Иволга и вольный Ветер

Глава 16

Егор

Проснулся я от взвизга подо мной сетки старой кровати, когда хотел перевернуться и даже несколько секунд ловил всполохи эдакой ностальгии по безумным отрывам в юности. Тогда тоже по утрам сладко ломило тело, одеяло палаткой стояло и случалось просыпаться на громко визжащих под тобой, отчаянно уставших от ночной эквилибристики молодых ненасытных особей койках. Только были они куда как поуже в студенческих общагах, но зато почти никогда я не просыпался один, как сейчас. Да и частенько скрипеть в момент пробуждения могло вовсе и не под тобой с партнершей. Тогда индивидуальных комнат почти никому не полагалось, разве что по большому блату. Ухмыльнулся, припомнив ту атмосферу полной свободы и абсолютное отсутствие смущения и тормозов, ведь максимум, что могло отделять трахающуюся пару от остальных — какая-нибудь занавеска.

Потянулся, поморщился и покосился уже на местную занавеску из одеял, за которую сбежала моя певчая птица. Зря сбежала, так бы ведь кайфово в полусне к ней сразу притерся бы и… ан, нет. Презервативы же остальные в сумке, по любому пришлось бы вставать. Ну ничего, сейчас я резинки возьму, иволгу мою беглую изловлю, сюда притащу и поскрипим, раскачаем старое железо.

Сел, в животе сразу заворчало от аромата какого-то печева. Опять небось уже у печки крутиться. Вот, блин, не понимаю реально. Как может женщина между комфортом и отсутствием любых бытовых хлопот и этой жопой “топи-таскай-готовь” выбрать второе? Семья, братья-сестры, все такое… но о себе то подумать надо, разве нет? С матерью там все понятно, как белый день, хрен чего поменяешь. Такая же, как и моя — без мужика, даже самого конченного козла, что ноги об тебя вытирает — не жизнь. А ребенок… дети… да ну нах эту тему материнскую! Такое настроение мигом пересралось и внутри все заворочалось раздраженно.

Что касается братьев-сестер, то не может же Валентина не понимать, что они очень скоро вырастут и у них своя жизнь будет, и хрена с два они станут вспоминать особо, как она на них свое время, силы, деньги тратила. И время тут главное. Его то никак себе не вернешь, не проживешь опять, а оно потрачено зря, на других.

Хотел выйти, как есть, но все же оделся и не зря. Отдернул колючую занавеску и тут же нарвался на испуганный взгляд Валиной сестры, той самой, которая постарше и звать на помощь прибегала. Она, как олень в свете фар замерла у стола, так и не поставив на него большую тарелку с какими-то лепешками. Такие же пронзительно зеленые глазищи, что и у моей певчей птицы, и толстая серебристо-русая коса, только весь нос и щеки в бледных конопушках, а сейчас еще и в муке.

— Привет! — тихо сказал девочке, чье присутствие тут вносило неприятные коррективы в мои ближайшие секусуальные планы, огляделся и едва сдержал ругательство.

Видимо не зря меня ностальгия по общаге посетила. На диване вольтом спало еще двое детей, а на лавке у печки дрых брат — вчерашний боец. Сама же Валентина обнаружилась тоже спящей, но сидя на стуле, у окна, устроив голову на согнутой руке поверх подоконника. С одной стороны от нее у стены были прислонены вилы, с другой — топор.

— Здравствуйте! — едва слышно отозвалась девчонка, продолжая смотреть на меня со все большей опаской.

Ну наверняка же на моей сонной физиономии отразилось, что я думаю обо всем увиденном и как меня это злит, с каждой секундой все сильнее.

— Она что, всю ночь так? — мотнул я головой в сторону Валентины и ее сестра кивнула. — Какого черта вообще?!

Валентина вскинула голову, растерянно заморгав со сна и схватилась с шипением за явно затекшую шею.

Я подошел к вешалке, сдернул с нее теплую пушистую шаль, сам сунул руки в пегую фуфайку, подобрал Валины валенки с рисунком и присел перед ней.

— Ноги суй! — приказал, кинув ей на колени шаль в руки. — На пару слов выйдем.

Валентина послушно обулась, я потянул ее за руку, помогая встать и повел на выход.

— Ва-а-аль! — окликнула ее испуганно сестра, но моя иволга ей ободряюще улыбнулась и махнула рукой.

Я отвел ее от двери подальше, развернул к себе и, стараясь сдерживаться, спросил:

— Ты просидела всю ночь у окна потому что…?

— Доброе утро! — вместо ответа улыбнулась Валентина и привстала на цыпочки, потянувшись за поцелуем.

И я, как дурак заколдованный, честное слово, сначала поймал ее губы, отвечая на этот порыв и только несколько секунд спустя опамятовался, что злюсь на нее.

— Кончай отвлекать меня! Ты ведь устроила гребаное дежурство, потому что опасалась чего-то? Чего, что папаня исполнит что-то или что те приматы с ножами вернуться?

— Ну ничего же не случилось. — пожала она плечами с той же безмятежной улыбкой и снова чуть поморщилась.

— Но могло! Ты так считала, иначе бы там не устроила сторожевой пост. Считала и не разбудила меня! И какого хрена я утром обнаруживаю чертово общежитие? Почему они все здесь?

Я злился. На нее, на облом, на себя. На себя больше всего, потому что внятно не мог дать себе отчет — почему же злюсь так сильно. Ну не та же ситуация, чтобы прям психовать.

— Я подумала, что так будет лучше. Пока мать успокоиться. Извини, что не предупредила, но ты крепко спа…

— Да к черту извинения, Валь! Ты у себя дома и по факту мне их, да и вообще что-либо, не должна! Меня другое в тебе бесит. Это что, нахрен, за манера все на себя взваливать?

— Что я такого взвалила-то? — уставилась она на меня с явно искренним недоумением в зеленых глазах.

Что? Да задолбаешься перечислять!

— Ты — молодая красивая женщина, которая должна жизнью наслаждаться, а не нянчиться с выводком своей инфантильной мамаши! Ты, в конце концов, человек разумный и должна обладать хотя бы инстинктом самосохранения, который диктует не оставаться в месте, где может грозить опасность! Мы сейчас могли быть уже в городе, в безопасности и уюте, в гостинице, кайфовать в постели, а вместо этого я нахожу тебя поутру скрюченной на том хреновом стуле, всю разбитую и ни черта не отдохнувшую! Ну как, как можно так себя не жалеть, у меня в башке не укладывается!

— Ветров, кончай на меня орать. — нисколько не обидевшись, но самое худшее — явно и не впечатлившись, ответила моя птица певчая. — Я уже поняла, что для тебя дичь то, что для меня — норма жизни.

— Что, бля, в этом нормального? Перекладывать на свои плечи чужую ответственность? Постоянно ужимать себя во всем ради других? Терпеть и ждать не пойми чего, когда жизнь мимо проходит?

— Угомонись, а! Ну что я должна была делать? Будить тебя и требовать в город ехать, потому что мне тревожно как-то? — Валя снова поморщилась и я, совершенно не думая, на каком-то инстинкте, положил ладонь ей на шею и стал разминать. Эдакая причудливая штука, когда сначала делаешь и только с опозданием на несколько секунд осознаешь, что так-то орал на нее и высказывал. Вообще не мое. Все. — Или брата надо было гнать, когда он пришел?

— Брата? А остальная троица не считается?

— Ветров, ты всегда с утра такой злющий? — заглянула она мне в глаза, — Вчера бросался, сегодня. Что-то мне уже страшновато с тобой ехать, а ну как ты такой каждое утро.

— Да причем тут утр… Что? — опешил я.

— Что — что?

— Что ты сказала про ехать со мной?

— А что, ты уже передумал мне красивую жизнь и новые чудеса в постели показывать? — изумилась Валентина.

— Да с чего бы это? Я же не трепло какое-то. Но почему это вдруг? — Так, стоп! “Почему” это запрещенный в моих взаимодействиях с женщинами вопрос. Никто никому не обязан давать отчет, почему он принимает решение делать что-либо в данном плане. Значение имеет лишь факт наличия или отсутствия желания.

— Ну, может, я не такая дура какой ты меня считаешь. — посерьезнев, девушка пожала плечами. — Отец отчалил, мать в себя должна прийти, Севка пить, надеюсь, не станет теперь, мелкие тоже довольно самостоятельные. Чего мне и правда тут сидеть, если могу просто навещать, проверять как они. Можно же и попробовать пожить чуть только для себя.

Все мое раздражение как рукой сняло и я обнял ее, ощущая просто какое-то иррациональное торжество, практически такое, как вчера, заполучив доступ к ее телу.

— Охрененно правильное решение, Иволга моя зеленоглазая. — пробормотал, целуя в висок. — Ты не пожалеешь, обещаю.