Итоги № 44 (2011)

Вечный джем / Искусство и культура / Искусство

Игорь Бутман — визитная карточка российского джаза. Его прежний Le Club, а теперь «Клуб Игоря Бутмана» стали для поклонников настоящим окном в джазовую вселенную. У нас его стараниями перебывали все джазовые знаменитости. Вот только одна задача — выход российских джазменов в верхние строчки мировой табели о рангах — пока не решена. Игорю 50 лет, и он считает, что такой прорыв — дело ближайшего будущего. Об этом он рассказал корреспонденту «Итогов».

— 50 лет для джазмена не срок. Но вы часто жалуетесь, что мало сделали. Почему?

— Я себя сравниваю с людьми моего возраста и вижу разницу. Допустим, Уинтон Марсалис имеет 9 «Грэмми» и Пулитцеровскую премию. А у меня только Госпремия и номинации «Музыкант года», «Еврей года» (улыбается)...

— Хотели бы получить «Грэмми»?

— Конечно, и не одну. Стремлюсь к этому. И записать такой же легендарный альбом, как Kind Of Blue Майлза Дэвиса. По-моему, мои мечты вполне осуществимы. Но пока не сбылись.

— Что мешает остальным русским джазменам попасть в мировую лигу?

— Это вообще непросто. Есть сложившееся мнение: джаз хорошо играют американцы, причем в первую очередь афроамериканцы. В США блестящая джазовая школа. Американские звезды колоссально раскручены. Сегодня надо очень потрудиться, чтобы взойти на вершину, или надо поиграть с какими-нибудь замечательными американскими музыкантами, чтобы получить авторитет.

— Вы же играли.

— В какой-то момент итальянцы и французы привлекали меня больше. А надо было сразу играть с американцами. Но потом я записал пластинку с Гровером Вашингтонгом на Columbia Records, исполняя более традиционный джаз. По просьбе президента CR я прислал свою демокассету. Это был фьюжн, а не прямой джаз, не би-боп. Он послушал-послушал и… не оценил. Может быть, надо было играть стандарты. А вообще любим мы погоревать, поплакаться. А все не так плохо на самом деле. Прекрасно себя чувствуют в Нью-Йорке Саша Сипягин, Борис Козлов. Валерий Пономарев в какие-то годы блистал. Мы все время прогрессируем, и уже не все и не всегда готовы выходить с нами на одну площадку. Еще 2—3 года — и успех будет нереальный, плотина прорвется. В любом случае последнее слово за публикой. Ее не обманешь.

— Le Club считался модным местом в Москве. Почему он закрылся?

— Владельцы клуба хотели зарабатывать больше денег. Они думали, что это получится, если люди будут приходить не джаз слушать, а пить пиво и смотреть футбол. Потом пожалели, приглашали снова.

— Неужели при вас клуб не приносил настоящей прибыли?

— Если приезжали малоизвестные музыканты, народа не было. Если знаменитости — полный аншлаг. Но хорошие музыканты стоят дорого. Допустим, Кенни Гаррет соберет большую кассу, но сам ее и заберет. К тому же он капризный товарищ: «Буду играть сегодня», «Не буду играть…» В итоге после колоссальных усилий мы зарабатывали 700 долларов.

— Почему советский миф о том, что джаз — музыка толстых, стал былью у нас, а не в Америке? Ведь многие приходят в клуб поесть и «порешать вопросы»…

— Вот я никогда не мог понять смысла этой фразы — «музыка толстых». Сытых? Людей, которые зажрались? Или просто полных? Да, у нас люди болтают, когда играет музыка. Но дело не в истеблишменте, а в невоспитанности. В Америке в том же Blue Note вам скажут: «Пожалуйста, не разговаривайте во время исполнения». Но если поставить старые пластинки Чарли Паркера, вы услышите там и звон стаканов, и разговоры. Сейчас все культурнее, но — не у нас. Хотя в новом клубе я стараюсь поддерживать нужную атмосферу.

— Игорь, признайтесь, джазмены — состоятельные люди?

— Как правило, нет. Потому что мейджорам надо продавать миллионы дисков, а джазовые музыканты так не могут. Продаются тысячи плюс 60—100 дисков на концертах. Есть законы музыкального рынка, которые не отменить. Так что я не жалуюсь.

— В фильме «Стиляги» вы исполнили саксофонную партию. Вам близка вся эта атмосфера?

— Я сам не застал того времени. Мой папа был стилягой. Он носил брюки-дудочки, играл «Караван» — Айвазяна, а не Эллингтона — и, конечно, очень любил джаз. А за это гоняли. Один музыкальный педагог ему чуть руки не отбил, когда узнал. Крышкой рояля.

— У вас в 80-е уже не было таких проблем?

— Однажды меня поцеловала Перл Бейли, черная певица, бродвейская звезда. После этого на меня обратили внимание. В кавычках.

— И что вам вменялось в вину?

— Что я уронил комсомольскую честь. Директор музучилища подошел: «Игорь, не откажи, с тобой хотят встретиться из комитета». Сидели, беседовали о том, почему я записываюсь с «Аквариумом» и хожу в американское посольство. «Кого вы там слышали, а кого вы там видели?» — «Музыку слушал и пил джин-тоник. Если не пробовали — попробуйте, очень вкусно». И вдруг: «Игорь, а почему вы позволили себя целовать?» Я говорю: «Ну поймите, это же шутка. Часть шоу. Мне что, отбиваться от девушки? Я подыграл ей, и все». Хотели меня вербануть. Оставили свой телефон на случай, если «увижу что-нибудь подозрительное и захочу сообщить».

— Не звонили?

— Один раз мне срочно понадобились билеты на поезд в Москву на 1 мая, а в кассе все было распродано... И больше никогда!

— Когда-то Билл Клинтон назвал вас лучшим тенор-саксофонистом…

— Он часто это говорит. (Улыбается.) Однажды у Никиты Михалкова праздновали Госпремию за «Сибирского цирюльника». Я там был. Приехал Владимир Путин и сказал мне, что Билл Клинтон ему все уши прожужжал о том, что я лучший в мире саксофонист.

— Вы дружите до их пор?

— Да. Мы переписываемся. На празднование его 60-летия меня попросили приехать — хотели сделать ему сюрприз. Позвонили из его офиса 25 октября. «Можете ли вы 28-го выступить, мистер Бутман?» А 27-го у меня у самого день рождения, куча гостей. Можно вылететь 28-го, но в этот день я играю в Калуге в честь закладки камня завода «Фольксваген».

— И вы снова… позвонили?

— Признаюсь, мне подсказали: у ребят из Альфа-Банка вроде бы есть вертолет. Они вошли в положение. Звоню в Америку и говорю: «Гонорар не нужен: это ведь подарок Биллу. Но хорошо бы оплатить билет на самолет в бизнес-классе: мне нужно выспаться». — «Все будет, Игорь». Прилетаем, я помыл голову в туалете, переоделся на ходу — и вбегаю на сцену с саксофоном. Клинтон меня увидел, у него слезы.

— Сколько стоил входной билет на это мероприятие?

— 100 тысяч долларов. Там еще был большой аукцион. Два неизвестных мне человека бились за поездку с Биллом Клинтоном на самолете в Африку к больным детям. Никто не уступил. В итоге эти 1 миллион 200 тысяч долларов пошли в фонд помощи голодающим детям Африки.

— Почему вы решили вступить в «Единую Россию»? Разве художник и власть не должны ходить разными путями?

— Не вижу в этом ничего предосудительного. А если заглянуть в историю, то уж кто-кто, а музыканты всегда жили бок о бок с властью.

— Но придворные музыканты участвовали не в политической, а в светской жизни.

— Сейчас все перемешалось! Понимаете, у всех какие-то проблемы, у музыкантов в том числе. Проще помогать коллегам, используя партийные ресурсы.

— У вас жена, трое детей. Но расхожий образ музыканта — кошка, гуляющая сама по себе. Это не про вас?

— Семья — высшая ценность, но мир с самим собой тоже важен. Если я не буду выступать, семье будет плохо со мной, потому что мне будет плохо. А так все довольны.

Евгений Белжеларский