История Реймсской церкви

1. О епископстве Фулько и о том, какие послания он направил некоторым римским понтификам.

Названному мужу Божьему, когда он приобщился к своим отцам, наследовал в должности епископа Реймсского Фулько[895], муж весьма благородный и привычный к придворным обязанностям, который направил папе Мартину[896] изложение своей веры и по обычаю своих предшественников получил от него паллий.

Он направил ему также письма с просьбой пожаловать Реймсской церкви подобающую ей привилегию и с поручительством за короля Карломана, сообщая в них, что он недавно познакомился с этим папой, а именно, во времена папы Иоанна[897], когда Фулько был в Риме вместе с императором Карлом[898].

Также по поводу одного монастыря[899], который его брат, по имени Рампо, согласно завещанию поручил ему построить за счёт его средств, которые затем захватил некий Эрменфрид, взявший себе в жёны вдову этого Рампо. По этому поводу папа направил письмо Эврарду, архиепископу Санса, в чьём приходе был построен этот монастырь, а также Иоанну, архиепископу Руанскому, в чьём диоцезе жил Эрменфрид, повелев им увещевать его отказаться от захвата церковной собственности; и, если он откажется это сделать, то подвергнуть его канонической каре.

Папу Адриана[900], преемника этого Марина, он также не преминул почтить письмом в начале его понтификата, сорадуясь его должности и сообщая, что хочет отправиться в Рим, если Бог дарует мир и он сможет это сделать. Он также просил, чтобы ему зачитали копии привилегий, предоставленных реймсскому престолу римскими понтификами Львом, Бенедиктом и Николаем, и чтобы он сохранил и утвердил их за ним и приумножил. По поводу же названного монастыря, чью собственность захватил упомянутый Эрменфрид, он внушал ему направить названным архиепископам Эврарду и Иоанну повеление его власти и приказать, что против него надлежит сделать, и прочее.

[Он написал] также в качестве поручительства за вышеупомянутого короля Карломана и в защиту Фротария, архиепископа Буржского, который, как говорили, был обвинён перед этим папой неким монахом его диоцеза в том, что после разрушения язычниками его города[901] он безрассудно кинулся на захват другого престола[902]; и показал, что тот был испрошен и избран епископами этого диоцеза и всем духовенством и народом этого города, и что Марин, его предшественник, дал им на это согласие по их просьбе, одарил его паллием и письменно утвердил его возведение в епископы Буржской церкви, и прочее.

Стефану[903], преемнику этого Адриана, он также послал письма, не преминув воздать ему благодарность за то, что тот соизволил посетить письмами своего апостольства и утешить среди разных бедствий мира его и церковь, и за то, что пожелал почтить его обращением «брат» и «друг», на что он, правда, вовсе не претендует, но является скорее слугой и подданным. И дал знать, что поспешил бы, чтобы увидеть этого папу, если бы не был осаждён язычниками; что они находятся всего в десяти милях от его города, и даже город Париж был ими тогда осаждён; что эти нападения на названное королевство совершаются уже восемь лет, так что ни у кого нет возможности свободно выходить за пределы своей крепости. И прибавил также, что слышал о кознях неких дурных людей, которые злоумышляют против этого папы, и что он весьма этим огорчён и желал бы оказать помощь, если бы мог, но одно, что он в силах сделать, он сделает, а именно, будет молиться за него. Он упомянул также о Гвидо[904], своём родственнике, которого этот папа усыновил[905], и о том, что как он, так и прочие его родичи, которым он дал об этом знать, будут оказывать папе подобающее уважение. Что до того, что тот написал ему, что готов утвердить любые надобности церкви Божьей, какие будут указаны, то он в полной мере исполнил его совет, повинуется его воле и вместе с викарными соепископами будет упорствовать в должном повиновении святому римскому престолу, и готов решительно сокрушить с помощью Божьей всё противное вере, если таковое возникнет. Пусть будет ему известно, что его предшественники всегда почитали реймсский престол более прочих галльских церквей, а именно, с тех пор как первый из апостолов, блаженный Пётр, поставил во главе этого города первого епископа – святого Сикста и дал ему примат над всем Галльским краем, а папа Гормизд передал святому Ремигию свои полномочия в галльских пределах; он упомянул об этом для того, чтобы не дать Реймсскому престолу лишиться чести в его дни, сказав вдобавок ещё и о привилегиях, пожалованных ему на всё, о чём он просил его предшественников Марина и Адриана. Также об уже названных имуществах Рампо и об их захватчике, которого названные выше понтифики приказали отлучить от церкви архиепископам городов Санса и Руана, но, поскольку те медлили с этим отлучением, названный захватчик всё ещё владел захваченным. Поэтому он просит поразить его собственно папским приговором, и чтобы папа приказал названным архиепископам не медлить более и отлучить его от церкви. Кроме того, он просил о некоторых имуществах Реймсской церкви, которые отобрали некие захватчики, чтобы этот папа уговорил императора Карла, который уже возвратил из них большую часть, довести по его просьбе до конца то доброе дело, которое начал, и он соизволил бы воздать ему благодарность за то, что тот совершил, и прочее.

Тот, отвечая на это, заверил, что был весьма рад, узнав, что он питает почтение к апостольскому престолу, и увещевал его всегда горячо пылать этой любовью. И сообщил, что с большим удовольствием воспринял упоминание о герцоге Гвидо, к которому относится как к единственному сыну. О враждебности норманнов, от которой страдает наше королевство, он скорбит, как о собственном горе, и через заступничество главных апостолов молит Бога о защите этого народа и чтобы этот епископ невредимым добрался до гробниц апостолов, дабы он мог заключить его в плотские объятия и сообщить о привилегиях, о которых тот ему писал. Он также направил письма, о которых тот просил, как архиепископам, так и императору с просьбой об оказания справедливости реймсской церкви и с благодарностью за оказанную любезность.

Этот епископ, направив названному папе письмо, радуется его успехам посреди многих мучений, которые он претерпел от язычников, и просит его оказать поддержку названному Гвидо. Вновь жалуясь на вышеупомянутого Эрменфрида, который, несмотря на увещевания названных архиепископов, проявляет непослушание, он умоляет, чтобы архиепископы, получив от папы новые наставления, отчитали его ещё более сурово и, если он не вернёт захваченное, поразили его церковным приговором. Он, кроме того, спрашивает и просит вновь сообщить ему, можно ли надлежащим образом производить рукоположение епископов в тот или иной праздник святых, кроме разве что воскресенья, и прочее.

Отвечая на это, папа благодарит его за любовь к апостольскому престолу и проявляемую о нём заботу; соболезнуя его печали, он обещает помолиться Господу за её облегчение и, укрепляя, побуждает положиться на утешение со стороны Господа.

Он писал этому епископу также по поводу некоего Доминика, подавленного и изгнанного собственными сыновьями и родичами, убеждая его тщательно это расследовать и быть ему помощником в этом деле.

Также по поводу принятия некоторых англов.

[Он написал] ему, а также Аврелиану Лионскому[906], Адельгарию[907], Гейло[908], Эммено[909] и прочим поставленным в Галлии [епископам], по поводу жалобы Буржской церкви на захват со стороны Фротария, епископа Бордо, который некоторое время занимал также Пуатевенский престол[910] и которому позднее из-за нападок варваров папа Иоанн временно пожаловал Буржский престол с условием, что по удалении нужды должно быть устранено и то, что повелела нужда. Поэтому названный папа Стефан велел названным архиепископам заставить его вернуться на его собственный престол. А если он откажется подчиниться апостольским увещеваниям, то пусть они знают, что он по приговору Святого Духа связан вечными узами анафемы[911].

Также сообщая по поводу Теутбольда[912], епископа Лангрского, что до него дошла жалоба этой Лангрской церкви на то, что после смерти епископа Исаака Аврелиан Лионский без ведома духовенства и народа рукоположил в епископы некоего Гейло, монаха, недавно пришедшего из мира, и силой поручил им навязанное вопреки их воле. Когда же тот скончался, призванный Господом, духовенство и народ, дабы не стать жертвой того же самого, по единодушному желанию избрали Теутбольда, дьякона этой церкви, и просили у этого папы посвятить им его в епископы, но тот, желая нерушимо хранить привилегию каждой церкви, не стал этого делать, направив его к названному Аврелиану и написав последнему, чтобы тот никоим образом не отказался рукоположить его, если духовенство и народ желают его рукоположения и тому не мешают святые каноны. Если же есть причина, которая не даёт это сделать, пусть он напишет ему об этом; но пусть пока что никоим образом не смеет безрассудно рукополагать там другого; и вместе с тем направил со своей стороны Ойранна, епископа Сенигальи, чтобы тот проследил за этим. Аврелиан же одурачил его и, отправив впереди себя в город Лангр, обещал последовать за ним как можно скорее. И хотя тот долго его там ждал, он не то что сам не пришёл, но даже папе не удосужился сообщить о причине своей задержки. Поэтому духовенство и народ вновь отправили названного избранника в Рим с декретом, утверждённым руками их всех, настойчиво умоляя посвятить его ради них, но папа и тогда не согласился это сделать, желая, чтобы привилегия, пожалованная Лионской церкви, оставалась нерушимой; по этой причине он, вновь написав уже названному Аврелиану, поручив ему, чтобы тот, поскольку духовенство и народ согласно просят уже названного дьякона, или посвятил его, или поскорее отписал ему, что в нём, по его мнению, достойно порицания. Но тот, присовокупив к прежнему непослушанию ещё и строптивость, не только отказался посвятить предложенного и отписать, что именно в нём, по его мнению, достойно порицания, но также вопреки запрету и установлению святых канонов осмелился посвятить в углу некоего чужеземца[913], о котором эта церковь ничего не знала, и силился навязать им его. Тогда те, предпочитая скорее подвергнуться трудностям, чем подчиниться незнакомцу, вновь обратились к нему, умоляя не допустить попрания церковных норм. «Мы же, – говорит [папа], – кто в лице блаженного Петра, князя апостолов, принял на себя заботу обо всех церквях, зная, что тот, кто не избран духовенством и не испрошен народом, не считается среди епископов, склонились к их слёзным просьбам и посвятили в епископы Лангрской церкви часто упоминаемого Теутбольда, досточтимого дьякона, вынеся достойный приговор против лицемеров, хотя и были опутаны прочими грехами. Поэтому мы поручаем твоей святости без всякого отлагательства прийти в Лангрскую церковь сразу по получении этого нашего апостольского письма и, введя в должность этого Теутбольда, торжественно посвящённого нами в епископы, сообщить всем архиепископам и епископам, что мы приняли на себя особую заботу об этой церкви ради того, чтобы покарать такую строптивость, облегчить такие тяготы и избавить [её] от причинённого гнёта. Верьте всему, что досточтимый епископ Теутбольд сообщит вам от нашего имени, и никоим образом не сомневайтесь привести всё это в исполнение, ибо мы верим в твоё почтительное к нам уважение».

Епископ Фулько, отвечая на это, благодарил за утешение в этом письме, уверяя, что и прежде, и ныне готов выполнить всё, что ему было поручено его папским величеством, и что он хотел бы без промедления исполнить названное распоряжение по поводу епископа Теутбольда, но остановлен пока что повелением своего короля Одо, пока этот король не направит своих послов к папе и не получит через них более определённые сведения о его приказе. Что до того, что сообщают письма этого папы, а именно, что он за всеми церквями хочет сохранить в неизменном и нерушимом виде их установления и привилегии, то все епископы, в присутствии которых он велел их зачитать, очень этому рады. Но он спрашивает его величие и просит письменно сообщить ему, можно ли его викарным соепископам, которые есть в его диоцезе, совершать посвящение короля или любой другой особы без его разрешения, повеления и дозволения и осмеливаться на что-либо иное без ведома своего митрополита и вопреки запрещению своего примаса.

Этот папа пожаловал ему привилегию на все церковные имущества, пожалованные и переданные Реймсской церкви, которую названный епископ просил у римского престола, и переслал ему её текст, дабы никто не смел захватывать и удерживать эти имущества и чтобы никто после его кончины не посмел беззаконно захватить этого епископство и имущество епископии, под угрозой суровой кары со стороны апостольского престола.

Он написал ему также по поводу спора, который случился между Германом[914], архиепископом Кёльнским, и Адельгарием[915], епископом Гамбургским и Бременским, из-за чего Герман направил этому папе свою жалобу, а Адельгарий – свою[916], а затем явился лично, заявив, что Герман нарушает привилегии его церкви; поэтому папа велел прийти к нему им обоим. Но, хотя Адельгарий пришёл, а Герман – нет, папа всё же не положил конец такому спору, дабы не казалось, что он слишком поспешно кого-либо осудил, и из-за этого старый спор опять возобновился в будущие времена. Поэтому он поручил этому нашему епископу вместе с соседними и пограничными викарными епископами созвать от имени папы собор в городе Вормсе, приказав явиться на этот собор Герману Кёльнскому, Сундерольду[917] Майнцскому вместе с их викарными епископами, а также Адельгарию, дабы тщательное расследование показало, что и кому подобает. Он уговаривал также господина Фулько никоим образом не откладывать лично явиться к нему вместе с ними[918], если это вообще можно осуществить, ибо собирался обсудить с ним эти и другие церковные дела, которые предстояли, и решить их по его совету. Он будет очень рад этому, то есть его приходу, ибо хочет иметь его рядом при обсуждении церковных дел. И увещевал его, чтобы в противном случае он правдиво сообщил ему через дельного мужа епископского звания, который уедет вместе с ними, как дело обстоит на самом деле. Если же у них не будет возможности прийти, то пусть они направят вместе с ним[919] своих представителей, которые, замещая их, получат право обсуждения и решения, дабы по вынесении окончательного приговора никогда более не было нужды вновь проводить расследование по этому поводу.

Господин Фулько, направив письмо по этому же поводу его преемнику Формозу[920], сообщил, как всё это было поручено ему названным папой Стефаном, и просил направить ему письмо его величия о том, что надлежало сделать.

Вновь написав об этом, он говорит, что сильно удивляется, дошло ли его письмо до адресата, что и было причиной того, что он не заслужил получить ответ на него со стороны папы, воздав между тем благодарность за то, что тот соизволил вспомнить о нём и передать ему через аббатису Берту слова святого утешения, хочет увидеть его и побеседовать с ним. Он признался, что это обстоятельство доставило ему огромную радость, так что он сам желает увидеть его ещё больше, сказав вдобавок, чтобы тот сообщил ему время и место, когда и куда ему надлежит прийти к нему, и он постарается выполнить его повеления. Кроме того, он просит, чтобы тот властью своего имени приказал составить для Реймсской церкви привилегию, как это делали и его предшественники, и надёжно и навсегда оградил владения этой церкви, приобретённые его смирением, от всех противников. Он отметил также, что маркграф Эберхард[921] выхлопотал у римского престола досточтимое тело святого Каликста, папы и мученика[922], и учредил в своём имении монастырь[923] в его честь. Это имение по наследственному праву перешло после его смерти к аббату Рудольфу[924], его сыну, который во все дни своей жизни без всяких помех владел этим имуществом вместе с мощами упомянутого мученика, а когда собирался уйти из этого мира, завещал эти владения наряду с монастырём и святым телом Реймсской церкви Пресвятой Богородицы, назначив её наследницей своего достояния. Тогда же некий Хукбольд[925], муж сестры этого Рудольфа, покусился на дар этого аббата и попытался отнять его у церкви Богородицы. Поэтому он просит, чтобы тот наставил его в своём святом письме, как ему следует поступить в таких обстоятельствах, и навсегда утвердил пожалование этих владений, а возражающих поразил достойной карой отлучения. Далее, он говорит, что у него вызывает тревогу и рыдание то, что он слышал, будто святой римский престол тревожим некоторыми людьми, и что он готов всеми силами решительно бороться за его честь и во всём содействовать этому папе, как господину и наставнику. И сказал вдобавок также о некоторых галльских епископах, которые неподобающим образом просили себе паллий у римского престола, презирая таким образом своих митрополитов, и заявил, что эти обстоятельства, если их не упредить с мудрой заботой, могут породить в церкви немалое смущение и нанести огромный урон любви. Поэтому, говорит он, как он, так и вся церковь просят не соглашаться поспешно с чьей-либо неразумной просьбой без общего согласия и писем, дабы из-за этого почтения к церковному достоинству не стало меньше, если беззаконное дело, которого безрассудно добиваются, будет неосмотрительно разрешено.

2. О чём папа Формоз написал Фулько, а также королю Карлу и Одо.

Папа Формоз, написав ему в ответ, убеждал его в необходимости оказать сострадание римской церкви, помочь ей в грозившем крушении и не отказать в своём присутствии; прибавив, что ереси и расколы распространились повсюду, и нет никого, кто выступил бы против них. Он говорит, что пагубные ереси с давних пор смущают Восток и потрясают Константинопольскую церковь опасным расколом; что вместе с тем у него находятся послы от Африканской земли с просьбой дать им ответ по поводу недавно возникшего среди епископов тех провинций раскола; что у него находятся также послы от разных стран, прося разных ответов, и ради этого дела он распорядился открыть 1 марта 11-го индикта генеральный собор[926], на который просит его поспешить без всякого промедления, чтобы они, ведя беседу, могли более обстоятельно обсудить всё это и дать более чёткие ответы на все вопросы. Он сильно скорбит из-за нападений норманнов, которые тревожат его, как он сам заявляет, и молится при содействии главных апостолов, чтобы десница всевышнего их сокрушила; письма же, которые он, как дал знать, направил ему ранее через некоторых лиц, до него не дошли. Он и прежде направлял этому нашему епископу другие письма по поводу проведения собора, который он решил открыть в середине мая 10-го индикта[927]. В этих письмах он заявляет, что Италия тогда однажды и дважды претерпела ужасные войны и чуть ли не уничтожена, и что он оплакивает нелепую ересь восточных земель, возводящую хулу на Иисуса Христа.

Он послал ему также грамоту по поводу некоторых церковных бенефиций, о которой его просили, напомнив, что блаженный Ремигий был властью римского престола дан по милости Божьей в апостолы народу франков; и подтвердил, что вилла Берна (Bernam), которая была некогда беззаконно отнята, а затем возвращена Реймсской церкви, и Дузи (Duodeciacum), а также то, чем господин Фулько владел в качестве бенефициев, а именно, Тоденна (Todennam)[928] и Марголий (Margolium)[929], Летан (Lestemnam) и Гинглей (Gingleium), Вертю (Virtudem) и аббатство под названием Шампо (Campellis), Ати (Ateias), Маньё (Maniacum) и прочие имения, которые были некогда отняты, а затем отданы обратно Реймсской церкви, возвращены апостольской властью, дабы никто не смел отбирать или захватывать эти и прочие церковные владения; постановив, кроме того, властью святого Петра, чтобы после смерти епископа Реймсского никто из королей, никто из епископов и никто из христиан не использовал к своей выгоде ни это епископство, ни имения этой церкви, и никто, кроме епископа этого города, не держал бы их под своей властью, и не вынуждал эту митрополию вопреки каноническому установлению оставаться без пастыря, который бы соответствовал церковным правилам, и не заставлял ставить там епископа иначе, как только в соответствии с тем, что повелевают святые каноны; провозгласив также и постановив, чтобы всё, что достопочтенный епископ Фулько выделит из вилл этой церкви и их средств на потребности церковного убранства или освещения или назначит для выплат каноникам и монахам, святым девам, нищим, странникам и бедным, всегда оставалось нерушимым, и утвердив это положение своего декрета угрозой наложения анафемы на тех, кто это нарушит; и дал знать также, что Гвидо коронован им в этом году, 10-го индикта, в императоры[930].

Он послал господину Фулько по его просьбе также другую грамоту – по поводу монастыря Авне и того монастыря в честь святого папы и мученика Каликста[931], который аббат Рудольф построил из своего наследия на правах собственности и уступил Реймсской церкви, узаконив апостольской властью и утвердив за этой церковью как указанные монастыри, так и все владения, пожалованные Реймсской церкви королевской милостью или по щедрости прочих христиан, а также те, которые этот епископ уже приобрёл или приобретёт впредь. И он также дал знать, что Ламберт, сын Гвидо, поставлен новым императором[932] во второй год правления его отца.

Он написал ему также по поводу викарных епископов Реймсской провинции, а именно, что он слышал, будто некоторые из них не желают слушаться своего архиепископа; и чтобы он обратился к своим соепископам и объявил о проведении собрания при участии прочих епископов, которых он сочтёт нужным, чтобы они соборным действием разобрались с этим небрежением, и, поддержанные канонической и апостольской властью, приняли подобающее решение, прибавив, чтобы никто из тех, кто желает быть в общении с этим папой, не уклонялся от столь богоугодного дела.

Также по поводу возведения на престол Карла[933], которого господин Фулько возвёл на королевский трон ещё ребёнком[934], и о преступлениях короля Одо[935], его наказании и том, как его следует совершить; этот архиепископ направил папе свои письма по поводу этих дел, прося у него совета и помощи.

Поэтому папа направил королю Одо своё письмо, чтобы тот отказался от недозволенного, не тревожил бы этого короля Карла и тех, кто находится под его властью, и, отложив войну, объявил перемирие до тех пор, пока этот епископ, то есть Фулько, не придёт к апостольскому престолу.

3. О том, какие послания он направил некоторым епископам Франции.

[Он написал] также архиепископам и прочим епископам Галлии, увещевая их обратиться к королю Одо и убедить его не совершать недозволенного и не присваивать чужого, но прекратить войну и всякое вражеское возмущение и объявить перемирие, пока Фулько, как было сказано, не придёт в Рим, а они бы постарались, между тем, отложить всё прочее и восстановить мир и общее согласие.

Он также направил подобающее увещевание королю Карлу, хваля его за замечательную набожность, с которой, как дал знать этот король, он относится к апостольскому престолу, и кратко и чётко показал, как ему следует вести себя на престоле. Послав ему в залог любви освящённый хлеб, он просил и увещевал его о путешествии нашего названного епископа к апостольскому престолу.

Направив своё письмо также господину Фулько, он упомянул о том, что направил указанным выше лицам все эти послания, а именно, по его совету относительно мира, перемирия и прекращения войны между Одо и Карлом.

Он написал ему также по поводу прекращения распри, которая, как он слышал, возникла из-за совершённого Альбериком убийства Мегингауда[936].

А также с просьбой о возведении на должность епископа (там, где представится свободное место) священника Гримлаика, своего любимца.

Оказывается, что помимо указанных выше посланий епископ Фулько направил названному папе также некоторые другие письма: по поводу его приглашения, когда тот приглашал его к апостольскому престолу; по поводу борьбы, которая велась между королями Одо и Карлом; также из-за гнёта, который терпела Реймсская церковь; прося, чтобы папа написал королям и добился мира; чтобы он также апостольской властью повелел Арнульфу Зарейнскому[937] не беспокоить королевство Карла, более того, оказать ему помощь, как и подобает близкому, и передал Одо, чтобы тот не смел захватывать или грабить это королевство, и что если он на это осмелится, то ему придётся устрашиться приговора апостольского престола.

Также о том, что после увещевания этого папы ни Арнульф не пожелал помочь сиротству Карлу, ни Одо не перестал подвергать королевство грабежам и опустошению; о том, что Арнульф отнял имения Реймсской церкви: как те, что были на какое-то время незаконно отняты и которые он сам возвратил, так и те, которые никогда ранее не отбирались, только из-за того, что этот епископ не пожелал признать его безрассудного захвата; что Одо осадил город Реймс, совершал неисчислимые убийства и грабежи и, раздав имения Реймсской церкви своим вассалам, продолжал грабить эту церковь до тех пор, пока Карл не пришёл с сильным войском и не прогнал его от осаждённого им города; и дал знать также, что Роберт, вассал Арнульфа из прихода Германа, епископа Кёльнского, захватил имения этой церкви и грабил их, пока он не прогнал его силой, как бешеную собаку, заставив отказаться от их разорения. И просил поразить его приговором апостольской власти, если только тот не образумится после увещевания. И дал знать, что, одолеваемый этими волнениями в государстве, он не может прийти к его апостольской особе, ибо постоянно ожидают войны и верят, что уладить государственные дела иным образом невозможно; он же постоянно откладывал войну не из-за того, что они были слабее и неравны силами или сомневались в правоте своего дела, но чтобы растратить силы государства в битвах и не открыть его для вторжений язычников; поэтому они[938], устроив съезд, дали друг другу гарантии безопасности вплоть до указанного времени, и прочее.

Также воздавая благодарность за этого короля Карла и за императора Ламберта, ибо тот сообщил ему об этом Ламберте, что проявляет о нём отеческую заботу, любит его как дражайшего сына и хочет жить с ним в нерушимом согласии; уверяя, что любит его не только по долгу родства, которым с ним связан, но гораздо больше, ибо и тот любит и почитает этого папу. Он просил, чтобы король Карл вступил с названным Ламбертом в дружбу, и чтобы папа написал Одо и вельможам королевства по поводу мира, вследствие чего Карл мог бы взойти на причитающийся ему по наследственному праву престол и, хотя ныне он не может получить всё королевство, чтобы они, в согласии и по справедливости разделив королевство, сохранили за ним хотя бы какую-то его часть, достойную его чести; прибавив, что он, как только сможет собрать воедино своих соепископов, поступит с преступниками и святотатцами[939], то есть с Ричардом[940], Манассией[941] и Рампо[942], так, как ему прикажет поступить папа. Пусть только папа сообщит (ввиду того, что он связал их вечными узами анафемы[943]), можно ли оказать им какое-либо милосердие, если они обратятся к покаянию, принять их для покаяния, и какова должна быть мера этого покаяния. Что же касается Рампо, то он заявил, что тот погрешил только в отношении епископа Теутбольда[944]; но не совершил ничего дурного в отношении Вальтера Сансского[945]: не присутствовал при его взятии в плен, не оказал содействия в совершении этого и не давал на то согласия, и прочее.

Также по поводу Хериланда[946], епископа Теруанского, которого он, как подобало, принял, когда тот, вынужденный необходимостью, пришёл к нему, после того как его епархия была опустошена норманнами, и которого назначил смотрителем одной вакантной церкви, чтобы он, осуществляя надзор, получал с неё пока что средства, пока там не будет поставлен епископ. Но, поскольку жители названной Теруанской епархии казались людьми варварской грубости и языка, он умолял папу сообщить ему в ответном послании, должен ли он поставить его во главе этого лишённого пастыря люда и может ли назначить вместо него в упомянутой церкви другого, который в силу родства и из-за языка мог бы быть более угоден в том месте.

Также папа, написав ему в ответ, превознёс его похвалами, поздравил за ту любовь и заботу, которые он питал к императору Ламберту, и увещевал всегда заботиться об оказании ему верности и поддержке, как близкому родичу, заявляя, что пребывает с ним в таком согласии мира и любви, что их никакие козни не могут их разлучить. Он указал также, что Ричард, Манассия и Рампо отлучены им и связаны вечной анафемой за то столь нечестивое деяние, которое они совершили, вырвав глаза Теутбольду, епископу Лангрскому, и изгнав с престола и поместив под стражу Вальтера Сансского; велев ему быть с ним одного мнения по поводу них и, созвав всех своих викарных епископов, равным образом вынести против них канонический приговор за то, что они совершили.

Он также написал этому архиепископу по поводу пресвитера Бертария, которого духовенство и народ Шалонской церкви избрали, как говорят, в епископы с согласия короля Одо, сердясь, что он не пожелал посвятить его, хотя тот был канонически избран, но по ленному праву пожаловал эту церковь после кончины предыдущего епископа Хериланду, епископу Теруана; а затем поставил в этой церкви вроде епископа некоего Манцио[947], погрязшего в ряде преступлений; названный же Бертарий, желая пойти к апостольской особе, был схвачен неким Конрадом[948], вассалом господина Фулько, вытащен из церкви и отправлен в ссылку на один месяц. Поэтому он, вызвав этого нашего епископа, строго, но по-братски велел ему без промедления явиться к нему в указанный срок, имея при себе упомянутого Манцио и уже названного Конрада вместе с некоторыми своими поименованными им соепископами, и прочее.

4. О том, что папа Стефана написал Фулько и что Фулько написал в ответ этому папе.

Написав также Стефану[949], преемнику этого Формоза, господин Фулько пытался показать ту набожность, которую он питал к римскому престолу, и что он неоднократно стремился прийти к могилам апостолов, но не смог исполнить это страстное желание из-за разных опасностей, которые ему мешали; и там же дал знать, что благодаря его старанию короли Одо и Карл, наконец, соединились в мире и согласии.

Этот папа, написав ему в ответ, заявляет, что получил от него письмо, но извинений его не принимает, более того, опровергает их, так как другие люди приходят к этому престолу, а он заявляет, будто у него не было возможности прийти. Итак, он сообщает, что твёрдо решил провести в сентябре наступающего 15-го индикта[950] собор, на который настоятельно призывает этого архиепископа, строго приказав ему без всякого промедления и без всяких отговорок лично явиться в указанное время на этот собор, а если он этого не сделает, то он не преминет вынести против него канонический приговор.

Этот достопочтенный епископ, написав ему в ответ, пытался разъяснить, какую набожность он постоянно питает к славному престолу князя апостолов и к его святым епископам, уверяя, что подавленный разными тяготами и скованный разными смутами, он не мог тогда сам прийти к этому престолу, но направил туда возлюбленных сынов этой церкви, чтобы те лично рассказали о неудобствах своего путешествия; он также направил для исполнения этого одного своего священника; он не посмел писать многое, ибо ощутил по направленному ему посланию, что подвергся весьма суровому обвинению, и ему внушило немалое удивление то, что уже в первых письмах на него так сурово обрушились, тогда как до сих пор от этого престола ему обычно не приходило ничего иного, кроме приятных и сладких слов, писанных его предшественниками. Приписывая это, однако, своим грехам, он признаётся, что хотя по праву печалится из-за своего несчастья, но радуется выговору с его стороны; обдумав всё это, он замечает, что такое могло статься, если до него дошло по слухам или он услышал от неких не исполненных любви мужей о нём что-то такое, что не соответствует истине. Поэтому он просит его не внимать слишком доверчиво такого рода лицам, пока, как записано, внимательно не разберёт то дело, которого не знает[951]; смиренно прибавив, что чуть ли не с самой колыбели воспитывался в канонических дисциплинах, пока не был взят славным королём Карлом[952], сыном императора Людовика, к нему на службу в качестве придворного и доместика, и таким образом пробыл в дворцовых покоях до времён короля Карломана, сына Людовика Младшего[953] и внука этого Карла, когда был избран святыми епископами Реймсской провинции, а также духовенством и народом этого города и рукоположен в епископы; и просил его вызнать из рассказа его посланника или других знающих это людей, как он, застав эту церковь страдающей от набегов язычников, в поте лица хлопотал по мере сил о мире для неё, уверяя, что изложил вышесказанное не из-за высокомерия, но чтобы тот, прикинув, осознал, что это для него, кто был так воспитан и вёл такой образ жизни до вступления в должность епископа, скорее бремя, чем почесть, не средство возвышения, но смиренное служение. И добавил, что если королевству будет дано хоть какое-то спокойствие, и он сможет получить разрешение у короля Одо, то постарается поспешить, наконец, к стопам его святости, в то время для него откроются дороги, которые были тогда закрыты Цвентибольдом[954], сыном короля Арнульфа, который утеснял Реймсскую церковь многими обидами и раздавал её имения своим подданным. Он просил его унять апостольской властью его тиранию, говоря, что грех – оставлять свою церковь в такое опасное и полное тягот время.

5. О том, какие послания Фулько направил некоторым королям.

Итак, проявляя заботу обо всём королевстве, господин архиепископ Фулько направил императору Карлу[955], сыну Людовика, короля Зарейнского, письмо по поводу защиты и обороны королевства франков, которое в тех краях подвергалось разным притеснениям со стороны норманнов. Заявляя, что при содействии Божьем оно до сих пор было защищено, пока им правили его одноимённый с ним дядя[956] и сыновья последнего[957]. Но, когда те благополучно скончались, и вельможи королевства отдались под его императорское покровительство, на них, напротив, обрушилось множество несчастий со всех сторон. Он упоминает, что город Париж, который, по его выражению, является столицей и входом в королевства Нейстрию и Бургундию, осаждён варварами и скоро будет взят, если не будет помощи со стороны милости Божьей. И, если он был взят, то они претерпят утрату всего королевства; и эти бедствия распространились уже столь угрожающим образом, что ничто не осталось в безопасности от названного города до Реймса; и ни одно жилище не пребывает в безопасности, кроме жилищ дурных христиан, которые заодно с варварами и из которых многих оставили христианскую веру и, вступив в союз с язычниками, отдались под их покровительство.

Он написал этому императору также по поводу получения паллия от римского престола и утверждения привилегий, данных некогда римскими понтификами Реймсской церкви.

Арнульфу, королю Зарейнскому, он направил письмо по поводу короля Карла, которого он ещё ребёнком помазал в короли[958], приведя причины его возведения на престол, ибо слышал, что Арнульф сердится на него из-за этого дела; он упомянул, что после кончины императора Карла, дяди этого Арнульфа[959], он отправился на службу к этому Арнульфу, желая признать его власть и правление, но этот король оставил его без какого-либо внимания и поддержки. Поэтому, когда у него не осталось на него никаких надежд, он вынужден был признать власть его вассала, то есть Одо, который, не принадлежа к королевскому роду, получил королевскую власть насильственным образом, и до сего времени против воли сносил его власть; поскольку он желал жить под властью этого Арнульфа, то отправился к нему на службу, но, после того как не смог найти у него никакой поддержки, сделал то, что ему только и оставалось сделать, предпочтя иметь королём того, кто у них только ещё и остался после него из королевского рода и чьи предшественники и братья были королями. Что касается того, что этот король поставил им в вину, почему, мол, они не сделали этого раньше, он сказал в оправдание, что когда умер император Карл, и Арнульф не пожелал принять власть над этим королевством, этот Карл был ещё столь мал телом и разумом, что совсем не годился для управления королевством, и избирать его тогда было опасно ввиду грозной опасности со стороны норманнов. Когда же увидели, что он достиг того возраста, когда может соглашаться с теми, кто даёт ему здравые советы, они приняли его, согласно чести Божьей, дабы он заботился о королевстве, желая поставить его таким образом, чтобы он мог быть полезным и этому королевству, и самому Арнульфу. Что же касается того, что они дерзнули совершить это без ведома Арнульфа, то они, как он заявил, следовали обычаю народа франков, у которых всегда было в обычае после смерти короля избирать другого из королевского рода, невзирая ни на какого сильного или могущественного короля и не обращаясь к нему за советом. Таким образом они хотят препоручить этого короля его верности и поддержке, дабы он пользовался его советом и поддержкой во всех делах, и чтобы как король, так и всё королевство подчинялись его приказам и распоряжениям. Далее, так как он слышал, что этому королю внушали, будто он сделал это вопреки верности ему и ради частной выгоды, то он уверяет, что Ансхерик[960], который, как кажется, и заявлял подобное, прежде чем архиепископ собирался предпринять что-либо в деле такого рода, приходил к нему и в присутствии графов Хериберта[961] и Эгфрида искал у него совета и поддержки в том, как ему следует поступить с приказаниями Одо, который дал ему несносные повеления. От имени же сыновей Готфрида[962] он спрашивал у него совет по поводу того зла, которое им пытался причинить Одо, и они просили по общему решению поставить такого главу, при котором подданные могли бы чувствовать себя в безопасности, обращая взоры или на Гвидо, или на этого Карла – представителя королевского рода; размышляя, кого из них им лучше поддержать, те, кто там был, решили ради обретения государственной пользы и убережения от враждебности Арнульфа, а также ввиду праведного и подобающего преимущества королевского происхождения обратиться к этому Карлу, веря, что Арнульф порадуется за своего родича и окажет поддержку ему и королевству. Что касается обвинений, которые он слышал, будто он сделал это ради Гвидо, дабы благодаря этой уловке ввести его в королевство и, оставив малыша Карла, перейти к Гвидо, то он заявил, что это лживое обвинение было сознательно выдвинуто против него из злобной зависти, и что именно таков тот, кто распускал подобные слухи, предполагая, будто он может подобное сделать; он же не считал таковым ни себя, ни своих предков, от которых происходил. Да и предки этого короля никогда не замечали в его предках подобного коварства, но считали их верными, надёжными и стремящимися к государственной пользе, почему и возвышали их почтительным образом. Так что этому королю следовало бы стыдиться от того, что он поверил о нём подобным слухам и заклеймил его таким позором. Далее, он слышал, будто Арнульфу говорили, что этот Карл не был сыном Людовика[963], но он уверяет, что не может поверить, будто есть кто-то, знающий, как выглядели его предки, кто, увидев его, не признает, что он произошёл из королевского рода; у него есть также некоторые приметы его отца Людовика, по которым видно, что он был его сыном. Итак, он просит Арнульфа, то есть его королевское величество, достойно принять эту истину и, дабы никто не мог настроить его против этого невинного короля, его родича, распорядиться выяснить в его присутствии и в присутствии его верных, так ли обстоит то, о чём он говорил, и довести дело до надлежащего конца, помня, как его предшественники управляли государственными делами и как до сих пор обстояло дело с наследованием королевского престола. Теперь же из всего королевского рода остались только он, названный государь, и этот Карл, его малолетний родственник, и пусть он подумает, что может случится, если ему придётся уплатить присущий всем долг, когда уже сейчас столько королей из иного рода[964], а тех, которые притязают на королевский титул, ещё больше. Кто после его кончины поддержит его сына, дабы он вступил в подобающее ему королевское наследство, если этому Карлу, его родственнику, доведётся пасть. Он прибавил также, что о том, что народ франков обычно имел королей из одного рода, было известно почти во всех народах, приведя по этому поводу свидетельство святого папы Григория[965]; он привёл также пример из немецких книг о некоем короле, по имени Германарих, который из-за безбожных советов одного своего советника[966] обрёк на смерть весь свой род, и умолял короля не внимать преступным советам, но пощадить свой народ и прийти на помощь угасающему королевскому роду, стремясь к тому, чтобы достоинство его рода в его дни окрепло и те из чужого рода, которые стали королями или решили ими стать, не возобладали над теми, кому королевское достоинство подобало по [их] роду; и заявил, что он отправил к Арнульфу Аледрамна[967], советуя приказать всем, кому ему будет угодно, из числа тех, кто поставил Карла королём, отправиться к нему на службу, и они разумным образом покажут перед его величеством, что всё так и есть. Он просил и умолял этого короля милостиво отнестись ко всему сказанному, зная о его к нему преданности и верности; и о том, что этот Карл во всех делах, которые решит предпринять, будет обращаться к нему за советом, пребывая под защитой его милости, лишь бы никто не смог отвлечь этого короля от помощи его королевству и названному Карлу.

Он также [написал] этому королю, давая знать ему о верности и преданности, которые питал к нему, и что он хотел бы поспешить по его приказу к нему на службу; и что то обещание, которое его король Карл дал этому Арнульфу, передавшему ему королевство, остаётся в силе в отношении как короля, так и его подданных; и что Карл решил поднять оружие против Одо, враждебного ему короля, который строит против него всяческие козни.

Отправив своё письмо императору Гвидо, он сообщает, что весьма рад его славе и возвышению, но удивлён и обеспокоен тем, что тот на протяжении уже длительного времени ни через каких посланцев ничего не сообщал ему о своих успехах и о своём положении. Он просит его оказать поддержку его королю Карлу и относиться к нему так, как подобает относиться к близкому родственнику, и пусть поскорее даст знать, каковы его намерения в отношении него. Он также сообщает о короле Арнульфе, что тот не хочет сохранять мир с Гвидо; что Карл направил апостольскому престолу своё послание, вверяя себя молитвам папы и прося того укрепить его своим благословением, а также чтобы этот папа соединил его узами дружбы с Гвидо. Он просит также, чтобы Гвидо или через своего посланника, или через свои письма сообщил этому королю о своей дружбе с ним, а также посочувствовал нанесённым ему и вверенной ему церкви обидам, которые он претерпел из-за верности ему. Он сообщил также, что король поручил ему аббатство святого Мартина[968], и просил, чтобы Гвидо принял под свою защиту те его имения, которые находились в его королевстве.

Направив письмо королю Одо, он просил разрешить Ланской церкви провести свободные выборы епископа после кончины Дидо[969], показав, что нельзя, мол, силой заставлять людей принимать того, кого они не хотят. Он просит также позволить этой церкви жить без тревог и не позволять захватчикам грабить её имения, дабы не стать соучастником грабителей, если он позволит происходить подобному.

Карлу, своему королю, он написал, сильно гневаясь тому, что этот король, как ему сообщили, желает по дурным советам неких людей вступить в союз с норманнами, дабы он мог располагать их поддержкой в обретении славы королевства. «Кто, – говорит он, – из тех, кто верен вам, как подобает, не ужаснётся тому, что вы желаете дружбы с врагами Божьими и намерены принять языческое оружие и пагубный союз для погибели и сокрушения христианского имени? Ведь между тем, кто вступает в союз с язычниками, и тем, кто отрекается от Бога и поклоняется идолам, нет никакой разницы. И если, как говорит апостол, худые сообщества развращают добрые нравы[970], то насколько больше чистота христианской души развращается советами и союзом с язычниками. Ибо то, что она будет постоянно видеть, не может не вызывать подражания, более того, будет постепенно и как бы узами дурного обычая увлекать к преступлению. В самом деле, ваши предки короли, низвергнув языческое заблуждение, великодушно подчинились культу Божьему и всегда просили помощи у Бога, благодаря чему счастливо царствовали и передавали королевскую власть по наследству своим потомкам. Вы же, напротив, оставляете ныне Бога; говорю вам со всей определённостью, хотя и неохотно, что вы оставляете Бога, вступая в союз с Его врагами. И тот пророческий глас, что был направлен некогда к царю Израиля, делавшему то же самое, теперь по праву обращён к вам: «Ты оказываешь помощь нечестивцу и заключаешь дружбу с теми, кто ненавидят Бога»[971]. И вот, вместо того, чтобы положить конец прежним злодеяниям, прекратить разбои и грабежи бедных и совершить за всё это покаяние, вы, дабы вызвать ещё больший гнев Божий, вступаете ныне в союз с теми, которые не ведают Бога и полагаются на свою свирепость. Поверьте мне: поступая так, вы никогда не достигнете царства, более того, Бог, которого вы приводите в гнев, вскоре погубит вас. До сих пор я ожидал от вас лучшего, а теперь вижу, что вы погибнете вместе со всеми вашими единомышленниками, если и впрямь намерены это сделать и внять подобным советам. Воистину подтвердилось, что те, кто даёт вам такой совет, не верные, но бесчестные во всех отношениях, и, если вы решите послушать их, то лишитесь обоих царств – и земного, и небесного. Так что я заклинаю вас именем Бога: бросьте подобный совет и не обрекайте себя на вечную погибель, причиняя боль вечной утраты мне и прочим, которые верны вам согласно Богу. Ведь лучше было бы вам не родиться, чем стремиться царствовать при поддержке дьявола и поддерживать тех, с кем вы должны были бы вести решительную борьбу. И знайте, что если вы это сделаете и прислушаетесь к подобным советам, то я никогда более не буду в числе ваших верных, отзову от верности вам всех, кого смогу, и вместе со всеми моими соепископами отлучу вас и всех ваших людей от церкви и предам вечной анафеме. Я со стоном пишу это вам ради той верности, которую сохраняю в отношении вас, ибо желаю, чтобы вас всегда почитали, согласно Богу и миру, и вы восходили на подобающий вам королевский престол при поддержке Христа, а не Сатаны. Ибо царство, которое даёт Бог, имеет прочную основу; а то, что приобретается несправедливостью и грабежами, преходяще, быстро рушится и не может существовать долго».

Императору Ламберту он отправил поздравительное письмо, рассказывая о том, что ему сообщил о нём в своих письмах господин папа Формоз, а именно: что он сильно любит этого императора и желает во всём содействовать ему, как возлюбленному сыну, и жить с ним в неразрывном согласии. Итак, он убеждает этого князя и, увещевая, умоляет его быть признательным этому папе за его доброту, любить его, как предобрейшего отца, сохранять ему всяческую верность и послушание и, как истинный сын, повиноваться его святым увещеваниям и относиться к римскому престолу с достойным почтением. «Ибо таким образом, – говорит он, – ваша императорская власть всегда будет крепка и незыблема, и помощь Божья будет помогать вам против всех ваших врагов и недоброжелателей, и выйдет, что вы при поддержке Божьей всегда будете сильнее и могущественнее всех ваших противников. Вспомните, прошу вас, о вашем дяде и тёзке, сиятельнейшем Ламберте[972], о том, как он относился к святому римскому престолу и какой конец его постиг, и остерегайтесь, как бы и с вами не вышло подобного, если вы захотите поступать также. Попросите также господина папу, чтобы он соизволил снять с него отлучение и заступился за него перед Богом. Я также смиренно прошу за себя, дабы вы снискали для меня его благоволение, и чтобы он соизволил иметь награду как за меня, так и за Реймсский престол и нерушимо хранил его привилегии, как то всегда делали, как известно, все его святые предшественники, и, если кто-то посмеет когда-либо потревожить слух его милости и сказать о нас что-то дурное, то он бы не верил сказавшим это до тех пор, пока не узнает правду от меня или от своего или моего посланника. Что до прочего, то пусть ваше императорское величество знает, что Рампо, наш с вами родственник, отлучён господином папой, как мы узнали это из его писем. Я молю за него вашу кротость, чтобы вы упросили папу не отказать ему в возможности покаяния и исправления того, что он совершил, и не дать ему безвозвратно погибнуть связанным узами вечной анафемы, но пусть папа назначит ему ту меру покаяния и наказания, какую ему будет угодно. И пусть прикажет написать нам и всем епископам Италии и Галлии, которым он писал о его осуждении, на сей раз – о своём милосердии, как ему угодно с ним поступить и как быть».

Альфреду[973], королю Заморскому, он, послав дружеские письма, выразил благодарность за то, что тот назначил епископом в городе Кентербери столь доброго, набожного и соответствующего церковным правилам мужа[974]. Ибо он слышал, что тот старается вырезать мечом слова отвратительную секту, возникшую из-за языческих заблуждений и остававшуюся до тех пор в том народе. Эта секта, кажется, разрешала епископам и пресвитерам водить к себе женщин, ходить, если кто хочет, к своим родственницам и, кроме того, бесчестить дам, посвящённых Богу, имея и жену, и наложницу. Насколько всё это противно истинной вере, он показал на основании очевиднейших примеров из приведённых им изречений святых отцов.

Увещевая и обличая в письмах королеву и императрицу Рихильду[975], он заявляет, что поражён сильной болью из-за дурных слухов о жизни и деяниях этой королевы, которые до него дошли, а именно, что скорее дьявол, а не Бог был там, где была она, ибо вокруг неё – всё то, что противится спасению души, то есть гнев, ссоры, раздоры, поджоги, убийства, разврат, грабежи бедных, захваты церквей. С должной заботой и пастырским рвением увещевая её обо всём этом, дабы она перешла от такого зла к плоду вечного спасения, он предлагал ей квадривиум или четвёрку добродетелей, приняв которую и стараясь идти вверх, она овладеет тем, что присуще мудрости, святости и вечному счастью. Пусть также старается сохранить незапятнанным покров Христов, который она приняла ради вдовства, дабы можно было в безупречном виде представить его Богу, и пусть не стремится попасть в преисподнюю, где найдёт безмерный ужас многих мучений, которые он попытался ей описать. Пусть определит, подруга ли она Богу, сестра ли. И, если это не так, пусть без промедления постарается быть таковой, если и не по сиянию девственности, то хотя бы по стремлению к спасительному воздержанию, праведно веруя, любя Бога и ближнего, творя добрые дела и живя целомудренно, праведно и благочестиво[976]; пусть стремится исправить жизнь, пока ещё есть время, дабы не попасть в западню вечного смущения, не думая о том, сколь быстро проходит настоящее. Пусть пожалеет свою душу и постарается стать близкой Богу и иметь простоту и невинность горлицы, дабы душа, покидая тело, заслужила услышать от Христа: «Зима прошла и миновала; приди, моя горлица[977], и отдохни вместе со мной, сидя на правой руке моего отца». Он заявляет, что говорит так много потому, что весьма беспокоится о её спасении, желая, чтобы она стала настоящей королевой, украшая добродетелями своё вдовство, и, имея перед глазами день своей смерти и воскресения, услышала апостола, говорящего: «Отрезвитесь, как должно, и не грешите»[978]. Пусть, наконец, восславит своего Бога и позаботится о собственном спасении, отвратится от зла и творит добро. Он молит, желая, чтобы его выговор, а также необходимое исправление и спасительное угрызение совести коснулись её сердца, и она, наконец, оправилась от дьявольских козней, и чтобы благодать Божья подняла её из могилы пороков, и прочее. И пусть Бог сделает её, страдающую лихорадкой во зле, здоровой и невредимой, и укрепит в добре, чтобы она могла радоваться вместе со святыми и здесь, и в вечной жизни. «Если вы послушаете нашего совета, то мы будет относиться к вам так, как и должны относиться, – с верностью, почтением и должной службой, но, что самое главное из этого, Бог будет милостив к вам, как мы того хотим и желаем. В противном случае мы хотим, чтобы вы твёрдо знали, что мы не желаем навлекать на себя из-за вас гнев Божий, но, согласно нашему долгу, поступим с вами так, как это предписывает нам каноническое установление. Бог – свидетель тому, сколь неохотно мы это сделаем; но мы не может отступить от апостола, который говорит: «Как апостол язычников, я прославляю служение моё»[979]; «Мы – соработники у Бога»[980]; «Он – Бог, который производит в нас»[981]; «Вы ищешь доказательства на то, Христос ли говорит во мне?»[982]. Поэтому я с чистой совестью молю Бога, чтобы мои слова дошли до вашего сердца, и Он сам, который говорит через меня, сказал это в ваших ушах и в вашем сердце. Пусть всемогущий Бог опустит по нашему желанию с небес свою руку и освободит вас из грязной пропасти этого мира».

6. О том, что он написал разным епископам.

Он также, как можно обнаружить, направил разным епископам разные послания, приправленные благой солью и полные божественных наставлений.

Архиепископу Фротарию[983] [он написал] по поводу имений Реймсской церкви, расположенных в его диоцезе, которые понесли немалый ущерб со стороны захватчиков, увещевая его и упрашивая, чтобы он, помня о данном ему Богом служении и папских предписаниях, многие примеры коих он привёл, канонической властью запретил захватчикам это делать, дабы они не смели впредь посягать на имения этой церкви, если не хотят нанести оскорбление Господу и Его святым.

Ростагну, епископу Арльскому[984], он выразил благодарность за то, что тот, как ему стало известно, заботится об имениях Реймсской церкви, которые он оставил под его попечением и защитой; но он слышал, что их тревожат и захватывают некие злые люди; и поэтому убеждает его, если тот не намерен передать такого рода дело апостольскому престолу, поразить этих захватчиков строгим отлучением, если те не образумятся.

Герману, архиепископу Кёльнскому, он сообщает, что хочет переговорить с ним и прочими епископами его диоцеза о неотложных делах церквей, как тот ему предлагал, и обсудить их, но, поскольку этому мешают поднявшиеся бури норманнского гонения, он попытается исполнить это, когда выдастся подходящее время. Он также сообщал, что некие захватчики преступным образом владеют некоторыми имениями Реймсской церкви в его приходе; по этой причине он просил в Вормсе[985] короля Арнульфа, чтобы тот велел епископу Виллеберту[986], его предшественнику, разобраться с этим делом, согласно установлениям канонов. И сам Герман был тогда отправлен этим королём к названному епископу в качестве посланника, но, поскольку Виллеберт не смог исполнить повеление короля по этому делу, он, увещевая, просит его подвергнуть этих захватчиков и тех, кто попытается потревожить эти имения, канонической каре, если те не отступят от дерзости, которую возымели. Он также направил этому Герману декрет папы Симмаха, чтобы тот мог увидеть там очевиднейшим образом, как следует поступить с такими людьми.

Он также [написал] ему по поводу некоторых имений этой церкви, расположенных на Рейне, в месте, что зовётся Боппард (Bobert)[987], которые он поручил Мегингауду. Поскольку тот умер, он просил епископа Германа взять их под защиту. Он также увещевает некоего Гвиберта, который, кажется, завладел другими имениями Реймсской церкви, чтобы тот вернул их ему, сохраняя дружбу. Он просит также об имениях некоего аббатства, пожалованного ему королём, которые лежат в землях этого Германа, чтобы он защитил их от захвата со стороны чужаков, и прочее.

Вальтеру, архиепископ Сансской церкви, он [написал] по поводу аббатисы Хильдегарды, ради которой назначил съезд, но этот Вальтер, отчасти будучи занят, отчасти подавлен недугом, не обратил на то внимания. Поэтому он предписал ему, какой законнейший исход должно иметь это дело, и, увещевая, просил никоим образом не пренебрегать этим, но прийти на этот съезд; если же он не придёт, то он сам попытается при помощи Божьей сделать всё, что надлежит сделать, не нарушая любви, и он не совершил это, откладывая до сих пор, не потому, что не имел права или привилегии делать это, но скорее ради любви к нему, которую он желал сохранить нерушимой во всех отношениях. Он просил также Вальтера обратиться с увещеванием к названной аббатисе, как живущей в его диоцезе, чтобы та не уклонилась от этого собрания будто бы по неведению, но постаралась лично прийти туда в назначенный день.

Он направил ему также утешительные письма по поводу его болезни, об отпущении грехов, которое этот Вальтер просил его и его братьев ему дать, и вместе с тем о предусмотренных господином Фулько переговорах с ними, когда их можно было бы провести.

Плегмунду, архиепископу Заморскому, он [написал], поздравляя его за славные усилия, которые тот, как ему стало известно, прилагает в деле устранения и искоренения ростков той пагубной заразы, которая была упомянута выше в письме, написанном им королю Альфреду, и которая распространилась в том народе; он наставил и снабдил его святыми предписаниями канонической строгости, желая принять участие в его благочестивых трудах.

Иоанну, одному римскому епископу[988], [он написал], напомнив о той сильной любви, которую питал к нему, так что не может, по его словам, вспомнить никого другого, с кем бы его так тесно связывали узы взаимной дружбы, и упомянув, с какой великой благожелательностью был им принят, какое учтивое и доброе обращение встретил и был одарен многими благодеяниями. Он заявил, что как только наступит мир, он достойной службой покажет, с какой преданностью относится как к нему, так и к господину папе Стефану. И просил, чтобы тот оказал ему своё покровительство перед его величеством папой, и он во всякой нужде, в какой его заметит, поможет ему, как и сам полностью на него полагается.

Додило[989], епископу Камбре, он написал по поводу назначенных им ему съездов, на которые тот не обратил внимания; увещевая и прося его позаботиться прийти на ближайший съезд, когда должны будут решить дело, которое тогда велось, по поводу Хильдегарды и Хирмингарды, и где будет король Одо с епископами. Он велел ему обратиться с увещеванием и канонически вызвать обвинителей этой Хирмингарды и тех, кто приказал лишить зрения и повесить пресвитера, вместе со всеми, кто повиновался этому нечестивому приказу и стал исполнителями этого преступления, чтобы они не преминули предстать перед этим собранием.

Также по поводу того самого дела, благодаря за то, что он набожно принял его увещевание и с немалой готовностью явился в назначенный день. Но он, кажется, был в гневе от того, почему тот, хотя речь шла о церковных делах, решил передать ему сообщение не через клирика, а через лицо светского звания. Сам же господин Фулько, отчасти задержанный службой государю, отчасти подавленный телесным недугом, не смог прийти, согласно договорённости. Он увещевал его также вспомнить о том, как он некогда к нему отнёсся, как без короля и без кого-либо, кто ратовал бы за него, всеми способами помогал ему добиться епископского достоинства, хотя и не был ещё в полной мере с ним знаком. Но он так хлопотал за него, словно за дражайшего брата, потому что верил, что тот обладает правдивой мудростью, непритворной верой, твёрдой и непреклонной надёжностью; и он надеялся, что тот станет ему помощником и соратником во всех делах. И во имя той чистой любви, которая, как он верил, пребывает в нём, он увещевает его и повелевает, чтобы тот без всякого промедления и отложив все занятия постарался лично явиться на указанное собрание епископов; и оправданием неявки может быть только телесный недуг. И велел ему также канонически увещевать тех лиц, которых упомянул в другом письме, чтобы те, подготовившись, не преминули явиться в указанный день на торжественное собрание епископов.

Он также вместе с прочими соепископами, а именно, Дидо Ланским[990], Хетило Нуайонским[991], Рикульфом Суассонским[992], Хериландом Теруанским[993], написал этому епископу Додило, сообщая, что указанные выше епископы съехались в город Реймсе, чтобы переговорить о вторжении Балдуина[994], о чём он писал этому Додило, и увещевать его образумиться и отступить от наглой спеси своего безрассудства, но что этот епископ написал в ответ, что он не смог встретиться с этими епископами, так как его путешествие сорвал меч норманнов, хотя он и сострадает общему несчастью. Кроме того, что до того, что тот просил по поводу Балдуина, он соглашается с ним в том, чтобы нужно отчитать его, настойчиво увещевая, убеждая и порицая, дабы тот исправил свой проступок, приведя ему изречения святых отцов; он даёт знать, что этому Балдуину были направлены письма со стороны этих епископов. И убеждает по их поводу, чтобы их, если удастся, зачитали в его присутствии; а если того не будет, то пусть он передаст их ему через своего архидьякона, который должен их ему растолковать. И, если тот не сможет до него добраться, то пусть распорядится публично и при народе зачитать эти письма в том месте, где Балдуин посягнул на религию, и чтобы впредь, если тот не образумится, ни монах, ни каноник, ни один христианин не присоединялся к нему, если не хочет быть связан узами анафемы. Если же Хетило придёт в город Аррас, то пусть Додило выйдет к нему, чтобы им можно было канонически переговорить о том деле, которое следует предпринять, и пусть он письменно сообщит ему обо всём, что они по этому поводу сделают.

Епископу Хетило он письменно поручил отправиться вместе с верными короля в город Аррас, по мере сил совершая то, что ему предписано сделать, как он обнаружит это в другом письме.

Также по поводу того, что он претерпел от Додило, епископа Камбре, сообщая, как оскорбительно тот отплатил ему за оказанные им благодеяния, и призывая его быть свидетелем того, как он по отцовской любви и просто по доброте возвёл этого Додило в высокий сан, и того, как Рудольф, набожный муж, завещал Реймсской церкви одно аббатство, расположенное в приходе этого Хетило, и вместе с ним поручил ему тело блаженного папы и мученика Каликста, которое он, приобретя, вывез из города Рима. Итак, он сообщает, как по-дружески просил названного Додило прийти в крепость Аррас, почтительно взять оттуда мощи названного мученика и доставить в монастырь святого Квентина. И как просил самого Хетило выйти к тому монастырю и до тех пор пребывать вместе со святым телом, пока не придёт сам господин Фулько и не сможет, почтительно приняв, доставить его в город Реймс. И оно будет храниться там до тех пор, пока не установится мир, и только тогда его можно будет вернуть в его собственное место, расположенное в приходе Хетило. Но Додило, вместе того, чтобы сделать то, о чём его просили, презрев долг сына и брата, вышел навстречу и, прямо посреди пути вырвав из рук носильщиков святые мощи, положил их у себя, говоря, что не отдаст их никому, кроме Хетило, в чьём приходе они, как известно, находились, и что он совершил это на основании некоей хитрости, чтобы можно было передать названное святое тело некоему графу Хукбальду[995]. Ввиду этого он просит Хетило направить к Додило своего посланника и, отчитав с братской и отеческой любовью, исправить его и напомнить, как он[996] ввиду того исключительного благочестия и веры, которые, как он верил, живут в нём, без настояния короля или иного князя возвёл его на епископский престол, и увещевать его отступить от безрассудства, которое он возымел, дабы не заставлять этого архиепископа предпринять против него то, чего он не хотел бы делать. Он также настойчиво просил Хетило не соглашаться с тем в таком деле, но во всём оказывать поддержку правой стороне и не только согласиться, но и всеми силами помочь вернуть городу и его базилике небесное сокровище, переданное Реймсской церкви упомянутым мужем.

Дидо, епископу Ланскому, он написал о даровании прощения душе некоего Вальхера, который был признан виновным в оскорблении величества и подвергся смертной казни. Он слышал о нём, что тот в час смерти просил того о покаянии через исповедь и предсмертное причастие, но не смог этого добиться; ему, кроме того, было отказано в милости погребения и запрещено за него молиться. Итак, он в страхе и гневе спрашивает епископа, почему тот решил так поступить, прекрасно зная, что святое предание повелевает не отказывать в покаянии в последние часы; и привёл некоторые свидетельства по этому поводу святых отцов, увещевая его осознать общую опасность и, подражая доброте Господа, оказать этому грешнику, просившему о спасительном покаянии в последние часы, милосердие; чтобы он велел молиться за него, по христианскому обычаю даровал мир и прощение его душе и перенёс его тело из проходного места, где его бросили, а не похоронили, на кладбище.

Также по тому самому поводу, прося и приводя пример блаженного Григория[997] о некоем монахе, которого тот приказал не предавать обычному погребению и о котором запретил молиться, но спустя долгое время велел даровать ему прощение; и приведя также фразу из Евангелия: «Ибо Сын Человеческий пришёл взыскать и спасти погибшее»[998], и свидетельство Никейского собора, где предписано «давать милость причастия любому, кто попросит об этом в свой последний час».

Петру, одному римскому епископу[999], он написал о том, о чём запрашивал папу Формоза по поводу Хелинанда, епископа Теруана, которого решил поставить во главе оставшейся без пастыря Шалонской церкви, и просил его дать папе по этому поводу свой совет, дабы он заслужил поскорее получить от того желанный ответ, упомянув, что ему вспоминается случившееся с Актардом, епископом города Нанта, а именно, как папа Николай решил поставить его сперва во главе Теруанской церкви, а затем возвести в архиепископы Турского престола. Он просил его также выпросить подходящее предписание по этому поводу и, добыв, направить ему для исполнения.

Онорату[1000], епископу Бове, он написал, говоря, что сильно удивляется, как могло такое случиться, что тот против него так враждебно настроен, хотя знает, как он к нему относится, как считал его всегда за сына и брата и с каким рвением боролся за то, чтобы тот добился этой должности; и пусть поэтому не отчаивается, но возвращается как можно скорее к поддержанию с ним мира и согласия. Итак, он увещевает его, как дражайшего сына, прийти в себя и, вспомнив, какого он чина и звания, и осознав, что он его ни в чём не обидел, если возможно, явиться к нему, чтобы они в совместной беседе могли подробнее об этом переговорить; если же это невозможно, то пусть направит к нему доверенного человека, через которого он мог бы передать ему то, что лежит у него на сердце. Он сообщил также, что услышал о нём нечто такое, чему не легко поверить, а именно, будто он занимается грабежами, захватывает чужие владения и расхищает деньги, и назвал конкретно некоего Роберта, который пожаловался ему на то, что тот отнял у него всё его движимое имущество. «Я, – говорит он, – не могу поверить этому о вас, но полагаю, что есть кто-то, кто, полагаясь на вашу милость и власть, дерзнул совершить подобное, и поэтому вам приписали то, что совершено другим. Так вот, если это совершено кем-то из ваших людей, я заклинаю вас достойным образом покарать зачинщика этого преступления и распорядиться возместить весь ущерб. Если же правда – то, что вы сами всё это совершили, то я прошу вас прекратить подобное и за свой счёт полностью возместить ущерб тому, кто его понёс».

Он также укорял его за некоторые вещи, которые тот, по-видимому, не из простодушия написал ему: будто бы господин Фулько нарушил мир и согласие. Он сообщил также, что некие дурные люди тревожат его церковь, и что он не получил по этому поводу никакого ответа, о коем он, архиепископ, просил. Поэтому он напомнил ему, как тот и просьбами, и наставлением предпочёл добиться у него, чтобы этим людям предоставили пока что перемирие, пока сами епископы не получат возможность переговорить между собой. Что касается некоего Аледрамна[1001], которого тот тогда угрожал отлучить и, казалось, предписал архиепископу исполнить свой приговор, то он заявил, что не в его привычке подчиняться общим и совместным указаниям и наставлениям соепископов. А повиноваться одной Бовезской церкви Реймсской церкви тем более не пристало; да и в отлучении этом, как можно видеть, преобладает не церковная строгость, но неистовая наглость, ибо началом этого дела было оставление короля Одо и назначение Карла. И прибавил затем кое-что о вакантности церквей, а именно, Санлисской и Шалонской, из которых Санлисская церковь избрала тогда Готфрида, которого привели к епископу Реймсскому и просили рукоположить им в епископы; и он просил его прийти на это рукоположение, отбросив, как велит каноническое предписание, всякие отговорки. И, увещевая, призвал его не взирать на это, таким образом сказанное, так, словно этому епископу нельзя более надеяться на его дружбу, которую они между собой заключили и которую архиепископ, желая почитать и возвышать его престол ради чести собственного престола, стремился во всякое время сохранять нерушимой. Но, поскольку он видел, что язвительные обличения в его письмах потихоньку её подтачивают, то пожелал оправдаться от таких обвинений, дабы не казалось, что он, промолчав, согласен с ним в этом.

Также по поводу рукоположения Манцио, епископа Шалонского, на которое он велел Онорату прийти, но тот, не придя, осудил в обличительной речи само это рукоположение; это обличение архиепископ ради стремления к любви терпеливо снёс, просив и велел ему прийти по крайней мере на рукоположение названного Готфрида, и прочее.

Также по поводу направленных им ему писем, в которых призывал его прийти на помощь вере и пошатнувшемуся положению святой церкви. Архиепископ заявляет, что воздаёт Богу благодарность за то, что Он побудил его душу призвать его к этому, ибо прежние послания этого епископа, казалось, выражали надменную неприязнь, а эти все свидетельствует о братской любви. И говорит, что если у Онората и на сердце то, что прозвучало в словах, то он готов ответить на его любовь и нерушимо её хранить, но, поскольку время для того, чтобы они могли встретиться, казалось тогда неподходящим, он, когда при содействии Господа выдастся время, постарается надлежащим образом сообщить об этом как ему, так и прочим викарным епископам.

Также по поводу приказания папы Стефана[1002], в котором тот, давая господину Фулько разрешение пока что остаться, как он и просил, поручал ему послать названного епископа Онората и Рудольфа Ланского[1003] в Равенну на собор, который должен был там состояться.

Теутбольду, епископу Лангрскому, он направил дружеские и полные обоюдной любви письма, давая знать о частных делах между ними, о которых Теутбольд сообщил ему через своего посланника, и об обычной беседе с ним, а также о близком родстве короля и этого Теутбольда и о дружбе этого епископа с королём Карлом. Он также просил передать ему то, что ему довелось узнать о Ричарде, правителе Бургундии, и об аквитанцах, и прочее.

Рудольфу, преемнику уже названного епископа Дидо[1004], [он написал], поздравляя его с должностью и преуспеванием в Господе.

Также по поводу одного подданного этого Рудольфа, отвергнутого им, увещевая остеречься, как бы репутация епископа не пострадала из-за того, что скажут, будто то, что делается из ревности к правосудию, было сделано из стремления совершить месть, и сообщая, что Реймсская церковь издавна имела привилегию, согласно которой каждый из этих диоцезов, кто чувствовал себя в чём-то обиженным своим епископом, мог прибегать к ней, как к матери прочих церквей, и молить её о милостивой помощи. «Я же, – говорил он, – решил не пользоваться в этом деле какой-либо властью, но просить у тебя, как друг у друга, более того, как у особенно возлюбленного сына, ничто иное, как то, на что, как я надеюсь, я имею у вас полное право». И прибавил ещё через несколько строк, что сострадание – это не лицемерие, так как и Бог после угроз строгой кары обычно каждый день по-отечески проявляет доброту к тем, кто к Нему обратился, и что никто не падает так, чтобы ему нельзя было дать возможности вновь подняться, и прочее.

7. О том, что он написал аббатам и некоторым славным мужам.

Стефану[1005], некоему аббату и благороднейшему мужу, который, казалось, был избран на должность епископа, но затем за что-то отстранён и отвергнут, он направил утешительное письмо, заявляя, что всегда будет хранить дружбу, которую ему обещал, и скорбя и вздыхая оттого, что видит обманутым в начинаниях того, чьим успехам радовался, когда его избрали во главе церкви. Но он убеждал его, чтобы тот, несмотря на силу постигшего его удара, вновь встал на ноги с ещё большей мощью, желая ему призвать к миру и согласию всех своих близких и друзей и всех прочих, кого сможет, и прочее.

Балдуину, графу Фландрии, [он написал] по поводу его проступков, о которых он совещался с соепископами своего диоцеза, что с этим следует делать. Этот Балдуин среди прочих прегрешений избил также пресвитера. И он[1006] показал на основании святых канонов, сколь преступным было это деяние. Тот отнял также некоторые базилики у поставленных там надлежащим образом пресвитеров и передал их другим без ведома их епископа. Этот Балдуин захватил и силой удерживал некое владение, которое король передал Нуайонской церкви. Так что он привёл ряд канонических и правовых положений по поводу такого рода преступлений. Он укорял его также за то, что тот присвоил себе обитель монахов и, проявив неверность и вероломство, восстал против короля. Хотя ему уже давно дали отсрочку по поводу этих дел и обратились с епископским предостережением, он, по-видимому, уклоняется, переходя с места на место. Поэтому он и в этом письме с отеческим предостережением призывает его исправиться; и, если он этого не сделает, то пусть знает, что будет лишён христианского причастия, и прочее.

Он также написал ему вместе со своими соепископами от имени собора, состоявшегося в Реймсе в 892 году от воплощения Господнего. Он укорял его за то, что тот пренебрегает церковными и светскими законами, захватывает церковные имущества и должности, которые ему никто не давал, и, отринув от себя страх Божий, делами отрекается от веры, которую обещал Богу в крещении, захватив святое место монашеского звания и присвоив себе титул аббата. Поэтому по общему приговору епископов было канонически решено поразить его анафемой, но, поскольку он казался пригодным для церкви и общей пользы государства, строгая кара была пока что отложена и ему дано время одуматься и исправиться; и его во имя милосердия Божьего заклинали отказаться от этой дерзости и не навлекать на себя более гнев Божий, дабы не дать ему некоторым образом в руки меч, и прочее. Затем следуют свидетельства духовных предписаний, приведённые для его исправления. И, если он не захочет им внять, то пусть знает, что он будет отстранён от всякого участия в церкви и поражён вечной анафемой; и открыл также, что против него будет вынесен приговор об отлучении, если он не пожелает как можно скорее исправиться.

Духовенству и народу Санлисской церкви он написал по поводу избрания пастыря, которого им надлежало ему представить, гневаясь, почему они отказались прийти к нему и предпочли сообщить ему об этом в письме, а не лично. И он велев им поскорее прислать к нему подходящих и зрелых как возрастом, так и мудростью лиц, выбранных из их общины, которые никогда не стремились сходить с праведной тропы ни из милости, ни из ненависти, ни из жадности.

Служителям Ланской церкви он написал о том, что слышал, будто между ними возникли раздоры и они по отдельности устраивают сходки; поэтому он увещевает их, как сыновей, решительно это устранить, если подобное имеет место быть. И пусть состоится спокойное и славное собрание, на котором каждый, отбросив всякое раздражение, выступит с речью, согласно возрасту и данной ему Богом скромности, и прочее. Говоря об установлении и соблюдении согласия и истинной любви, он послал им копию письма к королю Одо, отправленного им ради предоставления им права канонического избрания, увещевая, чтобы они изо всех сил постарались дружно собраться при содействии Святого Духа и настойчиво молили милость Божью, чтобы она соизволила помочь им в избрании пастыря.

Отправив братьям Корвейского монастыря письмо со своим предостережением, он укорял их и резко отчитал за то, что те свергли своего аббата[1007], с безжалостным безрассудством низложив его, поражённого тяжким недугом, а когда тот пришёл к ним, не приняли его даже как странника и не оказали ему никакого дружеского участия, но, изгнав из обычного жилища, заточили его в ничтожном месте за пределами монастыря и утвердили общим решением, чтобы никто не смел приходить к нему с визитом или ради утешения и чтобы даже после смерти он не считался достойным общего с ними погребения. Удивляясь поэтому, как в их умы могла закрасться такая дерзость, он, приведя апостольские и канонические установления по поводу послушания, которое надлежит оказывать наставникам, показал, что им нельзя было вопреки всякому праву так бесчестить аббата, канонически избранного и должным образом рукоположенного архиепископом, низвергая и круша в его лице божественные и человеческие нормы и установления; ведь не в их воле и власти низлагать аббата, когда они захотят, и по своему произволу и прихоти ставить другого. Он напомнил им о проклятии Хама, который посмеялся над наготой отца[1008], и показал, что они стали соучастниками этого проклятия. Затем, напомнив об опасности для их сана, он повелел им данными ему Богом властью и служением образумиться и, отступив от этой строптивости, почитать и любить этого отца своего места, как аббата, пока тот, если выздоровеет и не сможет нести такое бремя, сам не придёт к королю, чтобы сложить его с себя и чтобы по его приказу и властью архиепископа на его место был поставлен другой аббат.

8. Об имуществах, которыми он наделил епископство, и о прочих добрых делах, которые он совершил.

Этот епископ совершил на Реймсском престоле много добрых дел. Так, он наделил епископство множеством добытых вещей, в том числе монастырём Авне и некоторыми другими владениями, полученными от королей и разных лиц, и украсил Реймсскую церковь разными дарами и украшениями. Город, стену которого Эббо разрушил ради постройки базилики Богородицы[1009], он обвёл новой стеной. Он также заново построил некоторые крепости, а именно, Омон (Altmontem)[1010] и ещё одну крепость близ Эперне, которую король Одо разрушил, так как тот отпал от него из-за назначения Карла. Он отвёз из монастыря Орбе в город Реймс досточтимое тело блаженнейшего Ремигия. Во время этого перенесения были явлены многие великие чудеса, отчасти указанные нами выше[1011]. В это же время, когда норманны тревожили франкские земли и опустошали разные места, этот епископ радушно принимал и по-отечески поддерживал многих как священников, так и прочих клириков и монахов, которые сбегались к нему отовсюду. Среди прочих он принял и содержал монахов монастыря святого Дионисия вместе с дорогим телом этого мученика и мощами прочих святых. Он велел также доставить в Реймс тело святого Каликста, – когда ему и Реймсской церкви было пожаловано аббатство этого святого, – и почтительно положил его за алтарём Пресвятой Марии, а возле него поместил мощи святого Никасия и его святой сестры Евтропии, почтительно привезённые из церкви титула святого Агриколы[1012].

9. О святом Гибриане и его братьях.

В это же время мощи святого Гибриана были доставлены в церковь блаженного Ремигия из Шалонского округа, где он, как известно, жил, как странник, и был погребён. Ведь в ту провинцию ради странствия из любви к Христу пришли из Ирландии семеро братьев, а именно, Гибриан, Хелан Трезан, Герман, Веран, Абран и Петран, вместе с тремя своими сёстрами – Франдой, Промтией и Поссеной, выбрав себе подходящие места обитания на реке Марне. Из них Гибриан, святой священник, избрал для проживания селение под названием Косла[1013], где целомудренно, праведно и благочестиво жил[1014] на протяжении многих лет и до самого конца жизни подвизался подвигом добрым[1015]. Говорят, что сперва его тело было погребено возле общественной дамбы, а затем на его могиле было построено здание часовни, а именно, из-за некоторых явленных там чудесных знамений. К ней обычно стекалось множество людей, особенно, когда отмечали день его кончины[1016]. Ведь там происходили многочисленные исцеления, из которых записаны лишь некоторые, но большинство предано забвению. По крайней мере, записаны имена трёх женщин[1017], которые там прозрели. А ещё у одного, по имени Гримоар, полностью восстановилась рука.

Затем, во времена короля Одо, когда норманны свирепствовали вовсю и опустошали земли франков, церквушка этого святого была сожжена вместе со многими другими церквями этого округа. Говорят, что после её сожжения там часто слышали голоса людей, певших псалмы, но не видимых; а по ночам там видели горящие огни.

Когда слава о такого рода чудесах распространилась повсюду, Хайдерик, благочестивый граф, движимый возвышенной любовью и почтением к святому, пришёл к Родоарду, епископу Шалонской церкви, и, поскольку место, где это святое тело лежало под открытым небом, было полностью разрушено, настойчиво умолял его дать ему разрешение перенести тело туда, где его могли бы охранять более набожно и почтительно. Когда он долго просил, то, наконец, добился удовлетворения своей просьбы. Позвав лодочника, он дал ему лодку с условием, что ночью, перед пением петухов, тот будет ждать на берегу реки его прибытия. Когда в условленное время ночи три человека, отправленные этим графом, пришли вместе со священником на берег реки, лодочника не было, а лодка была привязана к противоположному берегу реки. Когда эти мужи долго ждали прибытия кормчего и по очереди звали его, а им никто не отвечал, они, подавленные горем, ничком пали на землю и набожно взмолились, чтобы Бог, если Ему угодно, чтобы тело Его святого было перенесено из того места, соизволил открыть им это, дав некий знак. И тут же скрепы, которые удерживали лодку на привязи, разошлись благодаря силе Божьей, и она дивным образом причалила к берегу, где её ждали. С изумлением на это глядя, они, воздав Богу величайшую благодарность, сели в лодку, уверенные в воле Божьей. Прибыв к месту погребения и открыв каменный гроб, в котором лежало святое тело, они почтительно его подняли и перенесли в недавно приготовленную для этого дела раку; так они с величайшей радостью вернулся в лодку, спешно переправились по реке и со славословиями доставили эти мощи в селение Бальбиак, где они, как известно, почтительно хранились три года. После этого мощи были с почестями доставлены в церковь блаженного Ремигия, набожно поручены сторожу церкви и почтительно помещены возле гробницы этого святейшего мужа. Через два года названный граф вместе со своей женой Херсиндой смиренно просил господина епископа Фулько, чтобы тот уступил ему для погребения место в правой части этой церкви, возле входа в крипту. Когда он этого добился, и там установили и покрыли серебряным убранством алтарь, там были почтительно положены и те досточтимые мощи.

Затем, после того как тело было унесено из указанного места его погребения, одна слепая женщина, по имени Эрентруда, пришла туда, принеся свечу, чтобы добиться исцеления. Но, узнав, что святое тело оттуда унесли, она, поражённая тяжким горем, начала со слезами сетовать, почему, мол, этот святой Господень позволил унести себя оттуда, почему он оставил соседей, которым обычно оказывал небесные благодеяния. Итак, когда она со вздохами просила его прийти ей на помощь, ей привиделось, что она должна отправиться в селение Матуг (Matusgum)[1018], где покоился его святой брат Веран. Поставив у его гробницы свечу и распростёршись в молитве, она начала с плачем призывать обоих братьев. Когда она часто повторяла имя святого Гибриана, пелена стала сходить с её глаз, и ей по милости Божьей было таким образом возвращено прежнее зрение.

Затем названный достопочтенный епископ Фулько, заботясь о почитании Бога и церковном распорядке, а также пылая любовью к мудрости, восстановил в Реймсе две школы, уже почти пришедшие в упадок, а именно, каноников и сельских клириков, и, призвав Ремигия Оксерского[1019], учителя свободных искусств, велел ему обучать наукам юных клириков. Он и сам предавался вместе с ними чтению и упражнениям в премудрости и, призвав также Хукбальда[1020], монаха монастыря святого Аманда, мужа весьма сведущего в премудрых дисциплинах, прославил Реймсскую церковь славными учениями.

10. Об убийстве епископа Фулько.

Случилось же, что из-за неверности Балдуина король Карл отнял у него аббатство святого Ведаста, которое граф Балдуин держал вместе с замком Аррас, и уступил его этому епископу, в то время как аббатство святого Медарда держал некий граф Альтмар. И епископ, решив, что ради удобства нужно было бы поменяться ими с этим графом, так и сделал. Итак, он получил у этого Альтмара аббатство святого Медарда, а ему дал аббатство святого Ведаста; у Балдуина же он силой и посредством осады отнял замок Аррас.

Испытывая боль от этой потери, как Балдуин, так и всё его графство в гневе искали, как бы им за это отомстить, хотя и делали вид, будто хотят восстановить дружбу с этим епископом; в поисках возможности отомстить они, высмотрев, как он обычно в окружении телохранителей отправляется из своего жилища на беседу с королём, однажды, когда он с очень небольшой свитой поехал к королю на переговоры, перехватили его по дороге, напав во главе с неким Винемаром. Хотя сперва они говорили о дружбе и возобновлении отношений с Балдуином, но затем неожиданно пронзили его копьями, повергли наземь и убили[1021]. Некоторые из его людей пали на его тело из-за сильной любви к нему и были убиты и заколоты вместе с ним. Прочие, которые уцелели, сообщили весть об этом их ужасном горе тем, которые остались на постоялом дворе. Поражённые этой новостью, те, вооружившись, попытались покарать убийц епископа. Так их и не настигнув, они с жуткими воплями подняли бездыханное тело и с великой печалью, охватившей всех его людей, доставили его в город Реймс. Там его, наконец, омыли и, почтив достойными погребальными почестями, предали подобающему погребению. Существует следующая эпитафия этого епископа:

После этого Винемар, его убийца, был вместе со своими приверженцами отлучён от церкви и предан анафеме епископами королевства франков, а затем, помимо этого, поражён Богом неизлечимой раной, так что плоть его гнила, и обильно тёк гной, и его живого пожирали черви; в то время как к нему из-за ужасного зловония никто не мог подойти, он окончил свою жалкую жизнь ещё более жалкой кончиной.

11. О епископате господина Херивея.

В епископстве Реймсском ему наследовал господин Херивей, взятый на должность епископа из королевского дворца, муж из знатного рода, а именно, племянник по сестре графа Хукбальда, который был юношей возведён на эту должность[1022], после того как обряд его рукоположения исполнили и надлежащий образом провели[1023] Рикульф, епископ Суассонский, Додило Камбрейский, Отгарий Амьенский, Манцио Шалонский, Рудольф Ланский, Готфрид Санлисский и прочие епископы этого диоцеза, выразив согласие и утвердив декрет об этом рукоположении.

И он тут же постарался показать себя весьма пригодным к этому званию, проявляя обходительность в отношении со всеми добрыми людьми и будучи таким, что ему подражали даже старцы; он очень любил бедных, щедро дарил утешение монахам и весьма милостиво поддерживал несчастных, которые в чём-либо нуждались; весьма сведущий в церковных песнопениях, замечательно певший псалмы и весьма поднаторевший в их исполнении, он был приятен лицом и духом, любезен, весьма кроток и замечателен всяческой добротой, отец духовенства и добрый покровитель всего народа, медленный в гневе и быстрый в милосердии, почитатель церквей Божьих и храбрейший защитник вверенной ему силой Божьей овчарни.

Он принял обратно различные церковные имения и виллы, которые его предшественник передал в аренду или во временное пользование разным лицам. И у него, с неутомимым рвением стремившегося к духовному, в руках оказалось огромное количество материальных средств, которыми он с достойной мудростью распорядился, распределив епископство между достойными министериалами, а сам стал непрерывно предаваться молитвам. Так что разные церковные амбары и кладовые ломились от множества добра, все имения управлялись разумно и милосердно, и им же были восстановлены или основаны также некоторые города.

12. О перенесении блаженного Ремигия обратно в его монастырь.

Тело блаженного Ремигия, которое до сих пор хранилось в городе и было помещено за алтарём Богородицы в кафедральной церкви, этот епископ решил вновь отнести в базилику с гробницей этого святого. Было зимнее время, и как король Карл, так и некоторые его вельможи съехались в этот город на празднование праздника Рождества Господнего. Поскольку в те дни из-за многочисленных ливней по всему городу и вокруг него образовалась сильная грязь, многие стали жаловаться, как, мол, они смогут теперь отнести в назначенное место тело этого святого. Вышло, однако, что ночью после дня памяти святых невинноубиенных[1024], на следующий день после которого решили исполнить это дело, внезапно посреди ночи поднялся северный ветер, и всю слякоть вдруг сковало льдом, так что почва и грязь высохли и по внезапно образовавшейся ледяной поверхности можно было без труда и не замочив ноги отнести тело святого епископа.

Когда вышли за город и уже прямиком направлялись в его место, один хромой, о котором мы уже говорили выше, благодаря силе Божьей встал на ноги и возвратил себе здоровье[1025].

Когда там из-за стекавшихся отовсюду толп было много народа, у Ричарда, князя Бургундии, из-за обступившей его плотной толпы от пояса оторвались ножны, украшенные золотом и красиво обрамлённые драгоценными камнями. Один купец, купив их, носил по разным рынкам и не мог никому продать, пока год спустя не отнёс их этому князю в Бургундию, и тот принял их обратно с изъявлением благодарности и благословляя святого Ремигия.

13. О восстановлении замка Музон и некоторых других крепостей и церквей.

Этот епископ укрепил замок Музон, восстановив его стены[1026], и заново отстроил там разрушенную церковь, посвятив её в честь Пресвятой Богородицы, как та и была ранее, и поместив там кости святого Виктора, которые были найдены в крепости неподалёку оттуда. Он также поставил в надёжном месте и укрепил замок в Куси[1027]. Кроме того, он построил ещё один замок – в Эперне на реке Марне.

Он велел также восстановить некоторые церкви, которые были разрушены при гонении со стороны норманнов, и освятил их, а заодно построил в Вогезах, во владении блаженного Ремигия[1028] церковь и, поместив там мощи этого святого, с согласия епископ Майнцского[1029] освятил её.

В Реймсе он освятил в честь святого Дионисия церковь, построенную городскими канониками за стенами города, и поместил там на хранение мощи святых – блаженного епископа Ригоберта и святого аббата Теодульфа. Он также очистил и благоустроил крипту под самим престолом кафедральной церкви, которая долгое время была заполнена землёй, где блаженный Ремигий, как говорят, обычно тайно молился Богу, и освятил её в честь этого святого епископа. Он снабдил Реймсскую церковь многими дарениями, украсил серебряными венцами и как золотыми, так и серебряными лампадами. Он наделил её также и другими сосудами из обоих этих драгоценных металлов, а также драгоценными камнями. Он, кроме того, воздвиг посреди хора и освятил в честь святой Троицы алтарь, обведя его покрытыми серебром плитами. Он также покрыл золотом большой крест и надлежащим образом украсил его драгоценными камнями вместе со святыми мощами. Благотворную залу он украсил многочисленным шёлковым убранством.

Он щедро раздал много добра мне и прочим как клирикам и каноникам, так и монахам и монахиням и вообще всем, кто просил его о разных надобностях.

14. О проведённых соборных совещаниях, об обращении норманнов и походе против венгров.

Он часто проводил с соепископами своего диоцеза соборные совещания, на которых здраво и надлежащим образом говорил о мире, о вере святой церкви Божьей и о положении королевства франков.

Он весьма хлопотал об усмирении и обращении норманнов, пока, наконец, после битвы при Шартре[1030], которую провёл против них граф Роберт[1031], те не стали принимать веру Христову, когда им были уступлены и подчинились некоторые приморские округа вместе с городом Руаном, который они почти уничтожили[1032]. По просьбе Гвидо[1033], тогдашнего епископа Руанского, он, собрав из разных писаний святых отцов 23 главы о том, как надлежит обращаться с норманнами, направил их этому архиепископу. Кроме того, он постарался запросить по поводу такого рода дела римского понтифика[1034]. И не переставал обращаться к его советам о том, что следует предпринять в отношении обращения этого народа.

Затем, когда венгры грабили королевство Лотарингию[1035], и Карл призвал франкских вельмож себе на помощь против этого народа, то из всех вельмож этого королевства один лишь этот епископ выступил со своими людьми на защиту церкви Божьей и вышел к королю, имея при себе, как говорят, 1500 вооружённых мужей.

15. О поддержании короля Карла.

В следующем году[1036], когда в городе Суассоне почти все франкские вельможи отпали от своего короля Карла из-за его советника Хагано, которого он выбрал из людей средней руки и слушал и почитал более прочих вельмож, и совершенно его оставили, этот епископ, будучи всегда верен, благочестив и твёрд в опасностях, встретив короля, неустрашимо привёл его из этого места в свой дом, а оттуда прибыл с ним в город Руан и почти семь месяцев поддерживал его и сопровождал, пока ему не вернул его графов, а королевству не вернул его самого.

16. Об отлучении графа Эрлебальда и о снятии с него отлучения.

Этот епископ отлучил Эрлебальда, графа округа Кастри (Catricensis), из-за того, что тот захватил землю Реймсской епархии и, построив там на Маасе некое укрепление[1037], причинял оттуда частые неприятности церковной челяди. Он, кроме того, тайком проник в замок Омон, но архиепископ, поскольку тот не отступил от зла, которое начал, отправился со своими людьми на взятие крепости, которую тот построил и назвал Мезьером (Macerias). Осаждая её почти четыре недели, он, наконец, захватил её, когда Эрлебальд её оставил, и, поставив там стражу, вернулся в Реймс. А Эрлебальд отправился к королю, который тогда находился в Вормсском округе против Генриха[1038], государя Зарейнского, и был там убит внезапно набросившимися на него воинами короля.

Однако, впоследствии на соборе, который господин архиепископ проводил с епископам своего диоцеза в Тросли[1039], он по ходатайству короля, весьма об этом просившего, снял с Эрлебальда узы отлучения.

17. О смерти епископа Херивея.

Затем, когда раздор между королём Карлом и Робертом усилился, и почти все вельможи королевства собрались у святого Ремигия для поставления королём Роберта, этот архиепископ, подавленный недугом, ушёл из жизни на третий день после того как Роберт стал королём[1040] и за четыре дня до того, как исполнился двадцать второй год его пребывания в должности епископа. Случилось же, что многие епископы, которые прибыли[1041], вступили в город Реймс в самый день его кончины и, оказав его телу последние почести, при великой скорби среди своих и чужих предали его достойному погребению.

18. О вступлении в должность епископа Сеульфа.

Этому епископу наследовал Сеульф, который тогда исполнял обязанности архидьякона нашего города; это был муж в достаточной мере наставленный как в церковных, так и в светских дисциплинах, чьим наставником в изучении свободных наук был Ремигий Оксерский. Когда Аббо Суассонский[1042] и прочие епископы Реймсского диоцеза рукоположили его в епископы с согласия и по приказу короля Роберта, то перед этим епископом доложили, что Одо, брат покойного архиепископа Херивея, и Херивей, племянник последнего, не сохранили верность, которую ему обещали. Поскольку те не хотели ни прийти дать отчёт перед этим епископом, ни вступить в поединок с теми, кто обвинял их в присвоении церковных владений, которые они в большом количестве удерживали из этой епископии, то они из-за этого дела были приведены графом Гербертом[1043] к королю Роберту и отданы под стражу, пробыв в заточении до самой смерти короля Роберта[1044]: Одо – у названного Герберта, Херивей – в Париже. Говорят, что в награду за изгнание названных мужей этот архиепископ и его советники договорились тогда с графом Гербертом об избрании на этот престол его сына.

Затем названный епископ направил посланцев этой церкви в Рим, чтобы получить согласие папы Иоанна на своё избрание, и получил от того паллий, присланный ему вместе с грамотой о привилегии этому престолу.

19. О соборе, который он провёл, а также о прочих его деяниях и его кончине.

Вместе с епископами Реймсского диоцеза он провёл на вилле Тросли собор[1045], на котором присутствовали также некоторые графы. Туда пришёл и граф Исаак[1046] для дачи удовлетворения за то дурное, что он совершил против Камбрейской церкви, коварно захватив у Стефана[1047], епископа этого города, и предав огню один его замок. Дав на этом соборе за указанный проступок сто фунтов серебра, он примирился с названным епископом Стефаном по ходатайству Герберта[1048] и прочих графов Франции, которые там были.

Обведя стеной монастырь святого Ремигия с прилегающими церквями и домами, этот епископ учредил там крепость; отстроив комнаты в епископском дворце, он украсил их картинами. Он изготовил в честь Богородицы большую золотую чашу с драгоценными каменьями весом в десять фунтов и приготовил некоторые другие церковные украшения. Он же приступил к покрытию серебром кивория на алтаре Пресвятой Марии, но, будучи застигнут смертью, не смог завершить это дело. Говорят, что он был отравлен домочадцами и приближёнными графа Герберта и таким образом окончил жизнь[1049].

20. Об избрании Гуго, сына Герберта.

Сразу после его смерти граф Герберт тут же пришёл в Реймс, призвав Аббо, епископа Суассонского, и Бово[1050], епископа Шалонского. Когда те к нему присоединились, он, заведя речь об избрании правителя Реймсской церкви, побудил прислушаться к своему желанию как клириков, так и мирян. Итак, следуя его совету, они, дабы епископство вдруг не растащили чужаки, избрали его сына, по имени Гуго, весьма малого годами, ибо ему ещё не исполнилось и пяти лет. Совершив это, они поспешили к королю, чтобы добиться его санкции. Итак, король Рудольф[1051], узнав об этом избрании, по совету названных епископов поручил Герберту Реймсское епископство, чтобы тот распоряжался и управлял им со справедливой строгостью. И тот позаботился отправить в Рим посланников церкви вместе с епископом Аббо, которые везли с собой декрет об этом избрании и просили папу о согласии на него. Итак, по ходатайству епископа Аббо папа Иоанн согласился с их просьбой и поручил Реймсское епископство епископу Аббо, постановив, что все вопросы, которые в этом епископстве относятся к ведению епископа, должны им рассматриваться и решаться.

Итак, получив власть над Реймсским епископством, граф Герберт незаконно отнял у меня, который не принял участия в указанном избрании, а также у некоторых других клириков и мирян церковные владения, которыми мы были награждены предыдущими епископами за послушание, получив их в лен; и по собственной прихоти раздал их тем, которым ему было угодно. Малое время спустя, когда в монастыре каноников среди клириков возникло возмущение, туда нагрянули рыцари с оружием, и там было убито двое клириков, из которых один считался дьяконом, а второй – иподьяконом.

21. О вторжении венгров и о раздоре между королём Рудольфом и графом Гербертом.

Когда венгры перешли через Рейн и свирепствовали, опустошая и сжигая всё вплоть до округа Вонк[1052], тело святого Ремигия, а также мощи некоторых других святых были в страхе из-за этого перенесены в Реймс из их собственных мест.

В следующем году[1053] между королём Рудольфом и графом Гербертом начался раздор из-за Ланского графства, которое Герберт просил дать своему сыну Одо[1054], а король пожаловал его Ротгеру, сыну графа Ротгера. В Реймсе в одно из воскресений в марте месяце в небе видели огненные сполохи. За этим знамением тут же последовала чума, сопровождавшаяся лихорадкой и кашлем, которая пронеслась по всей Германии и Галлии, унеся много жизней. Граф Герберт направил за Рейн к Генриху[1055] своих послов; призванный через них, он поспешил к нему на переговоры вместе с Гуго[1056], сыном Роберта, и они, заключив между собой союз, почтили Генриха дарами и сами были почтены им.

В Тросли состоялся собор шести епископов Реймсского диоцеза, созванный по приказу графа Герберта, хотя король Рудольф запретил его проводить.

После этого собора Герберт вывел Карла из темницы, в которой держал его[1057], привёл его в Сен-Кантен, а оттуда вместе с ним отправился на переговоры с норманнами; там Вильгельм[1058], сын Роллона, правителя норманнов, вверил себя Карлу и заключил дружбу с Гербертом.

Придя оттуда в Реймс вместе с Карлом, граф Герберт направил в Рим папе Иоанну письмо, сообщая ему о восстановлении в должности Карла, как тот и поручил ему под угрозой отлучения бороться за это по мере сил. Посол, который доставил это письмо, вернувшись, доложил, что папа Иоанн находится в темнице[1059], посаженный туда Гвидо[1060], братом короля Гуго[1061]. Граф Герберт, завладев Ланом, отправился на встречу с норманнами и заключил с ними дружбу; но его сына Одо, который был у Роллона в заложниках, ему не возвратили, пока отец вместе с некоторыми другими графами Франции и епископами не вверил себя Карлу.

22. О введении в Реймс Ульриха, епископа Экса, и повторном помещении под стражу короля Карла.

Почти в это же время Ульрих, епископ Экса[1062], который из-за преследования сарацин ушёл со своего престола, был принят в Реймсской церкви графом Гербертом только ради исполнения подобающих епископу обрядов вместо Гуго, сына этого графа, тогда ещё ребёнка[1063], и этому епископу было пожаловано аббатство святого Тимофея вместе с пребендой одного лишь клирика.

Гуго и граф Герберт отправились на переговоры с Генрихом. Вернувшись оттуда, они пошли на встречу с королём Рудольфом. Герберт вновь вверил себя ему, опять поместив под стражу Карла. А когда король Рудольф пришёл в Реймс, где содержался под стражей Карл, он, смирившись в его присутствии, заключил с ним мир и, отдав ему фиск Аттиньи, почтил его также некоторыми королевскими дарами.

Граф Герберт взял Витри, замок Бозо, брата короля Рудольфа. Затем он вместе с Гуго осадил Монтрёй, замок графа Эрлуина, расположенный возле моря, и, получив заложников, снял, наконец, осаду.

23. О раздоре, возникшем между графами Гуго и Гербертом и королём Рудольфом.

Спустя малое время между этими графами, то есть Гуго и Гербертом, возникла вражда, так как Гуго принял [под свою власть] Эрлуина[1064] вместе с его землёй, а Герберт – Хильдуина и Арнольда, которые были вассалами Гуго.

Из-за этого между Гуго и Гербертом по всей Франции стали происходить разные военные столкновения. Король Рудольф, придя ради этого дела из Бургундии, с большим трудом и на разных съездах добился установления мира между ними и Бозо, и Герберт вернул Бозо Витри. После того как мир сохранялся несколько дней, Герберт принял Анселла, подданного Бозо, который охранял названный замок, вместе с самим этим замком, а тому уступил Куси, замок святого Ремигия, вместе с другой землёй. Вскоре затем верные Бозо возвратили Витри вследствие измены его жителей и хитростью захватили Музон. Затем Герберт внезапно явился, призванный некоторыми музонцами, и, нечаянно перейдя через Маас вброд, вошёл в город через тайно открытые горожанами ворота и захватил всех рыцарей Бозо, которые расположились там для охраны этого места. В это же время, перед Рождеством Господним, в Реймсе, в церкви Пресвятой Марии и возле неё, незадолго до рассвета вспыхнул яркий свет в северной и восточной части, и было видно, как он перешёл в южную часть.

Через год после этого[1065] граф Герберт отложился от короля Рудольфа, и его рыцари, выступив из города Реймса, захватили и разрушили замок Гуго, под названием Брен[1066], расположенный на [реке] Вель, который этот Гуго получил от епископа Руанского[1067].

24. О рукоположении господина епископа Артольда.

Король Рудольф отправил в Реймс письмо к духовенству и народу по поводу проведения выборов епископа, и те ответили ему на это, что, мол, не могут этого сделать, ибо жив их избранник и остаётся в силе то избрание, которое они сделали. Между тем, граф Герберт отправился к Генриху и вверил себя ему; тогда войско короля[1068] и Гуго разграбило Реймсский и Ланский округа и осадило город Реймс; на третью неделю осады король, наконец, овладел им, после того как рыцари церкви открыли перед ним [ворота]. Итак, когда к нему прибыли некоторые епископы из Франции и Бургундии, он велел рукоположить на этом престоле в качестве епископа Артольда, монаха из монастыря святого Ремигия[1069]. Оттуда король отправился к Лану и осадил там Герберта, который какое-то время сопротивлялся, а затем просил о разрешении уйти из этого места. Получив разрешение, он ушёл из Лана, оставив свою жену[1070] в цитадели, которую построил внутри города и для взятия которой королю потребовалось впоследствии много труда и времени.

Епископ Артольд через год после своего рукоположения получил паллий, присланный ему через посланников Реймсской церкви[1071] папой Иоанном, сыном Марии, которая звалась также Мароцией, и патрицием Альбериком, братом этого папы, который держал этого своего брата Иоанна в своей власти, заточил эту их мать в темницу, а короля Гуго изгнал из Рима.

В то время как король Рудольф осаждал крепость Герберта, что зовётся Шато-Тьерри, и для её осады собрались некоторые епископы Франции и Бургундии, там состоялся собор, на котором председательствовали Теутило[1072], епископ Турский, и Артольд, епископ Реймсский. И он тогда поставил Хильдегария[1073] епископом города Бове.

В этом же году он рукоположил в епископы города Камбре Фульберта[1074].

25. О знамениях, виданных в Реймсе, и последовавших за ними недугах.

В следующем году[1075] в Реймсе видели, как в небе мелькали огненные сполохи и метеоры, и как по небу стремительно пронёсся огненный змей; за этим тут же последовала зараза, поразившая человеческие тела разными недугами.

В следующем после этого году[1076] по призыву епископа Артольда в [церкви] святого Макры[1077] состоялся собор семи епископов. Туда были призваны для дачи удовлетворения разбойники и захватчики церковных имуществ.

26. О принятии Людовика после смерти короля Рудольфа.

Когда в следующем затем году[1078] умер король Рудольф[1079], граф Гуго отправил послов за море, чтобы призвать обратно Людовика[1080], сына Карла, которого оберегал король Этельстан[1081], его дядя, и тот, получив от франкских послов клятву, направил его во Францию. Гуго и прочие франкские вельможи, отправившись, чтобы его встретить, как только тот сошёл с судна в Булони, тут же прямо на пляже вверили себя ему, как и было между ними обоими условлено. Оттуда он был приведён в Лан, удостоен королевского посвящения, помазан и коронован архиепископом Артольдом в присутствии князей королевства и более двадцати епископов[1082]. Ланское епископство было отдано Рудольфу[1083], пресвитеру этого места, дружно избранному своими согражданами, и названный архиепископ рукоположил его, как рукоположил и разных других епископов по другим престолам Реймсского диоцеза[1084], за исключением Шалонского[1085] и Амьенского[1086].

Когда Герберт вновь примирился[1087] с Гуго, люди этого графа Герберта благодаря измене некоего Викберта захватили замок Реймсской церкви, под названием Шозо, построенный епископом Артольдом на реке Марне, схватили Рагеберта, родственника епископа Артольда, который распоряжался в этом замке, и в результате частых набегов разграбили лежавшие вокруг церковные виллы. Между тем, король Людовик, призванный епископом Артольдом, пришёл в Лан и осадил новую крепость, недавно воздвигнутую там Гербертом; тараня стену при помощи многих осадных машин, он, наконец, разрушил её посредством подкопа и взял крепость, проникнув в неё с немалым трудом.

В результате военных действий он отнял у подданных Герберта также замок Корбени, который его отец передал святому Ремигию и который ему поручили монахи этого монастыря, и по просьбе епископа Артольда позволил людям Герберта, которые были в нём захвачены, уйти невредимыми.

27. Об отлучении графа Герберта.

Затем епископ Артольд, поговорив с некоторыми другими епископами, в присутствии короля отлучил от церкви Герберта, который захватил и удерживал некоторые города и виллы Реймсской церкви.

После этого король Людовик грамотой королевского повеления навечно передал епископу Артольду, а через него и Реймсской церкви право чеканить монету в городе Реймсе и пожаловал этой церкви всё Реймсское графство. Епископ Артольд осадил замок Шозо и, когда на пятый день туда пришёл король Людовик, те, кто был внутри, наконец, его оставили и сдали, а те, кто его принял, разрушили его спустя малое время и сровняли с землёй. К королю пришли посланники Гуго, и король постарался договориться с ними о мире между епископом Артольдом и Гербертом. Затем он отправился вместе с епископом Артольдом к одному замку[1088], которым на реке Марне владел Херивей, племянник покойного архиепископа Херивея, и откуда производились грабежи лежавших вокруг вилл Реймсской епископии. Получив от этого Херивея заложников, он без промедления вернулся в Реймс и, отправившись на следующий день к святому Ремигию, вверил себя заступничеству этого святого, обещав давать по фунту серебра каждый год. Он также дал монахам этого места грамоту об иммунитете на эту крепость.

28. Об изгнании господина Артольда из города Реймса.

Князь Гуго, сын Роберта, после того как к нему присоединились некоторые епископы как Франции, так и Бургундии, вместе с графом Гербертом и Вильгельмом, князем Нормандии, осадил город Реймс, и на шестой день осады, когда почти всё рыцарское войско оставило епископа Артольда и перешло на сторону Герберта, граф Герберт вступил в город. Епископ Артольд по призыву вельмож и епископов отправился к святому Ремигию; вельможи епископии стали убеждать его и запугивать, чтобы он отрёкся от должности и власти, уступив ему аббатство святого Базола и монастырь Авне, и он ушёл жить в аббатство святого Базола после 8 лет и 6 месяцев, проведённых в должности епископа.

Гуго и Герберт, сговорившись с некими лотарингцами, отправились вместе с Вильгельмом осаждать Лан, оставив в Реймсе дьякона Гуго, сына Герберта, уже ранее избранного в епископы этого города; и он на третий месяц, после того как тот ушёл, был рукоположен в пресвитеры Гвидо[1089], епископом Суассонским, по прошествии 15 лет с тех пор, как его избрали; эти годы он провёл в Оксере, занятый изучением наук у Гвидо, епископа этого города, который и рукоположил его в дьяконы. Ибо прочие – более низкие – чины он получил от Аббо, епископа Суассонского, в Реймсе.

Когда король Людовик ушёл после этого из Бургундии, епископ Артольд, оставив монастырь святого Базола, отправился к этому королю вместе с некоторыми своими приближёнными, у кого граф Герберт отнял церковные бенефиции, которые они держали.

У меня он также отнял церковь в селении Кормиси (Culmissiaci)[1090] вместе с землёй, которую я тогда держал в качестве лена. Затем, когда я решил посетить ради молитвы гробницу святого Мартина, я был задержан им, ибо некие лица тайно обвинили меня перед ним в том, что я хочу отправиться туда во вред ему и его сыну, и что я отказался присягать этому нашему избраннику, задаваясь вопросом: угодно ли Богу то, что он – наш епископ. Так, по приказу этого графа я целых пять месяцев содержался у наших братьев под стражей, хотя и не очень строго.

Благодаря заступничеству моей Госпожи Пресвятой Богородицы мне довелось освободиться из-под стражи в самый день непорочного зачатия и распятия Господа нашего Иисуса Христа[1091], а на третий день, то есть 27 марта, когда Господь воскрес из мёртвых, я вместе с названным нашим избранным епископом отправился в город Суассон. Там съехались епископы этого диоцеза и вместе с князьями Гуго и Гербертом совещались о том, как им следует поступить в отношении посвящения этого Гуго в епископы; таким образом, по просьбе некоторых сынов Реймсской церкви, как клириков, так и мирян, они решили его рукоположить, поскольку приверженцы Гуго уверяли, что Артольд был не избран, но навязан силой и к тому же отрёкся от епископской власти. Князь Гуго, взяв меня там тогда за руку, поручил этому Гуго, своему племяннику, чтобы тот меня облагодетельствовал, и он вернул мне церковь Пресвятой Марии, расположенную в Коруа (Colrido)[1092], и землю, которую у меня отнял его отец, и дал вдобавок ещё одну церковь в названной вилле.

29. О несчастьях, которые последовали вслед за тем.

Тотчас же придя с названного съезда в город Реймс, епископы возвели нашего указанного выше избранника в должность архиепископа в церкви святого Ремигия. Почти в те же дни монастырь святого Теодориха прославился некоторыми чудесами, о которых мы уже говорили выше, когда упоминали об этом святом муже[1093]. А из церкви Пресвятой Марии в Реймсе в ночи воры, а именно, любители темноты, унесли большой крест, который господин архиепископ Херивей покрыл золотом и украсил драгоценными камнями[1094]. Его долго искали и, наконец, часть золота и драгоценных камней с него нашли спустя год, покарав разбойников. Из указанного золота этот епископ[1095] впоследствии, добавив ещё какое-то количество в качестве собственного дара, велел изготовить чашу в честь Богородицы.

Когда Гуго и Герберт совместно осаждали Лан, король Людовик, взяв с собой всех, кого смог собрать отовсюду, пришёл в округ Порсьен. Гуго и Герберт, услышав об этом, то есть о том, что король приблизился к ним, бросив осаду, поспешили навстречу и, внезапно напав на королевское войско, одних перебили, а прочих обратили в бегство. Сам король, уведённый своими людьми и вынужденный выйти из боя, едва спасся вместе с немногими; с ним в его свите были епископ Артольд и граф Рожер[1096]. Епископ Артольд, потеряв всё, что у него там было, пришёл к Гуго и Герберту, приведённый друзьями, и, после того как ему возвратили аббатства святого Базола и Авне вместе с виллой Вандрес (Vindenissa)[1097], заключил мир с епископом Гуго и отправился жить в аббатство святого Базола.

В следующем году[1098] в Реймсе были обнаружены предатели: одни были казнены, а другие – лишены церковных имений и изгнаны из города. Посланник Реймсской церкви, вернувшись из Рима, привезли архиепископу Гуго паллий, присланный папой Стефаном[1099]. Вместе с ними пришло повеление князьям королевства: признать короля Людовика и таким образом направить своих послов в Рим.

30. О занятии замка Омона и Музона и о смерти Герберта.

В следующем году[1100] епископ Артольд, оставив монастырь святого Базола, отправился к королю. Ибо тот обещал вернуть ему Реймсское епископство. Взяв с собой его братьев и некоторых других, которые отложились от Реймсского епископства, он занял замок Омон. Приступив вместе с ними к Музону, король Людовик был отражён верными епископа Гуго; некоторые из его людей были убиты, но он всё же сжёг некоторые дома в предместье этого замка.

После того как, между тем, умер граф Герберт[1101], между этим королём и князем Гуго велись частые переговоры о принятии королём его сыновей[1102]. Первым из них король при посредничестве Отто[1103], герцога Лотарингии, и епископа Адальберона[1104], а также по настоянию, главным образом, герцога Гуго принял тогда архиепископа Гуго с условием, что епископу Артольду возвратят аббатства, которые Артольд оставил, отправившись к королю, и дадут затем другое епископство, а его братьям и близким возвратят почести, которые те имели в Реймсском епископстве. Потом королём были приняты и прочие сыновья Герберта. Затем епископ Гуго взял и сжёг замок Амбли, который держали изгнанные из Реймса братья Роберт и Рудольф, и откуда они совершали набеги на Реймсское епископство. Названный архиепископ осадил также замок Омон, который держал Додо, брат епископа Артольда, и, наконец, взяв его малолетнего сына в заложники, ушёл по распоряжению короля.

В следующем году[1105] королевские рыцари разграбили Реймсское епископство, сыновья Герберта – аббатство святого Криспина, а Рагенольд[1106] – аббатство святого Медарда, и они таким образом предавались взаимным грабежам и разбоям.

31. Об осаде города Реймса войском короля Людовика.

В следующем году[1107], то есть в 5-й год пребывания этого епископа в должности, король Людовик, взяв с собой войско норманнов, разграбил округ Вермандуа. Вместе с ними он взял также Эрлуина с частью рыцарей Арнульфа[1108] и епископа Артольда с теми, которые были недавно изгнаны из Реймса, а также графа Бернарда и Теодориха, племянника последнего, и окружил город Реймс. Были опустошены все посевы вокруг, разграблены и отчасти сожжены виллы, разрушены многие церкви. Всякий раз как происходили схватки у ворот или возле стен, с обеих сторон было немало раненых, а также убитых. Наконец, герцог Гуго, сразившись с норманнами, которые вторглись в его пределы, разгромил их в ужасной битве и изгнал из своих земель. После этого он отправил к королю под Реймс послов, дав заложников, чтобы Рагенольд вышел к нему для переговоров от имени короля. Когда тот вышел, он договорился с ним о том, что король примет у архиепископа Гуго заложников и оставит осаду Реймса, а этот епископ придёт на назначенный им съезд и отчитается за всё, что король от него потребует. На этих условиях король снял осаду и удалился после пятнадцати дней, в течение которых велась осада города.

Спустя малое время король был схвачен норманнами и помещён под стражу в Реймсе.

Епископ Гуго, осадив замок Омон, занял его после примерно семи недель осады, когда Додо, брат господина Артольда, сдал его при условии, что этот епископ примет его сына и сына его брата и уступит им землю их отцов.

32. О восстановлении устава в монастыре святого Ремигия и о назначении аббата Хинкмара.

Затем этот епископ, призвав Эркамбольда, аббата монастыря святого Бенедикта, решил восстановить монашеский устав в монастыре святого Ремигия, поставив там аббатом Хинкмара, монаха этого места[1109].

Королева Герберга[1110] недавно отправила к королю Оттону[1111], своему брату, посольство, прося его о помощи против князя Гуго, которому она должна была отдать Лан, чтобы получить обратно короля Людовика, которого Гуго, забрав у норманнов, держал под стражей. И Оттон, собрав со всех своих земель огромное войско, пришёл во Францию, имея при себе также Конрада[1112], короля Цизальпинской Галлии. Король Людовик, выйдя им навстречу, был ими весьма приветливо и с почестями принят. Таким образом они совместно пришли к Лану и, видя прочность замка, свернули оттуда и, приступив к городу Реймсу, взяли его в осаду и обложили со всех сторон своим огромным войском.

33. Об изгнании епископа Гуго.

Епископ Гуго, видя, что не может выдержать осаду и противостоять такому огромному войску, переговорил с некоторыми князьями, которые, казалось, были к нему дружественно настроены, а именно, с Арнульфом[1113], который был женат на его сестре[1114], и с Удо[1115], женой которого была его тётка[1116], а также с Германом[1117], братом Удо, и спросил у них, что ему делать. И те дали ему такой совет: он должен уйти со своими людьми и оставить город, ибо короли твёрдо решили его изгнать, и они не смогут заступиться за него перед королями и уговорить их не лишать его зрения, если тем доведётся штурмом взять город. Получив этот совет и сообщив его своим людям, он ушёл на третий день осады почти со всеми рыцарями, которые тогда при нём были. Таким образом короли, войдя в город вместе с епископами и князьями, велели вновь возвести на престол господина епископа Артольда, который был ранее изгнан. Роберт[1118], архиепископ Трирский, и Фридрих[1119], архиепископ Майнцский, приняв его, обеими руками восстановили на этом престоле. Затем, оставив в Реймсе королеву Гербергу, короли вступили со своими войсками в землю Гуго и подвергли её ужасному разграблению. Они также обошли землю норманнов и, опустошив кое-какие места, ушли оттуда, и каждый вернулся восвояси.

В следующем году[1120] король Людовик осадил замок Музон, который удерживал Гуго, изгнанный из Реймса, но ничего из того, что хотел, не добился, и, когда лотарингцы, которые с ним были, ушли спустя месяц, сам возвратился в Реймс. Когда он отправился к королю Оттону праздновать Пасху, князь Гуго, поддавшись уговорам некоторых мужей, самонадеянно приступил вместе с епископом Гуго к городу Реймсу, чтобы тотчас его взять, но, ничего не добившись, так как рыцари короля и архиепископа Артольда оказали ожесточённое сопротивление, они на восьмой день, после того как пришли, ушли ни с чем.

После кончины Дерольда, епископа Амьенского, Гуго поставил епископом Амьенским некоего Тетбальда[1121], архидьякона Суассонской церкви.

Когда на реке Шьер состоялась встреча королей Людовика и Оттона[1122], епископы заслушали судебное дело между Артольдом и Гуго, епископами Реймсской церкви, и, так как собор тогда не состоялся, эту тяжбу не удалось решить. Но было объявлено, что в середине ноября должен состояться собор[1123]. Реймсский престол оставили пока что за Артольдом, а Гуго позволили пребывать в Музоне.

Херивей, племянник архиепископа Херивея, владея крепостью[1124], которую он построил на реке Марне, грабил расположенные вокруг виллы Реймсской епископии, будучи отлучён епископом Артольдом из-за захваченных им церковных имений. Однажды, граф Рагенольд и братья епископа Артольда, выйдя против его разбойников вместе с некоторыми рыцарями церкви, обратили в бегство этих грабителей. Услышав об этом, Херивей вооружил рыцарей, которых имел при себе, и, выйдя из своей крепости, прибыл на битву против наших и был убит в схватке вместе с некоторыми из своих людей; все прочие обратились в бегство; некоторые с обеих сторон получили ранения. Тело его победители доставили в Реймс.

Епископ Гуго, взяв с собой Теобальда[1125], мужа своей сестры[1126], вместе с некоторыми другими разбойниками пришёл во время сбора винограда в соседние с Реймсом виллы. Собрав там почти весь виноград, они ушли с ним в разные округа.

34. О состоявшемся в Вердене соборе.

Затем в Вердене под председательством Роберта, епископа Трирского, состоялся собор[1127], в котором приняли участие Артольд Реймсский, Ульрих из Экса, Адальберон Мецкий, Гоцлен Тульский[1128], Хильдебольд Зарейнский[1129], Израэль Бриттский, а также присутствовали аббат Бруно[1130], брат короля Оттона, аббаты Агенольд[1131] и Одило[1132] и некоторые другие. Гуго отказался прийти на этот собор, хотя был вызван, и были отправлены даже два епископа, чтобы его привести. Тогда весь собор решил, что управлять Реймсским епископством должен Артольд. Итак, было объявлено об [ещё одном] соборе, который состоялся[1133] в церкви святого Петра, в виду Музона, из [епископов] Трирского и Реймсского диоцезов. Епископ Гуго, придя туда и переговорив с архиепископом Робертом, войти на собор не пожелал. Он передал епископам от имени папы Агапита некие письма через своего клирика, который доставил их из Рима; те, однако, не имели никакой канонической силы, но предписывали лишь возвратить Гуго Реймсское епископство. Прочитав их, епископы ответили, что, мол, недостойно и не подобает, чтобы они приостановили распоряжение апостольского послания, которое архиепископ Роберт недавно получил перед королями и епископами из рук Фридриха, епископа Майнцского, доставившего это послание, из-за этих писем, которые предъявил интриган и соперник епископа Артольда, более того, чтобы было канонически пересмотрено то, что они надлежащим образом начали. Таким образом было приказано зачитать 19-ю главу Карфагенского собора об обвинителе и обвиняемом.

По её прочтении, в соответствии с определением этой главы, постановили, что Артольд должен удержать за собой общину и приход Реймса, а Гуго, который отказался явиться уже на два собора, куда его вызывали, обязан воздерживаться от управления общиной и приходом Реймса, пока не явиться, чтобы оправдаться, на вселенский собор. И епископы тут же велели у них на глазах занести эту главу в грамоту и, присоединив к ней собственное решение, отправили её этому Гуго. А тот на другой день отослал эту грамоту епископу Роберту, передав на словах, что никогда не подчинится их решению. Между тем, к римскому престолу было направлено письмо с жалобой епископа Артольда. И вот, господин папа Агапит отправил своего викария, епископа Марина[1134], к королю Оттону ради созыва и проведения вселенского собора. Из города были отправлены также особые послания этого папы к некоторым епископам, призывающие их на этот собор. Затем, когда собор открылся во дворце Ингельхайма, перед королями и епископами зачитали нижеследующее.

35. О соборе, собравшемся в Ингельхайме, и об отлучении епископа Гуго. О том, как протекала распря между епископами Артольдом и Гуго.

Артольд, милостью Божьей епископ Реймсский, викарию святого римского и апостольского престола, господину Марину, и всему святому собору, собравшемуся в Ингельхайме.

Господин папа Агапит направил нам и прочим соепископам нашего диоцеза письма, в которых повелел, чтобы мы постарались съехаться на это совещание с вашей святостью, наставленные во всём таким образом, чтобы правда о невзгодах нашего престола, которые мы терпим, могла сделаться очевидной в глазах вашей святости. Поэтому мы сочли целесообразным открыть вашей премудрости, как вообще началась эта тяжба, которая до сих пор достойным сожаления образом ведётся между мной и Гуго. Так вот, когда умер архиепископ Херивей, мы избрали на должность епископа этого престола Сеульфа, который тогда исполнял обязанности архидьякона нашего города. Будучи рукоположен, этот епископ, возымев ревность к родичам своего предшественника, когда не смог изгнать их из того места самостоятельно, то, посоветовавшись с некоторыми мирянами, а именно, со своими советниками, стал искать дружбы графа Герберта и добился её, присягнув через этих советников, на условии, что после его смерти рыцари церкви никоим образом не будут приступать к избранию епископа без ведома Герберта, а этот граф устранит от участия во владении имениями Реймсского епископства брата епископа Херивея и его племянников. По совершении этого советники епископа Сеульфа обвинили родичей епископа Херивея в неверности своему сеньору и, призвав графа Герберта вместе с многими его людьми, приказали им явиться в их присутствии для оправдания. И, поскольку те отказались вступить в поединок с теми, кто их обвинял, у них были отняты имения в епископии, которыми они владели, а сами они были схвачены и приведены графом Гербертом к королю Роберту, который поместил их под стражу, и они пробыли в заключении до самой смерти этого Роберта.

Наконец, в третий год своего епископата епископ Сеульф скончался, отравленный, как уверяют многие, приближёнными Герберта. И вот, граф Герберт тут же подошёл к городу Реймсу и велел рыцарям церкви, а также некоторым из клириков прислушаться к его совету по поводу избрания правителя, как было клятвенно обещано. Отправившись вместе с ними к королю Рудольфу в Бургундию, он добился от него, что это епископство было поручено ему при условии, что он предоставит как клирикам, так и мирянам подобающие почести, и сохранит их за ним, и не причинит никому несправедливости, но будет справедливо управлять этим епископством, пока не представит королю такого клирика, которого можно было бы надлежащим образом поставить для исполнения епископских обязанностей. Возвратившись в этот город, граф, отняв имения епископии у прочих, раздал их своим приверженцам, как ему было угодно, и без всякого суда и закона лишил собственности и изгнал из города всех, кого хотел. Затем, приняв в этом городе Ульриха, епископа Экса, он велел ему исполнять там обязанности епископа.

Таким образом он более шести лет держал это епископство под своей властью, обращаясь с ним по собственной прихоти и восседая на епископском престоле как сам, так и его жена[1135], пока, наконец, на седьмой год между ним и королём Рудольфом, а также графом Гуго не возникли некоторые трения, и тогда король Рудольф вместе с Гуго и своим братом Бозо, а также многими другими епископами и графами осадил город Реймс, так как епископы сердились и сетовали на него за то, что он вопреки повелению закона Божьего позволил этому городу столь долгое время оставаться без пастыря. Вняв их жалобам, король побудил духовенство и народ избрать себе пастыря, дав им возможность сделать это ради чести Божьей и верности ему. Таким образом, при общем согласии всех клириков и мирян, которые были за пределами осаждённого города, и при поддержке многих из тех, кто находился в этом городе в осаде, наша смиренная особа была избрана, взвалив на себя эту скорее обузу, чем почесть. Наконец, когда рыцари и горожане открыли перед королём Рудольфом городские ворота, восемнадцать епископов, которые там были, посвятили меня в епископы, и я был возведён на престол как всем духовенством, так и прочими горожанами, принявшими нашу скромную персону, и, насколько дал Бог, почти девять лет исполнял обязанности, возложенные на меня епископами нашего диоцеза, рукоположив восемь епископов в диоцезе и, насколько это казалось подходящим, многих клириков в епархии; но затем, на девятый год, после того как я при содействии Гуго и прочих князей королевства посвятил и помазал святым миро короля Людовика и королеву Гербергу, граф Гуго, под влиянием гнева из-за того, что я не пожелал быть с ним заодно и поддержать его выступление против этого короля, взял с собой графа Герберта и Вильгельма, князя норманнов, и осадил город Реймс. Вскоре, а именно, на шестой день осады, я был оставлен почти всем светским войском и, брошенный ими, вынужден таким образом выйти к Гуго и Герберту, которые давлением и угрозами заставили меня отречься от епископской власти и, изгнав таким образом, повелели мне жить в монастыре святого Базола; Гуго же, сына Герберта, который был рукоположен в дьяконы в Оксере, они ввели в город и завладели общиной.

Но король Людовик, вернувшись из Бургундии, обнаружил меня в монастыре святого Базола и, взяв с собой вместе с моими близкими, у которых граф Герберт отнял их имения, увёл в замок Лан, который тогда осаждали Герберт и Гуго; сняв осаду, мы вошли в город, и нам выделили места для проживания. Между тем, клирики нашего места, а также некоторые миряне, подвергались дурному обращению со стороны Герберта, некоторых из клириков поместили под стражу, отняв и расхитив их имущество, и грабежи свободно совершались по всему городу.

Между тем, Гуго и Герберт, созвав епископов нашего диоцеза, хлопотали и добивались от них рукоположения Гуго, сына Герберта. Собравшись в Суассоне, они отправили ко мне в Лан епископа Хильдегария[1136] вместе с некоторыми другими посланцами, передав, чтобы я пришёл к ним и дал согласие на это преступное рукоположение. И я передал им в ответ, что мне не подобает отправляться к ним туда, где вместе с ними собрались мои враги и недруги. И, если они хотят со мной говорить, то пусть придут в такое место, где я мог бы прийти к ним, не подвергаясь опасности. Когда они пришли в выбранное ими же место, я отправился к ним и, придя, распростёрся перед ними, заклиная их постараться ради любви и чести Божьей предложить решение, удовлетворяющее как меня, так и их. Они же стали обращаться ко мне по поводу рукоположения названного Гуго и всячески убеждать меня дать согласие на это рукоположение, обещая добыть для меня некие имения этой епископии. Тогда я, после того как долго медлил с ответом, видя, что все они упорствуют в том, что начали, поднялся и открыто при всех, кто меня слышал, властью всемогущего Бога Отца и Сына и Святого Духа повелел под угрозой отлучения, чтобы никто из них не приступал к этому рукоположению и никого бы не рукополагал в епископский сан при моей жизни, и, кроме того, чтобы никто не смел принимать это рукоположение. И, если это вдруг случится, то я обращусь с жалобой на них к апостольскому престолу. Когда они страшно рассвирепели из-за этого, то я, чтобы мне можно было уйти от них и невредимым возвратиться в Лан, смягчил ответ, предложив им послать со мной кого-либо, кто сообщит им, какой совет я смогу найти по поводу этого дела у мой госпожи королевы и у её верных, ибо короля там не было. И они послали для этого епископа Дерольда[1137], полагая, что я изменю своё решение. Когда тот пришёл и в присутствии королевы и её верных обратился ко мне по этому делу, я, вновь поднявшись, метнул в этих епископов меру названного отлучения, и, не преминув повторить воззвание к апостольскому престолу[1138], отлучил этого Дерольда, дабы он не умолчал об этом перед ними, но открыто всем возвестил. Когда всё это было таким образом сделано, они, ни во что не ставя наше отлучение, пришли в Реймс, и одни из них приложили руки к названному рукоположению, а другие, как известно, от этого уклонились.

Я же остался рядом с королём и переносил вместе с ним те напасти, которые, как известно, он перенёс, а когда Гуго и Герберт пошли на него войной, я был вместе с ним и едва избежал смертельной опасности. Итак, выскользнув благодаря помощи и покровительству Божьему из самой гущи врагов, я, как беглец и странник, бродил по бездорожью и лесным местам, не смея надолго останавливаться в каком-либо одном месте. А графы Гуго и Герберт, обратившись к некоторым нашим друзьям, которые им подчинились, стали уговаривать их разыскать меня и привести к ним, обещая облагодетельствовать меня и наделить всем, что те просили. Итак, друзья, отправившись на поиски, нашли меня блуждавшим по разным местам, и я таким образом был приведён моими братьями и друзьями к названным графам. Увидев меня в своей власти, они стали требовать, чтобы я передал им паллий, пожалованный мне римским престолом, и совершенно отказался от священнического служения. Но я заявил, что никогда этого не сделаю – даже из любви к земной жизни. Терзаемый и угнетаемый ими, я, наконец, вынужден был отречься от того, что имел в епископии, и, будто не имеющий должности, вновь отведён на жительство в монастырь святого Базола. Я пробыл в этом монастыре несколько дней, пока не узнал от надёжных вестников из числа приближённых графа Герберта, что он собирается беззаконно меня погубить; испуганный и вновь и вновь подгоняемый такого рода вестями, я покинул это место и отправился скитаться по глухим местам и чащам; в ночной тиши и по бездорожью я возвратился в Лан, и был принят королём, и оставлен там жить вместе с ним.

И я оставался там вместе с ним и его верными в ожидании и взывая к милосердию Божьему, пока Он не соизволил послать в сердце[1139] господина короля Оттона, чтобы он поспешил во Францию на помощь мне и моему государю королю. Затем, после того как наша королева ради освобождения господина короля оставила Лан[1140], я, выйдя оттуда, пришёл вместе с моим государем королём к господину королю Оттону, и мы подошли к Реймсу. Итак, город был обложен войсками, и епископы, которые там были, решили восстановить меня на нашем престоле. Итак, господин король Оттон велел передать Гуго, чтобы он вышел и оставил захваченный город. Тогда тот, сопротивлявшийся какое-то время по мере сил, когда увидел, что не в силах противостоять более и что поддержка друзей ему не поможет, решил уйти, просив, чтобы ему позволили свободно уйти вместе с его людьми. Итак, когда ему это разрешили, он целым и невредимым ушёл вместе со всеми, кто пожелал его сопровождать, и унёс с собой всё, что пожелал унести, ибо никто ему в этом не препятствовал. Таким образом я вместе с королями вошёл в город и был по их приказу восстановлен в нашем сане и звании. Итак, я был принят господами архиепископами Робертом Трирским и Фридрихом Майнцским, и в присутствии всех поздравлявших меня как клириков нашей церкви, так и прочих горожан восстановлен ими на епископской кафедре. А Гуго, выйдя из Реймса, занял со своими людьми замок Музон и, укрепив, удерживал его против верных короля, нашего государя.

Затем, когда на реке Шьер состоялись переговоры между королями, то есть между моим государем и господином Оттоном, мы, то есть я и этот Гуго вместе с теми, кто его рукоположил, прибыли на этот съезд. Там епископы заслушали дело об этой нашей тяжбе, и он предъявил письмо с моим отречением, якобы данное от нашего лица к римскому престолу и просившее об освобождении меня от управления нашей епархией, которое, как я заявлял и заявляю, я никогда не диктовал и не скреплял своей подписью. И, поскольку собор тогда не состоялся из-за противодействия сторонников этого Гуго, наш спор не удалось разрешить. Но, с согласия епископов той и другой стороны, было объявлено о проведении собора в Вердене в середине ноября. Управление Реймсским престолом было пока что передано мне, а Гуго позволили остаться в Музоне.

Вскоре, а именно, когда настала пора сбора винограда, этот наш соперник – Гуго, взяв с собой Теобальда[1141], врага короля и нашего королевства, вместе со многими другими злодеями пришёл в прилегающие к самому городу виллы Реймсской епископии и, собрав в них почти весь виноград, велел увезти его в разные округа. Там тогда было совершено много зла, и люди нашей церкви были уведены в плен и разными пытками принуждены к уплате выкупа.

Около середины месяца[1142] в Вердене по распоряжению господина римского папы, под председательством Роберта, епископа Трирского, и в присутствии господина Бруно, некоторых епископов и аббатов состоялся собор, о котором было объявлено. Названный Гуго был вызван на него и, хотя к нему послали двух епископов – Адальберона и Гоцлина, чтобы те его привели, отказался прийти. Собор в полном составе передал мне управление Реймсской епархией. И было объявлено о проведении нового собора 13 января, и он собрался, как было объявлено, в церкви святого Петра, в виду замка Музона, и там съехались господин Роберт, все епископы Трирского диоцеза и некоторые епископы Реймсского диоцеза. Наш соперник Гуго, придя туда и переговорив с господином Робертом, не пожелал войти на собор, но якобы от имени господина папы направил епископам письма через своего клирика, который, как говорили, доставил их из Рима, хотя эти письма не имели никакой канонической силы, но предписывали лишь возвратить Гуго Реймсское епископство. Когда их зачитали, епископы, посовещавшись с аббатами и прочими мудрыми людьми, которые там были, ответили, что недостойно, мол, и не подобает прерывать повеление апостольского послания, которое в присутствии королей и епископов как Галлии, так и Германии архиепископ Роберт получил недавно из рук Фридриха, епископа Майнцского, и уже выполнил отчасти это повеление, из-за этих писем, которые предъявил наш злопыхатель; более того, они единодушно решили канонически обсудить то, что было надлежащим образом начато, и было велено зачитать 19-ю главу Карфагенского собора об обвинителе и обвиняемом. По её прочтении было решено, в соответствии с определением этой главы, что я сохраняю за собой причастие и Реймсский приход, а Гуго, поскольку он, будучи вызван уже на два собора, отказался принять в них участие, отрешается от причастия и от управления Реймсской епархией, пока не предстанет перед вселенским собором, который был назначен, чтобы очиститься и оправдаться. Эту главу епископы тут же велели занести в их присутствии в грамоту и, приложив к ней это своё решение, отправили названному Гуго. А тот на другой день отослал эту грамоту епископу Роберту, передав на словах, что никогда не подчинится их решению.

Таким образом, по закрытии собора он вопреки повелению королей и епископов удержал Музон, а я, вернувшись в Реймс, через послов господина короля Оттона направил римскому престолу жалобу, ожидая повелений от этого святого престола и готовый повиноваться его декретам и решениям этого вашего вселенского святого собора.

После прочтения этого письма и перевода его ради королей на немецкий язык, вошёл некий Сигебальд, клирик названного Гуго, и подал письмо, которое привёз из Рима и которое уже предъявлял на другом соборе – в Музоне, уверяя, что это же письмо было дано им в Риме тому самому викарию Марину, который там присутствовал. И господин Марин, протянув письмо, которое этот Сигебальд возил в Рим, велел зачитать его перед собором. При его прочтении выяснилось (как следовало из самого письма), что Гвидо, епископ Суассонский, Хильдегарий, епископ Бове, Рудольф Ланский и все прочие епископы Реймсского диоцеза направили это письмо апостольскому престолу, хлопоча о восстановлении на Реймсском престоле Гуго и об изгнании Артольда. После его прочтения поднялись епископ Артольд и названный Рудольф, который был назван в этом письме, а также Фульберт, епископ Камбре, и опровергли это письмо, заявив, что никогда прежде его не видели, не слышали о нём и не давали согласия на его отправление. Когда этот клирик не смог им возразить, хотя и осыпал их клеветой, господин Марин, поднявшись, велел всему собору вынести праведное решение и приговор против такого рода клеветника, который возводил напраслину на епископов. Тогда те, после того как обвинитель был публично уличён во лжи, зачитав главы о такого рода клеветниках, присудили и единодушно решили лишить его того сана, которым он обладал, и, в соответствии с содержанием глав, отправить его в ссылку. Итак, он был в виду собора наказан лишением сана дьякона, которым обладал, и, осуждённый, удалился. И они постановили, одобрили и утвердили, что епископ Артольд, который являлся на все соборы и не избегал соборного приговора, должен, согласно установлениям канонов и декретам святых отцов, полновластно держать и распоряжаться Реймсским епископством. На второй день заседания, после того как были зачитаны тексты священных канонов и викарий Марин произнёс речь, господин Роберт, архиепископ Трирский, предложил, поскольку Реймсское епископство было возвращено, в соответствии с нормами священного закона, и отдано обратно епископу Артольду, вынести соборный приговор против захватчика этого престола. Итак, викарий Марин велел собору вынести канонический приговор за подобную дерзость. И было приказано зачитать католические главы священного закона. По их прочтении, они, согласно установлениям святых канонов и декретам святых отцов Сикста, Александра, Иннокентия, Зосима, Бонифация, Целестина, Льва, Симмаха и прочих святых наставников церкви Божьей, отлучили названного Гуго, захватчика Реймсской церкви, и изгнали его из лона церкви Божьей, пока он не удосужится прийти к покаянию и дать достойное удовлетворение. В оставшиеся дни собора обсуждались некие неотложные дела по поводу кровосмесительных браков и церквей, которые давались пресвитерам в пределах Германии, более того, беззаконно продавались и противоправно отбирались; это было запрещено и постановлено, чтобы никто не смел подобного делать. Говорились и о других предметах, полезных для церкви Божьей, и по ним были приняты некоторые решения.

Между тем, король Людовик просил короля Оттона оказать ему помощь против Гуго и прочих его врагов. И тот, идя навстречу его просьбе, приказал герцогу Конраду[1143] отправиться ему на помощь с лотарингским войском; между тем, пока собиралось войско, король Людовик находился вместе с этим герцогом, а епископы Артольд и Рудольф, которые были на стороне короля, дабы не подвергнуться в пути какой-либо неприятности, жили вместе с лотарингскими епископами. Итак, мы почти четыре недели пробыли с Робертом Трирским, а Рудольф Ланский – вместе с Адальбероном Мецким. Затем, когда было собрано войско, лотарингские епископы направились к Музону и, осадив и штурмовав замок[1144], принудили к сдаче рыцарей, которые были там вместе с Гуго, и, взяв у них заложников, отправились навстречу королю Людовику и герцогу Карлу в пределы Ланского округа. И вот, герцог и его войско осадили там некий замок, который Теобальд построил и держал в месте под названием Монтегю[1145]; он же и Лан удерживал против воли короля. Осадив этот замок, они, наконец, не без помех его взяли; придя оттуда в Лан, епископы, собравшись в церкви святого Винцентия, отлучили названного Теобальда от церкви; а герцога Гуго они письменно призвали от имени Марина, легата апостольского престола, и от своего собственного имени прийти для дачи удовлетворения за то зло, которое совершил против короля и епископов. Затем Гвидо, епископ города Суассона, придя к королю Людовику, вверил себя ему и помирился с архиепископом Артольдом, извинившись перед ним за рукоположение Гуго. А герцог Конрад воспринял из святой купели дочь короля Людовика, и таким образом лотарингцы, взяв и разрушив замок Музон, вернулись к себе.

36. Об осаде и сожжении города Суассона графом Гуго.

Итак, Гуго, без промедления собрав большое войско из своих людей и норманнов, приступил к городу Суассону и, осадив, начал его штурм, убив некоторых людей. Применив огонь, он сжёг здание матери церкви и вместе с ним – монастырь каноников и часть города. Не в силах взять сам город, он оставил его и пришёл к некоему замку, который Рагенольд, граф Людовика, построил на реке Эне в месте, что зовётся Руси (Rauciacus); он осадил его, ещё не достроенный, но так и не взял, зато разорил прилегавшие к его лагерю виллы Реймсской церкви. Его головорезы убили многих из колонов, разоряя церкви и дойдя в своём неистовстве до того, что убили в селении Кормиси почти сорок человек как в церкви, так и возле неё, а сам храм дочиста разграбили. Итак, совершив тогда множество гнусных деяний, Гуго, наконец, удалился вместе со своими разбойниками. И вот, рыцари, которые до сих пор были вместе с отлучённым Гуго, вернулись к епископу Артольду. И тот одних из них принял, вернув им имущество, которым они владели, а других прогнал.

После этого он отправился на собор в Трир вместе с епископами Гвидо Суассонским, Рудольфом Ланским и Вигфридом Теруанским. По прибытии они застали там Марина, ждавшего их вместе с архиепископом Робертом, но не обнаружили ни одного из прочих епископов Лотарингии и Германии. Итак, когда они расселись, викарий Марин стал спрашивать, как после указанного выше собора герцог Гуго вёл себя в отношении них и короля Людовика. Тогда те рассказали о вышеупомянутом зле, которое он причинил им и их церквям. Затем Марин спросил о вызове [на собор] этого герцога, были ли ему переданы письма о вызове, которые он велел ему передать. Архиепископ Артольд ответил ему, что одни из них были ему переданы, но другие передать не смогли, так как тот, кто их вёз, был перехвачен его разбойниками; однако, он был вызван и письменно, и через некоторых гонцов. Тогда был задан вопрос: нет ли тут какого-то посланника с его стороны. Когда такого не оказалось, решили подождать, не явится ли он вдруг завтра. Когда и этого не случилось, все, кто там был, как клирики, так и сиятельные миряне, закричали, что его следует отлучить от церкви; но епископы решили пока что отложить это отлучение до третьего дня собора. Речь зашла о епископах, которые были вызваны и отказались прийти, и о тех, которые принимали участие в рукоположении Гуго. При этом Гвидо, епископ Суассонский, распростёрся перед викарием Марином и архиепископом Артольдом, признавая себя виновным. И, поскольку архиепископы Роберт и Артольд заступились за него перед Марином, то он заслужил получить прощение за эту вину. Вигфрид Теруанский, как оказалось, не был причастен к этому рукоположению. Там был и некий пресвитер, посланник Трансмара[1146], епископа Нуайона, заявивший, что его епископ скован таким тяжким недугом, что не смог прийти на этот собор. Это же подтвердили и наши епископы, которые там были.

37. Об отлучении графа Гуго.

Наконец, на третий день, по настоянию главным образом Лиудольфа[1147], посланника и капеллана короля Оттона (ибо этот король строго велел это сделать), граф Гуго, враг короля Людовика, был отлучён за совершённые им злодеяния, о которых упоминалось выше, до тех пор, пока он не образумится и не предстанет для дачи удовлетворения перед викарием Марином и епископами, которым причинил обиды; а если он откажется это сделать, то ему для снятия с себя отлучения придётся отправляться в Рим. Отлучены были и два лжеепископа, рукоположенные осуждённым Гуго, то есть Теобальд и Иво, которых Гуго поставил: первого – в городе Амьене после своего изгнания, второго – в Санлисе после своего осуждения. Отлучён был также и некий ланский клирик, по имени Аделом, которого Рудольф, его епископ, обвинил в том, что он вводил в церковь отлучённого Теобальда. Хильдегарий, епископ Бове, был вызван письмом названного Марина, дабы он предстал перед ним или шёл в Рим оправдываться перед господином папой за незаконное рукоположение названных лжеепископов, в котором он принимал участие. Герберт[1148], сын графа Герберта, также был вызван для дачи удовлетворения за то зло, которое он совершил против епископов.

По совершении этого епископы вернулись по домам. А Лиудольф, капеллан Оттона, привёл викария Марина к своему королю в Саксонию, чтобы освятить там церковь Фульдского монастыря. После её освящения этот Марин, проведя зиму, вернулся в Рим.

У короля Людовика родился сын, которого епископ Артольд воспринял из святой купели и дал ему имя отца[1149].

38. О некоторых церквях и монастырях города Реймса.

Прежде у нас и в самом городе Реймсе, и вокруг него было множество базилик святых, а также монастырей, которых, как известно, нет ныне. В городе, однако, до сих пор ещё остаются два девичьих монастыря, из которых один – тот, что зовётся Верхним по своему местоположению – святой пресвитер Балдрик построил, как говорят, вместе со своей сестрой Бовой, впоследствии аббатисой этого монастыря, в честь Пресвятой Марии и святого Петра.

У них, происходивших, как рассказывают, из королевского рода (отцом их был король Сигиберт), была племянница – Дода, целомудренная девица, обручённая с неким магнатом этого короля Сигиберта, которую её тётка, названная Бова, поставив служить Богу и вечно хранить девственность, отвратила от любви к земному жениху. Последний пытался помешать ей и похитить эту невесту; когда он, вскочив на коня, хотел это исполнить, он упал с коня и, как говорят, погиб, сломав себе шею. А блаженная Дода, оставаясь в этом целомудренном намерении, впоследствии наследовала тётке в управлении этим монастырём. Позже она выхлопотала у князя Пипина грамоту об иммунитете для этого монастыря, которая до сих пор хранится у нас. Их тела были погребены и долго покоились в церкви за стенами города, где поначалу был девичий монастырь, пока впоследствии они не были подняты благодаря некоторым откровениям, перенесены в эту новую церковь и почтительно помещены там; и они пользуются постоянным уважением со стороны служащих там Богу девиц.

39. О святом аббате Балдрике.

А святой Балдрик стал после постройки этого монастыря искать место, где бы построить собственное жилище, в котором он мог бы жить и, собрав у себя разных благочестивых мужей, набожно и спокойно служить Богу, и, наконец, нашёл приглянувшееся ему место, которое называют Монфокон[1150]. Это место в те времена было необитаемо и покрыто густым лесом, который он вырубил и собственным трудом построил себе обиталище. Говорят, что когда он искал это место, птица, которую мы называем соколом, летела впереди и как бы указывала ему путь; в этом месте она села и на протяжении трёх дней возвращалась туда, неизменно садясь на том самом месте, где ныне стоит алтарь в честь святого апостола Петра. Поэтому, как уверяют многие, и монастырь был назван так из-за этого происшествия[1151]. Там, когда он начал весьма набожно служить Богу, некоторые богобоязненные люди пожертвовали ему свои имения, и он, собрав таким образом у себя многих, учредил общину, жившую по нормам устава, и построил монастырь в честь святого Германа. Совершив это, он вернулся к своей сестре в Реймс, и окончил там свои дни, и упокоился, погребённый там, спустя малое время.

40. О чудесах, явленных после его смерти.

Затем, по прошествии времени, тело этого святого мужа было тайно доставлено в его указанный выше монастырь стараниями населявших его клириков, которые увезли его из Реймса, коварно обманув сторожей. Реймсские горожане погнались за ними и преследовали до тех пор, пока не увидели их воочию. Но, пока те, кто нёс святые мощи, волновались из-за их прибытия, обе стороны разделила тёмная туча, ниспосланная, как полагают, с неба, и преследователи погрузились во мрак и, заплутав в тех местах, не смогли вновь напасть на следы тех, кто шёл впереди. А тем, кто нёс святое тело, яркий свет, ниспосланный с неба, светил в ночи, пока они не прибыли, ничуть не устав, в ближайшее к монастырю владение, что зовётся виллой Спанульфа[1152]. В том месте, поскольку они ложили там святое тело, была впоследствии построена в его честь церковь. Когда они вышли оттуда со святыми мощами и стали приближаться к монастырю, колокола монастырской церкви, как говорят, зазвонили сами собой, то есть без всякого человеческого вмешательства. Братья, услышав это, вышли навстречу и, приняв таким образом долгожданные мощи, попытались отнести их в церковь святого Германа; но перед входом в его базилику ощутили, что те пригвождены [к земле] такой тяжестью, что они никак не могут нести их дальше; они три дня стремились совершить это, прилагая все силы. Наконец, над ними был сооружён навес, и тело исповедника, как говорят, пробыло там таким образом три дня. По прошествии этого времени, когда был соблюдён трёхдневный пост, его досточтимое тело было доставлено в церковь святого Лаврентия, где он при жизни приготовил себе гробницу, и почтительно положено в его гробу. Там оно, как известно, с достойным почтением хранилось вплоть до времени короля Карла и архиепископа Хинкмара, когда норманны стали разорять это королевство. Вынужденные страхом перед последними, каноники этого места, подняв тело своего покровителя из гроба, положили его на алтарь святого Лаврентия. Когда это делалось, из его головы вытекло три капли крови, такие свежие и тёплые, как если бы они вытекли из живого тела. Таким образом его доставили в Верден, а затем отнесли и поместили в церкви святого Германа. Между тем, пока тела не было в его монастыре, норманны подошли к последнему, но, так как Господь его защитил, ни церквей не сожгли, ни людей не убили, за исключением разве что одной женщины. Когда же они ушли, то оставили алтарь заполненным их дарами. В другой раз, когда норманны вновь подошли к этому месту, один местный каноник, по имени Оттрад, в то время как прочие спаслись бегством, взял тело святого и поднялся вместе с ним на какое-то дерево. Язычники, погнавшись за ним, добрались до этого дерева, но, глянув вверх, не смогли увидеть того, кто на него взобрался. Этот брат, пробыв там девять дней, не вкушал никакой пищи, кроме одних желудей, но, как сам вспоминал, не терпел ни голода, ни жажды. И это место тогда вновь спаслось от резни и сожжения со стороны язычников благодаря заслугам этого святого мужа. Впоследствии случилось, что некие разбойники, мятежные королевскому величеству, пришли в это место и, не найдя там силы, которая бы им противостояла, стали грабить это заброшенное место. Когда они это совершали, колокола церкви святого Лаврентия начали звонить, хотя никто в них не бил, а две свечи зажглись по воле Божьей небесным огнём. Когда же разбойники были поражены страхом и бежали, один из них, проскользнув к самим воротам монастыря, упал и как сам, так и его грозный конь пострадали от падения, а бурдюки, в которых он нёс украденное вино, порвались. Прочие, видя это, одарили церковь дарами и в страхе удалились.

41. О вилле Весселинг.

Каноники этого досточтимого места, вынужденные голодом, взяли часть мощей своего достопочтенного покровителя, и отправились в одну свою виллу, расположенную на берегу Рейна, под названием Весселинг[1153], которую их аббат Адалард пожертвовал некогда этому монастырю. Когда жители того округа, почитая благотворные мощи, стали приносить туда свои дары, аббат Боннского монастыря[1154] отправился к Виллиберту[1155], архиепископу Кёльнскому, и начал чернить эту набожность, заявляя, что на самом деле туда не привозили мощей какого-либо святого. Каноники, которые прибыли, боясь, как бы они случайно не были задержаны и опровергнуты епископом в том, что говорили, будто имеют при себе тело этого святого целиком, как только услышали об этом, тут же вернулись в свой монастырь, пройдя за два дня почти сто лье, и, взяв всё тело святого мужа целиком, за столько же дней вернулись в указанную выше виллу. Когда они стали к ней приближаться и находились на расстоянии почти одного лье от этой виллы, церковные колокола начали звонить, хотя в них никто не ударял. Тогда те клирики, которые остались в том месте, услышав это и поняв, что приближается их покровитель, вышли им навстречу с крестами и с достойными почестями встретили своего защитника.

А когда они служили торжественную мессу, там внезапно произошло три чуда: один хромой встал на ноги, слепой – прозрел, а немой – обрёл способность говорить. Но названный аббат не переставал возводить хулу на чудеса Божьи, отвращая от посещений святого всех, кого только мог. Делая это, он был поражён лихорадкой и так жестоко страдал, что не мог ни есть, ни пить, ни ходить. Вынужденный жаром от такого рода недуга, он, наконец, признал свой грех и велел доставить себя на носилках к Рейну, а оттуда – на лодке в названную виллу к тому благотворному телу; там он, признав свою вину, просил дать ему избавление и, отмерив количество воска, равное весу его тела, пожаловал его, дав обет ежегодно давать столько же; пробыв там шесть дней, он заслужил обрести полнейшее выздоровление и таким образом здоровым и на своих ногах вернулся домой. Когда названные клирики пробыли там со своим покровителем на протяжении года, не было, как говорят, ни одного дня, когда бы там не совершались чудеса Божьи.

В самый канун святого Иоанна Крестителя, когда множество людей стеклось туда из Саксонии и даже отдалённых земель, подтверждено восемнадцать случившихся тогда чудес, и едва ли был такой бедолага, который, придя туда, не возвратился домой здоровым и бодрым. Туда было снесено такое множество средств, что за счёт них клирики и сами жили, и содержали прочих, которые остались в монастыре, и возвеличили и украсили церковь в этой вилле.

Затем случилось, что из-за недостатка воды это святое тело вынесли наружу за стены его монастыря и понесли навстречу мощам святого Иовина. Как только их тела встретились и стали идти вместе, небо тут же покрылось тучами и, в то время как была сильная засуха, пролился мощный ливень. Одежды у всех промокли от дождя, но покровы, которые несли поверх тел названных святых, остались совершенно незатронутыми ливнем. Один одноглазый вернул себе там зрение в выбитом глазе. Он тут же убежал, веселясь, но не прославляя Бога и проявляя неблагодарность, а когда пришёл домой, то вновь лишился зрения, которое возвратил. Когда с телами обоих святых добрались до монастыря, мощи святого Балдрика наполнились такой тяжестью, что их никак не могли сдвинуть с места, пока не позволили мощам святого Иовина первыми войти в монастырь.

Когда же господин Дадо[1156], епископ Верденский, выхлопотал у короля[1157] это аббатство[1158], и услышал про эти чудеса, то постановил, чтобы святые мощи трёх монастырей во все годы свозили в одно место посередине, под названием Жуи (Gaudiacum)[1159], а именно: святого Витона и святого Агерика – из престола города Вердена, святого Балдрика – из его монастыря, святого Родинка – из Больё (Wasloio)[1160]. При этой встрече [святых мощей] впоследствии происходили неисчислимые чудеса, так что такого рода собрание едва ли когда-то проходило без того, чтобы кто-либо из больных на нём не выздоровел, особенно же те, которые, как было видно, обращались к покровительству святого Балдрика. Однажды, во время такого съезда заговорил один немой, которого верденцы, схватив, повели с собой, уверяя, что это сила святых, которых они несли, совершила это чудо. И вот, когда мощи по отдельности относили по домам, кости святого Балдрика наполнились такой тяжестью, что их, казалось, невозможно было сдвинуть с места. Когда многие сбежались на это чудо, и его люди спрашивали, почему он желает остаться там и что намерен там сотворить, случилось, что того немого, который заговорил, отыскали и, наконец, позвали и привели к месту, где остановились мощи, и святое тело тут же без труда подняли и легко отнесли в его монастырь. Названный епископ Дадо, после того как получил это аббатство святого Балдрика, выменял некоторые имения, расположенные за Рейном и приданные ранее этого монастырю аббатом Адалардом, на виллу Жилламон (Gellani monte)[1161], расположенную на Мозеле. Когда он велел братьям этой общины отправиться в эту виллу ради проведения сева, те, взяв с собой мощи своего покровителя, то есть господина Балдрика, отправились туда, исполняя приказ. Когда они пришли в виллу, что зовётся Дьё (Deva)[1162], святые мощи наполнились такой тяжестью, что они никоим образом не могли идти дальше, неся их; но, когда было принято решение внести их в церковь этой виллы, освящённую в честь святого Мартина, они получили возможность их нести, и мощи были внесены; а когда после молитвы их выносили из церкви, тело святого вновь наполнилось тяжестью; все удивились, и когда некоторые сказали, что Бог хочет сотворить там ради прославления своего святого некие чудеса, стали спрашивать, нет ли там случайно увечных. Когда несколько убогих пришли, а некоторых принесли, один хромой муж встал на ноги, одна женщина, у которой восемь лет назад отнялись руки, исцелилась, две слепые женщины прозрели, а немой мальчик семи лет от роду начал говорить. В этом месте люди той виллы поставили крест, и там впоследствии две слепые женщины вернули себе зрение, и свечи зажигались по воле Божьей, и многие исцелились от разных недугов.

42. О церкви святого Романа и о чудесах в Жилламоне.

Церковь святого Романа, построенную в названной вилле Жилламоне, у них некогда отнял Мило, настоятель каноников этого места; когда же они получили её обратно (им возвратил её граф Бозо) и принесли туда мощи святого Балдрика, многие, услышав об этом, начали стекаться к его мощам.

Среди прочих туда привели двух знатных слепых дам и привезли одну бедную женщину, у которой отнялись почти все члены. Ночью, в канун дня святого Романа, когда в церкви по обыкновению проводились ночные бдения, с небес внезапно излился такой яркий свет, что он затмил, казалось, все светильники, которые были зажжены. И только алтарь, на который были возложены святые мощи, казалось, окутало густое облако, и было видно, как носилки со святыми мощами как бы сместились с места, как вдруг сначала одна из слепых, а затем и другая закричали, что они видят. Тогда же и парализованная женщина, лежавшая между ними, стала кричать и умолять о помощи Бога и святого Балдрика, и к ней понемногу начало возвращаться здоровье: сперва пришли в норму руки и поджилки, а затем она сама встала на ноги. Впоследствии она полностью поправилась и до сих пор живёт за счёт подаяния клириков. Итак, когда клирики пребывали в том месте со святыми мощами, однажды вечером случилось, что когда они вместе сидели, вассал некоего друга Мило, разгорячившись от пьянства и гнева, начал наседать на них: что, мол, они тут делают и зачем пришли на виллу Мило. Когда те ответили, что это – владения святого Балдрика, а не Мило, а тот возражал, говоря, что всем этим владеет Мило, а не Балдрик, клирики стали ему угрожать, и он ушёл и, поднявшись на прилегавшую к вилле и возвышавшуюся над ней скалу, упал с неё вниз и так расшибся, что казался мёртвым или близким к смерти. Его унесли оттуда и принесли к святому телу, и он, наконец, признал там свою вину и вопреки чаянию исцелился, а в скором времени полностью поправился.

Также, когда мощи этого святого были недавно доставлены в вышеупомянутую виллу Весселинг, то, поскольку Готфрид[1163], пфальцграф государя Генриха, захватил эту виллу, некоторые из клириков святого Балдрика отправились к Готфриду ради этого дела и, когда не смогли получить у него никакого достойного ответа, и тот ответил, что сделает для них в этом деле не больше, чем для своего пса, один клирик из их числа прибавил с угрозой, что он покроется из-за этого горячим потом и его пёс ему не поможет. И тот в гневе велел прогнать их прочь со своих глаз. Когда они ушли, его тут же постигла Божья кара, и он был поражён лихорадкой и начал весьма жестоко страдать, сгорая от сильного жара и обливаясь горячим потом. Итак, послав к епископу Кёльнскому Вигфриду[1164], он просил его прийти к нему и, рассказав ему об этом деле, получил от него такой совет: послать к названным клирикам и, попросив прийти к нему, исправить допущенную ошибку и искать у них совета и помощи в своём недуге. Тот, вняв этому, послал к ним и просил передать, чтобы они пришли к нему. Но его посланник, поддавшись, как кажется, приступу гордыни, в приказном порядке велел клирикам как можно скорее прийти к его господину. Когда те отказались, но просили его заключить с ними любовь, он пренебрёг этим, а когда он ушёл, то его конь, подгоняемый им, упал во время скачки и погиб, сломав шею. Таким образом он униженный вернулся к братья, заключил любовь, которую отверг, и таким образом, исправившись, удалился. Наконец, когда их призывали и приглашали во второй и в третий раз, эти мужи, узнав о его беде, пришли к нему и, посочувствовав страданиям, которые он терпел, постарались своими молитвами избавить его от них, после того как тот признал свой грех и обещал исправиться. И тот вскоре заявил, что ему стало лучше, а когда братья ушли, он выздоровел, вернул имения, которые захватил, и впредь воздерживался причинять им вред. Тем не менее, дом его был поражён такой карой, что из тех, кто пользовался этими имениями, едва ли остался хоть кто-то; даже кони и собаки погибли, а сам захватчик едва уцелел, лишившись волос и ногтей.

43. О чудесах, случившихся на реке Рейне.

Тогда из-за враждебности венгров, которая впервые возникла в то время в этом королевстве, каноники святого Балдрика, посовещавшись, переправились со своим господином за Рейн. Возвращаясь оттуда однажды вечером, они, бросив якорь, остановили судно посередине реки и, оставив в судне нескольких сторожей со святыми мощами, сами поспешили на лодке в названную виллу своего владения. А три разбойника, узнав, что сторожей на судне немного, и полагая, что там оставлены сокровища и украшения святого, направились туда, сев в челн, но, прежде чем они добрались до того судна, к которому стремились, они по воле Божьей ослепли и, лишившись чувств, не в силах были грести; речное течение стало их носить, челнок их прибило к судну, где охраняли тело святого, и он был разбит, а они оказались посреди волн. Когда двоих из них тут же поглотила река, третий, который также был слугой святого Балдрика, ухватился рукой за судно святого и, таким образом избежав смерти, предстал перед клириками; но ничего из того, что он претерпел, он не в силах был выразить, пока на следующий день не пришёл в себя; когда к нему вернулись чувства, он, наконец, рассказал обо всём, что произошло.

После того как мощи этого святого мужа были отнесены из названного места в его монастырь, там, как говорят, произошло много чудес, которые в силу их многочисленности не были записаны. Недавно один бедняк принёс туда свечу, свёрнутую в круг, и незадолго до вечернего часа поставил её на раку со святыми мощами. Когда он уходил по завершении молитвы, свеча внезапно зажглась небесным огнём и стала гореть. Она горела, пока пономарь церкви не пришёл звонить к вечерне, не повредив покрова, на котором стояла, и не причинив повреждений покрову, к которому прилегала. Кроме того, чтобы показать заслуги своего святого, Господь соизволил весьма часто творить там множество чудес в виде славных исцелений, а именно, в честь и во славу своего имени, которое благословенно в веках.

44. О чудесах, случившихся в монастыре святых Бовы и Доды.

Затем, в упомянутом девичьем монастыре, в который, как мы говорили, были перенесены тела названных святых Бовы и Доды, впоследствии, как подтверждено, произошли некоторые чудеса. Больные лихорадкой и охваченные разными недугами, приходя, сподоблялись обретать там желанное выздоровление, особенно, в день празднования этих святых. Недавно одна девица, не надеявшаяся на возвращение слуха, ибо сила недуга закупорила ей ушные раковины, благодаря заступничеству этих святых невест Христовых заслужила возвратить себе этот утерянный некогда дар – слух.

45. О видении одной девицы.

В этом монастыре проживает одна монахиня, по имени Рикуида, племянница Гонтмара, благочестивого пресвитера, которой некогда явились в видении святой апостол Пётр и святой Ремигий, дав знать, что намерены предписать ей путешествие в Рим, когда возвратятся к ней, и заявили, что возвратятся в середине сентября, а именно, в день Воздвижения Святого Креста. И она, томясь ожиданием, не смела никому ничего об этом рассказать, ибо те ей это запретили. В день, когда они обещали вернуться, они вновь ей явились, велев позвать её брата, пресвитера Фридриха, и, насколько она сможет, побудить его пойти по стопам выше названного священника Гонтмара, и предписать ему от их имени отправиться в указанное путешествие вместе с ней, а именно, с условием, чтобы ни он, ни она не вкушали с этого дня мяса и не пили вина, пока не отправятся в путь, разве только она сама может принять столько вина, сколько удастся купить за ту цену, которая будет найдена ими на посвящённом ему алтаре. А чтобы она больше в это поверила, пусть для прояснения всего этого призовёт в свидетели некоторых сестёр, а именно, трёх монахинь этого монастыря; и были указаны лица, которых она должна позвать. А святой Ремигий прибавил к этому, чтобы она побудила своего брата вспомнить, что он являлся ему некогда и говорил с ним, заявив в знак подтверждения, что он, казалось, поразил его ножом в руку. Тогда она, тут же послав к своему названному брату, велела передать ему, чтобы тот спешно пришёл к ней. И тот, придя, застал свою сестру всё ещё постящейся в вечерние часы и весьма удивлённой этим видением. Призвав указанных монахинь, они дружно пропели перед указанным алтарём семь покаянных псалмов и, прибавив к ним молитвы из литаний, подошли к алтарю и, стянув покрывало, обнаружили на краю этого алтаря небольшой обол. Взяв его с изъявлением благодарности, они отдали его за вино, которое пила одна лишь эта монахиня, с тем, чтобы не принимать более вина, пока она сама и её брат не отправятся в назначенное им путешествие. Честно и преданно отправившись в путь, они благодаря помощи Божьей и содействию святого Петра и святого Ремигия благополучно его совершили, как те им и обещали. Но впредь она воздерживается от вкушения мяса во все дни, кроме воскресенья, и три дня в неделю не совершает никаких дел, но предаётся молитвам и пению псалмов, пока не колокол не пробьёт ко второму часу; и говорит, что ей было велено исполнять это в течение семи лет. А её брату указанные выше святые передали через неё, чтобы он, пока жив, четыре дня в неделю воздерживался от мяса, а по пятницам – и от вина. И они, как кажется, всё это соблюдают.

46. О другом девичьем монастыре в Реймсе.

Далее, в Реймсе есть и другой девичий монастырь, расположенный у ворот, которые ранее звались Коллатицкими (Collaticia), а именно, из-за свозимых товаров, а ныне зовутся воротами Базилик (Basilicaris), то ли от того, что вокруг них, как говорят, было некогда множество базилик – больше, чем перед прочими воротами, то ли потому, что через них проходили те, кто шёл к базиликам, расположенным в квартале святого Ремигия. Над ними, как мы упоминали выше[1165], было обиталище у господина Ригоберта. Говорят, что господин Гундеберт, сиятельный муж, построил этот монастырь в честь святого Петра; а королевским или фискальным он зовётся из-за того, что вплоть до настоящего времени находился в королевской власти. Этот монастырь Людовик[1166] отдал в дар Альпаиде, своего дочери, жене графа Бегго[1167], и передал этому святому месту грамоту об иммунитете, как совершил некогда и его отец, император Карл. Впоследствии в результате пожалования этой Альпаиды и её сыновей Леутарда и Эберхарда этот монастырь перешёл во власть и владение Реймсской церкви. Тут, как говорят, хранится зуб святого апостола Андрея, чьё благое действие неоднократно испытывают на себе многие больные, которые сподобятся его поцеловать.

Мы видели здесь, то есть в церкви этого монастыря, как трижды зажигалась небесным огнём свеча, которую изготовили, собрав воск, некие реймсские горожане, которые недавно отправились посетить могилы апостолов. Мы видели также в этом монастыре, как одна девица[1168], которая тогда целую неделю лежала недвижимо, словно мёртвая, покрылась кровавым потом и ей были явлены некоторые видения.

47. О господине Гундеберте и его жене Берте.

Итак, названный выше господин Гундеберт, построивший этот монастырь, оставив жену, отправился в приморские места и там также, как говорят, построил один монастырь, где и был обезглавлен варварами. А его вдова, госпожа Берта, построила девичий монастырь в Авне, после того как Господь указал ей через ангела это место. Не имея там воды, она, дав фунт серебра, приобрела у владельцев ближайшего леса источник, расположенный почти в двух милях от её монастыря. Из этого источника тут же вытек ручей и последовал за ней к монастырю, когда она туда возвращалась. Всё ещё полноводно изливаясь, он зовётся Либрой от той цены, за которую был куплен[1169]. Затем пасынки этой госпожи Берты, поднявшись против неё, убили её. Но они тотчас же были преданы Сатане во измождение плоти[1170] и, как говорят, погибли, перейдя от человеческого образа мыслей к звериной дикости.

Монции же, племяннице господина Гундеберта, которая была соучастницей этого преступления, госпожа Берта, как говорят, явилась в ночи, когда та бодрствовала, и велела ей постараться перенести тело господина Гундеберта в это место и поместить его возле её тела; и таким образом, мол, Господь простит ей грех соучастия в её убийстве. Когда та попросила о знаке, по которому бы она узнала, что этот грех ей отпущен, то услышала, что как только она исполнит приказание, у неё из ушей и ноздрей потечёт кровь. Что и произошло, когда тело господина Гундеберта было положено возле тела святой Берты. Спустя примерно сто лет тело госпожи Берты было найдено нетленным, и из ран её тогда текла такая же свежая кровь, как если бы она была жива и эти раны ей только что нанесли. Затем, дабы показать славу и заслуги этих святых, Господь соизволил впоследствии сотворить много чудес, которые по небрежению не были записаны. И если их община через их посредничество просила Господа о милосердии по поводу каких-либо невзгод, то сподоблялась милостиво обретать оказанное ей утешение. Однажды, некая женщина, украв с алтаря этого монастыря покров, хотела унести его с собой, но никак не могла выйти из церкви, пока не призналась в своём грехе и не возвратила на алтарь снятый с него покров.

Господин епископ Фулько добился у короля Одо уступки Реймсской церкви этого монастыря и аббатства, согласно грамоте этого короля, и ради упрочения его за этой церковью выхлопотал у папы Формоза привилегию апостольского престола.

48. О двух церквях святого Илария в Реймсе.

Есть у нас в Реймсе две церкви в честь святого Илария: одна – в самом городе, где недавно одна девица, хромая и разбитая параличом, встала на ноги благодаря силе Божьей; и другая, то есть более древняя церковь, расположенная перед воротами Марса, которую святой епископ Ригоберт отдал нашим предшественникам клирикам в качестве места для их погребения. Недавно, а именно, перед уходом и изгнанием господина епископа Артольда, она была прославлена многими чудесами. По этой причине она была им тогда заново отстроена, получив новые потолки и крышу, в чём горожане также оказали содействие. Так, один слепой, по имени Павел, пришёл, увещеваемый во сне отправиться в эту церковь, где он возвратит себе зрение, и, как только к нему вернулось зрение и он стал видеть, удалился.

Когда один из слуг епископа шёл в эту церковь, навстречу ему попался перед воротами церкви рыбак с рыбой, и он, взяв рыбу, будто желая её купить, отнял её; тогда бедный рыбак в горе обрушился на него с криками и проклятиями, желая ему договориться по этому поводу со святым Иларием. Но тот, презрев такого рода крики, вошёл в церковь, будто бы собираясь послушать мессу. Когда он стоял там, то внезапно упал и был выдворен, ужасно страдая. И немалое время страдал от этих мучений.

На кладбище этой церкви был некогда погребён один шотландец, слуга Божий, но, когда и имя его было забыто нашими, и сама память о его погребении стерлась, он стал являться в видениях. Так, когда в наши дни умер один горожанин, хоть и не из простых, но малоимущий, его друзья пришли к Хильдегарию, пресвитеру этой церкви, и попросили его выделить ему место для погребения, где бы они нашли саркофаг, в который могли бы положить его тело, ибо им не за что купить его из его средств. Когда он пошёл навстречу их просьбе, они открыли могилу слуги Божьего, но не смогли открыть его саркофаг. Пресвитер, услышав об этом, пришёл и, пытаясь открыть крышку саркофага, немного приоткрыл гробницу. И оттуда тут же распространилось такое дивное благоухание, что он, по его словам, никогда не вдыхал более приятного запаха. Заглянув внутрь, он увидел нетленное тело, закутанное в священнические одежды, и, поставив на место крышку гроба, не посмел более тревожить это погребение; но разрешил всё же снять несколько досок и положить на него сверху тело покойного. Той же ночью ему привиделся во сне его дядя, пресвитер, который уже давно умер, и сказал, что минувшим днём он бы особенно сильно оскорбил Бога, если бы посмел нарушить погребение святого. И что ему тогда же явился сам святой муж, говоря, что ему очень тяжело из-за тяжести и низости положенного поверх него трупа, и велел передать пресвитеру, что если он не выбросит из его гробницы это зловонное тело, то его в скором времени постигнет Божья кара. И этот пресвитер, напуганный предостережениями, велел поспешно убрать тело, которое было положено на гроб святого, и похоронил его, вырыв могилу в другом месте.

Этот святой Господень привиделся впоследствии одному крестьянину, велев ему пойти к епископу Артольду и передать от его имени, чтобы тот перенёс в церковь его тело, которое лежало вне её. Но крестьянин, боясь сообщить это, пренебрёг повелением. Вскоре после этого тот снова ему явился и, строго отчитав за то, что он пренебрёг его повелением, влепил ему пощёчину, повредив челюсть. И крестьянин тут же оглох на одно ухо – с той стороны, где получил удар, и почти полгода страдал головной болью. Затем, явившись однажды в ночь на воскресенье одному пресвитеру, служившему в этой церкви при указанном выше священнике, он увещевал его сообщить епископу, чтобы тот перенёс его тело в названную церковь; он не преминул также указать место, где его следует положить, и рассказал ему о своей смерти, о её причине и о причине своего прибытия, а именно, что он был шотландцем; что он отправился со своими товарищами помолиться в Рим, но был убит разбойниками на реке Эне, и его товарищи доставили оттуда его тело и здесь похоронили; он открыл ему своё имя, сказав, что его звали Меролилан, и приказал отметить это имя, дабы оно случайно не выпало из памяти; наклонившись, он схватил кусок мела, который там случайно лежал, и, дав ему, велел тут же записать имя на сундуке, который примыкал к его кровати. И тот, казалось, взял этот мел и записал имя. Когда он вместо «L» написал «R», тот побудил его это исправить, и на завтра, как свидетельствует сам пресвитер, его имя было найдено записанным таким образом, что он, проснувшись, и днём не смог написать его столь славно. А епископ, увещеваемый этими откровениями, велел заново отстроить ту церковь, но тело святого не перенёс. Вскоре после этого ему довелось в этой же церкви отречься перед герцогом Гуго от управления епископством.

49. О церквях, построенных в честь святого Мартина вокруг города и по всему епископству.

По всему епископству повсюду имеется также множество церквей в честь святого Мартина, прославленных чудесами Божьими, для описания коих ни у кого, как мы полагаем, не хватит сил. Так, в селении святого Ремигия стоит церковь этого блаженного исповедника, в которой, как говорят, была некогда община клириков, и о ней у нас рассказывают о таком чуде: Один знатный муж женился и вскоре после этого отправился по приказу короля в поход; когда он, долго там пробыв, вернулся домой, ему сообщили, что его жена запятнала себя прелюбодеянием. Любя жену, муж решил проверить услышанное, проведя такое испытание: жена должна поклясться ему на святых алтарях церквей, которые есть в этом селении, в том, что она неповинна в этом прегрешении, и таким образом будет впоследствии свободна от обвинений. Та не отказалась и, с готовностью это приняв, пришла в это селение вместе с мужем, дабы удостоверить сказанное; принеся клятву на алтарях некоторых церквей, она, наконец, пришла в здание этой церкви; но, когда она, подойдя к алтарю, произносила лживую клятву, живот у неё внезапно лопнул, и внутренности вывалились на землю, и она, упав замертво, доказала, что правдой было всё, что о ней рассказывали мужу. И тот, поражённый волей Божьей, поклялся, как говорят, при этом чуде, что никогда более не будет иметь жены; выделенных жене слуг он приписал этой церкви, дав им предписание платить ценз с головы и не быть обязанными службой никому, кроме этой церкви. Численность этих слуг, сохранивших это предписание, достигло более 2000 голов, так что некогда, перед тем эту церковь разорили варвары, они давали в её пользу 12 фунтов серебра.

50. О чудесах святого Мартина, явленных в Реймсе.

Наш город прославлен также и некоторыми другими чудесами этого святого отца. Из них то, о котором рассказывает в своих книгах чудес святой Григорий Турский, хотелось бы здесь привести, дабы читатели, если вдруг об этом не читали, могли найти это здесь. Так вот, он рассказывает, что когда проходил однажды через Реймсский округ, то один житель Реймса сообщил ему, что темница, в которой среди прочих держали в оковах и слугу этого мужа, была открыта силой святого Мартина, и узники, освободившись от оков, ушли на волю. Ибо эта темница была такого рода, что на груду балок были положены мощные доски, а сверху были помещены огромные камни, которые её накрывали. Дверь в темницу была снабжена железным замком и не менее надёжно заперта на ключ, но сила епископа, как уверял рассказчик, убрала камни и помост, сломала цепи, открыла колодки, которые сковывали ноги узников, и, не открывая дверь, вывела людей наружу через открытую крышу, говоря: «Я, Мартин, воин Христов, ваш освободитель. Уходите с миром и идите без всякой опаски!». А когда мы, говорит Григорий, придя к королю, стали чернить это чудо его силы, король заявил, что некоторые из тех, кто освободился, пришли к нему и он простил виновным сбор, полагающийся казне, который они называют fretum.

Этот Григорий рассказывает также, что он отправился однажды в этот город, и в ризнице той Реймсской церкви глухое ухо Сигго, референдария короля Сигиберта, когда с ним заговорили, вдруг открылось благодаря силе святого Мартина, мощи которого хранились там, и он исцелился.

51. О святой деве Макре.

Святая дева Макра пострадала в Реймсском округе при префекте Риктиоваре. Претерпев после непреклонного исповедания Христа жесточайшие пытки, она после отрезания грудей и нечаянного исцеления благодаря посещению её ангелом в темнице, в то время как её голой положили на раскалённые угли, с молитвами и изъявлением благодарности отдала Богу незапятнанный дух и, торжествуя над противником, с радостью устремилась на небо.

Её тело было погребено тогда неподалёку от того места, где она пострадала. По прошествии многих лет одному волопасу было открыто в видении место, где была погребена блаженнейшая дева, а именно, возле церкви, построенной в честь святого Мартина. И в этом видении он был призван открыто сообщить жителям этого места о необходимости почтительно перенести в эту церковь тело святейшей девы, как то и подобало. И это, как известно, было тут же с великой славой исполнено угодными Богу мужами. И в ней, пока там покоилось её досточтимое тело, благодаря её заступничеству совершались славные чудеса. Там слепые сподоблялись возвратить себе зрение, хромые – способность ходить, глухие – слух, ибо Господь даровал им всё это ради неё. По прошествии же времени один дельный муж, основатель святилищ и почитатель храмов, по имени Дангульф, основал в честь неё храм, где её почитают ныне, и перенёс в него её святейшее тело в царствование великого императора Карла, и там по воле Господа часто происходят не менее значимые чудеса.

Недавно, а именно, во время венгерского гонения, эти варвары, желая сжечь эту церковь, подожгли большие груды плодов, которые прилегали к её стене, и, хотя хлеба сгорели, и пламя лизало церковную крышу, они так и не смогли её сжечь.

52. О святых мучениках Руфине и Валерии.

В то самое время, когда пострадала эта святая дева, её мучитель Риктиовар, проходя по городу Реймсу, принуждал некоторых христиан к почитанию богов, а когда не мог их превозмочь, то приказывал казнить. Выйдя оттуда, он наткнулся на двух мужей, Руфина и Валерия, крепких верой Христовой, но сторожей царских амбаров. Когда он узнал, что они весьма крепки в любви и исповедании Христа, то схватил их и, подвергнув избиению, мучил длительным тюремным заключением, но те были ободрены и укреплены там посещением ангела и утешением с его стороны. Наконец, видя их непреклонность, он приговорил их к смертной казни. Когда спустя малое время их святейшие тела положили на носилки и повезли в город Реймс, то в том месте, где ныне покоятся их кости, они наполнились тогда такой тяжестью, что их никак не удавалось сдвинуть с места. Так по воле Божьей случилось, что там, где они раздавали бедным щедрую милостыню, они обрели благой покой для своих тел.

А когда недавно варварский народ норманнов рассеялся в лютой злобе по всей Галлии, то их мощи, дабы избежать бури этого гонения, доставили в город Реймс, поместили в церкви святого Петра и с почётом хранили там много дней. Наконец, когда варвары ушли, и эта буря, долгое время бушевавшая против нас, улеглась, а спокойствие, наконец, возвратилось по Божьей воле, пресвитер, который прислуживал святым и уже давно хотел вернуть их в родные места, поспешил взять мощи святых мучеников и отнести их в посвящённое им место. После того как была торжественно отслужена месса, священники подняли посвящённые Христу тела и понесли их домой в сопровождении огромной толпы народа.

Случилось же, что тот день, который собственно пришёлся на воскресенье, был из-за сильного ветра непогожим, так что ветер тушил все свечи, которые несли в угоду святым. Когда люди, отправившиеся в путь, прошли в сторону реки, погасшая свеча, которую несли перед мощами святых, вдруг зажглась по воле небес, явив всем дивное зрелище, и это пламя чудесным образом горело посреди ливня вперемежку с градом и при сильном ветре на протяжении почти четырёх миль. Впоследствии пресвитер решил вновь отлить эту свечу из того самого воска в ещё лучшей форме; когда подчинённые ему священники взялись за это дело, то, удивительно сказать, мягкий воск начал прибывать в их руках и достиг немалых размеров.

53. О чудесах этих же святых.

Когда они зашумели, дивясь и изумляясь, вошёл пресвитер и, увидев, что воска таким образом стало больше, подумал, что те прибавили к тому воску другой, чего он не велел делать; но, узнав, наконец, от священников, о чуде, которое случилось, он воздал благодарность Богу и поставил свечу в церкви в память о таком событии. Рикульф, достопочтенный епископ Суассона, приказал принести ему остатки от этого воска, но и благочестивые пресвитеры соседних церквей почтительно поместили в своих церквях частицы, из благоговения выпрошенные оттуда. В другой раз, когда мощи везли в родные места из города Суассона, в который они были доставлены из-за такого же гонения, то вместе с прочими, которые набожно сопровождали тела святых, шёл, передвигаясь, как мог, один хромой. Он, правда, не от природы был хромым, но прискорбная немощь, из-за которой отнялись ноги, приключилась с ним со временем. Как только они пришли в виллу, что зовётся Васнея (Vasneia), к нему тут же вернулась врождённая прямота, и он, отбросив свои костыли, начал ходить на своих ногах и благодарными устами славить Бога, чудного в Его святых.

А то, как быстро Божья кара настигает тех, кто пытается ограбить святое место и захватить вещи, пожалованные святым мученикам, достаточно показывает следующий пример. В то время, когда между королями Одо и Карлом в королевстве франков происходили тяжкие раздоры, и по случаю этого вовсю совершались грабежи и разбои, смешалось дозволенное и недозволенное, нигде не было страха перед Богом и людскими законами, но всё держалось на силе и насилии. И вот, однажды, на виллу, что зовётся Базилика[1171], явились разбойники и стали отнимать у бедных всё их жалкое добро. Тогда одна женщина, бежав со своим добром, бегом направилась в церковь святых мучеников. А один из тех, кто пришёл грабить, галопом погнался за ней верхом на коне, желая её схватить и отнять у неё её бочонок. Но, хотя один из стоявших рядом крикнул: «О несчастный, не преследуй её в храме святых мучеников, дабы с тобой не случилось чего-либо дурного!», тот, ничего не боясь, пустив коня, стремительно гнался за бежавшей женщиной. Но, как только конь ступил ногами на порог храма, он тут же внезапно упал через голову. А его седок столь сильно пострадал от этого падения, что голень сломалась от самого колена до стопы, плоть раскрылась, словно разрезанная ножом, и из-под покрова плоти обнажилась кость; и он, который прибыл гордым всадником, был на чужих руках вынесен из атрия церкви униженным и не в силах идти самостоятельно. Тогда он, дав святым мученикам за это коня и то, что у него могло быть, хотя и избежал смерти, но во всё время, пока жил, был никчемен и непригоден ни к какому труду, своей немощью являя повсюду свидетельство Божьей силы и примером постигшей его кары внушая прочим спасительный страх, дабы те не совершали подобного и претерпели того же самого.

Широко известно также то, что у гробницы святых мучеников иногда прибывает в количестве масло. Так, пресвитер, однажды, поставил возле алтаря глиняный сосуд для хранения масла, которое должно было там гореть в качестве горючего материала для светильника. В этом сосуде тогда оставалось мало масла, ибо большая часть его была израсходована в деревянном светильнике, как вдруг оно стало прибывать и увеличиваться в объёме, и никто этого не замечал, пока прибывающее масло не сровнялось с верхом сосуда. Когда это происходило несколько дней, и прибывающая по Божьей воле влага, не помещаясь уже в тесном сосуде, стала по каплям стекать на землю, клирик, пономарь этой церкви, один это заметил и, подставив под этот сосуд ещё один, за несколько дней собрал и потихоньку унёс до одного секстария масла, полагая, несчастный, что Божье чудо послужит его алчности, и думая, что сможет потихоньку украсть то, от чего все должны были получать покровительство. Но Христос, который решил прославить своих святых перед всеми, не позволил долго скрывать ни это его постыдное деяние, ни тот дар, который он пожаловал для славы своих святых. Ибо однажды пресвитер – уж не знаю, по какой причине – вошёл в дом, который примыкает к базилике и в котором обычно останавливается епископ Суассонский, когда туда приезжает, и увидел, что этот сосуд до верху полон масла; он удивился, откуда взялось так много масла, ибо такого рода жидкость там весьма редко можно было найти, и стал спрашивать клирика, посвящённого в такое преступление, чьё это масло и кто его там положил. А когда тот сказал, что не знает, откуда оно взялось, отроки, которые там сидели и учили псалмы и которые знали обо всём этом деле, рассказали пресвитеру о случившемся чуде и о воровстве пономаря. Тот, услышав это, тут же помчался к сосуду, который стоял возле алтаря, и обнаружил пол всё ещё мокрым от пролившегося масла. Когда он восславил Бога, чудного в Его святых, то пришёл ещё один пономарь и признался, что он также взял значительную часть этого масла, когда никто этого не видел, и истратил его где хотел и как хотел.