Иваны России

Открыли купавы лица

Навстречу восходу,

До света:

И ноченькою не спится —

В разгаре недолгое лето.

Июнь —

В полях расцветанье,

А это ведь что-то значит.

Они сошлись на свиданье:

Тихонько смеются и плачут.

На грешной земле,

Не в сказке,

На глине, что бомбы рвали

На ржавой двурогой каске

Цветы молодые встали.

Опять меня тревожат журавли.

И, чуя непогодье,

Ноют раны.

Опять не спится:

Вижу, как мы шли

Сквозь полымя и стужу,

Партизаны.

Молчал сторожко,

Уводил простор,

И гибель, и спасение сулящий.

Октябрь костры червонные простер.

А жизнь, что день, милей,

И клюква слаще…

Измаянных,

Израненных в бою —

Чуть сплоховал —

Болото хоронило…

Над нами журавли в косом строю,

Срезая ветры,

Торопились к Нилу.

Внимал их крику неоглядный мох

И набухал туманом и тоскою.

Я слушал их

И, к лютой боли глох.

Сжимал винтовку слабнущей рукою.

Который день тянулись прямиком,

Под стать тревожным и печальным птицам.

Тебя, болото,

Словно отчий дом,

Мы покидали с клятвой

Возвратиться.

Не только мох осилили, —

Прошли

Пути иные — этих не короче.

Знать, потому о прошлом журавли

Опять трубят —

И сердцу нету мочи.

Гулко падали листья в ночь,

Звонко сыпались в август звезды.

Нам никто не может помочь:

День и ночь Фронт уходит прочь…

Ох, как душен холодный воздух!

Обложили село кольцом,

Топчут травы

Чужие солдаты.

И над школьным резным крыльцом

Хлещет свастикой флаг в лицо,

Глуше,

Глуше боев раскаты.

Кто нам скажет теперь —

Когда

Возвратятся с победой наши?

На селе —

Не в страду страда:

Придавила людей беда.

Где он,

Солнечный день вчерашний?

За село однажды тайком

Собрались сыновья солдаток:

И на цыпочках,

Босиком,

Где бегом, а больше ползком —

Прочь от вражьих колючих рогаток.

Мы ложились земле на грудь,

Забывали про все невзгоды,

Замирали,

Страшась дыхнуть,

Слово другу боясь шепнуть,

Землю слушали возле брода…

Мне запомнилась эта ночь:

Над рекою созвездий гроздья,

И присяга —

Отцам помочь…

Гулко падали листья в ночь,

Звонко сыпались в август звезды.

Был вечер холодный.

В тот вечер

Ты долго за ротою шла.

Как ворон, на скорбные плечи

Садилась туманная мгла.

С бойцами усталыми рядом

Пройдя за родное село,

Вослед всепрощающим взглядом

Глядела горюче-светло.

Бросались мы в ливни стальные

И знали,

Что рядом ты шла

По гневной великой России,

Принявшая беды лихие,

Ты — совестью нашей была.

Воевал четвертый год,

Свыкся,

Битва — как работа,

Только сердце жгла забота

Неуемней всех невзгод.

Сквозь огонь вела солдата

День и ночь —

Вперед, вперед,

В ту страну, что виновата

В бедах русского отца

До кровинки,

До конца!

Но пришел далекий срок —

Долгожданная расплата:

На чужой шагнул порог

С наведенным автоматом.

Ребятишки у стены

Жмутся в кучу от солдата —

Дети горя и войны…

В окна ластится закат,

Догорает день на склонах….

А в груди —

Набат, набат!

А в глазах — огней зеленых…

— Дочка,

Доченька Алена!..

Вот он,

Вот отмщенья час —

Полоснуть из автомата!.. —

И солдат сощурил глаз:

— Что, спужалися, ребята? —

И, скривив в усмешке рот,

Из мешка достал краюху:

— Ничего, бери, народ.

Ни пера вам и ни пуха!

Эх!.. —

И вышел из ворот.

Ты, земля, не баловала лаской

Хлеборобов,

Родичей моих:

Загибала мужикам салазки,

Норовила — кулаком под дых.

А потом сама и вызволяла

Из беды мой деревенский род:

Ягодою свежею и вялой,

Хворостом сухим в холодный год.

Выдавала клена на ободья,

Шелковой бересты и мочал…

Дед пахал хозяйские угодья,

В бороду до времени молчал…

По себе,

Не по рассказам знаю,

Как берет костлявая беда.

Что от нас осталось бы тогда,

Если бы не доброта земная?

Враг с огнем прошелся по хлебам, —

Как деревни,

Пажити порушил.

Добрая земля в чащобах

Нам

Почерневшие выхаживала души.

Мы кормились молотой корой

И хмелели от малинового чая.

Вот тогда и понял я впервой:

Безгранична доброта земная.

Доводилось мне потом встречать

Посуровее края и посердечней,

И везде и всем

Земля — как мать

В доброте и щедрости извечной.

На виду у задумчивых елок

Уходил за деревню проселок.

Опоясав низину подковой,

Заворачивал в клевер медовый.

Вдоль ракитника вел над рекою,

Прятал в спелую рожь с головою

И волнистым шуршащим навесом

Убегал к синеватому лесу.

Утоптали за долгие годы

Тот проселок друзья-пешеходы.

По нему шли туда,

Где раскаты,

Шли на смерть

В сорок первом солдаты…

Укатали проселок обозы

И листвой застелили березы,

Сапогом да узорчатой шиной

Пропечатана вязкая глина…

И выводят проселки такие

На большие дороги России.

О время, время!

Плачут соловьи,

А вороны восторженно кричат…

Мне до сих пор

Грозят дымы твои

И душит по ночам

Тот страшный чад.

Он все растет.

В обугленных руках

Вздымает зов —

Проклятье палачам.

Ему греметь —

Не отгреметь в веках,

Сожженных воскрешая по ночам.

Я видел сам:

Каратели в гумно

Людей швыряли,

Как поленья в печь…

Я не сожжен,

Но душу все равно

Мне от того сожженья

Не сберечь.

Душа горит!

И через тридцать лет

Тревожат рощу плачем соловьи.

О время, время,

Мне дымы твои

И ныне заволакивают свет…

С годами тяжелее ноша

И осторожнее шаги.

Не скроет ямину пороша,

В тени не спрячутся враги.

Смотрю я ближе,

Вижу дальше,

Не ослепит и яркий свет.

Я не лечу, как глупый вальдшнеп,

С открытым сердцем под дуплет.

Я, зная все свои потери,

Останусь щедрым,

Словно Русь.

И, время на минуты меря,

Скупей ничуть не становлюсь.

Иные у страны орбиты,

Но взлет ее у той межи,

Где у печальницы-ракиты,

Навылет пулями пробиты,

Солдаты держат рубежи.

Из чужой страны гостей

Экскурсовод

Провожал глазеть на стены-кручи.

Надо мною из былого тучи

Поднимались,

Застя небосвод.

Я стоял и в прошлое глядел:

Над Исковой молчали грозно башни,

Давний день,

Как будто день вчерашний,

Болью незабытою гудел.

«Юнкерсов» кресты опять в глазах.

Кажется, земля насквозь пробита

Бомбами.

Земля моя в слезах,

Кровью нашей русскою залита.

И совсем не кто-нибудь —

Отец,

Мой отец под дулом автомата!

Без промашки

Бьет в упор свинец,

Смерть-свинец немецкого солдата…

Я ни в чем туристов не виню,

Их тогда и не было на свете.

За отцов не отвечают дети.

Но и память не предашь огню.

Моих друзей негромкие дела —

Следы давнишние

На партизанских тропах

И всполохи березок на окопах,

Повыжженных снарядами дотла.

На месте боя

В реденьком лесу

Кипрея запоздалое цветенье,

Как будто их последнее мгновенье

Шагнувших

В огневую полосу.

Моих друзей негромкие дела —

Потухшего костра живые угли,

Они по виду только смуглы —

Хранят частицу горького тепла.

Озябший,

Угли приюти в ладонь,

Не только пальцам —

Сердцу полегчает.

Признаться, я и сам не чаял,

Что до сих пор

Хранят они огонь.

Моих друзей негромкие дела,

Как борозды,

Молчат в зеленом жите.

О, борозды!

О шуме не тужите,

Нам тихость ваша мудрая

Мила.