Все в Португалии связано с морем, все «танцует» от него. Недаром Мануэл Алегре в одном из своих стихотворений назвал Португалию «страной, где много моря». Море плещется в стихах Луиса Камоэнса (Луиша де Камойша — так произносится его имя на его родине) и Фернандо Пессоа (Фернанду Пессоа). Отзвуки морской стихии слышны в стихах многих поэтов, перенявших эстафету от «двух великих португальцев».
Я хочу остановиться только на нескольких поэтах. Почему я выбрала именно их? Возможно, они наилучшим образом соответствуют моему представлению о душе Португалии, отражающейся, как в зеркале, в португальской поэзии.
Стихи, романы и эссе Жозе Режиу отличаются мистическим и в то же время интимным тоном, в них затрагивается психология отношений человека с человеком, человека с Богом и Дьяволом (первая книга его так и называется «Стихи о Боге и о Дьяволе», 1926), отношений художника с современным ему обществом. Он полемизирует с писателями различных направлений в литературе (неореалистами, формалистами и т. п.), отстаивая независимость писателя от любого литературного направления и особенно от любой политической программы, что являлось в то время вызовом обществу, в котором он жил.
В 1965 году Амалия Родригеш[1] записала на диске «Португальское фаду» Жозе Режиу (музыка Алайна Олмана). Это фаду из первой книги Режиу написано в соответствии с давними традициями фаду — особого жанра португальской песни, появившегося на улицах Лиссабона во второй половине XIX века, вначале как песни моряков. В различном исполнении оно до сих пор является одним из самых любимых, не только в Португалии, но и во всем мире. В нем поет сама «саудаде»[2]. Именно португальские поэты некогда ввели в литературу чувство-идею «саудаде», видя в нем средство для встречи Португалии с самой собой, средство вернуть потерянную ею идентичность, средство возродить в португальском народе португальскую душу. Поэт служит посредником между Богом и человечеством, его миссия — быть вечным Прометеем, воспевать «саудаде», напоминая человеку о его божественном происхождении и о возможности возрождения. В словах поэта есть отзвук того божественного, что включает в себя душа человеческая.
Любовь народа к «Португальскому фаду» опровергает утверждения тех, кто считает: для современной Португалии это слово потеряло прежнее магическое значение.
Не меньшим успехом, чем «Португальское Фаду» пользуются в Португалии песни на стихи Мануэла Алегре. В молодости он был членом запрещенной Португальской коммунистической партии, выступал против фашистского режима Антониу Салазара. Был призван в армию, служил на Азорских островах и в Анголе, где некоторое время провел в тюрьме Луанды за участие в попытке восстания военнослужащих против колониальной войны. После возвращения в Португалию был выслан на север Африки, где также участвовал в борьбе против режима. В 1974 году Алегре вернулся на родину, вступил в Социалистическую партию, и с 1975 года постоянно избирается от нее в парламент. До 1974 года его произведения, издававшиеся за рубежом, были в Португалии под запретом и циркулировали в стране в качестве самиздата.
Его поэзия была и остается песней Свободы, из всех стихов португальских поэтов именно стихи Алегре больше всего поют, многие его стихи исполняются как фаду. «Песня о ветре что проходит» была написана в 1963 году и положена на музыку гитаристом Антониу Пуртугалом. Эта песня навсегда осталась в истории сопротивления диктатуре Салазара, это гимн сопротивления, хранящийся в коллективной памяти португальцев. Песня написана в традициях народных троваш[3], в которых герой вопрошает облака, ветер, другие природные силы, животных о своей любимой. Во многом эта песня навеяна песнями Камоэнса, так же, как и Алегре, жившего в изгнании, далеко от родины, так же, как и он, державшего в одной руке оружие, в другой — перо.
Изгнание диктует и тему странствия в его поэзии, он и сам себя называет странником, бродягой («Книги португальца-бродяги», 2001). Это странствие, в котором так много от Камоэнса, оборачивается путешествием длиной в жизнь, целью, никогда недостижимой, постоянно отодвигающейся от путника, как далекий горизонт от моряка, стоящего за штурвалом.
Морская тематика была главной и в творчестве Софии де Мелу Брейнер Андрезен, одного из самых значительных португальских поэтов XX столетия, чьи стихи переведены на многие европейские языки. «Плавания» (или «Навигации») — название ее книги, впервые увидевшей свет в 1983 году, но так можно было бы озаглавить все ее творчество. Образ моря несет у Софии только позитивную окраску, она будто и не помнит об опасностях морских путешествий, о кораблекрушениях. Для Софии море — это метафора свободы, метафора экзистенции и творчества человека. София писала, что, разрабатывая эту тему, она проникает, словно взглядом исследователя, туда, где зарождается жизнь, где Я встречается с самим собой, где происходит очищение, физическое и духовное, где возможен побег из времени и пространства, благодаря тесной связи с мифом об Элладе и великими приключениями португальских первооткрывателей, связи с Бесконечностью.
Погружение в эту античную стихию, путешествие к началу времен позволяет поэту слышать голос вещей и видеть их, будто впервые. Идея творения находится в центре поэтики Софии де Мелу Брейнер. Она исповедует евангельскую истину: «В начале было Слово». Называть вещи — вот, что роднит поэтическое творчество и открытия мореходов прошлых эпох. Называть вещи — это значит лепить их форму, создавать их. Для поэта вещь не существует до того момента, пока он к ней не приблизится, пока она им не названа. Союз между речью и ви́дением усиливается ощущением присутствия того, о чем говорится, оно здесь, в пределах досягаемости взгляда как пишущего, так и читающего написанное.
Софию называют летописцем наизнанку: описываемые ею события начинаются именно в данный момент, время, протекшее с момента действительных событий, нивелируется. Море служит для Софии средством вечного возвращения не только пространственного, но и временного: «Так время может возвращаться / Мы всегда возобновляемся как море», — пишет София в одном из своих стихотворений. Античная Греция как символ начала мира постоянно присутствует в стихах поэта, дополняясь другими образами: Юг (португальский Алгарве), Восток (в том числе воображаемая Индия и Гоа, где она побывала) — это и есть тот земной рай, потерянный человечеством, яркий цветной «Другой мир», сулящий возрождение. Этот другой мир воплощается для поэта в океане — «чистом королевстве» (эпитет Софии де Мелу). Именно здесь лирический герой встречается с пространственно-временным путешествием, и наибольшей наградой для него служит создание нового человека.
Из мифов прошлого, из борьбы героев с грозной стихией, противопоставляя яркое прошлое и тоску настоящего, она извлекает этику, из нее хочет сплести гармонию Вселенной, найти утерянное в лабиринтах жизни человеческое достоинство, чистоту, стремление к истине.
Она убеждена, что человечество, предоставленное самому себе, самонедостаточно. Путешествие, странствие — мистический символ бесконечности, синоним открытий, чуда, контакта с Другим. Наш современный мир, где все открыто, нанесено на карту, описано, — благодаря воображению поэта, словно затаился в ожидании импульса, толчка, человеческого стремления, в ожидании открытия.
Луиза Нету Жорж, пожалуй, самый оригинальный португальский автор второй половины XX века. При жизни поэта вышли шесть книг стихов, седьмая была опубликована после ее смерти, в тот же год. Большая часть произведений Луизы Нету Жорж переведена на многие языки.
Поэтический язык Луизы с его «спазмами привычного смысла» (как сказала А. К. де Резенде Шиара[4]), то есть смещениями, перемещениями смыслов, искусственным созданием брешей в понимании, которые предлагается заполнить самому читателю, словно превращается из родного языка в иностранный — непривычный и странный. Ее поэтические находки могут шокировать: «красота может быть определена (объяснена) как ботинок на траве». Читателю стихов Луизы трудно перевести ее непривычные образы на привычный язык обыденного человеческого мышления.
Внимание к ритмам, их чередование, их своеобразие, внимание к звуку, постоянные аллитерации в ее стихах — все это говорит о большой роли музыки в поэтике Луизы.
Особенности ее поэтического языка ярко проявились в книге «Неподвижная земля» (1964). Один из стихотворных циклов этой книги называется «Дома́». Стихотворения этого цикла дают читателю настоящую галерею разнообразного поведения и разнообразных типов португальских женщин, каждая из этих женщин отождествляется с каким-то домом. Есть дома-странницы, дом-девственница, дом-проститутка, дом-мятежница, дом-про́клятая и т. д. В стихотворении-послесловии к циклу автор предлагает отменить дом, ставший ненужным его обитателям. Женщина, стремящаяся к свободе, предпочитает дому улицу. Поэт осуждает летаргию и конформизм, охватившие страну при режиме диктатуры, фарисейство, разъедающее ее, как коррозия — железо; яркий пример этому — стихи «Мятежная», «Покорная судьбе».
В стихотворении-послесловии к циклу язык, насыщенный, как обычно, эллипсами, аллитерациями, игрой паронимами, претерпевает метрические разрывы, доходящие до фрагментации слов, до намеренного уродования речи — по аналогии с тем, что происходит с телом и душой лирических героинь. Говоря об улице, призывая предпочесть ее дому, автор даже визуально строит стихотворение так, чтобы оно походило на улицу:
Улица
угроза
раз — ли —
вал-ась
наклон
на вы
— ворот
в стихи — ю
суици-
— да
Намеренное деформирование как реальности, так и языка, противоречивое сочетание образов, постоянная игра смыслами — все это мощно втягивает нас в свою орбиту.
Внимание Луизы Жорж к тому, что обычно упускается из виду в обыденной жизни, ее умение видеть красоту мельчайшего, случайного, фрагментарного, имело продолжение в произведениях многих молодых португальских поэтов.
Но самый интересный из них, в творчестве которого также проросли семена поэтики Луизы Жорж, и чрезвычайно притом отличный от нее всем строем своего поэтического мироощущения, — это Даниэл Фариа. Прослушав курс теологии в католическом португальском университете в Порту, став лиценциатом в 1996 году, проучившись четыре года на филологическом факультете университета в Порту (1994–1998), Фариа решил выбрать для себя монашество и в 1999 году стал послушником в монастыре Синжеверда, где скоропостижно скончался в том же году. При жизни издал пять книг поэзии, две вышли после его смерти, как и том, включивший в себя все стихи Фариа.
В поэзии Фариа всегда присутствует незримый Бог, что придает его текстам особую глубину. Бог в стихах Фариа, Бог потерянный и вновь обретенный, выступает под разными именами-символами. Поэтическая речь, в представлении Фариа, стирает границы между звучанием слов и природой, какой ее видит чистый, непосредственный взгляд. Если София де Мелу называет вещи, чтобы вызвать их к жизни, то Фариа объясняет мир средствами поэзии. Нередко его речь сама превращается в ту «вещь», которую он собирается «объяснить». И тогда Вселенная поэта Даниэла Фариа оживляется силой его поэтического языка, вызывается им к жизни — и этот процесс перехлестывает через границы официальной религии.
Излюбленный прием Фариа — монолог, но порой он прибегает и к диалогу между «я» и неким «ты», которое множит свои облики, может быть Богом, а может — просто близким человеком. С помощью образов, метафор и риторических фигур, тщательно выстраивая текст и тонко играя смыслами, поэт ищет «молчаливую суть мира», или мир, в котором могло бы царить молчание, где глагол превращается в предмет и, наоборот, где дом одновременно присутствует и отсутствует, где жертвенность и самоотречение тесно сплетены с ощущением безмерности своей силы.
Даниэл Фариа сумел претворить свой духовный опыт в эстетику возвышенного поэтического сознания и слова. Его поэтика — поэтика созерцания и размышления, являющихся, по словам Рамона Мария дель Валье-Инклана, чудесной лампадой, которая зажигается для освещения невидимого.
Заключая разговор о современной португальской поэзии, мне хочется не согласиться с определением Португалии в стихах Мануэла Алегре: «Страна, где много моря // и мало путешествий». Жива еще душа отважных португальских мореходов, и каждый год она отправляется в плавание по славному непредсказуемому океану поэтической речи Португалии.