Мари Боннет ничего не имела против того, чтобы побеседовать с таким элегантным полицейским. Понимая, что в данной ситуации надо казаться благовоспитанной и учтивой, она вошла в комнату, скромно опустив глаза. Ей вполне удалась эта роль.
Назвать Мари красивой было трудно, но что-то притягивало к ней внимание. У нее была очень гладкая белая кожа, ухоженные руки, тонкие щиколотки. Черная юбка безукоризненно сидела на ней, обувь блестела, чулки были дорогими. Имея множество кузин, Фрэнк научился разбираться в чулках. Он бы очень удивился, узнав, что она купила их себе сама.
Фрэнк предложил ей стул.
— Я представлялся вам, когда пришел, — инспектор Эбботт, полицейский из Лондона. Мадемуазель Боннет, вы, разумеется, знаете, что мистер Филд, остановившийся в этом доме, убит?
Мари быстро взглянула на него и тут же опустила глаза:
— Да, конечно. Бедный мсье!
— Поскольку мистер Филд остановился в этом доме…
Надеюсь, вы понимаете, что мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.
— Да, мсье, — тихо ответила она, олицетворяя саму услужливость.
— Как долго прожил здесь мистер Филд?
— Здесь он появился во вторник вечером, в половине седьмого или в семь, точнее сказать не могу. Ему открыла мисс Эннинг, они поговорили… он, кажется, ее старый знакомый.
— Откуда вы знаете?
— Это известно. А кроме того… — Она метнула на него взгляд, в котором мелькнуло и, помедлив, погасло что-то обещающее.
— Где он ужинал в тот вечер?
— Он ужинал в доме над обрывом. Потом, уже после ужина, миссис Эннинг приказала мне приготовить для него комнату. На следующий день он завтракал, полдничал и ужинал. А потом его убили… Бедный мсье!
— Давайте вернемся к тому вечеру в среду. Вы когда-нибудь видели мистера Филда раньше?
— Я, мсье? Нет!
— А слышали о нем?
— Нет, мсье!
— Тогда откуда вы узнали в первый же вечер, что он старый знакомый мисс Эннинг?
Она испуганно взглянула на него. Но потом улыбнулась:
— Это очень просто, мсье. Я же сказала, это известно. А потом… я проходила мимо двери, когда они разговаривали. Ясно было, что они разговаривают не как чужие.
Его взгляд смущал ее. Голубые глаза были холодны как лед. И таким же ледяным тоном он спросил:
— Вы подслушивали?
— О нет, мсье! Я бы не позволила себе такого!
Он улыбнулся, но улыбка его ничего хорошего не сулила.
— Вы случайно услышали. Но в этих старых домах толстые стены. Может, вы объясните мне, как вам удалось услышать их разговор?
— Мсье мне не верит?
— Мсье считает, что вы не могли ничего услышать сквозь эту прочную дверь.
— Я же не сказала, что она была закрыта!
— А, так она была открыта?
— Ну конечно, раз я могла слышать, что сказала мисс Эннинг.
— А что сказала мисс Эннинг?
Она вздохнула.
— А зачем мне говорить вам? Если вы не верите мне, вы не поверите и этому.
— Не обещаю, что поверю. Но хотел бы, чтобы вы объяснили, почему оказалась открытой дверь, в то время как мисс Эннинг разговаривала со своим старым приятелем. И хотел бы знать, что вы услышали. Если вы вообще что-то слышали…
Ее гладкая белая кожа слегка порозовела. Глаза сверкнули гневом.
— Разве это считается ложью, если человек не говорит всего сразу? — спросила она уже далеко не тихим и скромным тоном.
Фрэнк внимательно посмотрел на нее:
— Не знаю. А это так?
Когда женщина злится, она часто говорит правду. А девушка явно злилась. «Так скажет она правду или нет?» — размышлял Фрэнк.
— Ладно, я скажу! Скажу вам всю правду! Если вы не поверите, пеняйте на собственную глупость, а я ни при чем. Во вторник вечером, когда я вышла в холл, в эту комнату, где разговаривали мисс Эннинг и мистер Филд, входила миссис Бэркетт. Она открыла дверь и уже шагнула туда, как вдруг остановилась. Остановилась, потому что мисс Эннинг сказала… не громко, но таким тоном, будто сожалела, что у нее нет в руках ножа. Хотите знать, что она сказала? Это испугало миссис Бэркетт и меня тоже испугало. До этого момента я не знала, что мисс Эннинг и мистер Филд был знакомы. Ведь так с незнакомым человеком не говорят, мсье, это уж я вам точно говорю!
Так можно говорить только с любовником или, может, еще с мужем! Но я не верю, что мистер Филд был мужем мисс Эннинг! — Она особо выделила это слово. — О нет, не верю!
— Мадемуазель Боннет, что же вы услышали?
— Она сказала, мсье, — и это слышала не только я, но и миссис Бэркетт, племянница вашей знакомой, мисс Силвер, — она сказала мистеру Филду: «Я готова убить тебя за это!»
Считалось, что Фрэнк Эбботт очень похож на свою бабушку, покойную леди Эвелин Эбботт, чей холодный и грозный нрав вызывал неприязнь и страх всего многочисленного семейства. Кузины, правда, говорили, что сходство это чисто внешнее и что, несмотря на него, ему не чужды человеческие чувства. Но когда, как в этот момент, черты лица его обострялись, а голубизна глаз бледнела и излучала холод, сходство и в самом деле было поразительным. Фрэнк полагал, что Мари Боннет сказала правду, и теперь понимал, почему мисс Силвер так решительно отмежевалась от этого дела. Он вспомнил полученную от нее открытку, о которой уже упоминал. Она была отправлена из Клифтона четыре дня назад. Мисс Силвер писала: «Мы с Этель наслаждаемся морским воздухом. Она уезжает в среду, а я останусь еще на неделю». Этель и есть та самая миссис Бэркетт, любимая племянница мисс Силвер. Муж у нее — управляющий банком Мидлендса. Сегодня четверг, и если она уехала в среду, то уже вернулась домой, к своему мужу, трем мальчишкам и малютке Джозефине.
Фрэнк, не сводя ледяного взгляда с Мари Боннет, сказал:
— На такое замечание трудно найти подходящий ответ.
Интересно, как же отреагировал мистер Филд?
— Он не сказал ничего, мсье. Все произошло так быстро. Миссис Бэркетт открыла дверь, я услышала, как мисс Эннинг сказала: «Я готова убить тебя за это», а миссис Бэркетт извинилась и торопливо вышла. Она закрыла дверь, а я, — Мари слегка пожала плечами, — ушла.
Фрэнк Эбботт задумался. Миссис Бэркетт наверняка рассказала мисс Силвер, что она услышала. Значит, слова служанки можно проверить. Но сейчас нельзя сказать определенно, что Мари говорит правду. Возможно, она недолюбливает мисс Эннинг. А может быть, хочет ввести следствие в заблуждение? Правда, в настоящий момент нет никаких оснований так думать.
— Вы недолюбливаете мисс Эннинг. Почему? — резко спросил он.
У Мари был выразительный взгляд, и она умела этим пользоваться:
— Но, мсье…
— Понимаю. Вы никогда не задумывались над этим. И не то чтобы недолюбливаете ее, а просто она вам не нравится, так ведь? Может, вы объясните почему? Она требовательна, резка, принципиальна в мелочах, как, например, в вопросе о чаевых? Не бойтесь сказать мне. С ней, видимо, не просто. Я ей ничего не передам.
Фрэнк улыбнулся, а следом улыбнулась и Мари и тут же опустила ресницы:
— Но, мсье, я не испытываю никакой неприязни к мисс Эннинг. Она моя хозяйка.
— Вы давно здесь работаете?
Мари снова повела плечами:
— В Англии — десять лет, в этом доме — четыре месяца.
Платят хорошо. Накоплю денег и уеду домой, во Францию.
— Значит, вы не испытываете неприязни к мисс Эннинг?
— Нет, мсье.
Враждебность — чувство, которое скрыть трудно. Его можно было заметить с первых слов Мари. Он вспомнил, что, когда спросил мисс Силвер, что она думает о Мари Боннет, она ответила ему довольно странно: «Миссис Эннинг считает, что ей нельзя доверять». Миссис Эннинг, больную мать Дарси, — вот кого она не могла терпеть.
— Ну и прекрасно! — невозмутимо заметил Фрэнк. — А то ведь неприятно, когда тебя не любят. Но, может быть, вы чувствуете, что мисс Эннинг недолюбливает вас?
Мари взмахнула рукой:
— У нее нет для этого оснований. Я знаю свои обязанности и выполняю их! Ей еще повезло, что я так долго здесь проработала. Я ей так и сказала! А она говорит: «Моя мама не хотела вас обидеть. Просто она старая и больная».
А я считаю, что не такая уж она старая и больная, чтобы ей разрешалось говорить такие вещи! «Эта французская девчонка!» Разве это позорно — быть француженкой? «Она подслушивает у двери!» Очень мне интересно слушать, что говорит эта сумасшедшая старуха! Или еще: «Зачем ты держишь иностранок? Они мне не нравятся!» А она мне нравится, хотела бы я спросить?
— Значит, это миссис Эннинг, которую вы ненавидите и которая так ненавидит вас?
Мари улыбнулась. Злость ее прошла.
— Зачем мне ненавидеть старую, выжившую из ума женщину?