У входа усиленная охрана. Тщательнейшая проверка пропусков. Эскалатор бесшумно несется вниз. После погруженных в тьму столичных улиц в глаза бьет нестерпимо яркий свет.
Много лет прошло с того памятного вечера, но и теперь, когда я оказываюсь на этой красивейшей из станций московского метрополитена, меня охватывает волнение. Вспоминаются мельчайшие детали, лица людей, которых давно уже нет в живых. Отчетливо звучат их голоса...
Мое место в четвертом ряду, по соседству Александр Карпов - секретарь нашей редакции. Тут же правдисты Петр Поспелов и Владимир Ставский, редактор "Известий" Лев Ровинский, директор ТАСС Яков Хавинсон. Словом, газетчики "заполонили" первые ряды.
Сидим мы кто в креслах, принесенных сюда из ближайших театров, кто на довольно обшарпанных стульях из кинозалов. Почти все - в гимнастерках. Отличить военных от невоенных можно только по петлицам - у невоенных они "чистые": нет ни кубиков, ни шпал, ни генеральских звезд.
Сидим как прикованные к своим местам, и никто никуда не уходит. Да и ходить-то некуда: нет ни фойе, ни холлов. Есть, правда, буфет, приткнувшийся здесь же. В буфете - бутерброды и, к удивлению всех, особенно фронтовиков, - мандарины.
Тихо переговариваемся. Гадаем, откуда могут появиться руководители партии и правительства? Что скажет Сталин о главном - ходе и перспективах войны? Многие сидят молча, погруженные в свои думы.
Прибывает поезд метрополитена. Все поворачивают головы в его сторону. Движение обычных поездов по этим рельсам - в противоположном направлении: значит, прибыли члены Политбюро и московские руководители.
Они располагаются за столом, накрытым красной скатертью. Сталин в кителе с отложным воротником, без знаков различия и орденов. Выглядит он несколько постаревшим, не таким, каким мы привыкли его видеть до этого. Выражение лица, однако, спокойное, взгляд сосредоточенный. Поднявшись на трибуну, заговорил ровным, глуховатым голосом. Изредка, правда, возникают паузы, будто он не читает подготовленный заранее текст, а импровизирует, подбирает тут же нужные слова.
Слушая его, я время от времени делаю торопливые заметки в блокноте. У меня свои редакторские заботы: вот на эту тему надо дать передовую, по этим вопросам - заказать авторские статьи...
Стиль доклада строг, эмоции как бы пригашены. Лишь однажды в зале прошелестел смех. Это когда Сталин сказал, что, мол, Некоторые господа сравнивают Гитлера с Наполеоном, уверяют, что он похож на Наполеона, а в действительности-то Гитлер походит на Наполеона не больше, чем котенок на льва. Я сразу подумал: отличная тема для Бориса Ефимова. Забегая вперед, скажу, что в праздничный номер нам удалось втиснуть на четвертую полосу карикатуру, выполненную Борисом Ефимовым. На ней - контурный портрет Наполеона, скосившего взгляд назад, а там - Гитлер, изображенный котом с облезлым хвостом, в треуголке со свастикой. Надпись под карикатурой: "Поразительное "сходство".
...Звучат последние слова доклада: "Наше дело правое - победа будет за нами!" Сейчас председатель Моссовета В. П. Пронин объявил, что заседание закрыто.
Да, он объявил об этом, но тотчас же добавил, что будет концерт. Чего угодно можно было ожидать, только не этого. До концертов ли нам!
Однако все остались на своих местах. Первый ряд заняли те, кто был в президиуме заседания, в том числе - Сталин. На импровизированной эстраде появились, сменяя друг друга, народные артисты Михайлов и Козловский, изрядно поредевший Ансамбль песни и пляски Красной Армии под управлением А. В. Александрова, ансамбль МВД, которым дирижировал Зиновий Дунаевский. Всем им бурно аплодировали и вызывали на "бис".
А тем временем, оказывается, пытались прорваться к Москве 250 вражеских бомбардировщиков. Однако ни один из них не прорвался. Потеряв 34 самолета, гитлеровская воздушная армада повернула назад...
* * *
Как в этот вечер, так и в последующие дни у каждого из редакторов центральных газет дел было невпроворот, а у меня вдобавок к этому еще и непредвиденные осложнения.
Когда Сталин коснулся в своем докладе людоедской политики и практики нацистских палачей, я уловил нечто очень мне знакомое. И тут же вспомнил одну из недавних наших публикаций: "Документы о кровожадности фашистских мерзавцев, обнаруженные в боях под Ленинградом у убитых немецких солдат и офицеров". Эти документы прислал в редакцию наш спецкор из 4-й армии, воевавшей на Волхове, Михаил Цунц. Их было пять. Публиковались они с рубриками: "Документ первый", "Документ второй"... Самым чудовищным был "Документ первый" - "Памятка германского солдата". Обнаружили эту "Памятку" в полевой сумке убитого лейтенанта Густава Цигеля из Франкфурта-на-Майне. Вот какие содержались в ней поучения, адресованные солдатам вермахта:
"У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сострадание - убивай всякого русского, советского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик, убивай, этим ты спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее твоей семьи и прославишься навеки".
Этот документ был воспроизведен в докладе Сталина дословно. После чего Верховный главнокомандующий сказал:
"Немецкие захватчики хотят иметь истребительную войну с народами СССР. Что же, если немцы хотят иметь истребительную войну, они ее получат".
Не буду скрывать, что всех работников "Красной звезды" обрадовало, что материалы, добытые нашим корреспондентом, включены в столь важный документ партии. Но день или два спустя вдруг звонит мне А. С. Щербаков и строго спрашивает:
- Откуда вы взяли документ Цигеля?
Я ответил.
- Документ у вас?
- Нет. Мы получили его текст по бодо. Есть только телеграфная лента. Оригинал должен быть у корреспондента.
"Должен быть..." Эта формулировка не удовлетворяла секретаря ЦК. Он объяснил, что аккредитованные в Советском Союзе иностранные корреспонденты поставили под сомнение подлинность документа, приведенного в докладе Сталина. Надо, сказал Александр Сергеевич, во что бы то ни стало немедленно доставить "Памятку" в Москву.
Мы сразу же стали разыскивать Цунца. С 4-й армией связаться не удалось. Послали запрос в Ленинград, нет ли Цунца в войсках Ленинградского фронта. Там его не оказалось. А мне по два-три раза в день звонит заместитель начальника Совинформбюро С. А. Лозовский, которого одолевали иностранные корреспонденты: им было обещано показать подлинник документа.
Цунца мы наконец разыскали, но, увы, документа у него не оказалось; он передал "Памятку" в 7-е отделение политотдела армии, а там в суматохе отступления ее потеряли. Где же выход?
Цунц понимал, что "Памятка", попавшая в его руки, не могла быть единственной, ее наверняка распространяли если не во всех, то во многих частях противника, сосредоточенных на Волхове. Были спешно просмотрены груды трофейных документов в полках, дивизиях и разведотделе армии. И нашли, да не одну, а несколько таких "Памяток". Цунц тут же вылетел с ними в Москву, и они были предъявлены иностранным журналистам.
7 ноября
Этот номер газеты делать было нетрудно. Первая, вторая и третья полосы заняты докладом Председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина, отчетом о торжественном заседании и другими официальными материалами. Вот только четвертая полоса сделана сотрудниками "Красной звезды", и ее с полным правом можно назвать литературной. Здесь - статья Алексея Толстого "Родина", статья Ильи Эренбурга "Любовь и ненависть", стихи Константина Симонова "Суровая годовщина".
Накануне Октябрьского праздника я обратился к Толстому с письмом: "Работаем небольшим коллективом, трудностей много, но не унываем. Готовим октябрьский номер. Прошу написать для этого номера статью на тему: "За что мы воюем".
"Родина" - ответ на нашу просьбу. Величавый, былинно-эпический слог этой статьи волновал душу, звал на смертный бой с врагами:
"Земля отчич и дедич немало проглотила полчищ наезжавших на нее насильников. На западе возникали империи и гибли, из великих становились малыми, из богатых - нищими. Наша Родина ширилась и крепла, и ничто не могло пошатнуть ее. Так же без следа поглотит она и эти немецкие орды. Так было, так будет. Ничего - мы сдюжим!.."
Исключительный резонанс вызвала эта статья и в армии, и во всей стране. Просторечивое выражение Толстого "Мы сдюжим!" стало девизом жизни и борьбы миллионов советских людей. Эти слова я многократно встречал потом в виде заголовков во фронтовых и армейских газетах, читал на листах фанеры, выставленных вдоль дорог; они звучали как клятва - в бою, на собраниях, на митингах защитников столицы, а затем и под Сталинградом, и на Курской дуге - везде, где шла упорная борьба с врагом. Илья Эренбург выступил со статьей на международную тему. "В этот день весь мир смотрит на Москву. О Москве говорят в Нарвике и в Мельбурне. Провода мира повторяют одно имя: Москва. Москва теперь не только город. Москва стала надеждой мира".
Дальше воздавалось должное всем, кто сражается с фашизмом: "английским летчикам и морякам", "неукротимому народу Франции", "народу-воину сербам", "мученикам Праги", "храбрым грекам", "неустрашимым норвежцам", "сестре Польше"... Прославлялся вклад каждого народа в общее дело борьбы с гитлеровцами.
А концовка статьи такая:
"Час расплаты придет. И теперь, в самые трудные часы русской истории, в день омраченного праздника, мы еще раз присягаем на верность свободе, на верность Родине, на верность России. Смерть врагам! - говорит Москва. Слава союзникам, слава друзьям, слава свободным народам! За себя сражается Москва, за себя, за Россию и за вас, далекие братья, за человечество, за весь мир".
Уникальна напечатанная в этом же номере фотография: "Эскадрилья истребителей под командованием старшего лейтенанта Чулкова патрулирует над Москвой. Слева - Кремль. Снимок специальных корреспондентов "Красной звезды" Г. Белянина и А. Боровского. Снято 6 ноября 1941 года с самолета, пилотируемого старшим лейтенантом Скорняковым".
Подпись под снимком все объясняет. Не объясняет только одного сколько мытарств пришлось преодолеть нам, прежде чем напечатали его. Было высказано сомнение: "Очень наглядное фото, стоит ли давать вражеской авиации такие точные ориентиры?" Позвонил я командующему противовоздушной обороной страны генералу М. С. Громадину, послал ему снимок. Посмотрел он, порылся в своей документации, посоветовался кое с кем из ближайших своих помощников и сказал твердо, что секретов снимок не раскрывает. Можно печатать. А для убедительности добавил:
- Мы больше надеемся на свои истребители и зенитки, чем на такие "секреты".
Читателей же наших в тот праздничный день панорама Москвы с Кремлем и Красной площадью волновала не меньше, чем очерки и статьи.
Константин Симонов прислал из далекого Заполярья стихи, посвященные Красной площади. Поэт вспоминал о праздничных шествиях перед Мавзолеем Ленина:
...Одетые по-праздничному люди,
Мы под оркестры шли за рядом ряд,
Над головой гремел салют орудий,
Теперь орудья, смерть неся, гремят.
...
Есть те, кто в этот день в сраженье
Во славу милой Родины падет,
В их взоре как последнее виденье
Сегодня площадь Красная пройдет...
Красная площадь... Праздничные шествия по ней... Парад войск...
Можно было гадать - и мы действительно гадали - состоится ли торжественное заседание, посвященное 24-й годовщине Октября? А о военном параде даже гаданий не было. Всем казалось - это исключено. Для парада прежде всего нужны войска, а их в Москве мало - они на фронте. Нужна артиллерия, а ее тоже нет. Несколько дней назад ко мне заглянул мой добрый знакомый по Халхин-Голу - командующий артиллерией Красной Армии генерал Воронов. Предложил объехать вместе с ним огневые позиции артиллерии большой мощности на внутреннем обводе Москвы и ее западных окраинах. Могучие, большой мощности пушки и гаубицы, выбеленные мелом, стоят настороже. Подготовлены все данные для стрельбы, орудийные расчеты готовы немедленно открыть огонь по врагу, если он приблизится к городу на пушечный выстрел. Само собой разумеется, что эти орудия не могли покинуть своих позиций. Враг же - в десятках километров от Москвы. Участились воздушные тревоги: фашистская авиация все чаще предпринимает попытки прорваться к столице...
В такой обстановке, казалось, не до парадов...
А все же парад состоялся.
В ночь на 7 ноября позвонили из ГлавПУРА: "Красной звезде" выделены три пригласительных билета и один служебный пропуск. Не сказали, что на парад. Сказали: "На Красную площадь". Один из пригласительных билетов - на мое имя. Спросили: "Кому выписать остальные?" Я попросил: билеты выдать Марку Вистинецкому и Александру Бейленсону, а пропуск - фотокорреспонденту Александру Боровскому.
И билеты и пропуск были доставлены нам рано утром, когда мы только-только подписали в печать полосы праздничного номера "Красной звезды". Начало парада - в 8 утра. Из предосторожности - на два часа раньше обычного. Спать уже некогда, да и не спалось нам, даже не сиделось на месте. Отправились на Красную площадь пешком.
В пути о многом думалось. Совсем ведь недавно в редакцию поступали материалы о готовящемся параде на Красной площади немецко-фашистских войск. Такие данные содержались в трофейных документах, показаниях пленных гитлеровцев, радиоперехватах берлинской пропаганды. Сам Гитлер прокричал на весь мир, что 7 ноября он проведет парад своих "доблестных" и "непобедимых" войск на Красной площади. Некоторые генералы и офицеры вермахта поспешили вытребовать из Берлина и иных городов Германии свое парадное обмундирование. Другие в своих письмах домой с радостью сообщали, что скоро у них будут теплые московские квартиры, что после взятия Москвы им обещан отпуск. В одном из разгромленных штабов противника было найдено такое "Воззвание": "Солдаты! Перед вами Москва! За два года войны все столицы континента склонились перед вами, вы прошагали по улицам лучших городов. Вам осталась Москва. Заставьте ее склониться, покажите ей силу вашего оружия, пройдитесь по ее площадям. Москва - это конец войны. Москва - это отдых. Вперед!"
А обернулось все иначе. Советский народ и его армия "сдюжили". И вот сами мы торопимся на Красную площадь, размышляя по пути, как-то пройдет там парад наших войск! В довоенное время все было известно заранее - наши корреспонденты присутствовали на генеральной репетиции и записывали весь сценарий парада. На этот раз генеральной репетиции не было. О параде не знали до последнего часа даже войска, которым предстояло участвовать в нем.
Был у нашей редакции.большой друг - член Военного совета Московской зоны обороны дивизионный комиссар Константин Федорович Телегин. Мне довелось вместе с ним воевать на севере зимой 1939-1940 годов. Моя дружба с Телегиным шла на пользу газете, он всегда держал нас в курсе жизни войск столичного гарнизона и всего Московского военного округа. Вот и теперь рассказал мне кое-что о подготовке к параду. Командирам частей, отобранных для парада, сказали, что москвичам очень хочется посмотреть, каковы защитники столицы. Нужно, мол, хорошенько подготовиться к такому смотру, чтобы не ударить лицом в грязь. Показать себя в строю, на марше. Смотр состоится в районе Крымского моста...
Только после торжественного заседания на станции метро "Маяковская", ближе к полночи, перед командирами частей раскрыли секрет. Лишь перед ними! А войскам было объявлено о параде уже на подходе к Красной площади.
Сколько же сил и уверенности прибавит этот парад всему советскому народу!.. А как откликнутся на него за рубежом наши друзья и наши враги? Ведь нашлись же "пророки" даже среди союзников, которые предрекали скорую гибель нашей столице, а заодно и всем нам!..
Обо всем этом мы тоже размышляли в то праздничное утро по пути на Красную площадь.
По улице Горького гуляла поземка. Все кругом белым-бело. Дома, тротуары, штабеля мешков, набитых песком, которыми забаррикадированы витрины магазинов. В небе - смутные силуэты аэростатов заграждения; они остались с ночи, в это утро их не опускали.
Прохожих немного. Среди них в этот ранний час преобладают, конечно, счастливцы с пропусками на Красную площадь. На фасадах зданий нет былых праздничных украшений, лишь флаги напоминают, какой нынче день.
Строга и величава Красная площадь. Башни и зубцы кремлевской стены припорошены снежной пылью. Колокольня Ивана Великого и купола соборов - в утренней дымке. Памятник Минину и Пожарскому укрыт мешками с песком. Фасад ГУМа расцвечен кумачовыми полотнищами. В центре - портреты Ленина и Сталина.
Еще вчера вечером ничего этого здесь не было, площадь принарядилась за ночь. Как это происходило, видел Евгений Воробьев - сотрудник газеты Западного фронта "Красноармейская правда" и постоянный корреспондент "Красной звезды". Он единственный из журналистов провел всю ночь в здании ГУМа и потом рассказывал мне:
- До половины десятого вечера площадь выглядела совсем буднично, была пустынна. Но под пробитой осколками зенитных снарядов, стеклянной крышей промороженного ГУМа хлопотали декораторы и художники. А в Ветошном переулке дежурили пожарные машины. Лишь поздно ночью они выехали из этого переулка и приставили свои высоченные лестницы к фасадам зданий, обступающих Красную площадь. По пожарным лестницам на Исторический музей и крышу ГУМа забрались саперы, чтобы помочь декораторам. Только электрикам нечего было делать площадь оставалась во тьме. К пяти-шести часам утра на нее потянулись первые колонны войск...
Когда мы прошли на Красную площадь, войска уже выстроились для парада. Недвижны квадраты и прямоугольники рот и батальонов. Как всегда, для военного начальства отведена площадка справа и немного впереди от Мавзолея. В тот раз на ней было малолюдно. Все в полевой форме, никакой парадности.
Кремлевские куранты отбивают восемь часов. Из Спасских ворот выезжает на коне маршал С. М. Буденный. Встречает его и рапортует командующий парадом генерал-лейтенант П. А. Артемьев. Все по традиции.
Отклонение от привычного порядка происходит лишь после того, как маршал, совершив объезд войск, подымается на трибуну Мавзолея. В отличие от прошлых лет с речью выступает не тот, кто принимал парад, а Верховный главнокомандующий. Но дальше опять все идет своим чередом.
По выбеленной снегом брусчатке шагает пехота с винтовками на плечах. Бойцы очень стараются, однако равнение не такое идеальное, как в былые времена. Это понятно: тогда на подготовку к параду отводились недели, а на сей раз считанные дни и даже часы. Несколько батальонов отведено с наименее угрожаемых участков фронта и переброшено в Москву грузовиками только минувшей ночью. Мы обрадовались, увидев у них автоматы и бронебойные ружья. Правда, такого оружия в полках еще немного, но с каждым днем становилось все больше.
Слышится цокот копыт, молниями сверкают обнаженные клинки - по Красной площади проходит конница. Пересекли площадь словно примчавшиеся из чапаевского фильма лихие пулеметные тачанки. После этого очень медленным кажется прохождение мотопехоты на грузовиках - ее совсем немного. За нею следуют батальоны московского ополчения; обмундированы они по-разному большинство все-таки в гражданской одежде.
На площади становится шумнее - показалась артиллерия - гаубицы, противотанковые пушки, зенитки. За ними с громыханием катятся какие-то далеко не современные системы. Я подтолкнул локтем знакомого генерала-артиллериста:
- Это - что же?..
Генерал объяснил: да, пушки не последнего выпуска. Те - на огневых позициях...
Загромыхали танки. Сперва легкие. За ними "тридцатьчетверки" и КВ. Танков не менее двухсот. Откуда они? Другой генерал - из автобронетанкового Управления - разъясняет: на фронт следовали через Москву две танковые бригады, их выгрузили на окружной дороге и завернули на Красную площадь.
А на взлетных полосах московских и подмосковных аэродромов дожидались команды 300 самолетов, готовых подняться в воздух и появиться над Красной площадью. Но снег шел все сильнее, туман становился гуще, и воздушный парад был отменен. Это никого не опечалило. Скверная, нелетная погода была в то утро очень кстати.
По окончании парада для большинства участников путь лежал не в казармы, не на отдых, а на фронт, совсем близкий к Москве. В отличие от мирных лет пехота маршировала с подсумками, полными боевых патронов, с малыми саперными лопатами, противогазами, вещевыми мешками за плечами. Танковые экипажи - с полным боекомплектом. Танки не спускались, как всегда, на Кремлевскую и Москворецкую набережные, а, спрямляя маршрут, повернули у Лобного места на Ильинку и через площадь Дзержинского направились к фронту тремя потоками - по Можайскому, Волоколамскому и Ленинградскому шоссе.
Неизгладимое впечатление произвели и этот парад и речь на нем Верховного главнокомандующего. Ободряла проведенная в этой речи параллель между первой и двадцать четвертой годовщиной Октября: 23 года назад страна находилась в еще более тяжелом положении, но выстояла. Выдержит советский народ и новое испытание.
Запомнились слова: "Пусть вдохновляет нас в этой войне мужественный образ наших великих предков - Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!" Уже на обратном пути - с Красной площади в редакцию - прикинул, кто из писателей и историков сможет быстро откликнуться на этот призыв. В первую очередь следовало обратиться к Толстому, Сергееву-Ценскому, Петру Павленко.
И конечно же радовал оптимистический прогноз Верховного: "Еще несколько месяцев, еще полгода, может быть, годик, - и гитлеровская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений".
Но как это произойдет? Суждений и рассуждений на сей счет хватало.
Может быть, у Верховного главнокомандующего есть какой-то секрет, который знает только он один?!
Сразу после праздника пошли у нас передовые и статьи с такими заголовками: "Победа будет за нами", "Смерть немецким оккупантам!", "Свести к нулю превосходство немецких танков" и т. п. Так мы последовательно комментировали одно за другим положения, выдвинутые Сталиным в докладе на торжественном заседании Моссовета, и речь на параде. А что касается тех "нескольких месяцев", "полгода" и "годика", мы это... обошли, не развивали эту тему.
И, честно говоря, не потому, что нас терзали сомнения, а просто не знали, как объяснить...
12 ноября
Месяц с небольшим назад наши корреспонденты Габрилович и Коломейцев впервые побывали в танковой бригаде полковника М. Е. Катукова и рассказали читателям "Красной звезды", как самоотверженно действовали ее люди, обороняя подступы к Туле. За те бои еще 10 октября 30 танкистов были награждены орденами и медалями Советского Союза.
Теперь эта бригада так же напористо воюет на противоположном - правом крыле Западного фронта в составе 16-й армии, взаимодействуя с дивизией И. В. Панфилова и кавалерийским корпусом Л. М. Доватора. Мы решили посвятить ей целую полосу. В бригаду опять выехал Коломейцев. Вместе с ним туда же были командированы Бейленсон, Милецкий, Хирен, а также два фотокорреспондента.
Прибыли они в бригаду как раз накануне горячего дела. Командующий 16-й армией К. К. Рокоссовский, в состав которой теперь входила бригада, поставил перед Катуковым задачу: отбросить немцев из района Скирманова и Козлова, откуда противник угрожал перерезать шоссе Волоколамск - Москва. Танкисты энергично готовились к операции. Сам Катуков только-только вернулся с передовой, забот у него было по горло. Как будто танкистам было не до корреспондентов. Но, узнав, что "Красная звезда" решила посвятить бригаде целую полосу, не пожалели для них времени.
И вот полоса передо мной. Открывает ее очерк Милецкого и Хирена. Тепло написали они о самом Катукове, о его ближайших помощниках, о героизме танковых экипажей.
В бригаде ведется строгий учет уничтоженных каждым экипажем немецких танков и другой боевой техники противника. Корреспонденты составили что-то вроде таблицы, и ее мы напечатали в центре полосы под заголовком "Героические экипажи". Длинный список, большой счет. Открывает этот список экипаж лейтенанта Лавриненко: им истреблено 7 вражеских танков, более 10 мотоциклов, 2 противотанковых орудия со снарядами, до батальона пехоты, захвачена штабная машина с документами и ценным имуществом.
Начальник штаба бригады полковник П. Рябов рассказал в своей статье о боях на реке Оптухе, длившихся непрерывно 12 часов. Только в этих боях бригадой уничтожено 43 вражеских танка.
Выступил со статьей и сам Катуков. Поделился опытом ведения непрерывной разведки и взаимодействия танков с пехотой, рассказал о новых приемах использования огневой мощи танковых подразделений и особенно подробно - о танковых засадах.
На первую полосу мы заверстали его портрет. Там он с четырьмя полковничьими шпалами, хотя накануне - 11 ноября - в "Красной звезде" было уже опубликовано постановление Совнаркома о присвоении ему звания генерал-майора танковых войск. Он еще не успел сменить шпалы на генеральские звезды.
В газете много и других фотографий из бригады Катукова. Со второй полосы улыбается молодой красивый танкист в шлемофоне. Это старший сержант И. Любушкин. 10 октября ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Первый Герой в бригаде.
На третьей полосе фото лейтенанта Д. Лавриненко и его экипажа. Корреспонденты рассказали мне любопытную историю. Когда бригада своим ходом перебрасывалась с левого крыла фронта на правое, танк Лавриненко из-за каких-то неисправностей задержался в пути. К новому месту сосредоточения бригады ему пришлось следовать в одиночку. В Серпухове лейтенант решил побриться. Только уселся в кресло, прибегает гонец от военного коменданта города: танкистам срочно явиться в комендатуру. Там Лавриненко сказали:
- По шоссе из Малоярославца движется колонна немцев численностью до батальона. Наших войск в городе нет, но они вот-вот должны подойти. До их подхода надо задержать противника. Помогите...
Неприятельская колонна следовала в таком порядке: впереди мотоциклисты, за ними штабной автомобиль, противотанковая пушка и пехота на грузовиках. Танк Лавриненко обрушился на нее из засады. Первым делом расправился с противотанковой пушкой, а затем врезался в колонну и начал крушить ее огнем и гусеницами. А довершили все наши стрелковые подразделения, подоспевшие на помощь танкистам.
Когда пришло время возвращаться в бригаду, Лавриненко забеспокоился:
- Как я оправдаюсь перед Катуковым? Попадет мне за эту задержку.
- Оправдаешься. Еще и благодарность получишь, - успокоил его комендант и выдал на руки такой документ:
"Полковнику Катукову. Командир машины тов. Лавриненко Дмитрий Федорович был мною задержан. Ему была поставлена задача остановить зарвавшегося противника и помочь восстановить положение на фронте в районе гор. Серпухова. Он эту задачу не только с честью выполнил, но и героически проявил себя. За образцовое выполнение боевой задачи Военный совет армии всему личному составу экипажа объявляет благодарность и представляет к правительственной награде.
Комендант города Серпухова комбриг Фирсов".
Катуков действительно собирался устроить "разнос" Лавриненко, но, прочитав письмо Фирсова, "отошел" и даже в свою очередь объявил экипажу благодарность приказом по бригаде.
* * *
Номер газеты был уже сверстан, когда мы получили приказ наркома обороны о преобразовании 4-й танковой бригады в 1-ю гвардейскую.
Позже нам довелось получать и публиковать подобные приказы довольно часто. Многие полки, дивизии, корпуса и даже целые армии, особо отличившиеся в боях, становились гвардейскими. Но те приказы были очень краткими. Этот выглядел иначе. Он единственный в своем роде, и с ним стоит познакомиться.
"ВСЕМ ФРОНТАМ, АРМИЯМ, ТАНКОВЫМ ДИВИЗИЯМ И БРИГАДАМ
ПРИКАЗ
Народного комиссара обороны Союза ССР
11 ноября 1941 г.
No 337
О переименовании 4-й танковой бригады в 1-ю гвардейскую танковую бригаду
4-я танковая бригада отважными и умелыми боевыми действиями с 4.10 по 11.10, несмотря на значительное численное превосходство противника, нанесла ему тяжелые потери и выполнила поставленные перед бригадой задачи прикрытия сосредоточения наших войск.
Две фашистские танковые дивизии и одна мотодивизия были остановлены и понесли огромные потери от славных бойцов и командиров 4-й танковой бригады.
В результате ожесточенных боев бригады с 3-й и 4-й танковыми дивизиями и мотодивизией противника фашисты потеряли: 133 танка, 49 орудий, 8 самолетов, 15 тягачей с боеприпасами, до полка пехоты, 6 минометов и другие средства вооружения. Потери 4-й танковой бригады исчисляются единицами.
Отличные действия бригады и ее успех объясняется тем, что бригадой:
1. Велась непрерывная боевая разведка.
2. Осуществлялось полное взаимодействие танков с мотопехотой и артиллерией.
3. Правильно были применены и использованы танки, сочетая засады с действиями ударной группы.
4. Личный состав действовал храбро и слаженно.
Боевые действия 4-й танковой бригады должны служить примером для всех частей Красной Армии в освободительной войне с фашистскими захватчиками.
Приказываю:
1. За отважные и умелые действия 4-ю танковую бригаду впредь именовать: "1-я гвардейская танковая бригада".
2. Командиру 1-й танковой бригады генерал-майору танковых войск т. Катукову представить к правительственной награде наиболее отличившихся бойцов и командиров.
3. Начальнику ГАБТУ и начальнику ГАУ пополнить 1-ю гвардейскую танковую бригаду материальной частью боевых машин и вооружения до полного штата.
Народный комиссар обороны Союза ССР
И. Сталин
Начальник Генерального штаба Красной Армии маршал Советского Союза
Б. Шапошников".
Нам этот приказ добавил хлопот: надо было заново переделывать уже готовый номер газеты. Однако нас это не огорчило. Наоборот, мы радовались, потому что вместе с приказом наркома наши материалы по бригаде Катукова зазвучали куда сильнее!
Само собою пришло решение: дать в этом же номере и передовую, посвященную танкистам-гвардейцам. Писать ее поручили Коломейцеву. Он несколько смутился и даже, как мне показалось, посмотрел на меня с укором. Дело в том, что Коломейцев писал не очень быстро. Он любил поразмыслить над темой, обмозговать каждую фразу, каждое слово.
Обычно мы давали ему на передовицу день-два, а то и больше. Но вот сейчас он должен был справиться за каких-нибудь час-полтора. И ведь справился!
А пока писалась передовая, мы успели внести еще кое-какие дополнения и изменения в готовые материалы. На второй полосе дали "шапку": "1-я гвардейская танковая бригада - пример для всех частей Красной Армии в освободительной войне с фашистскими захватчиками". Сменили заголовок в очерке Милецкого и Хирена; он получил новое название - "Гвардейцы". Добавили несколько строк в корреспонденции о танковом экипаже, в котором служили два брата Матросовых: Михаил - механиком-водителем, Александр башенным стрелком. В корреспонденции сообщалось, что еще в дни боев под Орлом оба брата вступили в партию. За доблесть, проявленную в тех же боях, Александр был награжден орденом Красного Знамени, Михаил - орденом Красной Звезды. Спецкоры записали такой эпизод:
"Отец провожал их на фронт. Он видел, как его сыновья получали боевую машину. Он напомнил им:
- В гражданскую войну я был в Красной гвардии. Не посрамите отца".
Нет, не посрамили Александр и Михаил имя старого гвардейца. Это мы и отметили, добавив к тем строкам три слова: "Они стали гвардейцами".
В общем, "Красная звезда", можно сказать, оперативно откликнулась на приказ наркома от 11 ноября, широко отметила появление в наших Вооруженных Силах первого гвардейского танкового соединения. Однако должен предупредить моих читателей: неправомерно было бы считать 11 ноября днем рождения советской гвардии. Она родилась раньше.
Но речь об этом впереди.
* * *
Рано утром, захватив с собой пачку свежего номера газеты, Коломейцев снова выехал к Катукову.
На другой день в газете появилась его статья "Новые успехи гвардейской танковой бригады". Вместе с другими частями 16-й армии она выполнила боевой приказ - отбила у врага Скирманово и Козлово, сильно укрепленные пункты врага.
* * *
Кроме других сообщений с полей битвы в газете напечатана статья командующего 9-й армией Ф. Харитонова, той самой армии, которую немецкие генералы объявили уничтоженной, а ее штаб плененным. Содержание этой статьи четко выражено в ее заголовке - "Неудавшийся маневр генерала Клейста на Юге".
15 ноября
Под Москвой временное затишье, бои местного значения. Но враг готовит новое наступление на Москву. В передовой "Красной звезды" говорится о том вполне определенно:
"Враг подтягивает свежие силы. Новые группировки его войск на подходах к линии фронта... Фашистское командование стремится нанести удар по флангам обороны Москвы. В этом, очевидно, смысл натиска врага на Тулу и в районе Калинина. Расчет немцев, по-видимому, таков: захватив эти города и продолжая наступление по автомагистрали на Москву, одновременно начать окружение советской столицы с двух сторон".
Газета не ошиблась.
Конечно, в редакции были достаточно квалифицированные военные специалисты, способные правильно оценить обстановку на фронтах. Однако не хочу преувеличивать наши заслуги, приписывать газете лишнее. Ближайшие намерения противника, направление его главных ударов прогнозировались не в "Красной звезде". Мы лишь более или менее верно отражали эти прогнозы, потому что сумели установить надежные контакты с Генеральным штабом, с командующими фронтами. Всегда и повсеместно пользовались вниманием и поддержкой крупных военачальников и политорганов и наши корреспонденты.
* * *
На памяти у меня такой пример. 17 октября решением Ставки был создан Калининский фронт. Командующим назначили И. С. Конева. На второй же день редакция командировала туда двух постоянных корреспондентов. Напутствуя спецкоров, я сказал, чтобы по прибытии к месту назначения они сразу же представились командующему.
Они потом признались в своих сомнениях на этот счет: не верилось, что Конев, у которого дел на новом фронте было невпроворот, так сразу и примет корреспондентов. Однако тот принял. И именно сразу. И сразу же безотлагательно решил почти все организационные вопросы, связанные с их деятельностью.
С очевидной пользой для дела командующий фронтом предложил одному из спецкоров поселиться рядом с работниками оперативного отдела, а другому обосноваться в политуправлении. Разумеется, при этом не исключались, а, наоборот, предполагались постоянные выезды в боевые части. Конев сам придерживался правила: лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать. И корреспондентов ориентировал на это. Однако оговаривался, что при всем желании обозреть весь фронт собственными глазами - дело немыслимое, а значит, надо уметь пользоваться оперативной сводкой, политдонесением и другими источниками.
В способностях спецкоров постигнуть суть оперативной документации Иван Степанович был почему-то не очень уверен и объявил:
- Давайте на первое время установим такой порядок: по истечении каждого боевого дня один из вас - тот, кто поселится в оперативном отделе, - будет приходить ко мне для разъяснений по итоговой оперативной сводке.
Этот порядок соблюдался незыблемо на протяжении всей битвы за Москву.
По мере приближения фронта к столице я и сам имел возможность все чаще встречаться с командующими фронтами и армиями, выслушивать их соображения о складывающейся на фронтах обстановке и задачах, которые решают войска. Продолжалось это и после Московской битвы, чему не раз был свидетелем Симонов во время наших совместных поездок в действующую армию. Позже он дал объяснение моим отношениям с командующими фронтами и армиями. Приведу выдержку из его статьи в надежде, что читатель не обвинит меня в нескромности:
"С одной стороны, беседуя с военачальниками, Ортенберг был в их глазах редактором центральной военной газеты, и этим определялась и мера откровенности в разговорах с ними, и широкий объем получаемой им информации, и вообще, если можно так выразиться, масштаб разговора. С другой стороны, этот редактор "Красной звезды" по своей натуре всегда оставался корреспондентом, человеком с потребностью как можно больше увидеть самому, оказаться как можно ближе к переднему краю, пощупать своими руками складывающуюся на фронте обстановку. Он приезжал на фронт не для того, чтобы проверить своих корреспондентов, хотя попутно делал и это, но прежде всего он ехал на фронт для того, чтобы проверить самого себя и газету, проверить точность, прицельность печатающихся в ней материалов, действенность ее передовых, соответствие ее духа духу того, что происходит на фронте.
И мне лично казалось и во время войны, кажется и сейчас, что доверительное, товарищеское отношение к газетчику, к редактору "Красной звезды" со стороны наших генералов, к которым он ездил, возникало у них потому, что они понимали: он не только стремится увидеть все своими глазами, но и способен осмыслить увиденное как редактор газеты, отвечающий за ее линию, за правильность ее работы. Видимо, наши генералы чувствовали в нем что-то близкое себе, своему собственному обыкновению проверять одно другим: планирование и руководство операциями - поездками в войска, воздухом переднего края".
Само собой разумеется, что линию газеты определял Центральный Комитет партии. Его внимание и заботу мы ощущали повседневно. Вспоминаются почти еженедельные совещания редакторов главных центральных газет в ЦК. Здесь прежде всего нас информировали о самых важных политических и военных событиях, тщательно анализировали работу газет, отмечали удачи, порой критиковали наши ошибки и просчеты. После этих совещаний мы уходили ободренными. Теперь мы четко знали, что самое главное для газеты в настоящее время.
Таким образом, "Красная звезда" ничего не выдумывала, не гадала, как говорится, на кофейной гуще. Редакция знала, что делается на фронте, и старалась вовремя и как можно точнее, как можно обстоятельнее рассказать об этом своим читателям. В одних случаях это удавалось нам лучше, в других хуже, иной раз, пожалуй, и вовсе не удавалось, но стремления-то оставались неизменными...
* * *
В номере опубликована большая, подвального размера статья командующего 5-й армией Л. А. Говорова "Опыт боев в лесах".
Генерала Говорова все знали как непререкаемый авторитет в артиллерийских делах. Вспоминаю, что еще до войны, выступая в "Красной звезде", он изложил основные принципы артиллерийского наступления - новое слово в тактическом искусстве. Он, как известно, разработал методы и способы артиллерийского разгрома линии Маннергейма в войне с белофиннами. А вот в Московской битве он раскрылся как талантливый общевойсковой военачальник. Понятно, что его выступление в газете высоко ценилось; к его голосу внимательно прислушивались в войсках. Тем более что тема его статьи была очень важной и нужной: на дальних подступах к Москве враг втянулся в лес, в его тактике произошли изменения.
* * *
Появились на страницах газеты разнообразные материалы и о том, каково приходится в зимних условиях гитлеровцам. В корреспонденции с Западного фронта сообщается:
"Вчера взята в плен группа неприятельских солдат. Все они одеты в летние шинели. Свитера из заменителя шерсти плохо греют. У солдат нет варежек, нет теплых шапок. У некоторых отморожены уши..."
В другой корреспонденции с того же фронта приводится такой факт:
"Прибыла танковая дивизия из Африки. Танки до сих пор окрашены в желтый цвет пустыни... Произошла полная неувязка. Солдат этой дивизии специально тренировали для боевых действий в сильную жару, а попали в московскую зиму..."
Опубликовано два любопытных снимка. С такой подписью: "Приходит настоящая русская зима с морозами, ветрами и вьюгой. Наши люди привыкли к ней сызмальства, как их-отцы и деды. Скинув гимнастерку, боец умывается в лесу, и улыбка бодрости не сходит с его лица. Посмотрите на другой снимок. Только что захваченные в плен гитлеровские молодчики нацепили на себя шарфы и кацавейки. Они ежатся на морозе. Зима берет за горло фашистов".
Словом, появился в газете комический образ гитлеровца, закутанного в одеяло, женский платок, в соломенных ботах, названных нашими солдатами "эрзац-валенками", с сосульками, свисающими с сизого носа. Это и был образ "зимнего фрица".
За него ухватился Борис Ефимов. Рождение одной из таких многочисленных карикатур описано им самим:
"Накануне поздно вечером меня разбудили и позвали к редактору...
- Вот что, товарищ Ефимов, - сказал редактор, стоявший у конторки с сырыми газетными оттисками... Он не любил обращаться по имени и отчеству ни к другим, ни к себе. - Надо сделать карикатуру к этому сообщению. Смешная штука: немцы распределяют по одной-две теплой вещи на подразделение, и солдаты носят их по очереди.
- Не поздновато ли, товарищ редактор? - спросил я.
- Успеете, - ответил он и отвернулся к своим оттискам.
Пожав плечами, направился в свой маленький кабинет-спальню, который делил с фотокорреспондентом Боровским, по дороге мысленно набрасывая рисунок. Сюжет его был настолько ясен, что я уже видел перед глазами готовую карикатуру. "Носят теплые вещи по очереди..." Значит - очередь... Есть такое выражение: "в порядке живой очереди". Значит, так: один в шубе, остальные стоят к нему в очередь... При этом они, конечно, мерзнут, как собаки, ели живы от холода... Стоп! Вот и подпись под карикатуру - "В порядке полуживой очереди"... Есть!.."
Карикатура поспела в номер. Как весело ни рассказал о своей карикатуре Борис Ефимов, конечно, полное впечатление можно получить, лишь увидев ее. Этот столб, к которому цепями прикованы и шуба, и шапка, и муфта, напяленные на очередного "счастливца", эти "фрицы", подтанцовывающие на холоде в очереди, их физиономии с сосульками под носом... Разве это опишешь словами?..
А Илья Эренбург свою заметку на ту же тему озаглавил "Им холодно". Вот строки из нее:
"Итак, мы осведомлены, какие чувства воодушевляют германских "героев" Волоколамска и Наро-Фоминска... Теперь они думают не о земле, но о крыше, о крохотных комнатках на Арбате или Ордынке, о крохотных комнатках и большущих печах...
Вокруг них подымаются первые русские метели. Они рвутся к Москве, чтобы не замерзнуть. Москва для Гитлера - это политический триумф. Москва для немецкого рядового - это теплая нора...
Не быть им в Москве, не отогреется зверье в наших домах. Пускай зимуют среди сугробов. Одна квартира для них: промерзшая земля. Им холодно? Мы их согреем шрапнелью...
Москва у них под носом. Но до чего далеко до Москвы! Между ними и Москвой - Красная Армия. Их поход за квартирами мы превратим в поход за могилами. Не дадим дров - русские сосны пойдут на немецкие кресты..."
Вспомним, эти вещие слова писались в те дни, когда обстановка под Москвой была у нас чрезвычайно тяжелая!
Зима зимой. Фельетонам и карикатурам - свое место. Однако в передовой резонно подчеркивается:
"Русские морозы и русские снега в известной мере свяжут руки неприятеля. Но было бы неправильным думать, что одна зима сама по себе задушит немцев. Она может сузить размах операций врага, но не остановит наступление. Лишь наша стойкость, самоотверженность и активность могут задержать врага".
19 ноября
Уже третий день продолжается новое наступление немецко-фашистских войск на Москву. Сообщения с полей Московской битвы, особенно с калининского и тульского направлений, занимают все больше места на страницах "Красной звезды". Именно эти два направления стали наиболее угрожающими - враг пытается именно здесь пробиться, чтобы обойти Москву, окружить ее. Продолжается нажим и со стороны Можайска. Тревогой дышат заголовки корреспонденции:
"Враг приближается к Москве".
"Немцы усиливают натиск на калининском направлении".
"Новое наступление немцев на тульском направлении".
И такие заголовки над фронтовым репортажем:
"Не дать больше врагу сделать и шаг вперед".
"Остановить врага, рвущегося к столице"...
По газетным канонам призывные заголовки вроде бы и не годятся для информационных заметок. Но мы преднамеренно нарушили их - стараемся использовать любую возможность, чтобы каждый защитник столицы сознавал опасность и напряг бы в борьбе с врагом все свои духовные и физические силы.
Да, опасность велика. И чем ближе враг к Москве, тем она возрастает все больше. Но растет вместе с тем и сопротивление наших войск. Об этом в один голос заявляют наши спецкоры. Враг буквально истекает кровью, несет неслыханные потери в боевой технике. Его танковые клинья не срабатывают, вязнут на полях Подмосковья. Не удаются противнику и глубокие прорывы...
Об особенностях, отличительных чертах ноябрьского сражения под Москвой давно сказали свое слово военные историки и очень многие мемуаристы. Я не собираюсь их дополнять. Моя задача скромнее: представить на суд нынешнего читателя тогдашние публикации "Красной звезды". Приведу несколько цитат:
"Бои на подступах к Москве отличаются не только своим огромным напряжением и ожесточенностью - они имеют еще ряд особенностей тактического и оперативного характера. Во-первых, зима и условия местности заставляют противника прижиматься к дорогам, действовать вдоль основных трактов, ведущих к Москве. Во-вторых, плотность обороны вокруг Москвы затрудняет противнику применение широкого маневра Своими подвижными частями... Плотность и упорство нашей обороны вынуждает врага действовать более методично. Немцы, правда, по-прежнему бросают в атаки десятки танков, но танки их теперь оперируют в более тесном взаимодействии с пехотой и артиллерией, нежели раньше, когда бои шли на широких просторах. Это обязывает обороняющихся теснее увязывать огонь стрелкового и противотанкового оружия, чтобы ни танки, ни пехота вместе или в отдельности не могли просочиться в расположение нашей обороны, не могли прорвать ее..."
Это из передовой статьи "За непроницаемую оборону вокруг Москвы".
"Немцы рвутся сейчас вперед с меньшим успехом, чем во время своего июньского и октябрьского наступлений, но с большей яростью и упорством... Темпы продвижения немцев к Москве в настоящее время не идут ни в какое сравнение с темпами июля и октября. Враг продвигается сейчас медленнее, на многих рубежах наши части его задерживают, опрокидывают, некоторые населенные пункты десятки раз переходят из рук в руки..."
Это из передовицы "Отбить новый натиск врага!"
"Но как медленно ни продвигается враг - он все же продвигается. Это увеличило угрозу Москве по сравнению с октябрем. Каждый метр вперед приближает врага вплотную к нашей столице... На войне нет ничего губительнее, чем недооценка сил неприятеля. Мы имеем дело с опасным и злобным врагом. В наступление на Москву он вкладывает сейчас всю ярость израненного и истекающего кровью зверья..."
Это из той же статьи.
Я уже говорил, что нас никогда не покидала вера в несокрушимость Москвы. Но вот что удивительно: в самые критические дни Московской битвы эта вера крепла с каждым днем все больше и больше.
В ноябре я тоже часто встречался с Г. К. Жуковым, командующими армиями Западного фронта, бывал в войсках. Ежедневно беседовал то с одним, то с другим из наших спецкоров, которые хорошо знали настроения и думы фронтовиков. Ни одна из этих встреч не обходилась без откровенного обмена мнениями о ходе Московской битвы. А вот об ее исходе если иногда и возникал разговор, то все мои собеседники твердо высказывали убеждение: Москва была, и всегда будет нашей, гитлеровцы обязательно получат поворот от московских ворот, да такой, что костей своих не соберут!
В октябре, когда враг находился гораздо дальше от Москвы, сомнения кое у кого, возможно, и могли быть. Тогда, помнится, кто-то из моих знакомых сказал однажды:
- Ты вот бываешь у Жукова. Спросил бы его: удержим ли мы Москву?
Я, однако, никогда не спрашивал об этом Георгия Константиновича. Незачем было спрашивать. Сам видел и чувствовал, с какой уверенностью и мужественным спокойствием он ведет дело, и задавать ему тот вопрос, считал я, было бы просто нелепостью и даже кощунством.
Много лет спустя, вспоминая обстановку под Москвой осенью 1941 года, Георгий Константинович писал:
"Да, то были тяжелые времена... Греха таить не буду, были моменты, когда замирало сердце в ожидании развязки ожесточенных битв, но я не помню, чтобы возникали моменты неверия в стойкости наших войск".
Атмосфера уверенности, царившая на Западном фронте, где работники "Красной звезды", как говорится, дневали и ночевали, сам воздух тех дней укрепляли стойкость духа в редакционном коллективе. Наши статьи и наши призывы к читателям шли от самого чистого сердца...
* * *
В прошлом номере "Красной звезды" опубликовано решение Ставки главнокомандования о переименовании в гвардейские восьми стрелковых и одной мотострелковой дивизий. Наконец-то!
Советская гвардия родилась два месяца назад - 18 сентября сорок первого года. В тот день, будучи в Ставке, я сам читал приказ наркома обороны за No 308 о переименовании 100-й стрелковой дивизии в 1-ю гвардейскую стрелковую дивизию, 127-й - во 2-ю гвардейскую, 153-й - в 3-ю гвардейскую и 161-й - в 4-ю гвардейскую. Вернувшись в редакцию, сразу же усадил Вистинецкого писать передовую о советской гвардии. Мы не сомневались, что к вечеру получим из ТАССа соответствующее сообщение. Пришел и прошел вечер, наступила ночь, а сообщения все нет. Позвонил директору ТАСС Я. С. Хавинсону:
- Яков Семенович! Ты получил приказ о гвардии?
- Какая гвардия?! Какой приказ?!
Пришлось сыграть в молчанку. Не имел я полномочий рассказывать ему о том, что увидел в Ставке...
Не поступило ожидавшееся нами сообщение и на второй день. Я связался с генштабистами, но они ничего не смогли мне объяснить. На третий день позвонил Б. М. Шапошникову.
- Обождите, голубчик, - ответил он. - Позвоните мне попозже, вечером...
Позвонил вечером - и услышал такой ответ:
- Решено пока ничего не публиковать о гвардии. Не время... Приказ наркома No 308 не был объявлен даже в дивизиях, ставших гвардейскими. Скажем, командир 1-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майор И. Н. Руссиянов узнал о существовании такого приказа лишь в октябре и то, как говорится, окольным путем. В его распоряжение прибыл тогда дивизион "катюш". Представляясь Руссиянову, командир этого дивизиона стал поздравлять его.
- С чем вы меня поздравляете? - удивился Руссиянов.
- А разве вы не знаете, что вашей дивизии присвоено гвардейское звание?
- Нет, не знаю...
Правда, для Руссиянова это не было неожиданностью. 15 сентября его вызывал начальник Генштаба по каким-то оперативным делам. Во время беседы командир дивизии услышал телефонный разговор Шапошникова со Сталиным как раз о преобразовании некоторых дивизий в гвардейские. И Борис Михайлович сказал ему, что, возможно, 100-я дивизия станет гвардейской. Но поскольку это было лишь "возможно", маршал попросил ни с кем и никаких разговоров на сей счет не вести.
21 сентября последовал новый приказ наркома - о переименовании 1-й Московской мотострелковой дивизии в гвардейскую. 26 сентября Сталин подписал еще один приказ - о преобразовании в гвардейские 107, 120 и 64-й стрелковых дивизий. И это мне стало известно, а официального сообщения все нет и нет.
18 ноября стала гвардейской 316-я стрелковая дивизия генерал-майора И. В. Панфилова. Лишь после этого было дано в печать объединенное сообщение сразу о девяти гвардейских соединениях. В один день с ним мы напечатали передовую "Советская гвардия". Это было нетрудно - она, уже сверстанная и вычитанная, дожидалась своего часа два месяца. Редакционные острословы говорили о ней: "Выдержана, как марочное вино".
А 19 ноября мы посвятили советской гвардии целую полосу. С двумя материалами на этой полосе выступил Петр Павленко. Его перу принадлежали очерк о 5-й гвардейской дивизии и подвальная статья "Гвардия".
С очерком Петр Андреевич справился легко. Он бывал в 5-й гвардейской дивизии, когда она называлась еще 107-й стрелковой, знал ее боевые заслуги, лучших ее людей.
А вот над статьей о гвардии пришлось попотеть. Тема гвардии советскими военными историками до войны не разрабатывалась. Тут автору надо было идти по целине, от древней Спарты и гвардии Александра Македонского, а затем тянуть нить к древнерусской гвардии Александра Невского, гвардии Петра 1, Суворова, Наполеона...
Своеобразно начал он статью.
"Говорят, - писал Павленко, - что римский полководец Сципион в бесплодных поначалу попытках разгромить карфагенянина Аннибала создал специальные отряды из наиболее опытных воинов и поручил им самые ответственные участки в бессмертной битве под Каннами, что отсюда надо вести историю гвардии. Едва ли это так. Гвардия существует с тех пор, как человечество ведет войны..."
Прослеживается в статье и генеалогия советской гвардии; установлена прямая связь с первыми гвардейскими отрядами Октября.
И статью и очерк я вычитывал в присутствии Петра Андреевича. Вместе что-то уточняли, что-то добавляли, от чего-то отказывались. Наконец все как будто утрясли, и я молча зачеркнул фамилию автора под очерком, а вместо нее написал: "А. Невский". Павленко весело рассмеялся. Это было для него не в новинку. Аналогичная история произошла у нас однажды в "Героическом походе". Там тоже в одном номере встретились два его материала. Тоже мы вычитывали их вдвоем, тоже все утрясли. Но как быть с подписью? Не в наших традициях публиковать в одном и том же номере газеты два материала за одной и той же подписью. Мне вспомнился случай из собственной практики, когда я работал корреспондентом "Правды" на Украине. В один прекрасный день позвонил мне заместитель главного редактора Лев Ровинский и стал выпытывать:
- Дети у тебя есть?.. Сын?.. Как его зовут?
- Вадим, - ответил я. - А в чем дело?
- В завтрашнем номере "Правды" мы печатаем два твоих материала. Один из них подпишем "Вадимов". Не возражаешь?
Так у меня появился литературный псевдоним.
Эту историю я рассказал Павленко и тоже спросил, как зовут его сына. Он задумался на минутку, потом взял ручку и сам поставил под одной из своих статей: "А. Невский". Я невольно задержал взгляд на этой подписи.
- Что, не подходит? - спросил Павленко.
- Напротив. Тоже по праву отцовства...
Дело в том, что у Петра Андреевича есть киноповесть "Александр Невский", по которой Эйзенштейн поставил фильм. Так появился у писателя псевдоним. Он не раз подписывал потом свои статьи в "Героическом походе" этим псевдонимом. А ныне "А. Невский" перекочевал в "Красную звезду".
21 ноября
В одной из разгромленных фашистских частей захвачен приказ Гитлера: "Учитывая важность назревших событий, особенно зиму, плохое материальное обеспечение армии, приказываю в ближайшее время любой ценой разделаться со столицей Москвой". Ни более ни менее! А вывод для наших войск из этого приказа фюрера один: усилить сопротивление врагу, упорно отстаивать каждую пядь подмосковной земли.
Так мы и написали.
Напечатан репортаж Трояновского о боях юго-восточнее Тулы. Враг продолжает продвигаться. Но есть в том же репортаже обнадеживающие известия: на южной окраине Тулы и северо-западнее ее противник остановлен.
Тревожное сообщение с Южного фронта. В сводках Информбюро сказано совсем кратко: идут ожесточенные бои на Ростовском участке фронта. Корреспонденты "Красной звезды" уточняют:
"Сейчас бои идут непосредственно за город... Несмотря на упорное сопротивление защитников Ростова, фашисты проникли в город... Идут уличные бои..."
В какой-то мере объяснена и причина Наших неудач: неприятель бросил в бой значительное количество подвижных средств и особенно танков. Только на днях группа Клейста пополнилась новым корпусом.
"Потеряв надежду взять Ростов с запада и пробиться к нему через Новошахтинск и Новочеркасск, фашисты изменили направление главного удара. Сейчас они выбрали более удобное по условиям местности направление. Используя эти условия, противник пустил в ход крупную танковую группу в сопровождении мотопехоты. Все это, вместе взятое, - объясняет далее спецкор, - и дало врагу возможность прорвать нашу оборону. Отсутствие естественных рубежей затрудняло нашим частям сопротивление подвижным немецким войскам".
Оставалось только сообщить, что сегодня врагу удалось захватить Ростов-на-Дону. Но этого не сделали ни Совинформбюро, ни наша газета. И только 29 ноября, когда было опубликовано сообщение об освобождении города все стало на свое место. Я хорошо помню, почему так вышло.
21 ноября наши спецкоры прислали репортаж об оставлении войсками Южного фронта Ростова-на-Дону. Пошли мы с этим материалом в Ставку. А там сказали, что печатать не надо. И вполне резонно. Как раз в эти дни 9-я и 56-я армии Харитонова и Ремизова перешли в контрнаступление и, громя группу генерала Клейста, быстро приближались к Ростову. Город вот-вот будет освобожден. К этим боям и повернуто было наше внимание. Уже 26 ноября в газете была напечатана большая корреспонденция "Контрнаступление войск Красной Армии на Юге", в которой самым подробным образом рассказывалось о ходе этой операции.
Прошло еще несколько дней - и в газетах было опубликовано поздравление Сталина командующим фронтами и армиями, "водрузившими над Ростовом наше славное красное знамя".
Так что умолчание об оставлении нашими войсками Ростова, когда еще не угасли бои за город, было, пожалуй, вполне оправдано, и не столько со стратегически-оперативных позиций, сколько, так сказать, с моральных, психологических. Так я думал тогда, так думаю и ныне...
* * *
В газете сообщение о гибели командира 8-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора И. В. Панфилова. До сих пор о военачальниках, павших в бою, мы, как правило, сообщений не печатали - слишком велики были потери, слишком много пропавших без вести! Хотя, откровенно говоря, можно было сделать гораздо больше, чем делалось, чтобы отдать последний долг воинам, сложившим свои головы на поле брани. Сколько в дни отступления, а порой и во время наступления оставляли мы безымянных могил! Уже после войны священным стал девиз "Никто не забыт, ничто не забыто!".
Но гибель Панфилова, как потом и гибель Ватутина, Черняховского, нельзя было обойти молчанием. Всем были известны его заслуги в обороне Москвы. Это был обаятельнейший человек, одинаково любимый и уважаемый как подчиненными, так и старшими начальниками.
Военный совет фронта прислал некролог. Подписан он был Жуковым, Рокоссовским, Соколовским и другими соратниками комдива. Георгий Константинович позвонил мне - хотел убедиться, поспел ли некролог в очередной номер газеты. Опубликовали мы его незамедлительно, с большим портретом Панфилова. Кроме того, дали обширный отчет о похоронах. В отчете воспроизведены слова Панфилова к своим бойцам в свой предсмертный час: "Умрем, но танков не пропустим!.." Есть в отчете пронзающие душу строки:
"Звучит траурная музыка. В первом почетном карауле - три генерала, а рядом с ними совсем юная девушка. На ней простая солдатская шинель и сапоги. Это Валя, дочь генерал-майора Панфилова. Она собирала отца на войну и вместе с его дивизией отправилась на фронт. Санитарка, она из уст раненых часто слышала у себя на перевязочном пункте о славных делах отца. Но вот внесли красноармейца, раненного в плечо, и он с волнением в голосе сказал Вале:
- Сестричка, ты знаешь о нашем горе? Слышала, наш генерал погиб...
Сердце девушки сжалось от боли, но она нашла в себе силы продолжать перевязку.
И вот теперь дочь генерала стоит у гроба отца. На поясном ремне у нее - маленький пистолет. Это боевое оружие отца, память об отце".
Дали мы в газете и снимок почетного караула у гроба Панфилова с Валей на переднем плане.
А через два дня "Красная звезда" сообщит, что Государственный Комитет Обороны СССР удовлетворил просьбу военных советов Западного фронта и 16-й армии о присвоении 8-й гвардейской стрелковой дивизии имени И. В. Панфилова. Кажется, на протяжении всей Отечественной войны это был единственный случай, когда соединению присваивалось имя его командира, павшего в бою.
* * *
Примечательны фотоснимки Капустянского, напечатанные на первой полосе. Под ними подписи: "Английские танки прибывают в N-ю часть. На снимке: 1. Колонна танков на марше. 2. Капитан тов. Мороз отправляет танки в бой". Это не только информация, но и выражение нашей признательности союзникам.
Однако лично у меня с этими "матильдами" связаны два не очень приятных воспоминания. Одно из них можно даже назвать очень неприятным.
Напечатали мы как-то снимок с поля боя с таким пояснительным текстом: "Фашистский танк, подбитый бойцами N-й части". А на другой день мне вдруг звонят и говорят: "Какой же это фашистский танк? Это "матильда"!" За досадную нашу ошибку ухватилось ведомство господина Геббельса - подняло вой о том, что, мол, Советам не удается одолеть немецкие танки, поэтому они выдают за свои трофеи подбитые немцами "матильды". Промелькнуло что-то в этом же роде и в прессе нейтральных стран. Обиделись и англичане.
В конечном счете я получил "готовый" приказ об увольнении фотокорреспондента и откомандировании его в войска. Жаль было терять хорошего работника, но, увы, нам пришлось расстаться с ним. Он достойно прошел всю войну, жив-здоров и ныне состоит членом редколлегии одного из популярнейших советских журналов.
Зато другой мой конфуз с английскими танками начисто лишен драматизма. Он имеет скорее юмористическую окраску.
Однажды Илья Эренбург привел в редакцию английского журналиста, который буквально замучил меня вопросами о "матильдах" и "Валентайнах":
- Как они воюют? Как отзываются о них ваши танкисты? Что вообще говорят о них в войсках?..
К сожалению, я был застигнут врасплох и ни на один из его вопросов не смог дать вразумительного ответа. Ах, как я досадовал потом, что моя встреча с английским журналистом произошла слишком рано. Летом 1942 года я побывал у Ивана Ивановича Федюнинского, который командовал в то время 5-й армией, оборонявшей подступы к столице по автомагистрали Минск - Москва. Перед моим появлением он только что проводил гостивших у него английского и американского военных атташе. По свежей памяти он воспроизвел мне свой ответ на их вопросы относительно "матильд" и "Валентайнов":
- Машины, в общем-то, хорошие. Где-нибудь в Африке, в степях и полустепных районах да еще, скажем, в колониальной войне, когда не надо прорывать прочную оборону, они незаменимы. Для этого, вероятно, и предназначались. А у нас же местность преимущественно лесисто-болотистая, пересеченная. Для нее гусеницы этих машин узковаты. И "матильдам" и "Валентайнам" туго приходится в лесу, на крутых поворотах, подъемах и спусках - гусеницы часто сваливаются. И потом, на мой взгляд, ваши машины излишне комфортабельны - в них много гуттаперчи, которая легко воспламеняется. Впрочем, этот недостаток мы устранили.
- Каким образом? - поинтересовались атташе.
- Очень просто, - объяснил Иван Иванович, - сняли гуттаперчу и отдали девушкам на гребешки...
После такой обстоятельной информации я бы, конечно, не сконфузился перед моим коллегой из Англии.
25 ноября
В эти дни все мы жили прежде всего битвой за Москву. Но тревожило положение и на других фронтах, особенно - Северо-Западном и Южном. 8 ноября враг захватил Тихвин.
Захват немцами Тихвина на первый взгляд казался не самой трагической потерей. К сожалению, нам приходилось в то время оставлять города и побольше Тихвина. Но этот относительно небольшой старинный городок приобрел тогда важное стратегическое значение. Наступая на Тихвин и Волхов, противник рассчитывал окружить Ленинград вторым блокадным кольцом, перерезать последнюю железную дорогу, по которой шли к Ладожскому озеру грузы для ленинградцев. Были у немецкого командования и другие далеко идущие планы: завладеть Тихвином и, соединившись с финнами у Свири, отрезать от центральной России Северный фронт и Мурманск.
Сразу же после захвата Тихвина Гитлер, выступая по радио, заявил: "Теперь Ленинград сам поднимет руки. Никто не освободится, никто не сумеет прорваться через созданные линии. Ленинграду придется умереть голодной смертью". Два дня подряд берлинское радиовещание каждые полчаса передавало сообщение о взятии Тихвина. Перед каждой передачей исполнялись бравурные марши.
Советское Верховное командование незамедлительно приняло контрмеры. Ставка потребовала от генерала армии К. А. Мерецкова только-только назначенного командующим 4-й армией, действовавшей в районе Тихвина, во что бы то ни стало отбросить немцев от города.
Наступление 4-й армии началось 19 ноября. На второй день - 20 ноября в "Красной звезде" появился интересный репортаж Михаила Цунца - "Большое сражение в районе Тихвина". Затем последовало его же сообщение с обнадеживающим заголовком: "Успешное преследование фашистских частей". А третья корреспонденция Цунца, напечатанная 25 ноября, свидетельствует уже о боях наших войск в самом городе. Она называется "Уличные бои в Тихвине".
Отмечу, однако, что материал о боях за Тихвин подавался в газете скупо. Генштабисты просили нас не "раздувать" эту операцию: противник не должен знать ни ее целей, ни масштабов. В сводках Совинформбюро о тихвинском наступлении даже не упоминалось. Пришлось беспощадно сокращать репортаж Цунца.
Под Тихвином прекрасно воевала 65-я стрелковая дивизия, прибывшая туда из Забайкалья. Командовал ею полковник П. К. Кошевой. О ее боевых делах Цунц прислал большой очерк, но напечатать его мы смогли лишь по завершении Тихвинской операции, да и то со значительными сокращениями. Выпал, в частности, живописный рассказ о том, как Мерецков "приучал" к войне командный состав дивизии, еще не побывавший под огнем, в том числе и полковника П. К - Кошевого, впоследствии маршала Советского Союза. Думается не лишним будет воспроизвести его по авторскому оригиналу:
"...Мерецков ознакомил командира дивизии с обстановкой. Показал все на карте. Северная железная дорога. Линия фронта. Тихвин. Подступы к Ладожскому озеру. Река Волхов - вот куда надо отбросить врага, чтобы Ленинград вздохнул свободнее. Ясно?
Казалось, беседа окончена. Кошевой уже хотел проститься. Но Кирилл Афанасьевич встал, подошел вплотную к собеседнику:
- А ты был, товарищ полковник, на войне?
- На гражданской был.
- А на этой?
- Нет, товарищ командующий.
- Надо еще до первого боя побывать тебе под огнем... Вот что, Петр Кириллович. Покрась свою машину в белый цвет и езжай на передний край. Он тут совсем рядом, около Астрачи.
- Что же мне там делать, товарищ командующий?
- А ничего. Понюхай пороху. Заберись в ямку и посиди. Там бомбят все время. Смотри, как летят бомбы. Та, что брошена над тобой, - не твоя, не обращай внимания, и пуля, что просвистит, - тоже не твоя, не кланяйся ей. Та, что попадет, не свистит. Испытай и артиллерийский обстрел, и минометный... Понимаешь, времени у нас совсем нет, а тебе я даю на акклиматизацию целый день - это немало. Но командир, который побывал под огнем, пусть хоть чуть-чуть, это тоже много значит... Пусть в полках знают, что командир дивизии не трус, что он первым в дивизии обстрелян... И еще учти: нужна не только смелость, но и осторожность.
Прощаясь, Мерецков сказал:
- Как стемнеет, выбирайся с передовой и - ко мне. Расскажешь, как и что.
Едва забрезжил рассвет, Кошевой был уже на передовой. Первое, что его поразило, - близость противника, до его позиций было не больше трехсот метров. "Юнкерсы" с воем обрушивали бомбы на наши передовые позиции, потом появилась группа "хейнкелей", они заставили поглубже забраться в щель. Минометный огонь враг вел почти непрерывно. Свистели осколки артиллерийских снарядов. Автоматные очереди большого впечатления не произвели: огонь бесприцельный. Ползал Кошевой по траншеям, перескакивал из воронки в воронку. Беседовал с солдатами... С наступлением темноты, совершенно оглушенный, выбрался из траншеи, поехали в деревню, к командарму.
- Ну, как? - спросил Мерецков.
Посмотрел пристально. Заметил, что солдатский полушубок, в котором был Кошевой, задело осколком.
- Значит, бегал, прятался?
- По обстановке.
- Страшно?
- До предела, товарищ командующий, - сознался Кошевой.
Мерецкову понравился новый командир дивизии: в нем чувствовалась и воля и прямота. Оба эти качества Кирилл Афанасьевич ценил высоко.
- Завтра, - сказал он Кошевому, - отправь на передний край своих командиров полков. Пусть испытают то же, что и ты, увидят все своими глазами. Только предупреди, чтобы не собирались в кучу...
На третий день на передовой побывали командиры батальонов. А еще через день вся дивизия заняла свое место в первом эшелоне армии".
Напечатать этот рассказ нам не удалось. Узнал о нем Мерецков и попросил:
- Не надо писать о командующем. Не все мы еще сделали...
* * *
Несколько неожиданно получили мы телеграмму о награждении Цунца медалью "За отвагу". Сообщение это не только обрадовало нас, но и удивило: такими медалями награждались ведь, как правило, рядовые бойцы и сержанты за истинно солдатские подвиги. Вскоре, однако, все разъяснилось.
В ночь на 8 ноября, когда наши войска оставили Тихвин, корреспонденты "Красной звезды" Цунц и Минскер обнаружили в опустевшем штабном помещении забытые там ящики с секретными документами. В городе уже полыхали пожары, рвались вражеские снаряды и мины, на окраинные улицы прорвались первые немецкие танки. Но Цунц принялся грузить штабную документацию в редакционную полуторку. Его примеру последовали Минскер и водитель машины Липатов. Закончив погрузку, они пристроились к какой-то автоколонне. Уже на выезде из города ее атаковали танки. Липатову удалось увернуться от них. Круша легкие частоколы, он вывел машину на огороды; миновав их, выскочил к оврагу, казавшемуся в темноте пропастью, каким-то чудом преодолел его, и все закончилось относительно благополучно. К утру секретные документы, вывезенные из-под носа у противника, были доставлены в штаб армии.
Свою медаль Цунц получал в Кремле. Перед тем Михаил Иванович Калинин вручал награды Героям Советского Союза. Светились "юпитеры", щелкали фотоаппараты, жужжали кинокамеры. Когда очередь дошла до других наград, вся эта фотокиносуматоха постепенно стихла. "Юпитеры" погасли. Но, как только была названа фамилия Цунца, они вновь вспыхнули. Сидевшие в зале думали, что это какой-то особый герой. А произошло такое потому, что наш фотокорреспондент Сергей Лоскутов, работавший здесь, решил увековечить на пленке получение медали своим товарищем.
После вручения наград Калинин попросил Цунца задержаться, добавив при этом: "Если не спешите". Калинина заинтересовало то, что и нас, редакцию, за что корреспондент удостоен солдатской медали.
- Вы литератор, журналист. Почему "За отвагу"?..
Цунц за словом в карман не лез:
- Михаил Иванович! Это ведь вы меня награждали...
Калинину ответ понравился - он рассмеялся. Потом долго расспрашивал Цунца о житье-бытье фронтовых корреспондентов. Под конец с похвалой отозвался об их мужестве. Помянул добрым словом и "Красную звезду".
* * *
Вот уже несколько дней не поступает оперативная информация о битве за Донбасс. Все наши корреспонденты, работавшие на Южном фронте, устремились под Ростов. Остался в Донбассе лишь Борис Галин. Нельзя сказать, что он мало писал. Мы все время получаем от него интересные материалы, главным образом очерки о героях сражений с фашистскими захватчиками. В номере напечатан его очерк "Два товарища" - о комсомольцах-артиллеристах: маленьком, плотном Егоре Козлове и сухощавом, русоволосом Павле Зиме, который любит читать вслух Байрона.
Но где же репортаж о боях в Донбассе?
Этого Галин не присылает, и повернуть его на репортерскую стезю, по-видимому, невозможно. Пришлось послать ему в помощь нашего корреспондента из числа журналистов.
Сразу же стали поступать информация, репортажи. Среди них оказался переданный через линию фронта приказ коменданта города Красноармейска. Совсем еще "свежий" - от 24 октября 1941 года.
Такого рода трофеи сразу же передаются Илье Эренбургу. Уж он их умеет "обработать".
Так появилась его небольшая заметка "Мы им припомним".
Илья Григорьевич процитировал этот приказ:
"Гражданское население города Красноармейска, встречая германского военнослужащего, должно приветствовать его путем снятия головного убора.
Все лица, не подчинившиеся этому распоряжению, будут наказаны согласно германским военным законам".
Эренбург дал к этому документу свои комментарии:
"Они наводят револьверы: "Снимай шапку, а то застрелю!" Потом они умиленно пишут в своих газетах: "Русские приветствуют немцев, обнажая головы". Им мало убить - они хотят еще унизить. Они не знают русской души. Мы все им припомним. Мы припомним не только разрушенные города, мы им припомним и нашу смертельную обиду. Шапками они не отделаются - придется им расплачиваться головой".
Из такого рода выступлений и возникало то, что тогда назвали наукой ненависти!
27 ноября
Накануне днем, когда готовился этот номер "Красной звезды", в редакцию прибыл наш корреспондент по Западному фронту Милецкий. Он привез тяжелую весть: гитлеровцы заняли Красную Поляну и соседние с ней деревни Пучки и Катюшки. Посмотрели мы на карту - и всполошились: от Красной Поляны до центра столицы - всего 27 километров. Враг настолько приблизился к Москве, что с высокого холма за Пучками в ясную погоду мог увидеть Кремль, его колокольни и купола. Отсюда он имел возможность начать обстрел столицы тяжелой артиллерией.
Тревожно было в Ставке. Уже после войны Константин Симонов и Евгений Воробьев, готовя известный фильм "Если дорог тебе твой дом", взяли интервью у К. К. Рокоссовского. Маршал вспомнил Красную Поляну. Вот что было записано на фонограмме, а потом прозвучало с экрана: "Меня вызвал к аппарату ВЧ Верховный главнокомандующий и задал вопрос: "Известно ли вам, что Красная Поляна занята врагом?" Я ответил: "Да, я недавно получил сообщение, принимаем меры к тому, чтобы ее освободить..." - "А известно ли вам, что, отдав Красную Поляну, мы даем возможность немцам обстреливать Москву, вести огонь по любому пункту города?" Я сказал: "Известно, но примем меры, чтобы не допустить такого обстрела..." На рассвете следующего дня ударом с двух направлений Красная Поляна была освобождена от врага. Командующий артиллерией 16-й армии Василий Иванович Казаков доложил мне: захвачены два 300-миллиметровые орудия, которые действительно предназначались для обстрела города..."
Это было на следующий день, а когда мы делали газету, датированную 27 ноября, Красная Поляна была еще в руках гитлеровцев. Милецкому я сказал, чтобы написал репортаж - тревожный, но без паники. Вистинецкого усадил за передовую "Ни шагу назад!". Сдали в набор статью Хитрова "Борьба за населенные пункты под Москвой". Очень важная статья - бои шли в густонаселенной местности. Поставили в номер поучительную статью командира танковой бригады полковника П. А. Ротмистрова, будущего главного маршала танковых войск, о применении танков в оборонительных боях за столицу.
Газета делалась в обычном темпе, но из головы не выходила Красная Поляна. Я сидел словно на иголках и, как только вычитал полосы, сразу же умчался в Перхушково, к Жукову.
Была уже ночь, когда я встретился с ним. Думалось, что увижу его взволнованным, расстроенным последними неудачами. Ничуть не бывало. Не знаю, быть может, я плохой физиономист, но мне показалось, что Георгий Константинович совершенно спокоен и даже оживлен. Признаюсь, тогда я даже подумал, что чересчур спокоен. Как обычно, я готовился услышать от него сжатую характеристику обстановки на основных направлениях Московской битвы, и, конечно, меня в первую очередь интересовала Красная Поляна. Но Жуков повел речь о другом - о кризисе немецкого наступления на столицу и вытекающих отсюда задачах. Он не произнес слова "контрнаступление", но весь смысл его рассуждений сводился к этому.
Вот что я записал тогда в своем блокноте:
"Не немцы, а мы закончим войну полным разгромом врага, и этот разгром должен начаться под Москвой. Остановить теперь противника на подступах к нашей столице, не пустить его дальше, перемолоть в боях гитлеровские дивизии и корпуса означает нанести Германии такой сокрушительный удар, который положит начало полному разгрому немецко-фашистских войск.
Московский узел является сейчас решающим. Он должен быть разрублен нашими войсками. Было бы неправильным успокаивать себя тем, что враг продвигается сейчас во много раз медленнее, чем в июне или в октябрьском наступлении. Нам дорог каждый метр советской земли. Всюду, а здесь, в Подмосковье, в особенности. Тем более теперь, когда фронт так приблизился к Москве.
Враг еще силен, но уже подточен изнутри, и каждый час нашего сопротивления все больше ослабляет его. Немцы ведут наступление уже одиннадцатый день. Ясно, что они не могут вести его бесконечно. Они же несут огромные потери! Пройдет еще немного времени - и наступление врага на Москву должно будет захлебнуться. Он это сам понимает и потому напрягает все силы, чтобы сделать последний бросок. Нужно во что бы то ни стало выдержать напряжение этих дней. Нужно задержать врага, выпустить из него кровь.
Стойкой и самоотверженной обороной Москвы мы положим начало разгрому врага".
Как только Жуков кончил говорить, я сразу же стал прощаться. Георгий Константинович улыбнулся:
- Что? Опять передовая?..
Да, он не ошибся.
* * *
В Москву я вернулся во время воздушной тревоги. Прожекторы и зенитный огонь полыхали над городом. Полагалось остановить машину и уйти в ближайшее убежище. Но газета ждала неотложную передовую, и водитель понял меня без слов, он выжимал из машины все, что мог, благо на улицах не было ни души. Как назло, что-то случилось с колесом нашего "ЗИСа" - оно выло, словно сирена. Из подворотен выскакивали укрывавшиеся там патрули, свистели, пытаясь остановить машину, бешено мчавшуюся с каким-то чудовищным воем.
Прорвавшись через все заслоны, я прибыл в редакцию часам к трем. Первый вопрос секретарю редакции:
- Как газета?
- Полосы в машине. Сейчас получим сигнальный и начнем печатать, ответил он, полагая, что меня беспокоит опоздание.
А я сказал:
- Остановить ротацию...
Тут же в чрезвычайной спешке мною были продиктованы пять страничек текста новой передовой, в которой излагалось и соответственно комментировалось все то, что рассказал мне Георгий Константинович. Ее мы озаглавили "Разгром врага должен начаться под Москвой".
В то утро "Красная звезда" вышла с большим опозданием. Но зато принесла войскам, всей стране особенно дорогие тогда слова.
Вспомним, какие это были дни. Когда я, как обычно, возвратившись из Генштаба, переставил флажки на своей карте, картина была чрезвычайно безрадостной. По флажкам видно было, как изогнулся фронт в дугу, концы которой упирались на севере уже за Клином, а на юге - у Тулы и Каширы; у Красной Поляны немцы подошли к столице на пушечный выстрел. И вдруг передовая с таким многозначительным заголовком: "Разгром врага должен начаться под Москвой"!
В редакцию в этот день было немало звонков. Звонили и редакторы некоторых центральных газет.
- Как это понять? - спрашивали они.
- Как понять? Как написано, так и надо понимать, - отвечал я уклончива.
О готовящемся в ближайшие дни контрнаступлении наших войск под Москвой распространяться не полагалось. Я этого еще точно и сам не знал. Да если бы и знал, все равно пришлось бы пока придержать язык за зубами...
* * *
На второй день я пригласил к себе сотрудника нашей редакции Михаила Романовича Галактионова, рассказал ему о своей поездке в Перхушково и просил написать статью, для которой уже был готовый заголовок - "Кризис сражений".
Должен сказать, что Галактионов был человеком с примечательной биографией. Прапорщик первой мировой войны. Коммунист с 1917 года. Гражданская война. Комиссар оперативного отдела Генштаба. Автор ряда исторических работ... Но в 1938 году он был уволен из армии и оказался не у дел.
Летом 1941 года он пришел в редакцию, изъявив готовность выполнять любую работу. Стал рассказывать о себе, но я прервал его:
- Сейчас война, и это не только главное, это всё...
Назначить его, в прошлом видного политработника, дивизионного комиссара, на должность рядового литсотрудника было как-то неудобно. Оставался у нас рудимент мирного времени - вакансия начальника отдела запасных частей и вузов, ее и "закрыли" Галактионовым. Фактически же он работал в отделе пропаганды, под началом Льва Марковича Гатовского - тогда доктора экономических наук, а ныне члена-корреспондента Академии наук СССР.
Во внешности Михаила Романовича ничего не осталось от бывшего прапорщика и вообще от бывшего военного. Это был довольно мешковатый, невысокого роста седенький человек в изрядно поношенном темно-синем пиджачке, тихий, скромный, очень аккуратный во всем. Поначалу сам он ничего не писал, а трудился над чужими материалами. Статья "Кризис сражения" была первым его выступлением в "Красной звезде".
Процитирую ее начало:
"Во всяком сражении наступает рано или поздно кризис, знаменующий поворот к победе или поражению. В этот момент борьба достигает наивысшего напряжения и решает исход сражения. Опыт истории учит уменью уловить этот кризисный момент. Наступающая сторона может рассчитывать на успех лишь в том случае, когда она сделает решающее усилие в этот решающий момент. Прорыв не терпит перерыва. Если наступление не достигает основной цели до момента своего наивысшего подъема, оно неизбежно начинает падать по нисходящей кривой. То, что упущено в критический момент, впоследствии возместить уже не удастся. Обороняющаяся сторона, в свою очередь, должна использовать кризис сражения, проявить в этот момент наибольшую активность, выдержать натиск врага и повернуть в свою пользу ход сражений. Весьма часто кризис сражения возникает внезапно - в нем сказываются глубокие силы, действующие до поры до времени скрытно".
Далее автор обращался к опыту наполеоновских войн, затем к сражению на Марне в 1914 году. Материал этот он знал хорошо. В числе прежних печатных трудов Галактионова была книга "На Марне". Она вышла незадолго до войны - в 1939 году.
Статья получилась содержательная, но, так сказать, чисто теоретическая. Надо было приблизить ее к Московской битве. Сидели мы с Галактионовым вдвоем, думали, как это сделать. И в конце концов то, что надумали, вылилось в такие строки:
"Перейдя критическую точку без решающей победы, германское наступление под Москвой неизбежно пойдет на убыль, и тогда выявятся все слабости во вражеском стане.
Обстановка, сложившаяся на фронте... дает все основания полагать, что разгром врага должен начаться под Москвой".
Собственно говоря, соль статьи и состояла в этих двух абзацах.
А когда началось наше контрнаступление, передовицу и статью вспомнили...
Этим своим выступлением Галактионов сразу же громко заявил о себе. В "Красной звезде" стали появляться другие его статьи. А в 1944 году произошла такая история. Поздно ночью из ТАССа поступило постановление Совета Народных Комиссаров о присвоении М. Р. Галактионову звания генерал-майора. Я в то время уже не работал в газете, а служил на 1-м Украинском фронте, но мне рассказывали, что это было совершенно неожиданно и для редакции, и для самого Галактионова. Он узнал, что стал генералом, лишь наутро раскрыв свежий номер газеты. Его хорошо знал В. М. Молотов, в аппарате которого Галактионов работал в довоенное время. Вскоре его ввели в состав только что созданной редколлегии "Красной звезды", а после войны Михаил Романович заведовал военным отделом в "Правде".
В этом же номере газеты напечатана подвальная статья командира танковой бригады полковника П. А. Ротмистрова, будущего главного маршала бронетанковых войск "Танки в обороне и наступлении". Очень поучительное выступление. Хотелось бы привести некоторые мысли, высказанные в этой статье, раскрывающие тактику применения танков на полях Московской битвы.
"С того момента, когда танки противника прорвали передний край обороны, необходимо, если имеется возможность, срочно ввести в бой наши танковые части. Отсюда ясно, что во всех случаях танковую часть, предназначенную для парирования удара противника, необходимо располагать в глубине обороны на таком удалении и в таком районе, откуда она смогла бы своевременно выйти на помощь нашим обороняющимся пехотным частям. Исходя из личного боевого опыта, мы считаем возможным удалять в таких случаях наши танки не более как на 12-15 километров от линии фронта.
Второе, что требуется от каждого танкового начальника, - это заблаговременно продумать, как он будет действовать, получив задачу на уничтожение прорвавшихся танков противника и ликвидацию прорыва. До сих пор обороняющейся стороне обычно рекомендовали уничтожать танки огнем с места. Способ этот, конечно, хороший, в особенности в бою с превосходящими силами противника. Но современная война внесла некоторую поправку. Она показала, что отнюдь не во всех случаях выгодно таким способом вести бой с прорвавшимися танками противника".
Один из таких случаев и приводит Ротмистров:
"Если танковая атака противника сопровождается массовой авиационной бомбежкой, нашим танкам выгоднее уничтожать боевые машины врага не дальним огнем с места, а на малых дистанциях с коротких остановок, для чего смело идти на сближение с противником. Только такими смелыми действиями наши танки смогут нарушить взаимодействие танковых частей противника с его авиацией. Сократив до минимума дистанции, можно заставить врага либо совсем прекратить бомбежку, либо в одинаковой мере бомбить как наши, так и свои танки".
Это было не голым, так сказать абстрактным, рассуждением. О целесообразности такой тактики свидетельствовал собственный боевой опыт.
В районе Медное комбриг своевременно выдвинул против превосходящих танковых сил немцев несколько своих тяжелых танков, и завязали бой на сближенных дистанциях. Бомбардировочная авиация немцев сразу же прекратила бомбежку. Немецкие пикирующие бомбардировщики носились над полем боя, но никакой помощи своим танкистам оказать не могли.
Воспользовавшись тем, что взаимодействие между авиацией и наземными войсками противника нарушилось, две наши тяжелые машины смело врезались в боевые порядки немцев и в течение нескольких минут уничтожили пять тяжелых танков. Этого оказалось достаточно. Враг немедленно приостановил свои танковые атаки и постарался быстрее выйти из боя.
Много других вопросов было освещено в статье: и об использовании легких и малых танков, и о взаимодействии танков с мотопехотой и др. Есть в ней и любопытный и поучительный рассказ о бое бригады за опорный пункт, показывающий, какими сложными и трудными являются бои за столицу.
Материал, конечно, сам за себя говорил. Но значение имело и то, кто был автором статьи. Ротмистров уже в те дни был большим авторитетом в танковых войсках - высокообразованный командир-специалист, профессор. Поговаривали, что в одной беседе со Сталиным именно Ротмистров выдвинул идею о "тысяче танков в кулаке", то есть о массировании танков. Когда после войны спросили его об этом, он отмолчался, но о своем пристрастии к танковым войскам, начавшемся с мечты, написал мне. Приведу это любопытное письмо:
"Мечта! Честно говоря, ведь без мечты не стоит жить. Всегда надо к чему-то стремиться, ну, конечно, в той области, в которой ты наиболее подготовлен, и, безусловно, к благородной цели.
Вот я, например, когда еще был мальчиком и жил в деревне со своими родителями, мечтал быть ямщиком. Подчеркиваю, ямщиком, а не кучером. Наша деревня была расположена на "большаке", то есть на большой дороге, а значение таких дорог в то время было очень велико. Вблизи железной дороги не было, поэтому много русских троек носилось через деревню с ямщиками. Про ямщиков ведь и песен много сложено на Руси. В жизни ямщиков меня с детства влекла какая-то удаль нашего народа. Затем, когда я поступил добровольцем в марте 1919 года в Красную Армию, хотя я и стремился попасть в кавалерию, но не попал. В войсковой конной разведке служил, но я отлично понимал, что это не та конница. Прошло немного времени, и на многое у меня изменились взгляды, и все же, когда я попал в тот род войск, который действительно отвечал моим давним стремлениям, но уже на другом уровне, я считал, что моя мечта осуществилась.
Самое любопытное заключается в том, что я, обладая уже военным кругозором, начал службу в танковых войсках не где-либо, а в Военной академии бронетанковых войск. В эту академию я был назначен на должность преподавателя тактики и вступил в эту должность только после того, как изучил танки и технику танковых войск, их тактико-технические возможности, когда глубоко понял, на что способны танки в современном бою.
Вот как нелегко дается мечта, если, конечно, ты хочешь ее осуществить. Если же мечта не воплощена в жизнь и не может почему-либо стать реальностью, а человек продолжает жить ею, то она обычно превращается во фразерство, а бывает и того хуже: человек с замечательной мечтой, ничего путного не достигнув, превращается во всезнайку.
Мой жизненный опыт говорит о том, что всегда нужно стремиться к одной цели, не разбрасываясь, и тогда достигнешь этой цели, а иначе даже и при хороших способностях можешь превратиться в дилетанта. Плохой исход! Дилетант в обществе личность вообще не очень положительная, а в армии, в принципе, вообще неприемлемая.
Я доволен своей судьбой, и если бы мне пришлось начинать сначала, я все равно пошел бы на службу в танковые войска.
С уважением
главный маршал бронетанковых войск П. Ротмистров".
Укажу, что мы снова встретились с Ротмистровым уже под Сталинградом. Газета посвятила ему тогда специальную передовицу "Мастер вождения танковых войск". Позже мы его застаем на посту командующего танковой армией, а после войны - начальником бронетанковых войск Советской Армии.
Словом, мы знали, что к голосу полковника - а потом генерала, а затем и маршала - в войсках прислушиваются и рады были появлению его статей в нашей газете.
А однажды он сказал нашему корреспонденту, обратившемуся к нему за очередной статьей:
- Что ж, придется зачислить меня в ваши штатные сотрудники...
Значит, поняли мы, автор у нас непоколебимый...
28 ноября
Есть у Константина Симонова стихотворение "Безыменное поле". И есть в этом стихотворении такие строки:
Ведь только в Можайском уезде
Слыхали названье села,
Которое позже Россия
Бородином назвала.
То же самое можно сказать о разъезде Дубосеково. Кто знал о существовании его до войны? А теперь вот знает вся Россия, знает вся страна. И даже за пределами нашей страны широко известен подвиг 28 гвардейцев-панфиловцев, стоявших насмерть у разъезда Дубосеково, преграждая путь к Москве немецким танкам.
Первым написал об этом подвиге наш корреспондент Василий Коротеев. Его корреспонденция "Гвардейцы-панфиловцы в боях за Москву" напечатана в "Красной звезде" 27 ноября 1941 года. Приведу ее полностью - ныне это, можно сказать, исторический документ:
"Десять дней, не стихая, идут жестокие бои на Западном фронте. Особенно мужественно и умело сражаются с врагом наши гвардейцы. На могиле своего погибшего командира генерал-майора Панфилова бойцы гвардейской дивизии поклялись, что будут еще крепче бить врага. Они верны своему слову. За несколько последних дней боев они прославили дивизию новыми подвигами. Гвардейская дивизия имени генерала Панфилова уничтожила около 70 танков противника и свыше 4000 солдат и офицеров.
Гвардейцы умрут, но не отступят. Группу бойцов пятой роты N-го полка атаковала большая танковая колонна неприятеля. 54 танка шли на участок, обороняемый несколькими десятками гвардейцев. И бойцы не дрогнули.
- Нам приказано не отступать, - сказал им политрук Диев.
- Не отступим! - ответили бойцы.
Меткими выстрелами из противотанковых ружей они подбили 7 танков и остановили вражескую колонну. Разбившись на три группы, немецкие танки вновь пошли в атаку. Они окружили горсточку смельчаков с трех сторон. Танки подходили все ближе и ближе. Вот они у окопа - 47 танков против горсточки бойцов! Это был действительно неравный бой. Но не дрогнули гвардейцы. В танки полетели гранаты и бутылки с горючим. Загорелись еще три машины.
Более четырех часов сдерживала группа бойцов пятой роты 54 немецких танка. Кровью и жизнью своей гвардейцы удержали рубеж. Они погибли все до одного, но врага не пропустили. Подошел полк, и бой, начатый группой смельчаков, продолжался. Немцы ввели в бой полк пехоты. Гвардейцы стойко отбивались, защищая позиции Диева. В результате боя противник потерял 600 солдат и офицеров и 18 танков.
- Ни шагу назад! - повторяют гвардейцы слова боевого приказа и несгибаемо твердо стоят и удерживают рубежи обороны. В битвах за Москву растет доблесть панфиловской гвардейской дивизии".
Должен сказать, что в тот день, когда готовился номер газеты, датированный 27 ноября, глаз мой как-то не зацепился за эту заметку, помещенную на третьей странице под скромным заголовком. Только утром, когда газета уже вышла, перечитывая ее, я глубоко задумался, но и тогда еще не пришел ни к какому решению.
Днем поехал в ГлавПУР. Как обычно, просматривая там последние донесения политорганов, вычитал в одном из них такой эпизод:
"16 ноября у разъезда Дубосеково двадцать девять бойцов во главе с политруком Диевым отражали атаку танков противника, наступавших в два эшелона - двадцать и тридцать машин. Один боец струсил, поднял руки и был без команды расстрелян своими товарищами. Двадцать восемь бойцов погибли как герои, задержали на четыре часа танки противника, из которых подбили восемнадцать".
Сразу же вспомнилась корреспонденция Коротеева. Ясно было, что в политдонесении речь идет о том же бое панфиловцев с танками. Здесь меньше подробностей, но зато указан район боев. И еще вот эта суровая правда о двадцать девятом бойце, струсившем в беспощадном бою...
Уйти от этих двух сообщений, которые как бы скрестились и в моем уме и в сердце, я уже не мог. Когда вернулся в редакцию, у меня уже созрело вполне определенное решение. Вызвал Кривицкого, протянул ему выписку из политдонесения, спросил:
- Читали сегодня в газете репортаж Коротеева? Ведь это о том же?
- Все сходится, - подтвердил он и уставился на меня в ожидании, что последует дальше.
- Надо писать передовую, - сказал я. - Это пример и завещание всем живущим и продолжающим борьбу.
Обсудили, как быть с двадцать девятым. В те дни сказать истинную правду о нем было гораздо труднее, чем умолчать о самом его существовании. Вероятно, по этой причине и в корреспонденции Коротеева ни слова не было о двадцать девятом. Но на этот раз нам хотелось быть точными и объяснить все, что там происходило.
Я посмотрел на часы и предупредил:
- Имейте в виду - передовая в номер.
К полуночи она лежала у меня на столе. Над ней заголовок - "Завещание 28 павших героев". Пример панфиловцев был назван завещанием, то есть той святой волей умершего, какую принято исполнять безоговорочно.
Передовая вызвала многочисленные отклики. Одним из первых позвонил мне Михаил Иванович Калинин и сказал:
- Читал вашу передовую. Жаль людей - сердце болит. Правда войны тяжела, но без правды еще тяжелее... Хорошо написали о героях. Надо бы разузнать их имена. Постарайтесь. Нельзя, чтобы герои остались безымянными...
Затем мне сообщили, что передовую читал Сталин и тоже одобрительно отозвался о ней.
Надо было продолжать хорошо начатое и очень благородное дело. Мы командировали спецкора в панфиловскую дивизию. С помощью работников политотдела, комиссара полка, командиров подразделений ему удалось восстановить всю картину боя у разъезда Дубосеково. Мы опубликовали имена 28 гвардейцев. Была уточнена и фамилия политрука, названного Диевым и в репортаже Коротеева, и в политдонесении. Так, оказывается, прозвали бойцы своего политрука Василия Клочкова.
Гвардейцы! Братьев двадцать восемь!
И с ними вместе верный друг,
С гранатой руку он заносит
Клочков Василий, политрук,
Он был в бою - в своей стихии...
Нам - старший брат, врагу - гроза.
"Он дие, дие, вечно дие",
Боец-украинец сказал,
Что значит: вечно он в работе.
В том слове правда горяча,
Он Диевым не только в роте
В полку стал зваться в добрый час.
Вскоре редакция получила для опубликования Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза большой группе воинов, отличившихся в боях за Москву. Читая этот Указ уже в полосе, я увидел там вперемежку с другими знакомые имена всех участников боя у разъезда Дубосеково. Подивился, почему они не выделены в особый Указ?
Позвонил Жукову. Он был удивлен не меньше меня. С кем после этого говорил Георгий Константинович - не знаю, быть может, с Калининым, а возможно, и со Сталиным, но через несколько часов мы получили новый вариант указов. Присвоение звания Героя Советского Союза двадцати восьми гвардейцам-панфиловцам было оформлено отдельным Указом.
Этот подвиг сам просился в стихи, в поэмы. Забегая вперед, укажу, что в марте сорок второго года из Ленинграда приехал Николай Тихонов. Мы попросили его написать такие стихи, хотя, говоря откровенно, было как-то неловко взваливать это дело на человека, вырвавшегося всего на несколько дней из неслыханно тяжелых условий ленинградской блокады. Николай Семенович горячо откликнулся на нашу просьбу. Вечером 21 марта он уже читал нам в редакции свою поэму "Слово о 28 гвардейцах":
Нет, героев не сбить на колени,
Во весь рост они стали окрест,
Чтоб остался в сердцах поколений
Дубосекова темный разъезд...
Полосы очередного номера газеты к тому времени были сверстаны, но освободили для поэмы три колонки на третьей полосе, и на второй день это волнующее произведение дошло до участников Московской битвы, разлетелось по всей стране. Отголоски этого события долго жили в сердце поэта. Спустя три месяца Николай Семенович писал мне:
"Я еще раз горячо пережил все воспоминания о тех днях, когда я писал о 28-ми героях... Как Вы были правы, что ее надо писать в Москве и немедленно".
Итак, первым открыл для нашего народа подвиг 28 панфиловцев Василий Коротеев, хотя он по своей скромности никогда не называл себя первооткрывателем, считая, что эта заслуга не одного человека, а всего коллектива "Красной звезды".
Подвиг панфиловцев вошел в историю Великой Отечественной войны и в историю Коммунистической партии Советского Союза.
* * *
Вернусь, однако, к ноябрьским событиям сорок первого года, к тому, как они отражены в "Красной звезде" за 28 ноября. В сводке Совинформбюро сказано: "...наши войска вели бои с противником на всех фронтах". В сообщениях наших корреспондентов об этих боях рассказано подробнее. Милецкий и Хирен пишут с Западного фронта: "Немцы по-прежнему стараются вырваться на ближайшие подступы к столице с севера и юга, не отказываясь, видимо, от замысла совершить глубокий обход Москвы... Наиболее ожесточенные бои происходили вчера на волоколамском и клинском направлениях. Они характерны более упорной обороной промежуточных рубежей, многочисленными контратаками, активными действиями наших автоматчиков и истребителей танков. Однако под напором превосходящих сил врага наши части после ожесточенных боев сдали ряд населенных пунктов..."
С Калининского фронта более обнадеживающий и, пожалуй, более конкретный репортаж Зотова: "Сегодня в 10.00 войска Калининского фронта перешли в наступление... Под прикрытием авиации и артиллерийского огня передовые подразделения Юшкевича вышли на противоположный берег реки Тьмы и завязали упорные бои внутри оборонительной полосы противника".
С тульского направления Трояновский телеграфирует: "В районе Тулы немцы предприняли несколько атак местного значения. Атаки отбиты..."
По-своему примечательна опубликованная в том же номере газеты относительно небольшая статейка "Мой фальшивый двойник".
Работал в "Красной звезде" военный журналист, в прошлом командир батареи, а до армии рабочий паренек из подмосковного депо Леонид Высокоостровский. Начал он войну батальонным комиссаром, закончил полковником. Среднего роста, с чуть впалыми щеками, по-девичьи стройный, был он, можно сказать, прирожденным спецкором, с острым пером, неуемной энергией.
За спиной у него был опыт финской войны. Он тогда работал с нами в газете "Героический поход", но там я с ним встречался не часто, реже, чем с кем-либо другим, - он почти безвыездно сидел в дивизиях и полках, посылая оттуда боевые корреспонденции. Поэтому в Отечественную войну ему не надо было начинать сначала. Как действовать спецкору в военных условиях, он знал уже по собственному опыту.
В первые дни войны Высокоостровский выехал на Северо-Западный фронт и сразу же в газету стал посылать свои репортажи, корреспонденции, статьи. Первая его корреспонденция, опубликованная в "Красной звезде" в июле сорок первого года, называлась "Стойкой пехоте танки не страшны". Она появилась очень кстати: в те дни не было более важной задачи на линии огня, чем бороться с "танкобоязнью" и уничтожать вражеские танки.
Запомнилась и другая его корреспонденция, опубликованная в то же время: "Совместные удары пехоты, авиации, артиллерии". Хотя речь шла о действиях в небольшом масштабе, приведших к освобождению лишь пяти населенных пунктов, автор справедливо увидел в маленькой победе зерно грядущих больших побед и к тому же полезный урок военного мастерства, проявленного в крайне неблагоприятных условиях.
Корреспонденции Высокоостровского первых месяцев войны примечательны не только своей точностью, насыщенностью фактами. Спецкор стремился извлекать из каждого боевого события поучительные выводы, информировать о случившемся так, чтобы это способствовало и укреплению духа, и повышению мастерства наших воинов. Разумеется, он был не одинок в этом стремлении, такова была линия всей "Красной звезды" в самые тяжелые периоды военных действий. Однако написанное Высокоостровским выделялось своим боевым накалом - будь то, к примеру, корреспонденция об управлении огнем в бою, очерк о ночных засадах, статья об участии саперов в наступлении, подготовленные на основе личных наблюдений.
Особенно тщательно разрабатывал Высокоостровский тему о снайперах. Они привлекали его своим стрелковым мастерством, которым он сам владел неплохо. О снайперском огне в обороне и наступлении. О маскировке, выборе цели, тактике их боевых действий, о прославленных снайперах фронта. Среди них у него было много друзей, он приходил, вернее приползал, на огневые позиции, своими глазами видел работу снайперов. И не упускал ни одной возможности, чтобы не сказать о них доброе слово.
В те же дни, когда горячее дыхание войны пронизывало, казалось бы, все кругом, наш спецкор находил время подготавливать и небольшие критические корреспонденции по вопросам внутриармейской жизни. Одна из них появилась под заголовком "Так ли надо присваивать звания фронтовикам?", другая называлась "Беспризорные курсы" и т. д. Продиктованные теми или иными интересами воинов, они к тому же напоминали всем без лишних слов о незыблемости законов и устоев нашей армейской службы, что, как нетрудно догадаться, имело тогда свой немалый резон.
Корреспонденции Высокоостровского были полны ненависти к фашистским извергам. Неизменно верный своей внешней сдержанности, даже некоторой суховатости тона, слога, автор искал выход своим чувствам не в опаляющих словах, а в фактах, документах, обнажающих омерзительную суть фашистов. Помню, какое множество писем получила "Красная звезда" с фронта и из тыла после опубликования его корреспонденции "Двуногие звери", о которой я уже рассказывал.
В октябре сорок первого года мы вызвали Высокоостровского в Москву с намерением перебросить его на одно из подмосковных направлений. Но как раз в это время из столицы стали вывозить детей. Нам тоже посоветовали отправить ребятишек работников редакции и типографии в глубь страны. Ребятишкам требовался надежный провожатый, а в редакции и без того мало людей. Подвернулся под руку Высокоостровский, и я сказал ему:
- Вы тоже отец, и вам, надеюсь, понятны чувства родителей, отправляющих куда-то в Сибирь малолетнего сынишку или дочку. Надо не только довезти их до места целыми и невредимыми, а и хорошо устроить там. Возлагается это на вас.
Мне было ясно, что даже временная командировка в тыл малоприятна для Высокоостровского, и потому я поспешил добавить:
- Это не столько мой приказ, сколько просьба коллектива "Красной звезды". Все у нас убеждены, что, если вы поедете с ребятами, за них можно не беспокоиться.
Уехал Высокоостровский с детским эшелоном на восток и вернулся из командировки лишь 27 ноября. А за неделю до того другой наш спецкор по Северо-Западному фронту - Викентий Дерман - рассказал мне такую историю:
- Был я третьего дня в политотделе армии. Меня обступили политотдельцы, спрашивают: "С вами ездил Высокоостровский, где он сейчас? Почему в газете публикуются теперь только ваши статьи, а его нет? Кто он такой?" Я рассказал все, что знал о Высокоостровском. Объяснил, что он сейчас выполняет другое задание, и в свою очередь спросил, чем вызван их повышенный интерес к нему? В ответ мне вручили пачку листовок. Смотрю на подпись: "Бат. комиссар Л. Высокоостровский". Вот, полюбуйтесь теперь и вы...
Викентий Иванович положил на мой стол желтоватого цвета листовку. У нее клишированный заголовок: "Боевой листок - красноармейская газета". Дата: 12 ноября 1941 года. В тексте утверждается, что Красная Армия разбита, сопротивление бесполезно. И под конец - призыв сдаваться в плен... во имя спасения России.
- Вот таким чтивом с самолета ночью была засыпана вся местность, объяснил мне Викентий Иванович.
Эта грязная листовка сочинялась, понятно, геббельсовскими подручными, но должна была она выглядеть как листовка, написанная кем-то из советских людей. Ход рассуждений гитлеровских пропагандистов нетрудно разгадать. Обычно каждые два-три дня в "Красной звезде" появлялись статьи и корреспонденции Высокоостровского с Северо-Западного фронта. Вдруг его имя исчезло с ее страниц. Что случилось? Убит он, ранен, уволен? Нет его - и все. "Надо этим воспользоваться", - решили они.
Такие листовки были для нас не в новинку. Всякие ставились под ними подписи. Изредка - действительных предателей Родины, а чаще - вымышленные или взятые, как говорится, напрокат из документов убитых или пленных наших соотечественников. Однако подпись корреспондента "Красной звезды" была использована таким образом впервые и, к слову сказать, единственный раз за все время войны.
Я взял листовку и спрятал в ящик письменного стола до возвращения Высокоостровского. Он вернулся, как уже сказано выше, через неделю. Я внимательно выслушал подробный его рассказ о нашей детворе. А в конце беседы протянул ему эту самую листовку:
- Читайте...
Читая ее, он все время менялся в лице - то белел, то краснел. Под конец взглянул на меня прямо-таки растерянно.
- Прочитали? Теперь пишите...
Он не дал мне закончить фразу:
- Что же писать, чего объяснять? Вы сами знаете...
Ему подумалось, что я требую официального объяснения.
- Не объяснение, а странички две для газеты. Высечь надо этих брехунов. Пойдет в номер...
Высокоостровский всегда писал быстро, а в этот раз молниеносно набросал пару страничек текста с метким заголовком "Мой фальшивый двойник". Вот этот текст:
"Со мной приключилась история, которая бывает только в старых легендах или сказках. У меня неожиданно появился двойник. В середине ноября фашистский самолет разбросал над нашими частями Северо-Западного фронта идиотскую листовку... В заголовке написано: "Положение на фронте". А под ним наворочена куча глупейшей и смрадной лжи. Подписана эта чепуха: "Бат. комиссар Л. Высокоостровский" - моим именем, уворованным в "Красной звезде".
Совершенно ясно, что этот мой двойник не поспел за мной ни в каких отношениях.
Во-первых, с 10 октября по 25 ноября 1941 года я находился в Сибири, командированный туда редакцией "Красной звезды". Во-вторых, я, настоящий Л. В. Высокоостровский, 4 ноября получил звание старшего батальонного комиссара, а он, мой двойник, продолжает именовать себя "бат. комиссаром".
В листовке все фальшиво от начала и до конца. Все - грубая подделка. В заголовке изображен какой-то гитлеровец в каске, который должен сойти за красноармейца. Дует он в трубу, какой никогда не было в Красной Армии. Эта труба явно срисована фашистами с пионерского горна. И флажок на ней ребячий, пионерский. Текст - сплошной подлог, подделка под русский язык, безграмотный перевод с немецкого. Попадаются такие фразы: "Подвозы теперь вполне недостаточны", "Это стоит нас сотни тысяч убитых и раненых и все окружение целых армий"... Только геббельсовский дурак может подумать, что русские примут это фашистское изделие за подлинную красноармейскую газету. Маскировка сделана так неуклюже, что никого она не введет в заблуждение.
Фашисты грабят у советского народа все, что можно украсть. Они воруют белье и одежду, сапоги, женские блузки. Но это впервые, кажется, они украли имя советского журналиста. Зачем им понадобился мой фальшивый двойник? Ясно: от хорошей жизни этого не сделаешь. Сознание слабости и толкает их на глупые проделки...
В Берлине папаша Геббельс врет оптом. На фронте его детки врут по мелочам.
Пусть теперь будет известно, какова истинная цена немецким листовкам".
Таким было "объяснение" нашего корреспондента, и стояла под ним не фальшивая, а настоящая подпись: "Старший батальонный комиссар Л. Высокоостровский".
30 ноября
Это был радостный день.
На первой полосе мы дали "шапку": "Доблестные войска 9-й и 56-й армий освободили Ростов-на-Дону от немецко-фашистских захватчиков. Сильнее удары по врагу! Смерть оккупантам!"
Ниже напечатано поздравление освободителям Ростова:
"ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМУ ЮГО-ЗАПАДНОГО НАПРАВЛЕНИЯ МАРШАЛУ
ТОВ. ТИМОШЕНКО
КОМАНДУЮЩЕМУ ЮЖНОГО ФРОНТА, ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИКУ ТОВ. ЧЕРЕВИЧЕНКО
Поздравляю вас с победой над врагом и освобождением Ростова от немецко-фашистских захватчиков.
Приветствую доблестные войска 9-й и 56-й армий во главе с генералами Харитоновым и Ремизовым, водрузившие над Ростовом наше славное советское знамя.
И. Сталин
Москва, 29 ноября 1941 г."
Это, можно сказать, - прообраз будущих поздравительных приказов Верховного главнокомандующего, которые появлялись время от времени в 1941-1943 годах и почти беспрерывно - в последующие два года войны. Сначала они были краткими, но постепенно видоизменялись - адресовались уже не только командующим фронтами и армиями, но и командирам корпусов, дивизий, даже отдельных частей, а позже - по просьбе А. М. Василевского - и начальникам их штабов. С 5 августа 1943 года, после освобождения Орла и Курска, загремели артиллерийские залпы салютов.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги