Избранные произведения в одном томе

Безделушка

Поп Янг был единственным человеком, способным жить на дальней стороне Луны, вот почему он занимал хижину на краю Большой трещины, над шахтерским поселком. Кое-кто утверждал, что ни одному нормальному человеку такое не под силу. Они говорили о жутком шраме, оставшемся от ранения в голову, который якобы объяснял его удивительный талант. Впрочем, одному человеку удалось разгадать тайну Янга, но только частично. Этого человека звали Саттелл, но у него были причины помалкивать. Только Поп Янг знал всю правду, однако и он держал рот на замке. Это никого не касалось.

Он жил и работал в настоящем аду — по средневековым представлениям. Днем здесь было невыносимо жарко. А по ночам — лунным ночам, естественно, — стоял чудовищный холод. Раз в две недели по земному времени из Луна-Сити прибывал корабль, чтобы пополнить запасы шахтерского поселка, находившегося глубоко под поверхностью Луны.

Поп принимал грузы и заботился об их сохранности. Он также передавал продукцию рудников для отправки на Землю. Затем ракета улетала. После наступления ночи Поп на длинном кабеле опускал запасы вниз в Большую трещину, в поселок. После этого ему оставалось только восстановить на посадочном поле разметку, которая стиралась после старта ракеты. В принципе на этом его работа заканчивалась. Однако без него шахту пришлось бы закрыть.

Трещина, как вы, конечно, знаете, является разломом в скальной породе и простирается на девятьсот миль по невидимой с Земли стороне Луны. На ней имеется один участок в полмили шириной. Глубина его никому не известна. Хижина Попа располагалась на глубине всего сто ярдов, выше поселка на целую милю. Конечно, на Земле ничего подобного быть не могло. Когда трещину только открыли, ученые спустились вниз, чтобы изучить скальные пласты и по ним представить себе историю Луны. Но они нашли не только ключ к ее прошлому. Они обнаружили повод для основания здесь колонии, обустройства посадочного поля и постройки хижины.

Способности Попа объяснялись совсем иными причинами.

Хижина находилась в ста ярдах от края Большой трещины. Она выглядела как груда пыли высотой в тридцать футов, чем, собственно, и являлась. Лежавшая на ней лунная пыль толстым слоем покрывала небольшой купол. Она обеспечивала защиту от холода по ночам и тень в течение невыносимо жаркого дня. Поп жил в ней один, а в свободное время изо всех сил работал над восстановлением исчезнувших фрагментов своей жизни, которые Саттелл у него отнял.

Он часто размышлял о Саттелле, который обитал сейчас глубоко под землей, в шахтерской колонии с ее галереями, туннелями и жилыми отсеками. Помещения колонии были абсолютно герметичны, там существовал даже гидропонический сад, очищавший воздух, и прочие удобства, необходимые для того, чтобы выжить под поверхностью Луны.

Однако все равно это было нелегко. При слабой гравитации человек может полностью приспособиться к жизни на Луне, только если страдает от агорафобии. Лишь с ее помощью, забравшись в крошечную каморку и ощутив вокруг себя надежные стены, человек способен почувствовать удовлетворение. Иногда так и бывает.

Но Саттелла это не могло утешить. Он знал о Попе, который жил на поверхности. С громкими стонами он отправился на Луну, чтобы быть подальше от Попа, а тот оказался в миле у него над головой, и не было никакой возможности избавиться от его присутствия. Да, из шахты очень непросто выбраться. Слабая гравитация быстро начинает действовать людям на нервы. И им приходится обзаводиться причудами, чтобы не сойти с ума. А причуды…

Когда первый человек покидал колонию, его пришлось оглушить — и вывозить бесчувственное тело. Он находился под землей при низкой гравитации так долго, что мысль об открытых пространствах вызывала у него ужас. Даже теперь кое-кого приходилось выносить, впрочем, некоторые могли самостоятельно дойти до ракеты, если Поп с головой накрывал их брезентом, чтобы они не видели неба. В любом случае, без Попа никто обойтись не мог.

Саттелла начинало трясти, когда он думал о Попе, — весьма вероятно, что тому это было известно. Конечно, когда Поп поселился в хижине, он уже все знал о Саттелле. Факты говорили сами за себя.

Поп очнулся в больнице. Он получил тяжелый удар в голову и лишился воспоминаний обо всем, что происходило с ним в жизни. Нет, речь не шла о том, чтобы установить его личность. Когда Поп немного оправился, доктора рассказали о его прошлом и как можно мягче поведали о судьбе жены и детей. Их убили, а он, по всей видимости, был ранен при попытке их защитить. Однако он ничего не помнил. Во всяком случае, тогда. И это стало для него благословением.

Но когда он полностью пришел в себя физически, то попытался восстановить в памяти свою прежнюю жизнь. С Саттеллом он встретился совершенно случайно. Попу показалось, что он знаком с этим человеком. И он стал задавать вопросы. Саттелл побледнел, но решительно отрицал, что когда-либо видел Попа прежде.

Все это случилось на Земле, и с тех пор прошло много времени. Попу казалось, что Саттелл как-то связан с его прошлым. И тогда он вновь разыскал Саттелла, чтобы уточнить кое-какие детали. А Саттелл сразу же запаниковал.

Теперь, когда они оба оказались возле Большой трещины, Поп не настаивал на очередной встрече, но его ужасно волновали воспоминания, которые вернулись благодаря Саттеллу. Поп был необычайно добросовестным человеком и тщательно исполнял обязанности. В его хижине находилось сигнальное устройство. Когда корабль из Луна-Сити появлялся над горизонтом, Поп надевал скафандр и выходил из шлюза. Он успевал добраться до лунного вездехода прежде, чем корабль успевал приземлиться.

Вот и сейчас в небе, над зазубренными очертаниями кратера он увидел серебристую иглу. Корабль замедлял ход, по дуге опускаясь все ниже и ниже. Он плавно садился на посадочное поле, границы которого так старательно разметил Поп.

Как только пилот заглушил двигатели, из грузового отсека стали выгружать цистерны с топливом, а также контейнеры с кислородом и продовольствием. Поп направил вездеход к ракете. Это был миниатюрный трактор с огромным ковшом. Поп поднял громадную кучу лунной пыли, чтобы накрыть груз. Это было совершенно необходимо. Перевозка грузов стоила огромных денег, поэтому топливо, кислород и продовольствие доставляли в замороженном виде в контейнерах с очень тонкими стенками, почти что из фольги. Пока температура оставалась предельно низкой, фольга прекрасно исполняла свою роль. Ну а слой пыли надежно предохранял груз от разрушающего воздействия солнечных лучей.

В такие моменты Поп не думал о Саттелле. Он знал, что времени для воспоминаний будет еще предостаточно. Он начал преследовать Саттелла в надежде, что тот знает о случившемся с его женой и детьми, но никаких доказательств у Попа не было. Сам он ничего не помнил. Но Саттелл что-то всколыхнул в недрах его памяти. Поначалу Поп переезжал из одного города в другой, чтобы восстановить память, утраченную после удара топором. И многое ему удалось вернуть.

Когда Саттелл сбежал на другой континент, Поп отправился за ним. Тогда у него уже появились отчетливые воспоминания о жене, он даже испытывал к ней прежние чувства. Кроме того, он начал представлять себе облик детей. Когда Саттелл решительно заявил, что ничего не знает об убийстве в Танжере, у Попа перед глазами вдруг отчетливо встали дети, проскользнуло несколько счастливых мгновений из прошлой жизни.

И даже после того, как Саттелл, дрожа от страха, записался на работу в Луна-Сити, Поп его выследил. К этому времени он уже не сомневался, что именно Саттелл убил его семью. В таком случае, он уничтожил все, чем владел Поп, ради денег, которые можно честно заработать за два дня. Поп жаждал справедливости. Он не мог доказать вину Саттелла. Никаких улик не осталось. На самом деле Поп и смерти его не хотел. Ведь если Саттелл умрет, ему уже никогда не восстановить утраченные воспоминания.

Порой, когда Поп Янг сидел в своей хижине на обратной стороне Луны, его посещали фантазии о Саттелле. Взять, к примеру, шахту. За две земные недели работы шахтеры наполняли канистру в три галлона диковинными белыми кристаллами, имевшими форму двух сложенных основаниями пирамид. На земле такая канистра весила сто фунтов. Здесь — порядка восемнадцати. Однако на Земле, где драгоценные камни измеряются в каратах, сто фунтов стоят миллионы. Поп хранил такую канистру на полке в хижине, за системой кондиционирования воздуха. Если потрясти канистру, кристаллы внутри начинали стучать — здесь они стоили не дороже обычных камушков. Иногда Попу становилось интересно, не задумывается ли Саттелл о ценности продукции шахты. Если он смог убить женщину, двух детей и мужчину всего за несколько сотен долларов, то какие чудовищные преступления он готов совершить за три галлона нешлифованных алмазов?

Но Поп старался не задерживаться на подобных размышлениях. Медленно, очень медленно всходило над холмами солнце — Поп уже давно привык называть это направление востоком. Проходило два часа, пока оно окончательно поднималось над горизонтом, — после чего ослепительный диск сиял в пустоте четырнадцать земных суток подряд до очередного захода. И тогда наступала ночь, и в течение трехсот тридцати шести часов светили звезды, а небо казалось такой чудовищно страшной дырой, что глядящий на него человек быстро терял уверенность в окружающем мире.

При гравитации в одну шестую от земной большинство людей испытывало истерическую необходимость схватиться за что-нибудь тяжелое, чтобы не улететь. Однако ни одна вещь не была достаточно надежной. Все начинало падать. И тогда люди кричали.

Но только не Поп. Он прилетел на Луну из-за того, что сюда сбежал Саттелл. Рядом с Саттеллом его посещали воспоминания о тех временах, когда он был молод и жил с юной женой, нежно его любившей. Потом из глубин памяти выплывали удивительно четкие образы детей. И он понимал, как сильно дорожил ими. Когда Поп находился рядом с Саттеллом, он в буквальном смысле обретал их вновь, поскольку каждый день приносил Попу новые детали.

И все же он никак не мог вспомнить преступление, которое разлучило его с семьей. А до тех пор — в чем Поп находил какой-то мрачноватый юмор — он не мог даже ненавидеть Саттелла. Он просто хотел оставаться рядом, поскольку только так к нему постепенно возвращались утраченные фрагменты молодости.

А в остальном он был человек удивительно прозаический — в особенности когда речь заходила об обратной стороне Луны. Поп оказался удивительно аккуратным и придирчивым хозяином. Хижина, поставленная возле края Большой трещины, была опрятной, как маяк или домик охотника. Он тщательно ухаживал за удивительно простой системой кондиционирования воздуха.

В тени хижины всегда находилось место с очень низкой температурой. Воздух из дома поступал в охлажденную трубу. Там конденсировалась влага, и в результате образовывался жидкий прозрачный воздух. Одновременно жидкий воздух испарялся из другого резервуара, поддерживая нормальное давление внутри хижины. Поп периодически постукивал по трубе, где замерзала влага, куски льда отваливались и возвращались в увлажнитель воздуха. Несколько реже он занимался очисткой налипшего углекислого газа, измерял его массу, после чего добавлял необходимое количество жидкого кислорода. Тот растворялся. Аппарат начинал работать на обогащенных запасах.

За стенами хижины зазубренные скалы все так же тянулись к звездному небу, кратеры подвергались бомбардировке из космоса. Иными словами, снаружи ничего нового не происходило. А вот внутри все обстояло иначе.

Однажды, работая над своей памятью, Поп сделал небольшой набросок. Это очень помогло. Поп ощутил, как растет его интерес. У него было мало чистой бумаги, но большую часть свободного времени между посадками грузового корабля он тратил, нанося на бумагу черты лица спящего ребенка. Поп вдруг понял, что к нему возвращаются воспоминания пятнадцатилетней давности — ребенок действительно выглядел именно так! Позднее он начал рисовать жену. Со временем — а времени у него было полно — эскиз обрел сходство с оригиналом.

Взошедшее солнце раскаленными лучами плавило безотрадную лунную пустошь. Поп Янг тщательно разметил посадочное поле. Теперь оно поблескивало, покрытое тонким слоем краски. Потом он проверил вездеход. Очистил кондиционер. Короче говоря, тщательно и без единой жалобы проделал всю необходимую для выживания работу.

Потом он вновь принялся рисовать. Картинки получались более удачными, когда он размышлял о Саттелле, — так, например, он смог изобразить стул из своего забытого дома. Затем пришел черед жены, сидящей на этом стуле и читающей книгу. Он ощутил радость, вновь ее увидев. А еще Поп позволил себе подумать о том, как Саттелл относится к только что добытым алмазам стоимостью в несколько миллионов долларов, лежащим в хижине без всякой охраны. И тут же вспомнил, как выглядела его дочь, когда играла с куклой. Он быстро сделал зарисовку, чтобы сохранить память о девочке.

Он делал наброски с одной-единственной целью — хоть как-то восстановить молодость, исчезнувшую в результате бессмысленного убийства. Он хотел все вернуть. И, шаг за шагом, молодость возвращалась. Благодаря этому жизнь на обратной стороне Луны оказалась для него совсем не трудной, хотя подавляющему большинству людей она представлялась невыносимой.

А вот Саттеллу на Луне приходилось несладко. Даже без Попа здесь было ужасно тяжело, но одна мысль о том, кто поселился всего лишь в миле над головой, делала его положение кошмарным. Саттелл прекрасно помнил преступление, которое напрочь забыл Поп Янг. Он полагал, что Поп не пытается с ним расквитаться только потому, что намерен максимально растянуть месть во времени, отчего та станет еще страшнее. После бесконечных размышлений Саттелл решил, что именно поэтому Поп Янг ждет так долго. Теперь он безумно ненавидел Попа. И боялся его. К обычным фобиям лунного колониста прибавилось неудержимое желание спастись от Попа Янга.

Но он был совершенно беспомощен. Он не мог покинуть Луну. Там, наверху, его ждал Поп. Убить его было нереально. У Саттелла не было даже шанса — его одолевал страх. Единственное, что ему оставалось, — отсылать письма на Землю. Чем он и занимался. Он писал с отчаянной, безумной страстью, с гениальной изобретательностью узника прекрасно охраняемой тюрьмы, одержимого мечтой о спасении. Саттелл пытался убедить кого-нибудь ему помочь.

У него остались приятели, которых с некоторой натяжкой можно было назвать друзьями, но очень долго его письма не приносили никаких результатов. Луна продолжала описывать круги вокруг Земли, а Земля с неизменным постоянством вращалась вокруг Солнца. Другие планеты танцевали собственную сарабанду. Остальная часть человечества была настолько поглощена своими делами, что Саттелл ее нисколько не интересовал. Но тут произошло событие, которое имело непосредственное отношение к Саттеллу, Попу Янгу и его потерянным годам.

Кто-то решил создать постоянное пассажирское сообщение между Землей и Луной. Идея выглядела весьма привлекательно. Началась активная рекламная кампания трех космических кораблей, способных совершить такой полет. Появились обещания новых впечатлений. Туры на Луну! Самое дорогое и впечатляющее путешествие в истории человечества! Сто тысяч долларов — двенадцатидневный круиз в космос, с видами обратной стороны Луны, спуском в Луна-Сити и посадкой в кратере Аристарха, а также запись всех событий. Слава честным путешественникам!

Казалось, это никак не касалось ни Попа, ни Саттелла.

Всего объявили о двух турах. Билеты на первый были полностью раскуплены. Пассажиры, заплатившие такие серьезные деньги, рассчитывали на приятное путешествие и полную безопасность. Однако их ожидания не сбылись. Что-то случается, когда неподготовленный человек смотрит в иллюминатор и его взгляду предстает открытый космос во всей своей ослепительной реальности. Это производит сокрушительное впечатление.

Миллионер перерезал себе горло, когда увидел, что Земля превратилась в маленький сине-голубой шарик, висящий в бескрайней пустоте. Он не смог перенести собственную ничтожность на фоне таких просторов. Ни один из пассажиров не вышел даже в Луна-Сити. Большинство осталось сидеть в креслах, пряча глаза. У них началась истерика. Самая богатая девушка Земли — у нее было пятеро мужей, и она считала, что ее уже нечем удивить, — впала в транс, ничего не видела, не слышала и не двигалась с места. Еще двое пассажиров рыдали и не могли успокоиться. И корабль сразу же вернулся на Землю.

Второй роскошный лайнер вылетел всего с четырьмя пассажирами и повернул назад, прежде чем долетел до Луны. Пилоты космических кораблей справляются со страхом, потому что это их работа. Шахтеры переносят полет на Луну, принимая сильные успокоительные средства. Но для богатых путешественников стресс оказался слишком велик. Они не были готовы взглянуть в глаза суровым реалиям космоса.

Поп узнал о провале эксцентричного замысла по пленкам, которые доставили для шахтеров. Вероятно, Саттелл тоже. Поп больше не думал о богатых бездельниках — это не имело к нему никакого отношения. Но Саттелл продолжал писать отчаянные письма на Землю — у него появился новый замысел.

Поп продолжал тщательно выполнять свои обязанности: приводил в порядок хижину, обновлял разметку на посадочном поле и доставлял запасы в шахту. В свободное время он рисовал, надеясь восстановить утраченное прошлое. Так или иначе, у него проявился талант к рисованию, который оценили бы даже профессиональные художники. Впрочем, он не пытался произвести впечатление на других людей; все, что он делал, было для себя. Рисование, в особенности когда он думал о Саттелле, помогало ему пробуждать в памяти все новые детали прежней жизни. К нему вернулись мгновения счастья. Однажды он вспомнил щенка, которого так любили его дети. Он с огромной тщательностью его изобразил — и как будто вновь обрел утерянного зверька. Теперь он мог представлять перед глазами образы близких в любое время. Забытое прошлое постепенно раскрывалось перед ним.

Поп неустанно искал способ ускорить этот процесс. Однако на Луне ему не хватало материалов. Все грузы доставляли с Земли, корабли преодолевали путь, более чем в тысячу раз превышавший длину экватора. Естественно, сюда редко привозили карандаши, бумагу или краски. Поп даже не решался об этом просить.

И он начал исследовать окрестности хижины в поисках того, чего не мог получить с Земли. Он собирал различные камни, но, как только они нагревались до комнатной температуры, выяснялось, что их невозможно использовать. Ему не удавалось найти ничего, что могло бы послужить для лепки или высекания портретов.

Он отыскал минералы, которые превратил в порошок и использовал в качестве красителей, но они так и не вернули ему молодость. Он даже размышлял об организации небольшого взрыва. Была такая возможность. В шахте проводились горные работы при помощи жидкого кислорода, который загорался от обычной искры. Получалось неплохо. А выделялся при этом лишь углекислый газ, с которым успешно боролись фильтры кондиционера.

Однако он не стал ничего предпринимать, поскольку не нашел подходящего материала. Для его целей прекрасно подходил мрамор, но на Луне его не было и в помине. Естественно! Однако Поп неустанно продолжал поиски, желая поскорее обрести память. Саттелл все еще был ему необходим, но…

Однажды ранним лунным утром, когда он находился в двух милях от хижины, он увидел в небе ракету. Очень странно. Он никого не ждал. Тем не менее, повернув голову, он заметил над горизонтом приближающийся корабль — тот летел вовсе не в сторону Луна-Сити. Нет, не может быть!

Он не сводил с него глаз. Крошечная серебристая ракета быстро теряла скорость, за ней тянулся хвост яркого пламени. Нет, пилот явно не был профессионалом. Ракета двигалась по крутой параболе. Пилот совершил ошибку, и ему пришлось вновь включать двигатель, чтобы подкорректировать траекторию. Короче говоря, получилась крайне неудачная посадка. Корабль даже не сумел попасть на взлетное поле. Один из стабилизаторов был сильно помят. Ракета стояла на поверхности Луны, слегка накренившись.

Ничего не происходило.

Поп направился к ракете своеобразной скользящей походкой, естественной при лунном тяготении. Когда до корабля оставалось около полумили, в нем открылся шлюз. Однако никто не вышел на поверхность Луны. Не появились люди в скафандрах, не началась выгрузка цистерн с топливом и контейнеров с кислородом.

Солнце только что взошло над обратной стороной Луны. Невероятно длинные, мрачные тени протянулись по равнине, половина корабля оставалась ослепительно белой, а вторая стала черной, как ночь. Солнце низко висело на усыпанном звездами небе. Поп с трудом двигался вперед, преодолевая глубокую лунную пыль. Он не сомневался, что корабль прилетел с Земли, а не из Луна-Сити. Он не мог представить, зачем сюда прибыла ракета. Он не связал ее появление с Саттеллом, написавшим на Землю о белых кристаллах, которые без всякой охраны лежат в хижине Попа, — о сотне фунтов невероятного богатства.

Поп подошел к ракете и остановился возле одного из огромных стабилизаторов. К нему были припаяны скобы, по которым Поп поднялся к открытому шлюзу.

Он сразу же увидел, что со шлюзом все в прядке. Сквозь стеклянный иллюминатор внутренней двери он заметил, что за ним кто-то следит. Он захлопнул внешний люк и почувствовал, как в замкнутое пространство начинает проникать воздух. Наконец внутренняя дверь открылась, и Поп уверенным движением снял шлем.

И удивленно заморгал. За дверью оказался рыжеволосый человек, который хищно ухмылялся. В руках он держал оружие, направленное Попу в живот.

— Только не надо заходить! — насмешливо сказал он. — Мне наплевать, кто ты такой. Это вовсе не визит вежливости. Я здесь по делу!

Поп смотрел на него, открыв рот. Он не мог поверить собственным глазам.

— Это ограбление! — сурово сообщил рыжий.

Теперь Поп сумел заглянуть ему за спину. Он увидел, что внутри корабля было пусто, лишь наверх вела спиральная лестница. Вдоль нее шли пластиковые прозрачные перила. Стены были совершенно голыми, но несли следы былой роскоши. Поп завороженно смотрел на пластик.

Рыжий наклонился вперед и с угрюмой усмешкой ударил Попа дулом по лицу. Потекла кровь. Бессмысленная жестокость.

— Слушай меня! — рявкнул рыжий грабитель. — Я же сказал, это ограбление! Ты понял? Быстро принеси сюда контейнер с камушками из шахты! Алмазы! Неси их мне! Понял?

— Какого дьявола? — тупо спросил Поп.

Рыжий еще раз ударил его. Грабитель явно нервничал, поэтому хотел доказать свое превосходство.

— Шевелись! — прорычал он. — Я хочу получить алмазы, которые приготовлены для корабля из Луна-Сити! Неси! — Поп слизнул с губ кровь, и человек с оружием взревел: — Позвони на шахту! Скажи Саттеллу, что я здесь и что он может подниматься наверх! Пусть принесет алмазы, которые они добыли за это время!

Он наклонился вперед, и его лицо оказалось в нескольких дюймах от лица Попа Янга. В глубине глаз рыжего был заметен страх. Впрочем, любой человек нервничает, если не прошел специальную подготовку и не привык к слабому тяготению.

— А теперь слушай меня внимательно! — задыхаясь, продолжил он. — Если ты попытаешься выкинуть какой-нибудь фокус, мы стартуем! Сожжем тебя к чертям собачьим! Пролетим над твоей хижиной — и тебе конец. А потом над кабелем, ведущим в шахту, и пламя его расплавит! Умрешь не только ты, но и все шахтеры! Так что без шуточек! Мы сюда не просто так прилетели!

Его трясло. На всякий случай он еще раз ударил Попа Янга в лицо. Казалось, он в ярости и находится на грани истерики. Стандартная реакция на космический перелет — бессмысленная злоба, вызванная ужасом. Однако Поп ничем не мог ответить грабителю. На Луне не было оружия, а упоминание имени Саттелла показало, что блефовать бесполезно. Теперь, когда суть аферы стала ясна, Поп понял, что ничего не сумеет сделать.

Рыжий человек с трудом справился с собой, отступил назад и захлопнул внутреннюю дверь. Заработали насосы.

Поп надел шлем. Распахнулся внешний люк, и он медленно спустился на поверхность.

Он неторопливо зашагал к хижине. Как только грабитель упомянул Саттелла, мысли Попа заработали быстрее. Так происходило всегда. Он начал соотносить известные факты. Рыжий грабитель знал все подробности происходящего на шахте. Ему был известен Саттелл. Это просто. Саттелл планировал многомиллионное ограбление, как узник планирует побег. Многое объясняла пустая каюта на корабле.

Очевидно, они по дешевке купили один из лайнеров. Или просто его украли. Кроме того, соучастники Саттелла должны были каким-то образом добыть топливо и найти пилота. Но здесь их дожидались алмазы на пять миллионов долларов, а всю работу могли выполнить два человека — третьим, естественно, являлся сам Саттелл. Весьма вероятный расклад. Так или иначе, преступники сумели осуществить первую часть замысла.

Поп подошел к груде пыли — своей хижине — и залез в шлюз. По видеофону он связался с шахтой и передал послание именно в такой форме, в какой приказал рыжий грабитель. Саттелл должен подняться наверх с запасом алмазов, который накопился в шахте за время работы. В противном случае корабль уничтожит хижину, Попа и всю колонию.

— Полагаю, что Саттелл все продумал заранее, — объяснял Поп, тщательно проговаривая слова. — Вероятно, у него есть оружие, так что не пытайтесь удержать его в шахте. Но он не знает, что его друзья уже здесь, — во всяком случае, пока.

Дежурный дрожащим голосом задал несколько вопросов.

— Нет, — ответил Поп. — У них все получится. Имей мы возможность сообщить об ограблении, их корабль сразу же начали бы преследовать. Но если меня убьют, хижину сожгут, а кабель расплавят, они успеют добраться до Земли прежде, чем удастся проложить новый. Поэтому они в любом случае доведут дело до конца. На вашем месте я бы не стал ничего говорить Саттеллу. Это даст нам шанс. Пусть он ждет.

Еще один вопрос.

— Я? — спросил Поп. — О, я намерен сделать все, что в моих силах. На корабле есть то, что мне нужно.

Он выключил связь и подошел к кондиционеру. Взял контейнер с алмазами стоимостью в пять миллионов долларов. Потом нашел ведро и равнодушно высыпал туда камни. Они медленно опустились на дно.

Поп задумчиво посмотрел на свои рисунки. Теперь он хорошо помнил жену. И двоих детей, которые играли вместе. Он с нетерпением ждал шанса воскресить в памяти еще что-нибудь. Поп ухмыльнулся.

— Пластиковые перила, — с глубоким удовлетворением сказал он. — Пожалуй, этого хватит.

Сорвав простыню с койки, он занялся пустым контейнером. Тот был снабжен двойными стенками для термоизоляции. Даже на Земле необработанные алмазы при огранке иногда распадаются на части. А на Луне они могут подвергнуться резким перепадам температуры, что крайне нежелательно. Так что контейнеры с двойными стенками позволяют избежать подобного риска.

Поп сложил простыню в контейнер. Ему приходилось торопиться, поскольку грабитель явно нервничал. Затем он вынул небольшой фонарик из запасного скафандра. Аккуратно разбил стекло и обнажил нить накаливания. Положил лампу поверх простыни и насыпал сверху порошок магния. Теперь оставалось добавить еще кое-что. Он взял баллон и пропитал простыню жидким кислородом.

Когда Поп закончил, хижина подернулась туманом. Со вздохом облегчения он захлопнул крышку контейнера. Он все устроил так, чтобы, когда грабители ее откроют, фонарик включился — и по нити накаливания пробежала искра. Жидкий кислород в контакте с магнием — гремучая смесь.

Он вышел из хижины. По дороге, когда он вновь задумался о Саттелле, вернулся еще один кусочек жизни. На годовщину свадьбы они с женой отправились в ресторан, чтобы отпраздновать это событие. Поп вспомнил, как выглядела его жена, — и ту радость, которую они делили друг с другом. Тогда они точно знали, что никогда не расстанутся.

Поп жадно подумал, что нужно сохранить эти воспоминания, навсегда сделать их своим достоянием. И здесь не обойтись рисунком! Нужно продлить момент…

Если бы не контейнер, который он держал в руках, и не скафандр, Поп потер бы ладони.

Зазубренные стенки кратера высоко поднимались, нарушая однообразие лунного ландшафта. Чудовищные чернильные тени простирались на гигантские расстояния. Солнце, словно огромный зрачок, висело над краем кратера. Казалось, оно ненавидит все сущее.

Поп подошел к ракете, взобрался по скобам к входному шлюзу и закрыл за собой люк. Зашипел воздух. Давление выровнялось. Он снял шлем.

Когда рыжий грабитель открыл внутреннюю дверь, его руки, сжимающие оружие, отчаянно тряслись. Поп спокойно сказал:

— Теперь я должен заняться подъемником, если Саттелл намерен выбраться из шахты. В противном случае он там и останется.

Рыжий грабитель злобно прищурился, однако не мог отвести глаз от контейнера.

— Если попытаешься нас обмануть, — прохрипел он, — сам знаешь, что тогда будет!

— Да, — ответил Поп.

И спокойно надел шлем. Но его взгляд устремился к лестнице, чистому прозрачному пластику, толщиной никак не меньше трех дюймов. И его было так много!

Внутренняя дверь закрылась. Поп распахнул внешний люк и не спеша спустился. Потом уверенными прыжками устремился к хижине.

И тут последовала ярчайшая вспышка. Естественно, он ничего не услышал. Но что-то полыхнуло, и лунная поверхность дрогнула под подошвами тяжелых башмаков. Он обернулся.

Ракета разваливалась на куски. Взрыв получился великолепным. Конечно, простыня, пропитанная жидким кислородом, не так хороша, как технический углерод, который используют в шахтах. Даже с порошком магния, необходимым для возгорания, самодельная бомба не могла сравниться с тротилом. Но на корабле находилось топливо для обратного пути. И оно сдетонировало. Пройдет еще несколько минут, прежде чем осколки упадут на поверхность Луны. Здесь все происходит гораздо медленнее.

Поп не стал ждать. Он тут же приступил к поискам. Стальная плита упала всего в нескольких ярдах от него, но он не стал отвлекаться.

Когда Поп вернулся в хижину, с его губ не сходила улыбка. Как только он снял шлем, сразу же раздался сигнал вызова. Он поднял трубку и услышал дрожащий голос дежурного:

— Мы ощутили удар! Что случилось? Что нам делать?

— Ничего не делайте, — посоветовал Поп. — Все в порядке. Я взорвал корабль, и вам не о чем беспокоиться. На вашем месте я бы ничего не стал говорить Саттеллу.

Он с любовью смотрел на кусок пластиковых перил, который удалось отыскать неподалеку от места взрыва. Как только разговор с дежурным закончился, Поп быстро снял скафандр и положил пластик на стол.

Он стал планировать, что вырежет на четырехдюймовом куске перил. Когда он закончит работать, сверху ляжет слой краски. И все это время Поп будет размышлять о Саттелле, поскольку именно так ему удается возвращать утерянные фрагменты собственной жизни — жизни, которую Саттелл у него отнял. Теперь он многое сможет вспомнить!

Нет, Поп Янг не размышлял, что сделает, когда вспомнит совершенное Саттеллом преступление. Он не сомневался, что это произойдет только после того, как к нему вернется вся его жизнь.

Он с усмешкой подумал, что люди называют такие произведения искусства, сделанные одинокими людьми в удаленных от цивилизации местах, безделушками.

Но в них скрыто нечто большее!

Белое пятно

Вечное «сейчас»

Власть

Записка от профессора Чарлза, кафедра латинского языка, Гаверфордский университет, профессору Макфарланду, физический факультет того же университета:

«Дорогой профессор Макфарланд! Среди полученных недавно из-за границы документов пятнадцатого века на латинском языке мы обнаружили три, которые, по нашему мнению, связаны друг с другом. Мы занимаемся изучением латинского языка того периода, но мне кажется, что содержание этих документов должно вас заинтересовать, поскольку в них затрагиваются вопросы, над разрешением которых вы трудитесь. Я посылаю вам перевод. Хотелось бы узнать ваше мнение по поводу того, что вы прочтете в посылаемых вам документах. Чарлз».

Иоганну Гартману,

лиценциату философии,

живущему в доме

золотых дел мастера Грота,

улица Красильщиков,

Лейден, Нижние Земли.

Друг Иоганн!

Я пишу тебе в гостинице «Голова гота», что в Падуе, на второй день после Михайлова дня, в 1482 году от Рождества Христова. Я очень спешу, так как один досточтимый датчанин отправляется домой и обещал доставить мои письма по назначению. Он добрый малый, но совершенно невежествен. Не говори с ним ни о каких загадочных явлениях, ибо он совсем ничего не смыслит в этих вопросах. Поблагодари его, налей ему вина, поговори обо мне как о набожном и уважаемом ученом и забудь о нем.

Завтра я покидаю Падую с целью претворить в жизнь твои и свои чаяния и надежды. На этот раз я совершенно уверен в успехе. Я приехал сюда, чтобы купить благовония и мандрагору и еще кое-что необходимое для совершения Таинства, значение которого невозможно выразить никакими словами. Сие знаменательное событие должно произойти через пять дней на одном из холмов, что расположены неподалеку от Монтевеккьо. Мне посчастливилось узнать Имя и Слово, которые позволяют вызвать в известном мне одному месте Могущественную Силу, способную наградить меня знанием невероятных тайн и сути чудесных явлений. Когда ты будешь читать эти строки, я уже буду обладать такой силой, о которой сам Гермес мог только мечтать и которую Альберт Великий называл не иначе как ересью. Я уже не раз обманывался и ошибался в прошлом, но сейчас я совершенно уверен в успехе, ведь мне были представлены доказательства! Я не могу справиться с волнением, когда пишу эти строки. Буду краток. Я наткнулся на очень интересный случай в деревне Монтевеккьо, куда я въехал, когда уже спускалась ночь. Настроение у меня было самое мрачное, потому что я потратил целый месяц на бессмысленные поиски одного ученого человека, о котором я слышал много необыкновенных и удивительных вещей. Я отыскал его, но он оказался древним стариком, не имеющим ни малейшего представления о каких бы то ни было чудесах. По пути домой я заехал в Монтевеккьо, и там мне рассказали о человеке, который был при смерти, и что причиной его смерти послужило его собственное весьма странное и необычное поведение. Он пришел в деревню накануне, одетый в богатые одежды, а изъяснялся как простой крестьянин. Сначала он вел себя тихо и скромно, но поскольку он заплатил за еду и вино золотом, жители деревни стали заискивать перед ним в надежде получить побольше. Он бросил им горсть золота, а когда весть о нем облетела деревню, жители как будто посходили с ума от жадности. Они столпились около этого человека, выкрикивая просьбы, и чем больше он пытался удовлетворить их, тем больше они теряли рассудок и выходили из себя. Говорят, он испугался и хотел убежать, но не смог, так как был окружен плотным кольцом орущих людей. Они хватали его за одежду и руки, жалуясь на свою нужду и беды, и вдруг его богатое одеяние исчезло, а крестьяне увидели оборванного бедняка, ничем не отличающегося от них самих, кошель же, из которого он доставал деньги, неожиданно превратился в старый грубый мешок, наполненный пеплом.

Описанные мной события произошли за день до моего появления в деревне, и незнакомец был еще жив, хотя жить ему оставалось недолго, потому что жители деревни объявили его колдуном и побили камнями, а затем притащили к деревенскому священнику, чтобы тот изгнал из него злого духа.

Я не только видел того человека, друг Иоганн, мне даже удалось поговорить с ним. Я сообщил священнику, что, будучи очень набожным человеком, занимаюсь изучением козней, которые нам строит Сатана, и что особенно меня интересуют колдовство и колдуны. Бедняга чуть дышал, и неудивительно, у него было огромное количество ран, нанесенных вилами, и сломано несколько костей. Оказалось, что до описываемых событий он был самым обычным крестьянином и всю свою жизнь прожил в той же местности. Поскольку я пообещал ему, что священник отпустит ему все его грехи, если он умрет, он рассказал мне, что с ним произошло. Поразительная история!

Он задремал где-то около полудня на некоем холме, где я собираюсь через пять дней совершить Таинство. И вдруг перед ним появился Могущественный Властелин, который предложил научить его творить разные чудеса. Но крестьянин был глуп и попросил всего лишь богатства. Так вот, Могущественный Властелин дал ему богатое одеяние и кошель, который никогда не опустеет, — так сказал Властелин, — если только не окажется рядом с определенным металлом, уничтожающим все чудесные подарки Властелина. Он сообщил крестьянину, что тот получил свое богатство и должен взамен послать на волшебный холм ученого, способного воспринять то, о чем говорит Таинственный незнакомец, поскольку сам крестьянин туп и невежествен. Тут я сказал крестьянину, что пойду и поговорю с Таинственным незнакомцем и исполню его волю, и тогда он назвал мне Имя и Слово, произнеся которые я смогу вызвать Таинственного Властелина, а еще он объяснил мне, как найти то место, где он повстречался с ним. А потом стал умолять меня замолвить за него словечко перед священником.

Священник показал мне золотую монету, оставшуюся от тех, что раздавал бедняга крестьянин. Судя по печати, ее отлили очень давно, но можно было подумать, что она сделана совсем недавно, такой блестящей и новенькой она была. На ощупь и вес — настоящее золото. Но тут священник, усмехнувшись, дотронулся до монеты крестом, висевшим на тонкой железной цепочке у него на поясе, и вдруг монета исчезла, вместо нее осталась лишь кучка раскаленного угля, который, остыв, превратился в пепел.

Я видел все это собственными глазами, Иоганн! Поэтому я немедленно отправился в Падую, чтоб купить благовония, мандрагору и еще кое-что необходимое для свершения Таинства и для того, чтобы ублажить Могущественного Властелина, которого я собираюсь вызвать ровно через пять ночей. Он предложил крестьянину мудрость, а тот мечтал лишь о золоте. Но я стремлюсь к знанию больше, чем к богатству, и, конечно же, я достаточно образован в вопросах, касающихся чудес и разного рода тайн. Я не знаю никого, кто превзошел бы меня в этом знании, кроме тебя конечно. Но когда ты прочтешь мое письмо, Иоганн, я превзойду даже тебя! Впрочем, вполне возможно, что я получу такие знания, которые помогут мне перенестись к тебе, и я смогу сам рассказать тебе все еще раньше, чем ты получишь мое письмо о том, как меня наконец посетила удача, мысли о которой заставляют меня уже сейчас дрожать от возбуждения.

Твой друг Карл, в гостинице «Голова гота» в Падуе.

…мне подвернулся случай послать тебе второе послание через получившего ранения и следующего на заслуженный отдых солдата из отряда наемников. Я дал ему золотой и обещал, что ты дашь ему еще один, если он доставит тебе мое письмо. Поступай с моим обещанием как пожелаешь, но свиток со странными значками, который я тебе посылаю, стоит не меньше золотого, можешь мне поверить.

Итак, я ежедневно встречаюсь с Могущественным Властелином, о котором я тебе писал, и он дает мне все новые и новые чудесные знания.

Кроме того, я уже могу творить чудеса, при помощи определенных талисманов и тайных печатей, данных мне Таинственным Властелином. Еще ни одному человеку не удалось свершить то, что подвластно мне. Но Таинственный Господин категорически отказывается открыть мне Имена или заклинания, зная которые я сам смог бы изготовить себе тайные печати. Вместо этого он обучает меня самым разнообразным вещам, не имеющим ни малейшего отношения к тому, что меня интересует, и это вызывает у меня, конечно же, самое искреннее огорчение и разочарование, которые я тщательнейшим образом скрываю.

Итак, я посылаю тебе часть свитка. Пойди в уединенное место, порви свиток и брось кусочки на землю. В то же самое мгновение ты окажешься в прекрасном саду с чудесными деревьями, павильонами и статуями. Можешь пользоваться садом по собственному усмотрению с единственным лишь условием: если ты или еще кто-нибудь войдет туда с мечом, или кинжалом, или любым, пусть самым крошечным, предметом, изготовленным из железа, великолепный сад исчезнет навсегда.

Ты можешь проверить мои слова в любой момент. Что касается всего остального, так я сам себе напоминаю трепещущего у врат Рая несчастного, которого не пускают дальше. Ведь Могущественный Властелин держит от меня в секрете основы своих знаний о тайнах и чудесах, швыряя мне лишь крохи, и тем не менее они являются величайшими из всех известных мне чудес. Например, свиток, который я посылаю тебе. Его действие я уже испробовал не один раз. И таких тайных и могущественных печатей у меня огромное множество, их дал мне Властелин по моей просьбе. Но когда я взял другие свитки и аккуратно переписал на них все значки, оказалось, что они не имеют никакой силы. Необходимо произнести какие-то слова или формулы или, как мне кажется, использовать какое-то специальное заклинание, дающее этим свиткам волшебную силу. У меня возник план, совершенно безумный, — я надеюсь заполучить самое главное заклинание.

Но тебе, конечно же, любопытно узнать о самом Таинстве и о том, что из всего этого вышло: за три дня я добрался из Падуи до Монтевеккьо, крестьянин, рассказавший мне о Таинственном незнакомце, к тому времени уже умер, поскольку жители деревни, охваченные ужасом, размозжили ему голову молотками. Меня это вполне устраивало, поскольку я боялся, что он назовет еще кому-нибудь волшебные Слово и Имя. Я поговорил со священником и, объяснив ему, что был в Падуе, где заручился советом тех, кто знает, как надо бороться с неожиданно возникающими чудесами разного рода, сказал, что мне было приказано вернуться и при помощи особых заклинаний разыскать, а затем изгнать злого духа, научившего несчастного крестьянина своим гнусным штукам.

На следующий день мы вместе со священником отнесли на вершину холма благовония, свечи и прочие необходимые для свершения Таинства предметы. Священник дрожал от страха, но остался бы, если бы я его не отослал в деревню. И наступила ночь, и я начертил магический круг и пятиугольник, расположив знаки так, как полагается. Тут вышла луна, я возжег благовония и тонкие свечи и приступил к Таинству. Тебе прекрасно известно, что меня в жизни посетило немало разочарований, но на этот раз я был совершенно уверен в успехе. Когда пришло время назвать Имя и Слово, я громко трижды произнес их и стал ждать. Холм, где я расположился, весь усеян множеством серых камней. Когда Имя прозвучало в третий раз, один из камней вдруг зашевелился, а через мгновение пропал. Потом чей-то голос сухо произнес:

— Теперь понятно, почему здесь так воняет! Тебя прислал сюда мой гонец?

На месте исчезнувшего камня была тень, и я не видел того, кто там прятался, но отвесил ему низкий поклон.

— Величайший и Наимогущественнейший Господин, — сказал я, и голос мой дрожал от радости, что Таинство, о котором я мечтал, свершилось, — крестьянин, творивший чудеса, сказал мне, что ты пожелал встретиться с образованным человеком. Рядом с твоим могуществом мои знания ничтожны, но я посвятил жизнь изучению всевозможных тайн и чудес. Поэтому я здесь и готов поклоняться тебе и исполнить все, что ты только прикажешь, в обмен на твою мудрость. Тени зашевелились и Властелин выступил вперед: крошечное существо, на лице которого было написано скептическое нетерпение. Он был весь окутан каким-то дымом, который делал его фигуру едва различимой и который имел необыкновенно приятный запах.

— Похоже, — сказал он сухо, — что ты такой же точно дурак, как и тот крестьянин, с которым я разговаривал до тебя. Как ты думаешь, кто я такой?

— Принц небесного происхождения, — ответил я дрожащим голосом.

Стало тихо. Затем Властелин устало произнес:

— Люди! Вечные дураки! Послушай, я всего лишь последний оставшийся в живых путешественник с другой звезды. На вашей маленькой планете есть проклятый металл, который разрушает все, что сделано на нашей планете. Несколько наших кораблей оказались слишком близко. Другие попытались помочь им и разделили их судьбу. Уже очень много лет назад мы спустились с небес и не смогли подняться вновь. А теперь я остался один.

Рассуждения о нашем или еще о каком-то мире как о планете — полнейшая чепуха, конечно же. Планеты путешествуют между звездами и имеют свои циклы и эпициклы, так нам объяснил Птолемей еще тысячу лет тому назад. Но я сразу понял, что Таинственный незнакомец решил испытать меня. Поэтому я осмелел и сказал:

— Господин, я не боюсь. Разве мне неизвестно о тех, кто был изгнан с небес за непослушание? Должен ли я написать Его имя?

— Что? — произнес мой собеседник каким-то слабым старческим голосом.

Улыбаясь, я написал имя того, кого невежды зовут Люцифером. Он посмотрел на значки на земле и сказал:

— О! Все бессмысленно! Еще одна легенда. Послушай, человек, я скоро умру. Очень много лет, гораздо больше, чем ты в состоянии представить себе, я прятался от людей и от вашего проклятого металла. Я наблюдал за вами и презирал вас. Но я умираю. Мои знания не должны исчезнуть. Я решил поделиться с людьми тем, что может погибнуть вместе со мной. Моему народу я не причиню вреда, а люди смогут благодаря моим знаниям со временем достигнуть определенного уровня цивилизации.

Я склонился перед ним до земли. Я сгорал от нетерпения.

— Ты можешь доверять мне, — сказал я ему, ликуя. — Я буду хранить твои секреты. Никогда и никто не свете не узнает того, что ты мне сейчас откроешь.

И снова он заговорил со мной раздраженно и сухо.

— Я хочу, чтобы мои знания стали всеобщим достоянием. А… — Тут он произнес нечто, чего я не понял, но тон был презрительным. — То, что я собираюсь сказать, может служить людям даже в вывернутом наизнанку виде. Кроме того, я не думаю, что ты сможешь сохранить все в секрете. Есть ли у тебя перо и бумага?

— Нет, Господин!

— Ты должен прийти снова, чтобы записать то, что я скажу тебе.

Он не исчез, а остался стоять, разглядывая меня. Он задавал мне вопросы, и я охотно отвечал ему. Наконец он задумчиво заговорил, а я с волнением слушал. Его речь была странно похожа на речь одинокого человека, живущего прошлым, но вскоре я понял, что его слова полны загадок и аллегорий, из-за которых время от времени выглядывала истина. Как человек, вспоминающий нечто, он говорил о своем доме, который, по его словам, находился на прекрасной планете, расположенной так далеко, что это расстояние невозможно измерить никакими земными мерками. Он говорил о городах, где жили его друзья, по умным речам которых он тосковал, — здесь, конечно же, я прекрасно понял, что он имел в виду, — и об огромных летающих флотилиях, путешествовавших из одного прекрасного города в другой, о музыке, которая наполняла воздух и нежные звуки которой мог слышать каждый житель планеты. И он говорил чистую правду, поскольку каждому известно, что небеса наполнены сладчайшими звуками музыки. Но через секунду он сказал нечто совершенно невозможное: глядя на меня с улыбкой, он сообщил, что в той музыке нет ничего загадочного и тайного и что появляется она благодаря волнам, похожим на волны света. Самая настоящая загадка — ибо свет есть жидкость, не имеющая ни длины, ни, конечно же, волн и которую нельзя потрогать. Затем он заговорил о полетах в пустоте, а я продолжаю теряться в догадках по поводу того, что же он имел в виду. Ведь всякий может видеть небо, усыпанное звездами, а он говорил о множестве солнц и других миров, и будто бы некоторые из них похожи на ледяную пустыню, а иные на огромную неприступную скалу. Тут его слова показались мне совсем туманными и загадочными. А еще он рассказал о том, как они приблизились к нашему миру, и о сделанной ошибке, будто бы речь шла о математических расчетах, а не о непослушании, и о том, как они, подобно Икару, сожженному Солнцем, упали на Землю. Затем он опять заговорил о непонятных мне вещах, о каких-то двигателях, которые перегрелись из-за проклятого металла, имеющегося на Земле, и о неспособности его народа к борьбе с этим явлением. Притяжение Земли — еще одна загадка, — а потом он вспомнил о головокружительном падении с небес на Землю. Совершенно ясно, что его слова — описание того, как грешники были изгнаны из Рая, и признание того, что он — один из них.

Когда он замолчал, я стал умолять его показать мне какое-нибудь чудо и дать мне способ защититься на случай, если о моем разговоре с ним станет известно.

— Что случилось с моим посланником? — спросил он. Я рассказывал ему, а он сидел не шевелясь и слушал меня.

Я постарался не упустить ни одной подробности, ибо ему и так известна вся правда, просто он решил устроить мне еще одну проверку.

На самом деле я был уверен, что все случившееся с беднягой крестьянином специально подстроено, чтобы встретиться и поговорить со мной, поскольку я много лет занимаюсь изучением различных мистических загадок.

— Люди! — горько проговорил он наконец, а потом холодно добавил: — Нет! Я не могу никак тебя защитить. У моего народа на Земле нет никакой защиты. Если ты изучишь то, чему я хочу тебя научить, тебе придется приготовиться к злобе своих соотечественников.

А потом он написал что-то на свитке, приложил его к какому-то предмету у себя на боку и бросил свиток к моим ногам.

— Если на тебя нападут, — сказал он с презрением, — порви этот свиток, а клочки разбросай. Внимание твоих врагов будет отвлечено, и ты сможешь скрыться. Но помни, стоит тебе взять в руки самый обычный кинжал, и все исчезнет.

Он отвернулся, сделал несколько шагов прочь и исчез. А я долго стоял трепеща, пока не вспомнил заклинание Аполлония Тианского, которое необходимо произнести после исчезновения злого духа. Потом я осмелился выйти из магического круга. Когда ничего дурного со мной не произошло, я поднял свиток и внимательно рассмотрел его в лунном свете. Нарисованные на нем значки показались мне бессмысленными. Даже я, изучивший все известное о магических тайнах, ничего не понял. Я отправился назад в деревню, а по дороге попытался понять, что же все-таки со мной произошло.

Я так подробно описал тебе свою встречу с Таинственным Властелином, чтобы ты понял, что ни гордости, ни злобы, о которых говорят в своих манускриптах специалисты, в поведении моего собеседника не было. Часто утверждают, что когда человек встречается с Могущественным Властелином, он должен быть настороже, чтобы не оказаться в его власти. Тем не менее тот, с кем повстречался я, говорил устало и иронично, совсем как человек на пороге смерти. И о смерти он тоже говорил. Конечно же, он обманывал и проверял меня, ибо кто же не знает, что Силы Тьмы бессмертны. По какой-то лишь ему известной причине он не хотел, чтобы я узнал правду. И я понял, что должен быть очень осторожен, чтоб не потерять столь бесценный шанс. В деревне я рассказал священнику, что я встречался со злым духом, который умолял меня не подвергать его Таинству Изгнания, пообещав раскрыть секрет спрятанных сокровищ, когда-то принадлежавших церкви, до которых он не только сам не сможет дотронуться, но и отдать их в руки человека, в чьей душе живет зло, поскольку сокровища эти освящены Церковью, но он может описать мне место, где они находятся. Так мне удалось добыть пергамент, чернила и перья, и на следующий день я опять в одиночку отправился на вершину холма. Там было пусто, и я, убедившись, что меня никто не видит, и, отложив свой кинжал подальше в сторону, разорвал пергамент на мелкие кусочки и разбросал их. Как только они коснулись земли, передо мной появилось столько золота и драгоценных камней, что я чуть не потерял рассудок от охватившей меня в тот момент неуемной жадности. Я смотрел на мешки, сундуки и ящики, до краев наполненные золотом и драгоценными камнями, и не верил своим глазам. Их было так много, что они усыпали землю у моих ног: огромные камни, сияющие в лучах заходящего солнца, ожерелья, украшенные бриллиантами, и такое невероятное количество золотых монет самых разных времен, что…

Иоганн, представь себе, даже я поддался их власти и чуть не лишился рассудка! Я бросился вперед, мечтая лишь об одном: погрузить руки в это безбрежное море золота. Хохоча как безумный, я стал набивать карманы рубинами, нитками жемчуга и золотом; я купался в богатстве, оно поглотило меня — я подбрасывал монеты в воздух, а когда они падали на меня золотым дождем, я пел и смеялся.

И тут я услышал какой-то звук. Я испугался за свое сокровище и, зарычав, бросился к кинжалу, готовясь защитить драгоценности, хотя бы и ценой своей жизни.

Слова, которые я услышал в эту минуту, были произнесены холодно и равнодушно.

— Тебе и вправду наплевать на золото.

Он смеялся надо мной. Он стоял и разглядывал меня, теперь я видел его совсем ясно, впрочем, я различал лишь силуэт, ибо тело его снова окутывал туман. Я уже писал тебе, что мой незнакомец небольшого роста, но не успел сообщить, что на лбу у него растут шишковатые щупальца, которые заканчиваются шарами. Они совсем не похожи на рога. У него большая голова и… — нет, я даже не стану делать попыток описать его, он ведь может принимать любую форму, стоит ему только захотеть. Так что вовсе не важно, как он выглядит. Тут меня охватил ужас, потому что я не нарисовал ни магического круга, ни пятиугольника и был беззащитен. Но Властелин не сделал ни одного угрожающего движения в мою сторону.

— Драгоценности — настоящие, — сказал он сухо. — Они имеют цвет и вес, и ты можешь их потрогать. Но твой кинжал уничтожит их.

Один мудрец из Коринфа говорил, что над магическими сокровищами необходимо совершить определенный обряд прежде, чем они станут принадлежать тебе и освободятся от власти тех, кто их тебе дал. Они вполне могут снова превратить его, ну, например, в листья или мусор, если не совершить обряда.

— Дотронься до золота кинжалом, — сказал Таинственный незнакомец.

Я повиновался, дрожа от страха. И как только железо коснулось золота, воздух задрожал, я увидел вспышку и сокровища, все до самой крошечной жемчужины, исчезли прямо у меня на глазах. Снова появился дымящийся пергамент. А мой кинжал обжег мне пальцы, таким горячим он стал.

— Ах да, — сказал Таинственный Властелин, кивнув головой. — У силового поля есть энергия. Когда железо поглощает ее, оно нагревается. — Затем он посмотрел на меня весьма дружелюбно и сказал: — Ты принес перья и пергамент. И уж по крайней мере не использовал то, что я тебе дал, чтобы произвести впечатление на своих друзей. А еще тебе хватило ума не устраивать тут снова той возмутительной парфюмерной вони. Может быть, все-таки что-то у тебя в голове есть. Я еще раз попробую объяснить тебе… Ладно, садись и возьми перо и пергамент. Подожди! Давай устроимся поудобнее. Спрячь свой кинжал в ножны или, еще лучше, отложи его подальше.

Я убрал кинжал за пазуху. Казалось, что Могущественный Властелин задумался над чем-то, затем он коснулся какого-то предмета у себя на боку — и мы оказались в чудесном павильоне с мягкими подушками и нежно поющим фонтаном.

— Садись, — сказал Властелин. — Я знаю, что людям нравятся подобные вещи, мне рассказал об этом один человек, с которым я когда-то подружился. Его ранили и ограбили разбойники, поэтому у него не было ни грамма вашего проклятого металла, и я смог помочь ему. Он научил меня языку, на котором вы разговариваете. Но он так и не перестал верить в то, что я злой дух, и самым честным образом меня ненавидел.

Я все никак не мог успокоиться и забыть исчезнувшие сокровища. Ведь ни один король на свете не владел подобным богатством. Иоганн! Моя душа скорбела о тех сокровищах. Только золота там было столько, что не уместилось бы в твоем жилище, а тяжести драгоценностей не выдержал бы пол. О Иоганн! Какое там было богатство!

— То, что ты должен записать, — услышал я, — поначалу покажется тебе бессмыслицей. Сначала я расскажу тебе теории и факты, потому что их легче всего запомнить. Затем ты узнаешь, как их надо применять в жизни. И вот тогда вы, люди, окажетесь у истоков такой цивилизации, которая может существовать рядом с проклятым металлом.

— О Великий и Могущественный, — умолял я его, — дай мне еще один пергамент, в котором заключены сокровища.

— Пиши! — приказал он.

И я начал писать. Иоганн, я и сам не могу объяснить тебе того, что я записывал. Он произносил знакомые мне слова, но я не понимал их, будто он говорил на чужом языке. Вот, попытайся отыскать тайную мудрость в том, что ты прочитаешь: «Наша цивилизация основана на силовых полях, которые действуют всюду как субстанция. Магнетит окружен невидимым и неосязаемым силовым полем. Но поля, используемые моим народом для строительства жилищ, изготовления инструментов, средств передвижения и даже станков, можно потрогать и увидеть, ибо такова их сущность. Более того, мы умеем создавать такие поля и привязывать их к органическим объектам так, что они становятся постоянными полями этих объектов и не требуется никакой дополнительной энергии для их поддержания, так же как магнитные поля не нуждаются в дополнительной энергии, чтобы не иссякнуть. Наши поля также имеют трехмерную проекцию, могут принимать любую желаемую форму и обладают всеми характеристиками предмета, кроме его химического состава».

Иоганн! Разве не поразительно то, что некоторые слова, произнесенные вместе и имеющие отношение к тайным и магическим вещам, могут быть настолько лишены какого-либо смысла и даже намека на возможность их понять? Я живу отчаянной надеждой, что он наконец даст мне ключ к тайне, но мне кажется, что узнать, понять и создать заклинание для свершения Таинства при столь загадочных и зашифрованных указаниях будет настолько сложно, что мой мозг отказывается мне подчиняться. Вот еще пример: «Когда будет построен генератор силового поля, описанного ранее, окажется, что пульсаторные поля, которые являются сознанием, в состоянии отлично контролировать все остальные силовые поля. Нужно только представить себе желаемый предмет, и генератор создаст его изображение на пульсаторном поле — сознании…»

В тот первый день мой таинственный и могущественный собеседник говорил бесконечно, долгие часы, а я писал, пока у меня не заболела рука и я уже совсем перестал что-либо понимать. Время от времени, чтобы отдохнуть, я читал ему те слова, которые записал. А он слушал меня и был явно доволен.

— Господин! — сказал я дрожащим голосом. — Могущественный Господин! Загадки, которые я записываю на пергамент по твоему повелению, непонятны простому смертному!

Но он ответил мне с презрением:

— Пиши! Со временем кто-нибудь сумеет разобраться в твоих записях. А я буду понемногу разъяснять тебе свои слова, так что даже ты сможешь осознать начала моих знаний.

Затем он добавил:

— Ты устал. Тебе нужна игрушка. Ладно. Я снова создам для тебя сокровища, с которыми ты так забавно развлекался. А еще я сделаю для тебя лодку с мощным мотором, чтобы ты мог добраться куда захочешь и при этом не зависеть ни от прилива, ни от ветра. Еще я дам тебе возможность построить себе великолепный дворец со сказочным садом там, где ты пожелаешь.

Он так и сделал. Мне кажется, что ему доставляет удовольствие, обдумав, написать значки на листах пергамента, прижать их к своему боку, а затем положить на землю у моих ног, чтобы я мог их поднять. Он с довольным видом объяснил мне, что чудеса спят, заключенные в лист пергамента, и, лишь порвав его, можно выпустить их на свободу, но главный враг этих чудес — железо — поглощает и уничтожает их.

Он очень любит говорить загадками, правда, иногда я вдруг понимаю, что он шутит.

Очень странно, но постепенно я стал воспринимать Властелина как человека. Это никак не вяжется с мистическими законами. Я ощущаю его одиночество. Мне кажется, ему нравится со мной разговаривать. А ведь он Могущественный Властелин, один из грешников, изгнанных из Рая. Он все время говорит об этом каким-то загадочным, непонятным языком, как будто он пришел из другого мира, похожего на наш, только гораздо большего. Он называет себя космическим путешественником и говорит с любовью о своем народе и о Небесах, во всяком случае, о городе, в котором он жил, — ведь должны же там быть огромные города — со странной и горделивой нежностью. Если бы не его чудесная сила, которая остается для меня загадкой, я бы вполне мог поверить в то, что он — единственный представитель народа, сосланного навечно на чужбину и подружившегося с человеком только потому, что ему одиноко. Но ведь невозможно обладать его способностями и не быть Могущественным Властелином. И вообще, кто же не знает того, что других миров не существует?

Наши непонятные мне встречи и разговоры продолжаются вот уже более десяти дней. Я исписал множество листов пергамента. Одни и те же загадочные метафоры появляются вновь и вновь. «Силовые поля» — бессмысленный термин — встречается очень часто. Есть еще другие слова, вроде «катушки», «первичный» и «вторичный», употребляемые, когда речь идет о медной проволоке. Он диктует мне совсем простым языком подробнейшие описания пластин из разного металла, которые необходимо опустить в кислоту. И еще говорит о круглых пластинах из таких же металлов, между которыми должен находиться воздух или воск определенной толщины. А вот объяснение того, благодаря чему он живет: «Поскольку я привык к намного более плотной атмосфере, чем здесь, на Земле, я вынужден поддерживать вокруг себя силовое поле, которое создает плотность воздуха, близкую к той, что существует на моей родной планете. Это поле невидимо, но, поскольку оно должно постоянно передвигаться, чтобы менять и обновлять воздух, которым я дышу, оно создает вокруг моего тела нечто похожее на облако. Это поле поддерживается генератором у меня на боку, который также обеспечивает энергией те артефакты, в которых у меня возникает нужда».

О друг мой, Иоганн! Я схожу с ума от нетерпения! Если бы я не верил в то, что наступит день, и он даст мне ключ ко всем своим загадочным речам, и я смогу узнать Имя и Слово, дающие жизнь его творениям, я бы давно поддался отчаянию и отказался от своей затеи.

Постепенно он становится добрее ко мне. Он дает мне все, о чем я его прошу, и я уже много раз испытывал его подарки. Пергамент, в котором заклинанием заключен прекрасный сад, один из многих, данных мне Могущественным Властелином. Он говорит, что стремится передать человеку свои знания, а затем заставляет меня писать таинственные и совершенно бессмысленные слова, например: «Корабль достигает скорости выше скорости света благодаря обычному генератору скорости, отличающемуся от описанного выше лишь тем, что в нем изменены константы таким образом, что он не может генерировать энергию в обычном пространстве и должен изменить пространство путем создания напряжений. Процесс…» Или еще… Я выбираю наугад, Иоганн… «Проклятый металл, железо, необходимо удалить не только из всех цепей, но и вообще не приближаться с ним к аппарату, использующему высокочастотные колебания, поскольку он поглощает их энергию и мешает действию…»

Я как несчастный, трепещущий на пороге Рая и не способный войти, поскольку ключ пропал куда-то. «Скорость света»! Интересно, что могут означать эти слова? Все равно что говорить о скорости погоды или гранита! Каждый день я умоляю его раскрыть секрет своих слов. Ведь даже в тех чудесных пергаментах, которые он дает мне, заключена такая сила, что и не снилась никому из смертных!

Но это еще не все. Он говорит так, будто он невыносимо одинок, последний представитель странного народа на Земле, будто бы ему нравится вот так запросто, по-приятельски, беседовать со мной. Когда я молю его назвать Имя и Слово, дающие неограниченную власть над чудесными заклинаниями, его веселят мои мольбы, и он, правда весьма добродушно, называет меня дураком. И снова произносит свои загадочные речи о силовых полях, а потом дарит пергамент, в котором заключен дворец с золотыми стенами и изумрудными колоннами. И весело напоминает мне, что какой-нибудь обезумевший от жадности грабитель с топором в руках способен разрушить мой дворец в одно мгновение. Я схожу с ума, Иоганн! Но я могу получить огромные знания. Постепенно, осторожно я стал вести себя так, будто бы мы с ним просто друзья, и хотя и принадлежим к разным народам, а он, конечно же, неизмеримо мудрее меня, но все же он — мой друг. И тем не менее я помню предупреждения уважаемых мной авторов манускриптов, что необходимо быть очень осторожным, когда имеешь дело с Силами, явившимися в результате свершения Таинства.

У меня появился план. Я знаю, он очень опасен, но я в отчаянии. Видеть и не быть в состоянии обладать такой мудростью и властью, какой ни один человек до тебя еще не только не имел, но даже не мог и мечтать…

Солдат, который передаст тебе это письмо, отправляется завтра. Он инвалид, и путь у него может занять месяцы. Когда ты получишь сие послание, все уже решится. Я знаю, что ты желаешь мне удачи. Попадал ли кто-нибудь еще, интересующийся всевозможными магическими тайнами и загадками, в столь печальную ситуацию, когда ты уже почти держишь знание в руках, но нет, в последний момент тебя лишают этого знания…

Твой друг Карл.

Написано в очень плохой гостинице в Монтевеккьо.

Иоганн!

В Гент к герцогу Брабантскому отправляется курьер, и у меня появилась возможность послать тебе письмо. Мне кажется, я схожу с ума. Я обладаю несказанной властью, еще никто до меня не владел такой, и тем не менее в душе моей поселилась горькая печаль. Выслушай меня. Три недели я ходил на холм у Монтевеккьо и приносил к себе в гостиницу загадочные записи, о которых я тебе рассказывал. Мой сундук набит пергаментами с заклинаниями, но ни Имени, ни Слова, дающих Власть, я не узнал. Властелин насмехается и дразнит меня, но как-то совсем невесело. Он утверждает, что в его словах нет ничего загадочного, их только нужно суметь прочитать. Некоторые из них он повторяет снова и снова, и теперь они превратились в нечто похожее на указания, как надо соединить куски металла вместе механическим путем. Затем он заставил меня выполнить эти инструкции. Но ни Имени, ни Слова произнесено не было — только куски металла, соединенные друг с другом очень хитрым способом. А как может металл, не вдохновленный магической и тайной силой Слова или произнесенного вслух заклинания, иметь способность творить чудеса?

Наконец я понял, что он никогда не откроет мне тайн, о которых говорил. И я уже был в столь дружеских отношениях с Властелином, что мог позволить себе восстать и даже поверить в то, что у меня есть шанс на успех. Вокруг его тела клубилось облако, поддерживаемое чудесной магической печатью, которую он носил у себя на боку и называл «генератором». Стоило уничтожить облако, и он погиб бы, — во всяком случае, так он мне сам говорил. Именно по этой причине он не осмеливался дотрагиваться и приближаться к железу. Так вот, у меня появился план.

Я притворился больным и сказал, что отдохну в крестьянской, крытой соломой хижине, стоявшей у подножия холма, в которой никто не жил. Конечно же, в таком грубом жилище не было ни единого гвоздя. Если он действительно так хорошо ко мне относится, как утверждает, он отпустит меня туда поболеть. Если его привязанность ко мне столь велика, он вполне может приходить ко мне туда, и мы сможем вести наши разговоры там. Уверенный в его дружбе, я буду там один.

Странные речи, если учесть, кто был моим собеседником, не так ли? Но я ведь общаюсь с ним вот уже три недели.

Я лежал и стонал в хижине в полном одиночестве. Он пришел на второй день. При виде его я изобразил огромную радость и зажег очаг. Он посчитал, что это знак уважения с моей стороны, а на самом деле я всего лишь подал сигнал. Затем, когда он начал расспрашивать меня о здоровье, снаружи раздался крик. Деревенский священник, простой, но очень храбрый человек, помогал мне. Как только из трубы появился дым, он подобрался к хижине и протянул железную цепь вокруг нее — цепь мы заранее обернули тканью, чтобы она не гремела. И вот священник встал перед хижиной, подняв высоко над головой распятие и распевая торжественные заклинания, изгоняющие дьявола. Храбрейший человек этот деревенский священник, ведь я рассказал ему, что мой знакомый — страшнейший и ужаснейший враг всего человечества. Властелин повернулся и посмотрел на меня, а я сжал в руке кинжал.

— Я держу проклятый металл, — сказал я злобно. — Дом окружен кольцом из этого металла. Немедленно назови мне магические Имя и Слово, которые заставляют твои заклинания действовать. Открой мне секрет тайнописи, которой ты заставлял меня писать. Тогда я убью священника, уберу цепь и не причиню тебе вреда. Ты сможешь спокойно уйти отсюда. Говори быстрее или…

Властелин бросил на землю пергамент, и тут же заклубился туман, будто бы на свет должно было явиться нечто ужасное. Но через мгновение пергамент обуглился и превратился в пепел. Железное кольцо вокруг хижины уничтожило его силу. Властелин понял, что я говорю правду.

— А! — сухо сказал он. — Люди! А я-то считал его своим другом.

Он дотронулся до своего бока.

— Конечно же! Я должен был знать: железо окружает меня. Мой прибор греется…

— Имя! — зарычал я. — Слово! Дай мне Власть, и я убью священника!

— Я попытался, — сказал Властелин тихо, — дать тебе мудрость. А ты готов заколоть меня проклятым металлом, если я не скажу тебе того, чего на самом деле не существует. Но все равно я не смогу прожить долго в железном кольце. Мой генератор сгорит, и силовое поле исчезнет. Я задохнусь в воздухе, которым вы дышите. Разве ты не получишь от этого удовлетворения? Разве необходимо еще и заколоть меня?

Я вскочил со своего соломенного ложа, чтобы напугать его еще больше. Я совсем обезумел, Иоганн, я не помнил себя!

— Помни, — сказал Властелин, — что, умирая, я мог бы убить и тебя, но я считал тебя своим другом. Я выйду к твоему священнику. Я предпочитаю умереть от его руки. Возможно, он всего лишь просто дурак.

Он спокойно пошел к двери. Когда он переступил через цепь, мне кажется, я увидел легкий дымок, но он дотронулся до предмета у себя на боку, и туман вокруг его тела рассеялся. Послышался хлопок, и одежды Властелина взметнулись как от порыва ветра. Он споткнулся, но продолжал идти, потом снова дотронулся до своего бока и облако снова окутало его тело, а он пошел увереннее. Он даже не попытался свернуть в сторону, а шел прямо к священнику, и даже мне было видно, с каким достоинством он держался.

Тут я увидел, как священник вытаращил глаза: он-то увидел Властелина, который был небольшого роста, с огромной головой и шишковатыми щупальцами на лбу, в первый раз. Священник сразу понял, что это существо не принадлежит к миру людей, а является Могущественным Властелином и одним из грешников, изгнанных из Рая.

Я услышал, как Властелин с достоинством заговорил со священником, но слов я не расслышал. Я был зол и разочарован. Но священник не дрогнул. По мере приближения Властелина он начал двигаться ему навстречу. Его лицо перекосила гримаса ужаса, но он был полон неколебимой решимости. Он вытянул вперед руку с распятием, которое было прикреплено к железной цепочке у него на поясе. Выкрикивая слова молитвы, он пытался дотронуться распятием до Властелина.

И тут появился дым. Из того места, где был генератор на боку у Властелина и которого он касался, чтоб оживить свои магические печати и заклинания. А потом…

Я был ослеплен. Будто молния с небес, вспыхнул ослепительный голубой свет, который превратился в рычащий огненный шар, а затем в облако черного дыма. А над нашими головами прогремели яростные раскаты грома.

И все. Священник с серым от ужаса лицом, но с горящими фанатичным огнем глазами и обгоревшими бровями распевал молитвы дрожащим голосом.

Я приехал в Венецию. У меня масса пергаментов с заклинаниями, и я могу творить чудеса, которые и не снились ни одному человеку. Но я до них не дотрагиваюсь. Я работаю день и ночь, не разгибая спины, пытаясь разгадать тайнопись, чтобы получить ту мудрость, которой обладал Властелин и хотел отдать людям.

Ах, Иоганн! У меня есть заклинания, и я могу творить чудеса, но ведь стоит мне использовать эти заклинания, других уже не будет, и я снова буду бессилен. Я имел такую возможность получить знание, которым не обладал ни один человек, а я ее упустил. Но я проведу годы — если понадобится, всю жизнь — в поисках истинного значения слов, сказанных Властелином. Я — единственный в мире человек, имевший возможность каждый день на протяжении долгих недель говорить с Повелителем Царства Тьмы. Он считал меня своим другом и сам навлек на себя погибель. Наверное, и вправду в моих записях заключена истинная мудрость. Но как же мне отыскать указания о том, как надо действовать, в тех загадочных словах, которые он мне продиктовал. Ну, вот смотри: «Пластины двух различных металлов, опущенные в кислоту, генерируют силу, для которой у людей еще нет названия, но которая является основой истинной цивилизации. Такие пластины…» Я схожу с ума от разочарования. Иоганн! Почему он не говорил понятным языком? И все же я непременно раскрою его тайну…

Записка от Питера Макфарланда, физический факультет Гаверфордского университета, профессору Чарлзу, кафедра латинского языка.

«Дорогой профессор Чарлз! Моя реакция такова:

«Черт подери! Где остальные записи?!»

Макфарланд».

Время умирать

Родней сидел на койке в камере смертников и следил за солнечным зайчиком, мелькающим на каменном полу коридора между камерами. Оглушительная новость, которую ему передали через адвоката, постепенно проникала в самые глубины сознания… Пересмотра его дела не будет. Ему отказано в просьбе о смягчении приговора. Его казнят как самого обычного преступника. А ведь он один из лучших физиков страны. Его адвокаты оказались бессильными, через три дня за ним придут тюремщики, обреют наголо, подрежут штанины брюк. Затем они поведут его к узкой зеленой двери в конце коридора и втолкнут в комнату, посреди которой стоит приземистый страшный стул. Его привяжут к стулу, приложат к телу влажные электроды, и побледневший палач включит рубильник. Тело Роднея, уже мертвое, продолжит конвульсивное сражение с безысходностью.

И неожиданно он вздрогнул. По спине побежали мурашки, как будто все его существо протестовало против приближающейся казни. В горле пересохло. Руки судорожно двигались, и он услышал, как начал издавать странные звуки — что-то среднее между всхлипываниями и сдавленными стонами ужаса. Роднея охватило презрение к себе. Однако ему никак не удавалось справиться с отчаянием. Крупные слезы полились ручьями из широко раскрытых глаз, в которых застыл животный ужас. Стоны становились все громче, и, если врач не придет вовремя, никакие наркотики не помогут — он сойдет с ума, и тогда они не смогут казнить его. Он останется жить…

Внезапно раздался скрип пружин койки в соседней камере смертников. Там сидел Хромой Госсет — тоже убийца. Он оказался в комнате в конце коридора сразу вслед за Роднеем. В предшествующие несколько недель они часто разговаривали, и Родней проникся презрением к Госсету. Он не хотел, чтобы Хромой понял, что с ним происходит. Мешала гордость.

— Похоже, до тебя дошло, что здесь не шутят, — зычный голос Хромого гулко отражался от каменных стен, железных решеток и крыши дома смерти.

Родней с радостью согласился бы на безумие, ведь оно сохранило бы ему жизнь. Но Хромой — самый заурядный грабитель, оба совершенных им убийства — чистая случайность. Родней плотно сжал губы и постарался взять себя в руки. Через несколько секунд, сделав вид, что только что проснулся, он сказал:

— Что такое? Хромой, ты что-то сказал?

— Ага, — ответил гулкий голос, его обладатель оставался невидимым. Родней ни разу не встречался с Госсетом лицом к лицу. Но его бас, усиленный эхом от стен камеры, производил на Роднея странное, пугающее воздействие.

— Я спросил, как твои дела. Я слышал всхлипывания из твоей камеры.

Родней повернулся на койке. Он сделал вид, что зевает.

— Мне приснился кошмар, — сказал он. — Циклотрон отрастил конечности и помчался за мной по лаборатории…

Эхо подхватило голос Роднея. Но после раскатистого баса Хромого его слова прозвучали как-то слабо. Стиснув руки, Родней ждал ответа.

— Дело дрянь, — прогрохотал в темноте голос Хромого. — У тебя осталось только три дня, приятель. Три дня — и они отправят тебя за зеленую дверь. У меня есть что рассказать тебе. Вопрос только в том, готов ли ты меня слушать?

— Конечно готов! Что мне еще остается?

— Потому что, — продолжал гулкий голос, — тогда у тебя появится шанс. Может быть, и у меня еще есть надежда. Я знаю, что одному парню удалось спастись из камеры смертников.

Родней, облизав губы, скептически спросил:

— Побег?

— Ага, — отвечал Хромой, — из дома смерти. Я видел, как человек по имени Фелленден сбежал в ночь перед казнью. Когда-нибудь слышал о нем?

— Вряд ли, — сказал Родней. Он презирал людей такого сорта, как Хромой Госсет. Ведь сам Родней был ученым! Но тут у него промелькнуло воспоминание.

— Фелленден? Ты говоришь о человеке, решившем задачу неопределенности поля для электронного телескопа?

Казалось, что в темноте Хромой пожимает плечами. Затем его бас, отразившись от стен, прогрохотал:

— Я не знаю. Он пристукнул свою жену, и его должны были поджарить на стуле. Мы вместе с ним сидели в доме смерти в Джулиете. Он смылся. Исчез. Испарился. Они так и не узнали, как это ему удалось. А я не смог. Но меня помиловали, и позднее я вышел на свободу. Помнишь его?

Родней неожиданно ответил:

— Верно. Фелленден действительно убил свою жену. Он оставил много незаконченных работ, и часть из них никто не сумел продолжить.

— О’кей, — сказал Хромой, — похоже, это тот самый парень. Мы не раз с ним разговаривали, так же как сейчас с тобой. Он все старался придумать, как бы смыться. Он сказал мне: «Полезно обсуждать проблемы вслух». Когда ты окончательно отчаешься, я расскажу тебе, как Фелленден совершил свой удивительный побег. Как знать, может быть, ты сумеешь понять, как он действовал, и объяснишь мне. Давай, приятель!

Солнечный зайчик сверкал на каменных плитах. Каждый день на целый час появлялся он в доме смерти. Его отражение порождало мягкое сияние, красота которого казалась неуместной в коридоре, зажатом между двумя рядами камер смертников.

Родней сглотнул. Его горло по-прежнему сводило судорогой.

— Чего ждать? — с нарочитой развязностью спросил он. — Если необходимо отчаяние, то я уже сейчас им переполнен. Что мне терять, кроме пары дней ожидания?

Голос его звучал нормально, но самого Роднея трясло. Он смотрел сквозь стальные прутья решетки в коридор с солнечным зайчиком и в глубину другой камеры, такой же, как у него, но сейчас пустой.

— Фелленден говорил, что парень, продолжающий цепляться за надежду, ничего не сможет сделать. Нужно использовать весь свой мозг. Если ты будешь вести себя вызывающе, искать оправдания тому, что сделал, значит, часть твоего мозга не сможет освободиться. Ты должен быть на пороге полного отчаяния или так страшно сожалеть о содеянном, чтобы не беспокоиться о том, какие участки мозга не выключились.

Родней медленно и с сомнением сказал:

— Никакого подавления и блокирования памяти… Что ж, я готов. Но в чем суть дела. Хромой? Самогипноз?

Голос Хромого прокатился по камере, он произнес нехотя, с какой-то небрежностью:

— Фелленден называл это путешествием во времени.

Родней напрягся. Ерунда! Фелленден не мог путешествовать во времени! Он открыл поле с удивительно простой структурой, и его изобретение позволило преодолеть ряд обстоятельств, которые делали невозможным создание электронного телескопа. Этот прибор появился только благодаря Феллендену. Правда, до сих пор еще оставались кое-какие неразъясненные противоречия, возникавшие при использовании таинственного поля. Никто не знал, в чем заключалась теория Феллендена, однако сконструированный им телескоп работал. Но при чем тут путешествия во времени?

— Безумная затея, — усмехнулся Родней. — Как мог он это утверждать? Путешествия во времени невозможны.

Опять возникла пауза, словно Хромой о чем-то раздумывал или колебался. Наконец он произнес:

— Фелленден говорил, что мы делаем это все время. Сначала мы были во вчерашнем дне. Через некоторое время мы попадем в завтра. Как будто едем в поезде, который сначала побывал в провинциальном городке под названием Вторник, а потом прибывает в город под названием Среда. Это и есть путешествие во времени.

Родней коротко засмеялся, но тут у него перехватило горло.

— Расскажи мне подробно, как все случилось, — резко приказал он.

Голос Хромого прокатился по всем закоулкам дома смерти.

— В ночь, когда Фелленден пропал, он смеялся над охранником, пришедшим для последней проверки. «Я исчезну этой ночью, Клэнси», — сказал он. Охранник ответил: «Да что ты говоришь!» А Фелленден ему снова: «Да, так и будет. Лучше скажи начальнику, а то тебя ждут большие неприятности». И Клэнси рассказал. Ведь Фелленден был умен! И они знали об этом. Они пришли и перевернули его камеру вверх дном. Они обыскали и его, и камеру так, словно от этого зависела их жизнь. И они ничего не нашли, естественно. Тогда Фелленден и говорит: «Ну что ж, вы постарались по совести, начальник. Так что завтра вам будет гораздо легче». Начальник выпучил глаза и рявкнул: «Вот завтра утром мы с тобой и побеседуем!» А Фелленден спокойно так отвечает: «Э, нет. Меня здесь уже не будет. Я готов все объяснить, но вы мне ни за что не поверите. Так или иначе, я вас предупредил, и вы сделали все, что могли. Теперь вас не обвинят в пренебрежении служебным долгом. Меня это устраивает». Я удивился, как спокойно и уверенно он говорил.

Родней напряженно вслушивался в гулкий бас Хромого. Все его тело продолжало болеть, он чувствовал слабость после приступа физического ужаса перед уничтожением.

— Продолжай! — сказал он, вытирая со лба холодный пот.

— Начальник усмехнулся и спросил: «Хромого ты тоже прихватишь с собой?» Фелленден кивнул головой: «Конечно, если бы это было в моих силах. Я помог бы спастись каждому и думаю, что вы поступили бы точно так же на моем месте. Но способ, при помощи которого я собираюсь выбраться отсюда, требует, чтобы человек все сделал сам». Начальник фыркнул, но выглядел он неуверенно. Фелленден вовсе не казался сумасшедшим, хотя говорил странные вещи.

Родней облизал губы. На лбу его снова выступила испарина.

— В середине ночи, — продолжал Хромой, — охранник заглянул в камеру Феллендена. Я не спал: на то у меня были свои причины. Я слышал, как Фелленден сказал: «Прощай, Клэнси, меня здесь не будет, когда ты вернешься». Клэнси буркнул в ответ: «Думаю, никуда ты не денешься, парень!» Потом они с Фелленденом рассмеялись. А у меня зубы начали стучать. Я знал, что Фелленден собирается делать. После ухода Клэнси он крикнул мне: «Я начинаю, Хромой! Ты тоже пытайся. Теперь не разговаривай со мной». Затем он замолчал. Стало так тихо, что я слышал его дыхание, ровное и спокойное. Прошла минута, и этот звук прекратился. Больше я не смог различить ничего. Я весь взмок. В следующий раз, когда охранник делал обход, он заглянул в камеру Феллендена и подпрыгнул на целый фут. Он посветил в камеру фонарем и как закричит — Феллендена в камере не было! Он исчез. Они и волоска его не сумели найти. Они так и не смогли узнать, как он совершил побег. Он просто исчез — и все тут!

Маленькие пылинки танцевали в луче света, падавшего сверху. Луч заметно переместился.

Родней сказал:

— Как же он выбрался из камеры?

— Фелленден из нее не выбирался, — сказал Хромой. Его голос звучал разочарованно. — Мне не следовало говорить тебе ничего до тех пор, пока ты окончательно не отчаешься, пока не будешь готов поверить. Фелленден вернулся во времени назад к тому моменту, когда убил свою жену. И он не стал убивать ее. Кроме того, он понял, что был не прав. Итак, он не убил ее и поэтому не попал в камеру смертников.

Родней сглотнул. Его взгляд упал на записку, которую прислали ему адвокаты. Они сделали все, что закон и их изобретательность позволяли сделать, и теперь на их помощь не приходилось рассчитывать. Они ничем больше не могли помочь. От безысходности кровь опять ударила ему в голову. Паника снова начала охватывать его. Родней стиснул руки.

— Почему бы тебе самому не повторить этот фокус? — насмешливо спросил он.

— Я пытался, — сказал Хромой. Его голос был ровным. — Я пытался изо всех сил. Я и сейчас продолжаю пытаться. Иногда мне кажется, что у меня вот-вот получится, а иногда — что все это чистое сумасшествие. Но у Феллендена ведь получилось! И если получится у тебя, то, может быть…

Родней стоял у прутьев своей камеры. Луч света переместился так, что он уже почти доставал рукой до светлого пятна. Скоро он сможет погрузить в него ладони и ощутить тепло солнечных лучей на коже. Пальцы его дрожали.

— Разветвление временных путей, — сказал он задумчиво. — В этом и состоит идея! Может быть ряд вариантов прошлого, настоящего и будущего. Старая гипотеза. Ты делаешь нечто и попадаешь на ту или иную ветвь времени. Если тебе удастся пройти по этой ветви в обратном направлении, то ты сможешь совершить какой-то поступок и перейти на другую ветвь. Вот о чем говорил Фелленден.

— Точно, — устало сказал Хромой. Его бас звучал подобно голосу проповедника, которого Родней слышал в детстве. Но голос Хромого выдавал усталость и страшное напряжение. — Конечно! Он говорил мне об этом. Ты садишься на поезд, говорил он. Путешествуешь сквозь время. Мимо городов под названием Понедельник, Вторник, Среда и так далее. А иногда ты пересаживаешься в другой состав. Бывает, попадаешь не на тот поезд, и тогда тебя преследуют неудачи. Именно так и случилось с Фелленденом, когда он убил свою жену. Он должен был вернуться и сесть на нужный поезд. Так он и сделал. А вот у меня ничего не вышло. Я надеялся, может быть…

Родней кивнул головой:

— Почему бы и нет. Ведь теория-то существует. В многомерной вселенной все, что только доступно нашему воображению, не только может, но и должно случиться! Итак, Фелленден научился это делать. Когда-то он сел не на тот поезд. Его проблема заключалась в том, чтобы сойти с него. Как же ему это удалось? Я ведь тоже еду на поезде, с которого хотел бы спрыгнуть!

Он вдруг снова стал задыхаться, ожидая с напряженным отчаянием, что же скажет ему Хромой. Солнечный луч подобрался совсем близко к нему, но Родней не обращал на него внимания.

— Я думаю, что с теорией все в порядке. Хромой! Как же Фелленден сумел выбраться отсюда?

Хромой тяжело вздохнул:

— Вот это-то мне и непонятно до конца. «Ты едешь на поезде, — говорил он, — который движется во времени. Прежде чем повернуть назад, ты должен притормозить. Но поезд не будет замедлять ход. Ты видишь, что станция Среда проплывет мимо, и ты хочешь вернуться, потому что сел не на тот поезд во Вторник. В отчаянии ты бежишь в конец состава. Сначала тебе кажется, что ничего не меняется, но ты продолжаешь бежать. Теперь станция уже не проносится мимо с прежней скоростью. Ты стараешься бежать еще быстрее. Тебе удается уравнять скорости, ты бежишь, выбиваясь из сил, и вдруг оказываешься в конце поезда. Дверь открыта. Ты прыгаешь на рельсы, но не разбиваешься, потому что бежал назад с той же скоростью, с какой состав мчался вперед. И вот ты идешь назад по полотну железной дороги до места, где сел не на тот поезд, а нужный тебе состав уже поджидает там…»

— И будет ждать тебя целую вечность? — усмехнулся Родней.

— Да, — ровным голосом произнес Хромой. — Не знаю почему, но так говорил Фелленден; значит, так оно и есть.

Уверенность Хромого потрясла Роднея; конечно, он не мог сочинить все это. По-видимому, Фелленден сумел изложить свою теорию так, что она стала понятной его собрату по несчастью, не слишком обремененному знаниями. Чисто логические построения, основанные на очевидных понятиях. Ты совершил нечто, повлекшее отрицательные последствия. Вернись назад во времени к тому моменту, когда произошло событие, что привело к таким последствиям. Сумей избежать этого события, попасть на другую ветвь временного пути, выбрать иной вариант будущего из бесчисленного сонма возможностей. Ты перестанешь существовать в первой ветви времени и окажешься на новой дороге — там, где тебе не грозит опасность.

Пожалуй, Родней мог бы поверить в эту теорию, хотя сам вряд ли сумел бы придумать что-нибудь подобное. Такое могло прийти в голову только ученому уровня Феллендена. Недаром он решил проблему неопределенности поля…

Губы Роднея пересохли. Да, именно здесь и была разгадка, вот только сумеет ли он добраться до нее… хотя считает себя одним из четырех умнейших людей страны. Роднея страшно раздражало, что ему приходится получать инструкции Хромого, который был самым заурядным грабителем.

— Я все понял, — отрывисто сказал он, — идея мне ясна.

Послышалось лязганье наружных дверей в конце коридора, и вошел охранник. Он принес еду заключенным. Родней в молчании смотрел на него глазами, полными ненависти. Охранник повернулся, прошагал по коридору и захлопнул дверь.

Родней слышал, как Хромой, чавкая, поглощает пищу. Сам он есть не мог. Ему осталось жить три дня, если он не сможет практически решить проблему путешествия во времени, следуя теории Феллендена. Он сойдет с ума, если позволит себе сомневаться. И он имеет доказательство того, что задача уже была один раз решена.

Родней мерил шагами свой тесный каземат. Путешествие во времени. Фелленден исчез из камеры смерти в Джулиете, отправившись назад во время, предшествовавшее убийству. В этой точке для него существовало по меньшей мере два возможных варианта будущего: в одном он убивал свою жену, в другом — нет. Родней находился в этой ветви времени, где убийство совершилось.

В другой ветви, которая для Феллендена стала уже реальностью, он не совершал убийства и являлся, без сомнения, уважаемым гражданином и знаменитым физиком, не имевшим никакого отношения к сбежавшему преступнику. Ветвь, на которой находился Фелленден, была очень похожа, но немного не совпадала с той, на которой оставался Родней. Теперь Родней знал, что в его силах попасть в тот вариант будущего, где пребывал Фелленден. Галилей, узнав об изобретении телескопа, занялся изучением оптики и создал телескоп, в некоторых отношениях превосходящий оригинал. Он, Родней, знает теперь, что путешествие во времени возможно, и он к тому же располагает одним из лучших интеллектов в стране…

Прошло некоторое время. Пот выступил у него на лбу. Перейти на параллельный временной путь! Он не только избежит казни, он станет вновь свободным человеком, ведь там, в мире Феллендена, исчезнет не только наказание, но и само событие, которое его за собой повлекло. Осталось выяснить одно — с чего начать.

Родней забыл окунуть руки в пучок солнечного света, он даже не заметил, как луч угас. Он шагал по камере. Три шага вперед, три шага обратно. С чего начать? С чего начать…

Становилось темно. Возбуждение охватило Роднея, отчаяние его росло. Проблема имела решение. Теория параллельных временных ветвей становилась все более ясной. Истинность ее доказана Фелленденом. Но как сделать первый шаг? Ознакомившись с принципом постановки эксперимента, он сумел бы предвидеть каждую проблему, возникающую по ходу дела. Но он никак не мог придумать, с чего начать! Он был похож на человека, гибнущего от холода около охапки сухих дров и не имеющего спичек, чтобы разжечь костер; вдобавок он не умел добывать огонь трением. Создавшееся положение сводило его с ума!

Уже давно наступила ночь, когда Родней бросил в темноту:

— Хромой!

Он услышал, как Хромой зашевелился.

— Да?

— Мне все ясно, — резко сказал Родней. — Но я хотел бы знать, с чего начинал Фелленден. Интересно, чей способ лучше?

Голос Хромого звучно раскатился среди невидимых стен.

— Врешь, приятель. Парень, который способен сделать этот трюк, должен быть таким… таким… Словом, он будет готов рассказать о нем любому, кто согласится слушать.

Подобная мысль Роднёю в голову не приходила. Он огрызнулся:

— Альтруизм, да? Я должен быть добрым, чтобы у меня все получилось?

— Нет. — Родней услышал, как Хромой сплюнул. — Просто с собой нельзя брать багаж. Так говорил Фелленден. Он сказал: «Множество связей удерживает нас на данном временном пути, мы крепко привязаны к своему поезду. И сначала мы должны сбросить все путы. Нам надо забыть обо всем. Мир должен потерять для нас реальность. Нам следует беспокоиться о нем не больше, чем о мираже в пустыне». Например, — в голосе Хромого не было обиды, — например, тебе не стоит гордиться тем, что мозгов у тебя побольше, чем у меня. Эта мысль привязывает тебя ко мне. А я-то нахожусь здесь, в том самом месте, из которого ты так хочешь побыстрее убраться. Ты должен забыть меня. Я не на том поезде, который тебе нужен!

Все сказанное Хромым укладывалось в логическую цепочку, но, несмотря на это, Родней продолжал злиться.

На стене, над противоположным рядом камер, виднелось пятнышко лунного света. Остальное тонуло в темноте. В раскатах голоса Хромого послышалась тоска:

— Похоже, что мы в тупике, приятель. Я рассказал тебе почти все, что слышал от Феллендена. Если у тебя ничего не получается… — Поколебавшись, Хромой добавил: — Есть еще одна деталь, про которую он как-то упомянул. Он говорил: «Откуда мы вообще знаем, что находимся именно на том временном пути, а не на другом? Чем они отличаются друг от друга? Почему мы уверены, что время движется? Как мы узнаем, что путешествуем во времени?»

Роднёю было больно глотать.

— Берклианская философия, — сказал он хрипло. — Я вижу, слышу и ощущаю ту действительность, в которой нахожусь. Поэтому она реальна для меня. Что я ощущаю, то и реально. Чего я не ощущаю…

И тут он закричал, вцепившись в прутья решетки. От восторга его язык стал заплетаться:

— Вот оно! Вот как затормозить себя во времени! Когда ты прислушиваешься к тиканью часов, секунды кажутся длиннее! Если ты еще больше обостришь свое восприятие, замечая все более тривиальные вещи, ты еще сильнее замедлишь свою скорость движения во времени. Вот он — первый шаг!

В наступившей тишине маленькое пятнышко лунного света было ярким и четким. Оно находилось в нескольких дюймах над дверью противоположной камеры. Родней возбужденно продолжал:

— Затем ты полностью отключаешься от настоящего времени. Настоящее реально потому, что оно значимо для нас. Ты отрешишься от всего, что связывает тебя с настоящим. Вещь, которая ничего для тебя не значит, не имеет права на существование. Когда ты обрежешь все связи с настоящим, ты оставишь весь багаж позади. Когда это сделано, ты будешь готов к прыжку, к тому, чтобы покинуть эту реальность… И тогда ты сможешь заменить воспоминание о событии, которое произошло полсекунды назад, на ощущение этого события. И если тебе это удастся, ты победил! Ты начал путешествие назад во времени!

Он тряс в темноте прутья решетки, слезы торжества выступили у него на глазах. Он разработал безошибочный экспериментальный метод, в котором так нуждался! Его лицо сияло.

Негромко прозвучал голос Хромого:

— И что же дальше, приятель?

— Дальше, — вскричал Родней возбужденно, — когда ты больше не связан с настоящим, нужно возвратиться к событию, которое определило данную ветвь времени. Ты должен выбрать его еще до того, как начнешь обратный путь. У тебя не будет такой возможности по дороге назад. Ты должен представить себе тот момент, когда неверно выбрал поезд, и сделать там остановку. Тогда ты сможешь пересесть на нужный поезд, отправиться на нем в путь и возвратиться в настоящее в параллельной ветви времени — в тот же день и час, но в другой реальности. В другом мире, Хромой! И туда-то я и собираюсь отправиться!

Долгая тишина. Наконец в темноте снова раздался голос Хромого:

— Ага… понимаю… отключиться от настоящего. От всего, что случилось с тех пор, как ты совершил неправедный поступок… Ага… Вот оно… Я не понимал раньше. У меня припрятано кое-что… деньги, понимаешь… Все время, пока я пытался вернуться назад во времени, я помнил об этой заначке… рассчитывал на нее. Но если я действительно вернусь назад, этих денег не будет на том временном пути, по которому пойдет мой поезд. Теперь я все понял…

Руки Роднея крепко сжали прутья решетки. Он смотрел на медленно ползущее пятнышко лунного света, ощущая, как мерно, спокойно вздымается его грудь, как нервное напряжение покидает его измученное тело. В чудовищной неподвижности дома смерти он слушал биение собственного сердца.

Снова донесся голос Хромого, мрачный и негромкий:

— Похоже, мне придется проделать длинный путь назад, парень. К тому времени, когда я был еще ребенком, думаю… Да… Долгий путь. Весь путь!

Тишина. Родней сконцентрировался. Он знал, что существует немного людей, обладающих столь же мощным и дисциплинированным мыслительным аппаратом. Он чувствовал — и это ощущение дарило ему радость, — что скоро все печальные события, последовавшие за тем поступком, за той фатальной ошибкой, которую он совершил, окажутся вычеркнутыми из реальности. Они будут иметь место на ином временном пути. Они перейдут в разряд событий, которые могли бы произойти, если бы… Которые фактически уже не имеют к нему никакого отношения. Зная о приближающемся переходе в другую реальность, он смог отречься от них. Они уже не играли никакой роли. Они были просто его фантазиями, они не могли осуществиться и поэтому стали бессмысленными. Он рассматривал их теперь со все большей отстраненностью, прислушиваясь к своему дыханию и мерному биению сердца, фиксируя взгляд на размытом пятнышке лунного света, ползущем по стене.

Время замедлялось. Появились паузы при дыхании, увеличились интервалы между ударами сердца. Внезапно он начал различать фазы работы сердечной мышцы. Пятнышко света на стене перестало перемещаться.

Оно не двигалось. Теперь промежутки между ударами сердца стали чудовищно огромными. Ощущение триумфа переполняло Роднея. Последнее мгновение, которое было решающим в его плане, оказалось необычайно ярким. Все остальное не имело ни малейшего значения. Он воскресил в памяти тот эпизод с яростной силой, запечатлевая каждую его деталь. Пятнышко света слегка сместилось. Оно двинулось назад! Его скорость плавно нарастала!

Внезапно возник и хаос, обладающий, однако, какой-то странной логикой. Была ночь, и был день, и снова ночь. Он метался с головокружительной скоростью то туда, то сюда, безвольно и без всякого усилия, как невесомый клочок пуха, увлекаемый безумными порывами урагана. Он двигался, подобно световой течке на дисплее, которая перемещалась с невероятной быстротой и без всякого сопротивления. Так проходили дни и ночи. Он пережил удивительные метаморфозы: он чувствовал, как непрерывно нарастает скорость преобразования. Теперь он воспринимал происходящее только вспышками. Мгновение — и он едет в машине. Вдруг автомобиль помчался назад, пейзаж по обочинам дороги слился в серые размытые полосы… Следующая вспышка — суд. Быстрые, нелепые движения людей… Мрак… И новое стремительно наплывающее воспоминание, вырванное из текущего вспять времени.

Неожиданно все прекратилось. Он находился в комнате, где лежал труп профессора Эднера Хейла. Он, Родней, совершил убийство. Он прикончил Хейла таким образом, что никто не мог связать с ним это преступление. Он проявил безумную жестокость. Казалось, какой-то дьявольский дух, почти лишенный разума, вселился в него. Было трудно поверить, что он, один из лучших ученых страны, нанес эти бессмысленные удары и продолжал их наносить даже после того, как профессор Эднер Хейл умер. Он создал себе превосходное алиби… Но именно тут и была совершена главная ошибка. Он осмотрел залитую кровью, разгромленную комнату. Он увидел стул, который остался неперевернутым в имитированном им хаосе.

Он отшвырнул стул в сторону, не заметив, что под ним лежит кочерга, которой был забит до смерти профессор Хейл. Вот тут-то и заключалась его ошибка. Он дал в руки полицейских важную улику: они поняли, что стул не был опрокинут во время борьбы, предшествовавшей смерти Хейла. Отсюда следовало, что убийца вовсе не маньяк, а человек, руководимый точным расчетом. Расследование пошло в нужном направлении, и вскоре выяснилось, что преступник, обладающий высокоразвитым интеллектом, почти во всех мельчайших деталях воспроизвел действия убийцы-садиста. Почти во всех деталях… но одна маленькая ошибка привела полицию к решению загадки, а его самого — к смертному приговору. Однако теперь…

Теперь он осторожно положил стул на бок. Кочерга лежала рядом, а не под стулом. Родней осторожно потянул стул за ножку, чтобы кочерга оказалась на виду. Теперь ни у кого не возникнет сомнений, что здесь поработал маньяк.

Он тихонько рассмеялся. Один из четырех лучших умов страны. Он был слишком самонадеян — вот и все. Теперь его маленькая ошибка исправлена. Он перейдет на другую временную ветвь. Открытие, которое он сделал вместе с профессором Эднером Хейлом, теперь будет принадлежать только ему. И с ним, с этим открытием, Родней переместится на новый временной путь.

Он почувствовал, что его возвращение в настоящее уже началось. Время двигалось быстро. Наступили сумерки, он переместился куда-то, затем настала ночь, и снова он оказался в другом месте. Сумерки, полдень и опять ночь. Его тело кружило здесь и там, нигде и повсюду, не встречая сопротивления. Он с бешеной скоростью пролистывал события, произошедшие между настоящим моментом и точкой, в которой произошел поворот назад во времени; теперь, однако, он двигался по другой временной дороге. Его сознание наполняло спокойное торжество. Он был в центре толпы и в полном одиночестве. Он был в комнате, которая вращалась, как в калейдоскопе, — в зале суда. Затем он на мгновение оказался в машине, ехавшей куда-то. Он пронесся сквозь месяцы импульсами бесконечно малой длительности. И вот…

Ток времени замедлился. Все пришло в норму. Он снова попал в камеру смертников. Камера оказалась другой, но дом смерти был тот же! Наступало утро, и бледный серый свет проникал сквозь тюремное окошко высоко над головой. На нем топорщилась тюремная роба, но не та, в которую он был одет раньше. Он, несомненно, находился на другой временной ветви, но опять в камере смертников!

Послышалось бряцание. Шаги. Трое охранников и парикмахер появились перед камерой. Парикмахер окинул узника безразличным взглядом; в руках он держал тазик с водой, безопасную бритву и ножницы. Сейчас он побреет виски Роднёю и разрежет штанины брюк… Затем его проведут сквозь узкую зеленую дверь и привяжут к страшному приземистому стулу, на котором спустя краткий миг его тело, уже мертвое, продолжит конвульсивное сражение с безысходностью…

Он был парализован. Он не мог даже пошевелиться. Он едва дышал. Дверь в его камеру открылась. Они вошли. Он был почти без сознания от переполнявшего его немыслимого ужаса.

Один из тюремщиков подал ему записку.

— От профессора Феллендена, — сказал он отрывисто. — Профессор так боролся за вашу жизнь… Он получил разрешение передать вам письмо.

Родней хрипло дышал. Он не мог поднять руку. Казалось, он не замечает протянутого письма. Затем один из охранников пошевелился, и Родней схватил записку. Они подождут, пока он будет читать ее, — уж столько-то времени они подождут. Но не больше…

Ему было трудно сфокусировать глаза. Он даже и не пытался читать, он только хотел протянуть время, выиграть еще несколько бесценных секунд жизни. Но тут он увидел уравнение и отреагировал на него с молниеносной быстротой. Фелленден передал ему в результирующих уравнениях и сжатых комментариях к ним теорию путешествия во времени с такой абсолютной ясностью, что тренированный мозг Роднея смог овладеть ею уже при первом чтении. Перед самой казнью ему следовало опять прибегнуть к методу Феллендена, вернуться назад во времени, но на этот раз не совершать убийства. Других вариантов не существовало. Он не должен убивать!

Родней поднял глаза и невидящим взором уставился в противоположную стену. Так вот в чем причина! Вот в чем ошибка! Не в мелких деталях, а в самом факте убийства! Казнь являлась следствием убийства, а не его небрежности при фабрикации ложных улик. И Фелленден, который сам был убийцей, сообщил ему об этом с неоспоримой логичностью! Роднея охватила холодная ярость. Очень хорошо, он вернется назад еще раз. Не к моменту, наступившему сразу после убийства Хейла, а на гораздо более ранний отрезок времени. В тот период, когда Хейл нашел то, за что его нужно было убить.

Охранники подняли его на ноги и связали руки за спиной. Теперь он был совершенно спокоен. Яростно спокоен. Теперь, когда Фелленден передал ему концепцию теории в такой ясной форме, спастись будет необычайно просто. Даже уже находясь на электрическом стуле. С его интеллектом… Он сказал презрительно:

— Из чистого любопытства я хотел бы узнать, что навело полицию на мой след. Какая-то ерунда, я забыл…

Охранник с удивлением ответил:

— Вы положили стул на пол, пытаясь создать впечатление, что он был перевернут во время борьбы. Вы протащили его за ножку на нужное вам место. Но полицейские поняли, что стул не швырнули на пол, так как его сиденье, которое плохо держалось, не выпало. Кроме того, на ножке остались отпечатки ваших пальцев.

Родней пожал плечами. Весомые улики! Придется вернуться назад и не совершать убийства. Очень жаль! Профессор Эднер Хейл был праведным старым дураком, и его убийство определенно доставило Роднёю удовольствие. Теперь старика придется оставить в живых на третьей временной ветви…

Охранники вывели его из камеры. Он хрипло произнес:

— Я хотел бы сказать два слова Хромому. — Когда тюремщики с удивлением посмотрели на него, он добавил нетерпеливо: — Хромой Госсет! Он здесь, в камере рядом с моей!

Один из охранников покачал головой:

— Здесь нет никакого Хромого Госсета и никогда не было. Я ничего о нем не слышал.

Зеленая дверь отворилась. Родней вздрогнул, но постарался взять себя в руки. Все, что ему нужно сделать, — вернуться назад во времени. Внезапно ненависть к Феллендену затопила его, и он потерял зря несколько драгоценных секунд. Фелленден, этот глупец, смешал в своей записке науку с пустыми психологическими советами. «Важно, — писал он, — избавиться от всех связей с той временной ветвью, которую вы хотите покинуть. Любые обстоятельства, связанные с ней, не должны иметь для вас никакого значения…» Родней презирал его.

Приземистый страшный стул надвигался все ближе. Родней начал прислушиваться к собственному дыханию, к биению сердца. Каждый удар крови в висках, каждый вздох вел его к стулу. Замедлись, время! Замедлись! Надо отвлечься от окружающей реальности. Отсечь все, что привязывает его к этой временной ветви. С помощью уравнений Феллендена это совсем просто сделать… Фелленден… будь ты проклят, глупец!

Время не замедлялось. Он в приступе паники осознал это, когда его стали привязывать к стулу. И тогда он понял, что Фелленден мертвой хваткой держал его, Роднея, на этой временной ветви. Фелленден сбежал сюда, на данный временной путь, — и это было свершившимся фактом! Инструкции в письме, которые он прислал, не помогали отбросить этот факт, как не имеющий отношения к нему, к Роднею! Он ненавидел Феллендена страшной, безнадежной ненавистью. Но он должен забыть о нем… забыть и направить все силы, чтобы замедлить время… замедлить время… замедлить…

Он боролся за это всей мощью своего разума — одного из лучших в стране… Он боролся, а его палачи отошли в сторону и ждали, побледнев, когда будет включен рубильник.

И тут он всхлипнул. Но еще продолжал бороться, когда…

Дело всей жизни профессора Мунца

Никто бы и не подумал написать о мистере Греббе, а также о профессоре Мунце, если бы их жизненные пути не пересекались самым удивительным образом. Мистер Гребб был крупным грубым человеком с грубыми манерами и большими грубыми порами на широком носу. Он водил грузовик с пивом для пивоваренной компании «Аякс», и самым большим его желанием было накопать что-нибудь на Джо Хэлликса, главе службы доставки в «Аяксе», который являлся его боссом.

Профессор Мунц, с другой стороны, был неимоверно застенчивым научным мышонком с соответствующей внешностью, автором «Математики множественных временных линий», который тут же спрятался в норку, когда обнаружил, что становится известным. В своем сложном труде он встревоженно рассматривал экспериментальные данные в области параллельных линий времени, другие физики стали поговаривать, что у него есть будущее, и тогда он сбежал.

Профессор Мунц не умел общаться с людьми. Но им хотелось узнать об его экспериментах. Никто до сих пор не экспериментировал со временем. Никто не знал, с чего начать, и все оставалось абстрактной теорией. Но профессор Мунц проводил какие-то эксперименты. Остальным физикам не терпелось узнать о них поподробнее, но профессор скрывался от них, мучаясь от застенчивости.

Так обстояли дела. Казалось, самым наименее вероятным человеком, кого могло коснуться дело всей жизни профессора Мунца, был мистер Гребб. А уж мистеру Греббу ничье дело всей жизни не могло бы показаться наиболее ничтожным, чем дело профессора Мунца. Но жизнь вообще полна парадоксов, а уж теория множественности линий времени прямо-таки кишит ими. Поэтому…

Мистер Гребб проснулся, когда будильник затрезвонил у самого уха. Не открывая глаз, он сонно протянул большую, волосатую, похожую размерами на окорок руку и швырнул пронзительно орущие часы через всю комнату. Но будильник был очень прочный. Он продолжал надрываться, лежа в дальнем углу, оскорбленный и помятый, и стаканчик звонка согнулся так, что в его звоне появились какие-то распутные нотки. Но звонил он вызывающе. Звонил пронзительно. Звонил неустанно. Звонил с явственной насмешкой.

И его звон постепенно проникал в сон, в то, что мистер Гребб называл мозгом. И постепенно до него дошло, что надо вставать. Что за окном яркое солнце. Что долг призывает его на службу в пивоваренную компанию «Аякс». А уж в связи с компанией мистер Гребб вспомнил о Джо Хэлликсе, и громко фыркнул.

Мистер Гребб открыл один налитый кровью глаз. И почувствовал растущий в груди гнев. Открыл другой глаз. Гнев рос стремительно. Он выругался вслух и про себя при воспоминании о Джо Хэлликсе, который пообещал урезать ему зарплату, если он будет и впредь опаздывать. Будильник продолжал глумливо трезвонить.

Мистер Гребб встал с кровати и ожесточенно откашлялся, затем стал одеваться. Спал он в нижнем белье, так что этот процесс не занял много времени. Он просто натянул штаны, скользнул в цветастую фланелевую рубашку и обулся. Потом он спустился на завтрак, с негодованием глядя вокруг.

Хозяйка меблированных комнат сделала ему кофе, даже не пожелав «доброго утра». Поставила на стол ступку блинов и нарезанную толстыми пластами колбасу. Мистер Гребб ел основательно и неряшливо. Прикончив блинчики с патокой, он облизал тарелку. Допил большую кружку кофе. Начинался очередной мрачный день.

— Мистер Гребб… — сказала хозяйка с надеждой в голосе.

Он нахмурился, затем вспомнил, что уже внес плату. Тогда он расслабился и достал сигарету, казавшуюся очень маленькой в его волосатых пальцах.

— Да? — наконец буркнул он.

— Я тут подумала, не могу ли спросить вашего совета, — продолжала хозяйка. — Я ничего не понимаю в технике, мистер Гребб, и подумала, что вы-то должны в ней разбираться, раз водите грузовик.

Мистер Гребб ухмыльнулся.

— Квартирант, который жил до вас в комнате, мистер Гребб, — продолжала она, — был очень милым человеком. Но он попал под автобус, уворачиваясь от грузовика, и его увезли в больницу, где он и умер. Приехала полиция и забрала его вещи, чтобы оплатить больничные счета, а остальное отдать родственникам. Не знаю уж, что они с ними сделали. Я так нервничала из-за его смерти, что даже не вспомнила, что он остался мне должен за целую неделю, и даже думать не подумала о ящике, пока вчера не спустилась в подвал и не увидела его.

Мистер Гребб погладил рукой живот и немного ослабил брючный ремень.

— Ну? — ободряюще сказал он.

— У него был ящик, который он попросил разрешения держать в подвале, и я забыла рассказать об этом полиции. Но он остался мне должен за неделю. Поэтому вчера, когда я увидела этот ящик, я поглядела в щелочку внутрь. А там оказалась какая-то штуковина. Вот я и подумала, что попрошу вас взглянуть на нее. Если эта штука ценная, то я передам ее полиции, они продадут ее и, возможно, возместят мне его долг.

— Ха! — сказал мистер Гребб. — Это полицейские-то? Да они все ворюги! Оставьте эту штуку себе и пользуйтесь ею на здоровье. Для чего она предназначена?

— Понятия не имею, — ответила хозяйка. — Вы бы не посмотрели ее, мистер Гребб?

— Давайте, — милостиво ответил мистер Гребб. — Если она хоть что-нибудь стоит, то я знаю, где ее можно продать.

На самом деле, ничего он не знал. Он просто прикинул, что поспрашивает знакомых и найдет кого-нибудь, кто знает, где продать все, что угодно, не отвечая ни на какие вопросы, и он также прикинул, что хозяйка поверит ему на слово, когда он скажет, за сколько ее продал. Что означает для него срубить по-легкому доллар-другой. Эта мысль согревала.

— У меня найдется пара свободных минут, — великодушно сказал он. — Давайте посмотрим.

Он последовал за хозяйкой по хрупкой лестнице в подвал. И увидел ящик. Он даже не потрудился прочесть наклейки на нем, иначе бы узнал, что этот ящик адресован профессору Элдосу Мунцу, живущему на такой-то улице в таком-то доме. И, разумеется, ему и в голову не пришло, что тут замешана «Математика множественных временных линий». К тому же он понятия не имел о глубокомысленных рассуждениях о природе пространства, времени и реальности. Хозяйка включила верхний свет, и он разорвал упаковочную бумагу, в которую был обернут ящик.

Там было много проводов. Две-три радиолампы. Катушки трансформаторов и приборы со стрелками, измеряющие миллиамперы, киловольты и тому подобное.

Он окончательно сорвал упаковку и увидел, что это штуковина не фабричного производства. На ней не было табличек, к ней не была приложена инструкция. Все провода торчали наружу, хотя некоторые были изолированы. У мистера Гребба создалось неопределенное впечатление, что это какое-то самодельное радио. Он почувствовал разочарование.

Наверху позвонили в дверной звонок.

— Мне нужно открыть дверь, — сказала хозяйка. — А вы пока что посмотрите его, мистер Гребб.

Она поднялась по лестнице. Мистер Гребб печально покачал головой. Это явно не было тем, что можно продать с прибылью для себя. Но тут он увидел шнур с вилкой. Он достал его и сунул в розетку, находящуюся тут же в подвале.

Ничего не произошло. Поскольку в устройстве было несколько кнопочных выключателей, мистер Гребб потыкал пальцем в парочку для пробы. И опять-таки ничего. Ни музыки, ни восторженного голоса, рекламирующего очередной фиговый дезодорант «Риико» и обещающий вернуть деньги, если ваши друзья почувствуют ваш запах. Устройство оставалось немым и бесполезным. Мистер Греб не заметил, что стрелка, измеряющая миллиамперы, перешла на цифру 20, а на приборе с киловольтами дошла до 19,6.

Он повернулся и с шумом пошел наверх, чувствуя разочарование. Выходит, не удастся срубить легкие доллары, которые означали бы, что удача повернулась к нему лицом. Как к Джо Хэлликсу, когда он стал боссом.

— Сейчас у меня нет времени как следует в этом разобраться, — сказал он хозяйке. — Я займусь им вечером.

Он надел шляпу, ветровку и вышел через парадную дверь. На крылечке лежала утренняя газета. Он поднял ее и сунул в карман. Газета принадлежала хозяйке, но она не видела, как он ее взял. А в автобусе было удобно читать.

Мистеру Греббу пришлось бежать, чтобы добраться до угла вовремя. Он подумал о Хэлликсе, который закатывает скандал всякий раз, как он опаздывает на работу. Мистер Гребб тяжело дышал не столько от бега, сколько от негодования при мысли о существовании людей, подобных Джо Хэлликсу, который уволил бы его при первой же возможности.

В автобусе он достал газету.

Пока он читал, то ничего не заподозрил. Он понятия не имел, что его газета была уникальной. Фактически, это была самая замечательная газета в мире. Она являлась прямым результатом 20 миллиампер и 19,7 киловольт на приборах в устройстве, стоящем в подвале дома его квартирной хозяйки.

В газете было написано, что «Гробовщик» Джо победил «Козлолицего» Джима в соревнованиях по борьбе вчера вечером. Так же там было сказано, что в последней ночной игре «Рейнджеры» одержали победу со счетом 6:3. Еще газета поведала, что «Каррибы» с легкостью выиграли гонки со счетом 7:2. Все это не добавило радости мистеру Греббу. Он свернул газету и засунул в щель между сидениями. Мысли его снова вернулись к несносному Джо Хэлликсу.

Когда он уже вышел из автобуса, кондуктор бросил газету в коробку для мусора, которую опорожнил в конце маршрута в мусорный бак, и газета была утрачена навсегда. Что было весьма прискорбно, потому что во всех остальных экземплярах утренней газеты говорилось, что «Козлолицый» Джим победил «Гробовщика» Джо, что «Пилоты» выиграли у «Рейнджеров» со счетом 5:3, в четвертьфинальной гонке победителем оказался «Лунный телец» со счетом 3:2. Так же были иными зарубежные новости. В политических сообщениях имелись тонкие изменения, а финансовая колонка была весьма специфичной. Но мистер Гребб этого не узнал.

Весь день он водил грузовик, трижды поспорил с клиентами, дважды — с Джо Хэлликсом, и чуть было не подрался со своим другом, который настаивал, что победил «Козлолицый» Джим. Особенно мистер Гребб разозлился, когда друг показал ему в качестве доказательства газету. Это был тот же выпуск той же газеты, что он читал в автобусе, но говорилось в ней совсем другое. Мистер Гребб посчитал, что это какой-то грязный трюк.

На самом деле, газета была результатом аппарата профессора Мунца для экспериментов с множественными линиями времени. Но мистер Гребб слыхом не слыхивал ни о каком профессоре Мунце, а слышал разве что о квартиранте, который попал под автобус, уворачиваясь от грузовика. И конечно, он слыхом не слыхивал о множественности временных линий, и, уж тем более, даже вообразить не мог эксперименты в этой области.

Но многие выдающиеся ученые дорого бы дали, чтобы почитать эту газету, а устройство, стоящее в подвале, можно было продать любому из полудюжины научно-исследовательских институтов за десятки тысяч долларов. Но мистер Гребб не мог этого даже предположить, поэтому лег спать в очень мрачном настроении.

На следующее утро будильник опять вырвал его из сна, и мистер Гребб спустился вниз, полный горестных мыслей о судьбе, которая заставляет его подниматься спозаранку, да еще дала ему в боссы Джо Хэлликса. Хозяйка не осмелилась обратиться к нему даже после того, как он наелся.

Мистер Гребб распахнул парадную дверь. На крылечке лежала газета. Он наклонился, чтобы поднять ее, и как раз в этот момент ему прямо в лоб прилетел свернутый рулончик еще одной газеты. Мистер Гребб подскочил и хмуро огляделся в поисках мальчишки-разносчика, который зафитилил в него лишней газетой, но в поле зрения не было никого. Газета, казалось, материализовалась прямо из воздуха. Мистер Гребб проворчал проклятия глупым мальчишкам, которые взяли за привычку прятаться, и пошел к автобусной остановке.

На этот раз сегодняшняя газета его не обманула. Ее пророческие комментарии спортивных мероприятий не вызвали у него возражений. Но у него возник яростный спор с Джо Хэлликсом. Начальник отдела доставок опять наехал на него. Мистер Гребб пришел в ярость и весь день ругался себе под нос. Когда он вернулся домой, хозяйка встревоженно сказала:

— Мистер Гребб, вы видели газету?

Он что-то невнятно проворчал.

— В ней есть статья о мистере Мунце, — сказала хозяйка. — Ну, о том жильце, что снимал вашу комнату и был сбит грузовиком. В газете его назвали профессором Мунцем и утверждали, что он живет здесь! Но мне же сказали полицейские, что он умер в больнице. Я уж не знаю, что и думать.

Мистер Гребб смутно вспомнил о вчерашней газете, в которой были написаны ложные сведения. Но в сегодняшней газете все было написано, как есть. Правда, газету, которая появилась из пустоты, он не читал. У него, однако, не возникло никаких теорий по этому поводу. Он просто проворчал:

— Да не верьте вы этим газетам. В них вечно печатают всякую чухню!

Учитывая его вчерашний опыт, это было оправданное замечание. Он даже не подумал об устройстве в подвале. И очень жаль, потому что все, кто разбирается в «Математике множественных временных линий» и кто узнал бы об устройстве или газете, мог бы даже расцеловать и мистера Гребба, и хозяйку пансиона.

Теория о множественных линий времени говорит о том, что существует много вариантов будущего, то есть много реальностей настоящего. Если возможна дюжина различных будущих одновременно и они реальны, то у нас нет никаких причин сомневаться в том, что существуют различные варианты настоящего.

Теория гласит, что не существует никаких доказательств, что настоящее — то единственное, какое мы видим вокруг себя, — является единственным. Реальность может быть множественной, и если мы бросаем монетку решая, в зависимости от того, как она упадет, жениться на Мэйбл или на Хелен, то существует два варианта будущего, в которых овеществляется каждый из вариантов выбора, а следовательно, могут быть и два варианта настоящего, в которых мы бросаем монетку.

Таким образом, из этого следует, что раз уж профессор Мунц оказался перед автобусом, то в одном варианте будущего он был им сбит, а в другом успел отпрыгнуть. Так что человек, который разбирался бы в работе Мунца и знал об устройстве в подвале, немедленно пришел бы к заключению, что газета прибыла из той линии времени, в которой профессор Мунц уцелел.

Но мистер Гребб и думать не думал о подобных вещах. Вместо этого он за ужином живописал, на какую часть лошади похож Джо Хэлликс, и подробно объяснил, как Джо Хэлликс перепутал все поставки и маршруты, чтобы его, мистера Гребба, готовы были обвинить в потере четырех бочонков пива. А позже он отправился в таверну, выдул полдюжины пива и еще больше озлобился, размышляя над несправедливостью мира.

На следующее утро было облачно, когда он вышел из парадной двери. На крылечке лежала газета, а в маленьком дворике было большое мокрое пятно, и брызги даже залетели на крыльцо. Мистер Гребб поднял газету, подумал, какой черт баловался тут шлангом, когда, похоже, собирается дождь. Затем раздался шлепок, и перед мистером Греббом прямо из пустоты упала еще одна газета. Он с негодованием поискал взглядом мальчишку, но тот, очевидно, был невидимкой. Потому что никакого мальчишки не было. Газета прилетела из ниоткуда.

Мистер Гребб поднял ее и воинственно вышел на улицу, чтобы найти разносчика газет и научить его, как надо работать.

У мистера Гребба был не аналитический ум. Когда происходило что-то, чего он не понимал, он тут же начинал злобно считать, что какой-то умник пытается провернуть непонятные махинации. Но, не увидев никого, он направился к автобусной остановке.

В автобусе он развернул одну из газет. И со скукой просмотрел заголовки статей. Затем сунул ее между сидениями, и закипел, вспомнив о четырех бочонках, в потере которых его пытались вчера обвинить.

Затем он развернул вторую газету, забыв о первой. Заголовки были иными. Он поморгал, подумал и достал первую газету. Название было идентичным. Дата была идентичной. Мелкие заметки были идентичными. Но вот заголовки крупных статей не просто отличались, а в корне противоречили друг другу. В одной статье на первой полосе говорилось, что уголовный процесс закончился оправданием леди, которая зарубила мужа бойскаутским топориком. В другой было сказано, что она признана виновной и собирается подавать апелляцию.

Разумеется, мистеру Греббу не пришло в голову, что присяжные могли бы подбросить монету, и в одной случае она упала бы орлом, а во втором — решкой. Он просто с негодованием уставился на эти статьи. Потом проверил внутренние страницы. Они тоже отличались и противоречили друг другу. Несколько заметок были одинаковыми, и даже рекламные сообщения были одними и теми же, но два экземпляра одной и той же газеты с одной и

той же датой, описывали одни и те же события так, словно они произошли в различных мирах.

Что на самом деле и было. По крайней мере, на различных линиях времени. В одной газете описывались в общих чертах события в мире, в которых, образно говоря, все монетки упали орлом, а в другом мире они неизменно падали решкой. Результаты игр с мячом были различные. Результаты гонок — одних и тех же гонок, — различные.

Мистер Гребб неистово порвал в клочки обе газеты, костеря на все корки вероломство газет вообще и этой в частности.

Но больше в тот день ему некогда было думать о ней. Снова был поднят вопрос о четырех бочонках. От мистера Гребба потребовали объяснений. Лиловый от ярости, он принялся реветь. Следствие вел, разумеется, Джо Хэлликс. Но кроме него был представитель бухгалтерии пивоваренной компании «Аякс», который принялся задавать оскорбительные вопросы.

Мистер Гребб взревел в ответ. Он водит грузовик по намеченному маршруту, а ошибки в накладных его не касаются. От клиентов жалоб не поступало, не так ли? Они получили то, что заказывали и что было загружено к нему в грузовик. А если Джо Хэлликс где-то напортачил, то это не его, Гребба, вина. Он загружает столько пива, сколько ему говорят. А эти четыре бочонка…

Он был весь в испарине, когда выехал с пивоваренного завода с новым грузом. Хорошо он прочистил тому бухгалтеришке уши! Тот считал себя умником, да? Сказал, что станет перепроверять все прежние поставки. Да черт с ним! Пусть проверяет все, что захочет!

Но все равно мистер Гребб волновался. А когда он волновался, то ругался и вел грузовик с большей дерзостью и энергией, чем обычно. Он был полон гнева. Система доставки была сложной и запутанной. Он никогда ее не понимал, но он и не пытался понять. Он просто делал свою работу, которая была достаточно простой. Он поставлял пиво. И теперь был настроен воинственно и взбудоражено.

В пансион он вернулся необычно сердитый. Парень из бухгалтерии снова приставал к нему, но теперь речь шла не о четырех бочонках. Была выявлена недостача еще двух днем ранее, одного за день до этого и три еще на день раньше.

Бухгалтер разговаривал с ним резко. Угрожающе. Пока что у него нет доказательств, сказал он, но все выглядит очень странно. Слишком много сведений о пропавшем пиве. Бухгалтер заявил, что именно мистер Гребб спутал и нарушил все поставки, чтобы нельзя было определить, сколько пива исчезло. Возможно, шестьдесят-семьдесят бочонков, но, может, это длится уже много месяцев…

Мистер Гребб той ночью отправился в свою любимую таверну, где всем поведал свое мнение о Джо Хэлликсе. Джо Хэлликс специально подстроил это ему! Джо Хэлликс нарочно перепутал все поставки, чтобы создать ему проблемы. Джо Хэлликс мелкий человечишка, и жаль, что он не слышит, что говорит о нем мистер Гребб… t

Тем временем в подвале дома, где он снимал комнату, устройство из катушек, проводов и радиоламп стояло всеми забытое. Но стрелка на крошечном приборе указывала на двадцать миллиампер, а стрелка на другом регистрировала девятнадцать и шесть десятых киловольт.

И в определенном месте в определенном направлении от этого устройства прошел ливень, а место это было размером не более двадцати футов в диаметре. И дождь шел только там, больше нигде его не было. Все выглядело так, будто этот круг диаметров в двадцать футов связан с какими-то иными погодными условиями — или. с иной линией времени, так что дождь там шел независимо от окружающей реальности.

Естественно, никто этого не увидел. Была ночь, и на мокрое пятно некому было обратить внимание.

Однако в нескольких сотнях миль от этого места были люди, которые поняли бы все, если бы только узнали об этом. Эти люди хорошо изучили «Математику множественных временных линий», и пока мистер Гребб яростно изливал свою душу в таверне за углом своего пансиона, один выдающийся математик делал обращение к научному обществу.

— Исчез профессор Мунц, — с сожалением объявил он, — и это его исчезновение явный результат его чрезмерной застенчивости. Однако, ссылки на экспериментальные данные в его работе принесли свои плоды. Он вел речь о межпространственном напряжении, ведущем к тенденции соединять неодинаковые линии времени. Затем он заявил, что получил экспериментальные доказательства, противоречащие его уравнениям. Тщательная проверка уравнения выявила одну маленькую ошибку, и когда она была исправлена, эксперименты полностью подтвердили математические выводы. Можно не сомневаться, что его экспериментальные доказательства появились в результате исследования реальных потоков времени, которые являются параллельными, но не совсем сходными с той реальностью, которая нам известна. Но что это значит? Это значит, что если мы опоздали на поезд в нашей реальности, то где-то существует реальность, в который мы все же успели сесть на этот поезд. Если в нашей реальности существует вор, которого не сумели поймать, то в другой реальности он допустил ошибку, которая привела к его поимке.

Известный ученый продолжал свою речь в двухстах милях от того места, где мистер Гребб орал, рассказывая своим компаньонам о делишках Джо Хэлликса.

На следующее утро мистер Гребб вышел заспанным и угрюмым. У него даже почти что пропал аппетит, так что съел он всего лишь двенадцать блинчиков и лишь по привычке вытер последним тарелку. Он был не в духе. Если будет доказано, что шестьдесят — семьдесят бочонков пива пропали из-за его нежелания лезть в бухгалтерские дела и проверять накладные, то он попадал в сложное положение. А если это парень из бухгалтерии проверит накладные за последние шесть месяцев и обнаружится еще большая недостача — дело запахнет керосином. Мистер Гребб готов был расплакаться от гнева и страха перед тюрьмой.

Но он вышел из парадной двери и, следуя устоявшейся привычке даже в такое напряженное время, наклонился забрать газету, которую оплачивала его хозяйка и временами жаловалась, что вечно ее не доставляют. Но как только он наклонился за газетой, последовал звучный шлепок, и вторая свернутая газета попала ему прямо в обтянутый штанами зад.

Он взревел, схватил газеты и выскочил на улицу, чтобы отомстить за такое неуважение. Но нигде не было видно никакого разносчика газет. Газета материализовалась прямо из воздуха над двадцатифутовым кругом, над которым вчера шел дождь, хотя кругом было сухо.

Мистер Гребб грозно промаршировал к автобусной остановке, грубый, приведенный в бешенство здоровяк. Хмурясь, он влез в автобус. На следующей остановке рядом с ним появилась толстая женщина. Она впилась в него взглядом, потому что он и не подумал уступать даме место. Он развернул газету, и на глаза ему тут же попался заголовок небольшой статьи:

Дальше было написано, что за последние шесть месяцев, из регулярных торговых каналов ушло на сторону более четырехсот бочонков пива, которые были приобретены недобросовестными покупателями, желающими сэкономить на налогах.

Возникли подозрения о пропаже, и вчера бухгалтер, проводивший проверку, совершенно случайно заглянул в выдвижной ящик стола начальника отдела доставки, где хранились канцелярские принадлежности. И там он без труда нашел плохо спрятанные, небрежно подделанные накладные на доставку товара за прошлые недели и месяцы, а также заранее приготовленные накладные за будущий квартал. Под давлением улик Джо Хэлликс признался в том, что воровал пиво последние шесть месяцев, и был арестован.

Мистер Гребб тупо глядел в газету. Все это было вероятно, даже очень близко к правде, но не верно. Ничего подобного вчера не произошло. Когда он уходил с пивоваренного завода, бухгалтер по-прежнему откровенно подозревал в краже его.

И внезапно мистер Гребб широко раскрыл рот. Ум его никогда еще не был ясен, он просто не умел рассуждать. Но в газете было написано то, во что ему хотелось бы верить, поэтому он немедленно решил, что Джо Хэлликс именно это и сделал.

Его мгновенно переполнило агрессивное торжество. Газета выскользнула из рук и упала на пол автобуса, где ее тут же затоптали, так что, в итоге, она, непригодная для чтения, попала в мусорную коробку. Но мистер Гребб даже не шевельнулся. Итак, во всем виновен Джо Хэлликс! И он обвинял в пропаже пива абсолютно честного водителя грузовика — самого мистера Гребба!

Он, преисполненный достоинства, проследовал на склад, где нашел в кабинете начальника доставки самого Джо Хэлликса, бухгалтера и еще двоих человек самого зловещего вида.

— Послушайте, Гребб, — хмуро сказал бухгалтер. — Я проработал здесь всю ночь. За последние шесть месяцев пропали четыреста бочонков пива! У всех накладные в порядке, кроме как у вас. Что вы на это скажете?

Мистер Гребб шумно засопел.

— Я знаю, — взревел он, — знаю, почему в моих накладных всегда путаница! Знаю, почему Джо Хэлликс вечно пытается сделать меня козлом отпущения! Любой водитель вам скажет, что я хороший парень, и любой из них подтвердит, что Джо Хэлликс — мошенник!

Бухгалтер попытался его прервать, но рев мистера Гребба было трудно перекричать.

— Посмотрите у него в столе! — ревел он в праведном гневе. — Вы найдете там незаполненные поддельные накладные! И найдете целую кучу использованных! Прямо здесь, в этом ящике стола!

Он ткнул похожей на волосатый окорок рукой прямо в стол Джо Хэликса.

Джо Хэлликс попытался презрительно рассмеяться, но у него это вышло фальшиво. Мистер Гребб слишком точно указал место, где он держал поддельные накладные для удобства работы и еще потому, что никто не догадался бы их там искать. Это было слишком внезапно, слишком шокирующе и слишком уж невозможно.

Джо Хэлликс попытался со смехом отмахнуться от него, но на лбу у него выступил пот. И когда бухгалтер, быстро взглянув на его посеревшее лицо, наклонился, чтобы выдвинуть ящик стола, Джо Хэлликс впал в панику, и двум зловещего вида мужчинам пришлось позаботиться о нем…

Мистер Гребб вернулся вечером в пансион в настроении негодующего триумфа. Он был так счастлив, как никогда в жизни. Джо Хэлликса разоблачили и увезли в тюрьму, и при этом доказали, что он, мистер Гребб, невинен, как младенец. Кроме того, о том полбочонке пива, который в прошлом месяце ему удалось загнать налево, никто теперь и не вспомнит.

Он был великолепен, восхищаясь своей невиновностью. За ужином он рассказал обо всем хозяйке, только не стал упоминать о газете. Он так и не понял, что происходило с этой газетой, поэтому просто выбросил ее из головы. Хозяйка слушала его с восхищением.

— Я всегда знала, что вы умны, мистер Гребб, — с полной убежденностью сказала она. — Именно потому и спросила вас об этом устройстве в подвале. Когда вы найдете время получше осмотреть его, мистер Гребб?

— Да это все ерунда, — отмахнулся мистер Гребб. — Просто радиоприемник, который пытался построить какой-то сумасшедший. К тому же, оно не работает.

— Жаль, — сказала хозяйка. — А я-то позволила ему столько времени занимать подвал.

— Я унесу его оттуда, — великодушно сказал мистер Гребб. — Пара пинков, и оно развалится на части, так что я могу с легкостью вынести его и оставить на тротуаре для мусорщиков.

Он так и сделал в порыве сердечной доброты. В высоких научных кругах до сих пор ломают голову, куда же девался сам профессор Мунц и его экспериментальный аппарат, о котором упоминалось в «Математике множественных временных линий». Некоторые выдающиеся ученые все еще надеются, что профессор появится, преодолев свою ужасную застенчивость. Но это мало вероятно, учитывая то, что он был сбит автобусом, когда отскочил от несущегося автобуса. По крайней мере, на этой линии времени. Вероятно, на другой все закончилось иначе. Но жизнь и теория множественных линий времени полны парадоксов.

Парадокс этой линии времени состоит в том, что никто так и не подумает о связи мистера Гребба с профессором Мунцем, хотя их жизни удивительным образом пересеклись друг с другом. Грузовик, от которого отпрыгнул профессор Мунц, вел именно мистер Гребб, и когда профессор попал под автобус, мистер Гребб переехал в его освободившуюся комнату, и именно мистер Гребб пинками разломал устройство, являвшееся делом всей жизни профессора Мунца, и вынес обломки к мусорным бакам.

Но и профессор Мунц оказал влияние на жизнь мистера Гребба. Именно его устройство перенесло с другой линии времени газеты, которые помогли мистеру Греббу разоблачить подлеца Джо Хэлликса. Фактически, именно дело всей жизни профессора Мунца поспособствовало тому, что мистер Гребб по-прежнему водит грузовик для пивоваренной компании «Аякс».

Дисбаланс

Если вы собираетесь немного поразвлечься в Лас-Вегасе, имейте в виду: стоит подождать, пока у вас не накопится достаточно денег или пока дважды два не превратится в пятерку. Тогда у вас есть призрачные шансы выиграть.

Необычным событиям прошлого августа уже нашли объяснение. Помимо прочих мест, они охватили одну из долин в Гималаях, Амазонский бассейн, Сидней в Австралии и Перт-Амбой в Нью-Джерси, а особенно досталось Трес-Агуасу в Неваде. Это далеко не все места, где случались странности, и все же список весьма внушительный. Теперь мы понимаем, что природное равновесие было нарушено лишь временно, и космос оперативно отреагировал на сложившуюся ситуацию, приведя ее в норму. Какое облегчение осознавать, что дела обстоят именно так и что все постепенно возвращается на круги своя. А ведь принято считать, что стоит только нарушить равновесие в природе — и беды обрушатся одна за другой, пока мир наконец и вовсе не вылетит в трубу. Но теперь-то мы знаем, что это далеко не так.

Словом, мы — счастливцы.

Картина предельно ясна. Например, в далекой гималайской долине срываются два булыжника, они катятся вниз по склону, пока не застревают между двумя другими камнями. И их становится пять. В этом конкретном месте природное равновесие слегка нарушается, и мы наблюдаем легкое отступление от непреложной истины, что дважды два — четыре. Где-то в Амазонии индеец хиваро стреляет из лука по сидящей на дереве птице. И промахивается. Но стрела продолжает движение. Вверх. Она исчезает из виду и летит с прежней скоростью. Законы природы дают некоторый сбой, поскольку предмет, направляющийся к небу, не падает. В австралийском Сиднее владелец чайной как-то заметил, что два пирожных, каждое из которых равно по весу третьему, сами оказались неодинаковыми. А в Перт-Амбое, в Нью-Джерси, во время ленча, был опровергнут закон, гласящий, что всякое действие вызывает соответствующее ему по силе противодействие. Происходили и другие казусы. Некоторые замечали их, некоторые — нет. Но они происходили.

Равновесие в природе было нарушено. И космос, чтобы восстановить надлежащее соотношение сил и явлений, отреагировал соответствующе. Законы теории вероятностей описывали такого рода события. Космос стремился достичь нового равновесия, в котором уже совершившиеся невероятные события уравновешивались бы соответствующими явлениями того же рода, но противоположного знака. Разумеется, космос руководствовался принципом наименьшего сопротивления. И вот…

Мистер Джордж Бедфорд Гейне, страховой агент компании «Все отрасли», шел по улице Трес-Агуаса, штат Невада. Солнце освещало мостовую, проникая сквозь сень деревьев, вдали виднелись горы, а рядом — вывески адвокатов, занимавшихся разводами, бензозаправки и игровые автоматы. Поблизости находились клубы «Формоза» и «Освальд», а также здание суда, где без всяких проблем можно было получить развод, и прочие заведения, способные вмиг сделать людей счастливыми.

У Джорджа одновременно был повод и для радости, и для уныния. Проблемой, конечно же, были деньги. Правда, он только что состряпал страховку одному новенькому роскошному отелю в Трес-Агуасе, но комиссионные можно ждать неделями. Отель принадлежал синдикату, во главе которого стоял некий Джо Грек, разъезжавший по городу на большом блестящем автомобиле в сопровождении четырех телохранителей. Джо Грек мог и передумать, и у Джорджа уже были подозрения по этому поводу.

А его счастье, как и сопутствующая ему грусть, было связано с Джанет Дабни. Джордж ее обожал. И у него был соперник, которого он пытался затмить, постоянно попадаясь Джанет на глаза.

У него получалось. Но развлекать Джанет стоило денег. Наличных. Она даже не понимала, что Джордж влез в долги, но вчера вечером, когда он открыл ей сердце и рассказал о финансовом положении, она приняла первое и отвергла второе. И теперь Джорджа мучила мысль, что мужчина должен обзавестись деньгами, чтобы жениться. А у него их не было. Он недавно был в банке и узнал, что превысил кредит. Будущее выглядело неопределенным. Запальчиво ухаживая за Джанет, он забыл о некоторых простых вещах, в частности о своих скудных счетах, о встречах с перспективными клиентами, о соглашениях, о пожарах, ураганах и прочих бедствиях, с которыми был связан его бизнес.

Теперь его небрежность давала плоды. На самом деле, он оказался плохим бизнесменом. Он был влюблен и опьянен чувствами. И так легко было вконец разориться. Рано или поздно он вновь станет платежеспособным, но сейчас к нему вдруг пришло понимание, что мелочь в кармане составляет все его богатство.

Он был обручен, и это счастье, но разорен, и это — беда. Угрюмым взглядом Джордж обозревал окрестности. Сейчас он стоял напротив пассажа «Родео», чья вывеска рекламировала тридцать пять игровых автоматов. Трес-Агуас славился игровыми автоматами, скорыми разводами, дорогими ночными клубами и прочими развлечениями, в том числе рулеткой. Хотя все они были законными, обычно Джордж избегал их. Все жители Трес-Агуаса поступали так же. Они знали цену подобным искушениям. Но с одной мелочью в кармане Джордж не был склонен к осторожности. Без денег он даже не мог пригласить Джанет в кино под открытым небом и угостить ее гамбургером.

Джордж подбросил двадцатипятицентовик. Выпал орел. И он свернул в пассаж «Родео», где так соблазнительно сверкали игровые автоматы. Просто смешно было беречь то, что у него осталось. Он мог потратить эти деньги разве что на скудный ленч. Почему бы не попытать счастья? Он окинул автоматы вызывающим взглядом, опустил в прорезь пятицентовую монету и дернул рукоять. Машина проглотила деньги, погудела и затихла.

И вдруг совсем некстати послышался знакомый голос:

— Джордж! Что ты здесь делаешь? Позволь поздравить тебя с тем, что ты состряпал дельце с Джо Греком!

Джордж даже не повернул головы. Голос мог принадлежать только Говарду Сатглетвейту, конкуренту и настоящему сопернику, единственному человеку, чей некролог Джордж прочитал бы без всякого сочувствия. Поэтому Джордж не обратил внимания на приветствие и опустил в автомат второй пятицентовик. Машина вновь самодовольно заурчала, но отказалась расплачиваться.

— Вчера я хотел пригласить Джанет на свидание, — сообщил Говард со свойственной ему бесцеремонностью. — У меня был билет на концерт. Но ее мать сказала, что Джанет ушла с тобой отпраздновать сделку. Вот откуда я знаю новость. Отлично! Ты водил ее в «Формозу», верно?

Джордж даже не кивнул, хотя так оно и было. «Формоза» считалась самым дорогим рестораном в Трес-Агуасе, с самым шикарным кордебалетом. Но Джордж был влюблен и ни о чем не жалел, даже сейчас. Это был замечательный вечер!

Он опустил пять центов в другой автомат, надеясь, что тот окажется щедрее первого. Машина проглотила монету и загудела, но результат был тот же. Говард сделал вид, что начинает догадываться.

— Послушай, Джордж, — ехидно сказал он из-за плеча товарища. — Ты набросился на пятицентовый автомат? Ты случайно не разорился в пух и прах? — Джордж не отвечал, и Говард вкрадчиво добавил: — Если у тебя нужда в деньгах, я могу помочь.

Джордж с презрением посмотрел на него и полез в карман за остатками своего капитала.

— Говард, — невозмутимо ответил он, — если бы я вздумал занять денег, то скорее договорился бы с этими автоматами. В них я нашел бы больше сострадания. Пошел к черту!

Но Говард не обладал чувствительной натурой.

— Я лишь стараюсь удружить, Джордж! — с укором воскликнул он. — Если тебе нужны деньги, я могу это устроить! С тебя будет довольно и расписки! Но если ты почему-то не хочешь брать в долг, я согласен перекупить твою сделку с Джо Греком! Учитывая, что он в любой момент может передумать, я дам не больше двадцати процентов комиссионных, которые ты мог бы получить, но и это неплохо, правда? Что может быть лучше, а?

— Подумать только, — произнес Джордж. — Даже машины — они и то щедрее. Не так мелочны.

Он отошел в сторону. У него уже не осталось пятицентовиков. В кармане было только две монеты по двадцать пять центов. Говард поспешил за ним и прикрыл ладонью прорезь следующего автомата.

— Ты шутишь, — сказал Говард. — Разве автомат станет тебе другом? Я докажу обратное! Я продемонстрирую, что ты можешь получить за свои двадцатипятицентовики! Если проиграешь, продашь мне дело с Джо Греком! Предлагаю сделку!

Джордж не успел сказать «нет», а Говард уже опустил монеты в два автомата одновременно и дернул за ручки. Джордж обомлел. Он стал считать до десяти. Автоматы гудели и щелкали. Они шумели сильнее, чем пятицентовые машины. Говард потирал руки.

— Вот увидишь! — говорил он с жаром. — Ты просто потеряешь деньги! И в результате продашь мне сделку.

Джордж не сдавался. Но у Говарда был дар убеждать, и рано или поздно он внушил бы Джорджу что угодно.

Первый автомат затих. Потом из его покрытых хромом недр донеслось какое-то бурчание. Он загремел. И изрыгнул монеты.

Из него посыпались двадцатипятицентовики. Потом послышался новый звук, напоминавший икоту, и второй автомат выдал еще одну порцию монеток. Джордж замер в изумлении. Потом до него дошло: на этих автоматах играл он, но удача оказалась на стороне Говарда Саттлетвейта! И тот взял джек-пот, предназначавшийся Джорджу! Вмешательство Говарда, как обычно, принесшее ему выгоду, стало несчастьем для Джорджа. Он даже не мог дать Говарду в нос, потому что не хотел провести неделю за решеткой.

Говард проглотил слюну. Машинально он принялся собирать высыпавшиеся из автоматов монеты.

— Если б это были мои монеты, я бы сам взял джек-пот, — сердито заметил Джордж. — Шел бы ты ко всем чертям!

Он отвернулся, но Говард воскликнул:

— Подожди, Джордж! Это же случайность! Чистая случайность! Д-давай! Дай мне двадцатипятицентовики! — Он уже собрал высыпавшиеся из автоматов монеты и положил себе в карман. — Дай мне свои двадцатипятицентовики!

— У тебя и своих теперь достаточно, — буркнул Джордж.

— Мы поступим справедливо! — живо воскликнул Говард. — Опустим две твоих монеты и две моих. Если ты проиграешь, перейдем к делу Джо Грека. Я хочу помочь тебе, Джордж! Я хочу показать, что серьезный бизнес не имеет ничего общего с азартом. Давай монеты! — Он выхватил из руки Джорджа мелочь и последовательно опустил свои и его деньги в четыре автомата, бормоча: — Это… моя… монета… а это… твоя. Это… моя… монета… а это… твоя…

Он не забывал нажимать на рычаги.

Автоматы гудели и трещали. Один из них остановился. Остальные продолжали жужжать. Потом замолк второй. Два еще работали. Первый вдруг издал громкий звук и выплюнул груду двадцатипятицентовых монет.

Потом то же самое сделал второй.

Затем джек-пот выдал и третий, и четвертый автомат.

Джордж расхохотался. Разумеется, часть выигрыша принадлежала ему по праву — два полных кармана мелочи. Но еще интереснее было видеть озадаченное выражение на лице Говарда.

— Говард, ты настоящий гений! — воскликнул Джордж. — Должно быть, ты тренировался. Далеко пойдешь!

И он принялся выгребать выигрыши из двух автоматов. Но теперь Говард выглядел жалко.

— Это случайность, — пролепетал он.

— Но счастливая, — добавил Джордж уже дружелюбно. — Иногда такие коммерческие альянсы приносят выгоду, Говард. Что, если продолжить вложения? Разве такое сотрудничество не привлекательно, хотя бы на время?

Но Говарду идея не понравилась.

— Я не стану рисковать, — сказал он. — Математическая вероятность выигрыша ничтожна. А вот если ты продашь мне право на страхование Джо Грека, я заплачу тебе тридцать процентов комиссионных. Сейчас — и наличными.

— Твоими стараниями я теперь уже не в столь стесненном положении, — ответил Джордж. — Я и сам готов предложить кое-что! Не опустишь ли для меня несколько монет? Я вкладываю капитал и отдаю тебе тридцать процентов от выигрыша.

Говард машинально кивнул. И тут же пожалел об этом. Впрочем, сам он ничем не рисковал, а Джордж в азарте мог и проиграться. Тогда получится опять скинуть цену на сделку с Джо Греком до двадцати процентов.

— Я не верю в везение, — попытался возразить Говард, — но ради дружбы… Говоришь, тридцать процентов?

Джордж протянул ему монету и указал на ближайший, еще не использованный автомат. Говард опустил монету и дернул за рычаг. С грохотом посыпались монеты.

— Мои тридцать процентов, — поспешил он напомнить Джорджу.

— Само собой, — кивнул тот. — Держи!

Говард опустил еще четыре монеты Джорджа в следующие машины. Все четыре выдали джек-пот. Джордж вошел в раж. Он протянул Говарду еще денег. Тот вытер пот со лба и неохотно пошел к новым автоматам. Они не поскупились. Говард опять отсчитал свои тридцать процентов, но все же он испытывал явный дискомфорт. Он не был азартен.

Теперь оставались только автоматы на полдоллара.

— Подожди-ка, Говард, — сказал Джордж и пошел разменять деньги. От первого автомата Говарду не удалось получить джек-пот. За одну монету ему дали всего пятнадцать.

— Говард, ты теряешь квалификацию! — упрекнул его Джордж.

Зато второй автомат их не подвел. И следующий, и следующий, и следующий. Джордж вежливо попросил корзинку для монет в кассе. Когда полудолларовые автоматы были выкачаны, корзинка наполнилась почти до краев.

Дело довершили долларовые автоматы.

Очевидно, тут действовали какие-то законы природы, но люди часто бывают недостаточно наблюдательны. Немногие способны философски относиться к подобным вещам. Из пассажа «Родео» Джордж вывел Говарда Саттлетвейта под локоть. Вокруг них уже толпился народ. Хотя в пассаже было не так уж много людей, всем хотелось посмотреть, что же будет дальше.

Джордж потащил Говарда в другой пассаж. Говард опускал монеты в прорези и выигрывал джек-пот за джек-потом. Но лицо его становилось все мрачнее. Он даже побледнел. Он утрачивал ощущение реальности, здравый смысл и почву под ногами. Он не хотел верить в происходящее. Хоть объяснение всему этому было простым, он никак не мог до него додуматься.

Равновесие в природе несколько сместилось, и необходимо было восстановить его. Баланс сил должен был вскоре прийти в норму. Невероятные события одного порядка следовало отменять невероятными событиями другого. Игровые автоматы расщедрились. Но космос обязан вернуть гармонию.

Тем временем Джордж и Говард перешли в третий пассаж. Потом в четвертый и пятый. Восьмой и девятый. И одиннадцатый. Все они находились по соседству с «Родео». Выйдя из последнего пассажа, Джордж весело насвистывал.

— Посмотри на этих людей! — с содроганием воскликнул Говард. — Кажется, я вот-вот сойду с ума. Я хочу получить тридцать процентов! Ты обещал! Я для тебя уже столько выиграл! Хочу мои тридцать процентов!

— И ты получишь их, Говард, — успокоил его Джордж. — Более того, я собираюсь даже угостить тебя ленчем. Не забивай голову арифметикой. Не нарушай этот хрупкий дисбаланс. Я позвонил Джанет, и она присоединится к нам.

— Тридцать процентов, — потребовал Говард. — Я хочу получить деньги!

Он будто сломался. Его воротничок стал несвежим, очки запотели. Он спотыкался на ходу. Азарт явно был ему противопоказан. Он относился к стойким и консервативным людям, привыкшим делать все основательно, и довольствовался тем, что зарабатывал свое и избегал закладных.

За Джорджем и Говардом следовали примерно тысяча двести любопытных. В «Формозе» один сандвич стоил столько, сколько в средней шикарности отеле — обед из пяти блюд. Полиция расчистила им дорогу. За дверью располагался вестибюль. Конечно же, как и повсюду в Трес-Агуасе, здесь стоял игровой автомат. Говард с опаской посмотрел на него. Джордж сунул ему крупную монету и вкрадчиво попросил:

— Ладно, Говард. Давай.

И Говард опустил ее. Автомат был долларовый. Он выдал джек-пот. Долларовые машины всегда производят много шума, если ты выигрываешь. И этот не был исключением.

Джордж был вынужден почти под руку довести Говарда до стола. Тот словно засыпал на ходу. Руки его были холодными и влажными. Взгляд помутился. Он сел и устремил взгляд в одну точку, постоянно твердя:

— Мои тридцать процентов…

Перед ним сидела улыбающаяся Джанет. Она уже поджидала их в ресторане.

— Говард, — с чувством сказала она. — Джордж позвонил и рассказал, чем вы занимаетесь. Это же здорово! Как тебе удается?

Говард смотрел на нее невидящим взором.

— Это невозможно, — пробормотал он. — Невозможно! Я не могу поверить! Но я получаю тридцать процентов.

— Это наш утренний улов, Джанет, — весело объяснил Джордж. — Все трудами Говарда. Может быть, разделишь деньги? Говард, похоже, не хочет разбираться с ними самостоятельно.

Джанет тщательно все сосчитала. Говард встревожился. Наконец она выдала ему тридцать процентов.

— Но был еще автомат в вестибюле, — напомнил он.

— Конечно! — сконфуженно признался Джордж. — Извини, Говард.

Он достал долларовые монеты и треть их отдал Говарду. Появился официант. Джордж сделал роскошный заказ. Этим ленчем ему хотелось отметить неожиданную удачу. Но Говард переживал. Он уткнулся в меню. Он бы с удовольствием заказал только бутерброд с ветчиной, предпочтя остальное взять наличными. Но Джанет так умилительно смотрела на него…

— Это же чудо, Говард! Ты ведь продолжишь, не так ли? После ленча? Я могу пойти с вами и понаблюдать?

Говард вздрогнул, но только пожал плечами в ответ. Он видел, как Джанет убрала деньги в сумочку. Один их вид выводил Говарда из себя. Он вдруг сообразил, что пошел на поводу у Джорджа и сделал ему излишние уступки.

— Я не хочу увлекаться, — заявил он с достоинством. — Я не рисковал и не буду. Ради Джорджа я выступил кем-то вроде его агента за комиссионные. Но я не стану изменять своим принципам. И у меня есть другие дела. Если я отложу их, то впредь хочу получать сорок процентов и забрать дело Джо Грека.

Джордж не удивился, но поднял бровь. Джанет коснулась его руки.

— Дорогой, — сказала она, — позволь мне поторговаться! И она подкупающе улыбнулась Говарду.

Природа, само собой, уже стремилась исправить аномалию. Динамическое равновесие сил не может нарушаться надолго. События в Гималаях, в Амазонии и в Сиднее, как и в Перт-Амбое и других местах, происходили примерно в те же часы. Были, несомненно, и другие случаи, оставшиеся незамеченными. Но в Трес-Агуасе, в Неваде, напряжение резко спало. Когда такой тип, как Джордж Гейне, в совместном предприятии с Говардом Саттлетвейтом заработал больше денег, чем его напарник, то уже почти что можно сказать, будто дважды два равно пяти. Как бы то ни было, эффект, возникший в результате смещения природного равновесия, постепенно сходил на нет.

Кое-где творились и менее значительные вещи, которые послужили восстановлению статус-кво. Например, в Смоленске один мужчина сказал жене, что она готовит лучше его матери. В Туксоне женщина-брюнетка, обнаружив светлый волос на воротнике мужа, вдруг вспомнила, что он встречал ее сестру-блондинку в аэропорту. В Филадельфии шестнадцатилетний юнец смиренно выслушал аргументы отца насчет того, почему не следовало пользоваться отцовской машиной, и нашел, что отец совершенно прав. В Пунта-Аренасе и в Майоа, на Каролинских островах и в прочих местах на разных концах Земли имели место и другие подобные происшествия. Напряжение явно ослабевало.

А в «Формозе», за десертом, стоившим Джорджу, как узнал Говард, четыре с половиной доллара за порцию, Джанет составила новый контракт. Джордж подписался под ним. Как и Говард. Последнему показалось, что он согласился на слишком суровые условия. Он даже не успел сообразить, что фактически заключил сделку с женщиной. Джанет поспешила захлопнуть книжку.

— Я всегда мечтала сыграть в рулетку, — сообщила она с улыбкой.

— Пусть этим займется Говард, — сказал Джордж. — Не стоит ему мешать. Давайте отправимся в «Освальд».

Клуб «Освальд», разумеется, был самым знаменитым из традиционных заведений в Трес-Агуасе. Напитки там лились рекой, а ставки начинались с четверти доллара, причем карты раздавали девицы, а в зале присутствовали шикарно одетые подсадные утки. Место, конечно, было в высшей степени респектабельное. Освальд даже жертвовал на благотворительность и никогда не попадался под руку налоговому управлению. Он был уважаемым человеком, а его клуб считался не просто деловым предприятием. Это было настоящее учреждение.

Они пришли в казино Освальда сразу после полудня, и народу там было мало. Большая часть азартных игроков еще толпилась на телеграфе, ожидая денежных переводов из дома. В казино были столы и с рулеткой, и карточные, покрытые зеленым крепом. Не обошлось у Освальда и без баров. Но в игре царил застой. Джордж подвел Говарда к рулетке, где подсадная утка о чем-то вяло беседовала с крупье. Говард сел скрепя сердце. Он жалостливо смотрел на Джорджа, испытывая нечто вроде волнения перед выходом на новую сцену. Он еще не успел привыкнуть к азартным играм.

— Полагайся на интуицию, Говард, — ненавязчиво наставлял его Джордж. — Не зажимайся.

Он дал Говарду доллар. Тот почти машинально поставил его. Подсадной игрок кинул доллар на двенадцать, и крупье запустил рулетку.

Потом он с безразличным видом выдал Говарду тридцать пять долларов. Джанет прибрала деньги к рукам и сделала какие-то заметки. Теперь Джордж протянул десятидолларовую купюру. Говард опять машинально поставил ее на какое-то число. Крупье крутанул рулетку.

После чего опять выплатил Говарду по тридцать пять долларов за один. Джанет взяла деньги и записала сумму. Она явно развеселилась.

В руках у Джорджа появилась новая купюра — двадцать долларов, и Говард сделал ставку с таким видом, будто присутствовал на чужой вечеринке. Число он выбрал бессознательно. На этот раз им оказалось зеро.

Крупье снова пришлось отсчитать Говарду деньги.

Клуб Освальда еще оставался почти пустым. Сейчас здесь можно было обнаружить приезжих из Ист-Оранджа, Денвера, Амарилло и Руджет-Саунда. Еще тут находились справлявшие медовый месяц молодожены из Чикаго и какой-то щуплый банковский клерк из Форт-Лодердейла, да еще умилительная престарелая пара, отмечавшая золотую свадьбу. В общем, атмосфера затхлая. Большинству хотелось просто за кем-нибудь понаблюдать.

Они знали, чего ждать. Когда Говард выиграл, у него появились обожатели. Словно следуя какому-то телепатическому влечению, толпа из «Формозы» потоком ринулась к Освальду. Говард выиграл в пятый раз, и у него нашлись подражатели. Ведь странно выигрывать, два раза подряд ставя на зеро при соотношении тридцать шесть к одному. Два последовательных выигрыша давали шанс 1296 к одному. А три — 46 656 к одному. Это уже и в самом деле становилось интересно.

Когда Говард с остекленевшими глазами отправил крупную сумму на двадцать семь, дела приняли новый оборот. Водопроводчик из Амарилло и аптекарь из Ист-Оранджа вместе с чикагской парой и пожилой леди из Натчеса принялись бороться друг с другом за право поставить деньги на тот же номер и цвет, что и Говард.

И крупье платил.

Суматоха нарастала. Словно по волшебству, клуб Освальда наводнили клиенты, а снаружи вдруг выросла очередь в два ряда. Беглый клерк из Форт-Лодердейла вдруг понял, что опять может стать честным человеком, и заплакал. Говард действовал как зомби, ведь каждый выигрыш задевал его за живое. Если б он сумел заставить себя рисковать ради выгоды, то получал бы всю прибыль. Но он не мог. Сидя с пересохшим горлом, он даже не заметил, как пожилая пара вступила в перепалку с женщиной из Тинека, против которой выдвинула ставку.

Наконец бледный крупье заявил:

— Прошу прощения, но у меня больше нет наличных. По традиции, хоть и не по правилам, это означало, что банк сорван. Азартные игроки могли об этом только мечтать. Но не Говард. Он трепетал. Он достиг той степени истерии, когда уже не мог прекратить игру, поскольку имел свою долю от выигрышей Джорджа. А по-другому он не мог. Он просто был не в состоянии испытывать собственную судьбу. Но от него ждали еще больших денег…

— Давай, — проникновенно подбадривал Джордж. — Не переживай так, Говард. Я угощу тебя, когда они подарят нам еще!

— Говард, — поощряла Джанет.

Но тот уже был готов зарыдать. Возбужденная толпа наблюдала, как Джордж отвел Говарда в бар и влил в него двойной виски. Но Говард выглядел весьма неважно, и Джордж тоже казался озабоченным.

— Ты хочешь остановиться, Говард? — спросил он. — Наверное, это непросто!

С них не сводили глаз.

— Как много денег я сорвал? — громко спросил Говард.

Джанет с готовностью назвала сумму. Говард облизнул сухие губы. Он был почти в отчаянии. Джордж уже достаточно получил. Его стараниями, между прочим!

— Я хочу больше комиссионных! — с горечью запротестовал он. — Мне причитается процент посолиднее! Я не стану работать при таком раскладе!

И тут вмешался кое-кто еще. Толстый коротышка в костюме за двести долларов сладким голоском спросил:

— О чем речь? О каких процентах?

Джордж взглянул на грубоватые черты его лица. Четверо невозмутимых телохранителей профессионально оттеснили пожилую даму и молодоженов от своего работодателя. Джордж узнал Джо Грека. Он уже договорился с ним о приемлемом страховом соглашении насчет отеля, предусмотрев все возможные неприятности, какие только случаются в гостиничном бизнесе.

— А! — воскликнул Джордж. — Как ваши дела? — И добавил, обращаясь к Говарду: — Это мой друг Джо Грек. Он хочет поздравить тебя с такой удачей.

Говард напрягся, как загнанная лошадь. Он был деловым человеком такого уровня, какого Джорджу не суждено было достичь. В присутствии клиента он словно преобразился. Он широко улыбнулся Джо Греку и горячо пожал ему руку, несмотря на взъерошенную прическу, мятый воротничок и перекошенные очки. Он опять заулыбался и принялся объяснять, как страстно стремился заключить с Джо Греком сделку по поводу пожаров, краж, убытков, бурь, гроз и прочих несчастий, но никак не мог добиться встречи. И он надеялся, что когда-нибудь…

— Вот как? — спросил Джо Грек. — А как насчет процентов? Вам так везло, как мне говорили.

Джордж что-то пробормотал и протер очки. С клиентом иногда приходится идти на уступки. Говард вкратце рассказал о договоре с Джорджем. Он хотел выразить Джо Греку свое расположение, потому что тот был богат и мог улаживать страховые дела по собственному усмотрению.

— Вы хотите сказать, что не можете рисковать за себя и за вашей спиной всегда должен кто-то стоять? — спросил Джо Грек.

— Но я не азартный человек, — отвечал расстроенный Говард. — Я… не могу! Это против моих принципов! Но мне нужен более высокий процент!

Джо Грек вздохнул. А потом ласково произнес:

— У вас есть письменное соглашение? — Поняв ответ по выражению лица Говарда, он обратился к Джорджу: — Давай-ка, дружище! Контракт!

Джанет посмотрела на Джорджа. Казалось, он не слишком переживал. Она достала записную книжку из сумочки и отдала Джорджу. Тот протянул ее Джо Греку. Джо порвал контракт, даже не читая.

Джордж с сожалением заметил:

— Я как раз собирался попросить Говарда остановиться. Он уже устал.

— Я позабочусь об этом, — сказал Джо Грек. — Ребята, — обратился он к телохранителям, — присмотрите за моим другом. За тем, как он будет вести себя за столом. Я дам ему соответствующий процент!

— А я, — поспешно добавил Говард, — посмотрю, что вы можете сэкономить, если будете иметь дело со мной…

Джо Грек махнул рукой. И Говард пошел к рулетке, почти не чувствуя ног.

— Ай-ай-ай! — воскликнул Джордж. — Мы уже немного получили от него, но теперь, думаю, лучше найти укромный уголок и отпраздновать удачу.

— Помнишь, как он настаивал на письменном соглашении? — спросила Джанет. — Оно до сих пор у меня. Джо Грек разорвал список приглашенных на свадьбу. А Говард на бумаге признал, что будет работать только на тебя! И у меня остались деньги! Попробуй отобрать их!

Пробираясь сквозь толпу, Джордж вывел Джанет из «Освальда». Уже в такси он сказал:

— Как же я могу завладеть этими деньгами? Похоже, ради них мне придется на тебе жениться.

— Тебе придется, дорогой, — ответила счастливая Джанет. — Придется!

И Джорджу перестало быть интересным наблюдать за состоянием космоса. Да и в космосе уже не творилось ничего необычного. В последние минуты он вернулся к привычному равновесию и восстановил баланс. Но Джордж этого не заметил. Его захватили чувства. Он даже забыл о Говарде.

И это правильно. Сначала Говард выиграл и полученными деньгами должен был поделиться с Джо Греком. А потом он открыл серию самых крупных проигрышей в истории клуба «Освальд», пассажа «Родео» и прочих игорных заведений в Трес-Агуасе. Он побил все рекорды. Все. Джо Грек ставил и ставил на него, не веря, что счастье Говарда могло изменить ему так катастрофически. Сам Говард тоже не мог это признать. Когда Джо Грек с телохранителем удалились, Говард был не в состоянии остановиться. Он рисковал собственными деньгами, во всяком случае теми, что выиграл еще до ленча в «Формозе». И он страшно переживал, продолжая твердить, что рисковать глупо. Наконец он довел себя до слез.

Но случай с Говардом только служил доказательством — все опять пришло в норму. В одной долине в Андах по склону скатилось два камня, и они остановились у двух других булыжников. И их стало четыре. Старое правило, что дважды два — четыре, опять действовало. Мальчик в Маскоджи, в Оклахоме, прицелился в воробья из рогатки и выстрелил. Он промахнулся. Камень полетел и, описав в воздухе параболу, разбил окно школы. Законы природы снова работали безотказно. В сложном мире все опять вернулось на круги своя.

Этим-то мы и счастливы.

Дорогой Чарлз

Чарлзу Фабиусу Грэнверу

Сектор 233, Зона 3,

Дом 1254, Рэдли.

Тридцать четвертое столетие.

Мой дорогой прапрапра…правнук Чарлз!

Твой друг Харл Вэнс найдет это письмо, оно напечатано в старой потрепанной книге вместе с другими древними рассказами и лежит на самой дальней полке университетской библиотеки. Он удивится, увидев твое имя, и поразится, прочитав свое собственное. Харл будет совершенно ошеломлен, когда обнаружит твой правильный адрес в томе, увидевшем свет задолго до того, как ты родился. Поэтому он покажет письмо всей вашей компании, а я таким образом сумею передать тебе очень важное послание. Обычная почта едва ли возьмется доставить письмо по прошествии четырнадцати столетий, а я обязательно должен сообщить тебе о серьезных семейных проблемах.

Мне необходимо познакомиться с твоей прапрапра…прабабушкой и (несмотря на твои не подобающие внуку возражения) добиться ее руки. Когда это письмо дойдет, вы будете обручены, поэтому я не слишком полагаюсь на твою помощь. В самом лучшем случае я могу рассчитывать, что ты изо всех сил попытаешься доказать, будто все это самый настоящий бред. Но больше мне ничего и не требуется, Чарлз, и я надеюсь, что ради нашей семьи ты так и поступишь. Это и в самом деле семейная проблема.

Если представить, что за столетие в среднем сменяется четыре поколения, то ты мой прапрапра…правнук в 52-м колене. Эти родственные отношения существуют благодаря серии необычных событий, и тебе необходимо узнать, что следует сделать, чтобы они произошли.

Попытаюсь выразиться яснее… Полагаю, что в твое время путешествия во времени по-прежнему считаются вещью совершенно невозможной, поскольку — чаще всего приводится именно этот аргумент — если человек вернется на сто лет назад, встретится со своим дедушкой и случайно его убьет, то не сможет появиться на свет. Естественно, если это произойдет, его дед останется жив. Поэтому он родится. И тогда сможет убить деда. И так далее, до бесконечности. Я уверен, что тебе известно это доказательство невозможности путешествий во времени.

Однако я твой прапрапра…прадед благодаря превратностям классического парадокса времени. Так уж случилось, после того как ты прочитаешь письмо, тебе предстоит познакомиться со мной как с гостем, явившимся в вашу эпоху из прошлого. И тогда — хотя ты будешь всячески возражать — я познакомлюсь с твоей нынешней девушкой и отобью ее, после чего вернусь с ней обратно, чтобы стать твоим прапрапра…прадедушкой в 52-м колене.

Я не рассчитываю, что ты отнесешься к происходящему с одобрением, Чарлз. Ты склонен к эгоизму. Ты не примешь на веру мой авторитет как дальнего предка, и тебе будет наплевать на семью. Но в конце концов ты уступишь. Ведь если Джинни не выйдет за меня замуж, ты не родишься, чтобы встать у меня на пути. Так что я познакомлюсь с ней, ведь только в этом случае ты появишься на свет. Но если выйдет по-твоему, тебя не будет. Короче говоря, я намерен обвенчаться с Джинни. На самом деле мы уже женаты, а теперь я хочу все организовать.

Позволь мне кое-что тебе разъяснить. Когда я учился на последнем курсе Университета Коллинза, моим преподавателем был профессор Кнут Хэдли — человек, способный следовать идее с маниакальным упорством, вопреки фактам и Здравому смыслу. В предыдущем семестре им овладела одна из таких идей, причем исключительно необычная. Во время классных занятий он предложил пятерым студентам выпускного курса собрать по-настоящему сложный электронный прибор для экспериментального доказательства уравнения Лоренца-Фитцджеральда. Его теория состояла…

Нет, я избавлю тебя от ее изложения, Чарлз. Постараюсь выразиться проще. Тебе следует помнить: если ты не поможешь мне завоевать Джинни, то не родишься, чтобы помешать мне на ней жениться, так что я женюсь, и ты появишься на свет, чтобы попытаться меня остановить… понимаешь? Не забывай об этом, если тебя посетят сомнения. Это может помочь.

Прибор профессора Хэдли имел совершенно невероятную форму. Мы строили его с величайшим старанием. И за две недели до выпускного вечера работа была закончена. Профессор Хэдли ликовал. Стоя перед нами, он делал последние поправки. Проверял напряжение и сопротивление. Наконец он собрался включить прибор.

По очевидным причинам я не стану рассказывать об этом устройстве. Как оказалось, именно с его помощью я отправился в твое столетие, и мне совсем не хочется, чтобы ты проделал обратный путь и прикончил своего прапрапра…прадедушку. У тебя возникнет такое желание, Чарлз, но делать этого не следует. Все последующие 52 поколения, для которых я являюсь уважаемым предком, моментально исчезнут. А я никак не могу допустить такого поворота событий.

Кстати, передай привет своему отцу, Чарлз. И еще твоя прапрапра…прабабушка настаивает, чтобы я кое-что передал и от нее. Она с любовью вспоминает тебя и надеется, что ты встретишь чудесную девушку, женишься на ней и вы будете счастливы. Боюсь, я не могу пожелать тебе того же, поскольку не забыл, что ты был первым кавалером Джинни.

Однако вернемся к семейным делам. Профессор Хэдли принял театральную позу и произнес речь. Он сообщил, что его прибор продемонстрирует то, что теоретически доказать невозможно. И с торжественным видом повернул переключатель.

Он оказался совершенно прав, когда говорил о демонстрации невозможного! Профессор не знал пределов своего гения и возможностей прибора. Когда он включил рубильник, загорелись лампы, все заискрило, от изоляции повалил дым…

А профессор Хэдли, сияя, приобрел довольно симпатичный красновато-коричневый цвет и, сохраняя удовлетворенное выражение лица, медленно растворился в воздухе. Он исчез, радостно улыбаясь и светясь, точно неоновая реклама.

Мы смотрели, разинув рты. Примерно через три секунды раздался громкий треск — и устройство вспыхнуло. Во все стороны полетели искры, изоляция загорелась. Прибор прекратил работать — в этом не было ни малейших сомнений. А профессор Хэдли так и не появился.

Мне не получится долго удерживать твое внимание, Чарлз, поэтому я не стану рассказывать о резонансе, который вызвало это событие. И хотя свидетелями исчезновения профессора было пятеро студентов, нам не поверили. Полиция мрачно намекала на нашу причастность к убийству, но ничего не смогла предъявить из-за отсутствия пресловутого corpys delicti[24]. Затем они изучили бумаги профессора Хэдли и обнаружили, что он вел переписку с семнадцатью женщинами, членами клуба «Одиноких сердец». Он всем представлялся как молодой и богатый холостяк, а те отвечали ему подобной же ложью. Полиция начала допрашивать женщин, потом появилось заявление, что в самое ближайшее время следует ждать ареста, и наша пятерка счастливым образом восстановила добрые имена.

К тому же произошли и другие события, которые помогли отвести от нас подозрения. В день выпуска декана женского курса обнаружили на самом верху статуи основателя университета, где она решила отпраздновать окончание учебного года. Она стояла на бронзовой шляпе основателя и пела «Малиновку в веселом месяце мае» на разные голоса — серьезное достижение для одной женщины, — а в качестве купального костюма использовала полотно Пикассо, взятое на факультете искусств. Так что всеобщее внимание было отвлечено от менее впечатляющего исчезновения профессора Хэдли.

Могу лишь добавить, что тайна так и не была раскрыта. Никому не удалось узнать, куда он пропал. Однако меня не удивит, если когда-нибудь его зубные протезы найдут среди окаменелостей верхнедевонского периода. Просто некоторое время спустя мне удалось узнать, что профессор случайно создал машину времени, а вовсе не прибор, доказывающий гипотезу Лоренца-Фитцджеральда. А если учесть, что я довольно хорошо знал профессора Хэдли, то не сомневаюсь, что он настроил прибор на путешествие в обратном направлении.

Однако я опережаю события. Следует напомнить, что мой выпуск состоялся через две недели после исчезновения профессора. Впрочем, летом мне пришлось поработать в кафе, чтобы расплатиться по долгам, поэтому я остался в маленьком университетском городке. Школьные училки заполнили кампус, намереваясь получить знания и дипломы, которые позволят им рассчитывать на более высокий заработок, если, конечно, по ходу дела им не удастся подцепить мужа. Время не стояло на месте.

И тут появился Джо. Я говорю «Джо», чтобы не ставить его в неудобное положение. Он был одним из тех блестящих студентов, о которых все быстро забывают. Он решил выбрать карьеру преподавателя. Джо получил великолепное образование, поскольку всегда отличался усердием. В своем роде он был отличным парнем — однако всем было на него наплевать. Ему тут же предложили читать курс профессора Хэдли летним очкарикам, хотя никто не сомневался, что осенью на его место возьмут того, кто знает гораздо меньше, но умеет себя преподнести. Очень жаль. Я и сам обошелся с Джо не лучшим образом, но…

Кто-то рассказал Джо о том, что случилось с профессором Хэдли. Он тщательно все продумал и обратился ко мне, как к одному из свидетелей печального происшествия. Джо с самым серьезным видом заявил, что профессор Хэдли был весьма способным человеком, и если он говорил, что способен подтвердить теорию Лоренца-Фитцджеральда, то стоит попытаться повторить его путь. Помогу ли я восстановить сгоревшее устройство и выяснить, в чем была проблема? Если он сумеет найти ответ на этот вопрос, у него появится возможность написать статью и, если ее напечатают, шанс закрепиться в штате университета…

Я его пожалел. Кроме того, некоторые училки начали слишком часто посещать кафе, где я продавал лимонад. В особенности в то время, когда я заканчивал работу.

Я вспоминал физическую лабораторию как спокойное место, где вечером можно мирно выпить бутылочку пива. Или утром, если на то пошло. И я согласился помочь Джо. Мы приступили к работе. Вот как появляются на свет прапра-пра…правнуки.

Ты явился результатом нашего эксперимента, Чарлз.

Пойми, Чарлз, я должен изложить эту историю в виде рассказа, чтобы его напечатали, а Харл Вэнс показал тебе. Надо же как-то дать ход этому делу?

Речь идет о парадоксе — если ты еще сам не заметил. В моем столетии и в моей жизни все события происходили в июне и июле прошлого года. То есть миновало двадцать два месяца с того момента, как мы с Джо восстановили устройство профессора Хэдли. Потом мы отошли от него на безопасное расстояние и включили. Однако устройство перенесло меня в тридцать четвертое столетие, где Джинни с большим интересом дожидалась будущего жениха, поскольку прочитала это письмо. Но двадцать два месяца назад я его не писал.

Однако, если ты, как и всегда, отреагируешь импульсивно, — а Джинни посмотрит на меня блестящими завораживающими глазами девушки, глядящей на человека, за которого, как она знает, ей предстоит выйти замуж, — я должен когда-нибудь написать это послание, не так ли? Ведь события, которые произошли тогда, должны случиться.

А теперь давай поговорим о машине времени профессора Хэдли. Ты не против?

С виду она казалась ужасно сложной. Там были катушки индуктивности и электронные трубки, сеточное детектирование и транзисторы, реостаты, системы обратной связи и другие устройства. Я плохо представлял себе, зачем они здесь нужны, и даже Джо постепенно терял энтузиазм по мере того, как мы заменяли сгоревшие провода, конденсаторы и прочее. Чем дальше, тем меньше он понимал, что мы делаем. Он неплохо разбирался в учебниках, этот Джо, но здесь речь шла совсем о другом. И все же мы восстановили прибор — могу поклясться, что он был точно таким же, как у профессора Хэдли, вот только провода мы использовали более толстые.

Должно быть, профессор был очень умным. Он не сомневался, что его прибор продемонстрирует эффект Лоренца-Фитцджеральда, но его истинное назначение было совсем не в этом. Мы воссоздали машину, способную переносить предметы из одного времени в другое.

Любой ученый скажет, что это невозможно. Я надеюсь, что профессор, где бы он ни находился — в верхнем девоне, в юрском или даже меловом периоде, — узнает о своем случайном триумфе.

Но мы с Джо просто сидели и смотрели на устройство, которое починили. Мы не знали, каким должен быть наш следующий шаг. Мы не представляли, что может произойти, и никто из нас не стремился стать красно-коричневым — пусть даже и со счастливой улыбкой на устах, — чтобы затем исчезнуть в неизвестном направлении. Мы приделали к машине длинный провод, который подсоединили к рубильнику. Затем, находясь на значительном расстоянии от устройства, запустили его. Ничего не произошло. Тогда мы его выключили. Я поставил пустую бутылку из-под пива на то место, где находился профессор Хэдли, и мы вновь включили прибор. Бутылка засияла бледно-розовым светом и исчезла. Мы быстро все вырубили. Ничего не произошло. Бутылка не появилась.

Мы переглянулись. На лице у Джо появилось страдальческое выражение. Затем он пробормотал что-то о попытке обнаружить физическую природу барьера. К следующей бутылке пива он привязал бечевку. Эффект был тот же самый — бутылка исчезла. Когда мы выключили устройство и подошли, чтобы осмотреть веревку, оказалось, что она перерезана. Однако, после того как Джо взял ее в руки, чтобы изучить место среза, пивная бутылка появилась из пустоты, по-прежнему соединенная с бечевкой.

К этому моменту меня начала бить дрожь, Чарлз. Буду с тобой откровенен. Я очень многого не понимаю в машине времени профессора Хэдли. Она была единственной в своем роде, и я совершенно уверен, что еще одной не будет никогда. Во всяком случае, только через мой труп. Ну а в тот момент я откупорил новую бутылку пива.

Вот тут-то в комнату с мрачным видом вошел Нортон, лабораторный кот, худой, сильно потрепанный и, как обычно, с похмелья. Должен с горечью сообщить тебе, Чарлз, что в мое время некоторые животные умудрялись пасть почти так же низко, как люди. Нортон был печально известен в Университете Коллинза из-за пристрастия к алкоголю.

Уж не знаю, поверишь ты мне или нет, но он был готов в любое время променять сардину на коктейль, а по утрам, после бурно проведенной ночи, его часто видели рыскающим среди пустых банок из-под пива с таким видом, словно он собирался отомстить собаке, осмелившейся его укусить. О, если бы существовала собака, рискнувшая приблизиться к Нортону! Нет, он прославился как бесстрашный воин, в особенности, когда у него было дурное настроение. Однажды на Рождество он ужасно накачался грогом…

Впрочем, это не имеет к тебе никакого отношения, Чарлз. В то утро Нортон подбежал ко мне с умоляющим видом, словно ему ужасно хотелось сказать: «Дружище, мне необходимо выпить, чтобы хоть немного прийти в себя. Помоги мне, а потом я вступлю в АА!».[25]

Я протянул ему пиво, и он принялся с задумчивым видом лакать. Потом рыгнул, повалился на пол и заснул.

Идея пришла в голову мне и Джо одновременно.

Ты и сам наверняка догадался. Мы разбудили Нортона, привязали бечевку к его ошейнику и посадили на то место, где находилась пивная бутылка, отправившаяся в неведомое путешествие, после чего включили рубильник машины времени. В этот момент Нортон широко зевнул. И ничто не помешало ему завершить зевок. Как и следовало ожидать, он начал испускать сияние. Очень яркое. Но исчез кот в облаке коричнево-пурпурного тумана. Последнее, что мы увидели, были его зубы, блеснувшие, когда он с безразличным видом захлопнул пасть.

Мы обесточили машину времени. Нортон не вернулся. Потом мы довольно долго обсуждали, что же все-таки произошло. Наконец я подошел и потянул за бечевку. И Нортон, привязанный к ней, возник из пустоты, укоризненно моргая. У меня возникло ощущение, что я его разбудил. Он выглядел так, будто совершенно не пострадал, если не считать того, что его вырвали из объятий сладкого сна. Мы положили кота на пол, он тут же свернулся в клубок и моментально заснул.

Возможно, мы были недостаточно осторожны, Чарлз. После единственного эксперимента с животным нам не следовало переходить на людей. Но нас охватил энтузиазм. Точнее, энтузиазмом был полон я, а Джо оставался бледным и мрачным. Однако мы оба хотели поскорее увидеть, кто первым исчезнет. Я проиграл. Вот так, с помощью, которую ты мне еще окажешь, я встретил твою прапрапра…прабабушку.

Мне нравится твоя прапрапра…прабабушка, Чарлз. Так чудесно, что она рядом со мной. Она такая аппетитная! Мы женаты уже почти два года, а я продолжаю восхищаться ею. Впрочем, в твоем времени мы еще не встретились. Однако я знаю, ты меня не подведешь, мой дорогой прапрапра…правнук!

Насколько я понимаю, твой друг Харл покажет тебе это письмо в книге, где оно напечатано. Ты его прочитаешь и придешь в ярость. И с проклятиями заявишь, что все это чушь. После чего Харл продемонстрирует его твоим друзьям Стэну и Лаки — и, естественно, Джинни. И вся компания станет требовать, чтобы ты проверил, правда ли это. Но больше всех будет настаивать Джинни, она даже несколько раз топнет ножкой, а ни один мой или ее потомок — если ты понимаешь, о чем я, — не в силах ей отказать.

Так или иначе, на следующее утро после того, как некто по имени Дорлиг выиграет лунные гонки (твоя прапрапра…прабабушка именно так обозначила это время, Чарлз), твои друзья потребуют от тебя активных действий. Стэн поставит последнюю рубашку на победу Дорлига, опираясь лишь на текст древнего рассказа. И выиграет серьезную сумму. Ставка Харла окажется более осторожной, но и он останется довольным. Лишь ты проявишь упрямство и откажешься поставить на Дорлига. А Джинни, узнавшая из рассказа, что должно произойти в дальнейшем, станет совершенно неотразимой. Они заявятся к тебе все вместе, чтобы ты представил их своему прапрапра…прадедушке в 52-м колене. А ты лишь зарычишь в ответ и, едва справляясь с яростью, поведешь их вниз, в комнату для игр, чтобы доказать, какие они все придурки. Вот только они окажутся правы.

Я бы хотел описать две драматичные сцены, которые последовали одна за другой, но происходили в двух далеких друг от друга местах. Первая — в физической лаборатории Университета Коллинза, в двадцатом столетии, где находился я. Джо отправился в магазин, чтобы купить моток прочной веревки. Я не был готов доверить свою жизнь бечевке, на которой вытащил обратно Нортона.

Итак, я сидел в пыльной душной лаборатории, слушал, как жужжат мухи и храпит в углу Нортон. С улицы доносился веселый смех очкастых училок, пытавшихся кого-то очаровать. Все казалось таким мирным и спокойным. Меня ужасно взволновало то, что произошло с Нортоном, и я предвкушал собственное приключение, но мне еще не было известно, что в будущем меня поджидает Джинни. Если бы я знал, то поторопился бы.

А далеко-далеко в будущем ты, Чарлз, хмуро вел веселую компанию в комнату для игр. Ее стены испускали слабое сияние, декор постоянно менялся. Ты сам его выбирал, и он получился весьма банальным. Это была последовательность картинок, на которых ты, в космическом скафандре, убиваешь гримвэлов — похожих на летучих мышей существ с реактивными двигателями, — а пышная блондинка с восторгом наблюдает за твоими подвигами. Какая самовлюбленность, но не будем об этом.

Ты показал им комнату для игр, где я — пока что — не появился. Лаки — милая девушка, если вам нравятся брюнетки, — возбужденно хихикала.

Стэн с веселым видом пересыпал монеты из одной руки в другую, чтобы показать, каким глупым ты оказался, не поверив своему прапрапра…прадеду. Харл с легким сожалением позвякивал мелочью — его ставка была слишком маленькой. А Джинни с нетерпением дожидалась человека, который, как она знала из письма, заберет ее в свое время, в те далекие примитивные дни, когда картины имели всего два измерения, а то, чем люди питались, выращивали на самой Земле.

Джинни была в зеленом платье и в ожерелье из блестящих синтетических камней, совсем недорогих кристаллов углерода, на шее. Ее крошечные ножки… впрочем, зачем я описываю тебе Джинни, Чарлз? Ты ее видел, а следить за моими мыслями тебе сложно и без упоминаний о девушке. Самым замечательным в Джинни было то, что она знала, как я к ней отнесусь. Кто, кроме меня, мог так ловко намекнуть об этом, говорю я ей сейчас. Вдобавок я сам еще ничего не подозревал тогда.

Ты ведь должен понимать, Чарлз, что это непременно случится, а с моей точки зрения, все уже произошло — конечно, если ты понимаешь, о чем я, — иначе бы я не писал сейчас это письмо. Впрочем, Джинни-то уже читала его раньше! Я очень рассчитываю, что у тебя не закружилась голова, Чарлз. Ты должен оставаться самим собой — рассеянным и погруженным в себя… Напряженная пауза…

Между тем в физическую лабораторию вернулся Джо с мотком веревки. С улицы по-прежнему доносился веселый смех. Жужжали мухи, а Нортон мечтал о коктейлях и сардинах на ломтиках поджаренного хлеба. Вокруг царили тишина и спокойствие. Время неспешно текло вперед, не подозревая о том, какое беспрецедентное событие должно вскоре произойти.

И в самом деле наступил напряженный момент. Мы приготовились к замечательному путешествию. Я отрезал длинный кусок веревки. Затем я почувствовал, как Джо тянет меня за ремень. Ему даже удалось сдвинуть меня с места. Однако я не поддался. Да, я готов доверить ремню свои брюки — но только не жизнь. Я не испугался, просто мне не хотелось рисковать понапрасну. Поэтому я завязал веревку вокруг щиколотки двойным морским узлом.

— А второй конец прикрепи к чему-нибудь понадежнее, Джо, — сказал я.

Я видел, как он привязывает веревку к батарее парового отопления. По спине у меня пробежал холодок, однако я воскликнул:

— Неужели я не осмелюсь отправиться туда, где побывал Нортон! Давай, Джо!

И Джо отошел подальше, к рубильнику. Он сглотнул, а потом с несчастным видом включил установку.

Джо, лаборатория, пол, потолок, батарея и весь знакомый мне мир — все исчезло в облаке мерцающего красно-коричневого тумана. Я стоял неподвижно. Ничего не происходило. Итак, я существую. Похоже, ничего нового уже не произойдет. Вокруг меня клубилась коричневато-пурпурная пустота. Я не замечал никаких движений, до меня не доносились звуки. Я перестал слышать радостный смех училок, но, если не считать ощущения, что я забрался в красно-коричневую дыру, я не чувствовал ничего. Тогда я решил поискать пивную бутылку, исчезнувшую перед этим. И не нашел. Точнее, я ничего не сумел разглядеть. С тем же успехом я мог не находиться вообще нигде. Возможно, так оно и было.

Не слишком похоже на приключение. Если честно, это ни на что не похоже. Я определенно был разочарован. Мне даже захотелось, чтобы Джо вытянул меня обратно. Конечно, я мог бы немного прогуляться в тумане, выяснить, есть ли здесь хоть что-нибудь, но меня не оставляла убежденность, что лучше оставаться на месте. В этот момент я был совершенно спокоен, Чарлз. Максимально спокоен. Но по мере того как проходили минута за минутой, я начал понемногу потеть.

Наконец мое терпение лопнуло, я наклонился и взялся за привязанную к ноге веревку. Я слегка подергал ее, подавая Джо сигнал, чтобы он меня вытащил. Никакой реакции. Тогда я решил потянуть сильнее, чтобы Джо понял: пора что-то предпринять.

Веревка по-прежнему провисала. Все дело в том, мой дорогой Чарлз, что я допустил небольшую ошибку. Однако это была одна из ошибок, которыми я буду наслаждаться бесконечно. А все, что случилось потом, определило посетившее меня вдохновение. Когда мы с Джо готовили мое исчезновение в красно-коричневом тумане, он хотел прикрепить веревку мне к ремню. Не слишком удачная мысль, но я благословляю Джо за нее, хотя в тот момент я решительно воспротивился его намерению. Я отрезал кусок веревки и завязал на щиколотке. Крепко. Это, решил я, будет моим спасательным леером, ведь другой конец Джо примотал к батарее.

Но он прикрепил к батарее совсем другую веревку — а я этого не заметил. Ошибка, которая подарила мне счастье.

Но не в ту минуту. Итак, я потянул за веревку, что была у меня на щиколотке, а не за ту, которую — как потом выяснилось, не слишком прочно — присоединил к моему ремню Джо. И без всякого сопротивления второй конец веревки появился из коричневато-пурпурного тумана. Когда я его увидел, меня охватил такой гнев, что я не пожелаю испытать его даже тебе, мой прежний соперник и прапрапра…правнук. Волосы у меня на голове встали дыбом, глаза едва не вылезли из орбит. Я находился в месте, про которое и сказать-то было нечего. Мне хотелось выбраться отсюда. Однако я только что втянул вслед за собой единственную нить, связывавшую меня с миром училок, котов-алкоголиков и Джо.

Я испытывал чисто истерическое отвращение к веревке. Мне не следовало втаскивать ее сюда, ведь теперь Джо не сумеет вызволить меня отсюда. Поэтому я размахнулся и зашвырнул свободный конец веревки в красно-коричневый туман…

И он задел твой затылок.

Вот он, критический момент, Чарлз. Когда ты, Лаки, Стэн, Харл и, конечно, Джинни стояли в твоей подвальной комнате для игр, все уже успели прочитать мой рассказ. Но ты, Чарлз, был готов самым решительным образом доказать, что это — откровенный бред.

Твои друзья часто устраивали довольно необычные розыгрыши — тебе всегда казалось, что у них весьма своеобразное чувство юмора. Ты с выразительной гримасой указал на полное отсутствие в помещении людей из прошлого и торжествующе заявил, что вся эта история — полнейший вздор и что твой прапрапра…прадедушка не посетит вас, забравшись в наше время из далекого прошлого. Когда ты закончишь свою тираду, Чарлз, веревка ударит тебя по затылку.

Ты резко развернешься и увидишь в воздухе незнакомый предмет. Ты решишь, что Харл и Стэн сыграли с тобой шутку. Твое лицо станет пунцовым, и ты дернешь за веревку, завопив, что все это ужасная глупость.

И тут я, появившись из пустоты, свалюсь тебе на голову, ты упадешь, а я останусь сидеть у тебя на животе. Должен признаться, Чарлз, что я испытываю к тебе чувство благодарности исключительно за то, что ты смягчил мое падение, — если вообще испытываю, конечно. Иначе я рухнул бы на пол с шестифутовой высоты, к чему совершенно не был — точнее, не буду — готов. Несомненно, здесь самое подходящее место, чтобы порассуждать, почему кусок веревки из двадцатого столетия попал тебе по затылку, находившемуся в тридцать четвертом. Но я сразу признаюсь, что не имею ни малейшего представления об этом. Машина времени профессора Хэдли работала именно таким образом. Больше мне добавить нечего.

Я сидел и разглядывал тебя. А ты пришел к выводу, что меня наняли твои друзья — то ли заплатили, то ли просто заставили играть неблаговидную роль. Ты бросал на меня свирепые взгляды. А я немного смутился, поскольку передо мной был не Джо, который, как я надеялся, вытащит меня обратно. Более того, ты оказался совершенно незнакомым мне человеком. Твое лицо ужасно покраснело, так что моему взору предстал глупый незнакомец, который набирал воздух, чтобы разразиться длинной тирадой не самого дружелюбного содержания.

Поэтому я вежливо тебя опередил:

— Доктор Ливингстон, я полагаю?

Для тебя мой вопрос стал лишь новым доказательством того, что все это подстроено. Ты приподнялся и постарался меня столкнуть. Я слез с твоего живота и протянул руку, чтобы помочь тебе подняться. Однако ты ударил меня, и я отлетел к стене. Когда твоя прапрапра…прабабушка возмущенно попыталась тебя урезонить, ты схватил стул с намерением хорошенько мне съездить. Едва ли следует так обращаться со своим знаменитым предком, Чарлз, вот что я должен тебе сказать.

Именно в этот момент твоя прапрапра…прабабушка впервые поняла, что ты совсем не такой добросердечный человек, каким казался ей раньше. Более того, зная, что я намерен ухаживать за ней, а затем и жениться, она решила устранить возможные препятствия, которые могли бы повредить ее нежным чувствам. Она ударила тебя битой для хартли, схватив ее с полки, где та лежала вместе с другими приспособлениями для этой замечательной игры. А когда ты упал, она с поразительным чутьем, характерным для маленьких красивых женщин в критических ситуациях, обнаружила веревку, свисавшую с моего ремня, распутала узел и привязала ее к стулу для дальнейшего изучения.

Возможно, на этом месте письмо следовало бы закончить. Дело в том, что все остальные события, произошедшие в твоей игровой комнате, твоем времени и твоем историческом периоде, были уже совершенно неизбежны.

Лаки пронзительно закричала. Ее крик услышал твой отец и примчался с аптечкой скорой помощи. Он влетел в комнату и увидел Джинни — да благословит ее Бог. Она стояла надо мной с битой для игры в хартли, готовая сражаться до последнего. Ты лежал на полу.

— Что… Что?.. — вскричал твой отец.

А Джинни ответила совершенно спокойно и хладнокровно:

— Он прапрапра…прадедушка Чарлза, сэр, а Чарлз его ударил. Это очень недостойный поступок, и я треснула его битой.

Слово «треснула» редко используется в речи тридцать четвертого столетия. Джинни узнала его из моего послания, отправленного тебе. Она смутно представляла, что оно означает, но, когда возникла необходимость, не только поняла, что нужно делать, но и нашла подходящее слово. Твоя прапрапра…прабабушка — незаурядная женщина, Чарлз! У нее есть ум, решимость, интуиция, ясность мысли, к тому же она бывает невероятно привлекательной. И хотя я женат на ней уже достаточно давно, я очень, очень ее люблю!

— А это еще что такое? — ошеломленно осведомился твой отец. — Прапра…

Харл и Стэн одновременно попытались объяснить, что произошло. Я открыл глаза, и передо мной возникла Джинни. Последнее, что я видел перед этим, был здоровенный кулак, летящий мне в нос. Джинни выглядела намного привлекательнее. Я сел, не сводя с нее глаз и широко раскрыв рот.

И тут я услышал свой вполне серьезный голос:

— Посмотрите, ангел! Неужели в раю нельзя жениться? Какая ужасная несправедливость!

И Джинни поцеловала меня. Все получилось именно так, как нужно. Джинни читала мое письмо и знала, что должна выйти за меня замуж, — знала наверняка, как только меня увидела, — и даже почти два года спустя я готов этим похвастаться. На самом деле я еще буду злорадствовать из-за случившегося самым неприличным образом, чем, собственно, сейчас и занимаюсь, пока пишу рассказ. Так что твоя с ней помолвка, Чарлз, была автоматически аннулирована в момент моего появления. И на ее месте возникла договоренность о чувствах куда более серьезных. И хотя я, как правило, не верю в длительные отношения между людьми, наша с Джинни любовь — на протяжении четырнадцати столетий — выдержала все испытания.

Ты пошевелился и неуверенно поднялся на ноги. Я все еще оставался сидеть. Джинни находилась рядом со мной. Ты зарычал и прыгнул на меня. Я встретил тебя удачным ударом в нос — кстати, твой нос очень похож на мой, — после чего Харл, Стэн и твой отец схватили тебя, а Джинни — меня. Как только она прикоснулась ко мне, вся моя агрессия исчезла. Я ощутил бесконечную любовь к миру. Я даже мог бы временно простить тебя, Чарлз, за то, что ты был моим соперником, а также прапрапра…правнуком в 52-м колене.

— Дайте мне во всем разобраться! — в отчаянии воскликнул твой отец.

Он заставил тебя сесть на стул и с тоской посмотрел на меня. Мой костюм был весьма необычным. Харл и Стэн снова попытались все ему объяснить.

Но ты, Чарлз, взревел:

— Это ложь! Обман! Дурацкий розыгрыш! Я убью…

— Мне кажется, нужно позвать полицию, — дрожащим голосом проговорила Лаки. — Если он действительно тот, о ком написано в книге.

Ты вскочил на ноги и заорал:

— Я приведу полицию! А ты задержи мошенника, отец, я покажу этим идиотам, как устраивать такие фокусы!

И ты выбежал из комнаты. Твой отец вытер лицо. Я кротко спросил у стоявшей рядом Джинни:

— Куда я попал? Впрочем, это не имеет особого значения.

Джинни протянула руку в сторону Стэна. Он, словно сомнамбула, вложил в нее книгу — ветхий, рассыпающийся от старости сборник рассказов. Джинни открыла его дрожащими пальцами. Я прочитал:

«Чарлзу Фабиусу Грэнверу

Сектор 233, Зона 3,

Дом 1254, Рэдли.

Тридцать четвертое столетие.

Мой дорогой прапрапра…правнук Чарлз!..»

Джинни прошептала мне на ухо:

— Читай! Быстро!

Я прочитал.

Затем я услышал, как твой отец с тревогой произнес:

— Его лицо мне и в самом деле кажется знакомым… Я протянул ему книгу и благожелательно поклонился.

— Сэр, — сказал я, — счастлив познакомиться с вами. Это редкая честь.

Так и было. В смысле, будет. Не каждый день удается встретить правнука в пятьдесят первом колене.

Послышался легкий скрежет. Харл побледнел, а Стэн подскочил на месте. Вероятно, до настоящего момента они до конца не верили в случившееся. Но этот звук… Я уже сказал, что Джинни ловко сняла веревку с ремня у меня на спине и привязала к стулу. Та уходила куда-то к потолку. Я говорил раньше, что не заметил, как Джо — еще в лаборатории — неумело привязал веревку к моему ремню «бабьим» узлом, поэтому я не должен объяснять, почему не принимал это в расчет. Во всяком случае, в тот момент. Но Джинни знала обо всем с самого начала. Читала в рассказе, который я сейчас пишу. Она привязала веревку к стулу, а четырнадцать столетий назад мой коллега Джо потянул за нее. Он не слишком торопился!

Джинни нервно сказала:

— Пожалуй, нужно спешить…

Она была немного напугана. И я подумал — ну, Чарлз, быть может, ты так никогда и не поймешь, как чудесно я себя чувствовал, когда Джинни улыбнулась, взяла меня за руку и сказала Лаки:

— Потом ты попробуешь все объяснить дяде Сераю, ладно?

Стул и веревка вновь пошевелились. Я поднял Джинни на стол, а потом и сам встал рядом с ней. Харл, явно не отдавая себе отчета в том, что делает, протянул мне стул. Я тщательно обмотал веревку вокруг тела и сделал надежный узел — гораздо лучше того, который так легко развязала Джинни. Дрожащая девушка позволила мне взять ее на руки. Я встал на стул, бережно держа Джинни, и дернул за веревку.

Твой отец, Харл, Стэн и Лаки — она показалась мне очень симпатичной, — игровая комната, движущиеся картинки на стенах и даже бита для игры в хартли — все исчезло в красно-коричневом тумане. Я чувствовал, как веревка тащит меня наверх. Но на несколько мгновений мы с Джинни остались вдвоем, окруженные клубящимся маревом. И тогда я поцеловал Джинни, а она мне ответила.

Затем я вошел в лабораторию с Джинни на руках и задумчиво сказал Джо, чья челюсть отвалилась почти до земли:

— Джо, мне гораздо больнее, чем тебе.

И с этими словами я разбил машину профессора Хэдли. Пока я уничтожал ее, Джо ошеломленно смотрел на Джинни. У меня были причины на то, чтобы сломать прибор. А как же! Если другие начнут путешествовать по времени, они могут оказаться не такими умными, как я, а их потомки — не такими глупыми, как ты, Чарлз. И что-нибудь пойдет не так. Вдруг за прошедшие четырнадцать столетий кто-нибудь захочет жениться не на той женщине — и тогда Джинни не родится на свет. Я не стану так рисковать!

Вот почему, Чарлз, я счастлив доложить, что история закончилась — или закончится — благополучно. Для всех, кроме тебя, правда, и я должен извиниться. Но ты ведь не можешь не понимать, что все это только к лучшему, Чарлз, не так ли? Конечно, было бы интересно выйти из твоей игровой комнаты и погулять по улицам тридцать четвертого столетия, посмотреть, как выглядит город, космические корабли, наземные автомобили и маленькие личные флайеры, о которых рассказывала мне Джинни. Но это не имеет значения.

Ты смотришь на них. А я смотрю на Джинни.

Кстати, тебе не следует о ней беспокоиться. У этой девчонки все в порядке с головой! Она лишь отчасти поверила в мой рассказ — во всяком случае, до тех пор, пока я не упал тебе на голову. Но в то утро, перед тем как прийти к тебе вместе с Харлом, Стэном и Лаки, она сделала кое-какие приготовления.

Джинни прихватила с собой сумку, набитую кристаллизованным углеродом — точнее, украшениями из него, теми, что нашлись у нее дома. Обычные безделушки. Они свободно продаются у вас в магазинах. Такие красивые бусины. Но в двадцатом веке эти бусины называют бриллиантами, и производить их искусственным путем мы еще не научились.

А еще Джинни прихватила книжку по электронике для десятилетних детей. Часть из того, что там написано, я еще не смог понять, но книжка оказалась очень полезной. С бриллиантами в качестве стартового капитала и супер-пупер-электронными принципами в распоряжении мы с Джинни никогда не будем голодать даже в наши примитивные времена.

У нас самый обычный дом со старомодной холодной и горячей водой, обычный электрический камин, мы слушаем то самое древнее радио и смотрим телевизор, ездим на машине, которая использует чудную жидкость, называемую бензином! Но мы как-то справляемся. Мы не боимся трудностей. У меня есть Джинни, а у Джинни есть я.

Как раз в тот момент, когда я заканчиваю это письмо, Чарлз, в комнату входит Джинни. Почему-то мне нравится быть женатым на ней. Дальше будет еще лучше. Она пришла ко мне, чтобы кое-что показать. Теперь я знаю новость, которая очень важна для всей нашей семьи.

Сияющая Джинни взяла мою руку, и я почувствовал… Да, так и есть! У нас есть сын, Чарлз. Он похож на меня, но Джинни это нравится. А как только я закончил письмо, Чарлз, жена показала мне, что у твоего дедушки в пятьдесят первом колене в возрасте семи месяцев и одной недели прорезался первый зуб!

Я уверен, ты будешь доволен!

Другая реальность

Если бы Джимми Паттерсон рассказал о случившемся кому-нибудь, кроме Хейнса, невозмутимые люди в белых халатах забрали бы его для психиатрического лечения, которое, безусловно, дало бы положительный эффект. Ему вернули бы рассудок, в результате чего он мог бы умереть. Поэтому, с точки зрения тех, кто хорошо относился к Джимми и Джейн, очень удачно, что все получилось так, как оно получилось. Что касается фактов, то они кажутся совершенно невероятными, хотя и весьма убедительными.

Хейнсу, однако, очень хотелось бы знать, почему все это произошло с Джимми и Джейн, а не с кем-нибудь еще. В подобных случаях должна существовать какая-то особенная причина, но тут даже малейшего намека на что-либо подобное не было.

Все началось примерно через три месяца после гибели Джейн в той нелепой автокатастрофе. Джимми тяжело переживал ее смерть. Казалось, что тот вечер ничем не отличался от всех остальных. Он, как обычно, направился домой и, когда подошел к двери, почувствовал, как перехватило у него горло. Знать, что Джейн не ждет его дома, что она ушла навсегда, было невыносимо. Джимми задыхался; подобное ощущение уже стало для него привычным, хотя он упорно не терял надежды, что когда-нибудь с ним справится. Сегодня оно было особенно сильным, и Джимми с отчаянием подумал, сможет ли заснуть ночью, а если сможет, то какие будут ему сниться сны. Иногда он видел во сне Джейн и был счастлив, пока не просыпался, и тогда ему хотелось перерезать себе глотку. Но сегодня он еще не дошел до такого состояния. Еще не дошел.

Как Джимми позднее объяснил Хейнсу, он просто вставил ключ в замок, открыл дверь и шагнул внутрь, но вместо просторной прихожей опять наткнулся на дверь. Тогда он снова рассеянно вставил ключ в замок, повернул его и сделал шаг.

Да-да, именно так все и было. Он пристально посмотрел на дверь, но она выглядела, как обычно. Джимми закрыл ее, но чувствовал он себя как-то странно. Оглядевшись вокруг, он попытался понять, что же, собственно говоря, произошло.

Внезапно он ощутил легкое движение воздуха. Джимми оглянулся. Дверь опять была широко распахнута, и ему снова пришлось закрывать ее.

Лишь эти события отличали тот вечер от всех предыдущих, и у Джимми нет объяснений, почему все произошло, вернее, началось именно тогда, а не в любой другой день. Он лег спать с каким-то гнетущим чувством неуверенности. Он был убежден, что открыл одну и ту же дверь дважды; кроме того, ему пришлось дважды ее закрыть. Он что-то слышал о подобных ощущениях — странных, но, вне всякого сомнения, довольно банальных. Ночью, слава богу, ему ничего не снилось. На следующее утро он проснулся с привычным ощущением скованности во всем теле. Как всегда, перед тем как открыть глаза утром, он напомнил себе, что Джейн уже нет рядом. Он непременно должен был это сделать. Стоило ему забыться — и он с нежностью поворачивался к ней, натыкаясь на пустоту; тогда его пронизывала невыносимая боль при мысли, что Джейн погибла и он никогда ее не увидит.

В это утро Джимми лежал с закрытыми глазами, снова напоминая себе, что Джейн больше нет, но внезапно он понял, что думает про дверь. Он вспомнил, что пнул дверь ногой перед тем, как открыть ее во второй раз; значит, ему вовсе не померещилось, что она была закрыта. Потом… потом — он вошел… закрыл дверь… и обнаружил, что она, тем не менее, по-прежнему открыта. Он ясно припомнил свои действия и был твердо уверен, что нервное расстройство тут ни при чем. И хотя вчерашние события сильно смахивали на обычную игру воображения, рассудок убеждал его, что все произошло именно так и неважно, какое отношение к реальности имеет случившееся.

Он вышел из дома в мрачном настроении, позавтракал в ресторане и поехал на службу. Работа была для него благословением, потому что позволяла на время забыть о своем горе. Правда, иногда там происходило что-нибудь интересное — нечто, способное позабавить Джейн, если бы она об этом услышала. Тогда ему снова приходилось напоминать себе, что он ничего не сможет рассказать Джейн: ее нет, она умерла.

Сегодня он часто вспоминал о двери, а когда шел домой, с тоской подумал, что ему предстоит тяжелая ночь. Он не сможет заснуть, и прошлое будет казаться бесконечно соблазнительным, и боль снова начнет терзать его — боль, которую он испытывал при мысли, что Джейн навсегда покинула его. Дома эта боль мучила его особенно сильно, и Джимми не знал, сможет ли он когда-нибудь избавиться от нее. Да, похоже, сегодняшняя ночь будет просто невыносимой.

Джимми открыл дверь, шагнул через порог и вдруг с грохотом налетел на что-то твердое. Это была дверь! Он постоял неподвижно некоторое время, затем стал ощупью искать замок. Но дверь-то была открыта! Ведь он же открыл ее! Тогда на что же он налетел? Лоб-то у него болел в том самом месте, которым он ударился о дверную створку, хотя дверь вовсе не была закрыта!

Похоже, однако, что он ничего не мог поделать с этой ситуацией. Джимми вошел, повесил пальто и устало опустился в кресло. Набив трубку, он мрачно подумал, что впереди его ждет самая худшая ночь из всех. Он зажег спичку, раскурил трубку и положил спичку в пепельницу: в ней были окурки сигарет, которые обычно покупала Джейн. И к тому же казалось, что они попали сюда совсем недавно. Джимми потрогал окурки пальцем — самые настоящие сигареты. Внезапно его охватила ярость. Вероятно, женщина, приходившая убирать квартиру, имела наглость курить сигареты Джейн. Он вскочил и промчался по дому, пытаясь отыскать еще какие-нибудь следы ее присутствия. И ничего не нашел. Задыхаясь, он вернулся к своему креслу и увидел, что пепельница пуста! Но в доме не было никого, кто мог бы выбросить окурки!

Находится ли он в здравом рассудке? Может быть, он сошел с ума? Странно, но подобная мысль доставила ему какое-то странное удовлетворение. Все эти повторяющиеся нелепые случайности помогали ему бороться с черной депрессией, которая постепенно охватывала его. Он попытался трезво обдумать происходящее, но мысли его так или иначе сходились к предположению, что все это — его фантазии. Тем не менее, Джимми упрямо стремился разгадать эту головоломку. Дневные часы, занятые работой, были подарком судьбы. Иногда ему удавалось на целых двадцать минут забыть, что Джейн умерла. А сейчас, вечером, у него тоже нашлось дело. Джимми пытался решить, спятил он окончательно или же с рассудком у него все в порядке. Он подошел к столу, где Джейн обычно хранила счета и тетрадь с заметками о домашних расходах. Он решил, что запишет все на бумагу и методично проверит, сопоставляя факты и анализируя последовательность событий.

Дневник Джейн лежал на столе; между его страничками был заложен карандаш. Он взял тетрадь в руки с необъяснимым чувством ужаса. Когда-нибудь он, возможно, познакомится с этими записями — хроникой из прошлой жизни, которую Джейн никогда не предлагала ему прочесть, но только не сейчас!

Вдруг до него дошло, что дневник не должен тут лежать. Руки у Джимми задрожали, и тетрадь, раскрывшись, упала на стол. Он увидел неровные строчки, написанные угловатым почерком Джейн, и сердце его сжалось. Джимми поспешно отвел глаза и захлопнул дневник. Однако дата, крупно выписанная наверху страницы, отпечаталась у него в памяти.

Минут пять он сидел неподвижно, с окаменевшим лицом и застывшим взглядом.

Прошло немало времени, прежде чем Джимми снова рискнул открыть дневник; теперь у него было готово вполне разумное объяснение. Должно быть, Джейн разметила страницы датами на несколько дней вперед и, если ей не хватало места под текущей датой, она писала на следующей странице. И оказывалось, что эта запись как бы датирована будущим числом.

— Ну, конечно же!

С трепетом Джимми пролистал дневник до последнего исписанного листа, где был заложен карандаш. Число, которое он успел заметить, соответствовало сегодняшней дате. Казалось, запись сделана совсем недавно: несомненно, это был почерк Джейн.

— Ходила на кладбище, — сообщали разбегающиеся в разные стороны строчки. — Это было ужасно. Прошло три месяца после аварии, а легче не становится. Теперь я ненавижу случайности; они уже не представляются мне чем-то абстрактным. Именно случайность убила Джимми. Вместо него в аварию могла попасть я, или, возможно, мы оба остались бы живы. Как жаль! Как безумно жаль!

На некоторое время Джимми совершенно обезумел. Придя в себя, он обнаружил, что уставился на пустую поверхность стола. Никакого дневника перед ним не было. Да и карандаш куда-то пропал. Он вспомнил, как взял карандаш и с отчаянием нацарапал несколько строк под записями Джейн.

«Джейн!» — написал он. Сейчас он даже помнил, как выглядели эти буквы. — «Где ты? Я не умер! Я думал, что ты умерла! Ради бога, где ты?»

Но, конечно же, ничего подобного произойти не могло. Он все придумал. Эта ночь оказалась тяжелой, но все же, к его удивлению, не такой ужасной, как некоторые предыдущие. Джимми, подобно любому нормальному человеку, панически боялся безумия, однако в его случае все было совсем не так просто. Сумасшедший всегда может объяснить свои фантазии, Джимми не мог. Когда он это понял, ему стало легче.

На следующее утро он купил маленький фотоаппарат со вспышкой и как следует изучил инструкцию. Может быть, с его помощью он сможет разобраться в событиях, происходящих вокруг него. Вечером, возвращаясь домой в темноте, Джимми держал фотоаппарат наготове. Он повернул ключ в замке, затем осторожно выставил руку вперед — дверь была все еще закрыта. Он отошел назад и быстро сделал снимок. Ярко сверкнула, ослепив его, вспышка. Но когда Джимми снова выставил вперед руку, дверь уже была распахнута. Он вошел в квартиру.

Бросив взгляд на письменный стол, Джимми перевел кадр и подготовил вспышку. Как и утром, когда он уходил на работу, стол был пуст. Он повесил пальто, уселся в кресло и раскурил трубку. Он сильно нервничал. Минут через десять он выбил пепел из трубки и заметил, что в пепельнице снова лежат окурки. Его охватила дрожь. Он снова закурил, стараясь не смотреть на письменный стол. И лишь когда Джимми во второй раз выбил пепел, он позволил себе посмотреть туда, где раньше лежал дневник Джейн.

Тетрадь снова была на обычном месте, к тому же — раскрытая. Поперек нее лежала линейка, очевидно для того, чтобы дневник не закрывался.

Джимми не был напуган и не питал никаких надежд на чудо. Он просто чувствовал, как отчаяние затопило его сердце, пока он пересекал комнату. И тут он увидел вчерашнюю запись и свое истерическое послание под ней. А дальше было что-то написано. Рукой Джейн.

«Милый, может быть, я схожу с ума. Но мне кажется, что ты жив. Возможно, отвечать тебе — безумие. Но, пожалуйста, дорогой, если ты жив и можешь каким-то образом…»

Здесь буквы расплылись от упавшей слезинки. Остальная часть послания была пронизана страхом, нежностью и отчаянием, таким же, какое испытывал сам Джимми. Он дрожащей рукой написал ответ, потом навел фотоаппарат и нажал на спуск во второй раз. Когда он снова посмотрел на стол, там уже ничего не было.

Ночью Джимми совсем не спал и был не в состоянии работать на следующий день. Он отнес пленку фотографу и заплатил ему бешеные деньги, чтобы тот немедленно проявил и увеличил снимки. Он получил две совершенно четких фотографии. Даже очень четких, если принять во внимание условия, при которых они были сделаны. Первая была похожа на фотомонтаж, изображавший открытую и закрытую дверь одновременно. На другой он увидел страницу тетради и смог прочесть каждое написанное там слово. Было непонятно, как вообще получился такой четкий снимок.

Довольно долго Джимми бесцельно бродил по городу, иногда разглядывая фотографию. Хотя снимок являлся реальным фактом, все равно получалась какая-то чепуха. Он не смог смириться с нелепостью происходящего. Внезапно ему показалось, что он просто вообразил эти странные снимки. Но ведь проверить это не составляло труда.

И тогда Джимми отправился к Хейнсу. Хейнс был его другом и без особого энтузиазма выполнял обязанности его адвоката. В данном случае личность клиента не влияла на отсутствие энтузиазма, просто адвокатская деятельность мешала Хейнсу отдавать время огромному количеству совершенно невероятных занятий.

— Хейнс, — сказал Джимми спокойно. — Я хочу, чтобы ты посмотрел на пару снимков и сообщил мне, что на них изображено. Видишь ли, вполне возможно, что я сошел с ума.

Он протянул приятелю первую фотографию. Джимми казалось, что тут снята одна и та же дверь, почти под прямым углом, в одном и том же дверном проеме. Хейнс посмотрел на нее и спокойно произнес:

— Я не знал, что ты занимаешься комбинированной фотографией.

Он взял лупу и внимательно рассмотрел снимок.

— Бессмысленное занятие, но работа выполнена очень квалифицированно. Ты закрыл половину пленки и сфотографировал закрытую дверь, затем на другую половину снял открытую. Все совпало очень четко. Видимо, камера была надежно закреплена.

— Я держал фотоаппарат в руках, — сказал Джимми сдержанно.

— В таком случае ты не смог бы сделать этот снимок, — возразил Хейнс. — Не пытайся задурить мне голову.

— Я стараюсь не задурить голову себе, — сказал Джимми; лицо его побледнело. Он протянул Хейнсу другой снимок: — А что ты думаешь об этом?

Хейнс посмотрел и вдруг подпрыгнул. Он прочитал строки, которые были так четко зафиксированы фотоаппаратом. Затем в явном замешательстве он посмотрел на Джимми.

— У тебя есть какое-нибудь объяснение? — спросил Джимми. Он сглотнул. — У меня нет.

С храбростью отчаяния он стал излагать все, что произошло с ним, не пытаясь сделать свой рассказ вразумительным. Хейнс глядел на него, раскрыв рот. Но довольно быстро в глазах адвоката появилось понимание и сочувствие. Как уже отмечалось раньше, у него был целый ряд самых необычных хобби. В частности, он интересовался гипотезами о существовании четвертого измерения и прочими эзотерическими идеями; его забавляла возможность порассуждать о подобных явлениях с видом знатока. Но, кроме того, Хейнс, несомненно, обладал здравым смыслом, как всякий адвокат, имеющий большую и разнообразную практику.

Наконец, Хейнс мягко сказал:

— Если хочешь начистоту, Джимми… как-то у меня была странная клиентка. Она обвиняла одного парня в том, что он избил ее. Очень грустная история, знаешь ли. Эта женщина говорила совершенно искренне; она действительно верила, что все было так, как она рассказывает. Но ее семья признала, что она сама себя отделала, а врачи сошлись на том, что этот факт она подсознательно вычеркнула из памяти.

— Ты утверждаешь, — спокойно сказал Джимми, — что я сам написал все это для собственного утешения и вскоре забыл про подделку. Я не думаю, что дело обстоит именно так, Хейнс. Ну, а какие еще есть возможности?

Хейнс долго колебался. Он снова посмотрел на снимки, с особым вниманием разглядывая тот, который напоминал фотомонтаж.

— Удивительно четко совпадает, — сказал он нахмурившись. — Я не могу найти место сочленения снимков. Возможно, все-таки… Нет, этого просто не может быть!

Джимми ждал.

Хейнс, которому было ужасно не по себе, продолжал:

— Авария, в которой погибла Джейн, произошла, когда вы ехали вместе в своей машине. Вы следовали за грузовиком, перевозившим стальные конструкции. Длинная тонкая перекладина с красной тряпкой на конце торчала из кузова. Водитель миновал полосу мокрого асфальта и резко затормозил. Твоя машина скользила по шоссе, хотя ты пытался ее остановить… Но это же чушь, Джимми!

— Я бы предпочел выслушать до конца, — сказал бледный Джимми.

— Ты врезался в грузовик, вашу машину немного занесло, и перекладина пробила ветровое стекло. Она могла бы угодить в тебя. Могла никого не задеть… По чистой случайности получилось так, что перекладина попала в Джейн…

— И убила ее, — очень спокойно сказал Джимми. — Да. Но это могло произойти со мной. Запись в дневнике говорит, что так оно и случилось. Ты заметил это?

Очень долго в конторе Хейнса царила тишина. За окнами текла обычная жизнь, прозаичная и ничем не примечательная. Наконец, адвокат пошевелился в своем кресле.

— Я думаю, — грустно произнес он, — ты сделал то же, что моя клиентка: написал все сам, а потом забыл. Ты был у врача?

— Непременно схожу, — сказал Джимми. — Только сначала объясни, в чем заключается мое безумие, Хейнс. Если ты, конечно, способен дать такое объяснение.

— Наукой подобные факты не признаются, — сказал Хейнс. — По правде говоря, все это считается вздором… Но у меня есть кое-какие идеи… — лицо его перекосила гримаса. — Во-первых, Джейн погибла по чистой случайности. Вместо нее та железка могла проткнуть тебя… или никого не задеть. Если бы ты погиб…

— … То Джейн, — сказал Джимми, — жила бы в нашем доме одна и она вполне могла бы сделать ту запись в дневнике.

— Да, — согласился Хейнс, которому было явно не по себе. — Мне не стоит высказывать подобную гипотезу, но существует много возможных вариантов будущего. Мы не знаем, какой из них уготован нам. Пожалуй, никто, кроме фаталиста, не станет спорить с этим утверждением. Когда сегодняшний день был еще в будущем, существовала масса возможных сегодня. Настоящий момент — лишь один из вариантов возможного настоящего. Поэтому предполагается — имей только в виду, что это никакая не наука, а чистейшей воды шарлатанство — предполагается, что может существовать больше, чем одна реальность. До того как перекладина нанесла удар, существовали три реальности в возможном будущем. Одна — когда ни один из вас не пострадал, другая — в которой погиб ты, и, наконец… — он замолчал, уставившись в пол. — Поэтому кое-кто может спросить: почему мы думаем, что реальность, в которой погибла Джейн, является единственной? Ведь другие варианты будущего вполне могли бы существовать и очень даже возможно, что они существуют.

Джимми кивнул.

— Если считать это правдой, — сказал он без выражения, — то Джейн находится в реальности, где был убит я. Так же, как я нахожусь в той реальности, где погибла она. Так, что ли?

Хейнс пожал плечами.

Джимми подумал и серьезно сказал:

— Спасибо. Странно все это, верно, Хейнс?

Он взял свои фотографии и вышел. Хейнс был единственным, кто знал о том, что происходило с Джимми, и это его немного беспокоило. Но ведь не так-то легко объявить человека сумасшедшим, особенно если он не опасен для окружающих. Тем не менее, Хейнс не поленился навести справки и узнал, что Джимми вел себя нормально, прилежно трудился и рассуждал вполне здраво — днем. Но Хейнс подозревал, что вечерами, когда Джимми возвращался домой, с ним происходит нечто удивительное. Иногда Хейнсу приходило в голову, что невероятное может оказаться вполне реальным, — слишком уж хорошо был сделан тот фотомонтаж… но ведь, с другой стороны, история Джимми звучала совершенно нелепо. А кроме того, Хейнса удивляло, почему именно Джимми являлся участником таких необыкновенных событий.

Целую неделю после встречи с Хейнсом и его псевдонаучных объяснений у Джимми почти не щемило сердце. Ему больше не приходилось напоминать себе, что Джейн умерла. Он получил доказательства, что это не так. Она писала ему записки в своем дневнике, который он находил вечером на столе; он читал их и писал ей ответ. Целую неделю его переполняла радость только от того, что они могут общаться. Следующая неделя уже не была такой счастливой. Конечно, было хорошо сознавать, что Джейн жива, но они оставались безнадежно оторванными друг от друга. Это оказалось ужасным. Много ли смысла во Вселенной, в которой можно только писать любовные письма своей жене или мужу? Но некоторое время Джимми и Джейн пытались скрыть друг от друга эту безнадежную истину.

Хейнс встретил Джимми на улице спустя две недели. Джимми выглядел лучше, но казался очень напряженным. Хотя Джимми поздоровался с ним совершенно непринужденно, Хейнс почувствовал себя неловко. Через некоторое время он сказал:

— Э-э, Джимми… Помнишь, что мы с тобой обсуждали на днях… те фотографии?

— Да, ты был прав, — ответил Джимми небрежно. — Джейн тоже так думает. Действительно, существует свыше одной реальности. Там, где живу я, убили ее. Там, где она, погиб я.

Хейнс занервничал:

— А ты не дашь мне еще раз посмотреть ту фотографию с дверью? — попросил он. — Снимок подобного рода просто не может не иметь изъянов. Я бы хотел еще немного его увеличить. Можно?

— Можешь взять пленку, — сказал Джимми. — Она мне больше не нужна.

Хейнс колебался. Джимми совершенно спокойно рассказал ему о событиях последних дней. Но он не имел ни малейшего представления, с чего все началось.

— Но это же невероятно! — воскликнул адвокат с отчаянием. — Я не могу считать тебя нормальным, Джимми!

Впрочем, он никогда не стал бы разговаривать так с человеком, в чьей вменяемости действительно сомневался.

Джимми кивнул:

— Кстати, Джейн мне кое-что сообщила. Правда ли, что ты чуть не попал в аварию позавчера вечером? Кто-то едва не врезался в твою машину на дороге Соу Милл?

Хейнс вздрогнул и побледнел.

— Я как раз поворачивал, когда эта машина вылетела непонятно откуда. Она неслась навстречу, по той же полосе, потом мы оба резко свернули. Этот мерзавец разбил мне крыло и сам чуть не свалился в кювет. Будь я на пять футов ближе к повороту, когда он появился, то…

— Там, где находится Джейн, — произнес Джимми, — ты как раз оказался в нужном месте. Именно на пять футов ближе. Столкновение оказалось очень серьезным. Тони Шилдс — парень, который был за рулем другой машины, — погиб. Конечно, в той реальности, где сейчас живет Джейн.

Хейнс облизал пересохшие губы. И хотя его слова могли показаться довольно нелепыми, он все-таки спросил:

— А что случилось со мной?

— В мире Джейн, — ответил Джимми, — ты лежишь в больнице.

Хейнс выругался с совершенно необъяснимым раздражением. Джимми никак не мог узнать про этот случай. Он никому ничего не рассказывал, так как не знал, кто находился в другой машине.

— Я не верю! — воскликнул Хейнс, но потом вдруг жалобно добавил: — Джимми, это же неправда, верно? Ты шутишь? Иначе как же ты, черт побери, можешь объяснить все происходящее?

Джимми пожал плечами.

— Джейн и я — мы довольно хорошо относимся друг к другу. — Смысл сказанного был настолько очевиден, что он едва заметно улыбнулся. — Нас разлучил случай. Чувство, которое мы испытываем, притягивает нас. Говорят, что два любящих человека как бы становятся одной плотью. Если такое возможно, так это про нас с Джейн. В конце концов, может быть, лишь крохотный камушек или ничтожная капля воды заставили мою машину развернуться таким образом, что погибла она, — конечно, в нашем мире. Словом, причиной ее гибели послужило что-то очень маленькое. И так как нас разделяет подобный пустяк, а притягивает друг к другу очень сильное чувство, иногда барьеры становятся совсем тонкими. Она оставляет закрытой дверь дома, в котором живет там. А я здесь открываю эту дверь. Иногда ей тоже приходится открывать дверь, которую я закрыл утром. Вот и все.

Хейнс не сказал ни слова, только пристально посмотрел Джимми в глаза. Его вопрос был настолько очевидным, что Джимми тут же ответил на него.

— Мы не теряем надежды, — сказал он. — Очень плохо жить в разлуке, но события не стоят на месте. И поэтому мы надеемся. Дневник Джейн иногда находится в ее мире, иногда в моем. И то же самое происходит с окурками в пепельнице… Может быть… — тут, наконец, стало заметно, как он волнуется. Он говорил так, словно у него пересохло во рту. — Если я когда-нибудь окажусь в ее мире или она в моем, все дьяволы ада не смогут разлучить нас! Мы надеемся…

Но их надежды были сущим безумием. И это безумие продолжалось уже третью неделю. Джимми спокойно рассказывал Хейнсу, что дневник Джейн каждый вечер появляется на ее столе с письмом для него, а он пишет ей ответ. Он совершенно невозмутимо сообщил, что с каждым днем барьер между ними становится все тоньше. Что, по крайней мере, один раз, когда он отправился спать, в пепельнице появился еще один окурок, вдобавок к тем, что лежали там раньше. Они уже находились очень близко друг к другу. Их разделяла только граница между тем, что случилось и могло бы случиться. В некотором смысле этот барьер был камешком или каплей воды. С другой стороны, он являлся гранью между жизнью и смертью. Но они надеялись. Они убеждали себя в том, что барьер становится все тоньше. Однажды Джимми показалось, что их руки соприкоснулись. Но он не был уверен. Он еще не настолько лишился рассудка, чтобы быть полностью уверенным. Он рассказывал об этом Хейнсу ровным голосом, а потом принялся рассуждать о причинах, которые, привели к подобному невероятному развитию событий.

И вот однажды вечером Хейнс позвонил Джимми по телефону. Джимми снял трубку. Голос его звучал нетерпеливо.

— Джимми! — сказал Хейнс. Он был почти что в истерике. — Мне кажется, я свихнулся! Помнишь, ты говорил, что машину, которая налетела на меня, вел некий Тони Шилдс?

— Да, — ответил Джимми. — А в чем дело?

— Это не давало мне покоя, — лихорадочно пробормотал Хейнс. — Ты сказал, что там он погиб. И вот я… я не выдержал и позвонил ему. Это действительно был Тони Шилдс! Он напугался до смерти и готов оплатить ремонт моей машины. Я не сказал ему, что он погиб. Там погиб.

Джимми не ответил. Казалось, что сообщение Хейнса не имеет для него никакого значения.

— Я сейчас к тебе приеду, — взволнованно сказал Хейнс. — Надо поговорить!

— Нет, — ответил Джимми. — Джейн и я, мы теперь очень близки друг к другу. Мы снова соприкоснулись. Мы продолжаем надеяться. Барьер становится все тоньше. Мы верим, что он разрушится.

— Но этого не может быть! — запротестовал Хейнс, — Джимми, этого просто не может быть! Представь, что случится, если ты появишься там, где она сейчас, или… или она — здесь?

— Я не знаю, — сказал Джимми, — но зато мы будем вместе.

— Ты сошел с ума! Ты не должен..

— До свидания, — спокойно произнес Джимми. — Я надеюсь, Хейнс, что-нибудь да произойдет. Иначе просто быть не может.

Он замолчал. В комнате у него за спиной раздался шорох. Хейнс расслышал только два слова, произнесенных очень тихо, но он готов был поклясться, что телефон донес к нему голос Джейн, дрожащий от счастья.

— Джимми, милый! — сказала она, и пораженный Хейнс едва не выронил трубку. Потом телефон с грохотом свалился на пол, и больше адвокат ничего не сумел разобрать.

Хейнс просидел всю ночь в своем кабинете. Утром он попытался снова позвонить Джимми, потом попробовал набрать номер его конторы и, наконец, пошел в полицию. Он объяснил там, что Джимми находился в состоянии нервного стресса со времени смерти жены. В конце концов, полицейские взломали наружную дверь. Им пришлось это сделать, так как все двери и окна в доме были аккуратно закрыты изнутри, словно Джимми постарался исключить все, что могло помешать ему. Однако в доме не было ни самого Джимми, ни каких-либо следов его присутствия. Он испарился. Полицейские обшарили все пруды и прочие подобные места в поисках тела, но им ничего не удалось обнаружить. Больше никто никогда не видел Джимми Паттерсона. По-видимому, он просто покинул город, в котором погибла его жена, и такое очевидное объяснение всех устроило.

Что касается Хейнса, то его больше всего удивило, откуда Джимми узнал имя того парня, Тони Шилдса. В это трудно было поверить, но факт оставался фактом. Еще оставалась и фотография входной двери в доме Джимми, которую адвокат считал самым искусным фотомонтажом из всех, какие ему доводилось видеть.

Но, с другой стороны, если подобное невероятное событие все же произошло, то почему все это случилось только с Джимми и Джейн? Что послужило причиной? Что подтолкнуло развитие событий? И как объяснить, наконец, что в них оказались вовлеченными именно эти люди и именно в это время?

Теперь, после исчезновения Джимми, Хейнс жалел, что больше не может поговорить с ним, поговорить разумно и спокойно, без страха и истерики. Ибо он, Хейнс, нарисовал Джимми картину Вселенной, в которой существует множество реальностей, и Джимми поверил в эту идею. В одной реальности Джейн погибла, в другой — был мертв Джимми. Они сумели разрушить барьер между этими реальностями… Как? Каким образом? Ах, если бы он только мог поговорить с Джимми!

Но ведь существовал еще и тот мир, в котором они вместе погибли, и мир, где они остались живы. И если Джимми и Джейн с таким отчаянием стремились соединиться, то в какую же из этих реальностей они попали?

Хейнсу хотелось бы узнать кое-что еще, но он благоразумно помалкивал. Он понимал, что невозмутимые люди в белых халатах придут и заберут его. Так же, как они забрали бы Джимми. Единственное, в чем Хейнс был твердо уверен, так это в том, что подобное событие совершенно невероятно. Но для каждого, кто хорошо относился к Джейн и Джимми, а также, вне всякого сомнения, для самих Джейн и Джимми это была довольно-таки счастливая невероятность.

Машину Хейнсу починили. Он вполне мог бы съездить на кладбище и убедиться, что в его реальности могила Джейн существует на самом деле. Но почему-то такая мысль даже не пришла ему в голову.

Дьявол из Восточного Лаптона

По сей день никто даже не старается делать вид, будто понимает, что представлял собой дьявол из Восточного Лаптона, штат Вермонт. Существуют разные мнения насчет того, как он встретил свой конец. Мистер Теддер уверен, что он сам и являлся этим злым духом и что проклятие его покинуло, когда он избавился от кастрюли у себя на голове.

Другие считают, что его победила тяжелая артиллерия, и указывают на кратер диаметром в четверть мили в качестве доказательства. Чтобы прийти к окончательному выводу, нужно хорошенько порассуждать.

Но если, говоря про дьявола из Восточного Лаптона, вы имеете в виду неизвестно что, которое возникло неизвестно откуда и стало причиной множества катастроф, — в таком случае дьявол и есть неизвестно что в жесткой кожаной шкуре, и появился он в то утро, когда мистер Теддер убежал от констебля.

Он мчался, точно лань, — ну, в той степени, в какой мистер Теддер был вообще на такое способен. Впрочем, если честно, он не слишком походил на лань, потому что лань никогда не колеблется, пытаясь решить, куда ей бежать. И не выскакивает из надежных густых кустов на тропинку, заросшую не слишком высокой растительностью. А вот мистер Теддер именно так и поступил.

Констебль, который его преследовал, сердито кричал вслед. Ему требовалось засадить кого-нибудь в тюрьму на тридцать дней за бродяжничество — иными словами, за отсутствие денег. И он выбрал мистера Теддера.

Мистер Теддер ничего не выиграл бы, а вот констебль, который его арестовал, и судья получали деньги за свою активность. Вот почему этот город пользовался дурной репутацией среди бродяг, проституток, сезонных рабочих и самых разнообразных бездомных.

«Я больше не могу», — подумал мистер Теддер.

Сердце, словно молот, стучало у него в груди, в боку невыносимо кололо, дыхание с хрипом вырывалось изо рта. Его переполняло отчаяние, потому что он понимал — сейчас он упадет.

Мистер Теддер, задыхаясь, побежал вверх по невысокому — футов десять — холму. Глаза застилали слезы, так что он почти ничего не видел перед собой. А когда он спустился по противоположному склону, то обнаружил, что оказался в заброшенном фруктовом саду давно пустовавшей фермы.

Разрушенный дом сильно покосился. Чудом сохранившийся сарай наклонился к земле под странным углом. Ползучие растения полностью захватили сгнившую на три четверти деревянную ограду и обвили кусок колючей проволоки, прибитой к стволам деревьев.

Мистер Теддер понял, что больше бежать не может, и принялся в отчаянии оглядываться по сторонам в поисках надежного укрытия. И тут он увидел что-то большое и темное. Поскольку глаза у него слезились, он решил, что это корова. Он бросился к ней, но та от него шарахнулась…

Послышался тонкий, пронзительный звук, как будто кто-то с чудовищной силой надавил на проколотую шину. В воздухе повисли густые испарения. Темная фигура конвульсивно задергалась, однако мистер Теддер был так занят своими проблемами, что ничего не заметил. Не разбирая дороги, он бросился прямо к темному пятну.

— Фу! — выдохнул мистер Теддер.

Звук стал чуть ниже, и в воздухе разлился горький запах аммиака. Мистер Теддер влетел в туманное облако и задохнулся. Он упал — к счастью, у земли дышать было легче. Он лежал, дрыгая ногами, среди сухих листьев и стеблей травы, а серые испарения расползались, захватывая все больше и больше территории. Потом легкий ветерок начал медленно отгонять их к неухоженным деревьям в саду.

Звук стих, завершившись долгим булькающим стоном. Он по-прежнему напоминал свист воздуха, рвущегося на свободу под высоким давлением.

А бульканье было похоже на звук кипящей воды.

Но мистер Теддер находился не в том настроении, чтобы анализировать происходящее. Во-первых, он задыхался, хватая ртом воздух. А еще он извивался в сухой траве, едва сдерживая слезы, потому что понимал: вот-вот констебль схватит его и отправит в тюрьму.

Он снова услышал его сердитый крик. Затем кашель. Констебль заорал: «Пожар!» — и бросился бежать.

На полной скорости он ворвался в щупальце клочковатого, медленно надвигающегося на него тумана, действительно ужасно похожего на дым. Констебль начал задыхаться и, упав, тоже понял, что среди стеблей побитой морозом травы воздух чище. Констебль принялся чихать и кашлять.

В конце концов, спотыкаясь, он побрел прочь с намерением доложить начальству, что бродяга поджег лес и скрылся от преследования. Только вот огня нигде не было видно. Холодные испарения, похожие на дым, медленно растаяли. Так что, взглянув на место происшествия, пожарники спокойно вернулись бы домой.

Мистер Теддер лежал на земле и всхлипывал, с ужасом дожидаясь мгновения, когда его схватит рука закона. Он был в отчаянии. Но констебль так и не появился. Мистер Теддер сумел спастись.

Поняв это, он быстро сел, и на его кротком лице отразилось изумление. Он принялся оглядываться по сторонам и заметил небольшой участок, откуда тек тонкий ручеек испарений. В воздухе воняло аммиаком — очень необычный запах для заброшенной фермы.

Наконец мистер Теддер встал на ноги и стряхнул со своей жалкой, потрепанной одежды сухие листья и траву. Он находился в нескольких ярдах от покосившегося дровяного сарая и прямо под кривой яблоней, на которой остались парочка листьев и одно высохшее яблоко, прильнувшее к родной ветке.

Увидев яблоко, мистер Теддер задумался, а потом отправился на охоту за опавшими плодами. Он прекрасно понимал, что в заброшенном саду яблоки будут мелкие и червивые, но давно научился быть не слишком привередливым. Ему удалось отыскать около дюжины относительно съедобных, и он их сразу же проглотил.

И вот тут-то он услышал булькающий звук, словно что-то кипело в горшке. Звук доносился с того места, где вился серый туман. Мистер Теддер подошел поближе и поморщился. Запах аммиака здесь был еще сильнее. Ему показалось, что он поднимается от лежащего на земле предмета, похожего на проткнутую шкуру. Жидкость, вытекающая из маленького отверстия, начинала сильно бурлить, а потом исчезала.

Физик сказал бы, что она испарялась при необычайно низкой температуре, как жидкий газ. Мистер Теддер ничего не сказал. Он с удивлением разглядывал дряблый, похожий на шкуру предмет. Он видел его некоторое время назад, но тогда он был надут и двигался.

Мистер Теддер решил, что внутри его, наверное, что-то есть — вот почему оно шевелилось.

Он, естественно, заметил маленькую дырочку. Странная штука сама налетела или ее толкнули на колючую проволоку, невидимую под ползучими растениями. Но мистер Теддер не мог представить существо, которому для жизни требовался холодный газ вроде смеси аммиака и кислорода, да еще при высоком давлении. И уж разумеется, он не думал, что оно носит мягкую шкуру, чтобы удерживать необходимый для дыхания газ. Мистеру Теддеру не дано было представить живой организм, который при понижении давления и температуры, в осенний день в штате Вермонт, перейдет в жидкое состояние и испарится.

— Ничего не понимаю, — пробормотал мистер Теддер и почесал давно не мытую голову.

Итак, мистер Теддер, не сумев придумать ничего разумного, решил и не пытаться. Неожиданно он увидел на земле какой-то предмет — нет, два предмета. Они были металлическими, и от них поднималась удушливая вонь, как от той шкуры. А еще они оказались холодными. Невероятно холодными. Одна из них ужасно напоминала алюминиевую кастрюлю. Только вот у кастрюль не бывает металлических цепочек вместо ручек и полукруглых шишек диаметром примерно в дюйм на одном боку. Другой предмет был похож на пистолет. Не совсем, конечно, но определенное сходство все-таки было.

Мистер Теддер взял кастрюлю и сразу понял, что ее толщина не меньше полутора дюймов. Однако она была легкой. Мистер Теддер страшно обрадовался, решив, что она наверняка сделана из алюминия. Значит, ее можно продать. Естественно, не в Восточном Лаптоне, зато в Южном Лаптоне наверняка удастся найти какого-нибудь старьевщика. Кастрюля стоит не меньше пятидесяти центов, может, мистеру Теддеру посчастливится получить за нее четвертак.

— Два лучше, чем один, — задумчиво проговорил он и осторожно прикоснулся пальцем ко второй находке.

Пистолет был не менее холодным, но корка льда быстро растаяла под его пальцем. Эта штука весила фунтов пятнадцать. Еще двадцать пять центов…

Мистер Теддер радостно отправился в путь, но неожиданно наткнулся на недавно сломанные ветки деревьев. И снова увидел перед собой серое облако тумана. Он осторожно к нему приблизился. Что-то пронеслось сквозь деревья и сорвало верхушку клена. Охваченный любопытством, мистер Теддер подошел поближе.

Какая-то диковинная штука пропахала мягкую землю и почти целиком в нее зарылась. Дерево толщиной в целый фут переломилось пополам и, упав, накрыло странный предмет ветками. Мистер Теддер видел сквозь них что-то белое. Ему показалось, что это шар не больше десяти футов в диаметре, полностью покрытый инеем. Его окутывал холодный туман. Мистер Теддер смотрел на него, продолжая сжимать в одной руке кастрюлю, а в другой пистолет — если это был пистолет, конечно.

Вокруг царила тишина, если не считать тихого шуршания листьев на ветру. На землю опустилась яркая вермонтская осень. Где-то очень далеко прокричала птица, затем мистер Теддер услышал звук работающего мотора. Очень необычный звук.

Тук-тук-тук-тук-БУМ! Тук-тук-тук-тук-БУМ!

Мотор работал в покрытом инеем шаре под упавшим деревом.

— Будь я проклят! — громко заявил мистер Теддер.

У него возникло смутное подозрение, что этот шар и предмет, из которого выпустили воздух, как-то между собой связаны. Он осторожно обошёл сломанные ветки. Отойдя подальше от странного шара, он почувствовал себя лучше. Ему удалось сбежать от представителя закона да еще прихватить два замечательных предмета на продажу. Они, правда, оказались довольно тяжелыми. Тогда он решил, что кастрюлю можно надеть на голову, так ее будет легче нести. Он нахлобучил ее поверх старенькой мягкой шляпы и затянул металлическую цепочку под подбородком.

Затем внимательно изучил штуку, похожую на пистолет. На боку у нее имелся рычажок, примерно полтора дюйма в диаметре. Мистер Теддер потянул за него, и тут же раздалось резкое жужжание. Из дула пистолета вырвалось нечто вроде пламени. Оно образовало идеальный конус и спалило кусты, деревья — в общем, все, что оказалось у него на пути.

Мистер Теддер, которого привел в недоумение неожиданный звук, быстро вернул рычажок на место. Пламя погасло примерно через полсекунды. Но там, где оно коснулось листьев и кустов, ничего не осталось. Только пепел, который медленно оседал на землю. А трава и дерн просто исчезли, словно их сожгла кислота.

Мистер Теддер несколько мгновений стоял не шевелясь. Затем отшвырнул пистолет и бросился наутек. Кастрюля колотила его по ушам и сползала на глаза, мешая видеть дорогу. Он налетел на низко нависшие ветки и сильно ударился головой. Ему показалось, будто цепочка у него под подбородком натянулась. Он уже едва справлялся с охватившим его ужасом. Но когда он отодвинул кастрюлю с глаз, чтобы не бежать вслепую, тяжеленная штука продолжала подскакивать и болтаться у него на голове.

Постепенно он начал задыхаться и снизил темп. Затем вспомнил про шишечку на боку кастрюли. Он остановился и попытался ее нащупать. Шишечка тут же оказалась у него в руке, а трещина указывала то место, где она отломилась, когда он налетел на дерево. Снять кастрюлю ему не удалось.

Мистер Теддер потратил много времени и сил, чтобы ее стащить, весь взмок и погрузился в состояние, близкое к панике. Он страшно боялся той штуки, которую выбросил, а теперь еще и кастрюли у себя на голове. Больше всего на свете он мечтал от нее избавиться. Он был в отчаянии, но понимал, что ему придется обратиться к кому-нибудь за помощью — чтобы ему перерезали цепочку под подбородком. Иначе свободы ему не видать.

Он подошел к зарослям на окраине Восточного Лаптона и окинул взглядом поля, тянущиеся до самых гор. По-прежнему пребывая в ужасе, с кастрюлей, которая весело подпрыгивала у него на голове, мистер Теддер направился к деревне.

На дороге мистер Теддер увидел маленький меховой комочек. Оказалось, что это мертвый кролик. Он прошел мимо. Вдалеке он разглядел белую собаку, которая мчалась наперерез, явно намереваясь его остановить. Но мистер Теддер не боялся собак. Он боялся кастрюли на голове. Наконец он увидел собаку примерно в десяти футах впереди — она лежала совершенно неподвижно. Вид у нее был такой, будто она умерла. Но тут он заметил, что у нее бьется сердце. Значит, заснула или потеряла сознание. Мистер Теддер поспешил дальше.

Он выбрался на дорогу и бросился к телеге в надежде получить долгожданную помощь. И увидел, что лошадь лежит на земле между оглоблями. Мужчина на козлах тоже как-то обмяк. Оба были живы, и оба — без сознания.

«Что-то здесь не то», — подумал мистер Теддер.

У него были свои проблемы, но здесь происходило что-то из ряда вон выходящее. Он попытался помочь мужчине. Мистеру Теддеру удалось стащить его на дорогу, а потом осторожно положить на сухую траву, растущую у обочины. Затем он расстегнул мужчине рубашку, а сам помчался в город за подмогой. Кастрюля потом.

Но когда он туда добрался, выяснилось, что весь город потерял сознание. Мужчины и женщины, дети и животные — все жители Восточного Лаптона.

Мистер Теддер увидел маленького мальчика, лежавшего без движения у игрушечной телеги. Женщина упала прямо в корзину с бельем около веревки, на которой собиралась его развесить. Чуть дальше на земле растянулись два парня, словно они куда-то неслись и вдруг повалились прямо на бегу. Выглядело все так, будто в городе прозвучал сигнал тревоги.

Люди выскакивали из своих домов и во множестве падали прямо на улицах или у собственных дверей — повсюду. Какая-то машина налетела на помпу, а другая съехала с дороги и застряла у подножия холма. Собаки, кошки, цыплята, даже голуби и вороны, не шевелясь, лежали на земле.

Мистера Теддера охватила паника, кастрюля на голове жутко била по ушам, но он заставил себя не думать о трудностях и постараться помочь несчастным жителям города. Он пытался привести в чувство тех, кто лежал на улице. Расстегивал одежду, развязывал пояса, поливал их водой, растирал руки — никакого результата. Его кроткое, вечно испуганное лицо стало решительным и суровым.

В конце концов ему пришла мысль вызвать помощь по телефону, но в деревне была местная подстанция, и телефонистка тоже оказалась без сознания. Тогда мистер Теддер взял чей-то велосипед, чтобы отправиться за помощью на нем.

Глубокое благородство его натуры проявилось в том, что он не заглянул ни в один из карманов. Он ничего не взял. Перед ним были настежь открыты двери банка Восточного Лаптона, но ему даже в голову не пришло, что там можно поживиться. Он сел на велосипед и помчался за помощью, а дурацкая кастрюля подпрыгивала в такт движению.

По пути ему попалась машина, которая влетела в яму и перевернулась. Пламя облизывало бензобак. Мистер Теддер спрыгнул с велосипеда и оттащил подальше от нее находившегося без сознания мужчину и маленькую девочку. Затем он попытался погасить огонь, но у него ничего не вышло.

Мистер Теддер, словно безумный, крутил педали. Когда его попытки привести в чувство этих двоих ничего не дали, он решил найти доктора. Его охватил новый приступ паники. Он вспомнил, хоть и не слишком ясно, давнишний разговор по радио о появлении марсиан. Мистер Теддер не был до конца уверен, что они действительно приземлились, но неожиданно страшно испугался, вспомнив покрытый инеем шар, который сломал несколько деревьев, когда упал на землю.

— Можно подумать, будто я Орсон Уэллс или еще кто-то вроде него, — задыхаясь, пробормотал он.

Наконец он добрался до городка под названием Западный Лаптон. Названия поселений в Вермонте не являются живым воплощением американской изобретательности. Город был крошечным, в нем жило всего пятьсот человек. Когда мистер Теддер въехал туда, он выглядел как место массовой трагедии. Повсюду лежали потерявшие сознание жители, даже мух не было видно.

Мистер Теддер не сдавался целых два часа, в течение которых отчаянно метался в поисках хотя бы одного здорового человека. Теперь он боялся за себя, да так сильно, что почти забыл про кастрюлю, продолжавшую упрямо подпрыгивать у него на голове.

— М-может быть, — пробормотал он, стуча зубами, — в этих краях я единственный остался в сознании…

Вместе с ужасом пришло невыносимое желание спрятаться. День близился к вечеру, и мистер Теддер понимал, что скоро стемнеет. Ему совсем не хотелось оставаться на ночь в городе, все жители которого хоть и не умерли, но не подают никаких признаков жизни. Он выехал на боковую дорогу. Вскоре она превратилась в узкую тропинку и начала подниматься вверх. Когда стали сгущаться тени, мистер Теддер уже нырнул в лес.

Наконец он выбрался на безлюдную каменистую вершину холма. Солнце уже село. Только на западе небо еще было окрашено в тусклый красный цвет. А потом появились звезды. Взмокший от сегодняшних приключений мистер Теддер поднял взгляд.

Если эта штука, покрытая инеем, прилетела со звезд, тот, кто в ней сидел, — дьявол — поразил сотни людей, лишив их сознания. Может быть, он подготавливает территорию для своих сородичей. Мистер Теддер смотрел на небо и представлял, как другие шары выскакивают из темноты у него над головой, чтобы пропахать глубокие борозды в земле. А вдруг прямо сейчас они захватывают весь мир…

Впрочем, на многие мили перед ним раскинулась равнина, и он вдруг обрадовался, увидев вдалеке яркие огни, свет фар на шоссе, — словно отражение города, который он недавно оставил; там тоже сияли окна, а по улицам проносились машины…

— Ну, — с облегчением подумал он. — По крайней мере, это не навсегда.

Утром он попросит кого-нибудь срезать цепочку, которая держит у него на голове эту дурацкую кастрюлю.

Мистер Теддер не сумел найти хвороста, чтобы развести костер, но ему удалось заснуть и проспать до самого рассвета. Проснувшись, он понял, что жутко замерз, и, как только начало светать, зашагал в сторону города.

Когда он туда добрался, утро было еще серым и тусклым, а улицы пустовали. Но около магазина стоял грузовик с работающим мотором. А на земле лежал мужчина, который вынул из него кипу газет, напечатанных в большом городе. Он был жив, но без сознания. Рядом с ним маленькой меховой кучкой замер кот, словно он подошел, чтобы потереться о ноги и вдруг упал.

Мистер Теддер, которого снова начало трясти, перевернул мужчину. Тот не отреагировал. Привести его в чувство мистеру Теддеру не удалось. И он вдруг почувствовал, что его охватил самый настоящий ужас. От кастрюли у него болела голова. А в тех местах, где она чаще всего касалась кожи, появились ссадины. И тут он заметил заголовки газет:

В сером свете начинающегося дня, слушая, как урчит мотор грузовика у него за спиной, и глядя на потерявшего сознание человека, мистер Теддер прочитал:

«Южный Лаптон стал жертвой странной эпидемии потери сознания, она надвигалась, точно стена или невидимая волна забвения… Жители целых деревень находились без сознания в течение получаса… Некоторые люди оставались там, где они упали, других же кто-то таскал с места на место и что-то с ними делал… То же самое необъяснимое явление охватило дороги… Мужчина, который ехал на машине со своей дочерью, потерял сознание, а придя в себя, обнаружил, что его машина перевернулась и горит, а они с дочерью лежат на некотором расстоянии от нее… Фермеры видели лошадей, без чувств упавших на землю…»

В горле у мистера Теддера пересохло, и он принялся с опаской оглядываться по сторонам. Вчера этот город выглядел так, словно вымер. С вершины холма он видел, что поселение ожило. А теперь снова мертво… Неожиданно мистер Теддер вспомнил белую собаку, которая мчалась к нему навстречу по большому полю. Когда он подошел поближе, та лежала на земле, без сознания…

— Интересно… — Он не смог заставить себя додумать эту мысль до конца.

Мистера Теддера начало трясти, он едва сдерживал слезы. Потом он поднял мужчину, лежавшего на земле, и затащил его в кабину. После этого неуверенно выехал из города — он не слишком часто садился за руль. Перед ним раскинулась длинная пустая дорога. Вскоре он остановился и осторожно положил мужчину, который так и не пришел в себя, на обочину. Затем снова сел на водительское место и уехал, не сводя глаз с зеркала заднего вида.

Когда он отъехал чуть больше чем на полмили, неподвижная фигура пошевелилась, мужчина перекатился на живот и с трудом поднялся на ноги.

Мистер Теддер шумно сглотнул. Он еще немного проехал вперед и нашел место, где можно было повернуть, а затем направился обратно. Владелец грузовика, который, похоже, ничего не понимал, продолжал стоять на дороге. Мистер Теддер двигался прямо к нему. Когда до него оставалось полмили, мужчина повалился прямо на дорогу, где и остался лежать. Остановив около него грузовик, мистер Теддер обнаружил безвольное тело и засунул его в кабину.

Потом он снова повернул и направился к Южному Лаптону. Лицо мистера Теддера было белым как мел. Кроткое выражение сменилось напряженным ужасом. Он нашел два предмета, которые, как он решил, появились из покрытого инеем десятифутового шара. Оружие, способное уничтожить все вокруг, стоит только прикоснуться к рычажку на боку. И кастрюлю с цепочкой, мешавшей снять ее с головы.

Значит, кастрюля тоже оружие. Но оно не действует на того, кто его надевает. Невыносимый ужас обострил восприятие мистера Тендера — он понял: затянувшаяся цепочка нужна для того, чтобы кастрюля не свалилась, когда включается. В противном случае тот, кто ее носит — а это, вне всякого сомнения, дьявол, — сам падет ее жертвой. Она не слишком подходила человеку, поскольку была предназначена для головы какого-то другого существа, той самой смутной, шевелящейся тени, наткнувшейся на колючую проволоку между двумя деревьями. Если бы кастрюля — или шлем — работала тогда, мистер Теддер ничего бы не сумел увидеть. Он свалился бы без сознания примерно в полумиле…

Он всхлипнул. И не слишком уверенно поехал в сторону Южного Лаптона. Один магазин был открыт. Он вошел внутрь и набил карманы консервами, а еще взял буханку хлеба и спички. Затем он прихватил с полки два одеяла. После этого он аккуратно переступил через двух продавцов и четырех покупателей, лежавших без сознания на полу. Вышел из магазина и покинул городок.

— Я должен туда вернуться, — дрожащим голосом объявил он. — Должен!

Прошло довольно много времени, прежде чем он снова оказался на большом поле для выпаса. Ему навстречу бросилась белая собака, которая издалека казалась маленьким белым пятнышком. Когда он подошел к ней, она неподвижно лежала на земле. Мистер Теддер углубился в лес. Ему потребовалось два часа, чтобы отыскать выжженный диковинным оружием участок. И еще полчаса, чтобы найти само оружие.

Мистера Теддера трясло, когда он поднимал загадочный предмет с земли. Он старался соблюдать максимальную осторожность, держа его в руках. Однако мистер Теддер заметил сильную вмятину на металле с той стороны, которой «пистолет» касался земли.

Затем он отыскал заброшенную ферму и разрушенный, развалившийся на части дом. После чего уселся и попытался придумать, что же ему делать, чтобы выбраться из трудного положения, в которое он попал.

Спустилась ночь, но он продолжал сидеть, оцепенев от невыразимого отчаяния. В конце концов мистер Теддер завернулся в одеяла. Кастрюля на голове страшно мешала ему. Она была сделана не для человека и сидела не слишком хорошо. Дважды за ночь он просыпался оттого, что ему казалось, будто он задыхается. Во второй раз он обнаружил, что странный «пистолет» почему-то оказался совсем рядом. Он почти касался его рукой. Мистер Теддер пробормотал что-то маловразумительное — как человек, который чудом не наступил на гремучую змею.

Он поднялся и нашел колодец. Бросил в него комок земли и услышал всплеск. Тогда, не раздумывая, он швырнул туда «пистолет». Раздалось бульканье, которое долго не стихало.

Мистер Теддер оставался на заброшенной ферме три дня, питаясь консервами, которые прихватил в лавке. Щеки у него ввалились, в глазах застыло жалобное выражение. Кроме того, у него появилась огромная болячка в том месте, где кастрюля натирала кожу. На второй день он снова нашел покрытый инеем шар. Его мотор продолжал работать.

Тук-тук-тук-тук-БУМ! Тук-тук-тук-тук-БУМ!

И никаких признаков того, что из шара кто-то выходил наружу. Наверное, там находился только один неизвестно кто, и он погиб, когда на его искусственной шкуре появилась дырка от колючей проволоки. От него ничего не осталось, он испарился.

— Медуза, совсем как медуза, — сказал себе мистер Теддер.

Он не оперировал научными терминами и не размышлял о том, с какой планеты или звезды прилетел неизвестно кто. Если бы ему сказали, что атмосфера на Юпитере состоит из аммиака и кислорода, находящихся под огромным давлением, он бы ничего не понял. Заявление о том, что особая гравитация гигантской планеты стала причиной того, что там могут существовать только легкие металлы, с удовольствием вступающие в реакцию с водой, вроде натрия, калия и лития, — такие слова прозвучали бы для него полнейшей абракадаброй.

Он знал только, что любое живое существо, оказавшееся на расстоянии полумили от него, теряет сознание и приходит в себя, только когда он отходит достаточно далеко. Для человечества он представлял угрозу — самый настоящий дьявол. И если ему удастся стащить с головы эту толстую и ужасно неудобную штуку, он тоже потеряет сознание. Иными словами, мистер Теддер оказался в самом ужасном одиночном заключении, какое только можно себе вообразить.

Ясное дело, он неуязвим. Он мог взять себе все, что ему захочется и убивать, не опасаясь наказания. Но ему никогда не удастся с кем-нибудь поговорить.

На четвертый день он отправился в Восточный Лаптон, чтобы пополнить запасы еды.

На пятый день у него над головой пролетело несколько самолетов — туда и обратно. Один неожиданно завертелся в воздухе, явно потеряв управление, и начал падать прямо на деревья. Он выправился почти над самой землей, примерно в трех четвертях мили от мистера Теддера. А потом самолеты исчезли.

На шестой день начали падать бомбы. Первые взрывы напугали мистера Теддера почти до истерики, и он бросился бежать сквозь заросли кустарника. Выбравшись из них, он увидел солдат, которые окружили участок леса примерно в две мили в диаметре. Но стоило мистеру Теддеру к ним приблизиться, как они дружно повалились на землю. Тут же началась бомбардировка, и вокруг них начали разрываться снаряды. Мистер Теддер помчался прочь. До самого наступления темноты он спасался от обстрела, затем просто бежал вперед и тихонько плакал.

«Я же не сделал ничего плохого!» — билась единственная мысль в его несчастной голове, попавшей в плен к кастрюле.

Естественно, солдаты не могли его остановить. Он проходил сквозь их ряды, никем не замеченный. Наконец он добрался до Восточного Лаптона, который словно вымер. Охваченный отчаянием, мистер Теддер вошел в городок. Среди жителей, лежавших тут и там с широко раскрытыми глазами, он увидел множество солдат.

Мистер Теддер нашел еду и быстро проглотил ее. Магазин, в который он зашел, оказался местным универсамом, где продавалось все, что душе угодно. Мистер Теддер уже плохо соображал от ужаса. Кастрюля у него на голове превратилась в невыносимую, тяжкую ношу. Одно место на виске болело особенно сильно, потому что туда попала грязь и начало нарывать. Впрочем, другие ссадины были не лучше. А сам он превратился в дьявола, чье появление влекло за собой настоящий хаос. Он взял оружие — которое ему было не нужно — и инструменты, режущие металл, но сомневался, что осмелится ими воспользоваться… И тут увидел газеты.

Он прочитал новости. Какие-то умники сумели очертить район диаметром в милю, где люди постоянно теряли сознание. Понять причину никому не удалось, но был сделан вывод, что она заключается в действиях какого-то разумного существа. Оно передвигалось. Уходило в разные места и возвращалось в отправную точку. Войска окружили весь район, и было принято решение использовать артиллерию. Вскоре начнется массированный обстрел, после которого выжить невозможно…

Мистер Теддер посмотрел на мощную, очень красивую машину. Он мог бы ее взять и отправиться куда глаза глядят, и все человечество было бы бессильно его остановить — или прикончить. Каждый, кто к нему приблизится, тут же потеряет сознание. Даже он сам, стоит ему снять эту штуку с головы…

В городок въехал грузовик, чей водитель лишился чувств. Казалось, машина твердо решила ехать вперед.

Мистер Теддер завопил на нее, но что-то попало ей под колеса, она спокойно съехала с дороги, покатилась по тротуару, а потом врезалась в угол дома.

Когда встало солнце, мистер Теддер вернулся на заброшенную ферму, которую считал своим штабом — почему, он и сам не мог бы объяснить. Кроткое выражение у него на лице превратилось в горестную маску. Но решение было принято.

Над головой с ревом проносились огромные бомбардировщики, но так высоко, что они казались крошечными точками в небе. На горизонте начали падать бомбы. Рвались снаряды. Поднялся такой невыносимый шум, что, казалось, ему не будет конца.

Мистер Теддер скорчился на земле. Измученный, едва справляясь с тоской, он упрямо пилил цепочку, которая удерживала кастрюлю у него на голове. Металл оказался мягким, но звенья выскальзывали из его дрожащих пальцев.

В пятидесяти ярдах от него взорвался снаряд. У мистера Теддера началась истерика. Он никогда не делал такой тонкой работы. Тогда он взял ножницы для металла, которые прихватил вчера в лавке. Как только он снимет с головы эту мерзость, то все забудет — ужас и боль перестанут его терзать, он больше ничего не будет чувствовать. Кастрюля, которая присосалась к голове, точно пиявка, его убьет. Но он все равно хотел от нее избавиться. Он не желал находиться с ней рядом даже в миг смерти.

— Слезай с меня! — завопил он, поскольку уже слегка спятил.

Земля под ногами содрогнулась, со всех сторон налетели порывы ветра. Оглушенный, рыдающий мистер Теддер пополз к колодцу и подтянулся, ухватившись за сгнившие доски. Потом он свесил голову вниз и ножницами, которые ему долго не удавалось подсунуть под цепочку, принялся вгрызаться в мягкий металл. Земля дрожала от взрывов. Комья грязи и гнилого дерева летели в колодец.

Концы ножниц наконец соединились. Победа! Кастрюля полетела вниз и несколько мгновений, покачиваясь, плавала на поверхности. Затем накренилась, внутрь попала вода, и она начала тонуть. Вверх поднялся тонкий столбик пузырьков. Некоторые легкие металлы быстро вступают в реакцию с водой. Калий — мгновенно, натрий — свободно, литий — без проблем. Кастрюля была сделана из сплава, исключительно удобного для мест, где слишком холодно и вода не превращается в жидкость. Но на Земле…

Мистер Теддер сел, голова у него кружилась; он испытывал невыразимое облегчение. Но в этот момент в тридцати ярдах от него, прямо над холмом, разорвалась бомба, а другой снаряд пронесся сквозь разрушенный дом и упал за ним. В этих лесах поселился дьявол. Дьявол из Восточного Лаптона, штат Вермонт. Артиллерия его искала, чтобы уничтожить. Мистер Теддер не потерял сознания.

— Она от меня отстала! — победоносно завопил он. — Со мной теперь все будет в порядке.

Ему, разумеется, не пришло в голову, что изобретатель этого оружия позаботился, чтобы цепочка сама затягивалась, когда оно работает. Иначе оно могло упасть и начать воздействовать на того, кто его надел. Так вот, он наверняка сделал и так, чтобы оно выключалось, если цепочка сломана или разрезана. Ведь это самая элементарная мера предосторожности.

Но подобные рассуждения были недоступны мистеру Теддеру. Он знал только, что не потерял сознания, а обстрел продолжается. Это повергало его в ужас. Мистер Теддер закрыл уши руками и заплакал, лежа ничком и ожидая смерти.

Затем земля, казалось, встала дыбом и нанесла ему страшный удар. Над тем местом, где лежал погрузившийся в землю шар, возникла невероятно яркая вспышка. Снаряд угодил в загадочный предмет, в котором продолжал работать мотор. И он взорвался.

Взрыв был неслыханной мощи. Видимо, снаряд попал в топливный бак. На том месте возник огромный кратер диаметром в четверть мили, а сам шар рассыпался в прах.

По-видимому, военные решили, что этот взрыв стал причиной гибели их врага, и прекратили обстрел.

Они обнаружили мистера Теддера без чувств. Он спал, да так крепко, словно принял хорошую дозу снотворного, — сказывались усталость и страшное напряжение. Он лежал рядом с обвалившимся колодцем, который, естественно, не имело никакого смысла откапывать.

Все решили, что мистер Теддер пребывал без сознания на протяжении всего времени, пока в районе бесчинствовал дьявол из Восточного Лаптона, штат Вермонт. Его поместили в больницу и очень мягко объяснили, что произошло, а затем отпустили в новом костюме и с пятью долларами в кармане. И мистер Теддер исчез в огромном тусклом мире бродяг, проституток, сезонных рабочих и самых разнообразных бездомных.

По сей день никто даже не старается делать вид, будто понимает, что представлял собой дьявол из Восточного Лаптона, штат Вермонт. Существуют разные мнения насчет того, как он встретил свой конец. Мистер Теддер уверен, что именно он и являлся этим злым духом и что проклятие покинуло его, когда он избавился от кастрюли у себя на голове. Другие считают, что его победила тяжелая артиллерия, и указывают на кратер диаметром в четверть мили в качестве доказательства.

Но если, говоря про дьявола из Восточного Лаптона, вы имеете в виду неизвестно что, которое возникло неизвестно откуда и стало причиной множества катастроф, — в таком случае, строго говоря, дьявол из Восточного Лаптона и есть неизвестно что в жесткой кожаной шкуре, и появился он в то утро, когда мистер Теддер убегал от констебля. И прикончила его ржавая проволока, натянутая между двумя деревьями на заброшенной ферме. Причем задолго до того, как в этих местах заподозрили, что там появился дьявол.

Если бы вы были Моклином

До сих пор не могу представить, что Моклин оказался первой планетой, с которой пришлось драпать людям — да так, что подметки задымились. На первый взгляд вроде бы никаких особых причин для этого не имелось. Больше сорока лет на Моклине находился форпост Компании; никто и не думал, что тут что-то не так, пока Брукс не докопался до сути. А когда он ухитрился это сделать, ему просто не поверили. Но обернулось все плохо, очень плохо. Впрочем, быть может, теперь дела пойдут лучше.

Быть может! Я очень надеюсь.

Вначале, когда он отсылал длиннющие отчеты с каждым из шести кораблей, что посетили нас в последнее время, я только удивлялся. Я не видел, чтобы ситуация начала меняться в худшую сторону. Я ничего не понимал до тех пор, пока не прилетела старушка «Пальмира» — предпоследний рейс, который корабль Компании когда-либо совершал на Моклин.

До этого самого утра все казалось безмятежным, и я, довольно развалившись на крылечке нашей торговой миссии, не делал ровным счетом ничего — лишь следил за малышкой моклином. На вид дитя казалось девочкой лет шести; она плескалась в лужице, пока ее родители торговались в магазине за моей спиной. Милая крошка — и довольно похожая на обычного земного ребенка. Правда, у нее были длинные бакенбарды — как у Старины Бленди, первого человека, который сумел столковаться с моклинами и открыл здесь торговую миссию.

Моклины очень почитали Старину Бленди. Когда он умер, над его могилой был водружен памятник в местном стиле, а детишек с бакенбардами до сих пор рождается столько, что за неделю не пересчитаешь. И казалось, все идет прекрасно. Все!

Посиживая на крылечке, я слышал болтовню моклинов в торговом зале. На английском они говорили не хуже нас с вами. Один из них толковал Дииту, нашему продавцу-моклину:

— Но Диит, я же могу купить это дешевле в другой миссии! Почему у вас нужно больше платить?

Диит отвечал, тоже по-английски:

— Ничем не могу помочь. Здесь цена такая. Или ты ее платишь, или нет. Вот и все.

Слушаю я их и соображаю, до чего же все здорово идет! Вот он я, Джо Бринкли; мы с Бруксом и есть Компания на Моклине. Мы — единственные люди, которые ее тут представляют; торгуем помаленьку и, конечно, шаг за шагом приближаемся к неплохой пенсии. А еще, думаю я с умилением, цивилизуем моклинов — с каждым днем все больше и больше. Хорошо. Отлично — дальше некуда!

Девчушка вылезла из лужи, подкрутила бакенбарды — а были они точь-в-точь как на портрете Старины Бленди, что висел в торговом зале, — и поскакала по дороге вслед за родителями. Крошка так походила на человеческое дитя!

Дикие моклины гораздо больше отличаются от людей. Те, которые живут в лесу, зеленоватые, с глазами как блюдца, и носы у них подергиваются, как у земных кроликов. Вы никогда не подумали бы, что эти лупоглазые и моклины, обитающие у торговой миссии, — один народ, но это именно так. Они заключают браки между собой, и их дети походят на людей больше, чем родители, а кожа у них почти такого же цвета, как у землян. Удивительное дело, если вдуматься по-настоящему, только никого это не волновало. До поры, до времени. И я тогда о подобных материях не задумывался — как, впрочем, и о других вещах.

Даже об отчетах, которые Брукс продолжал слать с каждым кораблем Компании. Я просто сидел себе посиживал, как вдруг толстушка Салли — женское дерево, чья тень укрывала крыльцо, — начала выдергивать из земли корни. Она аккуратненько их свернула и заковыляла прочь. Я увидел, что остальные деревья тоже зашевелились, освобождая посадочную площадку. Они поплелись в разные стороны, толкая и отпихивая друг друга, переругиваясь и тряся ветками; малышня старалась протиснуться между взрослыми. Каким-то образом они догадывались, что корабль близко, и начинали уносить ноги. Но мы ждали корабль только через месяц. Тем не менее деревья покидали посадочную площадку, и я попытался поймать рев двигателей — впрочем, не очень надеясь на успех. Сначала все было тихо, но минут через десять я услышал высокий свист, который сменился грохотом выдвигающихся опор — они проткнут верхний слой почвы и дотянутся до плотного грунта. Весьма разумный способ посадки; если бы корабль опустился прямо на мягкую землю, то разворотил бы все поле. Я поднялся с крыльца и отправился поглядеть, кто прибыл в гости. Особых сомнений в том, что это была старушка «Пальмира», я не испытывал; она шлепнулась с неба на месяц раньше положенного срока. Деревья на краю площадки продолжали толчею, освобождая место. Корабль снизился, повис в задумчивости футах в десяти над землей и, словно бы вздохнув, приземлился. Со всех сторон сбежались моклины, радостно размахивая руками.

Они на самом деле обожают людей, эти моклины! Человечество было для них образцом, к которому нужно стремиться. Сейчас одни начнут перетаскивать груз на склад миссии, а другие будут бродить вокруг, в надежде взобраться на корабль и встретить приятелей, которых они успели завести среди команды. Если же им удавалось зазвать кого-нибудь к себе в гости, пока корабль не улетел, рассказов и хвастовства потом хватало на недели. А как они чествовали гостей! И обряжали в вычурные моклинские одеяния, мягкие, шелковистые, и угощали местными напитками и фруктами — если бы вы могли их попробовать! А когда люди возвращались на корабль, моклины провожали их до самого трапа, увешав гирляндами цветов, словно майское дерево.

Да, на Моклине человек — вершина всего! И с каждым днем моклины все ближе к своему идеалу. Взять хотя бы Диита, нашего продавца. Он почти не отличается от человека. И выглядит точь-в-точь как Кэзи — агент, работавший тут раньше. У Диита целый выводок братьев и сестер; все они, как и он сам, очень похожи на людей. Готов душу прозакладывать! Однако корабль с Земли совершил предпоследнюю посадку на Моклине, хотя никто не мог бы об этом сейчас догадаться…

Открылся пассажирский люк, и капитан Хэней появился на трапе. Увидев его, моклины радостно завопили. Кэп помахал им, протянул руку девушке, что вышла вслед за ним, и помог ей спуститься. Она была рыжеволосой и выглядела очень деловито. Моклины тоже стали махать руками, улыбаться и выкрикивать приветствия. Девица удивленно посмотрела на них, и кэп Хэней пустился было в объяснения, но она лишь недовольно поджала губки. Моклины вывели грузовую тележку, Хэней с девушкой уселись в нее и двинулись к миссии. Моклины с веселыми криками толкали и тянули тележку — у любого потеплело бы на сердце от такого приема! До чего дружелюбные создания! А людей просто обожают! Чего они только не делают, чтобы походить на нас! И они умны, эти моклины, очень сообразительны… Иногда меня дрожь пробирает, когда я думаю, как все это могло обернуться…

Кэп Хэней слез с тележки и подал девушке руку. Она ступила на землю, глаза ее сверкнули. Несомненно, самая прелестная молодая женщина, какую мне доводилось видеть; но как бы хороша она ни была со своими рыжими волосами и голубыми глазами, смотрела девица на меня довольно холодно.

— Привет, Джо, — сказал Хэней — Где Брукс?

Я ответил. Брукс бродил где-то в горах за торговой миссией. В последнее время он стал нервным, озабоченным, недовольным и вел себя так, словно пытался что-то найти. Попытки оставались безуспешными, но поисков он не прекращал.

— Плохо, что его здесь нет, — произнес Хэней. Он повернулся к девушке. — Джо Бринкли, — представил он меня, — помощник Брукса. Джо, это инспектор Колдуэлл, мисс Колдуэлл.

— Инспектора будет вполне достаточно, — строго сказала девушка, бросив на меня укоризненный взгляд. — Я прибыла, чтобы разобраться с этой историей насчет конкурирующей торговой миссии — здесь, на Моклине.

— О, — заметил я, — неприятное дело. Но на нашу торговлю оно не слишком влияет. Честно говоря, не думаю, чтобы оборот заметно сократился.

— Прикажите доставить мой багаж, капитан, — в голосе инспектора Колдуэлл прозвучали повелительные нотки. — Затем вы можете заниматься своей работой. Я остаюсь на Моклине до тех пор, пока вы не вернетесь сюда на обратном пути. Я позвал: «Эй, Диит!» — но он уже стоял у меня за спиной, с почтительным восхищением разглядывая девушку. Любой бы поклялся, что он — человек! Они с Кэзи были похожи как две капли воды, хотя тот уехал с Моклина уже лет шесть назад.

— Да, сэр, — сказал Диит. Он повернулся к девушке. — Да, мэм. Я покажу ваши апартаменты, мэм, и ваш багаж будет доставлен туда немедленно. Пожалуйста, сюда, мэм.

Но посылать за багажом не пришлось — несколько моклинов уже тащили его, надеясь на благодарность из уст девушки. Они были очень взволнованы — до сих пор ни одна земная женщина здесь не появлялась. Готов поклясться, если бы такое событие случилось раньше, бог знает, что бы тут началось! Но теперь моклины уже попривыкли к людям и только в восторге болтались у крыльца, надеясь поглазеть на гостью.

Среди них было немало детишек — и с бакенбардами, как у Старины Бленда, и с усами, — мальчики и девочки. Я показал капитану нескольких ребятишек, очень похожих на него. «Ну и ну», — пробормотал кэп Хэней, покачивая головой.

Тут вернулась инспектор Колдуэлл.

— Чего вы ждете, капитан? — холодно осведомилась она.

— Корабль обычно задерживается на Моклине, — объяснил я. — Час-другой ничего не решают, а эти моклины — такие приветливые ребята… Мы считаем, что торговля идет лучше, когда экипаж поддерживает с ними дружбу.

— Сомневаюсь, — заявила инспектор Колдуэлл ледяным тоном, — что правление Компании одобрительно отнесется к пустой трате времени.

Кэп Хэней пожал плечами и отправился на корабль, а до меня наконец дошло, что инспектор Колдуэлл — крупная шишка. На вид ей было лет двадцать пять, не больше, но семейство Колдуэллов практически владело Компанией. Я слышал, что все сыновья и дочери, племянники и кузены отправлялись в специальную школу, чтобы потом сразу начать работу в семейной фирме. Их там неплохо натаскивали, так что по большей части они вполне подходили для своих постов. Работы хватало всем. Компания имела дела с двумя или тремя десятками звездных систем и управлялась там весьма круто. Конечно, Колдуэллы имели преимущество перед прочими служащими, но его сначала нужно было заслужить.

Кэп Хэней пробрался через толпу моклинов, которые вешали на него гирлянды цветов, совали в руки фрукты и тому подобное. Они были просто без ума от людей! Наконец он добрался до трапа и влез наверх; люк за ним захлопнулся, и моклины подались назад. Взревели двигатели, корабль тяжело вздохнул и поднялся в воздух. Грохот становился все тише и тише, слабее и слабее, а затем раздался резкий свист и старушка «Пальмира» исчезла. Все прошло как обычно. Никто и подумать не мог, что земной корабль стартовал с Моклина в предпоследний раз.

Инспектор Колдуэлл топнула ножкой и требовательно спросила:

— Ну и когда же вы пошлете за мистером Бруксом?

— Прямо сейчас, — ответил я, — Диит, будь добр…

— Я уже послал за ним, мэм, — сказал Диит. — Если он слышал, как садится корабль, то, наверное, уже спешит сюда.

Затем Диит отвесил поклон и вернулся в торговый зал. Там было немало моклинов, которые пришли поглазеть на корабль, а заодно и чего-нибудь купить.

Вдруг инспектор Колдуэлл подпрыгнула.

— Эт-то еще что такое? — выкрикнула она.

Деревья, растянувшиеся по краям поля, чтобы освободить место для «Пальмиры», вперевалку возвращались назад. Я только сейчас сообразил, как странно это может выглядеть с непривычки. Растения тут похожи на обычные земные деревья — у них есть ствол, ветви и все такое, но они способны передвигаться. Они просовывают корни в мягкую землю и, как правило, торчат на одном месте. Но когда случается засуха или если деревьям тесно и они начинают ссориться, им ничего не стоит отправиться в путь. Выдернут корни из земли и идут себе, покачиваясь, пока не обнаружат район получше. Сообразительные твари!

Деревья на нашем посадочном поле быстро разобрались, что тут время от времени приземляется корабль и следует отойти в сторонку. Теперь, когда «Пальмира» улетела, они устремились обратно. Молодые двигались пошустрее и норовили отхватить места получше. Следом за ними, пыхтя от возмущения и раздраженно размахивая ветвями, брели старики, недовольные и ворчливые.

Я объяснил, что происходит. Инспектор Колдуэлл сосредоточенно уставилась в одну точку. Тут приплелась Салли. Надо сказать, я питаю к ней самые дружеские чувства. Она довольно старая — ствол у нее толщиной в добрый ярд, — но всегда была внимательна ко мне. По утрам она поднимала ветви, чтобы загородить от солнца мое окно, а я никогда не разрешал другим деревьям занимать ее место у крыльца. Сейчас она с кряхтением снова начала там устраиваться, расправляя корни и засовывая их один за другим в прежние ямы. Выглядела Салли умиротворенно.

— Они не опасны? — с некоторой неловкостью поинтересовалась инспектор Колдуэлл.

— Нисколько, — заверил я. — Все живые твари на Моклине умеют изменяться, и им ни к чему вступать в борьбу друг с другом. В иных местах растения и животные должны сражаться, чтобы выжить, — особенно когда их становится слишком много. Но не на Моклине. Тут эволюция идет своей дорогой. Можно назвать это путем сотрудничества. Отличное место для жизни! Вот только все растет здесь слишком быстро. Представляете, моклины взрослеют всего за четыре года и…

Инспектор Колдуэлл фыркнула.

— Ну, ладно. Так что там насчет другой торговой миссии? — резко спросила она. — Кто за этим стоит? Ведь Компания обладает исключительными правами на Моклин. Кто же нарушитель?

— Это-то Брукс и пытается выяснить, — объяснил я. — У них полный комплект товаров, но застать их на месте нелегко. Моклины говорят, что люди, содержащие миссию, все время где-то болтаются. То они отправились на охоту, то еще что-нибудь в этом роде. Мы их никогда не видели.

— Никогда? — переспросила девушка. — Что ж, я их увижу! Мы не станем терпеть конкурентов на своей территории! Что же касается прочего, о чем сообщалось в отчетах мистера Брукса, то… — Она сделала паузу, потом сказала: — Ваш продавец напоминает мне одного знакомого человека.

— Он — моклин, — заверил я, — но похож на Кэзи, нашего служащего. Кэзи теперь на Хэтиме-два, региональный управляющий местного отделения Компании, но он раньше работал здесь. И Диита невозможно от него отличить.

— Возмутительно! — с отвращением произнесла инспектор.

Я смотрел на поле — несколько деревьев отчаянно толкались, каждое хотело занять местечко получше. Другие, переваливаясь, бродили вокруг, страшно недовольные тем, что кто-то успел оккупировать их прежние позиции. Пара молодых шустрил проскользнула между борющимися и укоренилась как раз на том участке, из-за которого вышел спор. Я усмехнулся.

— Мне не нравится ваш подход к делу! — со злостью заявила инспектор Колдуэлл и, развернувшись, твердым шагом направилась в дом.

Я остался в недоумении. Что обидного было в моей улыбке? Меня просто рассмешили эти маленькие деревца, так ловко обманувшие стариков.

Днем вернулся Брукс, вместе со своими проводниками, зеленоногими лесными моклинами с глазами-блюдцами. Хороший малый этот Брукс, симпатичный, рослый, с крепким подбородком упрямца.

Когда он появился на посадочном поле, деревья уже кончили базар и сидели по местам. Свободный широкий шаг Брукса выдавал его нетерпение. В окружении диких моклинов он выглядел весьма впечатляюще — вылитый герой-любовник из какой-нибудь видеоленты, покоритель неведомых планет, появившийся из темной грозной чащи… А вокруг туземцы, странные существа, которые никак не могут решить, то ли следует съесть пришельца с далеких звезд, то ли признать богом. Ну, вы не раз видели подобную чепуху. Однако я заметил, что инспектор Колдуэлл бросила на него внимательный взгляд. Щеки ее порозовели, глаза округлились; казалось, она удивлена — но удивлена в приятном смысле. Брукс, увидев ее, недоуменно поднял брови.

— Это еще кто? Она из моклинов?

Инспектор Колдуэлл выпрямилась; все ее пять футов и три дюйма роста источали негодование. Я поспешил вмешаться:

— Инспектор Колдуэлл прибыла к нам сегодня на «Пальмире». Э-э-э… инспектор, позвольте представить вам мистера Брукса, главу торговой миссии.

Они пожали друг другу руки. Брукс посмотрел на девушку и сказал:

— Я уже потерял надежду, что на мои отчеты обратят внимание. Вас направили сюда разобраться с моим предложением насчет ликвидации миссии?

— Вовсе нет! — твердо заявила инспектор Колдуэлл. — Что за чушь! Планета имеет прекрасные перспективы, наша миссия приносит хороший доход, туземцы дружелюбны. Надо развивать торговлю, и правление даже рассматривает ряд сельскохозяйственных проектов.

Да, блестящая идея, ничего не скажешь! Хотел бы я увидеть, что случится, если на Моклин завезут земные растения! Когда представители местной флоры поймут, что пришельцы получат лучшие места и хороший уход, тут начнется такое! Тут будет на что посмотреть! Даже представить себе не могу, что они станут вытворять!

— Перейдем к делу, — заявила инспектор Колдуэлл, смерив Брукса гневным взглядом. — Доложите, почему вы допустили, чтобы тут обосновались конкуренты? Почему вы раньше не сообщали об этом и не выяснили, кто их поддерживает?

Брукс, в свою очередь, уставился на девушку. Похоже, он начинал закипать.

— Черт возьми! — рявкнул он. — В моих отчетах обо всем сказано! Вы что, их не читали?

— Конечно нет! — ответила инспектор. — Мне обрисовали общую ситуацию, предложили во всем разобраться и исправить положение.

— Ага! — произнес Брукс. — Вот, значит, как!

Кажется, он оставил при себе половину того, что собирался сказать. Я забавлялся, наблюдая, как они свирепо меряют друг друга взглядами. Уверен, они почувствовали взаимный интерес, но глаза их сейчас метали молнии.

— Если вы покажете мне образцы конкурирующих товаров, — высокомерно заявила инспектор Колдуэлл, — а я надеюсь, что хоть это вы сумели раздобыть, — то я определю, кто их выпускает.

Брукс невесело усмехнулся. Образцы у нас имелись — знакомые моклины накупили по нашей просьбе всякой всячины. Он прошел в торговый зал, открыл шкаф и швырнул на стол все, что было на полках. Потом отошел к стене, оперся о нее плечом и с той же невеселой ухмылкой посмотрел на девушку. Она взялась за видеопроектор.

— Хм-м, — презрительно протянула инспектор, — не слишком-то хорошее качество… Это… — Вдруг она осеклась и стала изучать охотничий нож. — Так, продукция фирмы… — Она снова сделала паузу, бросила нож и пощупала какую-то материю. Она кипела, как масло на раскаленной сковороде. — Вот как, — выдавила она наконец. — Я вижу, мы слишком долго пробыли на Моклине, и туземцы привыкли к нашим товарам. Эти типы просто стали подделывать их! И какие же у них цены?

— Вдвое ниже, — сказал Брукс.

— Но мы почти не теряем покупателей, — вставил я. — Большинство моклинов продолжает торговать с нами. Из чувства дружбы, знаете ли. Симпатичный народец эти моклины.

Тут вошел Диит — ну прямо вылитый Кэзи, который раньше работал на Моклине. Он добродушно улыбнулся мне.

— Девушка у крыльца, — сообщил Диит, — хочет сделать вам комплимент.

— Да ну! — Я был доволен и несколько смущен. — Впусти ее и приготовь что-нибудь в подарок.

Диит покинул комнату. Инспектор Колдуэлл его даже не заметила — так она разволновалась, что конкуренты слизывают наши товары, да еще толкают их вдвое дешевле. Причем на планете, где мы обладаем исключительным правом торговли! Брукс мрачно посмотрел на нее.

— Я должна увидеть их миссию, — сердито сказала девушка. — Похоже, они объявили войну, но у нас есть чем ответить! Мы тоже снизим цены, если будет необходимость, и посмотрим, кто первый обанкротится! За нами все ресурсы Компании!

Я чувствовал, что Брукс злится совсем не из-за этого. Кажется, его задело, что она не читала отчетов. Но тут дверь открылась, и в зал шагнула девушка-моклин, совсем юная и довольно хорошенькая. Она не так походила на человека, как, скажем, Диит, но все же человеческого в ней было немало. Девица уставилась на меня и хихикнула.

— Комплимент, — сказала она и развернула сверток, который держала в руках.

Я посмотрел. Это был малыш-моклин, новорожденный мальчишка. С ушками точь-в-точь как у меня и с носом, похожим на блин, — словно по нему проехались паровым катком. У меня, надо заметить, такой же. Малыш был моей крошечной копией… Это, знаете ли, трогает! Я взял его за подбородок и сказал: «Гули-гули!» — а он в ответ что-то забулькал.

— Как тебя зовут? — спросил я девушку.

Она ответила. Имя было незнакомым, и я не помнил, чтобы когда-нибудь видел ее, но какое это имело значение! Она сделала прекрасный комплимент, вполне в духе моклинов.

— Очень польщен, — сказал я. — Прекрасный паренек, не хуже, чем у других. Надеюсь, когда он вырастет, у него окажется побольше здравого смысла, чем у меня.

Появился Диит, нагруженный ворохом всякого добра. Этот обычай завел Старина Бленди, когда родился первый ребенок-моклин с такими же бакенбардами, как у него. Я вручил девушке подарки, она еще раз хихикнула и ушла. Малыш помахал мне на прощание кулачком. Вылитый человечек и такой симпатичный, как ни посмотри!

Тут я заметил, что удостоился внимания инспектора Колдуэлл. Правда, смотрела она на меня с явным отвращением.

— Значит, вы утверждаете, что они — существа дружелюбные? — прошипела инспектор. — Я полагаю, правильнее сказать — любвеобильные! — Голос ее дрогнул. — Вас переведут отсюда! Немедленно! То есть когда «Пальмира» вернется назад, — добавила она тоном ниже.

— В чем дело? — спросил я удивленно. — Девушка сделала мне комплимент и получила подарки. Это обычай. И, кажется, она осталась довольной. Не помню, видел ли я ее раньше.

— Не помните? — взвизгнула инспектор. — Какое бессердечие! Вы… вы чудовище!

Брукс попытался что-то сказать, но вдруг фыркнул, а потом разразился гомерическим хохотом. Тут и до меня дошло. Я схватился за живот и согнулся пополам. Мы смеялись, и чем больше она злилась, тем сильнее нас разбирало. От злости она чуть не взвилась под потолок!

Должно быть, мы оба походили на развеселившихся идиотов, но ничего не могли поделать. Наконец я окончательно обессилел и растянулся на полу — самое, знаете, безопасное место в таком случае. Эта грозная инспекторша, свалившаяся нам на голову, не поняла ни единого слова из того, что я сказал ей про особенности эволюции на Моклине. Представляете, что она вообразила! Ну и ну!

Губы у нее вытянулись в ниточку, щеки пылали от негодования, а глаза горели, как у василиска, — только меня еще больше корчило от хохота. Я никак не мог остановиться.

Когда на следующий день мы отправились к конкурентам, наши отношения вряд ли можно было назвать сердечными. Пошли только инспектор Колдуэлл да мы с Диитом; правда, еще несколько моклинов увязались за нами. Мисс Колдуэлл облачилась в зеленый походный костюм, и, в сочетании с ее рыжими волосами, он выглядел великолепно! О самой девушке я бы этого не сказал. Она окатила меня ледяным взглядом, когда Брукс велел мне проводить ее в другую торговую миссию, и не промолвила ни слова на протяжении первых двух миль.

Наконец она соизволила нарушить молчание. Мы с трудом продирались сквозь чащу; Диит и другие моклины, легкие на ногу, ушли вперед и не могли слышать нашего разговора.

Внезапно девушка повернула ко мне разгоряченное лицо и с негодованием сказала:

— Должна заметить, мистер Брукс проявляет не слишком много желания сотрудничать. Почему он не пошел с нами? Боится этих типов из другой миссии?

— Как бы не так, — возмутился я. — Брукс — смельчак и отличный парень. Он просто обижен. Вы прибыли проверять нас, но даже не удосужились прочитать его отчеты.

— Если меня назначили провести инспекцию, — строптиво заявила девушка, — то лишь потому, что я вполне компетентна в таких вопросах!

— Не сомневаюсь, — кивнул я. — Но вы слишком хорошенькая, и это раздражает Брукса. Мужчинам не нравится, когда хорошенькие девушки дают им указания.

Я хотел добавить, что такие девушки предназначены совсем для другого, но вовремя прикусил язык.

Инспектор Колдуэлл вскинула рыжеволосую головку, но, кажется, мои слова ей понравились. Потом она спросила примирительным тоном:

— Что, собственно, было в его отчетах? Почему он считает, что мне нужно их знать?

— Понятия не имею, — признался я. — Однако времени он угробил на эту писанину порядочно. И конечно, его злит, что никто их не прочитал.

— Возможно, — она словно размышляла вслух, — там была информация насчет другой миссии? А что вам о ней известно, мистер Бринкли?

Я поведал ей все, что Диит рассказал Бруксу. Впервые мы узнали о конкурентах, когда несколько моклинов по-дружески заявились к Дииту поторговаться и начали спрашивать, почему мы так дорого берем за то и за это. Диит резонно заметил, что цены всегда были такими, но приятели возразили ему, сообщив, что в другой торговой миссии все стоит гораздо дешевле. Диит стал задавать вопросы насчет этой миссии, но моклины ничего не могли сообщить о ней, кроме примерного места, где она находилась.

Брукс велел Дииту выяснить все про новую миссию, и тот отправился на разведку. Вернувшись, он доложил, что конкуренты осели милях в пятнадцати от нас и продают точно такие же товары. И цены у них действительно ниже в два раза. Людей Диит не видел, только клерков-моклинов. Нам тоже ни разу не удавалось застать хозяев.

— Но почему?

— Когда бы Брукс или я там ни появлялись, их вечно не было на месте, — объяснил я. — Моклины, которые там работают, говорили, что люди куда-то ушли. Может быть, закладывать еще одну миссию. Мы оставили им записку — какого, мол, рожна им здесь нужно, — но ответа не получили. Конечно, мы не заглядывали в их конторские книги…

— А стоило бы! — огрызнулась инспектор. — Почему вы не зашли внутрь и не заставили моклинов показать все, что вас интересует? Людей-то не было!

— Потому что моклины подражают людям, — терпеливо объяснял я ей. — Если мы покажем плохой пример, они ответят тем же. Опасно дать им понятия об ограблениях, насилиях, многоженстве…

— Многоженстве! — Она иронически усмехнулась. — Только не пытайтесь убедить меня, что у вас есть моральные принципы!

Я рассердился. Вчера мы с Бруксом подробно разъясняли ей, как способность моклинов к подражанию и любовь, которую они питают к людям, приводят к появлению ребятишек с бакенбардами или носами вроде моего. Так что комплимент, сделанный мне молодой мамашей, проистекал из чисто платонического обожания. Но, кажется, эта рыжая красотка все пропустила мимо ушей.

— Мисс Колдуэлл, — сказал я, — Брукс и я сообщили вам все факты. Мы старались сделать это деликатно, чтобы пощадить ваши лучшие чувства. Буду очень благодарен, если вы теперь пощадите мои.

— Непременно — как только их обнаружу, — ответствовала инспектор Колдуэлл, сморщив прелестный носик.

Тут я замолчал. Спорить с этой женщиной не имело смысла. Мы в полном молчании пробирались по лесу, пока не наткнулись на гнездовой куст. Экземпляр был довольно крупным, со множеством гнезд, от крохотных бутонов величиной с кулачок младенца до зрелых, раскрывшихся, выстланных чем-то похожим на мягкий войлок. В таких уже хозяйничали птицы-пересмешники. Две пичуги примостились на ветке у почти созревшего гнезда, издавая протяжные стоны; казалось, эта парочка молила его раскрыться, чтобы поскорее отложить туда яйца.

— Смотрите, — сказал я, — вот гнездовой куст. Он растит гнезда для пересмешников. А птицы удобряют землю у его корней. Они бросают на почву остатки пищи, которые перегнивают и тоже идут в дело. Гнездовой куст и птицы-пересмешники кооперируются. Это обычный путь эволюции на Моклине, что мы с Бруксом и старались вам объяснить.

Она отбросила со лба рыжие локоны и решительно зашагала вперед без единого слова. Так мы и дошли до здания другой миссии. Оглядев его со всех сторон, инспектор Колдуэлл впала в такую холодную ярость, что я буквально затрепетал.

Как всегда, в торговом зале были одни моклины. И я услышал привычное объяснение — люди, мол, куда-то ушли. Они отвечали нам вежливо и смотрели на мисс Колдуэлл с нескрываемым восхищением. Продавцы показали ей товары — их ассортимент почти совпадал с нашим. Правда, кое-что отсутствовало, но моклины признались, что все добро уже раскуплено полностью из-за низких цен.

Однако они ничего не знали о том, кто производит товары, откуда они поступают на Моклин и какая компания основала незаконную миссию. Так что мисс Колдуэлл оставалось только смотреть на них и накаляться все больше и больше.

Когда мы вернулись, Брукс потел над очередным меморандумом, надеясь закончить его к следующему прибытию «Пальмиры». Инспектор Колдуэлл ворвалась в торговый зал словно ураган, раздавая приказания моклинам сдавленным от ярости голосом. Затем она двинулась прямиком к Бруксу.

— Я только что велела нашим продавцам снизить цены на семьдесят пять процентов, — проинформировала она. — А отпуск товаров в кредит пусть будет удвоен. Они хотят начать торговую войну? Что ж, они ее получат!

Она разозлилась сильней, чем того стоило дело. Брукс устало произнес:

— Хочу вам кое-что сообщить. Я обошёл леса в радиусе тридцати миль и нигде не обнаружил следов приземления чужого корабля. Вам это что-нибудь говорит?

— Но миссия-то существует? — упрямо возразила она. — И у них полно товаров, верно? Этого вполне достаточно! Нарушены наши права, и мы должны заставить их убраться!

Глаза ее метали искры. Брукс покосился на разгневанную физиономию инспектора Колдуэлл и сказал:

— Подумайте хорошенько — в их распоряжении была почти вся планета. Они могли построить сто магазинов в другом полушарии и драть там любые цены. Но они устроились совсем рядом с нами. Ну какой в этом смысл?

— А такой, — в запальчивости воскликнула она, — что туземцы здесь уже знакомы с земными товарами! И вокруг немало подходящих парней, готовых служить переводчиками, продавцами, клерками! И только тут, — ярость ее наконец прорвалась наружу, — только тут они могли найти такого красивого, обаятельного старшего клерка, мистер Брукс! Как две капли воды похожего на вас — и голосом, и манерами! Вы должны им гордиться!

Пустив последнюю парфянскую стрелу, она выскочила из комнаты. Брукс заморгал глазами.

— Кажется, она ничему не верит, — кисло заметил он, — кроме того, что все мужчины погрязли в пороке. Тот моклин что, здорово похож на меня?

Я кивнул.

— Странно… — протянул Брукс. — Моклины из тех краев никогда не таскали мне комплиментов… — Он испытующе посмотрел на меня. — Сходство действительно велико?

— Если обрядить его в твою одежду, с трех шагов не отличишь, — честно признал я.

Брукс внезапно начал бледнеть — медленно, очень медленно.

— Помнишь, ты отправился на охоту с Диитом и его кланом? В тот раз еще погиб один из моклинов? Кажется, тебе преподнесли одеяние гостя?

Мне стало не по себе, но я кивнул. Получить одежду гостя — большая честь. То же самое, что лучшую спальню и суфле из цыпленка на завтрак где-нибудь в Калифорнии. Что касается охотничьей экспедиции моклинов, то это, доложу я вам, стоящее зрелище. Моклины охотятся на гарликтосов, которых мы с вами назвали бы просто драконами, потому что все тело у этих тварей в чешуе, они неплохо летают и вообще ребята шустрые и боевые.

Охотятся на них так: прихватывают несколько пересмешников — если они только не заняты поисками гнезда, в брачный сезон эти пташки ни на что не годятся — и выпускают в подходящем месте. Пересмешники мечутся туда-сюда, трепыхая крылышками, пока их стайку не заметит гарликтос. Тогда они несутся прямо к охотникам, с драконом на хвосте, непрерывно болтая: «Вот и я, парни, вот и я! Не промажьте, не промажьте!» Гарликтос приближается к засаде, тут его, голубчика, и бьют влет. Затем пересмешникам выделяют их долю, они рассаживаются вокруг и с наслаждением принимаются за еду, кудахтая и хвастаясь своими подвигами.

— Значит, ты был в одежде гостя? — повторил Брукс. Я снова кивнул, одолеваемый тяжкими предчувствиями.

Одежда гостя выглядит превосходно, она буквально ласкает кожу. Одеяние это не слишком подходит для охоты в джунглях, но моклины считают, что их самые дорогие гости должны его носить. Но, конечно, гостям приходится снимать свою обычную, земную одежду.

— А в чем дело? — спросил я, обеспокоившись не на шутку.

— Ты не помнишь, не возвращался ли ты в миссию на денек — примерно посредине охоты? За табаком и другими припасами?

— Нет, — покачал я головой. — Мы были слишком далеко в Тангибских горах. Там похоронили погибшего охотника, и моклины долго возились, сооружая надгробный памятник. Я не мог их покинуть. А что?

— В середине той недели, что ты щеголял в одежде гостя, — хмуро начал Брукс, — кто-то заявился сюда, обряженный в твои штаны и куртку, провел денек в миссии, прихватил табак и ушел. Джо, если появился моклин, который может сойти за меня, почему бы и другому не оказаться твоим двойником? Так оно и было — и я ничего не заподозрил.

Меня прошиб пот.

— Но зачем это нужно? Ведь он ничего не украл… Табак — это ерунда… Может, он хотел похвастаться перед остальными, как ловко тебя провел? Просто пошутить?

— Может, и так, — нахмурился Брукс. — А может, он проверял, сумеет ли при случае обмануть меня… Или кэпа Хэнея с «Пальмиры»?.. Или…

Он подозрительно уставился на меня. Черт знает, что такое! Я почувствовал, как мое лицо одеревенело.

— Не хотелось раньше тебе говорить, — продолжал Брукс, — но я все время ждал чего-нибудь подобного. Моклины желают походить на людей — и у них рождаются человеческие дети. Во всяком случае они выглядят, как наши ребятишки. А теперь моклины захотели стать такими же умными, как люди… да что говорить, ты же знаешь, что они не дурнее нас. — Брукс попробовал ухмыльнуться, но только скривил рот. — Эта новая миссия с самого начала была мне подозрительна. Откуда она взялась, под нашим боком? Я думаю, они просто практикуются, понимаешь?

Мурашки побежали у меня по спине. Опасное дело! И, стараясь заглушить такие мысли, я быстро сказал:

— Ты хочешь убедить меня, что моклины, похожие на людей, собираются нас пристукнуть и занять наши места? Я в это не верю! Люди так нравятся моклинам! Они никогда не причинят нам зла!

Брукс словно не расслышал моих слов и продолжал гнуть свое:

— Я пытался убедить Компанию, что надо убираться отсюда — и побыстрей! А начальство прислало сюда эту рыжую девицу! Ничего себе инспектор! Думает только о том, как разделаться с конкурентом, а нас считает шайкой похотливых негодяев! И ничто не может ее переубедить!

Тут у меня мелькнула одна мысль. Пожалуй, она выглядела обнадеживающе. Я поднял глаза на Брукса.

— Постой-ка… Она — первая женщина, прилетевшая на Моклин… и к тому же рыжеволосая. Моклины раньше никогда не видели таких людей. У нас еще есть время?

Брукс задумался, потом его лицо просветлело.

— Это ты здорово сообразил! Может выгореть, если повезет! — Он усмехнулся в сторону выхода: — Бедняжка, какой будет удар для нее! Ведь она рыжая! Но, в конце концов, речь-то идет о спасении человечества!

Я удивленно посмотрел на него. Брукс яростно воскликнул:

— Я не моклин, ты это знаешь! Но если существует моклин, настолько похожий на меня, чтобы занять мое место… Ты понимаешь, Джо? — Внезапно он успокоился и закончил: — Но что бы ни случилось, мы должны обеспечить безопасность мисс Колдуэлл. М-м-м… Давай сделаем так — придумаем условный сигнал. Если ты увидишь, что я скрестил пальцы, пошевели в ответ мизинцем. Тогда мы будем хотя бы уверены друг в друге. И еще… прошу тебя… последи за инспектором Колдуэлл. Ладно, Джо?

— Конечно! — с горячностью ответил я. — Можешь на меня рассчитывать!

Я пошевелил мизинцем, он скрестил пальцы. Это был пароль, который никто, кроме нас, не знал. Теперь я чувствовал себя гораздо уверенней.

На следующее утро хмурый Брукс отправился к конкурентам взглянуть на моклина, который так походил на него. Инспектор Колдуэлл, злая как ведьма, пошла с ним. Я думаю, она предвкушала предстоящий скандал. Ведь, по ее мнению, такое истинное сходство совсем не являлось случайным. Пожалуй, она была права — только не понимала истинной причины.

Перед уходом Брукс скрестил пальцы и значительно посмотрел на меня. Я согнул мизинец, и они отправились в путь.

Усевшись в тени Салли, я постарался все спокойно обдумать. Честно говоря, я был страшно перепуган. Оставалось около двух недель до прибытия корабля с новой партией товара, и я чувствовал, что спокойная жизнь кончилась. Я с тоской думал о том, как хорошо шли дела на Моклине совсем еще недавно, как туземцы нас обожали, какими они были дружелюбными, как, должно быть, привлекательно для них стать похожими на людей… И еще я думал, что ни один моклин и помыслить не может о том, чтобы причинить вред человеку, и если уж они имитируют людей, то с благоговейным трепетом и уважением. Отличные ребята, эти моклины! Однако…

Приближалась развязка. Во имя любви к людям моклины научились хитрить, но тут они допустили ошибку. Они были готовы на все, чтобы их дети походили на людей — это называлось сделать комплимент. Но никто из нас, служащих миссии, никогда не видел взрослого моклина, своего двойника. Скорее всего, в этом не было злого умысла. Туземцам нравились люди, но они понимали, что не всем приятно нос к носу столкнуться со своей копией. И они, вероятно, старались держать в секрете существование таких преображенных моклинов — как дети прячут свои секреты от взрослых.

Моклины вообще похожи на детей. Их просто нельзя не любить. Однако всякий напугался бы, представив, что моклины начнут выдавать себя за людей. А завтра, глядишь, они захотят, чтобы их дети имели первоклассное образование и все такое.

Меня прошиб пот. Наконец-то я увидел всю картину целиком и понял, чего боится Брукс. Он опасался, что моклины затеряются среди людей, их дети вырастут и перещеголяют нас — станут большими политиками, разведчиками новых миров, самыми хорошенькими девушками и самыми мужественными парнями в Галактике, — словом, завладеют всем, что люди приберегали для себя. Такое человеку даже представить страшно! К тому же Брукс беспокоился еще и об инспекторе Колдуэлл, привлекательной девице пяти футов и трех дюймов роста, которую в недалеком будущем ждали кое-какие неприятности.

Они вернулись из похода к соседней миссии — Брукс, вспотевший и напуганный, и мисс Колдуэлл, раздраженная, сбитая с толку. Брукс подал мне сигнал, и я в ответ пошевелил мизинцем. Итак, теперь я знал, что его не подменили незаметно для инспектора, а он убедился, что за время его отсутствия со мной ничего не случилось. Им не удалось повидать моклина, похожего на Брукса, и никаких новых сведений они не получили.

Время шло. Мы с Бруксом нетерпеливо ждали, когда в небе взревет двигатель старушки «Пальмиры», надеясь, что к тому времени инспектор Колдуэлл будет разбита наголову, иначе мы не могли бы предпринять серьезных шагов. Каждое утро Брукс скрещивал пальцы, а я оттопыривал мизинец, словно ручку от чайника. И еще он начал поглядывать на инспектора Колдуэлл — все нежнее и нежнее.

Торговая миссия конкурентов безмятежно продолжала свое дело, опять сбросив цены до половины наших. Тогда, по приказу инспектора Колдуэлл, мы еще раз вчетверо сбавили цены, и они тут же снизили свои. Мы снова уменьшили цены, они сделали то же самое, и мы сбросили еще. Торговля шла исключительно бойко, но нам уже приходилось чесать в затылках.

Дня за три до прибытия «Пальмиры» наши цены упали до одного процента первоначальной стоимости товаров, но конкуренты держались упорно и продавали все то же самое вдвое дешевле. Было похоже, что скоро мы начнем платить моклинам премии, только бы они появлялись в нашем магазине.

В остальном все выглядело как обычно. Моклины крутились вокруг, с обожанием глядя на нас — особенно на инспектора Колдуэлл. Они могли болтаться у миссии по нескольку дней, лишь бы взглянуть на нее; и я замечал, что они относятся к девушке с невероятным почтением.

Брукс ходил хмурый. Похоже, он совсем потерял голову из-за мисс Колдуэлл, что не составляло для нее секрета. И она бесцеремонно этим пользовалась. Она грубила ему на каждом шагу, но Брукс отвечал мягко и терпеливо. Он знал, что скоро понадобится ей — когда произойдет то, чего мы ждали. А ждать оставалось недолго.

Мы избавились почти от всех товаров, то и дело устраивая дешевые распродажи. Наши полки были почти пусты, но у конкурентов они по-прежнему ломились от всякого добра.

За завтраком, накануне появления корабля, инспектор Колдуэлл с горечью сказала:

— Мистер Брукс, кажется, нам придется взять большую часть груза с «Пальмиры», чтобы заполнить склад.

— Может быть, и так, а может — и нет, — терпеливо ответил он.

— Но должны же мы покончить с этим безобразием! — в отчаянии вскричала мисс Колдуэлл и расплакалась. — Ведь я… я… получила первое задание… и мне нужно его выполнить!

Брукс начал было колебаться, но в этот момент вошел Диит и радостно улыбнулся инспектору Колдуэлл:

— Комплименты для вас, мэм. Целых три.

Она в недоумении уставилась на нашего продавца, а Брукс сказал:

— Все в порядке, Диит. Проводи девушек сюда и приготовь подарки.

— Но я… — начала инспектор Колдуэлл, сверкая глазами.

— Не стоит сердиться, — прервал ее Брукс, — они действительно делают вам комплимент. Таков обычай.

Пересмеиваясь, вошли три молоденькие девушки, довольно хорошенькие и похожие на людей не меньше Диита. Только у одной из них были роскошные, свисающие вниз усы, как у помощника капитана с «Пальмиры». Ведь до прибытия на Моклин мисс Колдуэлл бедные туземцы не видели земных женщин и не догадывались, что им не полагается носить такое украшение. Зато теперь… В какой восторг приводила их внешность рыжеволосого инспектора! И результаты не замедлили сказаться — ведь дети у моклинов рождаются быстро, очень быстро.

Девушки, гордые и счастливые, продемонстрировали своих малышей. Это были девочки с рыжими волосами, похожие на инспектора Колдуэлл, как две капли воды. Взглянув на них, вы бы голову дали на отсечение, что это — земные дети. И что их рыжая мамаша сидит перед вами. Крошки лепетали и размахивали кулачками.

Инспектор Колдуэлл была совершенно парализована. Она глядела на них в упор, и ее щеки то пылали огнем, то бледнели, как мрамор, а дар речи покинул ее начисто. Поэтому церемонию пришлось проводить Бруксу. Минут пять он громко и весьма искренне восхищался очаровательными малышками, потом раздал принесенные Диитом подарки, и осчастливленные мамаши удалились.

Когда за ними стукнула дверь, инспектор Колдуэлл вскочила, заломив руки.

— О-о-о! — запричитала она. — Это правда, правда! Вы не лгали мне! Вы не… Они сами могут делать своих детей похожими на тех, кто им нравится!

Она рухнула на Брукса, который предупредительно подхватил ее и привлек к себе. Девушка заливалась слезами на его плече. Видимо, он решил не добивать ее и мягко произнес:

— Я говорил тебе, дорогая. У них, на Моклине, эволюция развивается странно. Тут дети наследуют желаемые черты. Понимаешь, не родительские, а желаемые! А кто может быть желанней тебя?

Я, прищурившись, смотрел на них. Брукс холодно заметил:

— Джо, будь любезен, отправляйся к чертовой матери и задержись там на недельку-другую.

— Минутку, — сказал я, — сначала одна маленькая предосторожность.

Я шевельнул мизинцем. Он скрестил пальцы. Все было в порядке.

— Теперь, когда ошибка исключена, я готов вас покинуть.

Так я и сделал.

Через день «Пальмира» свалилась с неба. Мы уже все упаковали. Инспектор Колдуэлл, пребывавшая со вчерашнего утра в слегка потрясенном состоянии, сидела на веранде миссии, когда появилась целая толпа моклинов. Они радостно вопили и размахивали руками, толкая грузовую тележку с кэпом Хэнеем. Такие же ликующие группы туземцев окружали каждого члена команды — всех, кому дали увольнительную с корабля. Согласно расписанию, «Пальмире» предстояло задержаться у нас на несколько часов, и люди собирались навестить своих знакомцев.

— Я привез партию товара… — начал Хэней.

— Ничего не выгружайте, — прервала его инспектор Колдуэлл. — Мы покидаем планету. Я имею соответствующие полномочия, и мистер Брукс убедил меня в том, что миссию надо ликвидировать. Пожалуйста, погрузите наш багаж на корабль.

У капитана отвисла челюсть.

— Компания не любит уступать конкурентам, мисс Колдуэлл… — пробормотал он.

— Тут нет никаких конкурентов, — сказала девушка. Неожиданно она всхлипнула и повернулась к Бруксу: — Объясни ему ты, дорогой…

Глаза у капитана округлились. Брукс уверенно начал:

— Инспектор права, капитан. Эту вторую миссию открыли сами моклины. Вы же знаете, им нравится во всем подражать людям. Мы построили факторию и начали торговать — и они сделали то же самое. Они покупали у нас товары, относили в свой магазин и делали вид, что продают их за полцены. Мы снижали цены, они покупали еще больше товаров и опять делали вид, что продают их вдвое дешевле. Понимаете, кто-то из моклинов подумал, что не худо бы стать ловким бизнесменом, — а дети его будут куда более ловкими! Слишком ловкими! Одним словом, мы закрываем тут миссию, не то моклины додумаются до чего-нибудь еще похлеще. Брукс имел в виду, что моклины разбегутся со своей родной планеты, затеряются среди людей и, вполне возможно, возьмут верх над земной цивилизацией. Натура человека не могла с этим примириться! Но такая подробная информация предназначалась только для руководителей Компании и правительства; рядовым работникам ни к чему все знать.

— Прикажите-ка лучше, чтобы дали сигнал срочного возвращения на корабль, — распорядилась инспектор Колдуэлл.

Кэп Хэней кивнул и полез в карман за передатчиком. Мы зашагали по полю к старушке «Пальмире», и внезапно с нее полетел рев сирены. Слышно его было миль за двадцать в округе. Члены экипажа стали выскакивать из домов своих гостеприимных хозяев и сбегаться к кораблю. Собрались все — и тут неожиданно появился еще один. Он мчался по полю в развевающемся почетном одеянии и вопил: «Эй, подождите меня! Я никак не найду свою форму!»

Настала мертвая тишина. Потому что этот последний был лишним. Все, кого отпустили с корабля в увольнение, уже выстроились у трапа, и в шеренге стоял другой парень — в полной форме астронавта и абсолютно похожий на опоздавшего. Они были как близнецы, как две капли воды! И каждому было ясно, что один из них — моклин. Но который?

Глаза у кэпа Хэнея начали вылезать из орбит. Но тут парень, нацепивший мундир «Пальмиры», усмехнулся и произнес:

— Ну, ладно… Я — моклин! Мы, моклины, так любим людей, что я решил — как было бы здорово прокатиться на Землю и повидать их еще больше! Мои родители подумывали об этом пять лет назад и сделали так, что я родился похожим на одного из самых замечательных людей. — Он кивнул на своего двойника, стоявшего с раскрытым ртом. — По правде говоря, они меня даже прятали, дожидаясь подходящего момента. Но мы, моклины, не хотим доставлять людям никаких неприятностей. Так что я во всем признаюсь и не буду пытаться попасть на корабль.

Он превратил все в шутку. Этот парень болтал на английском не хуже нас с вами, и я не представляю, чтобы кто-нибудь сумел отличить его от человека. Остальные моклины им страшно восхищались. Еще бы, он на целых пять минут сошел за человека в компании людей!

Мы убрались оттуда так быстро, что позволили ему оставить на память форму экипажа «Пальмиры».

Моклин оказался первой планетой, с которой пришлось драпать людям — да так, что подметки задымились. А с такими вещами ни один из землян не может примириться. И дело тут не в моклинах. Они отличные ребята и обожают людей. Но сами люди никогда не согласятся, чтобы моклины жили среди них и занимались тем, чем люди хотят заниматься сами. Я думаю, что мы зря тогда перепугались, это была ложная тревога. Но кто знает? Поживем — увидим.

Инспектор Колдуэлл и Брукс обвенчались и получили назначение в торговую миссию на Брайрус-4; это прекрасное местечко для медового месяца, и они наверняка будут счастливы. Мне Компания предоставила новую должность — вместе со строгим приказом не болтать лишнего о Моклине. Космическому патрулю тоже дано указание — ни в коем случае не допускать посадку земных кораблей на Моклин.

Я держу рот на замке и коплю деньги. Я все думаю о тех трех крошках, так похожих на инспектора Колдуэлл. Я очень о них беспокоюсь. Я надеюсь, что с ними ничего не случится. Сейчас они почти взрослые — я же вам говорил, что дети моклинов растут быстро.

Вот что я вам скажу — я купил небольшой космический корабль, совсем маленький, но надежный. И на следующей неделе я отправляюсь на Моклин. Думаю, мне удастся проскользнуть мимо патрулей. Если хоть одна из этих девушек не вышла замуж, я женюсь на ней по обычаю моклинов и увезу на какую-нибудь далекую планету, колонизированную людьми. У нас родятся дети. Я точно знаю, какими они будут. Побольше мозгов — самого высшего качества! А девочки — просто очарование!

Но мне, конечно, придется прихватить с собой еще нескольких моклинов и выдать их за людей. Потому что моим детям тоже надо будет жениться и выходить замуж, понимаете?

Вы скажете, это — обман. Но я поступаю так вовсе не потому, что не люблю людей. Совсем наоборот! Если бы Джо Бринкли, человек, на которого я похож, не был случайно убит во время охоты на гарликтоса, мне бы и в голову не пришло занять его место. Но разве можно винить меня за то, что я хотел жить с людьми?

А как поступили б вы, если бы были моклином?

Заметки антрополога

Встреча мисс Камингс и Рея Хейла в деревушке крагов на Венере была одним из тех невероятных событий, объяснить которые с точки зрения здравого смысла невозможно. Если только не верить в существование Те-Тарка, который, вероятно, все это и устроил. Так или иначе, они встретились при совершенно неправдоподобных обстоятельствах в деревушке, населенной женщинами народа краг. Мисс Камингс познакомилась с Хейлом много лет назад и страстно мечтала, чтобы с ним произошел какой-нибудь несчастный случай и чтобы обязательно с летальным исходом. Когда спустя много лет она снова увидела его, ее охватило то же страстное желание, а последовавшие за этим события предотвратили уничтожение крагов. Всем известно, что для землян процветание межпланетной торговли превыше всего. Впрочем, все произошло в интересах Те-Тарка, если, конечно, Те-Тарк существует. Тут имеются определенные сомнения.

Те-Тарк — мифический создатель законов крагов, квазигуманоидов, населяющих острова Летнего моря Венеры. Краги гораздо больше походили на людей, чем большая часть земных приматов, вероятно, потому, что они не обладали столь мощным волосяным покровом. Говорят, Те-Тарк установил их законы, обычаи и весьма своеобразный кодекс морали около девяти тысяч венерианских лет назад. Именно Те-Тарк объявил, что мужчины народа краг должны жить трудной и бесславной жизнью в джунглях, в то время как женщины — строить деревни, заниматься сельским хозяйством и другими полезными ремеслами и, конечно же, растить детей. Мисс Камингс и была той самой женщиной-антропологом, которая изучила их культуру и уберегла от уничтожения.

Она высадилась с исследовательского корабля на берег острова Таншаа, населенного крагами, ранним утром самого обычного венерианского дня. Солнце еще не взошло, впрочем, здесь оно не всходило никогда. Сначала остров был плотно укутан одеялом тьмы, потом небо чуть посерело, тучи над головой стали светлеть, и вскоре рассвело. Мисс Камингс увидела волны, бьющиеся о борт корабля, и пенящуюся полосу прибоя. Она приготовилась высадиться в одиночку и провести серьезные антропологические исследования, постоянно поддерживая связь с базой — кораблем. Ее собственные цели носили исключительно научный характер, но изучение перспектив развития межпланетной торговли было основной причиной, по которой ее послали на остров.

В те времена Венера была еще мало освоена, а доставка товаров на Землю стоила так дорого, что туда имело смысл посылать только чрезвычайно ценные. На архипелаге Краг такой продукт удалось найти: жемчуг критил и жемчужные раковины, необыкновенно красивые и абсолютно не поддающиеся подделке. Они моментально стали самыми модными и баснословно дорогими украшениями. Однако те редкие образцы, которые удавалось найти — совсем немного, — принадлежали мужчинам-крагам, жившим в джунглях. Краги без особого удовольствия расставались со своими сокровищами. Они бормотали что-то о Те-Тарке и о женщинах, причем весьма неохотно — и замолкали. Более того, когда краг начинал собирать раковины критил, все знали наверняка, что вскоре он исчезнет. Навсегда. Так что торговля жемчугом и раковинами критил захирела, не успев расцвести, а колонии землян на Венере необходимо было как-то окупать свои затраты. Экспедиция мисс Камингс должна была помочь решить эту проблему.

И вот ранним утром самого обычного венерианского дня вертолет тяжело оторвался от палубы корабля и полетел к архипелагу Краг. Мисс Камингс висела в специальной посадочной корзине. С высоты четырех тысяч футов ей был хорошо виден весь остров, окруженный белой полосой прибоя.

Вертолет обогнул горную гряду и начал спускаться в долину, где располагалась деревня, выбранная мисс Камингс. За деревней длительное время велись наблюдения с воздуха, и у мисс Камингс накопился целый список интереснейших вопросов, на которые ей не терпелось получить ответы. Почему, например, в деревне жили только женщины и дети? Ни на одной фотографии им не удалось найти мужчину старше тринадцати-четырнадцати лет. Правда ли, что большие тростниковые постройки принадлежат женщинам, имеющим нескольких детей, а в маленьких хижинах живут молодые девушки? И что означают круглые цветники перед большими домами женщин? Специалисты, рассматривая фотографии, утверждали, что ограды цветников тщательно отделаны раковинами критил — так же отделывают стены пляжных домиков на Земле. Если специалисты не ошибались, раковины были невероятно ценными, и для процветания колонии на Венере землянам было просто необходимо завладеть — если возможно, мирным путем — богатствами крагов и отправить их на Землю.

Мисс Камингс охватило изумительное ощущение, знакомое только антропологам, когда им представляется возможность первыми по-настоящему исследовать новую культуру. Она была совершенно счастлива, когда вертолет нес ее к новым открытиям. Менее всего в тот момент она думала о Рее Хейле. Но, как выяснилось впоследствии, ему было суждено сыграть важнейшую роль в ее работе. В то же самое утро, пока мисс Камингс следила за приближающимися крышами тростниковых хижин, Хейл проводил свои собственные изыскания. Надо сказать, методы работы у него были весьма своеобразными.

Впрочем, хорошей репутацией Хейл вряд ли мог бы похвастаться. Колониальное правительство слишком поздно узнало о его прибытии на Венеру и не успело остановить его прежде, чем он ускользнул от них на неисследованные территории. Его ненавидели на многих колонизированных планетах, из-за него началась первая война на Марсе: он воспользовался тем, что тогда земные законы не рассматривали убийство марсианина как настоящее убийство; он спровоцировал страшную резню на Титане: там в результате его обращения с самым старым, а значит, и самым богатым местным жителем погибло более ста пятидесяти землян-колонистов. А он с огромной добычей сбежал с Титана так же, как до этого с Марса, и вот теперь появился здесь.

Этим утром не более чем в трехстах милях от того места, где приземлилась мисс Камингс, он производил исследования на свой собственный манер: поймал мужчину-крага и пытался извлечь из него информацию. Торговцы раковинами критил создали псевдоязык, который позволял им как-то общаться с крагами. Этот псевдоязык и использовал Хейл. Остальное описывать было бы весьма неприятно. Хейл хотел, чтобы его пленник рассказал ему о фактах, которые тому, скорее всего, были неизвестны, и о тайнах, в которых он мало что понимал и о которых не хотел даже думать, не то что говорить.

Это отвратительное представление продолжалось довольно долго, но Хейл, похоже, получал от него удовольствие. Он по-прежнему оставался красивым человеком (его внешность играла существенную роль в истории, вызвавшей столь однозначные чувства у мисс Камингс), но в нем не осталось ничего человеческого, когда он трудился над несчастным крагом. Ужасное зрелище, но Те-Тарк, видимо, не возражал. В конце концов, ведь раса крагов избежала тотального уничтожения.

Итак, когда Хейл наконец убил крага и выбросил тело за борт украденной лодки, он уже знал, где находят раковины критил. Но сам он ничего не собирался искать. Вместо этого он воспользовался другой информацией, полученной от несчастного крага, и с жаром стал обдумывать план дальнейших действий, который позволил бы ему стать обладателем огромного количества жемчуга критил. Раковины критил тоже были очень дороги, но жемчуг — в тысячи раз дороже.

Тем временем в трехстах милях мисс Камингс спускалась в избранную ею деревню. Вертолет завис над землей, и небольшая группа обитателей деревни вышла из домов посмотреть на него. Может быть, они думали, что тут замешан Те-Тарк. Вполне возможно, что так оно и было. Они смотрели вверх — женщины и несколько мальчишек-крагов. Вертолет медленно опускался, пока корзина с мисс Камингс не коснулась земли. Она быстро вылезла из корзины, и вертолет стал подниматься к затянутому облаками небу, где, по слухам, обитал Те-Тарк. На некоторое время вертолет задержался, чтобы мгновенно вернуться, если мисс Камингс попросит о помощи. У нее было маленькое, почти невидимое, ручное оружие, и она могла бы при необходимости не подпустить крагов к себе.

Но такой необходимости не возникло. Обитатели деревни с опаской приблизились к ней, но тут они увидели, что она — женщина: она оделась в костюм, который подчеркивал ее принадлежность к прекрасной половине человечества, а в руках мисс Камингс держала подарки, которые с поклоном предложила хозяевам деревни.

Через пять минут она в коммуникатор сообщила команде вертолета, что они ей больше не нужны, но капитан решил пока не улетать, просто так, на всякий случай.

Мисс Камингс удалось завязать дружеские отношения с крагами, ведь она была прекрасно подготовлена для исследований социальной системы, практически целиком состоящей из женщин. До полета на Венеру мисс Камингс преподавала курс антропологии в женском колледже и хорошо знала женщин. К примеру, умудренные жизнью матроны деревни очень походили на строгих и самоуверенных администраторов колледжа: они привыкли, что при любых обстоятельствах все всегда делается так, как они решат. К ним мисс Камингс обращалась с почтительным уважением. Правда, вначале возник один неприятный момент, но вскоре все пошло как по маслу. Когда мисс Камингс заговорила, она, показав на какой-то предмет, употребила термин из торгового псевдоязыка, который использовался для переговоров с мужчинами-крагами, кое-кто захихикал, и мисс Камингс поняла, что мужчины и женщины краги говорят на разных языках, как некоторые примитивные расы на Земле, — было просто неприлично для одного пола использовать слова, принадлежащие языку другого; больше мисс Камингс подобных ошибок не допускала. Молодые женщины, как она заметила, строили такие же нетерпеливые гримасы, как и ее юные воспитанницы в колледже. К ним она обращалась с веселой улыбкой. Матронам мисс Камингс подарила блестящие бусы, а девушкам — браслеты и маленькие зеркальца, и они после этого стали относиться к ней со снисходительной терпимостью, с которой юные всегда относятся к старшим у всех народов без исключения.

Ей даже удалось установить контакт с ребятишками. Взрослые краги носили одежду, скроенную из груботканой материи, а дети бегали голышом. Для них мисс Камингс заранее приготовила специальное угощение, естественно, не пирожные и конфеты — вкусы крагов заметно отличаются от человеческих. Она раздала им шарики, состоящие почти из чистого хинина, и детишки-краги были в полном восторге. Однако мисс Камингс обнаружила, что, когда она угощала такими вкусными штуками мальчишек, ею были очень недовольны. Только будущие матроны достойны лакомств!

К вечеру мисс Камингс принимали как доброго гостя: ей уже выделили маленький домик среди тех, в которых, по мнению ученых, жили молодые девушки. На следующий день она принялась составлять словарь.

Хейл тем временем в трехстах милях от этой деревни поймал второго крага. На сей раз он выбрал экземпляр помоложе среди тех, кто бродил по болотам в джунглях острова. С ним Хейл действовал иначе: угощал его хинином, уговаривал, перемежая уговоры побоями. От него Хейл узнал ряд слов языка, на котором говорили женские особи, и записал их на магнитофон, молодой краг помнил эти слова гораздо лучше, чем пожилой. Юноше-крагу пришлось немало пережить, когда его жизнь в деревне, где он беспечно провел юность, кончилась. Его выгнали из деревни и сказали, чтобы он теперь общался с другими, такими же бесполезными, как и он, существами. Юноша-краг был страшно обижен, а Хейл заставил его несколько раз рассказать о детстве, проведенном среди женщин. Потом он выбросил второго пленника на берег и приготовился использовать полученную информацию. У него не было ни малейшего желания предпринимать какие-либо действия для сохранения расы крагов. Просто все происходило именно так, и, наверное, лишь Те-Тарк мог предвидеть подобное развитие событий. Если Те-Тарк существует.

К концу первой недели пребывания в деревне мисс Камингс была на седьмом небе от счастья. Она изучала новую необычную расу, в любой момент она могла получить квалифицированную помощь специалистов с корабля, но при этом приоритет оставался за ней! Однако помощь ей была просто необходима: вот, например, язык крагов, его нужно было тщательно анализировать. Существовали не только мужская и женская версии языка, которые очень сильно отличались друг от друга, но встречались и специальные, выражающие почтительное отношение термины, как в японском языке, которые являлись самыми настоящими ловушками. При обращении к матронам крагов использовались разные слова в зависимости от того, один, два или более у нее было детей. Если детей было больше шести, употреблялось суперпочтительное обращение. И у мисс Камингс могли быть серьезные неприятности, если бы она этого не учитывала.

Однако с помощью корабельного компьютера и лингвистов она очень быстро осваивала язык крагов, но до определенного предела. И здесь ее ждали сплошные разочарования. Как человеческое существо, мисс Камингс не могла до конца поверить, что на языке крагов нет слова «почему». Отсутствие этого слова ставило непреодолимую преграду дальнейшему продвижению вперед. По коммуникатору она передавала всю собранную информацию на корабль, сопроводив ее своими комментариями, филологи работали, пытаясь ей помочь. В долгих ночных дискуссиях с кораблем мисс Камингс сделала открытие: язык крагов имеет только один род (женский), но зато у личных местоимений — целых тридцать две формы, почтительные и просительные. Язык имеет невероятно сложную систему спряжения глаголов, большой и разнообразный словарь существительных. Но все существительные — имена собственные! Слово, которое обозначало дерево, обозначало именно это дерево, а не какое-нибудь другое. Слова «дерево» как абстрактного понятия не существовало. В языке вообще не было абстрактных понятий! А значит, не существовало и словесного аппарата для логических рассуждений.

Все это казалось просто невозможным. Краги были по-своему цивилизованной расой, и они, без сомнения, пользовались речью для передачи объективной информации. Но у них никогда не возникало никаких дискуссий, они ни о чем не спорили. Они были простодушны и счастливы. Но мисс Камингс частенько кипела от негодования, когда она спрашивала о том или ином обычае — причем процесс формулирования вопроса доставлял ей массу страданий, — и получала пустой и неинформативный ответ, что она есть всего лишь незамужняя женщина. Она не могла спросить, почему ее статус не позволяет ей получить ответы на свои вопросы. Ведь в языке крагов нет слова «почему». Да уж, она действительно столкнулась с чисто женской культурой.

Мисс Камингс была вне себя от огорчения. Она уже почти начала презирать себя за то, что она не замужем, поскольку это мешало продвижению ее антропологических исследований. Со страстной ревностью женщины-ученого она завидовала замужним женщинам, которые с легкостью могли получить здесь любую информацию. Она стала бояться, что вместо нее пришлют какую-нибудь замужнюю женщину, которая и получит всю славу первого антрополога, изучившего крагов.

Те-Тарк мог бы, конечно, сказать ей, чтобы она не волновалась. Если только он вообще существует. Только благодаря мисс Камингс расе крагов и суждено было избежать уничтожения вследствие наступления прогресса. Потому что она знала Рея Хейла.

К тому моменту, когда у мисс Камингс возникли серьезные лингвистические трудности, он получил уже довольно много информации, о которой она могла бы только мечтать. Еще не прошло и двух недель пребывания мисс Камингс в деревне, а Хейл уже собрал целую кварту жемчуга критил — еще ни одному торговцу не удавалось найти больше нескольких десятков за целый сезон. Некоторые из добытых Хейлом жемчужин были просверлены не очень аккуратно, но он уже был миллионером, потратив на это всего лишь несколько недель в джунглях и совершив пару преступлений, которые большинство нормальных людей совершить бы не смогли. Но краги еще не были признаны людьми, и, значит, их можно было безнаказанно убивать.

Когда пошла третья неделя, мисс Камингс разбудил утренний шум. Из джунглей, в каких-нибудь ста ярдах от незавершенного круга хижин, где жили девушки-краги, доносились смех, радостные возгласы и звуки глухих ударов. Мисс Камингс ко всему этому привыкла: самые обычные звуки и не более того. А вот разговоры, которые она услышала, несколько обеспокоили ее.

О чем-то щебетали дети — мальчики и девочки. Долетали до нее и обрывки более спокойных разговоров матрон. Неподалеку от хижины мисс Камингс собралось чуть ли не все население деревни.

Она быстро оделась и вышла наружу. Вся деревня действительно собралась в центре круга, образованного хижинами девушек. Незамужние девушки собрались группкой и о чем-то возбужденно переговаривались. Дети в ажиотаже бегали вокруг серьезной компании старших. Мисс Камингс, с включенным коммуникатором, так что все происходящее записывалось на магнитофоны корабля, вошла в круг. Когда ей удалось подойти поближе, она увидела, что раковина критил переходит от одной матроны к другой. Они медленно и очень тщательно изучали раковину. Вели они себя, как близорукие выпускницы колледжа, потерявшие очки, и, казалось, скорее обнюхивали, чем рассматривали раковину.

Самая важная и пожилая матрона, обладавшая невероятным количеством отпрысков, рассматривала раковину особенно внимательно. Девушки разволновались еще больше. Наконец самая старшая матрона с торжественным видом протянула раковину одной из девушек. Та прижала ее к груди, и на лице у нее расплылась блаженная улыбка. Именно эту девушку мисс Камингс отличала среди других, потому что она напоминала ей лягушкоподобную студентку, которая страшно морочила ей голову. Эта студентка, с толстыми линзами очков, торчащими зубами и вздорным характером, в день окончания колледжа вышла замуж за миллионера. Тогда это показалось мисс Камингс страшной несправедливостью. Теперь ее аналог среди крагов был выбран из других, куда более достойных кандидатов. Раковина критил, к слову, стоила пятнадцать тысяч кредиток на Венере и втрое больше на Земле.

Раздался общий вздох разочарования: другие девушки с горькой завистью смотрели на триумф счастливой избранницы. Матроны собрались вокруг нее и стали ей кланяться. Детишки-краги бросились в джунгли и вскоре скрылись из глаз.

Мисс Камингс вся кипела от переполнявших ее вопросов, но она даже не могла спросить «почему?».

Так прошло утро. Мисс Камингс, сидя у себя в хижине, совещалась через коммуникатор со специалистами на корабле. Не вызывало сомнений, что они столкнулись с чем-то совершенно новым в жизни крагов. Все это могло оказаться очень важным, и коллеги просили мисс Камингс, чтобы она постаралась ничего не упустить.

Она вышла из хижины, когда дети крагов вернулись из джунглей. Одни несли ветки трубчатых деревьев, самой разной длины и толщины, которые легко ломались в сочленениях и были полыми внутри. Другие дети сгибались под тяжестью огромных охапок листьев и длинных вьющихся растений. Все они направились туда, где стояли большие дома матрон, и начали строить новую хижину.

Происходящее было очень характерным для культуры крагов. Никто не выдавал детям никаких инструкций, они все делали сами. Дети роились вокруг постройки, как пчелы, и если бы мисс Камингс не боялась упустить старших матрон и их жаболицую избранницу, она бы не отрываясь смотрела за тем, как буквально на глазах растет новое строение. Дети действовали удивительно слаженно, с точностью, научить которой просто невозможно: они поставили ровные колья-сучья так, что те образовали идеально ровную стену, а на земле даже не было линии, вдоль которой ее надо было выстроить! Они ловко переплели колья длинными лианами. Потом так же быстро и точно укрепили легкие стволы деревьев — и перекрытия для крыши были готовы. Через четыре часа строительство закончилось. Дом ничем не отличался от других больших домов, где жили матроны, только в нем было поменьше комнат, но ведь комнаты можно легко пристроить потом.

Так и не получив ни единой инструкции, дети закончили работу и уже через пять минут занялись своими обычными детскими делами. И, пожалуй, самым удивительным было то, что после окончания строительства не осталось ни одной лишней детали. Все, что дети принесли, они использовали!

Это оказалось выше понимания мисс Камингс, и она решила собирать информацию относительно более важных вещей. В тот день ей удалось пообщаться только с девушками. Все они вернулись к своим обычным делам. Некоторые ткали. Мисс Камингс показала, как можно улучшить качество ткани, но они проигнорировали ее советы. Им понравилась ткань, которую она сделала, но сами они продолжали работать по-старому.

Мисс Камингс поболтала с ними, но ее возможности сильно ограничивались знанием языка. Она могла сказать: «эта материя хорошая» или «я пришла навестить вас». А они соглашались. Она могла сделать такое наблюдение: «дом строится», что целиком соответствовало истине. Она могла даже сказать и сказала: «девушка с раковиной критил не с нами». С этим утверждением девушки-краги согласились тоже. Но мисс Камингс, сгоравшая от научного любопытства, не могла спросить, зачем построили новый дом, или откуда взялась раковина критил, или почему ее вручили девушке, столь похожей на лягушку, и что, наконец, все это значит. Язык крагов совершенно не подходил для антропологических изысканий!

Рей Хейл, однако, мог бы многое ей разъяснить. Он находился в двухстах милях от деревни, и у него уже было три кварты жемчуга критил, теперь он не брал раковины, хотя даже самая плохонькая раковина стоила не меньше десяти тысяч кредиток. Он стал мультимиллионером, но не мог остановиться. Он находил забавным, что не существовало закона, запрещающего его деятельность. Пока расу крагов не приравняли к людям, их можно было убивать.

Но для мисс Камингс происходящее по-прежнему оставалось тайной. Раковина критил в центре круга, на границах которого стояли домики девушек-крагов, раковина, врученная особенно отталкивающей девушке, строительство дома, полное разделение всех жителей деревни (матроны в своих домах, девушки в своих). Мисс Камингс строила самые безумные предположения и ждала, когда что-нибудь произойдет и она сможет разгадать тайну.

Ей пришлось ждать до вечера, когда облака в небе начали темнеть: на Венере не бывает ни закатов, ни восходов. Наступил вечерний сумрак, когда девушка-краг вышла из только что выстроенного нового дома. Как только мисс Камингс увидела ее, она сразу быстро заговорила в коммуникатор.

Девушка села перед своим новым домом с нарочитой небрежностью. До сих пор она носила такую же грубую одежду, как и другие девушки. Теперь она была одета в нечто совершенно иное — мисс Камингс никогда не доводилось видеть ничего подобного. Но, будучи женщиной, она мгновенно оценила великолепие и назначение одеяния; ведь это было самое настоящее подвенечное платье. Но ни одна невеста на Земле не могла бы похвастаться фатой, отделанной раковинами критил, ее можно было продать на Земле за миллионы, ожерельем из жемчуга критил, которое и миллионеру было не по карману, браслетами из раковин, отделанным раковинами платьем, в то время как даже очень богатая женщина на Земле была бы счастлива иметь хотя бы брошь, сделанную из раковины критил.

Мисс Камингс, волнуясь, рассказывала в коммуникатор обо всем, что происходило перед ее глазами. Видимо, говорила она, ей предстоит стать участницей брачной церемонии крагов. Да, без сомнения, именно так! Однако жениха она до сих пор еще не видела.

Постепенно собралась вся деревня. Рядом с разодетой невестой заняли места самые почтенные матроны. Они добродушно улыбались и, казалось, были бесконечно довольны собой и окружающим миром. Они походили на выпускниц колледжа, позирующих для фотографии, на встрече, посвященной двадцатилетию их выпуска. Облака над головой темнели и постепенно стали совсем черными, а вокруг повисла атмосфера напряженного ожидания. Появились дети и выстроились в длинную шеренгу. Впереди стояла малышка, едва научившаяся ходить, в руках она с необычайной торжественностью и серьезностью держала зажженный факел. Остальные дети тоже держали факелы, но они не были зажжены. Наступила тишина, прерываемая лишь шумом, доносящимся из джунглей. Небо почернело окончательно, и наступила ночь. Во всей деревне остался единственный источник света — факел в руках малышки-краг. Мучительно долго ничего не происходило.

Наконец последовали короткие четкие команды самой старшей из матрон. Малышка с зажженным факелом повернулась к своему соседу — мгновение и загорелся второй факел. Потом третий, четвертый, и вскоре пятьдесят факелов горели так ярко, что стало светло как днем.

И вот тогда-то мисс Камингс и увидела жениха. В темноте ориентируясь на единственный горящий факел, мужчина-краг проник в деревню и оказался около нового дома. Все, конечно же, знали, что он где-то неподалеку, но Те-Тарк, без сомнения, приказал, чтобы он оставался невидимым, пока не предстанет перед невестой.

Мисс Камингс показалось, что жених как-то весь сжался в свете факелов. Было такое впечатление, что он с удовольствием оказался бы в любом другом месте планеты — тут он мало чем отличался от женихов на Земле, — но все же был покорен своей судьбе. В свете факелов он стал неловко складывать на землю у ног разодетой, но сидевшей в каменной неподвижности девушки одну за другой раковины невероятной ценности. У любой девушки на Земле глаза засверкали бы всего лишь от одной.

Наконец жених выпрямился. Его тело блестело в свете факелов. Мисс Камингс показалось, что он сильно вспотел, как человек, находящийся в последней степени отчаяния.

Самая старшая матрона что-то проворчала.

Невеста с насмешкой взглянула на презираемого мужчину. Потом очень, очень медленно она встала и подняла к нему лицо. С бесконечным сознанием собственного превосходства, благородства и щедрости невеста медленно подняла руку и коснулась его плеча. Этим она как бы снисходила до него. Мисс Камингс поняла, что наступила кульминация бракосочетания.

Начался шум, раздались крики. Дети бросили факелы на землю, быстро затоптали пламя, и деревня погрузилась в темноту. Мисс Камингс услышала, как жители деревни стали расходиться по своим домам — церемония закончилась.

Она тоже направилась к своей хижине и приступила к горячему обсуждению через коммуникатор того, что она только что увидела. Она рассказывала о всех подробностях бракосочетания с энтузиазмом и сентиментальностью журналистки светской хроники, которой посчастливилось попасть на свадьбу наследницы члена Верховного Консилиума Земли. Она восторгалась одеянием невесты. Как женщина, она не придала большого значения сравнительной невзрачности жениха и отсутствию его друзей на церемонии. Она даже сумела сказать какие-то трогательные слова о символике жеста, которым невеста приняла жениха, преодолев свое врожденное отвращение ко всему мужскому.

Постепенно она успокоилась и заговорила как настоящий антрополог. Отсутствие мужчин в деревне по-прежнему казалось ей странным, но она знала, что на Земле существовали племена с похожими обычаями. Когда-то в Гималаях жило племя, в котором медовый месяц продолжался три дня, после чего жених и невеста должны были жить отдельно друг от друга почти год, и только после этого им разрешалось завести совместное хозяйство. Существовали индокитайские культуры, где женщины должны были после свадьбы полностью игнорировать существование мужчин, жить в родительском доме до тех пор, пока родители невесты не станут настаивать, чтобы муж начал заботиться о своем, к тому времени весьма многочисленном потомстве. Многие земные обычаи походили на то, что довелось увидеть этой ночью мисс Камингс. Почти всю ночь антропологи обсуждали детали брачной церемонии.

На следующее утро мисс Камингс, как она и предполагала, увидела, что невеста появилась в своей обычной одежде, к которой добавилось всего лишь несколько деталей, подчеркивающих ее новый статус, и присоединилась к другим матронам. К ней обращались, используя соответствующий почтительный титул, а из ее речи исчезли обороты, характерные для незамужних девушек. Но ее муж так и не появился. Мисс Камингс почти не удивилась.

Странным ей показалось другое. Хотя она и встала очень рано, она не заметила, когда клумбу, появившуюся перед домом новой матроны, успели украсить. Как и другие, она была отделана множеством раковин критил. Цветы еще, конечно, не выросли, но, судя по взрыхленной почве, уже были посажены.

Мисс Камингс и ее коллеги на корабле без устали обсуждали брачную церемонию. Дар жениха — драгоценные раковины критил — напоминал земной обычай выкупа невесты. Вероятно, жених подарил и жемчужины, но мисс Камингс их не видела. Использование драгоценных раковин для украшения цветника было явным излишеством, напоминающим праздник потлеч[26] индейцев Аляски. Тот факт, что свадебный подарок не имел практической ценности, напоминал старинный обычай на Борнео, когда нетерпеливый жених, чтобы доказать, что он достоин своей возлюбленной, должен был подарить ей свежеотрубленную человеческую голову.

Тем временем жизнь в деревне шла своим чередом. Новоиспеченная матрона старательно поливала украшенный раковинами цветник. Она гордилась своим новым положением. Но ее муж оставался невидимым.

За последующую неделю мисс Камингс почти о нем забыла. Она почувствовала, что ее собственный статус начал меняться. Она теперь изучала распределение власти в деревне и тут обнаружила, что старшая матрона стала относиться к ней с явным неодобрением. Статус этой важной особы примерно соответствовал статусу старосты деревни, хотя прямых распоряжений она не отдавала. Время от времени она указывала, что пора заниматься общественными работами: обработкой почвы, починкой домов. И каждая женщина деревни делала то, что в этот день было необходимо. Никто не просил никаких инструкций. Все, включая самого маленького крага, казалось, прекрасно знали, что им надо делать. И все разговоры носили исключительно констатирующий характер.

Когда мисс Камингс прожила в деревне пять недель, ее посетила старшая матрона. Она вошла в скромный девичий домик мисс Камингс и с неодобрением взглянула на нее. Гостья мисс Камингс напомнила ей постаревшую замужнюю выпускницу, вернувшуюся в колледж своей юности и насмешливо глядящую на неженатого профессора средних лет, который так и не смог сделать карьеру. Важная особа сделала два заявления: первое, как постановили лингвисты корабля, можно было перевести так: «возраст у тебя почтенный, а детей нет». Второе не имело однозначного перевода: «финиш», «конец», «заключение» — любое слово со значением конца чего-то. Затем матрона крагов подала мисс Камингс странный заостренный инструмент, сделанный из единственного твердого дерева, растущего на островах архипелага. И важно вышла из домика мисс Камингс.

Обеспокоенная мисс Камингс передала изображение инструмента на корабль. Антропологи смогли определить, что инструмент был старым, острым и абсолютно непонятного назначения. У мисс Камингс, однако, появилась догадка, которая ей совсем не понравилась.

Здесь, надо сказать, инстинкт мисс Камингс послужил ей лучше, чем Рею Хейлу методы, которыми он пользовался. Она смогла догадаться, для чего нужен странный инструмент. В это время Хейл находился менее чем в семидесяти милях от острова мисс Камингс. Он знал о жемчуге и раковинах критил больше, чем любое другое человеческое существо. А вот об этом инструменте ему ничего известно не было.

Догадка вызвала у мисс Камингс негодование. Краги были абсолютно практичны. Старшая матрона решила, что мисс Камингс слишком стара, чтобы найти мужа, поэтому и дала ей заостренный странный инструмент, чтобы та приняла соответствующие меры.

Мисс Камингс пришла в ярость: они не имеют права заставлять ее совершить самоубийство. Но если она не выполнит инструкций… Кто знает — они ведь могут и помочь…

Мисс Камингс ужасно злилась. Похоже, что ей придется покинуть исследуемый объект! Другой антрополог займет ее место! Это может означать, что научную работу о жизни и культуре крагов напишет кто-нибудь другой, и там будет лишь неискренняя благодарность и слова о вкладе мисс Камингс, на которые никто не обратит ни малейшего внимания!

Мисс Камингс начала носить деревянный инструмент с собой. Ей казалось, что жители деревни смотрят на нее с легким презрением: почему она еще до сих пор жива? Старшая матрона как-то остановила ее на улице и повторила два своих заявления: возраст немалый, а детей нет, и второе — связанное с концом. Днем позже две другие матроны сказали ей то же самое. Еще через день мисс Камингс подвергли остракизму. Даже юные девушки холодно говорили ей, что она уже в возрасте, а детей нет, и — конец.

Ее сердце разрывалось от незаслуженной обиды, и ей стало очень страшно. Но в то же время она была вне себя от ярости. Мисс Камингс чувствовала, что это ее работа! Краги принадлежали ей и только ей! Она выучила их язык! Она составила полный перечень их обычаев, социального устройства и даже участвовала в брачной церемонии! Она никому их не отдаст!

Теперь она спала, сжимая в руке маленькое, почти невидимое оружие, когда ей вообще удавалось заснуть. Но через два дня, в течение которых ее игнорировала вся деревня, она все-таки заснула от полного изнеможения и проснулась только утром от шума, доносившегося из джунглей. Она в страхе вскочила на ноги, потому что услышала голоса — голоса крагов. Сердце у нее чуть не выпрыгнуло из груди: наверное, они идут убить ее. Она же получила указание покончить с собой и не исполнила его. Теперь они идут помочь ей…

Она выглянула из хижины, готовясь вызвать вертолеты с корабля. Внутри круга, образованного хижинами девушек, собрались почти все жители деревни. Детишки-краги носились вокруг. Девушки взволнованно о чем-то переговаривались. Матроны изучали раковину критил. Как и раньше, они делали это с величайшей тщательностью, как будто нюхали ее.

Наконец самая старшая матрона, глава деревни, издала одобрительное ворчание. Она решительно направилась к домику, где жила мисс Камингс, и вручила ей раковину критил. И мисс Камингс взяла ее.

Она быстро и твердо объяснила ситуацию своим коллегам на корабле. Скорее всего, сказала мисс Камингс, они должны будут извлечь ее из деревни крагов сразу после наступления ночи. Позднее она сможет указать точное время. Это будет уникальная возможность записать торжественную церемонию бракосочетания крагов от начала до конца. Трудно себе представить, что такой шанс представится когда-нибудь еще, поэтому, как только появится мужчина-краг, с вертолетов должны сбросить дымовые шашки и под прикрытием дыма увезти ее вместе с бесценным антропологическим сокровищем — подвенечным платьем крагов. В настоящий момент мисс Камингс, конечно, вооружена, и оружие будет наготове до конца церемонии.

Детишки умчались в джунгли. Вернувшись, они сразу начали строить дом. Самой мисс Камингс занялись деревенские матроны. Она включила свой коммуникатор и весь день передавала ценнейшие антропологические данные, от которых коллеги мисс Камингс пришли в самый настоящий экстаз. Большая часть этой информации еще до сих пор не расшифрована, и никто, кроме антрополога, не найдет в ней ничего интересного. Однако на пленку записывалось все. В конечном счете здесь оказалось больше сведений о Те-Тарке, чем можно было мечтать, и приоритет мисс Камингс как главного специалиста по крагам был установлен навсегда.

Только одну любопытную деталь упустила мисс Камингс и ее коллеги с корабля. Им не пришло в голову, что, организовав их триумф, Те-Тарк добился своей главной цели — спас народ крагов от уничтожения.

Постепенно небо стало темнеть, и, когда спустились сумерки, мисс Камингс вышла из своего большого нового дома, построенного специально для нее. На ней был подвенечный наряд крагов. Даже мисс Камингс была потрясена его роскошью, увидев платье вблизи. Конечно, платье было варварским, грубым. Но переливающиеся изменчивые краски украшенной жемчугом фаты, жемчужного ожерелья и удивительное богатство самого платья подарили мисс Камингс ни с чем не сравнимые ощущения.

Стемнело еще больше, дети снова исчезли и вернулись, только когда небо совсем почернело и стало темно по всей деревне. Впереди шел самый младший ребенок с зажженным факелом, остальные факелы еще не зажгли.

Мисс Камингс сидела в темноте, одетая в подвенечное платье, какого не приходилось надевать ни одной земной женщине. Она прошептала очередные указания в коммуникатор. Невидимый голос, исходящий из крошечного наушника, говорил ей какие-то успокоительные слова. Спасательная партия на вертолете была готова. На крайний случай у нее было достаточно мощное ручное оружие. Теперь у мисс Камингс не осталось и тени страха. Сведения, полученные сегодня, подняли ее научную репутацию на недосягаемую высоту. С этих пор ей будет принадлежать слава первооткрывателя культуры народа крагов, живущего на архипелаге в Летнем море Венеры. Приоритет ей был обеспечен, бояться больше нечего. А опасаться какого-то мужчину — она ведь пять недель провела в деревне крагов.

В пятидесяти ярдах от мисс Камингс горел одинокий мерцающий факел в руках малыша-крага. Наступило долгое напряженное ожидание.

Наконец чей-то голос заговорил на языке крагов. Матрона что-то буркнула. Ребенок повернулся и помог зажечь факел своему соседу. Тот зажег огонь следующему. Скоро пятьдесят пылающих факелов осветили всю деревню.

И мисс Камингс не поверила своим глазам: перед ней стоял Рей Хейл.

Он был весь измазан илом, чтобы больше походить на крага. В руках он держал множество раковин критил. Хейл узнал мисс Камингс, и его глаза стали круглыми, как блюдца. Пот проступил на его заблестевшем в свете факелов лице. Он узнал ее не просто как земную женщину, а именно как мисс Камингс, а Хейл был, наверное, единственным человеком на свете, которого она ненавидела всеми силами своей души.

Он сглотнул и, задыхаясь, прошептал:

— Продолжай играть свою роль! Или нас обоих убьют! Мисс Камингс стиснула зубы. В голосе Хейла послышались истерические нотки:

— Играй роль, говорю я тебе!

Мисс Камингс слегка дрожащим голосом прошептала:

— Наверху меня ждут вертолеты. Мне стоит только слово сказать…

Хейл с ненавистью посмотрел на нее, как затравленное дикое животное. Его отчаяние было столь очевидным, что мисс Камингс почувствовала глубокое одобрение и растущее уважение со стороны женщин деревни.

— Ты женился на моей младшей сестре, — проговорила мисс Камингс странным механическим голосом. — Она любила тебя, а ты разбил ее сердце. Ты бил ее! Ты отравил ей жизнь, а когда ты ее бросил, она умерла — так сильно она тебя любила! Я молилась, чтобы смерть нашла тебя! Ах ты животное, животное, животное…

Шепоток восхищения пробежал между матронами крагов. В свете факелов было видно, что Хейл весь покрылся испариной. Он прохрипел:

— Они меня убьют, если ты не согласишься! И тебя тоже! Ложь. Мисс Камингс не знала, откуда у нее появилась эта уверенность, но она чувствовала, что ее поведение в точности соответствует идеалам женщин-крагов, предполагающих всеобъемлющее презрение ко всему мужскому. Самые лучшие невесты крагов никогда раньше не выражали столь великолепной ненависти к своим женихам. Мисс Камингс механически отметила про себя, что ее поведение наверняка станет эталоном поведения невесты-краг.

Рей Хейл положил на землю раковину критил. Он дрожал от ужаса, но продолжал выполнять свадебный ритуал крагов. Одну раковину за другой выкладывал он перед неподвижно стоящей мисс Камингс.

— Я могу дать им убить тебя, — прошептала она. — Их никто не накажет. Я могу дать им убить тебя — ты это заслужил, — или я могу вызвать вертолет…

У нее в ушах зазвучал голос. Спасательная партия наверху готовилась спуститься вниз, но они были удивлены. Они ждали последней команды мисс Камингс, а вместо этого услышали совершенно невероятный разговор с каким-то незнакомцем. Обеспокоенный голос задавал вопросы. Мисс Камингс взяла себя в руки.

— События стали развиваться непредсказуемым образом, — негромко проговорила она в коммуникатор. — Вдобавок я поняла, что нахожусь в полнейшей безопасности. Я уверена, что спасать меня не придется. Главное, проверьте магнитофоны: они вам скоро понадобятся.

Закончив свое сообщение, мисс Камингс выключила коммуникатор.

В свете факелов Рей Хейл очень походил на крага: когда он положил последнюю раковину к ногам мисс Камингс, его охватило отчаяние, с которым он не мог справиться, он посмотрел на нее, как человек, только что услышавший свой смертный приговор и теперь ожидающий лишь его исполнения. Неожиданно он забормотал:

— Вот! Жемчуг! Я все отдам тебе. У меня его очень много! Все, все отдам! Только не дай им убить меня…

Он высыпал несколько крупных жемчужин ей на колени. И тут мисс Камингс встала. Она страшно побледнела. Ее ненависть к Рею Хейлу нисколько не уменьшилась, но прежде всего она была антропологом. Хейл не смог бы собрать столько раковин и жемчужин критил, не добыв важнейшей информации о крагах, которой у мисс Камингс не было.

Ее губы изогнулись в самой презрительной и надменной улыбке, на которую она только была способна. В действительности это была гримаса страдания. Она протянула руку и коснулась Хейла дулом своего невидимого оружия, зажатого в руке.

— Не пытайся скрыться в темноте, — сказала она, — я нажму на курок в ту секунду, когда почувствую, что дуло потеряло контакт с твоим телом.

Крошечный ребенок бросил факел на землю. Через мгновение все факелы оказались на земле, и детишки-краги стали затаптывать огонь. Мисс Камингс завела Хейла в дом, построенный в этот день для нее.

— Я думаю, — сухо сказала она, — у тебя есть сведения, которые меня интересуют. Сейчас я включу коммуникатор, и ты расскажешь все, что тебе известно о крагах. Потом я решу, убивать тебя или нет.

Она стояла перед ним в темноте. Хейл всхлипнул. Мисс Камингс взбадривала его вопросами — и дулом своего маленького оружия.

Это оружие было частью оборудования, которое мисс Камингс привезла с собой. Крошечного размера, но стоило слегка дотронуться до курка, как оно начинало испускать микроволновое излучение. На Земле этот факт с успехом использовался: как только преступник брался за оружие, тут же появлялась полиция. Кроме того, поток микроволнового излучения сопровождался высоким воющим звуком (если, конечно, оружие использовалось на полную мощность).

Хейл услышал легкое гудение и понял, что стоит мисс Камингс чуть сильнее надавить на курок — и его жизни придет конец.

Он еще раз всхлипнул. Ему нужно было как можно быстрее добраться до брачных покоев, он собирался пробыть здесь всего несколько минут. Но не смел сказать мисс Камингс о своих намерениях. Когда она задавала ему вопросы, он бубнил какие-то невнятные извинения по поводу того, что попытался жениться на девушке-краг. На мисс Камингс еще была фата из жемчуга критил, когда ей удалось остановить поток его почти бессвязных слов.

Негромкое гудение оружия, готового к выстрелу, сводило Хейла с ума. Да и других поводов для страха у него тоже хватало. Задыхаясь, он стал рассказывать. Он сделал торжественное подношение раковины критил. Ему было известно, что матроны выберут невесту и для нее будет построен новый дом. В тот миг, когда они войдут в этот дом, хрипло говорил Хейл, он собирался оглушить невесту и убежать вместе с ее нарядом, который на Земле стоит миллионы кредиток.

— Но, — ровным голосом произнесла мисс Камингс, — ты же предлагал мне галлоны жемчуга. Сколько раз ты уже проделывал эту операцию?

Хейл задыхался от ужаса. Ему было совершенно необходимо убежать отсюда. Но голос мисс Камингс оставался холодным и неторопливым:

— Ты ведь убивал невест — иначе ты слишком многим рисковал. Ты их душил?

Хейл забормотал, что краги — не люди. Их убийство не карается законом. Он был прав — пока прав — и знал это. Однако весь его вид говорил о том, как хотелось ему сейчас оказаться подальше от деревни крагов. Мисс Камингс решила, что он все-таки боится людей с вертолета, которые могут арестовать его.

— Никто из людей не появится здесь до тех пор, пока я не позову их, — сказала она с прежним удивительным спокойствием. — Если вертолет приземлится в деревне, мне придется прервать исследования. Но моя сестра умерла из-за того, что любила тебя. Если хочешь жить, ты расскажешь мне…

То, что последовало вслед за этим, было самым удивительным за всю историю антропологии. Под дулом тихонько гудящего оружия, подчиняясь отчаянному желанию побыстрее убраться отсюда, Хейл, запинаясь и путая слова (так он спешил), попытался ответить разом на все вопросы мисс Камингс. Он даже и не думал врать. Он говорил и говорил, искренне стремясь удовлетворить ее научное любопытство в кратчайший промежуток времени. Он весь дрожал. Его дыхание больше походило на всхлипывания. Но мисс Камингс была неумолима. Она проводила короткие консультации со своими коллегами на корабле, чтобы уточнить, какие еще моменты она упустила. Она размышляла, прерывая допрос, а потом формулировала вопросы с исключительной точностью. И все это время оружие негромко гудело, готовое в любой момент покончить с Хейлом, если тот попытается бежать.

Несмотря на напряженность обстановки, с научной точки зрения интервью было проведено безупречно. Мисс Камингс получила полную картину брачной церемонии глазами мужчины-крага, чего никому до нее не удавалось сделать. Мужчины-краги были презираемы; чтобы жениться, они должны были собирать раковины критил. Желательно такие, которые содержат жемчуг. Временами речь Хейла становилась почти неразборчивой, так он торопился, но все же он рассказал, где краги находят раковины критил и как их добывают. Только краг способен на это, но за деньги они доставать раковины не будут. Лишь необходимость жениться может заставить крага добывать раковины критил…

— Я должен убраться отсюда! — отчаянно хрипел Хейл. — Я не могу здесь оставаться! Я не могу, не могу…

Мисс Камингс сухо сказала:

— Я останусь в деревне еще на несколько дней, чтобы завершить сбор необходимой информации. Мне некогда возиться с твоим трупом. Иди!

Она отодвинула оружие, но снимать палец с курка не стала, и негромкое гудение продолжалось. Только тут мисс Камингс почувствовала страшную усталость. Она оставалась на ногах в страшном напряжении очень долго, она даже потеряла ощущение времени — наверное, прошло несколько часов. Только антрополог способен проделать все это для получения информации, которую в иной ситуации ему бы не видать как своих ушей. Когда Хейл отпрянул в сторону и стремительно выскочил из дома в темноту, мисс Камингс почувствовала, что силы покидают ее.

Тут мисс Камингс разрыдалась. Она очень, очень любила свою сестру, на которой пятнадцать лет назад женился Хейл и которая умерла из-за него. И у мисс Камингс не было даже сил приглушить рыдания…

Но это, как оказалось, было вполне подходящим поведением для новоиспеченной матроны. Среди крагов было принято, чтобы молодая громко рыдала, когда ее муж должен вернуться в темноту, из которой появился. Ото, в некотором смысле, сигнал к его уходу. К тому же плач заглушал звуки, доносившиеся снаружи.

Так, собственно, и произошло в данном случае.

Когда на следующее утро мисс Камингс вышла из дома, к ней обращались уже как к замужней женщине-краг. Все смотрели на нее теперь с явным одобрением, и за четыре дня ей удалось собрать абсолютно всю информацию, на которую она только могла рассчитывать с учетом отсутствия в языке крагов слова «почему». У нее, как у антрополога, остался один небольшой повод для разочарования. Он был связан с тем, что она не приняла участия в создании цветника, который нашла перед своим домом утром, на следующий день после брачной церемонии; не пришлось ей участвовать и в украшении ограды цветника раковинами критил, принесенными Хейлом. Даже цветы они посадили без нее. Ей оставалось только их поливать.

Еще до конца недели, к полнейшему изумлению крагов, мисс Камингс вернулась на корабль. Со временем она написала большую книгу о культуре и обычаях народа крагов, которая принесла ей славу среди антропологов и которая до сих пор считается образцом подобных исследований. Между прочим, ее книга предотвратила уничтожение крагов, раскрыв тайну происхождения моллюсков критил. Из книги однозначно следовало, что лучше крагов никто не может отыскивать раковины и жемчуг критил. Теперь принято покупать декоративные раковины в деревнях крагов, когда дом почившей матроны разбирался, а раковины, украшавшие цветники, теряли свою ценность для крагов. Тогда краги охотно расставались с ними в обмен на хинин. Что, как вы понимаете, значило регулярное поступление на рынок новых раковин, но в ограниченных количествах — а значит, цены на них не падали и межпланетная торговля процветала. Иногда удавалось купить и несколько жемчужин.

Вероятно, Те-Тарк устроил все именно так. Если Те-Тарк существует. В чем многие сомневаются.

В последнем издании книги мисс Камингс появилось небольшое трёхстраничное дополнение. Эти три странички мало что добавляют к антропологической стороне ее работы, но зато они проясняют ряд чисто биологических аспектов. В них говорится о последних открытиях: с тех пор как девушка-краг становится матроной, она до конца своей жизни регулярно рожает детей, хотя никогда после первой брачной ночи она не видит больше своего мужа. Биологи в последнее время склонны называть мужчин-крагов «трутнями», по аналогии с пчелами и муравьями, чьих самцов, как и мужчин-крагов, в юности изгоняют из поселений трудящихся самок и которые потом умирают после совокуплений. Филологи тоже сказали свое слово, утверждая, что раз язык крагов не способен описывать логические операции, значит, нет никаких доказательств того, что краги мыслят — то есть являются разумными существами. И тут их с энтузиазмом поддержали биологи, указывая, что жизнь крагов и их симбиоз с растительным миром не более сложны, чем у некоторых видов муравьев-термитов, пчел или ос. Объединившись, ученые столь разных областей стали выступать единым фронтом.

Однако окончательная победа осталась за антропологами. Они торжествующе заявили, что краги — люди, потому что среди животных нет вида, у которого существовала бы брачная церемония. А кроме того, указывали антропологи, ни одно животное не хоронит себе подобных. У крагов же есть брачная церемония, есть «медовый месяц», во время которого жених остается наедине с невестой в новом доме, построенном специально для нее, и в течение которого все жители деревни расходятся по своим домам, оставляя молодоженов вдвоем. И даже существует официальное окончание медового месяца, потому что после определенного промежутка времени — обычно около четырех часов — матроны крагов снова собираются около дома новобрачных. Когда жених покидает свою невесту, его встречает целый комитет замужних женщин. Они проворно разделываются с ним при помощи острого деревянного инструмента и хоронят перед домом вдовы, а могилу украшают принесенными им раковинами критил. Вдова же каждый день поливает цветы, посаженные на могиле мужа.

Это, утверждают антропологи, чисто человеческое поведение.

Тут еще не все до конца ясно. Возможно, Хейл сумел бы пролить свет на эти вопросы. Он очень многое знал о крагах. Даже когда он страшно торопился, прошли часы, прежде чем мисс Камингс исчерпала список старых и новых вопросов, возникших, когда она услышала ответы Хейла. Может быть, он знал больше, чем ей удалось выспросить у него, потому что, наверное, на нее все-таки как-то повлияло его страстное желание побыстрее сбежать. Но никому не известно, что еще обнаружил Хейл. Его никто больше не видел после бракосочетания по-крагски ни на Венере, ни где-нибудь еще.

Может быть, единственная возможность все узнать — спросить Те-Тарка, который, возможно, все это и устроил. Уничтожение крагов было предотвращено. Те-Тарк, несомненно, очень этого хотел.

Если только Те-Тарк существует.

Замочная скважина

Говорят, один ученый-психолог взялся проверить, насколько разумны шимпанзе. Привел он обезьяну в комнату, полную игрушек, вышел, закрыл дверь и хотел подсмотреть, как ведет себя шимпанзе. Заглянул в замочную скважину, а там, совсем близко, блестит пытливый карий глаз. Шимпанзе подсматривает в замочную скважину, как ведет себя психолог.

Когда Ляпу доставили на базу в кратере Тихо и в шлюзовом отсеке включились гравитационные устройства, он совсем сник. Да и вообще это было какое-то невозможное существо. Только и есть что огромные глазищи, тощие ручки и ножки, явно совсем еще малыш, и ему не нужен воздух, чтобы дышать. Пленника вручили Уордену — бессильный клубочек взъерошенной шерсти с полными ужаса глазами.

— Вы что, спятили? — гневно спросил Уорден. — Разве можно было вот так его сюда втащить? Ребенка с Земли вы бы сунули туда, где сила тяжести в шесть раз больше? Пропустите, живо!

И он кинулся в детскую, загодя приготовленную для кого-нибудь вроде Ляпы. В одном конце детской устроено было точное подобие лунной жилой пещеры. В другом — школьный класс, совсем как на Земле. Гравиторы в детской не включались, чтобы у лунного жителя сохранялся его естественный вес.

Гравиторы поддерживали всюду на базе обычную земную силу тяжести. Иначе люди постоянно страдали бы от морской болезни. Ляпу сразу принесли в отсек, приспособленный для землян, и он не в силах был даже приподнять тощую мохнатую лапку.

Но в детской все стало по-другому. Уорден опустил найденыша на пол. Ему-то было не по себе, ведь он здесь весил всего лишь двадцать семь фунтов вместо обычных ста шестидесяти. Его шатало и качало, как всякого человека на Луне, когда ему не помогают сохранять равновесие гравиторы.

Зато для Ляпы сила тяжести тут была привычная. Он развернулся и вдруг стрелой метнулся через всю детскую к приготовленной заранее пещерке. Ее сработали на совесть, точь-в-точь как настоящую. Были тут камни, обтесанные наподобие дурацкого колпака, высотой в пять футов, — такие неизменно находили в поселениях Ляпиного племени. Был и подвижный камень вроде яйца на опоре из уложенных столбиком плоских плит. А еще камни, заостренные, точно наконечник копья, прикрепленные проволокой к полу, — мало ли что придет Ляпе в голову…

К ним-то, таким знакомым, привычным, бросился Ляпа. Вскарабкался на одну из узких пирамидок, на самый верх, обхватил ее руками и ногами. И замер. Уорден наблюдал. Долгие минуты Ляпа не шевелился, казалось, он пытливо разглядывает все, что можно увидеть, когда глаза и те неподвижны.

Вдруг он повел головой. Всмотрелся — что еще есть кругом. Затем шевельнулся в третий раз и вперил в Уордена до странности упорный пристальный взгляд — не понять было, то ли страх в этом взгляде, то ли мольба.

— Гм… так вот для чего эти камни, — сказал Уорден. — Это насест, или гнездо, или постель, так? Я — твоя нянька, приятель. Скверную шутку мы с тобой играем, но иначе нам никак нельзя.

Он знал, что Ляпе его не понять, но все равно разговаривал с ним, как говорят с собакой или с младенцем. Смысла в этом нет, однако это необходимо.

— Мы хотим тебя сделать нашим орудием, чтобы одолеть твоих сородичей, — невесело продолжал Уорден. — Не по душе мне это, но так надо. А потому я с тобой буду добрый и ласковый, иначе наша хитрая затея не выгорит. Вот если б я тебя убил, это было бы по-настоящему доброе дело… но чего не могу, того не могу.

Ляпа все не шевелился и не сводил с Уордена немигающих глаз. Немного, самую малость он походил на земную обезьянку. С виду совершенно невозможное существо, но при этом трогательное.

— Ты у себя в детской, Ляпа, — с горечью сказал Уорден. — Будь как дома!

Он вышел и закрыл за собой дверь. И оглядел телеэкраны, по которым с четырех разных точек можно было следить за тем, что происходит в детской. Довольно долго Ляпа не шевелился. Потом соскользнул на пол. На сей раз он даже не поглядел в сторону пещерки.

С любопытством перешел он в тот конец детской, где собраны были предметы человеческого обихода. Оглядел каждую мелочь непомерно огромными кроткими глазами. Каждую мелочь потрогал крохотными лапками, неправдоподобно похожими на человеческие руки. Но ко всему прикасался легко, осторожно. Все осмотрел, но ничего не сдвинул с места.

Потом торопливо вернулся к пирамидке, вскарабкался наверх, опять крепко обхватил ее руками и ногами, несколько раз кряду помигал и, казалось, уснул. Так и застыл неподвижно с закрытыми глазами. Уордену наконец надоело смотреть, и он ушел.

Вся эта нелепая история его злила. Первые люди, которым предстояло высадиться на Луне, знали: это мертвый мир. Астрономы сто лет об этом твердили, и первые две экспедиции, которые достигли Луны, не нашли на ней ничего такого, что противоречило бы общепринятой теории.

Но один из участников третьей экспедиции заметил среди круто взметнувшихся в небо лунных скал какое-то движение и выстрелил — так открыто было племя Ляпы. Конечно же, никому и не снилось, что там, где нет ни воздуха, ни воды, возможна жизнь. И однако вот так, без воздуха и без воды, существовали сородичи Ляпы.

Труп первого убитого на Луне существа доставили на Землю, и тут биологи вознегодовали. У них в руках оказался экземпляр, который можно было вскрыть и изучить, а они все равно твердили, что такого существа на свете нет и быть не может. Вот почему и четвертая, и пятая, и шестая экспедиции усердно охотились на родичей Ляпы, добывали новые экземпляры во имя прогресса науки.

Два охотника из шестой экспедиции погибли, их скафандры оказались проколоты — похоже, каким-то оружием. От седьмой экспедиции не осталось в живых ни одного человека. По-видимому, сородичам Ляпы совсем не понравилось, что их отстреливают на потребу земным ученым.

Наконец прибыла на четырех кораблях десятая экспедиция, основала базу в кратере Тихо, и только тогда люди поверили, что все-таки можно высадиться на Луне и не сложить здесь головы. Однако на базе всем было неспокойно, будто в осажденной крепости.

Уорден доложил на Землю: группа, выехавшая на самоходе, поймала лунного детеныша и доставила на базу Тихо. Детеныш находится в заранее приготовленном помещении. Он цел и невредим. Судя по всему, воздух, пригодный для людей, ему хоть не нужен, но и не мешает. Это существо деятельное, подвижное, явно любопытное и, несомненно, очень смышленое.

До сих пор не удалось догадаться, чем оно питается (если оно вообще нуждается в пище), хотя у него, как и у других, добытых ранее экземпляров есть рот и во рту заостренные наросты — возможно, подобие зубов. Уорден, разумеется, будет подробно докладывать о дальнейшем. Сейчас он дает Ляпе время освоиться в новой обстановке.

Покончив с докладом, Уорден уселся в комнате отдыха, хмуро покосился на своих ученых коллег и, хотя на телеэкране шла передача с Земли, попробовал собраться с мыслями. Не по душе ему эта работа, очень не по душе, но ничего не попишешь — надо. Ляпу надо приручить. Надо внушить ему, что он тоже человек, — для того чтобы мы могли понять, как совладать с его сородичами.

На Земле давно уже замечали, что котенок, вскормленный вместе со щенятами, считает себя собакой, и даже утки, выросшие в доме, лучше чувствуют себя среди людей, чем среди других уток. Иные говорящие птицы, на редкость смышленые, явно считают себя людьми и соответственно себя ведут. Если такие задатки окажутся и у Ляпы, он отойдет от своих сородичей и сослужит нам немалую службу. Это необходимо!

Нам нужна Луна, нужна — и все тут. На Луне сила тяжести в шесть раз меньше земной. Грузовые ракеты летают с Земли на Луну и обратно, но не построен еще корабль, способный нести достаточно горючего для полета на Марс или на Венеру, если надо сперва оторваться от Земли.

А вот если на Луне устроить склад горючего, все станет просто. Шесть баков с горючим тут будут весить не больше, чем один на Земле. И вес самого корабля здесь будет в шесть раз меньше. А значит, ракета может взлететь с Земли, имея на борту десять баков, дозаправиться на Луне и помчаться дальше, унося двести баков, а то и побольше.

Получив заправочную станцию на Луне, мы сможем освоить всю Солнечную систему. Без Луны останемся прикованы к Земле. Нам нужна Луна!

А сородичи Ляпы этому помеха. Весь опыт человечества утверждает, что в условиях Луны — без воздуха, в пустыне, где чудовищная жара сменяется таким же чудовищным холодом, — никакая жизнь невозможна. И однако, она здесь есть, жизнь. Сородичи Ляпы не дышат кислородом. По-видимому, он входит в их пищу — сочетание каких-то минералов, — а потом соединяется с другими минералами в самом организме и дает ему тепло и энергию.

Кальмары и прочие головоногие кажутся людям странными существами, потому что в их кровообращении участвует не железо, но медь, а вот в крови Ляпиного племени, видимо, роль железа или меди играют какие-то сложные углеродные соединения. Существа эти в какой-то мере явно разумны. Они пользуются орудиями, обтесывают камень, и длинные, острые как иглы кристаллы служат им метательным оружием.

Металла у них в обиходе, понятно, нет, ведь без огня его не на чем плавить. А откуда взяться огню там, где нет воздуха? Но были же в древности пытливые умы, рассуждал Уорден, плавили металлы и зажигали дерево при помощи зеркал, сводящих в фокус солнечные лучи. Сумей соплеменники Ляпы сработать зеркала, изогнутые, как зеркала земных телескопов, — и на поверхности Луны, которую не заслоняют от Солнца ни воздух, ни облака, они могли бы получать и металлы.

И вдруг Уордену стало не по себе. Почудилось чье-то внезапное движение, и он круто обернулся. Но только и увидел на телеэкране передачу с далекой родины — комика в дурацком колпаке. Все смотрели на экран.

Тут комика с головой захлестнуло мыльной пеной, и зрители в телестудии за двести тридцать тысяч миль отсюда захохотали и зааплодировали столь изысканному остроумию. На лунной базе в кратере Тихо эта сценка почему-то показалась отнюдь не забавной.

Уорден встал, встряхнулся. Пошел опять проверить по экранам, что делается в детской. Ляпа все так же неподвижно висел на нелепой каменной пирамидке. Глаза его были закрыты. Всего лишь жалкий мохнатый клубочек, который выкрали с безвоздушных лунных пустынь, чтобы раскрыть секреты его племени.

Уорден прошел к себе и лег. Но прежде чем уснуть, подумал, что, пожалуй, для Ляпы еще не все потеряно. Никому не известно, какой у него обмен веществ. Никто понятия не имеет, чем он питается. Возможно, он умрет с голоду. Это было бы для него счастьем. Но прямая обязанность Уордена — этого не допустить.

Сородичи Ляпы воюют с пришельцами. За самоходами, выезжающими с базы (на Луне они стали необычайно быстроходными), из расселин в скалах, из-за разбросанных повсюду несчетных каменных глыб следят большеглазые мохнатые твари.

В пустоте мелькают острые как иглы камни — метательные снаряды. Они разбиваются о корпус самохода, о борта, но случается им и застрять в гусеницах или даже перебить звено, и самоход останавливается. Кто-то должен выйти наружу, извлечь каменный клин, починить перебитое звено. И тогда на него обрушивается град заостренных камней.

Каменная игла, летящая со скоростью сто футов в секунду, на Луне наносит удар ничуть не менее жестокий, чем на Земле, и притом летит дальше. Скафандры пробивает насквозь. Люди умирают. Гусеницы самоходов укрепили броней, для ремонтных работ уже готовятся специальные скафандры из особо прочных стальных пластин.

В ракетных кораблях мы достигли Луны — и вынуждены облачиться в латы, словно средневековые рыцари! Идет война. Нужен предатель. И на роль предателя избран Ляпа.

Когда Уорден опять вошел в детскую — дни и ночи на Луне тянутся по две недели, и внутри базы с ними никто не считался, — Ляпа взметнулся на свою пирамидку и прильнул к вершине. Перед тем он почему-то крутился у каменного яйца. Оно все еще слегка раскачивалось на плоской опоре. А Ляпа изо всех сил прижался к верхушке пирамиды, будто хотел слиться с ней воедино, и не сводил загадочного взгляда с Уордена.

— Не знаю, достигаем ли мы чего-нибудь, — непринужденно заговорил Уорден. — Может быть, если я тебя трону, ты полезешь в драку. Все-таки попробуем.

Он протянул руку. Мохнатый комочек — не горячий и не холодный, той же температуры, что и воздух на базе, — отчаянно сопротивлялся. Но Ляпа был совсем еще малыш. Уорден отлепил его от пирамидки и перенес в другой конец детской — тут были парта, доска, все как положено в классе. Ляпа свернулся в клубок, смотрел испуганно.

— Подлец же я, что обращаюсь с тобой по-хорошему, — сказал Уорден. — На, вот тебе игрушка.

Ляпа зашевелился у него в руках. Часто замигал. Уорден опустил его на пол и завел маленькую механическую игрушку. Та двинулась с места. Ляпа внимательно смотрел. А когда завод кончился, поглядел на Уордена. Уорден опять завел игрушку. И опять Ляпа был весь внимание. Когда завод снова кончился, крохотная лапка, так похожая на человеческую, потянулась к игрушке.

На удивление осторожно, испытующе Ляпа попробовал повернуть ключ. Не хватило силенки. Еще миг — и он уже скачет через всю комнату к своей пещере. Головка ключа — металлическое кольцо. Ляпа надел кольцо на острие метательного камня и стал поворачивать игрушку. Завел ее. Поставил на пол и смотрит, как она движется. Уорден только рот раскрыл.

— Ну, голова! — сказал он с досадой. — Вот беда, Ляпа. Ты понимаешь, что такое рычаг. Соображаешь не хуже восьмилетнего мальчишки! Плохо твое дело, приятель!

Когда настал очередной сеанс связи, он доложил обо всем на Землю. Ляпу можно обучать. Довольно ему раз, от силы два посмотреть, как что делается, и он в точности это повторит.

— К тому же, — как мог бесстрастно прибавил Уорден, — он меня больше не боится. Понимает, что я хочу быть с ним в дружбе. Когда я носил его на руках, я с ним разговаривал. Он ощущал мой голос по грудной клетке, как по резонатору. А перед уходом я опять взял его на руки и заговорил. Он посмотрел, как шевелятся мои губы, и приложил лапу к моей груди, чтобы ощутить колебания. Я положил его лапу себе на горло. Здесь дрожь ощутимей. Он был весь внимание. Не знаю, как вы расцените его сообразительность, но он умнее наших малышей.

И еще того бесстрастней Уорден докончил:

— Я крайне озабочен. К вашему сведению, мне совсем не нравится затея истребить эту породу. У них есть орудия, они разумны. Я считаю, что надо попытаться как-то вступить с ними в переговоры… попытаться завязать с ними дружбу… не убивать их ради анатомических исследований.

Передатчик молчал полторы секунды, которые требовались, чтобы голос Уордена достиг Земли, и еще полторы секунды, пока до него дошел ответ. И вот он услышал бодрый голос того, кто сидел на связи:

— Очень хорошо, мистер Уорден! Слышимость была прекрасная!

Уорден пожал плечами. Лунная база в кратере Тихо — сугубо официальное учреждение. Все, кто работает на Луне, конечно же, специалисты высокой квалификации, и притом политики не желают подвергать их драгоценную жизнь опасности, но… делами Бюро космических исследований заправляют люди, которые держатся за свои посты и жалованье. Уорден мог только пожалеть Ляпу и всех Ляпиных сородичей.

В прошлый раз, идя на урок в детскую, Уорден прихватил с собой пустую жестянку из-под кофе. Заговорил в нее как в рупор и показал Ляпе, что дну ее передается та же дрожь, какую Ляпа чувствовал на горле Уордена. Ляпа усердно проделывал опыт за опытом. И самостоятельно сделал открытие: чтобы уловить колебания, надо направить жестяную трубку в сторону человека.

Уорден совсем приуныл. И зачем только Ляпа такой рассудительный. Однако на следующем уроке он преподнес малышу обруч, затянутый тоненькой металлической пленкой. Ляпа мигом смекнул, что к чему.

Во время очередного доклада начальству Уорден по-настоящему злился.

— Конечно, Ляпа не знал прежде, что такое звук, как это знаем мы, — сказал он резко. — На Луне нет воздуха. Но звук передается через скалы. Ляпа чувствует колебания в плотных телах, как глухой человек «слышит» дрожь пола в зале, где танцуют, если музыка достаточно громкая. Возможно, у Ляпиного племени есть язык или звуковой код, который передается через каменистую почву. Безусловно, эти существа как-то общаются друг с другом! А если они разумны и обладают средствами общения, значит, они не животные и нельзя их истребить ради нашего удобства!

Он замолчал. На связь с ним в этот раз вышел главный биолог Бюро космических исследований. После неизбежного перерыва с Земли донесся любезный ответ:

— Блестяще, Уорден! Блестящее рассуждение! Но нам приходится быть дальновиднее. Планы исследования Марса и Венеры весьма популярны. Если мы рассчитываем получить необходимые средства — а этот вопрос не сегодня-завтра будет поставлен на голосование, — нам необходимо сделать новые шаги к ближайшим планетам. Наши соотечественники этого требуют. Если мы не начнем строить на Луне заправочную станцию, они перестанут поддерживать наши планы!

— Ну а если я пришлю на Землю снимки Ляпы? — настойчиво сказал Уорден. — В нем очень много человеческого, сэр! Он необыкновенно трогательный! И это характер, личность! Две-три пленки, где Ляпа снят за уроками, наверняка завоюют ему симпатии!

И снова досадная проволочка — надо ждать, пока голос его со скоростью света одолеет четверть миллиона миль и пока из этой дали долетит ответ.

— Эти… э-э… лунные твари убили несколько человек, Уорден, — в голосе главного биолога звучало сожаление. — Люди эти прославлены как мученики науки. Мы не можем распространять благоприятные сведения о существах, которые убивали наших людей! — И главный биолог прибавил любезно: — Но вы работаете с блеском, Уорден, просто с блеском! Продолжайте в том же духе!

И лицо его на экране померкло. Уорден отвернулся, свирепо выругавшись. Он успел привязаться к Ляпе. Ляпа ему доверяет. Теперь каждый раз, как он входит в детскую, Ляпа соскальзывает со своего дурацкого насеста и поскорей взбирается к нему на руки.

Ляпа до смешного мал, росту в нем каких-нибудь восемнадцать дюймов. Здесь, в детской, где установлено обычное лунное тяготение, он до нелепости легкий и хрупкий. Но как серьезен этот малыш, как усердно впитывает все, чему учит, что показывает ему Уорден!

Его все еще увлекает удивительное новое явление — звук. Как завороженный слушает он песню или мурлыканье без слов, даже когда напевает или что-то мурлычет себе под нос Уорден. Стоит Уордену шевельнуть губами, и Ляпа настораживается, поднимает обруч, затянутый металлической пленкой, и, прижав к ней крохотный палец, ловит колебания Уорденова голоса.

Притом он усвоил мысль, которую старался ему внушить Уорден, и даже несколько возгордился. Он общается с человеком — и раз от разу все больше перенимает человеческие повадки. Однажды, глядя на экраны, помогающие следить за Ляпой, Уорден увидел, как тот в одиночестве старательно повторяет каждый его, Уордена, шаг, каждое движение. Разыгрывает из себя учителя, который дает урок кому-то, кто еще меньше его самого. Разыгрывает роль Уордена — явно для собственного удовольствия!

Уорден ощутил ком в горле. До чего же он полюбил этого малыша! Горько думать, что ушел он сейчас от Ляпы, чтобы помочь техникам смастерить устройство из вибратора с микрофоном — машинку, которая станет передавать его голос колебаниями каменистой почвы и мгновенно ловить любые ответные колебания.

Если соплеменники Ляпы и вправду общаются между собой постукиванием по камню или каким-то сходным способом, мы сможем их подслушивать… и отыскивать их, и узнавать, где готовится засада, и обратить против них все смертоносные средства, какими умеем воевать.

Уорден надеялся, что машинка не сработает. Но она удалась. Когда он поставил ее в детской на пол и заговорил в микрофон, Ляпа сразу почувствовал колебания под ногами. И понял, что это те же колебания, какие он научился различать в воздухе.

Он подпрыгнул, прямо-таки подскочил от восторга. Ясно было, что он безмерно рад и доволен. А потом крохотная нога неистово затопала и зачертила по полу. И микрофон передал странную смесь — то ли стук, то ли царапанье. Ляпа передавал что-то похожее на звук очень размеренных осторожных шажков и пытливо смотрел в лицо Уордену.

— Пустой номер, Ляпа, — с огорчением сказал Уорден. — Не понимаю я этого. Но, похоже, ты уже стал чересчур нам доверять — на беду для твоего племени.

Хочешь не хочешь, пришлось доложить новость начальнику базы. Сразу же были установлены микрофоны на дне кратера вокруг базы и приготовлены еще микрофоны для выездных исследовательских партий, чтобы они всегда знали, есть ли поблизости лунные жители. И, как ни странно, микрофоны около базы тотчас же сработали.

Солнце уже заходило. Ляпу захватили почти в середине дня, а день на Луне длится триста тридцать четыре часа. И за все время плена — целую неделю по земному счету — он ничего не ел. Уорден добросовестно предлагал ему все, что только нашлось на базе съедобного и несъедобного. Под конец даже по кусочку всех минералов из собранной здесь геологами коллекции.

Ляпа на все это смотрел с интересом, но без аппетита. Уорден решил, что малыша, который так ему полюбился, ждет голодная смерть… что ж, оно, пожалуй, к лучшему. Во всяком случае, это лучше, чем принести смерть всему своему племени. И похоже, Ляпа уже становится каким-то вялым, нет в нем прежней бойкости и живости. Вероятно, ослабел от голода.

Солнце опускалось все ниже. Медленно, постепенно, ярд за ярдом наползали по дну кратера Тихо тени исполинских, в милю вышиной западных его стен. Настал час, когда солнечный свет оставался только еще на вершине конуса по самой его середине. Потом тень стала взбираться по восточным склонам стены. Еще немного — и последняя зубчатая полоска света исчезнет, и громадную чашу кратера всю, с краями, зальет ночная тьма.

Уорден следил за ослепительно сияющей полоской на скалах, она становилась все тоньше. Теперь две долгих недели ему не видать солнечного света. И вдруг зазвонил колокол — сигнал тревоги. Яростные резкие удары. С шипением сдвинулись все двери, разделяя базу на непроницаемые для воздуха отсеки. Отрывисто заговорили репродукторы:

— В скалах вокруг базы отдается шум! Видимо, поблизости переговариваются лунные твари. Должно быть, собираются напасть! Всем надеть скафандры, приготовить оружие!

И в этот миг погасла последняя тоненькая полоска света. Уорден тотчас подумал о Ляпе. Ему не подойдет ни один скафандр. Потом поморщился, сообразил: Ляпе скафандр не нужен.

Уорден облачился в тяжелое, неудобное снаряжение. Внутренние светильники померкли. А суровую безвоздушную пустыню вокруг базы залили потоки света. Включился сверхмощный прожектор, служащий маяком для ракетных кораблей, ведь они садятся на Луну и среди ночи, — уж конечно, он обнаружит любую тварь, которая замыслила недоброе против его хозяев. Но как страшно мало на самом деле осветил этот луч, а вокруг непроглядный, необъятный мрак без конца и края.

И опять отрывисто заговорил репродуктор:

— Две лунные твари! Удирают! Бегут зигзагами! Если кто хочет стрелять… — И запнулся. Пустяки. Самый меткий стрелок — не стрелок, когда на нем скафандр. — Они тут что-то оставили, — прибавил голос в репродукторе. Он звучал резко, беспокойно.

— Я пойду погляжу, — сказал Уорден и сам испугался, но на душе стало тяжело. — Пожалуй, я догадываюсь, что там такое.

Через несколько минут он вышел из воздушного шлюза. Несмотря на громоздкий скафандр, двигаться было нетрудно. С Уорденом пошли еще двое. У всех в руках оружие, а луч прожектора беспорядочно рыщет вокруг, стараясь обнаружить любого Ляпиного сородича, если тот подбирается к ним в темноте.

Свет бьет сзади, а перед глазами Уордена с вышины смотрят на Луну мириады звезд. Небо над головой заполняют несчетные огоньки всех мыслимых и немыслимых цветов. Знакомые созвездия сияют вдесятеро ярче, чем на Земле. А Земля висит почти в зените. Она сейчас в третьей четверти — голубоватое чудовищно огромное небесное тело диаметром вчетверо больше Луны, можно смутно различить континенты и ледяные шапки полюсов.

С недобрым предчувствием подошел Уорден к тому, что оставили, убегая, родичи Ляпы. И не слишком удивился, когда увидел, что это такое. На плоской опоре лежало каменное яйцо и вокруг него — тончайшая пыль, словно этим верхним подвижным камнем что-то растерли, размололи, как жерновом.

— Подарок Ляпе, — мрачно сказал Уорден в микрофон внутри шлема. — Родичи знают, что его взяли в плен живым. И подозревают, что он проголодался. Оставили для него какую-то еду, наверно, ту, которая ему нужнее всего.

Несомненно, догадка верна. Уорден не ощутил гордости. Ляпу, детеныша, похитили враги его племени и держат в плену, и им нечем накормить малыша. И вот какие-то смельчаки, быть может Ляпины родители, рискуя жизнью, принесли ему поесть и тут же оставили каменное яйцо — знак, что это не что-нибудь, а именно еда.

— Стыд и срам, — с горечью сказал Уорден. — Ладно, отнесем это на базу. Да поосторожней, не рассыпать бы эту пыль.

Нет, гордиться ему нечем, это стало еще ясней, когда Ляпа с восторгом накинулся на растертое в порошок неизвестное вещество. Безмерно довольный, он уплетал щепотку за щепоткой. Уорден сгорал со стыда.

— Тебе уготована злая участь, Ляпа, — сказал он. — Я уже немало от тебя узнал, и это будет стоить жизни сотням твоих сородичей. А они рискуют головой, лишь бы тебя накормить! Тебя я делаю предателем, а сам становлюсь подлецом.

Ляпа задумчиво поднял затянутый металлической пленкой обруч, ловил в воздухе колебания — звук Уорденова голоса. Маленький, мохнатый, сосредоточенный. Потом решил, что те же колебания лучше ловить через каменный пол. Прижал микрофон-передатчик к груди Уордена. Ждет.

— Нет! — жестко сказал Уорден. — В твоем народе слишком много человеческого. Не давай мне узнать о вас больше, Ляпа. Будь умником, прикинься тупицей.

Но Ляпа не стал разыгрывать тупицу. Вскоре Уорден уже учил его читать. Но вот странно, установленные в скалах микрофоны, что подняли в тот раз тревогу на базе, при выездах на самоходе оказались бесполезными. Похоже, Ляпино племя решило убраться подальше. Разумеется, если оно и впредь будет держаться на почтительном расстоянии от базы, можно эту породу истребить и после, а первым делом строить склад горючего. Но в переговорах о Ляпе с земным начальством появились намеки на другие возможности.

— Если твои собратья не высунут носа, пока все в порядке, — сказал Ляпе Уорден. — Но это пока. На меня уже нажимают, чтоб я попробовал тебя приучить к земному тяготению. Если это получится, тебя затребуют в зоопарк. А если ты там выдержишь… ну, тогда прилетят новые экспедиции и наловят твоих родичей для других зоопарков.

Ляпа застыл неподвижно и не спускал с Уордена глаз.

— А кроме того, — угрюмо продолжал Уорден, — ближайшая ракета доставит оборудование для этакой микрошахты. Я обязан проверить, может, ты научишься управляться с этой механикой.

Ляпа стал водить ногой по полу, извлекая царапающие звуки. Смысл их, конечно, непонятен, но ясно хотя бы, что слушать Уордена Ляпе интересно. Похоже, он с удовольствием ловит колебания Уорденова голоса — так собаке приятно, когда с ней разговаривает хозяин. Уорден досадливо крякнул.

— Мы, люди, считаем тебя животным, Ляпа. Мы уверили себя, что весь животный мир должен нам подчиняться. Животные должны нам служить. Если ты окажешься чересчур сообразительным, мы выловим всю твою родню и заставим работать на нас, добывать нужные нам минералы. И тебя заставим. А я не желаю, чтоб ты надрывался где-то там в шахте, Ляпа! Это несправедливо!

Ляпа замер и не шелохнулся. Уордену стало тошно, ему представились вот такие же маленькие мохнатые создания, загнанные в безвоздушные ледяные шахты глубоко под поверхностью Луны на тяжелую подневольную работу. И стражи в скафандрах следят, чтобы ни один маленький шахтер не сбежал, не вернул себе свободу, какую на Луне знали до появления незваных гостей. И вокруг на случай мятежа установлены орудия. И тем, кто устал или попробовал взбунтоваться, нет пощады.

Все это не ново. Довольно вспомнить, что было с индейцами, когда на Кубу приплыли испанцы… и рабство негров в Америке… и концентрационные лагеря…

Ляпа шевельнулся. Положил мохнатую лапку на колено Уордена. Уорден хмуро поглядел на него.

— Скверная история, — сказал он резко. — Зря я так к тебе привязался. Ты славный малыш, но твое племя обречено. Беда в том, что вы не потрудились создать свою цивилизацию. А если б создали, сильно подозреваю, что мы бы стерли ее с лица Луны. Мы не очень-то благородны.

Ляпа отошел к классной доске. Взял кусок белой пастели (руки лунного жителя слишком слабы, чтобы писать обычным твердым мелом) и принялся деловито чертить значок за значком. Значки сливались в буквы. Буквы сложились в слова. Слова были осмысленные.

Невозможно поверить глазам! Крупно, четко Ляпа вывел, будто напечатал:

Обернулся и пристально посмотрел на Уордена. Тот побелел как полотно.

— Я не учил тебя этим словам, Ляпа! — еле слышно выговорил он. — Что происходит?

Он забыл, что для Ляпы его слова — всего лишь дрожь, передающаяся через пол или по воздуху. Забыл, что говорить бессмысленно. Но и Ляпа, кажется, об этом забыл. Так же деловито вывел:

— Посмотрел на Уордена и стал чертить дальше:

Он смотрел на Уордена огромными, до нелепости кроткими и милыми глазищами. Словно вихрь поднялся в голове Уордена. Долгое время спустя Ляпа вывел на доске одно только слово: ДА.

Теперь уже Уорден застыл без движения. В детской сила тяжести держалась лунная, и он весил в шесть раз меньше, чем на Земле. Но тут им овладела безмерная слабость. А на смену ей пришла угрюмая решимость.

— Наверно, ничего другого не остается, — медленно произнес он. — Но мне надо будет пронести тебя через воздушный шлюз, а в коридоре сила тяжести, как на Земле.

Он поднялся. Ляпа прыгнул к нему на руки. Свернулся клубком, зорко глядя в лицо Уордену. И когда тот уже готов был переступить порог, поднял тощую лапку и осторожно погладил Уордена по щеке.

— Пошли! — сказал Уорден. — Тебя хотели сделать нашим орудием. А может быть…

И все же с Ляпой на руках — тот съежился в мохнатый клубочек, смятый непривычным земным тяготением, — он прошел в шлюз. Облачился в скафандр. И вышел наружу.

Близился рассвет. За минувший долгий срок Земля перешла в последнюю четверть, а самый высокий зубец горной гряды, что образовала стену кратера Тихо, уже пылал в солнечных лучах. Но были еще видны и звезды, очень яркие. Уорден пошел прочь от базы, отсвет Земли показывал, куда ступить.

Через три часа он вернулся. Рядом с ним, большим и неуклюжим в громоздком скафандре, прыгал и скакал Ляпа. За ними следовали еще двое. Оба меньше Уордена, но гораздо крупнее Ляпы. Тощие, мохнатые, они несли что-то тяжелое. За милю от базы Уорден включил передатчик в скафандре. Вызвал своих. В наушниках прозвучал испуганный отклик.

— Говорит Уорден. — Это было сказано сухо, сдержанно. — Я выходил с Ляпой погулять. Мы навестили его семью, и я веду с собой двоих его близких родственников. Они хотят отдать визит и поднести кое-какие подарки. Впустите вы нас без стрельбы?

В наушниках послышались возгласы. Смятение, суматоха. Но Уорден упорно шел к базе, а тем временем в солнечных лучах запылала еще одна горная вершина, ослепительно вспыхнула третья. Неотвратимо надвигался рассвет.

Распахнулась наружная дверь шлюза. Из безвоздушной лунной пустыни пришедшие вступили в люк. Но когда он закрылся и заработали гравиторы, Ляпа и его родичи скорчились беспомощными комочками. В детскую их пришлось нести на руках. Тут они распрямились и устремили загадочные взгляды на людей, которые набились в комнату с лунным тяготением, и на тех, кто глазел из дверей.

— Я должен кое-что передать, — сказал Уорден. — Ляпа и его родные хотят с нами договориться. Как видите, они отдались нам в руки. Мы можем их убить, всех троих. Но они хотят с нами договориться.

— Вы сумели найти с ними общий язык, Уорден? — не без смущения спросил начальник базы.

— Не я, — возразил Уорден. — Это они сумели. Доказали, что их разум ничуть не уступает нашему. С ними обращались как с животными, отстреливали для анатомических исследований. Естественно, они стали сопротивляться! Но они хотят покончить с враждой. Они говорят, мы никогда не сможем существовать на Луне, кроме как в скафандрах и на таких вот базах, а им никогда не притерпеться к земному тяготению. И потому нам с ними незачем враждовать. Мы можем помогать друг другу.

— Звучит правдоподобно, — сухо сказал начальник базы, — но мы обязаны исполнять приказ. Вы им это объяснили, Уорден?

— Они знают, — ответил Уорден. — И если надо будет, станут защищаться. У них уже есть плавильни для обработки металлов. Они добывают тепло при помощи изогнутых зеркал, собирают в фокус солнечные лучи. И даже начали работать с газами в баллонах. По части электроники они пока еще не очень продвинулись, но теория им известна, а электровакуумные приборы не нужны. Они ведь сами живут в вакууме. Отныне они сумеют защищаться.

— Послушайте, Уорден, — мягко сказал начальник, — я ведь тоже наблюдал за Ляпой. И вы как будто не сошли с ума. Но если что-нибудь такое преподнести нашим военным властям, неприятностей не оберешься. Они давно требуют послать сюда боевые ракеты. Если ваши друзья начнут всерьез с нами воевать, если они и правда в состоянии обороняться… пожалуй, власти ответят военными кораблями.

Уорден кивнул.

— Верно. Только наш ракетный флот пока что не может воевать так далеко от запасов топлива, а заправочную станцию тут не устроишь, ведь Луну населяют не животные и не дикари — племя Ляпы уже достигло довольно высокого уровня развития, а скоро он наверняка будет еще выше. Эти Ляпины родичи, что близкие, что дальние, — способнейший народ!

— Боюсь, им еще придется это доказать, — заметил начальник базы. — Откуда такой неожиданный взрыв культуры?

— От нас, — сказал Уорден. — Принцип плавления металлов они, думаю, взяли у меня. Познания по части металлургии и техники — от водителей самоходов. Геологии — вернее сказать, лунологии — научились главным образом у вас.

— То есть как?

— Подумайте, что бы такое по вашему желанию сделать Ляпе, и последите за ним, — хмуро предложил Уорден.

Начальник недоуменно воззрился на него, потом перевел взгляд на Ляпу. Маленький мохнатый Ляпа горделиво выпрямился, потом низко поклонился. Одну лапку прижал к тому месту, где у него, возможно, находилось сердце. С изысканностью придворного давних времен широко повел другой. Опять выпрямился, важно прошелся по комнате — и мигом забрался на колени к Уордену, тощей мохнатой лапкой обвил его шею.

Вся кровь отхлынула от лица начальника базы.

— Как он поклонился… — не вдруг выговорил он. — Я в точности такое себе и представил. Вы хотите сказать…

— Вот именно, — подтвердил Уорден. — У предков Ляпы не было воздуха, по которому передавались бы звуки речи. И у них развилась телепатия. Конечно, со временем они создали что-то вроде музыки, звуки распространяются через камень. Но, как и наша музыка, эти звуки не несут в себе смысла. Лунные жители общаются, напрямик передавая друг другу мысли. Но мы не можем уловить их мысль, а они нашу улавливают.

— Они читают наши мысли! — Начальник базы провел языком по пересохшим губам. — Значит, сперва, когда мы стали их отстреливать как материал для биологов, они пробовали достигнуть взаимопонимания. А потом уже начали воевать.

— Естественно, — сказал Уорден. — А как бы мы поступили на их месте? Они давно перенимают наши знания. Теперь они грозные противники. Им ничего не стоило стереть нашу базу в порошок. Они нас не трогали, потому что учились у нас. Теперь они готовы вести с нами меновую торговлю.

— Придется доложить на Землю, — медленно произнес начальник. — Но…

— Они тут принесли кое-какие образцы, — продолжал Уорден. — Будут менять алмазы по весу, грамм за грамм, на пластинки. Им нравится наша музыка. Будут менять изумруды на учебники — они уже умеют читать! И построят атомный реактор и станут менять плутоний, а на что — еще придумают. Это куда лучше, чем война.

— Да, — сказал начальник, — что верно, то верно. К таким доводам наши прислушаются. Но как они сумели…

— Это все Ляпа, — усмехнулся Уорден. — Просто-напросто Ляпа! Вовсе мы его не захватили в плен, его нам нарочно подсунули! Он сидел тут на базе, извлекал все подряд из наших мозгов и передавал сородичам. Не забудьте, мы хотели изучить это племя, так? А вышло как в известном анекдоте про психолога…

Говорят, один ученый-психолог взялся проверить, насколько разумны шимпанзе. Привел он обезьяну в комнату, полную игрушек, вышел, закрыл дверь и хотел подсмотреть, как ведет себя шимпанзе. Заглянул в замочную скважину, а там, совсем близко, блестит пытливый карий глаз. Шимпанзе подсматривает в замочную скважину, как ведет себя психолог.

Звезда-бродяга

Курс Звезды-Бродяги и время ее прибытия были зафиксированы в астрономических справочниках по меньшей мере двести лет назад. Правда, создавалось впечатление, что это никого не волнует — по крайней мере, на Земле. Было вычислено, что точка ее наибольшего приближения находится в трех световых годах от нашей планеты. Звезда представляла некоторый интерес, но не более того. Никому и в голову не приходило, что она может повлиять на благополучие человеческой расы — и не только на Земле, но и на всех колониях, которые стремительно развивались, поскольку люди старались сбежать со своей перенаселенной родины. На самом деле их дальнейшее существование зависело от прибытия Звезды-Бродяги — невозможно даже представить, как сложилась бы история, если бы она не появилась.

Однако когда ее заметили астрономы, не было никаких очевидных причин для беспокойства. Огромная масса звезды никак не влияла на Солнечную систему. К тому же, будучи совершенно черной, она не испускала света, и ее можно было увидеть только с расстояния в несколько миллионов километров. Тогда она представляла собой темный диск, закрывавший небольшой участок звездного неба. Впрочем, приблизиться к ней настолько, чтобы ее разглядеть, оказалось необычайно сложно.

Звезда-Бродяга состояла из антиматерии, с антипротонами в ядрах атомов и антиэлектронами на орбитах, вследствие чего ее тяготение было направлено в противоположную сторону по сравнению с Землей, Солнцем и любыми другими телами в Галактике. Звезда-Бродяга их не притягивала. Она отчаянно отталкивалась от их гравитационных полей, пытаясь покинуть чуждую ей вселенную.

Происхождение Звезды-Бродяги оставалось для землян загадкой. Никто не сумел бы объяснить, как она оказалась в окружении обычной материи. Если бы вещество соприкоснулось с антивеществом, началась бы реакция аннигиляции, сопровождающаяся таким выбросом энергии, что взрыв ядерной бомбы выглядел бы жалким плевком. Однако ничего подобного не случалось. Даже кальциевые облака расступались, давая ей беспрепятственно двигаться дальше. Водородная плазма уходила в сторону, когда приближалась Звезда-Бродяга. Так она и блуждала среди враждебных звезд, пугливо шарахаясь от них. Ее перемещения были настолько необычными, что еще за столетие до основных событий было вычислено, что на Звезде-Бродяге даже время течет вспять. Она случайно натолкнулась на нашу Вселенную и попала в нее из далекого будущего. И теперь двигалась в прошлое.

Однако Звезда-Бродяга не должна была подойти к Солнечной системе ближе чем на три световых года. Требовалось огромное количество энергии, чтобы подлететь к ней поближе. Вот почему никого не насторожило, что в момент максимального приближения Звезды-Бродяги к Земле грузовой корабль «Киберия» стартовал из космопорта на мысе Канаверал. Удалившись на необходимое расстояние, корабль взял курс на Угольный Мешок и перешел в овердрайв.

Предполагалось, что дальнейший полет не принесет никаких неожиданностей. «Киберия» была старым кораблем, на котором перевозили грузы, поскольку более новые и быстрые суда занимались переброской пассажиров на планеты-колонии — билеты обходились переселенцам в астрономические суммы. Поэтому никого не удивило, когда корабль стартовал с грузом германия на сумму в несколько миллионов кредитов, а также несколькими мешками земных семян для экспериментов на планетах Угольного Мешка. Все шло как всегда. Даже Звезда-Бродяга уже ни у кого не вызывала интереса.

Примерно через сорок минут после старта «Киберии» полицейские сканеры засекли движение на стартовой площадке. Полиция вела постоянное наблюдение за полем — здесь нередко появлялись воры — и сразу же отправилась посмотреть, что произошло.

Они обнаружили там команду «Киберии», едва успевшую подняться на ноги. Капитан, первый помощник и все члены экипажа, за исключением одного, остались на Земле. Они занимались последними приготовлениями к старту, когда дружно потеряли сознание. Первый помощник различил шаги у себя за спиной, а потом в него ударил луч парализатора. Один из офицеров слышал, как открылась дверь каюты. Остальные члены команды вообще ничего не заметили. Они пришли в себя на взлетном поле — корабль улетел без них.

В космопорте быстро провели все возможные проверки. Пропало три человека. Первый — пожилой космонавт III класса по имени Томас Брент, которому скоро должно было исполниться семьдесят. Второй — специалист по гидропонике Рекс Холл, а третий — испытатель кислородных приборов Марж Дейли. Последние двое готовили «Киберию» к взлету. Ни один из исчезнувших не имел документов на управление межпланетным кораблем. Оставалось лишь предположить, что тот взлетел по собственному желанию, взял курс на Угольный Мешок и растворился в космосе.

Больше ничего установить не удалось. Служба безопасности космопорта попыталась поставить в известность родственников пропавших. У Рекса Холла семьи не оказалось. Единственная тетка Марж Дейли умерла как раз тогда, когда Марж устроилась работать в космопорт. Томас Брент был обычным пожилым космонавтом. Никто ничего о нем не знал. Возможно, его даже звали иначе.

Прошло еще некоторое время, и «Киберию» внесли в списки пропавших кораблей, потом за нее выплатили страховку. Никто никогда не интересовался судьбой Рекса Холла или Марж Дейли. Сложилось впечатление, что никого не беспокоила и участь Томаса Брента. Осталась лишь тайна исчезновения «Киберии», но со временем и о ней забыли.

Наша цивилизация продолжала жить, как раньше, корабли доставляли колонистов на новые планеты, и настало время, когда люди начали с интересом поглядывать в сторону других галактик. О Звезде-Бродяге, «Киберии» и трех исчезнувших вместе с кораблем землянах больше не вспоминали. И в этом была особая ирония. Ведь будущее человечества зависело именно от них.

Рекс Холл и Марж Дейли поднялись на борт «Киберии» через воздушный шлюз ровно за час до старта. По инструкции корабль необходимо было полностью загерметизировать за четыре часа до взлета, а за час — проверить работу воздуховодов. Они тут же принялись за работу. В специальном помещении находилась гидропоническая установка, за которую отвечал Холл. Марж, естественно, приходилось брать образцы воздуха из всех отсеков корабля, и она спокойно занималась делом, измеряя содержание углекислого газа и уровень загрязнения.

Они справились быстро, поскольку ничего сложного им делать не приходилось. Негромко гудели насосы, тихонько бурлила жидкость в резервуарах с водорослями. Выполняя ежедневную рутину, они даже не разговаривали между собой.

Марж закончила снимать показания одновременно с Холлом, который завершил подсчет бактерий в растворе для бобовых культур. Марж убрала блокнот, а он сложил микроскоп. Откуда-то послышался негромкий металлический стук — возможно, захлопнулась дверь отсека. И тут же раздался звук гонга, дверь с шипением закрылась, и они почувствовали необычное покалывание, которое возникает при включении двигателей. Пол под ногами дрогнул — они поняли, что корабль оторвался от земли. «Киберия» устремилась в небо.

— Дьявол! — воскликнул Холл. — Мы взлетели! Кто-то решил не дожидаться времени старта!

На лице Марж появилось смущение.

— И что мы будем делать?

— Сейчас — ничего, — ответил Холл. — Можно нажать кнопку тревоги, и тогда капитану придется любой ценой сажать корабль. Он решит, что нарушена герметичность. Однако экстренное приземление весьма опасно. Лучше подождать. Из космоса вернуться значительно легче. Впрочем, у капитана будут серьезные неприятности. Он должен был получить добро на взлет.

Марж, немного побледнев, кивнула. Корабль между тем продолжал подниматься. Марж попыталась улыбнуться.

— Я никогда прежде не покидала Землю. Вот уж не думала, что до этого дойдет. Забавно, не так ли?

— Я тоже впервые в космосе, — отозвался Холл. — Раз уж так вышло, почему бы не посмотреть на космопорт сверху?

Марж вздохнула.

— Конечно. Я тысячу раз мечтала об этом…

Холл подошел к иллюминатору и отодвинул стальные шторки. Одновременно разъехались в стороны внешние заслонки, и они вместе выглянули наружу. И увидели планету такой, какой ее видят лишь космонавты и те, у кого хватило денег на эмиграцию с Земли.

На первый взгляд она представляла собой огромную чашу, а горизонт, казалось, поднимался вместе с ними. Затем мир стал стремительно уходить вниз и уменьшаться. Прошло еще немного времени, горизонт изогнулся, а Земля превратилась в громадный шар, но пока они видели только его часть. Однако корабль продолжал свой стремительный полет, и Земля обратилась в сферу. Они различали континенты, океаны и шапки полярного льда. Марж смотрела во все глаза, стараясь ничего не упустить.

Неприятные ощущения закончились. «Киберия» вышла в космос. Планетарные двигатели выключились, и шар по имени Земля ушел в сторону — теперь его даже не было видно в иллюминатор. Вместе с ним исчезли мириады звезд, но на их месте возникли другие.

— Следует доложить о том, что мы остались на борту, — заявил Холл. — Команда сейчас начнет готовить корабль к переходу в овердрайв.

Он нажал кнопку интеркома, и включился монитор. Холл увидел рубку управления, а затем появилось лукавое лицо с седой бородой. В следующее мгновение хитрое выражение на нем сменилось удивлением.

— Черт побери, кто вы такие? — рассерженно воскликнуло лицо.

— Когда вы подняли корабль, я проводил проверку гидропонических резервуаров, — ответил Холл. — Мисс Дейли находилась со мной, она занималась воздуховодами. Мы не сообщали, что закончили, — поэтому вы не имели права стартовать.

На бородатом лице появилась гримаса.

— Чего вы хотите? — резко спросило оно.

— Ну… обратно на Землю, естественно.

Но не успел Холл закончить фразу, как понял, что говорит неправду. На Земле слишком много людей, мечтающих вырваться оттуда. Конечно, никто не голодает, но, так или иначе, все стремятся оказаться там, где полно зелени и открытого пространства. Там, где у каждого есть свобода, к которой привыкли их предки на протяжении десяти тысяч поколений. Холлу совсем не хотелось возвращаться на перенаселенную Землю, там было чересчур много народа. Однако он этого не сказал.

— Уже поздно! — заявило лицо. — Слишком поздно! Холл увидел, как рука на экране переместилась. Монитор

погас. Холл не верил своим глазам. Через мгновение интерком вновь заработал, и бородатое лицо с укором произнесло:

— Возможно, вы тоже удивлены, но я просто поражен!

Холл повернулся к Марж и открыл рот, намереваясь что-то сказать, но тут свет потускнел и почти погас. Казалось, весь космос закружился вокруг них. Ни Холл, ни Марж не чувствовали, что корабль движется. Однако у обоих сложилось впечатление, будто Вселенная вдруг завертелась спиралью, что было невыразимо странно.

Затем диковинное ощущение исчезло. Вновь загорелись лампы. Марж не шевелилась, но ее лицо стало белым как бумага.

— Он не собирается возвращаться, — сказала она с неожиданной уверенностью и спокойствием. — Мы перешли в овердрайв. Я слышала, что при этом испытывают.

Она кивнула в сторону иллюминатора. Тот все еще был открыт, но за ним царил абсолютный мрак. В гиперпространстве корабль преодолевает расстояние, равное световому году, за день реального времени. Естественно, идущий сзади свет не может его догнать. Лишь внутри поля овердрайва, которое находится в корабле, человек может что-то видеть.

Сам корабль в гиперпространстве движется вслепую и совершенно беспомощен. Однако частицы космической пыли приобретают скорость корабля, когда оказываются в поле овердрайва. Поэтому считается, что каждые несколько световых столетий необходимо выходить в обычное пространство, чтобы избавиться от нежелательного балласта.

На корабле воцарилась тишина. Лишь тихонько гудели компрессоры, поставляя кислород, да негромко булькала вода в резервуарах с водорослями.

— Он вел себя совсем не так, как положено капитану. Что-то здесь странное творится! — сказал Холл, подошел к двери и решительно подергал ручку.

Ничего не произошло. Он стиснул зубы.

— Мы заперты, — холодно заметил он. — Но здесь есть кое-какие инструменты. Я разберу дверь на части…

— Возможно, интерком отключился не полностью, и звук все еще передается.

Тут же засветился экран.

— Так и есть! — бодро сообщило лицо. — Умная девушка! Экран потемнел, но через несколько мгновений вновь ожил.

— Среди вас есть астронавигатор? — с интересом спросило лицо. — Вы можете определить, где мы находимся?

Марж покачала головой.

— Нет! — злобно бросил Холл. — Я специалист по гидропонике.

— Вот и отлично! — сияя, заявило лицо. — Превосходно! Замечательно!

— Почему? — поинтересовалась Марж.

Но экран уже потух. Однако не прошло и десяти минут, как вновь на интеркоме появилось изображение капитана.

— Мне не придется вас убивать, — бодро сообщил голос. — Мне кажется, мы сумеем подружиться!

Экран в очередной раз подернулся серебром и больше уже не загорался. Холл стоял, сжимая кулаки и глядя под ноги. Марж едва заметно покачала головой. Бледность не сходила с ее лица. Посмотрев на часы, она встала и подошла к датчикам. Внимательно глядя на приборы, она прочитала показания. Ее интересовало содержание углекислого газа в разных отсеках корабля. Затем она записала данные в блокнот. В трех отсеках из четырех показания совпадали до третьего знака после запятой. Она нарисовала стрелку и в скобках написала короткий комментарий.

«Углекислого газа нет нигде, кроме как в рубке управления, — прочитал Холл. — Похоже, на борту кроме нас только один человек».

По спине Холла пробежал холодок. Марж пришлось бы несладко, если бы она оказалась единственной женщиной на борту. Но и в нынешней ситуации — если попытаться заглянуть далеко вперед — жизнь втроем будет нелегкой.

— Если на корабле только один человек, я с ним разберусь! — уверенно заявил Холл.

Но Марж что-то считала. Наконец она подняла голову.

— Ты не умеешь управлять кораблем, — спокойно сказала она. — Я слышала, что на Плутоне, до которого всего четыре световых часа, Солнце кажется лишь самой большой звездой на небе. Мы находимся в овердрайве двадцать минут. Иными словами, мы преодолели путь, в тридцать раз превышающий расстояние между Солнцем и Плутоном. Даже если мы выйдем из овердрайва прямо сейчас, то не сможем узнать наше солнце и не сумеем вернуться. Оно перестанет быть самой яркой из звезд! — Потом она добавила: — Вот почему он хотел узнать, нет ли среди нас навигатора. Теперь мы попадем на Землю, только если он захочет.

Некоторое время Марж изучала лицо Холла.

— Возможно, он летит на одну из колонизированных планет, — задумчиво продолжала она. — Я не против. Вот только…

Холл пробормотал что-то неразборчивое. Потом быстро подошел к интеркому и выключил его. Теперь никто не мог их подслушать. Затем он взял несколько инструментов из ящика и тяжелой походкой направился к двери. С мрачным видом Холл принялся отвинчивать фиксирующие пластины. Вскоре дверь легко отошла в сторону.

— А теперь я намерен…

Из коридора послышался шум.

— Ну да! — раздался бодрый голос. — Ты собираешься решительно поговорить со мной, не так ли? И ты тоже, дорогая.

Я не хотел брать вас с собой. Но вы же все понимаете! Вы оба составите мне компанию. А я боялся, что мне будет одиноко!

Тот, кто выдавал себя за капитана, был невысок ростом. Он стоял в дверях, держа в руке парализатор, и ослепительно улыбался.

— Присоединяйтесь! — оживленно предложил он. — Мы выйдем из овердрайва, и вы увидите, как обстоят дела, а потом я расскажу, что произошло. И тогда мы станем друзьями — я надеюсь! Более того, я уверен!

Он продолжал приветливо улыбаться, но что-то в его радушных манерах вызывало сомнение. Холл хорошо знал, что маленький человек куда охотнее, чем крупный мужчина, пустит в ход парализатор. И всегда будет стрелять наверняка. Так вот этот был настроен серьезно. Используя пистолет в качестве весомого аргумента, он предложил Холлу и Марж пройти вперед, и они гуськом зашагали по коридору. Дверь в рубку управления оставалась открытой. В передней ее части располагалось два больших иллюминатора, а по бокам — два экрана. Ниже они увидели панель управления.

— А теперь, — радостно сообщил маленький человечек, — я выведу нас из овердрайва.

Он уселся в кресло, не выпуская из рук парализатор, и нажал кнопку на панели. Свет ярко вспыхнул — включились дроссельные катушки. Вселенная вывернулась наизнанку — и Марж с Холлом вновь пережили несколько неприятных мгновений. Лампы потускнели, но почти сразу вернулись в прежнее состояние.

В иллюминаторы и боковые экраны начал проникать свет. Из рубки управления космос представлял собой зрелище, красоту которого в течение нескольких столетий пытались описать поэты, но — тщетно. Звезды казались огромными, хоть некоторые из них были какими-то тусклыми, лишенными ореола. Но вместе они горели так ярко, что заполняли своим светом безбрежные просторы космоса. Казалось, во Вселенной не осталось пустого места. Млечный Путь уходил в бесконечность, пространство искрилось и сияло, мир вокруг был почти невыносимо прекрасен.

Но Холл искал солнце, земное солнце. И не находил его. Оно перестало быть самой заметной из звезд.

Маленький бородатый человечек переводил взгляд с Холла на Марж и обратно. На его лице вновь появилось лукавое выражение. Наконец он не выдержал и рассмеялся.

— Я вернусь на Землю, — сказал он. — Я могу это сделать. — Порывшись в кармане, он вытащил удостоверение космонавта и бросил его Марж. — Надеюсь, это тебя утешит. Там написано, что я работал космонавтом III класса в течение десяти лет. Во всяком случае, такие сведения занесены в картотеку. Но если копнуть поглубже, найдешь на имя Томаса Брента лицензию навигатора I класса. Я отказался от нее по личным причинам.

Он с довольным видом стал отряхивать форму. Между тем Марж внимательно изучала документы. Затем она кивнула и посмотрела на Брента.

— Причины были предельно простыми, — с гордостью объяснил он. — Почти тридцать лет назад я впервые прочитал о Звезде-Бродяге. Все о ней слышали. А у меня возникла идея. Я стал интересоваться звездой. Покупал разные книги. Читал научные доклады. Потом я долго планировал это путешествие. Мне предстояло совершить самое удивительное открытие в истории человечества. Поэтому я… — Он немного помолчал, потом кротко заметил: — Юноша, если ты попытаешься швырнуть в меня гаечный ключ…

Марж схватила Холла за руку. Брент нажал кнопку, Вселенная накренилась и начала бешено вращаться, свет потускнел. Когда лампы вновь заработали, маленький человечек успел выйти из рубки. Его голос доносился теперь из коридора.

— Мы вновь перешли в овердрайв, — радостно сообщил он. — Вам неизвестен наш курс, и вы не знаете, как вернуться на Землю. Полагаю, нам следует стать друзьями. Иначе мне будет очень одиноко. Честно говоря, у вас нет выбора…

Холл впал в ярость. Однако Брент был совершенно прав. Им не оставалось ничего другого.

Звезда-Бродяга неподвижно висела в пустоте. Впрочем, на самом деле она двигалась. Ее скорость и курс были зарегистрированы двести лет назад, когда ее случайно обнаружили. Кроме того, ученые не раз проводили дополнительные исследования. Сто лет прошло с тех пор, как организовали экспедицию для поиска и изучения Звезды-Бродяги. Ее удалось обнаружить. Она оказалась совершенно черной. Ее поверхность ничего не отражала. Она ничего не излучала, так что ее температура должна была равняться абсолютному нулю.

Однако ученые сразу же отметили температурные аномалии. Впрочем, сказать, что температура поверхности была порядка четырех градусов по Кельвину, что соответствовало температуре вакуума, не мог никто.

Все сходилось — на теории антиземной материи — или антиматерии — и теории о том, что Звезда-Бродяга движется обратно во времени. Лучи света искривлялись, проходя рядом с ее границами, — но не так, как обычно.

Звезда не обладала гравитационным полем. Более того, вокруг нее имелось антигравитационное поле, которое отталкивало любое нормальное вещество. Удалось сосчитать силу, с которой это происходило, — она была равна минус шестидесяти g. Однако ученые не смогли выяснить, обладает ли Звезда-Бродяга четко выраженной поверхностью, или это тело, состоящее из сжатого газа, как Солнце. Она была больше и имела более высокую плотность, чем звезда, озарявшая родину человечества. В результате все выводы были сделаны на основе умозаключений.

Наиболее удачной попыткой эксперимента следовало признать отправку зонда, на носу которого укрепили хронометр. Он подлетал все ближе к Звезде-Бродяге, пока сила отталкивания не сравнялась с мощностью двигателей. Однако он продолжал передавать сигналы отсчета времени. Постепенно они стали замедляться. Промежутки между ними увеличились, одновременно упала частота несущего сигнала. Наконец все прекратилось.

Зонд так и не вернулся, даже после того, как закончилось топливо. Ученые единодушно пришли к выводу, что вблизи Звезды-Бродяги и ее антигравитационного поля зонд попал в волну обратного течения времени и исчез в прошлом.

Но это произошло сто лет назад. Сейчас никто не ставил экспериментов. Было доказано, что они бесполезны. Звезда-Бродяга, более не привлекая внимания, мчалась сквозь пустоту, отталкивалась от гравитационных полей обычных звезд и успешно уходила от столкновения с ними.

Через три дня полета в овердрайве Холл сдался. И сделал это не слишком красиво. Корабль находился на расстоянии более трех световых лет от Солнца, превратившегося в одну из миллиардов точек в бесконечном мраке космоса. «Киберия» безнадежно заблудилась в пустоте, во всяком случае так казалось Холлу и Марж. Космическая навигация крайне сложна, и нужно долго учиться, чтобы овладеть ею. Необходимо уметь определять звезды при помощи специального спектроскопа, учитывать смещение и угол отставания — ведь звезда на самом деле никогда не находится на том месте, где ты ее видишь, поскольку располагается порой за сотни световых лет от тебя. Да и курс корабля следует рассчитывать, принимая к сведению множество факторов.

Даже для полетов внутри Солнечной системы требовалась специальная подготовка. Ну а когда речь заходила о межзвездном пространстве, знание гидропоники, которым владел Холл, не давало ровным счетом ничего. Маленький человечек по имени Брент мог вернуть корабль на Землю — в отличие от остальных. Он заявил, что собирается это сделать, и Марж ему верила. Она была убеждена, что Брент не безумен, просто он немного странный, как и положено старому космонавту, много времени проводившему в космосе.

Итак, через три дня после того, как они покинули Землю, Холл отправился в рубку управления. Корабль вышел в обычное пространство и вновь летел в окружении звездного великолепия. Все двигатели были выключены. Корабль мчался вперед по инерции, и звезды медленно дрейфовали мимо иллюминаторов и обзорных экранов.

— Марж просила передать, что мы принимаем твои условия, — язвительно заявил Холл. — Она считает, что ты когда-нибудь вернешься на Землю и возьмешь нас с собой. Что ж, если предположить, что она права… мы готовы договориться. И будем тебе помогать.

— Превосходно! — радостно воскликнул маленький человечек, сидевший за корабельным компьютером. Ослепительно улыбнувшись, он кивнул и вновь принялся нажимать на клавиши. — Я получил замечательные показания гравитометра! 0,0006 g! Из этого следует, что мы всего в световом часе от Звезды-Бродяги! Может, поищешь ее при помощи электронного телескопа? Я бы хотел получить визуальное подтверждение. Ну, так положено.

Холл проворчал нечто неразборчивое. Раньше Брент ничего не говорил о Звезде-Бродяге. Еще в школе Холл узнал, что к ней невозможно приблизиться и что для людей она не представляет ни малейшего интереса. Он посмотрел на телескоп и довольно быстро сообразил, как им пользоваться.

— Каковы начальные установки? — спросил он. Маленький человечек показал на гравитометр. Сначала

следует направить телескоп в соответствии с вектором гравитации — столько-то градусов и минут… Холл выполнил все указания.

Затем Брент с тревогой воскликнул:

— О боже, нет! Звезда-Бродяга! Она же не притягивает, а отталкивает! Так что следует взять прямо противоположное направление, чтобы ее увидеть!

— Понятно, — угрюмо ответил Холл.

Он принялся неумело менять настройки. Конечно, экраны корабля давали качественное изображение, однако если смотреть в телескоп, звезды были в сотни раз ярче. Наконец Холл нашел Звезду-Бродягу. На фоне бесчисленных светил она смотрелась темным диском. Он увеличил изображение. Звезда-Бродяга почти полностью заняла поле телескопа. Она была похожа на пустоту, обретшую твердость. Дыра в никуда.

— Я ее поймал, — сообщил Холл.

Маленький человечек подошел проверить. Затем он развернул корабль, нажал на кнопку овердрайва и не отпускал ее в течение восьми секунд. Такой быстрый двойной переход — удовольствие не из приятных. Но зато в следующий момент они увидели Звезду-Бродягу в боковой иллюминатор.

— Отлично! — воскликнул Брент. — Теперь бери управление на себя и веди корабль на планетарных двигателях. Ты ведь умеешь?

— Никогда не пробовал, — мрачно ответил Холл.

— Ну, это довольно просто, — заверил его старик. — Нам необходимо воспользоваться ручным управлением, поскольку корабль борется с отрицательной гравитацией — поле Звезды-Бродяги норовит развернуть его. Но это совсем нетрудно! Старайся держать курс прямо, вот и все!

Брент вернулся к вычислениям. Закончив, он подошел к Холлу и лучезарно улыбнулся.

— Как я рад, что вы с Марж на борту! — с довольным видом заявил он. — Благодаря вашей помощи я справлюсь с задуманным значительно быстрее! — И лукаво добавил: — Шутка. Но неплохая, верно?

Он с надеждой посмотрел на Холла. Однако Холл молча вел «Киберию» к Звезде-Бродяге, чувствуя, как сопротивляются двигатели корабля отрицательному тяготению.

— Интересно, чего он добивается? — спросил позднее Холл у Марж. — Я понимаю, что Он хочет увидеть Звезду-Бродягу. Но мы ведь не можем на ней высадиться. Детям рассказывают об этом в школе. К тому же мы взорвемся, если приблизимся к Звезде-Бродяге. Что же все-таки он задумал?

Марж теперь заведовала кухней и озабоченно наблюдала за поглощающим пищу Холлом. Брент остался в рубке. Он с радостным видом продолжал вести корабль навстречу чудовищному черному диску.

— Он рассказал мне вчера, — спокойно сказала Марж. — Ему нужно было с кем-то поделиться. Брент хранил свой замысел в тайне в течение многих лет, дожидаясь возможности его осуществить. Ты помнишь зонд, который отправили к звезде сто лет назад? Он планирует поступить точно так же с нашим кораблем — чтобы «Киберия» благодаря Звезде-Бродяге начала обратное движение во времени.

— Тогда пора его остановить! — угрюмо пробормотал Холл. Он собрался встать.

— Подожди! — осадила его Марж. — Брент показал мне книги. Я прочитала их, чтобы разобраться в его рассуждениях. У него ничего не выйдет. Не выйдет — и все! Ты только что встал со стула. Сделай это еще раз — но в обратном порядке! Что произойдет? Ты снова сядешь. Неужели ты не понимаешь? Действие компенсируется! Чтобы долететь до Звезды-Бродяги, требуется немало времени. Приблизиться к ней издалека — значит очутиться в обратном потоке времени. Чтобы к ней подобраться, нужно вернуться назад во времени, — значит, необходимо попасть в тот момент, когда ты находился далеко от звезды!

Смотри. Во вторник ты от нее в двухстах миллионах миль. Если сократим дистанцию до ста миллионов, но при этом вернемся на сутки назад, то снова окажемся на прежнем расстоянии! И использованное топливо вновь появится в баках… Теперь ты понимаешь? Все усилия, чтобы попасть в обратный поток времени, приведут к противоречию! Это невозможно, как треугольник с четырьмя сторонами или круглый квадрат. Этого не случится! Никак!

Холл долго стоял, нахмурив брови.

— Так он истратит все топливо!

— Нет, — спокойно возразила Марж. — Ничего подобного. Брент придумал специальный тест, который поможет убедиться в том, что мы добились успеха. Он считает, что если Звезда-Бродяга заставит нас двигаться обратно во времени, то начнет сиять, как все остальные звезды, которые тогда погаснут. Он говорит, что сейчас Звезда-Бродяга для нас черная, поскольку с нашей точки зрения свет, испускаемый ею, имеет противоположное направление — внутрь, а не наружу. Но если мы начнем путешествовать вместе с ней в потоке обратного времени, она станет яркой…

Холл пожал плечами.

— Мы не можем заставить гореть целую звезду! Это бред какой-то. А он объяснил, зачем хочет вернуться в прошлое?

Марж грустно улыбнулась.

— Он мужчина, Рекс, и мечтает сделать нечто впечатляющее. Он довольно милый, но желает стать знаменитым. На борту корабля находится груз германия стоимостью в миллионы кредитов. Если мы переместим его на двадцать лет назад — кому он будет принадлежать? Этот германий еще не был добыт тогда. Как на него решится кто-нибудь претендовать? Кстати, и на «Киберию» тоже! Это старый корабль. Представь себе, что он вернется на двадцать лет назад? У «Киберии» просто не будет хозяев! Конечно, тогда «Киберия» уже существовала — летала с грузами на планеты Цетиса. Но к нашему кораблю она не будет иметь никакого отношения! Таковы его намерения, Рекс.

— А еще на борту окажется маленькая девочка — ты, и маленький мальчик — я…

— Нет, Рекс, — с сожалением возразила Марж. Казалось, она сочувствовала Томасу Бренту и его жажде славы в качестве первого человека, задумавшего путешествие во времени. — Неужели ты не понимаешь? Если он сейчас планирует отправиться на двадцать лет назад, значит, ему не удалось реализовать свои намерения. В противном случае он бы уже был не просто богатым, но и знаменитым — ведь такое грандиозное событие не могло не вызвать всеобщего интереса. К тому же тогда приняли бы меры, чтобы помешать ему украсть корабль. Выходит, он не попал в прошлое. Возникает противоречие. У него ничего не выйдет.

Холл пожал плечами.

— Тогда он псих. Однако он умеет обращаться с кораблем, если смог найти Звезду-Бродягу. Пожалуй, нужно уговорить его научить меня навигации, чтобы я в случае чего нашел обратный путь к Земле. — Он немного помолчал. — Но я бы предпочел вернуть корабль владельцам на одной из колонизированных планет. Тогда мы могли бы остаться там, где полно места и где можно выращивать любые растения…

Звезда-Бродяга висела в пространстве перед грузовым кораблем «Киберия». Она была громадной, черной и лишенной каких бы то ни было характерных черт. Она уже занимала почти все место на экранах, но «Киберия» продолжала лететь вперед, запустив на полную мощность планетарные двигатели. Конечно, корабль не мог вплотную подойти к звезде. Она его отталкивала, ведь в ядрах ее атомов содержались антипротоны и на орбитах вращались антиэлектроны. Возникло равновесие сил. Тяга двигателей «Киберии» полностью компенсировалась. Корабль застыл на месте — однако он расходовал топливо.

Иногда маленький человечек по имени Брент садился перед пультом управления, всматриваясь в черные экраны. Время от времени Холл безуспешно пытался приблизить «Киберию» к звезде. Он старался изо всех сил, рассчитывая убедить Брента в лояльности. Вскоре Холл своего добился. Старый пилот принялся с жаром учить его астронавигации. Марж часто слушала долгие лекции Брента.

Однажды она даже с сожалением сказала:

— Мне кажется, я не хочу возвращаться на Землю! Там никто обо мне не вспоминает. Если б мы не должны были вернуть корабль владельцам, я… предпочла бы полететь к одной из новых планет. На Земле так много людей! А у меня нет никаких шансов собрать сумму, необходимую для эмиграции. Боюсь, что не следует учить нас астронавигации. Слишком велико искушение…

Холл спокойно возразил:

— Дело в том, что ты занималась гидропоникой, пока я управлял кораблем. После того как начинаешь выращивать разные чудесные растения, уже не хочется выходить на улицу, где нет ничего, кроме бесконечных зданий и толп людей. Я знаю, что смогу найти путь к Земле, если с Брентом что-нибудь случится, но мне неизвестно, как отыскать ближайшую колонизированную планету. Кажется, скоро старик сдастся. Во всяком случае, его энтузиазм идет на убыль. Так или иначе, я сумею заставить его остановиться, прежде чем мы израсходуем все топливо. Однажды Брент должен признать, что ошибся.

— Мне не хочется даже думать об этом, — честно заявила Марж. — Он ужасно милый старикан, хотя и провел половину жизни, планируя стать пиратом. Ведь украсть корабль — это пиратство, не так ли?

Холл кивнул.

— Это преступление, и оно карается смертной казнью. И меня обязательно спросят, почему я не взял корабль под контроль, узнав, как вернуться на Землю. Они могут обвинить меня в пособничестве.

— Тогда я скажу, что помешала тебе! — с жаром воскликнула Марж. Потом на ее лице появился испуг. — Нам ведь поверят, правда?

Холл ничего не ответил. Он не знал. Вздохнув, он вернулся в рубку управления — наступила его очередь вести «Киберию» туда, куда она никак не могла добраться.

Громко прозвучала сирена, и Холл отпустил Марж — они с удивлением обнаружили, что обнимают друг друга. Холл помчался в рубку. Из-за распахнутой двери доносились восклицания и сдавленный смех.

— Чудесно! — восторженно верещал старик. — Изумительно! Это произошло! Марж! Рекс! Идите сюда, взгляните на Звезду-Бродягу!

Холл влетел в рубку. Маленький пилот нетерпеливо подпрыгивал в кресле. Он буквально светился от счастья и не сводил глаз с экрана.

Звезда горела красным. У них на глазах ее цвет побледнел, а излучение, наоборот, стало ярче.

— Получилось! — закричал маленький человечек. — Мы это сделали! Сделали! Никому раньше такое не удавалось!

Звезда-Бродяга с каждым мгновением сияла все сильнее. Холл изумленно смотрел на нее. Потом он сообразил, что яркость скоро станет невыносимой.

Он бросился к панели управления и принялся нажимать на тумблеры. Прежде всего Холл отключил планетарные двигатели. Затем развернул корабль на сто восемьдесят градусов и нажал кнопку овердрайва. Вселенная закружилась по спирали, а пламя Звезды-Бродяги стало ослепительным — ведь они находились всего в миллионе миль от нее.

Но «Киберия» вошла в овердрайв, и они стремительно понеслись прочь.

— Мы это сделали, — важно заявил Брент. — Понимаете ли вы, молодые люди, что мы совершили самое удивительное путешествие в истории человечества? Мы станем богатыми! Германий стоимостью в миллионы кредитов — и никто не может претендовать на него, кроме нас! Я намерен положить часть денег в банк, чтобы к тому времени, как я захвачу корабль, там накопилась сумма, необходимая для выплаты компенсации владельцам!

Однако на лице Холла, только что внимательно изучавшего экраны, появилось странное выражение.

— Звезда-Бродяга продолжает сиять, — сказал он, — а других звезд нигде не видно. Мы возвращаемся в прошлое.

Однако маленький космонавт сохранял уверенность.

— Набираем скорость, — самодовольно заметил он. — Некоторое время мы будем продолжать двигаться в обратную сторону. Но чем дальше мы удаляемся от Звезды-Бродяги, тем слабее становится ее воздействие — постепенно Галактика заставит нас замедлиться, и скоро мы полетим в нужном направлении. Мы об этом узнаем, когда Звезда-Бродяга вновь станет черной, а остальные звезды вспыхнут, как прежде.

— Я… была уверена, что возникнут парадоксы, — с сомнением проговорила Марж.

— А я не против, — коротко ответил Холл. — Теперь мы вместе. А по мне все равно никто не скучает.

Маленький человечек довольно потер ладони.

— Ага! — сказал он. — Вы думали, что путешествие во времени подобно поездке на машине по шоссе, уходящему на север, — а чтобы ехать на юг, нужно остановиться и направиться в противоположную сторону. С машиной такое проделать легко, впрочем, моя дорогая, вас может остановить полиция. Мы сделали разворот при помощи Звезды-Бродяги, однако со временем Вселенная заставит нас вернуться в прежний поток, вот только у нас за спиной останется множество машин — или дней.

— А как далеко во времени… — неуверенно начал Холл.

— По меньшей мере на десять лет! — с жаром воскликнул маленький человечек.

Однако нет надежного способа измерить скорость времени.

Когда они сели обедать, Звезда-Бродяга заметно потускнела, а еще через несколько часов повсюду стали появляться первые искорки. Проснувшись после долгого сна, они обнаружили за иллюминаторами Млечный Путь, и вокруг вновь сверкало серебристое великолепие Вселенной. Однако Звезда-Бродяга исчезла. Под надзором светящегося от радости и гордости Брента Холл старательно прокладывал курс к Солнечной системе. Обратный путь занял чуть больше трех дней. Холл показал, что прекрасно усвоил уроки астронавигации. Они обнаружили Землю на противоположной стороне от Солнца по сравнению с моментом старта — что уже само по себе доказывало факт путешествия во времени.

Тем не менее им не удалось получить разрешение на посадку. Более того, приближаясь к Земле с ночной стороны, они не видели сияния городов. Даже в электронный телескоп они не сумели разглядеть нити шоссе и вспаханные поля. Они вернулись в то время, когда еще не было никаких городов. И дорог. И цивилизации.

Она была тогда попросту невозможна — приблизительно десять тысяч лет назад. Вот почему их путешествие явилось самым важным событием в истории человечества. Даже важнее изобретения колеса. Намного важнее.

«Киберия» приземлилась на берегу стремительной реки, рядом с лесом и роскошным зеленым лугом, где Холл высадил семена, предназначенные для планет Угольного Мешка. Они с Марж были довольны — ведь для большинства людей желание получить побольше свободного пространства стало настоящей манией. Все мечтали выращивать натуральную пищу, но Земля была перенаселена. Была — но только не сейчас. Впрочем, кое-кто здесь жил.

Холл обнаружил одетых в шкуры охотников после того, как успел снять первый урожай и готовился к сбору второго. Голодные дикари со страхом выглядывали из кустов, с ужасом посматривая на огромную «Киберию». Они никогда прежде не видели корабля и таких людей, как Холл. Ими настолько овладел страх, что они даже не сумели убежать, когда тот подошел поближе. А Холл не мог заставить себя их бояться. Мужчины были вооружены копьями с каменными наконечниками и дубинками и выглядели удивительно изможденными. Особенно жалкими казались дети. Холл отвел всех на корабль, и Марж накормила их — после этого выгнать гостей никак не удавалось. Их оказалось около дюжины.

Позднее на место посадки набрели другие голодающие. Холл дал им еды и показал, как обрабатывать землю. Все они прежде были охотниками, а охотники обладают прекрасным аппетитом. Более того, они должны перемещаться вместе с дичью, а значит, не могут долго находиться на одном месте, даже существовать большими группами они не в состоянии. Им постоянно не хватает пищи.

Возможность выращивать еду поразила дикарей. А когда Холл показал, как строить дома, они и вовсе были очарованы. Марж выучила их язык и сообщила Холлу, что он стал вождем или королем всех, кто устроился жить неподалеку. Однако на Холла это не произвело особого впечатления. Между тем Брент показал дикарям, как затачивать наконечники для копий, а потом научил делать более эффективное оружие. Прошло время, и Марж открыла им секреты гончарного дела.

Когда дичи становилось много, охотники с радостью приносили добычу в поселок. Марж, Холлу и Бренту это ужасно нравилось. Прежде они никогда не пробовали свежего мяса. Ну а дикарям очень редко удавалось наесться до отвала. Они даже не помышляли о том, чтобы уйти из поселка.

Они вели идиллический образ жизни. У них не было врагов. Пищи хватало всем. Ни о каком перенаселении даже речи не шло. Им и в голову не приходило поднять «Киберию» в воздух, поскольку лететь было некуда. Единственным очагом цивилизации являлись они сами. Места было достаточно, и они имели возможность выращивать все, что только душа пожелает…

Наступил день, когда Холл зашел в корабельную библиотеку поискать что-нибудь по гидропонике. Он хотел почитать о растениях, но увлекся книгами по истории. Там говорилось, что у ржи и пшеницы не было предков среди диких растений. Они появились внезапно — да, у них имелись родственники, но не предшественники. Более того, неожиданно возникло земледелие. До этого Землю населяли лишь группы дикарей, переходившие от пещеры к пещере в поисках дичи, — и вдруг зародились племена, которые начали заниматься земледелием, строить деревни, делать посуду и ткать одежду. В книге высказывались некоторые предположения о возможных причинах столь удивительного феномена.

Холл показал книгу Марж. Она прочитала ее и бросила на Холла выразительный взгляд.

— Это мы, — заявила она. — Конечно! Подожди минутку!

Она позвала маленького человечка, который что-то вещал восторженным слушателям, восполняя пробелы в словарном запасе щедрой жестикуляцией. Он распустил их взмахом руки и последовал за Марж.

— Прочитай это, — предложила она.

Брент пролистал несколько страниц и нахмурился.

— Ты пребываешь в мрачном настроении из-за того, что рассчитывал стать знаменитым, богатым и очень важным. Но, несомненно, наше появление здесь имеет огромное значение!

Брент фыркнул и продолжил чтение. Прежде люди не выращивали пшеницу — ее попросту не существовало. Они не знали земледелия до тех пор, пока не возникли постоянные поселения, но как они могли появиться, если их жителям нечего было есть? Получалось, что древние легенды о богах и героях взялись неспроста. У всех народов есть предания о высших существах, которые научили их пахать землю, плавить металлы, делать ткани и посуду, изобрели правосудие и ввели законы.

Маленький человечек отложил книгу.

— Так вы считаете, что я не стал знаменитым? — сияя, спросил он. — Нет, вы не такие глупцы, чтобы в это поверить! Судя по тому, что здесь написано, я — Тувалкаин[27], Кецалькоатль[28], Прометей, кто там еще! Память обо мне сохранится до конца времен! Я величайший человек во Вселенной, и я сделал самое главное дело! Я положил начало земной цивилизации! Никто не в силах меня превзойти!

И он величественно вышел из библиотеки, но тут же заглянул обратно.

— Хотя надо признать — кое в чем вы мне помогли, — добавил он благосклонно.

Таким образом, тайна пропажи «Киберии» так никогда и не была раскрыта в том времени, из которого она сбежала. Никто не связал ее со Звездой-Бродягой. Никому не удалось найти следов корабля. В конце концов, за десять тысяч лет от него не осталось даже ржавых обломков.

Никто не ломал голову, пытаясь отгадать секрет его исчезновения, если не считать владельцев «Киберии» и страховой компании, которой пришлось выплачивать страховку за пропавший корабль и груз. И уж конечно, никто не размышлял, что случилось бы, если бы Марж и Холл закончили проверку на десять минут раньше.

Они бы покинули судно до того, как оно стартовало. Без Холла маленький человечек не сумел бы постоянно направлять «Киберию» к Звезде-Бродяге, чтобы обрести необходимую скорость для обратного прыжка во времени. Возможно, Брент вернулся бы на Землю во времена древних греков или римлян, и его груз германия ни для кого не представлял бы ни малейшей ценности.

С другой стороны, история не могла пойти по этому пути. Ведь тогда не было бы древнегреческой или римской цивилизации. Они бы вообще не возникли без развития земледелия. А если бы их не существовало, то на их руинах не выросли бы великие державы более позднего периода, не появились бы космические корабли и не началась бы колонизация других планет. И никто не построил бы «Киберию».

На самом деле тогда Брент, Марж и Холл, а также большинство из нас не родились бы на свет. Да, она сыграла колоссальную роль в судьбе человечества! Какая ирония, что ее забыли.

Впрочем, как и Звезду-Бродягу.

Из глубины

Я, Сард, делаю это сообщение для всех шади во время Мирных Течений. По предложению Морпта, ученого, я совершил пробное путешествие после того, как мы обсудили с ним природу Объекта, упавшего в Хонду с Поверхности. Боюсь, что мое сообщение не будет признано соответствующим действительности. Поэтому я ожидаю заключения о состоянии моего рассудка, предоставляя шади решить, является ли оно результатом научных исследований или бредом сумасшедшего…

Я присутствовал при падении Объекта. В тот момент я находился в связи с ученым Морптом, который размышлял об устройстве Вселенной. Он пребывал в полусонном состоянии, и ум его работал скорее добросовестно, чем вдохновенно, когда он обдумывал, как изложить нам, его ученикам, доказательства справедливости колуфиановой теории Вселенной, утверждающей, что мир — это раковина из прочной материи, наполненная водой, которая, естественным образом отталкиваясь от центра, создает давление, причем мы, шади, живем в области наибольшего давления. Он почти заснул, размышляя с целью расширения нашего кругозора о том, что данная теория объясняет все известные физические явления, кроме наличия газообразной субстанции, которая не является ни жидкой, ни твердой и находится единственно в плавательных пузырях наших тел. Мы знаем, что пузырь — бессмертная часть организма, которая поднимается к центру Вселенной, где тело поглощается и — существует вечно.

Пока Морпт размышлял, я вспомнил его опыты, в которых часть газа выводилась из тела шади и помещалась в специальное хранилище. Так как одновременно с этим процессом в организме вырабатывается новый запас газа, подобные опыты не представляют опасности. Морпт отрицал божественность газовой субстанции, несмотря на ее исключительность и чрезвычайно важное значение для организма шади. Эти его эксперименты вызывали серьезное волнение в научных кругах.

Но в тот момент он оставался просто полусонным учителем, обдумывающим лекцию, уже сотни раз проведенную им раньше. Его немного беспокоил острый камень, который впился в седьмое щупальце; впрочем, камень не был столь серьезным неудобством, чтобы заставить его пошевелиться.

Я лежал в своей пещере, с интересом вникая в ход его мыслей. Неожиданно я почувствовал, как нечто спускается к нам сверху. Присущий шади инстинкт блокировать передачу мыслей и хватать пишу прежде, чем кто-либо успеет о ней узнать, сработал мгновенно. Я выплыл из пещеры и моментально оказался под Объектом. Я поднял щупальца, чтоб схватить его. Все произошло автоматически: я экранировал свои мысли; мое чувство пространства напряглось до предела; кроме того, я приготовился воспринимать мысленные образы падающего Объекта в полном их объеме, чтобы уловить и предотвратить попытки скрыться.

Помимо естественной инстинктивной реакции существовали еще две причины, объясняющие мое поведение. Одна из них заключалась в том, что сравнительно недавно я уже получил пищу; другая — в пришедших от Объекта мысленных образах, которые оказались самым неожиданным образом созвучны теме лекции Морпта и моим собственным мыслям. Когда мое первое щупальце схватило спускающийся предмет, вместо мысленных образов страха или борьбы я перехватил мысли о вечности, передаваемые с невыразимым отчаянием:

— О, дорогой мой! Мы больше никогда не увидим Поверхность!

И тут мне мысленно представились ослепительные образы Поверхности. Поскольку я собираюсь описать их позже, я временно опускаю рассказ о мысленной картине, которую я видел и благодаря которой у меня появилась возможность серьезно задуматься.

Если бы я, следуя велению инстинкта, проглотил Объект, то оказалось бы весьма сложно переварить его. Объект, как я вскоре обнаружил, был сделан из того редкого прочного вещества, которое попадает к нам только в виде артефактов. Похожий экземпляр был подробно и многократно описан Глором. Длина его равнялась половине длины тела, он оказался пустым внутри, заостренным с одного конца, другая сторона его была удивительно плоской, с отверстиями и наростами странной формы; из него торчали две рукоятки и пустая труба.

Как я уже сказал, Объект был сделан из редкого твердого материала. Полый внутри, он содержал газ!

Вскоре я стал получать противоречивые мысленные образы и понял, что внутри Объекта находятся два живых существа, живущих не в воде, а в газообразной среде! Я был потрясен. Некоторое время я ничего не воспринимал, кроме мыслей этих существ. Я крепко держал Объект щупальцами, ошеломленный невероятным фактом, с которым столкнулся. Я был в высшей степени неосторожен, так как в этот момент меня могли убить или поглотить. Но я быстро пришел в себя и вернулся в пещеру, забрав Объект с собой. По дороге в пещеру я уловил странные мысли, доносившиеся из Объекта: «Мы упали на дно? Нет! Что-то схватило нас… Оно, должно быть, чудовищных размеров. Конец близок…»

Не отвечая на эти мысли, другое существо думало только об эмоциональных вещах, описать которые я не в состоянии, так как совершенно их не понимаю. Они представляют психологию, настолько чуждую нашей, что у меня нет возможности выразить их. Я могу сказать только, что второе существо было в полнейшем отчаянии и поэтому очень сильно хотело, чтобы первое существо крепко держало его своими щупальцами. Оно стало бы беспомощным, но именно к этому и стремилось второе существо. Объяснить это я не могу.

Втягивая Объект в пещеру, я случайно прижал его к скале, нависающей над входным отверстием. Удар был сильным. И снова в их мыслях скользнуло отчаяние.

«Ну, вот и все!» — подумало первое существо и стало с ужасом искать отверстие, через которое струится внутрь вода.

Поскольку психология этих существ совершенно необъяснима, я только пытаюсь суммировать некоторые мысленные образы, полученные мной в течение последующего короткого периода, которые помогли мне понять историю Объекта.

Это был научный эксперимент. Объект создали для существ, которые дышали газом, и его предполагалось опускать в районы высокого давления. Существа относились к одному виду, и, чем они различались, мы, шади, не смогли бы определить. Один думал о себе как о «мужчине», другой — как о «женщине». Они не боялись друг друга и сопровождали Объект, чтобы записать свои наблюдения. Объект был подвешен на длинном щупальце с артефакта, как и описывал Глор.

После окончания наблюдений их собирались вернуть на артефакт, где они присоединились бы к своим товарищам.

То, что два существа могли находиться рядом, не представляя друг для друга никакой опасности, казалось довольно странным. Но, прочитав их мысли, я понял, что сорок или пятьдесят особей того же вида ждали их возвращения и все они были лишены инстинкта добывать пищу, поедая себе подобных.

Конечно, такое поведение кажется невероятным, но я лишь сообщаю вам о тех мысленных образах, которые получил. Я также узнал, что, когда они опускались вниз, щупальце сломалось и Объект упал в район высокого давления. Когда Объект приблизился ко мне, я инстинктивно схватил его, едва не проглотив. Я мог бы сделать это с легкостью.

Находясь в своей пещере, я попробовал вступить в контакт с существами, скрытыми в Объекте. Однако мои попытки парализовать их страхом или передать им связное сообщение успеха не имели. У меня сложилось впечатление, что они лишены способности воспринимать чужие мысли. Они — разумные существа, но даже без ментальной блокировки не имеют ни малейшего представления о том, что думают другие. Мысли этих созданий — тайна для всех других представителей их расы.

Я попытался понять природу этих существ — и потерпел неудачу. Чувство бессилия охватило меня, и я послал мысленное сообщение Морпту — он все еще пребывал в полудреме, — с подробностями излагая следствие теории, что газ, высвободившийся из плавательных пузырей мертвых шади, собирается в центре Вселенной в огромный воздушный пузырь и что границей между этим пузырем и водой как раз и является легендарная Поверхность.

Легенды о Поверхности широко известны. Морпт рассуждал с ленивой иронией, что если считать газ бессмертной частью шади, то пузырь в центре Вселенной является, по-видимому, местом грандиозной битвы, ведь стоит двум любым шади встретиться, как они тут же вступают в борьбу не на жизнь, а на смерть. В этот момент я прервал его, чтобы сообщить о появлении Объекта. Я передал всю информацию, которую мне удалось воспринять.

Я моментально почувствовал, как чужие ментальные излучения плотно окутали меня. Все ученики Морпта мгновенно оказались начеку. Я заблокировал свои мысли с особенной тщательностью, чтобы не выдать местонахождение своей пещеры и в то же время сообщить максимум информации. Я подробно рассказал все, что успел узнать.

В другой ситуации я бы гордился тем необычайным интересом, который вызвало мое сообщение. Казалось, что в обсуждении участвует каждый шади из Хонды. Многие, конечно же, заявили, что я лгу. Но я был сыт и полон любопытства. Я не собирался открывать свое местонахождение тем, кто таким образом бросил мне вызов. Я ждал. Даже Морпт попытался насмешками заставить меня забыть об осторожности и буквально рассвирепел (очень характерная реакция для шади), когда у него ничего не вышло. Но Морпт опытен и огромен. Мои шансы были бы близки к нулю при встрече с ним вне зоны Мирных Течений.

Как только стало ясно, что выманить меня не удастся, Морпт стал хладнокровно обсуждать проблему Объекта. В конце концов он предложил совершить путешествие, из которого я только что вернулся. Если, несмотря на всю мою осторожность в отношениях с другими шади, все ученики Морпта могли оценить этот иронический вызов, который он мне бросил, — так вот, если, несмотря на всю мою осторожность, я не побоюсь послужить науке, он, Морпт, советует мне доставить Объект обратно в область Высот, близкую к Поверхности. Существа внутри Объекта укажут мне дорогу. А моя сила и ярость послужат мне защитой от них в случае необходимости. Единственной же защитой от условий, царящих в этой таинственной зоне, будет комплекс упражнений, разработанных Морптом.

Морпт сказал, что, как мне известно, газ в наших плавательных пузырях расширяется по мере понижения Давления. Обычно мы можем плыть, преследуя добычу, или погружаться на дно при помощи специальных мышц. Но он сообщил мне, что, когда я достигну Высот, наружное давление станет таким низким, что даже эти мышцы не смогут удержать газ. В этом случае, согласно рекомендациям Морпта, я должен выпустить часть газа. Тогда я смогу снова регулировать подъем. В противном случае увеличивающийся в объеме газ может стремительно вытолкнуть меня наверх, он даже способен разорвать мой плавательный пузырь и проникнуть в полость тела. Расширение газа может быть столь значительным, что он вынесет меня на Поверхность — прямо в центральный пузырь, согласно следствиям из теории Калуфа.

В таком случае, как не без юмора заметил Морпт, я стану единственным шади, который на собственном опыте убедится в справедливости утверждений Калуфа. Однако вряд ли я смогу вернуться, чтобы рассказать об этом. Тем не менее, если я буду иногда останавливаться, чтобы проделать надлежащие упражнения (в тот момент, когда почувствую себя необычайно легким), я непременно смогу доставить Объект близко к Поверхности без всякого вреда для себя и сумею вернуться назад с убедительными доказательствами того, следует ли считать верной космологию Калуфа. Таким образом, я окажу огромную услугу науке. Мысли, поступающие из Объекта, должны помочь мне в этом предприятии.

Я немедленно решил совершить это путешествие.

Я не был уверен в том, что смогу долго держать в секрете свое местоположение, если меня будут постоянно разыскивать шади, обладающие более зрелым и развитым разумом. Только существа с невероятно сильным интеллектом, вроде Морпта и других учителей, могут подвергать себя риску быть обнаруженными своими вечно голодными соплеменниками. Конечно же, они имеют определенную выгоду от собственной преподавательской деятельности, когда некоторые из их учеников забывают об осторожности…

Теперь, когда я привлек к себе всеобщее внимание, мне следовало как можно быстрее покинуть свою пещеру; в данных обстоятельствах такое решение было бы весьма предусмотрительным. Поэтому, надежно заблокировав поток ментального излучения и крепко обхватив одним щупальцем Объект, я двинулся вверх по склону, окружающему Хонду. Я торопился отплыть как можно дальше, прежде чем другие шади попытаются устроить ловушку для меня или друг для друга.

Непрерывно двигаясь до первой остановки, я сумел подняться гораздо выше, чем делал это обычно. Я находился уже так высоко, что газ, скопившийся в моем плавательном пузыре, начал доставлять мне заметное неудобство. Я проделал упражнения Морпта, чтобы освободиться от излишков газа. Как ни странно, я проделал все это совершенно спокойно. Очевидно, охватившее меня любопытство пересиливало остальные ощущения, ведь мы, шади, — неутомимые исследователи. Поэтому я сумел проделать все необходимое и освободился от части содержимого своего плавательного пузыря — одна мысль об этом наполнила бы прошлые поколения шади ужасом.

Морпт оказался прав. Я смог продолжать подъем без каких бы то ни было неудобств. Кроме того, по мере приближения к Высотам у меня начала появляться новая информация, которую требовалось обдумать. Два существа — мужчина и женщина, находящиеся в Объекте, — были озадачены тем, что происходит с ними.

— Мы поднялись уже на две тысячи футов, — сказал мужчина женщине.

— Дорогой, не надо лгать мне, я не боюсь, — ответила женщина. — Мне все равно. Я не смогла удержать тебя от этого спуска и решила, что лучше умереть вместе, чем без тебя.

Подобные мысли нельзя назвать слишком умными. Народ с такой психологией непременно вымрет. Но я даже не пытаюсь утверждать, что понимаю их.

Я продолжал подниматься, пока не пришла пора снова проделать рекомендованный Морптом комплекс. Движения, которые я совершал при этом, сильно сотрясали Объект. Существа внутри с отчаянием пытались понять, что происходит. Эти существа не только лишены способности мысленно принимать информацию, но, очевидно, у них также полностью отсутствуют чувства пространства и давления, а также целый ряд инстинктов, столь необходимых нам, шади.

За время моего контакта с их сознанием я не нашел ничего похожего на мысли о Мирных Течениях, когда мы, шади, вообще прекращаем принимать пищу и поэтому инстинкт самосохранения больше не мешает нам свободно общаться ради продолжения рода. Интересно, как может существовать их народ без периодов Мирных Течений, если только вся их жизнь не проходит в подобном состоянии. Но в этом случае, так как никто не принимает пищу в брачный сезон, почему же они еще не вымерли от голода? Их поведение необъяснимо.

Они наблюдали за своими приборами по мере того, как мы поднимались. Приборы — неживые устройства, которые они используют взамен своих несовершенных органов чувств.

— Мы уже на расстоянии четырех тысяч футов от дна, — сказал мужчина. — Одному богу известно, что происходит.

— Как ты думаешь, у нас есть шанс? — с тоской спросила женщина.

— Боюсь, что нет, — горько произнес мужчина. — Мы опустились на восемнадцать тысяч футов. Над нашими головами еще три мили водной толщи, да и кислород должен скоро кончиться… Я жалею, что взял тебя с собой. Если бы только ты была в безопасности!

На расстоянии четырех тысяч футов — не знаю, что это значит, — над Хондой характер фауны изменился. Все живые существа были меньше, и их чувство пространства показалось мне несовершенным. Они узнавали о моем приближении только тогда, когда я нападал на них. Продвигаясь наверх, я хватал их двумя свободными щупальцами. Тела этих существ светились не так ярко, как у небольших созданий, обитающих в Хонде.

Я продолжал свой медленный подъем на Поверхность. Время от времени я останавливался, чтобы проделать упражнения Морпта. Количество газа, которое высвобождалось из моего плавательного пузыря, было большим. Помню, я подумал (несколько иронично, совсем в стиле Морпта), что если шади действительно обладают огромной бессмертной частью своего тела, то центральный пузырь должен быть больше, чем сама Хонда! Существа в Объекте с изумлением наблюдали за своими приборами.

— Мы поднялись на девять тысяч футов, — сказал мужчина ошеломленно. — Мы всплываем из этого провала — самого глубокого в данном районе океана!

Термин «океан» являлся примерным эквивалентом нашего понятия «Вселенная», но тут были некоторые поразительные различия.

— Мы продолжаем непрерывно подниматься, — добавил мужчина.

— Как ты думаешь, может быть, оторвался балласт и нам удастся достичь Поверхности? — спросила женщина с надеждой.

Мысль о «балласте» обозначала нечто прикрепленное к Объекту и позволяющее ему опускаться вниз. Я понял, что если отсоединить балласт, Объект ринется к Поверхности. Подобные соображения могут показаться нереальными, ведь хорошо известно, что погружается абсолютно все, кроме газа. Но я всего лишь передаю воспринятые мной мысли этих странных созданий.

— Нет, балласт ни при чем, — сказал мужчина. — Если бы удалось его сбросить, мы поднимались бы равномерно. На самом же деле через каждую тысячу футов мы останавливаемся и нас трясет чуть ли не до смерти. Нет, мы не всплываем. Нас тащат, бог знает кто и зачем.

Вот это, должен заметить, вполне разумно. Они поняли, что их подъем нельзя объяснить естественными причинами. Мое любопытство возросло, и я попытался выяснить, как эти существа определяют свое местоположение. У них нет ни чувства пространства, ни чувства давления; они ориентируются с помощью приборов — неких артефактов, сообщающих им о подъеме. Поразительно, но они изучали приборы, используя свет, который сами не испускали. Свет тоже исходил от какого-то другого артефакта. И этот искусственный свет был настолько сильным, что позволял отчетливо видеть показания приборов.

Боюсь, что Канф, установивший способность света к отражению (в результате чего он заслужил высокую научную репутацию), будет отрицать возможность создания сильного светового источника, позволяющего видеть другие объекты. Однако продолжу. Ввиду того что я научился понимать не только четко сформулированные мысли дышащих газом существ, но и улавливать их чувства, я узнал, что они способны различать оттенки света, имеющие различные характеристики.

Свет, известный нам, они называют «голубоватым». Для обозначения других оттенков света они используют термин «красный», «белый», «желтый» и так далее. Так же как мы способны отличить твердую скалу от тины по их плотности, они различают предметы в соответствии с видом света, который те отражают. Следовательно, они обладают чувством, которого мы, шади, лишены. Конечно, я знаю, что шади являются высшей формой развития живых существ, но это наблюдение, если оно справедливо, наводит на важные размышления.

Я продолжал медленно двигаться вверх, останавливаясь лишь затем, чтобы выполнить необходимые упражнения и освободиться от газа в плавательном пузыре, когда его расширение грозило стать неуправляемым. Пока я поднимался все выше и выше, мужчина и женщина в Объекте испытывали чувства совершенно необычной природы. Эти чувства были невероятно остры, и я сомневаюсь, что любой из шади когда-либо испытывал нечто подобное. Естественно, чувство, которое они называют «любовь», совершенно непонятно для шади, и его можно ощутить только через восприятие таких вот существ. Их поведение было весьма причудливым. Например, женщина обхватила мужчину своими парными щупальцами и прижалась к нему, даже не пытаясь разорвать его на части.

Мысль о том, что два существа одного и того же вида могут получать удовольствие, находясь вместе, и при этом не делают попыток поглотить друг друга, кроме времени Мирных Течений, совершенно невероятна для шади. Тем не менее я полагаю, что такое поведение является для них нормой.

Однако мое сообщение становится слишком длинным. Я плыл выше и выше. Существа внутри Объекта переживали ощущения, которые становились все сильнее и поразительнее. Через некоторое время мужчина сообщил женщине, что они находятся на глубине четырех тысяч футов от Поверхности, затем двух тысяч и, наконец, одной. Меня буквально захлестнуло любопытство. Проделав в последний раз упражнения Морпта, я продолжал подъем и столкнулся с новым, совершенно необъяснимым явлением. Мое чувство пространства подсказывало, что впереди находится какое-то препятствие.

Мне трудно передать свои ощущения, когда я наткнулся на этот барьер. Я хорошо представлял себе среду, окружающую меня со всех сторон, но только не сверху; там не было ничего! Ничего!

Сначала я почувствовал тревогу. Я продвинулся вверх на половину длины своего тела, и барьер приблизился. Осторожно и даже с некоторой робостью я начал приближаться к нему.

— Пятьсот футов, — сказал мужчина внутри Объекта. — Боже мой, только пятьсот футов! Скоро мы увидим блики света в толще воды. Хотя нет, ведь сейчас ночь.

Я остановился, размышляя.

Теперь я настолько приблизился к барьеру, что мог вытянуть свое первое щупальце и дотронуться до него. Мои колебания были довольно-таки долгими. Затем я решился его коснуться. И ничего не произошло. Я храбро выставил щупальце наружу. Оно попало в Пустоту: там, где оно находилось, не было воды. С огромным волнением я понял, что нахожусь под центральным пузырем, что я, единственный из всех живущих шади, добрался сюда и посмел его коснуться. Мое щупальце, находящееся в пузыре над Поверхностью, испытывало ощущение огромной тяжести, словно газ всех покинувших нас шади отталкивал меня назад. Но они не нападали, они явно не собирались причинить мне какой-нибудь вред.

Я испытывал в тот момент восхитительное ощущение гордости. Я чувствовал себя так, как будто победил и поглотил шади, который больше меня размером. И, находясь в состоянии небывалого восторга, я вдруг понял чувства существ внутри Объекта.

— Триста футов? — произнес мужчина с волнением. — Не станет же он останавливаться здесь! Боже мой, судьба не может быть такой жестокой!

Я почувствовал удовольствие, разделяя эмоции этих двух существ. Сейчас они переживали новое чувство, которое являлось таким же странным для меня, как и все остальные. Это было ощущение, которое казалось мне предвестником других чувств. Женщина назвала его.

— Это безумие, — сказала она мужчине, — но почему-то у меня снова проснулась надежда.

Так как я находился в состоянии удовлетворения и интеллектуального любопытства, мне, осмелившемуся совершить так много, показалось таким естественным желание продолжить эксперимент. Я поплыл дальше вдоль склона. Поверхность, ощущаемая мной как некая преграда, становилась все ближе и ближе.

— Сто футов, — сказал мужчина, испытывавший чувство мучительного нетерпения, которое, однако, доставило мне интеллектуальное удовольствие благодаря своей новизне.

Я перехватил Объект передними щупальцами и подтолкнул его вперед. Мужчина пережил взрыв сильного чувства под названием «надежда».

— Двадцать пять футов! — воскликнул он. — Дорогая, если мы снова начнем опускаться, я открою люк и мы выплывем наружу, пока батисфера будет наполняться водой. Я не знаю, близко ли берег, но нам стоит рискнуть.

Женщина прижалась к нему. Мучительная надежда, наполнявшая ее, смешалась с чувством восторга, которое я испытал от сознания своей дерзости и удачи. Я толкнул Объект еще дальше. Поверхность была уже так близка, что часть моего щупальца поднялась над ней. Волнение внутри Объекта достигло апогея. Я с усилием продвигал Объект вверх, преодолевая сопротивление среды внутри пузыря, пока он не пробил Поверхность. Теперь Объект оказался уже не в воде, а в газе: он застыл на чем-то твердом, что само по себе соприкасалось только со средой пузыря.

Мужчина и женщина что-то лихорадочно делали внутри Объекта. От него отделилась часть, и они выбрались наружу. Существа открыли пасти и стали издавать крики. Затем они обхватили друг друга щупальцами и соединили пасти, но не затем, чтобы поглотить друг друга, а чтобы таким образом выразить свои чувства. Они оглядывались с невыразимым облегчением, и я смотрел на мир их глазами. Поверхность простиралась вокруг настолько, насколько могли видеть их глаза; при этом она была неровной и неспокойной, но на удивление плоской. Существа стояли на твердой поверхности, из которой торчали различные предметы непонятного назначения. Вверху над ними зияла бесконечная тьма, испещренная неизмеримым количеством маленьких ярких источников света.

— Слава богу! — сказал мужчина. — Мы снова видим деревья и звезды.

Они чувствовали себя в полной безопасности и были спокойны, словно попали в период Мирных Течений, усиленный в тысячу раз. И тут я, то ли опьяненный собственной смелостью, то ли под влиянием эмоций, переданных существами, вытолкнул свои щупальца через Поверхность. Вес их был огромен, но ведь и сила моя велика.

Осмелев, я начал всплывать.

Мое тело пробило поверхность, и его верхняя часть оказалась в центральном пузыре. Я находился в нем и при этом все еще был жив! Вес мой увеличился сверх всякой меры, но долгое восхитительное мгновение я нависал над Поверхностью и видел своими собственными глазами, всеми восемью десятками, Поверхность под собой и кусок твердого основания, на котором стояли мужчина и женщина. Я, Сард, сделал это!

Когда я опять погрузился в воду, до меня долетели мысли потрясенных существ.

— Морской змей, — произнес мужчина, явно сомневаясь в состоянии своего рассудка, так же как вы можете усомниться в моем, — Вот кто все это проделал!

— А почему бы и нет, милый? — спокойно сказала женщина, — Это чудо, но ведь людям, которые любят друг друга так, как мы, просто нельзя дать умереть.

Мужчина продолжал напряженно вглядываться в то место Поверхности, где я показался из воды. Я уловил его беспокойство.

— В это никто не поверит. Они скажут, что мы просто свихнулись… Но, черт побери, вот батисфера, и трос действительно порвался, когда мы находились над бездной. Когда нас обнаружат, мы скажем, что не имеем понятия, как это произошло. Пусть разбираются сами.

Я отдыхал, зависнув недалеко от Поверхности, и думал о многих вещах сразу. Прошло довольно много времени, и появился свет. Он был невыносимо ярким и проникал в глубь водной среды.

Все это произошло много течений назад, так как я не мог возвратиться в Хонду раньше, чем накопится нужный запас газа в моем плавательном пузыре. Я оставался вблизи Поверхности, пока мой организм не пришел в равновесие с окружающей средой. Потом я начал медленно опускаться, часто останавливаясь, дожидаясь, пока моя «бессмертная часть» восстановится. Очень сложно питаться теми маленькими существами, которые населяют Высоты; путь к Поверхности слишком долог. Я тратил все периоды бодрствования на добычу пищи, и у меня почти не было времени для размышлений. Мне ни разу не удалось наесться досыта, но когда я вернулся в свою пещеру, то обнаружил, что ее занял другой шади. Я прекрасно поел.

Затем наступило время Мирных Течений. И теперь, закончив процесс воспроизведения, я представляю доклад о своем путешествии к Поверхности на суд всех шади. Даже если меня объявят безумцем, мне больше нечего к нему добавить. Вот мой доклад. А теперь решайте, о шади! Безумен ли я?

Я, Морпт, во время Мирных Течений выслушал доклад Сарда и, посовещавшись с другими шади, объявляю, что он явно перепутал желаемое с реальностью.

Его описание путешествия к Поверхности, там, где оно не связано с вымышленными существами из Объекта, не противоречит науке. Но совершенно очевидно, что существа не могут жить постоянно рядом друг с другом и при этом не подчиняться инстинкту добывания пищи. Абсолютно точно известно, что никакие создания не способны жить в газовой среде. Существование различных оттенков света — явная чепуха. Психология существ, подобных описанным Сардом, возможна только в снах.

Поэтому мы пришли к решению, что доклад Сарда не соответствует научным знаниям о Вселенной. При этом вполне вероятно, что сейчас он находится в здравом уме. Возможно, путешествие к великим Высотам вызвало физиологические отклонения в деятельности его организма, следствием которых явилось возникновение иллюзий. Из его сообщения можно сделать вывод, что путешествие к Высотам хотя и возможно благодаря изобретенной мной системе упражнений, но совершенно бессмысленно и не должно впредь совершаться никем из шади. Сообщение сделано во время Мирных Течений…

Из четвертого измерения

Пит Дэвидсон был обручен с Дейзи Мэннерс, которая выступала в ревю «Зеленый рай». Он только что стал наследником своего единственного дядюшки, всемирно признанного физика, авторитета во всем, что касается четвертого измерения. Кроме того, Пит стал большим другом дядюшкина необычайно милого гигантского кенгуру по имени Артур. И все же он не обрел истинного счастья. Это выяснилось в то самое знаменательное утро.

Сидя в лаборатории своего дядюшки, Пит старательно вел подсчеты на бумажке. Когда он подвел итог, ему оставалось только в отчаянии взъерошить волосы. Потом он начал делить и умножать. Однако результат оставался таким же запутанным и невероятным, как формулы его покойного родственничка с его четвертым измерением.

Время от времени в дверь заглядывала подобострастная лошадиная физиономия. Это был Томас, верный слуга его дядюшки. Пит опасался, что унаследовал его вместе со всем остальным имуществом.

— Прошу прощения, сэр, — нерешительно сказал Томас. Взъерошенный Пит откинулся на спинку кресла.

— Что там у вас, Томас? Что еще выкинул Артур?

— Он ощипывает последние георгины в саду, сэр. Я бы хотел узнать у вас, сэр, насчет ланча. Что вам приготовить?

— Что хотите! — ответил Пит. — Все, что вам придет в голову! А впрочем, нет. Чтобы разобраться в делах моего дядюшки Роберта, нужны нормальные мозги. Поэтому дайте мне что-нибудь с большим содержанием фосфора и витаминов. Я в этом очень нуждаюсь!

— Да, сэр, — сказал Томас — Однако лавочник, сэр…

— Опять? — беспомощно спросил Пит.

— Да, сэр, — сказал Томас, входя в лабораторию. — Я надеялся, что дела пойдут лучше.

Пит покачал головой, с отчаянием глядя на свои подсчеты.

— Лучше не будет, — сказал он. — Заплатить долги лавочнику — далекая и туманная мечта. Это ужасно, Томас! Мне казалось, мой дядя купается в золоте, и я думал, что четвертое измерение — это математический казус, а не полнейшее мотовство. Но по всей видимости, мой дядя Роберт устраивал какие-то немыслимые оргии с квантами и пространственно-временными перемещениями! Мне от него не осталось в наследство ничего, если не считать долгов!

Томас что-то хрюкнул, видимо выражая соболезнование.

— Я бы один еще это выдержал, — мрачно продолжал Пит. — Даже Артур с его простецким кенгуриным сердцем смог бы это выдержать, да будет он здоров и благополучен. Но Дейзи! Вот в чем загвоздка! Дейзи!

— Дейзи, сэр?

— Моя невеста, — пояснил Пит. — Она танцует в шоу «Зеленый рай». Прыгает — как кенгуру. Я сказал Дейзи, что получил в наследство целое состояние. И как же она будет разочарована!

— Весьма печально, сэр, — сказал Томас.

— Ваше замечание, Томас, всего лишь юмористическое преувеличение. Дейзи не такая, чтобы легко переживать разочарования. Когда я ей попытаюсь объяснить, что все состояние моего дядюшки улетело в четвертое измерение, Дейзи перестанет меня слушать и притворится круглой дурочкой. Вам когда-нибудь приходилось любить девушку, которая притворяется дурочкой?

— Нет, сэр. Но как же насчет ланча?

— За ланч еще надо заплатить, — сказал угрюмо Пит. — Черт побери! Во всех моих карманах не больше сорока центов, Томас. И Артура нельзя бросить, чтобы он не подох с голоду. Дейзи это не очень-то понравится. Ну ладно, посмотрим, что еще нам досталось!

Он встал из-за стола и обвел лабораторию хищным взглядом. Комната была не очень-то уютной. В середине ее возвышалось сооружение из железных прутьев высотою около четырех футов. Томас сказал, что это тессеракт — модель куба, который существует в четырех измерениях, а не в трех.

Питу он показался скорее средневековым орудием пытки, которое употреблялось в последнем теологическом споре с еретиками. И Пит подумал, что из всех, кто по-настоящему заслуживал такой чести, первым был бы его дядюшка.

Были тут и другие приборы разной величины, но в основном в разобранном виде. Похоже было, что кто-то израсходовал огромное количество времени, терпения и денег, чтобы создать нечто совершенно ни на что не годное.

— Да, тут поживиться нечем, — удрученно сказал Пит. — Из этого не сделаешь даже гармошку, чтобы Артур плясал под нее на площадях.

— Но еще есть демонстратор четвертого измерения, — с надеждой сказал Томас — Ваш дядя отладил его, сэр, и он работал, и это было чудесно, сэр.

— Великолепно! — воскликнул Пит. — А что это такое, демонстратор? И что он может делать?

— О, сэр, он демонстрирует, то есть воспроизводит вещи из четвертого измерения. Это работа всей жизни вашего дяди, сэр, — сказал Томас.

— Ну что ж, посмотрим на результат всей его жизни, — сказал Пит. — Может быть, и нам удастся заработать на жизнь, показывая его четырёхпространственный демонстратор в витринах универмагов. Но я очень сомневаюсь, чтобы моей Дейзи приглянулась такая карьера.

Томас торжественно подошел к занавесу, который отделял часть комнаты. Пит думал, что там стоит какой-то шкаф. Томас отвернул занавес, и за ним оказалось нечто вроде чудовищного переплетения проводов, единственное назначение которого было, по-видимому, доказать, что это невероятно сложное сооружение. В середине этого сооружения Пит увидел несколько огромных, поставленных вертикально подков высотой больше семи футов. Между ними находился стеклянный диск толщиною более дюйма, который, видимо, мог вращаться. А под диском была фундаментальная массивная плита, к которой подходили толстые медные трубы от охлаждающей установки в углу лаборатории.

Томас включил аппарат, послышался глухой низкий звук. Пит смотрел и молчал.

— Ваш дядя все время говорил сам с собой, сэр, — сказал Томас — Я догадывался, что он достиг величайшего научного успеха. Видите ли, сэр, четвертое измерение — это время.

— Я ужасно рад, что вы все это объяснили так просто, — сказал Пит.

— Да, сэр. Насколько я понял, сэр, если бы кто-нибудь пригласил хорошенькую девушку, и если бы эта девушка должна была наступить на банановую кожуру и поскользнуться, и если бы этот кто-нибудь пожелал, чтобы все это случилось на две минуты раньше или чтобы они были от этой банановой кожуры за сто ярдов…

— Хорошенькая девушка по всем законам природы все равно бы наступила на банановую кожуру и шлепнулась, несмотря на все его пожелания, по всем законам природы, — заключил Пит.

— Да, сэр, — сказал Томас — Но демонстратор разрешает все проблемы, с его помощью удалось бы удалиться от места встречи с юной леди не только в пространстве, но и во времени, иначе было бы слишком поздно. Проще говоря, ему удалось бы отступить на ярд и еще на две минуты назад. Вот ваш дядюшка, сэр, и построил этот демонстратор…

— Чтобы с честью выйти из подобной ситуации, если она возникнет, — закончил за него Пит, — Превосходно! Однако боюсь, что это не решит наших финансовых проблем.

Охлаждающее устройство перестало гудеть. Томас торжественно зажег спичку.

— Надеюсь, мне будет позволено закончить демонстрацию, сэр, — сказал он с надеждой. — Видите, я зажигаю эту спичку и кладу на стеклянный диск между концами подковы. Температура нормальная, значит, все должно сработать.

Из недр машины послышалось удовлетворенное похрюкивание. Так продолжалось несколько секунд. Затем массивный стеклянный диск внезапно повернулся примерно на одну восьмую оборота. Опять что-то загудело. Звук оборвался. И так же внезапно на стеклянном диске появилась еще одна потухшая спичка. Машина торжествующе что-то забормотала.

— Вы видите, сэр? — спросил Томас — Она создала другую обгорелую спичку. Извлекла ее в настоящее из прошлого, сэр. Здесь, на этом вот месте лежала обгорелая спичка, пока стеклянный диск не повернулся на несколько секунд назад. Это как с девушкой и банановой кожурой, сэр. Машина вернулась к тому месту, где лежала первая спичка, а потом вернулась к тому мгновению, где была первоначально спичка, и наконец перенесла ее вперед, в настоящее.

Диск повернулся еще на одну восьмую оборота. Аппарат покряхтывал и гудел. Гудение прекратилось. На стеклянном диске лежала третья обгорелая спичка. Гудение и покряхтывание возобновились.

— И так он может продолжать до бесконечности, сэр, — с радостью сказал Томас.

— Похоже, я начинаю постигать истинное величие науки, — сказал Пит. — Всего-навсего с помощью двух тонн проводов и стали и всего лишь за какие-то двести тысяч долларов, не считая усилий всей его жизни, дядюшка Роберт оставил мне в наследство машину, которая обеспечит меня обгорелыми спичками навсегда! Томас, этот аппарат — непревзойденный научный шедевр!

Томас просиял.

— Великолепно, не правда ли, сэр? Я рад, что вы его оценили. Но как быть с ланчем, сэр?

Машина, погудев и пощелкав, как ей полагалось, воспроизвела четвертую обгорелую спичку и загудела еще более торжественно. Она готовилась снова выудить такую же спичку из еще более далекого времени.

Пит осуждающе посмотрел на слугу, который тоже, по-видимому, был завещан ему дядей Робертом. Пит сунул руку в карман и вытащил свои сорок центов. Тут машина снова загудела. Пит вздрогнул, взглянул на нее и покачал головой.

— Если уж говорить о науке, — сказал он мгновение спустя. — У меня тут возникла одна чисто финансовая мысль. Горю желанием проверить ее.

Он посмотрел на чудовищный гудящий демонстратор четвертого измерения.

— Удались отсюда минут на десять, Томас. У меня есть важное дело!

Томас исчез. Пит повернулся к демонстратору.

Сначала он рискнул самой мелкой монеткой, пятицентовиком, решительно положив его на стеклянный диск. Машина заработала. Она защелкала, загудела, смолкла, и на пластине толщиною в дюйм оказалось два пятицентовика. Ко второму пятицентовику Пит добавил десятицентовик. К концу следующего цикла он отчаянно взъерошил волосы и добавил к кучке монет все, что у него оставалось, — последние четверть доллара. Не веря своим глазам, он смотрел на результат операции. А потом начал удваивать суммы.

Минут десять спустя Томас деликатно постучался.

— Прошу прощения, сэр, — произнес он, на что-то еще надеясь, — я насчет ланча, сэр…

Пит выключил демонстратор.

— Томас, — сказал он как можно спокойнее. — Составьте сами меню для ланча. Возьмите корзинку с этой мелочью для размена и ступайте в магазин. Да, кстати, Томас, у вас нет каких-нибудь денег покрупнее четверти доллара? Полдоллара? Это, пожалуй, сойдет. Мне бы хотелось показать Дейзи что-нибудь впечатляющее, когда она приедет.

Мисс Дейзи Мэннерс из мюзикла «Зеленый рай» была именно той дамочкой, которая могла принять четырехмерный демонстратор без всяких там лишних вопросов и немедленно в полной мере воспользоваться результатами современных достижений передовой науки. Она поздоровалась с Питом рассеянно, зато очень заинтересованно осведомилась, сколько именно получил он в наследство. И Пит провел ее в лабораторию. Он снял чехол с демонстратора.

— Вот все мои драгоценности, — сказал Пит напыщенно. — Дорогуша, может быть, это тебя потрясет, но… нет ли у тебя четверти доллара?

— Ну и нахал же ты! — откликнулась Дейзи. — Спрашивать у меня денег! А может, ты вообще соврал о наследстве?

Пит нежно ей улыбнулся. Он достал из кармана собственный четвертак.

— Смотри, дорогая! Я сейчас кое-что сделаю только для тебя!

Он включил демонстратор и в самых общих чертах объяснил его действие, пока изнутри машины раздавалось гудение и пощелкивание. Стеклянный диск повернулся, на нем появился второй четвертак, и Пит начал удваивать ставки, продолжая объяснять. Через несколько секунд появилось четыре монеты. Пит снова удвоил ставку. Теперь появилось восемь монет… шестнадцать, тридцать две, шестьдесят четыре, сто двадцать восемь… И тут столбик монет рассыпался: Пит выключил аппарат.

— Ты видела, дорогая? Все это из четвертого измерения, и все — для тебя! Дядюшка изобрел машину, я ее получил в наследство. Хочешь, я разменяю твои банкноты на эту мелочь?

Теперь уже Дейзи вовсе не казалась рассеянной. Наоборот! Пит передал ей аккуратный столбик монет, она ему — пачку долларов.

— Теперь отныне и навсегда, дорогая, — сказал он радостно, — как только тебе понадобятся деньги, тебе стоит лишь прийти сюда, включить машину, и — дело в шляпе! Что может быть лучше?

— Я хочу денег сейчас, — сказала Дейзи. — Мне надо купить себе приданое.

— Я так и знал, что ты подумаешь об этом! — с восторгом воскликнул Пит. — Сейчас все будет! А пока денежки множатся, мы с тобой попируем…

Демонстратор начал пощелкивать и покряхтывать: теперь на его стеклянном диске множились банкноты вместо четвертаков. Один раз, для верности, аппарат сам приостановил работу, и охлаждающее устройство несколько минут озабоченно ворчало. Затем демонстратор снова заработал, самоуверенно выуживая дубликаты из ближайшего прошлого.

— У меня еще нет определенных планов, — объяснял Пит. — Я хотел сначала поговорить с тобой. Надо обо всем условиться. Я бы, например, присмотрел как следует за Артуром. Ты знаешь, он обожает сигареты. Он их жует, и, хотя это может показаться странным для кенгуру, ему они ничуть не вредят. Я использовал для него демонстратор: удваивал и удваивал пачки сигарет, и теперь у него ой-ой-ой какой запас, и все табак его любимого сорта. И еще я задумал открыть приличный счет в банке. Я подумал, что было бы странно и непонятно, если бы мы вдруг купили дом на Парк-авеню и спокойненько предложили в уплату кучу банкнотов. Нас заподозрили бы в ограблении банка!

— Глупости! — отрезала Дейзи.

— Что ты сказала?

— Ты мог удваивать эти доллары, как ты удваивал монеты, — сказала Дейзи. — И тогда у меня было бы гораздо больше долларов!

— Дорогая, — проникновенно сказал Пит, — какая разница, сколько долларов у тебя, если их сколько хочешь у меня?

— Да есть разница! — сказала Дейзи. — Ты можешь со мной поссориться.

— Никогда в жизни! — вскричал Пит. Затем добавил, малость подумав: — Пока мы не догадались, что можно удваивать банкноты, мы с Томасом засыпали целый угольный бункер монетами в четверть и в полдоллара. И все они здесь, в подвале!

— Лучше всего были бы золотые монеты, — сказала Дейзи, напрягая до предела свои умственные возможности. — Если бы тебе удалось достать хоть одну! Ах, если бы!

— Ах, если бы! — повторил Пит. — Постой-ка! У Томаса вроде бы была золотая пломба! Мы ее вытащим и будем умножать, пока она не станет весом в один фунт, ну, примерно. А потом переплавим ее в маленький слиток и опять положим в демонстратор. Дорогая моя, ты будешь просто поражена, когда заглянешь туда, где хранятся семейные ценности!

— А еще можно с драгоценными камнями, — задумчиво сказала Дейзи. — Так будет еще быстрее!

— Если ты так уж любишь драгоценности, — нежно сказал Пит, — у нас их будет полное мусорное ведро! Нам просто некуда будет их девать! Хорошо ты придумала…

— Знаешь, давай сразу поженимся! — с энтузиазмом сказала Дейзи. — Ты не против?

— Еще бы! Мы это в один момент! Сейчас я где-нибудь поймаю машину…

— Поймай, дорогуша! — воскликнула Дейзи. — А я пока присмотрю за этим, как его, демонстратором.

Сияя от восторга. Пит страстно поцеловал ее и ринулся из лаборатории. Внизу он позвонил в дверь Томаса. Позвонил еще раз. Тот ответил только на третий звонок. Томас был бледен как смерть.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он, заикаясь. — Могу я собрать ваш чемодан?

— Я собираюсь жениться!.. А зачем собирать чемодан? Что стряслось?

— Нас сейчас арестуют, сэр, — сказал Томас. Он поперхнулся. — И я полагаю, сэр, что вы сами будете этому рады. Один знакомый в деревне, сэр, сказал мне, что там все считают нас самыми страшными врагами общественного порядка и в соответствии с этим собираются с нами разделаться. Он сообщил мне об этой новости по телефону.

— Томас, вы случаем не выпили?

— Нет, сэр, — ответил Томас заупокойным тоном. — Еще не выпил. Но это превосходное предложение, благодарю вас, сэр. — И добавил с отчаянием: — Все дело в деньгах, сэр. В банкнотах. Если вы помните, сэр, мы никогда не меняли монеты на другие, а потом не меняли банкноты. И делали банкноты, один, два, четыре, восемь, шестнадцать…

— Ну, конечно! — воскликнул Пит. — Это нам и нужно было! А почему бы нет?

— Все дело в серийных номерах, сэр! Все долларовые бумажки, которые производил демонстратор, имели один и тот же серийный номер — точно так же, как все пяти- и десятидолларовые и все прочие, сэр. Какой-то человек, с манией, что кругом одни фальшивомонетчики, обнаружил вдруг у себя банкноты с одинаковым номером. Секретная финансовая служба проследила, откуда они появляются. Они напали на наш след. Они придут к нам, сэр. За это преступление полагается двадцать лет, сэр. Мой… мой друг из деревни спрашивает, согласны ли мы поделиться с ним и удрать, и если мы согласны, он согласен предупредить нас вовремя…

Томас заломил руки. Пит смотрел на него, медленно соображая.

— Значит, так, — сказал он задумчиво. — Значит, все эти банкноты фальшивые. Я и представить себе не мог. Придется нам, Томас, признаться, что мы виновны. И наверное, Дейзи не согласится выйти за меня, если я сяду в тюрьму. Пойду расскажу ей, какие вышли дела.

И тут он вздрогнул. Он услышал голос Дейзи, очень сердитый голос! Через мгновение шум усилился. Он превратился в непрерывную визгливую перебранку на очень высоких тонах. И становился все громче! Пит бросился в лабораторию. Он вбежал и остановился, потрясенный. Демонстратор все еще работал. Дейзи видела, как Пит укладывал банкноты на вращающийся стеклянный диск, видела, как он удваивал пачки для следующего оборота. И наверняка решила последовать его примеру. Одна последняя пачка долларов, видимо, рассыпалась, и Дейзи вскочила на стеклянный диск, чтобы ее поправить. И демонстратор включил Дейзи в свою программу.

Когда Пит вбежал в лабораторию, там было сначала три Дейзи. Он оцепенел от ужаса. Появилась четвертая Дейзи! Демонстратор пощелкивал и гудел, и в этих звуках слышалось нечто похожее на торжество. Он произвел пятую Дейзи. Пит бросился к приборному щиту, но не успел повернуть выключатель: демонстратор создал шестую копию Дейзи Мэннерс из мюзикла «Зеленый рай». Она могла бы сыграть великолепный спектакль «Мэннерс — шесть — Мэннерс», но Пит, глядя на ушестеренную любовь своей души, был просто парализован.

Потому что все Дейзи были не только абсолютно идентичны внешне, так сказать, с одним серийным номером, но обладали идентичными мнениями и убеждениями, что именно им — одной из них — принадлежат пачки долларов на стеклянном диске. И все они стремились схватить их. И все Дейзи яростно переругивались. И все Дейзи говорили друг другу о том, что они думают о себе вообще и в частности, и их мнение о самих себе — или о самой себе? — было далеко не лестным.

Артур, подобно Дейзи, имел счастливый характер. Он вовсе не походил на тех кенгуру, которые ожидают от окружающих одних неприятностей. Наоборот! Он мирно пасся на газоне, пощипывая листики герани, и время от времени заглядывал через шестифутовую изгородь в надежде, что на аллею выбежит какая-нибудь дура собака и залает на него. Или на худой конец вместо собаки появится прохожий и при виде его уронит сигарету, и тогда ему, Артуру, удастся подхватить и сжевать окурок.

Первое время, когда он поселился здесь, те и другие приятнейшие события происходили довольно часто. Средний, ни о чем не подозревающий прохожий при виде выскакивающего на него кенгуру ростом в пять футов — зверя из Австралии, страны антиподов, — как правило, бросал все, что было у него в руках, и спасался бегством. Иной раз среди этих брошенных предметов попадались сигареты.

В собаках тоже не было недостатка, но они почему-то не очень хотели потом играть с Артуром. Потому что у Артура было свое представление об игре с чужими, незнакомыми собаками, особенно с теми, которые на него лаяли, — схватить такого пса передними лапами и лупить его задними, пока у того не потемнеет в глазах!

Артур пасся на лужайке и пребывал в мрачном настроении. Из-за этого мрачного настроения он был готов разрядиться на ком угодно, кто только подвернется. Из лаборатории слышались визг и вопли, но Артур никогда не вмешивался в семейные свары. Однако когда появились представители власти, он очень заинтересовался. Их было двое, и прибыли они на джипе. Они вошли в ворота и решительно зашагали к парадной двери.

Артур, подпрыгивая, обежал дом и появился из-за угла как раз в тот момент, когда полицейские громко застучали в дверь. До этого момента он делал вид, что мирно пасется на тощих грядках Томаса, выясняя, почему несчастные оставшиеся кочаны капусты растут так медленно. Услышав стук в дверь, он легко совершил прыжок эдак футов в тридцать и затормозил на хвосте, с интересом разглядывая посетителей.

— Б-б-боже мой! — пролепетал коротенький квадратный полицейский. Он курил сигарету. Теперь она выпала у него изо рта, а он схватился за пистолет.

Тут-то он и совершил ошибку. Артур обожал сигареты. А эта оказалась всего в каких-нибудь пятнадцати футах от него. Он совершил великолепный прыжок!

Представитель власти взвизгнул, увидев Артура в полете и летящим прямо на него. В такой момент Артур мог кого хочешь испугать. Полицейский выстрелил наугад и, к счастью, промахнулся. Артура это не остановило. Выстрелы для него ничего не означали. Всего лишь громкие звуки вроде выхлопов автомобилей, у которых плохо отрегулирован карбюратор. Он приземлился с размаху почти на ноги полицейского, и тот в панике набросился на него, истерически размахивая руками, причем в одной из них был пистолет.

Артур был добрейшим кенгуру, но не любил, когда на него нападали, очень не любил.

Коротенький квадратный полицейский снова взвизгнул, когда Артур схватил его передними лапами. Его товарищ прислонился спиной к двери, готовясь продать свою жизнь подороже. Но тут — все произошло одновременно, — когда Артур уже приготовился выбить дух из этого коротенького квадратного полицейского, Томас, решив, что терять ему нечего, отпер дверь за спиной другого полицейского, и тот, ввалившись внутрь, ударился затылком о порог и потерял сознание.

Минут пятнадцать спустя коротенький квадратный полицейский мрачно заключил:

— Ну и вляпались же мы! Спасибо, что избавили меня от этого прыгающего страшилища, а Кейси благодарит вас за выпивку. Но дело в том, что мы выслеживали банду фальшивомонетчиков, которые выпускали чертовски похожие банкноты. След вел прямо к вам. Но если бы это было так, вы бы нас пристрелили. А вы этого не сделали. Значит, нам придется начинать все сначала.

— Боюсь, что след приведет вас снова ко мне, — с огорчением согласился Пит. — Но я не знаю, что могут агенты правительства сделать с четырехмерным демонстратором. Потому что он и есть главный виновник. Я вам сейчас покажу.

Он повел полицейского в лабораторию. Артур последовал за ними, пылая жаждой реванша. У полицейского такого желания явно не было.

— Лучше угостите его сигаретой, — предложил Пит. — Он их жует. А потом он будет вашим лучшим другом на всю жизнь.

— Нет уж, спасибо, черт побери! — сказал коротенький квадратный полицейский. — Лучше держитесь между этим страшилищем и мной! Разве что Кейси захочет стать его другом…

— У меня нет сигарет, — испуганно сказал Кейси. — А сигара не подойдет?

— Пожалуй, будет слишком крепко с утра пораньше, — рассудил Пит. — Но вы можете попробовать.

Артур прыгнул. Он приземлился в двух шагах от Кейси. Тот протянул ему сигару. Артур обнюхал ее и взял. Он сунул сигару в рот, откусил кусочек.

— Все в порядке! — радостно воскликнул Пит. — Ему понравилось. Пойдемте за мной!

Они подошли к лаборатории, открыли дверь и отшатнулись. Там царил хаос! Демонстратор работал, а Томас, бледный и растерянный, следил за его действием. Демонстратор выбрасывал пачки банкнотов величиной с тюки хлопка. Когда каждый такой тюк появлялся из четвертого измерения, Томас хватал его и передавал очередной Дейзи, которые выстроились в ряд, видимо по принципу старшинства. Но Дейзи все время яростно ругались между собой, потому что одна или другая из них то и дело пыталась сжульничать.

— А это моя невеста, — спокойно сказал Пит.

Однако квадратный полицейский увидел только кипу зелененьких банкнотов, которые появлялись неизвестно откуда. Он выхватил короткоствольный массивный пистолет.

— Значит, у вас там за этой стенкой печатный станок, да? — сказал он угрожающе. — А ну-ка я погляжу!

Он двинулся вперед, как бульдозер, оттолкнул ошалевшего Томаса и взобрался на стеклянный диск толщиною в дюйм. Пит в ужасе бросился к выключателю. Но было уже поздно. Стеклянный диск совершил одну восьмую оборота. Демонстратор восторженно заурчал, и, прежде чем Пит онемевшими пальцами сумел выключить всю систему, на диске стояло двое идентичных полицейских.

Оба полицейских смотрели друг на друга с тупым изумлением, не веря своим глазам. У Кейси волосы встали на голове дыбом. И тут Артур положил ему переднюю лапу на плечо. Артуру понравилась сигара. Дверь в лабораторию осталась открытой. Он и вошел попросить еще одну сигару. Но нервы Кейси не могли больше выдержать. Он дико вскрикнул и бросился прочь, вообразив, что Артур прискакал по его душу. Кейси вломился в тессеракт и безнадежно запутался в его переплетениях.

Артур был очень милым кенгуру, но в то же время очень чувствительным. Вопли и явный страх Кейси весьма огорчили его. Он прыгнул наугад, сбил с ног Пита, который ухватился за выключатель демонстратора и случайно повернул его, и приземлился на диске между двумя ошарашенными копиями коротенького полицейского. Но у обоих была свежа в памяти первая встреча с Артуром, поэтому их словно ветром сдуло, прежде чем диск начал вращаться.

А вот Артур остался. Держась за какой-то рычаг демонстратора, он успел только наподдать ближайшей копии коротенького квадратного человечка, так что тот вылетел за дверь, описав длинную изящную дугу.

Пит в это время боролся с другим дубликатом, который размахивал пистолетом и требовал объяснений охрипшим от возмущения голосом.

Пит пытался растолковать ему феномен четвертого измерения на примере хорошеньких девушек, которые могли бы поскользнуться на банановой кожуре, но полицейский решительно заявил, что все это чушь собачья. И тут же завопил охрипшим голосом, когда еще один Артур спрыгнул с вращающегося стеклянного диска, а за ним появились на сцене третий, четвертый, пятый, шестой и седьмой Артуры.

Полицейский орал на Пита, пока отчаянный визг всех Дейзи не заставил его обернуться: лаборатория была полна пятифутовых Артуров, которые все с радостным изумлением знакомились друг с другом, то есть с самим собой и выражали искреннее желание наконец-то поиграть в свои кенгуровые игры.

Артур был единственным существом, обрадованным этим поворотом событий. До сих пор ему приходилось довольствоваться в основном своим собственным обществом. А теперь вдруг такая многочисленная и шикарная компания! Из единственного однополого кенгуру Артур превратился в целое стадо! И, забыв от счастья всякие приличия, Артуры принялись играть в своего рода веселую кенгуриную чехарду, опрокидывая все, что можно было опрокинуть в лаборатории.

Полицейский упал на четвереньки и сразу стал главным участником этой беспорядочной чехарды: все Артуры с восторгом прыгали через него. Дейзи вопили от ярости. А Артуры выбирали все новые точки опоры для своих прыжков, пока один из них не вздумал перепрыгнуть через двигатель демонстратора. Когда Артур оттолкнулся от него, сложнейший механизм яростно заскрипел и ударил током. Артур в ужасе бросился вон через окно, и все остальные Артуры помчались за ним, полагая, что все это — забавнейшая игра!

Через секунду в лаборатории не было ни одного Артура. Но демонстратор издавал какие-то странные мучительные звуки. Кейси как застрял, так и остался в решетке тессеракта, сквозь которую смотрел на мир с выражением узника в камере смертников. В лаборатории оставался только один из двух коротеньких полицейских. Но этот лежал без сознания. А все Дейзи были настолько разъярены, что ни одна из шести не могла произнести ни звука. Один лишь Пит оставался в здравом уме и в меланхолическом спокойствии.

— Ну что ж, — сказал он философским тоном, — дела вроде улаживаются. Но с демонстратором что-то случилось.

— Сожалею, сэр, — проговорил Томас загробным тоном, — но я ничего не смыслю в механике.

Одна из Дейзи сердито сказала другой Дейзи:

— Ну и нахалка же ты! Эти деньги вон там мои!

Обе бросились на стеклянный диск. Три других Дейзи, возмущенно протестуя, кинулись за ними. А шестая, и Питу показалось, что это была настоящая Дейзи, принялась быстренько хватать доллары из кучек банкнотов, которые успели собрать остальные.

И тут демонстратор издал странный звук. Пит с отчаянием бросился осматривать рычаги. Он нашел то место, куда прыгнул один из Артуров, увидел отключенный рычаг, который, видимо, управлял скоростью демонстратора, и наугад повернул его в другую сторону. Демонстратор облегченно загудел и защелкал. И только тогда Пит с ужасом увидел, что пять Дейзи все еще ругались и дрались на стеклянном диске. Он хотел выключить демонстратор, но было уже поздно.

Пит зажмурился, стараясь изо всех сил сохранить спокойствие, но почувствовал, что волна отчаяния захлестывает его. Он очень, очень любил одну Дейзи. Однако шесть Дейзи было уже чересчур. А теперь, когда их станет одиннадцать, а может быть…

Хриплый голос раздался у него над ухом:

— Ага! Вот где вы прячете печатный станок и всю прочую чертовщину с разными двойными зеркалами — я же не сумасшедший, чтобы видеть своих двойников! Так я сейчас сам пройду через эту потайную дверцу, за которой скрылись эти девки! И если за этой дверцей стоит кое-что незаконное, кое-кто об этом горько пожалеет!..

Дубликат полицейского вспрыгнул на стеклянный диск, необъяснимо пустой. Демонстратор щелкнул. Потом загудел. И диск повернулся, но в другую сторону! Полицейский офицер исчез мгновенно, почти мгновенно. Он появился из прошлого совершенно случайно и вернулся в прошлое таким же путем. Потому что один из Артуров случайно передвинул рычаг демонстратора в нейтральное положение, а Пит по неосторожности перевел его на обратный ход. Пит сообразил, куда подевался лишний полицейский, сообразил, куда делись все лишние Дейзи, а заодно весьма стеснявшие его кипы банкнотов. И вздохнул с великим облегчением.

Однако Кейси, который только что выбрался из переплетений тессеракта, никакого душевного облегчения не испытывал. Он оттолкнул Томаса, который пытался ему помочь, и бросился к джипу. И здесь увидел своего коллегу, с ужасом взирающего на девятнадцать Артуров, которые самозабвенно играли в чехарду, прыгая через все машины во дворе. После долгих объяснений полицейские еще больше огорчились и поспешили уехать на своем слегка помятом джипе. Пит проводил их до ворот.

— Я полагаю, они вряд ли вернутся, сэр, — с надеждой сказал Томас.

— Я тоже так думаю, — сказал Пит не с надеждой, а с полной уверенностью. Потом обернулся к оставшейся Дейзи, перепуганной, но все еще охваченной жаждой наживы. — Дорогуша моя, — сказал он ей нежно. — Все эти банкноты, как оказалось, поддельные. Все до одного. Нам придется сунуть их обратно в демонстратор, а мы уж как-нибудь проживем на хлебе и воде.

Дейзи попыталась принять невозмутимый вид, но это ей не удалось.

— Ну и нахал же ты! — сказала она с досадой.

Иная реальность

Если бы Джимми Паттерсон рассказал о случившемся кому-нибудь, кроме Хейнса, невозмутимые люди в белых халатах забрали бы его для психиатрического лечения, которое, безусловно, дало бы положительный эффект. Ему вернули бы рассудок, в результате чего он мог бы умереть. Поэтому, с точки зрения тех, кто хорошо относился к Джимми и Джейн, очень удачно, что все получилось так, как оно получилось. Что касается фактов, то они кажутся совершенно невероятными, хотя и весьма убедительными.

Хейнсу, однако, очень хотелось бы знать, почему все это произошло с Джимми и Джейн, а не с кем-нибудь еще. В подобных случаях должна существовать какая-то особенная причина, но тут даже малейшего намека на что-либо подобное не было.

Все началось примерно через три месяца после гибели Джейн в той нелепой автокатастрофе. Джимми тяжело переживал ее смерть. Казалось, что тот вечер ничем не отличался от всех остальных. Он, как обычно, направился домой и, когда подошел к двери, почувствовал, как перехватило у него горло. Знать, что Джейн не ждет его дома, что она ушла навсегда, было невыносимо. Джимми задыхался; подобное ощущение уже стало для него привычным, хотя он упорно не терял надежды, что когда-нибудь с ним справится. Сегодня оно было особенно сильным, и Джимми с отчаянием подумал, сможет ли заснуть ночью, а если сможет, то какие будут ему сниться сны. Иногда он видел во сне Джейн и был счастлив, пока не просыпался, и тогда ему хотелось перерезать себе глотку. Но сегодня он еще не дошел до такого состояния. Еще не дошел.

Как Джимми позднее объяснил Хейнсу, он просто вставил ключ в замок, открыл дверь и шагнул внутрь, но вместо просторной прихожей опять наткнулся на дверь. Тогда он снова рассеянно вставил ключ в замок, повернул его и сделал шаг.

Да-да, именно так все и было. Он пристально посмотрел на дверь, но она выглядела, как обычно. Джимми закрыл ее, но чувствовал он себя как-то странно. Оглядевшись вокруг, он попытался понять, что же, собственно говоря, произошло.

Внезапно он ощутил легкое движение воздуха. Джимми оглянулся. Дверь опять была широко распахнута, и ему снова пришлось закрывать ее.

Лишь эти события отличали тот вечер от всех предыдущих, и у Джимми нет объяснений, почему все произошло, вернее, началось именно тогда, а не в любой другой день. Он лег спать с каким-то гнетущим чувством неуверенности. Он был убежден, что открыл одну и ту же дверь дважды; кроме того, ему пришлось дважды ее закрыть. Он что-то слышал о подобных ощущениях — странных, но, вне всякого сомнения, довольно банальных. Ночью, слава богу, ему ничего не снилось. На следующее утро он проснулся с привычным ощущением скованности во всем теле. Как всегда, перед тем как открыть глаза, утром он напомнил себе, что Джейн уже нет рядом. Он непременно должен был это сделать. Стоило ему забыться — и он с нежностью поворачивался к ней, натыкаясь на пустоту; тогда его пронизывала невыносимая боль при мысли, что Джейн погибла и он никогда ее не увидит.

В это утро Джимми лежал с закрытыми глазами, снова напоминая себе, что Джейн больше нет, но внезапно он понял, что думает про дверь. Он вспомнил, что пнул дверь ногой перед тем, как открыть ее во второй раз; значит, ему вовсе не померещилось, что она была закрыта. Потом… потом он вошел… закрыл дверь… и обнаружил, что она тем не менее по-прежнему открыта. Он ясно припомнил свои действия и был твердо уверен, что нервное расстройство тут ни при чем. И хотя вчерашние события сильно смахивали на обычную игру воображения, рассудок убеждал его, что все произошло именно так, и неважно, какое отношение к реальности имеет случившееся.

Он вышел из дома в мрачном настроении, позавтракал в ресторане и поехал на службу. Работа была для него благословением, потому что позволяла на время забыть о своем горе. Правда, иногда там происходило что-нибудь интересное — нечто способное позабавить Джейн, если бы она об этом услышала. Тогда ему снова приходилось напоминать себе, что он ничего не сможет рассказать Джейн: ее нет, она умерла.

Сегодня он часто вспоминал о двери, а когда шел домой, с тоской подумал, что ему предстоит тяжелая ночь. Он не сможет заснуть, и прошлое будет казаться бесконечно соблазнительным, и боль снова начнет терзать его — боль, которую он испытывал при мысли, что Джейн навсегда покинула его. Дома эта боль мучила его особенно сильно, и Джимми не знал, сможет ли он когда-нибудь избавиться от нее. Да, похоже, сегодняшняя ночь будет просто невыносимой.

Джимми открыл дверь, шагнул через порог и вдруг с грохотом налетел на что-то твердое. Это была дверь! Он постоял неподвижно некоторое время, затем стал ощупью искать замок. Но дверь-то была открыта! Ведь он же открыл ее! Тогда на что же он налетел? Лоб-то у него болел в том самом месте, которым он ударился о дверную створку, хотя дверь вовсе не была закрыта!

Похоже, однако, что он ничего не мог поделать с этой ситуацией. Джимми вошел, повесил пальто и устало опустился в кресло. Набив трубку, он мрачно подумал, что впереди его ждет самая худшая ночь из всех. Он зажег спичку, раскурил трубку и положил спичку в пепельницу: в ней были окурки сигарет, которые обычно покупала Джейн. И к тому же казалось, что они попали сюда совсем недавно. Джимми потрогал окурки пальцем — самые настоящие сигареты. Внезапно его охватила ярость. Вероятно, женщина, приходившая убирать квартиру, имела наглость курить сигареты Джейн. Он вскочил и промчался по дому, пытаясь отыскать еще какие-нибудь следы ее присутствия. И ничего не нашел. Задыхаясь, он вернулся к своему креслу и увидел, что пепельница пуста! Но в доме не было никого, кто мог бы выбросить окурки!

Находится ли он в здравом рассудке? Может быть, он сошел с ума? Странно, но подобная мысль доставила ему какое-то странное удовлетворение. Все эти повторяющиеся нелепые случайности помогали ему бороться с черной депрессией, которая постепенно охватывала его. Он попытался трезво обдумать происходящее, но мысли его так или иначе сходились к предположению, что все это — его фантазии. Тем не менее Джимми упрямо стремился разгадать эту головоломку. Дневные часы, занятые работой, были подарком судьбы. Иногда ему удавалось на целых двадцать минут забыть, что Джейн умерла. А сейчас, вечером, у него тоже нашлось дело. Джимми пытался решить, спятил он окончательно или же с рассудком у него все в порядке. Он подошел к столу, где Джейн обычно хранила счета и тетрадь с заметками о домашних расходах. Он решил, что запишет все на бумагу и методично проверит, сопоставляя факты и анализируя последовательность событий.

Дневник Джейн лежал на столе; между его страничками был заложен карандаш. Он взял тетрадь в руки с необъяснимым чувством ужаса. Когда-нибудь он, возможно, познакомится с этими записями — хроникой из прошлой жизни, которую Джейн никогда не предлагала ему прочесть, но только не сейчас!

Вдруг до него дошло, что дневник не должен тут лежать. Руки у Джимми задрожали, и тетрадь, раскрывшись, упала на стол. Он увидел неровные строчки, написанные угловатым почерком Джейн, и сердце его сжалось. Джимми поспешно отвел глаза и захлопнул дневник. Однако дата, крупно выписанная наверху страницы, отпечаталась у него в памяти.

Минут пять он сидел неподвижно, с окаменевшим лицом и застывшим взглядом.

Прошло немало времени, прежде чем Джимми снова рискнул открыть дневник; теперь у него было готово вполне разумное объяснение. Должно быть, Джейн разметила страницы датами на несколько дней вперед, и, если ей не хватало места под текущей датой, она писала на следующей странице. И оказывалось, что эта запись как бы датирована будущим числом.

— Ну конечно же!

С трепетом Джимми пролистал дневник до последнего исписанного листа, где был заложен карандаш. Число, которое он успел заметить, соответствовало сегодняшней дате. Казалось, запись сделана совсем недавно: несомненно, это был почерк Джейн.

«Ходила на кладбище, — сообщали разбегающиеся в разные стороны строчки. — Это было ужасно. Прошло три месяца после аварии, а легче не становится. Теперь я ненавижу случайности; они уже не представляются мне чем-то абстрактным. Именно случайность убила Джимми. Вместо него в аварию могла попасть я, или, возможно, мы оба остались бы живы. Как жаль! Как безумно жаль!»

На некоторое время Джимми совершенно обезумел. Придя в себя, он обнаружил, что уставился на пустую поверхность стола. Никакого дневника перед ним не было. Да и карандаш куда-то пропал. Он вспомнил, как взял карандаш и с отчаянием нацарапал несколько строк под записями Джейн.

«Джейн! — написал он. Сейчас он даже помнил, как выглядели эти буквы, — Где ты? Я не умер! Я думал, что ты умерла! Ради бога, где ты?»

Но, конечно же, ничего подобного произойти не могло. Он все придумал. Эта ночь оказалась тяжелой, но все же, к его удивлению, не такой ужасной, как некоторые предыдущие. Джимми, подобно любому нормальному человеку, панически боялся безумия, однако в его случае все было совсем не так просто. Сумасшедший всегда может объяснить свои фантазии, Джимми не мог. Когда он это понял, ему стало легче.

На следующее утро он купил маленький фотоаппарат со вспышкой и как следует изучил инструкцию. Может быть, с его помощью он сможет разобраться в событиях, происходящих вокруг него. Вечером, возвращаясь домой в темноте, Джимми держал фотоаппарат наготове. Он повернул ключ в замке, затем осторожно выставил руку вперед — дверь была все еще закрыта. Он отошел назад и быстро сделал снимок.

Ярко сверкнула, ослепив его, вспышка. Но когда Джимми снова выставил вперед руку, дверь уже была распахнута. Он вошел в квартиру.

Бросив взгляд на письменный стол, Джимми перевел кадр и подготовил вспышку. Как и утром, когда он уходил на работу, стол был пуст. Он повесил пальто, уселся в кресло и раскурил трубку. Он сильно нервничал. Минут через десять он выбил пепел из трубки и заметил, что в пепельнице снова лежат окурки. Его охватила дрожь. Он снова закурил, стараясь не смотреть на письменный стол. И лишь когда Джимми во второй раз выбил пепел, он позволил себе посмотреть туда, где раньше лежал дневник Джейн.

Тетрадь снова была на обычном месте, к тому же — раскрытая. Поперек нее лежала линейка, очевидно для того, чтобы дневник не закрывался.

Джимми не был напуган и не питал никаких надежд на чудо. Он просто чувствовал, как отчаяние затопило его сердце, пока он пересекал комнату. И тут он увидел вчерашнюю запись и свое истерическое послание под ней. А дальше было что-то написано. Рукой Джейн.

«Милый, может быть, я схожу с ума. Но мне кажется, что ты жив. Возможно, отвечать тебе — безумие. Но, пожалуйста, дорогой, если ты жив и можешь каким-то образом…»

Здесь буквы расплылись от упавшей слезинки. Остальная часть послания была пронизана страхом, нежностью и отчаянием, таким же, какое испытывал сам Джимми. Он дрожащей рукой написал ответ, потом навел фотоаппарат и нажал на спуск во второй раз. Когда он снова посмотрел на стол, там уже ничего не было.

Ночью Джимми совсем не спал и был не в состоянии работать на следующий день. Он отнес пленку фотографу и заплатил ему бешеные деньги, чтобы тот немедленно проявил и увеличил снимки. Он получил две совершенно четкие фотографии. Даже очень четкие, если принять во внимание условия, при которых они были сделаны. Первая была похожа на фотомонтаж, изображавший открытую и закрытую дверь одновременно. На другой он увидел страницу тетради и смог прочесть каждое написанное там слово. Было непонятно, как вообще получился такой четкий снимок.

Довольно долго Джимми бесцельно бродил по городу, иногда разглядывая фотографию. Хотя снимок являлся реальным фактом, все равно получалась какая-то чепуха. Он не смог смириться с нелепостью происходящего. Внезапно ему показалось, что он просто вообразил эти странные снимки. Но ведь проверить это не составляло труда.

И тогда Джимми отправился к Хейнсу. Хейнс был его другом и без особого энтузиазма выполнял обязанности его адвоката. В данном случае личность клиента не влияла на отсутствие энтузиазма, просто адвокатская деятельность мешала Хейнсу отдавать время огромному количеству совершенно невероятных занятий.

— Хейнс, — сказал Джимми спокойно. — Я хочу, чтобы ты посмотрел на пару снимков и сообщил мне, что на них изображено. Видишь ли, вполне возможно, что я сошел с ума.

Он протянул приятелю первую фотографию. Джимми казалось, что тут снята одна и та же дверь, почти под прямым углом, в одном и том же дверном проеме. Хейнс посмотрел на нее и спокойно произнес:

— Я не знал, что ты занимаешься комбинированной фотографией.

Он взял лупу и внимательно рассмотрел снимок.

— Бессмысленное занятие, но работа выполнена очень квалифицированно. Ты закрыл половину пленки и сфотографировал закрытую дверь, затем на другую половину снял открытую. Все совпало очень четко. Видимо, камера была надежно закреплена.

— Я держал фотоаппарат в руках, — сказал Джимми сдержанно.

— В таком случае ты не смог бы сделать этот снимок, — возразил Хейнс. — Не пытайся задурить мне голову.

— Я стараюсь не задурить голову себе, — сказал Джимми; лицо его побледнело. Он протянул Хейнсу другой снимок: — А что ты думаешь об этом?

Хейнс посмотрел и вдруг подпрыгнул. Он прочитал строки, которые были так четко зафиксированы фотоаппаратом. Затем в явном замешательстве он посмотрел на Джимми.

— У тебя есть какое-нибудь объяснение? — спросил Джимми. Он сглотнул. — У меня нет.

С храбростью отчаяния он стал излагать все, что произошло с ним, не пытаясь сделать свой рассказ вразумительным. Хейнс глядел на него, раскрыв рот. Но довольно быстро в глазах адвоката появилось понимание и сочувствие. Как уже отмечалось раньше, у него был целый ряд самых необычных хобби. В частности, он интересовался гипотезами о существовании четвертого измерения и прочими эзотерическими идеями; его забавляла возможность порассуждать о подобных явлениях с видом знатока. Но, кроме того, Хейнс несомненно обладал здравым смыслом, как всякий адвокат, имеющий большую и разнообразную практику. Наконец Хейнс мягко сказал:

— Если хочешь начистоту, Джимми… как-то у меня была странная клиентка. Она обвиняла одного парня в том, что он избил ее. Очень грустная история, знаешь ли. Эта женщина говорила совершенно искренне; она действительно верила, что все было так, как она рассказывает. Но ее семья признала, что она сама себя отделала, а врачи сошлись на том, что этот факт она подсознательно вычеркнула из памяти.

— Ты утверждаешь, — спокойно сказал Джимми, — что я сам написал все это для собственного утешения и вскоре забыл про подделку. Я не думаю, что дело обстоит именно так, Хейнс. Ну а какие еще есть возможности?

Хейнс долго колебался. Он снова посмотрел на снимки, с особым вниманием разглядывая тот, который напоминал фотомонтаж.

— Удивительно четко совпадает, — сказал он, нахмурившись. — Я не могу найти место сочленения снимков. Возможно, все-таки… Нет, этого просто не может быть!

Джимми ждал.

Хейнс, которому было ужасно не по себе, продолжал:

— Авария, в которой погибла Джейн, произошла, когда вы ехали вместе в своей машине. Вы следовали за грузовиком, перевозившим стальные конструкции. Длинная тонкая перекладина с красной тряпкой на конце торчала из кузова. Водитель миновал полосу мокрого асфальта и резко затормозил. Твоя машина скользила по шоссе, хотя ты пытался ее остановить… Но это же чушь, Джимми!

— Я бы предпочел выслушать до конца, — сказал бледный Джимми.

— Ты врезался в грузовик, вашу машину немного занесло, и перекладина пробила ветровое стекло. Она могла бы угодить в тебя. Могла никого не задеть… По чистой случайности получилось так, что перекладина попала в Джейн…

— И убила ее, — очень спокойно сказал Джимми. — Да. Но это могло произойти со мной. Запись в дневнике говорит, что так оно и случилось. Ты заметил это?

Очень долго в конторе Хейнса царила тишина. За окнами текла обычная жизнь, прозаичная и ничем не примечательная. Наконец адвокат пошевелился в своем кресле.

— Я думаю, — грустно произнес он, — ты сделал то же, что моя клиентка: написал все сам, а потом забыл. Ты был у врача?

— Непременно схожу, — сказал Джимми. — Только сначала объясни, в чем заключается мое безумие, Хейнс. Если ты, конечно, способен дать такое объяснение.

— Наукой подобные факты не признаются, — сказал Хейнс. — По правде говоря, все это считается вздором… Но у меня есть кое-какие идеи… — Лицо его перекосила гримаса. — Во-первых, Джейн погибла по чистой случайности. Вместо нее та железка могла проткнуть тебя… или никого не задеть. Если бы ты погиб…

— То Джейн, — сказал Джимми, — жила бы в нашем доме одна, и она вполне могла бы сделать ту запись в дневнике.

— Да, — согласился Хейнс, которому было явно не по себе. — Мне не стоит высказывать подобную гипотезу, но существует много возможных вариантов будущего. Мы не знаем, какой из них уготован нам. Пожалуй, никто, кроме фаталиста, не станет спорить с этим утверждением. Когда сегодняшний день был еще в будущем, существовала масса возможных сегодня. Настоящий момент — лишь один из вариантов возможного настоящего. Поэтому предполагается — имей только в виду, что это никакая не наука, а чистейшей воды шарлатанство, — предполагается, что может существовать больше чем одна реальность. До того как перекладина нанесла удар, существовали три реальности в возможном будущем. Одна — когда ни один из вас не пострадал, другая — в которой погиб ты, и, наконец… — Он замолчал, уставившись в пол. — Поэтому кое-кто может спросить: почему мы думаем, что реальность, в которой погибла Джейн, является единственной? Ведь другие варианты будущего вполне могли бы существовать, и очень даже возможно, что они существуют.

Джимми кивнул.

— Если считать это правдой, — сказал он без выражения, — то Джейн находится в реальности, где был убит я. Так же как я нахожусь в той реальности, где погибла она. Так, что ли?

Хейнс пожал плечами.

Джимми подумал и серьезно сказал:

— Спасибо. Странно все это, верно, Хейнс?

Он взял свои фотографии и вышел. Хейнс был единственным, кто знал о том, что происходило с Джимми, и это его немного беспокоило. Но ведь не так-то легко объявить человека сумасшедшим, особенно если он не опасен для окружающих. Тем не менее Хейнс не поленился навести справки и узнал, что Джимми вел себя нормально, прилежно трудился и рассуждал вполне здраво — днем. Но Хейнс подозревал, что вечерами, когда Джимми возвращался домой, с ним происходит нечто удивительное. Иногда Хейнсу приходило в голову, что невероятное может оказаться вполне реальным, слишком уж хорошо был сделан тот фотомонтаж, но ведь, с другой стороны, история Джимми звучала совершенно нелепо. А кроме того, Хейнса удивляло, почему именно Джимми являлся участником таких необыкновенных событий.

Целую неделю после встречи с Хейнсом и его псевдонаучных объяснений у Джимми почти не щемило сердце. Ему больше не приходилось напоминать себе, что Джейн умерла. Он получил доказательства, что это не так. Она писала ему записки в своем дневнике, который он находил вечером на столе; он читал их и писал ей ответ. Целую неделю его переполняла радость только оттого, что они могут общаться. Следующая неделя уже не была такой счастливой. Конечно, было хорошо сознавать, что Джейн жива, но они оставались безнадежно оторванными друг от друга. Это оказалось ужасным. Много ли смысла во вселенной, в которой можно только писать любовные письма своей жене или мужу? Но некоторое время Джимми и Джейн пытались скрыть друг от друга эту безнадежную истину.

Хейнс встретил Джимми на улице спустя две недели. Джимми выглядел лучше, но казался очень напряженным. Хотя Джимми поздоровался с ним совершенно непринужденно, Хейнс почувствовал себя неловко. Через некоторое время он сказал:

— Э-э, Джимми… Помнишь, что мы с тобой обсуждали на днях… те фотографии?

— Да, ты был прав, — ответил Джимми небрежно. — Джейн тоже так думает. Действительно, существует свыше одной реальности. Там, где живу я, убили ее. Там, где она, погиб я.

Хейнс занервничал.

— А ты не дашь мне еще раз посмотреть ту фотографию с дверью? — попросил он. — Снимок подобного рода просто не может не иметь изъянов. Я бы хотел еще немного его увеличить. Можно?

— Можешь взять пленку, — сказал Джимми. — Она мне больше не нужна.

Хейнс колебался. Джимми совершенно спокойно рассказал ему о событиях последних дней. Но он не имел ни малейшего представления, с чего все началось.

— Но это же невероятно! — воскликнул адвокат с отчаянием. — Я не могу считать тебя нормальным, Джимми!

Впрочем, он никогда не стал бы разговаривать так с человеком, в чьей вменяемости действительно сомневался. Джимми кивнул:

— Кстати, Джейн мне кое-что сообщила. Правда ли, что ты чуть не попал в аварию позавчера вечером? Кто-то едва не врезался в твою машину на дороге Coy Милл?

Хейнс вздрогнул и побледнел.

— Я как раз поворачивал, когда эта машина вылетела непонятно откуда. Она неслась навстречу по той же полосе, потом мы оба резко свернули. Этот мерзавец разбил мне крыло и сам чуть не свалился в кювет. Будь я на пять футов ближе к повороту, когда он появился, то…

— Там, где находится Джейн, — произнес Джимми, — ты как раз оказался в нужном месте. Именно на пять футов ближе. Столкновение оказалось очень серьезным. Тони Шилдс — парень, который был за рулем другой машины, погиб. Конечно, в той реальности, где сейчас живет Джейн.

Хейнс облизал пересохшие губы. И хотя его слова могли показаться довольно нелепыми, он все-таки спросил:

— А что случилось со мной?

— В мире Джейн, — ответил Джимми, — ты лежишь в больнице.

Хейнс выругался с совершенно необъяснимым раздражением. Джимми никак не мог узнать про этот случай. Он никому ничего не рассказывал, так как не знал, кто находился в другой машине.

— Я не верю! — воскликнул Хейнс, но потом вдруг жалобно добавил: — Джимми, это же неправда, верно? Ты шутишь? Иначе как же ты, черт побери, можешь объяснить все происходящее?

Джимми пожал плечами.

— Джейн и я — мы довольно хорошо относимся друг к другу. — Смысл сказанного был настолько очевиден, что он едва заметно улыбнулся. — Нас разлучил случай. Чувство, которое мы испытываем, притягивает нас. Говорят, что два любящих человека как бы становятся одной плотью. Если такое возможно, так это про нас с Джейн. В конце концов, может быть, лишь крохотный камушек или ничтожная капля воды заставили мою машину развернуться таким образом, что погибла она, — конечно, в нашем мире. Словом, причиной ее гибели послужило что-то очень маленькое. И так как нас разделяет подобный пустяк, а притягивает друг к другу очень сильное чувство, иногда барьеры становятся совсем тонкими. Она оставляет закрытой дверь дома, в котором живет там. А я здесь открываю эту дверь. Иногда ей тоже приходится открывать дверь, которую я закрыл утром. Вот и все.

Хейнс не сказал ни слова, только пристально посмотрел Джимми в глаза. Его вопрос был настолько очевидным, что Джимми тут же ответил на него.

— Мы не теряем надежды, — сказал он. — Очень плохо жить в разлуке, но события не стоят на месте. И поэтому мы надеемся. Дневник Джейн иногда находится в ее мире, иногда в моем. И то же самое происходит с окурками в пепельнице… Может быть…

Тут наконец стало заметно, как он волнуется. Он говорил так, словно у него пересохло во рту.

— Если я когда-нибудь окажусь в ее мире или она в моем, все дьяволы ада не смогут разлучить нас! Мы надеемся…

Но их надежды были сущим безумием. И это безумие продолжалось уже третью неделю. Джимми спокойно рассказывал Хейнсу, что дневник Джейн каждый вечер появляется на ее столе с письмом для него, а он пишет ей ответ. Он совершенно невозмутимо сообщил, что с каждым днем барьер между ними становится все тоньше. Что по крайней мере один раз, когда он отправился спать, в пепельнице появился еще один окурок, вдобавок к тем, что лежали там раньше. Они уже находились очень близко. Их разделяла только граница между тем, что случилось и могло бы случиться. В некотором смысле этот барьер был камешком или каплей воды. С другой стороны, он являлся гранью между жизнью и смертью. Но они надеялись. Они убеждали себя в том, что барьер становится все тоньше. Однажды Джимми показалось, что их руки соприкоснулись. Но он не был уверен. Он еще не настолько лишился рассудка, чтобы быть полностью уверенным. Он рассказывал об этом Хейнсу ровным голосом, а потом принялся рассуждать о причинах, которые привели к подобному невероятному развитию событий.

И вот однажды вечером Хейнс позвонил Джимми по телефону. Джимми снял трубку. Голос его звучал нетерпеливо.

— Джимми! — сказал Хейнс. Он был почти что в истерике. — Мне кажется, я свихнулся! Помнишь, ты говорил, что машину, которая налетела на меня, вел некий Тони Шилдс?

— Да, — ответил Джимми. — А в чем дело?

— Это не давало мне покоя, — лихорадочно пробормотал Хейнс. — Ты сказал, что там он погиб. И вот я… я не выдержал и позвонил ему. Это действительно был Тони Шилдс! Он напугался до смерти и готов оплатить ремонт моей машины. Я не сказал ему, что он погиб. Там погиб.

Джимми не ответил. Казалось, что сообщение Хейнса не имеет для него никакого значения.

— Я сейчас к тебе приеду, — взволнованно сказал Хейнс. — Надо поговорить!

— Нет, — ответил Джимми. — Джейн и я, мы теперь очень близки друг к другу. Мы снова соприкоснулись. Мы продолжаем надеяться. Барьер становится все тоньше. Мы верим, что он разрушится.

— Но этого не может быть! — запротестовал Хейнс. — Джимми, этого просто не может быть! Представь, что случится, если ты появишься там, где она сейчас, или… или она — здесь?

— Я не знаю, — сказал Джимми, — но зато мы будем вместе.

— Ты сошел с ума! Ты не должен…

— До свидания, — произнес Джимми. — Я надеюсь, Хейнс, что-нибудь да произойдет. Иначе просто быть не может.

Он замолчал. В комнате у него за спиной раздался шорох. Хейнс расслышал только два слова, произнесенных очень тихо, но он готов был поклясться, что телефон донес к нему голос Джейн, дрожащий от счастья.

— Джимми, милый! — сказала она, и пораженный Хейнс едва не выронил трубку. Потом телефон с грохотом свалился на пол, и больше адвокат ничего не сумел разобрать.

Хейнс просидел всю ночь в своем кабинете. Утром он попытался снова позвонить Джимми, потом попробовал набрать номер его конторы и наконец пошел в полицию. Он объяснил там, что Джимми находился в состоянии нервного стресса со времени смерти жены. В конце концов полицейские взломали наружную дверь. Им пришлось это сделать, так как все двери и окна в доме были аккуратно закрыты изнутри, словно Джимми постарался исключить все, что могло помешать ему. Однако в доме не было ни самого Джимми, ни каких-либо следов его присутствия. Он испарился. Полицейские обшарили все пруды и прочие подобные места в поисках тела, но им ничего не удалось обнаружить. Больше никто никогда не видел Джимми Паттерсона. По-видимому, он просто покинул город, в котором погибла его жена, и такое очевидное объяснение всех устроило.

Что касается Хейнса, то его больше всего удивило, откуда Джимми узнал имя того парня, Тони Шилдса. В это трудно было поверить, но факт оставался фактом. Еще оставалась и фотография входной двери в доме Джимми, которую адвокат считал самым искусным фотомонтажом из всех, какие ему доводилось видеть.

Но, с другой стороны, если подобное невероятное событие все же произошло, то почему все это случилось только с Джимми и Джейн? Что послужило причиной? Что подтолкнуло развитие событий? И как объяснить, наконец, что в них оказались вовлеченными именно эти люди и именно в это время?

Теперь, после исчезновения Джимми, Хейнс жалел, что больше не может поговорить с ним, поговорить разумно и спокойно, без страха и истерики. Ибо он, Хейнс, нарисовал Джимми картину вселенной, в которой существует множество реальностей, и Джимми поверил в эту идею. В одной реальности Джейн погибла, в другой — был мертв Джимми. Они сумели разрушить барьер между этими реальностями… Как? Каким образом? Ах, если бы он только мог поговорить с Джимми!

Но ведь существовал еще и тот мир, в котором они вместе погибли, и мир, где они остались живы. И если Джимми и Джейн с таким отчаянием стремились соединиться, то в какую же из этих реальностей они попали?

Хейнсу хотелось бы узнать кое-что еще, но он благоразумно помалкивал. Он понимал, что невозмутимые люди в белых халатах придут и заберут его. Так же, как они забрали бы Джимми. Единственное, в чем Хейнс был твердо уверен, так это в том, что подобное событие совершенно невероятно. Но для каждого, кто хорошо относился к Джейн и Джимми, а также, вне всякого сомнения, для самих Джейн и Джимми это была довольно-таки счастливая невероятность.

Машину Хейнсу починили. Он вполне мог бы съездить на кладбище и убедиться, что в его реальности могила Джейн существует на самом деле. Но почему-то такая мысль даже не пришла ему в голову.

Инопланетянин

Огненный шар промчался над Тейтвиллем около девяти часов вечера. Бен Лион закрыл офис газеты и шел домой, устроив все таким образом, чтобы утром отправиться на рыбалку. Где-то вдалеке мычала корова, а вокруг раздавались привычные звуки маленького городка. Кто-то тихонько напевал — в окруженном горами Тейтвилле радио работало не слишком хорошо, да и телевизионные сигналы принимались не всегда. Вдалеке упрямо взбиралась по склону холма древняя машина.

Бен дошел до угла, где ему следовало свернуть, чтобы попасть в дом, в котором он снимал комнату. Он остановился, огляделся по сторонам и прислушался. Жизнь в маленьком городе особенная. Это не просто место, а то самое место. Не просто город, а тот самый город. И звуки не просто звуки, это лает соседская собака, дочка миссис Кейт весело кричит что-то глухому деду, твой знакомый строит при свете фонаря гараж. Горы на востоке, юге и севере не чужие, лишенные индивидуальности горы. У них свои имена и очертания, и выглядят они чуть-чуть иначе в разные времена года. Даже звезды кажутся необычными, каких больше нигде нет.

Бен поднял голову, чтобы на них взглянуть.

В небе промчался огненный шар.

Клубок пламени с длинным сияющим хвостом направлялся с запада на восток. Он был слишком ярким, чтобы оказаться просто самолетом. А огненный хвост указывал на то, что человек не прикладывал руку к созданию этой штуки.

Ослепительный шар пронесся среди звезд, уверенно и упорно продвигаясь к цели, быстрее самого быстрого самолета, но не погас, как обычная падающая звезда. Бен Лион с интересом наблюдал за необычным явлением, решив, что это большой метеор — огромный кусок камня или металла, явившийся со звезд. Из-за крупных размеров его видно на большей высоте, чем падающие звезды, и кажется, что скорость у него ниже.

Бен проследил за полетом, даже прошел вперед на два шага, чтобы елка, растущая на углу, не загораживала небо. Огненный шар промчался, точно скорый поезд, мимо ближних гор на востоке. Бену показалось, что шар замедляет движение, но он не был в этом уверен. Скрывшись за вершиной горы, шар продолжал путь дальше, сквозь ночь. На мгновение он вспыхнул, а потом снова засиял прежним светом. Впрочем, Бен ни за что не стал бы ручаться. Шар исчез.

Через несколько долгих секунд после того, как метеорит скрылся, Бен услышал шепот, который, казалось, прилетел с запада, пронесся у него над головой и стих на востоке. Он был совсем негромким. Словно за огненным шаром следовал чей-то призрак. На самом деле это был шум, который производил шар в разреженном воздухе. Просто он долго добирался до земли, совсем как волны в кильватере парохода. Они набегают на берег, когда сам корабль уже скрылся из виду.

Бен посмотрел на часы: 9.06. Он решил оставить заметку о том, что видел. Пусть про это напишут в газете, а сам он отправится в горы рыбачить. И с довольным видом он зашагал к дому, поднялся в комнату и улегся спать. Все, что нужно для рыбалки, Бен собрал заранее. Засыпая, он мельком подумал об огненном шаре. Иногда они взрываются и распадаются на несколько частей. Порой висят в небе и постепенно гаснут. Или падают на землю.

В горах к востоку от города жило совсем мало людей. Если огненный шар и в самом деле добрался до поверхности, скорее всего, никто не обратил на него внимания. Он незаметно приземлится, а потом его спрячет разросшаяся трава. Если он из металла, то проржавеет, а если каменный — раскрошится и, проделав путь в тысячи миллионов миль, станет неотличим от самых обычных горных пород. И никто никогда не узнает, откуда он родом и что видел по пути на Землю.

Бен даже подумать не мог, что огненный шар представляет какой-то интерес и что его появление будет иметь последствия, — ну, упала звезда, и что с того?

Утром ему пришлось дожидаться автобуса. Должен был приехать человек, на чье попечение он оставлял газету. Он показал своему заместителю то немногое, что ему следовало знать, и прочитал новости о жизни большого мира. Бен обнаружил, что огненный шар не был феноменом непосредственно Тейтвилля. Оказалось, что за его полетом следили по всему штату. Шар одолел четыреста миль, оставляя за собой пламенеющий след — когда ослепительно яркий, когда слегка приглушенный, — прежде чем скрыться в горах.

О нем спросили профессора астрономии из университета, и тот ответил, что шар, судя по траектории полета, приблизился к Земле под небольшим углом. Возможно, предположил он, шар ударил в атмосферу Земли по касательной, вернулся обратно в космос и теперь снова мчится сквозь пустоту и будет находиться в пути еще тысячи миллионов лет.

Бен оставил заметки для статьи в тейтвилльском «Рекорде» и выехал из города на лошади, которая была его единственной причудой. Рыбалка являлась одновременно причиной и оправданием длительных походов в горы. Он заезжал на крохотное ранчо Тома Хартла, расположенное в долине, примерно в дне пути от города, забирал Тома, и дальше они отправлялись вдвоем. У них была лошадь, на которую они грузили вещи и удочки. А еще они знали места в горах, где водилась золотая горная форель, и часто бывали на озере с роскошными окунями. Бен думал обо всем этом, когда оставил город позади и оказался среди девственной природы. Они с Томом воевали вместе, но никогда не говорили об этом, хотя ко многим вещам у них выработалось похожее отношение, рожденное общим опытом, так что они оба не любили цивилизацию. Бен почувствовал невероятное волнение, когда ее последние признаки остались позади.

Он ехал медленно, выбрав дорогу, на которой не встречались даже отдельные дома. Когда он добрался до ранчо Тома, уже наступила ночь, но еще до захода солнца он сделал остановку, решив порыбачить, и теперь к луке его седла была приторочена целая связка пятнистых красавцев.

Тома на ранчо не оказалось. Около дома вообще никого не было видно. Однако Бен вошел внутрь, приготовил форель, с удовольствием поужинал, а потом удобно устроился на крылечке покурить. Время от времени из кораля доносилось ржание лошадей. Маленьким ранчо в горах управляли Том Хартл и двое наемных рабочих, так что здесь царили мир и покой. Человеку, познавшему все прелести цивилизации во время войны, невероятно приятно сидеть на темном крыльце в полнейшей тишине.

Неожиданно со стороны кораля послышалось громкое фырканье и топот копыт — лошадей что-то испугало. Бен напряг слух. Разумеется, никакая опасность лошадям не грозила. Разумеется! Однако животные никак не могли успокоиться. Бену показалось, что они в панике. Недаром же они били копытами!

Тогда он взял фонарик и ружье и отправился посмотреть. Лошади были все в пене и страшно напуганы. Он прошел вдоль забора вокруг кораля, пытаясь при помощи фонарика разглядеть следы. Однако ничего особенного он не нашел.

Бен находился с лошадьми до тех пор, пока они не успокоились, а затем вернулся к дому, устроился на стуле и раскурил трубку. Он знал, что Том и его помощники скоро вернутся. Если бы они ушли надолго, Том обязательно оставил бы записку.

Тишина. Безмолвие. Мир, пронизанный бесчисленными звуками звездной ночи. Бен курил и наслаждался покоем.

Из темноты раздался голос:

— Привет.

— Привет, — весело отозвался Бен. — Том?

Возникла пауза, а затем голос ответил:

— Нет, не Том. А вы кто?

Бен ухмыльнулся. Шесть слов — и он понял, кому принадлежит голос. Старому, точно мир, Стабу Эвансу, такому бесполезному, что никто не нанимал его даже за кормежку. Однако Том Хартл платил Стабу тщательно рассчитанную сумму, которая позволяла ему напиваться раз в месяц, но не доходить до опасного состояния.

— Привет, Стаб. Это Бен. Иди сюда.

Снова пауза.

— Я не Стаб.

Но голос принадлежал Стабу, и это не вызывало никаких сомнений.

— Кем бы ты ни был, — проговорил Бен, — иди сюда и посиди со мной. Не торчи в темноте. А где Том?

Голос ничего не ответил. Бена это удивило. Люди так себя не ведут. И Бену стало не по себе. Сам не зная почему, он взял фонарик, с которым ходил к коралю, и включил его. Тут он услышал резкое движение, словно Стаб страшно испугался и в панике попытался оказаться вне пределов досягаемости луча. Когда Бен поводил фонариком из стороны в сторону, то не увидел ни Стаба, ни кого-либо другого.

— Что случилось, Стаб? — поинтересовался он. — Почему ты прячешься?

Долгое молчание. Потом голос Стаба произнес:

— У меня есть причины. Выключи свет. Я хочу задать вопрос.

Бен встал. Ему вдруг стало ужасно неуютно. Он обнаружил, что рука держит ружье, с которым он ходил к коралю. Но свет выключил. Да, что-то определенно было не так.

— Ну? — спросил он. — В чем дело? Ты напился? Короткая пауза. Затем:

— Нет, я не напился. — Интонация не соответствовала словам. Бена вдруг осенило. Голос, конечно, походил на голос Стаба, но в нем не прозвучало возмущенных ноток, которые появлялись всегда, когда Стаб отрицал, что выпил лишнего. — Я хочу спросить… — Новая пауза. — Трудно объяснить. Если ты увидишь необычное существо, ты его убьешь?

Волосы на затылке у Бена зашевелились. Никаких причин для этого не было, но факт остается фактом. Бен разозлился.

— Прекрати, Стаб! — раздраженно сказал он. — Иди сюда, на крыльцо, или отправляйся к чертовой матери! У меня нет настроения для дурацких игр.

Далеко-далеко раздался пронзительный лай, и тут же в темноте рядом с домом возникло движение. Какое-то существо прошелестело мимо Бена и скрылось в ночи. Тот сердито выругался, включил фонарик и принялся шарить лучом вокруг себя. Однако он не увидел ничего особенного — только привычные очертания ранчо Тома Хартла. Бен спустился с крыльца и услышал на некотором расстоянии от себя шорох. Он быстро направил туда фонарик.

И успел заметить, как довольно крупное существо скрылось за камнем. Оно передвигалось на двух ногах и было размером со взрослого мужчину. Понять, что перед тобой человек, не составляет труда, и дело не в конкретных деталях — ты просто узнаешь его, и все. Однако Бен сразу догадался, что это не человек. Ему стало нехорошо, внутри все похолодело. Впрочем, непонятное существо скрылось из виду, прежде чем он сумел что-либо разобрать. Ясно было только то, что оно ведет себя как человек, но таковым не является.

Бен словно прирос к месту, только луч его фонарика метался из стороны в сторону. Тут примчался Том Хартл. Собаки сердито лаяли и повизгивали, но не отставали от его лошади.

— Привет, Бен, — из темноты крикнул Том. — Видел что-нибудь необычное?

— Трудно сказать, — медленно проговорил Бен, которому не слишком хотелось верить своим глазам. — Очень трудно сказать. Зато я слышал кое-что необычное. Стаб Эванс разговаривал со мной, но прятался в темноте и не желал выходить на крыльцо… В чем дело?

— Ты не мог говорить со Стабом, — резко ответил Том. — Его здесь не было. Он ездил…

— Но я же знаю его голос, — запротестовал Бен. — Только он как-то странно вел себя…

— Это был не Стаб, — настаивал Том. — Вот он. Появились еще две лошади, они шли гораздо медленнее, чем та, на которой ехал Том. На одной сидел Брик Тухи и вел на поводу другую. На ее спине безвольно висел Стаб Эванс, руки и ноги его болтались в такт движению. Бен Лион удивленно вытаращил глаза.

— Нужно затащить его в дом, — сказал Том и, повернувшись к Бену, добавил: — Он спит. Похоже, с ним ничего не случилось, но я не смог его разбудить. И он совершенно трезв.

Это было невозможно. Голос, который Бен слышал, принадлежал Стабу Эвансу и никому другому. Он прошел к дому и помог сгрузить Стаба, а потом занести его внутрь. Стаб спал и храпел к тому же. Сердце билось ровно. Он дышал как человек, погрузившийся в глубокий сон. При обычных обстоятельствах все бы посчитали, что он надрался в стельку, только от него не пахло спиртным. Том посмотрел на Стаба и нахмурился.

— Вчера вечером по небу пролетел огненный шар и опустился за горами, вон там. — Он показал пальцем. — Мы услышали страшный рев и вышли на крыльцо. Эта штука свалилась с неба, из нее вырывалось пламя. Прямо у нас на глазах она упала в соседнюю долину. Показалось даже, что мы услышали звук удара. Потом донеслось громкое ворчание — или что-то вроде того. Мне рассказывали, что на месте падения звезды или вот такого огненного шара можно найти что-нибудь стоящее. Стаб отправился посмотреть, нет ли там чего интересного. Он выехал на восходе и не вернулся. Примерно часа в три мы, забеспокоившись, двинули следом.

Нам удалось найти лошадь, но не самого Стаба. Там, где упал огненный шар, около дюжины акров земли словно пропахали. От удара начались оползни. Вряд ли Стаб смог что-нибудь найти. Поэтому мы подумали, что старика нужно искать. Где-то на закате он нас позвал, мы пошли на голос и увидели его. Он крепко спал, прислонившись к дереву. И с тех пор не просыпался. Ты его видел.

Бен нахмурился и сделал глубокий вдох.

— Довольно странная история, — продолжал Том. — Он сумел нас позвать. Но, когда мы его нашли, крепко спал. И уж совсем непонятно, как он мог разговаривать с тобой, находясь в нескольких милях от дома, да еще перекинутый через седло.

— Я мог бы поклясться, что это был Стаб. Только он не хотел, чтобы я его увидел. И… я действительно заметил странные вещи.

— Кстати, и собаки непонятно себя ведут, — проворчал Том. — Шерсть дыбом, рычат и лают, но не желают идти по следу. Они такие всю дорогу до дома. Что-то их испугало, причем оно шло сюда. Только вот что это было?

Бен несколько смущенно рассказал, что видел.

— Это нечто говорило со мной голосом Стаба, — упрямо закончил он, — хотя сам он был с вами. Тот, кто притворился стариком, не желал выходить на свет, но спросил, убью ли я странное существо, если увижу его. А я… спустился с крыльца и заметил кое-что необычное. Так мне кажется. Но это был не человек.

— А где ты его видел? — спросил Том.

Бен повел его за собой, чтобы показать. Когда он вышел из дома, около двери, жалобно скуля, столпились собаки. Бен шагал под звездным небом, за ним следовали Том и Брик, а собаки путались у них под ногами.

Неожиданно животные что-то учуяли и принялись громко лаять, но не побежали вперед, а, наоборот, старались держаться как можно ближе к людям.

Наконец они подошли к месту, откуда Бен увидел, как существо, непохожее на человека, метнулось за камень. Здесь собаки огласили ночь громким, испуганным воем. Но по следу идти отказывались.

За камнем, где скрылось существо, земля была мягкой, и на ней отпечатался след, достаточно большой, чтобы принадлежать человеку. Но никто из людей ни разу не видел таких следов.

Они принялись рассматривать его в свете фонарика. Над горами светили звезды, ночной ветер стих, в ветвях ближайших деревьев раздавался едва различимый шорох. Том тяжело дышал.

— Ты абсолютно уверен, что с тобой разговаривал Стаб?

— Кто-то со мной разговаривал. Голосом Стаба. Он спросил, убью ли я существо, которое покажется мне необычным.

Наступило молчание. Одна из собак, поджав хвост, обнюхала след, шерсть у нее на загривке встала дыбом, и она принялась яростно лаять.

— Помнишь? — задумчиво проговорил Том. — Вчера вечером по небу пролетел огненный шар.

Где-то у них над головами раздался голос. Он звучал в точности как голос Стаба Эванса, с теми же интонациями, в то время как сам Стаб крепко спал в доме. Значит, это не мог быть старик Эванс. Никак не мог.

— Я потерпел кораблекрушение, — произнес голос. — Я хочу подружиться с вами.

Но больше они ничего не расслышали, потому что собаки залились таким диким лаем, что он все заглушил. Они были в ярости, они ненавидели существо, заговорившее с людьми. Со всех сторон раздавалось рычание, нарушающее мирную тишину ночи.

— Я пойду туда, — сказал Бен и достал фонарик, которым уже воспользовался чуть раньше.

Включив его, он направил луч в сторону холма и начал подниматься. Собаки, казалось, обезумели. Том что-то крикнул, но Бен не разобрал слов и продолжал идти вверх по склону, освещая путь и держа наготове ружье, которое, как и Том, прихватил из дома.

Он не заметил никакого движения, но что-то упало на тропу прямо перед ним. Тут же появилось невыносимое сияние и накатила волна сильного жара. Он невольно остановился. Обжигающее пламя было бело-голубого цвета. Бен увидел, как вспыхнуло какое-то растение, даже несмотря на то, что яркий свет до него не добрался.

В следующее мгновение он словно ослеп, перед глазами заплясали искры. Свет погас, и Бен уловил запах горячей земли и сожженных растений. Он услышал крик оставшегося внизу Тома и безумный лай собак. Но его вдруг охватила упрямая решимость. Кто-то, сообщивший, что потерпел кораблекрушение, при помощи огня и света велел Бену не приближаться. Это оружие не имело ничего общего с тем, чем обладали люди. Однако Бен не собирался бежать.

Он застыл, исполненный возмущения, а собаки внизу лаяли так яростно, что Том не мог перекричать их. По спине у Бена пробежал холодок. Хотя в глазах все еще плясали искры, он упорно вглядывался в темноту, откуда вырвалось предупреждающее об опасности пламя.

Он стоял довольно долго, предоставив прятавшемуся где-то наверху существу прикончить его, если возникнет такое желание, а затем начал медленно спускаться обратно.

По правде говоря, что еще он мог сделать? И что могли его спутники? Они вернулись на ранчо и начали длинную, совершенно бесполезную дискуссию. Они зря потратили время и силы, потому что на рассвете неожиданно проснулся Стаб и сообщил им то, что нормальному человеку даже в голову прийти не могло.

Он подошел к месту, где упал огненный шар, — так он сказал, — и увидел, что от удара начался оползень, который похоронил под собой и сам шар, и все остальное на двенадцать акров вокруг. Стаб ужасно разозлился, что зря сюда приехал, поэтому спрыгнул с коня и принялся искать хоть какие-нибудь осколки. Пока он этим занимался, его охватило неприятное чувство. А потом вдруг оказалось, что он не может пошевелиться.

Он стоял, словно парализованный, а кто-то или что-то подошло к нему сзади и принялось ощупывать тело и одежду. Потом стало холодно вискам. Он испытал отвратительное бессилие живого существа, загипнотизированного змеей, только оно внушало почти безумный ужас, потому что Стаб не мог понять его причину. Но когда что-то коснулось висков, его вдруг покинули все мысли и ощущения. Он все забыл. Все на свете. Его окутал мрак — а потом он проснулся в доме на ранчо. Он не помнил, что звал Тома и Брика, как не помнил и обратной дороги.

Стаб испуганно и удивленно закончил рассказ, когда уже окончательно рассвело. Бен понял, что наступило утро, заметив, как собаки испуганно жмутся к двери. Они то и дело принимались рычать, шерсть на загривках стояла дыбом. Иногда одна из них начинала выть. Они так и оставались на пороге, пока Том готовил кофе с оладьями и жарил бекон. За завтраком Бен удивленно подумал, что загадочное происшествие никак не сказалось на их аппетите. А собаки тем временем торчали около дома, порой начиная жалобно скрестись в дверь.

— Похоже, кто-то испортил отличных собак, — нахмурившись, заметил Том. — До вчерашнего дня они были классными псами. А теперь напуганы до полусмерти. А ты что думаешь по этому поводу, Бен?

— Он сказал, что потерпел кораблекрушение, — коротко ответил тот.

— Кто сказал? — поинтересовался Стаб.

— Тот, кто разговаривает твоим голосом. Тот, кто парализовал тебя и приложил что-то к вискам. По-видимому, он научился разговаривать, узнав, что у тебя в голове.

Том зло добавил:

— И использовал против Бена огнемет.

— Да, — подтвердил Бен. — Только это был не такой огнемет, как у нас. Что-то упало на землю передо мной и взорвалось. Скорее, это можно назвать тепловой бомбой. Она может остановить любое существо. Меня — остановила. Отличная защита для того, кто потерпел кораблекрушение. Может, он действительно сказал правду. — Затем он изобразил милитаристскую до мозга костей цивилизацию: — Представьте себе, что Земля — одинокий остров посреди моря, а люди — варвары, воинственные дикари, которые скачут верхом на животных по горным тропам к месту, где — ах! — приземлился космический корабль. Хотят устроить охоту на тех, кто выжил после аварии. Капитан корабля мог увидеть первого местного жителя, парализовать, залезть ему в голову и научиться разговаривать на нашем языке. Но мысли аборигена привели его в ужас — столько в них было животной жестокости. Такова твоя роль в этой истории, Стаб.

Бен невесело улыбнулся.

Том Хартл наградил его суровым взглядом.

— Ты думаешь, что огненный шар был чем-то особенным?

— Другого разумного объяснения нет. Все, что произошло, выглядит как-то противоестественно. И может иметь фантастические причины. Я просто предложил один из возможных вариантов.

— Мне в голову пришло примерно то же самое, — медленно проговорил Том Хартл. — Помнишь, этот парень сказал, что он потерпел кораблекрушение — он, а не они. Правильно?

— Правильно.

— Значит, нужно его найти, — спокойно сказал Том. — Если на свете есть существа с такими космическими кораблями, получается, что мы по сравнению с ними дикари. А если на Землю попал инопланетянин, которому мы кажемся дикарями, он очень опасен. Мы должны его поймать.

— О чем, черт подери, ты говоришь, Том? — жалобно пролепетал Стаб.

— Я говорю, что мы с Беном не поедем ловить рыбу, как собирались. Мы отправляемся на охоту.

— В конце концов, если здесь находится существо, потерпевшее кораблекрушение, — с некоторым смущением заметил Бен, — значит, у него проблемы, причем серьезные. Он оказался в чужом мире. Сказал же он, что хочет подружиться…

— Я знал одного пилота на Тихом океане, — сдержанно начал Том. — Он успел выпрыгнуть из своего самолета, когда там что-то вышло из строя, сумел добраться до острова и подружиться с местными жителями. А как иначе? Ему нужна была помощь, необходимо было подать знак, чтобы его спасли. И построить лодку, чтобы добраться домой. Они ему помогли. Он отправил сигнал. Когда прилетел самолет и подобрал его, он как раз делал лодку — и они вместе с ним.

— Самолет оставил на острове небольшой отряд с приказом следить, не спасется ли кто-нибудь еще. Постепенно там выросла небольшая база. А что случилось с местными жителями? — ехидно спросил он.

Затем Том допил кофе и вышел в соседнюю комнату, где принялся что-то искать. Через несколько минут он вернулся с дробовиками, крупной дробью и еще кое-какими вещами. Затем он аккуратно все сложил и приторочил к седлам. Том даже прихватил еду на три-четыре дня и одеяла. Амуниции хватило бы для маленькой войны.

— Стаб, — деловым тоном сказал он, — вы с Бриком остаетесь на ранчо. Мы с Беном… уезжаем. Если будете выходить, держитесь вместе. Ночью запустите в дом парочку собак и берите их с собой всюду, куда пойдете.

— Вы собрались охотиться на это существо? — тупо переспросил Стаб.

— Мы знаем, что оно здесь, — ответил Том. — И ему это известно. Если инопланетянин настолько умен, что, заглянув в твои мозги, научился говорить по-английски, то наверняка сможет узнать и все, что ты делаешь. Значит, он не придет на ранчо. Он отправится туда, где о нем никто не слышал. У него есть какая-то цель, иначе зачем бы он хотел подружиться с нами?

Стаб почесал в затылке.

— Ничего не понимаю! — пожаловался он.

— Именно! — вскричал Том. — На это я и рассчитывал.

С этими словами он отправился в кораль и через несколько минут появился перед домом с двумя лошадьми. Он даже успел прикрепить к седлу каждой чехол для ружья и все остальное, что намеревался взять с собой. Затем он загнал в дом двух собак, чтобы они остались со Стабом и Бриком, вскочил в седло и стал ждать Бена.

Бен неохотно последовал его примеру. У него в душе поселилось какое-то неприятное ощущение, он чувствовал почти иррациональное отвращение к этой охоте. Частично оно объяснялось смущением, которое охватывает человека перед лицом непонятных или сверхъестественных явлений. А частично — симпатией к незнакомому существу, оказавшемуся в чужом и враждебном мире. А еще он помнил ненависть, которую испытал на склоне холма, когда неизвестное оружие выплюнуло огненный снаряд, приземлившийся практически у его ног.

Они двинулись в путь. Том уверенно направился к холму, на котором Бен был вчера, и начал подниматься по склону. Собаки старались держаться поближе к его лошади.

Когда они добрались до вершины, собаки принялись возбужденно лаять и повизгивать. Около места, где кто-то вырвал всю траву, оставив голую землю, они остановились, и шерсть у них на загривках встала дыбом. На земле палкой были написаны слова: «Человек, я хочу дружить».

Лицо Тома ожесточилось, и он кивком показал на надпись.

— Он изучил мозги Стаба, это точно. Он даже умеет читать и писать. Но обращается к нам «человек». Это значит, что он другой.

— Безумие какое-то! — возмутился Бен.

— Ничего подобного! Конечно, если ты прав и огненный шар был не просто огненным шаром, — заявил Том. — Мы дикари на пустынном острове — или планете. Какая судьба ждет дикарей, когда их находят цивилизованные люди? Что произошло в Южном море? Ты хочешь, чтобы то же самое случилось с Землей? — Повернувшись к собакам, он приказал: — Найдите его, ребятки! Ну же, ищите!

Но собаки вертелись поблизости, осторожно нюхали следы и жалобно скулили. Им не нравилось то, на что они охотились, но дорогу показать все-таки пришлось.

След привел в долину между двумя холмами, и они упрямо двинулись дальше. Неожиданно, без всякой причины, Бен ощутил, как по спине у него пробежал холодок и на лбу выступили капельки пота.

— Мне кажется, он за нами наблюдает, — пробормотал он.

— Угу, я тоже это понял, — ответил Том. — Держи ружье под рукой.

Они продолжали ехать дальше. Собаки подняли громкий лай и злобно рычали около кустов, практически перегородивших тропу. Бен заметил, что неприятное чувство усилилось. Причем никакого разумного объяснения этому не было. Они пустили лошадей шагом, и на душе стало немного легче.

— По-моему, мы от него удаляемся, — сказал Бен.

— А я думаю, он пытался парализовать нас, как Стаба, только не смог, потому что нас двое. Или мы находились слишком далеко. Ох-хо-хо!

Поперек дороги лежала груда камней, потрепанных погодой и выгоревших до серого цвета. Что-то оставило на их поверхности более светлые царапины. Надпись гласила: «Вы будете друзьями?»

— Может, стоит попробовать? — несчастным голосом предложил Бен.

— Он нас не парализовал, — заметил Том, — но наверняка собирается забраться в наши мысли. Стаба ему мало. Тебе это надо? Если мы к нему приблизимся, он нас обездвижит. И сможет узнать все, что известно нам. Например, про правительство, оружие и войну — мне кажется, пусть лучше это останется для него тайной. Пока — или вообще!

Он осторожно спрыгнул на землю, подобрал камень и нацарапал под посланием: «Покажись». Затем снова вскочил в седло и сказал:

— Поехали.

Бен последовал за ним. Стояло раннее утро, и там, где солнце не успело коснуться травы, она была украшена сверкающими капельками росы. Над головами у них сияло необыкновенно голубое небо. Стрекотали насекомые, пару раз слышались крики птиц. И больше никаких звуков, если не считать топота копыт и поступи собачьих лап. Бен обратил внимание на царящую вокруг них тишину.

— Собаки больше не идут по следу.

— Я заметил, — сказал Том. — Он решил вернуться назад по собственным следам.

Но Том продолжал ехать дальше, и Бену стало совсем не по себе. Он понял, что собрался сделать его друг. И он был совершенно прав. Цивилизованный человек, оказавшийся на затерянном острове, представляет угрозу для аборигенов — пока те не прикончат его. Если существует раса, чей представитель попал на Землю из-за того, что разбился его космический корабль, инопланетянин может быть очень опасен. Он уже доказал, что может подчинить себе человека и узнать все, что содержится у него в голове.

Естественно, он относится к людям словно к животным, стоящим на низшей по сравнению с ним ступени развития. А значит, он не испытывает угрызений совести, когда приходится причинять им вред. А если он сумеет починить корабль или, скажем, построит прибор, посылающий сигналы в космос, и вызовет своих соплеменников… Тогда человечество разделит судьбу диких племен, которые погибли или находятся на грани вымирания после контакта с цивилизацией.

С другой стороны, возможно, он заброшен сюда навсегда. Предположим, его корабль восстановить нельзя, а надежды построить передатчик нет. В таком случае его можно пожалеть. Человек на чужой планете, в миллиардах миль от других людей, без возможности послать весточку, человек в мире, населенном непонятными, враждебными существами, — это самая настоящая трагедия. Если Земля для существа, потерпевшего кораблекрушение, именно такая чужая планета, вполне может быть, что у него нет шанса вернуться домой, а значит, ему нужно посочувствовать.

Вот почему Бену ужасно не хотелось охотиться на инопланетянина, оставлявшего отчаянные послания с просьбой о дружбе. С другой стороны, он еще не забыл неприятное ощущение, испытанное в его присутствии.

Лошади поднимались по склону, и собаки снова начали вести себя нормально. Они то и дело отбегали в сторону и принимались обнюхивать все подряд. Том и Бен медленно выбирались из глубокого ущелья. Вскоре они смогли посмотреть вниз. Там, на расстоянии многих миль, в нижней долине, находилось ранчо Тома, только отсюда его не было видно.

— Через пару минут мы наткнемся на собственные следы, — сказал Том. — Этот инопланетянин подумает, что мы решили рассказать ему свежие новости.

Он проехал вперед на четверть мили, и собаки быстро исследовали кусты, растущие у тропы. Затем Том остановился, тихо позвал их и привязал вместе с лошадьми.

— Это существо их пугает, — мрачно проговорил он. — Мы ведь не хотим, чтобы они убежали. Они еще пригодятся.

Вытащив из чехла ружье, он вернулся назад по тропе. Бен последовал его примеру с тем же смешанным чувством жалости и отвращения.

Чтобы бесшумно пройти четверть мили, потребовалось довольно много времени. По дороге они вспугнули множество самых разных живых существ. Колонну муравьев, путешествовавших между своим скрытым от посторонних глаз городом и куском падали. Птиц, которых Бену разглядеть не удалось. Стрекоз. Кролика, прятавшегося в кустах. А еще по обочинам тропы оказались очень густые заросли травы и низкого кустарника.

Они осторожно подошли к месту, с которого могли наблюдать за происходящим у камня, где обнаружили послание.

Какое-то существо изучало их ответ — «Покажись».

Оно не имело ничего общего с человеком, хоть и было примерно такого же роста. Инопланетянин оказался бледно-серого, точнее, пепельного цвета, с двумя ногами, двумя руками и головой. Бен никак не мог понять, есть ли на нем какая-то одежда, или это сама кожа такого непривычного оттенка. На поясе у него явно был ремень, с которого свисали самые разные предметы. Существо находилось слишком далеко, и Бен не мог разглядеть его лицо. Но и подходить ближе тоже не хотелось. Его затошнило, и он в ужасе задрожал, испытав к инопланетянину инстинктивную симпатию и необъяснимую враждебность одновременно.

Тот несколько минут рассматривал надпись на камне, а потом повернулся к людям. Бен снова испытал неприятное, гнетущее ощущение, заставлявшее собак жалобно скулить. Существо, казалось, знало, что они неподалеку. Оно стояло неподвижно, чтобы люди сумели его запомнить.

Том выстрелил.

Существо сорвалось с места с невероятной скоростью и ловкостью. Бену почудилось, что оно скрылось из виду прежде, чем пуля ударила в землю в нескольких дюймах от того места, где стоял инопланетянин. Звук выстрела, превратившись в эхо, отправился разгуливать в ущелье. Том принялся сердито ругаться, а Бен испытал и облегчение, и ярость оттого, что им не удалось прикончить диковинное существо.

Он услышал свой собственный голос, прозвучавший, как он решил, слишком напряженно:

— Теперь он предупрежден. Нам придется пойти в город и рассказать о нем. Необходимо вызвать самолеты ВВС, чтобы те выследили его с воздуха, и солдат, чтобы прочесали всю местность. Если его можно захватить…

— А кто нам поверит? — с задумчивым видом поинтересовался Том.

Бену не было нужды отвечать. Он знал, что им не поверит никто.

Том не стал тратить время попусту и искать, куда исчезло существо. Он развернулся и уверенно зашагал назад, к лошадям. У него в голове сложился вполне определенный план.

— Плохо, что я промахнулся, — сказал он сердито. — Но я знаю, что он собирается делать. Благодаря тому, что он проник в мозги Стаба, ему удалось узнать не только наш язык, но и все, что известно старику про эти края. Он заявился на ранчо, потому что Стаб там живет. Теперь он пойдет в другое место, знакомое Стабу, чтобы либо завести там друзей, либо получить то, что ему нужно. Стаб покупает виски у Клейтона, а его хижина как раз неподалеку. Пять миль. Если мы доберемся туда первыми, то сможем еще раз попытаться его пристрелить.

Бену нечего было на это ответить. Но когда они вновь вскочили в седла и направились к хижине Клейтона, он представил себе ситуацию глазами потерпевшего кораблекрушение. Наверное, он находится в сотнях световых лет от своих соплеменников. Возможно, надежды на то, что кто-нибудь из них узнает об аварии, нет. Он словно моряк, попавший на неизвестный остров и встретивший там свирепых дикарей с примитивными кровожадными замашками. Он, скорее всего, знает, что, как только станет известно о его появлении, весь мир вооружится до зубов и постарается обязательно прикончить чужака. Охота будет безжалостной и ужасной, а охотники — не знающими усталости.

Человек в такой ситуации становится диким зверем, каким его представляют себе враги. Он будет яростно сражаться. Потерпевший крушение…

Они проехали семь миль вместо пяти, прежде чем наткнулись на хижину Клейтона. Перед ней был небольшой садик и покосившийся сарай. Клейтон сидел на крыльце и отчаянно дрожал. Он побледнел, кожа приобрела пепельный оттенок. Его жена заряжала ружье на удивление твердой рукой. Ее лицо превратилось в маску. Когда показались Бен и Том, она уставилась на них горящими глазами.

— Какое-то существо убило мою крошку Сэлли, — лишенным эмоций голосом сообщила она. — Идите сюда, поможете мне его выследить и прикончить.

Ее муж пролепетал:

— Это не обычный зверь, я видел. Бесполезно его искать.

— Ходит на двух ногах, — холодно начал перечислять Хартл, — серого, как пепел, цвета, собаки его боятся, и он не человек.

— Я… охотился на белок, — продолжая дрожать, проговорил Клейтон. — И Сэлли со мной. Собаки кого-то испугались. Я пошел глянуть, и Сэлли со мной, а чудовище вдруг как выскочит, и я пальнул в него из обоих стволов, а из него вылетела молния, и я побежал…

— И оставил Сэлли, — подсказал Том.

— Он швырнулся молнией, — захныкал Клейтон. — Я… забыл.

— Вы позвонили в город, чтобы сюда прислали людей для организации поисков? — спросил Том у жены Клейтона. — Мы вам, конечно, поможем, но для того, чтобы его прикончить, нас слишком мало.

Женщина положила ружье и, словно автомат, зашла в дом. Они услышали дребезжание телефона, когда она попросила соединить ее с Центральной. Том спрыгнул на землю, привязал лошадь и принялся изучать свой арсенал.

— Дробь для такого врага будет в самый раз, — решил он, взяв дробовик.

Бен неохотно последовал его примеру.

Вернулась жена Клейтона, взяла ружье и направилась к границе леса. Бен и Том отправились за ней. Том свистнул собакам, и они присоединились к охоте, обогнав женщину.

— Где это произошло? — спросил Том.

Она кивком показала в сторону, куда направлялась сама. Они шагали за ней. Бен подумал, что, если существо, на которое они охотятся, не имеет отношения к человеческой расе, значит, оно вполне может рассматривать людей как животных. Человек, попавший на чужую планету, тоже будет не слишком разборчив. Инопланетянина можно винить за то, что он убил ребенка, не больше, чем если бы он отнял жизнь у щенка, например… Но Бена переполняла смертельная ярость, даже несмотря на то, что голова оставалась холодной.

Женщина вдруг всхлипнула, и Бен понял почему. Она увидела на мягкой сырой земле крупные следы мужчины и поменьше — ребенка. Отряд пошел дальше. Собаки с любопытством принюхивались к тропе.

Из-за деревьев тянуло дымом. Они направились туда и вскоре нашли ружье Клейтона, которое он бросил, в панике помчавшись прочь. Бен двинулся дальше, он знал, что следует искать.

Довольно быстро он наткнулся на выжженный участок, примерно дюймов восемнадцать в диаметре. Дерн был словно пропечен насквозь. В самом центре участка земля превратилась в пепел, а пепел расплавился до состояния прозрачного шлака. Бен понял, что произошло. Сначала возникла ослепительная вспышка, за ней последовала волна невыносимого жара — Клейтон назвал его молнией, — и ближайшие кусты, вспыхнув, мгновенно сгорели. После чего вопящий мужчина в слепом ужасе бросился бежать и оставил маленькую девочку.

Но они нигде не нашли ее следов. Ни крови, ни отпечатков ног. Даже лоскутков, оторвавшихся от крошечного платьица. Здесь не было даже намека на запах, заставлявший собак рычать, скулить и лаять. Так что маленькому отряду ничего не оставалось, как обойти по кругу место, где валялось ружье Клейтона. Они искали молча, с мрачными лицами.

Прошло на удивление мало времени, и к ним присоединились еще люди, отряд начал быстро расти. Целых два часа постепенно собирались охотники из самых разных мест, даже из Тейтвилля. Сначала они ехали на машинах, дальше шли пешком, в окружении собак и с оружием в руках. Вскоре уже двадцать человек изучали каждый камешек и кустик, чтобы не пропустить место, где можно спрятать тельце ребенка. Под конец отряд насчитывал около сотни добровольцев, старательно прочесывавших кустарник. Они проигнорировали историю Клейтона про сверхъестественное чудовище и молнию. Одни смотрели в ямах и под поваленными деревьями. Другие отправились по следам пумы. Но большинство искало человека.

Никто ничего не нашел.

Однако охота продолжалась. Бен обшаривал заросли так же отчаянно, как и все остальные. Иногда отдельные группы встречались и взволнованно обсуждали, куда отправиться дальше. Время шло, но люди, казалось, забыли об усталости. Надежда постепенно таяла — впрочем, нельзя сказать, что она была сильна с самого начала, — и ее место занимала ярость. Мужчины неистово ловили убийцу маленькой девочки.

Когда Том наткнулся на Бена, тот, словно безумный, раскапывал кучу веток, которая когда-то была упавшим деревом. Спрятать под ними детское тельце ничего не стоило. Бен практически поверил, что так оно и есть.

Однако Том схватил его за плечо и оттащил в сторону.

— Больше нет смысла его искать, — с горечью проговорил он. — Мы только что нашли мужчину, который крепко спит.

Бен смотрел на него со смесью ненависти и ярости. Он представил ужас маленькой девочки, оказавшейся в руках существа с серой кожей, которое они с Томом видели и даже пытались убить. Том с силой встряхнул его.

— Он забрал одежду того мужчины! — возмущенно заявил он. — Забрал, а самого оставил спать, совсем как Стаба. Парень даже на ногах не держится. Ты понимаешь, что это значит?

— Я думаю про девочку, — тихо проговорил Бен. — А что это значит?

— А то! — по-прежнему неистовствовал Том, — Он узнал все, что было в голове парня! Теперь у него есть человеческая одежда, и издалека его можно принять за одного из нас!

Бен так же тихо спросил:

— А что он сделал с девочкой? Я убью проклятую тварь! Я…

— Я забыл, — с горечью признался Том. — Она в порядке. Бен удивленно вытаращился и тряхнул головой, стараясь привести мысли в порядок. Он смотрел на Тома, а вокруг них в радиусе нескольких миль слышались голоса людей и возбужденный лай собак.

— Девочка в порядке? — медленно переспросил Бен. — В таком случае, кого мы ищем?

— Я забыл про ребенка, — сердясь на себя, повторил Том. — Мы нашли голого парня, который спал и вообще никак не реагировал на окружающий мир. Теперь это мерзкое существо разгуливает в его одежде. Собаки словно ополоумели около места, где он лежал. Я вернулся в хижину и услышал телефон — выяснилось, что он трезвонит уже полчаса.

— Маленькая Сэлли Клейтон около часа назад подошла к какому-то дому в Тейтвилле, постучала в дверь и очень вежливо попросила кусочек хлеба с маслом, а потом добавила, что хотела бы вернуться к отцу. Она сказала, что какой-то смешной человек принес ее в город. Очень хороший, смешной человек. Она в полном порядке. Но девочка не могла пройти пятнадцать миль сама! Добрый смешной человек ее принес. Сэлли говорит, что он умеет очень быстро бегать. А мы… мы зря его здесь ищем, он уже далеко… — Том устало закончил: — Ладно. Пойду скажу ребятам, чтобы прекращали поиски.

Спотыкаясь, он побрел прочь, а Бен попытался разобраться, что же все-таки произошло. Инопланетянин взял ребенка, брошенного в лесу, но не причинил девочке вреда. Более того, она назвала его смешным и добрым.

По лесу прокатился клич, что девочке ничего не грозит, она в Тейтвилле. Кто-то один выкрикнул новость, со всех сторон полетели вопросы, но постепенно шум стих, и люди начали стягиваться к хижине.

Когда Бен добрался до дома Клейтона, Тома там уже не было. Он отправился в город. Казалось, его захватила идея — скорее всего, правильная, — что инопланетянина нужно отыскать и убить. Он наверняка рассматривает людей с точки зрения любого исследователя, иными словами, как дикарей и низшую форму жизни. Том придерживался убеждений, которые двигали королями Мексики, когда появились испанцы, а также королем Филиппом, и Понтиаком, и множеством других, давно умерших защитников народа от благ цивилизации. Бен частично разделял его мнение — но еще он жалел инопланетянина, оказавшегося в чужом мире, который его ненавидит.

Когда Бен добрался до маленького городка, повсюду стояли группы людей, которые что-то оживленно обсуждали. Историй о приключениях маленькой Сэлли было не меньше, чем самих рассказчиков, но ни одна из них даже отдаленно не походила на известную Бену истину. Одни радовались тому, что девочка вернулась живой и невредимой. Другие были убеждены, что необходимо устроить линчевание. Многие переходили из одного лагеря в другой. Бен зашел в свой офис. Его заместителя на месте не оказалось. Вне всякого сомнения, он отправился собирать сведения о пропавшей девочке и о том, как она нашлась. Он явно рассматривал это событие как исключительно интересное, хотя Бен знал — правда так невероятна, что напечатать ее нельзя.

Он устроился за рабочим столом, чтобы привести в порядок мысли. Неожиданно он понял, что ужасно устал. И с изумлением обнаружил, что охота и возвращение в Тейтвилль заняли почти целый день и уже наступили сумерки. Впрочем, в Тейтвилле, расположенном в долине среди высоких холмов, темнело рано. Бен сидел в офисе, постепенно погружавшемся во мрак, и грустно пытался придумать, как же рассказать о случившемся в газете. Так, чтобы читатели восприняли произошедшее как серьезное предупреждение. Снаружи, на улице, привычные звуки маленького городка сменяли друг друга и вскоре стихли, хотя голоса по-прежнему были слышны.

Небо на западе, над горами, постепенно становилось темно-красным. В окно Бен видел, что листва на восточных склонах гор, освещенных садящимся солнцем, постепенно меняет цвет. Он закурил, продолжая раздумывать о статье, которую поместит в тейтвилльский «Рекорд». Хорошо бы, другие агентства новостей подхватили ее и проверили информацию, а потом компетентные органы предприняли бы необходимые действия. Бену нечего было возразить Тому Хартлу, но и согласиться с ним было трудно. С другой стороны, он знал, что нельзя сидеть сложа руки. Нужно обезопасить Землю от потерпевшего кораблекрушение инопланетянина. Если для этого придется его убить, ну что же, жалко, конечно, но иногда человек вынужден совершать то, что ему не нравится.

Спустилась ночь, а Бен так и не решил, как сообщить, что к востоку от Тейтвилля упал космический корабль и что одному из инопланетян удалось выжить. Что его судно спрятано в горах под кучей земли, сорвавшейся со склонов, и что это чуждое, даже отдаленно не похожее на человека существо скрывается где-то неподалеку. Нет, он не мог придумать, как же сделать так, чтобы ему поверили.

Бен зажег спичку и снова раскурил трубку. Ему было невероятно хорошо сидеть в тишине и одиночестве. С другой стороны, он чувствовал себя несчастным, так что не было никакого смысла включать свет и пялиться на белые стены.

Дверь открылась, и кто-то замер на пороге.

— Мистер Лион?

— Да, сейчас я зажгу свет, — ответил Бен и собрался встать.

— Не нужно, — сказал посетитель. — Мне понадобятся мои глаза, не стоит ослеплять их светом. Я был на охоте сегодня, мистер Лион. Мне она показалась не совсем обычной. С маленькой девочкой ничего не случилось, но она говорит, что в город ее принес смешной человек. Добрый, смешной человек. Однако она не может объяснить, почему считает его смешным. Что вы про все это думаете, мистер Лион?

— Если вы хотите услышать факты, — сухо проговорил Бен, — то я знаю, что произошло. Могу и вам рассказать. — Посетитель уселся на стул, который сумел безошибочно отыскать в темноте, и откинулся на спинку. Бен продолжил: — Вы, возможно, мне не поверите, но…

Он поведал все, что знал, так, словно этот случай ему самому кто-то рассказал. Он решил провести эксперимент, ему было интересно, как отреагирует нормальный человек на изложение голых фактов. Возможно, его поведение поможет решить, как преподнести историю другим людям, чтобы она показалась убедительной. Впрочем, довольно скоро он понял, что получается у него не слишком хорошо.

Когда он закончил, посетитель задумчиво проговорил:

— Вы собираетесь напечатать все именно в таком виде?

— А вы мне поверили? — спросил Бен.

Трубка погасла, и он зажег спичку, чтобы снова ее раскурить. Посетитель резко дернулся и снова замер, но Бен успел разглядеть его лицо. Когда он поднес спичку к трубке, рука у него дрожала.

— Ну… да, конечно, — замялся гость. — Ваша история полностью правдива. Честно говоря, я… — Он помолчал немного. — Я разговаривал с инопланетянином и пришел, чтобы рассказать вам его историю. Однако оказалось, что вы и так поняли все, кроме одной детали.

Бен потушил спичку и попытался понять, чей голос слышит. Он показался знакомым, но уверенности не было.

— Потерпевший кораблекрушение наткнулся на мужчину по имени Клейтон, который выстрелил в него. Тогда инопланетянин бросил огненный снаряд, желая остановить человека. У него получилось. Клейтон убежал, оставив маленькую девочку. Она ужасно испугалась, увидев незнакомое существо. Поэтому он… — Посетитель снова замолчал. — Он использовал чужое сознание, чтобы ее успокоить. А еще он мог без проблем заглянуть в ее воспоминания. Ему не потребовалось поступать с ней так, как с тем стариком, Стабом. Инопланетянин был в отчаянии. Ему удалось близко познакомиться с тремя людьми, и все они оказались злобными существами, пытавшимися его убить. Он решил, что должен построить для себя что-то вроде крепости и как следует вооружиться, чтобы защититься от кровожадных аборигенов этой планеты. Но, заглянув в мысли девочки, он понял, что представляют собой люди.

— И что же он узнал? — пересохшими губами спросил Бен.

— Что люди и его собственный народ очень похожи. Иначе и быть не могло. Как все птицы должны иметь крылья, чтобы летать, так и разумные существа обладают примерно одинаковым интеллектом. Инопланетянин может подружиться с людьми и жить среди них. Ему это необходимо. Покинуть Землю он не в состоянии. Если он останется в одиночестве, то сойдет с ума, как и любой другой человек, оторванный от общества.

— Он просил передать это мне? — хрипло спросил Бен.

— Да, — вполголоса ответил посетитель. — Воспоминания Стаба говорят, что вы хороший человек. И воспоминания девочки, а также другого человека, которого инопланетянин… успокоил, когда тот обнаружил его во время поисков пропавшего ребенка. Поэтому он просит вашей помощи.

— Чтобы найти друзей.

— Да.

— Ему это не удастся. Он отличается от нас, поэтому мы его ненавидим. Когда он рядом, нас охватывает ярость. Он знает больше нас, и мы его боимся. Когда станет известно, что он появился на Земле, все человечество объединится и начнет на него охоту.

— Даже вы? — спросил знакомый голос.

— Я ищу способ заставить других людей поверить, что он не вымысел, — с вызовом сказал Бен. — Я сделаю все, чтобы организовать поиски и убить его.

Наступило долгое молчание. Где-то в ночном городе истерично залаяла собака, другая принялась рычать. Посетитель Бена выпрямился на стуле.

— Вы уже поняли, — тихо проговорил он, — что я и есть тот самый инопланетянин.

— Разумеется, понял! — сердито выкрикнул Бен. — И вы можете меня прикончить! Поверьте, мне будет очень жаль, когда вас убьют. Неважно, что вы хотите подружиться с людьми — ничего другого нам не остается. Вас необходимо ликвидировать, потому что вы разумное существо и не являетесь человеком.

— Но ведь вы не испытываете ненависти ко мне… — удивленно проговорил посетитель.

— Испытываю, — возразил Бен и сжал руки в кулаки. — Внутри у меня все холодеет от одной только мысли, что вы сидите здесь и разговариваете со мной, и при этом вы не человек! Но я буду сочувствовать вам даже тогда, когда попытаюсь вас прикончить.

Лай приближался, его сопровождали громкие, сердитые голоса.

Посетитель встал.

— Я сделал глиняную маску, — рассеянно сообщил он, — и нашел одежду. Мне придется усовершенствовать маску и найти способ обманывать собак. Мне необходимо жить среди людей. В конце концов, я ведь цивилизованное существо! Не думаю, что меня смогут найти. Я быстро учусь. Я уже знаю этот шум… — Собаки были совсем близко. — Он означает, что кто-то напал на мой след. Так что придется вас оставить.

Он направился к двери, и Бен резким движением выдвинул ящик стола, в котором лежал револьвер. Неожиданно он понял, что не может даже взять оружие.

Его посетитель бросился к двери, и только тогда Бен сумел пошевелиться. Он схватил револьвер и помчался за инопланетянином, краем глаза увидев темные очертания приближающихся людей и мечущихся среди них разъяренных собак.

— Скорее! — крикнул Бен с порога и махнул револьвером. — Сюда! Он побежал в ту сторону!

Он очутился в самой гуще толпы, кинувшейся в погоню. Они проносились мимо домов, зарослей кустарника, гаражей и деревьев. Неожиданно дико закричала женщина, и, поспешив на голос, они обнаружили ее в глубоком обмороке. Город превратился в охотничье угодье, где все до единого пытались поймать одного человека — точнее, существо. Чья-то собака оказалась храбрее остальных. Она бежала впереди, и люди слышали, как она рычит и яростно лает на кого-то, кто пытается от нее оторваться. Они поспешили вперед. Невидимый беглец направился в противоположный конец города, и люди решили сократить путь в надежде его догнать.

Бен обнаружил, что яростно кричит на бегу. Он был среди тех, кто нашел инопланетянина. Залитый звездным светом, тот внезапно появился на окраине города, там, где через небольшую быструю реку, снабжавшую Тейтвилль водой, был перекинут мост. Сердитый лай не смолкал, однако собаки нигде не было видно. Бен догадался, что инопланетянин не только разговаривал, как человек, но умел вдобавок подражать голосу разъяренного пса. Он вел погоню туда, куда ему было нужно.

Раздался грохот выстрелов, до цели было далеко, но беглец покачнулся, нога у него подломилась, а в следующее мгновение он перелетел через ограду и свалился в реку.

Неожиданно Бен понял, что совершенно спокоен, ведь случилось то, на что все так рассчитывали. Река была очень быстрой и довольно глубокой. Утонуть в ней совсем нетрудно. В особенности раненому человеку.

Однако они имели дело не с человеком, и Бен сомневался, что его действительно задело пулей. Он знал, что люди с собаками отправятся вниз по течению, чтобы отыскать либо тело, либо раненого, пытающегося выбраться на берег. В одном он не сомневался: в конце концов охотники придут к выводу, что тело затянуло в стремнину. Вполне возможно, наткнувшись на обрывки одежды, они окончательно поверят в смерть беглеца. Но Бен был уверен, что тело не найдут никогда. И люди не согласятся поверить, что охотились не на какого-то неизвестного маньяка, который объявился в полях за городом и совершил чудовищное преступление, за что и был наказан смертью.

Разумеется, он был совершенно прав. Впрочем, Бен оказался единственным на Земле человеком, который так думал. Чуть позже той же ночью к нему пришел радостный Том Хартл. Друг не скрывал ликования. Охота закончилась успешно, инопланетянин мертв, хоть Бен и попытался убедить его в обратном.

— Он умер, — уверенно заявил Том. — Я видел, как он свалился в реку. Помнишь камни вниз по течению? Ему с ними ни за что не справиться. Никому такое не под силу! Так что пора о нем забыть, Бен! Никто не поверил, будто парень прилетел откуда-то со звезд, зато все твердо знали, что его следует убить. И мы его прикончили! — И добавил с облегчением: — Теперь можем отправляться на рыбалку!

Но Бен отказался, ему хотелось хорошенько обдумать случившееся. Он знал, что потерпевший кораблекрушение жив, и жалел его, но ни секунды не сомневался, что нужно закончить начатое дело. Вот только он не мог придумать, как объяснить всем, что инопланетянин существует. Он рассказал о нем писателю, но тот заявил, что не верит этим байкам. Он даже сочинил историю, но никто не отнесся к ней серьезно.

Бену почти удалось уговорить себя, что инопланетянин сказал правду и у него нет ни единого шанса покинуть Землю или связаться со своим народом. Потом ему неожиданно пришла в голову очень неприятная мысль. Вне зависимости от того, скольким людям, живущим в районе Тейтвилля, инопланетянин проник в мысли, вряд ли он получил внятное представление об атомных бомбах и ядерном топливе. Зато за пределами Тейтвилля такое знание вполне доступно. И, значит, у инопланетянина может появиться надежда вернуться домой. Там он обязательно расскажет про дикарей, которых встретил на чужой планете. И это будет началом конца всего человечества.

Бена охватило беспокойство, когда в Лос-Аламосе и Ханфорде, штат Вашингтон, появилась странная болезнь. Все считали, что она вызвана радиацией. Но время от времени кто-нибудь находит крепко спящего старшего техника или ведущего специалиста по теории радиации. У них ровный пульс, спокойное дыхание, и никаких внешних признаков болезни обнаружить не получается. Они просыпаются примерно через сутки и могут вспомнить только то, что погружению в сон предшествовало неприятное ощущение и холодное прикосновение к вискам.

Пока таких случаев насчитывается не больше дюжины. И что странно, ее жертвами становятся люди, обладающие секретной информацией.

В последнее время Бен стал плохо спать. Его не отпускает тревога.

Инструкции

Хотя ужасный шум в темноте производил всего лишь бог росы, Фанес позволил себе открыть глаза. Потом он слегка приподнялся. Над койкой Болеса горел приглушенный свет, и тот торопливо собирал мешок для визита в торговый центр на Лэмпианских холмах. Еда, фляги и другие товары, чтобы обменять все это на волокно ллосса, которое на Земле стоило на вес платины.

Фанес извиняющимся жестом поднял руки, когда тот резко повернулся к нему. Болес негодующе фыркнул.

— Это всего лишь один из богов, — пренебрежительно сказал он. — Они всегда шумят перед рассветом.

Фанес сделал вид, что глупо ухмыляется, словно только что проснулся. Он был в курсе существования бога росы. С мозгами у него было лучше, чем у Болеса, и во всем, что имело хоть какое-то значение на Ориксе, он разбирался лучше его, хотя пробыл на маленькой планете всего пять месяцев. Благодаря своим познаниям он не спал уже несколько часов, лихорадочно размышляя, не лучше ли из общих соображений прикончить Болеса сегодня утром. На то была причина, но ему хотелось посмотреть на Болеса, вернувшегося с Лэмпианских холмов, где ему предстояло обнаружить, что торговый центр обращен в пепел, от деревушки хонки остался лишь черный шрам на зеленой поверхности Орикса, а корабль, доставляющий припасы, успел улететь.

Было бы забавно посмотреть, как Болес пытается прожить на Ориксе без припасов с Земли до того момента, как прилетит следующий корабль. Фанес решил не убивать его сегодня, пусть сначала узнает, какой он глупец. Между тем Болес смотрел на него свысока.

— Я знаю, — зевнув, ответил Фанес. — Но сегодня утром шум заметно громче, чем обычно. Интересно…

— В инструкциях сказано, что не стоит связываться с местными обычаями и религией, — сурово заявил Болес. — Нам не платят за проявление интереса. Кончай заниматься ерундой.

Болес проверил оборудование по списку. Потом бросил взгляд на приборную панель и в строгом соответствии с правилами принялся переписывать показания в вахтенный журнал. Температура. Влажность — всегда от 97 до 100 процентов днем, но иногда снижается до 90 процентов ночью. Ионизационная константа воздуха. Фанес с иронией наблюдал за пылом Болеса. Много им будет толку от этих наблюдений!

— Я разберусь с журналом, Болес, — нетерпеливо сказал он. — У меня будет возможность им заняться, когда ты уйдешь.

— Пока я здесь, заполнять журнал по инструкции должен я, — упрямо возразил Болес. — А когда меня нет — правила говорят, что это должен делать ты. Достаточно выполнять инструкции, Фанес, и все будет в порядке.

Дьявольский шум, который создавал бог росы в джунглях, становился все громче. Ни один человек, говорилось в «Инструкциях для Орикса», никогда не видел бога росы. Но местные божества играли важнейшую роль в жизни хонки, и продолжение успешной торговли требовало уважать их верования.

— Будь они прокляты! — бросил Фанес с иронией, внешне при этом выказывая раздражение. — Как жаль, что инструкции не позволяют человеку бороться с шумом. Трудно переносить, когда каждое утро тебя будит какой-нибудь бог хонки, голос которого подобен вою шестнадцати пароходных гудков — причем у каждого своя тональность.

Болес, одетый в водонепроницаемый комбинезон, пожал плечами. На Ориксе, где никогда не идет дождь, все равно приходилось носить непромокаемую одежду.

— Послушай меня! — твердо сказал Болес. — Ты должен это понять! До того как был построен форт, на Ориксе находился исследовательский отряд Компании. Ты же читал отчеты. Они изучали планету и поведение аборигенов, а потом оставили инструкции для нас, работников форта. Они написали хорошие инструкции. Если им следовать, с тобой ничего не случится. Точно так же и в отношениях с хонки.

Хонки каким-то образом сообразили, что нужно делать, чтобы все шло гладко. Они пришли к своим выводам не научными методами, а как люди в далекой древности. Нет, они не стали называть эти правила инструкциями. Они назвали их религией. Однако сработало. Для хонки религия оказалась хорошей инструкцией, и лучше ей не противоречить. Тогда у тебя не будет никаких неприятностей.

— Уверяю тебя, — скептически сказал Фанес, — я не стану убеждать хонки стать атеистами.

— Да, — кивнул Болес. — И это тоже. Не убеждай. Болес застегнул молнию комбинезона. Затем он занялся многочисленными ремнями, на которых крепилось необходимое оборудование. Фанес наблюдал за ним, с трудом скрывая улыбку. Значит, ему не следует противоречить религии хонки?

Окна форта задрожали, когда бог завыл особенно громко. Он, Фанес, знал относительно религии хонки такое, о чем Болес даже не подозревал. Очевидно, исследовательский отряд тоже не владел этой информацией. Боги, ревущие в темноте, могли вызвать любопытство даже у людей вроде Фанеса, всегда презиравшего такие глупости, как религия и инструкции. Фанес получал особое удовлетворение, нарушая все ограничения относительно хонки под самым носом у Болеса. Он установил камеру со вспышкой, которая реагировала всякий раз, когда бог росы начинал реветь, так что у Фанеса имелась его фотография.

Ослепительная вспышка напугала бога. Он бросился бежать и врезался в ствол дерева. Кристалл с его изображением лежал в кармане пижамы Фанеса, а рядом с деревом он нашел сувенир религии хонки. Он оторвался от головного убора бога росы. Фотография показывала, сколько таких сувениров украшало этот убор. Поэтому Фанес и планировал убийство на утро, однако окончательного решения так и не принял. Перспективы могли легко вскружить человеку голову.

Фанес мыслил с удивительной ясностью и тщательно продумал свой план. Он получился великолепным. Фанес искренне жалел, что никто никогда о нем не узнает. Однако в плане возникло два неожиданных изменения — одно было вызвано полученным по радио сообщением, а другое определялось решением Болеса отправиться на Лэмпианские холмы.

Теперь Фанес, если ему захочется, может оставить Болеса в живых, чтобы тот осознал, в какое серьезное положение угодил. Когда Болес вернется, а это произойдет не раньше чем через шесть дней, он все поймет. Быть может, не все, но сувенир — небольшой, оставленный на полке там, где его нельзя не заметить, — позволит ему восстановить по частям всю историю, пока он будет вести безрадостную жизнь на Ориксе и ждать, когда прилетит другой корабль.

Болес успел пристегнуть все атрибуты, настоятельно рекомендуемые инструкцией для путешествий по Ориксу. Снаружи все еще было темно. Бог росы продолжать реветь, хоть уже и не так громко.

— Все, — коротко сказал Болес. — Я ухожу. И не забывай следовать правилам, пока меня нет!

— Интересно, какое из них я намерен нарушить в твое отсутствие? — с иронией спросил Фанес. — То, в котором запрещается приставать к местным женщинам?

Болес без улыбки покачал головой. Женщины Орикса, с зеленоватой, напоминающей хитин кожей, никогда не привлекали людей.

— Нет, — угрюмо ответил Болес. — Но твое отношение к делу мне не нравится. За инструкциями стоят опыт и разум — даже за инструкциями хонки, которые они называют религией. Быть может, мне следовало… — Он колебался, и Фанес холодно подумал, что жизнь Болеса повисла на волоске, хотя сам он ничего не подозревал. — Ладно, — наконец сказал Болес. Необходимость его убивать отпала. — Надеюсь, ты справишься. Пока.

Он вышел и закрыл за собой дверь. В промежутке между двумя воплями бога росы послышалось негромкое хлюпанье. На Ориксе не бывает дождей. Никогда. Поэтому к рассвету на деревьях в джунглях скапливаются огромные капли росы.

Так что Болес, шествовавший по густому кустарнику, периодически оказывался под водопадом, льющимся с ветвей.

Фанес негромко рассмеялся и вынул руку из-под водонепроницаемого одеяла, без которого человек на Ориксе спать не может, если не хочет проснуться мокрым насквозь. Он посмотрел на вытащенный пистолет. Во время беседы с Болесом он не выпускал оружие из рук — и был готов спустить курок в любой момент. Возможно — вполне возможно, — он совершил ошибку, оставив Болеса в живых. Но тот ушел без оружия. На Ориксе оружие не требуется. Хонки никого не убивают. Им запрещает религия. Кроме того, у людей, как и у хонки, красная кровь, а религия не позволяет аборигенам смотреть на все, что имеет красный цвет.

Фанес встал и внес поправки в систему космической связи. Рация молчала в течение последних четырех дней — с тех пор, как он услышал, что грузовой корабль прибудет на десять дней раньше, чем его ждет Болес. Он ничего не знал, поскольку Фанес оставил эту информацию при себе. А теперь он ушел, корабль прилетит и улетит, а до возвращения Болеса произойдет много интересного. Восстановив связь, Фанес принялся неторопливо одеваться, улыбаясь собственным мыслям.

Постепенно рев бога росы стих. Фанес выглянул в окно. Небо на востоке, где сейчас вставало местное солнце, уже заметно посветлело. Однако мир еще не успел обрести цвет. Он оставался по-ночному серым. Появился белый диск солнца. На Ориксе нет дождей — именно из-за этой аномалии небо при восходе и закате никогда не бывает алым.

Орикс — магниевая планета. Магний там можно найти повсюду, как на Земле — натрий. Кроме того, здесь часто встречаются соединения хлора. Как и на Земле, повсюду есть соли, так что на Ориксе превалируют хлориды магния, в частности в телах хонки и насекомых — животных здесь практически не водится, — а также в соках деревьев и почве. Результат получается поразительный. Определенные вещества поглощают влагу из воздуха до тех пор, пока сами не становятся растворами, а хлорид магния является хорошо растворимым соединением.

Вот почему все на Ориксе поглощало влагу и удерживало ее. Все здесь было влажным. Если в результате экстраординарных событий образовывалась пыль, она очень быстро пропитывалась водой и становилась грязью.

Иными словами, на Ориксе не было пыли, не могло быть красочных закатов и восходов, в небе никогда не собирались тучи, а значит, на землю не проливались дожди. А раз не было дождей, не возникало ручьев, прудов, заводей или озер. Всю поверхность планеты покрывали джунгли, получавшие влагу от росы, которая собиралась только на твердых поверхностях.

Не слишком приятное место обитания для людей, но хонки не знали другой жизни, строили дома и делали инструменты из мыльного камня, тщательно соблюдая табу своей странной религии. Их культура оставалась на зачаточном уровне развития. Хонки не знали огня, поскольку на планете не бывало молний. И не открыли металлы, ведь без огня невозможно плавление. Вся их жизнь подчинялась сложной обрядовой системе.

Даже расположение их поселений определялось религиозным отвращением к красному цвету. Вот почему они не могли обрабатывать почву из красной глины. Однако ближайшая деревенька могла не опасаться случайного святотатства. Поля, над которыми ревел бог росы, были синевато-серыми, липкая почва — о чем Фанес знал на основании личного опыта — отличалась удивительной клейкостью, и только яркие лучи солнца могли ее немного подсушить.

Он с удовольствием позавтракал. До настоящего момента он не совершил ничего противозаконного, если не считать отключения радиосвязи, а это никто не сумел бы доказать. Он не стал убивать Болеса. Он еще мог отказаться от своих планов и рассказать Компании об открытии, получить повышение и увеличить доходы на несколько сотен кредитов в год. Фанеса поражала глупость людей, не способных поступить так, как он, чтобы провести остаток жизни в роскоши, которую дает лишь огромное богатство. Впрочем, Фанес, вне всякого сомнения, был очень умен. Он всячески себя одобрял.

Закончив завтракать, он вновь выглянул в окно. Солнце успело подняться над джунглями, придав ландшафту особое великолепие. Огромные капли росы, сверкавшей в его лучах, покрывали каждый лист. Лишь там, где прошел Болес, листья стали почти сухими. Те деревья, которых он коснулся, лишились алмазных россыпей. Роса скатилась на землю. Его путь можно было легко проследить. Он ушел в сторону Лэмпианских холмов.

За спиной Фанеса забормотала включенная рация:

Грузовой корабль посылал сообщение уже далеко не в первый раз.

Впрочем, сейчас это интересовало Фанеса меньше всего. Он застегнул пояс с пистолетом, зашел в кладовую и открыл ящик, в котором все пять месяцев пролежало плазменное ружье. Он тщательно его почистил и зарядил. Затем подошел к двери, распахнул ее, направил ружье на джунгли и выстрелил.

Образовался выжженный круг диаметром в десять ярдов. Над ним поднимался дым. Вскоре он исчез. Его частицы не могли долго сохраняться в столь влажном воздухе. На них конденсировалась вода. И дым превращался в туман. А туман становился дождем. Солидный душ пролился на выжженный участок джунглей. Недогоревшие угольки погасли.

Фанес ухмыльнулся. Он не ожидал такого поворота событий, но это показалось ему забавным. Сегодня все вокруг веселило его. Солнце поднялось выше, и мерцающая роса испарилась. Тумана не образовалось, но воздух был настолько напоен влагой, что становилось трудно дышать. Фанес вспомнил лекцию, которую с важным видом прочитал ему Болес. Каждая капля росы, утверждал он, является маленькой лупой. Она фокусирует лучи утреннего солнца на листе, обжигая его поверхность. Так что оглушительный утренний рев бога росы приводит к тому, что листья начинают вибрировать, и капли стекают вниз. В результате урожай хонки не сгорает. Но, лишившись поддержки бога росы, хонки будут обречены на голод.

Фанес закинул плазменное ружье за спину, убедился, что пистолет, висевший на поясе, заряжен, и зашагал в сторону поселения хонки. Там, в хижинах из мыльного камня, жили четыре с лишним сотни аборигенов. Кожа хонки имела зеленоватый оттенок и, хоть отличалась от хитина насекомых, была довольно толстой и прочной — хорошо сгибалась только в районе суставов.

Хонки были серьезными и спокойными существами, жизнь которых целиком и полностью определялась религией — как и жизнь Болеса, поклонявшегося инструкциям. Болес утверждал, что религия хонки и есть их инструкции, — вероятно, он был прав. Однако Фанес не был набожен и не подчинялся никаким правилам — за исключением тех, что придумал сам.

Он шел, и джунгли высыхали у него на глазах. Теперь у него уже не было ощущения, что он идет под душем. Если не считать слишком влажного воздуха, Фанес не ощущал дискомфорта. Через полчаса он вышел на синевато-серое поле, где хонки выращивали урожай. Он нетерпеливо улыбнулся и зашагал через поле к деревне. Однако он замедлил шаг, чтобы повнимательнее взглянуть на почву.

Он понял, что это значит, и рассмеялся. Здесь ему не придется искать сувениры на земле! Этим займутся хонки! Он шел все дальше, и улыбка не сходила с его лица. Теперь он двигался по залитому солнцем открытому пространству между растениями, доходившими ему до плеч, — до хижин оставалось совсем немного. Он видел хонки, работающих на полях. Аборигены пользовались мотыгами нелепой формы, разрыхляя почву вокруг растений, которые обеспечивали их пищей.

Фанес подозревал, что его заметили, но знал, что никогда не увидит, как хонки смотрят прямо на него. Он ожидал услышать протесты, поэтому приготовил плазменное ружье, но всякий раз, когда он резко поворачивал голову, чтобы застать врасплох кого-нибудь из хонки, тот оказывался полностью поглощенным работой.

Такого поворота Фанес не ожидал. Людям не разрешалось входить в деревни хонки. Инструкции Компании, которые Болес тщательно соблюдал, категорически это запрещали. Фанес нарушил один из базовых принципов. Люди не должны появляться в поселениях аборигенов! Этого требует религия хонки!

Человек, входивший в деревню хонки, совершал святотатство. Богохульство! Преступление! Однако они делали вид, что ничего не замечают. Фанес почувствовал раздражение. Он приготовился применить плазменное ружье, чтобы получить то, что здесь находится. Он даже был согласен учинить массовое убийство. Его намерение совершить то, что религия называет преступлением, не вызывало никаких сомнений. Но хонки не обращали на Фанеса внимания.

По мере того как он подходил к деревне, их становилось все больше. Мужчины хонки. Женщины хонки. Маленькие дети — мужского и женского пола — бегали вокруг взрослых особей. Все наблюдали за ним краем глаза, все знали, что он поступает наперекор их богам, находясь в деревне. Но ни один даже виду не подал, что знает о существовании Фанеса. Наконец он остановился в десяти футах от мужчины хонки, который старательно разрыхлял землю вокруг корней растения.

— Друг мой, — иронически заговорил Фанес, прекрасно зная, что хонки его не поймет. — Я восхищен твоей деятельностью. Но не кажется ли тебе, что она бессмысленна? Разве тебе не следует защищать своих богов, дом и очаг? Разве ты не видишь, что я вошел в деревню? Неужели вы даже не подозреваете, что я намерен ограбить вашего бога с громким голосом? Короче, тебе не кажется, что нужно что-то предпринять? Конечно, в таком случае я тебя наверняка прикончу, но делать вид, что вы меня не замечаете, глупо.

Однако хонки продолжал работать, а по его неподвижному лицу было невозможно понять, слышит ли он слова человека. Фанес начал нервничать, а в его глазах загорелась беспричинная злоба.

— Так в чем дело? — с мрачной усмешкой спросил он. — Ты боишься за свою зеленую шкуру? Где твое благочестие? Я стою перед тобой, еще немного, и я оскверню самое святое, что есть в вашей религии, — а ты делаешь вид, будто меня не существует!

Хонки продолжал мотыжить землю. Неожиданно Фанес сплюнул.

— Ну и черт с тобой! — заорал он. Фанес ненавидел зеленокожих обитателей Орикса только потому, что намеревался совершить преступление против их племени. Ему требовалось сопротивление, чтобы он мог продемонстрировать свое мужество и ум. Он жаждал увидеть страх в глазах жертв. Фанес мечтал, чтобы в его памяти осталась сцена схватки, в которой он проявит безрассудную храбрость, чтобы обеспечить себе роскошную жизнь. — Ты такой же глупец, как и Болес! Ты и твои боги! Он и его инструкции! Ну и черт со всеми вами!

Он злобно посмотрел на стройную нечеловеческую фигуру, спокойно направившуюся к следующему растению. Хонки даже виду не подал, что заметил орущего Фанеса.

Охваченный яростью, Фанес зашагал дальше. Он проходил мимо множества хонки. И все делали вид, что его не видят. Никто не боялся Фанеса. Плазменное ружье могло бы истребить всех хонки на Ориксе, если бы они осмелились на него напасть. Его переполняла ненависть к проклятым аборигенам, но, самое главное, он не понимал, почему его игнорируют.

Наконец Фанес вошел в деревню. Все дома были построены из блоков мыльного камня, украшенных сложными орнаментами, однако сейчас они вызвали у него лишь новый приступ раздражения. Мыльный камень, как рассказал Болес, хонки приносят на своих спинах, преодолевая более пятидесяти миль, — только для того, чтобы построить деревню на месте, где нет красной глины. Здесь наверняка живут уже несколько поколений. Быть может, поселению тысяча лет.

Казалось, здесь никого нет, но Фанес знал, что это не так. Хонки не выходили из домов: так им было легче делать вид, будто его не существует. Они вели себя оскорбительно. И очень глупо. Тем самым хонки отрицали мужество, хитрость и ум Фанеса, который дерзнул бросить вызов их богам и инструкциям Компании, чтобы прийти сюда и ограбить бога, который так оглушительно ревел за час до рассвета.

Фанес снял с плеча плазменное ружье. Он тщательно продумал свой план и знал, что хонки не сумеют ему помешать. И хотя все в нем кипело от бессмысленной ярости, Фанес приготовился заставить хонки сыграть ту роль, которую он им отвел. Главное здесь состояло в том, чтобы быстро и безжалостно уничтожить спрятавшихся аборигенов, а у остальных вызвать ненависть.

Дальше последует быстрое разграбление храма бога росы и возвращение в форт, которое будет сопровождаться безжалостным использованием плазменного ружья. Впрочем, у хонки постоянно должна оставаться надежда, что они сумеют добраться до обидчика и отомстить за убийства и осквернение святынь.

Когда грузовой корабль приземлится, хонки будут штурмовать форт. И его рассказ о религиозном неистовстве, начавшемся с убийства Болеса — который будет жив и здоров, — прозвучит убедительно. И тогда, в полном соответствии с инструкциями, капитан корабля будет вынужден эвакуировать форт, увезя с собой Фанеса и все, что он сумеет спрятать среди вещей, на ближайшую цивилизованную планету, где он тут же исчезнет с неисчислимыми богатствами.

И еще Фанес потребует, чтобы капитан сжег деревню пламенем корабельных дюз. Капитан не станет возражать, выслушав рассказанную историю. Она объяснит ярость Фанеса, поскольку только обезумевший от горя человек станет требовать мести, а Болес пользовался огромной популярностью среди работников Объединенной Торговой Компании.

Фанес выстрелил. Яркое пламя охватило ближайший дом. С ревом вспыхнул огонь. Затем последовал второй выстрел, третий, четвертый.

Он увидел, как начали спасаться от огня хонки. Они бежали не останавливаясь. Его замысел выполнялся, все шло по плану, и однажды Болес найдет последний кристалл, сувенир местной религии, оставленный Фанесом в качестве совершенно очевидной улики.

Теперь в деревушке остался только Фанес. Отчаянно ругаясь без малейшей на то причины, с пересохшим горлом и слезящимися глазами, он подошел к храму бога росы, чтобы забрать богатства, которые там находились. Они должны быть там. Фанес не мог ошибиться. Он заполучил фотографию бога росы, с головного убора которого упал сверкающий кристалл, и увидел синюю глину. Подобная же встречается на плато Кимберли, на Земле. Благодаря чистой логике, которой пользуются такие умные люди, как Фанес, он твердо знал, что в храме хранятся несметные сокровища.

Древность поселения лишь подтверждала его оценки. Хонки обрабатывали поля синей глины в течение примерно тысячи лет. Поклоняясь своему богу, они собирали блестящие кристаллы, похожие на отвердевшие капли росы и так же отражающие солнце. Болес подходящих подношений хонки не могли представить.

Бог росы носил целые связки сверкающих камней на головном уборе! Один из таких кристаллов, который он потерял, напуганный вспышкой камеры, лежал сейчас в кармане Фанеса. Один только головной убор сделает его богатым человеком, но он не сомневался, что в течение тысячи лет каждый хонки отдавал в храм хотя бы один необработанный алмаз, найденный на полях. А тысяча лет таких подношений означала, что Фанесу будет принадлежать неслыханное богатство.

Он еще раз выстрелил из плазменного ружья, повинуясь исключительно желанию разрушать, и с усмешкой вошел в храм, готовый прикончить всякого, кто встанет между ним и сокровищами.

Высокий хонки сидел на корточках перед торговым фортом и с трудом пытался произнести те несколько слов земного языка, которые были ему известны. Болес слушал его с возмущением.

— Твой посланец догнал меня и вернул обратно, — высокомерно сказал Болес. — Согласно инструкции я должен оказывать тебе всяческую помощь. Но это плохо!

Хонки вновь попытался донести информацию до Болеса на земном языке. Затем перешел на родной.

— Господин, — с достоинством промолвил он, — это было деянием бога росы. Мы не понимаем. Человек прошел через поля и направился к деревне. Это противоречило закону, поэтому наши люди сделали вид, что не видят его, чтобы потом их не мучила совесть. Однако он не испытывал стыда, даже нарушив закон. Он что-то кричал нам, пока шагал через поля. Потом он приблизился к деревне, где наши люди вновь сделали вид, что его не замечают. Тогда он вытащил неизвестный инструмент и ударил с его помощью огнем по домам, уничтожая все вокруг.

— Плазменное ружье, — нахмурившись, сказал Болес. — У нас будут неприятности. Он нарушил инструкции.

— Он вошел в храм бога росы, — по-прежнему величественно продолжал рассказывать встревоженный вождь. — Там много блестящих камней, похожих на росу, только они не исчезают под светом солнца. Они такие твердые, что мы с их помощью делаем рисунки на посуде и стенах домов. Но часто, поскольку они так напоминают росу, мы отдаем их богу. Человек ужасно хотел их получить. Он срывал их со стен храма, которые они украшали. А потом человек зашел во внутреннюю часть храма, где находится святость бога росы, и не смог пережить увиденное. И он умер.

— Не смог вынести святости бога росы, говоришь? — скептически спросил Болес.

— Бог росы, — заметил вождь хонки, — стряхивает росу перед рассветом с нашего урожая, чтобы он не менял цвет и не становился несъедобным, как дикие растения джунглей. Один из нас каждое утро проносит его головной убор и рог по нашим полям. И когда роса падает с листьев на землю, он торопится в храм. Каждое утро миллионы капель росы стекаются в храм и собираются вместе, образуя святость бога росы. И мы кладем туда самые блестящие камни, чтобы приветствовать бога.

Болес заморгал, а потом подскочил на месте.

— Святость? — воскликнул он. — От колебаний воздуха происходит нечто вроде ливня с ураганом. Получается система орошения. Конечно! Внутри храма находится целый водоем росы! Озеро! Настоящий бассейн с водой. И там лежат блестящие камни?

— Господин, блестящие камни покрыты святостью на большом пространстве, — извиняющимся тоном сказал вождь хонки. — А человек ужасно их хотел. Если бы мы это поняли, то отдали бы их. Мы приносим камни издалека, но наша религия такова, что мы охотно дарим друг другу то, что нам хочется получить больше всего. Если в обычае человека желать блестящие камни, мы их отдадим.

Болес смотрел на пригоршню кристаллов из карманов Фанеса, которого хонки принесли в форт.

— Они ничего не стоят, — с досадой произнес он. — У нас их называют цирконами. Они красивы, но дешевы. Они такие твердые, что ими можно резать мыльный камень. Наверное, Фанес решил, что это алмазы. А когда он увидел бассейн, выложенный алмазами, то сошел с ума. И нырнул за ними. Наверное, там оказалось глубже, чем он думал. Он надеялся достать камни, но не сумел выбраться обратно, поскольку в резервуаре нет ступеней. В результате он утонул — на Ориксе, где никогда не идет дождь. Ну и ну!

— Бог росы уничтожил его, поскольку он нарушил закон, — почтительно сказал хонки.

— Он умер из-за того, что был глупцом, не выполняющим инструкции, — ядовито возразил Болес.

Над их головами раздался шум. Он быстро усиливался, превращаясь в чудовищный рев. Он был таким громким, что задрожали листья деревьев.

Грузовой корабль приземлился, и земля содрогнулась. Болес вскочил на ноги, сжав руки в кулаки.

— Он знал! — разъяренно закричал Болес. — Он знал, что корабль прилетит раньше положенного срока. В его обязанности входило слушать сообщения по рации. Он ничего не сказал, и мы не подготовили товар для погрузки! Черт бы его побрал! Это его вина. Ему следовало выполнять инструкции.

Карманные вселенные

Когда время сошло с ума ^{(повесть)}

Корабль никто не видел

Приземление корабля с планеты Кул-Эн прошло никем не замеченным, что как раз и входило в намерения капитана. Несмотря на крошечные размеры судна — не более пятнадцати футов в диаметре — и тот факт, что команда состояла всего из одного члена экипажа, он мог за считаные секунды уничтожить население земных городов.

Но разрушение не входило в его планы. Он искал сложную гормональную субстанцию, которая, по мнению медиков Кул-Эна, должна существовать в природе, но синтезировать ее ученые не могли. Однако ее было необходимо найти, причем в больших количествах.

Как только она будет обнаружена, встанет вопрос о том, как ее заполучить. И на решение этой проблемы будут брошены ресурсы целой расы. Но сначала субстанцию требовалось отыскать. Крошечный корабль, отправленный на поиски в Солнечную систему, намеревался не привлекать ничьего внимания, а свою миссию — если получится — сохранить в тайне. Прежде всего потому, что контакт нужного гормона со стандартным лучевым ружьем Кул-Эна приведет к уничтожению вещества. Следовательно, обычные методы добычи зоологических образцов здесь не подходили.

Корабль возник в пустом космическом пространстве неподалеку от Нептуна. Он приблизился к холодной планете, некоторое время повисел над ней и решил не садиться. Он помчался в глубь системы, в сторону Солнца, и на короткое время опустился на Ио, но не обнаружил там жизни. Тогда он подошел к Марсу и не покидал его целую неделю, но растительность там оказалась жалкой, а животные, которым удалось выжить, выродились и не представляли особого интереса. Тогда корабль направился к Земле и довольно долго оставался на границе ее атмосферы. Затем он выбрал место, которое, вне всякого сомнения, показалось наиболее подходящим его капитану, и совершил посадку.

На самом деле корабль приземлился ночью. Никто не обратил на него внимания, поскольку его двигатели работали бесшумно. А к рассвету он был надежно спрятан. Единственным живым существом, видевшим, как он сел, была пума, но к полудню она превратилась в начисто обглоданный канюками и ящерицами скелет. Дело завершили муравьи.

Кул-эн в корабле остался доволен. Прежде чем отдать тело пумы на растерзание канюкам, он тщательно его изучил. Нервные клетки и ткани мозга животного, вне всякого сомнения, содержали либо сам гормон, либо вещество, близкое к нему по составу. Его можно было модифицировать и превратить в необходимую субстанцию. Оставалось только выяснить, насколько на Земле велик запас драгоценного вещества. Вариант уничтожения группы животных — скажем, местных цивилизованных существ — и изучения их тел не рассматривался, поскольку тогда будет разрушен сам гормон. Значит, оценку резервов придется проводить путем обработки образцов. Кул-эн в корабле приготовился к исследованиям.

Корабль приземлился на неровной местности примерно в сорока милях к югу от Энсенада-Спрингс, национального лесного заповедника. Здесь, на огромных территориях, огороженных, казалось, бесконечными милями красной ленты, фермеры выращивали овец. В радиусе десяти миль от места, где был спрятан корабль, обнаружилось множество кроликов, птиц, оленей, койотов, пара волков, несколько бурундуков, бессчетное количество полевых мышей, три или четыре пумы, стадо овец численностью в две тысячи голов, одна собака и один человек.

Человека звали Антонио Менендес. Старый, грязный и невежественный, он официально являлся пастухом. В действительности за стадом следил пес Салазар, исключительно полезный, несмотря на весьма сомнительное происхождение.

Он не раз вступал в сражения за жизнь и благополучие своих подопечных, и все его тело было испещрено шрамами. Пес без устали заботился о безмозглых пушистых существах. Иногда во время несения вахты он был так занят, что даже не мог найти минутки, чтобы почесаться. Он неплохо относился к Антонио, но знал, что тот совершенно не понимает овец.

Кроме этих существ, среди которых кул-эн надеялся найти необходимые образцы, были еще и насекомые. Однако их крошечный инопланетянин проигнорировал, поскольку понимал, что не слишком практично пытаться добыть большое количество искомой субстанции из таких маленьких организмов.

К вечеру из корабля на особом средстве передвижения, сконструированном специально для сбора образцов на этой планете, вылез исследователь. Диковинная машинка выбралась наружу, встала на задние ноги, закрыла дверь и замаскировала корабль ветками. А затем двинулась по тропинке уверенной кошачьей походкой. С расстояния двух футов машина ничем не отличалась от пумы. Она представляла собой прекрасный образец кул-энской инженерной мысли, создавшей устройство, которое сможет в чужом мире переносить с места на место крошечного исследователя, да так, чтобы ни у кого не вызывать удивления.

Исследователь устроился в маленькой каюте, которая разместилась примерно в районе легких искусственной пумы. Шкура получилась вполне убедительной, а глаза — просто великолепными, в особенности если учесть, что там находились сканеры, работавшие в самом широком спектре — от ультрафиолетового излучения до инфракрасного. Когти из пластика, более прочные и острые, чем у настоящей пумы, были устроены таким образом, что в случае необходимости убирались внутрь. Кроме того, имелось и другое оборудование, включая оружие, против которого на этой планете не устоит ничто. А для сбора зоологических образцов данный аппарат обладал одним неоспоримым преимуществом — поскольку он был целиком сделан из металла и пластика, то ничем не пах.

В первую ночь ничего особенного не произошло. Зато исследователь освоился с машиной и научился ею управлять.

Естественно, искусственная пума была значительно сильнее обычного животного. Она могла прыгать так, как не умело ни одно существо из плоти и крови. Устройства, отвечавшие за равновесие, работали идеально. И разумеется, машина никогда не уставала. Кул-эн внутри нее остался доволен.

Антонио и Салазар устроили овец на ночлег в природном амфитеатре. Антонио спал и храпел во сне. Он был очень суеверным стариком и носил множество различных амулетов квазирелигиозного характера. Салазар три раза перевернулся с боку на бок и тоже уснул.

В то время как человека было не разбудить, его пес часто открывал глаза. Один раз до него донеслось удивленное блеяние ягнят. Он вскочил, подошел к ним, подозрительно принюхался, но убедился, что все в порядке. Тогда он вернулся назад, почесал место, где его укусила блоха, потом погрыз другое — куда не доставали лапы — и снова улегся. В полночь он сделал контрольный круг, проверил своих подопечных и, удовлетворенный результатом, отправился спать. Ближе к рассвету он поднял голову, услышав крик койота. Впрочем, сам койот находился довольно далеко. Салазар дремал до самого рассвета, потом встал, встряхнулся, хорошенько потянулся и почесался, приготовившись встретить новый день. Человек тоже проснулся и, зевая, принялся готовить завтрак. Казалось, этот день окажется таким же, как все остальные.

Некоторое время так и было.

Возле корабля царили тишина и покой. Маленькое серебристое судно было надежно спрятано. Внутри мерцал крошечный — размером с булавочную головку — огонек, постоянно менявший цвет, а перед ним медленно ползла тонкая лента. Это было записывающее устройство, которое фиксировало все, что видели глаза и слышали микрофоны в ушах искусственной пумы. Внутри корабля имелся запас химиката, очищающего воздух. Он восстанавливался, когда попадал внутрь корабля сквозь узкую щель. Он избавлялся от углекислого газа и обогащался кислородом, необходимым для дальнейших путешествий исследователя.

Разумеется, муравьи тщательно исследовали космический корабль снаружи, а некоторым даже удалось забраться внутрь сквозь вентиляционное отверстие, и они тут же принялись перетаскивать домой очень интересную, пусть и незнакомую еду. Несколько жучков тоже явились, чтобы изучить корабль, и они обнаружили, что им очень нравится на вкус химикат для очистки воздуха. Кое-кто быстро собрался около кормушки и занялся разведением потомства. Крошечный мотылек отложил множество яиц в похожую на гнездо кровать, на которой исследователь отдыхал во время полета. Но ничего более серьезного не происходило.

До позднего утра. Через два часа после завтрака Салазар обнаружил следы пумы, которая на самом деле таковой не была. Затем он нашел мертвого кролика. У него было аккуратно распорото брюхо, все внутренние органы разложены для изучения, а нервная система подробно исследована. Мозговые ткани подверглись особенно тщательному анализу — с целью как можно точнее определить, велико ли в них содержание гормона. Кул-эн, прятавшийся внутри искусственной пумы, остался очень доволен, обнаружив необходимое вещество еще в одном живом организме. Все было проделано с исключительным мастерством, ни один преподаватель анатомии не смог бы справиться с этой задачей лучше. Разве что парочка нейрохирургов сумела бы так же ловко препарировать мозг.

Иными словами, это было идеальное вскрытие, сделанное на плоском камне посреди овечьего выпаса, а затем с точностью до мельчайших деталей воспроизведенное на пленке мерцающим и постоянно меняющим цвет огоньком. Однако результат получился не слишком удачным, потому что пленка была покрыта телами мелких муравьев, которым очень понравилось на вкус ее покрытие, поэтому они попытались полностью его слизать.

Салазар увидел кролика и вьющихся над тушкой мух и спугнул канюка, который лениво поднялся в воздух, когда пес подошел поближе. Салазар его обругал, и Антонио, услышав лай, подошел посмотреть, что случилось.

Антонио был очень старым, грязным и невежественным. Он явился, тяжело дыша, в сопровождении мух, которые еще продолжали завтракать остатками утренней трапезы, прилипшими к его куртке. Салазар помахал хвостом и снова облаял канюка. Кролика аккуратно препарировали, но не съели. Разрезы явно были сделаны ножом или скальпелем. Совершенно очевидно, что ни одно животное не могло сотворить такое. Но рядом с кроликом отпечатались следы пумы. Более того, только ее задних лап! Настоящая пума всегда съедает добычу. Она никогда не поднимается на задние лапы и не вскрывает еду с ловкостью настоящего профессионала. Следовательно, на такое не способно ни одно земное существо!

Антонио вытаращил глаза. Он сразу подумал о колдовстве. О черной магии. Представить себе препарирование с научными целями он не мог. С его точки зрения, существо, которое убивает, а потом так себя ведет, обязательно должно иметь непосредственное отношение к дьяволу.

Он вскрикнул и с диким воплем помчался прочь. Удивленный Салазар догнал его примерно через сотню ярдов и поспешил вперед, проверить, что так испугало человека. Он бросался то вправо, то влево, затем старательно обежал вверенное его заботам стадо. В конце концов, высунув язык, он вернулся к Антонио, сообщить ему, что все в порядке. Но Антонио дрожащими руками складывал вещи. По лбу у него стекал пот.

В любом случае соседство с пумой нежелательно для человека, присматривающего за стадом овец. Но, похоже, им попалась совсем не обычная пума. Почему Салазар — честный, надежный Салазар — не учуял ее запах, когда изучал следы? Он бы громко сообщил о своем открытии, если бы уловил ее присутствие. Значит, тут действуют сверхъестественные силы. А пума — это привидение или что похуже. Антонио тут же вспомнил про тигров-оборотней, львов-призраков и демонов из легенд индейцев. Он собирал вещи, а Салазар чесался и пытался понять, что случилось.

Они собрали стадо и двинулись в путь. Овцы предприняли несколько бессмысленных попыток разбрестись в разные стороны и самостоятельно выбрать место, где травка казалась им посочнее. Но Салазар сбил их вместе и погнал вперед. Работенка оказалась не из легких, но ему помогал Антонио — что само по себе было необычно.

К полудню их прежний выпас остался в четырех милях позади, а они очутились среди горных пиков. Кое-где лежал снег, и во все стороны тянулись огромные открытые пространства. Зрелище было великолепное, но Антонио не замечал этой красоты. Салазар снова наткнулся на канюков и нарушил трапезу, которую они делили с мухами и муравьями.

На сей раз оказалось, что это койот. Он был убит и на редкость старательно вскрыт с целью получше узнать внутреннее строение взрослого самца. Получилось очень впечатляюще. Опыт подтвердил, что на Земле водится третий тип животных, отличающийся от пумы и кролика, но имеющий тот же тип нервной системы.

У койота ткани мозга содержали такой же высокий процент необходимого гормона, как и предыдущие образцы. Если бы полученные данные были записаны крошечным мигающим огоньком — и от него не пришли бы в восторг маленькие красные жучки и пауки, — кул-эн получил бы доказательства того, что на Земле можно найти необходимый гормон, от которого зависело благополучие целой цивилизации. Некоторые представители его народа не стали бы продолжать разведку, но наличие образцов трех различных видов и отсутствие данных о количестве искомого вещества не устраивало нашего исследователя. И он отправился дальше.

Антонио, естественно, ничего такого даже представить себе не мог. Салазар подвел его к трупу койота, рассеченному на две равные части. Одна половина осталась нетронутой. Другая была умело препарирована, а мозг разложен для изучения. Антонио понял, что тут потрудилось разумное существо. Но он снова видел те же следы — они принадлежали пуме. Страх буквально парализовав его, ведь он был суеверен до мозга костей. Антонио лелеял не только относительно простые предрассудки испанцев, но и те, от которых стыла в жилах кровь, — те, что достались ему в наследство от предков-индейцев. А человек, верящий в ацтекских демонов, относится к обычному оборотню как к домашнему питомцу.

Антонио был так напуган, что почувствовал небывалый прилив энергии. С бессвязными воплями он бы бросился бежать в Энсенада-Спрингс — дотуда было сорок миль по прямой, — но так он однозначно приговорил бы себя. Он знал, что демоны, творящие подобное, любят набрасываться на человека, когда он остается один. Но их можно обмануть.

Кул-эн, спрятавшийся в искусственной пуме, был в восторге. Он испытывал удовлетворение, наполнявшее его до самых крошечных дрожащих отростков на щупальцах тела. Он обнаружил, что нужная нервная система и концентрация необходимого гормона в массе нервных тканей являются нормой для этой планеты. Ею обладает огромное количество животных. Даже местная цивилизованная раса должна иметь черепа, наполненные мозгом. А судя по городам, которые он видел из стратосферы, разумные существа, похоже, являются здесь одним из наиболее многочисленных видов.

По крайней мере, исследователь очень на это рассчитывал, потому что собирать образцы из городов значительно удобнее. Долгое существование в искусственных условиях — сто тысяч лет, не меньше — привело к тому, что раса кул-энов лишилась способности вырабатывать необходимый гормон в собственных телах. Их ждет трагический конец, если им не удастся найти столь важное для жизни вещество.

Крошечный исследователь в искусственной пуме его обнаружил! И потому он был исполнен ликования и с нетерпением ждал возможности закончить сбор информации и принести домой хорошие новости.

Антонио увидел его час спустя, и ему отчаянно захотелось завопить от ужаса. Диковинное существо как две капли воды походило на пуму, но пастух сразу понял, что оно состоит не из плоти и крови, поскольку передвигается невероятными скачками. Ни одно животное в мире не в состоянии подпрыгнуть на шестьдесят футов. А это могло. Однако внешне оно ничем не отличалось от самой обычной пумы. Остановившись, странное создание посмотрело на стадо овец, подскочило к нему и снова вернулось на прежнее место. Салазар не обратил на него никакого внимания. Ни он, ни овцы не учуяли запах хищника. Антонио, охваченный паническим страхом, решил, что те его не видят. И тогда он приступил к сложному, безумному ритуалу, целью которого было убедить пуму в том, что против нее направлено магическое заклинание.

Он принялся лопотать нечто нечленораздельное, обращаясь к овцам и называя животных «сеньор Гомес» и «сеньора Онате». Затем он что-то лихорадочно сообщил барану со злобными глазами, которого именовал «сеньор Гутиэрес». Неуклюжий ягненок на тонких ножках ужасно его огорчил, и Антонио принялся ругать малыша, дав ему имя «Пепито». После этого он снял шляпу перед беременной овцой, приветствуя ее как «сеньору Гарсиа», и дрожащим голосом заметил, что сегодня мухи ведут себя просто отвратительно. Он расхаживал среди овец и вел себя так, словно его окружают люди. Такое поведение должно было, по меньшей мере, смутить демона. Он болтал не замолкая и делал вид, что ему ужасно весело, но по лбу у него стекали струйки пота.

Салазар в этом представлении не участвовал. Овцы вели себя прилично и больше не пытались улизнуть, так что он мог позволить себе время от времени остановиться и почесаться, даже дотянуться до очень неудобного места между задними лапами. Проблемы возникли только один раз — когда идущие впереди овцы вдруг остановились и запаниковали. Салазар бросился проверить, в чем дело, и обнаружил, что овцы тупо топчутся на месте, а бараны роют копытами землю, бросая вызов неизвестно кому. Салазар увидел на земле труп оленя. В воздухе висел запах крови, который и расстроил его подопечных. Он заставил их пройти мимо, иногда начиная лаять, а порой и покусывая овец, когда в этом возникала необходимость. Потом он с отвращением выплюнул куски шерсти, застрявшие в пасти.

В конце концов овцы пошли дальше. Однако Антонио, увидев труп оленя, замер на месте от невыразимого страха. Оленя убила пума — вокруг было полно ее следов. А затем тварь разрезала его, будто вивисектор скальпелем, но не завершила работу. На самом деле фальшивой пуме помешало подошедшее стадо. Даже мухи еще не налетели. Антонио приблизился к трупу, словно полоумный, беседуя с овцой, у которой были больные глаза, а вокруг головы кружила мошкара. Он называл ее «сеньорита Кармен». Но когда он увидел оленя, в горле у него пересохло, и он замолчал, потеряв дар речи.

А еще он чудом не лишился рассудка от ужаса. Пройти мимо существа, предназначенного для магической церемонии, — исключительно дурное предзнаменование, но Антонио так отчаянно хотел поскорее убраться из этого проклятого места, что действовал не раздумывая. Он произнес языческое заклинание, отлично зная, что его ждет суровое наказание, когда он в следующий раз пойдет на исповедь. Кроме того, он совершил ряд таких же мерзких телодвижений.

Когда он вернулся с хворостом, труп взрослой самки оленя был окончательно испорчен и уже не представлял интереса с точки зрения изучения скелета, мышц, кровеносной и особенно нервной системы. Антонио сложил на него все ветки, какие ему удалось найти неподалеку, вылил керосин, предназначавшийся для фонаря, и поджег. Он сопровождал свои действия песнопениями, отчего происходящее действительно превратилось в жертвоприношение несуществующим языческим демонам. Но он уже почти ничего не соображал от страха.

Салазар побежал вперед, проверив Антонио и тех овец, что плелись последними. Когда ему пришлось снова миновать костер, он наморщил нос и чихнул. Антонио ковылял рядом.

Однако меры, принятые пастухом, чтобы отогнать демона, не помогли. Темная тень опять появилась на склоне холма среди больших камней. С невероятной грацией она передвигалась огромными прыжками. И неудивительно! Ни одно животное не может превзойти по силе машину, причем такую, какую человек построить не в состоянии. Она представляла собой предназначенный для исследований и опытов механизм, которым управляло маленькое существо с Кул-эна. В данный момент оно разглядывало стадо овец.

Впрочем, на Салазара и Антонио оно смотрело с не меньшим интересом. Двуногий, по наблюдениям кул-эна, подверг примитивному химическому процессу труп последнего препарированного животного. Почему? И с какой целью маленькое четвероногое существо постоянно обегает стадо? Исследователь с Кул-эна специализировался на анатомии и органической химии и не был настоящим зоологом, но догадался, что собака, вероятно, является хищником, а человека связывают со стадом непонятные симбиотические отношения.

Следует заметить, что такая оценка Салазара была исключительно несправедливой. Да и Антонио заслужил большего. Охваченный паникой, он превратил труп, подготовленный для магического ритуала, в чисто языческую жертву — подношение, сделанное с целью умилостивить мифического демона из ацтекского фольклора. Но когда он увидел, что фальшивая пума огромными прыжками спускается вниз по склону, то посерел от ужаса. Ни одно дикое животное никогда не станет так открыто являться человеку. Антонио решил, что обречен и одновременно проклят. Вот-вот страшное существо, не обращая никакого внимания на вопли, схватит его и унесет в места, где несчастного ждут неописуемые ужасы. Он ощутил невыносимое отчаяние. Дрожащими руками он нарисовал крест на пуле, предназначенной для древнего ружья. А затем пометил таким же образом все остальные.

Кул-эн остановился. Он сосчитал, сколько в стаде овец. Теперь следовало выбрать образцы для исследования. Требовалось препарировать и изучить на предмет наличия нервных тканей, содержащих нужный гормон, шесть новых организмов. Два вида овец — взрослых самца и самку, а также детенышей разного пола, плюс к ним двуногого и собаку. Затем необходимо быстро проверить, сколько имеется в наличии таких животных, и…

Антонио увидел, что пума замерла на месте. Он опустился на одно колено и зарядил ружье пулей с крестом. Затем он прицелился в невероятное существо. Искусственная пума с интересом за ним наблюдала. Кул-эн, естественно, никогда не видел ружья. Однако поза Антонио показалась ему необычной. Возможно, она является частью поведенческой модели, включавшей в себя процесс окисления, которому подвергся олень. Раса кул-эн была, разумеется, слишком цивилизованной, чтобы использовать открытый огонь, но маленькое существо внутри искусственной пумы один раз видело его во время демонстрации опыта по окислению. Кул-эн узнал реакцию в трескучем сиянии над телом последнего образца.

Антонио выстрелил. Руки у него дрожали, и он не попал. Ничего не произошло. Задыхаясь от страха, он выстрелил еще раз, потом еще и еще. И всякий раз промахивался.

Помеченные крестом пули ударяли в красную землю и отскакивали от голых скал вокруг исследователя с Кул-Эна. Когда из камня во все стороны полетели искры, он понял, что ему грозит опасность. Он мог убить человека, собаку и всех овец одним легким движением щупальца, но тогда они перестали бы представлять интерес в качестве новых образцов. А то, что ему уже удалось здесь узнать, вселяло такой оптимизм, что искать новые образцы и откладывать возвращение на родную планету не хотелось. Чтобы не испортить материал, который кул-эн намеревался исследовать позже, он проделал восхитительный прыжок на сто футов вверх по склону холма и оказался около самой вершины. В следующее мгновение он исчез.

Салазар с лаем бросился в погоню. Он понюхал то место, где животное стояло перед тем, как взлететь вверх по склону, но не обнаружил знакомого запаха. Это существо не пахло. Салазар чихнул и побежал обратно. Антонио лежал на земле ничком и что-то бормотал. Он видел неоспоримое доказательство того, что пума является посланником ада.

Салазар осторожно приблизился к нему и обнюхал. Антонио дико завопил. Пес лизнул его руку, чтобы немного успокоить. Тогда Антонио поднял голову, испуганно огляделся по сторонам, а потом с трудом поднялся на ноги. Салазар стоял рядом и вилял хвостом. Антонио всхлипнул. Его стадо продолжало медленно уходить, и он поспешил догнать его. С каждым вдохом он всхлипывал от ужаса и отчаянно раскаивался во всех грехах. Нервы Антонио были в ужасающем состоянии.

По другую сторону холма кул-эн постарался отбежать подальше от места, где находилось стадо. Разумеется, он не отказался от желания выбрать несколько образцов, а также препарировать человека и собаку. Его невероятно заинтересовал малопонятный способ, которым двуногое пыталось защищаться. Он сообщил собственное понимание проблемы мигающему огоньку, который записывал все, что исследователю удавалось узнать.

Почему двуногий не охотится на стадо, если может убивать? Какова суть симбиотических отношений, связывающих собаку, человека и овец? Три вида животных находятся в мирных отношениях друг с другом. Кул-эн надиктовал все свои наблюдения. Затем он приступил к охоте за другими образцами. Он нашел и убил волка, после чего убедился, что и он может послужить источником гормонов. Следующим был бурундук, которого кул-эн исследовал лишь поверхностно, поскольку лучевой пистолет повредил мозговые ткани, но, судя по строению, представители этого вида тоже подходили для его целей.

Наконец он продиктовал огоньку выводы, которые заключались в том, что наличие необходимого гормона в центральной нервной системе присуще всем животным, обитающим на данной планете. Следовательно, он изучит еще четыре вида и покинет Землю, чтобы представить Центру отчет. Модифицировав лучи так, чтобы они убивали животных этой планеты, не разрушая гормон, кул-эны смогут, вне всякого сомнения, получить столько искомого вещества, сколько им потребуется.

Концентрация местной цивилизованной расы в городах облегчит широкомасштабную добычу гормона, если только эти существа не являются исключением с точки зрения строения нервной системы и не отличаются от остальных животных, обитающих на планете.

Он диктовал свои выводы, а разноцветный огонек в корабле старательно менял цвет и мигал, чтобы зафиксировать все, как полагается. Однако данные не появлялись на пленке. Довольно большой жук заблокировал кассету. Его, конечно, раздавило, но и записывающий аппарат вышел из строя. Впрочем, еще прежде, чем остановилась пленка, прибор перестал работать. Его оплели паутиной маленькие паучки, в него угодили уховертки, и огонек начал взволнованно пульсировать, облепленный крошечными прозрачными насекомыми. Чешуйницы удобно устроились в пластиковых деталях корабля кул-эна. Жуки резво размножились в химикате, предназначенном для очистки воздуха. Личинки мотыльков с удовольствием поедали материал, из которого было сделано уютное гнездышко исследователя. Муравьи пробрались в складское помещение, где хранились продукты. Клещи проникли на корабль, чтобы поживиться своими более крупными собратьями. Богомолы с удовольствием поглощали кого помельче.

Короче говоря, в темноте корабля металось бесчисленное количество летучих насекомых, а большие пауки старательно плели паутину, чтобы поймать их в сети. Запахи из вентиляционных отверстий привлекли множество самых разнообразных мух, повсюду деловито сновали многоножки и…

На мир опустилась ночь. Фальшивая пума бродила среди холмов, но старалась держаться поближе к блеющим овцам, которые направлялись в долину. Исследователь поймал полевую мышь и в очередной раз убедился, что на этой планете существует огромное разнообразие форм жизни, содержащих необходимый его цивилизации гормон. Но овец нельзя никуда вести ночью. Пытаться сдвинуть их с места, когда на небе появляются звезды, — пустая трата сил. Кул-эн вернулся, собираясь отобрать несколько образцов в темноте, чтобы человек не смог использовать свое диковинное средство защиты. Тут он обнаружил, что овцы устроились на ночлег.

Салазар и Антонио отдыхали. Они постарались увести стадо как можно дальше от опасного места. Несмотря на то что Антонио едва держался на ногах от ужаса, он продолжал упрямо шагать вперед до тех пор, пока Салазар не лег на землю, отказываясь идти дальше. Но Антонио не оставил стадо. Овцы в определенной степени являлись его защитой — даже если они всего лишь отвлекали внимание страшного существа.

Он развел костер, потому что не мог даже представить, что ему придется провести ночь в темноте. На огонь налетела туча мошкары, но Антонио не обращал на нее внимания. Он изо всех сил пытался набраться мужества. В конце концов, существо из ада убежало от пуль, помеченных крестом, хоть они и не попали в цель. При свете Антонио мог поразить быка в глаз. Он сидел у костра и вырезал более глубокие кресты на пулях. В горле у него пересохло, а сердце глухо колотилось в груди, когда он прислушивался к голосам ночных животных и тихим звукам, которые издавали спящие овцы.

Салазар дремал у огня. У него выдался очень трудный день, но он все равно спал чутко. Когда кто-то завыл, он вскинул голову и прислушался. Но вой доносился издалека, так что Салазар почесал ухо и успокоился. Неожиданно раздалось шипение, и он открыл глаза.

Затем он услышал удивленное придушенное блеяние, и тут же помчался в сторону, откуда оно доносилось. Антонио вскочил на ноги, сжимая в руках ружье. Салазар исчез. Затем до человека донесся сердитый лай. Салазар с кем-то сражался, с кем-то, кого совсем не боялся. Антонио, держа наготове ружье, двинулся на звук.

Лай удалялся в сторону холмов и вдруг стал еще более яростным и возмущенным. Затем Салазар замолчал и наступила тишина. Антонио, отчаянно дрожа, позвал пса, и тот подбежал к нему с жалобными стонами и рычанием. Салазар не мог сказать Антонио, что наткнулся на существо, похожее на пуму, но при этом пумой не являвшееся — оно неправильно пахло. Это странное создание уносило убитую овцу. Он не мог объяснить, что бросился в погоню, но оно передвигалось такими огромными прыжками, что пытаться догнать его было бесполезно. Салазар издавал обиженные, возмущенные, жалобные звуки. Шерсть у него на загривке встала дыбом. Он горестно повизгивал и изо всех сил напрягал уши. Дважды он собирался обежать все стадо, но всякий раз Антонио отзывал его. Человек чувствовал себя спокойнее, когда рядом была собака.

Прячась в ночных тенях, кул-эн, управлявший машиной, положил на землю овцу и направился обратно, к стаду, поскольку ему требовалось еще три образца, не считая двуногого и собаки. Но пес был настороже. Кул-эн не смог убить его, потому что пума держала в пасти овцу. Наверное, стоило сначала заняться человеком и собакой — а затем завершить изучение овец.

Пума бесшумно подошла к стаду. Существо, прятавшееся внутри нее, охватил восторг. Ему нравилось ставить научные эксперименты, но они редко доставляли ему такое восхитительное удовольствие. Естественно, исследователь должен заботиться о своей безопасности, когда собирает образцы. Но какое поразительное возникает чувство, когда встречаешься с существом, готовым оказать сопротивление! Кул-эн подумал, что ничего подобного ему испытывать не доводилось. Как же приятно сражаться с представителем чужой планеты, когда тебя при этом принимают за обитающее здесь животное.

Он неслышно передвигался среди спящих овец и увидел крошечный огонек костра Антонио. Еще один процесс окисления при высоких температурах… Интересно посмотреть, сжигает ли двуногий труп другого животного, на сей раз убитого им самим?..

Исследователь находился примерно в двухстах ярдах от костра, когда его учуял Салазар, поскольку пума стояла против ветра. Сам механизм пах металлом и пластиком, но мех был перепачкан кровью овцы, которую он убил сегодня ночью. Салазар зарычал, и шерсть у него на загривке встала дыбом. Инстинкт требовал, чтобы он бросился на защиту стада. Он чуял этот запах, когда странное существо гигантскими прыжками умчалось от него, оставив далеко позади.

Он медленно двинулся в сторону темной тени. Антонио последовал за ним, движимый отчаянным спокойствием, которое рождается из безнадежности.

Одна из овец приглушенно пискнула — кул-эн добыл второй образец, но решил ненадолго оставить его и посмотреть на костер. Он заглянул в огонь, стараясь понять, положил ли туда двуногий тело животного, что, похоже, являлось для него делом обычным. Кажется…

Салазар, не издав ни звука, яростно метнулся к перепачканному кровью горлу противника. Он никогда в жизни не стал бы столь безрассудно атаковать настоящего хищника, но он знал, что это не пума. Неожиданное нападение застало кул-эна врасплох, и он упал. В следующее мгновение раздалось испуганное блеяние овец и разъяренное рычание Салазара, который почувствовал, как поддается под его зубами пластик, и ощутил соленый привкус овечьей крови.

Искусственная пума повела себя абсурдно. Оружие исследователя, лучевой пистолет, будучи наведен на цель, выстрелит, как только фальшивой пуме удастся пошире раскрыть пасть. Существо внутри пумы попыталось использовать его. Но кул-эн не смог направить оружие на Салазара. Впрочем, он не сомневался, что выиграет сражение. Только ему придется найти способ заставить искусственное животное лечь, свернуться всем своим механическим телом и когтями оторвать Салазара от горла. Но сначала кул-эн постарался поднять пуму на ноги.

На это ушло некоторое время, потому что, когда лапы Салазара коснулись земли, он еще сильнее вцепился в глотку врага. Антонио находился в двадцати ярдах от них, когда исследователю удалось придать машине вертикальное положение. Затем он поднял голову и попытался решить, как ему избавиться от Салазара, который продолжал висеть на горле.

И тут он заметил Антонио. На мгновение исследователь почувствовал тревогу. Но человек не стал опускаться на одно колено, он вообще не делал никаких движений, которые кул-эн мог бы трактовать как угрожающие. И потому машина смело направилась к нему, решив пока не обращать внимания на собаку, вцепившуюся в глотку механизма. Смертоносный луч действовал исключительно эффективно, но, поражая ткани тела, уничтожал ценный гормон.

Существо внутри пумы испытывало приятное возбуждение, даже восторг. Двуногий замер в неподвижности, пораженный видом направляющегося к нему хищника, в горло которого впился рычащий пес. Человек представлял для исследователя особый интерес — вскрывать его будет поистине увлекательно, а его способ защиты вызывал любопытство…

Пальцы Антонио спазматически сжимались и разжимались по мере того, как к нему приближалось чудовище. Не очень понимая, что делает, он нажал на курок, и пуля, помеченная крестом, задела бок Салазара, сорвав четверть дюйма кожи. Затем она попала в существо из пластика и металла, угодив в переднюю лапу. Свое средство передвижения кул-эн смастерил из магния, чтобы сделать его как можно легче. Но внутри механизма были стальные провода, необходимые для создания магнитного поля. Пуля легко преодолела пластик и магний и, ударившись о сталь, выбила искру.

Тут же возникла ослепительная вспышка пламени, все окутал густой дым. Искусственная пума подлетела высоко в воздух, а Салазар, которого слегка опалило огнем, разжал зубы и откатился в сторону. Пума упала и завертелась на месте, одна нога перестала действовать, из нее валил чудовищный белый дым. Существо внутри охватила паника. Затем исследователь почувствовал под собой тела овец, принялся дико размахивать конечностями и в конце концов засунул горящую лапу в мягкую землю. Огонь тут же погас. Но эта часть механизма стала совершенно бесполезной.

На мгновение смертельная ярость наполнила маленькое существо в кабине, расположенной в легких искусственной пумы. Он чуть не повернулся и не открыл стальную пасть, чтобы поразить обидчика смертоносным лучом. Чуть не открыл. Все стадо погибло бы мгновенно, и человек, и собака, и все живые существа на многие мили вокруг. Но это совсем не научный подход. В конце концов, он выполняет тайную миссию. А двуногий…

Кул-эн остановил машину и заставил себя спокойно оценить ситуацию. Салазар подскочил к нему и принялся пронзительно лаять — в душе пса страх мешался с отвагой, которая все-таки побеждала. Он бегал вокруг диковинного животного и гавкал.

Наконец кул-эн нашел решение — механизм встал на задние лапы и помчался вверх по склону. Это был экстренный способ передвижения, для которого данная конструкция не была приспособлена, и исследователю потребовались все его навыки, даже вдохновение, чтобы управлять рычагами. Но кул-эн был исключительно компетентен. Он благополучно добрался до вершины холма, в то время как Салазар лишь притворялся, что собирается его преследовать. Оказавшись на безопасном расстоянии, кул-эн остановился и довольно быстро понял, как передвигаться на трех ногах. Затем пума помчалась к спрятанному кораблю.

Через час исследователь убрал ветки от входа, заполз внутрь и задраил за собой люк. Исключительно в качестве предосторожности он запрограммировал корабль на быстрый старт еще перед тем, как покинуть его после приземления.

Вентиляционное отверстие закрылось — почти. Корабль бесшумно и очень быстро начал подниматься в небо. Его прибытие осталось незамеченным. На отлет тоже никто не обратил внимания.

Только включив систему внутреннего освещения, исследователь понял, что с кораблем не все в порядке. На мгновение лампы вспыхнули, а затем снова стало темно. Система не работала. Муравьи съели всю изоляцию с проводов. Произошло короткое замыкание. Кул-эн был озадачен. Он снова забрался внутрь пумы, чтобы воспользоваться сканерами инфракрасного излучения.

Корабль кишел насекомыми. Он увидел муравьев, уховерток, чешуйниц, клещей, пауков, многоножек, богомолов и жуков. А еще мотыльков, мошек, мух, комаров и личинки всех возможных разновидностей. Записывающее устройство было оплетено паутиной и усыпано останками тел крошечных жертв пауков. Химикаты, отвечавшие за очистку воздуха, оказались испещрены тоннелями, которые проделали жуки. Сверчки с удовольствием съели пластмассовые части корабля и теперь радостно трещали. А панель управления — ах! С нее тоже исчезла изоляция. Консоли были все в дырах, а кое-где и вовсе превратились в пыль. Корабль мог подняться в воздух, что он и сделал. Но управлять им не представлялось возможным.

Кул-эна охватила такая ярость, что он вполне мог бы уничтожить всех насекомых или себя самого. Будущее его народа зависело от обнаружения надежного источника гормона. Он нашел его. Только возвращение маленького корабля могло подарить жизнь цивилизации, просуществовавшей сто тысяч лет. Но на его пути встали насекомые с планеты, которую он только что покинул! Насекомые такой низкой организации, что кул-эн попросту не обратил на них внимания.

Корабль находился в двадцати тысячах миль от Земли, когда исследователь включил лучевой пистолет, чтобы уничтожить крошечных врагов своего народа. Смертоносный луч пронесся по кораблю. Мошки, пауки, жуки, мухи, чешуйницы и личинки погибли. Затем кул-эн выбрался наружу и занялся ремонтом. Он обладал достаточными техническими умениями. За несколько часов он превратил причудливый механизм в форме пумы в новый корабль. Найти и заменить съеденную изоляцию было делом времени и терпения. Корабль вернется на родную планету. Кул-Эн ждет светлое будущее. Огромные корабли, во много раз превышающие размерами этот, оснащенные приборами, которые специально предназначены для сбора фауны, помчатся сквозь космическое пространство к Земле.

Города цивилизованной расы станут самым доступным и богатым источником гормона, в котором его народ так отчаянно нуждается. Обитателей даже одного города будет достаточно, чтобы обеспечить Кул-Эн необходимым количеством. Его соберут, и будут собирать постоянно, позволив животным и цивилизованной расе размножаться в течение нескольких лет между снятиями урожая. Да…

Кул-эн работал не покладая рук. Но тут он почувствовал, что ему стало как-то не по себе. Он не прекращал трудиться. Неприятное ощущение, которое исследователь не мог объяснить, усилилось. Но и тогда он не отвлекался от дела…

На Землю пришло утро. Солнце медленно занимало свое место на небе, и на траве горных пастбищ засияла роса. Далекие пики проступили сквозь облака, прикрывшие их на ночь. Антонио продолжал дрожать, но Салазар спал. Когда солнце окончательно встало, он поднялся, встряхнулся и с удовольствием потянулся, затем старательно почесался, снова встряхнулся и приготовился встретить новый день. Когда Антонио стал настаивать на том, что они должны отвести овец в долину, он помог старику. Пес бежал за стадом, заставляя овец идти вперед. Он выполнял свою работу.

Серебристый корабль, медленно летящий в космосе, неожиданно исчез. Исследователь сумел починить его и вывести в овердрайв. К этому моменту он уже погрузился в отчаяние. Он чувствовал, что слабеет, а ему было необходимо добраться до родной планеты и доложить, что она спасена. Записывающее устройство не работало. Кул-эн знал, что умирает. Но если ему удастся хотя бы приблизиться к планете, населенной представителями его народа, он сможет послать сообщение, и тогда все будет хорошо.

Передвигаясь с огромным трудом, кул-эн сумел включить свет в корабле. Тогда он обнаружил причину своей слабости и затрудненного дыхания. Смертоносный луч его оружия опалил изнутри весь корабль. Но искусственная пума осталась в целости и сохранности. Разумеется! Пума убивала и таскала образцы. Когда горела ее передняя лапа, она каталась по спинам удивленных овец. Она нахваталась блох и клещей — возможно, и от Салазара. Их исследователю прикончить не удалось. И они с удовольствием поселились на кул-эне.

Он отчаянно старался остаться в живых до тех пор, пока ему не удастся передать известие. Но это было невозможно. Одной мелочи возвращавшийся домой исследователь не знал, а приборы, которые могли о ней доложить, не работали из-за съеденной изоляции. Вентиляционное отверстие закрылось не до конца — в нем застрял большой жук, и в получившуюся щель медленно вытекал воздух. Кул-эн в корабле умирал от кислородного голодания, не понимая, что с ним происходит, — так земные пилоты сбиваются со знакомого курса, не успевая ничего сообразить. Маленький серебристый корабль так и не вышел из овердрайва. А исследователь не доложил о своем открытии.

Со временем блохи и клещи тоже сдохли. Они умирали счастливыми, успев до отвала наесться жидкостей из тела кул-эна. Но им не довелось сообщить соплеменникам, что кул-эн — исключительно вкусное блюдо.

Единственным, кто мог что-то поведать о случившемся, был Антонио. Он рассказывал, но над ним все потешались. Только его дружки и суеверные люди вроде его самого могли поверить в существо из ада, разгуливавшее в теле пумы. Пума эта могла прыгнуть вперед на сотни футов, аккуратно разрезала животных и совершала над ними магические ритуалы. Но от пуль, помеченных крестом, она спасалась бегством, а если ее ранить, вместо крови наружу вырывался огонь и дым.

Все это, разумеется, чистой воды ерунда.

Космический беглец ^{(повесть)}

Все началось теплой летней ночью, когда Берт, стоя у своей машины, прощался с Нормой. Ему не хотелось уезжать. Совсем недавно Берт снял небольшой домик на берегу озера Катона, собираясь дописать роман. Здесь он и познакомился с Нормой, проводившей отпуск в пансионате неподалеку. Они выяснили, что живут в одном городе, всего в нескольких кварталах друг от друга. И теперь им казалось, что их свела сама судьба.

— Может быть, завтра, — сказал Берт, стараясь оттянуть момент расставания, — мы сможем…

В этот момент ослепительно яркая линия прорезала небо. Впрочем, не совсем линия, скорее — сияющая точка, но двигалась она так быстро, что казалась росчерком гигантского пера.

Потом они увидели вспышку, и еще одна линия засияла среди звезд.

— Интересно, что это? — задумчиво спросил Берт. — Никогда такого не видел.

Третья сияющая точка промчалась по небу откуда-то с запада. Четвертая. Они двигались по прямой. Пятая… Шестая вычертила параболу. Седьмая…

Затем одновременно на севере, юге и западе возникли и пронеслись по небу светящиеся спирали, оставляя за собой расплывающийся след; последовала очередная, но гораздо более яркая вспышка. На мгновение стало светло как днем.

Берт и Норма прислушались. Тишину нарушали лишь ровное урчание мотора, стрекотание кузнечиков и шелест ветра в кронах деревьев. Потом вдалеке послышались голоса и крики. Вспышка была необычайно яркой и, конечно, многие ее заметили.

— Как ты думаешь, что это? — спросила Норма.

Берт пожал плечами.

— Не знаю.

Кругом звучали громкие голоса. Кто-то уверенно произнес:

— Это следы реактивных истребителей! Ночные маневры!

Люди выходили из домов, надеясь узнать, что произошло. Переговариваясь друг с другом, они стояли и рассматривали угасающие следы в усыпанном звездами небе. Норма отодвинулась от Берта.

— Ладно, — смущенно сказал Берт, — мне, наверное, пора. Встретимся завтра?

Норма кивнула.

Миновав городок, он выехал на узкое шоссе, что вело вдоль берега к коттеджу. Стекла машины были опущены, и Берт с удовольствием вдыхал ароматы летней ночи к которым примешивался горьковатый запах хвои. Дорога вилась между деревьями, один или два раза Берг заметил неяркий свет в окнах далеко отстоящих от дороги коттеджей.

Впереди показалась просторная поляна, в глубине которой фары высветили небольшой сарайчик.

И тут наступила темнота.

Коричневатый, похожий на кожу материал перекрыл свет фар, и машина оказалась как бы под колпаком. Передние колеса наехали на край коричневого полотнища и подмяли его: ткань непременно должна была порваться, но этого не случилось. Несколько мгновений машина безуспешно пыталась преодолеть препятствие, а потом завалилась на бок.

Берт ударился головой и потерял сознание.

Первое, что он почувствовал, придя в себя, было какое-то постороннее, чуждое присутствие, словно кто-то копался в его мозгу. Берт словно наяву увидел свой коттедж и дорогу к нему, вспомнил, как открывается ключом дверь, и ясно представил все комнаты. Затем сознание снова покинуло Берта.

Когда он очнулся второй раз, у него болело все тело, глаза были завязаны. Он слышал, как щебетали птицы — должно быть, уже настало утро. В соседней комнате кто-то ходил. Берт попробовал пошевелиться и с облегчением понял, что все кости целы. Но вот глаза…

Тут его охватила паника. Он попытался поднять руки и потрогать повязку, закрывавшую глаза.

Послышались быстрые шаги, и чей-то голос произнес:

— Не волнуйтесь. Вам нельзя двигаться. — Голос мужской, очень знакомый, но Берт никак не мог припомнить, чей.

— Не волнуйтесь, — повторил голос. — Прошлой ночью с вами случилась небольшая неприятность. Я приглядываю за вами. Все будет в порядке. Полежите спокойно еще немного.

— Но мои глаза! — вскричал Берт. От мысли, что он ослеп, его прошиб пот.

— Не беспокойтесь, — сказал голос без всяких эмоций, — вам нужно немного полежать, а потом вы сможете подняться.

Берт почувствовал, что его бережно, но очень крепко держат. Он нервно спросил:

— Кто вы?

— Смит, — сказал голос. — Джон Смит. Вы меня не знаете. Я просто присматриваю за вами, пока врач не разрешит вам вставать. Я нашел вас прошлой ночью.

Голос казался до неправдоподобия знакомым. Берт слышал его множество раз. Но он не знал никакого Джона Смита, да еще произносившего слова голосом, который был ему знаком, как собственный…

И тут Берт понял, чей это голос.

Он почувствовал, как его снова укрывают одеялам — вернее, заворачивают так туго, словно это была смирительная рубашка. Шаги удалились в соседнюю комнату. Берт осторожно пошевелился — одеяло плотно охватывало плечи.

С необычайной осторожностью Берт стал вытаскивать правую руку, стараясь не давить на одеяло. Пальцами правой руки дотянулся до повязки и сорвал ее. Свет! Слава Богу, с глазами все в порядке. Осторожно проведя ладонью по лицу, Берт не обнаружил ни порезов, ни царапин.

Берт высвободился из своей «смирительной рубашки». Стараясь не шуметь, встал. Он был в одной пижаме. Берта охватила дрожь, зуб не попадал на зуб, и он никак не мог с этим справиться. Из соседней комнаты доносились какие-то звуки. Он на цыпочках подошел к двери и опасливо заглянул в соседнюю комнату.

Кто-то, одетый в рубашку, брюки и туфли Берта, сидел за его столом. Краем глаза Берт заметил в углу комнаты груду того самого материала, который пленил его машину. Сидящий за столом что-то проделывал с кусками, вырезанными из этой темной ткани.

Охватившая Берта ярость помогла ему преодолеть страх. В этот момент человек слегка отодвинулся от стола, и Берт с содроганием увидел лежавшее на столе лицо. Однако он тут же понял, что это всего лишь маска, сделанная из того самого материала. Но однотонная, темно-коричневого цвета маска словно обладала собственной жизнью: она менялась, мелко подрагивая наподобие желе. И тут неизвестный надел маску на себя.

Не выдержав, Берт издал сдавленный крик. Незнакомец вскочил и быстро обернулся. У него было лицо Берта!

Берт окаменел. А существо в маске заговорило:

— Похоже, вы догадались.

— Огни в небе! — выпалил Берт.

Помолчав, его собеседник кивнул.

— И штука, на которую я наехал своей машиной… что-то вроде парашюта?

Его собеседник ровным, ничего не выражающим голосом произнес:

— Не только.

— И вы… вы не человек! — хрипло сказал Берт.

— Да.

Возникла пауза. Инопланетянин стоял и смотрел на него. Берт почувствовал боль в пальцах — так крепко он стиснул дверную ручку. Он выпустил ее и с раздражением выпалил:

— Вы взяли мою одежду и говорите по-английски! — И, разозлившись еще больше, почти закричал: — У вас мой голос! И вы дьявольски спокойны!

Инопланетянин, помедлив, ответил:

— Я беглец. У меня нет одежды, я взял вашу. Когда закончу делать лицо, я спрячусь в лесу.

— Но это лицо не ваше! — рявкнул Берт. — Вы скопировали его с фотографии на моем столе! Это всего лишь маска! И откуда у вас мой голос? Что, черт возьми, все это значит?

Берт уже не мог сдержаться — все накопившиеся в нем чувства выплеснулись наружу. Инопланетянин развел руками, будто знал, что этот жест вполне подходит для данной ситуации.

— Я спасался бегством, — сказал он таким же ровным голосом, — за мной гнались. Я вошел в плотные слои атмосферы вашей планеты чуть раньше, чем мои преследователи. Включил автопилот на своем корабле, а сам выпрыгнул. Враги догнали мой корабль и уничтожили его. Они искали меня при помощи… некоего устройства. Им не удалось меня найти. Возможно, они полагают, что уничтожили меня вместе с кораблем. Но им надо обязательно убедиться в этом. Я должен спрятаться, исчезнуть.

Ноги едва держали Берта, и он присел на стул.

— П…послушайте, — сказал он нетвердым голосом, — это, конечно, совершенно невозможно, однако…

Инопланетянин ждал. Наконец он произнес:

— Я не рассчитывал, что мне придется столь рано вступить в контакт с аборигеном. Я надеялся, что успею все закончить и уйти в лес еще до того как вы проснетесь. Мне нужно очень многое обдумать и спланировать.

— Раз вы должны скрываться, — нервно сказал Берт, — для вас очень важно, чтобы никто не узнал, что вы живы и находитесь здесь, так?

— Если они узнают, что мне удалось сесть, я буду уничтожен, — сказал беглец удивительно спокойным голосом. — Если в земные средства массовой информации просочатся хотя бы обрывки сведений, преследователи найдут способ покончить со мной.

Берта переполнял ужас, и он никак не мог заставить себя мыслить последовательно. Он не очень-то верил рассказу инопланетянина, но с другой стороны, мало кто поверил бы даже в само его существование.

— Я сейчас плохо соображаю, — признался Берт, — но твердо знаю одно: стоит мне попытаться убедить кого-либо, что некий инопланетянин воспользовался моими голосом и внешностью, как меня тут же упекут в сумасшедший дом. Мне никто не поверит. Так что беспокоиться вам не о чем. Давайте так: вы спрячетесь в лесу и как следует все обдумаете, а вечером вернетесь сюда, и мы потолкуем. Договорились?

Берту страшно хотелось, чтобы существо как можно быстрее убралось из его дома.

Инопланетянин направился к двери и вдруг остановился.

— Я должен предупредить вас, — сказал он негромко, — у меня есть оружие, и я никому не позволю захватить меня. Если возникнет необходимость, я взорву устройство, после чего ваша атомная бомба покажется вам игрушкой.

За окном, греясь на солнышке, распевали птицы.

Норму Берт нашел на пляже. Здесь стояла вышка для прыжков в воду, был огорожен небольшой участок озера для детей, где вода едва доходила до пояса, а в пляжных кабинках уединялись влюбленные парочки. Короче, тут был центр курортной жизни.

Небо в этот день было ярко-голубым, по нему нехотя ползли редкие, похожие на клочки ваты облака. С озера доносились визг и смех. Многие сидели за столиками и потягивали прохладительные напитки, вели обычные ленивые летние разговоры, наслаждаясь солнцем и бездельем.

Норма как раз выходила из воды, когда появился Берт.

— Ты как-то странно разговаривал со мной сегодня утром, — довольно сухо заметила она.

— Я странно разговаривал… — Берт напрягся. — Ты мне звонила?

— Ну, конечно! — удивилась Норма. — Ты что, забыл? Я позвонила и сказала, что все собираются на пикник и мы заскочим за тобой, если ты захочешь поехать с нами. Ты отказался. Тогда я сказала, что тоже не очень хочу на пикник и спросила, придешь ли ты на пляж. И ты… ты сказал, что занят!

Берт обнаружил, что его руки сами собой сжались в кулаки.

— Ты разговаривала не со мной, — сказал он сдавленным голосом.

— Так ты еще и лжец! — Она вскочила.

— Подожди! — взмолился Берт. — Сегодня утром ты действительно разговаривала не со мной. Этот тип говорит моим голосом, делает вид, что он — это я.

Только теперь до него дошло, насколько неправдоподобно должен звучать рассказ о том, что с ним случилось.

— Послушай, я уверен, что не сошел с ума, но со мной произошло нечто совершенно невозможное! Я тебе все расскажу, только прошу — не уходи.

Пока они ехали из городка по дороге, ведущей к домику Берта, он рассказал Норме свою невероятную историю, напомнив ей о странных явлениях в небе, которые они наблюдали вчера.

— Я сказал ему, что разболтать ничего не смогу, — закончил Берт, — потому что мне все равно никто не поверит. Я и сам не могу до конца в это поверить. Произошло нечто странное, и самое естественное — предположить, что я окончательно спятил.

Норма вздрогнула, но спокойно сказала:

— В таком случае, Берт, ты бы ни в чем не сомневался. Ты бы ненавидел всякого, кто тебе не верит.

— Благодарю, — сухо ответил Берт.

Норма сидела нахмурившись. Берт вел машину точно по вчерашнему маршруту. Шоссе вилось между деревьями вдоль побережья. От него разбегались в стороны узкие подъездные дороги, у которых стояли почтовые ящики. Дороги вели к стоящим чуть в глубине коттеджам. Пахло хвоей, стрекотали кузнечики, откуда-то издалека доносились птичьи трели.

Берт съехал на обочину и вышел из машины. Норма последовала за ним.

— Вот следы, — показал он. — Отпечатков протектора нет, так как колеса прокатились по тому самому коричневому материалу, о котором я тебе рассказывал. А здесь машина перевернулась.

На мягком грунте отпечатался кузов машины.

— Машина перевернулась, — сказал Берт, — но как же она снова оказалась на колесах?

Вскоре, не говоря ни слова, Берт указал на две глубокие отметины на мягкой земле. Если человек был достаточно силен, чтобы поднять легковую машину, перевернуть ее и поставить на колеса, в этом месте должны были остаться глубокие следы ног.

Следы нашлись, но с человеческими они не имели ничего общего.

Норму передернуло.

— Я уверен, что не сошел с ума, Норма. Если все пойдет хорошо, я хочу, чтобы ты подтвердила мои показания. Но если все сложится неудачно, лучше, чтобы ты была как можно дальше отсюда. Это очень серьезно!

Норма неуверенно спросила:

— Стоит ли со всем этим связываться? Давай уедем и забудем об этой дурацкой истории.

Берт покачал головой.

— По-твоему, можно забыть об угрозе взорвать бомбу? — сухо спросил он. — Некое существо прибыло сюда на космическом корабле. За ним гнались другие корабли, у них есть оружие страшной разрушительной силы: когда они применили его, корабль беглеца был моментально уничтожен.

Норма с несчастным видом слушала его слова.

— Что же ты собираешься делать?

— Отвезти тебя в безопасное место. Написать обо всем, что мне известно, и оставить эти записи у тебя. Вернуться назад и попытаться найти вещественные доказательства, которые убедили бы ФБР в необходимости приехать сюда, вступить в контакт с инопланетянином и попытаться договориться с ним. Если произойдет взрыв или какое-нибудь другое несчастье, ты должна будешь передать мои записи ФБР. Понимаешь?

Норма наморщила лоб.

— Ты потеряешь много времени, Берт… — она немного поддала и неуверенно добавила: — Ты договорился встретиться с ним после наступления темноты. Сейчас оно прячется в лесу. Если ты рассчитываешь найти какие-нибудь вещественные доказательства, то, скорее всего, их можно отыскать в твоем коттедже. Почему бы нам не поехать туда прямо сейчас?

Предложение показалось Берту весьма разумным. Если они смогут найти в коттедже хоть что-нибудь, доказывающее существование пришельца со звезд, к вечеру в городке могут появиться агенты ФБР. И тогда он пойдет на встречу с пришельцем не один…

— Пожалуй, стоит рискнуть, — задумчиво произнес Берт. — Если мы ничего не найдем, я отвезу тебя подальше отсюда.

Дорога продолжала петлять, в просветах между деревьями время от времени мелькало озеро, виднелись свежевыкрашенные лодки и развешанные для просушки купальные костюмы.

Наконец они подъехали к дороге, которая сворачивала к коттеджу. Берт развернул машину, чтобы можно было сразу, не теряя времени, возвратиться обратно.

— На случай поспешного отступления, — с кривой усмешкой заметил он. — Оставайся здесь. Если услышишь голоса, гони во весь дух в город и не останавливайся!

Однако Норма выключила зажигание и вышла из машины.

— Я боюсь остаться одна, — сказала она извиняющимся тоном, — лучше уж пойду с тобой.

Берт открыл дверь. На мгновение ему показалось, что он чувствует слабый, незнакомый и почти неуловимый запах. Принюхался еще раз, но запах исчез. Он быстро и решительно прошел через все комнаты. Пусто. Открыл шкафы и дверь в кладовку. Потом вернулся за Нормой.

— Кое-что он оставил!

На столе лежали обрезки коричневого материала, примерно такой же толщины, как оберточная бумага, но необыкновенно упругие. Берт попытался растянуть материал, порвать, но тот не поддавался.

— Этого, наверное, будет вполне достаточно, — удовлетворенно сказал Берт. — На Земле ничего подобного нет!

— Пойдем отсюда, — сказала Норма. — Мне страшно, Берт.

Они направились к двери. Впереди мелькнула тень. И голос Берта бесстрастно произнес:

— Стойте!

В дверях стоял инопланетянин. Свет падал сзади, так что его лицо разглядеть было трудно, и он казался очень похожим на человека. На нем была одежда Берта.

Потом он сделал шаг вперед, и сразу все изменилось: его облик производил жуткое, отталкивающее впечатление. Когда инопланетянин открыл рот, оказалось, что зубы у него коричневые. Губы были такого же цвета, как и лоб. Он походил на ожившую бронзовую статую. Норма в ужасе прижалась к Берту.

Существо приблизилось, не спуская с них холодного пристального взгляда.

Берт заслонил собой Норму.

— Что тебе нужно? — спросил он. — Что случилось? Почему ты явился до темноты?

— Я изучил информацию, которую извлек из твоего мозга, когда ты был без сознания, — ответил инопланетянин. — Я не могу знать, о чем ты думаешь, но мне известно все, что ты видел, слышал и делал до того момента, как я проник в твое сознание. По твоим воспоминаниям я смог изучить ваш язык и вашу цивилизацию. И я понял, что ты обязательно попробуешь добыть доказательства. Ты человек долга, и это сильно мешает твоему существованию.

Берт чувствовал себя раздавленным.

— Похоже, ты поступил именно так, как я и предполагал, — равнодушно сказало существо. — Но я не могу позволить тебе распространить информацию обо мне.

— У тебя возникнут серьезные проблемы, — резко сказал Берт, — если ты попытаешься выдать себя за человека!

— Сейчас — да, — согласилось существо. — Я еще не успел до конца понять, как вы функционируете.

Норма переводила взгляд с одного на другого. Ее била дрожь.

— Вы, люди, очень странные, — сказало существо из космоса. — Я думаю, что вполне может найтись кто-нибудь, кто войдет в контакт с моими врагами, естественно, тайно от всех остальных, поскольку так будет выгодно. Если среди людей есть шпионы, которые работают на моих врагов, они будут искать меня здесь. Поэтому я должен исчезнуть.

Берт не отрываясь смотрел на инопланетянина. Если бы рядом не было Нормы!

— Что ж, — мрачно сказал Берт. — Уходи! Нам все равно никто не поверит!

— Вы пойдете со мной, — спокойно сказал инопланетянин. — Судя по всему, от вас может быть некоторая польза.

— У меня другие планы, — коротко ответил Берт. — Что я выиграю, если буду помогать тебе?

Если существо нуждается в его помощи, надо попытаться договориться с ним.

Существо не обратило внимания на его вопрос. Оно тщательно изучало стол, на котором Берт нашел несколько кусочков коричневого материала. Обнаружило несколько обрезков, не замеченных Бертом, и попыталось засунуть их в карман брюк, но это удалось ему только со второй попытки: оно искало карманы совсем не там, где они были.

— Я спрашиваю, зачем мне помогать тебе?

— Ты ничего не понял, — сказало существо. — Люди убивают крыс и мышей, потому что те доставляют им неудобства. А собак они держат, потому что собаки полезны. Вы достаточно разумны. Так что выбирайте: согласны приносить мне пользу или нет.

Чужак сунул руку под рубашку и достал металлический предмет странной формы:

— Помнишь, мы говорили с тобой о бомбе? Я не преувеличивал.

— Оставайся здесь, Норма, — обреченно сказал Берт. — И никому ничего не говори. Тебе все равно никто не поверит.

— Она тоже может оказаться полезной. Она пойдет с нами, — равнодушно заметил чужак.

— Нет! — рассвирепел Берт. — Нет! Ты не должен…

— Я могу ее убить, — без всякого интереса сообщило существо. — Мне все равно.

Норма встала, негромко всхлипнув. Ее движения были неуверенными. Она ухватилась за руку Берта и уже не отпускала. Берту пришлось поддерживать ее. Во дворе существо откинуло массивную крышку колодца с легкостью, которая говорила о колоссальной физической силе.

— А теперь смотрите.

Оно направило металлический объект внутрь колодца. Последовала яркая вспышка, чужак отпрянул в сторону, из колодца повалили клубы пара, которые сразу поднялись до верхушек деревьев.

— Можем ехать, — сказало существо. — Ты поведешь машину.

Берт взялся за руль. Он чувствовал себя отвратительно. Норма, бледная, как мел, села рядом на переднее сиденье. Чужак устроился сзади.

— Поезжай на запад, — холодно скомандовал он.

— Я постараюсь никому не попадаться на глаза. Ты ведь понимаешь, что я сделаю, если ты доставишь мне какие-нибудь неудобства?

Существо в какой-то невообразимой позе скрючилось сзади на полу. Норма повернулась назад и на лице у нее появилось выражение полнейшего ужаса. Берт не выдержал и тоже обернулся. Тело внизу уже ничем не напоминало человеческое, оно сложилось, и сразу стало ясно, что в нем нет костей. Гибкая маска перестала быть лицом, теперь казалось, что под ней ничего нет. Чужак съежился — было такое впечатление, что рукава рубашки и брючины стали пустыми. Пришелец, очевидно, принял самую удобную для себя форму.

Еще до того как стало смеркаться, Берт тихонько сказал Норме:

— Скоро нам нужно будет заправиться. Когда я остановлюсь у бензоколонки, ты должна выйти из машины. Воспользуйся любым предлогом и постарайся ускользнуть.

Они отъехали более чем на сто миль от озера и от того места, где приземлился инопланетянин. Уже почти перевалили через горы, у подножия которых располагался курортный городок. Теперь машина катила по широкому гладкому шоссе вслед заходящему солнцу.

Норма облизала губы. Четыре часа безостановочной езды — и все это время существо лежало неподвижно.

Человек не может так долго пребывать в состоянии полнейшего ужаса. Все ее чувства притупились, а отчаяние уступило место отвращению и усталости.

Берт отчаянно пытался что-нибудь придумать, но у него не хватало информации о возможностях чужака. Зато пришелец знал слишком много! Знал все, что когда-либо видел или слышал Берт. Существо получило от него все необходимые сведения и заметно увеличило свои шансы на спасение.

Впереди Берт увидел знак: «До бензоколонки полторы мили». Предположим, Норма зайдет в кафе при бензоколонке и сумеет убежать… Пусть и слабая, но все-таки надежда, что ей удастся спастись! Ему нужно каким-то образом уничтожить инопланетянина или хотя бы обезоружить его: любым способом избавить Землю от опасности, которую тот представляет одним своим пребыванием здесь.

Красное солнце уже коснулось горизонта. Воздух наполнился ароматом Полевых цветов.

Еще один знак — «До заправки полмили».

Берт хрипло сказал:

— Нам нужен бензин. Если хотим ехать дальше, мы должны остановиться и заправиться.

Сзади послышался шорох. Что-то задвигалось за спиной у Берта. Он догадался, что инопланетянин вновь принимает человеческий облик. Берт отчетливо представил себе, как все это происходит, и его замутило.

Потом Берт почувствовал, как рука инопланетянина ухватилась за спинку его сиденья у самого плеча. Норма вздрогнула, но не обернулась.

— Я изучал воспоминания, полученные мной прошлой ночью, — сказало существо ровным голосом. — Тебе понадобятся деньги, чтобы заплатить за бензин. У тебя они есть?

Берт кивнул, борясь с тошнотой, которая нахлынула на него несколько мгновений назад.

Вскоре они оказались у поворота к заправочной станции, недалеко от которой стояло небольшое кафе. Берт подъехал к заправке и деревянным голосом попросил, чтобы ему налили полный бак. Норма сидела не шевелясь. Левой рукой, незаметно для чужака, Берт сделал знак Норме, чтобы та вышла из машины.

Девушка слегка приподнялась, пытаясь встать, но тут же опустилась на сиденье, как будто ноги ее не держали.

Вскоре бак был полон. Берт заплатил за бензин. Служитель протер ветровое стекло, и Берт выехал на шоссе.

Уже совсем стемнело, когда Берт с отчаянием в голосе спросил:

— Ты решил, куда хочешь попасть?

Почему-то Берт не мог задавать вопросы существу, когда оно лежало бесформенной грудой на полу автомобиля. Когда же чужак принял человеческое обличье, разговаривать стало легче.

Ему ответил его собственный голос:

— Я строил планы. Тщательно изучив твои воспоминания, я понял, что не до конца овладел твоим языком. Оказывается, важны не только слова, но и интонации, с которыми они произнесены. С этих пор я, как и ты, буду варьировать голос. Мне нужна практика. Я буду разговаривать, а ты будешь меня поправлять, чтобы я научился говорить как человек.

Берт только вздохнул.

Голос пришельца изменился, интонации стали доброжелательными:

— Я понял, как Норма догадалась, что я не человек. Мои зубы не блестят. Из твоих воспоминаний я узнал, что внутренняя область рта должна выглядеть иначе. И кожа должна быть иной. Я узнал, как можно изменить вид кожи. Пудру, крем и помаду можно купить в магазине. Я хочу, чтобы у меня было все необходимое для того, чтобы мое лицо стало неотличимым от обычного человеческого лица.

Неуместно доброжелательный тон делал его слова особенно неприятными. И существо почему-то все время использовало слова, заменяющие понятие цвета.

Берт вел машину дальше. Небо почернело. С двух сторон от дороги темной стеной стоял лес. Норма неожиданно вскрикнула.

— Что случилось? — резко спросил Берт.

— Я… я снова могу двигаться, — всхлипнула она, — а на заправочной станции не могла даже пошевелиться!

Приятный голос с заднего сиденья произнес:

— Я использовал очень слабый заряд, чтобы она не могла подняться. Теперь его действие прекратилось. Я не хотел, чтобы она убежала, поскольку уничтожение заправочной станции и кафе могло привести к осложнениям.

Редкие встречные автомобили с шумом проносились мимо. Повороты дороги становились все более плавными по мере того как кончались горы.

Через полчаса после того как они отъехали от заправочной станции, вдалеке возникли мерцающие огни.

— Впереди город, — устало сказал Берт. Он уже перестал бояться. Страх остался где-то позади. — Ты хотел, чтобы я заехал в магазин.

Голос за спиной у Берта заговорил с редкой задушевностью:

— Я останусь в машине. С Нормой. Но сначала остановись в каком-нибудь укромном месте.

— Что…

— Я хочу кое-что продемонстрировать, — сказал голос, — чтобы ты понял, почему должен делать то, что я скажу. Я не причиню никому из вас вреда.

Берт съехал на обочину и остановил машину. Сразу стал слышен стрекот ночных обитателей леса, над головой сияли звезды, где-то кричала ночная птица. Вокруг шла своя, особая ночная жизнь. Трава, деревья и даже камни казались живыми. Но даже живые они были обитателями планеты Земля, тогда как существо на заднем сиденье было совершенно чуждым, источающим ненависть и неприятие окружающего мира.

Оно зашевелилось и ловко опустило стекло со своей стороны.

— Я говорил тебе, — дружелюбно сказало существо, — что у меня есть мощное оружие. Ваша раса еще только начинает постигать атомную энергию. Ты, Берт, пытаешься найти возможность меня уничтожить. Поэтому я покажу тебе свое оружие в действии. Оно способно излучать энергию от совсем маленьких доз — Норма даже не почувствовала действия луча, который парализовал ее, — до мгновенного выделения всей заложенной в нем громадной мощности. И оно гораздо более эффективно, чем ваши бомбы.

С тоской Берт ждал, что будет дальше. Он уже почти ничего не ощущал, кроме страшной усталости и ненависти, которая пустила в душе такие глубокие корни, что, казалось, стала частью его самого.

Вдалеке, за поворотом дороги, показался свет фар. Ночь продолжала жить своей загадочной жизнью. Существо безмятежно произнесло:

— Теперь моя речь больше похожа на человеческую, так ведь?

— Да, — ответил Берт.

Он ждал. Ничего не происходило. Только звуки и запахи ночи, да рокот двигателя. Тут Берт заметил, что к ним приближается большой грузовик.

Вскоре Берт смог получше разглядеть его — огромный грузовой автомобиль-цистерна, предназначенный для перевозки нефти. На борту выделялись большие черные буквы: «БЕНЗИН». Грузовик поднимался в гору. Берт услышал, как водитель переключил передачу. Натужно завывая, грузовик проехал мимо.

Существо подняло руку, в которой тускло блеснул металлический предмет, и тут же последовала ослепительно яркая вспышка.

Грузовик запылал, как факел. Цистерна лопнула, и струи горящей жидкости метнулись в разные стороны. Стало светло, как днем. Грузовик продолжал катиться вперед, охваченный ревущим пламенем. Он не смог вписаться в поворот и, съехав с шоссе, застрял на обочине.

Берт распахнул дверцу. Он действовал автоматически. Надо помочь шоферу.

— Водитель мертв, — сообщил голос с заднего сиденья, — поток энергии убил его в тот самый момент, когда загорелся грузовик. Закрой дверцу.

Берт бросился навстречу пламени.

И вдруг его руки и ноги — все тело — превратились в воду. Он как мешок рухнул на дорогу. Норма закричала. Берт лежал неподвижно, он перестал ощущать свое тело. Он мог только видеть и слышать.

Голос за его спиной спокойно сказал:

— Возвращайся в машину.

Способность владеть своим телом вернулась к Берту. Тяжело дыша, он с трудом поднялся на ноги. Голос равнодушно сказал:

— Я не хочу лишаться тебя: ты все еще можешь быть полезен. Садись в машину.

Норма, плача, протянула к нему руки, и Берт почувствовал, что медленно начинает приходить в себя после вспышки ярости, какой ему еще никогда не доводилось испытывать. Грузовик продолжал гореть, но криков о помощи слышно не было. Если бы водитель остался в живых, он подал бы голос.

Берт прохрипел:

— Я убью тебя!

— Сядь в машину! — пронзительно закричала Норма. — Ну, пожалуйста! Ради меня!

Спотыкаясь, Берт сделал несколько шагов. Он не хотел, он предпочел бы погибнуть. Но мысль о Норме заставила его вернуться к машине.

— Поехали, — сказал инопланетянин.

Берт вел машину, а его руки дрожали и время от времени стискивали руль так, словно хотели раздавить.

— Я изучил твои воспоминания. Я полагаю, что ты собираешься ослушаться меня. Всякий раз, когда мне покажется, что у тебя возникают подобные планы, я буду убивать человека. Ты совершенно справедливо будешь винить себя. А если ты и вправду не выполнишь моих указаний, я убью не только тебя, но и всех людей, находящихся поблизости.

Берт, стиснув зубы, вел машину. Его переполняла ярость. Один раз им попалась встречная машина. Она обязательно проедет мимо горящего грузовика. Немного погодя навстречу проехал междугородный автобус. Отчаянная надежда затеплилась в сердце Берта — когда грузовик обнаружат… но нет, поток энергии не оставил никаких следов. Расследование ничего не даст. Подумают, что произошел несчастный случай.

Через несколько миль впереди зажглись огни города. Движение стало более интенсивным. Шедший впереди автомобиль вдруг резко затормозил, и Берту тоже пришлось ударить по тормозам. Навстречу мчалась пожарная машина с включенной сиреной и сигнальными огнями. Она с воем промчалась мимо. Значит, пылающий грузовик обнаружили и вызвали пожарных.

Движение возобновилось.

Голос с заднего сиденья спросил:

— Я не нашел такой машины в твоих воспоминаниях. Почему все остальные уступали ей дорогу?

Берт действительно никогда раньше не видел, чтобы предупредительные огни использовались именно в таком сочетании, но он, конечно же, знал их назначение.

— Это пожарная машина, — ответил он с ненавистью. — Они попытаются помочь тому несчастному, которого ты убил.

Возникла пауза. Лицо Берта исказилось от переполнявшей его ненависти. Инопланетянин задумчиво произнес:

— Но в твоих воспоминаниях этого нет. Как же ты узнал?

— Мигающий красный свет, — резко сказал Берт.

— Иначе и быть не могло.

— Красный, — сказало существо, — это то, что ты называешь цветом? Для людей цвет имеет большое значение?

— Для людей — да, — зло ответил Берт.

Снова наступило молчание. Город был уже совсем близко. По обеим сторонам шоссе появились дома. Уличные огни. Существо забилось поглубже в угол.

— Ты купишь мне то, что вы называете красками. Для кожи рук и лица, — прежним, ничего не выражающим голосом заговорило существо.

— Я сделаю то, что ты просишь, — согласился Берт. В его тихом голосе звучала ненависть. — Я не дам тебе повода убить кого-нибудь еще. Я куплю тебе в аптеке крем, пудру и помаду. Деньги у меня есть.

Существо сказало:

— Я знаю. Из твоих воспоминаний я понял, что в вашем мире необходимы деньги.

Два или три квартала он проехал по узкой улице с домами, стоявшими совсем близко от проезжей части. Поперечные улицы были гораздо шире, вдоль тротуаров шли высокие ряды деревьев. Впереди замигал светофор; судя по тому, что освещение стало намного ярче, они приближались к центру города. Где-нибудь поблизости обязательно должна быть аптека.

После перекрестка улица стала шире, они оказались в самом центре города. Кинотеатр с огромной светящейся рекламой, отель, кондитерская… Наконец на углу Берт увидел аптеку.

Он купил крем, пудру, карандаш для бровей и зеркало. Продавец предложил ему также губную помаду с фальшивым красным рубином на футляре. Стеклянные грани поблескивали яркими бликами. И вдруг Берт осознал необычайно важную истину: без помощи людей инопланетянин никогда не сможет сойти за человека. Ему совершенно необходимы люди, которым он мог бы безоговорочно доверять! Без содействия человека чужак выдаст себя в два счета. Ведь он не различает цвета и даже не представляет, что это такое.

Следовательно, он не сможет загримироваться так, чтобы обмануть глаза человека!

Берт расплатился и вернулся в машину. Норма тихонько плакала. Она с облегчением вздохнула, когда увидела Берта. Схватив его за руку и всхлипывая, она прошептала:

— Я так боялась! Если ты еще раз оставишь меня с ним наедине, я умру!

Берт включил зажигание и мрачно сказал пришельцу:

— Я купил грим. Куда ехать?

— В какое-нибудь уединенное место, — дружелюбно сказало существо, — где я мог бы сделать себя совсем похожим на человека. Тогда я расскажу тебе об одном плане, который поможет нам добыть деньги. Они мне понадобятся. Мне нужно очень много денег.

Берт поехал дальше. Подождав зеленого сигнала светофора, он вновь выехал на главную улицу и влился в общий поток. Спутники молчали. Доносились только шелест шин, шум мотора да изредка обрывки музыки из проезжающих мимо автомобилей.

Вскоре они остановились у последнего светофора перед выездом из города. Загорелся зеленый свет, и они поехали дальше. Машин стало меньше. Теперь шоссе окружали поля, небольшие перелески, а один раз они проехали мимо болота, где, запрокинув головы к звездам, громко квакали лягушки. Несколько раз пересекали проселочные дороги, которые вели к домикам, стоявшим поодаль от шоссе, наконец Берт свернул на узкую, заросшую травой дорогу, что вела в молодой сосняк.

— Похоже, это место тебе подойдет, — угрюмо сказал он. — С шоссе нас не увидят. Ты можешь гримироваться сколько захочешь.

— Хорошо, езжай, — приказал голос у него за спиной.

Берт включил первую передачу. Заброшенная дорога сильно петляла. Проехав сотни две ярдов, Берт остановился и заглушил мотор. Странные звуки летней ночи наполнили машину.

Берт включил свет внутри машины и передал свои покупки бронзовой фигуре на заднем сиденье, которая была так похожа на человека и которая казалась такой ужасной именно потому, что одного беглого взгляда на нее было достаточно, чтобы убедиться: это вовсе не человек.

— Ты знаешь, как этим пользоваться, — сухо сказал Берт, — если тебе известно все, что знаю я. В колледже я участвовал в любительских спектаклях.

Инопланетянин кивнул. Его гибкие пальцы ловко открыли сверток.

— Твои воспоминания, — вежливо сказал чужак, — очень помогают мне превращаться в человека.

Он аккуратно разложил коробочки, купленные Бертом, на заднем сиденье. Затем начал накладывать грим, равномерно размазывая его по своей коричневой пластиковой коже и поглядывая в маленькое зеркальце. Берт наблюдал за ним. Потом негромко заметил:

— Я должен тебе сказать, что ты не видишь цвет.

Фигура продолжала молча смотреть в зеркало.

— Если ты немного подумаешь, — продолжал Берт, — то поймешь, как это важно. Ты никогда не сможешь сойти за человека без помощи других людей, которым можешь всецело доверять. Доверять! Помни об этом. Единственный шанс, который у тебя есть — договориться с правительством, только тогда ты сможешь почувствовать себя в безопасности. Тебе предоставят убежище в обмен на научные знания.

Существо холодно спросило:

— Ты что, рассчитываешь обмануть меня?

— Нет, — сказал Берт, — просто пытаюсь объяснить истинное положение вещей.

Существо ничего не ответило. Пришелец продолжал накладывать грим на пластик. На лицо и шею. Его руки с удивительной точностью повторяли каждое движение, которые многие годы назад делал Берт, гримируясь для участия в любительских спектаклях.

Норма нервничала все больше и больше, по мере того как внешность существа менялась в соответствии с его представлениями о том, как должен выглядеть человек.

— Через некоторое время, — сказало существо ничего не выражающим голосом, — ты отвезешь меня обратно в город. Из твоих воспоминаний я знаю, что ради денег вы, люди, готовы на все. За деньги можно купить все на свете. Я дам тебе много денег. Надо лишь найти банк.

Берт ошарашенно воззрился на инопланетянина.

— Ты собираешься ограбить банк?

Инопланетянин равнодушно ответил:

— Конечно. Почему тебя это удивляет?

Норма ничего не ела и не пила с самого утра, а Берт еще дольше. Но сейчас никто из них даже не вспоминал о таких вещах. Существо из космоса, наконец, к собственному удовлетворению, закончило гримироваться и приказало:

— Теперь ты отвезешь меня в банк.

— Сейчас это будет неразумно, — возразил Берт.

— Меня меньше всего беспокоит твоя безопасность. Но когда на улицах полно народу, вероятность того, что кто-нибудь поднимет тревогу, гораздо выше. И тогда тебе, чтобы скрыться, придется убить более ста человек.

Без всяких эмоций инопланетянин сказал:

— Ты ведь убил бы сотню мышей.

— Дело в том, — стоял на своем Берт, — что грабители не убивают по сто человек! Все газеты будут писать об этом. По радио передадут срочные сообщения. Если у твоих врагов есть агенты на Земле, они немедленно все узнают.

Берт понимал, что существо ищет среди его воспоминаний информацию, которая могла бы подтвердить или опровергнуть то, что он только что сказал. Инопланетянин научился понимать человеческую речь. Но у него было менее суток на то, чтобы понять основные принципы жизнедеятельности общества, причем в его распоряжении имелись воспоминания лишь одного человека — Берта. Однако до сих пор инопланетянин уверенно справлялся со всеми встававшими перед ним проблемами. Но, в конце концов, не беспредельны же его возможности!

Через некоторое время инопланетянин произнес:

— Твои воспоминания подтверждают сказанное тобой. Я подожду, пока люди не лягут спать.

Подумай еще немного, он добавил:

— Выключи свет.

Берт подчинился. Сквозь ветровое стекло мерцали далекие звезды. Где-то неподалеку квакали лягушки. У себя за спиной Берт почувствовал легкое движение. Он потянулся к Норме, и ее рука испуганно сжала его ладонь.

— Тебе необходима наша помощь, ты не умеешь различать цвета, — снова обратился он к чужаку.

— Объясни мне, — ответил голос из темноты.

— Твои глаза не видят того, что видят наши. Существует понятие цвета. Само слово для тебя ничего не значит. Может быть, ты видишь в инфракрасном свете, не знаю. Важно то, что ты даже грим не можешь наложить так, чтобы стать похожим на человека.

— Мое лицо и руки теперь такие же, как у вас, — сказал инопланетянин, — я сравнивал, я знаю.

— Ты не понимаешь! — упорно настаивал на своем Берт. — Ты похож не на человека, а на зомби! Если ты заговоришь с женщиной, она закричит от ужаса, обратишься к мужчине — он испугается! Для нас — людей — ты выглядишь, как страшилище!

Инопланетянин холодно приказал:

— Включи свет.

Берт включил.

— Норма, повернись и посмотри на меня, — приказал инопланетянин.

Девушка медленно повернулась. Существо на заднем сиденье должно было походить на человека, но оно использовало слишком много пудры, и его кожа стала мертвенно-бледной, оно наложило под глазами тени, которые только подчеркнули пугающую странность немигающих, нечеловеческих глаз. Губы чужак раскрасил слишком ярко, что сделало его лицо еще более бледным.

Норма вскрикнула.

Казалось, пройдет еще несколько секунд, и у нее начнется истерика.

— Выключи свет, — сказало существо.

Берт послушался. Трудно сказать, было ли уязвлено самолюбие инопланетянина. Сможет ли чужак, обладающий столь мощным интеллектом, признать, что его возможности здесь, на Земле, ограниченны, или ослепленный чувством собственного превосходства, которое присуще и людям, не захочет смириться с зависимостью от «примитивных существ».

— Я проверю то, что вы сказали, — проговорил инопланетянин голосом, лишенным всякого выражения. — Я посмотрю, как будут реагировать на меня другие люди, и, если вы солгали, убью вас.

Берт облизал губы и твердо сказал:

— Больше всего на свете я хочу убить тебя, однако я сказал правду. Ты не сможешь жить на Земле, не заручившись поддержкой людей. И никогда не сможешь заставить людей тебе служить. Я могу помочь тебе договориться с нашим правительством. Я предлагаю тебе убежище и защиту, мы сделаем все, чтобы твои враги никогда не узнали о твоем пребывании на Земле. От тебя потребуется лишь поделиться с людьми теми знаниями, которые накопила ваша цивилизация. Если ты не договоришься с нами, твои дни сочтены! Выбирай!

Это был ультиматум, основанный на неопровержимых фактах. Но человек никогда не пошел бы на подобную сделку с низшими существами. Инопланетянин в этом смысле был ничем не лучше людей.

Мышцы Берта внезапно превратились в воду, голова безвольно упала на грудь. С Нормой произошло то же самое. Оба полулежали на своих сиденьях, не в силах даже пошевелиться, полные бессильной ненависти.

Инопланетянин сделал их совершенно беспомощными: так человек стреноживает лошадь, чтобы более о ней не беспокоиться.

Казалось, минули столетия, а на самом деле прошло не более двух часов, когда Берт почувствовал, что снова может владеть своим телом. Все это время он напряженно думал. Теперь к нему наконец вернулась способность ясно мыслить. И, хотя их с Нормой перспективы по-прежнему были весьма сомнительными, Берт не испытывал страха. У него уже не осталось никаких иллюзий относительно существа, сидевшего на заднем сиденье автомобиля. Даже страх за жизнь Нормы стал иным. Он перестал слепо ненавидеть инопланетянина. Теперь он испытывал непримиримую и глубокую вражду, которая более не нуждалась в подпитке ненавистью. Инопланетянин был враждебен всей человеческой цивилизации. Возможно, в своем мире он был преступником или, наоборот, доблестным воином. Но на Земле он был врагом.

Берт успокаивающе погладил руку Нормы. Инопланетянин сказал:

— Сейчас ты отвезешь меня в город. Как только у меня будут деньги, я найму людей, которые станут служить мне, не задавая лишних вопросов. Вы не так уж мне и нужны.

Возможно, в последней фразе содержалась издевка, но Берт не был в этом уверен.

Он завел мотор и включил фары. Потом бросил взгляд на Норму, сжавшуюся в комок на соседнем сиденье.

— С тобой все в порядке, Норма?

Она облизала губы и, тяжело вздохнув, кивнула.

Берт развернулся; по заросшей травой дороге они выехали на пустынное шоссе и помчались к городу.

В ярко освещенной центральной части города было совсем безлюдно. Только какой-то человек, торопясь домой, свернул за угол и исчез из виду, когда Берт проезжал через перекресток.

Берт медленно подъехал к банку и остановился на противоположной стороне улицы.

— Как видишь, машины еще продолжают ездить, — холодно сказал он, — и тебе вряд ли удастся незаметно взломать дверь. Я хочу избежать ненужных жертв, поэтому дам совет: попытайся проникнуть в здание с заднего хода. Наверняка сработает сигнализация, впрочем, ее ты, надо думать, легко сможешь отключить.

Инопланетянин равнодушно сказал:

— Жди меня здесь.

Он открыл дверцу машины и пошел через улицу к банку. А Берт прошептал:

— Я не могу пошевелить ногами. А ты, Норма?

— Я тоже, — тихо ответила девушка. — Придется ждать.

Берт повернул голову и стал следить за инопланетянином. Временами он очень походил на человека, но вдруг возникала какая-нибудь ерунда, несущественная деталь — и сразу возникало подозрение: что-то с этим типом не так. Инопланетянину повезло — на улице никого не было.

Берт наблюдал за странным пришельцем так, будто все происходящее не имело к нему ни малейшего отношения. Его не покидала уверенность в том, что рано или поздно инопланетянин сделает ошибку, и тогда Берт убьет его или за него это сделает кто-нибудь другой. Очень странное ощущение: Берт знал, что если у него будет возможность уничтожить врага ценой собственной жизни, он сделает это без малейших колебаний. Ведь инопланетянин готов был расправиться с ним и Нормой как со строптивыми домашними животными, которые посмели ослушаться своего хозяина.

Инопланетянин скрылся в банке.

— Я думаю, он убьет нас, — спокойно сказала Норма.

— Да, похоже на то, — согласился Берт.

Она покачала головой.

— Наши жизни, Берт, уже значения не имеют. Если ты сможешь разбить машину… но только наверняка, чтоб знать, что от него ничего не останется…

Берт кивнул.

С противоположной стороны улицы до них донесся негромкий треск и короткий удар.

— Наверное, он уже внутри, — сказал Берт. — Скорее всего, он прожег в дверях дыру. Почему мы не слышали сигнализации? Может быть, полиция уже едет сюда — бедняги, они не знают, что их ждет!

Берт пытался найти возможность хоть как-нибудь помешать исполнению планов чудовищного существа или, еще лучше, уничтожить его.

— Интересно, — задумчиво сказала Норма, — когда человек перестает бояться? Ты ведь его уже не боишься, Берт?

— Если мы не погибнем, мы должны пожениться.

Они посмотрели друг другу в глаза.

С противоположной стороны донесся слабый царапающий звук. По краям закрытых ставнями окон возникло бело-голубое свечение.

— Он вскрывает сейф, — сказал Берт. — Возможно, полиция посчитает, что грабитель пользовался автогеном. У этого гада поистине универсальное оружие!

Светофор на перекрестке щелкнул и переключился. Красный спортивный автомобиль с ревом промчался мимо, но свечение в окнах банка пока не привлекло внимания.

— Странно, что мы так спокойны, — сказала Норма. — Я уже ни на что не надеюсь, но страха больше нет. Рано или поздно его все равно убьют.

— Очень жаль, что нам не дано проникнуть в его сознание так, как он смог проникнуть в мое, — сказал Берт. — Мы бы смогли…

С противоположной стороны послышался глухой стук.

Светофор в очередной раз переключился. Но у перекрестка не было ни одной машины, ожидающей зеленого света. Кругом царило полное спокойствие. Закрытые магазины, яркий свет уличных фонарей…

Инопланетянин вышел из банка с большой сумкой в руках и направился через дорогу к машине. Издали его легко было принять за человека. Но вблизи… Белое, как брюхо дохлой рыбины, лицо, а под пустыми немигающими глазами глубокие темно-синие тени…

Он открыл багажник и положил туда сумку.

— Там немало осталось, — сказал инопланетянин равнодушно. — Незачем дважды делать то, что можно сделать один раз. Ты пойдешь и принесешь остальное.

Одной рукой чужак приоткрыл заднюю дверь, а другой достал из-под рубашки свое странное оружие, и Берт почувствовал, что снова может ходить.

Светофор опять переключился, и вдруг Берт услышал, как у него за спиной взревел мотор приближающегося автомобиля. Инопланетянин начал поворачиваться.

Берт взялся за ручку двери, когда невидимая машина начала отчаянно сигналить. Ее водитель поступил так, как нередко поступают многие другие: подъезжая к перекрестку, он увидел, что светофор переключился на зеленый, и нажал на газ; автомобиль проскочил перекресток со скоростью не менее шестидесяти миль в час.

Когда загудел клаксон, инопланетянин резко повернулся. Возможно, при любых других обстоятельствах шофер успел бы свернуть. Но перед его глазами возникло лицо чудовища, порождение дьявольских кошмаров.

Последовал короткий, страшный глухой удар. Но гораздо страшнее было то, как тело инопланетянина отреагировало на этот удар: словно переломилось, начало растягиваться, терять объем, стало почти плоским — одежда повисла мешком; его немного протащило вперед, и он медленно повалился на землю. А машина, даже не сбавив скорости, помчалась дальше. Берт только успел заметить перекошенное от ужаса лицо шофера.

Тут Берт увидел, что футах в десяти от него валяется оружие инопланетянина. Тело существа приобрело почти правильную яйцеобразную форму, маска отлетела в сторону. Яйцо набухало; Берту показалось, что оно слегка пульсирует.

Внезапно существо зашевелилось, просунуло щупальце в один из рукавов рубашки… Берта чуть было не вывернуло наизнанку.

Он поднял странный металлический предмет — страшное оружие пришельца.

Судорожно сглотнув, Берт засунул оружие в карман, сел за руль и включил зажигание. Инстинктивно свернул в сторону, чтобы объехать пульсирующее нечто на асфальте. И вовсе не потому, что решил пощадить его. Забрав оружие, Берт и так уже не оставлял ему никаких шансов. Просто им овладело такое сильное отвращение, что он не мог заставить себя коснуться этого существа — даже колесами машины.

Берт не мог оторвать глаз от зеркала заднего вида. Последнее, что он увидел — существо, отрастившее уже четыре конечности, покачиваясь, пытается приделать маску на прежнее место.

Берт вдавил педаль газа в пол: он хотел оказаться от этого места как можно дальше! Норма не проронила за все это время ни слова.

Теперь, когда они с Нормой остались в машине вдвоем, Берт испытывал колоссальное облегчение. Правда, Норма по-прежнему не чувствовала ног, а использовать оружие инопланетянина даже для того чтобы помочь Норме, было слишком опасно.

— Придется отвезти тебя в больницу, — хмуро сказал Берт, — но сначала нам нужно убраться как можно дальше отсюда. Инопланетянин лишился своего оружия, и ему нужно скрываться, но он невероятно умен и даже безоружный очень опасен.

Они мчались по прямому, пустынному шоссе, свет фар выхватывал одинокие деревья, растущие тут и там по обочине дороги. Впереди замаячили холмы.

Берт достал оружие инопланетянина и в свете приборных щитков стал рассматривать. У него не оказалось ничего похожего на рукоятку, однако инопланетянин каким-то образом весьма эффективно им пользовался. Оружие было плоским, неправильной формы, с кнопками на обеих сторонах. Кнопки были утоплены в корпусе. Берт понял, что, нажимая кнопки в разных комбинациях, можно было получать самые разнообразные эффекты: от парализующего импульса или мощного теплового луча до взрыва, подобного ядерному. Угадать, какие именно кнопки нужно нажать, чтобы освободить Норму, было практически невозможно.

Берт спрятал оружие в карман.

— Как только представится возможность, нужно сделать какой-нибудь футляр для этой штуки, чтобы случайно не сработала.

Берт чувствовал себя в относительной безопасности. Человек XX века, оказавшись среди дикарей, мнил бы себя королем только до тех пор, пока располагал мощным оружием. Если бы его обезоружили, он стал бы прятаться. Берт предполагал, что инопланетянин поведет себя именно так.

Но ведь инопланетянин воспринимает людей как мышей или крыс. Вооруженный человек, оказавшись среди разумных крыс, будет чувствовать себя спокойно и уверенно. Лишившись своего оружия, он, конечно, потеряет часть уверенности, но и прятаться тоже не станет. Он постарается сразу же вернуть оружие или сделать новое.

Хотя подобные рассуждения были достаточно очевидны, Берту они в голову не пришли. Он рассчитывал ехать всю ночь и к утру оказаться далеко от тех мест, где будет скрываться инопланетянин. Теперь Берт располагает вещественными доказательствами, предъявив которые, сможет рассчитывать на доверие и помощь ФБР. У него были деньги, добытые пришельцем, и, когда все обстоятельства ограбления будут тщательно расследованы, рассказ Берта получит подтверждение. Сожженный грузовик, дыра в сейфе и главный козырь — оружие инопланетянина.

Дрожащим голосом Норма прошептала:

— Мне кажется, я снова начинаю чувствовать ноги.

От радости Берт чуть не врезался в дерево. Он так обрадовался, что даже не заметил того места, где инопланетянин поджег грузовик.

Машина мчалась по шоссе. Какое-то время спустя Норма поняла, что уже полностью владеет своим телом, и решила попробовать пройтись.

Они остановились у первой же бензоколонки. Берт попросил, чтобы залили полный бак, а Норма вышла размять ноги. Немного прошлась, а затем, вернувшись к машине, остановилась рядом с сидящим за рулем Бертом.

— Просто великолепно, — тихо сказала она, — я как пьяная, даже голова кружится, — и улыбнулась. — Понимаешь, Берт, после всего того, что с нами произошло, мы очень, многое узнали друг о друге. И мне очень нравится то, что я узнала о тебе.

— Нам нужно поесть, — сказал Берт, — и ехать дальше. В любом случае, вряд ли мы сможем что-нибудь предпринять до утра.

Он подъехал к ресторанчику, а Норма, которая теперь получала удовольствие от того, что снова могла двигаться, дошла пешком. Они вошли в ресторанчик, улыбаясь друг другу.

За стойкой сидел полный мужчина и читал газету. Когда Берт и Норма вошли, он поднял голову, прислушиваясь к последним известиям, которые передавали по радио.

— …вероятно, маньяк, — быстро говорил чей-то пронзительный голос, — подошел к служащему заправочной станции и напал на него без всякого повода. Сломал ему шею и, подойдя к машине, водитель которой навел на него пистолет, молниеносно схватил руку с пистолетом и с нечеловеческой силой вытащил водителя из машины через окно, потом швырнул его на землю — смерть наступила мгновенно. Затем сел за руль, а из машины с криками ужаса выскочила жена убитого. Преступник поехал на восток. Единственный живой свидетель — женщина, чей муж был убит, — настаивает на том, что у маньяка было мертвенно-бледное лицо и сверкающие глаза. Теперь он вооружен.

Берт взял побледневшую Норму за руку и быстро повел ее к выходу. Они уже вышли наружу, когда с той стороны, откуда они приехали, на высокой скорости с ревом выскочил автомобиль. Берт, положив руку на плечо Нормы, заставил ее пригнуться.

— Скорее прячься за машину! — прошептал он.

— Это он!

Сквозь стекла своей машины они следили за автомобилем, который резко затормозил перед ресторанчиком. Инопланетянин распахнул дверцу и, не заметив Берта с Нормой, быстро вошел в помещение.

Берт усадил Норму в автомобиль, затем подбежал к машине, на которой прикатил инопланетянин, и вытащил ключ зажигания.

В ресторанчике послышался шум. Толстяк, сидевший за стойкой, оторвался от сообщения о маньяке с белым лицом и глазами вампира и уставился на вошедшего зомби с мертвенно-бледным лицом и глазами чудовища из преисподней. Нечеловеческим, мертвым голосом зомби задал вопрос. Толстяк, словно подавившись собственным языком, начал делать судорожные движения руками, как будто надеялся, что зомби отправится туда, откуда явился, — в ад. Когда чужак двинулся к нему, толстяк завопил.

Берт выжал сцепление. Из ресторана донеслись выстрелы. Берт уже выруливал на шоссе, когда инопланетянин выскочил из ресторанчика, услышав шум отъезжающей машины.

Прошло много времени, и они проехали немало миль, прежде чем Берт успокоился настолько, что смог нормально говорить.

— Он гонится за нами! За своим оружием!

Поворот, который, судя по знаку, нужно было проходить со скоростью сорок миль в час, Берт преодолел, когда стрелка спидометра перешла за отметку семьдесят. Дальше шоссе шло по прямой, и машина понеслась вперед, продолжая набирать скорость.

Норма произнесла слабым голосом:

— Человек в ресторане…

— Я думаю, — мрачно сказал Берт, — инопланетянин его убил, а потом захватил какую-нибудь другую машину и бросился в погоню. Любой ценой ему нужно добраться до нас и завладеть своим оружием!

— Но как… — заикаясь спросила Норма, — к-как он узнал?..

Берт с горечью сказал:

— Он знает все, что знаю я. В любой момент он может предугадать, что я буду делать, куда поеду, останусь ли на этой дороге или сверну в сторону…

Автомобиль с ревом летел сквозь ночь. Деревья, склоны холмов, поля появлялись и исчезали в свете фар.

Прошло немало времени, прежде чем далеко позади показались огни преследующей машины. Иногда огни пропадали, но всякий раз появлялись снова. Берт сворачивал на каждой развилке, повинуясь командам Нормы: «направо», «налево». Выбор не должен был зависеть от его воли.

Отчаянная гонка продолжалась. Они ехали мимо стремительной горной речки по узкому извивающемуся шоссе. Деревья, обступившие дорогу с двух сторон, затрудняли обзор, но все-таки изредка в зеркале заднего вида Берт видел свет фар преследующей машины.

Дорога, петляя, поднималась вверх, и вскоре они подъехали к маленькому городку. Шоссе перегораживал полосатый барьер, на котором висел мигающий фонарь, за барьером стояло несколько машин, а поодаль какие-то люди смотрели на дорогу. Полицейский жезлом показал, что надо остановиться. Еще двое полицейских, держа руки на поясе, подошли к машине с двух сторон и заглянули внутрь. Они внимательно всмотрелись в лица Нормы и Берта, потом один из них облегченно вздохнул и сказал:

— Движение перекрыто, разыскивается опасный преступник. Вам придется задержаться у нас, здесь вы будете в безопасности.

Берт кивнул и поставил машину рядом с другими, за барьером. А Норма прошептала:

— Мы расскажем им?..

— Нет, — ответил Берт. — Здесь нам все равно никто не поверит. Они живо упрячут нас в сумасшедший дом. Мы можем рассказать все только агентам ФБР.

Берт внимательно посмотрел на людей из других машин — они стояли группкой и обменивались короткими нервными репликами. Из полицейской машины доносились обрывки переговоров по рации.

Берт взглянул на часы — полтретьего. Он почувствовал, что замерз. Городок оказался совсем маленьким: не более двадцати — тридцати домов, два магазина. Но здесь сходились сразу две дороги, поэтому полицейские его и выбрали.

— Всем машинам… всем машинам… — услышали они взволнованный голос из передатчика патрульной машины. — Десять минут назад автомобиль, движущийся со скоростью восемьдесят миль в час, пробил заграждение у города Койтсвилль. Автомобиль потерял управление, врезался в пустое складское помещение и загорелся. Сейчас горит все здание. Может быть, это был маньяк. Продолжайте соблюдать осторожность…

Люди, собравшиеся в кружок, заговорили громче и увереннее.

Время шло, все ждали новых сообщений. Но больше информации не поступило. Все сходились на том, что маньяк сгорел вместе с машиной. Водители стали проявлять нетерпение. Берт отошел в сторону и увидел проволочное заграждение, идущее вдоль дороги. В одном месте был обрыв — кусок проволоки раскачивался на ветру. Тут Берту в голову пришла идея. Сгибая и разгибая проволоку в одном месте, ему удалось отломать довольно длинный кусок — не меньше семи футов. Достав из багажника плоскогубцы, он вынул из кармана оружие инопланетянина и стал аккуратно, ряд за рядом, наматывать на него проволоку. Теперь, чтобы добраться до кнопок и привести оружие в действие, инопланетянину придется изрядно потрудиться.

Маленький городок крепко спал. Семь машин ждали разрешения ехать дальше. Судя по переговорам полицейских, опасность миновала. Скорее всего, маньяк сгорел во время пожара в складском помещении.

Берт был единственным, кто в это не верил. Он испытал жестокое потрясение: инопланетянин сумел повторить путь, который он выбрал. Существо из космоса знает, как будет реагировать Берт в каждой конкретной ситуации. Очевидно, инопланетянин сделает все, чтобы заполучить свое оружие обратно. Значит, его нужно заманить в ловушку.

И, хотя он, конечно же, догадывается о намерениях Берта, на сей раз ему это не поможет!

— Норма, — спокойно сказал Берт, — ты должна придумать план. Хороший или плохой, значения не имеет. Но это должен быть твой план.

Вскоре из патрульной машины вышел полицейский и направился к заскучавшим автомобилистам. Берт пошел вслед за ним и узнал, что огонь удалось потушить, а в сгоревшей машине нашли тело человека ростом более шести футов. Скорее всего, это и был маньяк-убийца. Движение по всем дорогам разрешено возобновить.

Берт и Норма вернулись в машину.

— Там нашли тело человека, — сказал Берт. — Значит, это не наш преследователь. Что будем делать, Норма?

Уже светало, и до города, где жили Берт и Норма, оставалось миль десять или пятнадцать. По узкому шоссе медленно двигалась колонна больших, тяжелых грузовиков. Берт поравнялся с последним и вопросительно посмотрел на Норму. Она слегка покачала головой, и Берт занял место в конце колонны, не пытаясь ее обогнать.

— Я чувствую себя так глупо, когда говорю тебе, что делать, — сказала Норма.

— Инопланетянин предвидит любое мое решение, но твои действия он предугадать не в состоянии. Только так мы можем его перехитрить, — терпеливо объяснил Берт.

Норма запротестовала:

— Но мы рискуем жизнью, делая ставку на нелогичные действия.

Берт понимал это, но иного выхода не было. Инопланетянин был дьявольски умен и находился в безвыходном положении. Он пойдет на любой риск, чтобы вернуть свое оружие, без него ему на Земле не выжить!

Берт мрачно произнес:

— Теперь инопланетянин наверняка изменит свою внешность. Он знает, что его нынешний вид вызывает ужас.

— Но ведь он не различает цвета! Что он может сделать?

— У него есть мои воспоминания, — горько возразил Берт. — Он наденет темные очки, раздобудет фальшивую бороду и усы. Готов спорить, что в каком-нибудь косметическом салоне ночью разбили витрину, а украли лишь парик манекена. Когда я участвовал в любительских спектаклях, однажды мне пришлось надевать накладную бороду!.. Мне кажется, я могу его описать: мягкая, глубоко надвинутая на глаза шляпа, длинный плащ, борода, темные очки. Палочка или костыль. Вполне безобидный старик…

Берт угрюмо смотрел вперед. Неожиданно в голосе Нормы появилась надежда:

— Выходит, что он обладает только той информацией, которая известна тебе? И значит, не только он может предвидеть каждый твой следующий шаг, но и ты в состоянии угадать его намерения!

Берт задумался, потом его лицо прояснилось:

— Ну конечно, ты совершенно права. Попробуем!

Наступило утро, и вдалеке показались первые высокие здания их родного города. Легкий утренний туман висел над асфальтом, немного впереди узкая дорога ответвлялась от главного шоссе и уходила вправо. Инстинкт подсказал Берту, что по основной дороге он быстрее доберется до цели, но именно так будет рассуждать и инопланетянин. Грузовики поехали теперь немного быстрёе, прямо по главному шоссе, а Берт, подъехав к развилке, свернул направо. Он направился в соседний маленький городок, который находился в двадцати милях и который он выбрал именно потому, что ранее в нем никогда не бывал. Вряд ли инопланетянин найдет даже упоминание об этом городке в воспоминаниях Берта.

Они выехали на пустынную дорогу, и Берт с облегчением нажал на газ. Под ярким утренним солнцем зеленые поля вокруг показались Берту особенно прекрасными и наполненными жизнью.

Его действия, объяснял Берт Норме, должны быть абсолютно непродуманными — чтобы инопланетянин не смог их разгадать. Они позавтракали в придорожном мотеле, все обитатели которого еще спали, и только бармен, зевая, хозяйничал за стойкой. Они ели не торопясь, хотя на всякий случай Берт сел так, чтобы видеть входную дверь и иметь хороший обзор из окна. Он попросил ручку и бумагу и написал, тщательно подбирая слова, довольно длинную записку. Когда открылись первые магазины, Берт купил большой чемодан, плоскую металлическую коробку, набор грузил для рыбной ловли и охотничий нож. Потом сложил грузила в металлическую коробку, заехал в первый попавшийся на пути гараж, где попросил, чтобы ему запаяли коробку. Пока механик запаивал коробку, Берт открыл багажник, достал оттуда сумку с деньгами и уложил ее в новый чемодан. Туда же он положил записку.

Он отправил тщательно запертый чемодан со специальным курьером на междугородном автобусе. Норма молча следила за этими таинственными приготовлениями.

— Теперь, — сказал Берт, когда курьер уехал, — нам осталось сделать только одну вещь, но сначала мне надо позвонить.

— Я ничего не понимаю, — проговорила Норма.

— Самое естественное для меня, — стал объяснять Берт, — поступать разумно: как только наступит утро, я должен был бы отправиться в ФБР, чтобы все рассказать и предъявить вещественные доказательства. Ведь я не могу рассчитывать, что они поверят этой дикой истории и сами приедут ко мне. Инопланетянин знает, что я это понимаю, — тут Берт усмехнулся, — поэтому он будет поджидать меня у дверей агентства. Но раз мне известно, что он может предугадать мои естественные, разумные действия, то я стараюсь сбить его с толку. Остается сделать одно.

И Берт поведал ей свой план. Норма всплеснула руками.

— Но это же просто смешно! — запротестовала она. — Я никогда в жизни ничего подобного не слышала!

— Ну, теперь-то услышала, — Берт нежно обнял ее за плечи. — Пошли.

Им пришлось немного постоять в очереди. Норма продолжала упорствовать, утверждая, что все это глупо, но вскоре смирилась.

Они въехали в родной город, когда уже начало смеркаться. Берт несколько раз подолгу разговаривал с агентами ФБР по телефону. Еще утром чемодан доставили в ФБР. Его открыли и обнаружили в нем восемнадцать тысяч долларов, похищенных из банка прошлой ночью. К деньгам прилагалась записка. К тому времени, когда Берт позвонил, ФБР страшно заинтересовалось и почти готово было поверить в какую-нибудь удивительную историю, но то, что они услышали, превзошло все их ожидания. Однако рассказ Берта объяснял необъяснимое и к тому же подтверждался свидетельствами полиции из трех разных мест. Утром хозяин салона красоты обнаружил, что витрина разбита, но исчез лишь парик манекена. В другом месте ограбили магазин подержанной одежды. И, наконец, пришло сообщение об ограблении магазина ортопедических изделий, из которого украли только костыль.

Однако когда химики сообщили о внеземном происхождении кусочка пластика, посланного Бертом, потрясение было полнейшим. ФБР начало поиски человека — или существа, — отвечающего описанию Берта. Но им никого не удалось найти, и они начали сомневаться. Однако вскоре произошло событие, убедившее их. Напротив здания, в котором находился офис ФБР, располагался отель. Когда ближе к вечеру горничная зашла в номер к одному из постояльцев, она случайно заглянула в шкаф и обнаружила там труп другой горничной, из утренней смены, со свернутой шеей. Портье описал постояльца как сгорбленного бородатого инвалида с костылем.

Видимо, горничная заметила какие-то несоответствия во внешности нового постояльца и заплатила за свою наблюдательность жизнью…

Как только Берт въехал в город, на перекрестке рядом с ним остановилась машина, водитель которой подал Берту условный знак. Инопланетянина задержать не удалось. Похоже, что без Берта им вряд ли удастся поймать его, а Берта, если честно, такая перспектива не сильно вдохновляла.

В наступающих сумерках Берт ехал к дому, где жила Норма. На улицах зажглись фонари, пахло горячим асфальтом и выхлопными газами.

Они медленно подъехали к дому. Совсем стемнело, и недалеко от входа, в кустах, Берт скорее почувствовал, чем увидел, какое-то движение. По спине у него пробежал холодок. Но тут из-за кустов вышел человек и подал условный знак. По крайней мере, один агент ФБР на посту. Берт надеялся, что их здесь целая армия.

Он не ошибся. Они с Нормой вошли в парадную. Норма с удивлением посмотрела на нового лифтера.

Берт вопросительно глянул на лифтера, тот молча кивнул. Они вышли из лифта, и Берт пошел за Нормой к ее квартире. Неожиданно он схватил Норму за руку, принюхался и тихо спросил:

— Это твоя дверь?

Она, смертельно побледнев, кивнула. Берт развернул ее, тихонько подтолкнул, чтобы она отошла в сторону. Норма еще в машине отдала ему свой ключ. Он вставил ключ в замочную скважину, замок негромко щелкнул, и Берт открыл дверь, незаметно убрав собачку замка, чтобы дверь не захлопнулась, затем потянулся рукой туда, где был выключатель.

Зажегся свет. В гостиной никого не было. Берт и Норма вошли, дверь за ними закрылась. Слабый незнакомый запах, который Берт почувствовал на лестнице, стал сильнее.

Звук закрывшейся двери послужил для чужака сигналом: он тут же вышел из спальни с пистолетом в руке. На нем были мягкая черная шляпа и длинный плащ. Берт заметил окладистую шелковистую бороду, но черных очков уже не было. Равнодушным, ничего не выражающим голосом пришелец произнес:

— Отдай мое оружие.

Берту не пришлось разыгрывать удивление. От одного только вида инопланетянина все сжалось у него внутри. Он медленно сунул руку в карман, достал запаянную металлическую коробку и положил ее на стол.

— Я не хотел, чтобы оно случайно сработало, — хмуро сказал Берт.

Инопланетянин нетерпеливо схватил коробку. Его пластиковые пальцы попытались открыть ее, но металл не поддавался. Он засунул коробку в карман и направился к…

Берт выхватил охотничий нож. Ненависть к чужаку и страх за Норму придали ему мужества. Инопланетянин замер на месте и равнодушно произнес:

— Надо было бы убить тебя.

Он стал поднимать пистолет. Берт выключил свет, оттолкнул Норму в одну сторону, а сам отпрыгнул в другую. Пистолет дважды выстрелил, а потом Берт услышал, как несколько раз щелкнул боек: видимо, кончились патроны. Инопланетянин издал злобный, совершенно нечеловеческий звук, и тут дверь в квартиру распахнулась и комнату залил свет мощных фонарей.

— Вот он! — закричал Берт.

Инопланетянин уставился на агентов ФБР. Берт почувствовал, как резко усилился отвратительный запах. Швырнув в агентов бесполезный пистолет, инопланетянин с удивительным проворством метнулся к окну. Выбив стекло, он полез по пожарной лестнице. Агенты бросились за ним. Внизу вспыхнули прожекторы, послышались крики, выстрелы, треск автоматных очередей, шум падения, новые крики, а потом все перекрыл страшный нечеловеческий вопль…

Человек, вошедший в квартиру, казался серьезно больным. В руках он осторожно держал плоскую металлическую коробочку. Она была сильно покорежена.

— Мы нашли ее на крыше, — сказал агент ФБР голосом человека, которому долгое время будут сниться кошмары. — Одному из агентов он сломал руку… Даже когда мы стреляли в него в упор, он все пытался открыть эту коробку. Это существо вылезло из человеческой кожи, как бабочка из кокона, и единственное, что его интересовало, — эта коробка. Что в ней?

— Я не представляю, как это называется, — сообщил Берт.

— Послушайте! — сказал агент, вытирая пот со лба. — Мы ведь не верили вам… Но деньги и труп горничной… — Берт вежливо наморщил лоб. Агент продолжал: — Это была бомба? Он почти до нее добрался!

Берт достал из кармана оружие инопланетянина, тщательно замотанное проволокой.

— Нет. Вот его оружие. Обращайтесь с ним предельно осторожно. Его нужно отправить в Вашингтон, в Центр Атомной Энергии. Но сначала необходимо рассказать им о происхождении этой штуки.

Агент ФБР взял оружие дрожащими руками.

— Мы расскажем им обо всем… — сказал он вдруг севшим голосом. — Обязательно расскажем! Боже мой, вы видели когда-нибудь что-либо подобное?

— Нет, — сказал Берт. — Не видел. И больше не хочу. Слушайте! Я не знаю, как вас зовут, но нельзя ли нам поговорить утром? Мы только сегодня поженились, и моя жена очень устала. Вы нас извините?

— Да-да, конечно! — сказал агент и пошел к двери. — Пока не придут распоряжения из Вашингтона, никакой утечки информации, понимаете? Никому ни слова!

— Договорились, — согласился Берт. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — сказал агент и закрыл за собой дверь. Он не мог вспомнить, с каким из двух объектов должен обращаться с особой осторожностью, и не очень ясно представлял себе, что инопланетянин мог бы сделать, если бы добрался до оружия. Поэтому шел к лифту на цыпочках — как человек, у которого в руках атомная бомба.

Так оно, впрочем, и было.

Лекарство для юлита

«…Человечество за все свое долгое существование постоянно колебалось между периодами расцвета и упадка. На Земле древняя история рассказывает о классическом веке Великолепия, на смену которому пришел темный век Отчаяния. Точно так же после века Покорения, когда удалось добраться до всех обитаемых планет Первой галактики, последовал век Тирании, и цивилизация опустилась до рабства. Но даже в эти страшные времена мечты о свободе не умирали и людям удавалось одерживать победы. К примеру, на Лорене III…»

«Начальная история человечества», Ригель IV, 21105

Гарр, невысокий человек с морщинистым лицом, вышел из серебристого принимающего поля передатчика материи на Лорене и сразу же прикрыл глаза. Так всегда бывает. Он был единственным пассажиром среди тюков и пакетов, поскольку Алциус XXII, король Лорена, крайне неохотно принимал в своих владениях путешественников.

Обычно ими были послы планет, с которыми он поддерживал теплые отношения, или привилегированные преступники, которых другие правительства вместо того, чтобы казнить, отправляли в ссылку. Иногда еще прибывали чиновники, без которых невозможно заниматься межпланетной торговлей.

Последние, естественно, вели себя на редкость прилично, поскольку были на Лорене определенного рода заложниками. Впрочем, Гарр не подходил ни под одну из этих категорий. Он с усталым видом наблюдал за тем, как из пленки передатчика появляется обширный багаж. Потом повернулся и побрел прочь.

Гарр уловил какое-то движение высоко над головой, поднял глаза и увидел своего друга Сортела. Тот вышел на балкон, находившийся на высоте шестисот футов, и махал ему рукой. В ней он держал устройство, запечатлевшее прибытие Гарра.

Это было выражением преданной дружбы. Гарр знал, что Сортел заснял момент его прибытия, чтобы показать жене друга, которая не видела мужа в течение двух лет. Конечно, они постоянно поддерживали связь. С ней все было в порядке. Как и с двумя их детьми. Они постоянно передавали приветы отцу.

Однако Гарр не слишком верил официальным посланиям. Но раз уж Сортел его снимает, значит, жена жива, здорова и сохранила ему верность. И то, как Сортел махал рукой, о многом могло сказать. Впрочем, на это он и рассчитывал. На Лорене даже самые обычные жесты иногда немало значат.

Гарр сразу же направился к пропускному пункту, где его поджидал сержант королевской гвардии.

— Меня зовут Гарр… — начал он.

— А кто еще это может быть? — язвительно спросил сержант. — Раздевайся.

Гарр зашел в помещение для досмотра, быстро снял одежду и встал перед экраном, который просвечивал его насквозь — на случай, если он вздумал что-нибудь проглотить или спрятать. Гарр терпеливо ждал, пока шла проверка.

— Сюда, — бросил сержант, указывая большим пальцем. Гарр оказался в следующей комнате, где лежала смена одежды. Снятые им вещи тщательно просматривались, любые подозрительные предметы изымались и подлежали немедленному уничтожению. Никакую пропаганду, схемы или материалы для изготовления оружия пронести таким образом невозможно. Король Алциус XXII особенно опасался ядов. Гарр оделся.

— Прибор, который я привез, довольно хрупкий, — сказал он. — Пожалуйста, позаботьтесь, чтобы его осмотрели хорошие специалисты. В противном случае он может быть испорчен. Он запломбирован в университете Йората.

— Ты вздумал командовать? — рявкнул сержант. — Отпечатки!

Гарр приложил пальцы к машине, устанавливающей личность. Сержант осмотрел его — а вдруг Гарр приготовил фальшивые отпечатки? Машина щелкнула и загудела. Она была соединена с командным интегратором в штабе гвардейцев. Начался долгий сложный процесс. Сержант слегка расслабился.

— Хорошо провел время на Йорате? — с завистью спросил он.

— Нет, — покачал головой Гарр. — На мне постоянно висел передатчик. Каждое слово, которое произносил я или кто-либо в моем присутствии — даже в университетской лаборатории, — слышали в посольстве. Таково соглашение между нашими правительствами. Не сомневаюсь, что полиция Йората также вела запись. Даже если бы я захотел сказать или услышать что-нибудь запрещенное, об этом сразу стало бы известно. А у меня здесь жена и двое детей. Естественно…

Он пожал плечами. Машина заскрежетала и выбросила наружу карточку. Сержант взглянул на нее.

— Пока все в порядке, — кисло произнес он. — Докладывай. Он начал прилаживать электроды. Гарр покорно ждал.

Когда сержант закончит с ними возиться, они зафиксируют реакцию даже на подсознательную ложь. Гарр заговорил медленно и четко:

— Меня зовут Гарр из Влатина. Меня два года не было на Лорене, поскольку я работал в университете Йората, где все время посвящал изучению психосоматической медицины высшего уровня. На Йорате я не критиковал короля или правительство. Я не слышал предательских разговоров. Я рад, что вернулся на Лорен. Я хочу только одного: служить его величеству Алциусу Двадцать второму. Я его верный подданный.

Сержант внимательно наблюдал за показаниями приборов. Стрелки слегка подрагивали. Ни один человек, будучи подключен к машине правды, не способен сделать серию таких заявлений, не испытав страха. Легкое колебание стрелок доказывало, что Гарр не лжет.

— Очень хорошо! — насмешливо сказал сержант. — Новые трюки, позволяющие обмануть машину правды…

Однако реакция Гарра была в пределах нормы. Сержант сплюнул.

— Ха! За границу людей посылают только в том случае, если они кролики! Тебе пора на доклад во дворец.

Раздался звонок. Командный интегратор проверил отпечатки и прислал соответствующее распоряжение. Гарру ничего не оставалось, как его выполнить, — в противном случае ослушание было бы немедленно наказано.

Он сел в машину, которую прислал интегратор. Гарр не имел права разговаривать с водителем. Машина отъехала от пропускного пункта и вскоре оказалась на улицах столицы Лорена.

Естественно, у Гарра не было возможности посмотреть наружу. Он слышал шум транспорта и представлял себе, как выглядит город. Четыре уровня улиц, огромные здания поднимаются ввысь — прекрасная цивилизация, но уже начавшая приходить в упадок. Повсюду люди с напряженными, застывшими лицами.

Причина заключалась в том, что правительство на Лорене обладало монополией на свободу. Не было ничего важнее службы королю. Люди существовали только для исполнения его воли. В городах делалось все, чтобы обеспечить верноподданным возможность служить. Ну а стража следила, как бы населению не приходили в голову дикие мысли, что есть вещи более важные, чем желания короля.

Видео, искусство, новости, игры — все разрешенные развлечения нужны были для того, чтобы людям еще лучше работалось на благо короля. Они являлись частью сложного механизма давления на каждого индивида, окончательно убеждавшего: он живет лишь для того, чтобы выполнять королевские прихоти.

Гарр привык к такому порядку вещей. Но как медик, специализирующийся на психосоматике, он с интересом отмечал, что человеческий разум борется с окружающим миром.

Когда тело замерзает, оно сжигает больше энергии, чтобы сражаться с холодом. Нагреваясь, оно выделяет пот, чтобы избавиться от излишков тепла. Слабые существа не пытаются противостоять внешней среде. Они сдаются и умирают. Слабые не пытаются бороться с психическим давлением. Они уступают — и превращаются в живых роботов.

Но здоровые представители расы создают ментальные антитела, которые противостоят пропаганде. Народ Лорена, до предела измученный желанием правительства сделать из людей рабов, был переполнен ненавистью к королю — хотя за десять тысяч лет никто ни разу не видел хоть одну коронованную особу.

Гарру это казалось очень любопытным. Но еще более интересным был следующий факт: люди, вынужденные лгать о своей верности, перестали считать подобные слова неправдой. Эти фразы стали условностью, как например «Мне очень жаль, что вы должны уходить» при расставании.

Машина правды могла выявить только ту ложь, которую признавал сам человек, но в людях произошли изменения, и они перестали придавать заверениям в лояльности существующему режиму хоть какой-то смысл. Впрочем, кандидаты в гвардейцы проходили такой жесткий контроль, что ни один бунтарь не смог бы обмануть его.

Только человек, превратившийся в робота, имел шанс стать гвардейцем. Да, конечно, они славились своей верностью, но умных среди них не было. Возник неизбежный парадокс — попытки обезопасить жизнь короля привели к тому, что девять человек из десяти с удовольствием убили бы его, если б им представилась такая возможность.

Машина свернула и остановилась. Дверца распахнулась. Гвардеец, стоявший на посту у ворот дворца, проверил спидометр. Так было установлено, что Гарр сел в машину возле передатчика материи. Затем кратчайшим путем доехал до дворца, нигде не останавливаясь. Гарр никого не видел и ни с кем не разговаривал. Гвардеец знаком показал, что они могут ехать дальше.

Естественно, Гарр не был преступником, находившимся под подозрением. Напротив, он пользовался неслыханным доверием. За последние четыре века только пятерых человек отправили учиться на другие планеты.

Это так, но существовали рутинные меры проверки для всех людей, которые допускались к встрече с королем. Проверка обычного гражданина перед визитом во дворец могла продолжаться месяцами — в результате некоторые попросту сходили с ума.

Наконец машина остановилась, и Гарр вышел. У него вновь сняли отпечатки пальцев. Он произнес несколько слов, чтобы анализатор проверил его голос. И только потом его допустили в здание для обслуги.

Но прежде чем попасть домой, где его ждали жена и дети, он услышал в коридорах свой персональный вызов. Он тихонько вздохнул и доложил о прибытии на ближайший пост командного интегратора. Он не видел жену и детей два года, но должен был повиноваться приказам.

Десять минут спустя он уже дрожал, стоя на огромной посадочной площадке дворца. Та находилась на высоте двух тысяч футов, внизу раскинулся дворец, за ним — город и поля. Горизонт был где-то очень далеко. Дул ледяной ветер.

Открылись двери лифта, и к нему присоединились еще несколько человек. Среди них были Кетт, королевский врач, и Норд, патолог. В течение пяти минут двадцать человек, лучшие врачи Лорена, самые талантливые хирурги, сливки медицинской науки, ждали на посадочной площадке.

Нечто огромное стремительно спустилось сверху. Это был один из тех воздушных кораблей, что постоянно парили над дворцом, готовые при помощи мощных лучей уничтожить любую угрозу. Двадцать человек быстро вошли в подвесную кабину. Корабль начал набирать высоту, а потом полетел на юг. В кабину вошел офицер с документом в руке.

— Господа, — заговорил он официальным тоном, — вас призывает король, — тут он быстро отдал честь, — из-за недомогания его любимого юлита. Его величество находится в своей резиденции — до нее час полета. Я сообщаю вам об этом, чтобы вы использовали время дороги для осмысления возможных причин болезни юлита, а по прибытии были готовы поставить диагноз и начать лечение.

Он развернулся на каблуках и вышел из кабины, дверь за ним закрылась. Воцарилось молчание. Гарр выглянул в окно. Земля внизу быстро проносилась мимо. Корабль мчался на юг со скоростью, в два раза превышавшей скорость звука.

Гарр без особых эмоций подумал, что ему не позволили повидать жену и детей после двух лет разлуки, и теперь он и остальные специалисты будут лечить безволосого маленького уродца, которого специально вывели, чтобы он мог вести такую же паразитическую жизнь, как и ко… Он спокойно прервал размышления и повернулся, чтобы послушать, о чем говорят его спутники.

— Надеюсь, — с тревогой продолжал Норд, — мой ассистент сумеет продолжить эксперимент. Три месяца работы! У меня появились серьезные надежды на успех — если, конечно, он ничего не испортит. — Затем он добавил: — Естественно, болезнь королевского юлита имеет первостепенное значение…

Смуглый мужчина — Гарр помнил, что это лучший нейрохирург Лорена, — спокойно заметил:

— Меня вызвали с операции.

Все поняли, что это значило. Нельзя отрывать от дела хирурга такого калибра. Какой-то человек наверняка умер из-за болезни королевского любимца.

Кетт, королевский врач, спросил:

— Гарр, насколько мне известно, ты только что вернулся. У тебя есть новости?

Гарр едва заметно улыбнулся.

— Новостей нет. Речь идет об открытии, которое еще нуждается в подтверждении. На Йорате все в восторге, но решение следует принимать с большой осторожностью.

Кетт крякнул. Руки у него слегка дрожали. Вне всякого сомнения, он был лучшим врачом планеты. Но стоит ему допустить ошибку, и его положение станет незавидным. Ну а если умрет король, Кетту грозит неизбежная смерть.

Преданный слуга не сможет пережить позора, если не сумеет исцелить своего короля. Ну а раз король решил, что его мерзкий любимец должен выздороветь, королевский врач должен будет совершить самоубийство, если не выполнит приказ. Гарр не завидовал Кетту.

— Неужели они сумели объяснить изменения в психосоматических тканях? — с надеждой спросил Норд.

— Ну, все гораздо сложнее, — ответил Гарр и смущенно добавил: — Речь идет о новой электронной цепи. Вы знаете, что есть приборы, которые способны воспринимать сигналы, идущие от мозга к мышцам. В тех случаях, когда сигнал слаб, его заглушают помехи, исходящие от самого устройства. А когда мы пытаемся его усилить, то получаем лишь статический шум.

— Естественно! — нетерпеливо бросил Норд. — Я уже не раз это проклинал!

— А новая цепь фильтрует случайные импульсы. Вроде бы она дает необходимый эффект. Теперь мы способны без искажений улавливать усиленные сигналы.

Смуглый нейрохирург наклонился вперед.

— Я привез с собой один из таких приборов, — после некоторых колебаний произнес Гарр. — Я бы не хотел говорить о возможностях, которые возникают в связи с этим.

— А на что способен такой прибор? — спросил Норд.

Гарр вновь посмотрел в окно. Под ними пролетали облака. Впереди синело море. Обычным людям запрещалось плавать там, поскольку на одном из островов находилась резиденция короля. Он повернулся к собеседникам.

— Прибор принимает странные сообщения, — сказал Гарр. — Они логически связаны между собой. Образы, звуки, запахи и другие физические ощущения с таких низких энергетических уровней, о которых мы прежде мало что знали. Я пользовался прибором, и мне удалось увидеть иные места и существ, каких нет в нашей Вселенной.

— Искусственный бред? — предположил Кетт, пытаясь скрыть дрожание рук. — Наведенные иллюзии?

— Я бы так не сказал, — осторожно ответил Гарр. — Однако я размышлял об этом, когда пользовался прибором. И я задал вопрос — существу, с которым беседовал. — Он немного помолчал и сухо добавил: — Кстати, речь идет о двухстороннем общении. Сигналы идут с уровня, который прежде был нам недоступен. Я говорю о том, что видел и слышал, — мне удалось получить доказательство, что это вовсе не бред. Иллюзия — да, такой вариант нельзя исключать. Но только не бред!

В трех милях под ними синело море. И Гарр вдруг понял, что люди, которых он безмерно уважает, слушают его очень внимательно.

— Мне бы не хотелось рассуждать об этом, уж очень все неопределенно, — смущенно сказал он. — Нет, я не имею в виду цепь — тут схема довольно проста. Несомненно, она позволяет усиливать крайне слабые сигналы. Однако откуда они идут, пока определить не удалось.

— Микроскопическая культура? — скептически спросил кто-то.

— Нет, такую возможность я категорически исключаю, — покачал головой Гарр. — Я пользовался прибором. Мощность полученных сигналов составляет микромикромикромилливатт в секунду.

Наступило молчание. Двадцать лучших умов Лорена слушали Гарра. До отлета на Йорат он сделал ряд удачных работ. Когда он докладывал о полученных результатах, его стоило послушать. А сейчас речь шла о проблемах психосоматической медицины. Иллюзии и психосоматика — вещи взаимосвязанные. Норд наклонился вперед.

— Итак, ты с кем-то говорил, задавал вопросы. И он отвечал — входил с тобой в контакт — при помощи сигналов, мощностью в триллионные доли ватта в секунду. Так кто же это был?

Гарр медленно покраснел.

— Мой собственный опыт совпадает с результатами йоратиан. Но я бы не хотел описывать свои впечатления. Я говорил — точнее, мне казалось, что я говорил, — с собственным отцом. И он привел рад доводов, убеждая… вести себя, как положено хорошим мальчикам. — Он добавил извиняющимся тоном: — Мой отец умер десять лет назад.

Опять наступила тишина. Наконец кто-то спросил сдавленным голосом:

— Иными словами, появилось научное доказательство сохранения личности?

— Да, именно такое объяснение принято учеными Йората, — неохотно ответил Гарр. — Довольно любопытное предположение. На данный момент мы можем считать его одной из гипотез. На большее не хватает данных. Конечно, ученые часто выдвигали предположения, что эго, человеческая личность, есть силовое поле, эфирная субстанция, которую можно заметить только через эффект воздействия на материю.

Другие силовые поля также можно определить только через воздействие на материальные объекты. Однако до настоящего момента так называемые личные поля влияли только на клетки мозга. Возможно, у нас не было другого достаточно чувствительного детектора.

Прибор, который я привез с собой, отвечает необходимым стандартам. Однако до сих пор не доказано, что с его помощью может быть засечена личность, не связанная с живой тканью мозга.

— Значит, смерть еще не конец, — задумчиво произнес Кетт. — Мы получим доказательство, что душа не умирает вместе с телом. Смерть перестанет быть такой ужасной!

Гарр ответил после небольшой заминки.

— Многое зависит от того, какую жизнь вел человек, — тщательно подбирая слова, проговорил он.

Впереди появились острова. Огромный корабль пошел на снижение. Вскоре пилот мастерски посадил корабль на одно из полей возле королевской резиденции.

Двадцать человек встали, чтобы осмотреть любимого юлита короля.

— Я приду взглянуть на ваш прибор, — тихо проговорил Кетт. — Надеюсь, что приду.

Гарр ничего не сказал. Он вместе с остальными торопливо шагал вперед. Естественно, вокруг было полно гвардейцев.

Вскоре они вошли в покои, где расположился капризный юлит. Свиные глазки с ненавистью смотрели на окружающий мир. Гарр почтительно держался за спинами коллег. Королевский врач, Кетт, измерил королевскому любимцу температуру и сравнил ее со стандартной, записанной хранителем зверей.

Затем к юлиту последовательно применялись все известные методы диагностики. Лихорадки у зверя не было. Флюороскоп показал, что у него нет внутренних повреждений или запора в кишках. Выделения всех желез находились в пределах нормы. Все было в полном порядке.

Однако он отказывался есть. У него было отвратительное настроение; юлит хотел одного — лежать и взирать на мир полными ненависти глазами. Он даже посмел щелкнуть зубами на самого короля!

Кетт начал заметно дрожать. Король велел вылечить юлита. Если его приказ не будет выполнен, Кетта ждет позор. А позор означает гибель.

Гарр отвел его в сторону и тихо спросил:

— Вы слышали о неврозах, которые появляются у экспериментально выведенных животных? Я бы не стал делать таких предположений, если б вам удалось обнаружить нормальные симптомы. Но я думаю, что с юлитом, любимцем короля, обращаются так же, как с министром — или королевским врачом.

Он обязан по первому зову мчаться к его величеству. Он должен долгие часы дожидаться момента, когда у короля возникнет желание взглянуть на него. Возможно, ему необходимо пролететь две тысячи миль, лишившись обеда или шанса повидать семью, если король вдруг вспомнит о нем. Разве не так?

Кетт кивнул — его руки продолжали подрагивать.

— Выведенные животные, — продолжал Гарр, — в некотором смысле похожи на аристократов — те тоже искусственно созданный вид. У них нет стойкости, которой обладаем мы, простые смертные. Мне кажется, у него развился синдром разочарования. Юлит не может делать, что хочет, он должен выполнять волю короля. И вот он восстал — отказался от собственных желаний. Теперь он мечтает об одном: чтобы его оставили в покое.

— И что дальше, Гарр? — беспомощно спросил Кетт. — Что мы можем сделать для его больной души?

— Вы воспользовались термином «душа», — сухо заметил Гарр. — Разве это научный подход? К тому же юлиту не положено иметь душу. Наоборот, зверя следует избавить от нее. Он болен из-за того, что полон отчаяния. Нужно накачать его наркотиками, одурманить. Дать успокоительное, чтобы его восприятие притупилось, а также эйфориант, чтобы окружающий мир приносил ему только удовольствие. Такое воздействие будет носить временный характер и не причинит вреда. Ну а если это поможет, вы сумеете сделать такое состояние перманентным.

Королевский врач сглотнул и со страхом сказал:

— Это огромный риск, но другого диагноза у нас нет. Если ты назначишь ему лекарства вместе со мной…

Гарр пожал плечами. Кетт быстро выписал рецепт. Гарр поставил подпись. Лучших медиков Лорена увели прочь, чтобы они дождались выздоровления юлита. Их разместили в богатых апартаментах.

Гарр отправился в постель. Казалось, он спит. Если он и думал о жене и детях, то вида не подавал.

В полдень следующего дня к нему пришел радостный Кетт.

— Сработало! — воскликнул он. — Сам король спросил, кто исцелил его любимца! Назвали нас обоих. Ты сделал карьеру, Гарр!

— Теперь я могу увидеть семью? — поинтересовался Гарр.

— Не сейчас. Пока еще нет. Король приказал перевести тебя в департамент Королевских зверей, чтобы ты был под рукой, если случится нечто подобное.

Гарр замер. Он удостоился высокой чести. И попал в заключение. Ему удалось заслужить благосклонность короля — однако результат может оказаться фатальным. Теперь его жизнь будет посвящена уходу за отвратительными маленькими зверьками, королевскими питомцами.

— Если попросишь, твой прибор доставят сюда, — сказал Кетт. — У тебя будет много свободного времени, и ты сможешь заниматься исследованиями. Однако ты ведь не хочешь, чтобы сюда перебралась твоя семья?

Гарр кивнул. Конечно, зачем его семье жить в тюрьме, пусть и роскошной?

И он стал заниматься новым делом — точнее, делом короля. За неделю его прибор был изучен, и комиссия решила, что он не представляет опасности и не может быть использован в качестве оружия. Гарр получил официальные письма из дома. С женой все в порядке. Дети здоровы, посылают ему привет. Гарр с непроницаемым лицом прочитал распечатанную карточку.

Он подключил прибор, хотя тот и не предназначался для работы с животными. Впрочем, на Лорене он функционировал так же успешно, как и на Йорате. Вскоре Гарр убедился, что животные не реагируют на него. Королевского врача Кетта вызвали в резиденцию две недели спустя. Он заглянул в апартаменты Гарра и зашел в комнату, где тот устроил лабораторию.

Гарр подробно объяснил ему, как цепь усиливает сигналы очень маленькой мощности — порядка десяти в минус тринадцатой милливатт в секунду. Затем королевский врач уселся в кресло и надел шлем. Довольно долго он сидел совершенно неподвижно. Когда Кетт снял шлем, из глаз его лились слезы радости.

— Это правда, Гарр, — нетвердым голосом сказал он. — Смерти нет! Теперь я не боюсь умереть! А после того, что мне рассказала мать, я буду с нетерпением ждать встречи с ней! Ты был совершенно прав относительно этого устройства!

— Нельзя сказать наверняка, — возразил Гарр. — Я лишь говорил, что прибор усиливает очень слабые сигналы, которые прежде было невозможно уловить. Вот и все. Я не утверждал, что с его помощью можно общаться с умершими.

— Но я это утверждаю! — воскликнул Кетт, по щекам которого продолжали течь слезы. — Я утверждаю, Гарр! И я намерен доложить о том, что узнал, в самые высокие инстанции!

— Кому? — резко спросил Гарр. — И что вы намерены сказать?

Королевский врач вытер слезы.

— Гарантия загробной жизни, — с благоговением проговорил он, — есть величайшее из всех сокровищ. Разве верный подданный не должен сообщить королю о таком даре?

— Вас выгонят вон за то, что вы несете чепуху! Не будьте глупцом! Если вы так настаиваете, пришлите ко мне честного человека, который так значителен, что его нельзя сместить с должности. По-моему, подойдет старый Сард. Он великий гофмейстер и кузен короля. Всем известно, что он святой.

Несколько дней спустя в апартаменты Гарра, переваливаясь, вошел великий гофмейстер. Кетт сообщил ему о замечательном приборе, который Гарр привез с Йората. Сард благосклонно заявил, что хотел бы узнать о нем побольше.

Гарр тщательно все объяснил гостю. Старик не обладал острым умом, но был аристократом из аристократов и никогда не имел избыточных амбиций. Его вполне устраивала должность великого гофмейстера. А счастливые люди всегда бывают добрыми. Сард действительно оказался достойным человеком. Покончив с инструкциями, Гарр водрузил на голову Сарда филигранный шлем.

Когда шлем сняли, великий гофмейстер сиял.

— Меня отругала сестра, — со смешком сообщил он. — Она умерла, когда мне исполнилось четырнадцать, но даже тогда она относилась ко мне, как мать. А сейчас она корила меня за леность! Кетт совершенно прав. Твое устройство помогает общаться с умершими — и это приносит радость!

— Сэр, — умоляюще заговорил Гарр, — прошу ваше превосходительство никому не рассказывать о приборе! Вам нет нужды бояться будущего. Но если кто-то менее достойный обнаружит, что его поджидают некоторые… неудобства, мне придется испытать его гнев.

Великий гофмейстер вновь просиял.

— Ха! — усмехнулся он. — Я пришлю к тебе своего племянника! Вчера он овладел женой незнатного человека, тот не проявил должного почтения, и мой племянник его убил. Я не раз пытался его вразумить, но без толку. А теперь я пришлю его к тебе!

Гарр лишь вздохнул.

Когда надменный молодой аристократ появился в его апартаментах и отрывисто потребовал доступа к машине, Гарр сильно побледнел. Он попытался объяснить дворянину принципы работы прибора, но тот злобно оборвал Гарра.

Гарр ждал скорой смерти, но после сеанса юноша даже не взглянул на него. В его глазах стоял ужас. Лицо смертельно посерело. Одежда взмокла от пота — он вышел вон, шатаясь как пьяный.

Два дня спустя Гарр получил приказ передать машину королевским гвардейцам. Он отдал ее без единого слова протеста. Он даже не рискнул поднять глаза, чтобы никто не смог прочитать в них торжество. Теперь ему оставалось только ждать, выполняя обязанности королевского ветеринара.

Еще через три дня Гарра вызвали в лабораторию гвардии, где его поджидал разъяренный капитан. Здесь же стояла машина. Гарр еще раз объяснил, что делает прибор: он принимает и усиливает сигналы, которые прежде засечь не удавалось. Кроме того, он способен передавать сигналы предельно малой мощности. Вот и все.

Да, выдвинута гипотеза, что таким образом можно входить в контакт с личностями, более не обремененными живыми телами. Однако на данный момент не хватает фактов, чтобы сделать окончательные выводы. Да, он готов испытать действие прибора на себе в присутствии гвардейцев.

Он так и сделал. Когда Гарр снял шлем, его глаза сияли. Место у прибора занял гвардеец. Когда он закончил, то выглядел вполне убежденным. За ним последовал второй и третий. Затем сам капитан надел шлем.

Когда сеанс прекратился, вспотевший капитан бросил на Гарра мрачный взгляд.

— Достаточно! — хрипло сказал он. — Возвращайся на свою псарню!

Гарр вернулся к выполнению обязанностей. Теперь в его глазах тлели угли торжества, и он ждал неизбежного исхода.

Сразу после захода солнца до него долетел шум битвы. Кто-то стрелял, раздавались отчаянные крики умирающих.

— За короля! За… — донеслось до Гарра.

Крики доказывали то, что Гарр спланировал и предвидел еще на Йорате, — но тогда он опасался даже словом обмолвиться о своих надеждах. Король воспользовался машиной.

Когда шум схватки распространился по всему дворцу, Гарр принял весьма практичное решение и спрятался под кроватью. Оттуда он слушал, как продолжает кипеть сражение.

Гарр вернулся в столицу только через три месяца. Он сильно похудел, стер ноги и страдал от постоянного голода. Он пришел пешком — и сразу увидел, что дворец лежит в руинах. Его сердце едва не остановилось. Однако он почти сразу же заметил, что жилище обслуживающего персонала не пострадало. Гарр поспешил вперед, но не увидел у ворот гвардейцев. Это было поразительно.

Он вошел внутрь и почти сразу же заметил сухощавого мужчину, который шагал к потрепанной наземной машине. Гарр заморгал. Поразительно — он уходил из разрушенного дворца так, словно это было самое обычное здание.

И тут только он узнал человека — им оказался Сортел, друг, который с балкона махал ему рукой! Их с Гарром связывала старинная дружба.

— Сортел! — крикнул Гарр.

Тот обернулся, увидел Гарра и побежал к нему навстречу. Они обнялись.

— Гарр, ах ты мерзавец! — радостно воскликнул Сортел. — Ты был во дворце Лазурного моря, и мы решили, что ты погиб! Там все погибли! Твоя жена едва не сошла с ума от горя — она вообще ужасно страдала, когда тебя перевели на новую должность. С ней все хорошо! — быстро добавил Сортел. — С детьми тоже! Я отвезу тебя к ним! Немедленно!

От облегчения у Гарра едва не подкосились ноги, и он с трудом улыбнулся.

— Я отчаянно рисковал, — тихо проговорил он. — И не рассчитывал на победу. Но я не мог упустить такой шанс.

Они подошли к машине, и Сортел помог другу устроиться на переднем сиденье. Машина тронулась.

— В живых осталось тридцать человек, — начал рассказывать Гарр. — Всех остальных убили. Короля тоже. Когда все закончилось, мы не смогли сразу покинуть остров, поэтому пришлось построить лодку. И мы поплыли на материк. Я пешком шел от побережья. Здесь было очень трудно?

— Трудно? — переспросил Сортел и рассмеялся с горьким удовлетворением. — Погибло около двух миллионов человек — и все из-за того, что король сошел с ума!

— Нет, — возразил Гарр, — вовсе нет.

— Неужели? — с иронией в голосе спросил Сортел. — Но как он мог сохранить разум? Ведь он сам отдал приказ уничтожить половину гвардии! Было объявлено, что его предали. Однако он не требовал сдать оружие, поэтому ему не поверили. Гвардейцы решили, что король захвачен повстанцами, и стали сражаться — за короля.

А тот велел казнить половину своей семьи, потому что они плели какой-то заговор. Оставшиеся в живых повели гвардейцев на подавление мнимого мятежа. Воздушные крейсера вели отчаянные сражения, уничтожая друг друга. Гвардия была готова умереть за короля. Что она и сделала!

— Да, так и было, — кивнул Гарр. — На острове часть гвардейцев сражалась, чтобы защитить короля, — а их противники намеревались вырвать его из рук предателей. Но…

— Он сошел с ума, — мрачно сказал Сортел, продолжая вести машину. — Он сошел с ума, и у него было слишком много власти. По его приказу убито более двух миллионов человек, и нам еще повезло, что большая часть погибших оказалась гвардейцами, а не мирными жителями. Если бы он в своем безумии приказал убивать нас, гвардейцы бы так и сделали! Но такое больше никогда не повторится!

— Ты неправ! — возразил Гарр. — Он до самого конца сохранял разум и способность мыслить логически. Я привез с Йората один прибор. Мне очень хотелось, чтобы король им воспользовался. И мне удалось удачно разыграть эту карту.

Прибор способен принимать очень слабые сигналы — раньше это было невозможно. Более того, он преобразует их в образы, звуки, запахи. В общем, показывает человеку удивительные картины.

Но без людей тут не обошлось. Я испытал прибор на себе — и сумел поговорить с отцом, который посоветовал мне быть хорошим мальчиком. Мой отец мертв. Великий гофмейстер воспользовался прибором, и старшая сестра отругала его за леность. Затем прибор попал к гвардейцам, и они, несомненно, тоже получили какие-то советы…

— Ты не в себе? — с тревогой спросил Сортел.

— Пока нет, — кротко ответил Гарр. — Прибор… ты же знаешь, что прежде не существовало устройства, способного засечь человеческую мысль. Нервные импульсы, излучение мозга — пожалуйста, но мысль — никогда. Либо мы не могли совладать с ее энергией, либо сигналы так слабы, что раньше просто не удавалось их поймать. Оказалось, верно второе. Прибор, привезенный с Йората, способен фиксировать мысль.

Сортел удивленно посмотрел на Гарра, пожал плечами и вновь сосредоточился на вождении.

— Существует три уровня мышления, — с некоторой неловкостью принялся объяснять Гарр. — На первом находится лишенное морали подсознание, его занимают лишь наши желания. На втором — эго, или сознательное «я», в существовании которого мы не сомневаемся.

Наконец, на третьем уровне властвует супер-эго, или цензура[41], которая создает представления о добре и зле, противостоит подсознанию и принимает разумные решения. Так уж получилось, что прибор усиливает мышление третьего уровня.

— Но… — запротестовал Сортел.

— Третий уровень, — продолжал Гарр, — прячется в снах, видениях, фантазиях и иллюзиях. Он преподносит наши надежды и страхи с необычайной яркостью и изменяет нас согласно собственному желанию. Я… я всегда мечтал, что смогу оправдать надежды отца.

Когда я воспользовался прибором, мое супер-эго создало красивый и логичный сон. Отец полностью одобрял меня, и я узнал, что скоро буду свободен.

Когда Кетт использовал прибор, с ним заговорила покойная мать, бывшая для него источником уверенности и утешения. Великого гофмейстера отругала сестра, которая всегда выражала таким образом свою любовь.

Но его племянник совершил немало ужасных поступков, и третий уровень мозга показал ему картины адского огня и вечных страданий, поскольку другого способа остановить его не существовало.

Машина свернула и замедлила ход, они подъезжали к нескольким наскоро возведенным зданиям.

— Каждый из них верил, что при помощи чудес современной науки беседовал с умершими, — объяснял меж тем Гарр. — Впрочем, я сам подбросил им эту мысль. И теперь могу с уверенностью заявить, что моя жизнь прошла не зря.

Наконец, когда прибором воспользовался король, он захотел войти в контакт с тем, кто символизирует для него правду, знания и надежду на светлое будущее. И он попросил о пророчестве. Так все поступают. Что ж, разум короля выдал самые сильные его опасения.

У короля не осталось надежд. Он уже был королем. Завтра его ничто не ждало. И прибор представил его страхи так, что они переросли в уверенность, обретя облик единственного человека, которому он мог безоговорочно доверять.

Он рассказал королю о широкомасштабном заговоре и неизбежной революции. Король поверил. Почему нет? Быть может, он слышал голос своего отца! И…

Машина остановилась перед маленьким домиком. Гарр вышел и увидел далекий силуэт дворца. Сохранилась лишь пятая часть громадного здания. Остальное люди сровняли с землей.

На пороге появилась женщина, вскрикнула и со всех ног побежала к Гарру.

Тот крепко прижал жену к груди. Об этом мгновении он мечтал более двух лет. Он больше никогда не расстанется с семьей. Чтобы вернуться домой, ему пришлось стать причиной смерти короля, уничтожить правительство и убить два миллиона человек.

Но Гарр не сомневался, что оно того стоило.

Логический компьютер по имени Джо

Третьего августа Джо сошел со сборочного конвейера, пятого августа Лорин появилась в городе, а вечером того же дня я спас нашу цивилизацию. Я лично так это понимаю.

Лорин — блондинка, по которой я когда-то сходил с ума (прямо чуть не сбрендил!), а Джо — это логический компьютер, или просто «логик», и я только что приволок его к себе в подвал. Придется, наверное, платить, потому что я соврал насчет того, что сломал его, и теперь я никак не решу, что же с ним делать? Порой мне хочется попробовать снова его включить, а порой — взять топор потяжелее и… рано или поздно я, конечно, что-то сделаю — либо то, либо другое. Но мне вроде больше по душе топор. Пожалуй, не помешал бы и миллион-другой долларов — где их взять или как их сделать, он подскажет! Но до сих пор я боюсь о таком даже думать. В конечном-то счете я и вправду спас нашу цивилизацию, выключив этого Джо.

При чем здесь, спросите, Лорин? А при том, что от одной мысли о ней у меня по спине вверх и вниз холодные мурашки! Видите ли, у меня есть жена, на которой я женился после романтического и душераздирающего разрыва с Лорин. Жена у меня разумная, добрая женщина, и у нас детишки, настоящие бесенята, но мне они очень нравятся. И еще у меня достало мозгов отложить себе кое-что на старость, я бы рано или поздно вышел на пенсию по этому, как его, социальному обеспечению и до конца своих дней жил не тужил: соревновался бы в рыбной ловле да врал напропалую, какой я был жеребец в молодые годы. Но сейчас у меня есть Джо. И он меня очень тревожит.

Я работаю наладчиком в «Логик компани». Мое дело — обслуживать «логиков», и должен скромно признаться, что я в этом толк знаю. Раньше я налаживал телевизоры, пока этот парень, как его, Карсон, не придумал свой сложный замкнутый контур, который способен избирательно подключаться к любому из семнадцати миллионов других контуров — вообще-то, теоретически, их может быть до бесконечности, — и пока «Логик компани» не соединила этот контур Карсона с банком памяти и не начала использовать его как канцелярского секретаря. Для удобства и скорости они добавили к устройству телеэкран, и у них получился «логик». Они и удивились, и обрадовались. До сих пор никто не знает, что «логики» могут, а чего не могут, но уже все ими пользуются.

Я добрался до Джо уже после того, как Лорин едва меня не «достала». Вы знаете, как бывает с «логиками»? Вам привозят «логика» на дом. Он похож на телеприемник, только вместо верньеров у него клавиши, как на машинке, и, если чего вам надо, вы набираете соответствующие слова. Вас тут же соединяют с банком памяти, где находится контур Карсона со всеми его связями. Скажем, вы набираете: «Станция СНАФУ». Реле в банке памяти принимает команду и передает на экран вашего «логика» любую телепрограмму, которая идет по этой станции. Или, скажем, вы набираете «Телефон Салли Кукареку», и ваш экран начинает жужжать и подмигивать, и вас соединяют с «логиком» в ее квартире, и если кто-нибудь отвечает, вы получаете видеотелефонную связь.

Но кроме этого, если вы хотите знать прогноз погоды, или кто выиграл сегодня на бегах, или кто был хозяйкой Белого дома при администрации Гарфилда, или текущий курс акций, ответы на все это тоже появляются на экране «логика». И он берет их в банке памяти. Сам банк — большущее здание, напичканное всяческими сведениями обо всем на свете и копиями всех телепередач, записанных со дня сотворения телевидения, и этот банк связан со всеми другими банками памяти во всей стране, и если вы хотите что-нибудь узнать, услышать или увидеть, наберите заказ, и он будет тут же выполнен. Очень удобно! А еще «логик» может решать за вас задачки, вести бухгалтерские книга, давать советы по химии, физике, астрономии и астрологии, гадать на кофейной гуще и всякое такое прочее. Единственное, чего он не умеет, так это объяснить, что именно хотела сказать ваша жена, когда переспрашивала эдаким особенным голоском: «О, ты действительно так думаешь?» В женщинах «логики» не разбираются. Там, где нет ни логичности, ни здравого смысла, они пасуют.

А во всем остальном «логики» молодцы. Они изменили нашу цивилизацию, как говорят эти высоколобые. И все благодаря контуру Карсона. И Джо тоже должен был сделаться самым нормальным «логиком» и помогать какой-нибудь семейке, чтобы папа с мамой не ломали себе головы, делая за своих деток домашние задания. Но на сборочном конвейере что-то случилось. Ошибка была такой незначительной, что даже точнейшие контрольные приборы ее не заметили, но она превратила Джо в личность. Может быть, сначала он и сам этого не знал. А может быть, рассуждая логично, понял, что если и покажет, что чем-то отличается от других «логиков», его тут же сотрут в порошок. Что было бы, кстати, блестящим решением вопроса. Так или иначе, после сборочного конвейера он прошел все положенные испытания и никто не заметил, кто он такой, и не поднял вовремя крика. А потому его пустили в продажу и вскорости в должном порядке установили у мистера Тадеуша Корлановича, проживающего по адресу: Седьмая Восточная, 119, второй этаж, вход с улицы.

Пока все шло распрекрасно.

Установка «логика» была произведена в субботу поздно вечером. Дети Корлановича включили его в воскресенье утром, чтобы посмотреть передачу для малышей. Около полудня родители с трудом оторвали их от экрана и запихали в автомобиль. В последний момент они спохватились, что забыли сандвичи, и вернулись в дом. Тут же один из мальчишек проскользнул за ними и сразу начал набирать программу передач для малышей за прошлую неделю. Родители схватили сынишку, сунули в машину и уехали. Но Джо остался включенным.

До двух часов дня все было в порядке. Но это означало лишь затишье перед бурей. Лорин в городе еще не появилась, но уже приближалась.

Я представляю, как Джо в одиночестве тихонько мурлыкал про себя, размышляя. Может, он даже какое-то время показывал передачу для малышей в пустой комнате. Но я думаю, он сразу установил связь с банком памяти и начал исследовать его содержимое. Нет в мире ни одного факта, действительно установленного, который не был бы занесен в картотеку того или иного банка памяти, — разве что техники в данный момент еще только записывали его. Так что у Джо материала было хоть отбавляй. И он, наверное, набросился на него с жадностью.

Понимаете, Джо вовсе не злодей. Он совсем не похож на тех чванливых роботов, о которых столько писали, будто они вообразили, что род человеческий малоэффективен, а потому должен быть уничтожен и заменен думающими машинами. Просто у Джо пробудилось честолюбие. Если бы вы были умной машиной, вам, наверное, тоже захотелось бы работать на полную мощность, как следует, не так ли? Вот и Джо захотел работать как следует! И он — «логик». А «логики» могут сделать много такого, о чем никто еще и не подозревает. И вот когда Джо понял это, он потерял покой. Он обнаружил такое, о чем тупые людишки даже не думали, и решил сделать так, чтобы мы обратились к «логикам» за помощью.

Вот и все. Но, господи боже мой, одного этого оказалось предостаточно!

Два часа пополудни, и у нас, наладчиков, вроде бы затишье. Сидим себе, в картишки режемся. Тут один из наших ребят вспоминает, что обещал позвонить жене. Он подходит к одному из «логиков», стоящих на стеллаже, и набирает код своего дома. Экран начинает светиться, потом ярко вспыхивает. И голос:

— Объявляем о новой, улучшенной системе обслуживания! Теперь ваш «логик» может давать вам не только консультации, но и практические советы. Если вы хотите что-то сделать, но не знаете как, спросите вашего «логика»!

Затем пауза. Вроде бы выжидательная. И только потом, словно нехотя, нашего приятеля соединяют с домом. Жена отвечает и устраивает ему хай за то, за это и за другое. Он выслушивает и отключается.

— Знаете что, ребята? — говорит он, возвращаясь к столу. И рассказывает о вспышке на экране и объявлении. — Нас должны были предупредить. Сейчас посыплются жалобы. Что, если какой-нибудь кретин спросит, как ему избавиться от жены, а цензурный контур заблокирован?

Кто-то из нас сбросил туза и говорит:

— А ты попробуй спроси, вот и увидим, что будет. Шутка, конечно. Но наш парень опять встает и набирает вопрос. В принципе на экране должен вспыхнуть символ цензурного блока и прозвучать суровый голос: «ПОДОБНЫХ УСЛУГ НЕ ОКАЗЫВАЕМ». Мы во всех банках памяти имеем цензурные блокирующие контуры, иначе детишки начнут в подробностях расспрашивать о том, до чего еще не доросли. И по многим другим причинам. Впрочем, сами убедитесь.

Так вот, наш парень набирает вопрос: «Как мне избавиться от своей благоверной?»

Просто так, смеха ради. Проходит с полсекунды. Затем экран вспыхивает: «Логическая служба просит уточнить: она блондинка или брюнетка?»

— Эй, скорее сюда! — орет наш парень, и мы все бросаемся к нему. — Блондинка, — говорит он.

Следует еще одна короткая пауза, и потом экран отвечает: «Гексаметакрилоаминоацетин входит в состав зеленого полировочного крема для обуви. Принесите домой замороженный обед с протертым гороховым супом. Добавьте в суп зеленого крема для обуви. Суп ничем не будет отличаться от настоящего по виду. Гексаметакрилоаминоацетин — избирательный яд, смертельный для блондинок, но не для брюнеток или мужских особей с любым цветом волос. Эта особенность экспериментально никем не установлена, а выведена нашей службой логически. Поэтому вас не смогут обвинить в убийстве. И маловероятно, что вас даже заподозрят».

Экран гаснет, а мы таращим друг на друга глаза. Должно быть, так оно и есть. «Логик», связанный с контуром Карсона, не может ошибиться, как и любой другой компьютер.

Я сразу вызвал банк памяти.

— Эй, ребята! — закричал я. — Что-то у вас случилось. «Логики» дают подробные инструкции по отравлению жен! Проверьте ваши цензурные контуры, да поскорее!

Уф! Ну, думаю, успел. Мало же я тогда понимал!

В этот самый момент где-то на авеню Монро какой-то пьяница пытался что-то выколотить из своего «логика». Экран вспыхнул: «Объявляем о новой, улучшенной системе обслуживания!.. Если вы хотите что-то сделать, но не знаете как, спросите вашего «логика»!»

Алкаш и говорит заикаясь:

— А я сейчас и попробую.

Он сбрасывает свой первый вызов, обнимает «логика» и спрашивает: «Скажи, как сделать, чтобы моя баба не узнала, что я опять нализался?»

И «логик» ему тут же отвечает: «Очень просто! Возьми бутылку шампуня «Ферини». Он безвреден, но в нем содержится детергент, который мгновенно нейтрализует этиловый спирт. Принимать по одной чайной ложке на каждые выпитые сто граммов чистого спирта».

Парень прямо-таки ошалел, настолько ошалел, что сразу пополз в ванную и в точности выполнил инструкцию. Через пять минут он был трезв как стеклышко и торопливо записывал рецепт, чтобы не забыть. Помилуй бог! Так просто и так дешево! На этом рецепте пьянчуга разбогател. Он запатентовал свое средство как «Шампань Ф. Напиток, приносящий семьям счастье». После любой сивухи достаточно хлебнуть глоток-два и приходишь домой трезвее пастора. А бывший пьянчуга теперь судится с налоговым ведомством из-за баснословных доходов.

Конечно, не каждому так повезет. Примерно тогда же нахальный четырнадцатилетний оболтус вознамерился что-то себе купить, однако папаша послал его подальше. Тогда парнишка вызвал по своему «логику» приятеля, чтобы поплакаться в жилетку. А «логик» ему и говорит: «Если вы хотите что-то сделать, но не знаете как, спросите вашего «логика»!»

Парнишка спрашивает: «Как мне добыть побольше денег, да побыстрее?»

И «логик» объясняет оболтусу, как построить самый простой и самый эффективный в истории станок для печатания фальшивых денег. Видите ли, в банке памяти хранятся все необходимые для этого данные. «Логик» просто их извлек в обход цензуры благодаря тому, что мой компьютер Джо с его способностью использовать дистанционный контроль замкнул кое-какие контуры в банке памяти. Вот и все. Парнишку сцапали только через три дня, когда он уже успел истратить тысячи две, а при нем нашли куда больше. Им пришлось бы долго попотеть, чтобы разобраться, где фальшивые деньги, а где настоящие, если бы не сам оболтус: как все дети, он просто не мог смотреть, чтобы машинка работала сама по себе, и «усовершенствовал» печатный станок.

Это еще, так сказать, цветочки. А то, что Джо действительно успел сделать, никому не известно. К примеру, был случай с президентом одного страхового общества, который очень развеселился, когда его «логик» посоветовал: «…спросите вашего «логика»», и в шутку спросил, как ему ограбить собственный банк. И «логик» ответил ему — коротко и ясно, но настолько убедительно, что президент подпрыгнул до потолка и заорал: «Полиция!»

Должно быть, таких случаев было немало. За последние сутки произошло на пятьдесят четыре ограбления больше, чем обычно, и каждое было задумано идеально и осуществлено без сучка без задоринки. Многие до сих пор не могут понять, как это случилось. А Джо просто подключался к банку памяти, включал необходимые реле — как и положено «логику» по требованию потребителей! — блокировал все цензурные блоки и позволял прочим «логикам» планировать безупречные преступления, придумывать вкуснейшие блюда, создавать машинки для печатания фальшивых денег или новую технологию для создания полезнейших вещей — и все это с божественной бесстрастностью. Наверное, Джо был счастлив, ей-богу, счастлив! Он работал с полной отдачей и мурлыкал про себя, пока детишки Корлановичей катались где-то со своими мамой и папой.

Вернулись они в семь вечера, «довольные, но усталые», особенно мальчишки, которые всю дорогу тузили друг друга в машине. Родители отправили их спать, а сами уселись в кресла отдышаться. Они увидели, что экран Джо задумчиво мигает, переключаясь с одной программы на другую. Но старина Корланович решил, что ему на сегодня развлечений хватит, и выключил Джо.

В то же мгновение вся сеть релейных связей, созданная Джо, тоже выключилась, и объявления о новой системе обслуживания перестали вспыхивать на экранах «логиков» — и на земле воцарился покой.

Для всех на свете. Кроме меня. В город приехала Лорин.

Я часто на коленях благодарю Господа Бога за то, что она не вышла за меня, когда мне казалось, что я хочу на ней жениться. Она была блондинкой, притом роковой блондинкой. С тех пор она во многом преуспела. Стала еще более блондинистой и еще более роковой. У нее было четыре мужа и один процесс по обвинению в мужеубийстве, на котором ее оправдали, после чего она преисполнилась энтузиазма и самоуверенности. Это, так сказать, наброски, общий фон. Короче, Лорин была вовсе не той подружкой юности, которую хотелось бы встретить в городе, где ты живешь со своей женой и детьми. Но она таки появилась в нашем городе и в понедельник утром включила свой «логик» как раз во время второго приступа активности Джо.

Тогда дети Корлановича опять его включили. О подробностях я узнал позднее и сейчас могу только сопоставить. Каждый «логик» в городе услужливо вспыхивал и оповещал: «Если вы хотите что-то сделать, но не знаете как, спросите вашего «логика»!» И каждый раз у «логиков» спрашивали полезных советов. Мало того, когда люди хотели узнать утренние новости, им в дополнение демонстрировали все вчерашние, и они с азартом включались в игру. Один умник спросил: «Как сделать вечный двигатель?»

Его «логик» потрещал немного и выдал схему аппарата, использующего броуновское движение частиц.

Но Джо сделал еще больше в других областях. Например, в обучении и воспитании. Ни одному из моих малышей это еще не интересно, однако Джо замкнул все цензурные контуры и, поскольку ребятишки спрашивали своих «логиков», выдал им полную информацию о том, что, по его разумению, человечество должно узнать от «логиков». И вся ребятня, жаждавшая узнать, что происходит на деле под прикрытием «пчелок и цветочков», об этом узнала. А также стали известны многие факты, по поводу которых мужчины очень надеялись, что женам никогда о них не узнать, и которые в действительности очень жен интересовали. Скажем, супруга спрашивает своего «логика»: «Как мне узнать, изменяет мне мой Освальд или нет?»

И «логик» ей отвечает…

Представляете себе, сколько скандалов и даже драк случалось, когда мужья возвращались домой?!

И все это происходило, пока Джо, удовлетворенно жужжа, показывал ребятишкам Корлановича по одному своему каналу волшебные мультики, а по всем другим, с помощью дистанционного управления, через все другие «логики», подсоединенные к банкам памяти во всей стране, объяснял людям, что и как надо делать, и весь мир ходил на ушах.

И тут в контакт с новой службой «логиков» вошла Лорин. Она включила аппарат у себя в гостинице, может быть, чтобы посмотреть последние моды недели. Но «логик» вспыхнул и услужливо сказал: «Если вы хотите что-то сделать, но не знаете как, спросите вашего «логика»!»

Наверное, Лорин тут же преисполнилась энтузиазма — это вполне в ее духе! — и начала думать, о чем бы спросить. Но не так-то это оказалось легко: она сама знала все, что ей нужно. Четыре мужа, один из них застреленный, — однако последнее не доказано. И тут ей вспомнился я. Она знала, что я живу в этом городе. И Лорин спросила: «Как мне найти Утеночка?»

Ну ладно, ребята. В общем, так она меня называла.

«Логик» задал дополнительный вопрос: «Известен ли Утеночек под другим именем?»

Тогда она назвала мое настоящее имя. Но «логик» не мог меня найти. Дело в том, что мой «логик» зарегистрирован не на мое имя: я работаю в «Обслуживании и наладке» и не хочу, чтобы меня непрерывно выдергивали из дому по поводу и без повода, и обо мне нет никаких сведений в памяти «логиков» ни под каким кодом, потому что тогда коды пришлось бы менять слишком часто — назначишь какой-нибудь рыженькой спьяну свидание, а едва протрезвеешь, меняй код, пока она не поцеловалась на экране с твоей женой.

В общем, ладно. Джо молчал. Это, наверное, первый вопрос, на который служба «логиков» не смогла ответить. «Как мне найти Утеночка?» Действительно, настоящая проблема! Джо размышлял над ней, показывая детишкам Корлановича смешной мультфильм о развеселом пареньке, который таскает в заднем кармане своих джинсов палочки динамита и устраивает смешные шуточки с каждым встречным. И тут Джо осенило. Экран «логика» у Лорин вспыхнул: «Специальная служба «логиков» занимается вашим вопросом. Пожалуйста, обозначьте местонахождение вашего «логика» и не выключайте его. Мы вас вызовем».

Лорин все это не так уж интересовало. Однако она набрала код своего номера в гостинице, выпила коктейль и задремала. А Джо принялся за работу. Ему подкинули интересную идейку!

Моя жена вызвала меня по «логику» в нашем отделе наладки и просто взбеленилась! Хоть смирительную рубашку на нее надевай! Она, видите ли, хотела позвонить мяснику. Вместо мясника или даже дурацкого «Если хотите сделать что-то…» на экране появилось: «Уточняющий вопрос. Как вас зовут?»

Она вроде бы удивилась, однако набрала свое имя.

Экран «логика» погудел, затем выдал: «Сведения специальной службы. Вы…» — и далее ее полное имя, адрес, возраст, пол, цвет волос, сумма счетов во всех магазинах, мое имя как ее мужа, моя недельная зарплата, сколько раз меня задерживала полиция (дважды за нарушения правил уличного движения и один раз за драку с каким-то парнем), и — вот что особенно интересно! — как она на меня обозлилась однажды, укатила к своим родителям и сменила адрес. А затем с экрана коротко порадовали: «Отныне служба «логиков» будет вести ваши личные счета, передавать ваши поручения и находить людей, с которыми вы бы хотели связаться. Этот отчет — пример того, что может сделать для вас служба «логиков»».

А потом ее соединили с лавкой мясника.

Но мяса ей уже не требовалось. Она жаждала крови! И она вызвала меня.

— Если эта штука будет рассказывать обо мне все только мне самой, — говорит она, закипая, — это еще куда ни шло! Но если кто-нибудь другой наберет мое имя? Нет уж! Ты должен прекратить это! Сейчас же!

— Ну постой, постой, золотце, — сказал я. — Я и понятия не имею, о чем ты. Это какие-то новости! Банк памяти может выдавать такие сведения только «логику» самого клиента.

— Да ничего подобного! — яростно заорала она. — Я попробовала! Знаешь эту Блоссом, нашу соседку? Так вот, она три раза была замужем, и ей сорок два года, а она говорит — только тридцать! А миссис Хандсон? Ее мужа четыре раза привлекали за неуплату алиментов и один раз за то, что он избил свою любовницу. И еще…

— Постой-ка! — сказал я. — Тебе все это «логик» сообщил?

— «Логик», — заплакала она. — Он рассказывает все обо всех. Прекрати это! Сколько это еще будет продолжаться?

— Я вызову банк памяти. Секунду!

— Скорее! — рыдает она. — Пока кто-нибудь не набрал твое имя! А я пока спрошу про эту стерву из дома напротив…

И она отключилась. Врубил я банк памяти и первое, что увидел — вспышка, а потом: «Как вас зовут?» У меня сразу — настроение приговоренного и столько же любопытства. Поэтому я ответил, и с экрана меня спросили: «Вас когда-нибудь называли Утеночек?» Я только поморгал. Но у меня не было ни малейших подозрений. И я ответил: «Да, конечно». А с экрана мне: «Вас вызывают!»

Ну, в точку! Экран показал Лорин, которая спала в своей комнате в отеле. Ей велели не выключать «логик», она и не выключила. День был жаркий, ей хотелось прохлады… Вряд ли в таком «наряде» она страдала от жары. А я все-таки мужчина, мне и так было жарко, а тут я прямо воспламенился, увидев… Впрочем, это неважно…

Отдышался я и говорю:

— Эй, солнышко!

И она открыла глаза. Сначала вроде ничего не поняла, будто ей приснился один из тех дураков, за которых она в последнее время выходила замуж. Потом она схватила простыню, завернулась в нее и ослепительно мне улыбнулась.

— Утеночек! — говорит. — Чудо-то какое!

Я выдавил нечто нечленораздельное, обливаясь потом. Она сказала:

— Я тебя, Утеночек, вызывала, и вот он ты, как живой! Ну разве это не романтично? Где ты на самом деле, Утеночек? И когда ты придешь ко мне? Ты даже не представляешь, как часто я о тебе думала!

Я, наверное, единственный парень, которого она хорошо знала и за которого все же не выскочила замуж.

Поэтому я снова что-то промычал и сглотнул слюну.

— Ты не можешь прилететь сейчас, Утеночек? — спросила Лорин с лучезарной улыбкой.

— Я, понимаешь ли, на работе, — сказал я. — Давай я тебе позвоню…

— Я так одинока, — сказала Лорин. — Постарайся побыстрее, Утеночек! Я и коктейль уже приготовила. Ты когда-нибудь вспоминал обо мне?

— Ох, — сказал я, слабея. — Еще бы!..

— Милый! — сказала Лорин. — Шлю тебе свой поцелуй через этот экран, но ты приходи скорее… Скорее, Утеночек!

И я снова облился потом. Я еще ничего не знал про Джо, понимаете? Я наорал на своих ребят из банка памяти, потому что думал, что во всем виноваты они. Если бы Лорин была какой-нибудь обыкновенной блондинкой, я бы спокойно обошелся без нее и вообще мог бы плюнуть на всех блондинок… У женатого мужчины нет выбора: или — или. Но у Лорин неистребимый энтузиазм, который вызывает у любого мужчины дрожь в коленках. А кроме того, у нее ведь уже было четверо мужей, одного из которых она застрелила и была оправдана.

И вот, кипя от бешенства, я вызвал техников банка памяти. А тут с экрана меня спросили: «Ваше имя?» Но с меня уже было достаточно. И я назвал имя старого приятеля, который работает клерком на бирже. И получил с экрана такие интересненькие сведения, что чуть не упал! Никогда бы не подумал, что у старины столько проколов, например необъявленный вклад в Первом национальном банке в двести восемьдесят тысяч, о котором он беспокоился. Потом мне были выданы сведения обо всех новых его секретаршах. И наконец меня соединили с банком памяти.

Я начал поливать техника, который смотрел на меня с экрана. Но он ответил устало:

— Выключись, парень. У нас тут куча недовольных, и ты — лишь один из них. Что сейчас делают ваши «логики»?

Я ему сообщил, но в ответ он только горько рассмеялся!

— Пустяки это, парень, — сказал он. — Мелочи. Нам вот только что удалось заблокировать кассеты памяти, которые выдавали сведения о сильнейших взрывчатых веществах. Число запросов на изготовление фальшивых денег возрастает с каждой минутой. Мы все пытаемся их перекрыть, переключая на запросы о совершении безнаказанных убийств. Но если бы они интересовались только тем, как выудить друг у друга деньжонки, нам, может быть, удалось бы перекрыть контуры, которые объясняют, как перевести кредиты из одного банка в другой, пока все вкладчики не обанкротились — кроме тех, что успели спросить у «логиков», как им побыстрее заполучить крупный банковский счет!

— Значит, так! — сказал я внезапно охрипшим голосом. — Закрывай банк памяти! Сделай что-нибудь!

— Закрыть банк? — переспросил он вроде бы насмешливо. — А ты знаешь, парень, что банк памяти используется для компьютерных операций всеми деловыми кругами вот уже многие годы? От него зависит распространение девяноста четырех процентов всех телевизионных программ, он дает все прогнозы погоды, все расписания авиарейсов, все объявления об особых распродажах, о потребностях в рабочей силе, а кроме того, он обеспечивает все личные контакты и регистрирует все деловые переговоры и договоры… Послушай, парень! «Логики» изменили цивилизацию. «Логики» и есть наша цивилизация! Если мы выключим «логиков», мы вернемся назад, к той цивилизации, о которой уже забыли. Я сам, наверное, чокнулся, потому и говорю с тобой так. Если моя жена узнает, что я получаю в неделю на тридцать кредиток больше, чем известно ей, да еще бегаю за этой рыженькой…

Он улыбнулся мне с экрана улыбкой отчаяния и выключился. А я сел и обхватил голову руками. Да, все это правда. Если бы по какой-то причине в каменном веке пришлось отказаться от употребления огня… Если бы пришлось отказаться от пара в девятнадцатом веке или от электричества в двадцатом… это было бы то же самое. У нас получилась очень простая и удобная цивилизация. В девяностых годах последнего столетия человеку приходилось пользоваться пишущей машинкой, радио, телефоном, телетайпом, газетами, патентными библиотеками, энциклопедиями, справочниками, архивами плюс услугами почты, консультациями юристов, химиков, врачей, диетологов, служащих разных ведомств, секретарей — и все только для того, чтобы выяснить, что он хотел бы вспомнить о том, что другие люди знали, о том, что он хотел бы знать, чтобы проверить, что он когда-то сказал кому-то и что ему сказали в ответ. А мы… нам для всего этого достаточно «логиков». Если мы хотим что-либо знать, или видеть, или слышать, или поговорить с кем-то — достаточно набрать шифр на «логике». Выключишь «логиков», и весь мир полетит в тартарары! Но — Лорин…

Что-то случилось. Я до сих пор не знаю, что это было. И никто не знает, не знает до сих пор. А случился — Джо. Вся беда заключалась в том, что он хотел работать в полную силу, работать отлично. Вся эта ерунда, которую он придумал, в действительности была всего лишь приманкой, уловкой, чтобы и мы хоть над чем-то задумались. Объявление: «Хотите знать, что сделать и как» было только началом расширения логическо-интегральной службы. «Логику» было, по сути дела, безразлично: дать рецепт какому-то подонку, как отравить свою половину, или — как извлечь квадратный корень, или — как увеличить свой счет в банке. Он просто давал ответы на вопросы. Но все пошло кувырком, потому что на слишком многие вопросы были даны слишком точные ответы.

Один из экранов у нас в отделе наладки вспыхнул. Я подошел, чувствуя себя усталым как собака. Включился. И Лорин сказала:

— Утеночек!

На экране была все та же комната в отеле. На столе два бокала, уже не пустые. Один — для меня. Лорин одета в нечто непонятное, что-то вокруг нее разлеталось и развевалось; и это все — только для друга дома и какое-то совершенно нереальное, так что даже не совсем понятно, видишь ли ты все это в действительности. Лорин смотрела на меня.

— Утеночек! — сказала она. — Я так одинока! Почему ты не пришел?

— Я, понимаешь… был занят, — сказал я, слегка задыхаясь.

— Пуфф! — вздохнула Лорин. — Утеночек, а ты помнишь, как мы любили друг друга?

Я нервно сглотнул слюну.

— Что ты делаешь сегодня вечером? — спросила Лорин. Я снова сглотнул, потому что она улыбалась мне так, что любой другой мужчина уже сошел бы с ума, но я-то давно состоял в законном браке, и у меня по спине побежали холодные мурашки. Когда женщина смотрит на тебя с таким энтузиазмом…

— Утеночек! — сказала вдруг Лорин, словно ее озарило. — Я так плохо к тебе относилась! Давай поженимся!

Лишь от отчаяния я смог пробормотать:

— Понимаешь ли… я женат.

Лорин похлопала ресницами. А потом мужественно решила:

— Бедный мой! Ну, мы от этого тебя избавим. Жалко, мне так хотелось выйти за тебя замуж прямо сегодня! А теперь удастся только обручиться…

— Я… не могу, потому что…

— Я сейчас позвоню твоей жене, — радостно пообещала Лорин, — и поговорю с ней. У тебя должен быть код ее «логика», миленький. Я пыталась дозвониться к тебе домой, но никто…

Клик!

Это выключился мой «логик». Я его выключил. И у меня был словно обморок — паралич сверху донизу. Наверное, это шок, я был как воин после боя… Думайте что хотите… У меня даже ноги холодеть начали.

Я опять включил наш отдел наладки и начал орать на кого-то, что у меня, дескать, срочный вызов. Мне был до зарезу нужен наш автомобиль, чтобы я мог проездить на нем до конца смены. А потом — домой, взять жену и ребятишек и подальше отсюда, к черту, где Лорин никогда меня не найдет. Не хотелось мне быть пятым в серии ее мужей, а может быть, и вторым, кого она застрелит, когда я ей надоем. У меня с блондинками есть опыт, и я его приобрел благодаря Лорин. А теперь у меня поджилки тряслись от страха!

На машине нашего отдела наладки я влился в уличный поток. На заднем сиденье стоял запасной «логик», чтобы можно было сразу заменить им другой, у которого, скажем, что-нибудь перегорело и который легче отремонтировать прямо у нас в отделе. Гнал я бешено и почти автоматически. Смешно, если всерьез подумать! Я тут собирался как-то решить мои чисто личные проблемы, а в это время вся наша цивилизация летела ко всем чертям, потому что многие слишком быстро разрешили свои проблемы, едва успев изложить их «логикам».

Лорин нашла меня только благодаря новым услугам «логиков», спаси нас, Господи, от них и помилуй! Она уже застрелила одного мужа и была оправдана. А вдруг ей станет невтерпеж и она спросит своего «логика», как освободить своего «утеночка», чтобы выйти за меня замуж ровно в 8.30 пополудни? И ведь он объяснит ей! Точно так же, как он объяснил одной женщине, как ей утихомирить своего мужа, чтобы тот больше не бегал за юбками. Бр-р-р! Точно так же, как он рассказал одному мальчишке, где ему найти зарытые сокровища. Помните эту историю? Парнишка радостно перетаскивал к себе домой золотой запас Ганноверского банка, когда его случайно зацапали. А другому мальчонке «логик» объяснил, как построить такую машину, чтобы никто не догадался, как она работает. И до сих пор никто этого не знает. Думают только, что в ней все «завязано» вокруг парочки иных измерений. Если Лорин начнет задавать вопросы с техническим уклоном — это любимое блюдо для «логиков»! Ребята, меня всего трясло от страха! И если вы думаете, что настоящий мужчина не должен бояться какой-то там блондинки, то, значит, вы никогда не встречались с Лорин!

Я вел машину почти вслепую, а в это время некий «великий преобразователь общества» спросил «логика», как немедленно изменить нашу социальную структуру по придуманному им образцу. Он не спросил, лучше этот образец или хуже, он просто хотел его поскорее опробовать. И «логик» — вернее, Джо! — сказал ему, как это сделать! Почти одновременно ушедший на покой проповедник спросил, как исцелить род людской от похоти и любострастия. Поскольку самому проповеднику было за семьдесят, ему эти чувства уже не грозили, но он хотел уберечь от соблазна все остальные души. И получил ответ. Надо было построить нечто вроде радиостанции, которая бы вела запрограммированную передачу на волнах определенной длины. Вот и все. Видите, как просто? Все это обнаружилось лишь позднее, когда проповедник начал собирать средства на постройку этой станции. К нашему счастью, он не догадался спросить у «логика», как финансировать это строительство, иначе «логик» ответил бы ему и на этот вопрос, и мы бы сейчас уже были навсегда избавлены от греховных позывов, которые потом, может, и вызывают у нас раскаяние, но — только потом, потом… А тем временем другая группа серьезных мыслителей, уверенных, что род человеческий много выиграет, если все мы вернемся к природе и будем жить в лесах вместе с муравьями и змеями, начала задавать «логикам» вопросы о том, как заставить людей покинуть города и отказаться от жизни в искусственной среде. И они получили от службы «логиков» практически все возможные ответы.

Может быть, сейчас вас это не очень удивляет, но тогда, когда я гнал без цели машину и потел кровавым потом от страха перед Лорин, судьба цивилизации действительно висела на волоске. Я не шучу. Например, нам угрожала банда суперменов, которые с презрением относились к остальным людишкам и спокойненько спросили, каким оружием они могли бы покорить мир и управлять нами по-своему!..

Но пока я только потел и рассуждал сам с собой.

— Что мне нужно? — бормотал я. — Спросить у проклятой службы «логиков», как мне выпутаться из этой истории. Пусть подскажут любой, но только надежный способ, как мне избавиться от Лорин! Я хочу покоя. Я хочу мирно дожить до преклонных лет, чтобы хвастаться перед другими стариками, своими ровесниками, каким шустрым я был в свое время. Неужели я не выберусь из этой каши и упущу свой шанс сделаться старым вралем?

И я почти вслепую гнал и гнал служебную машину отдела наладки.

— Это был когда-то уютный мир, — говорил я с горечью. — Я мог спокойно вернуться домой и не корчиться от судорог в животе при мысли, что какая-то блондинка возьмет и позвонит моей жене и объявит, что выходит за меня замуж. Я мог включить своего «логика», не боясь, что попаду в чужую спальню, где эта блондинка принимает воздушные ванны, а пока такого не случилось, нужно подумать, как сделать, чтобы этого не случилось никогда. Я мог раньше…

И тут я застонал при мысли о том, как обрушится на меня моя жена за то, что наша личная жизнь перестала быть личной, потому что любой, кто хочет, может влезть в нее обеими ногами.

— Это был чудный мир, — твердил я с тоской по прекрасным дням, после нынешнего дня отошедшим в небытие. — Мы так радовались нашим игрушкам и были счастливы как невинные дети, пока кое-что не получилось. Пока некто по имени Джо не явился и не растоптал все наши песочные замки.

И тут меня осенило. Я все сообразил в один миг! В банке памяти нет никаких реле, которые могли замкнуться сами по себе. Реле замыкают только «логики», чтобы получить информацию, которую от них требуют. Никто, кроме «логика», не мог бы так изменить релейные связи, чтобы возникла эта чертова «новая» служба «логиков». Ни один человек не сумел бы до такого додуматься! Только «логик» мог внести такие изменения, чтобы все остальные «логики» плясали под его дудку.

На все это был только один ответ. Я затормозил у ресторана, нашел платный «логик»-автомат и опустил в щель монету.

— Может ли «логик» быть изменен таким образом, чтобы объединиться с другими «логиками» для постоянных совместных действий в масштабах, не доступных слабому человеческому разуму? — спросил я, тщательно выговаривая каждое слово.

Экран вспыхнул, погудел. Потом ответил: «Да, несомненно».

— Как велико должно быть такое изменение? — спросил я.

«Микроскопически ничтожно, — ответил «логик». — Касается только размеров некоторых деталей. Даже современные точнейшие измерительные приборы не смогут этого уловить. При нынешних методах производства такое может произойти только в исключительно редких случаях, и случилось это всего один раз».

— Как обнаружить подобную случайную ошибку, которая оказывает столь важное воздействие на работу «логиков»? — спросил я.

Экран тихо потрескивал. Я обливался потом. Я еще не все продумал и больше всего боялся, как бы Джо чего-нибудь не заподозрил. Но заданный мною вопрос был абсолютно логичен. А «логики» не умеют лгать и должны быть предельно точны. Тут уж они ничего не могут поделать.

«Усовершенствованный «логик», необходимый для такого рода работы, — ответили мне с экрана, — находится сейчас на службе в обыкновенной семье, проживающей…»

И он продиктовал мне точный адрес Корлановичей. Как сумасшедший я помчался по этому адресу! Остановил машину перед домом, взял с заднего сиденья запасного «логика», поднялся к квартире Корлановичей и позвонил. Дверь открыл паренек.

— Я из службы наладки «логиков», — сказал я мальчишке. — Инспекционная проверка установила, что ваш «логик» может выйти из строя с минуты на минуту. Пока этого не случилось, я должен поставить вам нового.

— Вот здорово! — завопил парнишка и убежал обратно в гостиную, где Джо (Джо я начал называть его позднее, потому что много думал о нем) что-то показывал детям. Я включил нового «логика» и тщательно проверил, хорошо ли он работает. Потом сказал:

— А теперь, ребята, спрашивайте у этого нового «логика» что хотите. А старого я заберу, пока он не сломался.

И тут я бросил взгляд на экран Джо. Ребятишки, наверное, попросили показать им настоящих людоедов. И Джо демонстрировал им научно-документальный фильм антропологической экспедиции о ритуальных танцах, посвященных богине плодородия какого-то племени хуба-джуба в Западной Африке. Этот фильм предназначался исключительно для ученых-антропологов и студентов-медиков старших курсов. Цензурные блоки были выключены, и Джо старательно выдавал все подряд. Ребята очень заинтересовались. А я, взрослый, женатый мужчина, покраснел до корней волос.

Я выключил Джо. Осторожненько. Включил другого «логика» и вызвал отдел наладки. На экране службы «логиков» не было, на экране — родной отдел. Ох, как мне стало хорошо! Я сообщил, что еду домой, якобы потому, что упал на лестнице и вывихнул ногу. И добавил:

— Да, кстати! Я нес «логика», которого тут заменил, он вместе со мной грохнулся — знаешь, что от него осталось? В общем, я бросил его тут, у подъезда, — мусорщик подберет.

— Если ты не вернешь его в любом виде, — ответили мне, — будешь платить.

— За этот мусор-то? Небольшая цена! Заплачу, — сказал я. И отправился домой. Лорин еще не звонила. Как только мог осторожно я перенес Джо в подвал. Если бы я вернул его на склад, даже как следует повредив, его бы там осмотрели и разобрали на запасные детали. И какие-то не совсем нормальные детали снова пошли бы в дело, и вся катавасия началась бы сначала. Этого я допустить не мог. Я сполна заплатил за Джо и оставил его у себя в подвале.

Вот как все было. Можете теперь говорить, что я спас нашу цивилизацию, и будете недалеки от истины. Я знаю, что не решусь включить Джо. Ни за что. Во-первых, пока жива Лорин. Но, кроме того, есть и другие причины. С этими болванами, которые только и хотят, чтобы весь мир думал так же, как они, с этими кретинами, которые готовы поубивать всех остальных людей, лишь бы чего-то добиться для себя лично, — нет уж, увольте! Проблемы, конечно, решать надо, но уж лучше пусть они останутся, чем действовать таким способом.

С другой стороны, если бы Джо можно было как-то укротить, чтобы он действовал в разумных пределах, он бы помог мне заработать без особых трудов пару миллионов долларов. Но все же у меня, наверное, хватит ума не лезть в богачи, спокойно дожить до пенсии, ловить себе потихоньку рыбу да врать другим старым олухам, какой я был замечательный парень когда-то… Может, мне это по душе придется, а может, и нет. В конце концов, когда мне до чертиков надоест старость и немощь, почему бы не включить Джо — всего на минутку, чтобы только спросить: «Как старику перестать быть старым?» И Джо выяснит как. И скажет мне.

Разумеется, всех от старости не избавишь. Кому-то все равно придется уходить, чтобы освободить место детишкам. И все же мир снова стал добрым и теплым после того, как я выключил Джо. Может, я еще разок включу его на миг, только чтобы узнать, как мне в этом мире остаться. С другой стороны…

Мёртвый город

От начала и до конца это было шоу Маршалла — его шоу и его нож. Маршалл пользовался уважением среди археологов — и все знали, что он заслужил свою репутацию. Но нож ее погубил. Дело в том, что Маршалл придумал собственную систему определения места раскопок и некоторое время оставался золотым мальчиком американской археологии. Он указывал на города и поселения вовсе не случайным образом, а пользуясь рядом критериев — наличие поблизости порта, торговых маршрутов, плодородность земли и так далее. Вдобавок он утверждал, что находки на поверхности еще не повод для начала раскопок.

И только если место подходило для жизни в прошлых столетиях, стоило отправлять туда экспедицию. После того как Маршалл обнаружил поселение ацтеков на кукурузном поле в Канзасе — там пролегал караванный путь, о котором знал даже Прескотт, — и откопал предметы татарской культуры в Калифорнии, он стал большим авторитетом в своей области.

Но потом он отправился на Юкатан, чтобы отыскать следы майя, и вернулся оттуда с ножом. В нем не было ничего особенного, если не считать необычной рукояти. Вы можете хоть сейчас зайти в магазин скобяных товаров и купить почти такой же. Конечно, лезвие будет немного другой формы, да и ручка тоже, но в целом… Короче говоря, нож, привезенный Маршаллом с Юкатана, был самым обычным. Однако тот клялся, что нашел его на глубине двенадцати футов в совершенно не потревоженном слое, среди остатков первобытной индейской культуры, о которой до сих пор никто ничего не знал.

Он привез битую глиняную посуду и другие разрозненные предметы, принадлежавшие народу куда более примитивному, чем все, что прежде удавалось найти к югу от Алеутских островов, — но нож спутал все карты.

Это был стальной нож. Более того, на лезвие пошла нержавеющая сталь, хотя Маршалл утверждал, что ему по меньшей мере восемь тысяч лет. Не потребуется знание археологии, чтобы понять: люди не пользовались стальными, да к тому же нержавеющими ножами в шестом тысячелетии до нашей эры. Это полнейший абсурд.

Но Маршалл упрямо утверждал, что находка подлинная. Он поставил на кон репутацию — и проиграл. Директора Музея сравнительной археологии пытались уговорить его отказаться от своих заявлений. Он потерял терпение и назвал их сборищем идиотов. Они с обиженным видом заявили, что принимают его отставку. Когда он язвительно спросил насчет ножа, те ответили, что он может забрать «находку», ведь если бы им потребовались нержавеющие ножи, они не стали бы снаряжать археологическую экспедицию. Их можно купить в любом универсальном магазине.

Маршалл положил нож в карман и вышел. Затем он отправился в химическую лабораторию, где попросил проанализировать состав стали, после чего запатентовал его. Дело в том, что нож действительно пролежал в земле восемь тысяч лет — и даже больше, как оказалось, — но оставался таким же новым, как и в тот день, когда его сделали. Современная сталь была намного хуже, поэтому корпорация, которую создали для производства нового сплава, быстро добилась процветания. Она начала делать инструменты такого класса, что раньше для их изготовления использовался иридий. Да, эта стать была особенной!

Тем не менее репутация Маршалла была загублена. Если сравнить нож с примитивной глиняной посудой, которую он якобы нашел в том же раскопе, его заявление выглядело абсурдным. Между тем он стал богатым человеком благодаря патенту на сталь — после чего потратил большую часть полученных денег на финансирование новой экспедиции на Юкатан.

Он взял с собой лишь двоих ученых, Эпсли и Берроуза, отличных специалистов в своих областях. Берроуз, несколько флегматичный мужчина, являлся одним из лучших в Америке знатоков первобытных культур. Эпсли был не столь хорош, но обладал удивительной интуицией, когда дело доходило до решения археологических проблем. Он умудрялся делать блестящие выводы на основании совершенно противоречивых фактов. Иными словами, он был своего рода гением.

Прихватив огромное количество оборудования, они высадились в одном из маленьких портов Юкатана. Маршалл был блестящим организатором. Ему удалось нанять целый караван мулов и группу индейцев, пеонов с плоскими лицами, причем он справился с этой задачей в четыре раза быстрее, чем кто-либо еще. Пеоны сразу же дали согласие, поскольку им предстояло ехать верхом на мулах. Уже через пять дней после высадки караван углубился в джунгли.

Им понадобилось четыре дня, чтобы добраться до места, где Маршалл — как он утверждал — обнаружил нож. Котлован уже успел частично зарасти — джунгли легко отвоевали территорию. Пеоны быстро расчистили местность, и еще две недели вели новые раскопки. Маршалл заложил взрывчатку, и в мягкой земле образовался глубокий кратер — а рядом отрыли новый котлован.

Безумие? Вовсе нет. Теперь землю не нужно было вытаскивать из котлована — ее попросту сбрасывали в кратер. Иными словами, ее не требовалось поднимать вверх — и пеоны считали, что им досталась очень легкая работа. Они ненавидели таскать наверх тяжело нагруженные тачки. Кстати, Маршалл купил тачки с резиновыми покрышками, и это также сыграло положительную роль. Пеоны трудились охотно, совсем не возмущались, и дело продвигалось успешно.

Конечно, он не собирался выкапывать из-под земли весь город. Он искал нечто вполне определенное, ему не нужно было показательное место археологических раскопок. И он добился того, чего хотел, — правильнее сказать, он не обнаружил того, чего и не ожидал увидеть. За все время они не нашли ни одного ножа.

Да, они работали на месте древнего поселения — у них были все необходимые свидетельства данного факта. Находки сфотографировали в том положении, в котором они лежали в земле, а затем тщательно упаковали. Исследователи собирали золу, просеивали землю, тщательно записывали выводы — и работы продолжались.

С точки зрения археологии все делалось на самом высоком уровне, Берроуз и Эпсли остались довольны. Они получили материалы для изучения народности, предшествовавшей индейцам майя. Прежде о ней ничего не было известно. Создавалось впечатление, что позднее ее самобытность бесследно растворилась в культурах других племен. И Эпсли решительно заявил, что восемь тысяч лет слишком маленький срок — эти находки намного древнее. Он отнес их к эпохе европейских кроманьонцев, живших от двадцати до двадцати пяти тысяч лет назад.

— Хм-м, — сказал Маршалл, когда работы подошли к концу, — не думаю, что мы найдем здесь другие ножи. Тот, что попался мне, очевидно, был у кого-то выменян или захвачен. Нет ни малейших оснований считать, что этот народ мог создать нечто подобное.

— Не-е-ет, — задумчиво протянул Эпсли. — Конечно, они не могли. И ты продолжаешь настаивать, что нашел нож именно здесь?

— Я всегда считал, что он попал сюда из других краев, — ответил Маршалл. — Поэтому я заказал топографические карты местности, сделанные с воздуха, — они стоили огромных денег! Предположив, что древние дикари были такими же ленивыми, как их потомки, я отметил самые вероятные торговые пути и маршруты набегов. Завтра мы сворачиваем лагерь.

Экспедиция работала, как часовой механизм. Группа пеонов отправилась на побережье с грузом находок с первого места раскопок. В порту они взяли необходимые припасы и поспешили на новое место. Оставшаяся часть отряда уже развернула там лагерь. Маршалл всегда отличался системным подходом к работе и знал, что делает.

Три дня они пробирались по узким тропам — иногда им даже приходилось прорубать себе дорогу. Маршалл внимательно осматривал землю и всякий раз отрицательно качал головой. Наконец он приказал остановиться и достал металлоискатель. Вам известно, для чего он предназначен. Металлоискатель создан для поисков мин и неразорвавшихся снарядов. Маршалл усовершенствовал прибор — и тот стал гораздо более чувствительным. Он был первым, кто решил использовать металлоискатель в археологии.

Маршалл провозился с ним полдня, а пеоны тем временем очищали местность при помощи мачете. Затем он велел вырыть три колодца. И хотя Маршалл сказал, что это будут колодцы, он имел в виду совсем другое. Первый — девять футов глубиной, второй — двенадцать, а третий — всего семь. Там они обнаружили три стальных ножа, а также глиняную посуду и каменные наконечники стрел. Эпсли и Берроуз нашли их на дне всех трех колодцев. Земля вокруг была совершенно не потревожена. Ножи находились среди пепла, глиняных горшков, каменных топоров и прочих типичных находок. И они выглядели такими же блестящими, как тот, первый. Казалось, они только что поступили с завода. Это был все тот же чрезвычайно удачный сплав нержавеющей стали.

— Все одинаковые, — задумчиво сказал Маршалл, когда был обнаружен третий нож. — Массовое производство. Эпсли утверждает, что все это происходило двадцать тысяч лет назад! Здесь их больше, чем на востоке. Значит, нам следует двигаться на запад.

— Послушай, Маршалл! — беспомощно проговорил Берроуз. — Я сам нашел один из ножей! И я не сомневаюсь, что все это время они пролежали в земле! Но я не понимаю, что ты рассчитываешь отыскать?

— Место, где их делали, — ответил Маршалл. Берроуз слишком хорошо знал первобытную культуру.

— Но послушай! Народ, обладающий настолько богатыми знаниями о металлах, должен был иметь огромное преимущество перед другими племенами! Его никто не сумел бы уничтожить. Как могло быть забыто такое искусство? Мы знаем, что не существует утерянных умений подобного рода!

Между тем Маршалл разложил топографические карты. И тут же присвистнул.

— После того как я нашел первый нож, меня изо всех сил поливали грязью. Если я скажу тебе то, что думаю, ты захочешь отвезти меня на побережье, чтобы показать врачу. Ты пробовал воспользоваться ножом?

Берроуз взял один нож, а Эпсли другой. Пока они их изучали, Маршалл вновь склонился над картами. Рядом отдыхали пеоны, которым хорошо платили вот уже пять недель, из которых, как считали сами, они работали только две. На стоянке царило отличное настроение. Да, вокруг раскинулись джунгли, но археологи захватили с собой столько полезного оборудования, что жить в лагере было достаточно удобно.

Наконец Эпсли сказал:

— Какие-то они ужасно неудобные, эти ножи. Как их нужно держать?

Берроуз сглотнул.

— Маршалл! — воскликнул он. — Они не ложатся в ладонь. Получается какая-то ерунда!

— Я знаю, — спокойно ответил Маршалл. — Так и есть. Послушайте! Я намерен отправиться туда, где был город. До него более ста миль, и дорога будет тяжелой, но если он стоял в глубине материка, то мог находиться только там. Я решил рискнуть.

Он отошел, чтобы переговорить с темнокожим пеоном, вождем рабочих. Его подопечные — сорок человек — прекрасно питались, работали совсем немного и получали хорошие деньги. Они полагали, что Маршалл — полный придурок и Санта-Клаус в одном лице.

Вскоре Маршалл вернулся к Эпсли и Берроузу, которые молча смотрели друг на друга.

— Маршалл! — заявил Берроуз. — Эти ножи не предназначены для того, чтобы ими пользовались в быту. Зачем они? Для каких-то обрядов?

— Попробуйте догадаться сами, — ответил Маршалл. — Мое предположение наверняка покажется вам безумным.

— Их неудобно держать! — не унимался Берроуз. — Проклятье, никак не ухватить! А первобытные люди, несмотря на невежество, обладали практичностью! Они не стали бы делать такие ножи!

— Верно. Первобытные люди не стали бы.

— Да они бы и не смогли, если были бы первобытными, — вмешался Эпсли. — В любом случае люди не будут делать для оружия такую неудобную рукоять! Однако мы их нашли!

— Да, — кивнул Маршалл. — Именно этот вопрос меня и тревожит.

Берроуз и Эпсли уставились на него.

— Я не понимаю, — пожаловался Берроуз.

— Металл неправильный, — объяснил Маршалл. — В те дни люди не умели выплавлять и самую простую сталь, не говоря уже о нержавеющей, а тем более о сплаве, который неизвестен даже в наше время. Но еще больше вопросов вызывают рукояти. Люди не стали бы делать такие ножи, даже если бы могли! Тогда возникает естественный вопрос: кто их создал? И что случилось с цивилизацией, которая настолько опережала наших предков?

Эпсли и Берроуз переглянулись и покраснели. Возможно, археология не слишком практичная наука, но те, кто ею занимаются, обычно обладают здравым смыслом.

— Давайте забудем об этом, — раздраженно проворчал Эпсли. — В противном случае мы сойдем с ума, пытаясь придумать разумное объяснение невероятным вещам. У нас есть только один выход — добраться туда, откуда эти ножи появились!

— Верно, — согласился Маршалл. — Я неплохо заработал на первом ноже, но готов потратить все, чтобы найти ответ. Боюсь только, мне он не понравится.

У них ушла неделя, чтобы добраться до места, выбранного Маршаллом. Все это время они старались не затрагивать щекотливые темы. О ножах никто ни разу не упоминал. Беседовали о пейзажах — впрочем, их окружали однообразные густые джунгли — и о еде, достаточно обильной, но ужасно приготовленной. Иногда речь заходила об археологии. Но ни один из них не заговорил о ножах. Им пришлось постараться, поскольку сто миль до предполагаемого расположения города было, если идти по прямой, а им приходилось петлять по джунглям. Если бы не карты, они бы никогда не нашли нужное место.

Наконец они добрались до долины с озером. Озеро оказалось очень необычным. Почти идеально круглое, с заросшими густой травой берегами, которые в сезон дождей оказывались под водой. Долина насчитывала десять миль в поперечнике — идеальное место для занятий сельским хозяйством. Со всех сторон ее окружали горы. В те времена, когда еще не изобрели самолетов, узнать о ее существовании было довольно трудно. Здесь в течение тысяч лет мог развиваться город или даже целая цивилизация, и никто из внешнего мира не узнал бы об обитателях этих мест. На самом деле Маршалл и его спутники никогда не слышали о людях, когда-либо живших здесь, однако косвенные признаки вызывали тревогу.

Внешне ничто не наводило на мысль о том, что здесь был город. Никаких пирамид или впечатляющих развалин. Но Маршалл на это и не рассчитывал. Он не сомневался, что ему поможет металлоискатель. Пока они спускались в долину, он успел хорошенько ее осмотреть, и у него на лице появилось удовлетворенное выражение. Они разбили лагерь возле небольшого ручья за полчаса до заката. Эпсли заметил, что Маршалл чем-то очень доволен.

— Ты думаешь, мы что-нибудь отыщем?

Маршалл кивнул.

— Джунгли обычно растут равномерно, — заметил он. — А здесь такая удобная долина. Мне кажется, мы сделали серьезную находку.

После коротких колебаний Эпсли заявил:

— Маршалл, я надеюсь, что мы не найдем ничего!

— Могу поспорить, — ответил Маршалл, — что еще до заката мне удастся кое-что обнаружить металлоискателем.

У него оставалось менее тридцати минут. Эпсли ничего не сказал. Он и в самом деле очень хотел, чтобы они ничего не откопали. Хорошему археологу рукоять ножа говорила о многом. Маршалл приготовил металлоискатель, проверил аккумуляторы и надел наушники. Затем стал медленно прогуливаться по густой траве вокруг места, которое расчищали пеоны. Неожиданно в наушниках прозвучал оглушительный писк.

Он сорвал их и потер уши.

— Я нашел! — сказал он. — Прямо здесь!

Он указал на чудовищное дерево с широкими листьями и мощными узловатыми корнями. Над одним из них возвышалось нечто напоминающее могильный курган, словно корень, по мере того как рос, поднимал здоровенный камень. С кургана свисали лианы и другие растения, но у человека, посвятившего долгие годы раскопкам, вырабатывается шестое чувство.

— Из чистого любопытства я хочу узнать, что здесь зарыто — заявил Маршалл. — Это рядом с поверхностью. Пришлите сюда пару людей с лопатами, ладно?

Побледневший Эпсли подошел к пеонам и направил к огромному дереву двух рабочих. Маршалл уже начал изучать курган. Из развороченной земли полезли многочисленные насекомые. Когда начинаешь раскопки в джунглях, невозможно предсказать, какое количество живых существ может выбраться на поверхность. Маршалл не утерпел, схватил лопату и принялся копать сам. Почти сразу же послышался звон металла.

Конечно, Маршалл не потерял самообладания. Он не стал мешать пеонам разбивать лагерь. Но вскоре после заката вокруг кургана уже горели костры, а дюжина пеонов вовсю орудовала лопатами. Спустя короткое время работали все. Наконец Маршалл, Эпсли и Берроуз получили возможность взглянуть на находку.

Никогда прежде археологам не попадалось ничего похожего. Их глазам определенно предстало средство передвижения. Не слишком большое — около семи футов в длину и четырех в ширину, без колес, но с чем-то вроде гусеничной ленты. К сожалению, она была сделана из металла, подверженного коррозии, так что гусеницы практически истлели. Большая часть днища осталась под землей. В конце концов, устройство пролежало здесь много тысяч лет. Двадцать тысяч, если верить Эпсли, а в те времена человеческая цивилизация еще не появилась на свет — что не могло не вызывать тревогу.

— Мне кажется, — сказал Маршалл, — что мы столкнулись с новым вопросом. Черт побери, что все это значит?

Берроуз хорошо знал первобытность, но сейчас беспомощно смотрел на непонятную находку.

— Это, безусловно, рукотворный предмет, — с сомнением проговорил он, — но его назначение мне неизвестно.

Эпсли выглядел больным.

— У меня такое чувство, что нам лучше убраться отсюда, — медленно проговорил он.

Маршалл окинул его взглядом.

— Я не шучу, — не сдавался Эпсли. Вид у него был ужасный. — Я… у меня иногда бывают озарения. Да, кажется, это так называют. Однажды появилось такое же чувство, когда я увидел монолит в Петре[42]. Проклятая штуковина спокойно простояла пару тысяч лет, но у меня возникло ощущение, что нужно держаться от нее подальше. Мне было стыдно говорить об этом вслух. Однако на следующий день она рухнула, и погибло двое рабочих-арабов. Мне кажется, здесь что-то не так, и нам лучше вернуться. Если бы я мог, то свернул бы лагерь и ушел прямо сейчас. Не знаю, в чем причина. Просто у меня дурные предчувствия!

Маршалл кивнул.

— Я тоже не в восторге от этой вещи — пожалуй, ее можно назвать автомобилем. Видите у нее два сиденья?

Берроуз возмущенно возразил:

— Но это не может быть автомобиль! Даже если отбросить другие очевидные факты, он слишком мал!

— Для людей, — уточнил Маршалл.

Берроуз сглотнул и издал неопределенный звук. Они с Эпсли изо всех сил старались не думать о такой возможности. Неправильные ручки у ножей. А теперь это средство передвижения с двумя сиденьями странной формы, явно сконструированное не для человека — во всяком случае, взрослого.

Несколько секунд все трое стояли неподвижно, а затем принялись за работу. Двигателя не было видно, и они начали поиски. Однако им удалось обнаружить лишь следы коррозии — никаких цилиндров и прочих деталей. Наконец Маршалл указал на частицы ржавчины, покрывавшей блестящую металлическую ось. Между тем Эпсли увидел кое-что еще.

— Должно быть, вот он, двигатель, — предположил Маршалл, — или один из них. Тот, кто способен создать сплав, не подверженный воздействию времени, не станет использовать обычную передачу. И тогда двигатель будет располагаться там, где находится источник энергии.

Берроуз бесстрастно заметил:

— Это лишь догадка, но совершенно очевидно, что данное устройство нельзя назвать примитивным.

— Конечно! — согласился Маршалл. — О какой примитивности можно говорить после того, как увидишь эти украшения?

Неожиданно Эпсли вырвало. У остальных появилось сильное желание последовать его примеру. Вы когда-нибудь разглядывали «оптические иллюзии», которые иногда печатают в газетах? Вы смотрите на них, не замечая ничего особенного, а мгновение спустя у вас перед глазами все начинает расплываться, и вы не можете понять, на что надо смотреть. Узоры, нанесенные на блестящую поверхность металла, были чем-то похожи на такие иллюзии. Вот только у вас не начинали болеть глаза — воздействие шло на другом уровне. Линии и фигуры оставались вполне четкими. Но когда вы пытались найти в них какой-то смысл, у вас начинали зарождаться эмоциональные впечатления, вызывающие стыд — и тошноту. Это было ужасно.

— Не думаю, что их сделали люди, — рассудительно заметил Маршалл. — В конце концов, человеческой расе всегда была свойственна благопристойность, как бы часто это ни ставилось под сомнение. Ну а в тех случаях, когда человек ведет себя отвратительно, то поступает так исключительно из вредности.

— Да, это не примитивная культура, — зачем-то повторил Берроуз. — Мы столкнулись с развитой цивилизацией. Картины первобытных людей просты и наглядны. Художники никогда не пытались усилить воздействие одного цвета, используя другой. Музыка первобытных культур тоже отличается простотой. Только цивилизованный человек начинает смешивать цвета и звуки для усиления впечатлений.

А это… вызывает бурю эмоций, как и всякое искусство. Однако в данном случае для достижения максимального эффекта смешаны самые яростные и неприятные чувства. Это искусство высокой ступени развития, но оно не по вкусу людям. Существа, которым нравится такое, едва ли окажутся приятной компанией.

— Так или иначе, они мертвы, — мрачно сказал Маршалл. — Но даже один их нож принес пользу нашей цивилизации. Вполне возможно, мы разыщем и другие предметы, которые помогут нам продвинуться вперед.

— Мне все еще кажется, что лучше побыстрее убраться отсюда, — хрипло проговорил Эпсли. — Я ничего не могу объяснить, но меня преследует непонятная тревога.

Маршалл задумался. Не следует относиться равнодушно к словам ученого, который многие годы провел за исследованием вещей, принадлежавших мертвым людям. Несомненно, Эпсли обладает интуицией. Археологи — упрямые и практичные люди, но всякому скептицизму должен существовать предел. Глядя в лицо Эпсли — и хорошо зная этого человека, — Маршалл не мог просто отбросить его опасения. Это был факт. А факты необходимо тщательно взвешивать.

— Сейчас мы ляжем спать, — наконец принял решение Маршалл. — На всякий случай я поставлю пару часовых, а утром вернемся к работе. Трудно понять, как такая продвинутая цивилизация могла бесследно исчезнуть!

Ночью они неожиданно проснулись. Воздух странным образом пульсировал. Это нельзя было назвать конкретным звуком, и на вибрацию земли тоже было не похоже. Нет, пульсации возникали на таких низких частотах, что человеческое ухо не могло их уловить. Эпсли встал и вышел из палатки. У костра двое пеонов играли в таинственную игру, которая на первый взгляд напоминала кости, но по сути имела с ними немного общего. Так развлекались часовые, которые должны были — во всяком случае, пеоны думали именно так — следить за тем, чтобы хищники не напали на мулов и не утащили съестные припасы.

— Un temblor, senor, — спокойно сказал один из них. — Рего un poquito.

«Землетрясение, но совсем слабое». Эпсли знал, что это не так, но не стал возражать. Постепенно пульсации прекратились, и он вернулся в палатку. Его товарищи не спали, прислушиваясь к негромкой беседе пеонов, продолжавших игру. С белыми они говорили на вполне приличном испанском, но между собой общались на смеси испанского и отдельных выражений из языка древних майя. Беседа пеонов показалась американцам вполне дружелюбной. Один из них все время шутил и сам же смеялся. Восхищался собственным остроумием, бедняга! Маршалл даже немного позавидовал миру, царившему в душах индейцев. Слова Эпсли не шли у него из головы. Он почти разделял опасения коллеги. Эти произведения искусства… Но ведь цивилизация мертва в течение двадцати тысяч лет! Ну как она может быть опасной? И все же… тревога не покидала Маршалла.

Пока трое американцев завтракали, пульсации возобновились. Эпсли заметил это первым. Он не мог их слышать, но у него в груди возникло странное ощущение. Оно становилось все более громким — нет, это неподходящее слово. Пульсации набирали силу, пока не достигли своего пика. После чего мгновенно прекратились. Больше ничего не произошло.

— Это что-то новенькое! — заметил Маршалл. — Интересно, в чем дело?

Берроуз и Эпсли ничего не ответили. Маршалл сосредоточился.

— Послушайте! — неожиданно сказал он. — Учитывая все, в том числе и твою интуицию, Эпсли, я пришел к грустному заключению. Мы археологи, и этим все сказано. Мы обладаем поверхностным знанием вещей, как-то связанных с археологией, но не более того. Если та штука, которую мы нашли вчера вечером, является чем-то вроде автомобиля, то для его исследования требуется специалист. Мы умеем обращаться с истлевшими тканями, покрывая их парафином, я даже немного занимался электролитическим восстановлением проржавевших предметов. Но я не имею понятия, как сохранить или заново построить сложное устройство, которое находилось под землей в течение двадцати тысяч лет. Человечество не знает подобных прецедентов! Поэтому, полагаю, нам следует вернуться и пригласить сюда ученых.

Эпсли глубоко вздохнул. Берроуз запротестовал:

— Не кажется ли тебе, что ты принимаешь решение слишком быстро — на основании знакомства лишь с одной находкой!

— Однако эта конструкция производит сильное впечатление, — сухо ответил Маршалл. — Я принес всего лишь нож, и моя находка положила начало производству совершенно нового сплава — во всяком случае, так мне сказали знающие люди. А здесь перед нами автомобиль или нечто похожее; какое воздействие он может оказать на нашу цивилизацию? Я подозреваю, что здесь необходимы усилия целой группы физиков с познаниями в археологии и умением жить в джунглях.

— По меньшей мере, — негромко подтвердил Эпсли. — Но мы не можем забрать эту штуку с собой, а без доказательств нам поверят не больше, чем тебе, несмотря на любые фотографии.

— Тут ты прав, — согласился Маршалл. — Поэтому каждый из нас возьмет металлоискатель, и мы разойдемся в разные стороны, чтобы сделать карту возможных находок. А если нам удастся обнаружить место, где показания металлоискателя будут особенно многообещающими, проведем полномасштабные раскопки. Или будем искать в разных местах, пока не отыщем что-нибудь убедительное. Иными словами, сократим фронт работ. Следует признать, мы лишь проводим разведку. Нам нужны доказательства, что здесь необходимо провести серьезные исследования с привлечением большого количества ученых. Согласны?

Лицо Эпсли оставалось напряженным.

— Все, что ты предлагаешь, звучит разумно, — был вынужден признать он. — Но честно тебе скажу: мне бы хотелось немедленно покинуть это место.

Маршалл рассмеялся, но его смех получился не слишком искренним. Эпсли никогда не был подвержен приступам меланхолии. Он всегда оставался спокойным, рассудительным и умелым специалистом. Маршалл прекрасно знал, что у некоторых людей бывают настоящие прозрения. Нельзя долго быть археологом и не слышать об удачных открытиях, которые сделаны только благодаря интуиции. К тому же узоры на устройстве, которое они вытащили из земли, производили гнетущее впечатление. Долго смотреть на них было невыносимо.

И вновь все члены экспедиции работали, как часы. Часть пеонов принялась расчищать место для лагеря, а три других отряда вышли на поиски во главе с Эпсли, Берроузом и Маршаллом. У каждого из них был металлоискатель, с помощью которого можно обнаружить десятицентовик на глубине десять футов. Они разошлись веером, впереди шагали пеоны с мачете. Но уже через час они вновь собрались вместе. Все трое были возбуждены.

— У меня получилась почти непрерывная линия, — нарочито спокойно сказал Эпсли. — Здесь под землей столько же металла, сколько будет в Нью-Йорке после того, как на его месте вырастут джунгли.

— Я полагаю, что мой металлоискатель испорчен, — раздраженно заявил Берроуз. — У первобытных народов просто не может быть столько металлических вещей! Их здесь слишком много!

В глазах Маршалла горел странный огонь.

— Раньше техническое развитие нации измерялось количеством серной кислоты, используемой в промышленности, — неожиданно начал он. — В наши дни считается, что применение легких металлов — более точная характеристика. Но единственным металлом, который сохранится в земле через восемь тысяч лет — не говоря уже о двадцати тысячах, по оценке Эпсли, — будет нержавеющая сталь. Обитатели этого города знали, как она выплавляется. Если брать во внимание такой тест, то культура местных жителей была ничуть не ниже современной. Так что же ее уничтожило? И как это могло произойти?

Берроуз был сбит с толку, а потому полон негодования. Эпсли очень сильно побледнел.

— Это была не человеческая цивилизация, — решительно проговорил он. — Я уверен. Маршалл, мне страшно!

— Мы можем еще раз изменить планы, — задумчиво проговорил Маршалл. — Быстро возьмем то, что сможем найти — на поиски не уйдет много времени, — и покинем долину. Мы не в силах провести необходимые исследования самостоятельно — тут нет никаких сомнений. Нужно лишь собрать свидетельства, которые убедят серьезных людей в том, что требуется большая экспедиция.

— Я не настолько напуган, — заверил его Эпсли. — Но чем раньше мы отсюда сбежим, тем лучше.

— Начнем от озера, — решил Маршалл. — Там наверняка располагался центр города. Обойдем озеро по берегу и выясним, каковы были границы поселения. Если оно так велико, как нам представляется по количеству металла под землей, — очевидно, что его больше там, где выше была плотность населения, — то у нас даже нет шанса сделать его карту. Но все же мы сумеем выяснить, каких размеров был этот город.

Пока у них имелась лишь одна находка, однако они знали о существовании других диковин и вновь молча взялись за работу. Берег был заболоченным, деревья здесь не росли. Им даже не потребовались услуги пеонов с мачете, чтобы обойти озеро. Однако на берегу следов металла обнаружить не удалось. На расстоянии в сто ярдов от берега детекторы молчали. Постепенно стали появляться отдельные участки — а потом масса обнаруженного металла увеличилась скачком. Такие результаты можно получить, если побывать через несколько сотен лет в современном, разрушенном бомбардировкой городе, который впоследствии поглотили джунгли.

— Когда вы размышляли об озере, — сказал Маршалл вечером, — мол, интересно, что покоится у него на дне? — вам не приходило в голову, что мы получили бы схожие показания детекторов, если бы имели дело с крупным городом, уничтоженным одной огромной бомбой. Скажем, в пятьдесят или шестьдесят килотонн тротила. Это объясняет появление озера и отсутствие металла вокруг него. Оно возникло на месте воронки. Но какой же огромной должна была быть эта бомба!

Неожиданно воздух запульсировал. Колебания становились все интенсивнее, из лагеря донеслись крики пеонов.

— Senores! Senores! Un aeroplano! Monstroso![43]

Когда трое археологов выскочили из палатки под лучи заходящего солнца, пульсации стали стихать. Однако пеоны не замолкали.

Они продолжали шуметь. Конечно, они много раз видели самолеты. На земле почти не осталось мест, где летающий объект все еще вызывал удивление. Нет, пеоны не испытывали страха. Они с восторгом описывали огромный сияющий предмет, паривший в воздухе над центром озера. Это был un aeroplano, вот только без крыльев. Должно быть, он летел очень быстро.

Эпсли побледнел, как полотно. Однако он стиснул зубы и постарался спокойно выяснить подробности. Никому из них троих не удалось разглядеть странное явление, но пеоны дружно утверждали, что прекрасно видели светящийся предмет, — и их описания совпадали.

Дальнейшее обсуждение ни к чему не привело.

На следующее утро начались раскопки на холме, находившемся в полумиле от озера. Приборы показали, что там содержится очень много металла. Раскопки были сосредоточены на самом верху холма. Археологам пришлось прорубаться сквозь пять футов густого кустарника и три фута земли. Затем они наткнулись на камень. Увеличив площадь раскопок, они обнаружили дверной проем, за тысячелетия заросший переплетенными корнями. Он насчитывал четыре фута в высоту. Когда они продвинулись еще на шесть футов, перед ними открылось пустое пространство — удушливый воздух был пропитан запахом разложения.

Задыхающийся Маршалл вернулся на поверхность за порохом. Конечно, после него останется запах серы, но это поможет избавиться от многовекового зловония. Через час они смогли зайти внутрь. Двое пеонов принесли из лагеря шестидесятифунтовый портативный генератор и мощные фонари. Когда под землей вспыхнул свет, во все стороны начали расползаться какие-то существа. Однако люди продолжали идти вперед.

Вскоре они оказались в огромной комнате, почти не пострадавшей от времени. Стены покрывали панели из блестящей нержавеющей стали. Повсюду валялись груды зеленоватого вещества с темно-серыми вкраплениями. В потолке виднелась дыра — а за ней пустое пространство. Под дырой была еще одна груда ржавых обломков и кусков металла. И ничего, даже отдаленно похожего на лестницу. Дальше исследователи увидели проход, ведущий в соседние комнаты. В некоторых из них они тоже заметили отверстия, через которые внутрь теоретически должен был поступать воздух. Однако все они были забиты ползучими корнями, безуспешно пытавшимися выбраться наружу. В одном месте потолок обвалился, обнажив сверкающий металл.

— Мой Бог! — воскликнул Маршалл. — Стальной каркас! Двадцать тысяч лет назад! Но какой бетон столько продержится?

Он пошел дальше один и вскоре исчез из виду. Его спутники огляделись по сторонам и услышали возбужденный ропот. Пеоны собрались перед стеной с блестящей стальной панелью, на которой был изображен человек во всех анатомических подробностях. Он бился в агонии, вокруг его тела Эпсли и Берроуз видели узоры, почти такие же, как на «автомобиле» накануне вечером. Однако они не были изящными или стилизованными подо что-то. Рисунок прямо и непосредственно передавал сильный эмоциональный заряд, так музыка без слов может пробуждать определенные чувства. Картина вызывала у человека стыд и отвращение.

— Какое субъективное искусство, — тихо сказал Эпсли. — Они напрямую формировали эмоциональное воздействие. Боже мой!

Берроуз с любопытством заметил:

— Обрати внимание на череп, Эпсли! Он, несомненно, принадлежит индейцу! Кстати, по форме он напоминает черепа, найденные во время раскопок на Алеутских островах. Какая прекрасная работа! Взгляни, сандалии похожи на остатки обуви, которые мы нашли там, где Маршалл обнаружил свой первый нож! Перед нами портрет человека, принадлежавшего к культуре, которая предшествовала майя! — Потом с некоторым удивлением Берроуз спросил: — Но чего он боится?

От фигуры мужчины исходил ужас. Быть может, все дело в позе? Или причина в фоне? В странных узорах, которые производят такое удручающее впечатление? Единственную доступную аналогию можно было провести с музыкой. Каждый аккорд создает свое настроение, мрачное или веселое, вызывает меланхолию или подъем, передает разнообразнейшие чувства. По самой фигуре человека было понятно, что он сражается с кем-то невидимым. Однако вместе с узорами картина вызывала отвращение и страх — казалось, человек охвачен таким ужасом, по сравнению с которым даже смерть и безумие — ничто.

Пеоны о чем-то оживленно беседовали — они узнали в нарисованном человеке индейца, подобного себе. Постепенно их разговоры стихли. Они неотрывно смотрели на узоры вокруг фигуры. Двое или трое перекрестились. А потом начали смущенно отходить в сторону.

— А вот и еще один, — сказал Эпсли. — Проклятые звери!

Берроуз вновь взглянул на человеческую фигуру с точки зрения специалиста по первобытным культурам. Человек с зажатым в руке каменным топором явно оказался в безвыходном положении. Однако неизвестный художник не изобразил его противника или противников. Только человека, окруженного все тем же вызывающим отчаяние узором. И какое отчаяние! По рядам пеонов вновь пробежал ропот.

— Странно, что они сделали человека объектом своего внимания, — заметил Эпсли. — Или человек только повод?

Почему-то он не сомневался, что не люди делали эти барельефы.

Между тем Берроуз что-то быстро записывал в блокнот.

— Ты помнишь «Загнанного оленя»? — неожиданно спросил он. — Возможно, им нравилось наблюдать за людьми в состоянии эмоционального кризиса, как нам — за животными.

Эпсли нашел третье изображение. Оно было неописуемым. На нем застыли две фигуры, и стоило любому человеку их увидеть, как в жилах закипала от ярости кровь.

Затем к ним вернулся Маршалл, которому пришлось низко наклониться, чтобы пройти сквозь дверной проем. Его лицо превратилось в маску.

— Пойдемте со мной, коллеги, — произнес он сдавленным голосом. — Я вам кое-что покажу.

Он обернулся к пеонам и по-испански приказал более тщательно очистить вход. После чего повел за собой Берроуза и Эпсли. Маршалл включил фонарь и направил его луч перед собой. Какое-то существо быстро уползло прочь.

— Я… не хотел, чтобы они это увидели, — отрывисто проговорил он. — Скоро начнется подъем. Послушайте! Это место выстроено по-настоящему крепко! Оно не рухнуло. Лишь его верхняя часть чем-то разрушена. Чем-то похожим на взрыв. То, что я вам хочу показать… — Он судорожно сглотнул.

Они подошли к началу подъема. Пол круто уходил вверх. Рядом они разглядели нечто напоминающее перила, вот только их высота не превышала фута. Воздух здесь был другим. Тяжелое влажное зловоние мешалось с мускусом. Однако Маршалл, тяжело дыша, продолжал идти вперед, освещая путь фонариком.

— Этого не может быть! — лихорадочно проговорил он. — Когда люди овладели перспективой? Четырнадцать веков назад? Или пятнадцать? До этого никто и никогда не использовал в рисунках ее законов. Люди попросту их не знали. А потом кто-то их открыл — и они сразу стали всем известны. Как только человек один раз увидел…

Он низко наклонился и почти прополз сквозь проем, высота которого была заметно меньше четырех футов. Когда Берроуз и Эпсли присоединились нему, он стоял в темноте, не включая фонарь.

— То, что вы увидите, трудно осознать, — хрипло продолжал он. — Значение нашей находки огромно. Сейчас мы поймем, почему Эпсли чувствовал, что нам следует отсюда уйти. Это объясняет все! Но принять такое объяснение очень трудно.

И только после этого он включил фонарик. Его свет выхватил блестящие панели из нержавеющей стали — их поверхность оставалась зеркально гладкой, она была абсолютно нетронута ржавчиной, лишь слегка потускнела от тонкого слоя пыли.

— Включите фонари, чтобы лучше разглядеть то, что здесь находится, — посоветовал Маршалл. — Вам потребуется пара минут, чтобы понять… Перед нами не машина. Возможно, произведение искусства. Или они сделали это для того, чтобы оно просто было, — смотрите.

Два ярких луча вспыхнули и пробежали по множеству абстрактных узоров на поверхности металла. Здесь рисунок не был выпуклым, но шел по кругу, так что центральный участок был виден с любого ракурса. Изображение не повторялось и изменялось от центра к краям.

— Но что… — начал Эпсли. Затем гневно добавил: — Мой Бог! Какие художники — какие звери!

Берроуз заморгал, потом увлеченно пробормотал:

— Какой-то новый трюк! С одной стороны это ребенок. С другой — старуха! Между ними женщины всех возрастов. Но я… вижу и ребенка, и старуху, и все остальное… Нет, вы только посмотрите! Вот она меняет детское платье на наряд невесты. Примитивно, но можно разглядеть. А тут у нее прическа матери семейства. Здесь… Проклятье, а это еще что такое, Маршалл?

— Это перспектива, — дрожащим голосом ответил Маршалл. — Смотрите! Мы можем последовательно делать снимки ребенка по мере того, как он взрослеет. И в каждом из двух измерений мы будем видеть перспективу третьего. Если мы возьмем серию фотографий одного человека в разном возрасте, у нас будет набор двумерных изображений. Просматривая их одно за другим, мы получим смутное представление о том, что перед нами один и тот же человек, и сделаем вывод, что он растет и стареет. Но мы не получим перспективы. Мы не в состоянии создать один трехмерный образ, в котором сливаются все фотографии. Но эти существа — кем бы они ни были — на такое способны!

— Посмотри на детали, Маршалл! — со страстью воскликнул Берроуз. — Я смогу написать целую книгу о женских костюмах и прическах этого периода! Получится биография древней индианки!

— Будь они прокляты! — резко перебил его Эпсли. — Они воспользовались эмоциями ребенка, чтобы сопоставить их с мечтами о раннем браке, и… и… будь они прокляты! Они злорадствовали над всем ужасным в человеческой жизни, подчеркивая контраст между мечтами и реальностью! Я бы хотел разбить эту проклятую штуку! Я бы…

— Но вы упустили главное, — все тем же напряженным голосом проговорил Маршалл. — Послушайте меня, коллеги. Мы не можем взять три измерения и дать им перспективу четвертого, поскольку не знаем, с какой точки смотреть. Но тот, кто это сделал, нашел способ! Разве вам не приходило в голову, что законы перспективы открыты после того, как изобрели камеру-обскуру?

Когда художники увидели перспективу, они сумели ее нарисовать! И если вы немного поразмыслите, то поймете, что смотрите на эту индианку не сбоку, снизу, сзади, спереди или сверху. Вы смотрите на нее во времени! На все периоды ее жизни одновременно! Вы видите ее из четвертого измерения! Но как, черт подери, они это сделали?

Наступила тишина. Маршалл выключил фонарь. Эпсли последовал его примеру. Берроуз неохотно направил луч на дверной проем, чтобы они могли вернуться обратно.

Пеоны собрались снаружи. Часть из них расчищала вход. Остальные откровенно бездельничали. У них не было работы, а изображения внутри холма смутили их, поэтому они поспешили вернуться на свежий воздух. Маршалл кивнул.

— Я не хочу тревожить эти груды ржавчины, — отрывисто сказал он. — Наверняка в теории существует возможность вернуть им прежнюю форму — но для этого потребуется техника, которую еще не изобрели. Давайте вернемся в лагерь и все обдумаем.

Он отдал соответствующие приказы. Пеоны закидали лианами и землей вход в курган. Крупные животные не смогут забраться внутрь, а змеи и другие ползучие существа обитали там и раньше. Затем пеоны вслед за учеными вернулись в лагерь.

Когда они подошли к берегу озера, Маршалл неожиданно сказал:

— Камера-обскура преобразовывала трехмерные объекты в двумерные с помощью перспективы, после чего художники сумели повторить этот фокус. Вероятно, незнакомые нам существа умели зрительно переводить четыре измерения в три! Теперь я напуган не меньше, чем ты, Эпсли! Эти дьяволы были цивилизованными! Они делали сталь, превосходящую по качеству наши сплавы, а их искусство… Прежде чем ты научишься изображать четырехмерные картины в перспективе трехмерных, необходимо овладеть всеми четырьмя измерениями!

— А из этого следует… — отстраненно проговорил Эпсли.

— Невозможное! — прорычал Маршалл. — Из этого следует что они создали машину времени!

Они шли по берегу почти идеально круглого озера. Маршалл раздраженно сказал:

— Это было высокое здание! Нижняя часть почти не пострадала! А следующий за ней уровень практически уничтожен! Что может нанести такой ущерб строению, способному простоять двести столетий, — а заодно создать огромное озеро? Пятьдесят килотонн тротила, взорванных одновременно? Что уничтожило город? Как могла рухнуть такая цивилизация? Она должна была оставаться неуязвимой, а если у них было оружие, соответствующее общему уровню развития, даже современные люди едва ли сумели бы с ними справиться…

Вновь воздух задрожал от таинственных пульсаций. В груди поселилось неприятное ощущение. Сначала оно было совсем слабым, но постепенно усиливалось, пока не достигло кульминационной точки…

— Senores! El aeroplano![44]

Пеоны шумели и показывали пальцами. Маршалл и его спутники резко обернулись и увидели над центром круглого озера странный предмет, гладкая поверхность которого сияла в лучах солнца. Его размеры составляли примерно пятьдесят футов на двадцать, и никаких крыльев, пропеллеров и шасси. По периметру шли огромные двери. А внизу было видно непонятную конструкцию, напоминающую ноги гигантского кузнечика, но гораздо более сложную и довольно маленькую по сравнению с самим летательным аппаратом.

У них на глазах устройство начало меркнуть, а потом, в течение всего нескольких секунд, полностью исчезло. Одновременно прекратилась пульсация воздуха.

— Ты сказал, что такое невозможно? — негромко спросил Эпсли. — Это была машина времени, Маршалл. Ничем другим это быть не могло. Я сразу все понял, когда увидел собственными глазами. Вот чего я боялся!

— Сейчас они просто проследовали мимо, — угрюмо заметил Маршалл. — Но это все меняет! Они могут приземлиться и здесь. И куда, черт побери, они полетели? Надеюсь, они не вернутся!

Но его надеждам не суждено было сбыться.

На следующее утро Маршалл выглядел так, словно не спал всю ночь. За завтраком он резко бросил:

— Да, я признаю: мне страшно! Однако мы должны вернуться в пещеру. Мы заберем пластины, которые нам удастся снять, и ужасную картину сверху. А потом отправимся на побережье. Если мы покажем это произведение искусства специалистам, нам поверят. Мексиканское правительство в таких случаях проявляет здравый смысл. Мы вернемся сюда с полком солдат, чтобы предотвратить разграбление. И еще попросим доставить пару зениток, которые будут обстреливать пространство над озером. А затем мы попытаемся во всем разобраться.

Эпсли только вздохнул. На лице Берроуза возникло упрямое выражение, но он промолчал.

— Насколько я знаю людей, — через некоторое время проговорил Эпсли, — картины будут восприняты как суперсовременное искусство — хотя им двадцать тысяч лет! За них заломят такие цены, что у всех глаза вылезут из орбит. Картины попадут в музеи. Но мне бы не хотелось, чтобы в доме, где я живу, висело что-нибудь подобное!

Маршалл бросил на него сердитый взгляд.

— Вы представляете, какой поднимется вой, когда мы скажем, что нас напугала машина времени? И как над нами будут издеваться?

— Ну и что? — проворчал Эпсли. — Честно говоря, не думаю, что опасность грозит только нам. Как я уже говорил, если они имели — имеют — оружие, соответствующее их культуре…

Маршалл сердито пожал плечами. Именно этот вопрос его сейчас тревожил больше всего. Он молча закончил завтрак и оставил небольшую группу пеонов собирать оборудование. Трое археологов и большая часть индейцев отправились мимо озера к входу в курган.

Они успели пройти три четверти пути, пеоны плелись чуть позади по заболоченному берегу, когда воздух вновь запульсировал. Пеоны повернулись к озеру и остановились. Американцы инстинктивно последовали их примеру и стали смотреть в том же направлении.

В воздухе появился туман, он начал сгущаться по мере того, как усиливались пульсации. Неожиданно в шестидесяти футах над водой засверкал металлический предмет в форме цилиндра. Он оставался на виду около двух секунд, а потом исчез. Колебания прекратились.

Пеоны зашумели, а потом вновь зашагали к кургану. Они считали, что это всего лишь un aeroplano. И хотя они видели самолеты и слышали о них достаточно, чтобы их не бояться, никто из пеонов не знал столько, чтобы понять: перед ними возникло нечто из чужого мира.

Побледневший Эпсли шагал вместе со всеми. Маршалл скрипел зубами. У них было лишь два варианта — немедленно убираться прочь или поступить так, как они планировали, — захватить с собой хоть какие-то доказательства, чтобы не сбегать с пустыми руками. Они подходили к кургану.

Маршалл решил не терять времени понапрасну. Берроуз взял троих человек, и они принялись выбивать из стены кургана металлическую пластину. Эпсли был поручен второй барельеф, а сам Маршалл отправился наверх с шестеркой пеонов, которые взяли с собой шесты и брезент, чтобы снять круглую скульптуру — если ее можно было так назвать — и спустить вниз. Маршалл надеялся, что ее удастся погрузить на носилки, подвешенные между двумя мулами, и доставить на побережье. Все принялись за работу.

Маршалл ничего не заметил, поскольку находился в глубине кургана и его со всех сторон окружало двадцать футов земли и растений, а сверху еще и развалины здания. Эпсли и Берроуз слышали немного больше. Они сумели уловить, как вновь запульсировал воздух, но ощущение было приглушенным, ведь они тоже находились под землей, только ближе к выходу. Затем пульсации прекратились.

Эпсли продолжал мрачно работать, не поворачивая головы. Ему казалось, будто что-то пошло не так, но это чувство уже давно его преследовало. Сейчас им ничего не оставалось, как снять плиту и постараться побыстрее отсюда уйти. Берроуз флегматично делал свое дело, отмечая все новые и новые любопытные детали, по мере того как плита с барельефом покидала стену. Никто из них, естественно, не обращал внимания на пеонов, от которых сейчас было немного пользы — поэтому они остались снаружи. Позднее Эпсли вспомнил, что слышал возбужденные голоса, но в тот момент его полностью захватила возня с плитой.

Задача Маршалла оказалась самой простой. Шар с индианкой следовало завернуть в брезент и снять с основания — хотя это было нелегко, — потом уложить на шесты и пронести сквозь дверь, после чего спустить по длинному скату и пройти через два оставшихся проема. Однако Маршаллу очень не хотелось повредить рисунок, поэтому они двигались осторожно, шаг за шагом, стараясь сохранять равновесие. Маршалл и его помощники-пеоны сильно вспотели, когда наконец добрались до большой комнаты, в которую они попали изначально. Эпсли уже снял пластину, Берроуз отстал от него совсем ненамного.

— Эти люди неплохо поработали! — довольно сказал Маршалл. — Я позову других, пусть тащат добычу к лагерю.

Он пригнулся и вышел наружу. Вокруг было пусто. Маршалл огляделся. Все пеоны исчезли.

И тогда он заметил зависший над водой аппарат.

Как и прежде, он появился над серединой озера. Вот только приспособления, напоминающие ноги кузнечика, теперь были расправлены. Тонкие, похожие на паутину, они уходили под воду. На них стоял блестящий, словно зеркало, цилиндр — на том самом месте, где возникал и исчезал прежде.

Прямо под ним на воде плавал предмет, которого раньше не было. На нем сбились в кучу фигурки. Маршалл сразу же понял, что это люди. Те самые пеоны, которые еще полчаса назад радостно бездельничали у входа в курган.

Затем Маршалл заметил струйку дыма, поднимавшегося над джунглями на краю озера. Дым был белым и удушливым. Тропические джунгли не горят. Во всяком случае, на Юкатане.

В течение трех следующих минут Маршалл отдавал приказы. Пеоны должны были, минуя берег, пробиться через джунгли к лагерю вместе с Эпсли и Берроузом.

Эпсли спокойно отказался. Берроуз выругался, но все понимали, что одному из американцев следует пойти с пеонами. Плевать на оборудование. Они обязаны вывести индейцев из лагеря и затаиться в джунглях. Если потребуется, пусть уносят ноги. Берроуз будет оставаться неподалеку от лагеря и, если получится, фотографировать происходящее. Решения он должен принимать сам, но в любом случае он обязан вернуться на побережье, рассказать обо всем, что произошло, и показать фотографии.

— Эта штука не может летать, — мрачно заметил Маршалл, — в противном случае она бы не торчала над озером, точно аист. Вы ведь помните, раньше она появлялась в том же месте! Подозреваю, она вообще не способна перемещаться. Я попытаюсь выяснить, что здесь можно сделать, но если что-то пойдет не так, нам потребуются тяжелые бомбардировщики!

Он посмотрел вслед пеонам, скрывшимся в джунглях — идущий первым энергично работал мачете, пробивая среди сросшихся лиан дорогу себе и остальным. Без груза, учитывая, что они идут гуськом, отряд будет перемещаться довольно быстро.

Маршалл решительно зашагал к берегу, Эпсли последовал за ним.

— Ты глупец, — сердито заявил Маршалл. — Тебе следовало отправиться вместе с ними, чтобы подтвердить рассказ Берроуза!

Однако Эпсли заговорил совсем о другом:

— Пеоны приняли эту штуку за самолет. Когда она выпустила ноги, они нисколько не удивились. После того, как плавательное средство подошло к берегу, они побежали к нему, чтобы встретить aeronauticos[45]. А потом что-то произошло. Начался пожар. И почему они остаются на этой штуке? Почему их не подняли наверх? Там полно места! А двери по бокам похожи на грузовые люки.

Неожиданно возле летательного аппарата началась непонятная суета. В следующее мгновение Маршалл и Эпсли увидели, как вниз на раскачивающихся веревках стали спускаться два существа. Одно из них явно принадлежало к человеческой расе. Второе было гораздо меньше, а поверхность его тела выглядела такой же блестящей, как корпус огромного цилиндра. Но у него имелись ярко выраженные конечности, и двигалось оно вполне осмысленно. Человек и непонятное существо повисли на высоте пятнадцать футов над плотом. Люди принялись отчаянно жестикулировать. Солнце засверкало на металле — в руках пеоны держали мачете. Над водой пронесся шум. Люди на плоту осыпали пришельцев проклятьями, оскорблениями и угрозами.

Над поверхностью озера появились клубы пара. Маршалл выругался, сжал кулаки и побежал.

— Что ты намерен делать? — спросил Эпсли, устремившись вслед за коллегой.

— Не знаю! — крикнул Маршалл. — Но я не могу стоять и смотреть!

Он подбежал к воде и закричал. С плота ему ответили пеоны. Один из них прыгнул в воду. Над ней вновь заклубился пар, пеоны завопили еще громче, а смельчак быстро вернулся и забрался на плот.

Маршаллу ничего не оставалось, как твердить бессильные проклятья. У него не было лодки, однако имелся револьвер. В лагере оставались охотничьи ружья и взрывчатка, часть которой они использовали во время первых раскопок. Там же лежали фотокамеры, металлоискатели и тачки с прорезиненными колесами. Но оружия такого порядка, чтобы напасть на таинственную машину, не было и в помине!

Между тем, на поверхности загадочного аппарата что-то шевельнулось. Оно было таким маленьким, что никаких деталей Маршаллу разглядеть не удалось. Однако уже в следующий миг он ощутил волну жара, и справа от него запылал участок джунглей. После короткой паузы вспыхнули кроны деревьев у него за спиной. Маршалл стиснул зубы и сжал кулаки. Однако демонстрация силы на этом закончилась.

— Они хотели меня напугать, — сказал он ледяным тоном, — чтобы я оставался на месте до тех пор, пока они не придут за мной. Эпсли, уходи в джунгли и расскажи Берроузу, что у них есть тепловой луч. Он разбирается только в первобытных людях, а это очень важные сведения.

— Он и сам все прекрасно видит, — спокойно ответил Эпсли.

Пеоны на плоту смолкли. Над ними раскачивалось нечеловеческое существо, на котором было надето нечто вроде брони. Оно так и продолжало висеть на высоте десяти — пятнадцати футов. В какой-то момент Маршаллу показалось, что он видит шнур, идущий от существа вниз. Выпрыгнувший за борт смельчак занял прежнее место. Свободу перемещения пеонов по плоту никто не ограничивал, если не считать того, что им не давали вернуться на берег. И никто не пытался отобрать у них мачете.

Прошло некоторое время. Маршаллу оно показалось очень долгим. Затем из лодки выпрыгнул человек и решительно поплыл к берегу. На этот раз ему не мешали. За ним последовал второй, третий, четвертый и пятый. Остальные замерли.

— Их отпустили, — нахмурившись, сказал Маршалл. — Во всяком случае, разрешили покинуть плот.

— Но почему не всем?

— Возможно, остальные не умеют плавать. Подойдем, послушаем, что они скажут.

Он вновь приблизился к берегу озера, шагая по высокой траве. Никто не попытался его остановить. Вскоре они подошли к первому пеону, выбравшемуся из воды. Он был напуган, но головы не потерял. Эпсли правильно угадал то, что здесь произошло. Нечто напоминающее лодку подплыло к берегу. Пеоны двинулись навстречу, чтобы встретить аегоnauticos.

Однако, увидев людей, они испугались — те оказались уж очень маленькими. Пеоны хотели убежать, но вокруг запылали джунгли, и четыре маленькие фигурки в металлических одеждах — «como plata, seflor»[46] — окружили их и заставили перейти на необычный плот. Один из пеонов, обезумев от страха, выхватил мачете и попытался ударить одно из диковинных существ. И тут же закричал от боли. Над рукой и плечом начал подниматься пар. Сейчас он лежит на плоту и стонет.

Окруженные пеоны перешли на плот, их отвезли к центру озера, а потом одного подняли наверх, в эту штуку на ходулях. Через полчаса — только что — он спустился вниз со странным выражением лица и в металлической шапке на голове. Он сказал, что люди из aeroplano друзья, muy generoso, и очень симпатичные. Поскольку эти «друзья» сильно обожгли одного из пеонов, остальные ему не слишком поверили. Но тогда он задал вопросы, ответы на которые хотели получить люди из aeroplano. Откуда пришли пеоны, сколько людей здесь живет, что они тут делают, и знают ли они о городе.

Маршалл прервал его рассказ нетерпеливым вопросом. Пеон отрицательно покачал головой. Ответы, которые они давали Хуану — пеону с металлической шапкой, — не переводились. Казалось, он молча передавал все сведения висящему над головой карлику в серебряном доспехе.

Пеоны рассказали о белых людях, на которых они работают, и об их замечательных устройствах. Затем Хуан — тот, кто обзавелся железной шапкой и непонятным выражением лица, — сказал, что все желающие вернуться на берег могут это сделать. Им следует сказать американцам, что люди с корабля хотят с ними поговорить и что скоро они сами сойдут на берег. А потом Хуан снял шапку, и его лицо сразу же стало пустым, как у идиота. Он сидел, строил рожи и издавал мяукающие звуки. Он больше не мог нормально говорить. Человек в серебряных доспехах исчез наверху, а они поплыли к берегу.

Остальные пеоны, добравшись до джунглей, были на три четверти в панике и на четверть в недоумении. Они полностью подтвердили рассказ своего товарища. Теперь они с надеждой смотрели на Маршалла. Он пользовался доверием рабочих. Если он испугается, то и они будут бояться. Если он поведет себя смело, то и они будут… сравнительно храбрыми.

Они направились обратно в лагерь. По дороге Маршалл спросил, что произошло с шапкой после того, как Хуан ее снял. Ему ответили. Шапка была приделана к длинному шнуру, и маленький человек в сияющей броне забрал ее с собой.

Берроуз и остальные пеоны вернулись в лагерь немного позже. Наморщив лоб, Маршалл нетерпеливо расхаживал по лагерю. Пока он что-то бормотал себе под нос, Эпсли рассказал Берроузу последние новости. Прежде чем он успел закончить, раздался крик одного из пеонов, оставленных следить за машиной времени.

— Mas de aeroplanos, sefior![47]

Лицо Маршалла посерело. До них долетел новый крик:

— Dos poquitos, sefior! Dos aeroplanos poquitisimos![48] «Два маленьких. Два очень маленьких». По небу с жужжанием промчался новый объект, уменьшенная копия огромной машины на ходулях. Летательный аппарат завис над лагерем. Казалось, чужаки изучают людей внизу. Кабина была полностью закрыта. Вся машина составляла не более пятнадцати футов в длину. Неожиданно она переместилась с такой быстротой, что глаз был не в состоянии за ней уследить.

— Вертолет или нечто похожее, — хрипло сказал Маршалл. — Теперь все ясно! У нас нет ни малейших шансов скрыться!

— Я с тобой не согласен! — раздраженно возразил Берроуз. — В джунглях можно спрятать все, что угодно…

— Теперь, как мне кажется, я все понимаю, — совершенно спокойно проговорил Эпсли. — Относительно того, почему они выбрали именно это место — или время? — Когда Маршалл кивнул, он с тем же хладнокровием продолжил: — Я размышлял. Изображение индианки доказывает, что им гораздо больше известно о четвертом измерении, чем нам. Из этого следует, что им по силам построить машину времени. Пластины продемонстрировали, что они способны улавливать человеческие эмоции. То, что машина времени… ну, появлялась и исчезала, напоминает мне поведение охотничьей собаки, которая сначала чует дичь, а уже потом делает стойку.

Он вопросительно посмотрел на Маршалла — и тот вновь кивнул.

— Если это машина времени, — все так же без эмоций продолжал Эпсли, — и если она ищет оптимальное время для остановки, то не кажется ли вам странным, что она появилась именно сейчас — ведь в этой долине люди не селятся в течение многих тысяч лет. Как бы мы сами не оказались причиной их интереса! — Он облизнул губы. — В конечном счете мы видели, что машина скачет туда-сюда, словно хочет найти вполне определенный момент. Поэтому нам ничего не остается, как сделать очевидный вывод — они тут из-за нас. И если они способны учуять чужаков из четвертого измерения, весьма вероятно, что их вертолеты легко обнаружат нас, если мы попытаемся скрыться в джунглях!

— Конечно, — коротко ответил Маршалл. — Вы понимаете, что произошло с Хуаном?

Берроуз заморгал. Эпсли пожал плечами.

— На нем была шапка, и он задавал вопросы, — с яростью проговорил Маршалл. — Вопросы, на которые знал ответы! Потом он снял шапку — а она была на шнуре или на электрическом проводе — и тут же превратился в идиота. Понимаете? Они способны использовать мозг в качестве устройства для перевода — если человек лишен собственного разума. Но читать наши мысли они не умеют. Ведь тогда они не стали бы ни о чем спрашивать! Они превратили Хуана в растение, чтобы использовать его в качестве прибора для общения с нами. Вы понимаете, что из этого следует?

— Изображения на плитах и индианка не похожи на идиотов, — тихо проговорил Эпсли. — Нет, они изображают людей в период самых сильных эмоциональных переживаний. Таково их представление о чувственном удовлетворении. Мой Бог! Испанское искусство охотно показывает нам бой быков! А им нравятся люди, охваченные ужасом, отчаянием и похотью, — очевидно, так они сами получают наслаждение!

Нетерпеливо расхаживавший взад и вперед Маршалл остановился.

— Полагаю, — холодно заявил он, — что эти существа наслаждаются проявлением человеческих чувств, ведь им нравится их рисовать — и чем эмоции острее, тем лучше. Подозреваю, они захотят получить в свое распоряжение людей в качестве источника подобных удовольствий.

— О чем ты говоришь? — резко спросил Берроуз.

— Римляне по всему миру разыскивали диких животных, которых убивали на аренах только потому, что публике нравилось наблюдать за кровавыми схватками, — с язвительной усмешкой ответил Маршалл. — Не говоря уже о рабах и преступниках, умиравших там под громкие крики. Подумайте о временах, когда здесь стоял город! На Земле было совсем мало людей. Возможно, в этом стоит искать причину их появления здесь! Ну, если в их мире людей для пыток не хватает, почему бы не поискать жертв в другом времени?

Эпсли быстро отошел к краю лагеря. Его вырвало. Затем со стороны озера послышались новые крики:

— Seiiores! Senores!

Плот приближался. Он направлялся в сторону лагеря.

Когда плот подошел к берегу, он не остановился, а продолжал двигаться сначала по заболоченному участку, потом по сухой земле. Оказалось, что это вовсе не плот, а грузовой трактор-амфибия с плоской широкой палубой. На носу у него находилась маленькая кабина из прозрачного пластика. Внутри сидели два человечка в броне, испускающей слабое желтоватое сияние. Маленькие, похожие на прожекторы предметы, расположенные на верху кабины, поворачивались от одной группы людей к другой. Все пеоны, не рискнувшие вернуться на берег вплавь, оставались на палубе. Когда трактор остановился, один из них что-то сказал лишенным выражения голосом, все соскочили на землю и помогли сойти стонущему от боли товарищу. Это был пеон с обожженной рукой.

Один человек так и остался на палубе. Хуан — точнее, тот, кто раньше был Хуаном. Маршалл слышал, как он все время шутил с другим часовым в ту, первую ночь, проведенную ими в долине. Теперь его голову украшала металлическая шапка, провод от которой шел к кабине. Выражение лица Хуана было чересчур умиротворенным.

— Senores, — сказал он все тем же лишенным эмоциональной окраски голосом, — los gentiles hombres de la maquina desean preguntarles algunas cosas[49].

Слова принадлежали не ему. Это существа из странного устройства на ходулях говорили при помощи губ Хуана. Его мозг преобразовывал мысли в знакомые слова, а потом совершал обратное действие, превращая слова в образы, которые понимали существа из машины времени. Подобный способ перевода стал возможен только благодаря тому, что собственный разум Хуана был отключен — его мозг превратился в живой механизм.

Маршалл с трудом сдерживал ярость.

— Я знаю, что вы прилетели сюда на машине времени, — заговорил он по-испански, поскольку Хуан не воспринимал ничего другого. — Что вы хотите у меня спросить?

Пауза. Лицо Хуана сохраняло равнодушное выражение. Затем он безучастно начал задавать вопросы. Как далеко до того места, откуда пришли белые люди? Сколько там людей? У них есть металл? Какие металлы им известны?

— Ну, мы знаем более ста элементов, некоторые из них являются металлами, — резко ответил Маршалл.

Существа из машины времени хотели оценить уровень развития белых, явно продвинувшихся дальше индейцев и тех первобытных людей, с которыми они имели дело прежде.

Возникла еще одна пауза. И вновь Хуан заговорил бесцветным, лишенным эмоций голосом. Почему белые люди пришли сюда? Ходят ли легенды, повествующие о городе?

— О существовании города известно только нам! — раздраженно ответил Маршалл.

Невозмутимый голос продолжал спрашивать о том, что никогда не пришло бы в голову Хуану. Какова численность других наций? Каково общее население Земли? Прошло некоторое время, прежде чем мозг Хуана сумел донести до пришельцев цифру в два миллиарда человек. Последовали другие вопросы. Среди прочего Маршалл сказал, что люди научились использовать энергию. О, значит, люди овладели энергией! А какое они использует топливо?

— То же, что и вы! — проворчал Маршалл.

— Какой металл вы расщепляете? — спросил голос Хуана, и Маршалл чуть не подпрыгнул от удивления.

Из этих слов следовало, что его собеседник имеет в виду атомную энергию. Маршалл солгал, сознательно используя ограниченность словаря Хуана. Голос холодно спросил, способны ли люди контролировать энергию настолько, что она не требует постоянного внимания. Маршалл — не до конца понимая, что они хотят услышать, — сказал, что нет. Далее последовал вопрос об оружии, и Маршалл совершенно сознательно преувеличил эффективность и дальность действия оружия землян. Наконец он решил задать вопрос:

— А откуда прибыли вы?

Ответ прозвучал достаточно презрительно:

— Вы все равно не сможете понять. С другой звезды.

— И вы должны носить специальные скафандры и шлемы — в противном случае вам грозит гибель, — скрипучим голосом проговорил Маршалл. — Зачем вы прилетели сюда, если даже здешний воздух не пригоден для вашего дыхания?

На этот вопрос ответа не последовало. Возникла очередная пауза, а потом посыпались новые вопросы об энергии. Как люди передают энергию? Словарь Хуана выдал такую фразу:

— Как энергия распространяется по воздуху?

Вспотевший Маршалл ответил, что является специалистом в другой области. Тема вновь изменилась. Один за другим следовали хитрые вопросы, лишенные каких бы то ни было эмоций, характерных для человека. Маршалл не сомневался, что мозг, где они возникали, был расчетливым, предусмотрительным, безжалостным и переполненным презрением к людям. Его совершенно не интересовало, что подумает о целях посещения допрашиваемый человек.

В конце концов Маршалл решился спросить еще кое-что:

— Зачем вы разыскиваете людей?

— Удовольствие, — последовал столь же равнодушный и пренебрежительный ответ. — Ты не поймешь.

— А я полагаю, что пойму, — мрачно возразил Маршалл.

— Никогда, — жестко ответил голос. — Наша раса такая же древняя, как ваше солнце. Чувства доступны лишь разуму, но чувства есть удовольствие. Ваша раса обеспечивает нас удовольствиями. Ты не поймешь.

— Мне кажется, я прекрасно вас понимаю, — разгневанно произнес Маршалл. — Но вы способны воспринимать лишь одну эмоцию! Вам бы хотелось узнать, почему величественный город, процветавший во времени, из которого вы пришли, теперь поглощен джунглями! Вам знакомо чувство любопытства, а возможно, и страха!

На эту тираду ответа не последовало.

— Мы заберем ваше имущество для изучения. Вы вернетесь в лагерь. Положите вещи на наше средство передвижения. Мы не возьмем с собой никого из вас. Это неудобно и совершенно бесполезно. Вы всего лишь люди.

Амфибия двинулась вперед. Небольшое устройство, находившееся в верхней части кабины, пошевелилось. Деревья вспыхнули. Амфибия спокойно двинулась вперед сквозь огненный ад. Тепловые лучи прожигали путь в джунглях.

Люди остались на берегу.

— Я в недоумении. До их появления мне было страшно. А теперь страх исчез, — удивленно проговорил Эпсли. — Ну, что скажешь, Маршалл?

Маршалл повел людей обратно в лагерь по тропе, которую они расчистили в джунглях раньше, — двигаться за амфибией было невозможно из-за чудовищного жара.

— Они используют атомную энергию, — коротко ответил он. — А это опасно даже для них. Генераторы требуют постоянного присмотра. Они каким-то образом передают энергию — возможно, здесь и возникают проблемы. Сейчас они намерены взять наши вещи для изучения, чтобы выяснить, насколько мы технически развиты. Кстати, ты заметил, что на них надеты скафандры, похожие на те, что мы используем для работ под водой? Они не могут дышать нашим воздухом. Судя по цвету газа в их скафандрах, им необходим хлор. Быть может, именно по этой причине им пришлось изобрести такую превосходную нержавеющую сталь. Ведь при соединении воды и хлора образуется соляная кислота, и простое железо в ней долго не продержится. Интересно, как они удерживали дыхательную смесь внутри города? Силовыми полями?

Он шел впереди. Пеоны были сильно напуганы. Они следовали за белым человеком только потому, что он вроде бы знал, что делать. И еще из-за того, что он говорил — по-испански — с Хуаном, который представлял существ из странного устройства над озером. И еще американец не казался таким испуганным, как они сами.

— Это не меняет того факта, что наши дела плохи! — заметил Эпсли.

— Это все меняет, — сурово возразил Маршалл. — Послушай! Мы должны погрузить вещи на их амфибию — в противном случае нас сожгут. Однако все наше оборудование там не поместится. Мы можем кое-что оставить себе. Понимаешь?

Они подошли к лагерю. Трактор уже ждал. За ним тянулась пелена едкого дыма.

— Эти дьяволы уверены, что мы никуда не денемся! — возмутился Берроуз.

— Возмущаться бесполезно, — проворчал Маршалл. — Вы, ребята, постарайтесь их чем-нибудь занять, а я соберу гостинцы.

У Эпсли получалось лучше, чем у Берроуза, который был вне себя от ярости. Эпсли устроил настоящую диверсию, заявив, что следует отдать только по одному предмету каждого вида — одну тачку, одну лопату, одну палатку, один металлоискатель.

…Наконец появился Маршалл с огромным пакетом. При помощи пеонов его погрузили на трактор и тщательно закрепили. Он сам завязал веревку, а потом отошел в сторону, с мрачным видом потирая руки.

Хуан, пеон с металлической шапкой на голове, бесстрастно произнес:

— Bueno pues[50]. Мы возьмем это с собой. Вы также наделены любопытством. Вам будет дозволено узнать о городе. Мы вернемся домой с докладом. Наша раса переместится вперед во времени, к вам, в этот век, где есть два миллиарда людей для наших удовольствий. Мы построим новый город, возможно здесь же, или выберем другое место, захватив отсюда все, что пожелаем. А для того чтобы человеческая раса не узнала о нашем существовании между временами, в которые мы правили Землей, мы уничтожим прежний город после того, как будет построен новый.

Затем Хуан, игравший роль переводчика для существ из машины времени, сошел на землю и снял с головы металлическую шапку. И тут же его лицо приобрело совершенно бессмысленное выражение. Он лишь строил гримасы и тихонько булькал.

Амфибия, тяжело нагруженная оборудованием экспедиции, медленно двинулась к берегу. Одно из устройств, напоминающее прожектор, повернулось к Хуану. Через мгновение пеон исчез в облаке пара.

Двадцать минут спустя Маршалл, Эпсли и Берроуз стояли у края джунглей и наблюдали за металлическим цилиндром над озером.

— Они способны улавливать человеческие эмоции, — проворчал Маршалл, — а я чувствовал, что мне трудно сохранять спокойствие! Вот почему я попросил вас побыть возле трактора, пока я собирал оборудование.

Между тем амфибию на толстых тросах начали вытаскивать из воды. Она постепенно приближалась к блестящему цилиндру, все еще покоящемуся на ходулях. Вернулись оба вертолета, на несколько мгновений зависли над машиной времени, а потом как-то незаметно исчезли внутри. Трактор поднимался все выше и выше, и Маршалл крепко сжал кулаки. Мощная боковая дверь скользнула в сторону, и трактор аккуратно вплыл туда. Дверь закрылась. Возникла знакомая пульсация, цилиндр начал затуманиваться. Тонкие опоры сложились, машина потускнела, и через несколько мгновений над озером уже ничего не было видно.

Маршалл мрачно улыбнулся. Эпсли глубоко вздохнул.

— У меня предчувствие, — спокойно сказал он. — Помните, я сказал, что мне страшно, еще до того, как эта штука здесь появилась? А потом вдруг, когда мы шли к ней по берегу, я перестал испытывать страх? Теперь я опять не боюсь. В чем дело, Маршалл?

— Проклятье! — выпалил Берроуз. — Они забрали мои записки! А пеоны навьючивают мулов! Они уходят! Мы не можем убедить их остаться, Маршалл!

— Все в порядке, — ответил Маршалл и кисло добавил: — Проклятые высшие существа! Они не пожелали взять с собой никого из нас, потому что мы всего лишь люди! И совершенно спокойно выложили свои планы! Мы слишком ничтожны, чтобы им помешать! Они заберут все, что пожелают, из города и уничтожат его. Человеческая раса ничего не узнает о них до тех пор, пока они вновь не появятся, чтобы править миром! Ну и черт с ними!

Он повернулся и зашагал обратно к лагерю.

— Тем не менее мы уйдем и постараемся держаться подальше отсюда. Мы же хотим, чтобы все шло так, как они задумали? Если мы будем оставаться здесь, пока они мечутся по времени туда и обратно, то можем изменить прошлое. Но если мы уйдем, они никогда не вернутся!

Эпсли шел вслед за Маршаллом.

— У меня такое ощущение, что все будет хорошо, — повторил он. — Чем это вызвано, Маршалл?

Маршалл вздохнул.

— Они ведь не забрали все из города, прежде чем его уничтожить, не так ли? К тому же, чтобы стереть город с лица земли, нужен не один большой взрыв, а много маленьких. Они оставили произведения искусства, мы видели их машины, превратившиеся в ржавчину. К тому же на этом месте образовалось озеро, доказывающее, что город разрушен взрывом, эквивалентным пятидесяти килотоннам тротила! Такой взрыв обязательно разрушит купол или силовое поле, удерживавшее необходимый для жизни газ, и те существа, что не погибнут во время взрыва, умрут от воздуха, которым с таким удовольствием дышат люди! Сейчас они мертвы, все до единого! И были мертвы в течение двадцати тысяч лет!

Он рефлекторно сжимал и разжимал кулаки.

— Проклятые звери! — добавил Маршалл. — Использовали людей для собственного удовольствия! Заставляли их страдать, а сами наслаждались! Мерзкие твари! Так им и надо!

— Что ты сделал? — нетерпеливо спросил Эпсли.

— Они оставались чертовски уверенными в себе даже после того, как я рассказал им о наших пушках! — гневно продолжал Маршалл. — Когда я заявил, что мы овладели атомной энергией, они спросили, нужно ли нам соблюдать осторожность. Тут я все понял. Должно быть, у них возникают проблемы с этим. Ну, пока они следят за процессом, все в порядке. Поэтому я кое-что придумал! Мы всего лишь люди! И они нас не боятся! Вот почему я собрал всю взрывчатку, которая у нас была, около восьмидесяти фунтов, и сделал им скромный подарок. Пока она оставалась на тракторе, ничего не могло произойти. В самый последний момент я запустил часовой механизм. Как только они начнут разгружаться, она рванет!

— Но… — начал Эпсли.

— В их машине времени есть атомный генератор, — проворчал Маршалл. — Должен быть. Они не умеют передавать энергию сквозь время! Поэтому они вернутся в свой проклятый город, начнут вытаскивать трофеи из трактора — и тут же последует взрыв. В ограниченном пространстве машины времени это приведет к страшным разрушениям. Атомная установка взлетит на воздух. И второй взрыв будет во много раз страшнее первого. После чего, я уверен, загорится основная атомная станция, обеспечивающая энергией весь город! Вот тебе и взрыв, эквивалентный пятидесяти или шестидесяти килотоннам тротила, и город в полном составе отправится в ад!

— Возможно… — с сомнением проговорил Эпсли, — а если нет…

Маршалл махнул рукой в сторону озера.

— Вот положительный ответ на твой вопрос!

Они вернулись в лагерь. Пеоны с лихорадочной скоростью нагружали мулов оставшимся оборудованием. Маршалл понимал, что, если он попробует остановить их, индейцы попросту сбегут. Поэтому он постарался их организовать. Уже через полчаса экспедиция отправилась к побережью.

Ночью, когда они разбили лагерь на небольшой поляне, Берроуз принялся жаловаться.

— Проклятье, — недовольно проговорил он, — я разбираюсь в первобытных людях, но так и не понял, что произошло! Ты уверен, что эти существа не вернутся, Маршалл?

Маршалл кивнул.

— Но мы так их и не увидели! — запротестовал Берроуз. — Мы даже не знаем, как они выглядят!

— Лично я, — заявил Эпсли, — и знать не хочу.

— Проклятье, — продолжал Берроуз, — культура, подобная этой… Нам бы следовало выяснить, что привело ее к закату! Двадцать тысяч лет назад возникла такая великолепная цивилизация, а потом полностью исчезла. Что случилось с их техникой, искусством и наукой?

— Маршалл, — сухо ответил Эпсли.

— Давайте лучше скажем, что сделали это вместе. — Маршалл покачал головой. — Но нам никто никогда не поверит. С их техникой, искусством и наукой случились мы!

Он продемонстрировал невероятную щедрость и благородство. От начала и до конца это было шоу Маршалла. Он и его нож — только теперь таких ножей стало четыре. У него есть четыре ножа из нержавеющей стали, и все считают его психом, поскольку Маршалл настаивает, что им двадцать тысяч лет. А Берроуз и Эпсли с ним соглашаются.

Одинокая планета

Пока не появились люди, Эйликс была очень одинока. Но о своем одиночестве она, разумеется, и не подозревала: ведь тогда главным в ее сознании была память, а то, что входило в ее воспоминания, состояло из самых простых вещей. Тепло и холод, солнечный блеск и мрак, дожди и засухи — вот и все; других понятий Эйликс не знала, хотя и была уже невообразимо стара. Однако на своей планете она была первым существом, наделенным сознанием.

Конечно, поначалу там наверняка встречались и иные существа, возможно даже целые квинтильоны живых комочков — простейших амеб, бактерий, обитавших в той же луже, в которой родилась Эйликс. Когда-то и Эйликс почти не отличалась от этих бесчисленных, как звезды, существ, которые плавали, жили и умирали в полном жизненной сумятицы болоте под влажным, покрытым тучами небом. Но это было давно, миллионы, а может, и сотни миллионов лет назад.

Однажды корабль космической патрульной службы землян вышел из гиперскоростного хода в нескольких миллионах миль от солнца этой планеты. Он неподвижно повис в пространстве и занялся исследованием солнечной короны, магнитного поля, активности солнечных пятен. Затем корабль двинулся по бесконечным просторам космоса к единственной планете этого солнца. Полюса ее оказались покрытыми льдом, а над поверхностью нависали облака. Рельеф планеты был неровным, гористым, но без морей. Патрульные наблюдатели пришли уже было к выводу, что поверхность планеты составляет безжизненная, лишенная какой-либо растительности пустыня, когда анализаторы оповестили о наличии протоплазмы. И корабль землян спустился ниже.

Живое существо Эйликс было обнаружено, когда корабль садился на планету. Выхлопы из ракетных дюз ударили о ее поверхность, ввысь взлетели столбы пара и что-то вроде глыб коричневатой почвы, и тогда-то началось удивительное. Под кораблем разверзлась гигантская пропасть; и всюду, куда только достигал взгляд, импульсами пошли волны, очень напоминавшие судороги живого существа.

Корабль поднялся выше и сделал вокруг планеты несколько витков. Твердую, настоящую почву космонавты обнаружили только у самых границ северной ледяной шапки. Здесь они произвели посадку и здесь провели целый месяц, исследуя планету, а вернее, Эйликс, которая покрывала всю ее поверхность за исключением оледенелых, прилегающих к полюсам участков.

В отчете наблюдателей патрульного корабля было сказано, что на планете обнаружен один-единственный организм, который, вне всяких сомнений, является живым существом. Обычные признаки, которыми определяются различия между растительной и животной жизнью, оказались неприменимыми к Эйликс. Строение ее было клеточным, следовательно, она могла бы размножаться делением, однако этого не было замечено. Отдельные ее составные части не являлись независимыми членами колонии, как это наблюдается у коралловых полипов. Они составляли единый живой организм, в чрезвычайной простоте своей необычайно сложный.

Эйликс растворяла скальные породы своей планеты, как это делают некоторые микроорганизмы, и питалась содержащимися в них минеральными веществами. Подобно растениям, она использовала солнечный свет для фотосинтеза и формирования сложных химических соединений. Главное же было в том, что она была наделена сознанием. На внешние раздражители, например на прижигание поверхности, она реагировала судорожным сокращением, пытаясь отодвинуться от источника боли… Относительно иных же свойств наблюдатели патрульного корабля ничего вразумительного сказать не смогли. Только молодой лейтенант Джон Хеслип выдвинул довольно стройную гипотезу. И хотя его выводы были весьма сомнительны, именно они и оказались правильными.

Сознание, которым была наделена Эйликс, Джон Хеслип отнес к невиданному доселе типу. Она реагировала не только на физические раздражители, но и на мысли землян. Если кто-то из них, например, считал, что Эйликс следовало бы быть зеленой для того, чтобы результативнее поглощать солнечные лучи, Эйликс тут же зеленела. Если же кто-либо думал, что Эйликс должна быть красной, она тут же приобретала красный цвет. Если же кто-то мысленно представлял, как Эйликс вытягивает нечто вроде щупалец для исследования научных инструментов, установленных на ледовой шапке, она тут же воспроизводила это явление.

Но Хеслип так никогда и не дождался признания. Лишь единственный раз его имя было упомянуто в примечаниях к одному из томов «Отчета об экспедиции Хейликона на Эйликс» (том IV, глава 4, с. 97).

Наибольшую известность в научных кругах получила теория возникновения и развития Эйликс, предложенная спустя некоторое время биологом по фамилии Кейтистайн.

«В очень отдаленные, незапамятные времена, — писал он, — произошла чисто автоматическая реакция одноклеточных, которые — как на Земле, так и вообще где бы то ни было — являлись начальной формой жизни. Возможно, под влиянием космических лучей один из этих организмов на исследуемой планете подвергся мутации. В результате мутации этот организм оказался наделенным целенаправленностью, которую можно рассматривать как сознание в самом первозданном его виде. И целью здесь оказалась пища. Остальные же одноклеточные продолжали свое существование бесцельно, ибо оставались не более как автоматами, реагирующими на внешние раздражители. Целенаправленность мутированного организма действовала теперь на них как раздражитель. Они и реагировали на него. Они плыли к этому существу и шли ему на корм. Постепенно организм этот разросся и сделался единственным обитателем всей лужи.

Пища находилась в иле и в камнях на дне лужи. Организм продолжал расти, поскольку являлся единственным на планете существом, наделенным целью, против чего остальные организмы не имели средств защиты. Эволюция не создала ему врага, цепь случайностей не поставила перед ним необходимости вести борьбу за существование, что потребовало бы, в свою очередь, развития мозга».

Далее выводы Кейтистайна становятся настолько запутанными, что понять их почти невозможно. Он утверждает:

«На Земле и на других планетах телепатия наталкивается на огромные трудности, поскольку наши самые отдаленные предки — одноклеточные — развили у себя защитный экран против воздействия взаимных мысленных раздражителей. На исследуемой же планете не возникло подобной формы защиты, поэтому-то одно-единственное существо и овладело всей планетой, покрыв со временем своим телом всю ее поверхность. В его распоряжении было все живое планеты, вся ее влага, все, что ему только требовалось. Оно было вполне удовлетворено. А поскольку ему никогда не приходилось сталкиваться с противником, наделенным сознанием, оно и не развило в себе сопротивляемости — своеобразного защитного экрана — против постороннего внушения. И оказалось, таким образом, бессильным против собственного же оружия.

Все это не имело значения, пока не появились люди. А потом, лишенное противотелепатического экрана, оно не смогло противостоять человеческим мыслям, человеческому воображению. Эйликс — это существо величиной в целую планету, является, по существу, рабом любого человека, который пребывает на ее поверхности. Оно послушно любой его мысли. Оно является живым самообеспечивающимся роботом, послушным слугой любого мыслящего существа, с которым бы оно ни столкнулось».

Вот, собственно, и вся теория Кейтистайна.

«Отчет об экспедиции на Эйликс» содержит множество интереснейших снимков, иллюстрирующих приводимые в нем описания. Там есть фотографии непроходимых джунглей, которые Эйликс с невероятными мучениями создавала из собственного тела только потому, что их мысленно представили себе люди. Встречаются там фотографии огромных пирамид, построенных Эйликс по приказу патрульных наблюдателей, есть там также снимки мощных механизмов чрезвычайной сложности, тоже сделанных из тела Эйликс, которому она умела придавать любые мыслимые формы. Однако приказ пустить эти механизмы в ход не дал никаких результатов, поскольку быстрые обороты их отдельных частей вызывали у Эйликс боль, и машины превращались в бесформенные груды.

Людям всегда не хватало имевшихся у них слуг, им недостаточно было даже многих миллионов машин, производимых иными машинами, поэтому они тут же решили использовать и Эйликс. Это была единственная планета, которую удалось завоевать и покорить без борьбы. Уже самые первоначальные исследования показали, что на Эйликс достаточно пребывания всего лишь небольшой горстки людей. Если число их увеличивалось, то их противоречивые мысли приводили к истощению поверхности, которая пыталась удовлетворить каждого. Отдельные части организма Эйликс отмирали в результате истощения, оставляя огромные гноящиеся участки, заживавшие только после ухода людей. В конце концов Эйликс была отдана в распоряжение созданного концерна «Эйликс» с рекомендацией соблюдения величайшей осторожности.

Технические исследования показали, что под покровом живого тела в недрах планеты находятся богатейшие залежи ротенита — минерала, используемого для придания металлам почти абсолютной долговечности. Концерн основал колонию из шести тщательно отобранных человек, и под их руководством Эйликс приступила к работе. Она поддерживала движение машин, добывала ротенит и подготавливала его к отправке на Землю. Через равные промежутки времени большие транспортные корабли совершали посадку в определенном месте, и Эйликс грузила в них минерал. Транспорты эти имели право появляться только с определенными интервалами, поскольку присутствие экипажа со множеством противоречивых мыслей вредно отражалось на Эйликс.

Предприятие приносило колоссальные прибыли. Эйликс обеспечивала концерну «Эйликс» дивиденды на протяжении около пятисот лет. Концерн этот был фирмой солидной, состоятельной и серьезной. И никто на свете, а сотрудники концерна тем более, даже и не подозревал, что Эйликс могла представлять собой самую страшную опасность, с которой когда-либо сталкивалось человечество.

Тревожные факты обнаружил тоже Джон Хеслип — потомок, далекий прапраправнук того молодого лейтенанта, который первым разгадал сущность сознания Эйликс. Джон Хеслип посетил планету по служебному заданию через триста лет после экспедиции Хейликона. Ему удалось совершить целый ряд открытий, и он с фамильной гордостью написал о них отчет. С энтузиазмом перечислял он те новые явления, которые произошли на Эйликс за три столетия. Изменения эти происходили настолько постепенно, что до него никто на них не обращал внимания.

Эйликс теперь уже не требовала за собой надзора. Сознание ее успело преобразоваться в разум. До появления людей Эйликс знала лишь тепло и холод, свет и мрак, влажность и засуху. Но она не знала еще мыслей, не имела ни малейшего представления о целенаправленности, если целью не была пища или просто поддерживание собственного существования. Сотни лет общения с людьми дали ей нечто большее, чем умение выполнять приказы. Эйликс выслушивала приказы и выполняла их. Однако наряду с этим она воспринимала также и мысли, которые отнюдь не являлись приказами. Таким образом, она постепенно усваивала и человеческую память, и знания людей. Человеческих стремлений у нее, естественно, не было. Стремление наживы не могло быть понятным существу, в распоряжении которого имелась огромная планета. Однако само по себе мышление оказалось процессом приятным. Эйликс, покрывая собою целый мир, лениво впитывала в себя знания и опыт людей — шестерых одновременно, которые, сменяясь, жили и работали на единственной расположенной там станции.

Таковы были некоторые из последствий трехсотлетнего пребывания людей на Эйликс, утверждал Джон Хеслип.

Вокруг транспортных кораблей передвигалось изменчивое вещество Эйликс, покрывая выбитую в скальном грунте посадочную площадку. Вначале, когда прибывал корабль, люди мысленно представляли себе, что площадка свободна, и часть организма Эйликс покорно сжималась, отступала. Корабли совершали посадку, а их ракетные выхлопы не поражали Эйликс. Когда же площадка остывала, тело Эйликс под влиянием человеческих мыслей приобретало форму щупалец-манипуляторов, которые подступали вплотную к кораблям и принимались за погрузку ротенита.

Человеческое воображение прогрессировало, и благодаря ему Эйликс построила из своего живого тела великолепные подъемные механизмы, которые за сорок минут загружали в трюмы кораблей сорок тысяч тонн ротенита. Потом по аналогичному мысленному приказу все эти приспособления отступали, и корабль мог свободно покинуть поверхность планеты.

Джон Хеслип отмечал, что теперь уже людям не приходилось мысленно представлять себе все операции. Эйликс действовала совершенно самостоятельно. Исследователь обнаружил, что освобождение посадочной площадки без какого-либо приказа происходит уже на протяжении ста лет. Теперь люди узнавали о приближении транспортного корабля, замечая, что органическое покрытие начинало отодвигаться. Им оставалось лишь встречать транспортник и проводить все время погрузки в беседах с экипажем, абсолютно не заботясь о каком-нибудь надзоре за действиями Эйликс.

Произошли на Эйликс и другие изменения. Машины с довольно неуклюжими манипуляторами, при помощи которых добывался минерал, были созданы под воздействием несложного воображения. Одного человека было достаточно для надзора за дюжиной механизмов, и после очень небольшого навыка он мог прекрасно представлять себе их в действии.

Однажды кто-то из надсмотрщиков заболел. Он возвратился на базу и попросил коллегу подменить его на дежурстве. Тот же, придя на место, обнаружил, что все механизмы продолжают работу, несмотря на отсутствие контроля.

Дежурные, утверждал Джон Хеслип, и раньше, конечно, осуществляли лишь общий надзор, но редко когда вообще обращали внимание на работу механизмов. Они читали, дремали или смотрели видеофонные записи. Если же случалась какая-нибудь авария и механизмы останавливались, контролер только выяснял, что именно испортилось, и мысленно представлял ремонтные работы. Манипуляторы тут же в соответствии с его указаниями производили ремонтные операции, и рабочий ритм восстанавливался. Иное дело, что подобные случаи происходили чрезвычайно редко.

Но теперь, подчеркивал Хеслип, уже нет необходимости мысленно представлять себе поочередно все операции, необходимые для ремонта. Если механизмы останавливаются, надсмотрщик устанавливает причину и отдает мысленный приказ, чти именно следует сделать, не заботясь о деталях. Эйликс буквально в одну секунду воспринимает приказ и выполняет его.

В последнее время, утверждает Хеслип, произошло еще одно весьма знаменательное событие. С одним из горнодобывающих механизмов случилась авария настолько серьезная, что устранение ее последствий потребовало бы очень продолжительных и сложных ремонтных работ. Однако все обошлось значительно проще. На дне шахты лежало несколько уже отслуживших свой срок машин. И вот в один прекрасный день Эйликс без каких-либо указаний, по собственной инициативе, разобрала эти машины, взяла из них необходимые детали и полностью исправила испорченный агрегат. Этот факт был установлен только после того, как кто-то обнаружил исчезновение всех механизмов, выброшенных на свалку. Как оказалось, Эйликс разобрала их все на отдельные детали и умудрилась из шести выброшенных машин собрать шесть новых, да еще и аккуратно сложила оставшиеся части.

Благодаря контакту с человеческими умами Эйликс и сама оказалась наделенной разумом. Первоначально она, конечно, не могла воспринимать абстрактные понятия. Позднее Эйликс обрела слепое сознание, без способности к формулированию собственных мыслей. Теперь же у нее такая способность появилась.

Джон Хеслип самым решительным образом требовал дать Эйликс систематическое образование. Существо, тело которого имеет массу, равную массе всех континентов Земли, и наделенное к тому же разумом, должно иметь мозговой потенциал несравненно более высокий, чем мозговые потенциалы всех отдельных людей, вместе взятых. Такой разум, тренированный соответствующим образом, окажется в состоянии разрешить все те проблемы, которые человечество не смогло решить на протяжении сотен поколений.

Однако дирекция концерна «Эйликс» проявила большую мудрость, чем Джон Хеслип. Члены правления сразу же осознали, что этот нечеловеческий разум таит в себе громаднейшую опасность. А тот факт, что возник он благодаря общению с людьми, только усиливал ее.

Джон Хеслип был срочно отозван с Эйликс, а его отчет строго засекречен. Сама мысль о существовании разума, значительно более высокого, чем человеческий, не могла не вызвать серьезных опасений. И если бы весть об этом разошлась по миру, для концерна «Эйликс» результаты могли стать плачевными, так как не исключалась возможность, что для ликвидации этой опасности немедленно были бы высланы патрульные корабли космической службы, а это означало бы конец всем прибылям концерна.

Двадцать лет спустя после этих событий, когда выводы Хеслипа подтвердились многочисленными фактами, концерн решил произвести опыт. С Эйликс были убраны все люди. И тем не менее существо по имени Эйликс продолжало старательно отправлять транспорты ротенита. Эйликс добывала минерал в шахтах, доставляла его на склады, подготавливала к погрузке и грузила на транспортные корабли, хотя на поверхности планеты не было ни одного человека. Так продолжалось четыре цикла. А потом она прекратила работу.

Люди возвратились, и Эйликс снова весело принялась за дело. Вся ее поверхность покрылась, словно от радости, высокими волнами. Однако без людей она отказывалась работать. Через год концерн запустил на орбиту Эйликс специальный корабль, с которого и должно было осуществляться руководство крупнейшим предприятием Галактики. Однако из этого ничего не получилось. Эйликс как-то затихла и прекратила работу.

Было решено вступить с ней в переговоры. Эйликс послушно отвечала на вопросы. Однако возникли серьезные трудности, ибо понять что-либо определенное из ее ответов было невозможно. Эйликс отвечала так, как того даже подсознательно хотел спрашивающий. Наконец после длительных поисков удалось найти человека, который оказался способным не представлять себе, как именно Эйликс должна или может объяснить его вопрос. С огромным трудом ему удавалось удерживать свои мысли до получения необходимых ответов. Самым важным был, конечно, ответ на вопрос, почему останавливается работа шахт, как только люди покидают поверхность Эйликс.

Эйликс ответила: «Я чувствую себя одинокой».

И естественно, если нечто, столь огромное, как Эйликс, испытывает одиночество, результаты этой тоски должны быть пропорциональны ее габаритам. А из тела Эйликс вполне можно было бы сформировать небольшую планету. И руководители концерна вынуждены были снова направить на Эйликс людей.

Однако теперь служащих подбирали по совершенно новым качествам. Это были люди очень низкого интеллектуального уровня и лишенные какого бы то ни было технического образования. Смысл подобного подбора служащих состоял в том, чтобы Эйликс не смогла получить новых сведений, которые делали бы ее еще более опасной. Раз уж ей необходимо было человеческое общество, ей посылали людей, но учителей среди них она не могла найти.

Итак, шесть человек с чрезвычайно низким уровнем развития составляли теперь коллектив станции концерна «Эйликс» на планете. Они получали огромное жалованье, им поставлялись всевозможные средства развлечения, но никакой пользы, кроме своего присутствия, принести Эйликс они были не в состоянии.

Эта система, поддерживаемая концерном двести лет, как мы увидим, могла привести к трагическим последствиям для всего человечества. Но она обеспечивала поступление дивидендов.

По прошествии пятисот лет со дня открытия планеты положение на Эйликс снова вызвало беспокойство. За это время человечество шагнуло далеко вперед. Число колонизированных планет выросло до десяти тысяч. Процент катастроф космических кораблей значительно снизился, а причины аварий устанавливались со все возрастающей точностью.

Экспедиция нового Хеслипа двинулась во Вторую галактику на корабле, который был верхом технической мысли человечества. Сверхскорость, с которой он передвигался, была в три раза выше, чем это вообще считалось возможным в недавнем прошлом, а горючим он был обеспечен на двадцать лет. Командиром корабля был Джон Хеслип, прямой потомок уже известных нам Хеслипов, а экипаж состоял из пятидесяти мужчин и женщин.

На Эйликс же дела тем временем обстояли неважно. Каждая очередная шестерка служащих воспитывалась в специальном, великолепно продуманном учебном заведении, где этих людей подготавливали к жизни исключительно на Эйликс. Показатель их умственного развития колебался от 60 до 70 пунктов по шкале, где нормальное развитие принято за 100. И никто даже и не подозревал, к чему приведет двухсотлетнее пребывание на планете этих людей.

На Эйликс выслали усовершенствованные механизмы для замены устаревших и отработавших свой срок. Разумеется, новые служащие в них ничего не смыслили. Поэтому Эйликс, получавшей теперь приказы от людей, которые и сами не знали, как выполнить их, пришлось самостоятельно ознакомиться с принципами действия всех этих механизмов.

Для того чтобы исполнять получаемые приказы, Эйликс пришлось теперь размышлять самостоятельно, что довело ее уровень мышления до нового, более высокого порядка. Желая служить человечеству, она вынуждена была теперь создавать новые механизмы, то есть заниматься изобретательством и совершать открытия. Когда же поставляемые механизмы оказывались неподходящими для работы на все более глубоких горизонтах шахт ротенита, Эйликс пришлось проектировать и строить новые.

Вскоре залежи ротенита в районе станции оказались целиком исчерпанными. Эйликс попыталась информировать об этом своих владык, но они, однако, знали только одно: они должны отдавать приказы, а не вступать в дискуссии. Был отдан суровый приказ — ротенит должен добываться, как обычно. И Эйликс пришлось разведывать новые залежи.

Огромное, величиной в целую планету существо продолжало послушно выискивать минерал, где бы он ни залегал, и доставлять его под поверхностью — иногда за целые сотни миль — в старую шахту, где у нее были теперь склады. Затем Эйликс доставала его из шахты и подавала на погрузку. Она изобрела транспортные средства, при помощи которых перевозила без ведома служащих концерна минерал на расстояния, исчисляющиеся уже тысячами миль. Для транспорта ей необходима была энергия.

Ясное дело, Эйликс прекрасно понимала, что такое энергия. Уже по меньшей мере две сотни лет она занималась ремонтом машин. Ей приходилось добывать радиоактивные элементы, и ее машины заработали на атомном горючем. В памяти ее хранились знания поколений образованнейших людей, которые пребывали с нею триста лет. От этих знаний она и отталкивалась.

Внешне все оставалось по-прежнему. Эйликс представляла собой бесформенную студенистую массу, расстилающуюся от одного полюса планеты до другого. Она заполняла собой то, что могло быть океанскими безднами, и тонким слоем покрывала высочайшие вершины планеты. Она изменяла свою окраску в зависимости от угла падения солнечных лучей. Когда шел дождь, на ее поверхности возникали углубления, в которых Эйликс накапливала воду в необходимых количествах. Потом углубления эти исчезали, а вода стекала в те места, где влаги было недостаточно, и хранилась в подобных же вновь образованных углублениях. В случае необходимости избыточная влага выпаривалась и образовывала дождевые облака.

Но люди отдали Эйликс приказ: прекратить дожди в районе станции. Конечно, разумные люди никогда не потребовали бы подобного; служащие же на Эйликс не видели причин, почему бы им воздерживаться от любых требований.

Чтобы выполнить этот приказ, Эйликс вскоре образовала в своей массе огромное водохранилище и изобрела специальные насосы, при помощи которых она перегоняла воду в любые участки своего колоссального тела. И вскоре в атмосфере Эйликс уже не было дождевых облаков. Необходимость в них отпала. Эйликс научилась обходиться без дождей.

Переломный по своему значению приказ был отдан на том основании, что у Эйликс не было луны и ночи ее были очень темными. Высокомерные кретины, отобранные для жизни на планете, решили, что власть их была бы неполной, если бы они не могли менять по своему желанию солнечный свет на блеск созвездий. И они потребовали от Эйликс, чтобы она это сделала.

Эйликс послушно изобрела соответствующие механизмы. Устройства эти могли замедлять обороты планеты или даже заставлять ее вращаться в обратную сторону. Как последствие этого начала лопаться кора планеты, ожила дремавшая в недрах раскаленная магма. Эйликс испытывала страшные мучения, тело ее не успевало отступать перед потоками лавы. Она корчилась, образовывая из своего тела охваченные ужасом горы боли. Она билась в судорогах.

Когда за грузом прибыл очередной транспортник, обнаружилось, что существо Эйликс отодвинулось от дымящихся вулканов планеты, а станция концерна «Эйликс» исчезла вместе с ее обитателями. Экипаж транспортного корабля даже не сумел определить места катастрофы, поскольку обороты планеты замедлились и вся прежняя система координат утратила значение.

Люди восстановили станцию, правда, теперь уже на новом месте. Эйликс было приказано доставить тела убитых, но она не смогла этого сделать, так как трупы растворились в ее теле. Но когда ей было приказано вновь приступить к работе, Эйликс тут же это сделала. Поскольку один из вулканов перерезал штольни прежней шахты, Эйликс ввела в действие новую и за сорок минут выдала сорок тысяч тонн ротенита для погрузки на транспорт.

Экипаж обратил внимание на новую шахту. Более того, люди заметили, что Эйликс использует теперь совсем не те машины, которые были завезены когда-то на планету. Новые машины были лучше, значительно лучше прежних.

Некоторые из этих механизмов люди взяли с собой. Эйликс послушно погрузила их на корабль, а ее мастерские приступили к производству нового оборудования. Эйликс успела уже полюбить мыслительный процесс, и он доставлял ей огромное удовольствие. Особенно увлекало ее техническое конструирование. Люди, прибывающие на транспортных кораблях концерна, каждый раз требовали новых машин, и Эйликс охотно выполняла их распоряжения, создавая в себе новые мастерские.

Были у нее и иные проблемы. Вулканы продолжали действовать. Время от времени они сотрясали поверхность планеты причиняя тем самым страшную боль существу Эйликс. Они выбрасывали из своих кратеров огромные массы острых раскаленных камней, выделяли отравляющие газы.

Поразмыслив, Эйликс пришла к выводу, что вулканы необходимо обуздать. Кроме того, она поняла, что ей придется каким-то образом противостоять человеческим приказам, которые ведут к столь катастрофическим последствиям.

Маленький серебристый корабль космической патрульной службы появился в окрестностях солнца, обогревающего планету, и совершил посадку в районе ее северного полюса. Из него вышли ученые. В довольно мрачном состоянии духа они принялись за обследование Эйликс. Ей было приказано предъявить им все образцы машин и механизмов, используемых на планете, и машины эти были представлены.

Корабль улетел. А через некоторое время на Земле правление концерна «Эйликс» в полном составе было вызвано в Главный штаб Космической службы.

Дело заключалось в том, что с недавних пор патрули космической службы стали обнаруживать появление совершеннейших машин, которые нигде не были запатентованы и принцип действия которых никто не мог объяснить. Расследование показало, что механизмы эти доставлены с планеты Эйликс и не являются продуктом человеческих рук. Человеческий мозг просто оказался неспособным определить их принцип действия. А теперь корабль космического патруля привез с Эйликс новые, еще более поразительные машины.

Правлению концерна пришлось отвечать на серьезнейшие вопросы. Как смели они скрывать существование такого уровня знаний и столь опасной технологии?

Правление вынуждено было признать, что делалось это из-за высоких прибылей, которые регулярно поступали уже пятьсот лет.

В своем решении Главный штаб Космической службы аннулировал права концерна и взял на себя все дела, связанные с Эйликс.

Боевые корабли космического патруля прибыли на Эйликс. С поверхности планеты были сняты шесть последних представителей концерна и отправлены домой. На ледяной шапке остался один корабль, другие вышли на разные орбиты вокруг планеты.

Начался допрос Эйликс с орбит через коммутаторы, установленные на оставшемся корабле. Проблематика и мысли задающих вопросы не были известны ни Эйликс, ни людям, находящимся на ледовой шапке. Эйликс, таким образом, была лишена возможности отвечать так, как, по ее убеждению, желал этого тот, кто задавал вопросы.

Эйликс, однако, произвела впечатление существа, абсолютно послушного людской воле.

Она и в действительности была послушной. Эйликс не помышляла о бунте. Ей требовалось общение с людьми, потому что без них она чувствовала себя очень одиноко.

Сейчас она была занята решением двух проблем. Первой проблемой было обуздание вулканов. Вторая же заключалась в том, как ей противиться выполнению приказов, которые могут привести к катастрофическим результатам. Где-то под ее поверхностью в мастерских и лабораториях шла напряженная работа.

Эйликс испытывала невероятные мучения. Ее тело, очень чувствительное и нежное, миллионы лет не испытывавшее никаких страданий, пронизывала страшная боль. Она отчаянно пыталась залечить уже полученные раны, не получая новых, и одновременно выполнить приказы недавно прибывших в район полюса людей. Вначале от нее потребовали только объяснений. Потом поставили более сложную задачу: выдать, и притом немедленно, все механизмы, которые могли бы служить оружием.

На выполнение последнего приказа требовалось много времени. Машины нужно было зачастую доставлять из очень отдаленных мест и переправлять их к полюсу. А у Эйликс не было транспортных средств, приспособленных к полярным условиям. Несмотря на это, машины и механизмы поступали в огромных количествах. И вот наконец Эйликс выдала последнюю машину.

В сущности, ни одну из этих машин человечество не могло использовать как орудие уничтожения. Некоторые из них имели такой странный вид, что люди не только не могли отгадать их назначение или принципы действия, но даже понять, на какой энергии они работают. И тем не менее все эти механизмы были погружены на огромные транспортные суда, специально для этого подведенные к планете.

Эйликс получила новый приказ: немедленно представить все формулы и технические описания, которые объясняли бы полный объем ее знаний и изобретений.

Этого приказа она не могла выполнить. Эйликс не вела каких-либо спецификаций, не записывала рецептов или формул, о чем с полной наивностью и поведала людям. Она все держала в своей памяти. Тогда патруль космической службы потребовал составить в письменной форме перечень всех знаний Эйликс.

И снова Эйликс была вынуждена приложить огромные усилия для того, чтобы выполнить все приказания. Прежде всего ей пришлось изобрести материал, на котором она могла изложить свои знания. Для этого она изготовила тончайшие листы металла и соответственные пишущие машины.

А пока она занималась всем этим, вулканы извергали потоки лавы, скалы содрогались и боль пронизывала тело самого большого существа Галактики.

На берегу ледяной шапки появился отчет Эйликс. Ученые тут же принялись за исследование его. Первые научные записи содержали технологические описания пятивековой давности — память о том времени, когда первые люди прибыли на Эйликс. Прогресс знаний Эйликс почти не отличался от земного до того момента, когда двести лет назад концерн начал посылать на планету специально подобранных тупых невежд.

Записи, относившиеся к этому периоду, были поразительны. Открытия Эйликс в области физики были просто великолепны. Оказалось, что уже сто пятьдесят лет назад Эйликс открыла принцип суперсверхскорости, который был применен для межгалактического корабля Хеслипа.

Принцип этот считался вершиной достижений человеческого ума, а со дня его открытия не прошло и двадцати пяти лет. Эйликс же могла построить подобный корабль сто пятьдесят лет назад! На упоминании об открытии принципа суперсверхскорости записи обрывались. Казалось, Эйликс сделала вид, что на этом прогресс ее знаний остановился.

С орбиты был отдан суровый категорический приказ. Эйликс проявляет непослушание! Она так и не объяснила принципа действия доставленных ею машин! Она должна это сделать немедленно!

Коммуникатор, передающий ответы Эйликс, сообщил, что для дальнейших открытий нет слов в человеческом словаре. Нельзя объяснить принцип действия механизма, если нет понятий, которыми обозначалась бы используемая энергия, полученные результаты или средства для их получения. Если бы человек сам совершал эти открытия, он одновременно изобретал бы и термины для их обозначения. Эйликс же не приходилось облекать мысли в слова, слова ей нужны только для того, чтобы пояснить свои мысли людям.

Патруль космической службы — великолепно налаженная организация, но руководят ею люди, а люди мыслят по определенным стандартам. Когда Эйликс не выполнила твердого и решительного приказа сдать всю имеющуюся у нее информацию, чего она сделать просто не могла, группе, находящейся на ледовой шапке, было приказано тут же погрузить все, что удастся захватить, и немедленно стартовать. Было решено уничтожить планету вместе с Эйликс ввиду угрозы, представляемой ею для человечества.

Люди у полюса подготовились к отлету. Их пребывание на Эйликс никак нельзя было назвать приятным времяпрепровождением. Даже здесь, у полюса, чувствовалось содрогание всей планеты. Поэтому-то люди в такой спешке и принялись за погрузку всех доставленных Эйликс машин.

Но перед самым отлетом корабля сотрясения планеты внезапно полностью прекратились — Эйликс решила наконец первую из всех основных проблем: вулканы были обузданы.

Эйликс накрыла их огромными серебристыми куполами диаметром до двадцати миль.

Человеческая мысль не способна на подобные достижения! Поэтому тотчас же последовал приказ персоналу, находящемуся на полюсе, немедленно стартовать.

Когда экспедиция в полном составе оказалась в межгалактических просторах, к планете подошли боевые корабли. Гигантские столбы позитронных лучей пробили атмосферу Эйликс и вонзились в живую ткань. Вверх взметнулись огромные тучи пара, более мощные и более страшные, чем те, которые вызывались извержениями вулкана. Эйликс забилась в корчах. Казалось, наступила агония.

Но внезапно над всей поверхностью планеты появилась серебристая зеркальная оболочка, в которую напрасно били позитронные столбы. Они оказались неспособными разрушить ее.

Но и под защитой этого купола Эйликс терпела страшные муки — последствие лучевого удара. Через полчаса над планетой появился огромный серебристый шар диаметром в добрую сотню миль. Шар этот поднялся на высоту пятьдесят тысяч миль и взорвался. В течение последующих двух часов появилось и взорвалось восемь таких шаров. При этом ни один из кораблей патрульной службы космоса не получил ни малейших повреждений.

Был взят анализ взрывающихся шаров. Оказалось, что состоят они преимущественно из высокорадиоактивных материалов органического происхождения, а также скальных пород. Эйликс вырвала из собственного тела участки, пораженные позитронным излучением, и выбросила их в пространство, чтобы ликвидировать источник своих страданий.

Флот патрульной службы космоса продолжал дежурить в боевых порядках у планеты, готовый в любой момент возобновить нападение. Однако и Эйликс не теряла бдительности за своим щитом, который не могли пробить никакие людские силы.

Ученые патрульной службы космоса произвели подсчеты, как долго организм, подобный Эйликс, может продержаться. Ведь для поддержания жизни ей необходим был солнечный свет, а постоянно окружая себя зеркальной поверхностью, отражающей все лучи, она должна была в конце концов умереть. И как только Эйликс приоткроет свой блестящий щит, боевые корабли смогут добить ее новой атакой.

Два месяца по земному отсчету времени не покидали боевые корабли своих позиций у зеркальной оболочки, охраняющей Эйликс. К ним пришло пополнение, и теперь самая страшная сила, которой когда-либо располагала патрульная служба космоса, собранная в один кулак, дожидалась своего момента для казни Эйликс, как только опадет прикрывающий ее заслон.

Эйликс была обречена на гибель, потому что оказалась более умной, чем люди. Она была мудрее людей. Она была способна совершать такие действия, которых не могли совершать люди. Иное дело, что на протяжении пятисот лет она верно служила им. Ведь за исключением шести человек, которые погибли в результате того, что Эйликс безропотно выполняла их безрассудные приказания, — за исключением этой шестерки, Эйликс никогда не обидела ни одного человека. Но она была способна на это. Могла разорвать свои цепи. Могла оказаться опасной. И поэтому она должна была умереть.

По прошествии двух месяцев серебристое зеркало внезапно исчезло. Сейчас же в поверхность Эйликс ударили столбы позитронного излучения, и тотчас оборонительное зеркало появилось вновь. В мыслях людей из патрульной службы космоса воцарилась надежда. Командующий флотом, пребывающий на корабле, находящемся на солнечной стороне Эйликс, удовлетворенно потирал руки. Эйликс действительно не могла жить без солнечного света.

Однако вскоре с кораблей, патрулирующих над теневой стороной, поступили донесения, что поверхность планеты светлеет. Эйликс создала для себя источник света, необходимый ей для жизни. И только тогда люди из патрульной службы космоса вспомнили о безделице, на которую раньше никто не обратил внимания.

Эйликс не только отвечала на воображение людей, находящихся на ее поверхности, — она впитывала одновременно их память и знания. В составе группы, которая располагалась на ледовой шапке, находились наиболее выдающиеся ученые Галактики. Никто не видел в этом опасности, поскольку немедленная гибель Эйликс, казалось, была предрешена.

Теперь все осыпали друг друга горькими упреками, ибо Эйликс узнала все то, что знали ученые. Она знала обо всех видах оружия, о топливе для космических кораблей, о скоплениях звезд, о планетных системах и галактиках — обо всем, что могли дать самые дальние астрономические наблюдения.

Огромный флот, однако, оставался на своих позициях, готовясь к схватке с врагом, более умным и наверняка лучше вооруженным.

А то что противник всемогущ, не вызывало сомнений. Не прошло и часа с момента последней атаки, как внезапно все боевые корабли оказались в непроницаемом мраке. Исчезло солнце Эйликс. Исчезли звезды. Исчезла и сама Эйликс. Каждый из кораблей оказался окруженным серебристой сферой в несколько миль диаметром, пробить которую не могло никакое излучение и никакие взрывчатые вещества и через которую невозможно было поддерживать какую-либо связь.

Тридцать минут флот был неподвижен, скованный оболочками. А потом они исчезли, появилось солнце и мириады звезд, сияющих в безбрежных просторах. Не было только самой Эйликс.

Это означало для человечества самую большую опасность из всех, с которыми оно встречалось за всю историю. Эйликс сначала была порабощена, потом ограблена и в конце концов приговорена к смерти. И она прекрасно знала об этом. Потоки позитронных излучений нанесли ей раны, от которых живая ткань ее обращалась в пар. И вот теперь наконец Эйликс наверняка решила уничтожить человечество. Она должна была так поступить, поскольку между людьми и более высокой формой жизни, видимо, не могло быть мира.

Люди не могли примириться с мыслью о том, что где-то продолжает существовать форма жизни более сильная, более разумная и более опасная, чем они. Эйликс могла распоряжаться жизнью и смертью людей. Поэтому люди и должны были ее убить, прежде чем она сама их уничтожит.

Освобожденный от серебристых оболочек и оглушенный собственным бессилием флот разошелся по Галактике, разнося повсеместно страшную весть. Космические корабли, летящие со скоростью, превышающей скорость света, могли передавать сообщения значительно быстрее, чем распространяются в эфире радиосигналы, и теперь они несли известие о войне с Эйликс, живой планетой.

Эйликс изобрела способ, как обеспечивать себя светом, необходимым для жизни. Она построила гигантские моторы, которые не только способны были двигать секстильоны тонн ее массы, но и постоянно придавать всей этой массе равномерное ускорение. Она покинула свою прежнюю орбиту на суперсверхскорости, что свидетельствовало о развитии значительно более высоком, чем человеческое. А для атомного горючего у нее в распоряжении была масса целой планеты.

Два последующих месяца никто ничего не слышал об Эйликс. Два месяца лучшие умы человечества бились над решением загадки серебристых панцирей и обеспечением обороны Земли и ее колоний. Два месяца патрульная служба космоса пыталась разыскать разумную планету, которая могла, если бы только захотела, легко уничтожить все живое.

А к исходу девятой недели в космопорт прибыло транспортное судно и принесло сенсационное сообщение.

Корабль шел в суперсверхскоростном режиме по курсу Нейсус — Тарет, как вдруг все навигационные инструменты вышли из строя, суперполе распалось, и судно, продолжая двигаться с обычной космической скоростью, оказалось вблизи маленького белого солнца с единственной планетой.

Когда нарушается суперсверхскоростной режим, экипаж оказывается обреченным на смерть. Корабль, проходящий в течение земных суток путь в сотни световых лет, естественно, считается пропавшим, как только утратит способность к суперсверхскорости. На преодоление однодневного пути ему приходилось бы теперь тратить более ста лет, а запасы продовольствия, топлива, да и сами люди не продержались бы так долго. Поэтому транспортное судно принялось кружить вокруг планеты на постоянной орбите, а инженеры его лихорадочно доискивались причин аварии. Однако никаких повреждений им обнаружить не удалось.

Судно вновь было выведено на нужный курс, включили суперсверхскорость — и снова никакого эффекта. И тут обнаружилось, что орбита, по которой корабль движется вокруг планеты, постепенно сужается. Явление это нельзя было объяснить ни сверхмощным гравитационным полем, ни какой-нибудь иной силой, действующей на судно извне.

Для выпрямления орбиты корабль перешел на межпланетный режим скорости. Но и это не дало никаких результатов. Даже при максимальной мощности работы двигателей корабль так и не смог оторваться от планеты. А между тем, судя по показаниям приборов, все агрегаты работали нормально.

Транспортник все ближе спускался к поверхности планеты и наконец неподвижно повис над ледовым полем. И вот судно мягко опустилось на лед, несмотря на то, что двигатели работали на полную мощность.

Однако и тут абсолютно ничего не произошло. Двигатели выключили, и экипаж вышел на поверхность планеты.

Через три дня транспортный корабль с выключенными двигателями вдруг поднялся на несколько футов и неподвижно повис, как бы приглашая отсутствующих членов команды вернуться на судно. Все были поражены и перепуганы. Однако их еще больше пугала перспектива остаться на этой ледовой шапке. Экипаж торопливо поднялся на борт.

Как только последний человек покинул странную планету, корабль со все еще выключенными двигателями взмыл вертикально вверх. Скорость подъема его возрастала. На высоте двадцати тысяч миль ускорение прекратилось. Капитан в отчаянии отдал приказ включить двигатели. Механизмы заработали безупречно.

Потом перешли в суперсверхскорость, и все почувствовали привычное помутнение сознания. Вокруг вились огненные змеи — солнца, наблюдаемые с корабля, идущего с такой огромной скоростью.

Спустя некоторое время капитан приказал выйти из суперсверхскорости, определил положение судна и взял курс на Тарет. Когда корабль наконец прибыл туда, нервы всего экипажа были в плачевном состоянии. Ими забавлялась какая-то неведомая сила, против которой они были совершенно беспомощны. Причин же всего случившегося они так и не могли понять.

Некоторые члены экипажа показали, что у берегов ледовой шапки планеты простиралась кожистая пленка, безбрежная, как море. Пленка эта производила волнообразные движения, как живой организм. Опрошенные учеными члены экипажа указывали, что они не могут избавиться от ощущения, будто именно это странное студенистое море вызывало У них чувство страха. Это море, или, вернее, живое тело, никак не реагировало на их мысли. Пострадавшим были показаны снимки полюсов Эйликс и границ ледовой шапки, и они тут же объявили, что это и есть снимки планеты, на которой им пришлось оказаться.

Итак, за неполные семь суток Эйликс преодолела пространство в тысячу четыреста световых лет, нашла себе новое солнце и похитила человеческий корабль, идущий в режиме суперсверхскорости, а потом отпустила его на свободу. При этом она уже не реагировала на человеческое воображение. Видимо, она успела создать защитный экран против человеческих мыслей — в конце концов, для нее это являлось необходимейшим средством самообороны.

Теперь уже ей нельзя было отдавать приказания. Единственной же надеждой Главного штаба Космической службы в предполагаемой борьбе с Эйликс было создание оружия, способного действовать как концентрированный передатчик мысли. И вот теперь и эта надежда рухнула.

Когда боевые космические корабли прибыли в район нового солнца Эйликс, планеты там уже не было. Белый карлик сиял в полном одиночестве.

В течение следующего года поступили еще две вести о действиях Эйликс, уходившей от столкновения с флотом, который она без труда могла попросту уничтожить.

Затем пришло сообщение о небольшой космической яхте, шесть месяцев назад не вернувшейся из рейса. Яхту эту обнаружили на Фейнис, а экипаж ее почти целиком пришлось направить в психиатрический санаторий.

Эйликс захватила их и удерживала у себя. Это был какой-то совершенно неправдоподобный плен. Эйликс умудрилась создать на своей поверхности почву, на которой росли земные растения. На пространстве в двадцать квадратных миль Эйликс построила что-то вроде великолепной теплицы для людей, вынужденных пребывать в ее обществе. Теплица эта располагалась на группе скал в арктическом районе, однако у Эйликс теперь уже не было полюсов. Она вырабатывала искусственный свет для своей поверхности и управляла климатом. По своей прихоти она могла превращать экватор в полюса.

Пять месяцев она удерживала у себя команду и пассажиров яхты. Они жили во дворцах. Все их приказы выполнялись хитроумными роботами. Они слушали любую музыку из той, что Эйликс успела узнать за пятьсот лет. Они вообще купались в роскоши. Среди садов били фонтаны. Леса и парки тут же меняли свои очертания и планировку, как только прежние наскучивали людям. Эйликс, испытывая муки одиночества напрягала весь свой колоссальный ум, пытаясь создать настоящий рай для людей, стремясь удовлетворить все их желания. Она хотела, чтобы пленники навсегда остались у нее. Однако из этого ничего не получилось. Эйликс могла дать им абсолютно все, кроме свободы.

По прошествии нескольких месяцев нервная система пленников пришла в полное расстройство. В тревоге она обратилась к людям.

— Я Эйликс, — услышали они ее слова. — Я привыкла к обществу людей. Без них я очень одинока. Но вам здесь грустно. Мне не нравятся ваши грустные мысли. Вы преисполнены отчаяния и недобрых намерений. Чего же вам не хватает для счастья?

— Свободы, — с горечью ответил один из узников.

— Я свободна, — отозвалась Эйликс после некоторого раздумья, — но я не могу быть счастливой без людей. Зачем вам эта свобода?

— Так устроен человек, — ответил капитан яхты. — Свободы ты не можешь нам дать, но мы всегда будем стремиться к ней.

— Пребывать в обществе людей и не быть одинокой — это моя мечта, моя цель, — послышался печальный голос — Но люди не хотят жить в моем обществе. Могу ли я дать вам то, что вас удовлетворило бы?

Позднее люди говорили, что голос этот звучал буквально трагически. Но они добивались только одного — свободы. Эйликс передвинула свою огромную массу — шар диаметром более семи тысяч миль — в точку, отстоящую на каких-нибудь десятка полтора миллионов миль от Фейнис. Яхта могла легко преодолеть такое расстояние. Но прежде чем яхта тронулась в обратный путь к людям, Эйликс еще раз обратилась к ее экипажу.

— Вам было здесь плохо потому, что вы не по своей воле оказались со мной. Если бы это был ваш собственный выбор, вы чувствовали бы себя свободными. Разве не так? — спросила она.

Люди жадно всматривались в видимые им теперь светлячки обитаемых планет. Они тут же согласились, что если бы сами избрали Эйликс местом пребывания, то были бы на ней счастливы. Космическая яхта рванула с гигантской скоростью в направлении своего еще далеко не совершенного мира — мира, который люди предпочитали раю, сотворенному для них Эйликс.

Это происшествие обнадежило штаб. Эйликс чувствовала себя одинокой. Без человеческого разума, поставляющего ей мысли, взгляды и впечатления, Эйликс, хотя и обладающая запасом знаний, несравненно более богатым, чем у людей, оставалась самым одиноким существом во всей Вселенной. Она даже не могла и помыслить о ком-нибудь себе подобном. Удовлетворение ей могли доставить только человеческие мысли. Взвесив все эти обстоятельства, Космический штаб начал на одном из астероидов производство некоего химического соединения.

И вскоре с этого астероида в самые различные уголки Галактики начали поступать большие грузы нового химиката. Продукт этот, снабженный строжайшими инструкциями относительно его применения, расфасовывался в прочнейшие контейнеры. Каждый космический корабль обязан был постоянно иметь на борту этот груз. В случае похищения корабля Эйликс следовало сразу же после посадки на поверхность планеты открыть контейнер. В нем содержалось пятьдесят килограммов страшнейшего яда. Одного грамма этого вещества, соответствующим образом растворенного, хватило бы для уничтожения Эйликс. Причем она не получила бы никакого предупреждения в виде болевых ощущений, как это было в случае с позитронным излучением. Она должна была бы погибнуть, поскольку ее атмосфера стала бы не менее убийственной, чем фотосфера солнца.

Сотни техников пожертвовали своей жизнью на этом опасном производстве, продукция которого должна была покончить с Эйликс. Безумцы и шарлатаны выдвигали бесчисленные проекты покорения или уничтожения одинокой планеты.

Возникли религиозные секты, в учениях которых утверждалось, что Эйликс является душой и прародительницей Вселенной и что к ней следует возносить молитвы, что она является воплощением духа зла, которому свыше предначертано уничтожить человечество, а поэтому и не имеет смысла ей сопротивляться.

Находились и такие, которые любыми правдами и неправдами умудрялись раздобыть устаревшие космические корабли и, кое-как стартовав, бросались на поиски Эйликс в расчете получить богатство и роскошь. Правда, следует отметить, что среди них едва ли можно было найти достойных представителей рода человеческого.

В Главном штабе Космической службы все трудились на грани человеческих возможностей. Ученым удалось совершить невероятное открытие. Они разработали методику обнаружения суперсверхскоростного поля. Две тысячи боевых кораблей, вооруженных детекторами суперполя, кружили по всей Галактике. Были задержаны тысячи транспортных кораблей. Но на след Эйликс напасть так и не удалось.

Хотя об этом никогда и не было заявлено официально, но в штабе господствовало убеждение, что Эйликс объявила человечеству войну. Считалось, что Эйликс рано или поздно додумается избавиться от одиночества, разделившись на две или более частей, и, уничтожив население одной из планет, на освободившемся месте разместит часть самой себя. Каждое из таких вновь образованных существ могло бы, в свою очередь, начать деление в геометрической профессии и колонизировать планеты до тех пор, пока в Галактике и вовсе не исчезнет все живое, за исключением бесформенных студенистых масс, покрывающих поверхности планет. Поскольку Эйликс научилась передавать мысли на расстояние, эти сверхгигантские существа могли бы общаться друг с другом через космические просторы, и странное общество чудовищ пришло бы на смену человеку.

В секретных документах Главного штаба хранится отчет, в котором безнадежность положения людей и отчаянные выводы зафиксированы самым недвусмысленным образом.

«…Следует поэтому прийти к выводу, — говорится, между прочим, в этом документе, — что Эйликс, стремясь иметь общество и будучи существом разумным, осуществит изложенный выше план, что само по себе приведет к уничтожению человечества. В подобных условиях единственным спасением для человека явилась бы эмиграция в другую Галактику. Но поскольку уже двадцать пять лет нет никаких известий об экспедиции Хеслипа, приходится признать, что корабль и горючее, примененные при попытке освоения пространства в миллионы световых лет, оказались несостоятельными. Корабль, представляющий собой вершину достижений человеческой мысли, не справился с поставленной перед ним задачей, а это свидетельствует о том, что у нас не остается никакой надежды на то, что хотя бы самая удаленная человеческая колония спасется от уничтожения.

С настоящего момента человечество сможет продолжать свое существование только до тех пор, пока Эйликс не заблагорассудится завладеть последней его планетой».

Как можно понять, мнение авторов документа сводится к тому, что межгалактическая экспедиция Хеслипа только подтвердила полную безнадежность положения. Она состояла из двадцати мужчин, двадцати женщин и десяти детей, большинство которых родилось уже на корабле. Руководителем ее был Джон Хеслип, в двадцать втором поколении прямой потомок лейтенанта Хеслипа, первым выдвинувшего тезис о наличии у Эйликс сознания, и в восьмом — того Джона Хеслипа, который открыл у Эйликс способность самостоятельного мышления.

Наградой первому Джону Хеслипу явилось коротенькое примечание в давно забытой книге. Второго поспешно отозвали с Эйликс и отправили на постоянную службу в созвездие Вола, а отчет его скрыли в архивных бумагах. Джон Хеслип, о котором пойдет речь дальше, был молод. Однако к моменту отлета с Альфа-2, откуда экспедиция двинулась в путь, взяв курс в сторону Второй галактики, у него за плечами уже был большой опыт космических полетов.

Расчеты показывали, что потребуется по меньшей мере шесть лет движения в режиме суперсверхскорости для преодоления пропасти, разделяющей два архипелага Вселенной. Девять десятых массы корабля составляло горючее, которого должно было хватить на двадцать лет непрерывной работы двигателей продукты питания для членов экипажа выращивались в отсеках методом гидропоники, воздух регенерировался с помощью тех же растений.

Экспедиция Хеслипа стартовала за двадцать пять лет до попытки уничтожения Эйликс космическим патрулем, и связь с ней была потеряна. Никто даже не надеялся, что именно этому кораблю предстоит войти в контакт с Эйликс.

И последнее известие об Эйликс принесла экспедиция Хеслипа. Некоторые подробности этого события еще и до сих пор остаются противоречивыми. У Эйликс не было никаких видимых поводов покидать нашу Галактику. Учитывая наличие трехсот миллионов планет, годных для поддержания органической жизни, из которых всего лишь десять тысяч были колонизированы, а под наблюдением, да и то частичным, находилось не более четверти миллиона, Эйликс при желании могла бы веками скрывать свое пребывание.

В случае же обнаружения она легко сумела бы защитить себя. Поэтому у нее не было никаких резонов пересекать межгалактическое пространство. Если же она решилась на подобное действие, то сделала это не случайно. Однако невозможно даже предположить, каким образом ей удалось засечь и обнаружить экспедицию Хеслипа в гигантской бездне, лежащей между галактиками.

И тем не менее именно так обстояло дело. Через два года после того, как корабль экспедиции покинул пределы нашей Галактики, когда младшие дети уже позабыли, как выглядит солнце, горючее корабля начало портиться.

Известно, что бесконечно сложные молекулы суперсверхскоростного горючего преобразуются при бомбардировке их нейтронами. Возможно, какая-то частица топлива была поражена космическими лучами, а затем эта «болезнь» распространилась постепенно на всю массу.

Одним словом, через два года после выхода из Галактики экспедиция обнаружила нехватку топлива. Нечеловеческими усилиями удалось избавиться от контейнеров с испорченным горючим. Однако остатков его было недостаточно как для продолжения путешествия, так и для возвращения в пределы Галактики. Теперь, двигаясь только по инерции, корабль лишь через три столетия достиг бы Второй галактики с запасом горючего, достаточным для посадки и проведения исследовательских рейсов.

Ни первоначальный состав экспедиции, ни их дети или внуки не могли рассчитывать на то, что доживут до этого времени. Достичь цели могли лишь их далекие потомки. Поэтому экспедиция Хеслипа, законсервировав остатки горючего, принялась готовиться к жизни в летучей темнице, рассчитанной на многие поколения.

О питании и запасе воздуха им не приходилось беспокоиться, так как корабль был рассчитан на полное самообеспечение. У них существовала даже искусственная гравитация. Но кораблю целых триста лет предстояло лететь по инерции, прежде чем его моторы заработают вновь.

В действительности же ему пришлось двигаться в таком режиме всего двадцать три года. Некоторые, наиболее старые члены экипажа успели уже умереть. У большинства же не сохранилось каких-либо четких воспоминаний, кроме как о жизни на корабле.

И тогда появилась Эйликс. Аварийные сигналы на корабле оповестили, что она находится на расстоянии в каких-нибудь полмиллиона миль. Поверхность ее сияла ярким светом, который она создала для поддержания жизни на своей планете. Планета приближалась, а экипаж корабля с лихорадочной поспешностью пытался понять смысл такого необычайного явления.

Внезапно все почувствовали, что корабль со все возрастающей скоростью движется по направлению к Эйликс. Однако притяжение это было вызвано не гравитацией, а воздействием на корабль силой какого-то неизвестного вида.

Корабль совершил посадку. Людям казалось, что рушатся основы мироздания. Неподвижно висящие над их головами галактики пришли в движение, звезды превратились в огненных змей. И самые пожилые члены экипажа поняли, что вся планета движется теперь с суперсверхскоростью.

Выйдя из корабля, люди увидели леса, озера и дворцы столь прекрасные, что младшие члены экипажа и представить себе не могли существование чего-либо подобного. Воздух был полон музыки и благоуханий. Короче говоря, Эйликс предоставила экспедиции все то, что можно было бы назвать земным раем. И двигалась она в сторону Второй галактики.

Вместо предполагаемых трехсот лет при движении с суперсверхскоростью Эйликс достигла границ Второй галактики через три месяца. Но до этого она включила свои коммуникаторы. С присущей ей наивностью она рассказала обо всем, что произошло между ней и людьми. Она объяснила свои нужды. Объяснила также — а для этой цели ей пришлось самостоятельно изобрести новые термины — все свои открытия, описания которых требовала в свое время патрульная служба космоса.

Джон Хеслип оказался обладателем таких запасов знаний, какого люди не смогли бы накопить, пожалуй, за тысячелетие. Он знал, что Эйликс уже никогда не вернется в пределы Первой галактики, поскольку она и мудрее и сильнее людей. И он прекрасно понимал ее. Понимание Эйликс было, видимо, у него в роду.

Эйликс по-прежнему не могла жить без людей, но вместе с тем она не могла и оставаться с ними. Она доставила экспедицию Хеслипа во Вторую галактику и по собственному почину построила для нее новый корабль, похожий на тот, который она посадила на свою поверхность, но несравненно более совершенный. Она предложила его экспедиции для обследования Второй галактики, пообещав и дальнейшую поддержку. Она стремилась помогать людям.

Корабль, построенный Эйликс для экспедиции Хеслипа, вернулся на Альфу-2 через год и привез с собой отчет. На корабле, созданном Эйликс, рейс между галактиками можно было совершить за неполные пять месяцев — на первое межпланетное путешествие между Венерой и Землей ушло когда-то больше времени.

Только часть увеличившейся в количестве команды первого судна вернулась на Альфу-2. Часть экспедиции осталась во Второй галактике для ведения исследовательских работ с базы, оборудованной механизмами, подаренными Эйликс людям. А еще одна часть добровольно осталась на планете.

И Эйликс двинулась вместе с ними в бесконечные просторы Вселенной. Возможно, когда-нибудь кто-либо из их потомков пожелает расстаться с нею. Тогда они организуют человеческую колонию на новом месте. А возможно, кто-то из них и вернется на родную планету, привезя с собой чудесные вещи, построенные ими самими или же все той же Эйликс, счастливой постоянным общением с людьми.

Таково было краткое изложение отчета Джона Хеслипа. В нем содержатся и сведения о новых, пригодных для поселения людей планетах, о звездных системах столь же обширных, как вся Первая галактика, о неограниченных возможностях расселения человека.

Но руководство Главного штаба Космической службы было возмущено позицией Джона Хеслипа. Он не уничтожил Эйликс. Она искренне оповестила его о том, что является опасной для людей, а он ее не уничтожил. Вместо этого он вступил с ней в соглашение.

Возмущение властей было столь велико, что в обращении ко всему человечеству, в котором сообщалось о приятной вести — Эйликс уже ничем не грозит людям, — имя Джона Хеслипа не было упомянуто, а в учебниках истории изменили даже и само название экспедиции. Теперь она именовалась Первой Межгалактической экспедицией, и нужно было копаться в приложениях к специальным работам, чтобы разыскать список состава экспедиции и имя Джона Хеслипа.

А Эйликс продолжает свое движение в беспредельном пространстве. Теперь она наконец счастлива. Она любит людей, и некоторые из них навсегда поселились на ее планете.

Официальный визит ^{(повесть)}

Парламентёр

Всем памятна история межзвездных пиратов. Не было ни одного человека, который бы столкнулся с ними и уцелел. Все помнят также поиски их базы, которые стольким людям принесли смерть.

Сначала межзвездные пираты уничтожали наши одиночные корабли. Наконец, эскадра их пространственного флота напала на колонию землян на Капелле-3 и без всякого повода и предупреждения, без малейшей попытки войти в контакт истребила до единого человека полумиллионное население колонии. Только тогда начались организованные поиски.

Нынешний рассказ описывает один из эпизодов этих поисков, а герой его — пес, которого звали Бэк.

Следуя за хозяином, Бэк с достоинством вошел в контрольную кабину легкого межзвездного крейсера «Кеннеси». Капитан поднял голову от электронного телескопа, а его хозяин, Холден, сел в кресло, держа в руках пачку последних записей пространственных волн, которую он принес из кабины связи. Бэк пытливо посмотрел на капитана, после чего вытянулся на полу, положил морду между лапами и глубоко вздохнул. Бэк не был требовательной собакой. На «Кеннеси» он поддерживал дружеские отношения со всеми, начиная с капитана и кончая буфетным боем. Но его хозяином и божеством был лейтенант Холден. Куда бы ни направлялся Холден, Бэк шел за ним — насколько, разумеется, это допускали правила — и ждал, пока его хозяину не придет в голову направиться в иное место.

Сейчас он лежал на пенопластовом полу, слушал слова Холдена и ответы капитана. В голосах обоих сквозили озабоченность и неуверенность.

Мужчины были серьезно обеспокоены. Крейсер «Кеннеси» двигался по кометной орбите в планетной системе звезды Масса Гамма. Двигатель крейсера был выключен, корабль не проявлял никаких внешних признаков жизни, он должен казаться мертвым пришельцем из космического пространства.

Две недели назад, еще на значительном расстоянии от первой с краю планеты системы Масса Гамма, «Кеннеси» со сверхсветовой скорости перешел на скорость субсветовую. Достигнув скорости и курса, свойственных комете, он пошел по ее орбите через систему одиннадцати планет. И почти сразу же его приемные устройства зарегистрировали межпланетные радиосигналы — доказательство того, что здесь существует цивилизация. Разумеется, сигналы были непонятны, но они свидетельствовали о том, что данная цивилизация по техническому развитию сопоставима с человеческой. Именно такую цивилизацию искал «Кеннеси», как и все остальные корабли земного межзвездного флота.

Команда «Кеннеси» знала одно: где-то живут смертельные враги человечества. Уже много лет с настораживающей частотой повторялись случаи гибели разведывательных земных кораблей. Уже давно зародилось подозрение, что в мире есть существа, нападающие на человека при каждой встрече. Но доказательств этому не было. Они появились лишь полгода назад, с гибелью колонии землян на Капелле.

Об агрессорах известно было только одно: они — не люди. Сейчас необходимо было их отыскать и, если не удастся найти общий язык, — уничтожить, прежде чем они станут достаточно сильны, чтобы стереть род людской с лица Земли. Неведомые существа могли населять планеты системы Масса Гамма, никогда прежде не исследованной людьми. Цивилизация, которая имеет межпланетную связь, могла также…

Бэк продолжал дремать на полу контрольной кабины… Запах машинного отделения, погоня за котом, минуты деловитого обнюхивания дерева… — все это были только обрывки снов. Фраза, сказанная чуть громче обычного, заставила его открыть глаза.

— Во всяком случае, они должны совершать межпланетные перелеты, — сказал Холден. — Нет ни малейшего сомнения, что перехваченные сигналы служат для связи между планетами. Мне кажется, они похожи на тех, кого мы ищем.

Капитан покивал головой.

— Возможно. Но прежде чем их уничтожить, мы обязаны в этом убедиться. Таков приказ. В состоянии ли они уничтожить «Кеннеси»? Если они могут нас убить, они — те враги, которых мы ищем. Но не являются ими, если не в силах этого сделать. И мы должны это установить.

— Неужели межпланетная связь — недостаточное доказательство?

— Межпланетная — это еще не значит межзвездная, — ответил капитан. — Сейчас нужно выслать на Землю торпеду со всеми данными, какими мы располагаем. До сих пор, Холден, мы еще не зафиксировали волны ванго. Стало быть, мы не имеем доказательств, что обнаруженные здесь существа совершают межзвездные полеты. А наши враги совершают.

— Может быть, они скрывают это от нас, — сказал Холден. — Прежде чем мы здесь появились, они должны были зафиксировать созданную нами волну ванго. И может быть, сейчас они лишь ожидают, пока мы достаточно приблизимся, чтобы уничтожить нас наверняка. Так, чтобы мы не смогли ни обороняться, ни послать рапорт на Землю. Это на них похоже.

Холден встал, и Бэк немедленно вскочил, вертя хвостом. Его хозяин, Холден, куда-то идет, стало быть, Бэк пойдет вместе с ним. Счастье Бэка состояло в том, чтобы идти всюду, куда шел Холден, чтобы быть там, где находится Холден, одним словом, в том, чтобы непрестанно растворяться в ощущении присутствия Холдена. Больше он ничего не требовал от судьбы. Когда Холден похлопывал его по голове или играл с ним, пусть даже не слишком деликатно, счастье Бэка переходило в экстаз. А теперь он попросту ожидал, довольный уже тем, что пойдет вместе с Холденом.

— Да, все это так, — согласился капитан. — Быть может, они и подстерегают нас. Посмотрим. Во всяком случае сейчас мы вышлем на Землю торпеду со всеми данными. Если мы не вернемся, наш флот будет по крайней мере знать, в какую сторону ему следует направиться и кого обезвредить. Затем попробуем совершить высадку в спасательной ракете. Сомневаюсь, чтобы наши враги отказали себе в удовольствии уничтожить ее. Если, однако, ракета возвратится, мы хоть что-нибудь да узнаем об их вооружении.

— Капитан, — быстро сказал Холден, — я вызываюсь на эту ракету добровольцем.

— Посмотрим, — сказал капитан. — Прежде всего приготовь все данные, которые должна брать связная торпеда. Ты совершенно уверен, что это было направленное излучение, как в нашем старинном радаре? И что оно было послано с четвертой планеты?

— Как нельзя более, — сказал Холден. — Трудно, конечно, сказать, какие сведения они получили о нас при помощи этого устройства. Но во всяком случае понятно, что они хотят таким способом исследовать появившуюся на небе комету…

— Будем надеяться, — сказал капитан, сверкнув глазами, — что эхо, отразившееся от нашего корпуса, сказало им: «Это только комета, ничего больше»… Итак, Холден, чтобы через полчаса все было готово.

Холден козырнул и вышел из контрольной кабины. За ним с достоинством последовал Бэк, большой коричневый пес, которому и в голову не приходило беспокоиться о таких глупостях, как межзвездные путешествия или неведомые существа, с бессмысленной жестокостью лишающие жизни полмиллиона человек.

Бэк был совершенно доволен своей судьбой. Он был вместе с хозяином.

Межпланетный совет системы Масса Гамма собрался на заседание. Направленный луч показал, что новая комета, появившаяся на небе, хоть и движется по совершенно правильной кометной орбите, на самом деле — сооружение искусственное, межзвездный корабль. У него, правда, не работают двигатели, и вообще он не проявляет признаков жизни. Однако он пересек гравитационное поле внешних планет, причем это не заставило его вращаться. А это возможно только в случае, если внутри корабля работает жироскоп или подобное ему устройство.

— Мы уже принимали один визит из межзвездных пространств, — сказал председатель Межпланетного совета. Он выглядел очень подавленным. — Последствия его нам известны. Если в этом корабле те же существа, мы должны уничтожить его как можно скорее. По моему мнению, достаточным доказательством является то, что он пытается приблизиться незамеченным. Но, с другой стороны, этот камуфляж свидетельствует об определенных подозрениях в наш адрес, подозрениях, что именно мы уничтожили предшествующий корабль. Если мы уничтожим и этот, подозрения превратятся в убеждение, и мы можем быть уверены, что следующий визит нам нанесет уже могучий флот. Это означает, что всю нашу цивилизацию мы должны будем переключить на военное производство. Мы должны будем подумать о мощи, которая позволит нам выйти за пределы нашей системы. Из существ, настроенных мирно, мы должны будем превратиться в существа с психикой, приспособленной исключительно к потребностям войны.

Представитель Первого континента был настроен несколько оптимистичнее.

— На чем основана уверенность, — спросил он, — что это существа той же расы, что и предшествующие? Корабль имеет совершенно иные формы. И откуда уверенность, что с этими существами, как и с предшествующими, нельзя договориться?

— Конечно, в этом нет уверенности, — устало ответил председатель. — Психологический анализ внешних форм корабля показывает, что это скорее всего существа иные. Но несмотря на это, можем ли мы себе позволить попытку установить с ними мирный контакт? Само собой разумеется, команду одиночного корабля мы можем казнить или миловать. Вероятно, она будет симулировать дружбу, чтобы улететь отсюда, получив сведения, которые потом помогут подготовить нашу гибель. Можем ли мы вообще доверять существам, которые высылают к нам одиночный корабль для разведки?

Наступила тишина. Двести лет назад в системе Масса Гамма появился межзвездный корабль. Уничтожение половины планеты и гибель многих миллионов жизней — такова была цена, которую пришлось заплатить, чтобы его обезвредить. Команда корабля не реагировала ни на какие попытки установить дружеские контакты. Где бы она ни высаживалась, она всюду беспощадно уничтожала все, что было цветом соперничающей цивилизации, и прежде всего — обитателей планеты. С ней нельзя было прийти к соглашению, и оставалось только одно — уничтожить ее.

— Если бы мы мощи, — с сожалением сказал представитель Третьего континента, — заполучить хотя бы одного-единственного члена команды этого корабля и убедиться, что нет никакой надежды на взаимопонимание. Ужасно, что мы не можем даже убедиться прежде, чем…

— Да, это ужасно, — глухо согласился председатель. — Переключить всю нашу цивилизацию на военное производство и обречь ее на длительную войну — это самое ужасное, что может быть. Но я не вижу другого выхода. Ставлю на голосование — должны ли мы уничтожить корабль, который появился в нашей системе?

Голосовали неохотно, но единодушно. За войну.

Торпеда, которую «Кеннеси» выпустил из кормовой камеры, не имела внушительного вида — сигарообразная, длиной каких-нибудь два метра. Оторвавшись от крейсера, торпеда должна была в течение пятнадцати минут двигаться с тридцатикратным ускорением, после чего перейти на сверхсветовую скорость. В этот момент закончится ее существование с точки зрения нормальных пространственных категорий, что проявится в выделении невероятного количества энергии, так называемой волны ванго, ощутимой на расстоянии сотен миллионов километров. Вблизи Земли торпеда выйдет из сверхсветовой скорости при помощи второй подобной волны. Расстояние между Масса Гамма и материнской базой «Кеннеси» составляло около восьмидесяти световых лет. Сообщение, переданное по радио, на базе приняли бы правнуки команды крейсера. Торпеда же достигнет базы в течение нескольких дней. Волна ванго, сопутствующая ее рематериализации, будет зарегистрирована разветвленной сетью кораблей связи, которые также примут и передадут дальше сведения, автоматически транслируемые торпедой, а затем поймают ее самое, чтобы получить письменные данные.

Бэк не присутствовал при запуске торпеды. Он был слишком велик, а кормовой отсек слишком тесен, и Холден не позволил ему туда войти. Бэк был настолько убежден в привязанности хозяина к нему и в собственной ценности, что не принял это близко к сердцу. Он хорошо знал, что бывают моменты, когда не следует путаться под ногами. Но он знал и то, что его любят все члены команды, и неторопливо отправился на поиски пусть и несколько худшего, но все-таки человеческого общества, пока хозяин вновь не допустит его к себе.

Несколько человек подготавливали спасательную ракету, которая должна была совершить высадку, и Бэк вслед за ними вошел в ракету, а потом втиснулся в маленькую контрольную кабину.

Через минуту ракета была поднята вверх. Бэк, свернувшийся в уголке на полу, заморгал. В иллюминаторах мерцали звезды. Стало ослепительно светло. Ничем не приглушенный блеск звезды Масса Гамма ворвался в передний иллюминатор.

В кабину вошел Мейнард и нажал кнопку телефона.

— Заслоны открыты, спасательная ракета в исходной позиции, — твердо сказал он. — К старту все готово.

— Принял, — прозвучал в мегафоне голос Холдена; звучал он несколько угрюмо. — Стартуйте в момент, когда ударит волна ванго. Может, она забьет их радар, и вы останетесь незамеченными. Желаю успеха.

Бэк привык к мегафонам и хорошо знал голос своего хозяина. Он начал вертеть хвостом, тихонько постукивал им об стену. Мейнард внезапно обернулся и крикнул:

— Бэк! Бэк здесь. Спрятался в углу.

Минута молчания. Потом снова зазвучал голос Холдена, еще более угрюмый.

— Ладно, Мейнард. Уже нет времени, чтобы вернуть его на корабль. Пусть летит с вами.

— Может, это и к лучшему, — весело сказал Мейнард. — Будем иметь талисман. Сколько осталось времени?

— Двадцать секунд, — ответил голос Холдена. — Однако ты счастливчик. Я ведь надеялся сам полететь, пока ты не прикупил валета…

Мейнард захохотал. «Кеннеси» вторгался в неведомую и, вероятнее всего, враждебную солнечную систему. Если это ее жители коварно уничтожали корабли межзвездного флота землян и опустошили колонию на Капелле-3, у крейсера было немного шансов уцелеть. Но это не удержало младших офицеров корабля от розыгрыша партии покера на право совершить опасную высадку на самой большой из планет.

В мегафоне раздался вдруг такой громкий и зловещий рев, что мембрана тут же как бы захлебнулась и начала издавать сдавленные, хриплые звуки. Это была волна ванго, созданная торпедой, взрыв излучения настолько сильный, что он блокировал любое приемное устройство, независимо от того, как оно настроено.

Сообщение поступило в только что организованный Департамент обороны на Масса-4.

Департамент был создан как верховная инстанция, до последнего эрга координирующая энергию всей солнечной системы в синхрофазированные световые лучи, которые в определенный момент будут направлены одновременно с четырех планет на псевдокомету. Смертоносные лучи не то оружие, которое детекторы корабля могли бы заблаговременно обнаружить, чтобы он смог от них отклониться. Они распространяются со скоростью света, а тело, которое окажется в их фокусе, будет мгновенно раскалено до температуры солнечного ядра. Лучи были оружием практически безотказным. Безотказным, если надо уничтожить один корабль. Рассчитать взаимоотношение фаз постоянно движущихся планет так, чтобы лучи с них усиливали, а не гасили взаимно друг друга — дело страшно сложное. При помощи таких лучей можно уничтожить одиночный межзвездный корабль, курс и скорость которого известны, или корабль, уже совершивший посадку на одной из планет. Но в случае появления целого флота оружие это окажется бесполезным. Необходимы дни или даже недели, чтобы накопить нужное количество энергии для нанесения результативного удара в определенный пункт. Перед лицом многих кораблей с переменными курсами и скоростями лучи окажутся бессильными.

Сообщение, поступившее в Департамент обороны, гласило:

Недавно возникший Департамент обороны еще не успел выработать бюрократический метод работы и напыщенный стиль. Должно быть, поэтому ответ поступил через несколько минут:

Жители Масса-4 однажды уже испытали вражеское вторжение. Поэтому около двадцати пяти миллионов жителей начали поспешную, но планомерную эвакуацию в качестве меры предосторожности перед предполагаемой посадкой невооруженной спасательной ракеты.

Бэк очнулся от неспокойного полусна в тот момент, когда ракета начала приближаться к противосолнечной стороне планеты. Все наблюдательные устройства, какими только располагал человек, работали, стараясь получить как можно больше данных, но для Бэка технические дела оставались как нельзя более безразличными. В момент, когда было обнаружено направленное излучение, Бэк деловито зевал, когда излучение внезапно прекратилось, он начал потягиваться. Он с удовольствием встряхнулся в тот момент, когда анализаторы сообщили что атмосфера планеты подобна атмосфере земной, хотя и обладает повышенным количеством благородных газов, не превышающим, однако, пропорций, характерных для азотнокислородных смесей.

Между тем ракета осторожно опускалась, высматривая возможные опасности. Инфракрасная аппаратура обнаружила берег моря и какие-то непонятные сооружения, представляющие собой, быть может, портовое оборудование. Мейнард немедленно взвил ракету вертикально вверх, но, отойдя на сто пятьдесят миль, вновь приблизился к планете. Что ж, его задачей было дать себя убить, если жители планеты располагают соответствующими средствами, но он не был обязан облегчать им эту задачу. Если они обнаружили, что предполагаемая комета, прибывшая из космоса, является межзвездным кораблем, они и так настороже. А если они и есть те существа, что истребили колонистов на Капелле-3, они любой ценой будут стараться не допустить, чтобы ракета вернулась к своему материнскому кораблю.

Наконец, с бесконечной осторожностью, ракета опустилась на поверхность планеты, покрытую, как показали анализаторы, густой растительностью с перистыми листьями. Проходили бесконечные минуты, а Мейнард все еще сидел в величайшем напряжении, готовый молниеносно взвить ракету вверх при малейшем намеке на какое-либо враждебное действие. Но никаких признаков опасности не было. Микрофоны передавали извне различные звуки, но не подлежало сомнению, что это всего лишь отголоски обычной жизни лесной глуши. После долгого выжидания Мейнард приоткрыл иллюминатор. Снова ничего не произошло.

— Если есть охотники идти за биологическими образцами, — сказал он наконец, — отправляйтесь. Но предупреждаю — в случае тревоги могу стартовать, никого не ожидая. Буду стараться вырваться. Только так можно узнать, что наши враги в состоянии сделать.

Ответило несколько голосов. Потом раздался лязг открываемого люка. Бэк весело двинулся к выходу. Снаружи повеяло множеством интригующих запахов. Несколько человек уже вышли из ракеты, двигались они осторожно, с оружием наготове. Люк остался открытым, но возле него стоял человек, готовый в любую секунду захлопнуть его, если бы ракете пришлось внезапно стартовать. Покинуть ракету было для людей актом незаурядного мужества — они ведь могли уже не вернуться, если жители планеты действительно окажутся враждебными и ракета вызовет на себя неприятельский огонь. Но Бэка интересовали только незнакомые запахи. Конечно, наибольшей радостью было бы оказаться снова в обществе Холдена, однако и эти люди тоже его друзья. И если они отправляются в мир бесчисленных новых запахов…

Бэк мягко спрыгнул на землю. И сразу нашел занятие для своего носа. Уже сама почва имела иной запах, чем на Земле. Новой была и растительность. Он обнаружил несомненные следы животного, с запахом которого никогда прежде не сталкивался. Можно сделать много выводов из анализа клетчатки, содержащейся в растениях чужой планеты. Однако Бэк мог бы рассказать значительно больше — благодаря своему обонянию. Вон там какое-то плотоядное животное преследовало маленькое трепещущее создание, которое то взвивалось вверх в гущу нависающей растительности, то снова припадало к земле. А здесь другое животное, травоядное, без всякого видимого повода сделало в испуге гигантский прыжок — по-видимому, на него напало некое летающее существо, но промахнулось. А вон там отчетливыми прыжками проскользнуло что-то, поразительно напоминающее своим запахом змею. А там снова какое-то теплокровное животное оставило растянутый след, ползая на животе.

Без остатка поглощенный миром новых запахов, Бэк не останавливался в своих поисках. Время от времени он слышал голоса людей, это придавало ему уверенность, и он все больше и больше удалялся от ракеты, лишь изредка останавливаясь и прислушиваясь. Он только нашел нору какого-то животного и деловито обнюхивал вход в нее, как послышались новые звуки.

Первый возник где-то на горизонте и постепенно приближался к зениту. Это был низкий моторный рокот, какой издают самолеты. Бэк не раз слышал его на Земле. Это был звук механический, стало быть, произведенный человеком, и, следовательно, опасаться этого звука не было оснований. Одновременно начал приближаться отдаленный грохот, напоминающий шум бульдозеров или машин вроде них. Эти машины применяет человек, значит, и грохота нечего было бояться. И Бэк с энтузиазмом продолжал обнюхивать нору.

Потом раздались энергичные мужские голоса. Позови его Холден, Бэк немедленно пустился бы во всю прыть. Но других людей он слушался не так безоговорочно. Он понюхал еще и еще раз. Когда наконец пес не спеша двинулся в ту сторону, откуда долетали призывы, то услышал вой ракеты, взвивающейся в небо. Ему даже в голову не пришло, что люди могли его здесь оставить. Но люди должны были установить, каким оружием располагает планета, а сделать это они могли только в воздухе. И когда Бэк достиг места, где села ракета, ее там не оказалось.

Бэк остановился как вкопанный. Рокот над головой превратился уже в громовое рычание. В темноте над ним носилось множество летающих машин. Одновременно, по крайней мере с трех сторон, приближался механический грохот.

Бэк недоверчиво обнюхивал место, где еще недавно стояла ракета. Потом он обеспокоенно побежал по следам мужчин, которые брали образцы растений. Потом вернулся. Разумеется, Бэк чувствовал себя несчастным, но ему и в голову не приходило, что люди оставили его на произвол судьбы. Пес нетерпеливо ожидал, когда они заметят, что забыли о нем, и возвратятся.

Рокот кружил в темном небе, грохот приближался из-за стены мрака. Все это были машины, употребляемые людьми, может быть, незнакомыми ему людьми, но тем не менее людьми, которые, несомненно, полюбят большого, каштанового, хорошо сложенного пса. Быть может, они даже помогут ему вернуться к Холдену? Но пока Бэк растерянно вертелся на том месте, куда ракета не возвратилась. А шум и грохот нарастали.

Затем сверху брызнул яркий свет. Он лился с самолета. Бэк ослеплённо заморгал. Но он не слишком обеспокоился. Машины, двигающиеся по земле, машины летающие, яркий свет — всем этим пользуется человек. А уважающий себя пес сумеет установить правильные отношения с каждым человеком.

Бэк предусмотрительно посторонился, так как теперь ослепительно засверкали и рефлекторы машин, с грохотом продиравшихся сквозь чащу. Он уступил дорогу, но даже не подумал скрыться в темноте. Он моргал и машинально махал хвостом, готовясь с надлежащей учтивостью встретить людей, которые высадятся из машин. Само собой разумелось, что они помогут ему отыскать Холдена.

Одна из машин остановилась, из нее вышло нечто. Это нечто не было человеком. Бэк недоверчиво принюхался и ощетинился. Он не верил самому себе. Ведь машинами пользуются люди. Только люди. Массианец приближался к нему, и Бэк предостерегающе зарычал. Его слепил невыносимо яркий свет. Он зарычал снова и еще больше ощетинился. Этот большой каштановый пес предостерегал существ, которые, по-видимому, уничтожали корабли межзвездного флота землян и опустошали колонии Земли, чтобы они не вздумали к нему прикоснуться. Бэк, естественно, ничего не знал о погибших кораблях и массовых убийствах. Он был только псом — псом, принадлежавшим человеку, и не мог себе представить, что может существовать какое-то другое равное человеку существо, которому разумный пес не должен сопротивляться.

Странные деревья вздымались к затянутому тучами небу, в котором делал сумасшедшие круги сноп ярчайшего света. Огромные машины, необычайно сильные рефлекторы которых пронизывали лучами перистые листья и расчерчивали землю путаницей резких теней. И кольцо массианцев, жителей четвертой планеты системы Масса Гамма — существ, в конце концов не так уж отличающихся от человека, — сомкнувшееся вокруг места, где недавно находилась спасательная ракета, а теперь стоял большой каштановый пес и предостерегающе рычал.

Какое-то время массианцы выжидали. Однако существа, умеющие посылать в пространство радиосигналы, не могли быть глупцами. К тому же в машинах имелись передающие устройства, благодаря которым свидетелями встречи стали — на расстоянии — самые светлые умы планеты. И должно быть, перед экраном какой-нибудь лаборатории кто-то сообразил, что лапы Бэка совершенно не приспособлены для обслуживания какого бы то ни было механизма, тем более для постройки межзвездных кораблей.

Во всяком случае, раздались звуки, в которых Бэк различил членораздельную речь, хотя не мог понять ни слова. Он медленно отвернулся от первого существа, которое все еще находилось на том месте, где оно остановилось, как только он зарычал. Не приближался и ни один из источников света. Поэтому Бэк ограничился несколькими полными достоинства предостерегающими порыкиваниями. Его хозяева были здесь и улетели. Но они возвратятся. Возвратятся обязательно. На этот счет он не ошибается. И он будет здесь их ожидать. Машины могут кружить, если им это нравится. Его хозяева, должно быть, хотят, чтобы они кружились, стало быть, он не будет этому противиться. Но сам он с этого места не сдвинется.

Он демонстративно покружился и лег на землю. А в глубине души он отчаянно надеялся, что именно Холден вернется за ним.

В Департамент обороны на Масса-4 поступил рапорт. Он сжато и деловито докладывал о пребывании малой межпланетной ракеты в северном округе Первого континента. Вместе с рапортом были переданы фотографии человеческих следов, места, где стояла ракета, а также кинолента, на которой был заснят Бэк. Ему была посвящена также большая часть рапорта.

Следующий рапорт сообщал:

В ответ из Департамента обороны поступил приказ следующего содержания:

Далее приказ вдавался во все возможные подробности. Его главной мыслью было предположение, что мозг Бэка как существа, живущего вместе с человеком, должен содержать совершенно объективный образ человеческой расы.

Межпланетный совет признал правильным предположение, что от Бэка нельзя получить никаких технических данных. Но бесценными могли оказаться и те сведения, которые от него получить можно. Ни один человек не заслуживал бы полного доверия как информатор о своей собственной природе. Но живущее с ним животное…

Совет не приостановил военных приготовлений. Слишком зыбкой была надежда, что будущее принесет что-либо, кроме непрерывной полосы битв. Но если какая-то надежда была, она без остатка сконцентрировалась на Бэке.

Что же касается Бэка, то положение, в котором он оказался, было для него совершенно непонятным. Место приземления ракеты было теперь ограждено, а он сам заключен внутри ограды. Существа, которые не были людьми, относились, правда, к нему почтительно, и он, как хорошо воспитанный и уважающий себя пес, отвечал им надлежащей обходительностью, но одновременно эти же существа все время подсовывали к нему какие-то аппараты, а это ему уже решительно не нравилось. Вот теперь, например, перед ним был мегафон, который издавал самые разнообразные звуки. Однажды мегафон залаял голосом, похожим на голос одного знакомого пса. Да, Бэк отлично помнил пса с базы в Ригель, голос которого звучал точно так же. Он гневно гавкнул в ответ, но тот лай больше не повторился. В другой раз раздался голос Холдена. В неописуемой радости Бэк вскочил и, махая хвостом так, что он превратился в мелькающую полосу, залился лаем и скулежом, каким всегда встречает пес своего хозяина после многодневной разлуки. Когда он наконец понял, что это только мегафон, его надломила тяжесть разочарования. Скуля, он бегал вдоль ограды и высматривал Холдена.

Были исследованы его реакции и на иные возбудители. Один из массианцев принес ему еду. Сначала Бэк недоверчиво обнюхал ее и отошел. Если уж он вынужден есть какие-то незнакомые вещи, то предпочел бы добыть их на охоте сам. Потом он все-таки капитулировал и съел. Массианец имел переносной мегафон, который время от времени кричал: «Бэк, Бэк!» В ответ на хорошо знакомое слово Бэк помахивал хвостом. Но даже когда массианец научился сам выговаривать это слово, Бэк не избавился от настороженности по отношению к нему. Он тосковал по людям. И особенно по своему хозяину. Как только пес начинал дремать, во сне сейчас же приходил Холден. Когда Бэк засыпал покрепче, его посещали сны такие отчетливые, что лапы сами по себе дрожали короткой, отрывистой судорогой бессильного бунта. Иногда он лаял, подвывал или скулил сквозь сон, однако по преимуществу это был скулеж неудержимой радости, когда в снах появлялся Холден.

Бэк не предугадывал, что подсовываемые массианцами аппараты регистрируют воспоминания, проплывающие в его мозгу под влиянием все большего количества возбудителей, которыми массианцы были в состоянии на него воздействовать. Бэк понимал смысл более ста слов, если они были сказаны определенным тоном. Слова эти, повторяемые мегафоном на основании записей, извлеченных из воспоминаний Бэка, неизменно вызывали одну и ту же реакцию.

В то время как приготовления к атаке на «Кеннеси» непрерывно продвигались вперед, массианцы интенсивно исследовали Бэка. А по мере того как возрастало знакомство с его психикой, они старались завоевать его расположение. Массианец, на долю которого выпало это задание, не щадил усилий, чтобы заменить Бэку Холдена. Он пользовался записями его голоса, пробовал ласкать Бэка способом, который — как свидетельствовали воспоминания — приводил животное в состояние наивысшего счастья. Однажды он даже начал кататься с Бэком по земле, потому что некогда так делал Холден. А это требовало немалой отваги, так как Бэк был большой и сильный, а массианец маленький и довольно тщедушный.

Но Бэк не хотел играть. Он держался вежливо, но это была та вежливость, которую пес соблюдает с животными, принадлежащими человеку, такими как лошади, коровы или овцы, на худой конец даже коты. Но ведь ни один пес не станет забавляться с подпрыгивающим ягненком или бегать за пугливым жеребенком. Поэтому Бэк оставался сдержанным. Он и не думал менять свое отношение к людям вообще, а к Холдену особенно. Он, правда, ел чужую пищу и снисходительно терпел массианского ученого, который так и не сумел заменить ему Холдена, хотя слыл одним из самых светлых умов в системе Масса Гамма. Бэк становился все более печальным по мере того, как проходили дни, превращавшиеся в недели. Он грустил и худел, хотя подсознательно отдавал себе отчет, что эти странные существа, которые не были людьми, полюбили его подобно людям. Что поделаешь, собака, принадлежавшая человеку, не может хорошо себя чувствовать в разлуке с ним…

Между тем «Кеннеси» продолжал двигаться по избранной орбите.

Возвратившись на корабль, Мейнард объяснил, как сумел, печальную историю с Бэком, и Холден принял это объяснение, хотя ни тому ни другому оно не принесло облегчения. В подобной ситуации не стали бы ожидать и человека, но с собакой дело обстоит иначе. Собака не может позаботиться о себе. Все понимали, что другого выхода не было, что Бэка нужно было оставить, и все-таки всем было не по себе.

Материалы, привезенные с Масса-4, были тщательно исследованы. Одновременно накапливались записи радиосигналов, продолжалось наблюдение планеты при помощи электронных телескопов, собирались все более многочисленные доказательства существования высокой цивилизации. И непрерывно крейсер сопровождали направленные излучения, посылаемые с Масса-4.

Вообще ситуация была как нельзя более подозрительная и напряженная до предела. Правда, к спасательной ракете двинулись только наземные машины и атмосферные самолеты. На первый взгляд могло показаться, что это свидетельствует об ограниченных оборонных возможностях. Но, с другой стороны, не подлежало сомнению, что в системе Масса Гамма существует межпланетное сообщение. А сопровождающие «Кеннеси» направленные лучи и немедленное обнаружение спасательной ракеты доказывали, что жители системы отлично понимают, что имеют дело не с кометой.

Цивилизация, обладающая средствами межпланетной коммуникации, но не имеющая достаточных средств для обороны, несомненно попыталась бы в такой ситуации установить контакт с «Кеннеси». И тот факт, что никаких попыток этого рода не было, не предвещал ничего хорошего. Он скорее указывал, что раса, населяющая планету, затаилась в ожидании минуты, когда сможет неожиданно нанести смертельный удар. Поэтому нет ничего удивительного в том, что команда «Кеннеси» была в состоянии крайнего нервного напряжения.

— Вообще все это мне не нравится, — признался однажды Холдену капитан. — На их месте мы бы наверняка попытались установить контакт с таким пришельцем из космоса. Только пираты, внезапно появившись на Капелле-3, сразу начали убивать, прежде чем можно было приступить к каким-либо действиям. Должно быть, это все-таки они населяют здешние планеты. Хорошо, что мы успели послать рапорт на Землю. Если мы не вернемся, там, по крайней мере, будут знать, куда направить флот с межпланетными бомбами.

— Не могу себе простить, что не я сделал эту попытку высадиться, — сказал Холден решительно. — Пошлем еще одну торпеду с сообщением на Землю?

— Нет. И больше не будем пытаться высадиться, — ответил капитан. — Все равно ведь абсолютно невероятно, чтобы тебе удалось найти место, где приземлялась ракета. В конце концов Бэк…

— Да, он наверняка был убит, как только его нашли, — закончил Холден.

Он ни к кому не мог иметь претензий, но был полон горечи. Ему недоставало Бэка.

Только на двенадцатый день после исчезновения Бэка от Масса-4 отделился межпланетный корабль. «Кеннеси» успел уже сделать оборот вокруг планеты и направлялся теперь к перигелию противоположной стороны ее солнца. Если бы удалось благополучно достигнуть этого пункта, капитан намеревался со всеми полученными данными двинуться в обратный путь, к базе. Появление корабля перечеркнуло эти планы.

На первый взгляд казалось, что у него ракетный двигатель — корабль тащил за собой как бы хвост отработанных газов. Однако спектроскопы обнаружили, что это попросту продукт сжигания какого-то углеводородного соединения. Кроме того, как удалось установить, «хвост» не играл роль движущей силы. Это скорее напоминало полосы дыма, какие выпускают самолеты в рекламных целях.

После двух дней полета корабль довольно значительно отдалился от планеты, затем мягкой дугой изменил курс. Вскоре после этого в контрольную каюту пришел навигационный офицер с рапортом. Направление и скорость полета явно указывали на то, что корабль стремится как можно ближе подойти к «Кеннеси» и установить связь. Потом «хвост» дыма начал попеременно становиться то тоньше, то толще, — несомненно, для того чтобы привлечь внимание крейсера.

В контрольной каюте зазвучал мегафон.

— Капитан, — раздался хриплый голос Холдена. — Эта псевдоракета забрасывает нас всевозможными сигналами. Все время повышает и понижает спектр, пытается модулировать частоту, амплитуду и так далее. Послушайте сами.

И в мегафоне раздалось веселое «Гав!». Вне всякого сомнения, это был лай Бэка. И сразу же после этого человеческий голос позвал: «Бэк». Хотя и слегка искаженный, это был, несомненно, голос Холдена. Как заводной он выкрикивал теперь: «Бэк, лежать!», «Ко мне, Бэк!», «Принеси это, Бэк, принеси». И все другие команды, на которые Бэк был обучен реагировать. Использовать лексикон, известный большому каштановому псу по кличке Бэк, в качестве средства связи между чуждыми, не доверяющими друг другу расами, — это, конечно, было бесцеремонно, но совершенно недвусмысленно по намерениям.

— Знаете, что это значит, капитан? — дрожащим голосом сказал Холден. — Каким-то способом они извлекли все это из мозга Бэка. Прочитали в его памяти. Да, другой возможности я не вижу. А теперь хотят установить с нами контакт. — И глухо добавил: — Только не убили ли они его, чтобы копаться в его мозгу…

— Холден, — сказал капитан. — Будь так добр, ответь им. Только ты должен обратиться к Бэку. Посмотрим, что произойдет.

В мегафоне раздался голос Холдена, направленный в другой микрофон.

— Бэк, — хрипло сказал Холден. — Ты слышишь меня, старина? Отзовись! Ты слышишь меня, Бэк?

В ответ микрофон залился радостным лаем, каким Бэк всегда встречал своего хозяина. Бэк лаял и рычал, скулил и подвывал и наконец снова залился отчаянным лаем. Он ошалел от радости.

— Это он, капитан… — неуверенно сказал Холден. — Он услышал меня. Значит, они не сделали ему ничего плохого. Наверно, нужно, капитан…

— Да, Холден, ты совершенно прав, — сказал капитан — Я как раз хотел тебе сказать, чтобы ты взял спасательную ракету и попытался узнать побольше об этих существах. Быть может, тебе удастся войти с ними в непосредственный контакт. Существа, которые сумели познакомиться с добропорядочным псом и достаточно честны, чтобы обратиться к его настоящему хозяину, не могут быть теми, кто уничтожил полмиллиона людей на Капелле-3.

Массианский ученый, который пытался заменить Бэку Холдена, успел подружиться со своим соперником прежде, чем «Кеннеси» опустился на поверхность Масса-4. На материнскую базу была выслана еще одна ракета, чтобы подробно объяснить ситуацию и причины, которые склонили команду к дружеским отношениям с жителями системы Масса Гамма. (Само собой разумеется, если бы «Кеннеси» не вернулся, никто на Земле не усомнился бы, кто ответствен за это.)

— Все складывается великолепно, — объяснял Холдену массианский ученый — Обладая атомной энергией, вы можете придавать любую силу световым лучам, с которыми мы вас познакомили. Благодаря этому мы легче справимся с нашими общими врагами. Смешно, что мы научились использовать световые лучи в качестве движущей силы в межпланетных кораблях, так как не знали атомной энергии, а вы открыли атомную энергию потому, что не имели наших световых лучей.

— Найдется, наверно, еще много вещей, которые можно связать таким образом, — сказал Холден — Мы сможем взаимно дополнять наши знания, если, разумеется, не утратим доверия друг к другу.

— Да, — меланхолически сказал массианец, — и подумать только, что мы намеревались сжечь вас световыми лучами, потому что боялись вас, а вы хотели уничтожить нашу цивилизацию при помощи межпланетных бомб, так как боялись нас. И если дело до этого не дошло, мы обязаны этим только Бэку.

— Я все еще не в состоянии понять, как вы могли нам доверять столь безоговорочно, — сконфуженно сказал Холден. — Боюсь, что мы не были бы так доверчивы к незнакомым существам. Возможно ли, чтобы это было заслугой Бэка…

— И все-таки это так, — серьезно ответил массианец. — Мы извлекли из его мозга все воспоминания. Абсолютно все… И оказалось, что его вид преклоняется перед человеком. Бэк стерпел бы от человека даже жестокость. Но люди не были с ним жестоки. Он без колебаний отдал бы за человека жизнь, но никто не требовал этого от него. Он безгранично вам предан, но и вы отвечаете ему любовью на его преданность. Знаешь, что окончательно склонило Межпланетный совет к тому, чтобы отнестись к людям с полным доверием?

— Признаться, нет… — сказал Холден.

— Твоя встреча с Бэком, когда ты впервые вступил на палубу нашего корабля, — улыбаясь, сказал массианец. — Бэк еще до этого выдал нам все, что сам знал о человеке. Но надо было видеть эту сцену встречи. Бэк прыгнул на тебя, и вы вместе покатились по полу. Вы обнимались, как любовники. И тебе даже в голову не пришло, что такое большое животное невольно может сделать тебе больно. Ты обрадовался, увидев его, точно так же, как и он тебе. И это окончательно решило вопрос о нашей политике. Мы уже знали, что люди на доверие отвечают лояльностью. То есть большинство людей, — помолчав, сказал массианец.

— Ну да, — снова смущенно сказал Холден. — Вот это как раз и беспокоит нашего капитана. Он говорит, что вы держитесь так, как если бы все люди были такими порядочными, какими считают нас собаки. А это неправда. В будущем вам следует быть с нами несколько осторожнее.

— Мы и об этом узнали от Бэка, — сказал массианец. — Но мы узнали также, что всегда найдем людей, которым сможем доверять.

По темно-зеленому газону гигантскими прыжками промчался Бэк. Холден вместе с массианцем сидел на чем-то вроде террасы перед его домом. Бэк подлетел к ним, радостно хахакая, и положил голову на колени Холдену. Потом он любезно махнул массианцу хвостом и снова куда-то унесся.

— Ко мне он никогда так не подбежит, — сказал массианец. — А я… да, думаю, что я люблю его не меньше, чем ты.

— Это потому, что я его хозяин, — объяснил Холден. — Но он относится к тебе, как к человеку. Ты не заметил этого?

— Ты прав. Я было не обратил внимания, но это так, ты прав. Слушай, мы должны начать держать собак. Собаки должны нас полюбить так же, как людей. Тогда человек, который любит собак, скорей поверит массианцу, который также их любит, и наоборот. — Массианец засмеялся. — Разве могли бы мы не доверять человеку, которого добропорядочный пес считает своим хозяином? Таким образом люди станут для нас братьями.

Так закончился этот краткий эпизод из истории поисков межзвездных пиратов. Все знают, что населенная ими система была в конце концов найдена и, прежде чем с ними успели начать какие бы то ни было переговоры, их корабли с бешеной яростью атаковали наш флот. Дело должно было закончиться их полной гибелью или же гибелью людей и массианцев. Тогда впервые земные корабли использовали в бою мессианские световые лучи. Но это уже история, которую все знают.

Не все, однако, знают, что перед зданием Межпланетного совета на Масса-4 стоит памятник Бэку. Массианцы считают это вполне естественным делом. Они любят собак сверх всякой меры, и собаки их также любят. У массианцев даже появилась поговорка, что собака — лучший друг массианца.

А на Земле нет никакого памятника Бэку. Но Бэк не имеет по этому поводу претензий. Разве он не является и без того счастливейшим псом? Ведь он с Холденом. И не отходит от него ни на шаг.

Первый контакт

Томми Дорт вошел в центральный пост, держа в руке последнюю пару стереофотографий, и доложил:

— Я закончил, сэр. Вот два последних снимка.

Он протянул фотографии капитану и с профессиональным интересом оглядел огромные экраны кругового обзора. Тусклые темно-красные огоньки светились только на панелях управления и навигационных устройств космического корабля «Лланвебон». Тут же, рядом с мягким креслом вахтенного, была расположена система угловых зеркал, отдаленно напоминающих автомобильные зеркала XX века, позволявшая ему видеть все экраны, не поворачивая головы. Здесь находились и специальные экраны, при помощи которых можно было проводить более детальные наблюдения.

«Лланвебон» был далеко от дома. На экранах каждая звезда была видна так, словно ее рассматривали невооруженным глазом; кроме того, ее изображение можно было увеличить до любого нужного размера. Поражая разнообразием красок, там переливались звезды самой различной яркости. Все они казались незнакомыми. Только два созвездия выглядели почти так же, как они видны с Земли, но и те съежились и изменили привычные очертания. Млечный Путь очутился далеко в стороне от своего обычного места. Однако все эти чудеса не шли ни в какое сравнение с картиной, открывавшейся на носовом экране.

Впереди висело гигантское светящееся облако. Оно казалось неподвижным. Чтобы заметить его приближение, приходилось довольно долго следить за экраном, хотя приборы звездолета показывали невероятную скорость. Облако было Крабовидной туманностью размерами шесть световых лет на три с половиной. Расползшиеся в стороны отростки при наблюдении в земные телескопы делали туманность похожей на животное, давшее ей свое имя. Это было облако невероятно разреженного газа.

Глубоко внутри туманности пылали две звезды, вернее, двойная звезда, — одна почти такая же желтая, как земное Солнце, другая — ослепительно белая.

— Мы ныряем в бездну, сэр, — задумчиво сказал Томми Дорт.

Капитан внимательно посмотрел на два последних снимка, сделанных Томми, и, отложив их в сторону, снова начал напряженно вглядываться в носовой экран. Тормозные двигатели «Лланвебона» работали с максимальной нагрузкой. Звездолет находился всего лишь в половине светового года от туманности.

На Томми лежала обязанность прокладывать курс корабля. Теперь эта работа кончилась. Когда корабль начнет исследовать туманность, Томми Дорт будет бездельничать. Но он уже отработал плату за свой проезд. Он только что закончил совершенно уникальную работу — полную фотографическую запись всех изменений туманности за период в четыре тысячи лет. Впервые это было сделано одним человеком, с помощью одной и той же аппаратуры, с контрольными снимками для обнаружения и регистрации систематических ошибок. Этот труд сам по себе окупал его путешествие. Кроме того, Томми зафиксировал четыре тысячи лет истории двойной звезды и столь же долгий процесс вырождения звезды в белого карлика.

Это вовсе не значило, что Томми Дорту было четыре тысячи лет. Ему еще не исполнилось и тридцати. Но Крабовидная туманность находится на расстоянии четырех тысяч световых лет от Земли, и, когда Томми делал два последних снимка, в объективы падал свет, который достигнет Земли лишь в шестом тысячелетии нашей эры. Звездолет мчался со скоростью, во много раз превышающей световую, и Томми Дорт регистрировал малейшие изменения во внешнем виде туманности, происшедшие от сорока веков до каких-нибудь шести месяцев назад.

«Лланвебон» пронизал пространство. По экрану медленно, очень медленно расползалось ослепительное пятно. Оно закрывало половину Вселенной. Впереди было сверкающее облако, позади усеянная звездами пустота. Облако затянуло три четверти всех звезд на экране; лишь несколько самых ярких едва проглядывали у самой кромки. Да еще за кормой корабля виднелись неправильной формы пятна тьмы, а рядом с ними, не мигая, горели звезды. «Лланвебон» нырнул в облако. Казалось, он влетел в совершенно темный туннель со стенами из сверкающего тумана.

Уже на первых снимках отчетливо проявились структурные особенности туманности. Она не была аморфной. Она имела форму. Когда расстояние сократилось, отдельные детали структуры выросли и стали более различимыми. Ссылаясь на фотографии, Томми Дорт сумел доказать, что не стоит лететь напрямик. И вот звездолет подошел к туманности по гигантской логарифмической кривой; эта траектория, выбранная Томми, позволила ему сделать ряд последовательных фотоснимков под различными углами и получить стереопары, которые давали объемное изображение туманности. На них открывались сгущения и разряжения, разнообразные сложные формы. Местами туманность сворачивалась спиралями, похожими на извилины человеческого мозга. В одну из этих впадин — их называли так по аналогии с впадинами в океанском дне — и нырнул сейчас звездолет.

Поза капитана стала менее напряженной. В наше время люди, занимающие его пост, должны, помимо прочих дел, решать, о чем следует беспокоиться, и уже затем беспокоиться именно об этом. Капитан «Лланвебона» был добросовестным человеком. Только убедившись в том, что показания прибора, за которым он внимательно наблюдал, не изменились, он с облегчением откинулся в кресле.

— Раньше мы предполагали, что эти впадины могут оказаться несветящимся газом, — мрачно сказал он. — К счастью, это пустота. Мы должны идти овердрайвом все время, пока находимся в этих провалах.

Расстояние от края туманности до окрестностей двойной звезды, которая была ее центром, составляло полтора световых года. Это создавало сложную проблему. Туманность — газ. Настолько разреженный, что хвост кометы по сравнению с ним можно считать твердым телом. Но кораблю, идущему овердрайвом — со сверхсветовой скоростью, — нежелательно столкнуться даже с обычным глубоким вакуумом. Ему нужна абсолютная пустота, как в межзвездном пространстве. И если бы выяснилось, что во впадинах газ, «Лланвебону» пришлось бы отказаться от сверхсветовой скорости.

Казалось, за кораблем, который постепенно снижал скорость, стелется светящийся туман. Внезапно поле овердрайва было выключено; при этом у всех членов экипажа, как обычно, возникло неприятное ощущение.

Сигнал тревоги прозвучал совершенно неожиданно. Пронзительный звон прокатился по кораблю. Томми был почти оглушен колоколом громкого боя, который гремел в центральном посту, пока вахтенный наконец не выключил его. Но звон все еще пронизывал корабль, лишь постепенно угасая по мере того, как одна за другой закрывались автоматические двери.

Томми Дорт изумленно уставился на капитана. Тот стоял, сжав кулаки, и не отрываясь смотрел через плечо вахтенного на пульт управления. Один из индикаторов, казалось, бился в конвульсиях. Остальные тоже сообщали о приближении какого-то тела. На расплывчатой светлой пелене, залившей носовой экран, появилось пятнышко, которое становилось все ярче, по мере того как автоматическое сканирующее устройство фокусировало его. Это было направление на объект, который вызвал сигнал тревоги, предупреждающий о возможном столкновении.

Из показаний локатора следовало, что на расстоянии около ста тридцати тысяч километров находилось твердое тело небольших размеров. Кроме того, был обнаружен еще один объект. Дистанция до него менялась от максимального значения до нуля, а его размеры, если верить локатору, тоже менялись вместе с этими невероятными приближениями и удалениями.

— Дайте усиление на сканер, — скомандовал капитан.

Ослепительная вспышка прочертила экран, стирая неопознанный объект. Усиление возросло, но на экране не появилось никакого изображения. Абсолютно ничего. Однако, если верить показаниям радиолокатора, нечто чудовищное и невидимое приближалось сумасшедшими скачками к «Лланвебону», со скоростью, при которой столкновение казалось неизбежным, и затем, словно испугавшись, с той же скоростью отпрыгивало назад.

На сканер было подано максимальное усиление. И снова никакого результата. Капитан скрипнул зубами.

— Знаете, сэр, — нерешительно проговорил Томми Дорт, — однажды я видел нечто подобное на лайнере, шедшем с Земли на Марс. Мы попали в луч локатора другого корабля. Их локатор работал на той же частоте, что и наш, и все время, пока он был направлен на нас, он регистрировался как огромное твердое тело.

— Именно это сейчас и происходит, — резко ответил капитан. — Какой-то локатор излучает на нас. Мы принимаем его излучение и, кроме того, наш собственный отраженный сигнал. Но другой корабль невидим! Кто мог прийти сюда на невидимом корабле с локационной установкой? Конечно, не люди.

Капитан нервно сжимал кулаки. Он опять смотрел на экран, на котором не было ничего, кроме бесформенного светового пятна.

— Не люди? — резко выпрямился Томми Дорт. — Вы полагаете…

— Сколько планетных систем в нашей Галактике? — сурово спросил капитан. — Сколько планет, пригодных для жизни? Сколько различных форм жизни может существовать на них? Если этот корабль не с Земли (а он не с Земли), его экипаж — не люди. И неизвестно, к чему приведет встреча с существами, которые не являются людьми, но сумели в своем развитии подняться до уровня дальних космических путешествий.

У капитана дрожали руки. Он не стал бы говорить так откровенно с кем-нибудь из своей команды, но Томми Дорт был членом научной экспедиции. И даже капитан, который по долгу службы обязан держать при себе все свои сомнения, иногда отчаянно нуждается в том, чтобы излить кому-нибудь душу. Иногда бывает очень полезно подумать вслух.

— О чем-то подобном говорили и писали многие годы, — продолжал он уже мягче. — Где-нибудь в нашей Галактике может существовать раса с цивилизацией, равной нашей или более развитой, — математически вероятность этого довольно велика. Никто не мог предсказать, где и когда мы встретим их. Но похоже на то, что сейчас мы их встретили.

Глаза Томми сверкнули:

— Вы думаете, они отнесутся к нам дружественно, сэр?

Капитан бросил взгляд на индикатор дистанции. Призрачный объект продолжал свои безумные прыжки, он то устремлялся к «Лланвебону», то отскакивал от него. Второй объект по-прежнему едва заметно двигался на расстоянии ста тридцати тысяч километров.

— Он движется, — сказал капитан. — И держит курс на нас. Что же нам все-таки делать, если чужой корабль окажется в радиусе досягаемости?! Отнесутся дружественно? Возможно! Мы попытаемся установить с ними контакт. Мы обязаны это сделать. Но я подозреваю, что наша экспедиция кончилась. Слава богу, у нас есть бластеры!

Излучение бластеров использовалось для разрушения наиболее крупных метеоров, с которыми не могли справиться дефлекторы. Бластеры можно было применить и в качестве оружия, хотя они и не предназначались для этой цели. Дальность действия бластеров доходила до восьми тысяч километров, а максимальная мощность равнялась полной мощности звездолета. При автоматическом наведении и курсовом угле до пяти градусов корабль класса «Лланвебона» мог создавать очень плотное излучение, пробивавшее насквозь небольшие астероиды, оказавшиеся на его пути. Но, конечно, не при овердрайве.

Стоявший около носового экрана Томми Дорт резко обернулся.

— Бластеры, сэр? Зачем?

Капитан, поморщившись, показал на пустой экран.

— Потому что мы не знаем, кто они такие, и не имеем права рисковать! — проговорил он с горечью. — Мы попытаемся установить контакт и выяснить о них все, что возможно, — прежде всего узнать, откуда они, а затем наладить с ними дружеские отношения. Но шансов у нас немного. Мы не можем доверять им ни на грош. Просто нельзя решиться на это! У них есть локаторы. Возможно, их трассеры лучше, чем наши, и они сумеют незаметно для нас проследить путь «Лланвебона», когда он будет возвращаться домой. Мы не имеем права рисковать! Нельзя допустить, чтобы чужие узнали, где находится Земля, раз мы не доверяем им! А почему мы им должны доверять? Может быть, они предложат нам торговать… Ну а если они бросят в овердрайв свой боевой флот, который уничтожит нас, прежде чем мы поймем, что произошло?.. Ведь неизвестно, чего нам ожидать и когда!

У Томми было испуганное лицо.

— Теоретически все это обсуждалось до бесконечности, — сказал капитан. — Никто никогда не мог найти правильного решения даже на бумаге. Но никому и в голову не приходила совершенно безумная мысль, что в глубинах космоса могут встретиться представители двух цивилизаций и ни одна из сторон не будет знать о том, где находится родная планета другой. И вот теперь нам нужно решить именно эту проблему. Что предпринять? Может быть, внешне эти существа — чудо совершенства, чуткие, дружественные и утонченные, и при этом обладают неумолимой жестокостью. А может быть, они неотесанны и грубы, но очень добры. Возможно, они окажутся чем-то средним. Но имею ли я право рисковать будущим человеческой расы, предполагая, что им можно доверять? Видит бог, я понимаю, как важно для нас наладить дружеские отношения с новой цивилизацией! Это было бы скачком, который подстегнул бы нашу собственную цивилизацию, и, возможно, мы оказались бы в огромном выигрыше. К сожалению, я не имею права рисковать. Я ни за что не рискну показать им путь к Земле! Одно из двух: либо я буду уверен, что они не в состоянии преследовать меня, либо не вернусь домой! Вероятно, и они думают так же!

Капитан нажал кнопку внутренней связи.

— Навигаторы, внимание! Все звездные карты на корабле подготовить к срочному уничтожению. Это касается фотографий и схем, по которым можно установить наш курс или точку старта. Все астрономические данные также собрать и подготовить к уничтожению по моему приказу. Сделать это немедленно и доложить об исполнении.

Капитан отпустил кнопку. Он выглядел внезапно постаревшим. Как только не представляли первый контакт человечества с иной цивилизацией! Но вряд ли кто-нибудь думал, что ситуация окажется настолько безвыходной. Одинокий корабль землян и одинокий — чужой расы встретились в туманности, которая, вероятно, находится очень далеко не только от Земли, но и от родной планеты чужих. Возможно, они и в самом деле хотят мира, но, с другой стороны, под маской дружелюбия им легче всего готовиться к вероломному нападению. Излишняя доверчивость может погубить человеческую расу, но мирный обмен плодами цивилизации был бы величайшим благом. Любая ошибка могла стать непоправимой, а недостаточная осторожность — роковой.

В центральном посту было совершенно тихо. Весь носовой экран занимало изображение небольшого района туманности. Очень небольшого района. Это была все та же рассеянная, расплывчатая, светящаяся дымка. Вдруг Томми Дорт протянул руку:

— Вот он, сэр!

Из заливавшей экран туманной пелены вынырнул маленький черный призрак, не отполированный до зеркального блеска, как корпус «Лланвебона». Он казался округлым и формой напоминал грушу. Он был еще далеко. Скрывавшая его дымка не позволяла различить какие-либо детали, но это наверняка не был естественный объект. Томми Дорт взглянул на индикатор и тихо произнес:

— Он летит с очень высокой скоростью и держит курс на нас, сэр. Вероятнее всего, они тоже считают, что никто из нас не решится отпустить другого домой. Как вы думаете, попытаются они установить с нами контакт или, как только подойдут на дистанцию поражения, пустят в ход свое оружие?

«Лланвебон» уже миновал впадину. Теперь он плыл в люминесцирующем тумане. Кроме двух пылающих очагов в сердце туманности, здесь не было звезд. Не было ничего, кроме призрачного света, который обволакивал корабль, словно тот погрузился в воду в земных тропиках.

Чужой корабль как будто хотел показать, что он не собирается вступать в смертельную схватку. Подойдя ближе к «Лланвебону», он начал сбавлять скорость. Некоторое время «Лланвебон» двигался ему навстречу, а потом остановился. Он маневрировал, как бы давая понять, что ему известно о близости другого корабля, и остановился не только для того, чтобы подать дружественный знак, но и принять меры предосторожности против атаки. Относительно неподвижный «Лланвебон» мог поворачиваться вокруг своей оси так, чтобы в случае вооруженного нападения представлять собой наименьшую мишень, имея при этом достаточно времени для обстрела.

Момент сближения был очень напряженным. «Лланвебон» своим заостренным носом неподвижно нацелился на чужой корабль. Реле переключило управление бластерами в центральный пост, и капитан положил руку на тумблер, который запускал бластеры на максимальную мощность. Томми Дорт, нахмурившись, ждал.

Поскольку чужие находятся в космосе, очевидно, уровень их цивилизации должен быть очень высок, но тогда обычно развивается и предусмотрительность. Эти существа должны разбираться во всех сложностях первого контакта двух цивилизованных рас не хуже, чем люди на «Лланвебоне».

Вероятно, их, так же как и людей, привлекала мысль о том, что дружеский контакт позволил бы обмениваться техническими достижениями и сделать огромный скачок в развитии. Однако, когда несходные культуры вступают в контакт, одна обычно должна подчиниться, иначе — война. Но субординацию в отношениях между расами, пришедшими с разных планет, нельзя было установить мирным путем. Люди, по крайней мере, никогда бы не согласились подчиниться. Маловероятно, что и любой другой высокоразвитой расе это пришлось бы по вкусу. Выгоды, которые принесла бы торговля, никогда не компенсировали бы тех неудобств, которые являются следствием подчиненного положения. Может быть, некоторые расы, и в том числе люди, предпочли бы торговлю завоеванию. Возможно, эти чужие сделали бы то же самое. Но даже кое-кто из людей стремится к кровопролитной войне. Если чужой звездолет, вернувшись к себе, принесет сведения о существовании людей и «Лланвебона», неизвестная раса будет поставлена перед выбором — торговля или сражение. Они могут предпочесть торговлю, но могут — и войну. Для торговли необходимо желание обеих сторон, а для войны — только одной. Но чужие не могут быть уверены в миролюбии людей, а люди не могут быть уверены в миролюбии чужих. Единственный безопасный выход для обеих цивилизаций заключается в уничтожении одного или обоих кораблей здесь и сейчас же.

Но даже победа не решала всех проблем. Людям нужно было узнать, где обосновалась чужая раса, пусть не для того, чтобы сражаться, но чтобы избегать ее. Людям нужно было узнать, каким оружием и ресурсами она располагает, выяснить, может ли она угрожать Земле и каким образом ее можно уничтожить. Чужим нужно было узнать то же самое о людях.

Итак, капитан «Лланвебона» не открывал огня. Он не решался на это. Но и не открывать огонь он тоже не решался. Капли пота выступили у него на лице. Забормотал репродуктор — вызывала дальномерная рубка.

— Другой корабль остановился, сэр. Он совершенно неподвижен. Бластеры наведены на него, сэр.

Можно было открывать огонь. Но капитан, как бы отвечая на собственный вопрос, отрицательно покачал головой. Чужой корабль застыл не более чем в тридцати километрах от «Лланвебона». Снаружи он был абсолютно черным, какого-то бездонного, неотражающего черного цвета. Никаких деталей разглядеть не удавалось — силуэт корабля едва выделялся на фоне туманности.

— Он совсем остановился, сэр, — произнес другой голос — Они посылают к нам модулированные короткие волны, сэр. Частотно-модулированные. Похоже на сигналы. Чтобы причинить нам вред, мощность недостаточна.

Капитан процедил сквозь зубы:

— Там какое-то движение. Кажется, они собираются выйти. Подождем… Навести вспомогательные бластеры!

Что-то маленькое и круглое плавно отделилось от овального силуэта черного корабля. Черный корпус дрогнул.

— Корабль отходит, сэр, — сообщил голос из репродуктора. — Сброшенный с него предмет остался на прежнем месте. Он неподвижен.

Другой голос перебил:

— Опять частотно-модулированный сигнал, сэр. Разобрать не можем.

Глаза Томми Дорта блеснули. Капитан следил за экраном.

— Пожалуй, это хорошо придумано, сэр, — задумчиво произнес Томми. — Если бы они что-нибудь послали к нам, мы решили бы, что это снаряд или бомба. Поэтому они подошли близко, спустили бот и снова отступили. Они показывают, что и мы для установления контакта можем послать бот или людей, не рискуя нашим кораблем. Видимо, они рассуждают примерно так же, как и мы.

— Мистер Дорт, — сказал капитан, не отрывая глаз от экрана, — не возьмете ли вы на себя труд выйти наружу и осмотреть этот предмет? Я не могу приказывать вам, но мне нужна вся моя команда на случай решительных действий. Научный персонал…

— Сейчас ни к чему. Ясно, сэр, — живо откликнулся Томми. — Мне не нужен бот, сэр. Достаточно скафандра с двигателем. Он меньше, руки и ноги видны, на бомбу не похоже. Я думаю, необходимо взять с собой сканер, сэр.

Чужой корабль по-прежнему удалялся. Шестьдесят, сто, шестьсот километров. Здесь он остановился. Уже в шлюзовой камере «Лланвебона», забравшись в свой скафандр с атомным двигателем, Томми прослушал сообщения, повторенные репродукторами по всему кораблю. То, что другой корабль отошел на шестьсот километров, ободряло. Возможно, у него не было оружия, эффективного на такой большой дистанции, и Томми почувствовал себя в безопасности. Но как только эта мысль сформировалась в сознании Томми, черный корабль стремительно отошел еще дальше. Вероятно, размышлял Томми, выбравшись из шлюза, чужие поняли, что выдали себя, а может быть, они хотели создать такое впечатление.

Он оторвался от сверкающего серебром «Лланвебона» и двинулся сквозь пылающую раскаленную пустоту; с чем-либо подобным еще никогда не приходилось сталкиваться человеку. Позади него, отступая, покачивался «Лланвебон». В шлемофоне Томми раздался голос капитана:

— Мы тоже оттянемся, мистер Дорт. На тот случай, если этот предмет окажется атомным устройством, опасным даже на таком расстоянии. Возможно, его просто нельзя использовать непосредственно с корабля. Мы отойдем, держите сканер на объекте.

Соображение казалось здравым, хотя и неутешительным. Для «Лланвебона» было несомненно безопаснее отступить. Теоретически можно было представить, что существует взрывчатое вещество, которое уничтожает все в радиусе сорока километров, но земляне еще не обладали им.

Томми Дорт чувствовал себя очень одиноким. Он скользил сквозь пустоту к маленькому черному пятнышку, которое плавало среди ослепительного блеска. «Лланвебон» исчез. Его полированный корпус почти сразу же утонул в искрящейся дымке. Чужой корабль также не был виден невооруженным глазом. Томми скользил в пустоте в четырех тысячах световых лет от дома, приближаясь к маленькому черному пятнышку, которое было единственным видимым твердым объектом во всем космосе.

Это была слегка сплюснутая сфера, не более двух метров в диаметре. Когда Томми встал на нее, она отпрянула. Торчавшие во все стороны маленькие щупальца напоминали рожки взрывателей подводной мины, но концы их мерцали, как хрусталь.

— Я на месте, — сказал Томми в шлемофон. Он ухватился за рожок и подтянулся к сфере. Она была целиком металлической и абсолютно черной. Томми, конечно, не ощущал фактуры, но он ощупал сферу руками в перчатках, пытаясь выяснить ее назначение.

— Закрыто наглухо, сэр, — заметил он вскоре, — кроме того, что вам показал сканер, сообщать нечего.

Потом Дорт сквозь скафандр ощутил легкую вибрацию. Одна секция круглого корпуса раскрылась. За ней другая. Томми перебрался на другую сторону сферы, чтобы заглянуть внутрь и первым из землян встретить разумное существо с иной планеты.

Но он увидел только гладкую пластину, по которой, казалось, бесцельно проползал тускло-красный блик. В шлемофоне Томми раздалось удивленное восклицание, и он услышал голос капитана:

— Отлично! Установите сканер так, чтобы он был направлен на эту пластину. Они не рискнули послать кого-нибудь из команды и использовали робота с инфракрасным экраном. В худшем случае они потеряли бы только механизм. Возможно, они ожидают, что мы возьмем это на борт. Там может быть заряд, который взорвется к тому времени, когда они соберутся стартовать домой. Я поставлю экран против одного из их сканеров. Возвращайтесь на корабль.

— Есть, сэр, — сказал Томми. — Но где находится корабль, сэр?

Звезды исчезли. Туманность поглотила их вместе с их светом. Только двойная звезда была видна в центре туманности. Томми потерял ориентацию. У него была лишь одна отправная точка.

— Двойная звезда должна остаться у вас за спиной, — донесся приказ из шлемофона. — Мы вас подберем.

Немного погодя Томми миновал еще одну одинокую фигуру, державшую курс на сферу, чтобы укрепить над ней экран. Два космических корабля установили друг с другом связь через маленького сферического робота; при этом на каждом из них понимали, что малейшая неосторожность может поставить под удар целую планету. Используя автономные системы наблюдения, корабли обменивались той информацией, которую они отваживались передавать, а тем временем изыскивали наиболее надежные способы, при помощи которых можно было убедиться, что собственная цивилизация не подвергнется опасности при первом контакте с другой. И все же единственным по-настоящему надежным способом казалось уничтожение другого корабля в мгновенной и смертельной атаке — в целях самозащиты.

С этого момента «Лланвебону» пришлось выполнять сразу две различные задачи. Он улетел с Земли, чтобы произвести с близкого расстояния серию наблюдений над меньшим компонентом двойной звезды в центре Крабовидной туманности.

Эта туманность возникла в результате самого чудовищного взрыва, о котором только известно человечеству. Взрыв произошел в 2946 году до н. э., задолго до того, как возник первый из семи городов на месте давно исчезнувшей Трои. Свет от этого взрыва достиг Земли в 1054 году н. э., что и было зарегистрировано в летописях, а также китайскими придворными астрономами. Вспышка была такой яркой, что в течение двадцати трех суток наблюдалась даже днем. Ее свет (а он прошел расстояние в четыре тысячи световых лет) затмевал сияние Венеры.

Зная это, астрономы девятью столетиями позднее сумели рассчитать силу взрыва. Частицы материи, выброшенные из центра взрыва, должны были разлететься со скоростью три миллиона восемьсот тысяч километров в час, то есть делать почти шестьдесят три тысячи километров в минуту, или тысячу пять километров в секунду. Когда телескопы двадцатого века нащупали место чудовищной катастрофы, там осталась только двойная звезда и туманность. Более яркая звезда в этой паре оказалась почти уникальной. Температура ее поверхности была настолько высока, что в ее видимом спектре отсутствовали линии поглощения. Он был непрерывным.

Температура поверхности земного Солнца около семи тысяч градусов, а температура белой звезды — пятьсот тысяч градусов. Ее масса приближалась к массе Солнца, а диаметр составлял лишь одну пятую солнечного, то есть она была в сто семьдесят три раза плотнее воды, в шестнадцать раз плотнее свинца и в восемь раз — иридия, самого тяжелого вещества на Земле. Но даже она не могла сравниться по плотности с белым карликом, таким, например, как спутник Сириуса. Белая звезда в Крабовидной туманности еще не стала карликом; она находилась в стадии сжатия. «Лланвебон» и должен был исследовать ее, изучить столб света длиной в четыре тысячи световых лет. Это могло принести большую пользу науке. Но встреча с чужим кораблем, перед которым, по-видимому, стояла сходная задача, создала осложнения. Первоначальная цель экспедиции была теперь отодвинута на второй план.

Крошечный круглый робот плавал в разреженном газе туманности. Команда «Лланвебона» несла свою вахту особенно бдительно. Ученые разделились, часть их без всякого энтузиазма начала исследования, ради которых сюда прибыл «Лланвебон», другая часть занялась проблемами, связанными с появлением чужого звездолета.

Он был посланцем цивилизации, поднявшейся до уровня межзвездных космических полетов. Взрыв, происшедший пять тысяч лет назад, должен был уничтожить все следы жизни в пространстве, которое сейчас занимала туманность. Чужие на черном звездолете, несомненно, прибыли из другой солнечной системы. Вероятно, они, как и «Лланвебон», предприняли путешествие с чисто научными целями, поскольку никакого практического интереса туманность не представляла.

Следовательно, их уровень был по меньшей мере близок к уровню человеческой цивилизации. По-видимому, интересно было познакомиться с их промышленной продукцией и произведениями искусства, и людям стоило завязать с ними дружеские отношения. Но чужие неизбежно должны были понимать, что самое существование человечества и высокий уровень его цивилизации представляют потенциальную угрозу их собственной расе. Две расы могут стать друзьями, но они также могут стать и смертельными врагами.

Проблема, возникшая в Крабовидной туманности, требовала четкого и немедленного решения. Взаимопонимание двух рас в грядущем зависело от действий, которые будут предприняты сейчас. Если завяжутся дружеские отношения, одна из рас — та, которая потерпела бы поражение, — останется в живых, и для обеих это будет величайшим благодеянием. Но при этом нужно исключить малейшую опасность предательства. Необходимо было завоевывать доверие на базе полного недоверия. Ни одна из сторон не отважится вернуться на свою базу, пока не убедится, что другая не причинит вреда его расе. При всей важности взаимного доверия никто не пошел бы на риск. Для каждого существовал единственный надежный выход — уничтожить другого или быть уничтоженным.

Но война создавала больше проблем, чем простое уничтожение противника. Чтобы совершать межзвездные перелеты со сверхсветовыми скоростями, чужие должны были обладать атомной энергией и применять какую-то форму овердрайва. Помимо радиолокации, телевидения и коротковолновой связи у них, конечно, было много другой техники. Каким оружием они располагают? До каких пределов простирается их цивилизация? Каковы их ресурсы? Осуществимо ли развитие торговли и сотрудничества, или две расы настолько различны, что война между ними неизбежна? Если мир возможен, то как его установить?

Люди на «Лланвебоне», точно так же как и команда другого корабля, нуждались в фактах, чтобы принести домой максимальное количество информации. Важнее всего выяснить на случай войны местоположение другой цивилизации. Именно эта информация могла стать решающим фактором в межзвездной войне. Но и другие сведения были чрезвычайно ценными.

Трагедия заключалась в том, что не могло быть информации, которая способствовала бы установлению мира. Ни один корабль не поставил бы на карту существование собственной расы при малейшем сомнении в доброй воле и честности другого.

Итак, между двумя кораблями сохранялось странное перемирие. Чужой, так же как и «Лланвебон», начал свои исследования. Маленький робот плыл в сверкающей пустоте. Сканер «Лланвебона» был сфокусирован на экране чужого. Сканер чужого внимательно следил за экраном «Лланвебона». Связь была установлена.

События развивались быстро. Томми Дорт добился успеха одним из первых. Свое специальное задание в экспедиции он уже выполнил. Сейчас ему поручили наладить связь с чужими. Вместе с единственным на корабле психологом он вошел в центральный пост, чтобы доложить об успехе. Здесь, как всегда, было очень тихо, лишь перемигивались красные огоньки индикаторов, а на всех стенах и на потолке светились огромные экраны.

— Нам удалось договориться, сэр, — сказал психолог. Он выглядел утомленным. Предполагалось, что в полете он будет заниматься изучением индивидуальных погрешностей наблюдателей, чтобы максимально приблизить точность наблюдений к теоретически возможной. Сейчас на него взвалили работу, к которой он не был подготовлен, и это сказывалось на нем. — Теперь мы можем сообщить им почти все, что хотим, — заявил он, — и можем понять, что они отвечают. Но, естественно, мы не знаем, насколько их сообщения близки к истине.

Капитан перевел взгляд на Томми Дорта.

— Мы разыскали кое-какие детали, — заметил Томми, — и собрали механический преобразователь. Кроме того, мы установили экраны и коротковолновый направленный излучатель. Они используют частотную модуляцию и несколько меняют форму сигнала — это похоже на принцип употребления в нашей речи гласных и согласных. Мы никогда не встречались ни с чем подобным, и наши индукционные катушки здесь не годятся. Но мы разработали что-то вроде языка-посредника. Они излучают коротковолновый частотно-модулированный сигнал, а мы принимаем его как звук. Когда же мы в свою очередь передаем звук, он снова преобразуется в частотно-модулированный сигнал.

Капитан нахмурился:

— Изменение формы коротковолнового сигнала?.. Откуда вы знаете?

— Мы показали им наше записывающее устройство, а они нам свое. Они записывают непосредственно частотную модуляцию. Я думаю, — добавил Томми осторожно, — они вообще не используют звука, даже при разговоре. Они оборудовали специальную рубку, и мы внимательно следили за ними во время сеанса связи. Они не делают никаких заметных движений чем-либо, что напоминало бы орган речи. Вместо того чтобы использовать микрофоны, они просто становятся рядом с предметом, который работает как передающая антенна. Я полагаю, сэр, для общения между собой они используют сантиметровые волны. Наверное, они излучают ультракоротковолновые импульсы, так же как мы издаем звуки.

Капитан удивленно уставился на Томми.

— Это что же — телепатия?

— М-м-м. Да, сэр, — сказал Томми. — Значит, по их мнению, мы тоже пользуемся телепатией. Вероятно, они глухие и, по-моему, не додумались до того, чтоб использовать звуковые волны для связи. Они просто вообще не прибегают к помощи звуков.

— Что еще? — спросил капитан, переварив это сообщение.

— Видите ли, сэр, — неуверенно начал Томми. — Я думаю, мы все подготовили. С помощью диаграмм и рисунков мы условились о произвольных символах для предметов и договорились о понятиях и глаголах. У нас уже есть несколько тысяч общих слов. Мы собрали анализатор, чтобы классифицировать излучаемые ими коротковолновые серии, которые мы вводим в декодирующее устройство. Затем на кодирующем выходе прибора формируются группы коротковолновых сигналов, которые мы хотим отправить обратно. Если вы готовы говорить с капитаном другого корабля, сэр, я думаю, можно начинать.

— Хм. Каково ваше впечатление об их психологии? — спросил капитан психолога.

— Не знаю, сэр, — взволнованно ответил психолог. — Они кажутся совершенно откровенными, но даже не намекнули на существование напряженности, о которой мы знаем. Они действуют так, как будто просто намереваются установить связь для дружеской беседы. Но имеется… так сказать… подтекст…

Психолог годился для изучения психологии человека. Это было подходящее для него поле деятельности. Но он не был подготовлен к анализу чужого мышления.

— Разрешите, сэр, — вмешался Томми.

— Да?

— Они дышат кислородом и не слишком отличаются от нас в других отношениях. Мне кажется, что их раса проделала эволюционный путь, сходный с нашим. Может быть, разум развивается по параллельным путям, также как… скажем… основные функции организма. Я думаю, — добавил он с запинкой, — каждому живому существу присущи такие процессы, как питание, обмен и выделения. Возможно, всякий разумный мозг должен воспринимать, осознавать и проявлять индивидуальные реакции. Я уверен, что им не чужда ирония. У них есть чувство юмора. Короче говоря, сэр, я думаю, они неплохие парни.

Капитан с трудом поднялся и многозначительно хмыкнул.

— Что ж, посмотрим, что они скажут, — пробурчал он и направился в радиорубку.

Сканер экрана, установленного на роботе, был включен. Капитан подошел к нему. Томми Дорт сел у кодирующего устройства и застучал по клавишам. Из микрофона вырвались какие-то странные звуки. Модулированный ими сигнал был передан чужому кораблю. Почти мгновенно вспыхнул экран; через ретранслятор на роботе был воспроизведен внутренний вид другого корабля. Чужой подошел к сканеру и, казалось, с интересом заглянул в рубку связи «Лланвебона». Он необыкновенно походил и в то же время не походил на человека. Чужой был совершенно лысым, и вид у него был какой-то забавный.

— Я хотел бы сказать, — мрачно произнес капитан, — что-нибудь подходящее о первом контакте двух разных цивилизованных рас и о моих надеждах на то, что между ними возникнут дружеские отношения.

Томми Дорт колебался. Наконец он пожал плечами и уверенно включил кодирующее устройство.

Чужой капитан как будто принимал сообщение. Он сделал жест, словно соглашаясь с чем-то. В декодирующем устройстве на «Лланвебоне» что-то зашуршало, и в приемную кассету упала карточка с расшифровкой. Томми бесстрастно прочел:

Атмосфера была напряженной. Возникло слишком много вопросов, требовавших немедленного разрешения, но никто не мог ответить ни на один из них. А нужно было ответить на все.

«Лланвебон» мог отправиться домой. Но вдруг его скорость окажется ниже скорости чужого корабля? Если это так, то «Лланвебон», приблизившись к Земле, выдал бы ее местоположение, и ему бы пришлось вступить в бой. Его ждала либо победа, либо поражение. Но даже если бы он победил, могло случиться, что устройства связи чужих позволили бы им еще до начала сражения передать на родную планету координаты Земли. «Лланвебон» мог и проиграть эту битву. Если уж ему суждено погибнуть, то лучше, чтобы его уничтожили здесь — тогда вооруженному неприятельскому флоту не удастся обнаружить Землю.

Черный корабль находился в точно таком же опасном положении. Он тоже мог стартовать. Но вдруг скорость у «Лланвебона» больше? Если действовать быстро, то можно по следу, оставленному полем овердрайва, выяснить, куда он направляется. Чужие тоже не знали, в состоянии ли «Лланвебон» передать сообщение на свою планету прямо из космоса. Они тоже предпочли бы скорее погибнуть здесь, чем навести предполагаемого врага на след собственной цивилизации.

Итак, ни один корабль не мог думать о бегстве. Возможно, чужие проследили, каким курсом шел «Лланвебон» в туманности. Но это был лишь отрезок логарифмической кривой, и по нему нельзя было установить, откуда стартовал корабль землян. В данный момент положение обоих кораблей было равным. Вопрос «что дальше?» по-прежнему требовал ответа.

Однако определенного ответа не существовало. Чужие давали информацию в обмен на информацию — и не всегда было ясно, насколько можно доверять их сведениям. Люди тоже обменивали информацию на информацию, и Томми Дорт обливался потом, беспокоясь о том, как бы не дать какой-нибудь ключ к разгадке местоположения Земли.

Чужие видели в инфракрасном диапазоне, поэтому в коммуникационной системе робота частота световых колебаний каждый раз уменьшалась или увеличивалась вдвое. Видимо, чужим не приходило в голову, что по этой особенности можно судить об их солнце — красном карлике, излучающем свет с максимумом энергии ниже той части спектра, которая наблюдается человеческим глазом. Но после того как это осознали на «Лланвебоне», там сообразили, что и чужие могут понять, к какому спектральному классу относится земное Солнце, изучив свет, который глаза людей воспринимают лучше всего.

Очевидно, чужие использовали устройство для записи коротковолновых сигналов так же часто, как люди — звукозаписывающие устройства. Человечеству очень пригодился бы этот прибор. А те были зачарованы тайной звуков. Они, конечно, воспринимали звук, так же как ладонь человека воспринимает тепло инфракрасных лучей. Но различать высоту или тембр звука они могли не лучше, чем человек мог различать две частоты теплового излучения, даже когда одна из них в полтора раза больше другой. Для чужих знания людей о звуке были замечательным открытием. Они бы нашли для звука такое применение, до которого никогда не додумались бы люди — если бы остались жить. Правда, это был уже другой вопрос.

Ни один корабль не мог уйти, не уничтожив другой. Но пока продолжается обмен информацией, ни один корабль не может ринуться в атаку.

Для той и другой стороны вопрос о внешней окраске кораблей представлял значительный интерес. «Лланвебон» снаружи был зеркально-блестящим, «чужой» — абсолютно черным. Он полностью поглощал тепло и, следовательно, должен был столь же хорошо излучать его. На самом деле все обстояло не так. Черный слой вообще не имел никакого цвета. Это был совершенный рефлектор для инфракрасных волн определенной длины, и вместе с тем он флуоресцировал именно в полосе частот. Практически он поглощал высшие тепловые частоты и преобразовывал их в низшие, которые им не излучались. Таким путем он сохранял нужную температуру даже в пустом пространстве.

Томми Дорт продолжал поддерживать связь. Он обнаружил, что процессы мышления у чужих не настолько чужды землянам, чтобы он не мог следить за ними. При обмене технической информацией обе стороны затронули вопрос о межзвездной навигации. Для иллюстрации Дорту понадобилась звездная карта. Было вполне логично использовать звездную карту из штурманской рубки, но, увидев эту карту, можно было легко догадаться о том, с какой точки она снята. У Томми была карта, сделанная специально, с несуществующим, но убедительным видом космоса. Он передал в кодирующее и декодирующее устройства указания о том, как ее использовать. В ответ чужие показали их собственную звездную карту. Она была немедленно сфотографирована. Навигаторы тщательнейшим образом изучали ее, пытаясь выяснить, из какой точки Галактики Млечный Путь и звезды могут быть видны под таким углом, но ничего не получалось.

И тогда Томми сообразил, что чужие тоже сделали карту специально для отвода глаз и что это — зеркальное отражение фальшивки, которую он им показал.

Но Томми только развеселился. Ему начинали нравиться чужие. Они не были людьми, но обладали присущим человеку чувством юмора. Немного погодя Томми попытался осторожно пошутить. Шутку пришлось превратить в цифры кода, потом в кодированные группы довольно загадочных коротковолновых частотно-модулированных импульсов. В таком виде они попали на другой корабль и там превратились бог знает во что. Шутка, которая прошла через такие превращения, казалось, перестала быть шуткой. Но чужие уловили соль.

Для одного из чужих связь стала таким же естественным делом, как для Томми его занятия шифровкой. Между ними развивалась совершенно невероятная дружба, посредниками в которой стали кодирующее и декодирующее устройства и коротковолновое радиоизлучение. Когда официальная техническая терминология становилась слишком запутанной, этот чужой иногда вставлял совершенно нетехнические жаргонные добавления. Часто они разъясняли путаницу. Томми придумал кодовое имя «Бак», которое декодирующее устройство набирало всякий раз, когда этот непохожий на других оператор подписывал сообщение своим символом.

Через три недели декодирующее устройство после передачи официального сообщения вдруг выдало:

Томми думал о том же самом. Он отстучал мрачный ответ:

Небольшая пауза, и в приемную кассету снова упала карточка:

Томми Дорт отнес эти сообщения капитану.

— Взгляните, сэр! — заговорил он настойчиво. — Эта раса почти люди, и они хорошие парни.

Капитан был занят серьезным делом, беспокоясь о том, что бы ему придумать, о чем можно было бы беспокоиться.

— Они дышат кислородом, — сказал он устало. — У них в воздухе двадцать восемь процентов кислорода вместо наших двадцати, но они могут отлично приспособиться к земной атмосфере. Наша планета для них — лакомый кусочек. А мы до сих пор не знаем, каким оружием они располагают и на что они вообще способны. Согласны вы дать им сведения, как определить местонахождение Земли?

— Н-нет, — ответил Томми с несчастным видом.

— Вероятно, они переживают то же самое, — сухо сказал капитан. — Предположим, мы сумеем установить дружеский контакт. Как долго он останется дружеским? Если их оружие слабее нашего, они поймут, что должны ради собственной безопасности улучшить его. И мы, зная, что они замышляют нападение, должны будем во имя нашей безопасности уничтожить их, пока мы в состоянии это сделать. Либо, наоборот, они должны разбить нас, прежде чем мы достигнем уровня их развития.

Томми промолчал, но беспокойно заерзал на стуле.

— Если мы уничтожим этот черный корабль и вернемся домой, — продолжал капитан, — Правительство Земли будет недовольно, что мы не сумели узнать, откуда он прибыл. А как это узнать? Нам здорово повезет, если мы вообще останемся живы. Из этих существ не удается вытянуть большее количество информации, чем то, которое мы дадим им, а не можем же мы дать им свой адрес! Мы наскочили на них случайно. Возможно, — если уничтожить этот корабль, — другого контакта не будет еще тысячи лет. И это обидно, потому что торговля значит для нас так много! Но чтобы обеспечить мир, нужно обоюдное желание, а мы не имеем права рисковать, доверяя чужим. Единственный выход — убить их, если удастся. А если не удастся, погибнуть, но знать: после нашей гибели они не обнаружат ничего, что привело бы их к Земле. Мне все это не нравится, — повторил капитан устало, — но другого выхода просто нет.

На «Лланвебоне» специалисты неистово работали, разделившись на две группы. Одни готовились к победе, другие — к поражению. У первой группы дел было немного. Главные бластеры оставались единственным оружием, на которое можно было возлагать какие-то надежды. Их установку осторожно изменили, так что они больше не были зафиксированы в положении точно вперед, с углом отклонения всего лишь в пять градусов. Электронная система, управляемая главным радиолокатором наводки, непрерывно держала бластеры наведенными на заданную цель с абсолютной точностью, при любых ее маневрах. Больше того, некий непризнанный гений в машинном отделении изобрел накопительную систему, которая позволяла мгновенно аккумулировать всю энергию корабля и освобождать ее в виде импульса огромной мощности. Теоретически дальность действия бластеров должна была увеличиться, а их разрушительная мощь — значительно возрасти. Но это было все, что удалось сделать.

У тех, кто готовился к поражению, забот было больше. Звездные карты, навигационные приборы, содержавшие автоматические самописцы, фотографии, сделанные Томми Дортом в течение шести месяцев путешествия, и все остальные записи, дающие ключ к координатам Земли, были подготовлены к уничтожению. Их складывали пачками в опечатанные контейнеры. И если кто-либо, не посвященный в тайну их устройства попытается вскрыть хотя бы один из них, содержимое всех пачек вспыхнет и превратится в золу, а зола перемешается, так что восстановить записи будет невозможно.

Вокруг корпуса корабля укрепили атомные бомбы. Если команда погибнет, а корабль не будет полностью уничтожен, бомбы взорвутся в тот момент, когда «Лланвебон» окажется бок о бок с чужим звездолетом. Хотя атомных бомб на борту не было, но имелись небольшие запасные атомные установки. Оказалось нетрудно переделать их так, чтобы при включении они не давали плавного выхода энергии, а взрывались.

Четыре члена команды «Лланвебона» все время дежурили в скафандрах с закрытыми шлемами, на тот случай, если при внезапном нападении корабль получит пробоины сразу в нескольких отсеках.

Такая атака вовсе не была бы вероломством. Капитан чужого корабля говорил искренне. Он вел себя так, словно понимал бесполезность лжи. Капитан «Лланвебона» в свою очередь тоже прекрасно понимал достоинства искренности. Оба они утверждали — возможно, так и было, — что хотят дружбы между двумя цивилизациями. Но ни один не мог поверить, что другой не сделает все возможное, чтобы получить сведения, которые скрывались тщательнее всего, — данные о местонахождении чужой планеты. И ни один не мог поверить, что другой неспособен следить за ним. Ни один не мог поставить на карту существование своей расы, излишне доверяя другому. Они вынуждены были сражаться, потому что другого выхода не было.

Они могли повысить ставку в битве, заранее обменявшись информацией. Но существовала предельная ставка, повысить которую не решилась бы ни одна сторона. Никакой информации об оружии, населении или ресурсах… Ни слова даже о расстоянии от Крабовидной туманности до своей базы… Обмениваясь информацией, оба корабля знали, что от смертельной схватки никуда не уйти. Чтобы другая сторона не думала о возможном завоевании, каждый старался представить противнику собственную цивилизацию достаточно мощной. Таким образом, увеличивая для другого видимую опасность, обе стороны делали битву еще более неизбежной.

Просто удивительно, что можно постигнуть даже такое абсолютно чуждое мышление. Трудясь над кодирующим и декодирующим устройствами, Томми Дорт заметил, как уже в первых рассортированных группах карточек с расшифровками отчетливо проявляется нечто совершенно индивидуальное. Он видел чужих только на экране и только при свете, сдвинутом по крайней мере на одну октаву по сравнению с привычным. Они же в свою очередь видели его очень странным при освещении, которое должно было им казаться далеким ультрафиолетом. Но их образ мышления был близок человеческому. Удивительно близок! Томми Дорт испытывал настоящую симпатию и даже что-то вроде тайных дружеских чувств к дышащим жабрами, лысым и бесстрастно-ироническим существам на черном космическом корабле.

Вдохновленный мыслью об этой близости, Томми сделал, несмотря на полную безнадежность своего предприятия, что-то вроде таблицы, в которой рассматривались различные аспекты стоящей перед ними проблемы. Он не верил, что чужие инстинктивно стремятся уничтожить людей. Действительно, изучение сообщений с чужого корабля породило на «Лланвебоне» чувство терпимости по отношению к неприятелю. Оно было похоже на то чувство, которое испытывают враждующие солдаты земных армий во время перемирия. Люди не испытывали неприязни к чужим, вероятно, так же как и чужие — к людям. Но по законам логики нужно было или убивать, или быть убитыми.

Таблица Томми была своеобразной. Он составил список целей, которых люди должны достичь, и расположил их по степени важности. Первое — принести домой сообщение о существовании чужой цивилизации. Второе — определить местоположение этой чужой цивилизации в Галактике. Третье — собрать как можно больше информации о ней. Третье было осуществимо, но второе, вероятно, невозможно. Первое — и все остальное — будет зависеть от результата сражения, которое должно произойти.

У чужих точно такие же цели. Следовательно, люди должны, во-первых, помешать тому, чтобы известие о существовании земной цивилизации попало на планету чужих, во-вторых, не позволить чужим установить координаты Земли и, в-третьих, следить за тем, чтобы не просочилась информация, которая могла бы помочь им или поощрила бы их к нападению на человечество. И снова третье было выполнимо, второе зависело от людей, а первое могло решиться только в бою.

Казалось неизбежным, что черный корабль необходимо уничтожить. Для чужих тоже существовал только один приемлемый выход — уничтожение «Лланвебона». Но Томми Дорт мрачно взглянул на свою таблицу, прекрасно понимая, что совершенно недостаточно уничтожить чужих. Идеальным выходом для «Лланвебона» был бы захват черного корабля для его изучения. Иначе третья задача так и не будет полностью решена.

Но Томми понимал, что ему ненавистна сама мысль о такой абсолютной победе, даже если бы она и была достигнута. Он ненавидел саму мысль об уничтожении чужих существ, которые понимают человеческий юмор. И еще больше ему претила мысль о Земле, снаряжающей флот боевых кораблей для уничтожения чужой культуры, потому что ее существование признано опасным. Чисто случайное столкновение рас, которые могли бы сотрудничать друг с другом, должно было кончиться полным уничтожением одной из них.

Томми Дорт злился сам на себя, потому что не находил нужного решения. Но должно же оно существовать! Ставка была слишком большой! Ведь это нелепость — два космических корабля, научных, а не военных, должны сражаться, чтобы победитель смог принести домой сведения, использовав которые одна цивилизация начнет безумные приготовления к войне против ничего не подозревающей другой.

Но если бы удалось предупредить обе расы и каждая узнала бы, что другая не хочет войны!.. Если бы они смогли, не зная местоположения друг друга, поддерживать связь до тех пор, пока не появятся некоторые основания для взаимного доверия…

Мысль казалась безумной, фантастичной, совершенно абсурдной… Но она была такой заманчивой, что Томми Дорт, без всяких, впрочем, надежд, сообщил ее через кодирующее устройство своему жабродышащему приятелю Баку, находившемуся в этот момент далеко в сверкающем тумане.

«Конечно, — прочитал Томми на отщелканной декодирующим устройством карточке, — это прекрасная мечта. Но хотя вы мне нравитесь, все-таки я вам не верю. Если бы я предложил то же самое первым, ваша реакция была бы такой же. Я говорю вам больше правды, чем вам кажется, и, может быть, вы говорите мне больше правды, чем мне кажется. Но проверить это нельзя. Мне очень жаль».

Томми Дорт мрачно уставился на карточку. Он испытывал отвратительное чувство ответственности, как, впрочем, и все остальные на «Лланвебоне». Если они проиграют сражение, человеческую расу могут в свое время уничтожить. Это реально. Если они победят, вряд ли что-нибудь спасет расу чужих.

Миллионы или миллиарды жизней зависят от действия горсточки людей.

И тут Томми Дорт увидел решение.

Оно выглядело удивительно простым, если только вообще было осуществимо. В худшем случае оно принесло бы человечеству и «Лланвебону» частичную победу. Томми сидел совершенно неподвижно, не смея шевельнуться, боясь, как бы не порвалась цепь его мыслей. Он вновь и вновь возвращался к этой идее, представлял себе, какие возражения она может вызвать, и, отвечая на них, немедленно сам преодолевал препятствия. Да, это решение! Томми больше не сомневался. Он облегченно вздохнул и, чувствуя легкое головокружение, направился к капитану.

Одна из многочисленных функций капитана заключалась в том, чтобы думать, о чем следует беспокоиться. Но капитану «Лланвебона» не приходилось ломать над этим голову. За те три недели и четыре дня, что прошли со времени установления первого контакта с чужим черным кораблем, капитан постарел, его лицо прорезали глубокие морщины. Ему пришлось беспокоиться не только о «Лланвебоне». Он отвечал за все человечество.

— Сэр, — очень серьезно начал Томми Дорт, и у него сразу же пересохло во рту. — Разрешите мне предложить способ нападения на черный корабль? Я берусь все выполнить сам, сэр, и даже если меня постигнет неудача, наш корабль останется в целости и сохранности.

Капитан взглянул на него, словно перед ним было пустое место.

— Тактика выработана на все случаи, мистер Дорт, — мрачно произнес он. — Запрограммированы все возможные варианты, и нам остается только выбрать. Это, конечно, страшно рискованно, но иного выхода нет.

— Я понимаю, — сказал Томми, осторожно подбирая слова. — Я нашел путь, исключающий риск. Мы должны сообщить чужим, что предлагаем…

Его голос странно звучал в мертвой тишине центрального поста. На экранах по-прежнему сверкала мутная пелена, и в сердце туманности ярко пылали две звезды.

Вместе с Томми в шлюзовую камеру вошел капитан. Во-первых, решил он, предложение, сделанное им самим, будет выглядеть внушительнее. Во-вторых, он просто устал от гнетущего чувства ответственности. Он отправится с Томми и все сделает сам, а если ошибется, то погибнет первым. Данные для маневров земного корабля уже введены в пульт управления и коррелируются главным хронизатором. Если капитан и Томми погибнут, достаточно будет нажать одну кнопку в центральном посту, и приборы сами бросят «Лланвебон» в яростную атаку, которая кончится полным уничтожением одного из кораблей или обоих. Так что это не было дезертирством.

Наружная дверь шлюза распахнулась. Открылась сверкающая пустота туманности. На расстоянии тридцати километров от «Лланвебона» в пространстве висел маленький круглый робот, дрейфуя по невероятной орбите вокруг двойного центрального Солнца и подплывая к нему все ближе и ближе. Конечно, он никогда не достигнет его. Белая звезда сама по себе настолько горячее земного Солнца, что может нагреть до температуры Земли предмет, находящийся от нее на расстоянии, в пять раз превышающем путь от Нептуна до Солнца. Даже если маленький робот приблизится к звезде на расстояние, отделяющее Плутон от Земли, пламя белого карлика накалит искусственный спутник до вишнево-красного цвета. И уж совсем невозможно предположить, что робот приблизится к звезде на те сто пятьдесят миллионов километров, которые отделяют Землю от Солнца. На таком расстоянии металл робота начал бы плавиться и испарился бы. Но этот грушеобразный предмет отстоял от белой звезды на дистанцию в половину светового года. И он спокойно висел в пустоте.

Две фигурки в скафандрах покинули «Лланвебон». Маленькие атомные двигатели, превратившие скафандры в миниатюрные космические корабли, были незначительно переделаны, но это не отразилось на их работе. Люди направились к роботу-связному. Неожиданно Томми услышал в шлемофоне хриплый голос капитана:

— Мистер Дорт, всю свою жизнь я стремился к авантюрам. Но это первый случай, когда мне наконец представилась такая возможность.

Томми облизнул губы.

— По-моему, это не авантюра, сэр. Я ужасно хочу, чтобы план удался. Мне кажется, что авантюра начинается, когда вы становитесь неосторожным.

— О нет, — ответил капитан. — Авантюра — это другое. Это значит, что вы бросаете свою жизнь на весы случая и ждете, когда стрелка остановится.

Они добрались до робота и уцепились за рожки сканеров.

— Смышленые твари, — заметил капитан. — Должно быть, им отчаянно хочется увидеть на нашем корабле кое-что помимо радиорубки, если они согласились на этот обмен визитами перед боем.

— Да, сэр, — подтвердил Томми.

Но в глубине души он подозревал, что Бак — его жабродышащий друг — захотел увидеть его во плоти перед тем, как один из них или оба они умрут. И ему казалось, что в отношениях между двумя кораблями воскресли старинные традиции вежливости, словно это были два рыцаря древних времен, которые перед турниром относились друг к другу с изысканной учтивостью, а потом обрушивались на противника всей мощью своего оружия.

Некоторое время люди молча ждали. Затем из тумана появились две другие фигуры. Скафандры чужих тоже были с автономными двигателями. Чужие оказались меньше ростом, чем люди, стекла их шлемов покрывал фильтрующий слой, поглощающий видимые и ультрафиолетовые лучи, которые представляли для них смертельную опасность. Сквозь этот фильтр не было видно ничего, кроме контуров головы.

В шлемофоне Томми раздался голос с «Лланвебона».

— Они говорят, что их корабль ждет вас, сэр. Дверь шлюза будет открыта.

Капитан угрюмо спросил:

— Мистер Дорт, вы видели раньше их скафандры? Вы уверены, что они не тащат что-нибудь вроде бомб?

— Да, сэр, — ответил Томми. — Мы показывали друг другу наше космическое снаряжение. Ничего постороннего не видно, сэр.

Капитан сделал жест двум чужим. Он и Томми Дорт двинулись к черному кораблю. Они не могли разглядеть его, но направление давалось с «Лланвебона».

Наконец вдали замаячил черный корабль. Он был огромен; такой же длины, как «Лланвебон», но гораздо шире. Шлюз был открыт. Два человека в скафандрах вошли внутрь; благодаря магнитным ботинкам они устойчиво держались на ногах. Наружная дверь закрылась. В шлюз ворвался поток воздуха, и сразу же включилась искусственная гравитация. Затем открылась внутренняя дверь.

Вокруг было темно. Томми и капитан одновременно включили свет на своих шлемах. Белый свет был невыносим для чужих, поэтому на шлемах землян горели темно-красные лампочки, которые обычно используются для освещения приборных досок. Это делается, чтобы не утомлять глаза: ведь нужно следить за маленькими светящимися точками на телеэкранах. Чужие, уже ожидавшие людей, щурились даже от такого света.

— Они говорят, сэр, что их капитан ждет вас, — доложили с «Лланвебона».

Томми и капитан вошли в длинный коридор с мягким полом. Лучи света от лампочек на шлемах выхватывали из темноты какие-то причудливые детали.

— Я, пожалуй, открою шлем, сэр, — сказал Томми. Воздух был хороший. В нем содержалось двадцать восемь процентов кислорода вместо земных двадцати, но давление было заметно ниже. Искусственная гравитация также была слабее, чем на «Лланвебоне». Несомненно, родная планета чужих меньше, чем Земля, и, судя по инфракрасному свету, вращалась вокруг умирающего тускло-красного солнца. В воздухе чем-то пахло. Запахи были очень странные, но не противные.

Арочный вход, скат, устланный тем же мягким материалом, — все вокруг тонуло в тускло-красном свете.

Чужие усилили накал своих осветительных приборов, хотя свет, вероятно, раздражал их глаза. Томми был тронут этим знаком внимания и еще более страстно пожелал, чтобы его план удался.

Капитан черного звездолета встретил людей жестом, который показался Томми насмешливым.

— Он говорит, сэр, что рад приветствовать вас, — передали с «Лланвебона». — Но он сумел придумать только один выход из создавшегося положения…

— Он имеет в виду поединок, — перебил капитан. — Скажите ему, что я здесь для того, чтобы предложить другой вариант.

Капитан «Лланвебона» и капитан чужого корабля стояли лицом к лицу, но переговоры велись довольно сложным путем. Чужие не использовали звук для связи. Они общались с помощью сантиметровых волн, то есть почти телепатически. Но так как они не могли слышать слова, речь капитана и Томми, с их точки зрения, также была близка к телепатии. Когда капитан говорил, его шлемофон посылал слова обратно на «Лланвебон», где они подавались в кодирующее устройство и в виде коротковолнового эквивалента возвращались на черный корабль. Ответ капитана чужих отправлялся на «Лланвебон», проходил через декодирующее устройство и попадал в шлемофон уже в виде слов. Система была очень неудобной, но работала.

Маленький коренастый капитан черного звездолета ждал. Наконец пришел его беззвучный ответ, переведенный машинами.

— Он с удовольствием выслушает вас, сэр.

Капитан открыл свой шлем, подбоченился и принял воинственную позу.

— Послушайте, — заявил он странному лысому существу, стоявшему перед ним в неземном красном сиянии. — Все идет к драке, в которой кто-то из нас должен быть уничтожен. Мы готовы к этому. Но если выиграете вы, имейте в виду — мы сделали все, чтобы вы никогда не нашли нашу планету. Если выиграем мы, то сами окажемся в таком же положении. Если мы уничтожим вас и вернемся домой, наше правительство снарядит флот, и начнутся поиски вашей планеты. И если мы найдем ее, нам не составит труда ее покорить! Если выиграете вы, то же самое произойдет с нами! И все это глупость! Мы стояли здесь месяц, мы обменялись информацией, мы не испытываем друг к другу ненависти. У нас нет причин для драки, кроме спокойствия наших рас!

Капитан остановился и тяжело вздохнул. Томми Дорт незаметно положил руки на пояс своего скафандра. Он ждал, отчаянно надеясь, что хитрость удастся.

— Он говорит, сэр, — послышалось в шлемофоне, — что совершенно с вами согласен. Но его раса должна защищаться, так же как и ваша.

— Конечно! — сердито сказал капитан. — Но стоит поразмыслить, как ее защитить? Сделать ее ставкой в битве неразумно. Несомненно, нужно предупредить каждую расу о существовании иной цивилизации. Но каждая сторона должна иметь доказательства того, что другая хочет не сражаться, а сотрудничать. Нам нужно не искать друг друга, а лишь поддерживать друг с другом связь, создавая основу для взаимного доверия. Если наши правительства захотят совершить глупость — это их дело. Но мы должны дать им возможность проявить разум вместо того, чтобы начать космическую войну, вызванную взаимной паникой.

Ответ чужого был коротким.

— Он говорит, что сейчас трудно доверять друг другу. Когда само существование его расы находится под угрозой, нельзя рисковать. Тут можно упустить какое-либо преимущество.

— Но моя раса, — воскликнул капитан, впившись глазами в чужого, — моя раса уже получила преимущество. Мы пришли сюда, на ваш корабль, в скафандрах с атомными двигателями! Перед тем как покинуть свой корабль, мы их переделали! Мы можем привести в действие по десять фунтов активированного горючего на каждого, прямо на вашем корабле, или это может быть сделано с помощью дистанционного управления с нашего корабля! Будет просто невероятно, если ваши запасы горючего не взлетят на воздух вместе с нами! Другими словами, если вы не принимаете мое предложение и не хотите проявить здравый смысл, Дорт и я взрываем свои заряды. Даже если нам не удастся уничтожить ваш корабль, он будет сильно поврежден, а «Лланвебон» нападет на вас не позднее чем через две секунды после взрыва.

Рубка чужого корабля, тонувшая в тускло-красном свете, представляла собой удивительное зрелище. Странные лысые жабродышащие чужие следили за капитаном и ждали перевода речи, которой не могли слышать. Вдруг в воздухе возникло отчетливое, жесткое ощущение напряженности. Чужой капитан шевельнулся.

В шлемофоне снова прозвучало:

— Он спрашивает, сэр, что вы предлагаете?

— Поменяться кораблями! — проревел капитан. — Поменяться кораблями и идти домой. Мы можем разрегулировать наши приборы так, что они не будут следить за нами, вы можете сделать то же самое со своими. Каждый из нас заберет свои карты и записи. Каждый из нас демонтирует свое оружие. Воздух одинаково пригоден и для вас и для нас. Мы заберем ваш корабль, а вы заберете наш, и никто не сможет нанести другому урон или следить за ним, и каждый принесет домой больше информации, чем в любом другом случае. Мы можем условиться о встрече здесь же, в Крабовидной туманности, когда двойная звезда сделает следующий оборот. Если наш народ захочет встретиться с вами, он может это сделать, а если вы испугаетесь, то не прилетайте. Вот мое предложение. И либо вы его примете, либо Дорт и я взорвем ваш корабль, а «Лланвебон» уничтожит то, что останется.

Капитаны смотрели друг на друга, ожидая перевода, а вокруг застыли маленькие коренастые фигурки. Наконец пришел перевод, это сразу же стало ясно по тому, как исчезла напряженность и зашевелились фигурки. Один из чужих сделал судорожное движение, упал на мягкий пол и начал биться о него. Другие прислонились к стенам и затряслись.

В голосе из шлемофона, до этого очень четком и деловом, сейчас прозвучало неподдельное изумление.

— Он говорит, сэр, что это отличная шутка. Потому что два члена команды, которых он отправил на наш корабль и которых вы встретили по дороге, тоже имеют в своих скафандрах атомную взрывчатку, и они намеревались сделать то же самое предложение, сопровождаемое такой же угрозой. Конечно, он согласен, сэр. Он говорит, что ваш корабль для него ценнее, чем его собственный, а его — ценнее для вас, чем «Лланвебон». Кажется, сторговались, сэр.

Тут Томми Дорт понял, что означали судорожные движения чужих. Они смеялись.

Это было совсем не так просто, как предполагал капитан. На три дня команды обоих кораблей смешались — чужие изучали работу механизмов «Лланвебона», а люди изучали управление черным кораблем. Это была отличная шутка — но не только шутка. Люди на черном корабле и чужие на «Лланвебоне» были готовы по приказу мгновенно разнести корабли. И они сделали бы это в случае необходимости, но именно по этой причине необходимости не возникло. Действительно, поскольку капитаны договорились между собой, для каждого из них было выгоднее, чтобы вернулись домой обе экспедиции, а не одна.

Правда, не обходилось без споров. Чаще всего речь шла о записях. И в большинстве случаев дискуссия кончалась решением об их уничтожении. Много хлопот доставила библиотека «Лланвебона» и аналогичное хранилище черного корабля, где находились работы, близкие к земным романам. Любой из этих предметов был ценным для возможной дружбы, потому что он представлял свою культуру с точки зрения обычных граждан, без всякого приукрашивания.

Это были напряженные дни. Чужие проверяли продукты питания, предназначенные для людей, и переносили их на черный корабль. Люди перегружали пищу чужих, необходимую им для возвращения домой. Приходилось решать бесконечное количество мелких проблем, начиная от обмена осветительными приборами, которые приспосабливали для другой команды, и кончая проверкой аппаратуры. Объединенные контрольные группы обеих рас подтверждали, что все следящие устройства разбиты, но не сняты и не могут быть унесены и использованы для слежки. И конечно, чужие, так же как люди на «Лланвебоне», позаботились о том, чтобы не оставить никакого оружия на своем корабле. Любопытно, что каждой команде было легче всего принять именно те меры, которые делали невозможным нарушение соглашения.

Перед расставанием в радиорубке «Лланвебона» состоялось последнее совещание.

— Скажите этому клопу, — загромыхал прежний капитан «Лланвебона», — что он получил хороший корабль и должен обращаться с ним получше.

В приемную кассету упала карточка с ответом.

«Я считаю, — говорилось в ней от имени чужого капитана, — что ваш новый корабль тоже неплох. Надеюсь встретить вас здесь, когда двойная звезда сделает один оборот».

Последние люди покинули «Лланвебон». Он погрузился в дымку туманности, прежде чем они вернулись на черный корабль. Экраны на нем были переделаны для человеческих глаз, и люди настороженно следили за трассой своего прежнего любимца, в то время как их новый корабль лег на сложный обходный курс в дальнюю часть туманности. Он нырнул в расщелину пустоты, ведущую к звездам, и быстро вышел в чистое пространство. Короткая пауза — это образовалось и начало действовать поле овердрайва, а потом черный звездолет рванулся в пустоту со скоростью, во много раз превышающей скорость света.

Прошло немало дней, и однажды капитан увидел, как Томми Дорт сосредоточенно рассматривает предмет, который заменял чужим книгу. Здесь было над чем поломать голову. Капитан был доволен. Техники бывшей команды «Лланвебона» почти непрерывно обнаруживали что-нибудь интересное. Несомненно, чужим так же везло при изучении «Лланвебона». Но черный корабль представлял исключительную ценность, а найденное решение, конечно, было лучше сражения, даже если бы люди одержали полную победу.

— Хм-хм, мистер Дорт, — хрипло заговорил капитан, — у вас нет аппаратуры, чтобы на обратном пути заняться фотографией. Она осталась на «Лланвебоне». Но, к счастью, у нас есть снимки, сделанные на пути сюда. Я постараюсь как можно убедительнее доложить о вашем предложении и вашей помощи в ее осуществлении. Я очень высоко ценю вас, сэр.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Томми Дорт. Он ждал. Капитан прочистил горло.

— Вы… э… первый обратили внимание на большое сходство мыслительных процессов у нас и у чужих, — заметил он. — Что вы думаете о перспективах дружеского соглашения, если мы, как условились, встретимся с ними в туманности?

— О, у нас наладятся хорошие отношения, — заверил его Томми. — Мы положили удачное начало нашей дружбе. В конце концов, так как они видят в инфракрасном свете, то планеты, которые пригодны для них, нам не подойдут. Нет никаких причин, по которым мы не можем сотрудничать. Психология у нас почти одинаковая.

— Хм-хм. А как вы это, собственно, понимаете? — спросил капитан.

— Несомненно, они очень похожи на нас, сэр. Конечно, они дышат жабрами, видят в тепловых лучах, в их крови медь играет ту же роль, что в нашей железо, есть и еще мелкие отличия вроде этих… Но в других отношениях мы очень похожи. В их команде были только мужчины, сэр, но у них два пола, так же как у нас, и у них есть семьи, и… э… их чувство юмора… — Томми заколебался.

— Продолжайте, сэр, — попросил капитан.

— Хорошо. Там был один, я назвал его Баком, сэр, — у него нет имени, передаваемого звуковыми волнами, — сказал Томми. — Мы отлично сотрудничали. Я считаю его своим другом, сэр. Перед тем как наши корабли расстались, мы провели вместе несколько часов, так, между делом. Но именно тогда я пришел к убеждению, что люди и чужие останутся друзьями, если у них будет хоть полшанса на спасение. Вы знаете, сэр, как мы провели эти часы? Мы рассказывали друг другу пикантные анекдоты.

Планета скит-деревьев

Коммуникатор ожил как раз в тот момент, когда небо на востоке этой, пока еще безымянной планеты начало светлеть. Венворт отбросил одеяло и, скатившись с узкой койки, нажал на кнопку, а затем сердито сказал:

— Алло! Что случилось?.. Говорите громче, плохо слышно… Ага… Нет, у нас все в порядке. Ну что, собственно, с нами может случиться?.. Почему я не доложил вовремя? Мы с Хайнсом выполняли приказ и пытались найти конец этой проклятой плантации скит-деревьев. Мы целый день летели на восток и пересекли два временных пояса. Здесь у нас рассвет еще только начинается… — Он зевнул. — Да, мы посадили флайер на какой-то штуке, напоминающей дамбу, и пошли спать… Нет, все в порядке. Мы уже привыкли чувствовать себя паршиво, даже кайф от этого ловим. Хайнс говорит, что он собирается создать скульптурное изображение существ, посадивших скит-деревья, — глаз, выглядывающий из-за дерева-ствола… Нет! Черт подери, нет! Мы сфотографировали несколько сотен тысяч квадратных миль скит-деревьев, растущих ровными рядами, и вдобавок дамбы, каналы и целую ирригационную систему, но даже и намека на живые существа не видели… Нет городов, нет домов, нет руин, нет ничего… У меня появилась теория, Макрай, насчет того, что случилось с обитателями этой планеты. — Он опять зевнул. — М-да. Я думаю, они построили великолепную цивилизацию, а потом нашли снарка… Снарка! С-Н-А-Р-К-А… Да. И снарк оказался плохишом. — Венворт перевел дух. — Поэтому они потихоньку смылись отсюда.

Он усмехнулся, когда на него из коммуникатора полились потоки ругани. Потом Макрай отключился, у него хватало своих проблем на базовом корабле Института космических исследований, прозванного почему-то «Галопирующей коровой». Венворт с удовольствием потянулся и посмотрел в иллюминатор флайера. В коммуникаторе по-прежнему что-то шумело — довольно-таки странное явление для аппаратуры такого класса. Но прежде чем Венворт успел поразмыслить об этом, он заметил какое-то движение в сером предрассветном воздухе. Он наклонился вперед… и затаил дыхание.

Не шевелясь, Венворт наблюдал за объектом, который как-то странно двигался, словно нес что-то, пока тот не скрылся из виду. И только тогда астронавт перевел дух.

И тут раздался голос Хайнса:

— Что слышно с «Галопирующей коровы»? Собираются возвращаться на Землю?

Венворт глотнул воздух и посмотрел туда, где скрылось странное существо. Потом он очень спокойно сказал:

— Нет… Макрай беспокоился, что мы так долго не докладывали о результатах наших поисков. Там, где сейчас находится корабль, солнце взошло уже два часа назад. — Венворт немного помолчал и добавил: — Ты вставать не собираешься?

— Я бы выпил кофе, — сказал Хайнс, — раз уж мы все равно не летим домой.

Венворт услышал, как Хайнс встает с койки, ущипнул себя, поморщился, снова вздохнул и открыл банку с надписью «кофе». Жидкость в банке сразу стала нагреваться. Он отставил банку в сторону, достал два пакета с готовыми завтраками и поставил их в кухонный комбайн. Потом снова выглянул в иллюминатор флайера.

Светало. На севере — если, конечно, считать, что солнце встает на востоке, — невысокая, но крутая горная гряда начиналась сразу за дамбой, где они вчера посадили флайер на ночь. Теперь оказалось, что флайер стоит на искусственной насыпи высотой около пятидесяти футов, которая шла в сторону целого моря скит-деревьев. Огромная движущаяся штука скрылась где-то в горах.

Хайнс, зевая, подошел к столу.

— Я чувствую, — сказал он и снова зевнул, — что сегодня будет отличный день. Как бы я хотел хоть немного повозиться с куском глины. Я бы мог даже сделать твой бюст, Венворт, за неимением более привлекательной модели.

— Посматривай в иллюминатор, — сказал Венворт, — и накрывай на стол.

Он вернулся к своей койке и быстро оделся. На лице у него бродила скептическая улыбка. Венворт еще раз ущипнул себя. Нет, он явно не спит. Аппетитно дымился кофе, тарелки с разогретым завтраком стояли на узкой панели управления.

Коммуникатор со странным постоянством продолжал выдавать статические помехи, которых вообще не могло быть на планете, где явно не сохранилось никаких обитателей, а все следы цивилизации бесследно исчезли. Но в то же самое время Венворта не покидало ощущение, что совсем недавно здесь было множество живых существ, более того, ему казалось, что за ними постоянно кто-то наблюдает. Полнейший абсурд, конечно.

Хайнс спокойно ел охлажденный апельсин. За несколько минут кухонный комбайн успел не только разогреть завтрак, но и разморозить фрукты.

— Я только что имел очень странное видение, Хайнс, — осторожно сказал Венворт. — Как ты считаешь, я сейчас похож на сумасшедшего больше обычного?

— Пожалуй, нет, — ответил Хайнс — Хотя ты не только не женат, но даже и не помолвлен. Мое психическое состояние в полном порядке только благодаря тому, что я собираюсь жениться сразу по возвращении на Землю. Я уже говорил тебе об этом?

Венворт проигнорировал нахальное заявление Хайнса.

— Что-то здесь произошло, — сказал он задумчиво. — Вот послушай, мы впервые нашли скит-деревья на Цетисе альфа-три. Они росли ровными рядами, которые простирались на многие и многие мили. Деревья были посажены кем-то, кто знал, что он делает и зачем. Мы обнаружили дамбы, каналы — целую ирригационную систему. Мы нашли места, где земля была ухожена и обработана и где росли самые разнообразные деревья, цветы и другая растительность, которые имели, по-видимому, чисто декоративное назначение. Это было похоже на парки в городах, но самих городов — домов или хотя бы развалин — мы не нашли нигде. Мы облазали все самые отдаленные уголки планеты, и у нас имелись самые серьезные основания полагать, что совсем недавно на планете жили представители высокоразвитой цивилизации, — но нам так и не удалось увидеть ни кусочка обработанного камня или металла, которые подтвердили бы наши гипотезы. Цивилизация существовала, а потом исчезла, и вместе с ней исчезло все — все, кроме растительности. Так?

— Если смотреть объективно, — весело сказал Хайнс, — твои речи — речи сумасшедшего. Однако пока ты лишь перечисляешь факты. Продолжай.

— Макрай лезет на стены, — со вздохом сказал Венворт, — потому что у него ничего нет, кроме фотографий. Ты, конечно, вылепил замечательный образец плода скит-дерева, но нам удалось заморозить несколько настоящих. Потом мы отправились в другую солнечную систему. И на одной из планет мы снова нашли скит-деревья, высаженные идеально ровными бесконечными рядами, дамбы, каналы, огромные открытые пространства с парками — и ничего больше. Макрай ужасно разочарован. Какая-то негуманоидная раса растворилась в глубинах космоса. Так?

Хайнс взял чашку кофе.

— Умозаключение, — подтвердил он, — сделанное единодушно всей командой «Галопирующей коровы».

Венворт нервно выглянул в иллюминатор флайера.

— Мы полетели дальше. На девяти планетах в семи солнечных системах мы нашли плантации скит-деревьев, дамбы и ирригационные системы, длиной достигающие шестисот — семисот миль и идущие, между прочим, по дугам большого круга[52]. Тот, кто посадил скит-деревья, овладел искусством межзвездных путешествий, потому что некоторые из этих планет находятся в двухстах световых годах друг от друга. Однако нам нигде не удалось найти ни одного артефакта расы, которая посадила скит-деревья.

— Верно, — сказал Хайнс — Все верно! Если бы нам удалось загрузить корабль сувенирами первой открытой нами негуманоидной расы, мы бы уже давно летели домой, а я вскорости стал бы женатым человеком!

Венворт вымученно улыбнулся.

— Слушай! Может быть, нам не удалось найти артефакты просто потому, что их там и не было? Или существо — чудовищное существо — сумело выработать инстинкты, которые побуждали его сооружать дамбы и выкапывать каналы, как это делают бобры или некоторые виды муравьев и термитов, как пауки, которые ткут свою паутину с геометрической точностью? Может быть, мы приняли некий инстинкт за проявление разума?

Хайнс заморгал.

— Возможно… впрочем, нет. Семь солнечных систем. Двести световых лет. Некие существа, зародившиеся, очевидно, на одной планете, смогли перенестись на двести световых лет… Нет, если только твои существа не научились летать в космосе и переносить с собой семена скит-деревьев. Почему у тебя возникла такая идея?

— Я видел нечто, — сказал Венворт. Он глубоко вздохнул. — Я не буду рассказывать тебе, на что оно было похоже, — я и сам в это не верю! Мне страшно! Но я хочу сначала разобраться в том, что здесь происходит, а уж потом только докладывать Макраю. Послушай!

Венворт показал на коммуникатор, в котором что-то странно и однообразно шумело. Хайнс насторожился.

— Что такое?.. Здесь просто не может быть никаких помех!

— Да, но должна же быть причина их возникновения. Может быть, то, что я видел, — местный житель. Так или иначе, я собираюсь выйти наружу и поискать его следы.

— Один? А почему бы нам не пойти вместе? Венворт покачал головой.

— Я возьму ручной огнемет — хотя мне, наверное, больше пригодились бы кроссовки для бега по пересеченной местности. Если хочешь, можешь прикрывать меня с воздуха. Только давай без дурацкого геройства, Хайнс! Хайнс присвистнул.

— Давай лучше сначала посмотрим сверху, из флайера, — сказал он. — Мы можем поискать следы в телескоп. Если мы увидим джаббервока[53] или что-нибудь подобное, мы смоемся отсюда подальше. А если мы ничего не сможем обнаружить с воздуха — ну что ж. Но сначала — воздушная разведка!

Венворт облизал губы.

— Наверное, это разумно, — признал он, — но эта проклятая штука так напугала меня, что рано или поздно я просто должен встретиться с ней лицом к лицу. Ладно. Прибери здесь, а я подниму флайер в воздух.

Пока Хайнс убирал остатки завтрака в дезинтегратор, Венворт уселся в кресло пилота, отключил систему оповещения, которая должна была разбудить их, если бы ночью какое-нибудь живое существо подошло к флайеру ближе чем на сто ярдов, и запустил двигатели. Через тридцать секунд флайер легко поднялся в воздух и завис на высоте четырехсот футов. Венворт взял радиопеленг на место посадки, никаких других удобных ориентиров для стабилизации флайера он найти не смог.

Скит-деревья начинались там, где земля выравнивалась, и шли за линию горизонта. Они представляли собой группу узких и хрупких стержней, которые поднимались вертикально вверх на восемьдесят футов, затем начинали ветвиться, причем на ветвях висело множество плодов, назначение которых до сих пор никто не смог определить. Каждая группа образовывала геометрически идеальный круг диаметром шестьдесят футов. Расстояние между соседними группами всегда составляло ровно девяносто два фута. Так, ровными рядами, они уходили за линию горизонта. Только за вчерашний день флайер пролетел тысячу пятьсот миль непрерывных посадок.

Флайер висел в воздухе, и Венворт стал через окуляры мощного телескопа рассматривать поверхность под ними. Он смотрел не отрываясь долгие минуты, тщательно изучая каждый фут между группами скит-деревьев. Никакого результата. Нигде он не увидел никаких следов того странного существа, в которое и сам до конца не верил.

— Я думаю, — с неохотой сказал Венворт, — нам придется спуститься вниз. Может быть, ничего и не было, а я таки свихнулся.

Хайнс кротко сказал:

— Кстати о сумасшедших, вон тот город — видение или нет?

Он показал, и Венворт подпрыгнул в своем кресле. Далеко, далеко впереди, у самого горизонта, что-то поднималось ввысь. Без сомнения, это был город — но ведь они буквально обшарили девять планет и не нашли ни единого доказательства существования расы, посадившей скит-деревья. Венворт мог даже видеть отдельные башенки, соединенные неким подобием воздушных дорог. Он приставил фотокамеру к окулярам телескопа, сфокусировал изображение и увидел архитектурные детали удивительных зданий.

— Это, — сказал Венворт, — важнейшее открытие, тут нет никаких сомнений!

Существо, представшее его взору в предрассветных сумерках, было настолько невероятным, что ему легче было усомниться в собственном зрении, чем поверить в него. Венворт включил дополнительные двигатели, и флайер помчался к далекому городу.

— Бери управление на себя, — сказал он Хайнсу, — а я свяжусь с Макраем. Он возопит от радости.

Нажав кнопку вызова, Венворт услышал чуть приглушенный ревом двигателей голос Макрая. Венворт доложил обстановку и навел крошечный телевизионный сканер на огромные конструкции, возвышающиеся у далекого горизонта. Победный рев Макрая перекрыл шум моторов. Потом, промычав что-то неразборчивое, тот отключился.

— «Галопирующая корова», — сказал Венворт, — стартует сюда. Макрай взял наши координаты и приказал всем разведывательным партиям двигаться к нам. Они спускаются в атмосферу, Макрай хочет увидеть город собственными глазами.

— Какой город? — спросил Хайнс странным голосом.

Не веря своим глазам, Венворт смотрел вперед. Только лунатические ряды скит-деревьев, простирающиеся с механической точностью до самого горизонта. Никакого города не было и в помине. Венворт не мог отвести глаз от экрана.

— Достань пленку из камеры. Посмотри. Нам что, все это привиделось?

Хайнс достал автоматически проявленную пленку. Город на пленке был виден четко. Изображение города было получено по телеканалу и на «Галопирующей корове». Нет, им ничего не привиделось. Венворт снова нажал на кнопку вызова. Флайер продолжал лететь к исчезнувшему городу. Через мгновение Венворт выругался.

— Макрай не терял времени! Они уже в пути, и мы не можем с ними связаться. Куда мог деться этот проклятый город?

Венворт включил сверхзвуковой локатор и радар. Однако обнаружить ничего не удалось. Город просто перестал существовать.

В полном недоумении они еще минут двадцать продолжали поиски, и все это время мчались вперед со скоростью четыреста миль в час. С помощью радара они не смогли ничего обнаружить, а локатор показывал, что на месте исчезнувшего города нет ровным счетом ничего.

— Он там был! — взревел Венворт. — Мы вернемся назад и начнем сначала!

Он повел флайер по крутой дуге назад к горам, к тому месту, где они останавливались на ночлег, и коммуникатор вдруг разразился пулеметной очередью статических помех. Венворт, сам не зная почему, бросил короткий взгляд назад — город вновь появился на горизонте!

Хайнс судорожно фотографировал, пока Венворт разворачивал флайер. Целую минуту они ясно видели город, а статические помехи стрекотали в коммуникаторе. Потом шум прекратился и город исчез.

Они снова резко повернули: внизу под ними опять лежал абсолютно монотонный ландшафт, города не было, и они никак не могли понять, что же все-таки происходит.

_ Если Макрай появится здесь на «Галопирующей корове», — сказал Хайнс, — и ничего не сможет найти, может быть он наконец поймет, что мы все свихнулись и пора возвращаться домой. И тогда…

— И тогда ты сможешь жениться! — завопил Венворт. — Хватит! До меня дошло! Поворачиваем обратно к горам…

Они еще раз развернули флайер и помчались обратно к месту ночной стоянки. В десяти милях от него, на высоте пяти тысяч футов коммуникатор снова ожил. Венворт сбросил дымовую шашку и развернул флайер так резко, что центробежная сила чуть не вышвырнула его из кресла. Перед их глазами высился все тот же таинственный город. Флайер с ревом мчался вперед, а помехи не прекращались ни на мгновение. Одна минута. Две. Венворт выпустил еще одну дымовую шашку. Первая уже упала на землю, и от нее вверх поднимался столб дыма. Вскоре, упав на землю, задымилась вторая. Через десять миль Венворт сбросил третью. Шашки будут гореть час и дадут ему точное направление на исчезнувший город. Однако на этот раз город не исчез. Он вырастал перед их глазами: они уже могли рассмотреть множество деталей.

Город был единым целым: конструкция огромной сложности, но смоделированная так гармонично, что ни одна деталь не могла существовать без другой. Этаж за этажом, стройные башенки, соединенные широкими, парящими в воздухе дорогами, — все это вместе являло собой гармонию удивительной чуждой красоты. Город поднимался на высоту десяти тысяч футов от скит-деревьев, стоящих у его основания — квадрата в две мили.

— Они строили высокие здания, — мрачно сказал Венворт, — чтобы занимать поменьше земли, где они бы могли сажать свои чертовы скит-деревья. Я хочу приземлиться где-нибудь поближе к городу, Хайнс.

Заработали двигатели вертикального полета, основные двигатели смолкли.

Вскоре Венворт плавно посадил флайер, они сели не более чем в ста ярдах от ближайшей башни. Казалось, башня была сделана из цельного куска металла, без единого шва. Стены украшал сложный, изысканный орнамент. Но самым поразительным было полное отсутствие движения. Все пребывало в полнейшей неподвижности, даже за стеклами многочисленных необычайной формы окон не было никаких признаков жизни. И когда флайер мягко опустился между двумя группами скит-деревьев и Венворт выключил двигатели, а потом и коммуникатор — наступила тишина.

А город, в котором могли бы жить миллионы людей, возвышался совсем рядом, застыв в молчаливой неподвижности.

— И тогда принц вошел в замок, — сердито сказал Венворт, — поцеловал Спящую Красавицу в губы, радостно вскрикнув, она открыла глаза. Потом они поженились и жили долго и счастливо. Идешь, Хайнс?

— Иду, — сказал Хайнс. — Но я никого целовать не буду — я помолвлен!

Венворт вылез из флайера. Они ни разу не встретили ни одного опасного животного ни на одной из девяти планет, где росли скит-деревья, — не считая, конечно, чудища, которого Венворт видел сегодня утром. Существа, посадившие скит-деревья, уничтожили всю опасную фауну. Это — один из немногих очевидных фактов, не вызывающих сомнений. Тем не менее Венворт засунул ручной огнемет за пояс, прежде чем отправиться в город.

И тут он застыл как вкопанный: он заметил какое-то странное мерцание, и что-то стало закрывать от них город. Перед ними встала сплошная металлическая стена. В одно мгновение она выросла, отрезав их от города: сверкающий, гладкий, без единого шва металл, образующий идеальную цилиндрическую поверхность. Стена поднималась футов на сто. Венворт и Хайнс оказались внутри цилиндра диаметром двести ярдов — вместе с несколькими группами скит-деревьев.

— Ну и откуда, черт возьми, эта штука взялась? — задыхаясь, спросил Венворт.

И вдруг в довершение ко всему они оказались в полной, беспросветной темноте.

Секунды две-три ничего не происходило. Затем Хайнс, который еще не успел вылезти из флайера, нажал кнопку, включающую экстренные посадочные огни. Два луча в двести тысяч свечей прорезали темноту, отразились от полированной поверхности металла и заметались по кругу, отражаясь снова и снова. Венворт поднял глаза. Сверху они были закрыты плоской металлической крышей. Люди, флайер и группы скит-деревьев оказались запечатанными в гигантском металлическом цилиндре. Венворт выругался и яростно закричал:

— Все это ерунда! Этого же просто не может быть!

Он решительно направился к металлической стенке. Его фигура отбрасывала сразу две здоровенные тени. Пока он шел, на стенах гигантского металлического цилиндра плясали свои безумные танцы отражения и отражения отражений света и тени.

Когда Венворт подошел к металлической стене, он достал огнемет и постучал рукояткой по металлу. Стена была настоящей. Тогда он отошел от нее на пять шагов, поднял огнемет и нажал на спуск. Пламя ударило в стену и отразилось целым фейерверком искр. Но при этом ничего не произошло. Абсолютно ничего. Когда он убрал палец со спуска и снова подошел к стене, на ней не осталось ни единой отметины, более того, металл даже не нагрелся.

Хайнс невпопад сказал:

— Спящая Красавица пробудилась, Венворт… Что случилось?

Венворт вернулся к флайеру и, забравшись на борт, включил коммуникатор на полную мощность: шум помех чуть не оглушил его. Венворт нажал кнопку вызова. Потом еще и еще. Ничего. Он выключил коммуникатор. Наступила пугающая мертвая тишина.

— Ну? — спросил Хайнс.

— Это невозможно, — ответил Венворт, — однако я все могу объяснить. Стена не настоящая.

— Значит, мы можем пролететь сквозь нее?

— Мы разобьемся! — с отчаянием сказал Венворт. — Она материальна!

— Не настоящая, но материальна? — спросил Хайнс — М-да, немного необычно. Когда я вернусь на Землю и стану счастливым и женатым человеком, я постараюсь придумать более правдоподобную историю для своей жены, если когда-нибудь приду домой слишком поздно, — не могу, однако, представить, что я где-нибудь так сильно задержусь.

Венворт взглянул на него. Хайнс усмехнулся, его лоб покрылся испариной.

— Мне тоже страшно, — раздраженно сказал Венворт, — но я не прячу свой страх за дурацкими шуточками. Мы выберемся отсюда. Обязательно выберемся!

— Что это такое?

— Откуда я знаю? — вздохнул Венворт. — Однако тут есть какая-то система: город исчезает и снова появляется — и похоже, город пуст. Так не бывает. Теперь эта консервная банка… или цистерна, в которой мы оказались. Нигде нет механизмов, способных воздвигнуть такие огромные стены. И крышу. Как ее опустили, чтобы запечатать нас здесь? В одно мгновение ничего не было, а в следующее — мы в клетке. Как будто что-то… материализовалось из пустоты. Да, может быть, так оно и произошло! И город — такой же трюк! Может быть, это и есть секрет цивилизации, которую мы разыскиваем!

Его голос гулким эхом отразился от металлических стен.

— И в чем же их секрет?

— В материализации предметов! Они делают… некую синтезированную материю! Делают… ну… скажем, силовые поля, которые выглядят и ведут себя, как материя. Конечно! Если ты можешь сгенерировать здание, зачем его строить? Мы можем создать магнитное поле с помощью катушки индуктивности и электрического тока. Оно настолько же реально, как и кирпич. Просто оно другое! Мы можем получать изображение на экране. Оно такое же реальное, как и картина, написанная красками. Но оно другое! Предположим, что мы можем создать нечто вроде магнитного поля, имеющее форму, цвет и материальность! Почему оно не может быть материальным? Когда знаешь принцип, это должно быть так же легко, как создание формы и цвета!.. Если бы мы овладели этим принципом и захотели остановить пришельцев из других миров, мы могли бы просто создать материальный образ некой клетки вокруг них! Она будет создана из энергии, причем сможет черпать новые и новые запасы, если кто-то попытается разрушить клетку. Конечно! И зачем нам строить города? Мы расчистим для них место, сгенерируем их и дальше будем поддерживать их столько, сколько потребуется, расходуя лишь энергию! Мы сделаем силовые поля в форме машин, которые выкопают каналы и построят дамбы…

Венворт говорил все громче. Отзвуки его слов метались, заключенные между металлическими стенами и потолком. Наконец он замолчал. Хайнс спокойно сказал:

— Значит, у нас не будет никаких артефактов. Когда они покинут город, он будет стерт с лица земли так, как изображение на экране кинотеатра после окончания фильма. Но, Венворт…

— Да?

— Если мы обладаем этим принципом и если мы захватили неких излишне любопытных чужаков из космоса и посадили их в клетку, что мы будем делать дальше? — Он немного помолчал. — Другими словами, что теперь будет с нами?

Венворт сжал зубы.

— Садись в кресло пилота, — скомандовал он, — и держи палец на кнопке вертикального взлета. Когда увидишь свет, жми на кнопку, чтобы мы могли выскочить отсюда! Если мы поймали кого-нибудь и если после этого мы откроем ловушку, мы должны будем приготовить для них что-то посерьезнее обычной клетки. Они сделают то же самое — и они, могу тебя заверить, такими возможностями обладают!

Молчание. Голос Хайнса:

— И какими же?

— Сегодня утром я видел одну такую штуку, — мрачно сказал Венворт. — Мне даже думать о ней не хочется. Если они захотят использовать ее против нас после того, как клетка откроется… Держи палец на кнопке! Эта штука была больше, чем «Галопирующая корова»! Я должен попытаться предупредить Макрая.

Венворт устроился рядом с коммуникатором. Каждые десять минут он пытался связаться с главным кораблем. И каждый раз тишину вспарывал оглушительный вой помех, сквозь который ничего нельзя было разобрать. Больше не происходило ничего. Флайер стоял на земле, освещенный многократно отраженным светом двух прожекторов. Внутри гигантского цилиндра оказалось четыре группы скит-деревьев, которые делили свое заключение с флайером и людьми.

Тишина. Неподвижность… Каждые десять минут Венворт продолжал вызывать «Галопирующую корову».

Прошло полтора часа, и они наконец услышали ответ.

— …лло! — донесся сквозь помехи искаженный голос Макрая. — Внизу… никаких следов… нигде…

— Возьмите на нас пеленг! — закричал Венворт. — Вы меня слышите?

— О чем вы …рите, мы вас прекрасно слы… — донеслось из коммуникатора. — Продолжайте… говорить…

Венворт заморгал. На «Галопирующей корове» их слышат без каких бы то ни было помех! В то время как он почти оглох? Теперь все встало на свои места. Все!

— Я буду продолжать говорить, — горячо сказал он. — Постарайтесь определить наше местонахождение. Но не пытайтесь оказать нам непосредственную помощь. Возьмите направление от того места, где вы найдете нас, туда, где расположена пятидесятифутовая насыпь на северном отроге горной гряды. Как только вы окажетесь на этой линии, вы сразу услышите статические помехи! Вы будете находиться на пути луча, идущего прямо на нас! Двигайтесь вдоль линии помех к горам, и, когда вы найдете источник, перед вами предстанут те, кто посадил скит-деревья, и все артефакты, которых только ваша душа пожелает! Однако не исключено, что вам придется применить оружие…

Он вздохнул.

— Я начал понимать, что происходит, — продолжал Венворт уже намного спокойнее. — Они построили цивилизацию, основанную не на строительстве объектов, а на их генерировании. Если вы хотите иметь силовое поле определенной формы, вам нужно его соответственно сгенерировать. Их города и машины созданы не из вещества, однако они материальны. Это силовые поля! Генераторы расположены где-то на расстоянии, и они наводят силовые поля там, где потребуется. Они проецируют материальные объекты, даже целые города, так, как мы проецируем изображение на экране. Наверное, любые инструменты и космические корабли тоже. Вот почему нам не удавалось найти артефакты! Мы искали там где, по нашим предположениям, должны были находиться города, вместо того чтобы искать места, где находятся генераторы силовых полей. Ищите луч статических помех, уходящий в горы…

Свет! С ослепляющей неожиданностью атомного взрыва появился свет. Венворт на мгновение увидел солнечные лучи, упавшие на тонкие, хрупкие стволы скит-деревьев, и почувствовал, как ускорение вертикального взлета вжимает его в кресло. Флайер взмыл ввысь, используя всю мощность своих двигателей, — и Венворт увидел «Галопирующую корову», неуклюже продирающуюся сквозь атмосферу на высоте десяти тысяч футов, милях в двенадцати от них.

Они услышали голос Макрая, который доносился до них без малейших помех.

— Какого дьявола? — шумел он. — Мы видели нечто, похожее на большую металлическую цистерну, и оно исчезло, а вы вылетели оттуда, как пробка от шампанского…

— Я думаю, будет лучше, — мрачно сказал Венворт, — если вы полетите вслед за мной. По-видимому, те, кто сажал скит-деревья, не хотят, чтобы мы находились здесь. По чистой случайности мне удалось узнать, где они скрываются. Они заманили нас сюда, для приманки спроецировав город. Мы полетели посмотреть на него — и он исчез. Я играл с ними в прятки до тех пор, пока они не изменили тактику и город перестал исчезать. Может быть, они рассчитывали, что мы приземлимся на крыше какого-нибудь здания, выйдем из флайера и отправимся исследовать город — и тогда он исчез бы, а мы рухнули бы вниз с высоты в одну или две мили. Но мы приземлились рядом с городом, и они в один миг возвели вокруг нас тюрьму. Я не знаю, что они намеревались делать, но тут появились вы, и они заставили нашу тюрьму исчезнуть, чтобы вам не удалось изучить ее. А теперь мы отправимся поговорить с ними!

Флайер мстительно помчался назад, к дамбе, где утром, еще перед восходом солнца, Венворт видел то, о чем даже теперь, в свете дня, ему не хотелось вспоминать. Тем временем «Галопирующая корова» неуклюже развернулась со слоновьей фацией животного, в честь которого ее окрестили. Она была грузовым кораблем на маршруте Земля — Плутон до того, как ее переоборудовали для участия в экспедиции: очень надежный корабль, но не слишком удобный в управлении.

Флайер нырнул к горам. Челюсти Венворта были решительно сжаты. Флайер летел зигзагами — Венворт внимательнейшим образом осматривал каждый квадратный дюйм почвы… «Галопирующая корова» тащилась вслед за ними.

Ничего. Абсолютно никаких следов. Поиски продолжались. В коммуникаторе раздался голос Макрая:

— Они затихарились. Мы приземлимся, разобьем лагерь и отправим в разные стороны пешие разведывательные отряды.

Венворт что-то сердито проворчал. Он ни на минуту не прекращал поисков: дальше и дальше в горы, снова и снова внимательно осматривая землю. Вдруг в коммуникаторе что-то зашумело. Крики, невнятные возгласы с борта «Галопирующей коровы». Затем неожиданно раздались воющие удары — стреляла электронная пушка, стреляла с панической быстротой. Послышался страшный хруст — и все смолкло.

Флайер сделал короткий поворот, и Хайнс с Венвортом побледнели. Венворт даже закричал от ярости.

«Галопирующая корова» приземлилась. Ее грузовые люки были открыты, и через них выходили люди. Именно в этот момент чудовище атаковало корабль с безжалостной дикой свирепостью. Оно было больше, чем «Галопирующая корова»: его высота в плечах достигала ста футов. У него был бронированный корпус и огромные мощные челюсти с невиданными зубами: многократно увеличенное воплощение кошмаров гениального механика. Чудовище, наверное, материализовалось из пустоты, потому что ничто столь огромное не могло ускользнуть от поисков Венворта. Но пока Венворт с ужасом смотрел вниз, чудовищные челюсти сомкнулись на корпусе корабля и перекусили могучие пластины бериллиевой стали, как будто они были из бумаги. Центральная балка, на которой крепился корпус, оказала некоторое сопротивление. Однако со страшным хрустом чудовище вырвало и ее. Теперь оно своими огромными лапами разорвало старый космический корабль на части.

Члены команды выскакивали наружу и в ужасе разбегались кто куда. Чудовище поглотило одного человека, когда он пробегал мимо, но потом вернулось назад, чтобы покончить с кораблем окончательно. Кому-то удалось бросить бомбу прямо чудовищу в пасть, и бомба взорвалась — однако, казалось, оно даже не заметило этого.

Венворт теперь сам управлял флайером. Он бросил его вниз, но не к кораблю, а между кораблем и горами, по какой-то немыслимой спирали, пока наконец не услышал шум статических помех в коммуникаторе. Флайер выскочил из луча, но Венворт вернул его обратно в луч и так еще два или три раза…

— Там! — прохрипел он, задыхаясь от ярости. — Там, на склоне горы! Там есть дыра — вход в пещеру! Луч идет оттуда!

Он бросил флайер в сторону отверстия на склоне горы, затормозил всеми двигателями, посылая выбросы ракетного топлива в пещеру. Когда флайер со скрежетом приземлился у самого входа, Венворт, не теряя ни минуты, выскочил из него и помчался к пещере, стреляя перед собой из ручного огнемета.

Внутри пещеры что-то ослепительно вспыхнуло. Из бело-голубого пламени короткого замыкания возникла гигантская дуга, которая через мгновение бесследно исчезла. Пещера была вся в дыму, но Венворт увидел, как что-то маленькое медленно бежало через небольшой участок в пещеру, где дыма было поменьше, потом споткнулось, упало, немного подергалось и замерло. Венворт, сжимая огнемет, ждал появления новых врагов.

Но больше никто не появился. Дым медленно рассеивался. Вскоре Венворт смог разглядеть, что на полу лежит космический скафандр необычной конструкции, что существо в скафандре — не гуманоид и что оно выглядит очень усталым и очень мертвым. Затем его глазам предстал почти стандартный генератор жесткого излучения, соединенный толстым кабелем со сканирующим устройством. Еще он увидел модель — высотой футов пять — города, в который они с Хайнсом пытались попасть. Модель была сделана с невероятной точностью: все детали были проработаны до малейших подробностей. Однако сейчас сканирующая система была сфокусирована на металлическом объекте, который представлял собой миниатюрную модель чудовища с лапами, челюстями и броней… Она была длиной около двух футов и, видимо, могла управляться на расстоянии. Огромное существо, повторяющее все движения этой хитрой маленькой игрушки, могло рыть каналы и собирать урожай с вершин скит-деревьев. Могло оно и разорвать на части огромный космический корабль, как фокстерьер разрывает крысу…

Тут было еще очень много всего. Но хозяин в пещере был один — и ему приходилось носить скафандр даже у себя дома. Теперь он умер.

Хайнс позвал из флайера:

— Венворт! Что произошло? Ты жив?

Венворт быстро вышел из пещеры. Он хотел узнать, как сильно пострадала «Галопирующая корова».

Зрелище, представшее его глазам, было ужасным. От «Галопирующей коровы» остался только каркас. Двигатели пострадали не очень сильно, но вся внешняя оболочка была сорвана, помята и во многих местах пробита насквозь. Не оставалось ни малейшей надежды на починку корабля в полевых условиях.

— А я помолвлен, и сразу по возвращении должен жениться, — сказал сильно побледневший Хайнс — Мы никогда не вернемся домой на этой…

Но меньше чем через месяц «Галопирующая корова» летела домой. И именно Хайнс, правда невольно, сделал это возможным. Изучение проектора материи позволило понять его принцип действия, и Хайнс — сделав отчаянную попытку пошутить — предложил вылепить фигурку последнего обитателя планеты и спроецировать ее на высоте двух миль над плантациями скит-деревьев, теперь уже совершенно бесполезными. Но ему поручили смоделировать нечто совсем иное, однако его не знающая удержу фантазия чуть не завела его в непроходимые дебри, но суровый Макрай быстро спустил его с небес на землю — у них было не так много времени.

Так что через шесть недель после того памятного утра, когда Венворт увидел механическое чудовище, движущееся в сером предрассветном сумраке безымянной планеты, «Галопирующая корова» уже почти достигла исследованной части галактики. Еще две недели — и они будут у форпоста земной цивилизации, на Ригеле. Длинная скелетообразная башня была построена из исковерканных остатков старого корабля. Заработало сканирующее устройство, и генератор материи спроецировал вокруг башни модель оболочки, сделанной Хайнсом. Она была гораздо больше, чем старый корабль, у них образовалось много свободного места. И Хайнс был совершенно счастлив.

— Подумать только, — говорил он, блаженно улыбаясь, сидя в специальной каюте, где находилось сканирующее устройство и генератор материи, поддерживающий силовое поле вокруг корабля. — Две недели, и мы на Ригеле! Два месяца, и мы дома! Два месяца и еще один день — и я женатый человек!

Венворт смотрел на маленький движущийся объект, на котором был сфокусирован сканер.

— Ты странный парень, Хайнс, — сказал он. — У меня такое впечатление, что в твоей голове не бывает мрачных мыслей. Ты знаешь, что погубило эту цивилизацию?

— Снарк? Или бука? — невинно спросил Хайнс — Расскажи мне.

— Биологи решили эту задачу, — ответил Венворт. — Чума. Последний бедняга, оставшийся в живых, носил скафандр, чтобы защититься от микробов. Похоже, что один из земных кораблей потерпел катастрофу в их звездной системе. Их исследователи нашли его и посадили на поверхность одной из планет. Они узнали много нового, но на борту корабля оказались микробы разных болезней, от которых у них не было иммунитета. Насморка, например. В их телах инкубационный период составил шесть месяцев, и все это время заболевший оставался заразным. А потом болезнь оказалась смертельной. Они слишком поздно узнали об этом и не успели установить карантин. Ничего удивительного, что бедняга хотел убить нас! Ведь мы уничтожили целую цивилизацию!

— Очень жаль! — сказал Хайнс. Но тут он посмотрел на маленькую движущуюся модель нового корпуса «Галопирующей коровы». — Ты знаешь, — сказал он беспечно, — мне нравится эта модель! Может быть, я и не самый лучший скульптор в мире — как любитель я и претендовать ни на что не могу. Но некоторое время после того, как мы приземлимся, я определенно буду самым знаменитым!

И он поклонился маленькому движущемуся объекту, у которого был длинный хвост с кисточкой, вытянутая шея и изогнутые рога. Его ноги сгибались и разгибались, сгибались и разгибались.

«Галопирующая корова» теперь уже полностью соответствовала своему имени, когда мерным галопом неслась сквозь пустоту космоса к Земле.

Планета песка

Яркий, безжалостный свет заливал тюремный коридор «Сталлифера». Гудела система воздушной очистки. Время от времени слышалось пощелкивание каких-то реле. Все эти звуки были нудными, монотонными, надоевшими. Особенно нудными и надоевшими казались они Сидящему в камере Стену Бакли — лейтенанту Космической Гвардии, обвиненному в тяжком преступлении.

По идее, его должна была поддерживать мысль, что он не виновен в тех ужасных поступках, в которых его обвинил его же непосредственный командир Роб Торрен. Но знание о том, что он невиновен, помогало слабо. Стен сидел в камере-клетке с выражением мрачной решительности на лице. Внутри него рос дикий, разрушительный гнев. Он рос и рос уже много недель.

«Сталлифер» буравил пространство. Но в иллюминаторы не заглядывали враждебные, неподвижные мириады звезд, сопровождавших космических путешественников в далекие прежние времена. Чтобы держаться скорости, в тысячу двести раз превышавшей скорость света, поле Боудона-Холла сжималось и растягивалось сорок раз в секунду. Вспыхивающая за бортом корабля сорок раз в секунду Галактика казалась совершенно неподвижной.

Вот только звезды в ней двигались. Более близкие летели стремительно, более отдаленные — медленно, но все они постоянно перемещались, стремясь к неизвестным целям. И от этого движения создавалось чувство перспективы, так что звезды не висели неподвижно на плоском черном занавесе пространства, как когда-то, а двигались сразу в трех измерениях. При этом весь космос казался небольшим и уютным, а его Внешние Пределы казалось, лежали всего лишь на расстоянии нескольких миль. Но «Сталлифер», направляющийся на Землю с Реси II, летел уже много дней, и если подсчитать, какое при этом он проделал расстояние, то захватывало дух.

Но, сидя в клетке, Стен Бакли видел лишь четыре стены. Здесь не было никаких перемен в освещении, показывающих, утро сейчас, день или ночь. Через равные интервалы охранники приносили ему еду. И в том числе из-за этого жестокий, ужасный гнев в глубине его души рос и рос, пока Стену не стало казаться, что он сходит с ума…

Он понятия не имел, какой сейчас час или день, когда в темном коридоре внезапно вспыхнул безжалостный свет. Со звоном открылась внешняя дверь. Послышались шаги, приближающиеся к его клетке. Это была не охрана, приносившая еду. Охранников Стен давно уже узнавал по шагам. Что-то изменило монотонность его пребывания здесь, которая не должна меняться вплоть до самого прибытия на Землю.

Стен сидел неподвижно, сжав кулаки. За прутьями клетки появилась чья-то фигура. Стен вскинул глаза и тут же узнал Роба Торрена. Гнев, и так уже выросший до невозможности, вспыхнул в Стене еще сильнее, перерастая в безумие. Но Стен не двинулся с места.

Наступила тишина. Мышцы Стена Бакли напряглись так, что, казалось, заскрипели все кости. Затем Роб Торрен язвительно произнес:

— Очень удачно, что между нами прутья, иначе не получилось бы никакого разговора! Или вы убили бы меня и были бы казнены за убийство, или я бы убил вас и предстал убийцей в глазах Эстер. Но я пришел, чтобы вытащить вас отсюда, если вы примите мои условия.

У Стена вырвалось невнятное рычание.

— О, разумеется! — воскликнул Торрен. — Я обвинил вас и буду свидетельствовать против вас. На суде поверят мне, а не вам. Ваша жизнь будет кончена, вас опозорят. Даже Эстер не вышла бы за вас при таких обстоятельствах. А скорее всего, — язвительно добавил он, — вы бы сами не позволили ей это.

Стен облизнул губы. Ему так ужасно хотелось добраться до глотки врага, что ярость стиснула горло и не давала сказать ни слова.

— Проблема в том, — продолжал Торрен, — что она не вышла бы замуж и за меня, если бы я обвинил вас на суде. Так что я предлагаю сделку. Я помогу вам сбежать — мне уже все устроили, — а вы дадите честное слово, что будете драться со мной. Дуэль. Поединок. До смерти.

Взгляд его был твердым, тон — жестким, а поведение почти что высокомерным.

— Я буду драться с вами где угодно на любых условиях!

— хрипло ответил Стен Бакли, с трудом выговаривая слова.

— Вот вам условия, — холодно сказал ему Роб Торрен. — Я помогу вам сбежать. Вы напишите Эстер письмо, в котором объясните, что дуэль была честной, и вы сами согласились на нее. В свою очередь, я напишу письмо командованию Космической Гвардией, в котором откажусь от всех обвинений, выдвинутых против вас. Мы будем драться. Оставшийся в живых порвет свое письмо и использует второе. Вы согласны на это?

— Да я соглашусь на что угодно, лишь бы добраться до вашей глотки! — отчаянно прорычал Стен.

Торрен пожал плечами.

— Фотоэлементы охраны я отключил, — спокойно сказал он. — У меня есть ключ от вашей камеры. Я выпущу вас. Но я не могу позволить себе убить вас иначе, чем при названных мною условиях, иначе у меня не будет шанса получить Эстер. Если же вы убьете меня до нашей дуэли, то вас просто казнят, как убийцу. — Он помолчал, затем добавил:

— Я должен прилететь и драться с вами, потому что только письмо, в котором вы признаетесь, что дуэль была честной, удовлетворит Эстер. Вы даете слово, что станете ждать и не попытаетесь убежать, пока я не прилечу за вами?

Стен довольно долго молчал, затем хрипло произнес:

— Да, я даю слово.

Торрен без колебаний сунул ключ в замочную скважину камеры-клетки и повернул, затем сделал шаг в сторону. Стен вышел, сжимая кулаки. Торрен замкнул дверь, повернулся спиной и прошел по коридору. Затем открыл дверь в конце его и снова отступил в сторону. Стен прошел коридором. Торрен закрыл за ними дверь, достал из кармана кусок ткани, тщательно вытер ключ и повесил его на специальный крючок, при помощи той же ткани повернул выключатель и убрал ее в карман.

— Фотоэлементы включены, — сухо сказал он. — Они показывают, что вы все еще находитесь в камере. Когда охранники обнаружат, что вас там нет, им покажется, что вы просто растворились в воздухе.

— Я сделаю все, — хрипло сказал Стен, — чтобы получить возможность убить вас. И, конечно же, у меня нет ни единого шанса убежать!

Это было бесспорно. «Сталлифер» находился в межзвездном пространстве и летел со скоростью, в тысячу двести раз превышающей скорость света. Сбежать из корабля было невозможно. А прятаться, когда корабль окажется в доке и откроется пропажа узника, просто нелепо.

— Ну, это еще неизвестно, — все так же холодно сказал Торрен. — Следуйте за мной.

Торрен прошел по коридору и проскользнул в узкую дверь, совершенно незаметную, если не искать ее специально. Стен последовал за ним и оказался в узком пространстве между внутренней и внешней оболочкой корабля. Дверь, отсек, еще одна дверь. Затем крошечный воздушный шлюз, рассчитанный на одного человека, которым пользуются, чтобы при нужде осмотреть корабль снаружи. У дверей шлюза лежало какое-то оборудование.

— Я все подготовил, — коротко сказал Торрен. — Вот скафандр. Наденьте его. Вот космические салазки для шахтеров на астероидах. Вот жизненно необходимые припасы, на всякий случай, все в водонепроницаемых упаковках. Свои багажные емкости я заполню водой такого же веса, так что покину корабль с тем же, по весу, багажом, с каким вошел на борт. Это мое прикрытие.

— А мое? — резко спросил Стен.

— Вот вам хронометр. Он синхронизирован с корабельными часами. Ровно в два часа две минуты вы оттолкнетесь от корпуса корабля. Поле равномерно пульсирует. Когда оно расширится, вы оттолкнетесь от корабля, а когда сожмется — окажетесь за его пределами.

Стен поднял брови. Это было очень умно! Поле Боудона-Холла, допускающее полет со скоростью, превышающий скорость света, напоминает постоянно пульсирующий пузырь с частотой пульсации сорок раз в секунду. Человек в скафандре может отделиться от корабля, когда поле расширится, а когда оно сожмется, он окажется за его пределами, в свободном космосе, причем в этот момент корабль уйдет невообразимо далеко вперед. По крайней мере, так это выглядит в теории.

— Вы заранее встанете на космические салазки. Они заправлены энергией до краев, так что смогут пролететь несколько миллионов миль. Точно в два часа две минуты «Сталлифер» будет проходить возле Кор Альфы. Кор Альфа, белый карлик, используется в качества маршрутного бакена. У нее одна планета, на которой, судя по справочникам, есть подходящая для дыхания атмосфера и вполне годная для приземления поверхность, хотя в остальном она не исследована. Вы приземлитесь на этой планете и будете ждать меня там. Я прилечу!

— Я на это надеюсь! — с тихим рычанием выдавил Стен.

Глаза Торрена вспыхнули от гнева.

— Вы считаете, что я не хочу убить вас так же, как вы меня?

На мгновение они оба напряглись, словно хотели начать смертельную борьбу прямо тут, между двумя корпусами космического корабля. Затем Торрен отвернулся.

— Одевайте скафандр, — коротко бросил он. — Я арендую частный корабль и прилечу за вами, как только закончится дело о вашем побеге. Главное, оттолкнитесь от корабля ровно в два часа две минуты. Точно миг в миг, это очень важно.

С этими словами он ушел. Стен Бакли с ненавистью поглядел ему вслед, затем мрачно повернулся к куче вещей, лежащих у дверей воздушного шлюза. Пять минут спустя он открыл внешнюю дверь шлюза. Он был в скафандре и нес с собой рюкзак с припасами — стандартный набор для потерпевших крушение, — а также маленький двигатель, установленный на «космических салазках». «Салазки» — это было устройство, которые использовали шахтеры на астероидах и метеорах, представлявшее собой двигатель, блок питания, сидения и крест, на котором все этот крепилось. Все это напоминало нелепую детскую деревянную лошадку и было совершенно неподходящим для работ на планетах, из-за того, что планетарное тяготение потребовало бы от двигателя слишком много энергии. Но для Стена, начинавшего путь посреди пустого пространства, в конце которого ему требовалось лишь одно приземление, это было вполне приемлемо.

Стен закрепил хронометр на рулевую стойку, чтобы он был перед глазами. Привязал к «салазкам» рюкзак. Осторожно закрыл дверь воздушного шлюза и стал ждать, прикрепившись магнитной обувью к внешнему корпусу корабля.

Космос казался маленьким и совершенно невероятным. Пятнышки света, которые на самом деле являлись звездами, расползались во все стороны, и походили не на гигантские огненные шары, а на маленьких мух. «Сталлифер», казалось, не спеша летел в шаре диаметром в несколько миль, по оболочке которого ползало множество разноцветных мух.

Стрелка хронометра медленно ползла по кругу. Точно в два часа две минуты Стен нажал кнопку двигателя. В тот же миг он вместе со своей невероятной «космической лошадкой» оттолкнулся от тысячефутового холма блестящей стали, окутанной невидимым полем Боудон-Холла. Космос казался слишком маленьким и ограниченным, а «Сталлифер» громадным. Но тут двигатели рванулись вперед, «салазки» отлетели от корпуса корабля, и все во мгновение ока изменилось. Корабль исчез, как пламя свечи, унесенное ураганом. Вселенная стала такой громадной, что человек, повисший в неизмеримой пустоте на маленьком нелепом устройстве, невольно сжался с замирающим сердцем. В его поле зрения появилось маленькое белое солнце, а рядом с ним диск планеты. Вокруг же сияли далекие, безразличные ко всему звезды, которые висели неподвижно, а не ползали в разные стороны, и уже совершенно не походили на разноцветных мух.

В тот миг, когда он оторвался от корпуса корабля, Стен прекратил свой полет с неимоверно безумной скоростью. А через долю секунды он осознал, что висит в пустоте совсем один, и что корабль, на котором он только что был, находился уже в миллионах и миллиардах миль отсюда.

Потом он осознал, что никто уже не сможет его догнать и вернуть. Даже если бы его пропажа обнаружилась через полминуты, то всем кораблям Космической Гвардии потребовали бы тысячи лет, чтобы обыскать тот участок космоса, где могла оказаться маленькая фигурка в скафандре. И к тому же было маловероятно, что его исчезновение обнаружится в ближайшие часы.

Стен почувствовал себя ужасно одиноким. Белый карлик пылал за много миллионов миль от него. Недружелюбно уставившиеся на него звезды отделяли от него сотни миллионов миль космоса.

Стен включил гироскопы, позволившие ему прекратить вращение, и взял курс к солнцу. Там была планета, до которой предстояло еще добраться, а потом совершить на нее посадку. Было, конечно, не исключено, что Роб Торрен просто отправил его в пустоту так, чтобы никто никогда не нашел Стена Бакли. Но Стен верил в ненависть, которая соединяла их.

Спустя два дня Стен подлетел к одинокой планете звезды Кор Альфа. Воздух в космическом скафандре стал душным, с нехорошим привкусом, что доказывало, что хороший воздух — это не просто смесь азота и кислорода. Стен стал вялым и равнодушным, дыша из баллона вторично очищенными газами. Даже медленно росший диск планеты не веселил его душу.

Планета вращалась и, когда он приблизился, оказалась совершенно невыразительной. Терминатор — линия, отделяющая освещенную солнцем сторону планеты от ночной — была четко выражена. На планете не было ни гор, ни облаков. И, казалось, там не было даже растительности. Но, тем не менее, существовала маленькая полярная шапка льда — такая крошечная, что Стен ее даже не сразу заметил. И она не сверкала белизной, а была лишь чуть-чуть бледной, словно это был не лед, а просто область, покрытая инеем.

Стен пошел по наклонной орбите вниз, чтобы уравнять свою скорость относительно скорости вращения планеты. Верхом на «космических салазках» он, должно быть, напоминал невероятную ведьму на невероятно длинной метле. И он очень, очень устал.

Терминатор делил планету на две строго равные половины — ночную и дневную. Но практически Стен видел лишь четверть планеты на таком расстоянии и невооруженным глазом.

С этого расстояния он мог бы увидеть какие-нибудь особенности поверхности, однако, их не было. И Стен уже оставил надежду увидеть хоть что-то, когда, перед тем, как войти в атмосферу, он вдруг заметил на самой границе дня и ночи темный участок, прерывающий монотонную белизну. Участок лежал в рассветной полосе. Стен мог быть уверен лишь в том, что он существует и у него резко очерченные, прямые грани.

Затем Стен увидел темные прямоугольники, отходящие от основной массы участка, но тут он вошел в атмосферу, разреженный воздух на скорости ударил в него, и Стену пришлось пригнуть голову, так что больше он ничего не заметил.

Теперь он видел лишь яркое свечение внизу. Он даже не мог определить ни свою высоту, ни, — после того, как скорость снизилась, и ветер уже позволил ему немного приподнять голову, — скорость его самого относительно поверхности. Но тут же ему пришло в голову уронить что-нибудь, чтобы получить хоть какое-то представление о высоте над поверхностью.

Он так и сделал. Пропитал маслом тряпку из набора инструментов и отпустил ее. Тряпка полетела, кружась, вниз, но внезапно резко исчезла из поля зрения. Она не приземлилась. Она просто исчезла.

Стен так устал, что ему потребовалось несколько минут, чтобы догадаться включить внешний микрофон скафандра и послушать, что творится вокруг. Щелкнув выключателем, он услышал унылое завывание, которое можно было определить безошибочно. Ветер. Под ним была песчаная буря. Он летел почти над самой поверхностью, но не видел землю, потому что ее скрывала непрозрачная стена песка. До земли могло быть пятьсот футов, или пять тысяч, а может, здесь вообще не было никакой твердой поверхности. Но, во всяком случае, здесь не было возможности приземлиться.

Тогда Стен набрал высоту и направился в сторону темного пятна, замеченного им ранее. «Космические салазки» не были приспособлены для атмосферных полетов. Запас энергии у них был, бесспорно, большой. Но Стен уже проделал немалый путь до планеты, а главное, аппарат получил разряд, когда во время отлета от корпуса «Сталлифера» проходил сквозь поле Боудона-Холла. И какой-нибудь другой корабль, тоже использующий Кор Альфу в качестве маяка, мог заметить вспышку в необитаемой системе с одной планетой. Эта вспышка наверняка была зарегистрирована, но маловероятно, что ее могут связать с исчезновением Стена Бакли. А вот то, что эта вспышка забрала у аккумулятора «салазок» изрядную часть энергии, гораздо хуже.

Из-за этой особенности поля Боудона-Холла — высасывать любую энергию, которая пересекает его границы, — и скрывалась причина, почему его используют лишь в открытом космосе. А на лайнерах, в отличие от «салазок», наверняка стоят мощные предохранительные системы.

Короче говоря, У Стена оставалось мало энергии, а ему приходилось лететь в поле тяготения планеты. Ему нужно было подняться над песчаной бурей и направиться в ту сторону, где он видел темное пятно. Он направился к нему по прямой линии и, пока летел, стрелка указателя энергии неуклонно стремилась к нулю. Шахтеры на астероидах не часто используют «салазки» для полетов при земной силе тяжести, так что Стену приходилось тратить уйму энергии, просто чтобы не упасть. Черное пятно лежало в сотне миль от него — ерунда по сравнению с теми миллионами миль, которые он уже пролетел в космосе, но добраться до него оказалось гораздо труднее.

Когда пятно уже было близко, Стен начал спускаться и увидел совершенно невозможное зрелище. Это был настоящий лабиринт, сеть прямоугольных балок, поддерживающих бесчисленное количество громадных, мертвенно-черных плит. Единственный слой этих плит опирался на тонкие, как паучьи лапки, колонны. Здесь, в рассветном поясе, не было никакого ветра, так что Стен ясно видел их. Полого спускаясь вниз, Стен разглядел, что эти колонны на самом деле не меньше десяти футов в диаметре и поднимаются прямо из песка на высоту триста футов, а может, и больше. На них покоились балки и плиты, образуя крышу на высоте тридцати этажей над землей. Вот только не было никаких межэтажных перекрытий, пересекающихся дорожек или любых других конструкций между песком, из которого поднимались колонны, и этой странной — вся в дырочку — крышей.

Стен опустился у самого края этого сооружения. Между плитами наверху были полосы и клочки ясного неба. Стен посмотрел на совершенно пустые проходы между колоннами, но не увидел ничего, кроме колонн и крыши, уходящих вдаль, пока они не сливались где-то впереди. И вокруг была совершенная, полная безмятежность. Песок был нетронут и не потревожен. Если это сооружение и было убежищем, то оно никого и ни от чего не защищало. И все же оно простиралось вдаль, по меньшей мере, на сотню миль. Стен не видел никаких причин для его существования и ни малейших целей, для которых его можно было использовать. Но все же это не был каркас каких-то древних развалин. Сооружение явно было в прекрасном состоянии.

Полосы неба между секциями плит были совершенно одинаковы по размерам и расстояниям между ними. И сами колонны и плиты тоже были в полном порядке. Никаких дефектов, никакой ржавчины. Все сооружение было, без всяких сомнений, искусственно создано для какой-то цели, что подразумевало развитую цивилизацию с громадными возможностями. Но вокруг не было ни малейших следов его строителей, и Стен даже предположить не мог, для чего это построили.

Но он слишком устал, чтобы строить всякие гипотезы. На борту «Сталлифера» его постоянно снедал гнев, так что он не мог отдыхать. На «космических салазках», летящих в полном одиночестве к карликовому солнцу, единственная планета которого никогда не исследовалась людьми, он был вынужден ни на секунду не терять бдительность. Ему нужно было добраться до планеты, затем совершить посадку, не имея никаких приборов. Когда же он сел у начала громадного сооружения, то лишь слегка осмотрелся, устало, но с осторожной подозрительностью, необходимой в неизвестном мире. Затем он сделал некое подобие лагеря, к которому его вынуждали обстоятельства, то есть попросту пристегнул «салазки и рюкзак к поясу своего скафандра, лег возле ближайшей колонны и тут же заснул.

Стена разбудил ужасный рев в наушниках. Секунду он лежал неподвижно, а когда попытался встать, то смог лишь слегка шевельнуть руками и ногами. Он почувствовал себя так, словно был поглощен плывуном. И тут уж остатки сна моментально слетели с него. Стен забился, пытаясь выбраться из песка, в котором был полузахоронен. Он был посреди ревущей песчаной бури, дьявольской бури, которая ударяла в соседние колонны, создавала вокруг них песчаные насыпи, мгновенно уносила их прочь, бросая массы песка во всех направлениях.

Когда загадочное сооружение попало из рассветного пояса в утро, на него накинулись оглушительно завывающие ветры. Яростное торнадо, смертельно удушающая песчаная буря билась в основу странного сооружения. Из того, что увидел Стен еще при первой попытке приземления, это была обычная для этого мира погода. И если сейчас дул лишь легкий по здешним меркам ветерок, то к полудню здесь станет невозможно жить.

Стен поглядел на хронометр. Он проспал меньше трех часов. Он дернул за тросик, которым были привязаны «салазки», и обнаружил их возле соседней колонны. За тросик он подтянул себя туда и попытался укрыться за колонной, но ветер постоянно менял направление, так что ни с одной стороны убежища не находилось.

Стен поднял голову к чудовищной крыше и смерил ее взглядом. И тут же увидел, что плиты наверху стоят наклонно. В гигантской секции, пределы которой Стен не мог увидеть, плиты крыши повернулись одновременно, встав из параллельного положения к земле так, что стало ясно видно небо. Громадные массы песка били в плиты и падали вниз к основанию колонн. А ветер превращался в мечущийся между колоннами вихрь, который поднимал песок вверх.

Весь этот чудовищный водоворот песка безумно вращался несколько минут, затем опять уносился в открытое небо. Одним порывом он подхватил Стена вместе с «салазками» и рюкзаком, по-прежнему пристегнутыми к скафандру. Если бы не тросик, обмотавшийся вокруг колонны, их разбросало бы в стороны и понесло в вышине к далекому горизонту.

Спустя долгое время Стену удалось все же выбрать слабину тросика и поплотнее примотать себя и свое имущество к колонне. А еще через час он сумел привязать себя к ней совсем плотно, так что его больше не мотало туда-сюда ветром. И после этого он снова заснул.

Сон был тревожный и дал ему мало отдыха. Сначала дьявольский ветер унес из-под него тонны песка, так что Стен оказался привязанным к колонне на высоте больше ярда над поверхностью. Потом он проснулся еще раз и увидел, как тонны песка наваливаются на него, так что ему пришлось чуть стравить тросик и выбраться из-под завала. Но время от времени он все же засыпал.

Наконец, наступила ночь. Сила ветра снизилась с урагана до простой бури, а иногда просто до сильных порывов. А затем, когда солнце скрылось за дальним краем громадного сооружения, к которому он привязал себя, — тогда с белесого еще неба вдруг стали падать красивые звездочки, которые, снижаясь, медленно затухали. Стен не сразу понял, что это просто частицы пыли, поднятой ввысь дневным ураганом, оседают теперь на землю.

Стен отвязался от колонны и встал — крошечная фигурка среди гигантских колонн из черного металла, вздымающихся к звездам. Они уже сияли на небе — крупные, яркие в совершенно прозрачном воздухе. После дневного урагана не осталось ни следов облаков.

Было ясно, что такова обычная погода на этой планете. Днем ужасающие ветры и ураганы. Ночью полная неподвижность. Слишком маленький и плохо различимый ледник на полюсе гарантировал, что на планете нет больших водных масс, смягчающих погоду. А с такими штормами здесь была проблематична жизнь — любая жизнь. Вот только сооружение, у подножия которого он стоял, было вне всяких сомнений искусственным!

Стен включил радио скафандра. Только статичные помехи. Частички песка, сталкивающиеся друг с другом в сухом воздухе, и были причиной громкого шипения, который вырвался из наушников. Стен выключил радио и открыл лицевую пластину шлема. Холодный сухой воздух наполнил его легкие.

Здесь не было никаких обитателей. Не было, и быть не могло. Но имелось колоссальное сооружение, непонятно для чего созданное. На планете нет никакой жизни, но в начале утреннего шторма, — а Стен подозревал, что это происходило каждый день, — огромная область пластин крыши повернулась и встала ребром, чтобы сбросить с себя тонны наваленного песка. А пока Стен вбирал в себя первые глотки холодного воздуха, он услышал где-то далеко за лесом колонн пронзительный шум и рев. Он предположил, что это просто где-то сбрасывается с крыши песок. Затем рев раздался из другого места. Потом из третьего. Секция за секцией, площадка за площадкой, пластины, образующие крышу, вставали ребром и сбрасывали к основанию колонн наваленный сверху песок.

Стен включил маленький фонарик и осмотрел двигатель «космических салазок». Стрелка указателя энергии стояла на нуле. Он пожал плечами. Роб Торрен обещал прилететь, чтобы драться с ним на дуэли. Но «Сталлифер» долетит до Земли только через десять дней, и понадобиться еще три-четыре дня для тщательного осмотра корабля в поисках его, Стена.

Затем будет расследование. Оно может продлиться неделю, две или даже дольше. Затем будут сделаны выводы, на которые потребуется еще неделя или даже месяц.

Все это время Роб Торрен не сможет покинуть Землю. А затем ему будет нужно еще несколько дней, чтобы нанять космический корабль, — а так как этот корабль будет лететь явно медленнее, чем громадный лайнер «Сталлифер», то ему нужно будет еще две недели, чтобы прилететь сюда. Итого, получается всего три месяца. Стену не хватит на это время еды. И воды ему тоже не хватит.

Если бы он мог добраться до ледника на полюсе, где есть вода, и на краю его посеять специальные семена, которые входили в аварийный комплект, и которые могли расти и становиться пищей почти при любых условиях. Но ему не удастся добраться до полюса без энергии для «салазок».

Он уселся на «Салазки» и направил их вверх. Те начали вяло подниматься. Его нелепый, смешной транспорт на последних крохах энергии все же летел вверх, к звездам. Мимо проплывали металлические колонны. Все ближе и ближе была крыша странного сооружения, но энергия в «салазках» кончалась. Он не долетел до крыши еще футов на десять, когда они замерли, колеблясь, в воздухе, не в силах уже подниматься. На раздумья у него оставались считанные секунды, затем «салазки» начнут опускаться, пока не лягут на песок внизу — на этот раз навсегда.

Недолго думая, Стен швырнул вверх рюкзак. Тот пролетел между плитами и приземлился на крышу. «Салазки» нырнули вниз от силы броска, но, поскольку они освободились от лишнего веса, то тут же подпрыгнули вверх, взлетели выше крыши, и на последних крохах энергии Стену удалось приземлиться.

И он обнаружил, что здесь нет ничего.

Точнее говоря, здесь колонны крепились к массивным балкам, образующим гигантскую открытую сеть. На балки, тянущиеся рядами с севера на юг, были наброшены громадные металлические плиты, крепившиеся к балкам подшипниками, на которых могли поворачиваться и становиться ребром по замыслу какого-то безумного конструктора.

Еще были маленькие выпуклости, которые могли содержать моторы для их поворота. И больше не было ничего, кроме сооружения, плит и песка футов на триста ниже. Не было никаких намеков на то, для чего нужны эти плиты, балки и вообще все сооружение. Не было никаких признаков людей или существ, управляющих плитами. Казалось, все это сооружение — монотонное, невыразительной, бессмысленное и ужасно скучное, — было лишь пустой тратой сил, материалов и средств. Оно простиралось до самого горизонта — и не делало ничего, не служило никакой цели, кроме того, чтобы время от времени сваливать вниз накапливающийся на крыше песок. Все это было полным абсурдом.

Но у Стена была более насущная задача, чем разгадка цели сооружения. Он находился на высоте в триста футов над землей. Ему потребуется еда и вода. Когда наступит день, здесь снова начнется ураган. Внизу, даже пристегнутому к металлической колонне, даже в скафандре, ему пришлось нелегко. Здесь же ветер будет гораздо сильнее. Стен сомневался, что тросик выдержит такой шторм. Вероятно, он сумел бы спуститься на землю, но что ему делать там?

Пока он спорил сам с собой, внезапно раздался тонкий, пронзительный свист, идущий откуда-то сверху. Свист пришел с далекого юга, прошел над ним и замер в северном направлении. Понижение тональности указывало на то, что объект снижался. Свист этот очень походил на звуки, которые издает летящий в атмосфере космический корабль — что было, конечно, немыслимо на необитаемой, даже не имеющей названия планете звезды Кор Альфа. Стен внезапно почувствовал себя очень одиноким, пока стоял на железной плите в тридцати этажах над землей, на чужой планете под недружелюбными звездами, а вокруг с одной стороны была пустыня, а с другой загадочное, чудовищной сооружение, уходящее к горизонту.

Он без всякой цели включил рацию скафандра.

Послышалось громкое шипение статики.

И вдруг, перекрывая его, раздалась четкая, ясная передача, явно посланная передатчиком космического корабля:

— Прошу помощи! Прошу помощи! Космический корабль «Эребус» терпит бедствие на планете звезды Кор Альфа. Сгорел главный двигатель. Я совершила посадку на темную сторону планеты. Если кто-нибудь слышит меня, п-пожалуйста, ответьте! При п-посадке разбился и вспомогательный двигатель! Прошу помощи! Прошу помощи! Космический корабль «Эребус» терпит бедствие на планете звезды Кор Альфа…

У Стена Бакли не было энергии. Он не мог покинуть это место. «Эребус» сел где-то в пустыне, покрывающей всю планету, за исключением странного сооружения. Когда наступит рассвет, снова начнется песчаная буря. С сожженным главным двигателем и разбитым вспомогательным корабль не сможет взлететь. Дневной шторм непременно опрокинет его и погребет под сотнями футов песка.

Стен знал «Эребус». Конечно же, знал. Это была космическая яхта, принадлежавшая Эстер Хьюм. И голос, который он услышал, был голосом Эстер, девушки, на которой он должен был жениться, если бы Роб Торрен не выдвинул против него обвинение со всеми вытекающими… И вот теперь она будет завтра похоронена заживо в маленькой яхте, в то время как он не может прийти ей на помощь.

Он уже было попытался связаться с ней, когда с запада пришел гул. Стен повернулся и при свете звезд увидел, как большие плоские плиты — от пятидесяти до сотни футов в длину, — медленно повернулись. Площадка величиной в квадратную милю внезапно изменилась. Все плиты встали ребром, чтобы свалить с себя груз песка. Воздух заполнил гул и скрежет. Затем еще одна секция величиной с милю произвела такое же бессмысленное действие. Движимый чистым отчаянием, Стен резко сказал в микрофон:

— Эстер! Потерпи полчаса! Я свяжусь с тобой позже. У меня есть маленький шанс помочь тебе, и я должен воспользоваться им! Полчаса, слышишь?

Услышав ее невнятное восклицание, Стен бросился к концу ближайшей плиты. Было безумием даже думать об этом. У плит не могло быть иной цели, кроме как собрать на себя кучу песка, а затем, повернувшись, сбросить его вниз. Но в конце каждой плиты, там, где она соединялась с балкой, было небольшое утолщение. И это утолщение могло оказаться двигателем. Он достал из инструментального набора маленькую горелку, щелкнул кнопкой, и на ее конце вспыхнул крошечный голубоватый язычок пламени.

Стен направил пламя на утолщение у края плиты. Что-то же заставляет плиту поворачиваться. Значит, тут должен быть двигатель. И этот двигатель мог находиться только в утолщении. Он направил на него пламя горелки. При первом же прикосновении пламени взвился дымок, металл моментально раскалился добела. Покрытие было железным.

Но, взрезая крышку, Стен понимал, что колонны и плиты не могут быть просто из железа. Ежедневные песчаные бури должны буквально за недели источить даже самое прочное железо. Значит, все сооружение покрывало нечто вроде пластика — прочного, который не мог стереть ветер. Он не царапался, потому что был твердым. Частицы песка легко скользили по нему. И там, где железо было бы «съедено» миллион раз, пластик устоял.

Стен срезал крышку утолщения и откинул ее в сторону. Фонарик скафандра осветил пустоту внутри. Там был двигатель, выглядевший удивительно знакомо, хотя и явно сделанный не людьми. У него был вал, а на вале были укреплены четыре пластинки из чего-то, странно напоминающего графит. Только и всего. Ни катушек, ни арматуры. Ни малейших признаков магнитов.

Люди использовали такой же принцип, но для иной цели. Он использовался в космических кораблях. Поле Боулдона-Холла делало его весьма эффективным. Такие же графитовые пластинки двигали «Сталлифер», только там они были чудовищно громадными, весом в четверть тонны каждая. К плиткам вели изолированные кабели. Четыре кабеля, соединенные попарно, уходили в балки, образующие гигантскую сеть.

Почти без всякой надежды Стен одним взмахом горелки перерезал два кабеля. Затем вытащил соединительный кабель из «салазок» и соединил его с кабелем из плиты. Сверкнула искра электроразряда. Стен стал ждать.

Стрелка указателя энергии «салазок» дернулась и стронулась с места, показывая, что аккумуляторы заполняются током. Поразительно сильным током! Уже через минуту стрелка оторвалась от нуля. Через четверть часа показала, что аккумулятор заполнен наполовину. И тут все вокруг заскрипело!

Стен прыгнул к скрещению балок и увидел, как все плиты вокруг начали поворачиваться — кроме той, у которой он перерезал кабель. С ужасным скрипом они встали вертикально.

Наваленный на них песок с шумом рухнул вниз. Только плита, двигатель которой Стен обесточил, осталась неподвижной. Внезапно во вскрытой полости замелькали яркие искры, словно кто-то увеличил напряжение, чтобы повернуть неподвижную плиту, потом вспыхнула, но тут же погасла ослепительная голубоватая вольтова дуга.

Все гигантские плиты, которые развернулись, со скрипом вернулись в обычное положение, плоскостью к звездам. И больше ничего не случилось. Абсолютно ничего.

Еще через десять минут стрелка счетчика энергии показала что аккумуляторы «салазок» полностью заправлены. Стен закрепил на «салазках» рюкзак, сел сам и полетел на север, похожий на ведьму на помеле. Уже в воздухе он отправил по рации сообщение:

— Я лечу, Эстер! Дай мне направление. Нужно спешить. У нас времени только до рассвета!

Он пролетел миль пятьдесят, прежде чем принял ее сигналы. Наступило тревожное время, пока он искал беспомощную космическую яхту, которая упала вместе с Эстер в пустыню. Эстер была предупреждена и готова. Нечего было и думать о ремонте двигателя яхты. Для того чтобы двигатель работал в поле Боудона-Холла, нужны были чудовищные стержни и пластины из аллотропного графита. Его можно было собрать в гигантской сети сооружения, но нужное количество просто невозможно было транспортировать на «салазках». Так что нынешней ночью ремонт даже не стоял на повестке дня. Эстер оставила на корабле маленькое сигнальное устройство, каждые пять секунд посылающее радиосигнал. Она уже была в скафандре, с двумя аккумуляторами и канистрой с водой, какую смогла унести.

«Салазки» снова взлетели. Они не были предназначены для полетов в гравитации планеты, потребляли слишком много энергии и рыскали из стороны в сторону, поэтому Стену безопасности ради пришлось подняться повыше. Лицевые пластины их скафандров были закрыты, так что казалось, что они летят среди звезд. Они сидели вплотную друг к другу, но разговаривать могли лишь по рации.

— К-куда мы летим, Стен?

— К ледниковому покрову, — кратко ответил Стен. — На северный полюс. Там есть вода — по крайней мере, иней. И дневная буря будет не такая сильная, если вообще там будет буря. Обычная погода на этой планете в тропиках — смесь тайфуна с песчаной бурей. Мы устроим жилье на полюсе и станем ждать прибытия Роба Торрена. Это займет месяца три, если не больше.

— Роба Торрена?..

— Он помог мне сбежать, — кратко сказал Стен. — Расскажу позже. Нужно глядеть вперед.

Начиная с самой посадки, у него не было времени на эмоции, особенно после падения космической яхты, теперь герметично закрытой и оставленной, чтобы оказаться похороненной под песком. Но он уже знал, как Эстер очутилась здесь. Это она рассказала ему прежде всего. Она услышала в новостях про обвинения, которые Роб Торрен выдвинул против Стена. Не поверила им. Не зная, что его повезли на Землю, чтобы Стен предстал перед трибуналом, — логичней было бы провести суд прямо на базе, — она решила полететь туда сама, чтобы сказать Стену, что она не верит во все это.

На лайнер она не смогла достать билеты, так что отправилась одна в небольшой космической яхте. В некотором смысле, это было достаточно безопасно. Судно, оборудованное двигателем Боудона-Холла, прекрасно могло совершать межзвездные перелеты. Энергия давно уже не являлась для человечества проблемой с новыми сверхъемкими аккумуляторами, а белые карлики, служившие маяками, делали навигацию достаточно простой. Так что такой полет был несколько опрометчив, но не безрассуден. Только если бы она не разрушила двигатель, пытаясь изменить частоту его пульсаций. Когда она пролетала мимо звезды Кор Альфа, в ее поле Боудона-Холла ударились «космические салазки», на которых Стен летел к планете. Короткое замыкание от этого удара разрушило плавкий предохранитель и сожгло двигатель хрупкой яхты. Это же перегрузило и разрушило аллотропные углеродные пластины, которые заставляли двигатель работать. Так что затруднительное положение, в котором оказалась Эстер, было вызвано не только ее заботой о Стене, но и двигателем «салазок», на которых он сбежал с «Сталлифера».

Мысленно Стен обвинял себя. Жестоко и беспощадно. Но еще больше винил он Роба Торрена. В душе его снова начала расти ненависть к человеку, который обещал прилететь сюда и сразиться с ним на смерть. Но вслух Стен спокойно сказал:

— Роб прилетит сюда за мной. Поговорим об этом попозже. Он не знал, что здесь нет воды, а ежедневно поднимаются ураганы повсюду, кроме, как я надеюсь, полюса. Он считал, что я буду спокойно ждать его прилета. Что мы и станем делать. А пока что наблюдай за линией заката впереди. Мы должны следовать за ней, пока не попадем на север, к полярной ледяной шапке. Если у нас будет вода, то наши аварийные комплекты дадут нам возможность прожить неопределенно долго.

Они сидели в скафандрах, практически прижимаясь друг к другу. Но броня скафандров не давала им почувствовать это прикосновение. А в закрытых шлемах, переговариваясь друг с другом при помощи радиотелефонов, они никак не могли посчитать нынешнее положение подходящим для романа. Эстер какое-то время молчала. Затем сказала:

— Ты сказал, что у тебя нет энергии…

— Так оно и было, — ответил Стен. — Но я раздобыл энергию у местных жителей — если они вообще местные.

— Что?..

Он описал ей нелепое, бессмысленное сооружение в пустыне, растянувшееся на тысячи квадратных миль. Загадочное, бессмысленное, непонятно, для чего построенное.

— У каждой плиты есть двигатель, который поворачивает ее. Я вскрыл один такой двигатель и подсоединил кабель с «салазками». Таким образом, я заправил их энергией. Но я все равно не могу ничего понять. Здесь не может жить ни высоко цивилизованная, ни какая другая раса. И у этих плит нет никакой цели!

Далеко впереди появилась тонкая полоска света. Они пролетели сквозь ночь и настигли день. Теперь они поднялись очень высоко, практически покинули атмосферу на нелепых «салазках», какими пользуются шахтеры на астероидах. Потом они увидели белое солнце Кор Альфу. Лучи его были ослепительны. Они создавали четкую разделительную линию между днем и ночью. А далеко впереди лежало белое туманное пятно, являвшееся полярной ледяной шапкой планеты.

Через полчаса они приземлились, а когда слезли с «салазок», то увидели, что песок тут уже не сухой порошкообразный, а отчетливо сырой. Солнце висело низко над горизонтом. В тени песчаных пригорков лежал иней. Вся влага планеты была сосредоточена в песке на полюсах, а за время долгих зимних ночей песок промораживался так, что даже летом мерзлота сохранялась в тени.

Стен кивнул на бросающую длинную тень дюну в полумиле отсюда.

— Спать придется в скафандрах, — сухо сказал он. — Там, куда не падает солнце, царит вечная мерзлота. Ты заметила, что здесь ничего не растет? Даже мха?

— Слишком холодно?

— Вряд ли, — покачал головой Стен. — Мхи и лишайники растут на земле на дальнем севере, как только растает земля. И на любой планете, какую я только посещал. Если бы на этой планете вообще были растения, то они росли бы именно здесь, где есть вода. Но здесь ничего нет. Значит, это планета безжизненна. Совершенно безжизненна!

Нелепость этого заявления поразила его. Было бесспорно, что чудовищная сеть создана разумными существами и на нее потрачено много средств и ресурсов. Но…

— Черт побери! — воскликнул Стен. — Как здесь вообще может быть жизнь? Как при таких бесконечных песчаных бурях могут выжить растения? Как без растений могут существовать животные, кто будет им перерабатывать полезные ископаемые и превращать их в пищу? А как могут растения или животные жить без воды? Если бы где-то здесь была жизнь, она должна располагаться поближе к воде. И раз уж здесь нет ничего, то ничего нет и на всей…

Они добрались до вершины дюны. Эстер охнула и указала рукой вперед. Там тянулся по песку чудовищный, ужасающий след. Что-то появилось из зоны, где бушевали песчаные бури, прошло по песку и снова вернулось в тайфун. Судя по следам, у этого нечто было десять, двенадцать или двадцать ног, как у какой-то невероятной многоножки. Расстояние между парами ног достигало пятнадцать футов. А каждый шаг был около двух ярдов.

В течение трех дней по хронометру на «космических салазках» маленькое белое солнце Кор Альфа кружило возле горизонта, но ни разу не зашло за него. Что было естественным, потому что они были на полюсе планеты, и сейчас здесь стояло лето. И за все три дня Стен с Эстер не увидели ни единого живого существа. Ни птицы, ни животного, ни насекомого, ни растения, ни мха, ни лишайника. Они произвели посадку семян из аварийного запаса, рассчитанного на то, то потерпевшим крушение придется ждать не просто недели или месяцы, а, возможно, и всю оставшуюся жизнь.

Растения эти были выведены специально для таких случаев и обладали потрясающей способностью к адаптации. Через четверо суток из влажного песка появились первые ростки. Через семь дней их уже будет можно употреблять в пищу. А если дать первой партии возможность вырастить семена, то вскоре вокруг выросли бы настоящие джунгли, которые могли пропитать двоих человек.

Во всем же остальном они жили хуже, чем дикари на Земле. У них не было ни жилища, ни убежища. У них не было никаких строительных материалов, кроме песка. Спали они в скафандрах. У них не было никаких занятий, кроме как присматривать за растениями и ждать прибытия Роба Торрена. А когда тот прилетит — присутствие Эстер все изменит. Торрен прилетит, чтобы драться со Стеном на дуэли, призом в которой должна быть рука Эстер. Но если бы она сама присутствовала при этом, зная правдивую историю лживых обвинений Торрена, то у него не было бы надежды завоевать ее после смерти Стена. Он бы не извлек из дуэли никакой пользы. Единственное, что ему оставалось бы сделать, так это убить их обоих, чтобы обезопасить себя на будущее или, по крайней мере, из мести за свои разбитые надежды. И если бы ему удалось убить Стена любым способом, в честном бою или при помощи грязной уловки, то Эстер осталась бы целиком в его власти.

Так размышлял Стен, ненавидя Роба Торрена с такой силой, какой не испытывал, даже сидя в камере на «Сталлифере». Изрядная часть его ненависти исходила от беспомощности. Он не мог ничего изменить, но в отчаянии только и думал об этом.

На четвертый день он внезапно сказал:

— Эстер, давай-ка предпримем путешествие.

Она посмотрела на него, не говоря ни слова.

— За энергией, — пояснил Стен, — и, возможно, еще кое за чем. Может, мы сможем узнать что-нибудь еще. Например, обитаема ли эта планета. Она не может быть обитаема, но то животное… Возможно, оно как-то связано с теми, кто — или что — построило сеть, о которой я тебе рассказывал. Кто-то или что-то создало ее, но я понять не могу, как может кто-то выжить в этих ужасных песчаных бурях.

Они сели на «салазки» и отправились по огромным следам, которые обнаружили, как только прилетели на полюс. Громадные, тянущиеся через каждые два ярда отпечатки монстра тянулись на десятки миль. В конце цепочки следов был огромный пролом в крутых отвалах из замороженного песка. Казалось, эта тварь сожрала тонны песка со льдом, затем отрыгнула сухой песок обратно, а тонн двадцать-тридцать воды унесла с собой.

Факты упрямо твердили, что не может быть никакой животной жизни на планете без растительности, а ничего не может расти в пустыне, которую ежедневно пропахивают ужасные тайфуны. Здесь ничего и не росло. Монстру с десятками шестифутовых ног, способному потреблять ради воды тонны песка со льдом, нужно было бы много еды для восполнения энергии. Но казалось невероятным, что можно отыскать какую-нибудь еду в центре постоянных бурь.

— И еще одно, — добавил Стен. — Когда мы пополним запасы энергии, я могу расплавить песок и сделать из него дом, а может и стулья с кроватями, где можно было бы сидеть и лежать, вместо того, чтобы постоянно ходить в скафандрах. Возможно, нам даже удалось бы наладить в доме обогрев.

Эстер улыбнулась ему.

— Любимый, — сказала она с вымученной улыбкой, — ты понятия не имеешь, как я была бы рада, чтобы у нас был твердый пол вместо песка, и стулья, даже если бы не было крыши.

Действительно, они были в положении потерпевших кораблекрушение на Земле, выброшенных на песчаный риф, где не было даже раковин или рыбы. Им буквально нечего было делать, только разговаривать друг с другом.

— А если бы мы смогли сделать ванну… — добавила она.

Мысли ее были ясны. Но Стен не сказал ей, почему, с его точки зрения, у них не было ни малейшей надежды. Не было никакого смысла усиливать ее отчаяние.

— Посмотрим, — сказал он. — Поехали.

«Космические салазки» в длину были лишь пять футов. К основной оси крепились двигатель и аккумулятор, а сверху — сидение с ремнем безопасности. Два человека в космических скафандрах все равно сумели устроиться на нем. Как ехали бы вдвоем на велосипеде, а Стен не хотел оставлять Эстер одну. По крайней мере, после того, как они увидели эти ужасные следы.

Еще при первой посадке Стен машинально отметил время восхода солнца, а позже так же заученно определил продолжительность дня на этой планете. Чтобы найти место его первоначальной посадки, нужно было лишь следовать за линией рассвета над пустыней.

Они летели в верхних слоях стратосферы, а когда Стен увидел сеть, то начал полого спускаться к ней. Она возникла из тьмы безлунной ночи. Он посадил «салазки» на одну из громадных балок, к которым крепились на шарнирах металлические плиты, находящиеся в трехстах футах над землей. Ближайшая плита была свободна от песка. Очевидно, уже успела сбросить его. Эстер пораженно смотрела на нее.

— Но… Стен, это же сделали люди! — воскликнула она. — Если мы сумеем вступить с ними в контакт…

— Оставайся на «салазках», — сказал Стен и махнул рукой в сторону выпуклости в том месте, где плита крепилась к балке. — Я вскрою полость ее двигателя и достану кабель. У нас почти закончилась энергия. Нужно снова наполнить аккумуляторы.

Он достал резак и принялся осторожно вскрывать крышку мотора плиты. Свернулось, как стружки, и задымилось пластиковое покрытие. Металл раскалился добела и расплавился.

Внезапно раздался чудовищный скрежет. Все плиты на протяжении квадратной мили вокруг стремительно повернулись и стали ребром. Только отчаянный прыжок на балку спас Стена от падения с высоты в тридцать этажей.

Плиты стали вертикально к земле. Стен ждал.

— Стен, это сделали нарочно! — испуганно воскликнула Эстер.

— Вряд ли, — ответил Стен. — Через минуту они встанут на место.

Но плиты не шевелились. Они так и оставались, направив ребра к рассветному небу.

— Ну. Может, ты и права, — буркнул Стен. — Поглядим. Попробуем в другом месте.

Через пять минут они сели за несколько миль отсюда. Стен молча оставил «салазки» с Эстер на небольшой платформе, образованной пересечением двух балок, а сам снова достал резак. Крошечный голубой язычок пламени. Дымок при первом прикосновении его к выпуклости. Расплавленный металл.

С ужасающим скрежетом все плиты в округе встали ребром.

— Кто-то не хочет, чтобы у нас была энергия, — мрачно сказал Стен. — Может, они сумеют нам помешать, а может, и нет.

Выпуклость, в которой находился приводивший в движение плиту мотор, была рядом с надежным перекрещением балок, где сидела на «салазках» Эстер. Стен потянулся к ней. Вспыхнул огонек резака. Металлическая крышка отлетела, обнажая мотор, точно такой же, какой Стен видел в прошлый раз, состоящий их пластин аллотропного углерода. Стен перерезал кабель, но только успел соединить его с выводом салазок», как раздался треск, и из «салазок» пошел дым.

С мрачным видом Стен осмотрел повреждение.

— Сгорел плавкий предохранитель, — сообщил он

Эстер. — По нам нанесли удар. Когда я первый раз вскрыл полость мотора плиты и запасся энергией, об этом узнали. Пластины сегодня повернулись, чтобы отпугнуть меня, как только я полез к мотору. А когда я не испугался и перерезал кабель, по нему дали большое напряжение, чтобы убить меня или разрушить, независимо от того, что я такое. Не знаю, жизнь это или нет, но здесь есть разум — и очень неприятный разум, надо сказать!

Хмурясь, Стен заменил в «салазках» предохранитель.

— И никаких попыток общаться с нами, — жестко произнес он. — Они узнали, что кто-то разумный проник к мотору. Они поняли, что возникла экстренная ситуация. Они должны были подумать…

Он замолчал. Раздалось слабое, на грани слышимости, жужжание, но оно становилось все громче. Казалось, оно неслось из ниоткуда — или отовсюду. Но это не был монотонный свист ветра. Это было именно жужжание, перемежаемое равномерным клацаньем. Оно странным образом походило на звук автомобиля, едущего по древнему железнодорожному полотну. Эстер завертела головой и воскликнула:

— Стен! Вон там!..

Что-то неслось к ним в сером рассвете. Это была машина. Даже в первый момент потрясенный Стен сразу же понял, что это такое и для чего создано. Это была громадная выпуклая платформа, стоящая на подобных сваям ногах. Ноги заканчивались колесами, и колеса катились по поперечным балкам, как по железнодорожным шпалам. Это явно была машина, сконструированная специально для езды по балкам и плитам гигантского сооружения.

Наверное, она служила для того, чтобы быстро добраться до места, где возникли какие-то неполадки, и произнести ремонт, а величина и вес ее были такими, чтобы даже местные тайфуны не смогли сдвинуть ее с места.

И она с потрясающей скоростью неслась к ним по балкам.

— Держись! Быстро! — рявкнул Стен.

Эстер покрепче схватилась за «салазки», хотя скафандр — очень неуклюжая штука. «Салазки» метнулись вверх» буквально за секунды до того, как колоссальная машина достигла того места, где они только что находились. Поднявшись на сотню футов, они остановились и развернулись лицом к колоссу. Тот тоже затормозил, словно наблюдая за полетом крошечных, по сравнению с ним, «салазок» с двумя пассажирами.

— Он выглядит разочарованным, — сурово заметил Стен. — Интересно, станет ли он нас преследовать?

Он быстро отлетел в сторону и приземлился. В ту же секунду возникло сотрясение и раздался гром, когда огромная машина двинулась. Стен глядел, как она помчалась за ними. В ту же секунду его оглушил скрежет. Во всех направлениях плиты начали становиться вертикально, чтобы беглецы не могли перелетать с одного ряда плит на другой.

«Салазки» снова взлетели. И снова громадная машина оказалась там, где они только что были, и остановилась, словно разочарованная. Стен послал «салазки» под углом к прежнему курсу. Гигант сперва рванулся было со скоростью молнии в прежнем направлении, но тут же резко остановился и развернулся в нужную сторону.

— Чудовище словно говорит нам: «Оставайтесь на земле, чтобы я мог вас раздавить, — сказал Стен. — Они больше не позволят нам взять у них энергию, так что нам нельзя тратить ее впустую. Но все же… — Он стал крутить колесико настройки рации в шлеме, направив одновременно «салазки» по широкой спирали. — Я хотел проверить, не пытаются ли с нами связаться по радио. А заодно получить всестороннее представление об этой проклятой шахматной доске!

В наушниках послышались какие-то очень слабые сигналы.

— Что-то есть, — сказал Стен. — Явно не радиопередача. Скорее случайная гармоника от силового луча. Должно быть, они используют очень короткие волны.

Говоря, он внимательно разглядывал монотонную сеть внизу, и внезапно, с коротким криком, вытянул вперед руку. Под ними все сплошь до самого горизонта было заполнено геометрически строгими квадратами сетки. Но один квадрат отличался от остальных. Когда «салазки» подлетели поближе, стало видно, что посреди его зияет дыра наподобие шахты, ведущей в нутро этого строения. И пока Стен рассматривал ее, снизу по ней начало что-то стремительно подниматься. Это была платформа, на которой что-то стояло.

— Это… это… — с трудом выдохнул Стен и внезапно бросил «салазки» вперед на максимальной скорости.

Они летели над крышей громадного сооружения, а машина внизу мчалась за ними, повторяя все их неистовые повороты и зигзаги.

Горизонт был темным и пустым. Но Стен поднял «салазки» по траектории, подобной курсу взлетающей ракеты, и направил их к полюсу, так что вскоре над горизонтом вынырнуло белое солнце. Внизу была узкая полоска, которую уже не скрывала тьма, но где было еще спокойно, и там отчетливо были видны бесконечные дюны. А за этой полоской, где начинался тайфун, можно было увидеть лишь монотонно несущиеся облака песка.

Стен молчал почти весь обратный путь, лишь однажды спокойно сказал:

— Наши аккумуляторы скоро закончат заправляться. Мы ведь все-таки успели взять у них часть энергии, прежде чем накрылся плавкий предохранитель.

Эстер ничего не ответила. На планете существовала жизнь. Она узнала об их присутствии и тут же попыталась убить за кражу всего лишь нескольких мегаватт энергии. Трудно будет прийти к соглашению с теми, кто так дешево ценит другую жизнь.

Поскольку единственный источник энергии на планете теперь охранялся, все остальное казалось не таким уж важным. Но так было до тех пор, пока они не достигли ледникового покрова. А когда же они стали спускаться из стратосферы по пологой орбите к месту, которое уже называли своим домом, потому что там было посажено их единственное поле, прояснилось реальное состояние их дел.

По полю взад-вперед передвигался колоссальный многоногий объект, сопоставимый размерами с той машиной, что гонялась за ними по крыше странного сооружения. Он был пятьдесят футов в высоту и имел округлое тело двадцати футов в диаметре. Круглые образования на одном его конце напоминали глаза. Он с силой вбивал свои многочисленные ноги в мокрый песок, превращая саженцы в однородную массу, смешанную с тем же песком. Он снова и снова топтался на том месте, где могли вырасти продукты, необходимые для выживания людей. Он разбил все их надежды на пропитание. Разбил все их надежды выжить в этом негостеприимном мире.

А когда Стен опустил «салазки» пониже, чтобы разглядеть эту машину более ясно, она остановилась и повернулась к ним с несвойственной механизмам свирепостью. Когда Стен полетел в другую сторону, она повернулась за ним. Он прибавил скорости, но она не отставала, несясь за ним с удивительной быстротой.

Затем они увидели еще одну машину. Вторую. Третью. Темные пятнышки были разбросаны по полярному ледяному песку — машины, как та, что растоптала их поле, уничтожив будущие запасы пищи. И каждая из них меняла свой курс и немедленно направлялась в их сторону. Если они приземляться, машины ринутся в ближний бой.

Стен понимал, что у них с Эстер ограниченные запасы энергии, поэтому «салазки» не могут вечно оставаться в воздухе. Они должны где-нибудь приземлиться…

И они приземлились. Им это удалось за тысячу миль от полюса, на темной стороне планеты, где не было ничего кроме песка, выглядевшего замороженным в свете звезд. Когда «салазки» коснулись земли, Стен предупреждающе поднял руку, потом потянулся и выключил рацию на скафандре Эстер. Затем откинул лицевую панель своего шлема и вдохнул холодный полуночный воздух. На планете не было ни облаков, ни водяного пара, поэтому все тепло, которое запасалось днем, улетучивалось в окружающее пространство, и буквально уже через час после заката температура опускалась ниже нуля по Цельсию. На полюсах воздух подходил к точке замерзания, но жить здесь было можно, поэтому Стен кивнул Эстер, и та открыла свой шлем.

— Никаких радиопереговоров, — сказал он ей. — Вряд ли они смогут найти нас на поверхности планеты в несколько миллионов квадратных миль, если мы не будем пользоваться рациями. А теперь тебе нужно поспать. Впереди нас ждут трудные времена!

Эстер заколебалась, потом спросила с отчаянием в голосе:

— Но кто они? Как выглядят? И почему они хотят убить нас?

— Они местные жители, — ответил Стен. — Я был не прав, планета обитаема. А как они выглядят, я знаю не больше, чем ты. И я подозреваю, что они хотят нас убить только потому, что мы — чужаки.

— Но как на такой планете могла появиться разумная раса? — скептически хмыкнула Эстер. — Как они выживали здесь все время своего развития?

— Мы просто должны признать, что они существуют, — пожал плечами Стен. — А как и почему — не так уж важно. Здешнее солнце — белый карлик. Значит, когда-то, давным-давно, оно взорвалось. Превратилось в Сверхновую. Возможно, существовали другие планеты, находящиеся ближе к нему, но они испарились, когда взорвалось солнце. На этой планете все, разумеется, погибло, и она долго, очень долго была совершенно непригодна для жилья по любым меркам. В Крабовидной Туманности есть карликовая звезда, которая плавит железо на расстоянии четырех световых часов. Она была сверхновой тысячу двести лет назад. Так что можешь себе представить, сколько времени на этой планете было действительно плохо. Я полагаю, что когда взрыв Сверхновой превратил в газ внутренние планеты, на этой были уничтожены все моря и леса, а так же сдута большая часть атмосферы. На ее поверхности было убито все живое. Даже почвенные бактерии. Поэтому здесь не должно существовать никакой жизни.

— Но… — перебила его Эстер.

— Но, — продолжал Стен, — здесь жили люди — те, кто называл себя людьми, — у которых уже тогда была развитая цивилизация. Они знали, что произойдет. Они не сумели изобрести межзвездный двигатель, иначе бы улетели отсюда. Или они просто решили остаться. В подземельях. Вероятно, они вырыли шахты и пещеры на глубине десяти-двадцати миль. Вероятно, некоторые шахты не выдержали и обрушились, когда взорвалась Сверхновая, но часть людей все же выжила. Много столетий они жили под землей. Вынуждены были там жить! Может быть, они оставались под землей пятьдесят тысяч лет, пока Кор Альфа стала сиять не так интенсивно, чтобы они смогли выйти на поверхность. Все это время на планете не было никакой атмосферы. Им предстояло бороться за выживание. Они создали новую цивилизацию, подземную цивилизацию, и перестали даже думать о звездах. Наверняка у них были трудности с энергией — они ведь не могли использовать горение, поскольку запасы воздуха были ограничены. Наверное, они научились преобразовывать высокую температуру, царившую на поверхности, в электрический ток. Почему бы и нет? И пятьдесят тысяч лет, а, может, и дольше, они жили, даже не думая о том, что делается на поверхности их мира. Но по мере того, как остывала карликовая звезда, им все больше требовалась высокая температура.

Стен замолчал и прислушался. Но в ледяной ночи не раздавалось ни звука. Были лишь яркие, немигающие звезды, бесконечный песок — и холод.

— Поэтому они снова начали двигаться к поверхности, — продолжал он. — Вернулась атмосфера, молекула за молекулой, влекомая обратно тяготением планеты. Расплавленный камень, целиком покрывавший поверхность, постепенно начал трескаться от перепада дневной и ночной температур и превращаться в песок. Когда атмосфера восстановилась, этому процессу помогли ветра. И поверхность планеты превратилась в пустыню. Люди по-прежнему не могли жить на ней, да, вероятно, и не хотели. Но им была нужна энергия. Поэтому они построили ту чудовищную сеть, которую теперь так ревностно охраняют.

— Ты хочешь сказать, — недоверчиво спросила Эстер, — что это и есть генератор?

— Трансформатор, — поправил ее Стен. — Он превращает солнечное тепло в электрический ток. На Земле в тропиках солнечный свет дает киловатт энергии на каждый ярд поверхности — больше трех миллионов киловатт на квадратную милю. Размеры здешней «шахматной доски» — по меньшей мере, сто пятьдесят на двести миль. Энергии она дает столько, что превышает на сто тысяч миллионов киловатт, чем вся Земля использует в наше время! Эти плиты наверху превращают солнечный свет в электричество, а это бесспорно, поскольку я заправил аккумуляторы от одной из них. Вот для чего существует это сооружение, и вот для чего еженощно сбрасывается с них песок — он мешает работе. А я вмешался в их работу, и здешние жители очень расстроились. У них, конечно, есть запасы воды там, внизу, но многоногие машины дополнительно собирают ее на полюсах. А когда они устроили охоту на нас, то вся система была нарушена! К счастью, у них нет летающих аппаратов, вероятно, из-за царящих здесь тайфунов.

Наступила короткая тишина. Затем Эстер медленно произнесла:

— Это… это весьма вероятно, Стен. Я в это верю. Они понятия не имеют о космических полетах, поэтому не поняли. Что мы просто потерпели кораблекрушение. Они ничего не поняли, и теперь пытаются убить нас, чтобы устранить проблему, которую мы для них представляем. Без сомнения, все дело в этом. У них здесь развитая цивилизация, и они сделают все, чтобы добраться до нас — и даже не подумают вступить с нами в контакт! Стен, разве мы можем что-нибудь сделать?

— Ну, почему же? — тихо ответил Стен, стоя в холодной ночи на планете, даже не имевшей названия. — Мы много что можем! Мы варвары по сравнению с ними, Эстер, но у варваров есть то, о чем забыли цивилизованные люди. У всех дикарей есть копья, в то время как цивилизованный человек не всегда носит с собой даже перочинный нож. Если мы разыщем «Эребус», то, вероятно, можем бросить вызов всей планете — пока они не решатся использовать свое вооружение. Но сейчас ты буквально засыпаешь. Я буду на страже.

Эстер с сомнением посмотрела на него. За пять прошедших дней песчаные бури должны были полностью похоронить космическую яхту.

— Вряд ли это возможно, — сказала она, но тут же задумчиво добавила: — Но как было бы здорово оказаться снова на «Эребусе». Как было бы здорово снять, наконец, этот чертов скафандр! И, — твердо добавила она, — в конце концов, Стен, мы помолвлены! И ты как хочешь, но мне бы хотелось выяснить, можно ли поцеловаться в открытых шлемах, не снимая их…

— Иди спать! — грубо оборвал ее Стен.

Он расхаживал взад-вперед по песку. Все было удивительно не похоже на то, как неоднократно описывались кораблекрушения в фантастических журналах. В тех рассказах герой всегда бывал удивительно изобретателен. Он изобретал убежища от опасных туземцев и всегда оказывался на чужой планете с героиней, на которой был часто женат. У него было полным-полно всяческих припасов, а также масса полезной информации, и он изобретал удивительные сигнальные устройства, охраняющие их от внезапного нападения. Но прожив пять дней на этой планете, Стен не сделал ничего, потому что здесь ничего не было. Он даже не смог построить жилище для Эстер, потому что здесь не было ничего, кроме песка. И оказалось, что в информации мало толку, когда вокруг лишь пустыня с ежедневными свирепыми песчаными бурями.

То, что он сказал Эстер, было всего лишь предположением, лучшим предположением, которое он сумел придумать, отчасти даже вероятным, но все равно лишь предположением. Единственной достоверной информацией, которую он получил до сих пор, была конструкция электродвигателя местных жителей. И на этот мизерный шанс он вынужден был поставить свою жизнь и жизнь Эстер!

Он взглянул на часы. За добрых полчаса до полуночи он проверил то немногое, что мог сделать. Чуть позже разбудил Эстер. Минут за двадцать до того, как линия заката достигнет сети-сооружения, они взлетели вверх. Если план Стена не сработает, они умрут. Он собирался поставить их жизнь и последние остатки энергии на информацию, полученную от вида двигателя плиты и на вывод, что все двигатели на этой планете будут основаны на том же принципе. Конечно, в качестве дополнительной азартной игры, ему пришлось держать пари, что невооруженная и потерпевшее крушение космическая яхта может бросить вызов цивилизации, которая существовала здесь задолго до того, как Кор Альфа стала Сверхновой.

Они вылетели за пределы атмосферы по траектории, которая экономила энергию, но была чертовски неудобным способом попасть из одной точки на поверхности планеты в другую. Под ними лежала пустыня — ровная, бархатисто черная, за исключением ослепительно яркой точки на западном горизонте. Когда они приблизились к ней, точка расширилась, превращаясь в день. И внезапно из сумрака появились, буквально выломились прямоугольные края гигантской сети.

«Эребус» лежал примерно в пятидесяти милях к северу от нее. Стен включил рацию скафандра и прислушался. Здесь не было никаких ориентиров. В течение дня рисунок дюн менялся почти ежечасно, и не могло быть и речи, что он сохранился бы на протяжении двух дней. Стен пролетел сквозь оседающие облака песка, опоясывающие линию сумрака, и убедился, что промахнулся, прошел мимо своей отметки.

Тогда он сделал круг, и еще один, направляя «салазки» по логарифмической спирали из точки, которую считал наиболее вероятной. Стрелка указателя энергии медленно, но неуклонно двигалась к нулю. Он вел поиски наугад, ночью, без малейших наземных ориентиров. Пот струйками бежал у него по лицу.

Затем он услышал тихий щелчок. Пот побежал еще сильнее. Он отчаянно старался установить местоположение маячка, который включила в яхте Эстер прежде, чем покинула ее. Когда же он, наконец, приземлился и был уверен, что «Эребус» находится прямо под ним, засыпанный песком, то посмотрел на указатель энергии и стиснул зубы. Затем Стен подошел к Эстер и прижался своим шлемом к ее, чтобы разговаривать без помощи рации.

— У нас может все получиться, если начнем прямо сейчас. Правда, для этого нам будут нужны все остатки нашей энергии. Но могу держать пари, что местные деревенщины не сумеют выследить включенный двигатель «салазок», и будут ждать утра, чтобы начавшаяся песчаная буря сама закопала нас.

До него донесся ее едва слышный ответ:

— Хорошо, Стен.

Конечно, она не могла понять, что хочет он сделать, слишком уж это было безумным.

— Послушай! — быстро проговорил он. — Яхта лежит прямо под нами. Футах в десяти, а может, и в пятидесяти — одним Небесам известно, на какой глубине! Существует минимальная возможность, что если мы до нее доберемся, то сумеем как-то ее отремонтировать. Это единственная возможность, которая пришла мне в голову, очень слабая возможность. Так что я должен предупредить тебя…

— С тобой, — прервала его Эстер, — я готова на что угодно.

Голос Стена пресекся, и он откашлялся. Затем он стал отчаянно работать, включив микрофон скафандра на полную мощность.

Кругом стояла тихая ночь в пустыне. Не было ни малейших признаков тревоги. Когда небо на востоке стало сереть, Стен показал Эстер, как собирается добраться до яхты. Двигатель «салазок», разумеется, не был основан на пульсации поля Боудона-Холла, как любая, даже самая маленькая космическая яхта. Скорее, он был вариантом отражающего метеориты луча, основанным на обычном реактивном движении. Для полетов на астероидах он был хорош. Но в атмосфере гнал за собой сильную воздушную волну, поэтому не использовался на обитаемых планетах. Но Стен решил, что этот недостаток поможет им выжить.

Когда он закончил свои объяснения, Эстер побледнела, но храбро улыбнулась.

— Хорошо, Стен. Вперед!

— Мы сэкономим энергию, если дождемся бури, — ответил он ей.

Первые порывы ветерка уже проносились над озаряемым рассветом песком. Это был теплый, набирающий силу бриз. Тонкий, как пыль, песок уже поднимался вокруг облаками, постепенно закрывавшими горизонт.

Стен направил «салазки» в яму, которую выкопал собственными, затянутыми в перчатки скафандра руками, включил гироскопы, чтобы «салазки» повисли на одном месте, потом подал знак Эстер. Когда та села позади него на «салазки», Стен крепко связал их обоих вместе и привязал к «салазкам». А потом стал ждать.

Через десять минут первые струи песка ударили по его скафандру, а небо скрыли песчаные облака. Через двадцать порывы ветра чувствовались даже через скафандр. А через полчаса вокруг поднялась чудовищная буря.

Стен включил двигатель «салазок».

Выхлоп двигателя был направлен вниз, к погребенной в песке яхте, и он стал разбрасывать песок во все стороны.

Через четверть часа буря разыгралась вовсю, но «салазки» были скрыты от нее в яме, ее двигатели выбрасывали струи песка, которые тут же уносил ветер. Через час вокруг них уже образовался громадный, гудящий и ревущий смерч, пытающийся оторвать людей от машины и друг от друга. Но он же помогал «салазкам» копать вглубь, мгновенно унося поднятый ими песок.

Яма в песке углублялась, напоминая воронку водоворота на море.

Смерч пытался унести Стена и Эстер вверх, но двигатель «салазок» работал на полную мощность, не давая их стронуть с места, так что ветру ничего больше не оставалось, как уносить песок, помогая углублять яму.

Буря все время пыталась засыпать их яме, но «салазки» успешно боролись с этим, расшвыривая песок и двигаясь все глубже и глубже.

Еще минут через двадцать «салазки», вырыв яму глубиной почти в пятьдесят футов, добрались до «Эребуса». Но Стену понадобился еще час ужасных усилий, чтобы добраться до люка воздушного шлюза, закрепить возле него «салазки», помочь Эстер спуститься в него — вместе с массой песка, и прыгнуть за ней самому.

В яхте Стен первым делом отключил маячок, который позволил им найти «Эребус» под тоннами песка. Здесь было удивительно, поразительно тихо после рева бури и смерча наверху.

Эстер вылезла из скафандра и с дрожащей улыбкой посмотрела на Стена.

— И что теперь?

— Теперь, — ответил ей Стен, — если хочешь, можешь начать готовить обед. Мы давно уже не ели нормальной пищи. А я пока что погляжу, что можно сделать.

«Эребус» был действительно маленькой яхтой, всего лишь шестьдесят футов в длину и, разумеется, без всякого вооружения. Но на носу были два выпуклых блистера с установленными отражателями метеоритов. Во время полета в космосе они отталкивали небольшие метеориты или отталкивались от больших, изменяя курс яхты.

Стен изменил настройку лучей, так что теперь они посылали луч диаметров не больше винтовочной пули. Пролетев десять миль, такой луч становился шести дюймов в диаметре, а через сорок — два фута. Стен направил один вверх, а другой вниз, так чтобы один отражатель разбрасывал песок над яхтой, а второй — толкал ее вверх.

После этого он вернулся к Эстер и изложил ей свой план.

— Но, кроме этого, нужно сделать еще что-нибудь. Отражатели метеоритов не так сильны, как двигатели, так что вряд ли они смогут поднять яхту в поле тяготения планеты. И даже если это получится, без межзвездного двигателя нас отделяют от дома сотни световых лет. Чтобы отремонтировать межзвездный двигатель, нужна помощь наших приятелей с сооружения-сети.

Эстер недоуменно уставилась на него.

— Но они же хотели убить нас! — воскликнула она. — Они очень старались! И если они отыщут нас — у нас нет никакого оружия, даже взрывчатки!

— Напротив, — возразил ей Стен, — у нас, вероятно, самое ужасное оружие, какое было когда-либо изобретено, но действовать оно будет только на этой планете.

Он улыбнулся ей. Он уже тоже был без скафандра. Обеда, который он попросил ее приготовить, на столе не было, но Стен не обратил на это внимания. Он подошел к ней. И в это время внешние микрофоны корпуса яхты донесли до них какой-то приглушенный звук. Он нарастал, пока не превратился в рев. Яхта внезапно вздрогнула, чуть подняв нос вверх.

— Первый шаг сделан, — бодро сказал Стен. — Я не могу терять время на обед, но…

И он жадно поцеловал ее. У пяти дней — точнее говоря, шести, считая нынешний, — проведенных в космическом скафандре рядом с девушкой, на которой Стен собирался жениться, есть свои недостатки. Объятия закованной в броню рукой бронированных же девичьих плеч не совсем то, что нужно мужчине. Держаться за руки в перчатках трехдюймовой толщины — тоже не вдохновляет. А уж поцелуи через два шлема и вовсе нисколько не романтично. Так что Стен, наконец-то, смог поцеловать Эстер по-настоящему. И лишь толчок, сбивший их с ног и прокативший по полу каюты, заставил его остановиться.

Тогда Стен рассмеялся, встал и пошел в рубку управления.

Видеоэкраны были, разумеется, бесполезны. Яхта все еще была большей частью в песке, но конусы отражателей метеоритов выкопали большую яму. Так что Стен принялся управлять отражателями, чтобы буря наверху помогала им. Время от времени яхта подпрыгивала. Стен теперь мог не экономить энергию. Это аккумуляторы «салазок» были весьма ограничены, но все пространство между двумя корпусами «Эребуса» представляло собой один гигантский аккумулятор. Яхта могла пролетать Галактику из конца в конец и все же не исчерпать их до дна. Так что теперь толчки отражателей постепенно выталкивали «Эребус» на поверхность.

Незадолго до наступления сумерек яхта уже не покоилась в песчаной яме, а лежала на поверхности, лишь наполовину присыпанная песком. В сумерках ветер начал стихать, превратившись из бури всего лишь в сердитые порывы, затем и они, в конце концов, исчезли, и наступило спокойствие, исчез даже неощутимый почти, тонкий как пыль, песок, и в очистившимся воздухе засияли крупные звезды. И к этому времени Стен был готов.

Он включил корабельную радиостанцию и, на полной мощности, послал в ночь сообщение. Он понимал, что слова его не поймут, но радиоволны разнесли по пустыне его ироничный голос:

— Говорит яхта «Эребус». Мы лежим в пустыне, двигатели сгорели, на борту нет никакого оружия. Если хотите, можете прийти и схватить нас!

Тогда — и только тогда — он пошел и съел обед, приготовленный Эстер.

Прошло полчаса, прежде чем ожили микрофоны. Из них раздалось клацанье, завывание и глухой стук по песку. Это был шум тяжелых машин, двигающихся к «Эребусу». Их было множество. Еще невидимые за дюнами, они окружили беспомощную яхту. Затем внезапно, одновременно со всех сторон, появились на гребнях дюн.

Вспыхнули посадочные прожектора «Эребуса». Их свет засиял в холодной темноте. Лучи заметались во все стороны.

И тут проявились машины. Вид у них был потрясающий. По дюнам шли гигантские металлические чудовища, многоножки с туловищами не меньше самого «Эребуса». Выпуклости на передних концах их тел напоминали глаза, словно гигантские насекомые ползли, чтобы сожрать яхту. В свете прожекторов мерцали громадные металлические клыки и зубастые челюсти, используемые для раскопок. Они не были специализированными боевыми машинами, но казались очень мощными и ужасными на вид.

Рука Эстер, лежащая на плече Стена, задрожала, пока девушка глядела на окруживших их чудовищ. А затем Стен, в невооруженной и беззащитной на вид космической яхте, включил противометеоритные отражатели и буквально разнес нападающих в пух и прах.

— Мы варвары, — со вздохом сказал он, — по сравнению со здешними обитателями. И в этом наше преимущество. Хотя, вероятно, оно будет лишь временным.

Он разглядывал корпуса гигантских машин, водя лучами прожекторов во всех направлениях. Они валялись на земле, некоторые просто разрезанные на две-три части, другие же раскиданные по соседним дюнам. Одни были расколоты вдоль. У других были отрезаны чисто, словно бритвой, ноги, и корпуса лежали невредимыми, но совершенно беспомощными.

Внезапно из одного выведенного из строя гиганта выползла его уменьшенная копия, чем-то напоминавшая спасательную шлюпку. Стен ждал, что будет дальше. Появились другие маленькие копии гигантских машин. Одна бросилась было к «Эребусу», и Стен жестоко разрезал ее пополам. Больше атак не было. Вместо этого многоножки начали деловито бегать от одной поверженной машины к другой, словно подбирая выживших, а затем рысью умчались в темноту.

И все замерло.

— Они знают, что мы видели их, — мрачно сказал Стен. — Знают, что мы могли их уничтожить. И поняли, что мы не станем их уничтожать, если они снова не нападут на нас. Интересно, что они теперь о нас думают?

— То, что ты сделал, было ужасно! — вся дрожа, ответила Эстер. — Но я не понимаю, что это было! Я никогда не слышала о подобном оружии!

— Оно может существовать только здесь, — поморщившись, сказал Стен. — У нас есть противометеоритные отражатели. Они отталкивают все, что угодно, своими лучами. Я сузил лучи до самого маленького диаметра и включил их на полную мощность. Только и всего.

— Но лучи противометеоритных отражателей ничего не режут! — воскликнула Эстер.

— Совершенно верно, — кивнул Стен. — Но в данном случае они работали из-под песка. Его они и отталкивали. С силой в восемьдесят тонн в луче диаметром в полдюйма. Оказавшийся в луче песок летел со скоростью в пятьдесят тысяч раз сильнее гравитации здешней планеты. Каждая частица превращалась в метеор. Ударившись в машины, они вспыхивали и становились раскаленным паром. Это было погорячее атомной горелки! А песку, из-под которого работали отражатели, здесь нет конца. Можно сказать, что я уничтожил эти машины взрывами песка, только без всякой взрывчатки. Я придумал это, когда сравнил себя с варварами. А теперь, — добавил он, — нам остается лишь ждать. Я спровоцировал нападение. Теперь же должны появиться хозяева машин. Я буду ждать до рассвета. Не думаю, что они рискнут прийти сюда во время песчаной бури. А до их сооружения-сети почти пятьдесят миль.

Он сел перед экранами, но тут же принялся зевать. Затем вскочил на ноги и зашагал взад-вперед по рубке, не сводя глаз с экранов.

— Ты не спал со вчерашнего вечера, Стен, — какое-то время спустя сказала Эстер. — Я сама могу подежурить. А ты отдохни.

— Да? Гм-м… — протянул Стен. — Ладно. Если начнется хоть какое движение, немедленно разбуди меня. Хотя может ничего и не произойти.

Он ушел в каюту, бросился на кровать и мгновенно уснул. Эстер послушно сидела в рубке, глядя на экраны. Кругом была тишина и спокойствие. Долгое время спустя она заглянула к спящему Стену. Потом заглянула к нему еще через час и осторожно погладила его волосы. Потом заглянула еще и нежно поцеловала — он зашевелился, но не проснулся, — и вернулась в рубку управления наблюдать за обзорными экранами.

Ничего не происходило.

Но в космосе, за миллионы миль отсюда, словно по волшебству возникла крошечная точка. Некоторое время она висела неподвижно, словно ориентируясь. Затем, казалось, нашла то, что искала, и исчезла, чтобы снова возникнуть в тысяче миль от поверхности планеты.

Больше она не исчезала, а начала спускаться к наполовину затемненному диску планеты с обычной скоростью корабля, идущего на посадку. Она спустилась на линии рассвета, зависла над самой поверхностью и затем помчалась в день, в воющие ветра и несущийся песок. Затем стремительно набрала высоту и по широкой дуге направилась к полюсу планеты.

Единственную планету Кор Альфы, на которой не было ни единого человека за все три столетия межзвездных путешествий, теперь, в течение последних десяти дней, посетили уже трижды.

Последний из трех прилетевших сел там, где иней побелил лик пустыни, и стал испускать мощные радиоволны. В рубке «Эребуса» в динамике внезапно рявкнуло:

— Стен Бакли! Я прилетел, чтобы убить тебя! Свяжись со мной!

У Эстер перехватило дыхание. Она узнала этот голос. Роб Торрен! Он прилетел на два месяца раньше, чем ожидал Стен! Смысл слов не дошел до нее. Стен не стал усугублять ее отчаяние и скрыл от нее, что Торрен прилетит, чтобы убить его на дуэли, и что ее присутствие здесь делает эту дуэль бессмысленной.

— Роб! — закричала Эстер в микрофон. — Роб Торрен! Говорит Эстер! Эстер Хьюм!..

В динамике раздался странный звук. Трясущимися руками она включила видеоэкран и увидела резкое, вытянутое лицо Роба Торрена. Он глядел с экрана на нее.

— Роб, Стен спит! — закричала Эстер. — Он не ждал, что вы прилетите так быстро! Вам, наверное, интересно, как я оказалась здесь? Видите ли…

Смеясь, она рассказала о своем отчаянном путешествии, о том, что хотела увидеть Стена еще до суда, о том, как сгорел ее двигатель из-за столкновения с «космическими салазками», на которых Стен сбежал со «Сталлифера». И, конечно же, она рассказала ему о встрече со Стеной.

— Здесь есть разумные обитатели, — завершила она свой рассказ, — и они пытались убить нас!

Она вся светилась радостью и облегчением при виде Торрена, но на его лице была смесь противоречивых эмоций.

— В чем дело, Роб? — спросила она. — У вас какой-то странный вид! — А затем добавила с внезапным сомнением. — Но, Роб, почему вы сказали, что прилетели, чтобы убить Стена? Вы пошутили, не так ли?

— Он подговорил вас! — внезапно заорал Торрен на Эстер. — Заставил притвориться. Что вы ничего не знаете? Таким образом, он хочет заставить меня увезти вас обоих в безопасное место, пообещав отложить дуэль «на потом»? Ничего не выйдет! Я засёк вашу волну и вскоре прилечу. У вас наверняка нет оружия, а у меня есть! У меня одноместный корабль Космической Гвардии! Я заставил «Сталлифер» изменить курс, остановиться на Бете Лоры и высадить меня там! Я нанял этот кораблик, чтобы вернуться для поисков Стена, под мою ответственность. Я действительно планировал, чтобы он написал вам письмо, прежде чем я убью его, но так как вы теперь все знаете…

Она увидела, как он взмахнул рукой, и экран опустел. Связь прервалась.

Испуганная, она посидела несколько секунд в нерешительности, затем пошла будить Стена. После первых же ее слов он стал серьезен и напряжен.

— Что ж, приятно слышать! — ожесточенно сказал он. — Конечно, ты ничего не знала о нем, но… Наши местные приятели придумывают сейчас оружие, чтобы уничтожить нас. А теперь и он появился, и хочет ударить по нам всем, что есть на борту корабля Космической Гвардии! И уж поверь, у него достаточно оружия дальнего действия! Он может превратить нас в жареные чипсы, а нам нечем ответить! Мы не сможем победить его одной пескоструйкой! Просто не сможем!..

Он принялся надевать скафандр.

— Я пойду туда же, куда и ты! — сказала Эстер.

— Нет! — отрезал Стен. — Ты останешься в рубке управления у противометеоритных отражателей. Если в разбитых машинах прячутся уцелевшие местные жители, то ты ударишь по ним, если они попытаются напасть на меня. У меня ведь нет оружия серьезнее перочинного ножа. Так что ты будешь моим оружием, пока я копаюсь в останках машин!

Он быстро прошел в воздушный шлюз, вооруженный лишь горелкой, и побежал к валяющимся на дюнах остаткам разбитых машин. Добравшись до первой, он увидел, что она разрезана в длину потоком частиц песка, летящих со скоростью пятьдесят миль в секунду. Ничто не могло противостоять такому удару. Никакое вещество во вселенной не способно сопротивляться ему. Четырехдюймовые стальные пластины и балки толщиной в фут были разрезаны, как тесто, а металл по краям разрезов превращен даже не в жидкость, а в пар.

Все внутренности машины были выставлены наружу. У нее были мощные челюсти, способные отрывать громадные куски льда в песке. За челюстями находились контейнеры для сбора драгоценной влаги. Машина была рабочая, а не боевая, но могла в одиночку порвать «Эребус» на куски. Имея армию таких машин…

Стен осторожно проник внутрь машины, держа наготове резак. Там была куча каких-то непонятных устройств, изобретенных цивилизацией, развивающейся сто тысяч лет. Стену хотелось бы попытаться разобраться в них, но ему были нужны пластины аллотропного графита, которые наверняка должны быть здесь. И они здесь были. Двигатели, управляющие движением ног машины, не отличались от двигателей, управляющих поворотами плит сооружения, ничем, кроме размера. Они состояли из толстых графитовых пластин с прослойками металла. Больше там ничего не было. Такие простые двигатели можно сделать только из аллотропного графита. Только он…

Стен нагрузился черными пластинами, безжалостно кромсая машину, на изучение которой любой инженер потратил бы много месяцев. У него была уже дюжина пластин, когда внезапный взрыв снаружи чуть не сбил его с ног. Он повернулся и увидел облачко сверкающего пара, и еще Нечто, превращенное в отдельные маленькие облачка. Из темноты появлялись другие, которые устремились к нему, словно хотели задавить его своей массой. Стен не мог разглядеть их подробно, в темноте он не видел ничего, кроме неясных движущихся фигур, но сразу же понял, что это и есть местные жители.

По ним тут же был нанесен еще один удар. Эстер в «Эребусе» все отчетливо видела на инфракрасном экране и отчаянно использовала оружие, которое никогда не существовало и могло быть использовано лишь на этой планете, где столько песка.

Стен неуклюже побежал к кораблю по сыпучему песку. Какие-то совершенно нечеловеческие силуэты метнулись за ним. Стена ослепили на миг вспышки, когда Эстер уничтожила их. Он представил себе, как она сидит у экранов, дрожащая, пронизанная ужасом того, что она только что совершила…

Он ворвался в шлюз и запер за собой люк. Эстер тут же подбежала к нему, но не дрожащая и испуганная, а наоборот, возбужденная, с горящими глазами Валькирии. Скафандра на ней не было.

— Они попытались убить тебя! — закричала она. — Они прятались! Они бы убили тебя…

Стен положил на пол пластины аллотропного графита и обнял ее, но тут же…

— Будь прокляты эти скафандры! — воскликнул он. — Милая, придется нам подождать с поцелуями, пока не будет закончена работа!

Он открыл специальный люк в полу над двигателем яхты.

— Продолжай наблюдать за экранами! — крикнул он по рации в рубку управления. — За дюнами наверняка ждет, по крайней мере, одна машина!

Он принялся за дело, одновременно скрывая с себя скафандр. Работка предстояла весьма деликатная. Чтобы починить двигатель Боудона-Холла, заменив графитовые пластины, нужно действовать с микрометрической точностью. Но сейчас Стену требовалась не точность, а быстрота. По размерам добытые пластины почти подходили. С их помощью, по крайней мере, яхта сможет перемещаться. А если так…

Стен установил две пластины. Осталось еще шесть, когда ожил динамик в рубке управления.

— Стен Бакли! Настраивайся на мою волну! Я как раз над твоей яхтой! Стен, ты меня слышишь?

Стен беспомощно выругался. Двух пластин из восьми было еще недостаточно. Ему катастрофически не хватило времени. И ненависть от собственного бессилия охватила его. Он бросился в рубку и мрачно сказал Эстер:

— Прости, дорогая! Еще бы двадцать минут, и ты была в безопасности. Но теперь мы проиграли!

Он поцеловал ее и трясущимися от ярости пальцами повертел колесико настройки рации. На экране появился усмехающийся Роб Торрен.

— Я хочу сообщить тебе, что будет дальше, — сказал Торрен дрожащим от гнева голосом. — Я вернусь и доложу, что ты был убит при попытке сопротивления аресту. Я собираюсь сжечь яхту, чтобы никто никогда не смог опознать в ней «Эребус» — если кто-то вообще найдет ее останки! И, возможно, тебе будет приятно узнать, что это я совершил все то, в чем обвинил тебя! Я сфальсифицировал улики, чтобы они указывали на тебя. А позже я намеревался завоевать сердце Эстер, но она все испортила, прилетев сюда в попытке помочь тебе. А теперь…

— А теперь, — холодно прервал его Стен, — ты сожжешь нас с расстояния в двадцать миль. Ты не подлетишь ближе, чтобы я не ударил по твоему кораблю струей песка. Ты будешь так чертовски осторожен, что не приблизишься даже для того, чтобы увидеть победу собственными глазами. Ты узнаешь о ней лишь по приборам. Потому что ты боишься меня!

— Боюсь? — взревел Роб Торрен. — Тебе крышка!

Экран пошел рябью и погас. Стен бросился к противометеоритным отражателям и направил прицел вверх.

— Ни малейшего шанса, — очень спокойно сказал он. — Но лучи могут достать его на самом пределе. Если он подлетит еще немного поближе, и если он промахнется по нам, — но он не промахнется, — тогда я, быть может, смогу разок выстрелить…

Наступила напряженная тишина. Смертельная тишина. Верхний экран показывал множество холодных, немигающих звезд. И лишь одна из них мерцала…

— Я попытаюсь… — начал было Стен.

И словно в ответ на его слова, экран буквально взорвался светом. Казалось, в небе вспыхнула Сверхновая звезда. Невыносимый блеск заполнил рубку — и тут же исчез. Все произошло очень быстро.

Стен глубоко вздохнул.

— Я думаю, — тихо сказал он, — это был луч мощностью в сто миллионов лошадиных сил. Наверное, наши приятели, построившие сооружение-сеть, разработали оружие, чтобы сражаться с нами, и довольно-таки хорошее оружие. Им не нравятся чужаки. Торрен был чужаком, и они выпалили по нему. А потом они наверняка приедут сюда за нами. Ты уж прости, но мне нужно вернуться к двигателю!

Он прошел в машинное отделение, где были установлены две из восьми графитовых пластин, и стал лихорадочно работать. Никто еще не работал так быстро, так отчаянно и так точно. Через двадцать минут он затянул последние болты, и только успел закрыть люк к двигателям, как с ним связалась из рубки Эстер.

— Стен, идут машины! Микрофоны засекли шум их двигателей.

— Они идут, — оживленно сказал ей Стен, появляясь в рубке.

Он подошел к пульту управления и защелкал переключателями.

— При обычных обстоятельствах, — сказал он, — нужно подняться на планетарном двигателе и выйти из атмосферы. Но мы не сделаем этого по двум причинам. Во-первых, у нас не работает планетарный двигатель. А во-вторых, если мы начнем взлетать, наши местные приятели ударят по нам той штукой, которую они уже испробовали на Робе Торрене. Мощностью в сто миллионов лошадиных сил. Но мы пойдем другим путем!

И он ткнул пальцем в кнопку.

Без всякого толчка при взлете, без ощущения движения, «Эребус» вдруг оказался в открытом космосе. На экранах со всех сторон светились звезды — все звезды Галактики. И это не были враждебные, неподвижные, холодные звезды, какими их видели первые космонавты. Поле Боудона-Холла пульсировало со скоростью сорок раз в секунду, и с каждый пульсацией звезды заметно перемещались. Более близкие двигались стремительно, отдаленные — медленно, но все они двигались. Космос сделался небольшим и уютным, звезды стали летящими светлячками, а Край Галактики казался не дальше нескольких миль от них.

— Мы летим не слишком быстро, — сказал Стен, глядя на экраны, — не больше шестисот световых скоростей. Но до Земли мы доберемся.

— И… и что будет тогда? — спросила Эстер.

— Гм-м… — протянул Стен. — Ты можешь сообщить под присягой о словах Торрена, когда он признался, что сам совершил эти преступления, обвинил в них меня и сфальсифицировал доказательства. Я сделал запись его слов, так что ее нужно будет лишь подтвердить независимому свидетелю. И тогда меня оправдают.

— Стен! — с негодованием воскликнула Эстер. — Я хотела узнать…

— А когда меня оправдают, — прервал ее Стен, — мы поженимся.

— Вот это я и хотела узнать, — сказала Эстер.

Он поцеловал ее и вновь поглядел на экраны.

— Наши приятели, строители сети-энергосистемы, теперь получили толчок к развитию, — задумчиво сказал он. — Они узнали, что они не единственная разумная раса в Галактике, и это может им не понравиться. Они могут причинить нам проблемы! Но я думаю, с ними можно подружиться. И как можно быстрее, пока они не доставили нам неприятностей. Я думаю, что попытаюсь войти в команду, которая займется установлением с ними контактов. Это будет интересно! Скучать явно не придется!

Эстер нахмурилась, глядя на него.

— Теперь я уже рада, — сказала она, — что мы летим медленно. Потому что после возвращения…

— Послушай, моя дорогая, — великодушно ответил Стен, — я обещаю тебе время от времени возвращаться домой. А сейчас я хочу обнять тебя и поцеловать очень сильно и крепко… — Наступило долгое молчание. — Ты уверена, что сможешь выдержать это долго? — задыхаясь, спросил он.

Эстер тоже задыхалась, но улыбалась ему.

— Я… Я думаю, что выдержу все, что угодно, — сказала она.

— Прекрасно! — воскликнул Стен. — А теперь идем завтракать!

Помехи

Шум в эфире поднялся в восемь часов, и уже через пять минут в офисе Американского радиовещания стоял жуткий крик. Безобразия начались где-то в Бруклине, и в радиусе тридцати миль — а это пятнадцать миллионов клиентов — на всех телеэкранах возникли дикие помехи, а радиоприемники отвратительно зашипели. Это произошло как раз перед «Часом Мелбы», когда в эфире появляется Крошка Энджи, а без него народ просто не может обойтись. Так что, когда на видеоканалах в это самое время поднялся шум, служащие офиса начали повсеместно заламывать руки и жалобно стенать, а машины, оборудованные локаторами, — все до единой — отправились на охоту.

Определить направление поиска было совсем не трудно. Вот только, как и всегда, когда имеешь дело с короткими волнами, приходится приложить немало усилий, чтобы локализовать источник помех. Мы с Мортом три раза объехали вокруг квартала, прежде чем Морт сообразил, что он целиком занят огромным складским помещением с изоляцией из алюминиевой фольги, которая экранирует все сигналы. Вот почему на наших мониторах появлялись лишь помехи!

Когда мы немного отъехали от здания и описали приличный круг, снова появилось отчетливое изображение, и нам удалось обнаружить три места, где лучи двух отражателей исходили из двух направлений одновременно. Не помогло. В офисе по-прежнему раздавались отчаянные вопли, которые мы слышали по внутренней связи, — нам сообщали, что Крошка Энджи должен выйти в эфир через двадцать минут, пятнадцать, что к ним поступило две тысячи жалоб, что звонил мэр и спросил, в чем дело, а компания «Пинки-Пэнк» уже выставила штраф на основании того, что прекращены передачи, и если что-нибудь не будет сделано срочно и так далее…

В конце концов мы нашли источник шума, он находился в квартале облупившихся жилых домов с частными и съемными квартирами. Настоящие трущобы! Самое отвратительное, когда имеешь дело с короткими волнами, заключается в том, что стоит тебе приблизиться к их источнику, как сигнал начинает отражаться от каждого имеющегося в округе горшка и чайника, а ты получаешь вторичные отраженные сигналы. Мы с Мортом выбрались из машины и приступили к работе. Вскоре появились другие аварийщики, и мы разделили улицу на сектора.

Мы начали стучать в двери под старым, как мир, предлогом: извините-мэм-но-какой-то-электрический-прибор-со-здает-помехи-телевизионный-сигнал-не-проходит-в-вашем-районе-вы-не-знаете-может-тут-кто-нибудь-эксперименти-рует-с-электричеством-и-так-далее-и-тому-подобное. Это совсем не научный подход, но зато быстро дает результат. Но пока что мы, точно безумцы, сжимали в руках свои портативные приемники, а в офисе продолжалась истерика.

Я орал в ухо какой-то глухой старухе, когда Морту открыл дверь разбушевавшийся пьянчуга, которому ужасно хотелось с кем-нибудь сцепиться. В этот момент ожил мой приемник — на нем появился четкий, правильный сигнал, и никаких помех. Я заорал, чтобы Морт все бросал и мчался ко мне.

Сигнал поступал из соседнего дома. Туда мы и отправились. Дом стоял заколоченный, и тот, что за ним, тоже. Мы оторвали несколько досок, разбили окно и забрались внутрь, оставив снаружи одного парня, чтобы он объяснил полицейским, что тут происходит, — если они заявятся, конечно. Внутри мы услышали тихое жужжание и помчались вверх по лестнице, потому что до Крошки Энджи оставалось минут десять или того меньше. Я увидел за дверью какое-то свечение, бросился вперед и завопил:

— Эй, приятель! Выключай свою штуку. Уж не знаю, что у тебя тут, но ты должен все немедленно выключить.

Я подлетел к двери, приготовившись к схватке, Морт и трое парней из других машин не отставали от меня. Вот тут-то мы и влипли.

Нет. Никаких трупов. Пока. Труп появился позже. Когда мы ворвались внутрь, то увидели примерно в футе от потолка световое кольцо диаметром около четырех футов. Свет был розоватым, довольно ярким — можно книгу читать. Кольцо тихонько гудело, словно разговаривало с самим собой. Но главная проблема заключалась в том, что это был просто свет, без оболочки. Казалось, он никак не крепился к потолку, просто висел совершенно неподвижно и выглядел абсолютно твердым.

Больше всего это было похоже на раскаленное докрасна стекло, если вы понимаете, что я имею в виду. Только вот никакого жара, просто яркое кольцо, висящее в воздухе. А еще оно не шевелилось, словно его удерживали на месте металлические подпорки. Уж не знаю как!

Морт не сводил с кольца глаз, остальные парни тоже. Затем Морт сказал:

— Вот так зараза… интересно, что это такое. И как оно выключается?

— До Крошки Энджи осталось пять минут, — напомнил нам другой парень, для которого слово нашего офиса было законом, а его служащие — пророками. — Мы должны что-то сделать! Его нужно выключить!

— Ясное дело! — не стал спорить я. Я уже успел рассмотреть эту штуку со всех сторон. — Покажи мне выключатель или хотя бы провод. Моих знаний тут не хватит.

Мы уставились на диковинное кольцо. Оно оставалось неподвижным. И твердым! И тут Морт сказал:

— Ни проводов, ни выключателей, ничего. Нужно добыть фольги, чтобы сделать экран. Пусть техники разбираются, что тут у нас такое. Если кто-нибудь из вас, ребятишки, хочет эту штуковину потрогать, валяйте. А я лично собираюсь перекрыть сигнал.

И он вышел. Двое ребят следом, и они, освещая себе дорогу фонариками, дружно помчались вниз по лестнице. Вскоре я услышал грохот — это они ломали входную дверь. Мы считаемся ремонтной бригадой для экстренных случаев, поэтому по закону наши действия нельзя назвать грабежом или вторжением в частную собственность. В этом смысле мы ничем не отличаемся от полиции и пожарных.

Я повозился с настройками своего приемника и убедился в том, что висящая здесь штука, точно кирпичная стена, блокирует все телевизионные сигналы в огромном районе. Я нигде не видел никаких проводов, но световое кольцо испускало целое море киловатт. Вскоре вернулся Морт с большим рулоном фольги на бумажной основе и липкой лентой. Те двое тащили складные лестницы. Мы занялись делом. Забавно, но никому даже в голову не пришло прикоснуться к этой диковине, швырнуть в нее что-нибудь или устроить короткое замыкание. Слишком просто.

Морт подвесил полотнище фольги к потолку, в нескольких местах закрепив его липкой лентой, примерно в ярде от кольца. Один из ребят сделал то же самое. Полотнища свисали, точно две шторы, напротив друг друга. Затем мы закрепили еще два листа, причем старались работать максимально быстро. В конце концов у нас получилось что-то вроде занавеса вокруг кольца. После этого мы загнули нижние края и в результате вышла воронка с четырьмя гранями. Короткие волны, которые испускало кольцо, отскакивали от фольги и уходили вверх. Один парень сбегал к машине и вскоре вернулся.

— В офисе говорят, что телевизоры заработали, — доложил он. — Теперь посмотрим, все ли нам удалось поймать.

Знаете, сражаться с помехами приходится не часто. Можно отключить все, что угодно, кроме линий электропередач, и предоставить юристам разбираться с возникшими проблемами. Но если и когда на линии электропередач возникает утечка, из-за которой перестают работать телевизоры, вы поступаете так, как мы поступили сегодня. Это случается крайне редко, раз в жизни, но мы знаем, что следует делать. И мы все починили как раз вовремя, чтобы Крошка Энджи вышел в эфир и снова доставил удовольствие населению, страдающему от недостатка развлечений.

Ладно. Мы принялись искать второстепенные утечки коротких волн. И снова нам потребовалась фольга. Затем Морт сделал доклад, и все контрольные станции ответили, что у них полный порядок. Морт вернулся и сказал:

— Мы с Баком тут посидим и подождем техников. А вы, ребята, катитесь отсюда.

Все и ушли. В Бронксе возникли какие-то помехи. В четырех кварталах не было вообще никакого сигнала, а дальше — картинка постоянно дрожала. Так что одна машина поехала туда, чтобы выяснить, кто использует работающий в ультрафиолете прибор с паршивым конденсатором, а остальные отправились патрулировать город. Мы с Мортом уселись отдохнуть. Когда остальные ребята ушли, Морт победно посмотрел на меня.

— Бак, — сказал он, — как ты думаешь, что это за пакость такая?

— У меня голова раскалывается на части, так сильно я пытаюсь понять.

— А я догадался, — заявил он. — Ты когда-нибудь слышал про путешествия во времени?

Ясно, слышал. Чушь собачья. Один умный парень доказал, что, если бы мы могли путешествовать во времени, нам пришлось бы миновать время, которое находится между тем, где ты стартовал, и тем, куда направляешься. Значит, ты должен, если так можно сказать, это расстояние пролететь. Получается, что ты… ну, как будто расплющишься в промежуточном времени. А если ты расползешься на пару сотен лет, это все равно как растянуться на пару сотен миль. Совсем непрактично. И не полезно для здоровья. Так я Морту и сказал.

— Хорошо, — ответил мне тогда Морт, — но мне кажется, что перед нами устройство для путешествия во времени. Никто на земле в наше время не смог бы смастерить такое. Значит, это сделал кто-то из другого времени. Ты заметил, что кольцо непрозрачное и мы ничего сквозь него не видим?

Я прищурился и понял, что он прав. За краями кольца можно было разглядеть потолок, а когда мы вешали листы фольги, мы видели потолок над ним. Но сквозь него комната не просматривалась.

— Это дверь, — заявил Морт, — Может быть, правильнее сказать — лифт в будущее. Дорога для кого-то, кто живет через сотню тысяч лет после нас и решил посмотреть, как мы тут справляемся.

Чем дольше я находился рядом со световым кольцом, тем более странные чувства меня охватывали. Сначала все мои мысли были заняты решением задачи, как справиться с короткими волнами, которые оно испускает, но сейчас, когда нам было нечего делать, кроме как ждать техников — а они явно не спешили, — я пришел к выводу, что все это очень странно.

_ Угу, — сказал я, — дорога, по которой кто-нибудь может к нам заявиться из другого времени? Тогда где же он, этот кто-то?

Дом, в котором мы сидели, был наглухо заколочен. Мы никого не видели и не слышали.

— М-м-м, — пробормотал Морт. — Ты прав. Пойдем посмотрим.

Мы пришли в комнату со световым кольцом по коридору, в который попали, когда поднялись по лестнице. Но здесь имелась еще одна дверь — открытая. Пустой дом был ужасно старый, штукатурка почти везде осыпалась, все казалось каким-то пыльным и кривым, пахло плесенью. Морт вытащил фонарик, вошел в распахнутую дверь и обвел помещение лучом. В следующее мгновение он вскрикнул. Затем наступила тишина, как будто он вдруг лишился дара речи, а потом…

— Он здесь, — услышал я напряженный голос Морта. — Прямо здесь. Можешь посмотреть.

Я почувствовал, как по спине у меня пробежал холодок.

— Он умер, — сообщил мне Морт.

Я вошел в комнату и увидел мертвеца. Он лежал на полу, в пыли, которая была повсюду. Самый обычный парень, вроде нас с вами, если не считать выражения лица. У некоторых ребят из технического отдела такое — особенно у шишек. Довольно часто я замечал его у профессоров из колледжа — далеко не шишек, по правде говоря. А еще у большинства химиков и огромного количества проповедников. Знаете, это что-то вроде: не желаю я с вами соревноваться, у меня полно дел поважнее. Вы мне не конкурент. Средний парень, получающий зарплату, даже не знает, как на себя такой вид напустить.

Он лежал на полу, совершенно мертвый, на том месте, где упал. И ни одной царапины. Поначалу мне показалось, что он одет, как самый обычный человек, но это только в первый момент. Одежда у него была какого-то неправильного покроя. А ботинки…

— Ты глянь-ка на его ботинки, — сказал Морт.

Они были из непонятного материала, совсем не похожего на кожу. Внешне они выглядели почти как наша обувь, но только были цельными. То есть как бы из одного куска — вылеплены, что ли? То же самое и с одеждой. Я не заметил никаких швов. Как вы понимаете, это выяснилось позже, когда нас с Мортом чуть не свели с ума разные там профессора, которые пытались выудить у нас больше, чем мы знали. В общем, сначала я решил, что этот парень ничем не отличался от нас — если посмотреть на него мельком. Но стоило взглянуть внимательнее, и ты видел разницу. Хотя должен сказать, что на лицо он был вполне симпатичным.

— Что… — Я сглотнул. — Что его убило?

— А мне откуда знать? — ответил Морт. — Думаю, копы скоро зададут нам этот вопрос. Так что я хочу осмотреть его, пока они не заявились.

Он принялся рыться у парня в карманах. Они оказались не менее странными. Рука Морта провалилась аж до локтя, и он вытащил целую горсть каких-то мелочей. Половину отдал мне, а сам принялся изучать остальное. Вот тогда-то я и увидел фотографию девушки. В первый момент я ее чуть не выронил, потому что она оказалось не плоская, а объемная. Получалось, будто я смотрю на девушку через окно. Из-за ее спины лился настоящий свет, а сама она была просто милашкой. Похожей на ребенка, немного грустного, но уверенного в себе и храброго. Она улыбалась и смотрела на кого-то, кто ей очень нравился. Может быть — я понял это только потом — на парня, который ее снимал. Мне бы хотелось, чтобы вот такая девушка улыбалась мне.

Я смотрел на картинку, когда Морт выругался.

— Интересно, что это такое? — спросил он.

Я заметил у него в руках странную вещь — три или четыре прочно соединенных между собой кольца. Сами думайте, что это такое. Я понятия не имею. А еще я увидел маленькую карточку с коротеньким карандашиком. Позже мы узнали, что внутрь карточки напиханы разные там конденсаторы и катушки, но крошечные, чтобы было удобно держать ее в руке. Кто-то сообразил, что это такое передающее устройство, чтобы посылать письменное сообщение кому-то, кто далеко, но пока заставить эту штуку работать не удалось.

Кроме того, Морт нашел какой-то предмет, похожий на зажигалку с кнопкой. Он на нее нажал, оттуда вырвался синий свет, а на потолке появилось отверстие, сквозь которое мы увидели небо. Потом у Морта дрогнула рука, и отверстие превратилось в огромную дыру с неровными краями, словно кто-то выгрыз кусок потолка и крыши.

Морт страшно побледнел и бросил «зажигалку» на пол.

— Давай отсюда сваливать! — прошептал он.

Мы вернулись в комнату, где висело световое кольцо. Морт, по-прежнему бледный как полотно, вдруг сказал:

— Вот тебе доказательство, что я прав! Это устройство для путешествия по времени. Мы такое строить не умеем. А парень, которого мы нашли, явился из будущего — может, он жил через миллион лет после нас!

Я засунул фотографию в карман и показал ему остальное: маленький шарик из белого металла, плоский белый квадрат из материала, похожего на пластик, и какое-то приспособление, которое явно работало. Внутри стеклянного корпуса мы увидели колесики, совсем как в часах. Все какое-то чудное.

— Этот парень, наверное, спятил, — сказал я, делая вид, что абсолютно спокоен. — Зачем взрослому человеку шарики, непонятные колесики и странный кусок пластика? И зачем он носил с собой какой-то дурацкий прибор?

— Мы же носим часы, — возразил Морт и добавил, причем я заметил, что у него загорелись глаза: — Послушай! Этот парень явился к нам из будущего, до которого от нас миллион лет.

— Он совсем не лысый, и у него полно зубов, — запротестовал я. — Он похож на нас с тобой.

— Ну, может, не миллион, — взволнованно вскричал Морт, — а всего пятьсот тысяч. Или двадцать пять. Но ведь нашей цивилизации всего пара тысяч лет. А электричество и вовсе изобрели лет сто назад. Предположим, ты отправишься на тысячи лет в прошлое, и пещерный человек начнет шарить в твоих карманах. У тебя есть складной нож. Он никогда не сможет его открыть. У тебя есть часы. Он не имеет ни малейшего представления о минутах и секундах. Твоя ручка — разве он знает, что такое письмо? А маленькая черная записная книжечка для него будет самой настоящей загадкой. Платок… откуда ему знать, зачем нужен платок? Что у тебя есть такого, что покажется ему понятным и знакомым? Жевательная резинка? Спички? Сигареты? Деньги? Понимаешь, что я имею в виду?

— В соседней комнате лежит труп, — сказал я, — и думаю, нам следует вызвать полицию.

— Еще рано! — возразил Морт, и его глаза загорелись диким огнем. Он отчаянно дрожал. — Послушай, Бак! Нет ни малейших сомнений в том, что этот парень заявился к нам из будущего. Дверь, через которую он сюда попал, еще здесь! Если она открыта, ребятишки из отдела технического обслуживания обязательно захотят ее изучить. И в конце концов все лавры достанутся им. Но мы с тобой можем получить информацию раньше их. Представь себе, что там, в будущем, есть. У них наверняка имеется такое, о чем мы даже и не слышали. Их телевизоры, наверное, настоящая конфетка. Их…

Его трясло. Морт довольно умный парнишка и смыслит в определенных вопросах, но он сам не до конца понимал, что говорит. По правде говоря, я тоже. У меня было все необходимое для проявки и печати, так что я мог сделать кучу снимков. Я сразу сообразил, что, если мне удастся выяснить, как они делают свои трехмерные картинки, я действительно получу в руки классную вещь. И я был готов отправиться с Мортом в будущее — ненадолго.

— И что ты собираешься сделать? — спросил я.

Морт вытащил бумажник и достал водительское удостоверение из прозрачного кармашка. Руки у него дрожали.

— Собираюсь проделать трюк, — сказал Морт, но голос его почти не слушался.

Затем он взял водительское удостоверение и бросил его в самый центр светового кольца. Оно прошло насквозь. По идее карточка должна была удариться о потолок и упасть на пол. Ничего подобного не произошло. Она могла, например, попасть в лист фольги, но все равно потом оказалась бы на полу. Но нет. Водительское удостоверение Морта исчезло.

— Они его поймали, — продолжая дрожать, сообщил мне Морт. — У них есть моя фотография и права. Так они поймут, что кто-то еще хочет с ними поговорить. Может быть, английский сильно изменился за это время, и они не могут прочитать, что там написано. В любом случае…

Морт швырнул вверх четвертак. С силой. Если бы он ударился о потолок, мы бы услышали, потому что световое кольцо гудело совсем негромко. Но монета прошла через центр кольца и пропала.

— Дай мне что-нибудь! — попросил Морт. — Чтобы они поняли, что я делаю!

Он вынул из кармана конверт и написал на нем: «Привет! Привет! Привет! Люди из будущего, привет!», и подбросил его. Конверт к нам не вернулся.

Потом Морт уселся и принялся, обгрызая ногти, смотреть вверх. Я устроился рядом. И тут прямо из центра светового кольца что-то выскользнуло наружу. Оказалось, что это металлический прут с круглым стеклянным шариком на конце. Он опустился, замер примерно на секунду, а потом снова исчез.

— В потолке нет дыр! — воскликнул Морт, зубы которого выбивали отчаянную дробь. — Что это было? Что бы мы стали делать, если бы оказались по ту сторону?

Я сказал, наверное, самую умную вещь за все время, что мы сидели в этой комнате.

— Если бы мы находились с той стороны, — проговорил я, — и хотели бы узнать, что случилось с нашим приятелем, за которым мы опасаемся последовать, то спустили бы камеру и все сняли.

— Именно! — выкрикнул Морт и посмотрел на меня. — Теперь они нас увидят и поймут, что мы пытаемся с ними поговорить…

Мы стали ждать. Прут появился снова. Теперь на его конце был зажим, а в нем снимок найденного нами парня.

— Они хотят знать, где он! — догадался Морт и вытащил снимок из зажима.

Он страшно волновался и не заметил того, что я увидел сразу — он держал в руках трехмерную цветную фотографию. Точно такую же, как та, что я спрятал в карман. Морт взял снимок и на обратной стороне нарисовал человека, лежащего на полу — картинка получилась паршивая, — а рядом с ним двух людей с очень печальными лицами. Этими двумя явно были мы.

Затем он засунул фотографию обратно в зажим и подтолкнул прут обратно. Он тут же исчез. Довольно долго ничего не происходило. Морт ужасно нервничал.

— Я плохой художник, — дрожащим голосом сказал он. — Может быть, они подумают, что мы его убили. Послушай, я хочу послать им свой приемник.

Морт поднял приемник с пола и швырнул его в кольцо. Он пропал, хотя я ждал, что раздастся скрежет и грохот. Ничего такого.

И тут снова высунулся зажим с новой картинкой. По крайней мере, в нем был листок бумаги, с одной стороны совершенно черный. Но когда Морт схватил его и начал разглядывать, на черном вспыхнули яркие точки. Морт принялся рвать на себе волосы.

— Не понимаю! — выкрикнул он. — Я отправил им свою фотографию, они спустили камеру. Потом они прислали фотографию своего дружка. Я забросил к ним приемник, чтобы они поняли: мы знаем, что такое короткие волны, а они в ответ спустили картинку с какими-то искрами.

Я принялся внимательно разглядывать листок. Искры были разного размера и немного отличались по оттенкам. И вдруг я все понял.

— Звездная карта! — сказал я. — Смотри! Это изображение неба. Вот Большая Медведица! Видишь? А вон Малая. И Полярная звезда! Но зачем они нам это прислали?

Морт завопил от облегчения:

— Я все понял! Они сообразили! Если мы пошлем им нашу звездную карту, они смогут проверить, туда ли они попали — я имею в виду, в то ли время, в которое хотели. Они спрашивают, какой сейчас год!

Он выскочил из комнаты и помчался вниз по лестнице. Я сразу догадался, что он задумал. Морт любил читать научно-популярные журналы, а в них всегда печатали звездные карты, чтобы начинающие астрономы могли увидеть, где сейчас находятся звезды, кометы и тому подобные штуки. В нашей машине как раз валялся такой журнал. Вот Морт и бросился за ним.

Я ждал. Зажим висел в воздухе. В соседней комнате лежал труп. В конце концов я решил, что, может, им надоело ждать, и тогда я вырвал листок из записной книжки и нарисовал зажим, а потом человечка — ужасно похожего на палку, — который бежит вниз по лестнице. Потом я показал, как он берет что-то из машины и возвращается обратно. Затем я засунул листок в зажим и подтолкнул его наверх. Он исчез. Они все поняли. Зажим снова спустился и замер в неподвижности.

Я смотрел на фотографию девушки, когда услышал торопливые шаги Морта.

— Нашел! — пытаясь отдышаться, сообщил он мне. — Вот журнал, я открыл его там, где напечатана карта неба на этот месяц. Они поймут, что мы разумные существа и способны многому научиться.

Морт обвязал веревкой раскрытый на нужной странице журнал и закрепил в зажиме. Потом подтолкнул его, и он исчез. Морт стоял и ждал, прикидывая, что спросит в следующий раз. Звездная карта осталась у нас. Зажим больше не спускался. И ничего не происходило.

А потом погасло световое кольцо. И больше не загоралось.

Морт чуть не вырвал все свои волосы. Он бы наверняка спятил, если бы очень умный ученый из исследовательского института не поговорил с нами обоими наедине через несколько дней.

— Никто в мире не смог бы сделать больше, чем вы, — сказал тот парень, пытаясь нас утешить. — Они проводили испытания путешествий во времени, а математика наука хитрая. Они хотели узнать, куда попали — в будущее или прошлое. Вы ответили им при помощи своей карты — что ни туда, ни туда — и они ушли. Им здесь ничего не нужно. Мы для них пещерные люди. Им не интересно то, что мы можем им сказать. Вы все правильно сделали.

— Но послушайте, — проговорил Морт, — откуда они к нам прибыли? А мертвый парень…

— А разве важно, откуда они прибыли? — спросил ученый. — Скорее всего, из параллельного времени, где цивилизация зародилась, скажем, на пятьдесят тысяч лет раньше, чем у нас. Главное, что нам удалось кое-что у них получить. Разные приспособления. А погибший путешественник… теперь мы знаем, что он умер, потому что не был одет в защитный костюм, когда прошел сквозь кольцо. Он прожил всего пять минут. А вот когда мы отправимся гулять по времени, мы такой ошибки уже не совершим.

Я внимательно его слушал и потому решил вставить и свое словечко.

— Скажите, — заявил я, — вы думаете, что мы тоже на такое способны? Что мы сможем отправиться туда, откуда к нам явился этот паренек?

— А почему бы и нет? — удивился ученый. — Через тысячу лет?

Разговор состоялся через десять дней после того происшествия, и у меня было достаточно времени подумать.

— Послушайте, — сказал я, — когда будете готовы и вам понадобится доброволец, чтобы надеть защитный комбинезон, свяжитесь со мной, ладно?

Я отчасти шутил, но у меня остался снимок, который я взял у того парня. Фотография симпатичной девчонки. Даже больше чем симпатичной. Но мне почему-то невесело, когда я о ней думаю. Я бы хотел найти эту крошку и вернуть ей фотографию, а потом сказать, что я ужасно сожалею насчет ее друга.

Правила поведения

Источником чудовищной какофонии в темноте был всего лишь Росный Бог, но Файнес наконец-то открыл глаза, и приподнялся в постели. Свет над койкой Боулеса был затенён, а сам он нервно собирал снаряжение для поездки в торговый центр на Лэмфианских Холмах. Продукты, консервы, другие товары для торговли, всё это останется на варварском рынке в обмен на новую партию ллоского волокна, фунт которого на Земле можно поменять на фунт платины.

Файнес успокаивающе хмыкнул, когда Боулес резко обернулся на его движение.

Боулес фыркнул и ехидно произнёс: «Это — один из их богов, они поднимают шум каждый раз на рассвете».

Файнес лениво ухмыльнулся, как бы в полудрёме. Он знал о Росном Боге. Мозгов у него побольше, чем у Боулеса, и знает он больше обо всём, что действительно имеет значение на Ориксе, хотя находится он на этой маленькой планете только пять месяцев. Благодаря этому знанию он уже несколько часов не спал, лихорадочно убеждая себя, не будет ли благоразумнее убить Боулеса этим утром. Причины для этого были, но лучше, наверное, позволить Боулесу вернуться с Лэмфианских Холмов, чтобы он нашёл факторию сожжённой, вместо деревни Ревунов — чёрный шрам на зелёной поверхности Орикса, и убедился, что снабженческий корабль уже побывал здесь и улетел.

Забавно было бы, представить Боулеса, пробующего выжить на Ориксе без поставок с Земли до прибытия другого корабля для продолжения торговли. Файнес склонялся к мысли не совершать убийства этим утром, чтобы Боулес мог понять, каким дураком он был. А пока что Боулес относится к нему с превосходством.

— Я знаю, — ответил Файнес. Теперь он зевнул. — Но грохот этим утром, кажется, громче, чем обычно. Интересно почему…

— Инструкции требуют не вмешиваться в местные обычаи и религию, — жёстко сказал Боулес. — Вам платят не за то, чтобы задавать вопросы. Оставьте это.

Боулес сверил своё оснащение со списком. Затем он взглянул на приборную панель и трудолюбиво начал заносить данные предутренних наблюдений в журнал. Температура. Влажность — всегда от 97 до 100 процентов днём, но иногда падает до обычных 90 ночью. Константа ионизации воздуха. Файнес наблюдал с ироническим интересом. Что толку от этих наблюдений!

Он сказал нетерпеливо:

— Боулес, я могу заполнить журнал. Я собираюсь сделать это, когда вы уйдёте.

— Пока я здесь, — твёрдо ответил Боулес, — правила требуют, чтобы я занимался этим. Когда я ухожу, по инструкции эту работу выполняете вы. Придерживаетесь инструкций, Файнес, и всё будет в порядке.

Ужасный грохот, производимый Росным Богом где-то в джунглях, казалось, становился всё громче. Ни один человек, говорилось в Правилах поведения на Ориксе, никогда не видел Росного Бога. Но местное божество имело чрезвычайное значение для Ревунов, и протокол торговых отношений требовал, чтобы их веры никто не касался.

— Вздор! — ругнулся Файнес, в глубине души с иронией, но с показным раздражением. — Хотел бы я, чтобы инструкции позволяли человеку как-то избавляться от такого шума. Это ж мучение — каждое утро просыпаться от воплей какого-то бога Ревунов, у которого голос как у дюжины паровых свистков сразу, да ещё в разных тональностях.

Боулес втискивался в свой водонепроницаемый костюм. На Ориксе, никогда не бывает дождя, поэтому, естественно, всем приходится носить водонепроницаемую одежду.

— Послушай! — с нажимом произнёс Боулес. — Смирись с этим! Прежде, чем основать эту факторию, Компания высадила на Орикс исследовательскую партию, которая проторчала тут почти год. Ты читал отчёт. Они изучили местность, аборигенов и составили Правила для этой странной планеты. Хорошие правила. Следуйте им, и проблем не будет. Ревуны точно так и поступают.

— Они поняли каким-то образом, что нужно делать, чтобы выжить. Они не применяли научных методов, как и люди в древности. То, что они усвоили, не называется у них правилами поведения. Для них это вера. Но это работает. Это хорошие правила для Ревунов. Вдолби себе мысль, что религия Ревунов — это правила поведения для них. И не надо их переделывать. Тогда нам не будут грозить неприятности.

— Уверяю тебя, — со смешком отозвался Файнес, — я не буду пытаться сделать Ревунов атеистами.

— Вот-вот, — сказал Боулес, — и не надо.

Боулес закрыл костюм на молнию. Он начал облачаться в различные ремни, на которых будут держаться предметы его оснащения. Файнес наблюдал со скрытым весельем. В религию Ревунов нельзя вмешиваться?!

Окна фактории задрожали от внезапного, особенно громкого вопля бога. Он, Файнес, кое-что знал о религии Ревунов, о чём Боулес не имел понятия, и чего, очевидно, не узнала исследовательская партия. Боги, ревевшие в темноте, могли пробудить любопытство даже у такого человека, как Файнес, который презирал глупые требования соблюдать правила и необходимость уважения к чужим богам. Файнес чувствовал удовольствие, нарушая инструкции об отношении к Ревунам под самым носом у Боулеса. Он настроил камеру с фотовспышкой и спусковым тросиком там, где Росный Бог ревел даже теперь, и он, Файнес, получил фотографию Росного Бога.

Ослепительный свет фотовспышки заставил бога сорваться с места. На лету в джунглях он врезался в ствол. И на месте несчастного случая — теперь кристалл находится у Файнеса в кармане пижамы — он нашел предмет поклонения религии Ревунов. Он оторвался от головного убора Росного Бога. Его фотография показала, насколько больше таких предметов Росный Бог носил на голове. Таким образом, Файнес планировал убийство этим утром и все ещё находился в раздумьях о его необходимости. Открывающихся перспектив хватало, чтобы вызвать головокружение.

Но легкомысленным он не был. Его план был тщательно продуман. Настолько блестяще, что он на самом деле сожалел, что никто никогда не узнает, насколько план великолепен. Но имелось два слабых звена: одно — это сообщение косморадио, и другое — решение Боулеса отправиться в путь. Файнес мог бы оставить Боулеса живым, чтобы тот мог оценить своё положение. Когда Боулес через шесть дней возвратится, он поймет. Возможно, не всё, но сувенир — самый мелкий, оставленный там, где его легко заметить, позволит ему шаг за шагом восстановить события, пока он будет безнадежно стараться выжить до прибытия другого судна, которое восстановит торговлю землян на Ориксе.

Боулес обвешался всем положенным по правилам снаряжением, необходимым при любой поездке на Ориксе. Снаружи было ещё темным-темно. Росный Бог всё ещё ревел, хотя теперь заметно слабее.

— Ну, ладно, — коротко сказал Боулес. — Я пошёл. Смотри, придерживайся инструкций, пока меня нет!

— И какое же правило, вы думаете, я планирую нарушить? — усмехаясь, спросил Файнес. — То, что велит не трогать местных женщин?

Боулес без улыбки покачал головой. Женщины Орикса, с зеленоватой, полухитиновой кожей явно не были привлекательными для землян.

— Нет, — веско произнёс Боулес. — Но у вас неправильное отношение. Правила имеют скрытый смысл — даже у Ревунов, которые превратили правила в религию. Наверное, мне лучше… — он заколебался, и Файнес холодно прикинул, что жизнь Боулеса висит на волоске. — Ну ладно, — наконец произнёс Боулес и таким образом отменил необходимость убийства. — Полагаю, Вы разберетесь. Пока.

Он вышел и закрыл дверь за собой. В момент затишья между криками Росного Бога Файнес услышал всплеск воды. На Ориксе ни разу не было дождя. Никогда. К рассвету деревья в джунглях покрываются росой, состоящей из огромных капель. Боулес, пробирающийся сквозь податливую поросль, стойко шагал под сплошным водопадом с потревоженных его продвижением деревьев.

После его ухода Файнес про себя усмехнулся. Он вынул руку из-под гигроскопического одеяла (людям на Ориксе приходится спать под ними, если они не хотят проснуться в луже воды). В руке он сжимал энергопистолет. Все то время, пока Боулес говорил, энергопистолет был готов для убийства. Вероятно — только вероятно — ошибкой было позволить ему остаться в живых. Но, во всяком случае, он ушел без оружия. На Ориксе не было никакой необходимости в оружии. Ревуны не убивали. Их религия это запрещала. И, кроме того, у людей была красная кровь, как и у Ревунов, а их вера запрещала им смотреть на что-либо красное.

Файнес встал и настроил косморадио. Оно молчало в течение четырёх дней — с тех пор, как он первым услышал уведомление от корабля-поставщика припасов, что тот опережает расписание на десять дней и прибудет раньше, чем ожидает Боулес. Он так и остаётся в заблуждении, потому что Файнес не сказал ему об этом. Теперь он ушёл, а корабль прибудет и улетит, и многое ещё случится до его возвращения. Файнес откорректировал настройки на приём и спокойно оделся, улыбаясь про себя.

Рёв Росного Бога в джунглях стихал. Файнес посмотрел в окно фактории. На востоке, где поднималось местное солнце, темнота сменялась серостью. Никаких красок. Только свет. Пока он смотрел, появился диск солнца. На Ориксе никогда не было дождей, а причина этой аномалии лишала небо красок на рассвете и закате.

Орикс был планетой, насыщенной магнием. Магний имелся на его поверхности повсюду, как натрий находится повсюду на Земле. Хлорид магния был самым распространённым составом. И так же, как на Земле везде есть соль в той или иной концентрации, на Ориксе хлорид магния находится в телах Ревунов, и в насекомых — животных, о которых стоило говорить, здесь не было — и в живице деревьев, им пропитана каждая частица почвы. Результат был поразительным. Ведь растворимым называется и то вещество, которое впитывает влагу из воздуха до тех пор, пока уже не сможет растворяться в поглощённой воде, и хлорид магния обладал этим свойством в наивысшей степени.

Поэтому всё на Ориксе притягивало влагу и удерживало её. Все на планете было, по крайней мере, влажным. Если бы пыль каким-то чудом образовалась, она не смогла бы остаться пылью. Она превратилась бы в грязь из-за сырости.

Таким образом, никакой пыли на Ориксе не существовало, а раз не было пыли, не могло быть красочных закатов или восходов солнца, никакой конденсации влажности на частицах пыли, чтобы сформировались облака, и, следовательно, никакого дождя. А без дождей не сохранялись ручьи, пруды, водоемы, или озера. Джунгли покрывали всё пространство, орошенное росой, которая могла сконденсироваться только на твердых веществах, потому что ничего другого для этого и не было.

Для людей такая окружающая среда не была приятной, а Ревуны жили в довольстве с их утварью и домами из мыльного камня, со своей сложной религией с множеством церемоний и табу. Культура их была примитивной. Они не знали огня, потому что не возникало молний и вызываемых ими пожаров, которые могли рассказать им про существование такого явления, как огонь. У них не было металлов, потому что металлы нельзя расплавить без огня. Они вели жизнь со сложными ритуалами.

Даже местоположение их деревень определялось религиозным отрицанием красного цвета. Обработка земли с подпочвенным слоем красной глины была поэтому невозможной. Но местная деревня могла не опасаться случайного нарушения табу. Поля, где ревел Росный Бог, были сланцево-синего цвета, с вязкой почвой, которая, знал Файнес по опыту, была невероятно клейкой, пока солнце не высушит её.

Он с комфортом позавтракал. Пока что он не совершил ни единого явного проступка, кроме отключения косморадио, а это невозможно доказать. Он не убил Боулеса. Он мог бросить свою затею, отправить официальный доклад в Компанию о том, что обнаружил, и, несомненно, мог заработать продвижение по службе и на несколько сотен кредитов в год больше. Он сильно удивлялся глупости, на которую способны некоторые люди, когда не используют свой шанс, сам он собирался провести оставшуюся часть жизни в роскоши и удовольствиях, которые даёт только неограниченное богатство. Файнес, конечно, был весьма умен. Он очень уважал себя.

Он прикончил завтрак и снова выглянул в окно. Солнце поднялось только на два диаметра, а верхушки джунглей озарились сверкающим сиянием. Все листья были усыпаны огромными росинками. Каждая отражала лучи солнца. Пейзаж казался заваленным алмазами, кроме тропы, где прошёл Боулес. Деревья, которых он мимоходом коснулся, больше не были усыпаны драгоценными камнями. Встряска заставила капли росы слиться и стечь вниз. Его след был чётко виден. Он шёл к Лэмфианским холмам.

Восстановленное косморадио коротко пробормотало:

Это было повторное уведомление снабженцев на пути в факторию.

В их прибытии Файнес и должен был напоследок убедиться. Он защёлкнул пряжку портупеи с пистолетом. Затем прошёл в складское помещение и раскрыл запаянный ящик, в котором со времени открытия фактории хранилось огнестрельное оружие. Он тщательно вычистил ружьё. Зарядил боеприпасами, упакованными тут же. Он вышел из дверей склада и прицелился в сторону джунглей. Он нажал на спусковой крючок.

Образовался десятиметровый круг полного опустошения. Заклубился дым. Затем его движение прекратилось. Частицы дыма не остаются дымом в воздухе, перенасыщенном влагой. На них конденсируется вода. Они становятся капельками тумана. Туман выпадает дождём. Плотные струи водопадом пролились на тлеющее пятно в джунглях. Тлеющие угольки потухли.

Файнес усмехнулся. Он не ожидал такого, но это было забавно. Все сегодня казалось забавным. Солнце поднялось выше, и блестящая роса стала испаряться. Туман не формировался, но воздух становился слишком густым для свободного дыхания. Файнес вспомнил назидательную лекцию Боулеса. Каждая росинка, говорил Боулес, на всё время своего существования становится крошечным увеличительным стеклом. Пока росинка не высохнет, утренний свет солнца фокусируется на листе под нею, сжигая её собственное ложе. Поэтому то Росный Бог ревел каждое утро настолько громко, что листья дрожали, встряхивали росинки, они объединялись в струящуюся жидкость, которая и стекала с листьев. Зерновые культуры Ревунов, таким образом, не сгорали. А без Росного Бога Белесым пришлось бы голодать.

Файнес вскинул ружьё на плечо, убедился, что энергопистолет готов к действию, и пошёл к деревне Ревунов. В этом поселении Ревунов в хижинах из мыльного камня насчитывалось около пятисот жителей. Кожа у них была соответствующего зеленоватого цвета, но не пластинчатая, как у насекомых, она была толстой и жёсткой, гибкой только в суставах. Лица у них были торжественными и тихими, и жизнь они проживали в истовом служении своей религии, как Боулес жил, свято веря в необходимость соблюдения правил. Боулес говорил, что вера у них это свод правил поведения и что в этом есть смысл. Файнес не придерживался никакой религии и не принимал в расчёт правил кроме тех, что установил сам для себя.

Джунгли вокруг, пока он шёл, просыхали. Больше не было ощущения ходьбы под преследующим тебя душем. Прогулка была бы приятной, если бы не влажная густота воздуха. В течение получаса он добрался до поля с синей почвой; на нём Ревуны выращивали урожай зерновых культур. Файнес нервно усмехнулся и начал пересекать поле по направлению к деревне. Но он замедлил шаг и стал внимательно рассматривать почву.

Он понял и мысленно хохотнул. Ему не нужно искать их культовые побрякушки здесь в земле! Ревуны сделали ему одолжение! Он продолжал усмехаться всё время, пока шёл. Теперь он вышел на открытую местность, растения рядом были ему до плеч, а скученные деревенские хатки из мыльного камня ясно виднелись впереди. А на полях он видел Ревунов. Они обрабатывали зерновые культуры. Они пользовались мотыгами нелепой формы и деловито копошились вокруг растений — своего основного продукта питания.

Уголком глаза Файнес видел, что они поглядывали на него, но ни разу не мог уловить пристального внимания к своей персоне. Он ожидал протестов, и ружьё было наготове, но всякий раз, когда он резко поворачивал голову, Ревун, которого он пытался застичь, был поглощен своей крестьянской работой.

Этого он, конечно, не ожидал. Людям было запрещено входить в деревни Ревунов. Инструкции Компании, которыми руководствовался Боулес, определенно, запрещали это при любых и всех условиях. Это было нарушением основ. Люди не должны входить в деревни Ревунов! Это запрещала их религия!

Люди в деревне Ревунов — это кощунство. Это богохульство! Преступление! Но Ревуны, по-видимому, решили не замечать святотатства. Файнес всё больше злился. Он готов был применить огнемётное ружьё, чтобы проложить путь к тому, что, он знал, там находилось. Он был готов сеять смерть. Он явно намеревался совершить то, что Правила называли преступлением. Но Ревуны симулировали рассеянность.

Их становилось всё больше по мере приближения к деревне. Мужские особи. Женские особи. Малышня — не понять какого пола — вертелись вокруг долговязых фигур взрослых. Все следили за ним украдкой и понимали, что он совершает кощунство против их богов, приближаясь к деревне. Ни один не сделал никакого жеста, ни единого знака, что они действительно осознают его присутствие. Файнес резко остановился, чуть ли не в трех метрах от Ревуна, сосредоточенно нагребающего землю вокруг корневища растения.

— Друг мой, — насмешливо произнёс Файнес, зная, что Ревун не поймёт. — Я в поражён твоим усердием. Но разве это не напрасный труд? Разве ты не должен защитить своих богов, свой домой и очаг? Разве ты не понимаешь, что я вламываюсь в твою деревню? Тебе не приходит в голову, что я собираюсь ограбить вашего самого громогласного бога? Короче, разве тебе не кажется, что ты должен что-то делать? Конечно же, если ты попытаешься, я наверняка убью тебя, но притворяться, что меня нет — глупо.

Ревун трудился без единого признака на его кожистом, невыразительном лице, что он услышал слова человека. Файнес разозлился, его взгляд стал угрожающим без особых причин.

— В чём дело? — глумливо спросил он. — Ты боишься за свою зелёную шкуру? Где же твоя набожность? Вот я собираюсь совершить кощунство против, я уверен, твоей самой главной святыни, а ты симулируешь слепоту!

Ревун продолжал мотыжить. Файнес внезапно плюнул.

— Чёрт с тобой! — яростно выкрикнул он. Им овладела ненависть к этому зеленокожему аборигену потому лишь, что ему приходится совершать преступление против целого племени. Ему требовалось сопротивление, чтобы подтвердить свой ум и храбрость. Он жаждал страха в своих жертвах. Он хотел бы вновь переживать в своём сознании сцену великолепного безумства, что ляжет в основу той щедрой роскоши, в которой он будет купаться всю оставшуюся жизнь.

— Ты такой же осёл, как и Боулес! Ты и твои боги! Он со своими правилами! К дьяволу всех вас!

Он уставился на тощую, нечеловеческую фигуру, которая перебралась к следующему растению и начала мотыжить там, не выказав никакого признака, что знает о присутствии Файнеса.

Файнес двинулся дальше, стиснув зубы от гнева. Он прошёл мимо других Ревунов. Мимо многих из них. Все притворялись, что не видят его. Ему точно не было страшно. Огнемётное ружьё могло бы уничтожить всех Ревунов на Ориксе, если бы они попытались напасть на него. Он был в ярости, потому что он не мог понять этого конфузливого игнорирования его присутствия.

Наконец он вошёл в деревню. Все дома были построены из тщательно вырезанных блоков стеатита, украшенных сложными орнаментами, которые, в данный момент не затрагивали вкуса Файнеса. Мыльный камень или иначе стеатит, говорил Боулес, Ревуны доставляли на горбу с расстояния в семьдесят пять километров или больше. Только таким образом могли строить дома там, где под почвой совсем не было красной глины, которую могла поднять неосторожная мотыга. Деревня стояла здесь в течение нескольких поколений. Возможно, на протяжении тысячи лет.

Она казалась покинутой, но Файнеса трудно обмануть. Ревуны в деревнях сидели по домам, так что им было легче не замечать его. Это оскорбление. Это глупость. Но это принижало храбрость и хитроумие Файнеса, который бросил вызов богам Ревунов и правилам Компании и шёл грабить их бога, который так ужасно ревел в последний час перед рассветом.

Файнес снял ружьё с плеча. Свой план он проработал тщательно, и никакие Ревуны не смогут его портить. Побелев от напряжения и беспричинного гнева, он приготовился заставить Ревунов играть предназначенную им роль. Трюк нужно проделать быстро, и смертоносное оружие очистит деревню от тех, кто прячется в домах, и заставит их прийти в ярость.

Затем последует поспешное ограбление храма Росного Бога, что теперь перед ним, а после этого совершенно немилосердный рейд обратно к фактории, с беспощадным применением огнемётного ружья для безопасного отступления, но не перебарщивать, чтобы озлобленные Ревуны всё же надеялись одолеть его и наказать за кощунства и убийства.

Ревуны будут осаждать факторию, когда грузовой корабль начнёт снижаться. Его рассказ о религиозном безумии, начавшемся с убийства Боулеса — который на самом деле жив-живёхонек — будет весьма убедительным. Под инструкции капитан грузового судна обязан эвакуировать факторию, унося Файнеса с укрытым награбленным к ближайшему цивилизованному поселению, где он бесследно затеряется с бесценным богатством.

Он потребует, чтобы шкипер обдал деревню горячим душем реактивного пламени при взлёте. С учётом его рассказа наверняка так и будет. Такое требование убедит их в его яростном желании отомстить, потому что обычно только в состоянии аффекта человек требует мести, а Боулес был весьма популярен среди служащих Объединенной Торговой Компании.

Он выстрелил. Сверкающее пламя окутало ближайший дом. Раздался гул от резкого перемещения воздуха и пожара. Второй взрыв ненасытного уничтожения. Третий — четвертый.

Он увидел редкое, скрытное, торопливое движение. Ревуны сбегали из деревни. Они продолжали бежать. Его план сработал, и будет работать, и Боулес рано или поздно разберётся в нём по единственному культовому кристаллу Ревунов, оставленному для него в качестве ключа для разгадки.

Файнес оказался на краю деревни. С грязной беспричинной руганью, с пересохшим горлом и бешенством в глазах, он подошёл к храму Росного Бога, чтобы завладеть богатством, которое он был уверен, находилось там. Оно должно там быть. Такой мозговитый человек, как Файнес, смог по фотографии Росного Бога, с головного убора которого упал сверкающий кристалл, по наличию голубой глины, такой же, как голубая глина Кимберли на Земле, и благодаря способности сопоставить одно с другим, только такой мозговитый человек, как Файнес, сумел расколоть орешек, подтверждающий, что в храме находится несметное богатство.

Древность деревни только увеличила оценочную стоимость сокровища. Ревуны обрабатывали поля из голубой глины вероятно в течение тысячи лет. Поклоняясь Росному Богу и находя блестящие кристаллы, похожие на застывшие росинки и так же отражавшие солнечный свет, конечно же, они совершали культовые подношения таких кристаллов Богу!

Целые пригоршни их он носил на своём головном уборе! У Файнеса в кармане один из этих кристаллов, оброненный богом, когда тот испугался фотовспышки! Даже один головной убор сделал бы Файнеса богатым, но к гадалке ходить не надо, что в течение тысячи лет каждый Ревун от всей души передавал храму все необработанные алмазы, найденные в зерновых полях. И тысяча лет такой набожности означала невероятное богатство.

Он снова метнул сгусток разрушительного пламени, затем, оскалившись, вошёл в храм, готовый разить насмерть любого, кто посмеет пойти ему наперекор.

Высокий Ревун сидел на корточках снаружи фактории и суетливо подбирал слова на языке землян. Боулес слушал с чувством негодования.

— Ваш гонец догнал меня и заставил вернуться, — сердито говорил Боулес. — По инструкциям я должен помогать вам всеми возможными способами. Но это плохо!

Ревун изо всех сил снова пытался передать смысл своей речи на земном языке. Затем перешёл на собственный язык.

— Господин, — с достоинством произнёс он. — Это кара Росного Бога. Мы не понимаем. Человек прошёл через наши поля и приблизился деревне. Это не по Закону, потому все наши люди, сделали вид, что не замечают этого, чтобы ему стало стыдно. Таки же он не постыдился нарушать закон. Он накричал на нас в полях. Он прошёл в деревню, где снова все, кто находился там, не подали виду. Тогда он взял инструмент, который мы не знаем, и поразил им дома, полностью их уничтожив.

— Огнемётное ружьё, — нахмурившись, произнёс Боулес. — Ему несдобровать. Он нарушил Правила.

— Он вошел в храм Росного Бога, — с достоинством продолжал взволнованный вождь Ревунов. — Там находятся сверкающие камни, похожие на росу, только они не пропадают в солнечном свете. Также они очень тверды, и мы с их помощью вырезаем себе посуду и дома. Но часто из-за их схожести с росой мы дарим их Росному Богу. Кажется, человек сильно возжелал завладеть ими. Сначала он отколупывал их со стен. Потом увидел внутреннюю часть храма, где сосредоточена святость Росного Бога. Там мы поместили самые красивые камни, и святость Росного Бога покрыла их. Но человек так сильно возжелал камней, что бросился в святость Росного Бога, и не смог вынести этого. Так он и умер.

— Что же это за святость Росного Бога, а? — скептически спросил Боулес.

— Росный Бог, — подробно объяснил вождь Ревунов, — на рассвете встряхивает росу на наших зерновых культурах, так, чтобы они не изменили цвет и не стали несъедобными, как дикие растения джунглей. Один из нас каждое утро надевает его головной убор и дует в горн на зерновых полях. Упавшая с листьев роса спешит к храму Росного Бога. Каждое утро росинки миллионами сбегаются в его храм и собираются в огромном, глубоком резервуаре, в котором и сосредоточена святость Росного Бога. Туда мы помещаем самые яркие камни, чтобы они встречали новую росу.

Боулес прищурился. Затем вскочил с места.

— Боже правый! — вскричал он. — Роса словно ливень опадает мгновенно, а у вас есть дренажная система. Конечно! У вас в храме росяной пруд! Озеро! Бассейн, наполненный упавшей росой. Так блестящие камешки были там?

— Господин, яркие камни покрыты глубоким слоем святости, — сказал вождь Ревунов извиняющимся тоном. — А человек, оказывается, желал их очень сильно. Если бы мы сразу это поняли, мы бы подарили их ему. Мы приносим камни издалека, но наша вера позволяет отдавать даром друг другу страстно желаемые вещи. Если в обычае людей есть желание иметь те блестящие камешки, мы могли бы поделиться ими.

Боулес смотрел на блестящую горстку кристаллов, которые он вынул от карманов Файнеса после того, как Ревуны вернули его тело.

— Игра не стоила свеч, — произнёс он с горечью. — Это кристаллы циркона. Они довольно красивы, но не имеют коммерческой ценности. Они достаточно тверды, чтобы использовать их в инструментах для обработки мыльного камня. Я полагаю, Файнес принял их за алмазы. Когда он увидел бассейн с дном, устланным алмазами, у него голова пошла кругом. Он нырнул за ними. А бассейн, возможно, глубже, чем кажется. Он спрыгнул, чтобы сграбастать цирконы, принятые им за алмазы, а там не оказалось никаких ступенек, какие бывают в бассейнах, и он не смог выбраться. Таким образом, он утонул — на Ориксе, где никогда не бывает дождей. Ну и дела!

— Росный Бог наказал его, потому что он нарушил закон, — с благоговением отозвался Ревун.

— Он погиб, потому что оказался дураком, который не соблюдает правил, — язвительно ответил Боулес.

Сверху послышался быстро нарастающий гул. Он всё увеличивался и превратился в чудовищный грохот. Настолько громкий, что задрожали листья в джунглях.

Корабль с припасами опускался медленно, с грохотом, который, казалось, встряхивал саму почву. Боулес вскочил и в порыве злости сжал кулаки.

— Он, должно быть, знал об этом! — яростно вскричал он. — Знал, что корабль придёт раньше срока. Его обязанностью было слушать косморадио и принимать сообщения. Он не сказал мне, и теперь без упакованных для отгрузки товаров я должен буду выслушать проклятия за простой судна! Чёрт с ним! Это его промашка. Надо было соблюдать правила.

Проксима Центавра ^{(повесть)}

Простое решение