд имений с условием, что после их смерти те вновь перейдут к указанным им святым местам. Некоторым крепостным он подарил свободу и одарил их имуществом. Имеется текст королевской грамоты, подтверждающей это завещание мужа Божьего[291].

6. О епископе Леудегизиле, Англеберте и Ландо.

После этого блаженного мужа, во времена короля Дагоберта[292], епископством управлял Леудегизил, брат епископа Аттилы[293]; и он точно так же обогатил его разными куплями, а именно, лесами, лугами и деревнями. Он произвёл обмен некоторых имений с Аббо, епископом Труа[294], к их обоюдной выгоде, а также ещё ряд обменов с некоторыми другими лицами. Он же обустроил некоторые церковные имения, поселив там колонов.

Ему наследовал Англеберт. Он также, как выясняется, приумножил епископство куплями.

Ему наследовал Ландо, славнейший муж и владелец многих имений; некоторые из них он присоединил к церкви, а некоторые раздал среди своих родичей. Но и то, что Реймсская церковь имела по ту сторону Луары и что незаконно удержал Феликс, аббат церкви святого мученика Юлиана[295], он, оспорив по закону перед королевским величеством, возвратил; по поводу этих владений, как выясняется, его предшественник епископ Англеберт уже ранее судился перед королём с Галлом[296], епископом Овернским.

Этот епископ Ландо, как и подобает, сделал по завещанию наследницей своего имущества Реймсскую церковь и повелел этой церкви и своему преемнику раздать всё то, что он пожаловал другим лицам и церквям. Ибо он завещал разные дары базиликам разных святых, а именно: базилике святого Ремигия, где завещал устроить себе гробницу, он передал виллы и дары; базилике святого Гаугерика и святого Квентина – различные дары в серебре. Разные дары он пожаловал и базиликам и богадельням в Реймсе, а именно, святых Тимофея и Аполлинария, святого Мартина, святого Никасия, святой Женевьевы, монастырю святых Теодориха и Теодульфа, базилике святого Германа и его богадельне, святого Юлиана, святых Козьмы и Дамиана[297], святого Петра «у двора», святого Петра «у девичьего монастыря», базилике святого Симфориана, которая зовётся «у Апостолов», святого Медарда и святых Криспина и Криспиниана, святого Виктора, святого Маврикия и святого Базола. Ланской же церкви он завещал свою долю в одной вилле, а расположенной там базилике святой Женевьевы передал виллу Еп (Appiam)[298] со всем, что к ней принадлежало. Он также поставил на алтарь Пресвятой Марии в Реймсской церкви золотой ковчежец, который велел изготовить по своему обету, а также три блюда и золотой браслет. Это было во время короля Сигиберта[299].

7. О святом Ниварде.

После указанных выше лиц на епископский престол был избран блаженный Ниво, он же Нивард[300]; ибо он, как оказывается, носил оба этих имени. Сообщают[301], что поначалу он, как славнейший муж, жил при королевском дворе; а оказавшись в должности епископа, он, купив по разным местам как имения, так дома и крепостных, приумножил церковное достояние. Он обустроил также некоторые виллы епископии, поселив там колонов, и произвёл, как можно найти, ряд обменов с Аттилой, епископом Ланским, к их обоюдной выгоде. Он также выменял у братьев Баво и Теодерамна на средства Реймсской церкви одно место не реке Марне, где построил монастырь под названием Отвильер (Altumvillare)[302], снизойдя к просьбе аббата Берекария, который просил дать ему место, где бы он мог жить со своими братьями по уставу святых отцов Бенедикта и Колумбана; что епископ и постарался сделать, как записано ниже. Но и с некоторыми другими лицами он произвёл ряд обменов, насколько это казалось целесообразным.

Монастырю святого Базола он на правах привилегии передал церковь в Верзи, построенную в честь Пресвятой Марии, со всем, что к ней относилось, и вместе с ней – местечко под названием Васси (Wassiacus). Монахам, служившим там Богу при аббате Перроне, он даровал иммунитет, дабы никто из церковных судей не смел противозаконно беспокоить их по какому-либо поводу, но им можно было бы спокойно жить и служить Богу по святому уставу. Он получил также у короля Хильдеберта[303] грамоту об освобождении Реймсской церкви от уплаты пошлин и некоторых других поборов. Также король Хлодвиг[304] грамотой своей власти пожаловал ему на имя его церкви некоторые имения в Майи (Malliaco)[305] на реке Вель (Vidulam), которыми он завладел, изгнав некоторых неверных ему мужей. В это же время Гримоальд[306], сиятельный муж, ради спасения своей души передал святому Ремигию свои виллы Шомюзи (Calmiciacum) и Витри (Victuriacum)[307].

Этот блаженный Нивард с общего согласия всего собора епископов Галлии, состоявшегося по приказу римского понтифика[308] в Нанте[309], отстроил при поддержке короля церковь монастыря, который располагался некогда на берегу реки Марны, в месте под названием Вилер (Villari)[310], но был разрушен варварами; эта построенная им церковь полностью разрушилась, а затем, вновь отстроенная им в другом месте, вновь, как говорят, обрушилась.

Однажды, идя из виллы Эперне вместе с сопровождавшим его аббатом Берекарием, он, перейдя через реку, решил немного отдохнуть. Положив голову на грудь присевшего Берекария, он заснул и увидел видение, а именно, как голубка облетела лес и, облетев его, уселась на некоем буке; причём голубка совершила это трижды, после чего устремилась к небу. Говорят, что то же видение, какое он видел во сне, названный Берекарий видел наяву. Поражённый увиденным, этот аббат стал проливать слёзы. А блаженный епископ, пробудившись от сна, обнаружил его лицо мокрым от слёз и спросил, отчего он плачет, а тот ответил, что плачет из-за обрушения его строения. Когда они рассказали друг другу об увиденном, епископ, как говорят, поведал о видении одному слуге Божьему, по имени Баво, которому принадлежало это владение. Тот обитал там, имея в этом месте молельню в честь святого Креста. После того как он узнал о видении епископа и о его желании, то пожертвовал ему это владение, а также часть владения своего брата, по имени Бадин. И рассказал о деле другого своего брата – Теодерамна, а именно: что тот пребывает во вражде с графом Реолом (который стал позже епископом Реймсским) из-за сыновей последнего, убитых им в отмщение за собственных сыновей, которых Реол приказал повесить за совершаемые ими грабежи. Поэтому господин Нивард помирил его с Реолом, который был женат на его племяннице, дочери Хильдерика. Таким образом и Теодерамн вместе с прочими своими братьями передал святому Ниварду это владение, произведя с ним обмен. Епископ, тут же приказав вырубить лес, построил там церковь в честь святого Петра и всех апостолов, а в месте, где, как он видел, уселась голубка, поставил алтарь и, собрав слуг Божьих, учредил монастырь.

Там же сделался монахом названный Теодерамн; но и Реол просил сделать там монахом своего сына, по имени Гедеон, рождённого им от племянницы святого Ниварда, и подарил этому монастырю часть своих владений. А блаженный Нивард, учредив монастырь, передал этому месту всё, чем, по-видимому, владел перед тем, как стать епископом, и, побуждая блаженного Реола, убедил его принять монашеское звание. По просьбе названного аббата Берекария этот епископ также пожаловал этому монастырю грамоту, согласно которой он, пока жив, будет сохранять этот монастырь под своей властью, а после его кончины монастырём будет управлять и защищать его монахов против всех врагов другой епископ Реймсский. Сами же монахи получают право избирать себе, согласно уставу, прелата, как то содержится в тексте этой грамоты. После этого он, как говорят, умер в церкви Пресвятой Марии, которую построил в этом монастыре, и, доставленный в Реймс, погребён в церкви святого Ремигия.

8. О перенесении в монастырь этого святого святой Елены.

В этот монастырь названного святого мужа было, как известно, привезено из Рима тело святой царицы Елены[311]. Ибо некий пресвитер реймсского прихода, по имени Тетгиз, отправившись в Рим и нечаянно оставшись на ночь в церкви, украл его и постарался весьма осторожно увезти с собой. Когда он сделал уже вторую остановку в лесу, который прилегает к городу Сутри, то на следующий день один из его спутников, желая водрузить святые мощи на осла, не смог сдвинуть их с места. Тогда он, ошеломлённый, сообщил об этом начальнику; тот, спешно придя, робко взял сокровище и положил его на осла, не ощутив никакой тяжести, хотя и был физически слабее отвергнутого. Слуга же признался, что осквернил себя во время ночного сна. Подойдя к стремительной речке Таро, они не рискнули войти в неё из-за её сильного течения, и тогда животное, оберегаемое святыми мощами, само вошло в реку. Другой осёл, который вёз пресвитера, последовал за ним и, хотя чуть было не утонул в волнах, всё же переправился через реку; бока же того, кто вёз благодетельные мощи, вода вообще не омочила. Когда они преодолевали Альпийский хребет, одна девица, ставшая его спутницей в этом путешествии, упала в пропасть. Пока она достойным сожаления образом катилась по склону, свита блаженной царицы, закричав, стала молить её о покровительстве; и вот, упавшая внезапно застряла на обрывистом горном склоне; ей спустили верёвку, и таким образом в целости вытащили наверх, и она, как им казалось, не потерпела никакого ущерба. Некоторые, узнав об этих чудесах, стали ещё набожнее служить её мощам. Один из них, соскочив с коня, возложил на себя святые мощи и, вступив при спуске на крутую горную тропу, водрузил груз себе на плечи. Вдруг, оступившись, он упал в пропасть, но так и не выпустил святые мощи, стиснутые в руках; тотчас же из-за напиравшей сзади толпы, взывавшей в молитвах к имени царицы, конь, который вёз святыню, невзирая на собственное падение, обхватил передними ногами упавшего человека и при поддержке Божьей держал его до тех пор, пока жившие внизу люди не разворошили лёд ударами меча и как человек, так и конь не были на верёвках вытащена на тропу. По прибытии в Лангрский округ, в селение под названием Озизм (Osismus), благодатные мощи внесли в церковь блаженного Виннебальда. Там некая хромая женщина, ползавшая на коленях, коснулась ковчега с этими мощами, и к сухожилиям тут же вернулись их функции, и она полностью выздоровела. Когда они совершили оттуда однодневный переход, некто, уже шесть лет как расслабленный во всех членах, с радостью послал в дар блаженной царице полотняный платок. Но, прежде чем его супруга, которая поднесла этот скромный дар, вернулась к нему, больной вернул себе функции всех членов. Когда об этом услышали, одна слепая от рождения девица была приведена туда к святым мощам и, как только она дотронулась до носилок блаженной госпожи, слепота исчезла, и она стала видеть.

Когда вошли в виллу Авергу (Avergam), одна немая и не владевшая руками женщина вышла навстречу, и её члены тут же вновь стали действовать, и она заслужила обрести желанное исцеление.

Затем, когда эти досточтимые мощи положили в церкви виллы Фалезии (Falesie), в эту базилику вошёл один одержимый. В последний раз подвергшись тогда припадку, он, после того как все воззвали к заслугам блаженнейшей, ушёл, в полной мере исцелившись, то есть получив полное выздоровление. В этой же вилле некто, изнурённый недугом, пятнадцать лет провёл на ложе, так что плоть уже сгнила и двадцать три кости, как говорят, выпали из его тела; его доставили к божественной целительнице, и сила Божья подняла его на ноги, и он к удивлению народа вернулся исцелённым.

Также некая девица по имени Бава, которая передвигалась, ползая на коленях, так как обе коленки не разгибались от рождения, встала здесь на ноги и ушла домой твёрдым шагом; впоследствии она жила в Реймсе в святом звании.

Подошла также женщина, разбитая параличом; она совершенно лишилась способности говорить, а правая рука у неё отнялась и бессильно свисала. Когда её поднесённый в дар платок коснулся ларца со святым телом, женщина полностью возвратила себе прежнее здоровье.

Один глухой от рождения привёл барана и, войдя в церковь, стал, когда служили мессу. Когда дело дошло до чтения Евангелия, он начал улавливать ухом новые для него слова жизни. Исцелившись во время чтения, он сознался, что никогда прежде не слышал Евангелия.

Пришёл отец грудного ребёнка, которого сила недуга вот-вот должна была привести к гибели. И вот, принеся обет за жизнь сына, родитель вернулся домой и застал мальчика, который уже пять дней отказывался от груди, здоровым и сосущим молоко.

Из трирских земель был доставлен один паралитик, который до этого семь раз обретал крепость всех членов, но из-за одолевавших его плотских желаний его столько же раз вновь разбивал паралич. После того как он исповедался в своих прегрешениях, – чего уже двадцать лет не делал, – он выздоровел и впредь оставался здоров.

Была доставлена женщина, страдавшая от сильного нарыва в правом боку; обретя исцеление, она ушла домой в полном здравии. Привели также слепую женщину, которая, когда настал третий час, ушла, прозрев на оба глаза.

Затем, когда святейшие мощи доставили в названный монастырь Отвильер, и некоторые засомневались, действительно ли это мощи Елены, матери августа Константина, которая обрела животворное древо, Христос, снизойдя к мольбам и трёхдневному посту, соизволил подтвердить это достойным одобрения судом. Для выяснения достоверности перенесения блаженной царицы из этого монастыря в Рим были отправлены три брата. Вернувшись, они сообщили всю правду, которую выяснили об этом деле, доставив в монастырь двойную радость, а именно, привезя тело блаженного пресвитера Поликарпа, товарища святого Себастьяна.

Когда однажды приближалось рождество этой блаженной царицы, монастырские рыбаки, занимаясь ночью ловлей рыбы в реке Марне, расстроились из-за напрасных трудов на протяжении почти всей ночи; наконец, они стали плакаться и взывать к святой Елене из-за своего утомления. Затем, закинув сети во имя Божье и во имя неё самой, они обрадовались, поймав две щуки. Но одна из них тут же устремилась в родную стихию, омрачив радость печалью. И, в то время как они, сетуя и тревожась, вновь взывали к госпоже, ускользнувшая рыба, дивным образом прыгнув снизу, впилась зубами в верхний шнур сети и таким образом висела, прицепившись к шнуру, пока изумлённый рыбак, наконец, с благодарностью её не принял.

9. О перенесении в этот монастырь святого Синдульфа.

В этот монастырь были перенесены кости святого Синдульфа, которые лежали в вилле под названием Оссонс (Alsontia)[312], где этот святой муж служил Богу в священническом звании и где славился многими чудесами после смерти. Когда его мощи принесли в виллу, что зовётся Эпуа (Spida)[313], одна слепая женщина обрадовалась, возвратив себе прежнее зрение. Когда они уже приблизились к воротам города Реймса, и навстречу им вышло множество народа, подошла одна немая и не владеющая рукой девица. Когда он распростёрлась на земле, то сподобилась исцелиться от обоих недугов. Привели туда и некую женщину, у которой отнялись руки и колени, которая, как только пала на землю, тут же обрела радость, вернув себе здоровье. Но, когда она, поддавшись невоздержанности, стала хвастаться, что, мол, её муж, который отпустил её ради этого недуга, волей неволей теперь её примет, она вновь впала в несчастье, от которого избавилась.

Также, когда мощи блаженного мужа положили в церкви перед алтарём Пресвятой Марии, пришла некая хромая девица, ползавшая на коленях, которая встала на ноги и выздоровела благодаря силе Божьей и заслугам этого святого. Привели также одну женщину, которая уже семь лет была слепой, и, как только она дотронулась до ворот храма, так сразу же сподобилась прозреть. После торжественной мессы тело блаженного мужа было унесено оттуда в базилику святого Ремигия.

На следующий день его доставили в монастырь Авне (Avennacum) и, когда навстречу вышли монахини, прибыл некий муж, хромой на протяжении уже двух лет. Когда он распростёрся на земле, то встал на ноги и вновь обрёл прежнюю твёрдую походку. Привели также расслабленную и не владевшую членами женщину, которая тут же обрела радость, вернув себе здоровье.

Затем эти досточтимые мощи были доставлены в монастырь Отвильер, где некая девица, слепая с первого года рождения, когда её привели и она достигла ворот монастыря, начала видеть. Привели также двух родных братьев одногодков, лишённых зрения; когда они вошли в молельню и предались молитве, то у них из глаз вместо слёз стала течь кровь; к ним тут же вернулось зрение, и они были рады видеть гробницу целителя. Одна посвящённая Богу дева вместе с подругами дала обет пойти к месту святых мощей. Вернувшись, однако, с середины пути, чтобы зайти в свою келью, она, в то время как прочие продолжили начатый путь, была разбита параличом, так что у неё отнялись руки и ноги. Затем, привезённая на повозке в названый монастырь, она, после того как пробыла там какое-то время в этом недуге, наконец, возликовала, когда к ней вернулось прежнее здоровье.

10. О святом епископе Реоле.

После святого Ниварда епископство получил названный господин Реол[314] и, как выясняется, приумножил его как наследственными, так и купленными имениями. По велению господина Ниварда он вёл перед королевским величеством дела о церковных имуществах и о правах колонов и, как можно обнаружить, выиграл их. Уже вступив в должность епископа, блаженный Реол имел крупную тяжбу с королевским вельможей Гундебертом, родным братом господина Ниварда, по поводу имуществ этого святого епископа Ниварда, ибо Гундеберт говорил, что виллы его брата, епископа Ниво, как из отцовского, так и из материнского наследства, которые Ниво оставил, умирая, причитаются ему по закону. А господин Реол и его агенты, в свою очередь, заявляли, что господин Нивард ради спасения своей души всё своё имущество передал по документам святым местам, а именно, церкви Пресвятой Марии, церкви святого Ремигия, монастырям в Отвильере и Верзи, где покоится во плоти господин Базол (эти монастыри господин Ниво построил и восстановил своим трудом); также девичьему монастырю в Реймсе, где начальствовала аббатиса Бова; святым Руфину и Валерию, и прочим местам святых. Но, пока между обеими сторонами продолжалась эта тяжба, они, в конце концов, при посредничестве миротворцев пришли к миру и согласию при условии, что Гундеберт возьмёт в свою власть всё, что по ту сторону Луары принадлежало их матери Эмме, без притязаний на это со стороны епископа Реола и его агентов; а всем остальным, что доброй памяти господин Ниво завещал по документам святым местам, эти святые места пусть целиком и вечно владеют с Божьей помощью без всяких притязаний на это со стороны Гундеберта и его наследников. Текст этого соглашения, скрепленный подписями обеих сторон, до сих пор хранится у нас[315].

В должности епископа он купил часть виллы Дизи (Diciaci)[316]; манс и поля в вилле Версиньи (Bersiniaco)[317]; более четырёх мансов и ещё кое-что в городе Реймсе у различных особ; часть в вилле, что зовётся Монтелон (Mons Allonis)[318]; части вилл Розициак (Rosiciaci) и Попициак (Popiciaci), а также некоторые другие имения и крепостных. В его времена сиятельный муж Варатто[319] передал церквям Пресвятой Марии и святого Ремигия в Реймсе гору Крюньи (Cruciniacum)[320], виллу Курвиль (Curbam)[321] вместе с Арси (Aciniaco)[322] в округе Тарденуа (Tardonisse). Затем, как можно найти, блаженный епископ Реол совершил из средств Реймсской церкви ряд обменов с некоторыми лицами, а именно, соблюдая обоюдную выгоду.

У него была дочь, посвящённая Богу, по имени Одила, которую он родил от законного брака до принятия духовного сана и которая жила по святому уставу в монастыре, который Эброин[323] построил в Суассоне; он передал ей некоторые виллы как в Реймсском и Бовеском округе, так и в землях за Луарой, при условии, что эти земли после её кончины во всякое время достанутся монастырю.

Этот достопочтенный епископ построил монастырь Орбе в месте, которое заслужил в дар от короля Теодориха[324], с его разрешения и при содействии мажордома Эброина. Господин Реол выпросил из монастыря Ребе[325] шестерых монахов, которые должны были поддерживать там правила святого устава и обучать им других. Одного из них, по имени Ландемар, он поставил в этом месте аббатом, и тот правил этим монастырём, пока был жив, ибо, хотя он и был изгнан неким Одо, но впоследствии его восстановил король Хильдеберт[326]. После его кончины монастырь принял и управлял им архиепископ Ригоберт[327].

Совсем недавно[328] венгры схватили и пытались убить монаха этого монастыря, по имени Хукбольд, но так и не смогли поразить его мечом. Ибо, как рассказывает он сам и подтверждают также некоторые пленные, которые ныне вернулись домой и видели всё это, что когда варвары осыпали его, нагого, стрелами со всех сторон, стрелы отскакивали от его тела так, словно ударялись о сталь, и даже следов от ударов не проступало на его коже; а когда его изо всех сил рубили мечом, он и тогда оставался невредим. Поэтому они заявили, что он – бог, и, возвращаясь обратно, увели его с собой; позже он был выкуплен епископом, отпущен и вернулся домой[329].

11. О святом Ригоберте.

Названному господину Реолу в должности епископа наследовал блаженный Ригоберт[330], его, как говорят, близкий родственник, происходивший из благородного рода в рипуарской области (его отец, по имени Константин, был родом из того же самого округа, а мать – из округа Порсьен); это был муж, обладавший благочестивыми нравами и украшенный славными добродетелями. Он восстановил в епископии то, что нашёл рухнувшим, а также возвратил клирикам каноническое богослужение, собрал достаточно припасов, пожаловал им некоторые имения и, учредив для их нужд общественный фонд, выделил для него следующие виллы: Жерникур (Gerniacam cortem)[331], Мусси (Musceium)[332], Руси (Roceium)[333], Буффиньерё (Vulfiniacum rivum)[334], Курсель (Curcellas), а также церковь святого Илария с относящимся к ней предместьем, а именно, чтобы раз в год, в день его кончины, с этих [мест] для них устраивалась достаточная трапеза, а то, что останется, отходило им для общего раздела. Он назначил также слуг и их поселения для надлежащих повинностей в пользу каноников и постановил сделать этих бедняков Христовых наследниками своего достояния. В целом его имущество составляло более сорока мансов. Он также обустроил некоторые виллы епископии, как подобает описав их колонов и повинности последних. Из имений же, которыми он обогатил епископию, он некоторые приобрёл, уплатив их цену, как, например, виллу Шартрёв (Carobram)[335] в округе Тарденуа – у Гамноальда, дав за неё 500 золотых солидов, и два манса в вилле под названием Турба (Turba)[336] – у разных особ. Также долю в вилле, что зовётся Шампиньи (Campaniaca), на реке Вель – у Хозома, дав за неё 140 солидов золотом. У одной своей кузины, по имени Гильзинда, долю в вилле Брикне (Bracaneco)[337] на реке Ретурн (Rotumnam) с крепостными, постройками и всем, что относится к этому владению. У той же Гильзинды – часть в вилле Бу (Bobiliniaca) на реке Сюип (Suppiam)[338] с домами, крепостными, полями, лугами и прочим, что относится к этому владению. За эти имения он дал сто золотых солидов. Некоторые же имения он, дав немалое количество золота, купил по ту сторону Луары. Он, как можно обнаружить, совершил также ряд обменов с некоторыми лицами, а именно, к обоюдной выгоде. Затем он получил для своей церкви от короля Дагоберта[339] грамоту об иммунитете, внушив этому королю, что при предыдущих франкских королях, со времени господина Ремигия и короля Хлодвига, которого тот крестил, эта церковь всегда была свободна от всякого бремени общественных повинностей. И названный король, распорядившись утвердить и возобновить это благодеяние, постановил по совету своих вельмож и велел по примеру предыдущих королей, чтобы все имения этой святой церкви Божьей – как в Шампани, в самом городе и его предместьях, так и в Австразии, Нейстрии, Бургундии и пределах Марселя, а также в Ренне, Жеводане, Оверни, Турени, Пуатье, Лиможе и везде в пределах его королевства, где Реймсская церковь и базилика блаженного Ремигия, по-видимому, имеют виллы и людей, во всякое время могли пользоваться полным иммунитетом; так чтобы ни один государственный судья не смел вступать в эти земли, а если вступит, то не останавливался бы там и не смел вершить какое-либо правосудие или требовать каких-либо подношений, но всем, что Реймсской церкви и базилике святого Ремигия было пожаловано его предшественниками королями, эта церковь могла нерушимо располагать во все дни; и он[340] постарался получить грамоты по поводу подтверждения такого рода повеления, а также об иммунитете и освобождении своей церкви от пошлин и от его сына, и от прочих королей его времени. И отдельно грамоту короля Теодориха[341] на виллу Шомюзи (Culmiciaco), которую пожаловал Реймсской церкви сиятельный муж Гримоальд. Образцы этих королевских грамот до сих пор хранятся в архиве святой Реймсской церкви.

Говорят, что этого достопочтенного епископа связывала крепкая дружба с королевским мажордомом Пипином[342], которому он обычно часто посылал дары в качестве благословения. Когда он пришёл, однажды, для беседы с ним, этот государь стал спрашивать, что бы он мог пожаловать этому святому мужу, что доставило бы ему удовольствие. Он тогда находился в Жерникуре и, узнав, что блаженному епископу было бы приятно, если бы он пожаловал ему эту виллу, разрешил ему взять всё, что тот захочет вокруг, или всё, что обойдёт за то время, пока он предаваться полуденному отдыху. Итак, блаженный Ригоберт, следуя примеру блаженнейшего Ремигия, отправился по межам, которые были отчётливо видны, и велел везде отмечать этапы своего пути, дабы предупредить всякий спор по поводу пашен. А когда он вернулся, пробудившийся от сна Пипин пожаловал ему все места, которые оказались внутри того круга, который он сделал. В качестве памятного знака этого его обхода зелень там, как можно увидеть, во всякое время растёт быстрее и гуще, чем в прочих местах вокруг. Есть и другое немалого значения чудо, которое несомненно ради его заслуг совершено Господом в отношении этих мест. Ведь говорят, что после того как они перешли под его власть, они никогда не страдали от непогоды и на них никогда не обрушивался град. И, если он падал в местах по соседству, то не смел переступать их пределы.

Эти имения и прочие, которые он добыл, он приобрёл не из мирской жадности, но во всём заботясь о выгодах своей церкви, которую сделал своей наследницей. Он предоставил долю в своих имениях также многим [другим] церквям, как мы узнаём из разных [его] грамот. При его епископстве аббат Адо передал реймсской церкви Пресвятой Марии свои имения, расположенные в Ланском округе, в селении, что зовётся Раузид (Rausidus), вместе со всем, что к ним прилегало, то есть с домами, колонами, полями, виноградниками, лугами, лесами, пастбищами, водами, течениями вод и всеми принадлежностями; а также некоторые имущества, расположенные в округе Тарденуа, в вилле Корнециак (Corneciaco), передал богадельне святого Ремигия. При этом блаженнейшем отце Реймсской церкви ради спасения своих душ передали свои имения в разных местах разные лица, как то: Хероальд и Сайреберт – дома, поля, крепостных, виноградники и леса на горе Берелина (Berelini) и в Таксонариях (Taxonariis); Гайрефред и Аустреберта – мансы с прилегающими пашнями, виноградниками и крепостными в Ланском округе, в вилле Вароцио (Warocio); Аббо – свои имения, расположенные в Порсьенском округе, в вилле Ауст (Augusta); Ландемар – мансы с постройками, крепостными, деревнями, виноградниками, лесами, лугами и прочим, что к ним прилегает, в Шамбреси (Camarciaco)[343], в Реймсском округе; Родомар – свои имения, расположенные в селении … в Шатрском (Castricensi) округе; также Аустреберт – свои [земли] в той же вилле. Акты этих пожалований до сих пор хранятся у нас.

12. О его изгнании.

Затем, когда между королём Хильпериком[344] и Карлом[345], сыном названного Пипина, с одной стороны, и мажордомом Рагинфредом, с другой стороны, вспыхнула вражда, этот Карл, проходя близ города Реймса, стал, как говорят, кричать блаженному Ригоберту, расположившемуся над городскими воротами, чтобы тот приказал открыть перед ним эти ворота, дабы он мог зайти помолиться в церковь Пресвятой Богородицы. Поскольку он настаивал на своём и не переставал кричать, муж Господень ответил, что не откроет ему ворота, пока не узнает, каков исход будет у начавшейся распри, дабы случайно не отдать вверенный ему город на поживу тому, кто уже разграбил кое-какие средства других городов. В ответ на это Карл, как говорят, в гневе пригрозил, что если он возвратится победителем во время мира, то муж Божий не сможет более жить в этом городе в безопасности. Ибо этот святой Господень, как передают, обычно жил над воротами, которые называются воротами Базилик[346] (то ли от того, что вокруг них было расположено много базилик, то ли потому, что через них проходили те, кто шёл к базиликам, расположенным в квартале святого Ремигия), и имел привычку, открыв окна своей комнаты, созерцать ради молитвы места святых – блаженного Ремигия и прочих.

Он также построил над этими воротами часовню в честь святого архангела Михаила, сделав из любви к молитве обыкновение спускаться от неё в расположенную по соседству церковь святого Петра. Эта часовня стояла там долгое время, пока император Людовик не передал монастырь святого Петра своей дочери Альпаиде[347]. Муж этой женщины, по имени Бегго, приказал разрушить названную часовню, а именно, потому что однажды сильно ударился головой о верхнюю перекладину её двери, ибо был высокого роста, ходил с высоко поднятой голову и никогда не наклонялся, если входил куда-либо; он сослался при этом на то, что она из-за своей высоты якобы закрывает окно церкви. Но, как только часовню начали разрушать, он тут же стал одержим злым духом, когда находился в Ланском округе, вдали от города Реймса. Затем по дороге через эти ворота стало носить вперемежку пыль и ветер, из-за чего город, казалось, погружался во мрак, и никто не любил ходить по этой дороге. Но теперь эта часовня опять восстановлена в честь блаженного Михаила и пользуется немалым почётом.

Итак, когда названный Карл одержал победу в войне, он согнал мужа Господнего Ригоберта, своего покровителя, который, как говорят, воспринял его из святой купели, с епископского престола и отдал это епископство некоему Мило[348], клирику лишь по тонзуре, который ходил вместе с ним на войну. Этот Карл, родившийся от преступной связи со служанкой, как можно прочесть о нём в королевских анналах, был наглее всех прочих королей, которые были до него, и передал мирянам и графам не только это, но и другие епископства королевства франков, так что не давал епископам никакой власти в церковных делах. Однако, то зло, которое он совершил против этого святого мужа и прочих церквей Христовых, Господь по справедливому суду Божьему обрушил на его собственную голову. Об этом сообщается в записанном рассказе отцов, а именно, что святой Евхерий[349], некогда епископ Орлеанский, чьё тело погребено в монастыре святого Трудо, предаваясь молитве и устремившись помыслами к небесам, оказался в ином мире и среди прочего, что узрел благодаря откровению Господнему, видел, как этот Карл мучается в геенне огненной. Когда он стал спрашивать об этом, ангел, его проводник, ответил ему, что тот обречён на вечные муки по приговору святых, которые будут судить на Страшном суде вместе с Господом и имущество которых он отнял. Блаженный Евхерий, вернувшись на землю, позаботился рассказать об этом святому Бонифацию[350], который был тогда ради восстановления канонических норм поставлен апостольским престолом во главе Галлии, и Фульраду[351], аббату монастыря святого Дионисия и главному капеллану короля Пипина, дав в подтверждение [своих слов совет], чтобы они пошли к его гробнице и, если не найдут там его тела, знали, что всё, что он о нём рассказал, правда. И когда те пришли к месту, где было погребено тело этого Карла, и открыли его гробницу, то оттуда внезапно выползла змея, и они обнаружили всю эту гробницу пустой и обугленной изнутри таким образом, будто её опалило пламя.

Римский папа Захарий[352] среди прочих поручений, которые он направил святому Бонифацию, написал[353] ему об этом Мило следующее: «Что касается Мило и подобных ему, которые сильно вредят церквям Божьим, то ты, согласно слову апостола, проповедуй во время и не во время[354], дабы они отступили от столь нечестивого дела. Если они прислушаются к твоим увещеваниям, то спасут свои души; а если нет, то погибнут, погрязнув в своих грехах. Ты же, который правильно проповедуешь, не останешься без своей награды».

Как бы то ни было, святой Господень Ригоберт, повинуясь заповедям Господним, которые повелевают при гонении бежать из города в город, удалился в Гасконь. Находясь там в изгнании, он, посещая со святым рвением памятные места многих святых, вошёл в одну базилику; колокола звонили как обычно, пока он не предался молитве, после чего два из них, хотя в них продолжали бить, не издавали более ни звука. Тогда священник и прочие, кто стоял рядом, обеспокоенно спросили, кто он и откуда пришёл. Тот признался, что он – клирик и прибыл из Франции. Тогда они спросили его также об этом необычном деле: почему их колокола, хотя в них бьют, не звонят, как обычно. И он открыл им, что из одной его церкви тайно похитили два колокола, и он думает, уж не они ли это. Когда их ему показали, и он заявил, что это его колокола, его попросили для пробы ударить в них. Когда он в них ударил, они издали чистый звон, подтвердив, что он сказал правду. Все удивились такого рода событию и поневоле отдали ему его собственность, и он удостоился как восхищения, так и почтения. Затем колокола были доставлены во Францию и вновь помещены в церкви Жерникура.

Говорят, что названный Мило, которому Карл передал Реймсское епископство, исполняя посольство к гасконцам, застал мужа Божьего в этом крае и стал уговаривать его вернуться во Францию, обещая вернуть ему его епископство. Когда он вернулся, Мило просил его передать ему в личную собственность имущества, которые он уже завещал церкви. Поскольку он на это не согласился, то и Мило отказался от того, что обещал, и муж Божий попросил уступить ему хотя бы алтарь Пресвятой Богородицы Марии, а именно, чтобы он мог служить на нём мессу. Добившись этого, он обосновался в Жерникуре и долгое время вёл жизнь в смирении, умеренности, бдениях, молитвах, раздаче милостыни и совершении прочих добрых дел. У него было в обычае часто посещать город Реймс и служить у алтаря Пресвятой Марии, как он и желал; затем через церковь святого Маврикия отправляться ради молитвы в церковь святого Ремигия; потом посещать монастырь святого Теодориха и через церковь святого Кирика в Кормиси (Culmiciaco) возвращаться в церковь святого Петра в Жерникуре.

13. О чудесах, явленных им при жизни.

Итак, однажды, когда он пришёл в Кормиси, чтобы помолиться у святого Кирика, случилось, что он заговорил с экономом Реймсской церкви, который там был, и, приглашённый им на завтрак, отказался, так как собирался служить мессу в церкви святого Петра. Между тем, одна женщина принесли видаму гуся; а тот предложил его епископу и просил его распорядиться взять его и унести с собой. Отрок мужа Божьего взял его и понёс, как вдруг тот вырвался из его рук и улетел, лишив отрока всякую надежды снова его поймать. Тогда святой отец, видя, что отрок немало обескуражен, ласково утешил его, как кротчайший муж, говоря, что никогда не следует плакать и горевать о потере преходящих средств, но следует всегда уповать на Господа, который всем подаёт в избытке. И вот, спустя некоторое время гусь сам прилетел обратно, опустился на землю возле святого епископа и, словно поводырь, шёл впереди него и нигде не сходил с тропы, пока не прибыл в Жерникур, куда они шли. Муж Господень не позволил гуся убить, но пускал его в дороге впереди себя. Ибо тот, как говорят, обычно шёл впереди него, когда епископ шёл в город или возвращался оттуда.

Адриан[355], понтифик апостольского престола, в своём письме, отправленном Тильпину, позднее епископу Реймсскому[356], упоминает об этом блаженном епископе и жалуется там по его поводу, написав таким образом: «Ты, брат, сообщил нам, что из-за распри между франками архиепископ Реймсский, по имени Ригоберт, был вопреки канонам свергнут с престола и изгнан без всякой вины, без всякого решения епископов и без ведома и согласия апостольского престола, но только лишь из-за того, что он не встал ранее на сторону того, кто затем принял под свою власть ту часть в этом королевстве, где находится город Реймс; и это епископство вместе с ещё одним епископством и другими церквями вопреки Богу и Его воле было пожаловано или, скорее, присвоено светскими властями некоему Мило, клирику лишь по тонзуре, ничего не смыслившему в церковном распорядке; да и прочие епископства в Реймсском диоцезе были распределены разным образом, и некоторые оставались по большей части без епископов; епископы же и клирики, получая рукоположения, пребывали у других митрополитов и находили у них иногда убежище; клирики, священники, монахи и монахини не терпели, чтобы их судили и наказывали их епископы, жили без церковного закона, по своей воле и произволу», и прочее.

14. О его смерти и погребении.

Блаженный епископ Ригоберт, славный замечательными деяниями и великими добродетелями, много лет провёл в этом образе жизни и, мужественно завершив служение земной жизни, скончался 4 января[357]. Священники с почестями похоронили его в названной вилле, в которой он обычно жил[358], в церкви святого Петра, у южного придела алтаря. После своей святой кончины он прославился многими чудесами, открыто дав понять, в какой милости он у Бога за свои заслуги. Но чудеса эти не были описаны из-за небрежности авторов или их малочисленности.

Так, жители этого места упоминают, что там исцелилось трое хромых. Свидетельства этого выздоровления, то есть палки и костыли, долгое время хранились в этой церкви, пока святые мощи не были оттуда перенесены. Одна слепая женщина, по имени Ансильда, жительница этого места, при содействии его заслуг вернула там себе прежнее зрение. Один мальчик, изучавший школьные науки у местного пресвитера, стал, шаловливо играя, подпрыгивать на его могиле, не оказывая почтения ни Богу, ни Его похороненному там святому. Но, дабы заслуги погребённого стали широко известны, а дерзость такого рода была бы пресечена, у мальчика тотчас же заболела нога, и он вскоре стал хромым, ибо нога у него отнялась. Пресвитер, узнав об этом, позаботился поставить там вокруг могилы решётку, чтобы кто-либо по ведению не претерпел того же самого. Рассказывают, что в этой базилике после его погребения часто слышали столь сладкозвучные голоса, что это были не иначе, как голоса ангелов. А посреди ночи там загорелся такой яркий свет, что он, казалось, затмевал блеск солнца; когда это яркое сияние проникло в расположенное по соседству жилище священника, то пресвитера, когда он его увидел, поразил такой страх, что он с тех пор оказывал месту ещё большее уважение, чем то, которое оказывал раньше. У гробницы этого мужа Божьего многие больные исцеляются от разных недугов. Те, кто страдает от озноба, приходя с верой, жертвуют по обету свечу и, соскоблив прах с гробницы, берут его, смешивают с водой и пьют; и благодаря заслугам святого получают выздоровление. Те, кто страдает от зубной боли, с должным почтением целуют гробницу и таким образом заслуживают исцеления.

15. О перенесении его тела.

Итак, в то время как этот славный исповедник Господень блистал в этом месте, прославленный многими чудесами, господин Хинкмар, епископ Реймсский, перенёс его оттуда и, доставив в монастырь святого Теодориха, положил возле могилы этого святого мужа[359]. Там его почитали некоторое время, и Господь соизволил совершить через него много чудес. Ибо многие, страдавшие от лихорадки или от зубной боли, когда с верой просили его там о помощи, то обретали радость, получив исцеление свыше.

Из них одна измученная лихорадкой женщина, по имени Аудинга, из ближайшей к монастырю виллы под названием Курмелуа (Colmelecta)[360], ради возвращения себе здоровья совершила, как говорят, в отношении него следующее испытание. Она сделала три одинакового размера свечи, из которых одну поставила святому Теодориху, вторую – святому Теодульфу, третью – святому Ригоберту; и зажгла их все разом, решив проверить, какая останется гореть дольше. Когда это было сделано, то, поскольку дольше всего горела та, что была посвящена святому Ригоберту, женщина, считая, что это угодно Богу, решила сделать своё пожертвование именно этому святому. Тут же изготовив ещё одну свечу, посвящённую исключительно этому благому мужу, она пришла в указанное место, принесла свой скромный дар и после молитвы заснула перед мощами святого Божьего, а проснувшись, обнаружила, что к ней возвратилось желанное здоровье.

Через девять лет мощи этого блаженного епископа были перенесены в город Реймс и помещены в базилике, посвящённой в честь святого Дионисия[361], где тогда находились погребения реймсских каноников. В вилле, которую называют Оменанкур (Alamannorum cortem)[362], жила тогда одна слепая женщина, которая, когда спала, услышала во сне голос, сказавший ей: «Что ты здесь делаешь? Почему ты лежишь? Завтра епископ Хинкмар и реймсские каноники переносят святого Ригоберта. Иди к нему, и он тебе поможет». Та встала на рассвете и, взяв с собой свечу, поспешили прийти туда. Как только она подошла к раке с мощами святого, то сразу же сподобилась вернуть утраченное некогда зрение. Также один глухой, придя в день этого перенесения, как только коснулся гроба с его святым телом, тут же возвратил себе слух; и рассказал, что его позвали следующим образом: Ночью, когда он отдыхал на постоялом дворе, какой-то незнакомец лёгонько толкнул его в бок, разбудил и, разбудив, позвал. Он почувствовал, как его коснулись, но не услышал, как позвали, так как был глух. Однако, те, кто был вместе с ним в доме, услышали голос, призывавший его как можно скорее идти к святому Ригоберту, хотя никого и не видели. И он тут же ушёл и обрёл долгожданное здоровье.

Поскольку указанная выше церковь была разрушена по причине необходимости строительства городской стены (из-за враждебности язычников), Фулько, епископ города, впоследствии увёз оттуда досточтимые мощи этого блаженного отца и поместил их в середине церкви Пресвятой Богородицы Марии, за алтарём святого креста, где очень многие, приходившие с верой, также обрели желанное исцеление. Почти в те же дни один монах монастыря блаженнейшего Ремигия, по имени Сиглоард, был поражён сильнейшей лихорадкой и, казалось, был не в своём уме. Когда однажды ночью он, терпя муки, направился к ложу, ничего не поев и так и не лёг отдыхать, то воззвал к святому Ригоберту, умоляя оказать ему помощь, и вскоре возвратил себе желанное здоровье.

Через некоторое время мощи этого святого мужа были принесены в округ Вермандуа, в виллу Енмен (Nemincum)[363], которую граф Ульрих тогда пожаловал Реймсской церкви, а епископ Фулько передал её на содержание каноников[364].

Неподалёку оттуда жил пресвитер, по имени Сигуин, который страдал от сильной зубной боли. Услышав, что сюда принесли эти драгоценные мощи, он, поскольку был подавлен недугом и не мог прийти сам, позаботился отправить туда свечу. Хотя и не присутствуя лично, он не переставал со слезами и мольбами взывать к святому Господнему Ригоберту, чтобы заслужить по его ходатайству обрести желанное исцеление. И, как только его скромный дар достиг раки святого, он сподобился ощутить рядом с собой присутствие небесного целителя, возвратившего ему здоровье. И он тут же отправился к месту святого целителя и, разрыдавшись перед его гробом, воздал ему благодарность и поведал, сколько всего Господь сделал для него благодаря воззванию к этому отцу.

Вскоре после этого святые мощи вновь были отосланы в город Реймс, почтительно внесены в церковь святого Дионисия, восстановленную за городской стеной благодаря стараниям реймсских каноников и за их счёт, и почитаются там вместе с мощами святого Теодульфа.

16. Об Абеле, его преемнике.

В должности епископа блаженному Ригоберту, как выясняется, наследовал Абель, хотя некоторые и сообщают, что он был всего лишь хорепископом. Но то, что он был епископом, мы обнаруживаем в разных сообщениях и, особенно, в письмах папы Захарии, адресованных святому Бонифацию, в одном из которых[365] он упоминает, что названный блаженный Бонифаций сообщал среди прочего в своих письмах, что поставил трёх епископов в три митрополичьих города, а именно, Гримо – в город Руан, второго – Абеля – в город Реймс, и третьего – Хартберта – в город Санс[366]. Он, по его словам, был и у нас, и передал нам, а также Карломану[367] и Пипину[368] «твои письма, в которых ты говорил, что мы должны послать трём названным митрополитам три паллия. И мы даровали их ради объединения и восстановления церкви Божьей».

Также в другом его письме[369] к Бонифацию: «Что же касается епископов митрополитов, то есть Гримо, с котором мы уже знакомы, Абеля и Хартберта, которых ты поставил митрополитами по отдельным провинциям, то мы утверждаем их по твоему свидетельству и посылаем паллии для их непоколебимой надёжности и приращения церкви Божьей, чтобы она преуспевала таким образом в ещё лучшем положении. Ведь мы послали им наставления о том, что свойственно паллию и как должны излагать свою веру те, кому дано разрешение пользоваться паллием, дабы они знали, как следует пользоваться паллием и как проповедовать подданным путь к спасению, чтобы церковное учение в их церквях сохранялось неизменным и оставалось нерушимым, а священство, которое в них было, смогло стать не порочным, как ранее, но чистым и угодным Богу, насколько это возможно для человеческой природы; так чтобы нельзя было найти никаких отклонений от святых канонов, и чистая жертва их приносилась ими так, чтобы Бог был доволен их дарами, а народ Божий мог с чистой от всякой грязи душой проводить полноценные обряды христианской религии». Обнаруживаются также некоторые грамоты, помеченные именем этого епископа.

В вышеупомянутом письме к архиепископу Тильпину папа Адриан говорит о нём после того, что было указано выше, следующее: «Святой памяти Бонифаций, архиепископ и легат святой римской церкви, и любезнейший Фульрад, архипресвитер Франции, во время наших предшественников Захария и Стефана, его преемника, немало похлопотали о том, чтобы доброй памяти наш предшественник, господин Захарий, послал по просьбе вышеназванного Бонифация паллий архиепископу Реймсскому, по имени Абель, который был им поставлен; ему, однако, не дано было пробыть там долго, но он был низложен вопреки Богу, и Реймсская церковь многие времена и долгие годы оставалась без епископа, а церковные имущества были унесены из этого епископства и расхищены мирянами, равно как и из других епископств, но, особенно, из митрополичьего города Реймса».

17. О епископе Тильпине.

Названным лицам в должности епископа наследовал Тильпин, взятый из монастыря святого Дионисия, для которого Карл Великий выхлопотал у папы Адриана паллий, как это видно из адресованного ему письма этого папы, которое начинается таким образом:

«Епископ Адриан, раб рабов Божьих, достопочтеннейшему и святейшему нашему собрату Тильпину, архиепископу Реймсской церкви. Напомним весьма кстати о том, что по просьбе нашего духовного сына и славного короля франков Карла, мы, получив доброе свидетельство о твоей святости и учёности от любезнейшего аббата Фульрада, архипресвитера Франции, согласно обычаю послали тебе паллий наряду с грамотой о том, что митрополичья Реймсская церковь может оставаться в своём статусе».

И через несколько строк, которые уже приведены выше о святом Ригоберте и Абеле, он, говоря о похищенных имуществах Реймсской церкви, продолжает: «Ты, брат, уже ранее по большей части выпросил эти имущества у нашего славного сына Карла, а ранее у его брата Карломана и до некоторой степени выправил чин в отношении как епископов, так и прочего, согласно каноническому положению и предписанию святого римского престола. Кроме того, ты просил у нас, чтобы мы властью блаженного князя апостолов Петра, святого римского престола и нашей собственной дали тебе и твоей церкви грамоту о том, чтобы всё, что ты завершил, и впредь оставалось в силе, а то, что ещё не завершил, ты мог довести до завершения нашей властью и при содействии Бога и святого апостола Петра. Поэтому мы, с горячим рвением и с Божьей помощью, поддержанные апостольской властью, не только постановляем, согласно святым канонам, древние апостольские декреты этого святого престола, но ради твоего доброго намерения жалуем тебе новые, и властью святого князя апостолов Петра, которому Бог и наш Спаситель Иисус Христос дал власть вязать и разрешать грехи людей на небе и на земле, закрепляем и утверждаем Реймсскую церковь в статусе митрополии, как это было издревле, и чтобы она была первым престолом своего диоцеза, а ты, который при содействии Божьем поставлен на этом престоле, был примасом этого диоцеза вместе со всеми городами, которые с давнего времени подчинены Реймсской церкви митрополии, и пусть это на вечные времена будет закреплено за тобой и твоими преемниками. И мы велим, чтобы никто, согласно традиции святых канонов, не смел после твоего ухода из этого мира переводить туда епископа из другого епископства и рукополагать его, и ни в какое время не смел отбирать твои приходы, церкви и города и делить Реймсский диоцез, но пусть этот диоцез пребывает в целости, как издавна и был, и как утвердили и утверждают святые каноны и власть наша и наших предшественников. И пусть никто не смеет и не в силах будет свергнуть тебя и любого другого епископа Реймсского и примаса этого диоцеза, какой будет впоследствии, с епископского престола без канонического суда и без согласия на этом суде римского понтифика, если на этом суде он обратится с жалобой к святому римскому престолу, который, как известно, является главой мира, но, находясь в подчинении одного лишь римского понтифика, старайся при помощи Господней и при поддержке нашей – с этого святого престола – и святого Петра, так управлять подчинённым тебе реймсским диоцезом и приходом, согласно святым канонам и повелениям этого святого престола, чтобы ты мог услышать желанный голос Господа нашего Иисуса Христа вместе с Его избранными: «Хорошо, добрый и верный раб! В малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего»[370]. Что касается того, что некоторые лица из реймсского диоцеза получали рукоположения у других епископов и имели у них незаконное убежище (как ты довёл это до нашего сведения), то мы это решительно запрещаем, но, как учит священное писание, пусть Реймсская церковь и архиепископ, который поставлен во главе неё, имеют в созыве и проведении поместных соборов, в возведении в сан и в лишении его такую власть, какую предписывают святые каноны и постановления этой святой церкви. И пусть никто и ни в какое время не смеет отнимать у тебя и Реймсской церкви имущества, принадлежащие ей по закону, или причинять по их поводу насилие, как это было сделано ранее. Ибо если объявится кто-то (чему мы не верим), кто с безрассудной дерзостью посмеет выступить против этого нашего предписания, то, если он вскоре и, особенно, после увещевания не образумится, пусть знает, что он будет связан узами анафемы по вечному суду Божьему; тот же, кто соблюдает апостольские повеления и честно и праведно следует правилам веры, заслужит милость и благословение. Мы повелеваем, чтобы всё это, определённое нами листом этого нашего утверждения, ради своего упрочения соблюдалось в твоей церкви во все времена. Мы также поручаем тебе, брат, чтобы ты, взяв с собой Веомада[371] и Поссессора[372], епископов и посланцев нашего славного духовного сына Карла, короля франков, тщательно выяснил всё, что касается рукоположения Лулла[373], епископа святой Майнцской церкви (ибо до нас дошли сведения о его рукоположении), и проверил его веру и учёность, образ жизни и нравы; и, если он пригоден и достоин занимать епископскую кафедру, направь нам через своих посланников изложение его католической и православной веры, записанное и подписанное им собственноручно, вместе с письмами и свидетельством твоими и других епископов, которым мы поручили быть вместе с тобой, чтобы мы по обычаю послали ему паллий, объявили его рукоположение законным и велели ему быть архиепископом в святой Майнцской церкви. Прощай».

Церковные имущества, растащенные по разным местам, этот епископ добыл по закону у королевского величества и у разных судей и возвратил в церковную собственность как лично, так и через церковных уполномоченных, особенно, через Ахабба, который хорошо потрудился в деле возвращения церковных имуществ как во Франции, так и по ту сторону Луары и, предъявив множество исков, возвратил церкви и имения, и крепостных. Купив также владения и крепостных у некоторых лиц и уплатив их стоимость, он, как выясняется, приумножил церковные средства, а также упорядочил права некоторых вилл, разместив там колонов.

Он же наделил эту церковь кодексами священных книг, некоторыми из которых мы до сих пор пользуемся. Далее он, как сообщается, поставил в монастыре святого Ремигия монахов и наставил их в монашеской жизни, тогда как ранее, со времён аббата Гебхарда, который из любви к Богу и святому Ремигию учредил эту общину, и до того времени в этом монастыре были каноники. В первый год правления короля Карломана[374], сына Пипина, он исхлопотал у этого короля для Реймсской церкви грамоту об иммунитете, по примеру тех льгот, которые жаловали этой церкви его предшественники короли. Он позаботился предъявить ему их образцы, а именно, чтобы ни один государственный судья не смел вступать в земли этой церкви, останавливаться там, вершить какое-либо правосудие или требовать там каких-либо подношений, но церковь могла бы всегда иметь всё то, что ей пожаловали его предшественники. Затем он выхлопотал у этого короля другую грамоту – об освобождении от всех податей; и ещё одну – по поводу Бинсонского (Baisonensi) моста[375]; и ещё – по поводу сгоревших грамот, которым тогда довелось из-за небрежности сгореть, чтобы средства и имущества церкви, которыми она владела в то время, были таким образом утверждены за ней его королевской властью и оставались за ней без всякой убыли; и ещё – по поводу рыцарей, которые располагались в вилле Жувиньи, на земле Пресвятой Марии и святого Ремигия, так что им дали освобождение от всех воинских повинностей, которые они обязаны были нести; и ещё – по поводу тех, которые располагались в Крюньи, Курвиле и во всём округе Тарденуа, на земле Реймсской церкви[376].

При этом же епископе король Карломан, согласно грамоте, передал «ради места погребения и ради спасения своей души» базилике и монастырю святого Ремигия, где он и имеет погребение, как известно, виллу Нёйи (Noviliacum)[377], расположенную в округе Уркуа (Urtinse)[378], вместе со всеми её пределами и владениями, во всей целостности.

Его родной брат, император Карл Великий, через своих послов и письма выхлопотал для этого епископа Тильпина паллий у папы Адриана, как то содержится в письме этого папы, направленном названному королю по поводу его просьбы. От этого же короля епископ получил для Реймсской церкви грамоту об иммунитете, по образцам предыдущих королей. И ещё одну грамоту – по поводу рыцарей округа Тарденуа, согласно пожалованию его брата, короля Карломана; и по поводу сгоревших грамот; и об утверждении пожалования его названного брата короля, по которому этот король подарил базилике святого Ремигия виллы Нёйи и Бибрилиак (Bibriliacum).

Кроме того, многие в правление этого епископа пожаловали свои владения Реймсской церкви – и Пресвятой Марии, и святому Ремигию. Епископ скончался в 47-й год[379] своего правления. Его тело было погребено у подножия гробницы святого Ремигия и, как известно, имеет такую эпитафию:

18. О епископе Вульфарии.

Тильпину наследовал Вульфарий[380], который до вступления в должность епископа был назначен названным императором – Карлом Великим государевым посланником (missus dominicus) для совершения правосудия над всей Шампанью, а также в округах: Дормуа (Dolomense), Вонкуа (Vonhense), Кастриче (Castricense), Астенуа (Stadonense), Шалоннэ, Омуа (Ormense), Лаоннэ, Валуа (Vadense), Порсьен, Тарденуа, Суассоннэ, равно как и другие аббаты, которых считали мудрыми и богобоязненными, ставились императором по всей Галлии и Германии, чтобы тщательно вызнавать, как епископы, аббаты, графы и аббатисы ведут себя по отдельным округам, и пребывают ли дружбе и согласии между собой; чтобы они имели добрых и достойных виконтов и фогтов и всюду, где будет нужно, проводили расследование и защищали интересы как короля, так и церквей Божьих, а также вдов, сирот и прочих людей; старались бы исправлять всё, что следовало исправить, насколько смогут лучше, а что исправить не смогут, доводили до императора, стремясь честно сообщать обо всём этом государю.

Итак, названный славный муж Вульфарий, когда его уже провозгласили епископом, но ещё не рукоположили, заседая вместе с несколькими графами на публичных судебных собраниях (in mallis publicis) ради совершения возложенного на него правосудия, заявил притязания на некоторые имущества реймсской церкви, в том числе некоторых крепостных и колонов, и через церковных фогтов возвратил их согласно закону. А после того, как его рукоположили в епископы, он, как выясняется, также многое приобрёл для церкви – и земли, и колонов – как у королевского величества, так и у графов и государственных судей, причём не только через уполномоченных церкви, но иногда и лично. То, что император Карл Великий сильно ему доверял, видно из того, что он именно ему доверил охрану пятнадцати знатных саксонских заложников, которых привёл из Саксонии.

В 814 году от воплощения Господа нашего Иисуса Христа, в правление Людовика[381], сына Карла, он, как мы обнаруживаем, провёл в Нуайонской церкви собор, где вместе с ним собрались его товарищи епископы – Хильдоард[382], Эрмено[383], Иессе[384], Раймберт[385], Гримбольд[386], Ротад[387], Вендильмар[388], Острольд[389], хорепископы Вальтарий и Сперво[390], а также аббаты Адальхард[391], Нантарий[392], Фульрад[393], Эрион[394], Хильдерик[395], Ремигий, Эббо[396] и Сигбальд наряду с прочим духовенством, пресвитерами и дьяконами, и куда были приглашены также графы Гунхард, Ротфрид, Гизельберт и Отнер. Когда все они расселись, было рассмотрено дело между епископами Вендильмаром и Ротадом по поводу границ их приходов, и было расследовано и определено, что к приходу Нуайонской церкви должны относиться по ту сторону реки Уаза в Нуайонском округе следующие места: Варен (Varinne)[397], Урскам (Urbs campus)[398], Траси (Trapiacus)[399], Карлепон (Iherusalem)[400], Хаерхаудиавизна (Haerhaudiavisna) или церковь святого Леодегария[401], вместе с прочими виллами, принадлежащими к этим церквям, а все прочие месту по ту сторону вышеназванной реки в указанном округе должны относиться к приходу Суассонской церкви. И вышеназванные епископы, хорепископы, аббаты, пресвитеры и дьяконы, сторона Нуайонской церкви – клирики и миряне – и сторона Суассонской церкви – точно так же клирики и миряне, тщательно это расследовав, согласились со всем этим и единодушно, при общем согласии, решили это утвердить.

Мы обнаруживаем, что не только его диоцез ему повиновался, но даже архиепископ города Трира Амаларий[402] был по приказу императора Карла Великого вызван этим митрополитом, то есть Вульфарием, вместе с Адальмаром, его хорепископом, и Хериландом[403] для рукоположения в епископы некоего Фротария[404], пресвитера названной Трирской церкви.

По распоряжению того же епископа Вульфария император Карл Великий созвал[405] в Реймсе собор многих отцов, на котором, как можно прочесть, было принято 43 главы, в коих говорится о правилах веры, о чести церкви Божьей, организации её правителей и служителей и их верности королю, о пользе всего королевства.

Он, кроме того, обустроил некоторые виллы Реймсской церкви, надлежащим образом распределив и описав колонов, а также обменялся с некоторыми лицами кое-какими церковными имуществами и крепостными, к обоюдной выгоде. При свидетелях – знатных мужах – клириках и мирянах, он выменял кое-что из сокровищ Пресвятой Марии и святого Ремигия и, насколько ему казалось достойным, велел изготовить церковные украшения и сосуды.

В одном своём письме он замечает, что получил у императора разрешение пойти в Рим помолиться у [гробницы] святого Петра, но ходил ли он туда, мы точно не знаем.

В некоторых составленных ещё тогда описаниях можно прочесть, как славно он распределял в качестве милостыни ради спасения своей души и тела доходы с некоторых церковных вилл; в них обнаруживается, что при раздаче милостыни среди таких вилл, как Терм (Termidum), Гранпре (Grandem pratum)[406], Ванди (Vindicum)[407], Фурвилла (Furvillam), Гравиаг (Graviagum), Пид (Pidum), Кадевелл (Cadevellum), двор Магнальда (Cortem Magnaldi), выходило 1975 модиев хлеба и 168 голов крупного и мелкого скота. Также среди вилл Фо (Fagum)[408], Буйи (Boleticum)[409] и некоторых других – тратилось 1052 модия хлеба, 64 модия вина, 5 модиев соли наряду с разной скотиной и разными другими вещами; также на нужды братьев монастыря Орбе – столько, сколько им было нужно. Отсюда можно понять, что в больших местах тогда раздавалось гораздо больше.

Он получил от императора Людовика, согласно предписанию его отца, августа Карла, грамоту об иммунитете для Реймсской церкви и монастыря святого Ремигия.

19. О епископе Эббо.

Ему наследовал Эббо, деятельный и сведущий в свободных науках муж, родом германец из-за Рейна и, как говорят, молочный брат императора Людовика, учившийся вместе с ним, который постарался снабдить церковь многими полезными вещами и, в особенности, мастерами; собрав их отовсюду, он дал им места для проживания и одарил бенефициями. Некоторых крепостных и колонов, которые покинули церковь, он, как лично, так и через Радульфа, видама и фогта церкви, подав иск государственным судьям, отсудил по закону и вернул под власть церкви. Некоторые церковные имущества и крепостных он обменял с некоторыми лицами, к обоюдной выгоде, и получил императорские грамоты по поводу этих обменов. Он также выхлопотал у императора Людовика послание к графу Роберту, предписывавшее ему защищать церковные имущества, которые пытались захватить некоторые люди. Он обустроил также некоторые церковные колонии, через деятельных мужей описав колонов и их повинности.

Он с подобающим мастерством построил для церковного архива прочнейшие здания наряду с криптой, освящённой в честь святого Петра и всех апостолов, мучеников, исповедников и святых дев, где мы служим милосердному Богу; там положены и хранятся мощи многих как апостолов, так и прочих святых. В ней, как известно, обнаружились некоторые чудесные явления. Так, я видел, что слуга моего воспитателя Гундакра, проживавшего в виду этой церкви, однажды безрассудно помочился, проходя возле окна этой крипты, и тут же был напуган ужасным видением некоего будто бы вооружённого мужа, так что лишился рассудка. Да и Рохинг, дьякон этого места, был, как говорят, за такую же дерзость наказан похожим видением. Поэтому впредь её остерегаются и обходят стороной, и никто не горит желанием осмелиться на такую дерзость.

Конёк кровли этой церкви демонстрирует такую надпись, отмеченную лицами или образами папы Стефана и императора Людовика:

Под влиянием уговоров этого епископа Халитгарий, епископ Камбре[412], написал шесть книг об искуплении грехов и о порядке покаяния. Имеется следующее послание к нему Эббо:

«Достопочтеннейшему брату и сыну во Христе, епископу Халитгарию, Эббо, недостойный епископ, [шлёт] привет. Я не сомневаюсь, что твоей любви известно, какие нас одолевают заботы – и о церковном распорядке, и из-за нужд наших подданных и, кроме того, из-за притеснений мирян, чем мы каждый день занимаемся. Поэтому я не смог, как условился с тобой, составить на основании изречений отцов и положений канонов книгу о покаянии для нужд наших товарищей священников, ибо душа, когда она разрывается между многими делами, становится не способна к частностям. В этом деле меня сильно беспокоит ещё и то, что наказания для кающихся в трудах наших пресвитеров запутаны и различны, не совпадают между собой и не подкреплены ничьим авторитетом, так что из-за несогласованности их едва удаётся распознать. Отсюда выходит, что как из-за путанности книг, так и из-за притупленности ума они никак не могут помочь тем, кто прибегает к спасительному средству покаяния.

Поэтому, о дражайший брат, не откажи нам в себе самом, ибо ты всегда славился ничем не ограниченным досугом и в то же время пылким рвением в духовных науках и искусной заботой в размышлениях над писанием. Прими, пожалуйста, без слов возражения тягость этого бремени, которая, хотя и возложена на тебя мною, но непременно будет облегчена Господом, чьё бремя легко[413]. Не пугайся и не бойся громадности этого труда, но честно приступай к нему, ибо с тобой будет тот, кто сказал: «Отвори уста твои, и Я наполню их»[414]. Ибо ты прекрасно знаешь, что малым достаточно и малого, и к столу магнатов не подойти толпе бедных. Не лишай нас знаний твоего благочестия; не ставь горящую в тебе свечу под сосудом, но поставь её на высоком подсвечнике, чтобы светила она всем твоим братьям, которые есть в доме Божьем[415], и преподнеси нам, как учёный писатель, то, что ты получил от Господа. На этом трудном пути с тобой пребудет милость того, кто двум идущим ученикам дал товарищем в пути третьего[416] и просветил им разум, дабы они понимали священное писание. Пусть Святой Дух озарит твоё сердце всем ученьем истины и совершенным знанием любви, о дражайший брат. Прощай».

Халитгарий написал ему в ответ следующее:

«Господину и достопочтенному отцу во Христе, архиепископу Эббо, нижайший раб Христов, [шлёт] привет.

После того как я, о достопочтенный отец, получил адресованное [мне] письмо вашего блаженства, в котором вы соизволили уговаривать меня не притуплять острый ум никчемным и праздным досугом, но неусыпно заниматься каждый день изучением священного писания и размышлениями над ним и, кроме того, составить из изречений отцов и положений канонов книгу о покаянии в одном томе, то это повеление – принять на себя бремя, от которого, как я знаю, отказались мудрые мужи, показалось мне суровым, весьма тягостным и внушающим дрожь. Я было сильно воспротивился вашей воле – не дерзко, как строптивец, но побуждаемый собственной немощью. Одолеваемый этой заботой, я счёл необходимым на какое-то время воздержаться от безрассудного намерения писать книгу, ибо с одной стороны, оценил трудность возложенного на меня поручения, а с другой стороны, определённо не хотел и ни в коей мере не должен был противиться власти, которая на меня его возлагает, ибо ваше достоинство повелителя поможет моей слабости куда больше, чем её отяготит моё невежество. Прощайте».

Этот епископ Эббо вместе с королём Людовиком принял в Реймсе вышеупомянутого папу Стефана, после того как этот король, направив войско, победил и подавил живших на востоке славян. Ибо названный папа Стефан, который тогда наследовал Льву, направив к этому государю своих послов, сообщил ему, что очень хотел бы увидеться с ним в любом месте, где тому будет угодно. Король, услышав это, преисполнился великой радости и приказал своим посланцам выйти навстречу святому понтифику и прислуживать ему. Вслед за ними отправился и сам король, и они, встретившись на большом реймсском поле, оба соскочили со своих коней. Государь трижды падал ниц у ног такого славного понтифика, и они пышно приветствовали друг друга; обнявшись и поцеловавшись, они дружно отправились в церковь. Когда они долго там молились, понтифик поднялся и вместе со своим хором громким голосом вознёс королю королевские похвалы. Затем понтифик почтил многими славными почестями его и королеву Ирмгарду[417], а затем также их вельмож и слуг, и в ближайшее воскресенье, перед торжественной мессой в церкви посвятил и помазал его в императоры на глазах у духовенства и всего народа, возложив ему на голову дивной красоты золотую корону, украшенную драгоценными камнями, которую привёз с собой. Он провозгласил королеву августой и возложил золотую корону на голову также и ей. И, пока папа там находился, они ежедневно вели беседы о пользе святой церкви Божьей. После того как император почтил его великим дарами – ещё большими, чем те, которые получил от него, он позволил ему вернуться в Рим вместе со своими послами, которым приказал всюду в пути достойным образом служить ему.

Итак, названный епископ Эббо, желая восстановить здание церкви Пресвятой Богородицы Марии, почти разрушившееся от долгой старости (в нём, оказывается, папа Стефан II исполнил некогда апостольский долг в отношении короля Пипина, а Лев III – в отношении императора Карла Великого[418], как упоминается в письме императора Лотаря, направленном Льву IV по поводу рекомендации архиепископа Хинкмара), просил у названного императора Людовика уступить ему ради восстановления и расширения этой базилики городские стены.

И этот государь, наслаждаясь полнейшим миром, опираясь на славнейшую императорскую власть и не страшась набегов варваров, не отказал, но из любви к Богу и почтения к Его доброй родительнице весьма любезно уступил, велев сделать это грамотой своего предписания и дав по этому поводу такого рода распоряжение:

«Во имя Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа Людовик, по воле Божьего промысла император август.

Если мы с набожной щедростью уступим святым местам всё, что требовалось с них на нужды государства нашими предшественниками – короля и императорами, в пользу самих этих святых мест и на их нужды, и любезно согласимся со спасительнейшими внушениями и просьбами наших верных по этому поводу, то мы обеспечим великое благо и нашей души, и королю, и королевству, ибо известно, что то, что жалуется из средств государства на добрые дела и святым местам, на пользу церквей Божьих и к выгоде слуг Божьих, отнюдь не ведёт к ослаблению государства. Поэтому мы хотим, чтобы всем верным Божьим, а именно, нынешним и будущим, и, особенно, нашим преемникам на вершине власти, на которую нас поставила воля Господа, тем, кто будет впоследствии поставлен там этим царём царей, было известно, что Эббо, достопочтенный архиепископ Реймсской церкви и глава досточтимейшего престола святого Ремигия, славнейшего епископа и нашего особого покровителя, дал знать нашей милости, что наша святая мать церковь в уже названном митрополичьем городе, освящённая в честь Пресвятой Приснодевы Богородицы Марии, стоит ветхая от старости; в ней по воле Бога и при содействии святого Ремигия наш франкский народ вместе с королём этого народа – нашим тёзкой[419] – сподобился принять крещение из святой купели и просветиться семиобразной благодатью Святого Духа, а сам славнейший король был признан достойным получить по милости Божьей помазание на королевский престол; там же и мы по соизволению Божьему заслужили быть коронованными рукой господина Стефана, верховного римского понтифика, получив императорский титул и власть. Желая восстановить её ради таких благодеяний, оказанных нам там Богом, и зная неудобство места, мы для исполнения этого жалуем на эту постройку, а также на прочие, которые будут построены для нужд живущих там слуг Божьих, всю городскую стену вместе с воротами этого города и все повинности со всеми средствами, которые обычно исполняются и уплачиваются с земель и имуществ этой церкви и Реймсского епископства в пользу нашего королевского дворца в Ахене, а именно, в качестве нашей милостыни и во искупление души нашего господина и родителя, а также прочих наших предшественников, которые вопреки своему благу какое-то время держали это епископство и вопреки церковным правилам тратили на свои нужды имущества и средства этой церкви, из-за чего святым местам, расположенным в этом епископстве, доходов с них поступало меньше, чем должно. Мы также хотим, чтобы наши вассалы и все те верные, которые имеют что-то из имуществ этого епископства, посодействовали этому строительству и, как было установлено нашим доброй памяти господином и отцом, и как было решено нашим благочестивой памяти господином и дедом Пипином, платили этой святой церкви десятины и девятины с земель, которые от неё держат. Также все большие дороги, которые проходят мимо этой церкви и могут оказаться препятствием для постройки монастыря и жилищ слуг Божьих, мы разрешаем перенести и заменить, и, если там что-то есть из нашей казны, мы навсегда уступаем это настоящей грамотой нашей власти, чтобы ни один судья, граф, уполномоченный или кто-либо из судейской власти не смел причинять названной святой Реймсской церкви какое-либо беспокойство по этому поводу или коварно чинить какие-то помехи, заклиная наших преемников, чтобы и они, помня о своём благополучии, а именно, земном и небесном, помня также о тех благодеяниях, которые благодаря заслугам Пресвятой Марии были оказаны в этом месте нам, нашему народу и нашим предшественникам блаженным Ремигием, если хотят, чтобы их добрые дела соблюдались их преемниками, то и сами всегда старались бы так же нерушимо соблюдать то, что мы из любви к Богу, Его Пресвятой Матери и нашему блаженному покровителю Ремигию пожаловали этому часто называемому святому месту. И, дабы это наше пожалование получило во имя Божье более прочную силу на будущие времена, мы решили скрепить её ниже оттиском нашего перстня».

По просьбе этого епископа он пожаловал Реймсской церкви также одного своего мастера, по имени Румальд, чтобы тот в дни своей жизни по мере сил приносил доход с того таланта, что пожаловал ему Господь[420]. Это пожалование он утвердил пометкой в грамоте и оттиском своего перстня. Он дал этому епископу также другую грамоту – о переносе больших дорог ради постройки в соседних с этих городом местах ряда монастырей и разнообразных церковных выгод, также запечатав её своим перстнем. Вместе с сыном, цезарем Лотарем, он выдал также грамоту о возвращении этому святому престолу имений, которые были некогда у него отобраны, а именно:

«Во имя Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа Людовик и Лотарь[421], по воле Божьего промысла императоры августы.

Если мы по долгу нашего милосердия оказываем посвящённым Богу местам некоторые благодеяния и своим содействием уменьшаем церковную нужду, то мы твёрдо верим, что это поможем нам и в преходящей жизни, которую мы ведём, и в благополучном обретении вечной жизни. Поэтому мы хотим дать знать всем нашим верным, а именно, нынешним и будущим, что мы из почтения к христианской вере и ради спасения нашей души решили заново отстроить святую Реймсскую церковь, в которой наши предшественники, то есть короли франков, приняли веру и благодать святого крещения, и где мы сами получили императорские инсигнии благодаря возложению рук господина папы Стефана, и освятить её в честь Господа нашего Иисуса Христа, Спасителя мира, и одновременно в честь Его Пресвятой и Непорочной Матери Марии. Итак, побуждаемые внушением свыше и пылая любовью к небесной отчизне, мы набожно приказали возвратить имения, которые были некогда отняты у этого святого престола, а именно: в предместьях этой святой церкви – алтарь (titulum) святого Сикста и алтарь святого Мартина вместе с тем, что к ним принадлежит. В стороне – в том же приходе, в замке Вузи (Vonzensi)[422], – крестильный алтарь и ещё один алтарь в этом приходе – святого Иоанна, также крестильный, вместе с тем, что к ним принадлежит; также Бретиньи (Bretiniacum), виллу Эперне с их владениями, и [земли] в вилле, что зовётся Люд (Lucida)[423], и в Пруйи (Proviliaco)[424] в том же Реймсском округе; в округе же Дормуа (Dulcomense) – виллу, что зовётся Кавера (Cavera), а также [земли] в вилле, что зовётся Вернёй (Verna)[425], в округе Вертю (Vertudense). Мы решили и постановили этой грамотой нашей власти, чтобы в случае, если в наши времена к имуществам названной святой церкви будет ещё что-то добавлено впоследствии, то правители и служители вышеупомянутой церкви всегда могли бы владеть, распоряжаться и делать в них и с ними всё, что захотят и всё, что им будет угодно, не только в тех имениях, что уже возвращены, но и в тех, которые будут возвращены, дабы они без чьего-либо незаконного возражения распоряжались, устраивали и делали всё, что сочтут подобающим и идущим на пользу названной церкви. И, чтобы это установление нашей воле всегда и во всём имело прочную силу и в настоящее, и в будущее время, мы скрепили его собственной рукой и приказали запечатать оттиском нашего перстня».

Этот епископ получил у императора Людовика грамоту об иммунитете для Реймсской церкви, согласно старинным образцам древних королей; и другую грамоту – по поводу Бинсонского моста, пошлин и общественных повинностей; и ещё грамоту – по поводу сгоревших грамот, согласно распоряжению императора Карла; а также грамоту об иммунитете для владений Реймсской церкви, расположенных в Овернском округе, от Пипина[426], короля Аквитании. Он, как оказывается, получил также на виллу Эперне отдельно грамоту Людовику, а затем отдельно – грамоту Лотаря, его сына.

По совету императора Людовика и по повелению римского понтифика Пасхалия[427] этот епископ Эббо дошёл ради проповеди до границ данов и крестил многих из них, пришедших к вере[428].

Когда возникла распря между отцом и сыном, то есть между императором Людовиком и Лотарем, он встал на сторону сына и вместе с прочими епископами укорял императора Людовика за те прегрешения, *которые ставили ему в вину, когда его схватили его же сыновья, и Лотарь увёл отца с собой во дворец Компьень, где подверг его унижениям вместе с епископами и некоторыми другими вельможами, которые приказали ему идти в монастырь и быть там во все дни его жизни. Но тот воспротивился этому и не покорился их воле. Тогда все епископы, которые там были, стали, как рассказывают, на него наседать и, браня его за грехи, сняли меч с его бедра и облачили его во власяницу*[429].

И вот, в то время как епископ Эббо часто бывал тогда при дворе, в монастыре святого Ремигия о нём было открыто такого рода видение: Там жил некий монах, по имени Радуин, родом лангобард, который был некогда аббатом монастыря, что славится в Италии на горе Бардо знаменитым памятником блаженнейшего Ремигия, освящённым стараниями Модерамна, архиепископа Руанского[430]. Названный Радуин исполнял в этом монастыре обязанности монашеского звания, а затем, движимый любовью к заслугам блаженного Ремигия, отправился к его гробнице. Ведя благочестивую жизнь вместе с братьями этого места, он старался надлежащим образом подготовиться к небесному служению. Однажды, а именно, в день святого Вознесения Пресвятой Богородицы, после завершения утренней службы, когда прочие братья отправились на покой, он один остался в хоре ради молитвы, в то время как сторожа церкви отдыхали. Когда он, устав от непрерывного чтения псалмов, начал погружаться в сон, то увидел, что от места погребения святого епископа идёт Пресвятая Богородица, сияющая ярким светом, и от неё не отстают евангелист Иоанн и сам святой Ремигий; так мерным шагом они приблизились к нему. Преславная дева, ласково положив руку ему на голову, сказала: «Что ты здесь делаешь, брат Радуин?»; и прибавила, когда тот тут же пал ниц и стал целовать её ноги: «Где ныне пребывает Эббо, архиепископ Реймсский?». Когда тот ответил: «По приказу короля он занят придворными делами», она сказала: «Зачем он столь ревностно обивает пороги дворца? Ведь он не наберётся от этого большей святости. Придёт – и очень скоро придёт – время, когда он уже не будет преуспевать в подобных делах». Когда тот не посмел на это ничего ответить, она, продолжая разговор, сказала следующее: «Что говорят среди людей по поводу ссоры ваших королей?». Когда тот ответил: «О госпожа мать Спасителя мира, непорочность твоей святости знает это лучше [меня]», она сказала: «Что они, соблазнённые пороком такой жадности, бесчинствуют ныне в суетной дерзости». Ибо настало тогда то время, когда император Людовик подвергался оскорблениям со стороны своих сыновей. «Вот ему, – сказала она, сжимая руку святого Ремигия, – Христом передана власть над империей франков. Ведь как он получил милость обратить этот народ от неверия к вере своим учением, так же нерушимо он всегда владеет даром ставить им короля или императора». Когда Пресвятая Богородица это сказала, упомянутый брат внезапно проснулся.

20. О низложении Эббо.

Итак, после того как Людовик был восстановлен на своём престоле и в своём звании своим одноимённым с ним сыном, Эббо был свергнут с епископского престола из-за такого рода деяния и из-за неверности императору. Тот, как говорят, ранее за то же самое низложил Иессе, епископа Амьенского, но теперь восстановил его в прежнем звании.

Когда папа Николай постарался впоследствии узнать у епископов Галлии и, особенно, епископов провинции Белгики о низложении Эббо, то среди прочего получил в ответах, что: Эббо, епископ Реймсский, получив от Лотаря за измену отцу аббатство святого Ведаста[431], стал инициатором лживых обвинений; оклеветанного таким образом императора, отлучённого его приспешниками от порогов церкви и принуждённого к публичному покаянию, этот Эббо распорядился держать под стражей, пока в 834 году от воплощения Господнего Лотарь, устрашённый собранием своих братьев и многих верных отца императора, не ускользнул бегством, оставив своего отца по прежнему не имевшим права войти в церковь. Среди прочих с ним отправились также некоторые епископы, его сторонники в противостоянии его отцу, которые вопреки святым канонам бросили свои престолы, а именно, епископы Иессе Амьенский[432], Херибольд Оксерский[433], Агобард Лионский[434] и Варфоломей Нарбонский[435]. Когда он ушёл, те епископы, которые остались, сняли с императора отлучение в церкви святого Дионисия и возвратили ему церковное причастие. Эббо, услышав об этом, поручил некоторым своим приближённым массу своих людей и дал чёткое указание, где и когда они должны будут снова прийти к нему.

К тому же было добавлено, что Эббо, взяв с собой многое, что он смог тогда унести из церковных средств в золоте и серебре, бежал ночью из Реймса вместе с некоторыми норманнами, которые хорошо знали дорогу и порты на море и на впадающих в море реках, а также с некоторыми другими своими слугами (хотя никто за ним не гнался и никто его не преследовал) и, оставив не только свой приход, но и провинцию Белгику, отправился к норманнам, к которым был направлен проповедником папой Пасхалием, а также его преемником Евгением[436], как мы знаем из посланий этих пап, отправленных ему ради этого дела. Но, поскольку те, с кем он принял это решение, открыли всё это, он не смог скрыться от императора. Поэтому император через епископов, а именно, Ротада[437] Суассонского и Эрхенрада[438] Парижского, велел призвать его обратно и приказал давать ему, а также клирикам и мирянам, которые с ним были, всё необходимое в монастыре святого Бонифация[439] и ждать там собора. Но и Хильдеман, епископ Бове[440], обвинённый в том, что он, как и названные епископы задумал бежать к Лотарю, был задержан и ждал собора в монастыре святого Ведаста[441]. Придя на него в 835 году от воплощения Господнего, все епископы, которые там собрались, по общему решению и согласию составили акты о восстановлении императора (каждый – отдельный акт) и собственноручно их подписали. Вместе с ними и Эббо, как всё ещё воистину пребывающий в своём звании, составил акт, написанный его рукой, с добавлением титула архиепископа. В этом акте он признавался, что всё, что было им совершено по очернению императора, было совершено противозаконно.

Также через несколько строк: После составления актов епископы вместе с императором и многими его верными и вельможами королевства пришли в город Мец, где в базилике святого Стефана епископ Дрого[442] публично зачитал то, что было при всеобщем единодушии принято по поводу восстановления императора. После этого заявления Эббо, епископ Реймсский, который был как бы знаменосцем этого мятежа, взойдя на то место, где стоял Дрого, заявил перед всеми, что августа низложили незаконно; всё, что было совершено против него, было затеяно беззаконно и вопреки всякой правде, и он восстановлен на своём императорском престоле по праву и по справедливости. Когда все таким образом вознесли Богу хвалу, и было совершено всё, что тогда нужно было там сделать, они возвратились во дворец Диденхофен. Там Хильдеман, выступив на соборе, надлежащим образом очистился от предъявленных ему обвинений, дав удовлетворение собору, а через него – императору. Эббо, также присутствующий на этом соборе, был обвинён императором, который там был, в том, что он его лживо обвинил и, возведя поклёп, низложил с престола; отняв у него оружие, он, не исповедовав его и не уличив, вопреки церковным канонам отлучил от церкви и от христианского сообщества, как сам признался перед всеми в акте, скрепленном его подписью, и на словах. Хотя были и другие проступки, в которых его следовало обвинить после указанного обвинения и в которых он уже ранее был обвинён перед императором и, не сумев канонически очиститься, как явствует из позднейшего послания епископов к папе Сергию[443], был за некоторые из них изгнан из совета императора. Поскольку истина открылась, он не в силах был всего этого отрицать и просил разрешить ему удалиться, чтобы защищать своё дело на соборе епископов без участия императора. Получив разрешение, он призвал к себе некоторых епископов и без всякого принуждения, но по своей воле, согласно совету тех, кто следовал африканскому собору[444], дабы сберечь свою честь и дабы священническое достоинство не пострадало из-за поношения церкви и наглого глумления мирян, если бы он публично признался или был уличён в том, в чём его обвиняют и в чём ещё обвинят, продиктовал акт о своём низложении, велел написать его на глазах у всех и подписал собственной рукой, согласно церковной традиции, и добровольно протянул этот акт о своём отречении, удостоверенный его собственными словами, хотя собор ничего у него не просил и не требовал. И он, как могло показаться тем, кто принимал в этом участие, добровольно сложил с себя духовный сан, ища средства покаяния, как то содержится в подписанном им акте исповедания: «Я, Эббо, недостойный епископ, сознавая свою слабость и тяжесть своих грехов, взяв в свидетели моих исповедников, а именно, архиепископа Айульфа[445], епископа Бадурада[446] и епископа Модоина[447], назначил их судьями моих грехов и совершил перед ними искреннюю исповедь; ища средства покаяния и спасения для своей души, я отрекаюсь от должности и обязанностей епископа, которых я, признаюсь, недостоин, и устраняюсь от них из-за своих грехов, которых я совершил (как тайно признался им в этом), а именно, таким образом, чтобы они стали свидетелями назначения и посвящения на моё место другого, кто мог бы достойно править и повелевать церковью, которой я, недостойный, до сих пор руководил. Подписав это своей собственной рукой, я подтвердил, что не смогу более требовать должность обратно или ссылаться на канонические положения. Я, Эббо, бывший епископ, подписал».

И, чтобы он всё это надлежащим образом исполнил на соборе согласно законам, которыми управляется церковь, дабы свидетельские показания и слова его обвинения звучали в устах двух или трёх свидетелях, по слову апостола: «Не принимай обвинения на пресвитера иначе, как только при двух или трёх свидетелях»[448], и дабы другой мог наследовать ему в священном звании, которое он утратил, он вместе с теми, кого избрал себе судьями, в соответствии с канонами африканской провинции, сделал свидетелями своей исповеди ещё трёх других епископов, а именно, Теодориха[449] и Ахарда[450], епископов своего диоцеза, и архиепископа Ното[451], чтобы они могли подтвердить истину и суть его обвинения. Сделав такое заявление, он, после того как шесть епископов удостоверили его исповедь, протянул, как мы сказали выше, собору акт, и все епископы, которые принимали участие в соборе, вместе и порознь сказали ему: «Согласно твоему признанию и подписи уйди с должности!». И на глазах у всех епископ Иона[452], согласно 59 и 74 главам африканского собора, продиктовал для всех эту ведомость, подлежащую на будущие времена хранению вместе с вышеназванным актом, нотарию Илие[453], записавшему акт Эббо, который этот Эббо подписал, и Илия записал то, что следует далее: «Это заявление Эббо сделано и подтверждено его собственной подписью на соборном совещании, состоявшемся в Диденхофене, в 835 году от воплощения Господа нашего Иисуса Христа[454], в 23-й год правления славного цезаря Людовика».

Также через несколько строк: «Акт, поданный Эббо, собор передал после его низложения пресвитеру Фулько, который сменил этого Эббо на посту епископа Реймсского, вместе с соборной ведомостью, и он хранится в архиве Реймсской церкви; его копия была, как нам известно, направлена святой памяти папе Льву», и прочее.

Итак, Эббо после своего низложения жил, как говорят, в цизальпинских землях до самой смерти императора Людовика, которая произошла в 840 году от воплощения Господнего[455]. Когда же император скончался, Лотарь пришёл из Италии во Францию. Эббо вышел ему навстречу в Вормсе, и Лотарь через несколько дней императорским указом вернул ему реймсский престол и диоцез.

Вот образец этого указа: «Во имя Господа нашего Иисуса Христа, Бога вечного, Лотарь, по воле Божьего промысла император август.

Поскольку исповедание грехов при неудачах нужно не меньше, чем при успехах, и Бог не презрит сердца сокрушённого и смиренного[456], и мы не сомневаемся, что ангелы радуются на небесах даже одному грешнику, совершающему покаяние[457], то мы и никогда не презрим на земле тех смертных, о которых по Божьему свидетельству радуются на небесах ангелы. Доброта Божья научила нас не осуждать, но ободрять тех, кто обвиняет в прегрешениях и порицает самих себя, ибо Он не только спас блудницу от законного осуждения[458], но и мытаря, унижавшего и обвинившего самого себя, не осудил, но скорее оправдал и возвысил[459], говоря, что всякий, унижающий себя, будет не осуждён, но возвышен[460]. Итак, поскольку о том вновь просят сыны твоей церкви, мы по решению присутствующих епископов вернули тебе, Эббо, ту власть, которую ты, схваченный из-за нашего дела, потерял, а именно, вернули тебе престол и диоцез города Реймса, чтобы ты, понеся вместе с нами смиренное наказание, облачился в прежний паллий святой апостольской милости и, получив от наших щедрот, исполнял гармонию и благодать духовного долга. Выразили согласие: епископ Дрого; архиепископ Отгарий[461]; архиепископ Хетти[462]; архиепископ Амальвин[463]; архиепископ Аудакс[464]; епископ Иосиф[465]; епископ Адалульф[466]; епископ Давид[467]; епископ Родинг; епископ Гизельберт; епископ Флотарий[468]; епископ Бадурад[469]; епископ Хагано[470]; епископ Хартгарий[471]; епископ Адо[472]; епископ Самуил[473]; епископ Храйнберт[474]; епископ Хаймин; пресвитер Ратольд[475], избранный епископом, Амальрик[476], избранный епископом; вместе с многими другими пресвитерами и дьяконами, публично выразившими своё согласие. Сделано в государственном дворце Ингельхайме, в июне месяце, 24-го числа[477], в правление господина цезаря Лотаря, в первый год его возвращения, когда он стал преемником отца во Франции, третьего индикта».

Но собор, который состоялся в Суассоне, выступил против его восстановления в должности, заявив, что осуждённый им и 43-мя епископами, не мог быть восстановлен меньшим числом епископов. Тогда Эббо взял с собой в Реймс этот указ, и огласил перед епископами и многими лицами разного звания и чина, и велел публично зачитать его в Реймсской церкви.

Таким образом в то время, когда Лотарь изгнал из королевства и заставил бежать за Сену Карла[478], Эббо вернул реймсский престол спустя шесть лет после своего низложения и начал исполнять епископские обязанности. Деятельно распоряжаясь таким образом, он рукоположил некоторых клириков и примерно целый год удерживал епископство, пока Карл, вновь собравшись с силами, не вернулся в Белгику. Услышав об этом, Эббо, оставив реймсский престол, отправился к Лотарю и верно служил ему, пока не отправился в Рим вместе с Дрого, епископом Мецким, где просил у папы Сергия восстановить его в должности и предоставить ему паллий. Но папа, пожаловав ему лишь причастие, отказался передать паллий. И Эббо, вернувшись из Рима, владел в Италии аббатством святого Колумбана[479], полученным в дар от императора Лотаря, пока не отказался исполнить посольство в Грецию, порученное ему этим императором. По этой причине император отнял у него всё, что было ему пожаловано, и он отбыл к Людовику[480], королю Германии. Он заслужил от него некое епископство[481] в землях Саксонии, где и исполнял в дальнейшем епископские обязанности[482].