Итоги № 47 (2011)

Игра в классика / Искусство и культура / Театр

Иван Сергеевич Тургенев, несмотря на весьма богатое драматургическое и прозаическое наследие, никогда не был репертуарным автором. Еще в прошлом веке он казался автором устаревшим и патриархальным. А уж век нынешний, казалось бы, навсегда сбросил его с корабля современности. Ну точно как в грустном старом анекдоте про пьяного, который сетует, что «Муму» Тургенев написал, а памятник Пушкину поставили. Великие режиссеры им пренебрегали. И действительно, Чехов, числящийся в наследниках, оказался ближе своей жесткостью. Достоевский, посвятивший немало страниц бедным людям, — глубже и трагичнее. Бытописательство Островского — живописнее.

Справедливости ради заметим, что Тургенев сам себя еще при жизни считал устаревшим и без надрыва и стенаний мирился с невостребованностью, более того, даже искренне удивлялся, когда спектакли по его пьесам вызывали восторг публики. Как правило, успех приносили не постановки, а блистательные бенефицианты. А в этом сезоне сразу два театра обратились к наследию Тургенева. Театр Маяковского открыл свой, во всех отношениях новый сезон «Месяцем в деревне», «Мастерская П. Фоменко» — инсценировкой «Вешних вод». Заметим в скобках, что интерес к премьере «Месяца...» был подогрет очередным скандалом: худрук «Маяковки» Миндаугас Карбаускис отказал в доверии директору. Фоменковцы окрестили спектакль «Русский человек на rendez-vous», позаимствовав заголовок у Чернышевского, посвятившего знаменитую статью тургеневской повести «Ася». Отсылку к весьма не модному социал-демократическому критику могут себе позволить разве что фоменковцы, не без основания уверенные в верности своего зрителя, которого ничем не отпугнешь. Но, честно говоря, название несколько дезориентирует публику претензией на обобщения и социальную остроту. Стоит только после спектакля открыть давно никем не перечитываемую статью, и легко убедишься, что первые ее строки имеют к постановке куда как большее отношение, чем все глубокомысленные рассуждения о ментальности русского человека: «Рассказы в деловом, изобличительном роде оставляют в читателе очень тяжелое впечатление; потому я, признавая их пользу и благородство, не совсем доволен, что наша литература приняла исключительно такое мрачное направление». Спектакли «Мастерской П. Фоменко» тем и сильны неизменно, что и в сегодняшней нашей жизни противостоят мрачному направлению.

Однако на нашей зрительской памяти все-таки была одна постановка по Тургеневу, ставшая если не классикой, то эталоном. Это «Месяц в деревне» Анатолия Эфроса. Тогда, в 1977 году, многим тоже казалось странным, почему мастер пронзительно современных спектаклей вдруг обратился к пасторали. К чему нам, изнывающим под грузом проблем, подарочный джентльменский набор, всегда полагающийся в нагрузку к этому автору: психологические кружева, тургеневские девушки, лишние люди... Ответ находим в записках режиссера «Репетиция — любовь моя». Тургенев начинает «звучать» тогда, когда люди театра устают от «бури и натиска», от бесконечного раздражения и громких ниспровержений, когда в нервозности недавнего театрального прошлого уже различают «обостренную восприимчивость бедной натуры», когда приходит зрелость духа, возникает потребность стабильности, объективности, несуетности. Похоже, умонастроения застойного 77-го года прошлого века и 11-го года нынешнего в чем-то схожи. Во всяком случае чувством усталости. И тогда вспоминается высказывание еще одного классика режиссуры — Немировича-Данченко, считавшего «Месяц в деревне» прекрасным материалом для упражнения в артистической тонкости.

Обе московские премьеры и есть упражнения в театральности, в каждом случае на свой лад. С той только разницей, что маяковцы смеясь расстаются со своим прошлым, а фоменковцы улыбаясь присягают на верность самим себе. А если что и объединяет оба спектакля, то открытое в Тургеневе очаровательное, истинно французское чувство юмора, почти не замеченное ни нашим театром, ни нашим кинематографом. В обоих театрах проигнорировали социальное положение персонажей. И постановщикам, и артистам абсолютно все равно, кто они — помещики, мелкие буржуа, мещане или слуги. Интересен только их чувственный мир, способность или неспособность любить. И там и там речь идет о свойствах страсти, которой посвящены не восемь строк, а по два полноценных акта.

Художники спектаклей нисколько не озабочены приметами времени, они превращают и большую сцену Театра Маяковского (Татьяна Виданова), и маленькую в старом зале «Мастерской» (Владимир Максимов) в пространство для игры. Зато оба театра не забыли, что великий русский писатель большую часть жизни любил родину издалека и был европейцем, потому с иностранными языками играют весело и непринужденно.

Но главная игра, конечно, вокруг страстей, и здесь сколько людей, столько и оттенков чувств. В «Месяце в деревне» все вращается вокруг Натальи Петровны, которую упоительно играет Евгения Симонова. Даже не знаю, чего больше в ее исполнении — женского опыта или актерской неутоленности. Как разнообразны ее отношения с мужем, старым другом, молодым возлюбленным и юной соперницей-воспитанницей, так и азартны и изящны ее эстрадно-цирковые па. Спектакль, поставленный Александром Огаревым, мне кажется очистительным для этого театра, погрязшего в театральной рутине. В нем есть то самое, о чем говорит Наталья Петровна: «Кружево — прекрасная вещь, но глоток свежей воды в жаркий день гораздо лучше». Очистительным и современным. И вовсе не потому, что герои летают на лонжах, появляются из огромного чемодана, занимаются синхронным плаванием, выходя сухими из воды, и «пляшут» под дудку слуг-клоунов, а потому, что психологические реакции, манера себя вести у всех без исключения персонажей современные. Притом что они не колются, не нюхают кокаин, не замечены в нетрадиционной ориентации и даже не ругаются матом. Потому и дебютантка Полина Лазарева (Верочка) — не кисейная тургеневская барышня, а девушка под стать своей воспитательнице. Палитра красок, которую использует режиссер Юрий Буторин (руководитель постановки Евгений Каменькович), нежнее и, наверное, ближе Тургеневу. «Вешние воды» разыгрывают не постоянные актеры труппы, а стажеры, не обманувшие ожиданий почитателей «Мастерской», воспитанных на толстовских спектаклях театра. И хотя яснополянский отшельник над лутовиновским французом посмеивался: «Он играет жизнью», — на этой сцене они авторы из одного заповедника. Пусть в этом маленьком зале нестерпимо душно, но со сцены, как всегда, веет свежим воздухом. Этим «как всегда» фоменковцев даже начали попрекать. Слава богу, они на эти упреки внимания не обращают, а продолжают открывать своим ключом и авторов, и актеров. На этот раз Екатерину Смирнову, исполнившую в спектакле несколько ролей, но главную — мадам Полозову. Скорее всего эти тургеневские спектакли не станут главными хитами сезона, но, безусловно, обогатят чувственный (не чувствительный) опыт зрителей.

Мария Седых