История современной психологии

Психологические школы в исторической перспективе

Мы уже видели в предыдущих главах, как вновь возникающие школы появлялись, переживали период расцвета и затем вливались в основное русло современной психологической мысли. Каждая из таких школ первоначально черпала энергию роста в отторжении от более ранних концепций. Когда противник повержен и сражаться больше не с кем, новая школа начинает приобретать все черты устоявшейся структуры — по крайней мере, до нового кризиса.

У каждой школы — свой путь к успеху, каждая из них внесла существенный вклад в развитие психологии. Это верно даже по отношению к структурализму, хоть он и не оставил непосредственного следа в современном психологическом знании. В настоящее время, как и в течение нескольких десятилетий до того, среди психологов нет прямых последователей Титченера. Однако и этот вклад нельзя недооценивать: ведь именно благодаря структурализму стала возможной вся линия Вильгельма Вундта, обосновавшего возможность психологии как самостоятельной отрасли знания, отличной от философии. То обстоятельство, что структурализм доминировал в мировой психологической мысли в течение лишь недолгого времени, вовсе не умаляет его заслуг как первой самостоятельной психологической школы в современной науке.

То же самое можно сказать и о вкладе функционализма, также не сумевшего стать отдельной школой в психологии. Хотя функционализм является всего лишь определенным направлением мысли, все же именно благодаря ему стало возможным существование всей современной американской психологической мысли. Именно благодаря функциональному, утилитарному подходу американская психология в наши дни есть не только профессия, но и наука, способная использовать свои достижения практически во всех сферах жизни. «Принципы функционализма, послужившие основой интеллектуальной экспансии и многообразия форм психологии, продолжают и в наши дни вдохновлять многих ученых» (Wagner&Owens.1922. P.10).

Что можно сказать о гештальт — психологии? Она также, хотя и в более скромном масштабе, выполнила свою миссию. Развиваясь как антитеза элементаризму, она способствовала утверждению целостного подхода к психике, а ее глубокий интерес к проблемам сознания сказался на работах психологов в области клинической психологии, психологии обучения, восприятия, мышления и социальной психологии. Хотя гештальт — психология и не произвела того переворота в науке, на какой рассчитывали ее основатели, она все же оказала существенное влияние на развитие психологии и в целом может расцениваться как успех.

Однако, сколь бы велики ни были заслуги структурализма, функционализма и гештальт — психологии, им, безусловно, по степени влияния на мировую психологию далеко до бихевиоризма и психоанализа. Эти направления оказали фундаментальное воздействие на современный облик психологической мысли и безоговорочно доказали свое право называться самостоятельными и самобытными школами в психологии.

Мы уже обсуждали судьбы каждого из этих течений после смерти их основателей, Джона Б. Уотсона и Зигмунда Фрейда. Каждая школа раскололась на множество соперничающих между собой направлений и фракций, имеющих собственные представления об истине и перспективах дальнейшего движения.

Однако, несмотря на всю внутреннюю разобщенность, эти школы достаточно четко противостоят друг другу. Бихевиористы скиннеровс — кого толка, например, несомненно, имеют больше общего с социо — бихевиористами, последователями Бандуры и Роттера, чем с приверженцами психоанализа Юнга или Эриксона.

Жизненная сила и творческий потенциал и той и другой школы виден в их дальнейшей способности к росту и появлению новых концепций. Совершенно очевидно, что развитие бихевиоризма не заканчивается на Б. Ф. Скиннере, как и психоанализ не завершается Альфредом Адлером.

Рассмотрим еще два направления в американской психологии второй половины XX столетия: гуманистическую и когнитивную психологию. Оба эти направления существенным образом изменили характер современной психологии, вновь поставив в центр внимания проблему сознания.

Гуманистическая психология: третья сила

В 60–е годы XX века в американской психологии возникло новое направление, получившее название гуманистической психологии[144], или <третьей силы>. Это направление, в отличие от неофрейдизма или нео — бихевиоризма, не было попыткой ревизии или адаптации к новым условиям какой — либо из уже существующих школ. Напротив, как это и отражено в названии раздела — <третья сила>, гуманистическая психология намеревалась выйти за пределы дилеммы бихевиоризм — психоанализ, открыть новый взгляд на природу психики человека.

Основные принципы гуманистической психологии заключаются в следующем:

1) подчеркивание роли сознательного опыта;

2) убеждение в целостном характере природы человека;

3) акцент на свободе воли, спонтанности и творческой силе индивида;

4) изучение всех факторов и обстоятельств жизни человека.

Как и любое другое теоретическое направление, гуманистическая психология имела определенные предпосылки в более ранних психологических концепциях. Среди таких истоков можно назвать некоторые идеи Франца Брентано, постоянного оппонента Вундта и предтечу гештальт — психологии. Брентано подвергал критике механистичность и редукционизм научного подхода в психологии и настаивал на необходимости преимущественного обращения к сознанию как к молярной, а не молекулярной характеристике.

Освальд Кюльпе в своих работах наглядно показал, что далеко не все содержание сознания может быть сведено к своим элементарным формам и объяснено в терминах «стимул — реакция». Точно так же и Вильям Джемс настаивал на необходимости обращения к сфере сознания и учета целостного характера психики человека.

Гештальт — психологи также подчеркивали необходимость целостного подхода к изучению сознания. Вопреки почти всеобщему господству бихевиоризма в психологии того времени, им удалось утвердить важность изучения сознания как законной и плодотворной для психологии сферы.

Корни гуманистической психологии можно проследить и в психоанализе. Адлер, Хорни, Эриксон и Олпорт в противовес позиции Фрейда настаивали на том, что человек — существо прежде всего сознательное и наделенное свободой воли. Эти «отступники» ортодоксального психоанализа видели сущность человека в его свободе, спонтанности и способности самому быть причиной своего поведения. Человека характеризуют не только события прошлых лет, но и его цели и надежды на будущее. Эти теоретики отмечали в личности человека прежде всего творческую способность человека самому формировать свое Я.

В целом можно сказать, что все эти направления воплощают своеобразный новый дух времени. Появление гуманистической психологии отражает растущую неудовлетворенность, особенно обострившуюся с начала 60–х годов, механистическим и материалистическим характером всей западной культуры в целом. Эта так называемая контр — культура 60–х создавалась недоучившимися студентами, больше известными как хиппи. Многие из них употребляли галлюциногенные наркотики, которые, как ожидалось, должны были увести их в высшие сферы сознания. Как определенная культурная группа, они разделяли некоторые общие ценности, вполне совместимые с основными положениями гуманистической психологии. Такими базовыми ценностями были ориентация на реализацию личности, вера в возможность совершенствования человека, подчеркивание ориентации на настоящий момент в жизни, гедонизм (стремление к чувственным удовольствиям как главному содержанию жизни) и тенденция к максимальному самораскрытию человека (свободное выражение внутреннего мира и переживаний) (Smith. 1990).

С точки зрения гуманистической психологии, бихевиоризм представляет собой узкий, искусственно созданный и предельно обедненный взгляд на природу человека. Акцент бихевиоризма на внешнем поведении, по их мнению, лишает образ человека подлинного смысла и глубины, дегумани — зирует его. ставя на одну доску с животным или машиной. Гуманистическая психология отвергала представление о человеке как о существе, чье поведение строится лишь на основе детерминизма и полностью определяется стимулами внешней среды. Мы — нс лабораторные крысы и не роботы, человека нельзя полностью объективировать, просчитать и свести к совокупности элементарных актов типа «стимул — реакция».

Бихевиоризм не был единственным противником гуманистической психологии. Она также подвергала критике элементы жесткого детерминизма во фрейдовском психоанализе: преувеличение роли бессознательного и, соответственно, недостаточное внимание к сознательной сфере, а также преимущественный интерес к невротикам и психотикам, а не к людям с нормальной психикой.

Если прежде психологов больше всего интересовала проблема душевных расстройств, то гуманистическая психология направлена преимущественно на задачу исследования душевного здоровья, позитивных душевных качеств. Сосредоточив внимание лишь на темной стороне человеческой психики и оставив в стороне такие чувства, как радость, удовлетворение и тому подобные, психология игнорировала как раз те аспекты психики, которые во многом и составляют человеческое существо. Именно поэтому в ответ на явную ограниченность как бихевиоризма, так и психоанализа, гуманистическая психология с самого начала создавала себя как новый взгляд на природу человека, третью силу в психологии. Она как раз и призвана заняться изучением тех аспектов психики, которые прежде не замечали или игнорировали. Примером такого рода подхода являются работы Абрахама Маслоу и Карла Роджерса.

Абрахам Маслоу (1908–1970)

Маслоу можно в значительной мере назвать духовным отцом гуманистической психологии. Именно он вдохнул жизнь в исходные идеи и смог придать новому движению некоторые черты академической респектабельности. Прежде всего его интересовала проблема наивысших достижений человека, а потому он начал с изучения сравнительно небольшой выборки людей неординарных, способных на поистине выдающиеся результаты в различных областях деятельности. Что же отличает гениев и героев от остальных смертных?

Маслоу родился в Бруклине, Нью — Йорк. Детство его не было счастливым. Отец, бабник и пьяница, мог надолго исчезать из семьи. Мать тоже трудно назвать ангелом. Она была человеком жестким и полным предрассудков. Она сурово наказывала сына за малейшее неповиновение и явно предпочитала ему двоих младших детей. Маслоу запомнилась яркая картина детства: мать разбивает головы о стену двум кошкам, которых Маслоу притащил с улицы. Он ничего не забыл и не простил. Когда мать умерла, Маслоу отказался прийти на похороны. Эти переживания сказались на всей жизни Маслоу. Он писал: «Вся моя жизненная философия и мои исследования в конце концов имеют один общий исток: они питаются ненавистью и отвращением ко всему тому, что воплощала в жизни она [моя мать]» (цит. по: Hoffman. 1988. P. 9).

В детстве Маслоу испытывал чувство неполноценности из — за своего щуплого тела и огромного носа. Сам он описывал свою юность как постоянную борьбу с гигантским комплексом неполноценности, который он пытался компенсировать хорошей атлетической подготовкой. Если впоследствии Маслоу заинтересовался концепцией комплекса неполноценности Альфреда Адлера, то можно сказать, что в юности он сам был таким воплощенным комплексом неполноценности, по Адлеру. Маслоу не удалось добиться самоутверждения и реализации в спорте, и он с тем же рвением занялся наукой.

Он поступил в Корнеллский университет и именно там впервые столкнулся с психологией. Его впечатления от первого университетского курса по психологии были самыми ужасными. По его отзывам, это было нечто «невыносимо скучное и совершенно безжизненное, ничего общего не имеющее с действительным миром, а потому я с содроганием бежал оттуда» (Hoffman. 1988. P. 26). Профессором психологии, вызвавшим у Маслоу столь яркие эмоции, был Э. Б. Титченер. Вскоре Маслоу перевелся в университет штата Висконсин, где в 1934 году получил научную степень доктора философии.

Поначалу Маслоу был ярым бихевиористом, убежденным в том, что именно с помощью механистического, естественнонаучного подхода можно в итоге разрешить все мировые проблемы. Однако впоследствии под влиянием собственного жизненного опыта (рождение первого ребенка, начало второй мировой войны) и знакомства с гуманистическими идеями в философии, гештальт — психологией и психоанализом он убедился в ограниченности бихевиористского подхода.

Большое влияние на Маслоу оказало также знакомство с некоторыми европейскими психологами, бежавшими от преследований нацистов в США: Адлером, Хорни, Коффкои, Вертхеймером. Именно под влиянием благоговейного восторга по отношению к Максу Вертхеймеру и американскому антропологу Рут Бенедикт он занялся исследованием психически здоровых людей, которым удалось в той или иной степени достичь в жизни самоактуализации. Именно Вертхеймер и Бенедикт послужили для Маслоу моделями наиболее полного воплощения лучших качеств человеческой природы.

Однако первые попытки Маслоу гуманизировать психологию, предпринятые во время его преподавательской работы в Бруклинском колледже, имели негативные последствия прежде всего для него самого. Бихевиористское психологическое сообщество подвергло его подлинному остракизму. И хотя его исследования пользовались успехом у студентов, коллеги по факультету сторонились его как отступника. Коллеги — психологи считали, что он слишком далеко зашел в отрицании основ главенствующей психологической школы, а ведущие научные журналы отказывались публиковать его статьи и сообщения (DeCarvallo. 1990).

Продолжить свои начинания и опубликовать ряд работ ему удалось лишь в университете Брэндис, г. Вальтхэм, штат Массачусетс, где он работал с 1951 по 1969 год. Расцвет его популярности пришелся на 60–е годы, а в 1967–м он был избран президентом Американской психологической ассоциации.

С точки зрения Маслоу, каждый человек обладает врожденным стремлением к самоактуализации[145] (Maslow. 1970). Причем подобное активное стремление к раскрытию своих способностей и задатков, развитию личности и скрытого в человеке потенциала является, по Маслоу, наивысшей человеческой потребностью. Правда, для того, чтобы эта потребность проявилась, человек должен удовлетворить всю иерархию нижележащих потребностей. Прежде, чем начинает <работать> потребность каждого вышележащего уровня, потребности нижележащих уровней уже должны быть удовлетворены. Вся же иерархия потребностей выглядит следующим образом:

1) физиологические потребности — потребность в еде, питье, дыхании, сне и сексе;

2) потребность в безопасности — чувства стабильности, порядка, защищенности, отсутствие страха и тревоги;

3) потребность в любви и чувстве общности, принадлежности к определенной группе;

4) потребность в уважении со стороны окружающих и в самоуважении;

5) потребность в самоактуализации.

Большая часть работ Маслоу посвящена исследованию людей, достигших в жизни самоактуализации, тех, кто может считаться здоровыми в психологическом отношении. Как он обнаружил, таким людям присущи следующие характеристики:

 объективное восприятие реальности;

 полное приятие своей собственной натуры;

 увлеченность и преданность какому — либо делу;

 простота и естественность поведения;

 потребность в самостоятельности, независимости и возможности где — нибудь уединиться, побыть одному;

 интенсивный мистический и религиозный опыт, наличие высших переживаний[146];

 доброжелательное и сочувственное отношение к людям;

 нонконформизм (сопротивление внешним давлениям);

 демократический тип личности;

 творческий подход к жизни;

 высокий уровень социального интереса (эта идея была позаимствована у Адлера).

Обычно это люди среднего возраста и старше; как правило, они не подвержены неврозам. По мнению Маслоу, такого рода люди составляют не более одного процента населения.

Методы сбора данных и результаты исследований Маслоу подвергали критике в основном за то, что выборки слишком малы для столь широких обобщений. Кроме того, выбор испытуемых был явно субъективен и основывался лишь на собственных взглядах Маслоу, критерии отбора сформулированы слишком нечетко. Маслоу, хотя и соглашался с тем, что его работы не удовлетворяют строгим критериям научного исследования, все же настаивал на том, что никакими другими средствами феномен самоактуализации исследовать невозможно. Он рассматривал свои работы как сугубо предварительные и не терял надежды, что когда — нибудь они получат должное подтверждение.

Теория самоактуализации поддается лабораторным исследованиям довольно слабо, а в большинстве случаев — вовсе не подтверждается.

Тем не менее, ее часто используют в сфере бизнеса и производственной деятельности, то есть в тех областях, где большинство участников убеждены: потребность в самоактуализации — хороший мотив для того, чтобы научиться получать удовлетворение от работы. Теорию Маслоу применяют также в сферах образования, медицины и психотерапии.

Карл Роджерс (1902–1987)

Карл Роджерс известен прежде всего благодаря своему популярному в психотерапии методу под названием личностно — ориентирован — ная терапия. Концепция Роджерса так же, как и теория Маслоу, основывается на доминировании одного главного мотивирующего фактора. Правда, в отличие от Маслоу, строившего свои заключения на исследовании эмоционально уравновешенных, здоровых людей, Рождерс основывался преимущественно на опыте работы в психологическом консультационном кабинете в университетском городке.

Личностно — ориентированная терапия — подход в психотерапии, развивавшийся Карлом Роджерсом. Отличается прежде всего тем, что ответственность за происходящие перемены возлагается не на терапевта, а на самого клиента.

Само название метода достаточно четко отражает его взгляд на природу и задачи гуманистической психологии. Возлагая основную ответственность за происходящие во время лечения перемены не на терапевта, а на клиента (как это было и в ортодоксальном психоанализе), Роджерс тем самым выражает взгляд, что человек, благодаря своему разуму, в состоянии самостоятельно менять характер своего поведения, заменяя нежелательные действия и поступки на более желательные. По его мнению, мы вовсе не обречены вечно находиться под властью бессознательного или собственных детских переживаний. Личность человека определяется настоящим, она формируется под влиянием наших сознательных оценок происходящего.

Карл Роджерс родился в городке Оук Парк, штат Иллинойс, в пригороде Чикаго. Его родители придерживались строгих религиозных взглядов, что, как отмечал сам Роджерс, постоянно довлело над ним тяжким грузом в детстве и юности. Он вынужден был жить по правилам, предписанным родителями, подавляя любое, самое малое проявление эмоций. Он сообщал, что именно эти постоянные ограничения породили в нем чувство протеста, хотя ждать, пока оно во что — то выльется, пришлось довольно долго.

Юный Карл рос замкнутым ребенком, большое место в его жизни занимало чтение. Постоянное одиночество приучило его полагаться в большей степени на себя самого, однако еще долгое время ему не удавалось изжить в себе зависимость от верований своих родителей. Когда Роджерсу исполнилось 12 лет, семья переехала на ферму, и у мальчика проявилась сильная тяга к природе. Он много читал о разного рода сельскохозяйственных экспериментах и хорошо представлял себе, что такое научный подход к действительности.

Хотя его интеллектуальные интересы определились, эмоциональная жизнь была в полном беспорядке. «В тот период, — писал он, — меня постоянно посещали причудливые фантазии, и, скорее всего, любой психиатр определил бы их как шизоидные. Но, по счастью, я не встречался тогда с психиатрами» (Rogers. 1980. Р, 30).

И лишь в возрасте 22 лет, когда он вступил в Христианскую студенческую ассоциацию в Китае, ему удалось полностью избавиться от зависимости от фундаменталистских взглядов своих родителей и усвоить более либеральную жизненную философию (Rogers. 1967). Он пришел к убеждению, что человек в большей степени должен полагаться на собственное понимание ситуации, а не на мнение окружающих. Он также понял, что каждый человек должен сознательно и активно работать над собственным совершенствованием. Эти идеи и легли в основу его теории личности.

Роджерс получил научную степень в области клинической и педагогической психологии в 1931 году в педагогическом колледже при Колумбийском университете. В течение следующих девяти лет он работал в «Обществе по предотвращению насилия над детьми», общаясь с малолетними правонарушителями и детьми из неблагополучных семей. В 1940 году он начал академическую карьеру. Рождерс преподавал в университетах штатов Огайо. Висконсин и Чикагском университете. Именно в эти годы и родилась его теория и метод психотерапии.

Главным мотивом деятельности человека является стремление к самоактуализации (Rogers. 1961). Хотя это стремление носит врожденный характер, его развитию могут способствовать (или, напротив, препятствовать) детские переживания и научение. Роджерс подчеркивал значение взаимоотношений мать — дитя, поскольку это существенным образом влияет на рост самосознания ребенка. Если мать в достаточной мере удовлетворяет потребности ребенка в любви и ласке — Роджерс называл это позитивным вниманием[147], — то у ребенка значительно больше шансов вырасти здоровым в психологическом смысле. Если же мать ставит проявления любви в зависимость от хорошего или плохого поведения ребенка (в терминологии Роджерса условно позитивное внимание), то подобный подход скорее всего интериоризи — руется в психике ребенка, и последний будет чувствовать себя стоящим внимания и любви лишь в определенных ситуациях. В этом случае ребенок будет стараться избегать ситуаций и поступков, вызывающих неодобрение матери. В итоге же личность ребенка не получит полного развития. Он не сможет полностью проявить все аспекты своего Я, поскольку некоторые из них отвергаются матерью.

Таким образом, первым и непременным условием здорового развития личности является безусловное позитивное внимание к ребенку. Мать должна проявлять свою любовь к ребенку и полное его приятие вне зависимости от того или иного его поведения, особенно в раннем детском возрасте. Только в этом случае личность ребенка развивается полноценно, а не ставится в зависимость от тех или иных внешних условий. Таков единственный путь, позволяющий человеку в итоге достичь самоактуализации.

Самоактуализация представляет собой наивысший уровень психического здоровья личности. Концепция Роджерса в значительной мере похожа на понятие самоактуализации у Маслоу. Различия между этими двумя авторами касаются разного понимания психического здоровья личности. Для Роджерса психическое здоровье или полное раскрытие личности характеризуется следующими чертами:

 открытость по отношению к опыту любого типа;

 намерение жить полной жизнью в любой момент жизни;

 способность прислушиваться больше к собственным инстинктам и интуиции, чем к рассудку и мнениям окружающих;

 чувство свободы в мыслях и поступках;

 высокий уровень творчества.

Роджерс описывает достигшего наиболее полного раскрытия человека в большей степени как актуализирующегося, чем уже актуализи — ровавшегося, подчеркивая процессуальный, длящийся характер этого действия. Он всячески подчеркивает постоянный рост человека, что отражено уже в самом названии его самой известной книги «Становясь личностью» (On Becoming a Person) (Rogers. 1961).

Личностно — ориентированная терапия Роджерса оказала большое влияние на развитие психологии. Эта теория была хорошо встречена психологами, прежде всего из — за акцента на личностном начале в человеке. Критике же этот подход подвергали в основном за отсутствие ясности в вопросе о врожденных предпосылках и потенциале самоактуализации, а также за постоянное подчеркивание роли сознательных факторов в ущерб роли бессознательного в психической жизни человека. В остальном же и теория Роджерса, и его метод терапии получили признание и широко используются как в научных исследованиях, так и в клинической практике.

Работы Роджерса оказали существенное влияние на общее представление о потенциале человеческой личности. Его по праву можно считать одним из основателей движения за общую гуманизацию психологии. В 1946 году он был избран президентом Американской психологической ассоциации, а также получил награды «За выдающиеся научные достижения» и «За выдающийся профессиональный вклад».

Гуманистическая психотерапия

Поскольку гуманистическая психология, в отличие от психоанализа, основной акцент делала на исследовании психически здоровых людей, а не невротиков, то и подходы этих двух концепций в области психотерапии также оказались различными. Бурный рост гуманистической терапии, или терапии развития, приходится на 60–е и 70–е годы, когда многие миллионы людей записывались в группы встреч, сеансы развития способности чувствовать и на курсы раскрытия потенциала человека при школах, бизнес — клубах, церквях, клиниках и даже в тюрьмах. С тех пор популярность подобных курсов, к сожалению, резко понизилась.

Психотерапия в рамках гуманистической психологии частично основывалась на работах гештальт — психолога Курта Левина. Терапия проводилась на людях с нормальным или средним уровнем психического здоровья. Основную задачу такого рода терапия видит в том, чтобы поднять уровень осознанности поведения пациента, помочь ему откорректировать отношение к самому себе и к окружающим, освободить его скрытый творческий потенциал и способность к саморазвитию. Иными словами, эти программы в большей степени нацелены на укрепление психического здоровья и самоактуализации, нежели на то, чтобы лечить неврозы и депрессию.

К сожалению, следует отметить, что движение за раскрытие возможностей человека привлекло в свои ряды хотя и исходивших из самых лучших побуждений, но по большей части неподготовленных и неквалифицированных энтузиастов вместе с разного рода доморощенными гуру и «наставниками», что в итоге принесло больше вреда, чем пользы. Изучение последствий участия в подобного рода группах встреч показало, что уровень психогенных причин разного рода расстройств и нарушений в некоторых случаях составляет свыше 50 процентов (Hartley, Robach & Abramowitz. 1976).

Судьба гуманистической психологии

Гуманистическая психология оформилась в самостоятельную школу с основанием «Журнала гуманистической психологии» в 1961 году (journal of Humanistic Psychology), появлением Ассоциации гуманистической психологии в 1962 году и отделения гуманистической психологии в рамках Американской психологической ассоциации в 1971 году. Таким образом, этапы развития данного направления легко проследить.

Гуманистическая психология предлагала свое собственное, отличное от остальных двух доминирующих сил понимание предмета психологии, ее методов, задач и терминологии. Иными словами, у ее приверженцев было все, чем может похвастать любая научная школа на стадии основания — страстная убежденность в собственной правоте и в том, что только они действительно понимают, что такое психология.

Однако несмотря на все внешние признаки оформившейся школы, гуманистическая психология так и не стала полноценной психологической школой — такой вердикт вынесли ей сами приверженцы этого направления на своем собрании в 1985 году, то есть спустя почти три десятка лет после оформления движения. «Гуманистическая психология оказалась грандиозным экспериментом, но экспериментом по большей части неудачным. В настоящее время гуманистическая психология не смогла оформиться в самостоятельную научную школу, а также выработать своей теории или чего — либо, заслуживающего названия философии науки» (Cunningham. 1985. P. 18).

С такой оценкой согласен и сам Карл Роджерс. «Гуманистическая психология не смогла оказать существенное воздействие на основное русло развития психологической мысли. Наше движение все еще расценивают как нечто малозначительное» (цит. по: Cunningham. 1985. P. 16). По мнению Роджерса, чтобы убедиться в справедливости его слов, достаточно просмотреть введение в любом учебнике по психологии. Все фигурирующие там основные сюжеты и темы остаются теми же самыми, что и 25 лет назад, нигде и речи нет о необходимости целостного рассмотрения личности.

Последующие исследования подтвердили слова Роджерса. В самом деле, лишь менее одного процента материала учебников посвящено рассмотрению гуманистической психологии. Обычно лишь вскользь упоминается иерархия потребностей Маслоу и личностно — ориентиро — ванная терапия Роджерса (Churchill. 1988).

Почему же гуманистическая психология так и не смогла войти в основной корпус психологических теорий? Согласно одной точке зрения, это произошло потому, что большинство представителей этого направления занимались частной практикой, а не преподаванием в университетах. В отличие от академических психологов, представители гуманистической психологии сравнительно мало внимания уделяли научным исследованиям, научным публикациям и воспитанию новых поколений молодых профессионалов. <Наиболее ясно прослеживаемой и опасной тенденцией в гуманистической психологии последних лет является очень небольшой объем проводимых научных исследований> (Rice & Greenberg. 1992. P. 215).

Согласно другой точке зрения, все дело в том времени, на которое пришлось становление гуманистической психологии. Пик ее популярности приходится на 60–е и 70–е годы, когда основные противники — фрейдовский психоанализ и скиннеровский бихевиоризм — были существенно ослаблены расколом в собственных рядах. Гуманистическая психология, по существу, боролась с противником, который не мог оказать ей достойного сопротивления.

Но, несмотря на то, что гуманистическая психология так и не оформилась в самостоятельную психологическую школу, она в значительной мере способствовала трансформации основных направлений психоанализа, усиливая идею о том, что человек должен быть в состоянии свободно и сознательно влиять на формирование собственной личности. Косвенным образом развитие гуманистической психологии способствовало оживлению интереса к исследованию сознания и в рамках академической психологии, поскольку гуманистическая психология стоит у истоков движения когнитивной психологии. Основатель когнитивной психологии Ульрик Найссср отмечал, что на него «самое сильное влияние оказал дух гуманистической психологии. Собственно, когнитивный подход и есть гуманистический взгляд на организм человека» (Baars. 1986. P. 273). Подводя итог сказанному, можно отметить, что гуманистическая психология способствовала оформлению тех изменений, которые уже назрели в психологической мысли. С этих позиций можно сказать, что данное движение в целом оказалось успешным.

Когнитивное движение в психологии

«Психология, — писал в своем манифесте бихевиоризма 1913 года Джон Б. Уотсон, — должна полностью изгнать из употребления термин «сознание»». Каждый последователь бихевиоризма должен был исключить любые ссылки на сознание в своих исследованиях и теоретических построениях. В течение многих десятилетий после этого все учебники по психологии говорили о функциях мозга, но отказывались обсуждать какие бы то ни было концепции <души>. Говорили, что психология «потеряла сознание> или <утратила свою душу» навеки.

Неожиданно (или это только так кажется) психология вновь обрела интерес к проблеме сознания. По крайней мере, этот термин все чаще стал употребляться на конференциях и в научных публикациях в журналах.

В 1979 году в журнале «Американский психолог» появилась статья, озаглавленная «Бихевиоризм и душа: призыв (осторожный) вернуться к интроспекции» (Behaviorism and the Mind: A (Limited) Call for a return to Introspection) (Lieberman. 1979). Несколькими месяцами раньше тот же журнал опубликовал статью с еще более простым названием — «Сознание». Ее автор пишет следующее: «После многих десятилетий необдуманного отрицания проблемы сознания она вновь попадает в сферу научного интереса как вполне респектабельная тема исследования» (Natsoulas. 1978. P. 906).

Президент Американской психологической ассоциации в своем ежегодном отчете отметил, что происходит значительное изменение представлений о предмете психологии, и прежде всего это касается возобновления интереса к проблеме сознания. Тот образ природы человека, который имеет перед собой психология, становится все более <гуманис — тичным, нежели механистичным> (McKeachie. 1976. P. 831).

Совершенно очевидно, что если глава Американской психологической ассоциации и престижные научные журналы обсуждают проблему сознания в столь оптимистическом ключе, мы присутствуем при начале очередной научной революции в области психологии. Вскоре пришлось пересмотреть и само определение психологии в учебниках. Если раньше ее определяли как «науку о поведении», то теперь это определение выглядит так: «наука о поведении и психических процессах», или «наука, которая систематическим образом изучает и пытается дать объяснение взаимосвязи между наблюдаемым поведением и ненаблюдаемыми психическими процессами, происходящими внутри организма» (Hilgard, Atkinson & Atkinson. 1975. P. 12; Kagan & Havemann. 1972. P. 9).

У студентов старших классов в колледжах все более популярными становились курсы, посвященные проблеме сознания (Spanos. 1993). В 1987 году среди психологов провели опрос о том, какие события представляются им в современной психологии наиболее удивительными, если оценивать их с позиции 25–летней давности. По мнению респондентов, наиболее удивительным выглядит бурный рост когнитивной психологии (Boneau. 1992).

Таким образом, становится совершенно очевидным, что современная психология ушла далеко за те пределы, которые отвели ей Уотсон и Скиннер. Началось становление новой школы в психологии.

Как и все подлинные новации в истории психологии, когнитивная психология[148] не появилась на пустом месте. Ее истоки можно проследить в более ранних концепциях. Некоторые исследователи говорят, что «когнитивная психология одновременно и самая новая, и самая древняя традиция в истории психологии» (Heamshaw. 1987. P. 272). Это означает, что интерес к проблеме сознания присутствовал в психологии со дня ее появления, задолго до того, как она стала наукой. Проблема сознания обсуждается в работах Платона и Аристотеля, равно как и в исследованиях современных представителей эмпирической и ассоциативной школ.

Когда психология оформилась в самостоятельную дисциплину, интерес к проблеме сознания сохранился. Вильгельма Вундта можно считать одним из предтеч когнитивной психологии, поскольку он неоднократно подчеркивал творческий характер сознания. Структурализм и функционализм также имеют дело с сознанием — первый с его элементами, а второй — с функционированием. И лишь бихевиоризм отошел от этой традиции, изгнав тему сознания из области психологии почти на 50 лет.

Возрождение интереса к этой теме (что можно считать формальным началом когнитивной психологии) можно проследить начиная с 50–х годов (а при желании — и с 30–х годов). Представитель бихевиоризма Э. Р. Гатри под конец своей научной карьеры подверг критике механистическую модель психики и утверждал, что поведенческие стимулы далеко не всегда можно свести к совокупности физических факторов. Он высказал смелое для тех лет предположение: для того, чтобы оценить подлинное значение тех или иных стимулов для реагирующего организма, психологи должны описывать их в перцептивных или когнитивных терминах (Guthrie. 1959). Невозможно оперировать с понятием значения в поведенческих терминах, поскольку это психический или когнитивный процесс.

Еще одним предшественником когнитивного движения можно считать радикальный бихевиоризм Э. С. Толмена. Этот исследователь признавал важность рассмотрения когнитивных переменных и в немалой степени способствовал отказу от подхода «стимул — реакция». Толмен также ввел в употребление идею когнитивных карт, отстаивал применимость категории цели по отношению к действиям животных и подчеркивал необходимость использования промежуточных переменных для операционального определения внутренних, ненаблюдаемых состояний.

Философ — позитивист Рудольф Карнап призывал вернуться к методу интроспекции. В 1956 году Карнап писал: «То обстоятельство, что человек осознает состояние своего ума, свое воображение, чувства и т. п., вполне может рассматриваться как своего рода наблюдение, в принципе не отличающееся от любого внешнего наблюдения, а потому его можно считать таким же законным источником научного познания» (цит. по: Koch. 1964, P. 22). Даже сам Перси Бриджмен, известный физик, который ввел в бихевиоризм понятие операциональных определений, позднее отрекся от бихевиоризма и настаивал на необходимости использования интроспекции для придания смысла операциональному анализу.

Гештальт — психология тоже оказала влияние на когнитивное движение, поскольку в центре ее внимания с самого начала стояла «организация, структура, связи, активная роль субъекта, а также важная роль восприятия в процессе научения и запоминания» (Hearst. 1979. P. 32). Гештальт — психология оказала существенную помощь когнитивному движению уже тем, что помогла поддержать хоть видимость интереса к проблеме сознания в период безраздельного господства бихевиоризма в американской психологической мысли.

Еще одним предшественником когнитивной психологии можно считать швейцарского психолога Жана Пиаже (1896–1980), проведшего ряд весьма значительных исследований по детской психологии, но не в терминах психосексуального или психосоциального развития, как это было у Фрейда и Эриксона, а с позиций исследования стадий когнитивного развития ребенка. Уже самые ранние работы Пиаже, которые проводились в 20–е и 30–е годы, оказали значительное воздействие на европейскую психологию. Этот подход не получил столь большого распространения в США, поскольку существенно расходился с господствующей догмой бихевиоризма. Однако акцент, который Пиаже делал именно на когнитивных моментах психического развития ребенка, обратил на себя внимание сторонников когнитивного движения.

Как только когнитивный подход начал распространяться в Америке, значение работ Пиаже сразу стало очевидным. Пиаже оказался первым европейским психологом, получившим от Американской психологической ассоциации награду <За выдающийся вклад в развитие науки>, в 1969 году. Даже то обстоятельство, что работы Пиаже были посвящены преимущественно детской психологии, способствовало дальнейшему расширению спектра применимости когнитивного подхода.

Когда мы сталкиваемся со столь значительными изменениями основных научных концепций, следует помнить, что подобные ситуации всегда являются отражением более глубоких преобразований, связанных с изменением самого духа эпохи. Наука, как живой организм, адаптируется к новым требованиям среды. Какие изменения должны были произойти в интеллектуальном климате эпохи, чтобы умерить влияние бихевиоризма и вновь вызвать к жизни когнитивное движение? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, нам снова придется обратиться к постоянному лидеру естествознания и всеобщей модели для остальных наук — к физике.

В начале 20–х годов в физике в результате деятельности Альберта Эйнштейна, Нильса Бора, Вернера Гейзенберга и других начал утверждаться новый подход к пониманию сущности объективного мира. Прежняя галилеевско — ньютонианская модель Вселенной, в течение столетий питавшая механистические и редукционистские взгляды на природу человека в психологии от Вундта до Скиннера, — была отвергнута. Новый взгляд на мир подверг пересмотру святая святых классической науки — идею объективности, представление о возможности абсолютного разграничения объекта и субъекта, внешнего мира и наблюдателя.

Физика осознала, что невозможно наблюдать объект, не оказывая на него абсолютно никакого воздействия, никак не меняя его характеристик. Таким образом, возникла задача построения некоего искусственного моста между наблюдателем и объектом, внутренним и внешним миром, миром сознания и миром материи. Центр внимания научного исследователя сместился с абсолютно независимого, допускающего полностью объективное наблюдение мира, на сам процесс наблюдения Вселенной. Современная наука отказывается от роли абсолютно независимого наблюдателя и усваивает роль наблюдателя нового типа — наблюдателя — участника.

Идеал абсолютно объективного знания, стоящий в центре классического естествознания, собственно, всегда считался недостижимым. Новая физика строится на том убеждении, что объективное познание в действительности является познанием субъективным, то есть оно неустранимым образом зависимо от наблюдателя. Эта позиция подозрительно напоминает учение Джорджа Беркли, английского философа XVII века. Он утверждал, что любое знание субъективно, потому что зависит от своего творца и носителя — человека. «Быть — значит быть в восприятии», — это единственное, что мы можем с достоверностью утверждать о мире. Один писатель так охарактеризовал подобную ситуацию: наша картина мира «представляет собой не детальную фотографию внешней реальности, а скорее похожа на живописное полотно — субъективное творение нашего ума и чувств, безусловно, похожее на оригинал, но никогда не являющееся его точной копией» (Matson. 1964. P. 137).

То обстоятельство, что современная физика отошла от идеи абсолютной объективности и признала активную роль субъекта в познавательном процессе, в значительной мере возродило интерес к роли сознательного опыта в получении информации о внешнем мире. Подобная революция в физике, в свою очередь, послужила достаточным поводом для реабилитации сознания в качестве законного предмета психологии. И хотя научная психология еще в течение полувека сопротивлялась новым веяниям, придерживаясь устаревшей модели <объективного познания поведения человека>, все же в конце концов и она вынуждена была откликнуться на веяния «духа времени» и принять новую модель познания, допускающую исследование сознания и когнитивных процессов.

Ретроспективный взгляд на историю становления когнитивной психологии создает впечатление, что этот сдвиг произошел повсеместно и разом, в течение всего лишь нескольких лет. Однако на самом деле процесс преобразований не был. конечно, столь гладок. Этот переход назревал в течение длительного времени, без фанфар и барабанов. «Ни один человек не догадывался о ее существовании до тех пор, пока она не заявила о себе во весь голос сама» (Baars. 1986. P. 141).

В истории часто так бывает, что заметить появление чего — то нового можно лишь задним числом, когда явление уже стоит в полный рост. Когнитивная психология не возникла за одну ночь. Нельзя также приписать ее становление настойчивости какого — то одного исследователя, который, подобно Джону Б. Уотсону, создал новое направление практически в одиночку. Как и функционализм, когнитивная психология не имеет своего отца — основателя, возможно, потому, что ни у кого из исследователей не хватило личных амбиций, чтобы возглавить новое движение самому. Их гораздо в большей степени интересовало дальнейшее продвижение психологического знания.

История называет двух ученых, которые хотя формально и не могут считаться основателями когнитивной психологии, все же, как это мы теперь видим, заложили (один — основав исследовательский центр, а другой — выпустив книгу) фундамент нового движения. Их деятельность — вехи на пути становления когнитивной психологии. Это Джордж Миллер и Ульрик Найссер. И вновь мы видим, как личные факторы сказываются на развитии нового направления психологической мысли.

Джордж Миллер (1920-)

Джордж Миллер начал свою научную карьеру с изучения английской филологии и лингвистики в университете штата Алабама. Магистерский диплом он получил в 1941 году также в области лингвистики. Однако, еще будучи студентом, он заинтересовался психологией. Однажды ему поручили провести вводные занятия по психологии в 16 студенческих группах — причем прежде он никогда всерьез психологией не занимался. Позже он рассказывал, что, повторив один и тот же материал 16 раз в течение одной недели, он по — настоящему поверил в себя.

В дальнейшем он работал в Гарвардском университете в психо — акустической лаборатории, занимаясь проблемами речевой коммуникации, где получил свою докторскую степень. Он полностью погрузился в изучение проблем психолингвистики и в 1951 году опубликовал книгу под названием «Язык и общение» (Language and Communication). В этот период творчества Миллер придерживался бихевиористских позиций, отмечая впоследствии, что, собственно, выбор был невелик, поскольку во всех университетах и профессиональных организациях ведущая роль принадлежала бихевиористам,

Власть, почести, авторитет, учебники, деньги, — все в психологии принадлежало представителям бихевиористс — кой школы… Никто всерьез не мог помышлять о противостоянии. Вы бы просто не смогли найти никакой работы. (Миллер, цит. по: Baars. 1986. P. 203.)

В середине 50–х годов он увлекся использованием статистических методов в изучении процесса научения, теорией информации и компьютерным моделированием процесса мышления. В этот период он приходит к выводу, что бихевиоризм, как он выразился, <выдыхается>. Сходство между деятельностью мышления и компьютерными операциями настолько потрясло Миллера, что его интересы стали смещаться в сторону более когнитивно ориентированной психологии. Как раз в то же самое время у него образовалась аллергия на шерсть животных и их выделения, что означало, что он не может больше работать с лабораторными мышами. Он мог теперь работать только с человеком — большой недостаток в мире, где правят бихевиористы.

Переходу на позиции когнитивной психологии также способствовал бунтарский дух Миллера, столь свойственный представителям нового поколения психологов. Они были готовы восстать против всего, чему их учили в университете, ради создания нового подхода, ставящего в центр внимания не поведение, а процесс познания.

Вместе со своим коллегой Джеромом Брунером (1915-) он создает при Гарвардском университете исследовательский центр по изучению процессов мышления. Миллер обратился к университетскому начальству с просьбой о выделении помещения, и в 1960 году такое помещение было предоставлено. Это был дом, в котором когда — то жил сам Вильям Джемс. Вполне подходящее место для нового центра, особенно если припомнить, как Джемс в своих «Принципах…» охарактеризовал природу человеческой психики.

Выбор подходящего названия для нового начинания также был делом не тривиальным. Связь с Гарвардским университетом давала большие потенциальные возможности: к примеру, возможность создать новое направление в психологии. Миллер и Брунер выбрали для обозначения предмета своих исследований термин «когнитивная». Именно так они и назвали новый исследовательский центр — Центр когнитивных исследований.

Выбирая термин «когнитивна»>, мы сознательно противопоставляли себя бихевиоризму. Поначалу мы хотели использовать нечто связанное с «ментальностью». Но «ментальная психология» — это звучало уж слишком нелепо. «Психология здравого смысла» отсылала бы нас к области антропологических исследований, а «народная психология» слишком уж похоже на вундтовскую социальную психологию. Какой термин выбрали бы вы? Мы остановились на термине «когнитивная психологи». (Miller, цит. по: Baars. 1986. P. 210.)

Молодые люди впоследствии вспоминали, что ни один человек в центре не мог внятно объяснить, что же все — таки означает слово <когнитивная> и что из всего этого следует. Собственно, «центр и не создавался для чего — то конкретного, скорее против. В этом «против» и была вся суть» (Norman & Levelt. 1988. P. 101).

Это уже был не бихевиоризм. Новая позиция выходила далеко за рамки господствующей догмы, «истеблишмента». Создавая центр, его основатели стремились выразить только одно — насколько далеки они от бихевиоризма. Как мы уже видели раньше, каждое новое течение начинает с того, что отделяет себя от предшествующих концепций. Подобное различение — необходимый этап развития, вслед за которым должен следовать ответ на вопрос «Кто мы?» и «Куда идем?»

Несмотря на весь революционный дух когнитивной психологии, Миллер все же не считал это настоящей научной революцией. Он пользовался термином «органический рост» — изменение посредством медленного роста или накопления. Он считал, что развитие идет преимущественно эволюционным, а не революционным путем. С этой точки зрения новое направление — возврат к психологии здравого смысла, для которого было совершенно очевидно, что психология должна заниматься не только поведением, но и проблемами психической жизни.

В новом Центре когнитивных исследований занимались разработкой широкого круга разнообразных тем: язык, память, процессы восприятия и образования понятий, мышление и психология развития, — большинство из которых уже полностью исчезло из словаря бихевиористов. Позднее Миллер организовал программу когнитивных исследований и в Принстонском университете.

В признание его заслуг, Миллера в 1969 году избирают президентом Американской психологической ассоциации и присуждают ему награду <За выдающийся вклад в науку> и Золотую медаль в области прикладной психологии. Но, пожалуй, самым значительным признанием его вклада стала широкая сеть разнообразных лабораторий когнитивной психологии, возникшая вслед за стремительным развитием сформулированного им нового направления.

Ульрик Найссер (1928-)

Ульрик Найссер родился в Германии, в г. Киле. В Соединенные Штаты родители привезли его в возрасте трех лет. Первоначально он изучал физику в Гарвардском университете. Под впечатлением блестящих лекций одного из молодых профессоров по имени Джордж Миллер Найссер решил, что физика не для него, и переключился на изучение психологии. Он прослушал курс по психологии общения у Миллера и ознакомился с основами теории информации. На его развитие также оказала влияние книга Коффки «Принципы гештальтпсихологии».

Получив степень бакалавра в Гарварде в 1950 году. Найссер продолжил образование в Свартморском колледже под руководством представителя гештальт — психологии Вольфганга Келера. Для получения докторской степени он вернулся в Гарвард, где успешно защитил диссертацию в 1956 году.

Несмотря на растущую приверженность когнитивному подходу, Найссер не видел в рамках академической карьеры иного пути помимо бихевиоризма. Он писал: «Это то, что вам надлежало усвоить: в то время никакой психологический феномен не мог считаться реально существующим, если вы не могли продемонстрировать его на лабораторных мышах… Это представлялось мне весьма забавным» (цит. по: Baars. 1986. P. 275).

Найссер нашел бихевиоризм не только забавным, но и слегка <ненормальным>, когда ему посчастливилось получить свою первую академическую должность в университете Брандейса, где факультет психологии возглавлял Абрахам Маслоу. В этот период и сам Маслоу как раз понемногу отходил от бихевиоризма и размышлял над основами гуманистического подхода. Маслоу не удалось склонить Найссера к гуманистической психологии, как не удалось ему и гуманистическую психологию сделать «третьей силой» в психологии. Однако знакомство с ним подвигло Найссера в сторону когнитивных исследований. (Найссер впоследствии настаивал на том, что именно когнитивная психология и составляет ту самую «третью силу», а вовсе не гуманистическая психология.)

В 1967 году Найссер опубликовал книгу под названием «Когнитивная психология». Этой книге суждено было «открыть новое поле исследования» (Goleman. 1983. P. 54). Найссер отмечал, что книга носит личный характер, это попытка определить самого себя как психолога, каким он есть или хотел бы быть. В книге также давалось и определение нового подхода в психологии. Книга пользовалась необычайной популярностью, и в один прекрасный момент Найссер обнаружил, что его называют «отцом» когнитивной психологии. В действительности же у него не было намерения основывать новую школу. Но тем не менее, эта книга в значительной мере способствовала отходу психологии от бихевиоризма и обращению се к проблемам познания.

Найссер определил познание как процесс, при помощи которого «входящие сенсорные данные подвергаются трансформации, редукции, обработке, накоплению, воспроизведению и в дальнейшем используются… Познание присутствует в любом акте человеческой деятельности» (Neisser. 1967. P. 4). Таким образом, когнитивная психология имеет дело с ощущениями, восприятием, воображением, памятью, мышлением и всеми остальными видами психической активности.

Спустя девять лет после выхода в свет своей эпохальной книги Найссер опубликовал еще одну работу под названием «Познание и реальность» (1976 г.). В этой работе он выражал неудовлетворенность явным сужением позиции когнитивной психологии, которая слишком полагается на исследования искусственных лабораторных ситуаций в ущерб изучению реальных жизненных случаев. Он посчитал себя разочарованным, полагая, что когнитивная психология со времени своего появления внесла весьма скромный вклад в понимание того, каким образом человеческое познание строится в действительности.

В итоге, являясь одной из ключевых фигур в становлении когнитивного движения, Найссер сам же стал его откровенным и ярким критиком. Он стал подвергать сомнению когнитивное движение точно так же, как прежде критиковал бихевиоризм. В настоящее время он сотрудничает с университетом Эмори в Атланте, штат Джорджия. До этого в течение 17 лет он работал в Корнеллском университете, где неподалеку от его кабинета хранился препарированный мозг Э. Б. Титченера.

Компьютерная метафора

В XVII веке часы и автоматы были всеобщей метафорой для понимания Вселенной и, по аналогии, человеческого ума. Эти машины были доступной и хорошо понятной моделью деятельности психики. В наши дни механистическая модель и соответствующий ей бихевиористский подход в психологии вытеснены иными, более современными подходами. Это прежде всего новая картина мира в физике и когнитивное движение в психологии.

Часы в XX веке перестали быть моделью Вселенной. Потребовалась новая всеобщая метафора. И на эту роль претендует новая машина XX века — компьютер. Психологи все чаще используют компьютерные операции как пояснительную схему для понимания процесса познания. О компьютерах все чаще говорят в связи с проблемой искусственного интеллекта, и наоборот, сами компьютеры все чаще описывают в терминах человеческой деятельности. Так, например, способность накапливать информацию называют памятью, коды программирования — языками, а о появлении новых поколений компьютеров говорят, что они эволюционируют (Campbell. 1988; Roszak. 1986).

Высказывается мысль, что компьютерные программы, которые по существу представляют собой некие инструкции, алгоритмы по обработке определенных символов, действуют точно так же, как сознание человека. И человек, и компьютер получают из окружающей среды огромные массивы информации (стимулов или данных). Далее эта информация подвергается соответствующей обработке, накоплению, на ее основе предпринимаются определенные действия. Таким образом, компьютерные программы выступают как своего рода модель для понимания процессов обработки информации в человеческой психике. Правда, следует оговориться, что такой моделью выступает не сам компьютер как аппарат, а его программное обеспечение (software, а не hardware).

Когнитивную психологию интересуют прежде всего те физиологические корреляты психических процессов, с помощью которых можно понять способы и закономерности обработки различного рода сигналов, лежащие в основе процесса мышления. Свою главную цель когнитивное направление видит в том, чтобы раскрыть «те совокупности программ, накопленных в памяти человека, при помощи которых индивид понимает звуки речи и сам создает новые слова и предложения, приобретает определенный опыт, способен решать совершенно новые проблемы» (Howard. 1983. P. II).

Именно такого рода компьютерное представление процессов получения и обработки информации и лежит в основе современной когнитивной психологии. Можно сказать, что за более чем сто лет своей истории психология в понимании предмета своей деятельности прошла путь от метафоры часов до метафоры компьютера. И дело здесь не в сложности аппарата. Важно иное: и то и другое — машины. Это обстоятельство наглядно показывает глубинную преемственность между прежней и новыми школами в психологии.

«Для психолога, который постоянно озабочен поиском все новых доказательств того, что предмет его исследований имеет некоторое отношение к реальности, соблазн машинной метафоры оказывается почти непреодолимым» (Baars. 1986, P. 154). Интересно, в какой степени известная поговорка о том, что все новое — это хорошо забытое старое. имеет отношение к процессу развития психологии?

Природа когнитивной психологии

Мы уже говорили о том, каким образом обращение к когнитивным факторам в теории социального научения Бандуры и Роттера повлияло на развитие бихевиоризма в Америке. Однако когнитивное движение повлияло не только на бихевиоризм. Практически в каждой сфере можно обнаружить те или иные когнитивные факторы. Достаточно назвать, например, атрибутивную теорию в социальной психологии, теорию когнитивного диссонанса, теорию личности, исследование мотивации и эмоций, процессов обучения, запоминания, восприятия, а также информационный подход к проблеме принятия решений и решения задач. Велика роль когнитивных факторов и в прикладных областях исследований: клинической психологии, школьной психологии, индустри — альной/организационной психологии и т. д.

Когнитивная психология отличается от бихевиоризма по ряду моментов. Во — первых, когнитивная психология обращает внимание прежде всего на сам процесс познания, а не только на реакцию организма на определенный стимул. С ее точки зрения важной оказывается вся совокупность психических процессов, а не только взаимосвязь стимулов и реакций; акцент делается на сознании, а не на поведении. Однако это не означает, что когнитивная психология игнорирует поведение, просто последнее не является единственной целью исследования. Поведенческие акты рассматриваются скорее с точки зрения возможности получения заключений о тех или иных связанных с ними психических процессах.

Во — вторых, когнитивную психологию интересуют те способы и формы, в которых сознание человека организует имеющийся опыт. Гештальт — психологи, как и Жан Пиаже, оспаривают убеждение, что тенденция опыта (ощущений и восприятий) образовывать целостные, а потому значимые образы, носит врожденный характер. Именно сознание человека придает форму и связанность психическим процессам. Эти процессы в значительной мере и составляют предмет когнитивной психологии. В этом она противостоит британскому эмпиризму и последователям скиннеровского бихевиоризма, утверждающим, что ничего подобного в процессе познания не наблюдается, сознание лишено каких бы то ни было врожденных, организующих опыт способностей.

В — третьих, с точки зрения когнитивной психологии, индивид усваивает стимулы из окружающей среды в ходе некоторых активных и творческих процессов. Мы способны активно участвовать в познавательном процессе на основе сознательного отбора тех или иных событий. Человек вовсе не пассивно воспринимает внешние и внутренние стимулы, как это считали бихевиористы, а сознание — не есть чистый лист бумаги, на котором запечатляются данные чувственных восприятий.

Становление когнитивной психологии и в связи с этим возобновление внимания к опыту сознания возродило интерес к изначальной исследовательской технике, предложенной еще Вильгельмом Вундтом сто лет назад. — интроспекции. Правда, современные психологи предпочитают пользоваться более наукообразным эвфемизмом — феноменологическое суждение. Вот пример утверждения, которое вполне могло принадлежать Вундту или Титченеру: один из современных психологов заметил, что «если мы занимаемся исследованием сознания, то нам неизбежно придется пользоваться интроспективными методами» (Farthing. 1992. P. 61). В настоящее время интроспективные методы широко используются при исследовании целого спектра разнообразных проблем.

Предпринимаются определенные попытки квантифицировать (то есть свести качество к количеству) интроспективные сообщения для того, чтобы придать им более объективную и доступную для статистических методов форму. В одном из таких подходов, называемом методом ретроспективных феноменологических суждений, испытуемым предлагают самим дать количественную оценку интенсивности субъективных переживаний по поводу предъявляемых стимулов (Pekala. 1991).

Несмотря на восстановление в правах интроспективных методов, многие психологи и поныне задаются вопросом, действительно ли индивид может иметь доступ к психическим процессам высших уровней, в особенности к процессам выработки суждений и принятия решений. В классической статье под названием <Говорим больше, чем можем знать> исследователи Ричард Нисбетт и Тимоти Уилсон приходят к заключению, что мы не имеем свободного доступа к собственным мыслительным процессам, а потому все интроспективные сообщения подобного рода попросту бесполезны (Nisbett & Wilson. 1977).

В этой работе описывается ряд исследований, направленных на то, чтобы определить, действительно ли человек способен полностью сознавать причины своих поступков. Вывод был следующим: человек зачастую не способен определить, каким именно стимулом вызывается та или иная реакция, или же как происходят те или иные действия. Удалось также установить, что даже в тех случаях, когда испытуемые сообщали о связи определенных стимулов и последующих действий, эти сообщения часто основывались не на данных интроспекции, а на предшествующей вере в то, что такая причинная связь непременно должна быть.

Например, если вы убеждены, что вслед за событием А всегда наступает событие Б, то. если имеется некоторая реакция (событие Б), то вы, скорее всего, станете объяснять ее присутствием определенного стимула (событие А). Причем основанием для вывода будет именно это первоначальное долговременное убеждение, а не интроспекция. «Мы делаем вывод о том, что данные стимулы послужили причиной тех или иных наших поступков не на основании интроспективного рассмотрения мыслительных процессов, а через соотнесение данного стимула с определенной категорией [стимулов], которые ранее обычно были причиной подобного рода действий» (Farthing. 1992. P. 156).

Экспериментальные исследования Нисбетта и Уилсона, показавшие, что далеко не всегда может иметь место интроспективный доступ к высшим психическим функциям, заставили многих психологов занять более скептическую позицию по поводу достоверности интроспекции как метода психологического исследования. (Если нечто вам в этих сомнениях покажется знакомым, обратитесь еще раз к тем разделам книги, в которых излагается критика интроспекции бихевиоризмом.) Правда, некоторые исследователи занимают по этому вопросу более оптимистичную позицию, полагая, что интроспекция все же дает достаточно надежные результаты (Farthing. 1992: Pekala. 1991). От того, удастся ли разрешить данное затруднение, и зависят в значительной степени судьбы когнитивной психологии, поскольку многие ее положения основаны на использовании интроспективных сообщений.

Бурное развитие исследований сознательных психических процессов вызвало вспышку интереса к бессознательной познавательной деятельности (Jacoby, Lindsay & Toth. 1992). «После ста лет непризнания, подозрительного отношения и замалчивания проблемы бессознательного вновь занимают в умах современных психологов значительное место» (Kihistorm, Bamhard & Tataryn. 1992. P. 788).

Это, правда, не то бессознательное, о котором говорил Зигмунд Фрейд. — переполненное неудовлетворенными вожделениями и воспоминаниями, которые можно поднять на уровень сознания в результате длительной психоаналитической работы. Новый взгляд на природу бессознательного представлял его более рациональным и эмоциональным. Бессознательное проявляет себя уже на начальной стадии человеческого познания — на стадии реагирования на стимул. Бессознательное — это интегральная часть процессов научения и обработки информации, а потому его можно изучать в ходе контролируемого эксперимента.

Для того, чтобы отделить понимание бессознательного в когнитивной психологии от бессознательного в психоанализе (а также от ряда чисто физических состояний отсутствия сознания — обморока, сна или комы), некоторые представители когнитивного движения предпочитают говорить о неосознанном. Это понятие оказалось для когнитивной психологии столь важным, что многие исследователи считают, что бульшая часть психических процессов у человека проходит на неосознанном уровне. Это обстоятельство было подтверждено экспериментально для таких поведенческих актов, когда воспринимаемая информация не осознается, а действие носит автоматический характер.

В одном из популярных исследований испытуемым предъявляют некие стимулы на подпороговом уровне восприятия, либо же на время, меньшее его индивидуального порога осознанного реагирования. В этих случаях испытуемые не могут сознательным образом обрабатывать получаемую информацию, однако они все же реагируют на стимулы. На основании этих экспериментов исследователи пришли к выводу, что человек способен реагировать на стимулы, которые в действительности не видит и не слышит, то есть на подпороговые стимулы (Greenwald.1992).

Эти и другие исследования подобного рода привели когнитивную психологию к заключению, что процесс познания, как в экспериментальных условиях, так и в естественных, развертывается на двух уровнях — сознательном и несознательном. Причем наибольший объем психической деятельности в процессе познания происходит как раз на несознательном уровне (Loftus & Klinger. 1992). Кроме того, исследования показывают, что именно на этом уровне обработка информации протекает быстрее и эффективнее (даже если это касается достаточно сложной информации).

Но если основной объем информации обрабатывается на несознательном уровне, это значит, что никакие интроспективные методы не смогут помочь нам проникнуть в эти тайны. Какой толк изводить человека расспросами о том, чего он не знает, да и знать не может? «Не имеет значения, насколько хорошо подготовлены наши испытуемые. Они все равно не смогут нам рассказать, каким образом они обрабатывают информацию… Все это потому, что они не только ничего не знают о внутренних бессознательных процессах, но и никогда не узнают» (Lewicid, Hill & Czyzewska. 1992. P. 796). Понятно, что такого рода выводы не могут не ограничивать применения интроспекции в когнитивной психологии в качестве исследовательского метода.

Когнитивная психология восстановила роль сознания не только на уровне человека, но и на уровне животных (Hulse. 1993). Зоопсихология, или сравнительная психология, можно сказать, проделала полный круг: от наблюдений за психической деятельностью животных Романе — са и Моргана в 80–х и 90–х годах прошлого века — через механистическую схему «стимул — реакция» бихевиористов в 50–е и 60–е годы века нынешнего — до признания элементов сознания у животных в когнитивной психологии.

Начиная с 70–х годов XX века зоопсихологи постоянно пытались доказать, что «животные способны воспринимать, трансформировать и обрабатывать символические образы, относящиеся к пространственным, временным и каузальным характеристикам реального мира в процессе целесообразного и адаптивно организованного поведения» (Cook. 1993. P. 174). Другими словами, они утверждали, что компьютерные модели процессов обработки информации имеют отношение не только к характеристике человеческого познания, но и к познавательным процессам у животных.

В ранних работах по исследованию познавательных процессов у животных использовались в основном простые стимулы, такие как цветные огни, звуки и щелчки. По всей видимости, подобные стимулы оказались слишком просты для такой сложной задачи, как исследование познания у животных. Они не давали возможности проявиться всему диапазону возможностей животных. Впоследствии стали использовать более реалистичные стимулы, такие как цветные фотографии привычных объектов. Сложные зрительные стимулы позволили раскрыть такие когнитивные способности у животных, о которых раньше даже не подозревали.

Современные исследования показывают, что память у животных имеет сложный и гибкий характер и что по крайней мере некоторые познавательные операции у животных протекают так же, как у человека. В лабораторных условиях животные оказывались в состоянии усваивать довольно разнообразные и сложные понятия. Удалось доказать способность некоторых животных работать с символическим представлением информации, а также умение образовывать базовые абстракции пространства, времени и числа (Gallislel. 1989: Roitblat, Bever & Terrace.1984: Wasserman. 1993).

Тема познания у животных оказалась настолько популярной, что ее стали обсуждать в средствах массовой информации. Такие журналы, как «Тайм» и «Ньюсвик», опубликовали в 1993 году пространные статьи по этому поводу. Однако некоторые зоопсихологи продолжают настаивать на том, что прямое сопоставление познавательных процессов у человека и животных недостаточно обосновано. Та пропасть между человеком и животным, на которую в XVII веке указал Декарт, все еще продолжает тяготеть над умами исследователей.

Бихевиористы, в свою очередь, продолжают отрицать осмысленность разговоров о сознании как по отношению к человеку, так, естественно, и к животным. Один из современных бихевиористов так отозвался о представителях когнитивной психологии: «Они похожи на Джорджа Романеса: фантазировать по поводу памяти, рассудка и сознания у животных в наше время столь же смешно, как и тогда, сто лет назад» (Baum. 1994. P. 138).

Комментарии

По мере того, как когнитивное движение в экспериментальной психологии, гуманистическая психология и постфрейдовский психоанализ вводят проблему сознания в научный обиход, она вновь, как и сто лет назад, выходит на первый план в современной психологии. Проанализировав 95 ежегодных выступлений президентов Американской психологической ассоциации, Гибсон пришел к выводу, что предмет психологии описал своего рода круг — «от власти субъективности к безраздельному господству объективных явлений и вновь к признанию субъективных феноменов» (Gibson. 1993. P. 43). Можно сказать, что сознание одержало в этой борьбе решительную и серьезную победу.

В целом когнитивное движение можно оценить как успешное. В начале 70–х годов оно привлекло к себе столько сторонников, что возникла потребность в специальных научных журналах этого направления. За каких — нибудь десять лет появилось шесть журналов: «Когнитивная психология» (Cognitive Psychology. 1970 г.), «Познание» (Cognition. 1971 г.), «Память и познание» (Memory and Cognition.'\983 г.),»Журнал мысленных образов» (Journal of Menial imagery. 1977 г.), «Когнитивная терапия и исследования» (Cognitive Therapy and Research, 1977 г.), «Когнитивная наука» (Cognitive 5cience, 1977 г.).

Джером Брунер определил когнитивную психологию как «революцию, всю глубину которой мы еще не в состоянии оценить» (Bruner.1983. P. 274). Ее влияние простирается на большинство основных разделов психологии, а базовые идеи когнитивного движения восприняты психологами по всей Европе, и даже в России. Можно сказать, что это движение вышло за пределы психологии в своих попытках консолидировать целый ряд дисциплин в единую теорию познания в самом широком ее смысле.

Это новое направление, получившее название когнитивной науки, представляет собой объединение самых разнообразных отраслей знания. Сюда входят: когнитивная психология, лингвистика, антропология, философия, компьютерные науки, программы создания искусственного интеллекта, а также ряд наук о закономерностях нервной деятельности. Хотя еще Джордж Миллер задавался вопросом, насколько прочным и целостным может быть объединение столь различных по своему характеру и задачам дисциплин (он предлагал называть этот комплекс во множественном числе — когнитивные науки), все же нельзя отрицать существование и стремительный рост этого мультидисциплинарного подхода. Различные лаборатории и институты когнитивных исследований начали возникать при университетах, как грибы после дождя, по всей территории Соединенных Штатов. Некоторые факультеты психологии даже сменили свое название на факультеты когнитивных наук. Вполне вероятно, что в следующем столетии когнитивный подход станет доминирующим, и не только в области психологии, но и в ряде других дисциплин.

Однако никакая революция, даже самая успешная, не обходится без своих критиков. Большинство бихевиористов скиннеровского толка высказались против когнитивной психологии (Skinner. 1987Ь, 1989). Даже те из них, кто сам принимал критику по поводу ограниченности бихевиористского подхода, все же отмечают значительные расхождения в стане самой когнитивной психологии. Среди когнитивных психологов нет единства относительно трактовки большинства основных понятий, нет единодушия даже в том, какие понятия считать действительно важными, а какие — нет. Велика путаница и разногласия в терминологии и определениях. «Даже сегодня, спустя двадцать лет после того, как началась когнитивная революция, отмечая собою поворотный пункт в истории науки, у нас все еще нет единого мнения относительно ее природы и источников, ее движущих сил, а также ее значения для будущего науки» (Sperry. 1993. P. 880).

Ряд исследователей упрекает когнитивную психологию в явной переоценке роли и значения когнитивных факторов в ущерб другим факторам, таким как мотивация и эмоции. Объем научных публикаций по проблемам мотивации и эмоций от года к году сокращается, а их место занимают публикации, посвященные когнитивным факторам. А в результате, по мнению Ульрика Найссера, происходит сужение проблемного поля науки, обеднение научного творчества. Найссер по этому поводу высказывается следующим образом: «Мышление человека включает в себя страсть и эмоции, человек всегда действует под влиянием множественных мотивов. Компьютерные программы, напротив, …неподвластны эмоциям, маниакально прямолинейны и целеустремленны» (цит. по: Goleman. 1983. P. 57). Тем самым создается возможность того, что когнитивная психология так же замкнется на процессах мышления, как в свое время бихевиоризм — на поведенческих актах.

Третьи критики отмечают, что прогресс когнитивной психологии носит, скорее, иллюзорный, нежели реальный характер. Многие психологи просто усвоили новый термин, ничего существенно не поменяв в теоретическом фундаменте своих исследований. Б. Ф. Скиннер по этому поводу замечает, что просто «стало модным вставлять словечко «когнитивная», где только можно» (Skinner. 1983Ь. Р. 194). С такой оценкой во многом согласен и Джордж Миллер:

Происходит, собственно, следующее: многие экспериментальные психологи, занимающиеся проблемами научения, восприятия и мышления у человека, стали называть себя когнитивными психологами. При этом совершенно не изменились ни стиль мышления, ни их методы работы: как будто они вдруг открыли для себя. что всю жизнь только и делали, что занимались именно когнитивной психологией. А потому наши действительные достижения могут оказаться куда более скромными, чем это может показаться. (Цит по: Bruner. 1983. Р. 126.)

В справедливости столь жесткой оценки нас может убедить и анализ индекса цитирования ведущих журналов по когнитивной психологии, бихевиоризму и психоанализу за период с 1979 по 1988 год. Если бы когнитивная психология действительно заняла место двух других подходов, то можно было бы ожидать сокращения индекса цитирования журналов этих направлений. Однако в действительности такого сокращения не наблюдалось (Friman, Alien, Kerwin & Larzelere. 1993).

Индекс цитирования, действительно, был самым высоким у журналов когнитивного направления. Только у него наблюдалась и статистически значимая тенденция к повышению. В то же время не удалось зафиксировать и сколько — нибудь значительной тенденции к снижению уровня цитируемости у журналов бихевиористского направления. Индекс цитируемости психоаналитических журналов, хотя и был ниже, чем у бихевиористских изданий, так же испытал весьма незначительное снижение. Эти данные свидетельствуют о том, что, даже если когнитивный подход и доминирует в современной психологической мысли, остальные два направления в целом не сдают своих позиций. «Непрекращающиеся заявления о том, что [когнитивная] революция свершилась, отражают, скорее, неумеренный энтузиазм представителей этого направления, чем действительное положение дел… Сообщения о смерти бихевиоризма и психоанализа в целом оказались сильно преувеличенными» (Friman, Alien, Kerwin & Larzelere. 1993. P. 662, 664).

Когнитивная психология далека от завершения. Это направление еще находится в стадии развития, а потому окончательно судить об уровне его достижений и влияния еще рано. Когнитивная психология обладает всеми атрибутами и внешними признаками научной школы: у нее есть свои журналы, лаборатории, научные конференции, свой собственный язык и убеждения, а также ревностные последователи. Можно даже говорить о своего рода когнитивизме, по аналогии с функционализмом и бихевиоризмом. С когнитивной психологией произошло то же, что в свое время случилось и с другими психологическими школами — она стала частью основного русла психологической мысли. Таков естественный результат всех успешных научных революций.

Итоговые замечания

Если нас чему — то учит история психологии, так это тому, что, когда некоторое научное направление оформляется в научную школу, оно получает мощный дополнительный импульс движения, который можно остановить лишь полной победой над теоретическими противниками. Когда это, наконец, происходит, гибкие и подвижные артерии столь молодого и энергичного прежде движения начинают хиреть. Гибкость сменяется окостенением, на смену революционному запалу приходит необходимость защищать достигнутое, умы и сердца закрываются для новых идей. Тогда — то и возникает любая структура, любой истеблишмент. Это и есть прогресс науки — стремление надстроить все новые и новые этажи знания. Нет конца, нет предела, как нет и завершения. Существует только неустанное стремление к росту и совершенству, подобно эволюции все новых и новых видов в живой природе. Каждый из них пытается найти новые, более удачные и совершенные адаптации к вечно меняющейся среде обитания.

1. Обсудите сравнительыне достоинства основных школ в психологии. Расскажите о статусе гуманистической психологии и обстоятельствах ее возникновения.

2. Каковы истоки гуманистической психологии? Сравните между собой взгляды Маслоу и Роджерса на природу и характер самоактуадитзации, а также на основные черты психически здоровой личности.

3. Обсудите истоки когнитивной психологии. Каким образом изменение интеллектуального климата в физике повлияло на становление когнитивной психологии?

4. Назовите признаки, позволяющие говорить о когнитивной революции в психологии. Какие личные обстоятельства и факторы подвигли Миллера и Найссера включиться в когнитивное движение?

5. Обсудите значение и правомерность компьютерной метафоры для понимания психических процессов. Назовите три позиции, по которым когнитивная психологич расходится с бихевиоризмом?

6. Какова роль интроспекции в когнетивной психологии? Расскажите о современных взгялдах по поводу безсознательной познавательной активности.

7. Какое место в современной психологии занимаетвопрос о познавательной активности животных? Какие кртические замечания высказываются в адрес когнитивной психологии? Как, по вашему мнению, можно ли назвать когнитивное движение в целом успешным7 Почему да или почему нет?

Рекомендуемая литература

Baars, В. J. (1986) The cognitive revolution in psychology. New York: Guilford. В работе рассматривается процесс перехода от пост — уотсоновского бихевиоризма к когнитивной психологии, приводятся интересные интервью с Миллером, Найссером и другими видными деятелями когнитивного движения.

DeCarvalho, R. J. (1990) The history of the «third force» in psychology. Journal of Humanistic Psychology. 30 (4), 22–44. В статье рассматривается история становления гуманистического движения и его оформления в научную школу.

Evans, R. 1. (1975) Carl Rogers: The man and his ideas. New York: Dutton. В книге приводятся беседы с Роджерсом по поводу развития личности и основных положений личностно ориентированной терапии, а также использования гуманистической терапии в сфере образования.

Hoffman, Е. (1988) The right to be human: A biography of Abraham Maslolv. Los Angeles: Tarcher. В книге приведена биография Мас — лоу, рассматривается его научная карьера от ранних работ по приматам до создания движения по развитию человеческого потенциала.

Skinner, В. F. (1987) Whatever happened to psychology as the science of behavior? American Psychologist. 42, 780–786. В статье представлены взгляды Скиннера на когнитивную психологию как на некое «обстоятельство», которое в итоге должно привести психологию к принятию его программы экспериментального исследования поведения.