Истребители

«СПЕЦИАЛЬНО ПОДГОТОВЛЕННАЯ ЧАСТЬ»

Закончились сильные бои с вражеской танковой группировкой в районе города Шяуляй. В них наша дивизия вместе с 1-й гвардейской штурмовой и 6-й гвардейской бомбардировочной приняла активное участие. В отдельные дни в воздухе разыгрывались жаркие бои. Противник (уже не в первый раз за короткие сроки) подбросил па наше направление дополнительные силы авиации, а в составе 1-й воздушной армии соединений поубавилось: ряд корпусов резерва Ставки был выведен из ее состава и переброшен на другие направления. Хотя господство в воздухе по-прежнему было в наших руках, для сохранения этого положения мы должны были работать с большим напряжением. Основное ядро истребительной авиации 1-й воздушной армии теперь составляли две дивизии — наша 240-я и соседняя 303-я.

Во второй половине сентября войска фронта получали пополнение живой силой, артиллерией, танками, боеприпасами, горючим и всеми видами довольствия. Этот подготовительный период имел огромное значение для них: предстояло взламывать оборону не где-нибудь, а в Восточной Пруссии. Основными железнодорожными станциями, где шла выгрузка пополнения и техники, были Каунас и Вильнюс. В особенности — Вильнюс. Частично выгрузка шла и на промежуточных станциях — там, где была восстановлена железная дорога. Воздушная разведка противника и, конечно, его агентура, которой в те дни хватало в наших тылах, точно установили основные пункты выгрузки, интенсивность работ, характер грузов и т. п. Днем мы не позволяли противнику бомбить станции, но гитлеровцы начали производить методичные налеты в темное время суток. Бомбили с горизонтального полета с высот 2–3 тысячи метров одиночными самолетами Хе-111, До-215, До-217, Ю-88. Самолеты шли с небольшим временным интервалом, подсвечивали цель серией осветительных авиабомб, а потом на станции начинались пожары, и следующим волнам самолетов бомбить уже было легче.

Били по целям они довольно точно. Станции были прикрыты зенитной артиллерией малого и среднего калибра, эффективность которой в отражении ночных налетов была невысокой. Гитлеровцы это почувствовали и стали бомбить интенсивнее. Все это приводило к потерям, растягивало сроки сосредоточения резервов, а Ставка, как и положено, требовала их сокращать. Ночные бомбежки вызывали, кроме того, ненужную нервозность.

20 сентября 240-я авиадивизия была переброшена под Алитус, а 30 сентября — под Каунас. Маршрут полетов немецких самолетов, взлетавших с аэродромов Восточной Пруссии, проходил вдоль железной дороги Гумбиннен — Кибартай — Каунас — Вильнюс, то есть вблизи аэродромов базирования полков нашей дивизии. Именно в этот период позвонил командующий воздушной армией и приказал организовать борьбу с немецкими бомбардировщиками, действующими в темное время суток.

Задача была крайне сложная. Истребителей, подготовленных для ночных полетов, в соединении не было. Не было ночных стартов на аэродромах, посадочных и зенитных прожекторов, без которых боевые действия ночью неэффективны и бесцельны, радиолокаторов, как известно, у нас не было.

Все это я единым духом выпалил в телефонную трубку и замолчал.

Я хорошо знал манеру Т. Т. Хрюкина разговаривать с подчиненными. При постановке боевых задач, какими бы сложными они ни были, командующий возражений от подчиненных не терпел. Что, собственно, я хотел объяснить? Что наша истребительная авиация, как, впрочем, и немецкая, ночью боевых действий не ведет? Что мы — летчики-истребители — в массе своей к ночным полетам не готовились в ходе войны? Что у нас не было даже ночных стартов и положенного оборудования? Что вероятность обнаружения ночью одиночного бомбардировщика чрезвычайно мала? Кому я это объясняю — Т. Т. Хрюкину? Одному из лучших командующих воздушными армиями в наших ВВС? Да он все это знает и без моих объяснений! Знает и все-таки ставит задачу: значит, иного выхода не видит.

Все это моментально промелькнуло в мыслях, едва я выпалил свои соображения. И, конечно, приготовился услышать суровое внушение, я уже понял, что заслужил это. Но Тимофей Тимофеевич, выдержав паузу, спокойно произнес, словно не слышал моего объяснения:

— А ты все-таки подумай. Может, что-нибудь и сделаем… — И повесил трубку.

В который раз командующий вызвал во мне чувство огромного уважения. Он был не только талантливым военачальником, но и тонким воспитателем. Последней фразой: «Может, что-нибудь и сделаем…» — он как бы убрал различия между нами перед важностью и необычностью предстоящего дела. Тут было ясное понимание и всей сложности задачи, и моего состояния, потому сам по себе приказ превращался как бы в личную просьбу. Я уже успел заметить, что, когда Т. Т. Хрюкин ставил перед командирами иной раз сверхтрудные задачи, то он высказывал их не в приказной форме, а в виде личной просьбы. И это действовало сильнее, чем самый категоричный приказ.

Короче говоря, после телефонного разговора с командующим я уже думал о том, что если он поручил это нашей дивизии, значит, уверен в том, что мы справимся. Некоторое время я размышлял, с чего начать. До наступления темноты надо было все организовать.

Первым делом, хотя и знал, что рассчитывать не на что, позвонил начальнику нашего района авиационного базирования (РАБа, как мы говорили) и спросил, есть ли где-нибудь в частях ночные старты и посадочные прожекторы. Сразу получил ожидаемый ответ: нет. Единственный ночной старт с трудом был собран для бомбардировщиков 6-й гвардейской авиадивизии, которая действовала и ночью. Однако, пообещал начальник РАБа, он сейчас выяснит, что имеется в других тыловых частях воздушной армии, и немедленно сообщит мне. Тут же я попросил его собрать, а если потребуется — изготовить из железа 50 коробок размером 60X60 и глубиной 10 сантиметров: в коробках будет гореть ветошь, пропитанная мазутом. И обязательно изготовить крышки к этим коробкам, чтобы костры можно было немедленно погасить. Их требуется сделать быстро и доставить на аэродром 133-го гвардейского авиаполка. Кроме того, сказал я, необходимо перегнать туда не менее пяти автомашин «студебеккер», имеющих сильные фары — будем их использовать вместо посадочных прожекторов. Для изготовления коробок можно использовать наши дивизионные мастерские, я немедленно дам об этом указания инженер-полковнику Н. В. Корчагину. Начальник РАБа ответил:

— Принимаю к срочному исполнению

133-й гвардейский авиаполк был мною назван не случайно. Он был расположен ближе других по отношению к ночной трассе полета немецких бомбардировщиков, имел аэродром с открытыми подходами для захода на посадку, что в данной ситуации имело большое значение. Летчики были хорошо подготовлены. Когда-то, осенью сорок первого года, этому полку уже ставили аналогичную задачу, но об этом мало кто знал: из прежнего состава, с которым я начинал воевать в части, летчиков осталось маловато. Что же касается тех давних ночных полетов, то тогда выполнял их я один: больше в полку ночью никто не летал.

Я позвонил командиру полка майору А. В. Осипову, сказал, что выезжаю, и приказал собрать весь летный, инженерный состав и руководство батальоном аэродромного обслуживания. Начальнику штаба дивизии дал указание: если будут новые боевые задачи — ставить их 86-му гвардейскому и 900-му истребительным полкам, а 133-й гвардейский не трогать.

К моему прибытию в 133-м все были в сборе.

— Сегодня с наступлением темноты, — поставил я задачу, — полку быть готовым к боевым действиям ночью по отражению налетов бомбардировщиков противника, действующих по железнодорожным станциям выгрузки на участке Каунас — Вильнюс.

На случай, если тыловые части не успеют вовремя сделать коробки, я приказал командиру БАО и инженеру полка инженер-капитану И. П. Верхотурову подготовить ночной старт. Суть других распоряжений: поскольку посадочных прожекторов нет, расположить костры на расстоянии 25 метров один от другого; при отсутствии коробок иметь куски старого железа и крышки для тушения; зажигать и тушить костры по команде, чтобы противник не обнаружил ночной старт; в начале полосы расположить 5–6 грузовиков с дальним светом; продумать и организовать все остальное для обеспечения ночных полетов. О готовности доложить.

После этого я побеседовал с летчиками. Собственно, это была даже не беседа, а инструктаж, па котором я дал ряд необходимых рекомендаций и указаний, тот минимум сведений о ночных полетах, без которого просто нельзя летать.

Для того чтобы современный читатель мог понять, какую сложность представляли в то время ночные полеты, поиск и атака противника, я перечислю некоторые важные моменты, на которые я обратил внимание летчиков.

Искать противника в ночном небе необходимо по еле заметным выхлопам из патрубков двигателей. При перехвате навигационные огни всегда выключать, включать только по команде руководителя полетов или станции наведения. Для полной адаптации зрения в темноте освещение кабины необходимо выключить полностью. Оружие зарядить только трассирующими снарядами и патронами. При обнаружении противника огонь открывать с дистанции 50—100 метров одновременно из всех огневых точек и длинными очередями, поскольку на повторную атаку рассчитывать нельзя: при стрельбе трассирующим боезапасом вспышки ослепляют летчика, после чего нужно время па адаптацию зрения, а бомбардировщик за это время уходит.

Это — замечания по технике поиска.

Второе: учитывая, что противник с чисто немецкой пунктуальностью выдерживает свой курс точно вдоль железной дороги на одних и тех же высотах, исходное положение для перехвата занимать по этому же курсу на 100–150 метров ниже. Перехват вести на участке трассы до подхода к Каунасу, то есть с задачей не допускать бомбардировщики в наши районы выгрузки. Организовать две зоны поиска и перехвата, в центре каждой зоны иметь радиостанцию наведения с опытным офицером. В каждой зоне держать в готовности два-три истребителя. Один из них ведет поиск и перехват противника, другие составляют резерв и барражируют параллельными курсами в стороне вдоль трассы полета немецких бомбардировщиков. Если при этом обнаруживается противник — немедленно информировать об этом самолет-перехватчик. При поиске и перехвате в зону зенитного огня нашей артиллерии не входить.

Наконец, последнее: поскольку опыта ночных полетов ни у кого в полку нет, необходимо всему летному составу начать полеты в сумерки, чтобы постепенно адаптироваться к темноте на взлетах и посадках, посмотреть, как выглядят в темноте наиболее приметные ориентиры в районе аэродрома, и, таким образом, постепенно войти в ночь. Тот, кто будет себя чувствовать уверенно, сегодня же примет участие в отражении ночных налетов. У кого уверенности нет — честно доложить: это не позор.

После таких наставлений все летчики, разумеется, выразили готовность действовать ночью. Но дело, однако, оказалось не простым. Некоторых командиров звеньев — опытных бойцов — после первых проб пришлось от ночных полетов отстранить: прежние их навыки тут мало чем могли помочь, а новые за такой короткий срок выработать невозможно. Когда риск был явно выше допустимого, я решительно запрещал ночные полеты тому или иному летчику и старался, разумеется, это делать в такой форме, чтобы самолюбие его нисколько не страдало.

На следующий день, докладывая генералу Т. Т. Хрюкину о том, что мы приступили к боевым действиям ночью, я попросил его выделить нам хотя бы два посадочных прожектора. Командующий обещал выделить только один и в тот же день обещание выполнил. К сожалению, эта помощь Тимофея Тимофеевича проблемы не решила: пришлось продолжать полеты в тех же невероятно сложных условиях.

Поиск и перехват ночью, как говорили сами летчики, оказались делом более трудным, чем они себе представляли после моих инструкций. Требовалось отличное зрение, чтобы по едва заметным выхлопам двигателя обнаружить бомбардировщик, и высочайшая техника пилотирования, чтобы не потерять его при выходе в атаку. «Ночников» в части, для которых эти вылеты в течение нескольких дней стали нормой, набралось всего 12 человек. Это, в принципе, немало и говорило о высокой летной подготовке в полку. Но опять же из этих двенадцати регулярно обнаруживали и атаковали противника только шесть летчиков, причем некоторые из них ухитрялись провести даже две атаки — по разным бомбардировщикам. Трассы огня хорошо были видны с земли, и потому мы знали, у кого состоялся перехват.

Этот период боевой деятельности длился в течение десяти ночей. За ночь в среднем было по 5–7 перехватов. Ни один вражеский самолет на наших глазах сбит не был. Сколько было повреждено, мы не знали.

Но результат всего этого дела, в эффективность которого мало кто верил, оказался неожиданным. Главное, резко сократилось количество бомбардировщиков противника, участвовавших в ночных налетах. Потом мы загнали их на высоты 5–6 тысяч метров, а с таких высот эффективность бомбардировок резко снижалась и практически не срывала работу станций выгрузки. И последнее, самое неожиданное — та оценка, которую дал противник нашим ночным вылетам. Через две недели после начала наших ночных полетов нам была передана разведсводка фронта, в которой сообщалось: немецкое командование сделало вывод, что на советско-германском фронте (был указан наш район) в советских ВВС появилась специально подготовленная часть ночных истребителей-перехватчиков, оборудованных станциями перехвата и системами прицеливания. При этом гитлеровские высокие «спецы» разработали и предложили рекомендации своим летчикам-бомбардировщикам, в которых объясняли, как действовать при появлении советских ночных перехватчиков. На документе была пометка Тимофея Тимофеевича Хрюкина: «Это — награда за ваши действия». Читая, я вспомнил, с чего началось: телефонный звонок командующего, моя поспешная реакция и его спокойная фраза напоследок: «А ты все-таки подумай, может, что-нибудь и сделаем…» В результате не только сделали, но и довольно серьезно дезориентировали командование противника. Эта история еще раз позволила мне оценить мудрость нашего командующего, его способность находить необычные решения сложных задач. Эти решения не раз вводили в заблуждение противника, загоняли его практически в психологический тупик. В своих смелых, часто дерзких расчетах командующий опирался на бесконечную веру в мастерство и отвагу наших летчиков и их командиров.

Что же касается моих выводов из этой истории, то я сразу заинтересовался фактом — случайно или пе случайно одни и те же шесть летчиков обнаруживали и атаковали противника ночью? Есть ли какая-то связь между ними и летчиками, которые всегда днем видят противника раньше всех и дальше всех. Еще в начале войны, как читатель, видимо, помнит, я обратил внимание на то, что в каждом полку есть несколько летчиков, которые всегда первыми обнаруживают цели. Когда я командовал полком на Северо-Западном фронте, мы использовали таких людей в интересах всей боевой группы. Но кадры со временем меняются. Меняются командиры полков и эскадрилий. И какие-то цепные крупицы опыта теряются. В том, что эту особенность зрения некоторых летчиков мы в последние месяцы перестали использовать, была и моя вина: как командир дивизии я упустил этот нюанс из поля зрения, не напоминал об этом в полках. Но теперь вернулся к этому вопросу вновь вовсе не из праздного любопытства. В прошедшей операции мы понесли значительные потери, в частности, и из-за плохой осмотрительности истребителей в воздухе. Когда я стал говорить о необходимости использовать индивидуальные особенности зрения некоторых летчиков, это было воспринято как нечто новое. Подтверждался известный афоризм: новое — это хорошо забытое старое. Общими усилиями скоро выяснили, что в полку есть семь человек, которые отличаются особой зоркостью. В ночных полетах из этих семи участвовали шесть. Один был болен. Как раз те шесть летчиков, которые и атаковали противника. Вывод был ясен: одни и те же летчики видят раньше всех и дальше всех как днем, так и ночью. Это было важно знать на будущее.

В то время когда истребители 133-го гвардейского авиаполка перехватывали немецкие бомбардировщики по ночам, чем в высшей степени озадачили командование противника, 86-й гвардейский и 900-й истребительные авиаполки вели напряженную боевую работу. Большую

часть вылетов производили на сопровождение бомбардировщиков и штурмовиков. Особенно — штурмовиков. Полки пашей и 1-й гвардейской штурмовой дивизий часто базировались на одних и тех же аэродромах. Пилоты хорошо знали друг друга и в воздухе, и на земле. Совместное участие в борьбе, взаимное уважение, личная дружба между истребителями и штурмовиками — все это способствовало результативности боевых действий. Несмотря па то что нашим бойцам почти в каждом вылете на сопровождение приходилось вести воздушные бои, штурмовики по-прежнему от люфтваффе потерь не имели. Но летчикам-истребителям дивизии приходилось работать с большим напряжением.

Действовали штурмовики по-прежнему по старой тактике: летали чаще мелкими группами. Необходимость прикрывать каждую из них распыляла и силы истребителей. Даже больше: при вполне безбедном положении нам снова стало не хватать сил для надежной опеки друзей. И снова наши летчики парами и звеньями вынуждены были вести бои с численно превосходящим противником. Этот печальный парадокс — следствие все той же, не самой лучшей, но укоренившейся тактики. При случае я вновь попытался изложить командующему мою точку зрения. Ну что может сделать шестерка «илов»? Типичная ситуация выглядела так: застопорилось где-то продвижение на участке батальона или стрелковой роты — вызывают штурмовиков. Подходит шестерка «горбатых» и начинает подавлять, скажем, дзот. Справится с этим— пехота продвинется на сотню-другую метров, и снова задержка. Снова надо подавлять огневые точки. И так по всей полосе наступления весь день, без конца.

Возражений командующий обычно не высказывал. Но, выслушав, ответил примерно следующее: «Ты же знаешь, в наземных войсках большие потери, части не укомплектованы до штатных норм, и им нужна именно такая поддержка, при которой огневые точки, доты, дзоты уничтожаются с воздуха точечными ударами. Истребители это и обеспечивают».

Больше я этот вопрос не поднимал. Справедливости ради надо отметить, что в целом на 3-м Белорусском фронте чаще, чем где-либо, бомбоштурмовые удары наносились крупными силами. Особенно в тех случаях, когда надо было бить по скоплениям вражеской живой силы и техники. Но в целом положение оставалось прежним, и что-либо изменить было чрезвычайно трудно.

Однажды на одном из участков фронта возникла сложнейшая обстановка, и командующий приказал поднять сразу большую группу Ил-2. Большую — значит, минимум полк. А где его взять, если с утра, как обычно, все силы разбиты на мелкие группы и задействованы по графику? Наши друзья из 1-й гвардейской штурмовой авиадивизии с трудом собрали группу в 12 самолетов. А у пас в тот момент положение оказалось еще труднее: даже звена выделить на сопровождение не могли — не было. А ждать нельзя ни минуты! Пришлось выделить только одну пару. В этот боевой вылет пошел командир эскадрильи 900-го авиаполка старший лейтенант П. П. Просяник с ведомым младшим лейтенантом В. А. Волковым. Пара была сильная, имевшая большой боевой опыт, но все же это была только пара.

Когда группа приближалась к переднему краю, опа была атакована шестью истребителями «Фокке-Вульф-190». Собственно, атаке подверглись в первую очередь два наших «яка». Самолет младшего лейтенанта Волкова был подбит. Оп, с трудом удерживая поврежденную машину в воздухе, стал тянуть к нашему ближайшему аэродрому. Посадку младший лейтенант произвел благополучно лишь потому, что «фоккеры» не стали его преследовать: перед ними была более заманчивая цель — двенадцать «ильюшиных», сопровождаемых теперь лишь одним истребителем.

В этой сложной ситуации наши летчики действовали толково и хладнокровно. Штурмовики по команде ведущего встали в левый оборонительный круг на высоте 800 метров и таким образом прикрыли друг друга своими мощными огневыми средствами. П. П. Просяник снизился па одну высоту с «горбатыми» и встал в правый внешний круг. Он ходил вокруг штурмовиков на встречном к ним движении и отсекал попытки «фокке-вульфов» разорвать оборонительный круг «илов». А штурмовики прикрывали своим огнем П. П. Просяника, когда вражеские летчики делали попытки атаковать его с задней полусферы.

Этот бой продолжался четверть часа. Прорваться к Ил-2 гитлеровцам не удалось. Не добившись успеха, «фоккеры» ушли на свой аэродром. После этого наши штурмовики выполнили поставленную задачу и вернулись без потерь в сопровождении того же старшего лейтенанта П. П. Просяника.

Со своего ВПУ этот бой наблюдал командующий. Т. Т. Хрюкин тут же по радио передал благодарность всем пилотам, участвовавшим в этом вылете. Старший лейтенант П. П. Просяник получил также благодарность от командования 1-й гвардейской штурмовой авиадивизии. В данном случае благодаря высокому мастерству и большому опыту наших летчиков все обошлось благополучно, но подобных ситуаций, очень рискованных, могло бы быть и значительно меньше.

К концу сентября численный состав авиации противника на нашем направлении уменьшился до 440 самолетов (220 бомбардировщиков и 150 истребителей). В те дни гитлеровцев беспокоило положение на западном направлении — наши войска захватили плацдармы на Висле.

240-я авиадивизия выполняла прежние задачи: сопровождала штурмовиков и пикировщиков, действовавших по скоплениям пехоты, танков, артиллерийским и минометным батареям на переднем крае противника, по железнодорожным узлам и коммуникациям в районах Сувалки, Лещево, Шакяй. Лучшие наши экипажи вели воздушную разведку и фотографирование войск противника в полосе до Балтийского моря и дальше вплоть до Либавы.

В последние дни сентября напряжение борьбы в воздухе резко упало. Мы провели всего 7 групповых воздушных боев, в которых сбили 4 вражеских самолета. При этом мы сами потеряли двух летчиков.

Как и бывает перед наступательной операцией, на некоторое время в полосе нашего фронта наступило затишье.