История Византийских императоров. От Исаака I Комнина до Алексея V Дуки Марцуфла

Глава 1. «Зачем Ты поразил нас, Господи, и нет нам избавления!»

Поразительно, но человек, убивший обоих царей, был им обязан жизнью. Как свидетельствует современник, еще в начале предыдущего царствования Мурцуфл был посажен в тюрьму и провел в ней 7 лет. Как говорят, он относился к редким женолюбам и дважды разводился со своими супругами. Последней любовью Мурцуфла, которой он страстно домогался, стала дочь царя Алексея III Евдокия. Возможно, попытка Мурцуфла добиться руки царской дочери, не одобренная василевсом и квалифицированная как оскорбление императорского величества, стала причиной его долгого пребывания в темнице. И только воцарение Исаака II и Алексея IV спасло его. По просьбе каких-то сановников — наверняка знатных родственников, цари распорядились освободить заключенного. С тех пор он стал считаться доверенным лицом молодого василевса[1013].

Сама принадлежность к фамилии Дуков свидетельствовала о том, что Алексей V происходил из знатного аристократического рода, давшего Византии нескольких императоров. А прозвище Мурцуфл прикрепилось к нему из-за густых черных бровей, сходившихся у переносицы. Это был человек решительный, воинственный и хитрый, владевший всем арсеналом орудий дворцовых интриг. При всем том Алексей V обладал определенной житейской мудростью, стараясь никогда не поступать опрометчиво, но вначале обдумывал дела, а потом уже брался за их решение. Крайне недоверчивый к людям, что, впрочем, вполне объяснимо, он сразу поставил на должность секретологофета своего бывшего тестя Филокалия. Но тот, испугавшись ответственности, сказался больным подагрой и старался не посещать заседания синклита. Поэтому василевсу пришлось в одиночку справляться с бедами, обрушившимися на Византию[1014].

Поскольку царская сокровищница оказалась пустой, император обложил всех лиц в сане кесарей и севастократоров, занимавших в правление династии Ангелов высшие государственные должности, тяжелейшим налогом. А вырученные деньги обратил не на выплату долгов крестоносцам, а на нужды самого Римского государства. Это было смело и разумно, но при условии, что с крестоносцами удастся замириться. А именно этого василевс и не собирался делать. Не раз сталкиваясь в бою с латинянами, Мурцуфл ошибочно решил, что это — откровенно слабый противник, которого он с легкостью победит. В первые же дни своего царствования Мурцуфл начал нападать на отряды грабителей-крестоносцев, смело бросаясь в самую гущу свалки. Но его оценка боеспособности рыцарей была явно ошибочной, в чем пришлось убедиться на собственном опыте. Как-то раз Алексей V во главе небольшого отряда столкнулся с крестоносцами графа Балдуина Фландрского, и после короткой схватки византийцы бежали. Сам царь едва не погиб, хотя и успел вырваться из кольца врагов, но знаменитая икона Богородицы, всегда сопровождавшая византийцев в походах, досталась латинянам[1015].

Опасаясь, что поражение может сломить дух константинопольцев, Алексей V скрыл ото всех, что потерял святыню, и убеждал соотечественников, будто одержал победу. А икона якобы находится в тайном месте. Узнав об этом, пилигримы снарядили галеру, поставили на ее носу икону и проплыли мимо городских стен. Возмущенные византийцы потребовали от императора объяснений. Чтобы спасти свою честь, Мурцуфл торжественно пообещал отомстить латинянам[1016].

Тем временем атмосфера между крестоносцами и византийцами раскалилась добела. Дож Венеции созвал совет, на который помимо вождей крестоносцев были приглашены западные клирики. Поскольку все давно уже свыклись с заманчивой мыслью о неизбежности захвата столь желанного латинянам Константинополя, дело на совете свелось к отысканию «легальных» оснований для этой войны. Логика крестоносцев была проста, схоластична и незамысловата: Алексей IV являлся законным императором, и тот, кто убил его, не вправе именовать себя властителем Византийской империи. Если византийцы признали Алексея V Дуку Мурцуфла Римским царем, следовательно, они такие же соучастники убийства (!) законного василевса, как и сам Мурцуфл. Согласившись со сказанным на совете, западные епископы только добавили, что вдобавок ко всему греки уклонились от повиновения Риму, а потому война против них является справедливой. Следовательно, Византийская империя должна быть завоевана и преподнесена Римскому папе, который за это дарует всем крестоносцам полное отпущение грехов[1017]. «Замечательное» умозаключение!

Но латиняне все еще не решались открыто объявить войну, поскольку опасались крепостных стен Константинополя и непредсказуемости прямого штурма. Однако и примирение становилось невозможным: на все попытки крестоносцев обязать Алексея V признать долги предыдущих императоров, тот отвечал неизменным отказом. Тогда неутомимый дож Дандоло придумал коварную ловушку. Он вызвал Мурцуфла на переговоры и вместе с другими вождями крестоносцев приплыл на галере к берегу Козьмодемьяновского монастыря, где его ожидал василевс. Дандоло от лица всех латинян потребовал немедленной уплаты 50 кентариев золота и добавил еще несколько обидных для византийцев условий. Возможно, Мурцуфл мог выговорить какие-то встречные условия и отсрочку уплаты средств — не зря же он приехал на переговоры? Да и пыл его от последнего поражения несколько поостыл. Но тут внезапно выяснилось, что крестоносцы вовсе не собирались решать спор миром, а приготовили засаду. С ходу из-за ближайшего холма выскочил отряд конных рыцарей и понесся на царя и его свиту. По счастливому стечению обстоятельств, самому Алексею V удалось спастись — судьба пока еще благоволила к нему, но некоторые сопровождавшие царя лица попали в плен[1018].

После этого стало ясно, что война неизбежна. Как разбойники перед очередным налетом, крестоносцы заранее определили доли добычи каждого из участников. Было решено, что все, добытое в Константинополе, подлежит равному распределению. Кроме того, 6 французов и 6 венецианцев соберутся вместе и определят порядок избрания Латинского императора, который будет по праву владеть Византийской империей. Он же получит ¹/₄ часть всей добычи. Затем 12 французов и 12 венецианцев очертят границы новых феодов и распределят их между участниками битвы. Им же поручалось продумать вопрос об обязанностях владельцев этих феодов перед своим новым сеньором — Латинским императором[1019].

Буквально на следующий день, утром 9 апреля 2004 г., флот крестоносцев выстроился в ряд по всему протяжению городских стен от Евергетского монастыря до Влахернского дворца. Алексей V также изготовился к бою, организовав свой наблюдательный пункт на кургане Пантепопского монастыря — оттуда открывался хороший обзор поля сражения. Целый день крестоносцы обстреливали византийскую столицу из своих орудий, но ответный огонь греков из камнеметов причинил им большой урон; к вечеру латиняне с потерями отступили. Радостные горожане ликовали на стенах Константинополя, а некоторые даже оголяли задние части тела и демонстрировали их латинянам, чем приводили тех в бешенство. В лагере крестоносцы решили организовать общую проповедь, и епископы, поднимая дух и повышая мотивацию крестоносцев, внушали им, что «греки — хуже евреев», а потому их следует убивать на месте. Чтобы соблюсти «благочестие», было решено выгнать из лагеря всех женщин легкого поведения, а крестоносцам — исповедаться и причаститься[1020].

12 апреля 2004 г. штурм продолжился, и вскоре крестоносцам удалось, высадившись на берег, ворваться в одну из крепостных башен Константинополя. Еще один мощный натиск — византийцы побежали, а крестоносцы ворвались в город и рассыпались по улицам. Участь Константинополя была решена. Император еще пытался организовать какое-то сопротивление в столице, но жители спешили выбраться из нее, чтобы спасти свои жизни[1021].

Тогда Алексей V Мурцуфл решил бежать и, посадив на корабль бывшую царицу Ефросинью и ее дочь, свою возлюбленную Евдокию, отплыл из города. Позднее, в 1205 г., он будет ослеплен бывшим императором Алексеем III, а потом взят в плен латинянами, которые привезут его в Константинополь и там умертвят, вменив ему убийство императора Алексея IV[1022].

Но в Константинополе еще оставались люди, не желавшие добровольно сдаваться латинянам. Некий молодой человек из фамилии Дуков и Феодор Ласкарис, зять императора Алексея III, ночью отправились в Святую Софию, где предложили клирикам выбрать из них царя. После короткого обсуждения епископы остановились на кандидатуре Феодора Ласкариса, и патриарх Иоанн Каматир тут же венчал его императорским венцом. Сразу после этого новый Римский царь попытался собрать последних защитников столицы, но его ждало разочарование — деморализованные византийцы отказывались сражаться. Император обратился за помощью к царской гвардии — варягам, но и те потребовали громадную сумму денег за свои ратные услуги, которых, конечно, у Феодора Ласкариса просто не было в наличии[1023]. Поняв, что все кончено, император Феодор Ласкарис покинул Константинополь и отправился в Никею, надеясь там создать очаг сопротивления латинянам[1024].

Беззащитность мирных жителей только раззадорила крестоносцев, этих «мужей крови», и с раннего утра они бросились грабить город. Каждый крестоносец захватил себе по произвольному выбору дом и делал с его обитателями и имуществом что хотел. Убийства беззащитного населения, насилие над женщинами, продажа в рабство детей, помноженные на пьянство и грабежи, стали в те дни обычными картинами[1025]. Когда константинопольцы увидели въехавшего в ворота столицы маркграфа Бонифация Монферратского, они бросились к нему с просьбой прекратить разбой. Но тот ответил, что обещал войску отдать Константинополь на разграбление на 3 дня и не намерен отменять своего приказа[1026].

Открылось нестерпимое зрелище, настоящее скотство: врываясь в храмы, латиняне сбрасывали наземь Святые Дары и разбивали иконы, с которых снимали украшения. Как сказал современник, «что претерпел в древности Христос, быв обнажен и поруган, то же самое Он претерпел и теперь». Драгоценности, хранящиеся в храмах, уже не помещались в руках, и тогда туда ввели лошаков (!), на которых грузили награбленное имущество. Некоторые животные, поскользнувшись, падали и ломали ноги на гладких полах православных храмов, и их закалывали тут же; кровь заливала церкви. Желая развлечься, крестоносцы посадили на сопрестолие храма Святой Софии продажную женщину. Им не уступало и западное духовенство, соблазнившееся легкой возможностью резко поправить финансовые дела своих аббатств[1027].

Пьяные латиняне разили своими мечами не только животных, но и рядовых византийцев, даже не пытавшихся оказать им сопротивления. Как писал один крестоносец, непосредственный свидетель тех событий, «греков убивали направо и налево; убитых и раненых было столько, что не сосчитать»[1028].

Начались массовые насилия в монастырях и в городе — латиняне не разбирались, кто перед ними: женщина, девица или монахиня. На улицах повсеместно был слышан женский плач и пьяный хохот крестоносцев. Другие латиняне хозяйственно отбирали из пленных византийцев рабов, которых тут же связывали веревками. И это были христиане, воины Креста! «О, город, город, око всех городов, предмет рассказов во всем мире, зрелище превышемирное, кормитель церквей, вождь веры, путеводитель Православия, попечитель просвещения, вместилище всякого блага! И ты испил чашу гнева от руки Господней, и ты сделался жертвой огня. Кто спасет тебя? Кто утешит тебя? Кто сжалится над тобой?»[1029]

Современник продолжал свое печальное описание: «Они (т.е. крестоносцы. — А.В.) обшаривали груди женщин, надеясь найти там спрятанные украшения или золото, распускали волосы и срывали головные уборы, швыряя обездоленных и обкраденных на землю. Повсюду слышны были стоны, плач и причитания. Везде творилось бесчинство. Если на ком-то находили драгоценности, эти поборники зла готовы были надругаться над самой природой. Они убивали новорожденных и целомудренных, обнажали пожилых женщин, насиловали старух. Они пытали монахов, били их кулаками, истязали кнутами. Кровь лилась на священные Алтари и могилы, на которых вместо Агнца, принесшего Себя в жертву за весь мир, людей закалывали, словно овец, или обезглавливали, и злодеи истребляли невинных»[1030].

Прекрасный город святого и равноапостольного Константина Великого пал и подвергся страшному, вандальному разрушению. Пылали в огне пожаров дома и храмы, трупы валялись по улицам. А грабеж продолжался — все, что можно было забрать, стало добычей латинян. Крестоносцы никому не давали пощады, и из Константинополя тянулись редкие цепочки нищих византийцев в оборванных одеждах. На выходе их обыскивали латиняне, проверявшие, не осталось ли что-нибудь под рубищами? Если их взор находил молодую женщину, ее вырывали из толпы и на месте насиловали[1031].

Те беженцы, которым удалось спастись, молили Бога за то, что Он даровал им спасение, поскольку участь их соотечественников в Константинополе была ужасной. Дни и ночи напролет пьяные латиняне шатались по улицам Константинополя, выискивая новые жертвы. Многие из них возили на лошадях изнасилованных уже ими женщин, наготу которых прикрывали широкими покрывалами. Святые иконы употреблялись для сидения и в качестве подножных скамеек.

В храме Святой Софии крестоносцы обнаружили множество святынь, тут же расхищенных ими. Остался краткий перечень этих великих христианских реликвий: две части Креста Господня, наконечник копья, которым Спаситель был пронзен в бок, два гвоздя, которыми прибивали Его тело к Кресту, Терновый венец Христа, плащаницу, в которую обернули Его тело, снятое с Креста, сосуд с кровью Господа и т.д.[1032] Как подсчитали, к тому времени в Константинополе находилось до 3600 святых мощей, и теперь подавляющее большинство из них оказалось захваченным крестоносцами[1033].

Хотя формально существовали целых три Римских императора — Алексей III, Алексей V и Феодор I Ласкарис, самой Византийской империи более не существовало. Как казалось в ту минуту, она никогда не воскреснет, навеки сгинув во мраке времен. И на обширных просторах некогда великой и могучей Римской империи раскинулась Латинская империя — лоскутное государство, состоявшее из множества различных княжеств, графств, баронств, правители которых признали себя вассалами нового, Латинского императора.

Отчего же стала возможной эта вселенская трагедия? Очевидно, что такие объяснения, как «слабость Византии», «отживший строй» и т.п., в принципе неприемлемы и ошибочны: напомним, что Римская империя была и оставалась в числе крупнейших мировых держав не только в культурном и церковном отношении, но также в военном и экономическом. Хотя в течение многих столетий враги почти ежегодно нападали на нее со всех сторон, она неизменно выходила победителем в этих противостояниях. Но если с турками византийцам удалось прийти к некоему мирному соглашению и нейтрализовать мусульманскую угрозу для себя, то латинский Запад таил в себе большие опасности. Западные народы много раз покушались на Византию. Рано или поздно война между Западом и Византией должна была состояться, она была неизбежна. Наконец, это случилось, а то, что нападение произошло под эгидой Крестового похода, прекрасно иллюстрирует духовную нищету идеи крестовых мероприятий и вектор воинственного интереса Запада.

По справедливому мнению одного историка, вождей 4-го Крестового похода ни в коем разе нельзя причислять к сонму героев человечества. Более того, по отношению к объекту своего посягательства они едва ли могут занимать более почетное место, чем Аларих, Аттила, Гензерих. «Искусное государственное устройство, римское право, разрабатывавшееся дальновидными императорами, глубоко укоренившееся могущество законов, почтенная древность и образованность Церкви, значительный капитал знаний по всем отраслям, а равно преуспеяние искусства и промышленности, благосостояние городов, все еще процветавших, и естественные источники богатств, какие еще давала сама страна, все это обеспечивало за Римской империей первенствующее место среди остальных государств тогдашнего мира. Слепая случайность, а затем логика фактов сделала латинян разрушителями культурного государства, которое являлось единственным живым преемником греческих и римских преданий в христианском их видоизменении»[1034].

Конечно, совсем не обязательно война должна была начаться в 1204 г. и тем более закончиться взятием Константинополя. Но, действительно, в тот период времени Византия испытывала тяжелый кризис в военном и финансовом отношении, надорвавшись в минувшие годы.

Но, пожалуй, решающее значение для результата начавшейся войны имел кризис царской власти, к которому приложили руку императоры Андроник I, Алексей III, Алексей IV и Алексей V. Прямое убийство малолетнего Алексея II и свержение братом брата являлось в глазах византийцев развенчанием самой идеи Римской царя, наместника Христа на земле, защитника Церкви и священника. Нравственно византийцы оказались беззащитными перед крестоносцами, хотя их войско при последнем штурме Константинополя численно превосходило ополчение пилигримов. И, безусловно, падению Константинополя много способствовало прямое предательство Алексея IV, легитимно отдавшего соотечественников в рабство латинянам за право управлять Римской империей.

Уровень налоговых повинностей во времена династии Ангелов качественно не превосходил тот объем государственных налогов, которые византийцы несли в предыдущие периоды. Но при Комнинах, этих легендарных героях, спасших Римскую империю, реакция населения на эти тяготы была куда более мягкой, что вполне объяснимо — императоры Алексей I, Иоанн II, Мануил I трудились ради отечества, а не для себя. Нет, конечно, пышность царского двора, расходы на его содержание, взяточничество чиновников и некоторые прочие негативные моменты присутствовали в каждую эпоху как обычные атрибуты византийской жизни. Но это были благочестивые цари, пришедшие к власти без цареубийства, а потому нравственно чистые, богоизбранные. А потом их не стало, и держава рассыпалась в прах. И потому население, разочарованное в своих василевсах, искало уже не «вселенской идеи», а прямых материальных выгод. Когда выяснялось, что при турках жить лучше, то греки с легкостью признавали подданство султана или эмира — никакие нравственные обязательства перед Римским царем их более не удерживали; его просто не существовало.

Политический строй Византии держался исключительно на личности благочестивого православного императора — это являлось его сильной и одновременно слабой стороной. Они, как конкретные выразители государственной идеи, сделались всевластными, и их личные достоинства, характер и недостатки имели чрезвычайно большое влияние на ход государственных дел. Император был стержнем византийского консерватизма, присущей грекам привязанности к формам жизни, выработанным жизнью и освященным преданием, стариной и обычаем.

«Преклонение перед формой было причиной устойчивости как хороших, так и дурных сторон политического и общественного быта». Отсюда — не только необыкновенная пышность форм, обрядов и церемоний, но и следование диким и бурным формам выражения недовольства народом конкретным императором: заговоры, интриги, восстания, бунты и мятежи. И рядом с всевластием василевса возвышалось общественное мнение и общественное настроение — и не всегда можно было сказать, какая сила превалирует над другой. «Византийские интриги, заговоры, бунты означают несколько больше, чем просто дворцовые дрязги», — справедливо писал один исследователь[1035].

Когда все факторы совпали по времени, Византия оказалась обреченной...

Глава 2. Латинская империя

Как быстро выяснилось, крестоносцы вовсе не собирались воссоздавать некогда единую Священную Римскую империю — наиболее логичный вывод из минувших событий. Ни для кого не являлось секретом, что в последние столетия на титул «Римского императора» претендовал только Германский король, который не участвовал в 4-м Крестовом походе. А без него ни проводить выборы Латинского императора, ни производить раздел земель Византии было невозможно с точки зрения правовой логики. Да и сам факт выбора второго императора, существующего помимо Германского короля и императора Западной империи, не свидетельствовал о намерениях французов и венецианцев интегрироваться с ним. Иными словами, это был настоящий захват и попытка создать новое государство на месте Византии подобно тому, как в свое время были созданы крестоносцами Иерусалимское королевство, Антиохийское и Эдесское княжество, графство Триполи.

Как уже говорилось выше, перед штурмом Константинополя латиняне квалифицировали всех византийцев преступниками, как «соучастников» Алексея V в убийстве императора Алексея IV. А если они неправоспособны, как преступники, то, следовательно, их имущество и земли подлежат занятию новыми собственниками. Естественно, новое государство должно было иметь своего главу, но в основу выбора Латинского императора положили «договорную» теорию, согласно которой монарх является лишь «первым среди равных» и получает свои полномочия от вассалов.

Поэтому в первую очередь вожди латинян начали раздел Римской империи. Были переписаны все области, принадлежавшие Византии, а затем рыцари приступили к их дележу. Как и прежде, венецианцы получили наибольшие выгоды. К ним отошли Диррахий, Ионийские острова, многие острова Эгейского моря, области в Пелопоннесе, остров Крит, гавани во Фракии и Галлиполи и области во Фракии. Храм Святой Софии был также отдан в руки венецианским клирикам[1036].

Затем дело дошло до выборов Латинского императора. Крестоносцы собрались в Святой Софии и вначале решили бросить жребий — поставили четыре чаши и в одну из них положили Святые Дары. Было решено, что тот, кто вытащит их, и станет императором. Но дож Дандоло, авторитет которого чрезвычайно вырос среди крестоносцев, убедил всех решить вопрос голосованием — как принято на Большом совете Венецианской республики. И при подсчете голосов выбор пал на графа Балдуина Фландрского (1204–1205), которого втайне Дандоло и продвигал.

Как рассказывают, именно дож-слепец, добровольно отказавшийся баллотироваться в Латинские императоры, пожелал поставить Балдуина. Тихий и скромный, послушный его воле, граф Фландрии максимально подходил Дандоло. Балдуин соответствовал и второму тайному критерию хитрого венецианца — чтобы исконные владения Латинского императора находились вдалеке от Венеции. Логика простая — в случае конфликта тот не сможет направить против Республики свои войска. Наконец, граф нравился клирикам и соответствовал стереотипу религиозного мышления западного христианина, поскольку был на редкость благочестивым. По крайней мере на фоне остальных латинян. И даже ежедневно проводил время в священных песнопениях[1037].

Вслед за этим пришел черед и Константинопольского «патриарха». По условиям предварительного соглашения было решено, что если Латинским императором станет француз, то «патриарх» обязательно должен быть из венецианцев, и наоборот. Так и произошло — вскоре в Константинополь прибыл некий клирик Томазо Морозини, маленький и непомерно толстый человек, а вместе с ним и свита из духовных лиц. Морозини под восторженные крики крестоносцев был провозглашен Константинопольским «патриархом». Он и венчал Балдуина в Святой Софии императорской короной 16 мая 1204 г.[1038]

Затем этот греконенавистник и редкий сребролюбец приказал вскрыть гробницы древних Римских царей и вынести из них все драгоценности. Осквернению подверглась и гробница святого императора Юстиниана I Великого, тело которого оказалось нетронутым тлением. Но данное обстоятельство не остановило грабителей. Вслед за этим «патриарх» повелел переплавить медные статуи, украшавшие Константинополь, — прекрасная иллюстрация культуры западных клириков[1039]. Только медная квадрика коней, ныне украшающая площадь святого Марка в Венеции, была сохранена по просьбе Дандоло — тот являлся более тонкой натурой, чем клирики и рыцари Креста[1040].

После торжеств граф Балдуин Фландрский отправил послание папе, в котором уведомлял Иннокентия III о захвате Константинополя, подчинении Риму «схизматиков» и своем избрании Латинским императором. Забыв о том, что официально он был против похода на Константинополь, Иннокентий III проникновенно ответил, что «радуется о Господе содеянному чуду для хвалы и славы Его имени, для пользы и чести Апостольского престола и для выгоды и возвеличивания христианского народа». Понтифик призвал все духовенство (как западное, так и восточное, поскольку папа полагал себя кафоличным главой всей Церкви), всех государей и все народы подчиниться Балдуину и защищать его.

Однако останавливать 4-й Крестовый поход на Константинополе папе очень не хотелось, для чего имелись веские причины. Во-первых, понтифик искренне полагал, что теперь сам собой должен стать вопрос о единой Священной Римской империи, которая, как он полагал, имеет только одного главу — его самого, как преемника апостола Петра. Но мысли вождей Крестового похода на этот счет еще не были ему известны. Во-вторых, хотя сердце его переполнялось радостью оттого, что «Божья кара» пала на «схизматиков»-византийцев, но все же в глазах остального европейского мира крестоносцы воевали с христианами, и благословил их Римский папа. Едва ли это способствовало духовному авторитету Апостольской кафедры. Только продолжение 4-го Крестового похода и взятие Иерусалима могло реабилитировать и папу, и крестоносцев.

Поэтому папа Иннокентий III выразил надежду, что, создав себе надежную базу в Константинополе, пилигримы могут с чистой душой отправиться в Египет, а оттуда в Иерусалим, дабы достойно закончить 4-й Крестовый поход. В другом письме Балдуину понтифик прямо написал: «Хотя нам, конечно, приятно, что Константинополь вернулся к повиновению своей матери, святой Римской церкви, однако, нам приятнее, если бы Иерусалим был возвращен под власть христианского народа».

Увы, настроение папы Иннокентия III изменилось, когда он узнал подробности захвата Константинополя и содержание договора о разделе Византийской империи. Понтифика разочаровала та немаловажная деталь, что в договоре ни словом не был упомянут Римский папа, да и Балдуин не спешил просить у Рима признания своего императорского титула. Даже новый Латинский «патриарх» был избран без консультаций с папой — немыслимая дерзость, вопиющее игнорирование прав Римского папы в глазах Иннокентия III[1041].

Чтобы понять гнев, овладевший папой, нужно иметь в виду, что Иннокентий III относился к числу одних из самых могущественных Римских пап, каких видела история. В одном из своих писем понтифик писал: «Мы признаем за избирателями право и власть выбора короля... Мы должны признать право, которое основывается на древнем обычае, в особенности потому, что это право было им дано самим Апостольским престолом, который в лице великого Карла перенес Римскую империю от греков к германцам. Но зато следует, чтобы государи признавали, что нам принадлежит право и власть разбирать личность. Нам, обязанным помазать, посвящать и венчать. Потому что правильно, чтобы исследование лица принадлежало тому, кому принадлежит возложение рук. Как! Если бы князья вздумали возвысить в достоинство короля-святотатца, отлученного от Церкви, тирана, слабоумного, еретика или язычника, то неужели мы должны бы были его помазать, посвятить и венчать на царство? Это невозможно»[1042].

По мнению Иннокентия III, Господь предоставил апостолу Петру для управления не только Церковь, но и весь мир[1043]. Еще в 1200 г. Иннокентий III следующим образом прокомментировал прерогативы Рима: «Известно, что императорская власть подчиняется Апостольскому престолу. Изначально императорская власть через папство и ради него была перенесена из Греции, и папство как инициатор переноса императорской власти — лучший ее защитник. Император получает свое достоинство от папы, принимает от него благословение, коронуется им и возводится в сан. Это признал император Генрих VI, когда после получения короны от папы, нашего предшественника, после временного отпадения вернулся и просил папу опять водворить его вместе с золотой имперской державой на императорский престол»[1044].

Его новое письмо вождям Крестового похода резко отличается от предыдущих посланий: «Вы не пощадили ничего святого и не смотрели ни на возраст, ни на пол. Вы предались разврату, прелюбодеянию и дебошам перед лицом всего мира. Вы погрязли в своих греховных страстях, оскорбляя не только замужних женщин, но и женщин и дев, посвященных Спасителю. Вам было мало императорских сокровищ и имущества богатых и бедных, но вы захватили даже богатства Церкви и принадлежащее ей. Вы крали серебряные плиты алтарей, врывались в ризницы и забирали сосуды»[1045]. Это было обвинение, граничащее с анафемой, и, безусловно, первый признак резкого охлаждения отношений между Римом и Латинской империей.

Таким образом, Латинская империя лишилась вследствие ссоры с Римской кафедрой необходимой духовной поддержки. А в связи с тем, что ее вожди и впоследствии не горели желанием положительно решить вопрос об объединении в единое христианское государство, они отторгли от себя потенциальную военную помощь многих европейских держав и, главное, Германского императора. Наконец, силы крестоносцев были слишком малы, чтобы подчинить себе хотя и разорванную на части, но все еще сильную духом и превосходящую их культурой и традицией византийскую нацию, по-прежнему заселявшую завоеванные территории Римской империи.

Пройдет немного времени, и дух Византии начнет пробуждаться, чтобы воссоздать на разоренном месте, казалось бы, уже окончательно стертую со страниц истории Священную Римскую империю...