Истребители

НЕВЕЛЬСКАЯ ОПЕРАЦИЯ

В последнюю неделю сентября полки нашей дивизии перебазировались на новые аэродромы. Управление соединения и его основные силы теперь были сосредоточены возле населенного пункта Ходатково. Передислокация нашей дивизии на новое направление означала, что теперь она будет развернута в западном направлении, и 240-я прикрывала правое крыло фронта, в со-ставе которого действовали 3-я и 4-я ударные армии. Они были нацелены на хорошо укрепленный оборонительный район противника с центральным узлом обороны городом Невелем.

Перед началом Невельской операции командиров соединений в штабе фронта подробно проинформировали о направлениях главного, вспомогательного и отвлекающего ударов, о задачах партизан, действовавших во вражеском тылу. В общих чертах были поставлены задачи перед авиацией. Они позже детально конкретизировались и уточнялись в штабе воздушной армии генералом Н. П. Дагаевым — человеком умным, прекрасно подготовленным, очень выдержанным и корректным. Даже в самые напряженные периоды нашей фронтовой жизни он работал без суетливой нервозности, умел вселять в подчиненных дух оптимизма и уверенности, и все мы невольно старались перенимать этот стиль.

Бои предстояли тяжелые. Прорвать вражескую оборону в направлении Невеля означало вбить клин на стыке крупнейших вражеских группировок «Центр» и «Север», что в случае успеха исключало маневр соединениями между ними. Это прекрасно понимал и противник. Невельское направление приобретало стратегическое значение. Поэтому основная полоса вражеской обороны, сравнительно небольшой протяженности (около 40 километров), имела несколько хорошо подготовленных рубежей. Местность в тех краях дает определенные преимущества обороняющейся стороне. Хороших дорог мало. Озера, болота и леса ограничивают возможности подвижных соединений для маневра. Все танкоопасные направления, дороги и подходы к узлам сопротивления гитлеровцами были густо заминированы, все пристреляно артиллерией, находившейся на хорошо оборудованных позициях. Немецкое командование было уверено в неуязвимости своей обороны.

По замыслу командования Калининского фронта главный удар здесь должна была наносить 3-я ударная армия генерала К. Н. Галицкого, причем ударить решено было в наиболее труднопроходимом районе, изобиловавшем лесами, озерами и болотами, то есть там, где фашисты менее всего могли его ожидать. Войска армии вели большую подготовительную работу. Скрытно перегруппировывались и сосредоточивались танковые, пехотные соединения и авиация.

3-й ударной армии предстояло овладеть центральным узлом обороны — городом Невелем и тем самым содействовать развитию успеха 4-й ударной, которая должна была наступать южнее — на витебском направлении.

Такова была общая обстановка на нашем участке фронта в конце сентября.

Маршал авиации А. А. Новиков о своем обещании не забыл, и вскоре у меня появился новый заместитель. Моим ближайшим боевым помощником стал подполковник Алексей Степанович Егоров, которого я хорошо знал еще по Ленинградскому фронту — там он командовал 156-м истребительным авиаполком. На левом фланге фронта в направлении действия 43-й и 39-й армий мы организовали ВПУ и создали там оперативную группу. Ею и стал руководить А. С. Егоров.

В последние дни сентября, когда шло перебазирование дивизии, я получил приказ командующего воздушной армией выделить двадцать подготовленных летчиков для перегонки из Подмосковья новых самолетов Як-9. Этими машинами мы пополняли наш парк после потерь, понесенных в сентябрьских боях. Приемка самолетов, их облет и организация перелета были возложены лично на меня. Таким образом, неожиданно для себя в последних числах сентября я оказался в Москве.

В нашей группе было пятнадцать наиболее опытных специалистов из инженерно-технического состава дивизии. Они принимали машины, после чего пилоты их облетывали. Такой порядок, казалось бы, должен был ускорить передачу самолетов, а между тем дело двигалось медленно. Причина была одна: в каждом истребителе обнаруживались какие-то недоделки, и приходилось самим доводить его, как говорится, до кондиции. Я пошел в дирекцию завода и выразил свое недовольство качеством сборки машин. Опасался, что там начнут оправдываться, может быть, даже кое-что отрицать — кому же приятно выслушивать нелестные замечания о своей продукции? Но меня, вопреки ожиданиям, выслушали молча, без всяких попыток оправдываться. А потом главный инженер завода с каким-то грустным спокойствием пригласил меня пройти с ним в сборочный цех. Не совсем понимая, что это может изменить, я согласился.

В сборочном цеху работали женщины и подростки. Лица у людей были бледные, усталые от многомесячной работы с постоянным перенапряжением и явно недостаточного питания. Конечно, у многих здесь было мало опыта и квалификации, а у подростков — просто силенок. Я видел совсем детские лица, с которыми резко контрастировало выражение глаз: ребята поглядывали на меня взглядом взрослых людей, хорошо понимающих, какую важную работу они выполняют. Наша сила на фронте во многом держалась на этих худеньких плечах. Спустя многие годы я вспоминаю то посещение авиационного завода как тяжелый сон. А тогда это была реальность.

После того, что я увидел, мы, конечно, больше претензий не предъявляли. Наши техники сами устраняли недоделки и быстро доводили каждую машину до кондиции.

Выбрав свободное время, я поехал в штаб ВВС, зашел в управление истребительной авиации, где доложил о том, как воюет дивизия, отметил отличные летно-тактические данные самолета Як-9 и особенно его эффективное вооружение, рассказал о том, как это отразилось на тактике воздушного боя. Там мне передали просьбу работников политуправления ВВС зайти к ним. В политуправлении офицеры сказали, что над нашей дивизией будет шефствовать Главное управление трудовых резервов при СНК СССР. Размещалось оно на Красной площади, в нижнем этаже теперешнего здания ГУМа. Вскоре я познакомился с руководителем этого главка Петром Георгиевичем Москатовым. Он произвел на меня впечатление человека умного, открытого и доброжелательного. Много интересного рассказывал о системе трудовых резервов, просил, чтобы воины нашей дивизии, когда им случается бывать в Москве, заходили в управление, где их всегда будут ждать. Договорились мы и о том, что на фронте примем в 240-й делегацию от трудовых резервов. Чтобы попасть в нее, объявлен конкурс, в котором учащиеся должны будут добиться высоких показателей при выполнении заказов фронта, показать хорошую успеваемость и дисциплину, активность в общественной работе. Я узнал, что на личные сбережения учащихся и работников трудовых резервов закуплены 10 боевых самолетов, которые будут вручены лучшему полку и лучшей эскадрилье дивизии делегацией.

Накануне нашего отлета на фронт в Колонном зале Дома Союзов состоялось торжественное заседание, посвященное третьей годовщине со дня создания организации трудовых резервов. Наша группа получила приглашение, и мы — тридцать летчиков и техников — попали на вечер. Нового обмундирования у нас не было, и поэтому наши бойцы пришли в своих стареньких, по-ношенных гимнастерках, на которых празднично поблескивали недавно полученные ордена и медали. В помещении бывшего Дворянского собрания летчики и техники чувствовали себя как-то скованно. Нам отвели ложу. Начался вечер, и председательствующий П. Г. Москатов объявил, что в зале находятся летчики и техники, при-бывшие с фронта из подшефной дивизии. Разразилась овация. Все встали, приветствуя наших ребят. Этого, конечно, никто из нас не ожидал, все были растроганы до слез.

Наша дружба с учащимися трудовых резервов, начавшаяся осенью сорок третьего года, впоследствии имела долгую и интересную историю. По сей день ветераны 240-й дивизии — желанные гости во многих профессионально-технических училищах, а в ТУ № 30 создан музей боевой славы соединения и его частей.

На 3 октября 1943 года у нас был запланирован вылет на фронт. Машины были доведены и опробованы. Нас снова ждали напряженные бои.

3 октября стояла неважная погода. Однако, несмотря на низкую облачность, наша группа благополучно совершила перелет на фронт. Мы прибыли как раз к началу операции. Теперь в дивизии было 87 самолетов.

Накануне нашего прибытия левофланговые армии фронта — 43-я и 39-я — нанесли отвлекающий удар на запад и после четырехдневных боев вступили на территорию Белоруссии. Этот удар достиг цели: он отвлек внимание немецкого командования от района Невеля. 6 октября после артиллерийской и авиационной подготовки войска 3-й и 4-й ударных армий начали штурм вражеских укреплений, прикрывавших Невель, и к исходу дня расширили фронт прорыва до 16 километров и продвинулись вперед на 8—10 километров.

С утра 7 октября противник предпринял отчаянные попытки остановить наше наступление и ввел в бой резервы сухопутных войск и авиации. Группами по 20–40 самолетов гитлеровцы пытались бомбить боевые порядки наступающих частей, подходящие к переднему краю резервы и огневые позиции артиллерии. Но ликвидировать брешь, пробитую в обороне наступающими советскими армиями, врагу уже было не под силу. И тогда для спасения положения в районе Невеля по приказу Геринга сюда был дополнительно брошен весь 6-й немецкий воздушный флот. Обстановка в воздухе стала труднейшей, летный состав вел бои на пределе своих возможностей. Но остановить наступление наших армий гитлеровцы так и не смогли.

В день начала наступления на Невель мы получили фронтовую газету, в которой под заголовком «Герой-истребитель Григорий Герман» был помещен материал о нашем летчике. Подробно описывалось несколько боев, которые провел Григорий. К слову сказать, после того сентябрьского боя, в котором он на глазах у маршала авиации А. А. Новикова вогнал в землю два бомбардировщика, на следующий же день Григорий Герман сбил еще два «юнкерса» и один «фоккер». А всего осенью сорок третьего года на личном счету заместителя командира эскадрильи уже числилась 21 уничтоженная машина врага.

Надо сказать, что фронтовая пресса наших летчиков не забывала. Писали о А. Н. Деркаче, И. К. Сомове, П. К. Лобасе, М. Ф. Манулине, А. М. Легчакове, А. В. Осипове, Г. Р. Данилине, П. П. Просянике и о многих других. Минул только один месяц, как наша дивизия прибыла на фронт, но за это время воздушные бойцы соединения завоевали широкую известность и заслуженную славу. В начале октября их имена уже звучали как имена ветеранов Калининского фронта.

Когда 6 октября была прорвана оборона противника под Невелем, наши войска не встретили серьезного вражеского сопротивления. Но к утру 7 октября противник оправился от шока, подтянул резервы и начал отчаянно обороняться.

В течение недели наши летчики работали с огромным напряжением. Около трехсот самолетов (до 170 «юнкерсов» и «хейнкелей» и до 100 истребителей из эскадры «Мельдерс») было брошено противником в бой с целью сорвать наше наступление на невельском направлении. Если учесть, что полоса его была неширокой — около сорока километров по фронту, — станет понятно, какая сложная обстановка была над полем боя. И особенно трудным для пас был день 7 октября. В этот день бомбардировщики и штурмовики противника непрерывно шли к линии фронта. Чтобы обеспечить постоянное патрулирование, нам пришлось действовать небольшими группами в составе эскадрилий и звеньев. Летчики проводили воздушные бои, приземлившись, быстро заправляли машины горючим, пополняли боезапас и снова вылетали, снова вели схватку с врагом — и так до самых сумерек. Численному превосходству противника наши истребители противопоставили боевую зрелость, высокое мастерство, упорство и несокрушимую силу духа. Например, только в одном бою, проведенном в тот день, эскадрилья 900-го истребительного полка, которую вел лейтенант Георгий Лисецкий, атаковала вражескую армаду в сорок бомбардировщиков и в течение 9—12 минут сразила девять из них и, кроме того, два истребителя сопровождения. Этот бой проходил над головами пехотинцев, которые штурмовали Невель. Вид сокрушенных немецких самолетов был сильнейшим вдохновляющим зрелищем для атакующих воинов.

В другом воздушном бою того же дня эскадрилья 86-го гвардейского полка под командованием старшего лейтенанта В. И. Кокошкина атаковала 20 немецких бомбардировщиков, шедших под прикрытием 8 истребителей. Наши летчики подожгли четыре «хейнкеля» и два «фоккера». Эскадрилья потерь не имела.

По записям моего боевого товарища летчика 42-го истребительного полка Александра Легчакова нетрудно представить себе атмосферу тех дней: «Две зеленые ракеты, вслед за ними — еще две. Это команда на взлет эскадрильи. Ведущий десятки — командир эскадрильи капитан Н. В. Тихонов. Я веду звено. При подходе к линии фронта связываемся с пунктом наведения. Уже видны три девятки «юнкерсов», возле них кружатся немецкие истребители. Задача ясней ясного — бить бомбардировщиков. Слышна команда Тихонова, и мы на полном газу идем навстречу противнику. «Мессеры» выскакивают вперед. Их маневр разгадать нетрудно: хотят отвлечь пас и дать прицельно отбомбиться «юнкерсам».

В наушниках слышу голос ведущего:

— Атака!

Команда раздается в тот момент, когда звено нацеливается па немецкие истребители в лобовой атаке.

Вижу, начинает разворачиваться со своим ведомым командир эскадрильи. Немцы не принимают вызова и взмывают вверх. Теперь — резкий разворот на «юнкерсы». Их ведущий уже горит. Это, кажется, дело рук Тихонова. От огня моей пары загорается правый крайний бомбардировщик.

Наши самолеты оказываются сверху справа. Оглядываюсь и вижу, как па пару Тихонова сзади сваливаются четыре «мессера». Мне бить по ним сподручней. Ведомый это тоже видит. Мы отсекаем «мессершмитты».

В воздухе настоящая карусель. Наши пробиваются к бомбардировщикам, одновременно отражая атаки сил прикрытия. В наушниках слышится и такое:

— Бей, братва!

Один за другим загораются три тяжелых самолета. К нам подходят еще шесть «яков». Куда подевалась четкость в строю немецких бомбардировщиков? В одиночку они ныряют вниз, поворачивают в разные стороны, сбрасывая куда попало свой груз. За ними теперь трудно угнаться. На полной скорости отваливают «мессеры». Не наше дело преследовать их, все сделано…»

Это — типичная картина тех дней. Но, конечно, не каждый бой обходился для нас без потерь.

Последнюю схватку, которую провели командир звена 86-го гвардейского авиаполка лейтенант М. Ф. Мапулин и его ведомый Евгений Куницын, видели с земли сотни пехотинцев.

Эта пара вылетела на свободную охоту и вскоре обнаружила 16 штурмовиков ФВ-190. На этот тип самолетов гитлеровцы подвешивали бомбы. Сбросив их, «фоккеры» начинали действовать как истребители. На этот раз они с бомбовым грузом приближались к линии фронта. Кроме Манулина и Куницына, в том районе тогда никого из наших летчиков не было. Ни минуты не раздумывая, пара атаковала группу ФВ-190. Гитлеровцы избавились от груза, не дойдя до цели, в считанные секунды их боевой порядок был нарушен. Но, увидев, что их атакуют всего два советских истребителя, вражеские пилоты быстро пришли в себя и всей армадой навалились на них.

Это был трагический и героический бой. Расстроив первоначальный боевой порядок «фоккеров», заставив их сбросить бомбы куда попало, наши воздушные бойцы уже выполнили свою задачу и могли бы выйти из боя: вражеские истребители уже не представляли для наземных войск какой-то опасности. Но наша пара все-таки приняла бой почти с двумя десятками вражеских истребителей. Митрофан Манулин, надежно прикрытый своим ведомым, провел три стремительные атаки и одного за другим сбил три «фокке-вульфа» подряд! Он дрался, пока не израсходовал боезапас. Но и после этого, прикрытый своим другом, он не сделал попытки выйти из боя, передал по радио Куницыну: «Выходи вперед и атакуй! Я прикрою!» Тот с ходу сбил четвертый «фоккер». Но в это же время был атакован и сбит безоружный Манулин. Оставшись один, Евгений не мог выйти из боя. Это было бы самое разумное в сложившейся ситуации, но «фоккеры» обложили его «як» со всех сторон. Молодой летчик не дрогнул. В невероятно трудных условиях он продолжал с редким упорством вести бой и сбил пятый «фокке-вульф». Он погиб только тогда, когда израсходовал весь боекомплект. Его, безоружного, гитлеровцы сбили, навалившись всей оравой.

Обоих наших летчиков пехотинцы похоронили со всеми воинскими почестями, которые отдаются павшим героям. Лейтенант Манулин в этом последнем бою довел свой личный счет до 16 сбитых вражеских самолетов. Единственная ошибка, которую совершил в своем последнем вылете командир звена, заключалась в том, что, встретив большую группу вражеских самолетов и вступив с ними в бой, он не доложил об этом на КП. Только когда в процессе боя дежурный услышал в эфире голос Манулина: «Выходи вперед и атакуй! Я прикрою!» — в тот район срочно была перенацелена одна из наших групп. Но было уже поздно…

В те же дни погиб и замечательный боевой летчик командир эскадрильи 42-го авиаполка капитан Н. В. Тихонов. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Потеряли мы и прекрасного летчика Д. И. Кудрявцева. Это он, тогда совсем еще юноша, в боях па Ленинградском фронте сбил 11 самолетов врага. А всего за три месяца войны этот исключительно сильный и способный воздушный боец уничтожил, как и лейтенант Митрофан Манулин, 16 вражеских машин.

Наши боевые маршруты осенью сорок третьего года оказались очень нелегкими. Потерь было немало. Но бои за Невель, в особенности проведенные 7 октября, запомнились мне на всю жизнь. Именно в тот день наша 240-я противостояла в воздухе силам 6-го воздушного флота противника. Но потери, понесенные нами в упорных боях на земле и в воздухе, были ненапрасными. Все отчаянные попытки врага ликвидировать прорыв наших войск разбились о мужество и стойкость советских воинов. К исходу 6 октября войска фронта овладели городом Невель — крупным опорным пунктом и оперативно важным узлом коммуникаций на северо-западном направлении. Со взятием Невеля противник был лишен участка железной дороги Ленинград — Невель — Витебск — Орша — Могилев, который раньше позволял ему маневрировать резервами и перебрасывать их на другие направления. Враг лишился также важного узла шоссейных и грунтовых дорог, по которым шло снабжение всей его северной группировки.

Советский народ услышал радостную весть об одной из крупных побед Красной Армии. Вместе с сообщением Совинформбюро был передан приказ Верховного Главнокомандующего, в котором давалась высокая оценка боевой деятельности отличившихся соединений, в том числе и пашей авиационной дивизии. Ей было присвоено почетное наименование Невельская. Войскам, освободившим Невель, Москва салютовала двенадцатью артиллерийскими залпами из ста двадцати четырех орудий. Этот победный гром тридцати с лишним батарей одновременно был данью памяти погибшим героям и наградой за доблесть живым. Еще двум летчикам дивизии — Алексею Николаевичу Деркачу и Ивану Константиновичу Сомову (оба из 86-го гвардейского полка) было присвоено звание Героя Советского Союза. Десятки летчиков дивизии, инженеров, техников, механиков, офицеров управления были награждены орденами и медалями.

Но упорные бои по-прежнему продолжались. Воодушевленные присвоением дивизии почетного наименования Невельская, летчики сбили на другой день 12 вражеских самолетов. Ситуация продолжала оставаться сложной: непрерывными контратаками противник пытался выбить из района Невеля соединения 3-й и 4-й ударных армий. Кроме авиации гитлеровцы подбросили на это направление одну танковую и четыре пехотные дивизии из других групп армий. Однако никаких результатов это не принесло. Гитлеровская ставка в те дни с тревогой сообщала о событиях на витебском направлении. В ее официальном сообщении говорилось: «Все бои на Восточном фронте отступают на задний план по сравнению с тяжелым сражением в районе Невеля».

9 октября в дивизии отмечалось радостное событие: приказом Народного комиссара обороны № 243 42-й истребительный авиаполк был преобразован в 133-й гвардейский. Мне это было особенно приятно: в этом полку я начал воевать в июле сорок первого года.

Бои в воздухе продолжались. Против нас снова появились свежие авиационные части врага. Однако наши летчики уже чувствовали себя хозяевами в небе и непрерывно наращивали силу ударов.

Однажды эскадрилья старшего лейтенанта Георгия Данилина вылетела на перехват группы фашистских самолетов. К переднему краю приближалось 40 бомбардировщиков 10–87 и До-215. Около 20 «фоккеров» охраняли их, причем шли они ниже и лишь частью сил замыкали последний эшелон. Расчет гитлеровцев нашим истребителям был понятен: «спрятав» истребители под бомбардировщиками, они хотели наброситься на наши «яки», когда те будут выходить из пикирования после обстрела бомбардировщиков. Наши пилоты быстро это поняли, и после доклада ведущего о численности группы противника я поднял в воздух еще две эскадрильи. Между тем в эфире прозвучала команда Георгия Данилина: «Идем в атаку! Держитесь плотнее! После первой атаки группе прикрытия связать боем истребителей противника!»

Данилин атаковал ведущего «дорнье» и с дистанции сто метров сбил его пушечной очередью. Следовавший за Данилиным лейтенант А. И. Кожанов поджег соседнего гитлеровца. В то же время летчики Н. С. Сериков и И. Ф. Василисин вели напряженный бой с «юнкерсами». Сериков врезался в середину строя и развалил боевой порядок группы. Оба летчика сбили по одному Ю-87. В момент выхода из пикирования Сериков был атакован четырьмя «фоккерами». Молодой летчик показал высокое мастерство и сбил один из атаковавших его ФВ-190. Надо заметить, что Н. С. Сериков, несмотря на молодость, был сильным, перспективным бойцом. Над Невелем он за четыре дня сбил четыре фашиста. В этом бою эскадрилья Георгия Данилина уничтожила пять самолетов противника. Остальные вынуждены были повернуть вспять, так и не дойдя до линии фронта. Когда поднятые па усиление две другие наши эскадрильи подошли к району боя, гитлеровцев в воздухе над передним краем уже пе оказалось. Георгий Данилин благополучно при-вел свою группу на аэродром.

В целом же за период с 6 по И октября 1943 года летчики дивизии произвели 1450 боевых вылетов и сбили 94 самолета противника[11]. Чтобы выполнить поставленные задачи, им приходилось совершать по 5–7 вылетов в день. Это была очень большая нагрузка, равная условиям боев 1941–1942 годов.

Любопытно и такое цифровое сопоставление: всего за время участия дивизии в боях на Калининском фронте, с конца августа до середины октября 1943 года, летчики 240-й провели 111 только групповых боев. Соотношение сил в них было примерно такое: наших самолетов участвовало 564, противника — 1125, из них 642 бомбардировщика и 483 истребителя. Как видим, 2: 1 в пользу противника. Тем не менее характер схваток в принципе отличался от тех, которые мы вели в 1941 и 1942 годах, да и в 1943-м во время пребывания на Ленинградском фронте. На сей раз у нас была наступательная тактика, мы владели инициативой, которую ни разу не выпустили из рук. Тяжелый, но очень важный опыт прежних боев, а также оснащенность соединения новой техникой с мощным оружием позволили поднять его боеспособность на качественно более высокий уровень, и это сразу отразилось на результатах боев.

Менее чем за два месяца наши летчики сбили 222 самолета противника: 32 — Хе-111, 29 — Ю-88, 11–10–87, 3 — До-215, 4 — До-217, 1 — «Хеншель-126», 125 — ФВ-190, 17 — Ме-109.

Мы за этот период потеряли 58 летчиков: 14 погибло в воздушных боях, 44 не вернулись с боевого задания. Наши потери в боевой технике составили 62 самолета.

Я привожу эти итоговые данные, датируя их серединой октября, потому что 15 октября 1943 был получен приказ командующего воздушной армией, согласно которому 240-я авиадивизия в составе 86-го гвардейского и 900-го истребительного авиаполков завершила свои боевые действия и была перебазирована на аэродром Дубовицы для доукомплектования личным составом, материальной частью и для подготовки молодого летного состава к дальнейшим операциям.

133-й гвардейский авиаполк временно был передан в оперативное подчинение командиру 211-й штурмовой авиадивизии, обеспечивал действия штурмовиков.

В связи с изменением обстановки в результате успешно проведенных операций и с подготовкой новых наступательных операций на Прибалтику 20 октября 1943 года Калининский фронт был переименован в 1-й Прибалтийский. 20 ноября в командование им вступил генерал армии Иван Христофорович Баграмян.

Снова мы принимали молодое пополнение, снова проводили очень нужные нам тематические конференции в полках и в дивизии. У нас теперь был огромный и всесторонний опыт боевой деятельности в различных условиях, и было совершенно необходимо довести этот дорого оплаченный опыт до каждого летчика. Дивизия сохранила свой боевой костяк. Многие некогда необстрелянные летчики стали теперь зрелыми командирами и наряду с ветеранами со знанием дела готовили молодежь как в профессиональном, так и в морально-психологическом отношении.

Несмотря на плохую погоду поздней осени, работа по вводу в строй пилотов-новичков прошла у нас без происшествий и каких бы то ни было срывов. Даже в тот период, когда мы находились в составе второго эшелона авиации фронта, в каждом полку каждый день одна эскадрилья находилась в состоянии полной готовности к выполнению боевых задач. Кроме того, на нас возлагалась задача по охране своих и соседних аэродромов воздушной армии.

Патриотизм наших воинов проявился пе только в воздушных боях. По инициативе комсомольской организации 900-го авиационного полка был проведен сбор средств для детей-сирот, чьи отцы погибли на фронтах Великой Отечественной войны. Этот почин был сразу поддержан всеми комсомольскими организациями дивизии. В помощь осиротевшим детям авиаторы собрали довольно большую сумму. Вскоре в адрес комитета ВЛКСМ 900-го полка пришла телеграмма: «Передайте комсомольцам-фронтовикам войсковой части…, собравшим 110 тысяч рублей в фонд помощи детям-сиротам, мой боевой привет и благодарность Правительства Союза ССР». Под телеграммой стояла подпись Верховного Главнокомандующего.

В конце декабря мы принимали шефов из трудовых резервов страны. Во главе делегации были Герой Советского Союза В. Г. Нетреба, его заместитель по политической части В. С. Головачев, а также М. А. Кондакова и Н. П. Марченко. Делегация официально и торжественно оформила передачу нам самолетов трудовых резервов самым лучшим летчикам. Для нас и для гостей это был большой и радостный праздник. Юноши и девушки — победители социалистического соревнования за право поехать на фронт — создали прекрасную концертную бригаду, выступления которой, уверен, ныне здравствующие ветераны дивизии помнят по сей день. Наши воздушные бойцы отчитывались перед шефами о своей боевой работе. Отчеты были подготовлены с большой ответственностью: мы понимали, что рапортуем тысячам и тысячам юношей и девушек, работающих в системе трудовых резервов. Вместе с нами члены делегации встречали новый, 1944 год. Всех гостей мы подняли в воздух на У-2. Для большинства из них это стало радостным воздушным крещением. Жили шефы в землянках и в уцелевших избах рядом с летчиками, и поэтому они могли прочувствовать нашу будничную аэродромную жизнь. Для многих наших гостей пребывание па фронте, кажется, стало самым ярким воспоминанием тех лет. Я приведу здесь (отрывочно) воспоминания Маргариты Лифановой, тогда просто славной девушки Риты, а теперь заслуженной артистки РСФСР, актрисы театра имени Ленинского комсомола. Воспоминания, которые здесь приводятся, написаны по моей просьбе. Маргарита Лифанова в ту военную зиму была ведущей в концертной бригаде, которая прибыла к нам в канун 1944 года. «В 1943 году, — вспоминает актриса, — я училась в Техникуме трудовых резервов, где готовили мастеров производственного обучения, и участвовала в художественной самодеятельности. У пас были замечательные певцы, танцоры, великолепные гимнасты-акробаты, музыканты и даже свои поэты. У многих не было родителей. Нас кормили, одевали, учили — готовили в жизнь. На заработанные учащимися трудовых резервов деньги были куплены самолеты, танки, катера, а воины на них были нашими подшефными. Вот так в качестве шефов мы и направились на фронт в 240-ю истребительную авиационную дивизию.

Была зима. Концертная бригада составлялась из исполнителей лучших номеров. Боже, как мы волновались, как нам хотелось на фронт! И вот я оказалась среди счастливчиков. Нам стали собирать у кого что было теплое. Пришел крытый грузовик, и мы отправились.

Было холодно — конец декабря 1943 года. Мы не знали, куда едем: в «пункт Н». Проезжали города и деревни, где недавно шли бои. Мы впервые видели, какие разрушения принесла война, фашизм. Деревни, где торчали только трубы, а люди, когда мы останавливались, появлялись из землянок или погребов. Дети, женщины, старики… Они не жаловались. Они радовались, что прогнали немца. Вязьма, Смоленск — груды развалин, люди живут в уцелевших кусочках домов…

Приехали к ночи. Нас повели в баню (таков закон). Это была землянка с печкой, где стояли бочки с горячей и холодной водой и ковши. Поселили нас тоже в землянках. Приближался новый, 1944 год, мы готовились к концертам,

Сейчас я смотрю па фотографии: Володя Машков — играл на аккордеоне и пел, любимец публики! Люба Латкова — танцевала и так била чечетку (модную в то время), что мы гурьбой ходили за ней и умоляли научить нас — она это делала виртуозно. Да еще Люба Шевченко, с белокурыми волосами по плечам, — она пела украинские песни, и как пела! Покорила летчика (фамилии не помню, а звали его Васей), переписывалась с ним и после войны вышла за него замуж. На фотографии возле самолета У-2, на котором нас, желающих, «крестили», они рядом. Я тоже была в числе желающих полетать — это был мой первый в жизни полет на самолете. Я так восторгалась, что пилот решил показать мне, что такое «воздушная яма», и я утихомирилась… В дивизии нас утеплили: мне достались валенки, в которых я тонула, дали нам и теплые шапки. Мы со всеми перезнакомились. Это были мальчики чуть старше нас — от 18 до 21 года. Командир дивизии, тогда уже Герой Советского Союза, казался нам стариком, а ему было 30 лет. Это были замечательные, отважные, отчаянные ребята. На их самолетах были звездочки. Количество звездочек обозначало, сколько самолетов они сбили. Были среди них и «таранщики»: израненные, со шрамами, обожженные— они возвращались из госпиталей в свои полки. При нас они уходили в небо и возвращались иногда не все… От пас летчики старались скрыть потерю своих товарищей, но мы угадывали по их лицам, горевали, плакали. И тогда думалось: какой концерт? Зачем им сейчас концерт? Но нам сказали: надо уметь владеть собой, если вы артисты. И накануне Нового года концерт состоялся! Со сцены никого не отпускали сразу, бисировали по нескольку раз. Мы были счастливы.

Расставание было трудным. Друг другу желали победы, счастья, возвращения домой…»

Была у нас и еще одна делегация — это уже в последних числах апреля — начале мая 1944 года. Она, правда, была небольшая по составу, но ее визит имел для нас огромное значение. Возглавляла ее Вера Григорьевна Емельянова. В дивизию было доставлено переходящее Красное знамя трудовых резервов, которое потом вручалось лучшему полку после подведения итогов каждой проведенной операции. А в первый раз шефы-делегаты передали его 86-му гвардейскому истребительному полку, которым командовал после гибели С. Н. Найденова подполковник В. А. Чистяков. Знамя принимал командир лучшей эскадрильи полка Герой Советского Союза Алексей Николаевич Деркач, которому раньше довелось принимать десять боевых машин, построенных на средства учащихся трудовых резервов. Вот что вспоминала об этом Вера Григорьевна Емельянова, которая много лет проработала в этой системе:

«…Вылетали ночью. На аэродроме нас встретили двое летчиков. Спокойные, предупредительные, с дружелюбной улыбкой, они очень заботливо отнеслись к нам. Сказали, что летим в двух самолетах — я в одном со знаменем, в другом — ребята. Меня это смутило: я понимала, что несу ответственность за ребят, но так было предусмотрено, а ребятам не терпелось поскорее сесть в самолет… В темноте я еле забралась в самолет, кое-как там села, и вот мы летим. Самолет, который летел за нами, никак не удавалось разглядеть в темноте, хотя небо часто вспыхивало разрывами. Летели мы, как тогда показалось мне, по меньшей мере странно: то поднимались высоко, то падали, чуть ли не цепляя деревья. Виднелись красные, как пунктиром бороздившие небо, трассирующие пули. Совсем неожиданно самолет приземлился, и летчик закричал мне: «Прыгайте!» Куда прыгать, когда я даже пошевелиться не могла: в самолете было холодно, и я закоченела совсем. В общем, я как-то вывалилась из самолета, сразу увидела ребят, и мы, пошатываясь, пошли навстречу друг другу, обнялись. Но летчики стали нас торопить, указали место и крикнули: «Ложись!» Мы бросились на землю. Слышались где-то разрывы бомб, а мы себе лежали спокойно и даже стали дремать. Начало светать, мы стали потихоньку переговариваться, потом, не поднимая головы, начали посматривать друг на друга и вдруг стали хохотать: у одного нос оказался в земле, у другого — щека, у третьего — все лицо в полосках, а я, говорят, была зеленовато-серого цвета.

Запомнилось, как я попробовала чуть поднять голову и оглядеться: кругом — поле, позади нас — небольшой лесок, а сами мы лежим под небольшой насыпью. К своему ужасу, я не обнаружила ни летчиков, ни самолетов, и на какое-то мгновенье оцепенела. А ребята продолжали потихоньку хохотать, это меня как-то успокоило, и я сказала: «Вы лучше представьте, как над нами будут смеяться летчики, увидев нас в таком виде». И тут наша «куча мала» так стала хохотать, что мы даже переместились на некоторое расстояние от того места, где лежали. Внезапно прекратились разрывы бомб и стало так тихо, что мы умолкли. И вдруг слышим команду нашим летчикам: «По самолетам!» Оказалось, самолеты находились совсем недалеко: летчики, техники быстро сбрасывали с самолетов ветки и деревца, которыми они были замаскированы. Много позже я поняла, что нас доставили в дивизию не просто летчики первого класса, а летчики высочайшего класса, большой выдержки, большого гражданского мужества. Ведь это были совсем молодые ребята, а сколько добра, рыцарства и душевной красоты!

Мы благополучно долетели, нас уже ждали и встретили с большой теплотой, окружили заботой и вниманием. Зная, что к ним приедут лучшие из лучших производственников, летчики были изумлены, увидев маленьких, худеньких подростков. Произошла еле уловимая заминка, но потом, когда познакомились и, что называется, разговорили ребят, прониклись к нихм особенной нежностью, какая бывает к младшим братишкам и сестренкам.

На рассвете 1 мая на опушке леса был выстроен полк. Мы с ребятами стояли вместе с командованием полка и очень волновались. Я приготовила небольшую речь и от имени Государственного комитета вручила Знамя 86-му гвардейскому полку. Принять Знамя было поручено командиру лучшей эскадрильи Герою Советского Союза Алексею Николаевичу Деркачу. Летчики этой эскадрильи летали на самолетах «Трудовые резервы фронту». Вручение прошло очень торжественно и красиво. После торжеств многие летчики вылетели на боевое задание, а оставшиеся летчики производили учебные полеты. Мы все присутствовали на этих полетах и видели, с каким мастерством летчики поднимались в воздух, а что они вытворяли в воздухе — это передать невозможно. Мы стояли как зачарованные, задрав голову…

Вечером мы вручили подарки. По случаю праздника 1 Мая и вручения Красного знамени был праздничный ужин, который прошел очень весело. Ребята мои освоились, свободно читали стихи. Пели все вместе любимые песни тех лет. Много было разговоров о Москве, о ее площадях и улицах, говорили и мечтали о конце войны и о победе. Летчики были рады ребятам, они их связывали с домом, с братьями и сестрами.

Наша командировка была рассчитана на 5 дней, но командир полка Владимир Алексеевич Чистяков предупредил меня, что придется задержаться, так как не было возможности нас отправить. Ребятам сказали, что нас очень просят остаться. Они сами чувствовали, как им рады, и были счастливы. Задержались мы еще на три дня и 7 мая выехали обратно уже другим маршрутом.

Приехав в Москву, ребята много выступали перед своими сверстниками из других училищ, рассказывали о незабываемых встречах на фронте, что имело исключительно большое значение для молодежи.

Ветераны этого полка до сих пор частые гости учебных заведений профтехобразования».

Я не имею возможности приводить здесь более подробно воспоминания и других участников таких встреч, но хочу повторить, что это были незабываемые дни и в жизни летчиков, и в жизни дорогих наших шефов. И до настоящего времени ветераны дивизии и сам я поддерживаем связи с учащимися — теперь уже системы профтехобразования. Возраст и прошедшие десятилетия не затрудняют нам общение, мы быстро находим общий язык. И я всю жизнь горжусь тем, что сам вышел из трудовых резервов. В Москве в техническом училище № 30 создан музей боевого пути нашей 240-й истребительной авиадивизии. Многолетняя дружба разных поколений совершенно естественна по своей сути для всей нашей жизни. В этом в определенной мере проявляется неразрывная связь нашей армии и парода.

К весне 1944 года численность боевых машин в полках была доведена до 40, а в целом в дивизии — до 124 самолетов. Все их, новые, наши летчики перегнали с авиазаводов организованно, без каких бы то ни было происшествий. Кроме того, летчики 86-го гвардейского полка доставили самолеты и для соседней 259-й истребительной авиадивизии. В апреле наша 240-я прошла все инспекторские проверки и получила оценку «хорошо».

12 мая 1944 года наша дивизия была передана в состав 4-й воздушной армии, которой командовал генерал-полковник авиации Константин Андреевич Вершинин. 4-я воздушная входила в состав 2-го Белорусского фронта.

В связи с переброской соединения на другой фронт командующий 3-й воздушной армией генерал-лейтенант авиации Н. Ф. Папивин издал приказ, в котором были подведены основные итоги его боевой работы на Калининском фронте. Отмечалось, что летный состав 240-й истребительной показал высокое мастерство, мужество и стойкость в борьбе с численно превосходящими силами противника, что он произвел 2559 боевых вылетов, сбил в воздушных боях 223 вражеских самолета, из которых 80 бомбардировщиков и 143 истребителя. В приказе были названы фамилии наиболее отличившихся летчиков. Из 86-го гвардейского полка: заместитель командира эскадрильи старший лейтенант Н. А. Сергунин за время боев над Духовщиной и Невелем сбил 10 самолетов противника; старший лейтенант И. А. Кулаков и лейтенант Н. И. Марченко по 8; из 133-го гвардейского полка сбили: капитан С. М. Бражнец — 6, капитан А. М. Легчаков — 4, заместитель командира полка майор А. В. Осипов — 6 самолетов; из 900-го авиаполка: старший лейтенант И. Е. Климов и лейтенант Н. А. Думай — по 3 самолета.

Летчикам, отмечалось далее в приказе, гвардии старшему лейтенанту И. К. Сомову, гвардии капитану А. Н. Деркачу, гвардии капитану Н. В. Тихонову, гвардии старшему лейтенанту Г. И. Герману было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

От себя могу добавить, что список летчиков, которые в боях на Калининском фронте сбили по 3 и более вражеских самолета, можно было бы значительно расширить. Сюда, конечно, попали бы погибшие летчики Манулин и Кудрявцев, Сериков и многие их боевые товарищи.

В те дни, когда комиссия из 4-й воздушной армии принимала дивизию, 133-му гвардейскому истребительному авиаполку вручалось Гвардейское знамя. Эта приятная миссия была поручена мне.

Долог и труден был путь авиаторов к этому дню. Вручая знамя, я вспоминал лица однополчан, с которыми начал воевать: к весне сорок четвертого года ветеранов среди летчиков оставалось совсем немного. К ним относился, конечно, и мой первый фронтовой командир Федор Иванович Шинкаренко. Все победы полка были связаны с именем этого незаурядного летчика. Вскоре после вручения полку Гвардейского знамени Федор Иванович простился с нами. Он был назначен на должность командира авиационной дивизии, вооруженной новыми самолетами Як-9л, которые были истребителями-бомбардировщиками. Машина принципиально новая. Требовалось не просто освоить ее, но и отработать совершенно новые способы боевых действий, новую тактику применения именно такого типа самолета. Не случайно эту работу поручили Ф. И. Шинкаренко. Он любил новаторский поиск. Мы пожелали ему удачи на дорогах войны. Грустно было расставаться, но я был рад за Федора Ивановича: по нашему убеждению, как я уже говорил, он давно уже мог быть хорошим командиром дивизии.

С 28 мая 1944 года командовать 133-м гвардейским стал гвардии майор Александр Васильевич Осипов — воспитанник этого же полка.

Дальнейшие события разворачивались быстро и несколько неожиданно для меня. Сначала ничто не предвещало никаких экстраординарностей. Я вылетел в штаб 4-й воздушной армии и был незамедлительно принят генерал-полковником авиации К. А. Вершининым. Моим подробным докладом командующий остался доволен и приказал полкам дивизии перебазироваться в район Спас-Деменска. Эта задача была выполнена быстро и организованно. Я доложил об этом командующему и снова был вызван в штаб армии. Теперь уже К. А. Вершинин детально проинформировал меня о замыслах командования фронта на предстоящую операцию и о задачах, которые будет выполнять наша дивизия. После этого К. А. Вершинин и я были приняты командующим фронтом генерал-полковником Г. Ф. Захаровым. Так же, как раньше Константин Андреевич, он поинтересовался боевым путем дивизии, ее составом и уровнем подготовки, заметил, что в предстоящей наступательной операции перед авиасоединением будет стоять задача, аналогичная той, которую мы выполняли на Калининском фронте, рассказал об особенностях операции, обратил мое внимание на необходимость надежного прикрытия войск фронта при прорыве полосы обороны противника и при вводе вторых эшелонов. Потом командующий фронтом указал на наличие узких мест в полосе наступления, а в заключение пожелал успехов и предупредил, что наша задача будет уточнена командующим воздушной армией и на предстоящем проигрыше всей операции на картах и на макете.

После этой беседы я вернулся в расположение дивизии с ясным планом действий. Не теряя времени, мы изучили с летно-техническим составом общий характер предстоящих задач 4-й воздушной армии, усилили штурманскую подготовку по освоению нового района боевых действий, привели в порядок самолеты, требовавшие ремонта, полностью завершили летную подготовку молодого пополнения.

Прошло несколько дней. Я был снова вызван к генерал-полковнику авиации К. А. Вершинину, который дал указание о перебазировании полков на передовые аэродромы фронта. В тот момент, когда я записывал его указания, вошел связист и передал Вершинину телеграмму. Командующий прочитал ее и помрачнел. Потом, стукнув в сердцах кулаком по столу, бросил:

— Сейчас на всем фронте нет никого свирепее, чем Хрюкин. Он у кого хочешь отберет любое соединение. — Константин Андреевич посмотрел на меня и как-то устало сообщил: — Ваша дивизия передается в состав 1-й воздушной армии 3-го Белорусского фронта. Ну, до свидания, — сказал он, зачитав телеграмму вслух. — Желаю успеха. Наверное, это распоряжение уже имеется и у вас в штабе дивизии.

Так, практически не начавшись, закончилось наше пребывание в составе 4-й воздушной армии 2-го Белорусского фронта.

В штабе дивизии меня ждали две телеграммы. Одна— вроде бы прощальная, от генерала К. А. Вершинина с благодарностью личному составу соединения за высокую выучку и пожеланием ему новых боевых успехов. Другая, покороче, — от командующего 1-й воздушной армией генерал-полковника авиации Тимофея Тимофеевича Хрюкина. Ссылаясь на вышестоящие инстанции, он приказывал полкам 240-й истребительной авиационной дивизии перебазироваться на передовые аэродромы 3-го Белорусского фронта.