Из сказок, еще не рассказанных на ночь...

Идущая снова

Вовка топал через поле, срезая путь от части до дома, подстегиваемый мыслью, что Светка еще спит и ее разомлевшее, теплое тело с радостью примет его… объятия. Быстро пересек детскую площадку и тормознул у куста сирени. Скоренько сломил пару веток и рванул к подъезду. «Das ist fantastisch! Das ist romantic! Ja, ja!*», — насвистывал он, входя в лифт.

Светка спала, разметавшись на простыне, но почему-то в старых домашних джинсах и в задравшейся до подмышки футболке, из-под которой выкатился белый мяч груди со сморщенным комком соска. В комнате пахло чем-то сладковато-кислым и перегаром.

— Замерз, — машинально буркнул Вовка, протягивая руку, чтобы поправить одеяло, не удержался и качнул сосок пальцем. Надежда еще теплилась в его теле.

— А это ты? Мы тут посидели вчера. С Иркой поболтали… обо всем. Понарассказала с избытком. Перебор новостей случился, — пробормотала жена, не открывая глаз, и перевернулась на живот, расправив испачканную чем-то футболку.

— Что… по…нарассказала? — надежда умерла так резко, что момент, когда она скукожилась окончательно, совпал с бегом невесть, откуда взявшейся капли пота, по позвоночнику. Капля скользнула в образовавшийся зазор под ремнем и продолжила свой бег между сжавшихся ягодиц. Парня обдало жаром воспоминаний: Иркины руки, играющие своими сосками у его лица; губы, скользящие по его животу и пробующие его на вкус; ее руки, нетерпеливые и жадные; снова губы, выдыхающие ему в открытый рот: «Еще! Ты можешь! Сделай это! Хочу!»

— Всё… Воды дай. Засуха, — послышалось от подушки, и Вовчик попятился, радуясь, что эта подушка пока еще в него не летит и жена лишь подает слабые признаки жизни.

«Может пронесёт?» — подумалось на ходу. Вовка повернул в кухонный коридор и ошалел. Белый глянец керамгранита пересекали смазанные кровавые полосы. «Словно кого-то волокли по полу. Блин!» — взгляд заметался. Стены. Потолок. Стены. Кровь. Ошмётки мяса. Осколки костей. Пол. Вещмешок. Лужа. Окно. «Блин!» Деревянный подоконник ровно по центру украшал, торчащий в нем Светкин «гномий топор». «Чертова сука. Ролевичка чокнутая. Блин!» Вовка снова дал заднего, стараясь не наступить на кровавые отметины. И уже в прихожей опустился на корточки, прислонившись спиной к двери в детскую. Справа от входной двери стояли Иркины туфли. Иркины. Туфли. Они их вместе выбирали… «Блин», повторенное уже, наверное, в сотый раз, наконец, освободило мысли для других слов. «Валить нужно отсюда. Светка, мать твою, ты же мать моих детей. Как ты могла?»- мысленно воззвал он и спросил, пытаясь говорить обычным голосом, вслух:

— Ты чего тут устроила? А?

— Ты тупой? Мясо рубила. Тушу расчленяла, как смогла. Голова, филей, потроха в холодильнике. Воды я дождусь? Реально горло дерёт. Просплюсь — уберу, — прохрипела Светка, все так же, не выказывая желания встать.

«Пусть лучше спит. Сейчас напою её и свалю по-тихому обратно в часть» — Вовчик уже почти собрался встать, когда дверь в детскую открылась, и он начал заваливаться на спину.

— Привет. Скучал, милый? — тихий шепот почему-то Иркиного голоса заставил Вовчика зажмуриться, и он взмолился единственному богу, которому молился регулярно: «Блин! Может, я сплю?». — Что же ты лежишь на пороге? Заползай потихоньку. Ты же дома, мой герой, иди ко мне. Не шуми только. Разбудишь раньше времени свою дурищу. Всегда мечтала сделать это у нее под носом.

Горячее дыхание коснулось уха, и он открыл глаза. Резко развернулся и встал на четвереньки. Ирка сидела на ковре, почти голая, в одной короткой футболке, смотрела в упор на него и уже начинала играть с собой, при этом медленно обводя языком губы.

— Твою ж… живая.

— А что мне поделается-то? — качнула головой Ирка, становясь на колени и медленно прогибая спину. Ткань съехала, обнажая бедро. Организм отреагировал мгновенно, и «герой», придерживая язычок защелки, аккуратно прикрыл дверь и подполз к любовнице. Стало жарко, совсем не страшно и как-то даже наплевать на спящую в соседней комнате жену. Не мудрствуя лукаво, приспустил брюки и вошел в «зал ожидания». «Течная сучка. Всегда готова». Через совсем немного времени его окончательно попустило и он продолжил свой экскурс в глубины тела любовницы, забыв и недавний страх, и существование жены в соседней комнате.

Он опустился на женское тело, распластанное на полу. Как только он закрыл глаза — перед мысленным взором встал кухонный кошмар.

— Слушай, а чьи кровавые следы на полу в кухне?

— Мои. Перебрали мы вчера. Пока твою спаивала и сама уже на ногах не стояла. Вот поскользнулась на луже и упала. Пол у вас скользкий. Никак встать не получалось. Сучила, сучила ручками-ножками, — рассмеялась довольная Ирка.

— А кровища-то откуда?

— Так дружок-гном ее с охоты вернулся. С кабанчиком. И принес твоей половину добычи. А тут еще и я потребовала свою долю добычи. Пришлось Светке делиться. А мы уже были… совсем не трезвы. Слушай, а твоя с топором такая прикольная. Точно — гномка… а гномок у меня еще не было, — Ирка хохотнула, притягивая голову Вовки к себе, — можем — позовем? Присоединиться?

— Зачем же меня звать? Я всегда сама прихожу. Тем более в своем доме.

Вовка медленно повернулся на голос. На пороге стояла Светка, в опушенной руке, уже сжимая топор. Поверх джинсов был надет кожаный пояс для метательных ножей, да и на правом бедре были закреплены ножны. Вовчик сделал попытку встать, но Светка рявкнула:

— Лежать дорогой. Вы же хотели продолжения, — она цыкнула зубом, оглаживая взглядом обоих, — оба. Вот и продолжайте. Не нужно останавливаться.

— Дура грёбанная! Ты рехнулась? — взвизгнула Ирка.

— Я? Рехнулась? — растянула в улыбке губы Светка, — ты же, умная непорочная дева, сама предлагала присоединиться. Я, как гостеприимная хозяйка, отказать желанию гостьи не могу — присоединяюсь, как могу. Я, правда, в состоянии аффекта, но об этом же пока рано говорить?

— В каком, на хрен, состоянии аффекта? Убрала свои железяки и свалила в какой-нибудь лес — спасать гномов от эльфов, — проорала Ирка, впрочем, не делая попыток, выбраться из-под тела Вовчика. Тот лежал смирно, как на учениях, даже не пытаясь прикрыть голый зад, будто услышал команду «вспышка… сзади»

— А говорила, что дура — это я, — улыбнулась Светка и метнула нож с левой, до этого расслаблено лежащей на поясе, руке. Нож перевернулся в воздухе и вонзился в дерево пола рядом с головой Ирки. — Слушаться нужно. Или ты просто стрижку заказывала? — расхохоталась Светка, глядя, как взбледнувшая бывшая подруга нащупывает, загнанный в доску нож, а после — отрубленную почти под корень прядь длинных, тщательно высветленных, в золотистый блонд волос. — Ну, и что мне с вами делать, милейшие бывшие? Порешить на месте, благо, картина живописует о пороке и похоти? Или…

— Или, Свет, — вдруг встрепенулся Вовчик, — или, дорогая! Ну, прости! Я ж мужик! Инстинкты, блин! Охотник проснулся, Свет! Давай шлюшку эту за порог выкинем и поговорим, Свет. У нас же дети. Де-ти, Свет. Лето кончается. За ними и ехать пора.

Вовчик, даже осмелев, начал медленно поворачивать голову, когда Ирка снова взвизгнула.

— Шлюшку? — Иркины руки вцепились в короткие волосы Вовчика, а потом заколотили по плечам и спине. Женщина завозилась под партнером, то ли пытаясь выбраться, то ли сильней прижимаясь к нему. И он отвечал ей тем же. Глядя на эту возню, Светка вдруг поняла, что растеряла желание карать, унижать и оскорблять. Хотелось одного — развернуться и уйти, чтобы не испачкаться еще больше об эту ворочающуюся у ее ног кучу… животной похоти. В мозгу занозой засела единственная мысль — не блевануть на красивое тело мужа, которым все эти годы Светка любовалась, гордилась и всегда недоумевала, что этот античный бог забыл рядом с ней: мелкой, щуплой, бледной и рыжей гномкой? Всегда. Из-за которого застряла здесь, забыв о своих целях и задачах, превратившись в обыкновенную земную женщину: жену и мать. Раз за разом, игнорирующую зов леса. Сейчас она жалела, что когда случайно в лесу наткнулась на лагерь странно одетых людей — ролевиков не развернулась и не ушла. Но это было так странно: плохо склепанные кольчуги; не удобные сапоги на каблуках, которые втыкались в землю; деревянные мечи и щиты, не способные спасти даже от стрелы. Ей стало смешно и любопытно, и она пошла бродить по лагерю. Присела у костра с другими девушками, помогла заплести правильные боевые косы. Именно там он увидел ее, подхватил на руки и неожиданно назвал ее «гномочкой». И это слово, случайно сорвавшееся с языка, решило все. Она осталась и даже отдала ему сердце, презрев себя и сделав свою суть фетишем для его похоти. А ребята, встреченные в лесу стали друзьями, которых она потом учила стрелять из лука, метать ножи, рубить топором и охотиться, прикидываясь одной из них.

Тишина, перемежающаяся томными вздохами, вывела ее из оцепенения. Парочка сменила диспозицию, и уже Вовчик был распластан на полу, окончательно лишившись штанов. Иркины бедра ритмично поднимались и опускались. Спина была прогнута вперед и, судя по звукам, Вовкины губы ловили соски: то посасывая, то покусывая их. Широко расставленными руками женщина упиралась в пол, в правой ладони сжимая рукоять ножа, как опору.

— Животные, — сплюнула Светка и повернулась к выходу из комнаты, — испугались. Перед смертью не натрахаешься, что ли?.. Именно в этот момент нож вошел ей в спину.

Она сидела на камне и пялилась на свои руки, лежавшие на коленях, так словно она вот-вот хлопнет ладонями по ним и подхватит суму, лежащую у ног, встанет и пойдет. «Куда пойду?» — первая осмысленная мысль вывела ее из ступора. Взгляд снова уперся в сумку у ног. Светка склонилась, подтягивая ее поближе и заглянула в нее: сапоги, стачанные для нее отцом и украшенные россыпью драгоценных каменьев; кольчуга, выкованная дедом для бабушки и подаренная ей; кожаные штаны, которые они шили, смеясь, с матерью вместе; метательные ножи и топор, выкованные под ее руку братом…ножны все так же на ней. Вещи, с которыми она пришла в очередной мир, в поисках отца своему ребенку и задержалась, увидев смеющиеся глаза парня, называющего ее «Гномочкой».

Осознание случившегося заставило вздрогнуть и ощупать спину, ниже лопатки. Сухо. «Амулеты!» Руки снова хватают сумку и зарываются внутрь, глубже и правая выхватывает связку, лежащую на самом дне. Кулон, в который вложены фотографии детей, щелкнул, распахивая свои створки. Она счастливо рассмеялась, одновременно гладя рукой и взглядом личики малышей. Краски на фотографиях стали меркнуть и утрачивать четкость, становясь прозрачными и истаивая на глазах. И вот уже пустая скорлупа мягко отсвечивает полированным металлом. Душу защемило потерей. Больно. Она еще раз погладила уже пустые створки кулона и решительно захлопнула их. «Не справилась. Не успела настроиться на временной поток. Рано. Милые мои, вы просто еще не родились. Я вернулась рано. Вас нет в этом времени. Вы — будущее этого мира. Я клянусь, что найду способ, точку, в которой мы будем вместе». Надела опустевший кулон на шею, спрятав под камизой, и начала облачаться в такую естественную в этом месте одежду. Пора в путь. Посоветоваться с отцом. С братом. Она последняя, из родившихся здесь, в своем мире, и способных ходить меж мирами. Последняя способная дать их народу шанс на жизнь, влить свежую кровь в кровь рода. Она и ее дети — надежда этого мира. Мира, в котором её звали Цветка.

А она забыла об этом, заигравшись в любовь.

Светка спала, раскинувшись на кровати и почему-то не раздевшись: в джинсах и белоснежной камизе, которую надевала под кольчугу, обнимая рукой обоих близнецов сразу.

«Спит и, кажется, пьяна, как прачка. Молодец, Ируська, напоила ее в хлам», — мысленно ухмыльнулся Вовчик и попятился к двери детской, открыл ее и бочком протиснулся в полуоткрытую дверь. Любовница, возжелавшая «экстриму и сексу под носом у жены» уже ждала, прислонившись к стене и широко расставив ноги, поигрывая «кнопкой удовольствия». Он хмыкнул и пошел вперед кривляясь, и манерно срывая с себя одежду… Никто из них не услышал, как щелкнул замок входной двери.

Цветка шла сквозь лес, повторяя слова Тысячелетнего Пророчества:

«Мир утратил любовь, ибо не осталось верующих в неё.

Но этому миру дарована надежда на то, что однажды придёт та, которой будет мало уважения и почтения.

Та, которая будет готова сгореть в огне любви и возродиться. И порвёт она в своём желании любить время и пространство. И станут они послушны воле её.

И когда это случится, зажжет она семнадцать костров, угли которых согреют очаги в каждом доме этого мира, вернув любовь».

Она открыла калитку, вошла во двор и села на камень, привалившись к дереву. Уложила малышей на колени, поддерживая их головки своими ладонями, и улыбнулась, предвкушая встречу. Эти минуты ожидания каждый раз сминали, ту временную реальность, которую она уже покинула. Каждый раз повторяющуюся и каждый раз иную. Те же люди. Те же события. Только парень, красивый как бог, становящийся ей мужем каждый раз, уже не вызывал в душе тепла. А лучшая подруга — доверия. И она больше не поворачивалась к ним спиной. Любовь? Она осталась в том первом вхождении в мир. Так же, как и первые ее дети. Ее горечь и боль. Эти малыши так на них похожи. Только младше…

Теперь она не повторяла своих ошибок: не влюблялась и не оставляла детей ни на минуту. И ждала, когда в воздухе запахнет дождём и хвоей, прелыми листьями и откроется дорога домой. Она устала, но продолжала искать точку, в которой найдет своих первенцев. Она дала слово. Она найдет их, чего бы ей это не стоило. Пока жива она — жила и ее надежда.

И уже через миг зазвенели детские голоса: «Мама вернулась!» и во двор высыпали, как горох, пятнадцать ребятишек… На крыльцо вышел отец. Брат подошел и тихонько, чтобы не разбудить малышей и забрал их. А Цветка потянула цепочку кулона из-под камизы и щелкнула, открывая крышкой. Створки кулона привычно откликнулись пустотой. Цветка погладила, нагретый ее телом металл украшения и уже собралась закрыть его, когда ей показалось, что стало проявляться изображение. Она зажмурилась и забормотала: «Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста…» Подошел отец и забрал кулон из ее ладони.

— Всё, дочка. Сбылось. Свободна. Теперь можно просто жить. И радоваться бытию и возрождению, — он улыбнулся и положил руку ей на голову. Погладил рыжие пряди и усмехнулся, — до сих пор не верю. Моя дочь, последняя из дерзнувших пройти сквозь время, и тебе удалось воплотить Пророчество. Оно только что истлело, подтвердив воплощение… И как? Никто даже предположить не мог, что семнадцать костров — это дети. Как дочка?

— Не знаю. Я просто искала любовь.

----------------------------------------

* Das ist fantastisch! Das ist romantic! Ja, ja! (нем.) — Фантастично! Романтично! Да, да!