Избранное

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Купе. В купе — два пассажира. Багаж, пальто, дорожные мелочи… П е р в ы й п а с с а ж и р погружен в чтение; рядом с ним на сиденье журналы. В т о р о й стоит спиной к первому. Склонившись над открытым чемоданом, он что-то перекладывает, перекидывает, открывает, закрывает, завязывает, упаковывает, укладывает. Зад его приходится вровень с лицом первого пассажира. В руках у второго пассажира появляются какие-то пестрые носовые платки, носки, различные части гардероба. Шуршит оберточная бумага. Он закрывает чемодан. Пауза. Снова открывает чемодан.

В т о р о й п а с с а ж и р (склонившись над чемоданом). Каждый тернового венца сподобился… Кровь свою проливал… Муки претерпевал… и что из этого.

Первый пассажир поднимает голову, смотрит на говорящий зад.

(Продолжает.) Проливал не проливал, а показывай, без показа не верят. (Снимает пиджак, поправляет одежду. Надевает пиджак, снова наклоняется над чемоданом.)

П е р в ы й п а с с а ж и р (закрывает книгу). Вы себя плохо чувствуете?

В т о р о й п а с с а ж и р (по-прежнему отвернувшись). Спасибо, хорошо! Извините, я не представился, но вы так спали, что… (Закрывает чемодан, оборачивается.) Позвольте представиться. С-кий. (Садится.) Извините, что с опозданием, но я спал, а когда проснулся, вы спали.

П е р в ы й п а с с а ж и р. Ц-кий. Очень рад. Вы, кажется, сели в Праге? Я даже не заметил. Я просто оторваться не могу от книги Клячко^{47}.

В т о р о й п а с с а ж и р (смеется; потом серьезнеет). Кажется, мы стоим на границе. Вы тоже из-за границы?

П е р в ы й п а с с а ж и р. Прямым ходом из Венеции.

В т о р о й п а с с а ж и р. Как приятно. А я из Праги. Нервы, раскис прямо — родная земля, кажется, припал бы и целовал каждую пядь. Вы — из командировки?

П е р в ы й п а с с а ж и р. Да. Видите ли, у меня была довольно сложная миссия, проблемы климатизации в музеях, термометры, температуры в музейных залах…

В т о р о й п а с с а ж и р. Спокойный вы человек, сидите, читаете…

П е р в ы й п а с с а ж и р. А, да… у меня такая интересная книжка. (Открывает книгу, громко читает.) «Однажды ночью — бурной и мрачной^{48} — в нескольких шагах от небольшой церковки Порцинкулы святой Франциск бросился нагим в терновый куст, желая таким образом смирить и умертвить свою плоть. И тогда великий свет озарил его странное ложе, а куст терновника расцвел множеством роз пречудных. Святой сорвал двенадцать — шесть белых и шесть красных…»

Второй пассажир снимает пиджак, перекладывает что-то из кармана в карман.

«…шесть белых и шесть красных, а его тело нагое ангелы облачили в монашескую рясу, и он отнес розы в церковь». Ах, Клячко! Почтенный, старый Клячко!

В т о р о й п а с с а ж и р. Идут?

П е р в ы й п а с с а ж и р (кивает головой). Цветочки святого Франциска^{49}. Проблески зари, предвещающие восход дантовского солнца^{50}.

В т о р о й п а с с а ж и р. Идут. (Застегивая пиджак.)

П е р в ы й п а с с а ж и р. Вы, наверно, долго были за границей?

В т о р о й п а с с а ж и р. Уже неделя… Неделя, как я выехал в Чехословакию. Да, хозяйственный народ чехи… Жена осталась в Польше, дети… Мелочи. Везу всякие мелочи. Семья большая. Шурин пострадал во время оккупации… всякие пустяки, лекарства, кальсоны для шурина, коллеге тоже, лейка для внука, каждому что-нибудь…

Двери купе открываются. Входят д в а т а м о ж е н н и к а в форме. Один останавливается в дверях, другой осматривает купе.

(Взволнованно.) Наши! Вы тоже поляки? Черт побери, совсем забыл, verstehen deutsch?[24] Что я болтаю?! Как увидишь польский мундир, орла, сразу теряешься, прямо к горлу что-то подступает. Не смейтесь! Помню, лежали мы на берегу Вислы, мы здесь, немцы там… Чехи нас на руках носят. Хозяйственный народ, что верно, то верно. Ну, а что у нас слышно? Служба не дружба. Сами служили когда-то, знаем.

Таможенник, стоящий в дверях, молчит. Второй протягивает руку: «Прошу таможенную декларацию». Первый пассажир спокойно вынимает из бумажника декларацию и подает таможеннику.

В т о р о й п а с с а ж и р. Вы не знакомы? (Озабоченно.) Коллега из Венеции, пан Клячко. Свой парень, тоже, знаете, пострадал во время оккупации, нагишом сидел в кустах роз. Везу кое-какие мелочи, лекарства разные, может, показать?.. Вы тоже католики, а? Эх, знаете (таможеннику), вас еще на свете не было… заводной автомобильчик для внука везу, ему три годика, а уже говорит, знаете, коллега Клячко, как начнет, так трудно оторваться. Благодарю, господа, я уже долго не протяну, внука вам оставлю. У меня что на уме, то и на языке. Хочешь, брат, бери.

Т а м о ж е н н и к (обращается к первому пассажиру). Помимо перечисленных в таможенной декларации предметов ничего не везете?

П е р в ы й п а с с а ж и р (шутливо). Пожалуй, везу… везу бесценное сокровище.

Второй пассажир садится возле своего чемодана. Сидит с закрытыми глазами.

Я весь переполнен прекрасным.

Т а м о ж е н н и к (кивает головой). Прошу открыть.

П е р в ы й п а с с а ж и р. Если бы это было возможно, мой друг. Вы знаете, я всегда был замкнутым, с самого детства. Отец меня за это часто упрекает, даже сейчас, и жена нервничает. «Почему ты все носишь в себе, — говорит он, — откройся, нельзя быть таким замкнутым, надо с людьми поделиться». «Кстати, это и нездорово, — говорит жена, — нельзя зарывать талант». И сын, уже взрослый, это же повторяет. Но характера не изменишь. Hominem non odi, sed eius vitia — не человека ненавижу, а его ошибки!

Т а м о ж е н н и к. Будьте любезны собственноручно открыть и показать содержимое.

П е р в ы й п а с с а ж и р (как бы развеселившись). Показать содержимое? Нет, приятель, ваша наивность просто восхитительна! Увы, если б я даже показал, вы ровным счетом ничего не увидели бы.

В т о р о й п а с с а ж и р (таможеннику). Может, конфетку? Мятные леденцы. Служба не дружба. Садитесь, пожалуйста.

Таможенник садится возле первого пассажира.

Надо отдать должное чехам, хозяйственный народ. Души в нас не чают. Когда я покупал ботинки, так мне в магазине здравицу спели — «Сто лет», а я им в ответ — «Кукушечку». Работящий народ, но тяжеловат, без полета…

П е р в ы й п а с с а ж и р (наклоняется к таможеннику). Рассматривая жизнь с этической точки зрения, я воспринимаю ее во всей красоте. Тогда прекрасное обогащает мою жизнь, она не убога, как твоя. Радостное прекрасное, что предстает перед мысленным моим взором, могущественнее, чем целый мир. А прекрасное я вижу всюду, даже там, где твой глаз не видит ничего.

Т а м о ж е н н и к (своему молчащему коллеге). Кьеркегор?

Т а м о ж е н н и к, с т о я щ и й в д в е р я х. Да. В переводе доктора Биненштока. Издание польского книжного магазина Полонецкого.

Т а м о ж е н н и к (первому пассажиру). Каждый человек обязан выявить свою сущность. Этика гласит, что цель жизни и всего сущего заключается в самовыражении. Если человек не сделает этого, то такой уход в себя обернется для него карой. Эстетик, напротив, не придает никакого значения реальной жизни, оставаясь всегда в укрытии. И как бы он ни проявлял себя в жизни, он никогда не выражает себя до конца! (Поднимает вверх указательный палец.)

Первый пассажир опускает голову, как обвиняемый.

…всегда остается еще что-то, что он хранит только для себя. Если б он проявил себя полностью, он поступал бы этично. Но это стремление уйти в себя всегда мстит, и обычно таким образом, что эстетик сам для себя становится загадкой.

В т о р о й п а с с а ж и р. «Страх и трепет?» А?

Т а м о ж е н н и к. «Или — или»^{51}.

Первый пассажир сидит с опущенной головой.

В т о р о й п а с с а ж и р. Ну вот, уже, наверно, Зебжидовице!^{52} Что-то говорит мне, что мы уже дома. Да и, судя по вашей беседе, догадываюсь, что мы дома.

Т а м о ж е н н и к. А вы долго были за границей?

В т о р о й п а с с а ж и р. Почти неделю… А что у нас, что нового?

Т а м о ж е н н и к (машет рукой). Дезинтеграция, алиенация, фрустрация… все по-старому.

Таможенники молча козыряют и уходят. Второй пассажир закрывает чемодан. Первый пассажир открывает книгу. Свет гаснет, в темноте слышен шум удаляющегося поезда. Загораются сигнальные огни. Шум мчащегося поезда отдаляется.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Обыкновенная комната. Мебель вроде бы не современная, но и не старомодная. На стенах ни то ни се, и тем не менее все свидетельствует об «известном» вкусе. Одним словом, комната в доме, так называемой, «творческой интеллигенции».

О т е ц (через открытую дверь из другой комнаты). Ах, меня словно с креста сняли. (Зевает.)

М а т ь (сыну). Бедный отец, его словно с креста сняли.

Д е д у ш к а (сыну). Что такое?

С ы н (дедушке, громче). Мама говорит, что отца словно с креста сняли.

О т е ц (через открытую дверь, громче). В чем дело? Говорите громче!

Д е д у ш к а (отцу). Дзидек говорит, что тебя словно с креста сняли.

О т е ц. Сняли, сняли. Оставьте меня в покое.

Д е д у ш к а. Что-о? Тихо! Ничего не слышно.

М а т ь (дедушке). Здись просит, чтобы его оставили в покое.

О т е ц. Что там еще случилось?

Д е д у ш к а. Гражинка говорит, что ты просишь, чтоб тебя оставили в покое.

О т е ц. О боже, боже…

С ы н. Папа, ты обещал…

Отец молчит.

Ты уже целую неделю обещаешь, что расскажешь.

М а т ь. Ты слышал, что отца сегодня с креста сняли.

С ы н. Не сняли, мама, а «словно сняли».

О т е ц. Что там еще такое?

Д е д у ш к а. Дзидек говорит, что тебя словно с креста сняли…

С ы н. Дал слово, папа, — держи.

О т е ц. Обещал, обещал. Голова у меня трещит, а этот свое.

С ы н. Папа обещал, а теперь уклоняется.

М а т ь. Если обещал, Здислав, надо…

Появляется о т е ц из-за ширмы, поправляет костюм. Садится.

О т е ц. На чем это я остановился?

Д е д у ш к а. …Что образы, созданные греками, несмотря на волнения страсти, обнаруживают великую и твердую душу^{53}.

О т е ц. Отпечаток такой души виден и в лице Лаокоона, и не только в лице, несмотря на самые жестокие муки. Ведь отражающаяся во всех его мышцах и жилах боль, которую ты сам как будто чувствуешь, даже не глядя на лицо и другие части тела Лаокоона, лишь по его мучительно сведенному животу…

Мать встает и, делая знак, чтобы не прерывали, на цыпочках выходит из комнаты.

…эта боль, повторяю, однако же, ни в какой мере не искажает ни его лица, ни всей его позы. Лаокоон не испускает того страшного крика, о котором мы читаем у Вергилия.

М а т ь (входит на цыпочках). Продолжай… Я только передвинула… (Сыну.) Много ли отец рассказал?

Сын и отец говорят почти одновременно.

С ы н. Отец говорил, что эта боль, однако же, не обнаруживается, как это воспевает Вергилий, он не испускает того страшного крика и тэ дэ.

О т е ц. Телесная боль и величие духа распределены художником во всем строении фигуры с одинаковой силой и как бы уравновешены. Лаокоон страдает, но страдает так, как Филоктет у Софокла…

Мать встает и, прикладывая палец к губам, выходит.

(Продолжает.) …Его страдания глубоко трогают нас, и мы хотели бы уметь переносить наши муки так же, как этот великий муж.

Дедушка зевает.

М а т ь (входит на цыпочках). Вот и я… Не прерывай… прошу тебя, повтори, что ты сказал… я потеряла нить.

О т е ц (продолжает). …Его страдания глубоко трогают нас, и мы хотели бы переносить наши муки так же, как этот великий муж. Отверстие рта не позволяет ему кричать, мы слышим скорее глухой, сдержанный стон, как об этом пишет Гадолет.

Д е д у ш к а. А-а-а…

Отец смотрит на него вопросительно.

А разве…

О т е ц. Что?

Д е д у ш к а. А разве, Здись, ты не мог бы рассказать все это своими словами?

О т е ц. Как, отец?

Д е д у ш к а. Ну, своими словами немного о том, как… Ведь Дзидек пока еще не подготовлен к восприятию Лессинга. Просто ты попытайся популярнее…

О т е ц (обиженный). Охотно. Итак… о чем это я…

С ы н. О Риме, папа.

О т е ц. Да, рассказать, конечно, не просто. Гигант. Рим. Собственно, на осмотр города времени почти не было. Ездил я туда не для развлечения, сами знаете.

С ы н. Но эту группу ты видел.

О т е ц. Видел.

С ы н. Большая она?

О т е ц. Итальянцы говорят — Laocoonte.

Сын разражается смехом.

Ну и что в этом смешного?

С ы н. Не знаю.

М а т ь. Вот они, плоды политехнизации.

О т е ц. Вот именно, такова наша молодежь. «Не знаю». Группа изображает, как я уже говорил, отца и двух сыновей. Их пожирают змеи. Мраморные фигуры почти в натуральную величину. Сыновья соответственно меньше.

С ы н. А змеи?

О т е ц. Змеи пропорционально больше. Человеческие фигуры оплетены телами гадов. На лице отца отчаяние. Но он борется. Обращенное к небу лицо его выражает страдание и покой.

Д е д у ш к а (матери). Что он говорит? Я потерял нить.

М а т ь (громким шепотом). Что на лице отца нарисовано отчаяние, но он борется со змеями, которые пропорциональны.

Дедушка одобрительно кивает головой.

С ы н. А где эта группа стоит?

О т е ц. Скульптура находится в Ватиканском музее. Музей этот — настоящий лес… Шедевры стоят там рядами, как мраморные деревья. Бюсты, торсы, детали.

С ы н. Бюсты? Значит, там и девочки есть?

О т е ц. Есть… Какие девочки? Ну что за логика у этого мальчишки… Мне немного не повезло. Прихожу, подхожу к ослепительно-белой группе Лаокоона, а там, конечно, толпа, толкучка — экскурсии. Протискиваюсь. А на постаменте табличка: «Laocoonte — Calco in Gesso. Dello originate in Restauro»[25]. Да, мои дорогие.

Мать вскакивает и молча выбегает из комнаты.

(Дедушке.) Я, отец, дальше на таком уровне не могу…

Д е д у ш к а. Ты должен его увлечь. Нельзя же от него требовать, чтобы он сразу воспринимал Лессинга… Механизация и технизация уже сделали свое дело. Или ты думаешь, что это проходит бесследно? Но тебе действительно не повезло! Перелететь через Альпы и оказаться перед гипсовой копией, не увидеть оригинала. Calco in Gesso. Ох уж эти итальянцы. Народ певцов.

Сын смеется.

О т е ц. Ну чего ты опять смеешься?

С ы н. Не знаю.

О т е ц (дедушке). Видишь, им все кажется смешным. Когда они говорят «раздавить с чувихой бутылку», то все в порядке. Бедные копрофаги — «раздавить с чувихой бутылку в бунгало»… Гипсовая копия дает, конечно, представление о красоте оригинала. Однако красота, которой дышит оригинал, в копии как бы лишена божественной искры, которую художник вдохнул в оригинал.

С ы н. У нас, папа, тоже очень часто встречаются скульптуры из гипса. Герои, композиторы, святые, выдающиеся деятели, которые перегнули палку… Я видел даже руку из гипса.

О т е ц. Носишься по залам с утра до вечера, даже ноги болят. Красота бесконечная. И вдруг остановишься как вкопанный и не можешь сдвинуться с места.

С ы н. И много там этой красоты?

О т е ц (угрюмо). Много… Головы… императоры, философы, демагоги.

С ы н. Я слышал про Нерона.

О т е ц (угрюмо). Он слышал про Нерона. Нет, на таком уровне я больше не могу говорить. Не могу. Лучше иди гулять!

С ы н. Сократ был курносый.

О т е ц. Иди гулять! В кино. Или я пойду…

Мгновение все молчат.

Через открытую дверь отчетливо доносится голос матери.

М а т ь. Какой ты странный, Здисек, привередливый, сразу сердишься. Неужели ты не можешь собственному ребенку передать хоть немного той красоты, которой сам столько недель наслаждался в солнечной Италии?

С ы н. Колизей.

О т е ц (с интересом). Что Колизей?

С ы н. А-а-а, ничего…

Д е д у ш к а. У него добрые намерения.

М а т ь. Ты ведь можешь говорить немного популярнее.

О т е ц. Не могу.

М а т ь (слышен только ее голос). Не можешь, потому что не хочешь. В конце концов, если уж взялся рассказывать, мог бы постараться немного для собственного ребенка. Я тоже охотно послушаю.

О т е ц. Но ведь ты там ничего не слышишь…

М а т ь. Почему же, я немного слышала, только под конец потеряла нить…

Д е д у ш к а. Извините меня, я на минутку. (Выходит на цыпочках.)

О т е ц. Я не буду повторять все сначала.

Г о л о с м а т е р и. Ты сказал, что видел копию из гипса. Но это, наверно, огромная разница.

О т е ц. Д-да, у меня в голове каша.

Г о л о с м а т е р и. Каша? Но ведь только неделя, как ты вернулся.

С ы н. Но почему, папа, эта группа Лаокоона так прекрасна?

О т е ц (прогуливается по комнате). В ней, мой мальчик, заключена вся внутренняя гармония древнего грека. Древние люди гармонически развивали тело, ум и душу, и благодаря этому ими создано недостижимое для нас по своей форме искусство. Красота и истина стали там единством. Группа Лаокоона в чудесной гармонии оплетенного змеями человеческого тела даже страдание передает гармонически, с сохранением чувства меры… Я устал.

С ы н. А как же змеи?

О т е ц. Змеи?

С ы н. Змеи тоже жили в той чудесной внутренней гармонии, которую передают их сплетения?

О т е ц. Конечно.

С ы н (с энтузиазмом). Ave, Imperator, morituri te salutant![26]

О т е ц. Ты путаешь эпохи.

С ы н (пожимает плечами). Я просто так… (Поднимает вверх большой палец «движением Цезаря», потом опускает палец вниз.)

О т е ц. Что ты хочешь этим сказать?

С ы н. А-а-а, ничего…

О т е ц. О чем это я говорил… я потерял нить.

Входит д е д у ш к а, незаметно поправляет брюки.

Д е д у ш к а. Министерская голова.

О т е ц. Что такое?

Д е д у ш к а. Ничего, ничего… (Садится.) Продолжай.

О т е ц (просматривает записную книжку). Голова у меня трещит.

М а т ь (входит в комнату). Все уже выкипело.

О т е ц. Мне пора.

М а т ь. Ты куда, Здислав?

О т е ц (заглядывая в записную книжку). В пятнадцать ноль три у меня кружок по эстетике, в шестнадцать пять заседание объединенного жюри конкурса на совместный памятник Текле Бондажевской-Барановской и Словацкому.

М а т ь. Когда вернешься?

О т е ц. Дай бог, чтобы вернулся! Поступило несколько сот тысяч проектов от любителей-художников и художников-любителей.

М а т ь. Если вернешься поздно, ужин будет в духовке или холодильнике.

Отец целует жену в лоб, сын целует отца, отец — дедушку в плечо и т. д. Отец уходит.

Д е д у ш к а. О чем вы говорили с отцом, пока меня не было?

Мать поправляет скатерть на столе, стряхивает пылинки, ставит розы в вазу. Цветы искусственные, но удивительно похожи на настоящие.

С ы н. О группе Лакона.

Д е д у ш к а. Не Лакона, а Лаокоона. Повтори за мной: Лаокоона.

С ы н. Лаокоона.

Мать поправляет розы.

Д е д у ш к а. Лаокоона.

С ы н. Лаокоона.

М а т ь. Не буду вам больше мешать. (Перебирает розы.)

Д е д у ш к а (усаживается поудобнее). Ты не договорил.

С ы н. Папа видел только гипсовый слепок.

Д е д у ш к а. Calco in Gesso.

М а т ь. Бедный отец, снова нарвался на слепок.

Д е д у ш к а. Но ты мне расскажи, что ты узнал во время моего краткого отсутствия. Говори своими словами. Не повторяй оригинала…

М а т ь. Не буду вам мешать. (Выходит на цыпочках из комнаты.)

С ы н. Это величайшая скульптура мира, гармония и красота которой недостижимы.

Д е д у ш к а. Прекрасное — это гармония, которая возносит человечество к счастью человечества…

С ы н. Оригинал в ресторации. Dello Originale in Restauro.

Дедушка смеется.

Над чем ты смеешься, дедушка?

Д е д у ш к а (как будто немного испуган). Просто так, не знаю.

С ы н. Преисполненные гармонии змеи душат страдающего отца и двух сыновей. Именно в страданиях выражена душа грека. Она запечатлена в мраморе, но гипсовый слепок также обладает теми божественными пропорциями, которые были присущи древнему человеку, но которыми мы, современные люди, не обладаем.

Д е д у ш к а. Я всю жизнь хранил в себе красоту, и, поверь мне, пока я ее в себе чувствую, я не буду несчастным.

С ы н. А как она выглядит?

Д е д у ш к а. Кто она?!

С ы н. Красота, которая в тебе, дедушка.

Д е д у ш к а. Боже, какая алиенация! Снова начинай все от печки. Совершенная политехнизация. Видишь ли, бедный мальчик, это так, словно бы ты вынашивал — в переносном смысле, понятно, — группу Лаокоона, оригинал, разумеется. Это огромная ценность…

С ы н. И в отце тоже есть эта красота?

Д е д у ш к а. Есть, именно от меня переданная…

С ы н. И в маме?

Д е д у ш к а. А как же.

С ы н. А в пани Квятковской тоже есть гармония?

Д е д у ш к а. Это что за Квятковская?

С ы н. Наша соседка.

Д е д у ш к а. В ней тоже, хотя она и искалечена воспитанием, средой, жизненными условиями. Ведь в старой народной мудрости — «бытие определяет сознание», — как известно, есть и рациональное зерно…

С ы н. А во мне?

Д е д у ш к а. В тебе? Конечно.

С ы н. А-а-а…

Д е д у ш к а. Что — а-а-а?

С ы н. Во мне нет гармонии.

Д е д у ш к а. Что?

С ы н. Ничего.

Д е д у ш к а. Повтори.

С ы н. Я говорю, что во мне нет ни красоты, ни гармонии.

Д е д у ш к а. Есть, вот именно есть, хотя ты этого еще и не сознаешь.

С ы н. А я тебе, старина, говорю, что нет.

Д е д у ш к а. Есть.

С ы н. Нет.

Д е д у ш к а. Есть.

С ы н. Но я ведь лучше знаю, что есть и чего нет. Ведь ты, дедушка, не во мне сидишь, а в кресле.

Д е д у ш к а. Не валяй дурака!

С ы н. Ничего во мне нет, я ни во что не верю.

Д е д у ш к а. Не притворяйся, не надо.

С ы н. Не выношу людей, люблю машины, автомобили…

Д е д у ш к а. Не прикидывайся, перестань!

С ы н. Дедушка!

Д е д у ш к а. Что тебе?

С ы н. Ты меня, дедушка, доведешь до отчаяния. Я чувствую дыхание атомной смерти, вижу отблеск ядерного взрыва на наших лицах… Пусто, холодно… Красота… Гармония. Это не для нас.

Д е д у ш к а. Вот те на!

С ы н. Дедушке-то хорошо. Дедушка верит, что гармония есть. Дедушке хорошо…

Д е д у ш к а. Глупый ребенок! Если бы ты знал, что творится внутри у атомного дедушки. Все декламируют только о молодежи атомного века. Но никто не думает о стариках атомного века, о бабушках атомного века или о тетушках… За прекрасное ты должен бороться всегда и всюду. В себе, в окружающем мире, в коллеге, в вазе, книге, школе, столе, мебели, картине, тарелке, вилке, ложке, на экскурсии, в семейном кругу, в сейме…

С ы н. Дедушка! Я уже начинаю любить прекрасное.

Д е д у ш к а. Ты пошел в отца. Помни до конца жизни, что искусство — это знамя на башне человеческого труда. Никогда не позволяй вырвать у себя из души это знамя на башне человеческого труда! Пойду к себе и немножко вздремну… (Выходит.)

Перерыв.

По комнате ходит м а т ь, поправляет цветы. Перелистывает «Пшекруй». Грызет сухое печенье. В комнату вбегает запыхавшаяся п р и я т е л ь н и ц а. Целуются. Приятельница кладет на стол искусственные розы, завернутые в бумагу.

П р и я т е л ь н и ц а. Совсем забыла! (Подает матери цветы.) Это тебе.

М а т ь (разворачивает). Чудесные! Извини, я поставлю их в воду. Знаешь, это, пожалуй, для Здислава! Чудесно пахнут.

Целуются.

П р и я т е л ь н и ц а. Не ставь их в воду, не нужно.

М а т ь. Как живые. Надо всыпать в воду соли, подольше постоят. Просто трудно поверить, что они бумажные.

П р и я т е л ь н и ц а. Когда Здись вернулся?

М а т ь. В среду, не успел даже переодеться. Рассказывал, рассказывал, день и ночь. Сейчас он на жюри. Подожди, надо поставить их в воду.

П р и я т е л ь н и ц а. Они же бумажные.

М а т ь. Что ты говоришь! Совсем как настоящие.

П р и я т е л ь н и ц а. Ты загорела, чудесно выглядишь! А Здислав?

М а т ь. Ты тоже прекрасно выглядишь. Но что случилось? Ты так возбуждена.

П р и я т е л ь н и ц а. Разве это видно?

М а т ь. Ты вся дрожишь.

П р и я т е л ь н и ц а. Представь себе, вышли «Письма Спинозы».

М а т ь. Не может быть!

П р и я т е л ь н и ц а. Я читала в «Пшеглёнде культуральном».

М а т ь. В оригинале?

П р и я т е л ь н и ц а. В переводе, частично с латинского, частично с голландского… Я потрясена. Мы с Колготкой и Мацеем вырываем их друг у друга из рук.

М а т ь. Люди в наше время так затурканы.

П р и я т е л ь н и ц а. Ужасно.

М а т ь. Затурканы, загнаны, просто трудно выкроить часок для себя, для души, для прекрасного…

П р и я т е л ь н и ц а. В жутком замоте.

М а т ь. Едва успеешь что-то поставить, как уже летишь переставить, и так все время. Вот наша судьба: «Kura domestica»[27].

П р и я т е л ь н и ц а. Гоняешь, гоняешь, и конца не видно. А Здислав?

М а т ь. Некогда даже посидеть и послушать Здислава. Это ужасно. (Ставит розы в вазу.) Сегодня он рассказывал о группе Лаокоона. Рим производит потрясающее впечатление. Здислав просто обалдел в Риме. Он и сейчас ходит, как лунатик. Иногда я боюсь разбудить его, нарушить этот сон. Мне все кажется, что стоит его потревожить каким-нибудь нашим отечественным словечком, как он упадет с пьедестала и разобьется. Итальянцы любят нас до безумия, буквально с ума сходят. Как услышат: «Polonia, Polako», лица у них так и расцветают в улыбках. Не только итальянцы, но и негры, англичане, шведы, ну все, все! Это трудно передать.

П р и я т е л ь н и ц а. Я что-то плохо помню эту легенду.

М а т ь. Один жрец ударил дротиком троянского коня, внутри которого сидели солдаты. Тогда из моря внезапно появились две змеи огромного размера, их послал Посейдон, как известно, враждебно относившийся к Трое.

П р и я т е л ь н и ц а (ест печенье). Ты знаешь, это очень интересно.

М а т ь. Змеи бросились прямо на Лаокоона, занимавшегося вместе с двумя сыновьями подготовкой к жертвоприношению, в мгновение ока обвили и задушили отца и обоих сыновей.

П р и я т е л ь н и ц а. Хоть убей, не помню. Ну совершенно вылетел у меня из головы этот легендарный жрец Аполлона из Трои! Агесандр, Полидор, Афинодор…^{54} Все выветрилось… Стоит перестать заниматься — тут же забываешь! Лессинг, Винкельман, «Гамбургская драматургия»^{55}.

М а т ь. Но все-таки ты не отстаешь.

П р и я т е л ь н и ц а. Только когда удается вырваться из круговорота. Сама знаешь — то носки, то Колготка волосы перекрасила, Мацей авторучку сломал, электричество отключили, воды нет… И сама не всегда с собой в ладу, но при первой же возможности — посещаю галерею. На днях я была на вернисаже Грдулы. В последнее время он стал «народным умельцем».

М а т ь. Это тот, картины которого излучают энергию непокорной космической красоты?

П р и я т е л ь н и ц а. Именно тот.

М а т ь. Это так замечательно!

П р и я т е л ь н и ц а. Энергия эта возникает как бы из внутреннего ока и непрерывно посылает инфракрасные и ультрафиолетовые лучи.

М а т ь. Конечно, в космос?

П р и я т е л ь н и ц а. Разумеется, хотя в работах Грдулы явственно ощутимо внутреннее противоречие; столкновение с препятствием на какой-то миг разверзает перед нами зияющую бездну и… манит.

М а т ь. Это как цепная реакция после взрыва, калечащего прекрасное и вынуждающего нас отбросить или принять аналитический метод Грдулы.

П р и я т е л ь н и ц а. И это все происходит у нас в Варшаве!

М а т ь. Невероятно.

П р и я т е л ь н и ц а. Просто невозможно поверить!

М а т ь (встает). Извини, я на минутку… на кухню. (Выходит.)

Приятельница прячет лицо в бумажные розы. Входит м а т ь, улыбаясь.

П р и я т е л ь н и ц а. Выкипело?

М а т ь. Да, теперь можем поговорить свободно. Представь себе, что Здислав вернулся совершенно обновленный. Вроде тот же и вместе с тем другой, весь какой-то переполненный, упоенный прекрасным, — настоящий аккумулятор. Не успел еще повесить шляпу, а уже заговорил. Как он говорит! Это просто наслаждение. Знаешь, для меня просто пиршество, когда я слышу, как Здислав говорит с Дзидеком. Понимаешь: отец и сын. Симфония.

П р и я т е л ь н и ц а. Да-да, при нашем стрессовом состоянии это очень много значит.

М а т ь. Я переставляю кое-что, а на самом деле слушаю, слушаю. Возвышенные речи так и льются. Усядутся вдвоем или втроем… Представь себе, сегодня он рассказывал о группе Лаокоона. Скажу тебе откровенно, что только под влиянием этого рассказа я вдруг как бы прозрела, осознала в себе существование этой группы. В нашу атомную эпоху человека так лихорадит, он так измотан, что порой даже забывает о прекрасном. А тут с благоговением ощущаешь, как Здислав наполняет Дзидека прекрасным, а дедушка ему стойко вторит, хотя нет-нет да и задремлет.

П р и я т е л ь н и ц а. Представь себе…

М а т ь. О, это настоящий симпозиум! Но подумай только, как Здисю не повезло, оригинальная группа Лаокоона как раз была в реставрационной мастерской, и ему пришлось довольствоваться копией из гипса.

П р и я т е л ь н и ц а. Ох уж эти итальянцы! Но Здислав все же доволен путешествием?

М а т ь. Не то слово, его будто подменили. Колоссально. Он прямо не может выговориться. Вчера весь день говорил, говорил и сегодня говорит. А дедушка молча кружит и нет-нет что-нибудь вставит. Совсем как Юпитер.

П р и я т е л ь н и ц а. И это во времена политехнизации. Нет, ты определенно вытащила счастливый билет…

М а т ь. Вчера Здислав так рельефно обрисовал группу Лаокоона, которая находится в музее апостольской столицы… (Прерывает рассказ. Вдруг разражается смехом. Смеется, покатывается со смеху.)

Приятельница неуверенно улыбается.

Представь себе! (Снова хохочет до упаду.) Представь себе, чуть не забыла рассказать!.. (Наклоняется к приятельнице и шепчет ей на ухо. Та смотрит на нее с недоверием.)

П р и я т е л ь н и ц а. Что ты говоришь! Невообразимо.

М а т ь. И на каждом листок!

П р и я т е л ь н и ц а. Я тоже верующая, но это уж слишком.

М а т ь. Листок на каждом, от самого маленького до самого большого. Даже у таких вот крохотных фигурок (показывает на пальце) это прикрыто гипсовым листком. Говорят, есть специальное распоряжение какого-то Пия или Бенедикта. Конечно, скульптуры мраморные, поэтому пришлось ампутировать мраморные члены и все эти места залепить гипсовыми листочками.

П р и я т е л ь н и ц а. Ну, это уж слишком, хотя, помнится, и у нас, несмотря на совсем иной общественный уклад, бывали такие случаи.

М а т ь. У нас?

П р и я т е л ь н и ц а. Знаешь, в период этого ужасного перегиба, или так называемого культа личности, я как-то была на выставке скульптуры в академии, и представь себе…

М а т ь. Говори, говори…

П р и я т е л ь н и ц а. Так вот, помнится, это было именно в период администрирования в искусстве. Прихожу это я в академию на выставку скульптуры, хожу, осматриваюсь, мне как-то не по себе. Чего-то не хватает. Вокруг статуи, и все смотрят на меня, и представь себе… (Начинает смеяться. Смех постепенно нарастает, наконец она разражается взрывом хохота.) Вообрази, я обнаруживаю, что… что у обнаженных мужчин virilia упрятаны в черные мешочки. Да-да, в бархатные чехольчики. Я думала, что упаду прямо на пол… Конечно, тоже гипсовые.

М а т ь. Да, одно другого стоит!

П р и я т е л ь н и ц а. Боже мой! Представь себе, я забыла выключить… (Убегает.)

Входит д е д у ш к а. В руках у него книга, он углублен в чтение. Садится, читает.

Пауза.

М а т ь (поправляет бумажные цветы; самой себе, но громко). Жизни своей не пожалею, а ребенка не дам в обиду.

Дедушка читает, бормочет что-то себе под нос.

Вы спите?

Д е д у ш к а. Да.

М а т ь. А что вы сейчас читаете?

Д е д у ш к а. Плутарха. С детства с ним не расстаюсь.

М а т ь (вынимает из вазы розу, нюхает ее). А вы, папа, разве не заметили, что Дзидек какой-то бледный, молчаливый. За целый час не сказал ни слова. Я волнуюсь…

Д е д у ш к а. Может, ему нечего сказать.

М а т ь. Где это слыхано, чтобы здоровый мальчик молчал. Он болен, или с ним что-то случилось. Но дети теперь такие замкнутые. Может, у него какие-нибудь сомнения идеологического порядка?

Д е д у ш к а. Ты чересчур впечатлительна. Позавчера мы с ним беседовали. Дзидек так выразительно, так образно рассказывал обо всем, что узнал от отца, о путешествиях, античных прогулках… Должен тебе сказать, я был поражен этими характеристиками, формулировками, отношением к прекрасному отца с сыном я сына к отцу. Он рассказывал своими словами, однако в этом была какая-то красота…

М а т ь. Конечно, от меня все скрывают. И очень жаль.

Д е д у ш к а. Но ведь тебе нужно было переставить кастрюлю. Скажу откровенно, ты много потеряла.

М а т ь. Расскажите, отец, хотя бы своими словами.

Д е д у ш к а. Оказывается, Здислав попал не очень удачно. Laocoonte — Calco in Gesso. Dello Originate in Restauro. И тем не менее ему казалось, что не только воздух вокруг знаменитой группы, но и весь его организм был буквально насыщен гармонией! И невзирая на то, что это была только копия из гипса, — сама идея одухотворяла все вокруг…

М а т ь. Никогда бы не заподозрила итальянцев в таком легкомыслии. Сезон.

Д е д у ш к а. Дзидек рассказывал об этом так проникновенно, словно передо мной стоял молодой Здислав, ну просто копия.

М а т ь. Продолжайте, отец, продолжайте. Я счастлива.

Д е д у ш к а. Я повторяю только слова Дзидека.

М а т ь. Говорите, говорите.

Д е д у ш к а. Скажу по секрету, только вера в прекрасное связывает меня с жизнью. В красоту прекрасного и красоту человечества.

М а т ь. И подумать только, что Дзидек все так тонко, с таким вкусом тебе пересказал. Бедная бабушка не дождалась. Как бы она была счастлива, если б могла услышать. Это исключительно одаренный, прямо-таки ренессансный мальчик, а ведь был таким маленьким, когда я его родила.

Д е д у ш к а. Ты попала в точку. Volltreffer[28], как говорят граждане Федеративной Республики Германии и Германской Демократической Республики…

М а т ь (закрывает уши руками). Ох, эта политика! Слышать не хочу больше о политике. Умоляю! Политика для меня не существует. Я сказала себе: конец. Не знаю, не слушаю. Наша жизнь слишком коротка. Весь этот догматизм и ревизионизм не для моих нервов. Здислав был тоже активным на предыдущем этапе, до сих пор еще не пришел в себя. Помню, по ночам просыпался и кричал: реализм! сюрреализм! Совсем голову потерял. Хватит с меня болезней в доме.

Д е д у ш к а. Но послушай же, Гражинка…

М а т ь. Ни слова! Умоляю. Довольно политиканствовать, пусть другие теперь стараются и приносят себя в жертву!.. Почему я должна все время дрожать… тут политехнизация, там алиенация… Нет! Давайте работать, и все. Наше геофилософическое положение обуславливает нашу работу на платформе мирного сотрудничества в области мировоззрения. При наличии капли доброй воли все можно примирить. Я не желаю думать ни о каком Бомбоко, ни о Касавубу…^{56} Не хочу!

В комнату входит с ы н. Видно, что он что-то скрывает. Стоит, повернувшись спиной к матери и дедушке.

Д е д у ш к а. Гражинка, социальная революция, свидетелями которой мы являемся, требует жертв. Мы же строим комбинаты!

М а т ь. «Жертв», «жертв»! Когда кончится эта гекатомба?

Д е д у ш к а. Взгляни на Дзидека. Он что-то скрывает.

М а т ь. Посмотри мне в глаза.

Сын пожимает плечами.

Значит, у тебя нет смелости…

С ы н (смотрит на мать). Я усомнился в смысле жизни.

Д е д у ш к а (про себя). Haute nouveauté de la saison[29].

М а т ь. Когда это случилось?

С ы н. Около трех.

М а т ь. Еще не поздно. Можно позвонить Зосе.

С ы н. Я потерял веру в идеалы, и никто и ничто мне не импонирует. Я стараюсь все оценивать объективно, никому не подражать, только так создам собственную индивидуальность.

Д е д у ш к а. Вылитый папа…

С ы н. Не хочу никому подражать, хочу быть самим собой.

М а т ь. Говорил ли ты уже об этом с отцом?

С ы н. Я начал, но папа ушел — у него жюри.

М а т ь. Принесу тебе что-нибудь попить. (Выходит.)

Д е д у ш к а. Посмотри мне в глаза.

С ы н. Мне хочется найти свое счастье в семейной жизни и хорошо оплачиваемую профессию, это все.

Д е д у ш к а. Ты уже выбрал себе дорогу?

С ы н. Да.

М а т ь входит со стаканом воды. Дедушка выпивает воду.

М а т ь. Значит, ты уже сделал выбор?

С ы н (равнодушно). Пока мы живем — мы выбираем.

М а т ь. Только работники физического труда свободны от этого. Значит, ты выбрал?

С ы н (говорит быстро, автоматически). Конечно, конечно, я могу пойти в институт внешней торговли или внешних сношений, очень люблю путешествия, иностранные языки, ответственные должности в посольствах, кино, могу занимать ответственный пост за границей. Знаешь, мама, я чувствую к этому влечение и всегда хотел быть дипломатом, например, полномочным послом в Персидском заливе.

Д е д у ш к а (проницательно). Тебе понравилась Сорейя.

С ы н. Нет, я об этом не думал.

М а т ь. Нужно позвонить отцу.

Д е д у ш к а (коварно). А к гуманитарным наукам, к филологии тебя не влечет?

С ы н (с минутной увлеченностью в голосе). Дедушка! Один ты знаешь, чего я хочу. Все это мои мечты, юношеские грезы. Я пойду на классическую филологию или стоматологию.

Д е д у ш к а. Взялся за гуж — не говори, что не дюж.

С ы н. Хватит с нас Дон Кихотов. Прежде всего надо обеспечить себе сносное существование.

М а т ь. Я тоже предчувствовала, что он хочет выбрать медицину.

С ы н (решительно). Я решил пойти на медицинский. Пойду и не пожалею усилий. Буду врачевать страждущих. Болеют дети, старики, женщины. Получу специальность. Буду педиатром, психиатром, гинекологом. Откажусь от всего.

М а т ь. Сделай это для меня и для страдающего человечества, для Народной Польши и беспартийных детей, прислушайся к голосу сердца.

Д е д у ш к а. Но туда ведь не пробьешься…

М а т ь. Куда?

Д е д у ш к а. На медицинский. Все хотят нести облегчение. Но существует столько иных наук.

М а т ь. Например?

Д е д у ш к а (коварно). А что, если выбрать музыковедение или почвоведение?

С ы н (решительно). Благодарю! Пойду на музыковедение.

Д е д у ш к а. Семнадцать лет! Молодо — зелено! Не принимай опрометчивых решений… А что ты думаешь насчет …оологии? А?

С ы н. Тоже захватывает.

Д е д у ш к а. У тебя есть вообще выбор — онолатрия, ономастика, онтология, онания, опиофагия…

С ы н (решительно). Пойду на опиофагию.

М а т ь (серьезно). Пойдешь в консерваторию или на стоматологию, как Колготка, в качестве главного предмета выберешь археологию, а в качестве дополнительного — гинекологию… (Вскакивает.) Совсем позабыла… (Выбегает.)

Д е д у ш к а. Значит, выбрал?

С ы н. Да, и то и другое влечет меня с одинаковой силой. Спасибо.

Д е д у ш к а. Поблагодари родителей, жизнь на тебя кладут…

С ы н. Благодарю.

Д е д у ш к а. Я рад, мальчик, что ты послушен зову сердца. Что ты идешь по стопам своего отца и отца своего отца и стремишься служить человечеству, то есть прекрасному. Kalos k’agathos. Прекрасный и добрый. Отвечающий идеалу как с моральной, так и с физической точки зрения. И ты прав, что не настаиваешь на гинекологии. Археология принесет тебе куда больше волнений высшего порядка. Лучше копаться во внутренностях земли, а не где-то у несознательной Мани.

М а т ь (входит на цыпочках). Выкипело… не успела переставить. Выбрал?

Д е д у ш к а. И сделал правильный выбор. Лучше, мальчик, рыться во рту, чем в заду. Стоматология. Stoma! Рот. Рот, а не живот…

М а т ь (переставляет цветы). Что за чепуху вы городите?

Д е д у ш к а. Nos Poloni non curamus quantitatem syllabarum[30].

С ы н. Теперь я и сам не знаю. (Пожимает плечами.)

Д е д у ш к а. Ну что, горячка миновала?

С ы н. Точно.

Д е д у ш к а. Вот именно. Пойду немного пройдусь. Проветрюсь. (Уходит.)

Занавес

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Сцена перегорожена стоящими белыми «экранами» либо висящими друг против друга серыми портьерами. Между «экранами» (или портьерами) пусто. На полу в вазоне (безразлично где) стоит цветущая пеларгония или какой-нибудь другой цветок. Перед каждой из перегородок члены жюри останавливаются и разговаривают — обсуждают проекты памятника. Один из членов жюри — о т е ц. Он держится вблизи п р о ф е с с о р а (но за его спиной). П р е д с е д а т е л ь ж ю р и говорит что-то. Сдержанно жестикулирует. О д и н и з ч л е н о в ж ю р и время от времени высказывается. Д р у г о й все время молчит и качает головой; неизвестно, однако, когда это движение означает согласие, а когда — возражение.

Члены жюри могут поочередно переходить от одной перегородки к другой или же раз на левую, раз на правую сторону зала; но могут и оставаться на месте.

П р е д с е д а т е л ь (вообще). Представленные здесь проекты создавались преимущественно с мыслью о том, что их будут осматривать снаружи и вместе с тем изнутри, то есть внутренним оком. Авторами ставилась также задача расположения памятника на открытом пространстве — то есть в поле, на уличном перекрестке, в лесу, в метро, в пустыне или на пересечении трамвайных путей — таким образом, чтобы памятник можно было увидеть из автобуса, вертолета, с птичьего полета, из трамвая, такси, с лошади, невооруженным глазом пешехода, обыкновенного гражданина, спешащего на работу или сидящего после работы на скамейке. На наших глазах функция памятника радикально преобразуется, для нас перестает играть роль его традиционная форма, которую с успехом может заменить монолитная и в то же время расколотая, бесформенная глыба. Мы являемся свидетелями рождения памятника атомной эпохи, который на наших глазах воплощается в новую материальную форму, соответствующую нашему положению в эту удивительную эпоху космических полетов. (Вынимает из жилетного кармана карточку и, пряча ее в ладони, читает.) «Dem orthodoxen Surrealisten, dem spitzfindigen Gegenstandeskoppler dient das Bizarre als Nervenstimulanz, seine Kombinatorik betritt kaum jemals die Sphäre der Gestaltung, ihr Ergebnis bleibt «Kuriosum»[31]. Напротив, у Арпа и Джакометти, у Мура и Колдера^{57} вы не найдете ничего от кунсткамеры, ничего от дешевых приемов комнаты смеха; с точно такой же трагической серьезностью, лишенной пафоса, с точно такой же идеей, воплощенной в форму, с точно такой же творческой созидательной силой мы встречаемся здесь, на выставке этих проектов памятника поэту.

П е р в ы й ч л е н ж ю р и (показывает деликатно рукой). Мне кажется, что этот монументальный и фронтальный замысел соответствует своего рода видениям «Короля-духа», которые лира великого поэта простерла над народом, измученным лебединой песнью. Модель сидит in trono. Кубистическая талия по пропорциям не отвечает левой реалистической ноге, которая апеллирует к нам традиционным языком. Это вызывает некоторый протест, беспокойство…

О т е ц. Именно.

П е р в ы й ч л е н ж ю р и. Однако большое чувство внутренней мелодии, показанное в изгибе правой руки, протянутой к левому уху, дает гарантию надежной гармонии.

О т е ц. Гармонии.

В т о р о й ч л е н ж ю р и. Должен признаться, что мне больше по вкусу другой памятник. Да, да. Памятник поэту в виде стенных часов. Стена из гранита. На стене надпись: «Жил я с вами, терпел я и плакал я с вами»^{58} На круге, вернее, на циферблате — названия произведений. Над кругом из черного мрамора — ниша из белого мрамора, из ниши каждый час выскакивает реалистически решенная фигура Юлиуша Словацкого и кукует. Будит нацию.

П е р в ы й ч л е н ж ю р и. И кукует? Это несколько экстравагантно. Он мог бы что-нибудь декламировать, например, из «Мазепы» или «Кордиана»…

П р е д с е д а т е л ь. А вот на этом памятнике поэт дан в образе обыкновенного казначейского чиновника. Брюки из гранита, голова тоже. Вокруг головы — небольшая галерея, напоминающая аркаду дворика королевского замка на Вавеле. Автор проекта удачно воплотил астрономическое содержание в национальную форму. И мне кажется, что легко, без нажима воспроизведенный в граните воротник Словацкого живо передает специфические черты его поэзии, которая сверкает и переливается, словно мыльный пузырь, но когда нужно, может грохотать и блистать, как гром и молния.

В т о р о й ч л е н ж ю р и. Я отдал бы предпочтение вот этой, лирической композиции. Мы видим поэта, выглядывающего из-за куста. Здесь же группа фигур, идущих с криком: «Польша! Польша!»^{59} Поэт вопрошает: «Какая Польша?» Марширующие сделаны из гипса, куст — из гранита, поэт — из алебастра. Вращающаяся голова — в обычном цилиндре.

П р о ф е с с о р. Да, пожалуй.

О т е ц. Да, пожалуй.

П р о ф е с с о р. Мне он представляется сдержанным и по содержанию и по форме.

П р е д с е д а т е л ь. Обратите внимание на стоящий в углу проект какого-то, видимо, профессионального умельца-любителя. Мне кажется, что в нем есть определенные скрытые достоинства. Сами в себе.

П р о ф е с с о р. Вы говорите об этом сосуде в углу?

П р е д с е д а т е л ь. Вот именно. Подойдемте поближе.

Часть членов жюри с профессором «исчезает» за ширмой. Оттуда доносятся голоса.

Вот он.

Г о л о с п р о ф е с с о р а. Это напоминает мне нечто вроде бутылки из-под фруктового вина.

Г о л о с п е р в о г о ч л е н а ж ю р и. Это, конечно, модель.

Г о л о с в т о р о г о ч л е н а ж ю р и. В огромном стеклянном резервуаре, который действительно напоминает бутыль, автор воссоздал всю жизнь и муки поэта. Художник продолжил традиции народных умельцев, которые, как известно, могут в бутылке из-под водки установить Голгофу или парусный корабль. Форма эта национальная и прозрачная, а содержание видно даже невооруженным глазом. Прошу! Перед вами вся жизнь Юлека^{60}. От зачатия до смерти. Здесь вы видите Вильно, тут Кременец, тут гора, вот Людвика Снядецкая, вот Иква, вот Салли, а здесь — сцена: Словацкий вручает Мицкевичу бокал, а здесь поэт в кругу последователей Товянского. Помните знаменитую сцену ссоры: Мицкевич держит поэта за «воротник а-ля Словацкий» и со словами: «Пашол вон!» выбрасывает за дверь. Все это сделано из гипса и окружает в виде венчика кубистическую фигуру великого поэта, состоящую из выполненных в реалистической манере головы и ноги. В этом сосуде, высота которого восемьдесят метров, а ширина — десять, предполагается установить все эти фигуры, а воздух выкачать. Сосуд запечатывается пробкой из гранита. Бутыль эта, или, вернее, супербутыль, устанавливается символически на орудийном лафете^{61} и может передвигаться с места на место. Одним словом, она подвижная.

Г о л о с п е р в о г о ч л е н а ж ю р и. Мне это напоминает колдеровские подвижные скульптуры.

Г о л о с п р о ф е с с о р а. Однако это сооружение несколько демобилизующее по форме.

Г о л о с о т ц а. Демобилизующее.

Все переходят к следующей загородке. Пауза.

П р о ф е с с о р (возмущенный). Что это? Это же какая-то дыра! Нет-нет, я этого никогда не одобрю. Памятник должен быть с головой, с ногами, я ответственен перед инстанциями, перед трудящимся крестьянством и творческой интеллигенцией на платформе…

О т е ц. И интеллигенцией.

П р е д с е д а т е л ь. Никто вам, гражданин профессор, в нынешней ситуации не возьмется сделать натуралистическую голову.

П р о ф е с с о р. Ну, пусть будет голова без ног, но у нее должен быть хоть какой-нибудь нос. Не требуйте, коллеги, чтобы я утвердил Словацкого без усов или по крайней мере усиков. Где же историческая правда?

О т е ц. …Усиков.

П р о ф е с с о р. А там — что это такое?

П е р в ы й ч л е н ж ю р и. Здесь перед нами Юлиуш в виде кувшина с национальным узором возле уха. Это реалистическая композиция с весьма смелым замыслом, большого художественного масштаба. Здесь, в этом кувшине, заключено как бы все содержание поэзии нашего гения, а одновременно — намек на кувшин с малиной из «Балладины»^{62}. Малина.

П р о ф е с с о р. Ни за что.

О т е ц. Ни за что.

П р е д с е д а т е л ь. Но разве это ухо не является аргументом «за»? Мне думается, что этот кувшин, а вернее, амфора отлично заполнит пространство между, скажем, аллеей и какой-нибудь скамейкой. Его можно установить также на видном месте в небольшом пруду.

П р о ф е с с о р. Без головы не согласен. Это снобизм… Я не позволю… снобам… без реалистически воспроизведенной головы.

П р е д с е д а т е л ь. А здесь, справа, перед нами огромная многофигурная композиция… (Отцу.) Извините, доктор, я должен на минутку выйти, замените меня. (Уходит.)

Профессор не заметил его отсутствия.

О т е ц. …Справа мы видим глыбы, изображающие пожирателей хлеба, в центре большой гигантский блок в виде надгробной плиты, как бы олицетворение той роковой силы, которая воздействует незримо — а в данном случае именно зримо — на пожирателей хлеба. Слева — группа ангелов, то есть превращенных пожирателей хлеба…

П р о ф е с с о р. Ангелов? Ангелов?

О т е ц (наклоняется слегка к уху профессора, декламирует).

П р о ф е с с о р (опуская голову, потирает лоб, припоминает… Поднимает голову, улыбается, кивает головой. Вспомнил). Пожалуй, верно. Да. Однако мне кажется, что ангелы не облекаются в плоть, ибо в поступках ангелов, так же как в деяниях природы, нет ничего лишнего. Поэтому было бы излишеством, если б они облеклись во плоть, ибо ангел вообще не нуждается в телесности, поскольку его могущество превыше всякого могущества плоти. Следовательно, ангел не облекается во плоть.

О т е ц. Ангелы нуждаются во плоти не для себя, а для нас с тем, чтобы, доверительно обращаясь с людьми, обнаружить способность к интеллектуальному контакту с ними, на который люди рассчитывают в будущей жизни…

П р о ф е с с о р (косо поглядывает на отца). Мне кажется, что ангелы, принимая плотский вид, выполняют все жизненные функции. Помимо того, в действиях ангела нет ничего нецелесообразного. Итак, ангелы, облекшись во плоть, выполняют все жизненные функции. Ангелы, явившиеся во плоти, например, едят. Ведь Авраам снабжал их пищей, хотя перед этим им поклонялся, как читаем в Книге Исхода…

О т е ц. Еда, собственно говоря, ангелам ни к чему. Еда заключает в себе пищу, которая превращается в субстанцию самого питающегося. Однако пища, поглощаемая ангелами, не превращалась во плоть. Отсюда следует, что это была не настоящая еда, а скорее духовный символ питания…

П р о ф е с с о р (резко). Вполне возможно!

П е р в ы й ч л е н ж ю р и (шепелявя, вставляет со стороны). Эта глыба в виде надгробной плиты с воротником, вылозенным вокруг вообразаемой сеи, думается, говорит языком, понятным такзе и для сироких масс.

П р о ф е с с о р. Без усов не позволю.

В т о р о й ч л е н ж ю р и. Усы без головы — это сюрреализм!

П р о ф е с с о р. Оставим это, перейдем к следующему пункту повестки дня.

Члены жюри переходят к следующей загородке.

А тут что стоит?

О т е ц (скромно). Это висит, господин профессор.

П р о ф е с с о р. Мне кажется, что это не висит, а движется.

О т е ц (умильно-перепуганный). Ах, это так занятно! Отечественный гибрид Кановы с Колдером^{64}. Прошу не пугаться.

Профессор искоса смотрит на отца.

(Смущенный, объясняет лихорадочно.) Перед нами соединение реалистической головы с подвижным позвоночником поэта в виде спирали. Висячая голова имеет полную свободу движений. Мне кажется, что в фойе театров, в коридорах, на вернисажах, в клубах можно было бы…

П р о ф е с с о р (решительно). Нет, голова не должна двигаться, она должна стоять. Если будет двигаться — не будет убеждать простого человека. Позвоночник в виде пружины пахнет уклоном и даже эстетическим ревизионизмом. Нам нужна вещь, стоящая неподвижно и убеждающая простого человека. Я прошу и требую! (Начинает топать ногами.)

Входит п р е д с е д а т е л ь ж ю р и. Бросает взгляд на пеларгонию в вазоне. После минутной задумчивости переставляет вазон в другое место.

П р е д с е д а т е л ь. Что здесь происходит, господа?

П р о ф е с с о р (потирает лоб; говорит самому себе задумчиво). «Кормчим быть нагруженного духами судна».

Отец, смущенный, потирает руки и ноги.

П р е д с е д а т е л ь (отцу). Что вы здесь наговорили? Я же ясно вижу, что профессору плохо. (Слегка поддерживает профессора за локоть.)

Свет постепенно гаснет.

П е р в ы й ч л е н ж ю р и (про себя).

К декламации присоединяется второй член жюри.

П е р в ы й и в т о р о й ч л е н ы ж ю р и.

К хору присоединяется председатель жюри.

Х о р.

Теперь присоединяется и отец.

В с е д е к л а м и р у ю т.

Сцена погружается в темноту.

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Та же комната, что и во второй картине. На столе — букет бумажных ромашек. Смена цветов необходима. Это говорит о том, что прошло какое-то время.

О т е ц. Я все еще борюсь, хотя знаю, что битва проиграна.

М а т ь. Зачем же такие крайности?

О т е ц. Иногда у меня голова идет кругом.

М а т ь. Ты всегда все вопросы ставишь ребром.

О т е ц. Ганс Вайгерт^{66} правильно сказал: «Nur Eliten zeugen Kunst, und es ist fraglich, ob sich neue Eliten aus den Massen herausbilden werden»[33]. (Возбужденно мечется no комнате. Уходит.)

Входит д е д у ш к а.

Д е д у ш к а. Что случилось? Я видел Здислава. Он шел в туалет ужасно возбужденный. О чем вы говорили?

М а т ь. Здислав знает, что битва проиграна, но борется, как лев. Я не покину его.

Д е д у ш к а. Но он вернется.

М а т ь. Он говорит, что иногда голова у него идет кругом.

Д е д у ш к а. Но о чем-нибудь конкретно он говорил?

М а т ь. Цитировал Вайгерта: «Nur Eliten zeugen Kunst, und es ist fraglich…» Совсем вылетело из головы, я такая рассеянная…

Д е д у ш к а. Ты должна помочь ему в этой борьбе. Эту цитату я, конечно, помню, «…und es ist fraglich, ob sich neue Eliten aus den Massen herausbilden werden. Eine «Kunst der Manager» ist unwahrscheinlich»[34]. Положение критическое. Мне кажется, что сегодня кончается целая эпоха.

М а т ь. Боже, что за день!

Д е д у ш к а. Я говорю фигурально, «pars pro toto»[35]. Будь спокойна.

М а т ь. Как жаль, что мы не живем в эпоху Ренессанса, тогда все было так ясно, гармонично и по-человечески.

Д е д у ш к а. Недаром Буркхардт определяет Ренессанс^{67} как открытие человека и природы.

М а т ь. Мы действительно являемся свидетелями конца этой современной эпохи. Ортега-и-Гассет^{68} определил этот конец как «изгнание человека и природы».

Д е д у ш к а. Здислав что-то долго не возвращается.

М а т ь. Он был совершенно вне себя.

Д е д у ш к а (садится напротив матери, берет ее за руку). Ты должна полностью отдать себе отчет в сложившейся ситуации. Не он первый выбит из колеи. Помню, как в тысяча девятьсот десятом году я был шокирован кубистическим, а по существу, формалистическим портретом Канвейлера^{69}. Думал, костей не соберу. Я был совершенно разбит, однако со временем все прошло, все пришло в норму и наладилось. Бюст на спине, обе ноги левые, глаза на заду. Треугольник. Квадраты. Греки видели смысл мира в преодолении, в организации хаоса. В борьбе света и светлого с темными силами насилия. Богов — с гигантами, титанами.

Входит о т е ц. Незаметно приводит в порядок свой «туалет».

О т е ц (снисходительно улыбаясь). О чем вы беседуете?

Д е д у ш к а. О кубизме.

О т е ц. Где Дзидек?

М а т ь. Пошел к товарищу смотреть телевизор. Мне кажется, что сегодня передают лекцию «как воспринимать произведения искусства».

Д е д у ш к а. Гражина говорила, что ты поставил вопрос ребром.

О т е ц (в кресле). Уснуть, уснуть…

М а т ь. Хочешь вздремнуть?!

Д е д у ш к а. Ты не поняла его.

Отец прижимает ладони к вискам.

М а т ь (решительно). Снявши голову, по волосам не плачут. Жизни не пожалею, а ребенка своего не дам в обиду. Как легендарный пеликан, вскрою себе грудь…

О т е ц (отнимает руки от висков). Что такое?

Д е д у ш к а. Гражина говорила, что жизни не пожалеет, как легендарный пеликан…

О т е ц. У тебя только шутки в голове, а у меня голова трещит…

М а т ь. Надо же что-нибудь решить, вы должны выбрать, предложить, показать, ведь ему только шестнадцать лет. (Выходит и через минуту возвращается.) Я переставила… Вы решили что-нибудь? Речь идет о будущем нашего ребенка. Экзамены на носу. Надо подсказать. Дзидека все интересует…

О т е ц (сурово). Ничего его не интересует. Я думал, что он пойдет по моим стопам. Будет бороться за гибнущий мир прекрасного. Но это его совсем не волнует. Во время нашей последней беседы он обрывал лепестки роз и молчал. А я уже разговаривал с секретарем начальной музыкальной школы. Жалко времени и усилий. Впрочем, у него даже нет слуха. Я уже много лет наблюдаю за ним.

М а т ь. А стоматология? Ну и что, что нет слуха… Может быть, это как раз подходящий случай, чтобы рискнуть… Но дело не в этом. У Дзидека всегда было стремление что-то мастерить… Страсть к медицине, к стоматологии. Помню, мне пломбировали зуб мудрости, так он в кабинете брал в руки все инструменты. Мы с врачом смеялись до слез.

Д е д у ш к а. Дорогие, но ведь на стоматологическом буквально яблоку негде упасть.

М а т ь. Тогда куда? Может быть, вы правы: единственно подходящее место для него — музыкальная школа.

Д е д у ш к а. А академия изящных искусств?

О т е ц (мрачно). Изящных искусств не существует. Знаете, что сказал Кокошка?^{70} «Ich sehe keine Zukunft für den Künstler»[36].

М а т ь. Кокошка, Кокошка. А тем временем Бюффе^{71}, например, купил себе дворец, а один из наших юных пианистов заключил по телеграфу контракт с кинофирмой на пятнадцать тысяч долларов. Люди рвутся к прекрасному, они алчут…

Д е д у ш к а. Скорее, жаждут… техника произвела опустошения в психике. Эти перемены необратимы.

М а т ь. Говорите что хотите, я всего лишь простая женщина, так, обыкновенная «kura domestica», но могу вас заверить, что, подобно миллионам простых «кур», стремлюсь к красоте правды и гармонии. Должна вам сказать прямо с ходу, что все эти ваши дискуссии — настоящая квадратура круга, которую нужно разрубить, как гордиев узел. Кокошка — старый склеротик. Люди стремятся к красоте, добру и гармонии. Но откуда же им ее почерпнуть, если даже вы отказываетесь дать ее людям? Эти немые, отупевшие от пива и спорта существа буквально дрожат при виде хорошей картины.

О т е ц. Ничего себе, настоящая страна улыбок.

Д е д у ш к а. Шпенглер^{72}.

М а т ь (страстно). Люди воют, стремясь заполучить хоть капельку прекрасного, которым обильно уставлен ваш стол, но вы, скрывшись в башне из слоновой кости, не слышите этого рева. Возьмите, например, Колготку Сабацкую. Сама как колода, пальцы как сосиски. О музыкальной школе слышать не хотела, плакала, когда Вицка ее сажала за рояль. Но Вицка была тверда, как Сизиф, учись, говорила, будешь нашим новым Падеревским^{73}, или я сама погибну, а этот рояль о твою голову разобью… И так семнадцать лет. С утра до ночи. И что же?

Д е д у ш к а. Ортега-и-Гассет.

М а т ь. И что же? Уже побывала в Братиславе, в Бомбее, где-то на Берегу Слоновой Кости. Когда она исполняла мазурку Шопена в наряде краковянки, весь Лондон буквально сходил с ума. Целый час весь зал, как один человек, пел застольную «Сто лет», просто заглушили музыку Колготки. Англичане, эти холодные англичане, плакали, как дети. Второй секретарь посольства Гваделупы просил ее руки. Черчилль, говорят, даже сказал: «Вы, поляки, — вдохновение мира». Но ребенку надо помочь. Пока общенародная политехнизация не вызвала в нем отчуждения. Жизни не пожалею, а своего ребенка, кровь от крови, плоть от плоти… Ах, совсем забыла… (Убегает.)

Д е д у ш к а (вынимает из вазы розу, в задумчивости рвет лепестки, но так как роза сделана из шелка или жесткой бумаги, процедура эта напоминает какую-то экзекуцию). Даже в электронном циклотроне должно найтись место для веточки цветущей сирени или для «Улана и панны»…

О т е ц. Я чувствую, от меня тут что-то скрывают.

Д е д у ш к а (явно смущен, мнет розу в руке). Pars pro toto.

О т е ц. Что-нибудь случилось?

Д е д у ш к а (ставит цветок в вазу). Видишь ли, во время твоего пребывания в туалете, Дзидек… Впрочем, это ерунда. (С неестественным оживлением напевает какую-то мелодию.)

О т е ц. Я убежден, вы что-то скрываете.

Д е д у ш к а. Будем мужчинами.

О т е ц (садится). Итак?

Д е д у ш к а. Выйду на минутку, голова идет кругом.

О т е ц. Пожалуйста, останься. Скажи мне правду, как собственному отцу.

Д е д у ш к а. Позавчера, когда ты был в туалете, Дзидек открылся передо мной…

Пауза.

Да, кстати! Совсем забыл. Мацей хотел сломать авторучку, Вицка была у Гражины, такая рассеянная…

О т е ц. Зачем вы меня щадите? Или — или…

Д е д у ш к а. Или — или?

О т е ц. Или — или!

Д е д у ш к а. Ну ладно. Дзидек разуверился в смысле жизни.

О т е ц. И что он намерен делать?

Д е д у ш к а. Он пошел в кино.

О т е ц. Какова же цена его увлечению стоматологией? Вспыхнуло и погасло, как искра, угодившая в пепел.

Д е д у ш к а. Нет дыма без огня, дорогой Здислав, политехнизация сделала свое. Мы забыли, что даже в поле циклотрона типа Томаса должно найтись место для группы Лаокоона.

О т е ц. Ты думаешь, что Гражина знает всю правду?

Д е д у ш к а. Не знаю, во время признаний мальчика она несколько раз выходила.

О т е ц. Она что-то от нас скрывает.

Д е д у ш к а. Помнится, как-то в шутку она сказала, что купила себе мольберт.

О т е ц. Гражина всегда любила цветы. Она ухаживала за ними всю жизнь. Все время возится с розами, меняет воду. Ты заметил это? Даже бумажным.

Д е д у ш к а. Ты должен признать, что мы не создали ей условий для развития… «Die Kunst verlangt Sammlung und Stille»[37], — говорит профессор Вайгерт, а наша бедняжка постоянно куда-то выбегает.

О т е ц. После периода бурного индивидуализма должна же наступить реакция.

Д е д у ш к а. Если в ней пробудилось это… Впрочем, таков обычный порядок вещей. «Ewig weibliche»[38]. Мать Колготки экспериментирует в телевидении. Гражина не хочет остаться в стороне. Один-другой натюрморт, и… порядок. На худой конец, пойдет в академию или переделает Шекспира для сцены…

О т е ц. А может быть, это нам только кажется?

Д е д у ш к а. Вполне возможно.

О т е ц. Мы, пожалуй, чрезмерно впечатлительны.

Д е д у ш к а. «Запах роз цветущих словно туман плывет в душную ночь…»

О т е ц (кивает). Да, но мы говорили о Дзидеке.

Д е д у ш к а. Дзидек сказал, что он отказался от дальнейшей борьбы за идеалы, жизнь представляется ему пустыней. Он усомнился также в целесообразности труда. Считает, что уже ничего в жизни не совершит.

О т е ц. Когда это произошло?

Д е д у ш к а. Час назад. Но что с тобой? Ты весь дрожишь!

О т е ц (вытирает лоб или очки). Благодарю тебя, что ты мне откровенно, по-мужски сказал обо всем. Наша молодежь теперь такая замкнутая. Несмотря на бесконечные анкеты и тесты в журналах. И все же, даже потеряв веру, молодые хотят жить. Девушки, например, хотят иметь детей и собственный домик. Кмициц и Оленька^{74} — вот их идеал. И при этом они ужасно замкнуты. Просто невозможно к ним подступиться, ни с какого боку, ни спереди, ни сзади. Прямо роботы какие-то. Если б возможно было осуществить искусственное питание прекрасным, красотой. У них абсолютно нет никакого желания черпать прекрасное полной грудью из сокровищницы непреходящих ценностей. Значит, надо заставить! При помощи резинового шланга вводить определенные порции прекрасного. Это была бы настоящая дегустация.

Д е д у ш к а. А может, они просто потеряли компас и не видят направления атаки. Дзидек уже тоже недавно заговорил о бороде. Может, это даже и лучше, чем вся эта философия отчаяния…

О т е ц. Он отпустит бороду только через мой труп.

Д е д у ш к а. Здислав, Здислав, ты чересчур ригористичен. В конце концов, мальчику нужна какая-то передышка. Что у них было? Сто лет неволи, разделы, угнетение, две войны, кризис лирики… Они устали.

О т е ц. Дзидек, если мне память не изменяет, родился в тысяча девятьсот сорок четвертом году. Передышка нужна мне, тебе, Гражине! А Дзидеку полагается просто «Отче наш». Я полон решимости разрубить этот узел. У меня голова идет кругом, а вы все невероятно усложняете.

Д е д у ш к а. Ты его отец, поступай, как считаешь нужным.

О т е ц. Или я сделаю из него человека, или…

Д е д у ш к а. Только без крайностей. Как говорится — палка о двух концах. Точно так же и молодой человек. Пойду к себе вздремну. Quandoque bonus dormitat Homerus[39]. (Уходит.)

Отец садится в кресло. Вид у него глубокомысленный. Мать подходит сзади и закрывает ему глаза.

О т е ц. Это ты, Гражина?

М а т ь. Нет.

О т е ц. А кто?

М а т ь. Отгадай.

О т е ц. Жена.

М а т ь. Не жена, а художник.

О т е ц. Художник? Почему не художница?

М а т ь. Представь себе, что Зося переделывает Шекспира, а я устраиваю выставку цветов в кассе Национального театра! Там открыт салон газеты «Жице господарче».

О т е ц. О боже, Гражина, ты вся дрожишь.

М а т ь. Я ищу себя.

О т е ц. Сядь.

М а т ь. Хочу прожить жизнь по-настоящему. Не хочу быть ни тобой, ни дедушкой.

О т е ц. Не можешь ли ты это отложить? У нас неприятности с ребенком.

М а т ь. Кажется, он пошел в кино.

О т е ц. А перед этим он тебе ничего не говорил?

М а т ь. Говорил что-то, но мне надо было выйти. Но что случилось, скажи, ради бога.

О т е ц. Дзидек не верит в смысл жизни.

М а т ь. Надо его чем-то увлечь. Но кто тебе об этом сказал?

О т е ц. Отец.

М а т ь. Может, он не расслышал. В последнее время он часто путает определения и критерии. Ведь Дзидек мне признался, что поверил в прекрасное.

О т е ц. Он потерял веру в смысл жизни. Кажется, он отказался от борьбы за свои идеалы.

М а т ь. Но ведь ему можно что-то подсказать.

О т е ц. Гражинка, я хочу поговорить с тобой серьезно. Не о Дзидеке, а о наших взаимоотношениях. Семья пока еще является основной ячейкой общества, но…

М а т ь. Ясно, я догадалась!

О т е ц. Минуточку.

М а т ь. Не надо больше… Кто она?.. (Вскакивает, лихорадочно поправляет цветы.)

О т е ц. Не кто, а что. Не буду скрывать от тебя, что с некоторых пор я заметил в нашем доме дезинтеграцию. Так дольше продолжаться не может.

М а т ь. Подожди, я только переставлю мольберт. (Хочет уйти.)

О т е ц. Сядь, Гражина.

М а т ь. Ты уходишь?

О т е ц. Видишь ли, все у нас идет кувырком. Один приходит, другой уходит, этот начинает, тот кончает. Это серьезно отражается на ребенке и на всех нас. Даже отец, этот некогда ходячий синтез добра, красоты и правды, буквально разваливается, не может внутренне собраться. Мы должны все вместе найти себя и выслушать друг друга до конца! А с Дзидеком я все улажу.

М а т ь. Значит, речь идет о том, чтобы я оставила мольберт?

О т е ц (целует жену в лоб). Художница ты моя! Рисуй, если не можешь не рисовать, но помни — с дезинтеграцией покончено. Когда у тебя вернисаж?.. Надо выключить телевизор… Ну, иди, иди, знай, что ты выбрала нелегкий путь. Будешь, как все современное искусство, метаться между Сциллой пустых формальных забав и Харибдой эпигонства.

М а т ь. Я так измучена этим катастрофическим положением искусства, этой политехнизацией… Знаешь, поедем в Закопане.

О т е ц. Ты вся дрожишь.

Мать садится, потом уходит.

В комнату входит с ы н. Но входит не так, как входили люди в буржуазных пьесах довоенного двадцатилетия. Еще мое поколение входило нормально, с чувством достоинства, скромно, между тем как сын входит в комнату задом, боком, «руки в брюки», небрежно и бессмысленно; эти движения частично заимствованы у героев кинофильмов (например, у Дина^{75} из фильма «К востоку от рая»). Однако в этом неестественном появлении есть настоящее очарование молодости, сын передвигается так, словно пол под ним ходит ходуном. В этом нет ничего общего с дурачеством, цирком, гротеском. Просто это совсем особая разновидность манеры «выхода». И если дедушка входит на сцену классически, отец — псевдоклассически, мать — несколько экзальтированно (с учетом элемента «вечно женственного»), то сын входит по-другому. Входит персоналистично и цинично, немного биологично, но вместе с тем и аутентично. Мои замечания, касающиеся появления персонажей, имеют общее значение для всей концепции этой пьесы. Надеюсь, что меня правильно поймут. За недостатком места и времени сокращаюсь. Сын стоит, повернувшись «задом», не замечая отца.

О т е ц. Почему ты входишь задом?

С ы н. Задом? Мне казалось, что передом.

О т е ц. Ты хочешь меня убедить, что вошел передом?

Сын молчит.

Ты хотел этим что-то продемонстрировать?

С ы н. Нет. Я просто вошел, не все ли равно…

О т е ц. Нет, не все равно. Я требую…

С ы н (становится боком). Я не заметил тебя, папа…

О т е ц. Если ты намерен говорить с отцом, то не стой боком. Если ты испытываешь хотя бы элементарное уважение к отцу, ты должен стоять к нему лицом.

С ы н. Но я действительно испытываю…

О т е ц. Если испытываешь, то не смотри косо. Что ты делаешь с руками?

С ы н. Ничего. Я слушаю, папа.

О т е ц. Я хочу поговорить с тобой о твоем будущем. Мы с матерью двадцать пять лет для тебя на голове ходили, а ты даже не умеешь стоять как человек… Разве тебе нечего сказать?

С ы н. Нет.

О т е ц. Кажется, ты говорил дедушке, что потерял веру в смысл жизни. Мать знает об этом?

С ы н. Я начал говорить, но маме нужно было выйти.

О т е ц. Ты отдаешь себе отчет, какая это для матери травма? Она совершенно потрясена. Чего ты, в конце концов, добиваешься?

Сын вынимает розу из вазы. Пожимает плечами.

Г о л о с д е д у ш к и (из другой комнаты). О чем вы там беседуете?

С ы н. Папа говорит, что я потерял веру в смысл жизни.

О т е ц. Прошу тебя, поставь розу в вазу, если говоришь с дедушкой. Значит, ты хочешь в дальнейшем жить без цели? Как ты это себе представляешь?

С ы н. Я хочу быть собой, и только собой. Хочу прожить свою жизнь по-настоящему.

О т е ц. Тише! Мне кажется, дедушка что-то сказал.-Тебе что-нибудь нужно, папа?

Слышен неясный голос дедушки. Покашливание.

Дзидек! Ступай спроси.

Сын выходит. Отец долгое время в задумчивости сидит в кресле. Из комнаты дедушки доносятся неясные голоса. Входит с ы н. Он серьезен и как будто смущен.

Что там?

С ы н. Дедушка потерял веру в прекрасное.

Отец встает.

Он больше не верит в гармонию и утратил все критерии. Я объяснил ему, что это явление временное, и просил, чтоб он взял себя в руки.

Входит м а т ь с таинственной миной, но вместе с тем сияющая.

М а т ь. У меня для вас очень интересные новости.

О т е ц. Сядь!

М а т ь. Что случилось?

О т е ц. Дзидек только что был у отца.

М а т ь. Предчувствие меня не обмануло.

О т е ц. Давай поговорим как взрослые люди.

М а т ь. Я чувствую, вы что-то от меня скрываете.

О т е ц. Дедушка не верит больше в прекрасное и гармонию.

М а т ь. Когда это случилось? Ты уже кому-нибудь звонил?

О т е ц. Мы беседовали с Дзидеком об экзамене на аттестат зрелости, когда из комнаты отца послышались какие-то невнятные звуки. Я встревожился и послал Дзидека.

М а т ь. И никуда не звонил?

О т е ц. Некоторое время спустя Дзидек вышел из комнаты и на мой вопрос: «Что там происходит?» — ответил: «Дедушка потерял веру в прекрасное».

М а т ь. Я сейчас позвоню Вицуле. У меня есть идея. Подождите. Я сейчас позвоню. Вицуля все с ходу уладит.

О т е ц. Он ужасно страдает, кажется, утратил все критерии оценки.

М а т ь. Надо было сразу же звонить. Вы всегда ждете меня. Если я не позвоню, пройдут годы, пока ты решишься. Вицуля такая милая. Знаешь, я позвонила ей вчера насчет Дзидека, она сразу же перезвонила Зосе, и оказалось, что все в порядке. Я буду звонить, а ты подумай, что еще надо сделать.

О т е ц. Ну что ж, звони.

М а т ь. Если б я знала раньше. Но он сказал что-нибудь, он говорил вообще?

О т е ц. Уже скоро час, как он безмолвствует.

М а т ь. Это немыслимо!

О т е ц. За целый час он не сказал почти ни слова.

М а т ь. А может, Дзидек ослышался? Он еще такой ребенок. Пойди сам. Надо, чтоб кто-нибудь взрослый проверил. Однако я позвоню Вицуле, а ты серьезно поговори с отцом. Я убеждена, что Вицуля сделает для меня все. В крайнем случае, она уступит нам свою керамическую печь, а сама займется декорациями. (Внезапно, рассерженная.) Но ты ведь мог предложить отцу какое-нибудь занятие, пусть что-нибудь лепит, выжигает на старости лет.

О т е ц. Должен признаться, что первый раз в жизни у меня опускаются руки.

М а т ь. Надо было позвонить.

О т е ц. Кому?

М а т ь. Говори тише, а то разбудишь его. Ты решай, а я позвоню. (Выходит. Вскоре возвращается сияющая.) Ну, все хорошо!

О т е ц. Что сказала Вицуля?

М а т ь. Вицули не было дома.

О т е ц. А кто был?

М а т ь. К телефону подошла Колготка. Как только Вицуля вернется из экспериментального театра, Колготка ей все расскажет. Представь себе, что у Вицули прямо конгениальная концепция постановки пьесы Запольской на трапеции. Все в движении. Геня дрожит от восторга.

О т е ц. Колготка сказала тебе что-нибудь конкретное?

М а т ь. Конечно, конечно, все так чудесно. Как только Вицуля вернется, она тотчас же позвонит. А как отец? Принял он что-нибудь?

О т е ц. Что-то принял. Кажется, спит.

Мать на цыпочках выходит из комнаты. В комнату на цыпочках входит д е д у ш к а.

Д е д у ш к а. Она вышла?

О т е ц. Вышла, но вернется. А ты почему не спишь, папа?

Д е д у ш к а. Я уже поспал. Послушай, Здислав, ты еще не распечатал сыр?

О т е ц. Какой сыр?

Д е д у ш к а. Ну тот, что ты привез.

О т е ц. А, горгонзолю?

Д е д у ш к а. Горгонзолю, горгонзолю…

О т е ц. Ты, наверное, шутишь?

Д е д у ш к а. Ты же сам говорил, что привез.

О т е ц (торжественно). Отец, ты только что потерял веру в прекрасное, здание твоей жизни рассыпалось, словно карточный домик. Как же ты можешь в такую минуту спрашивать о сыре?

Д е д у ш к а. Да, это верно. Надстройка развалилась, мой внутренний мир — сплошной кошмар. А что, разве по мне это видно?

О т е ц (подходит ближе, смотрит в лицо дедушке). Кое-что видно. Впрочем, может, я ошибаюсь.

Д е д у ш к а. Утешаюсь, чем могу.

О т е ц. Разве можно жить без веры в прекрасное? Или в истину?

Д е д у ш к а. Нельзя… Нельзя.

О т е ц. Как же ты живешь, отец?

Д е д у ш к а (неуверенно). Чувствую себя неплохо, начинаю понемногу привыкать к этой безвыходной ситуации. Так что, попробуем горгонзолю?

О т е ц (взволнованно ходит по комнате). Это же бред, человек, который час тому назад перестал верить во все, чем он жил, мир которого рухнул, как… В такую минуту я не этого от тебя ожидал. Ты не имеешь права быть беспечным в подобной ситуации.

Д е д у ш к а (смешавшись). Попытаюсь.

О т е ц. Хотя бы при женщинах и детях нужно сохранять видимость достоинства. Я на твоем месте не находил бы себе места. Ведь это же катастрофа. Как ты можешь говорить о сыре в то время, когда утратил внутреннее содержание…

Д е д у ш к а. Извини меня. Я говорил о сыре вне всякой связи с моей трагедией.

О т е ц. Я тоже прошу меня извинить, но я не узнаю, не понимаю тебя.

Д е д у ш к а. Но ведь одно с другим не связано.

О т е ц. Ты мог бы для приличия хоть на один день воздержаться от сыра.

Д е д у ш к а. Я же тебе говорил, что одно с другим не связано. Банкротство гуманизма одно, а горгонзоля другое, как ты этого не понимаешь? Там (он указывает пальцем на свою комнату), на руинах своей эстетики и этики, я, уподобившись Иову на гноище, понял, что в момент крушения всех идеалов можно распечатать и даже попробовать сыр. Ветры веют и даже ветры истории, мой мальчик, они срывают с наших голов белые султаны.

О т е ц (деловым тоном). Давай сядем, отец.

Садятся.

И ты со своим испепеленным, выжженным нутром собираешься жить как ни в чем не бывало?

Д е д у ш к а. Разве ты не заметил, что мы живем в беспрецедентные времена?

Отец закрывает лицо руками.

Здислав…

Отец молчит.

Здислав.

О т е ц. Я слушаю.

Д е д у ш к а. Здислав, я чувствую, что во мне… (через мгновение) что во мне снова что-то дрогнуло.

О т е ц. Что?

Д е д у ш к а. Откуда я знаю, что?

1961

Перевод В. Борисова.