Измена

XXXV

— Нет, Несса, — вскричала Мелли, — не так туго! Я и дышать-то не смогу, где уж там дойти до алтаря. — Она знала, что слишком резка с девушкой, но ничего не могла с собой поделать. — Подай-ка мне вина. — Служанка опрометью бросилась выполнять приказание, и тут же позади послышались шаги.

— Ваше вино, госпожа, — сказал Таул, подавая ей чашу вместо Нессы.

Мелли было приятно его видеть, но она старательно это скрыла.

— Где Несса? — спросила она, взяв у него чашу.

— Вышла на минутку. Вы совсем ее заездили, — с мягкой насмешкой сказал Таул. — Вы будете очень красивой невестой, но что до кротости...

— Так я красива?

— Просто дух захватывает.

Мелли пришлось отвести глаза — слишком откровенен был взгляд Таула.

— Вы будете на венчании? — спросила она, поднеся чашу к губам.

— Да. Я буду сопровождать вас с супругом в ваши покои.

Супруг. Мелли невольно поморщилась при этом слове.

Все происходит так быстро. Слишком быстро. Она точно едет в повозке, которую бессильна остановить. Можно подумать, что брак, словно одушевленное существо, наделен собственной волей, и эта воля увлекает ее за собой. Мелли была просто потрясена, когда герцог предложил ей обвенчаться так скоро. Она надеялась хотя бы на двухнедельную передышку — но этому не суждено сбыться. Герцог настоял на том, чтобы венчаться сегодня — и тайно.

— Откройте ставни, — сказала она Таулу. — Посмотрим, что сулит мне день моей свадьбы.

Таул, всегда мгновенно исполнявший все ее приказы, не промедлил и теперь. В окне показалось ясное голубое небо. Мелли подошла и стала рядом с Таулом. В лицо пахнуло теплом. Большое озеро было гладким как стекло.

— Чудесный день, — прошептала она, и ее рука нашла руку Таула.

Вошел Мейбор, и Таул с Мелли тут же отпрянули друг от друга. Наряд лорда поражал своей роскошью — он был одет в фамильные, красные с золотом, цвета и увешан рубинами с головы до ног. Даже на башмаках красовались два парных камня.

— Как ты хороша, Меллиандра, просто прелесть!

Она тоже была в красном — в тяжелом атласном платье густо-багрового цвета с юбкой, расшитой бесценным жемчугом. У нее была почти суеверная неприязнь к красным тонам, но это платье она надела в честь отца. Она подошла к нему, и он стиснул ее в медвежьем объятии. Как знакомо от него пахнет — дорогими духами и лобанфернским красным. Она снова почувствовала себя ребенком.

Мейбор поднял ее в воздух и опять поставил на пол.

— В этот день я чувствую великую гордость, дочь моя.

— Несмотря на то что выхожу я не за короля? — Как много седины прибавилось у него в волосах! Не она ли тому причиной?

Отец поднес ее руку к губам.

— Ты сделала собственный выбор, и могу сказать: твой выбор лучше моего. — Так он на свой лад извинился перед ней.

— Вам следовало бы знать, что нищего в мужья я не возьму. — Она принудила себя улыбнуться — слезы были бы не к месту и не ко времени.

— Я рад, что сегодня нахожусь здесь, — мягко сказал Мейбор. Мелли кивнула. Она тоже радовалась этому, присутствие отца было благом для нее, она черпала в нем силы. После выходки Катерины в ночь, когда была объявлена помолвка, Мелли усидела за столом только благодаря Мейбору. Он всю ночь держал ее за руку. Она охотно сбежала бы от обвинений и враждебных взглядов двора, но не могла бросить отца. Достоинство, с которым он себя повел, глубоко тронуло ее, и она решилась следовать его примеру. Придворные скорее могли бы осудить Катерину — Мейбора и его дочь не в чем было упрекнуть.

Мелли знала, что до конца своих дней будет лелеять память о том, как встретил ее отец после разлуки. Всю жизнь она думала, что он не любит ее и ему дороги только сыновья, а она для него — просто вещь. Праздник первой борозды доказал ей, как она заблуждалась. Нет, она не дурочка: ему, конечно же, польстило, что она выходит замуж за самого могущественного человека Севера — с точки зрения Мейбора, лучше ничего и быть не могло, — но не о богатстве и титулах думал он, когда бросился ей навстречу. В тот миг им руководила любовь — Мелли была уверена в этом.

— Ты готова, дочь моя? — Мейбор предложил ей руку. Неужто уже пора? Все происходит так быстро! Мелли посмотрела на Таула, потом на отца. Если сейчас она пойдет на попятный, то подведет их обоих. Она оперлась на руку Мейбора.

Вернулась Несса и довершила ее туалет. Мелли нежно улыбнулась отцу, который все время гладил ее руку, точно никак не мог поверить, что она здесь и жива. Таул не отходил от окна, но Мелли и не глядя знала, что он не сводит с нее глаз.

Мейбор достал из складок камзола ожерелье, блистающее рубинами и бриллиантами. Мелли сразу узнала его. Оно принадлежало ее матери — Мейбор подарил его своей невесте в день свадьбы. Рубины были крупные, как вишни, а бриллианты окружали их, как лепестки.

— Я привез его в подарок Катерине, — сказал Мейбор, — но у меня рука не поднялась отдать ожерелье ей. Ведь оно всегда предназначалось тебе. — Большими, красными, дрожащими руками Мейбор застегнул ожерелье на шее дочери. — Идем теперь, доченька, — сказал он, поправив ей волосы. Мелли кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Таул опередил их, открыл дверь и набросил Мелли на плечи простой шерстяной плащ. Выходя из комнаты, она перехватила его взгляд. Быть может, Таул не так уж огорчился бы, если бы она отказалась венчаться.

— Расскажи мне о своих родителях, Джек, — потребовал Тихоня.

Джек по привычке рассердился. Он терпеть не мог, когда его спрашивали об этом, и ненавидел себя за то, что стыдился отвечать.

— Зачем тебе знать о моих родителях? Я ведь не спрашиваю тебя о твоих.

— Я спрашиваю не ради любопытства, Джек, — поднял брови Тихоня. — Просто мне нужно узнать, от кого ты унаследовал свою силу — от отца или от матери.

Они сидели у огня. В доме Тихони было всего две комнаты: кухня и кладовая. На полках впритык стояли кувшины и корзинки с травами и специями. На стропилах висели пучки тимьяна и омелы, медленно сохнущие в тепле очага. От мисок со съедобными и ядовитыми грибами шли запахи, повествующие о разных стадиях разложения. В банках с уксусом мариновался розмарин, а в банках с рассолом — сельдерей. Здесь присутствовало столько растений, что Джек не знал и половины их. Он сам вырос на кухне, но никогда не видал подобного изобилия.

— А тебе дают силу травы? — спросил он, чтобы переменить разговор.

— Нет, парень. Некоторые травы увеличивают силу, но они не могут дать человеку то, с чем он не родился.

— Значит, колдовство передается по наследству? — Сказав это, Джек подумал о матери, о которой давно уже не вспоминал.

— Магия проистекает из трех источников, Джек. Чаще всего она передается от родителей к детям, из поколения в поколение.

При этом сила, как правило, уменьшается, и ребенок бывает менее одарен, чем его мать. Бывают, конечно, исключения, а если двое с магией в крови встретятся и родят ребенка, он может быть сильнее обоих родителей. — Тихоня широко взмахнул рукой. — Но ни в чем нельзя быть уверенным. Второй путь, которым человек может обрести силу, — это зачатие. Бывают такие редкие ночи, когда воздух сгущается от присутствия судьбы и магия сама входит в людское семя. Дитя, зачатое в такую ночь, может обладать невиданной мощью.

Не глядя на Джека, он отвернулся к огню, чтобы полить жиром мясо — бараний бок, натертый мятой и перцем. Ароматы повалили из очага, словно дым.

Но Джек не замечал их. Он пытался вспомнить, не делала ли мать при нем такого, что могло бы сойти за колдовство. Но усилия не принесли ему ничего, кроме вины. Он был так беспечен — не слушал ее, не смотрел на нее, думал, она всегда будет рядом. Он опомнился только перед самой ее кончиной, но тогда уж было поздно. Нет, она никогда при нем не ворожила — но, если бы она это и делала, разве он бы заметил?

— А третий источник магии? — спросил он.

Тихоня поворачивал вертел. Мясо только начало подрумяниваться, и жир из него капал в огонь.

— Есть такие места, где сама земля насыщена магией. Я не слишком-то понимаю в таких вещах — их время давно прошло, — но знаю, что одно такое место существует до сих пор. Это остров, где все — скалы, почва и даже море вокруг — наделено волшебной силой. Остров Ларн — там создают оракулов. Не знаю, откуда взялись такие волшебные места. Возможно, их заворожил какой-то великий чародей тысячи лет назад, а может, они всегда такими были. Не знаю. Но Ларн сохранил свою силу до сих пор, в этом я уверен. — Тихоня стал смотреть в огонь. Жир шипел и вспыхивал, окрашивая черным уходящий в трубу серый дым. Травник заговорил опять — почти шепотом, по-деревенски выпевая слова: — Однажды я слышал историю о девушке с Ларна. Ее мать прислуживала тамошним жрецам. Власти острова, опасаясь женского соблазна, брали в услужение только увечных от рождения девиц. Такие обходились дешево, притом можно было не бояться, что кто-то из жрецов собьется из-за них с пути. Девицы эти были столь безобразны, что мужчинам противно было даже смотреть на них.

Но один все же взглянул — ибо девушка, о которой идет речь, родилась на острове. Мать ее то ли соблазнил, то ли взял силой какой-то жрец. Девочка, которая в итоге появилась на свет, выросла на острове — и, подрастая, впитала в себя, словно губка, магию этого места. Магия вошла в ее кровь, в ее ткани и кости и сделалась частью ее души.

Этот остров дает оракулам власть прорицать. Зал прорицаний пронизан магией — она исходит из скалы, подобно кварцевым жилам. Говорят, будто ее сила так велика, что заставляет пещеру светиться. — Тихоня медленно покачал головой. — Хотел бы я поглядеть на это своими глазами.

Джек содрогнулся — он не разделял подобного желания.

— Что же сталось с той девушкой?

— Она почувствовала пагубную жалость к оракулам. Каждый из них привязывается к камню до конца своих дней. Делается это по двум причинам. Первая — это отделение разума от тела. Их привязывают так туго, что они не могут пошевелиться, и все, на что они способны, — это мыслить и прорицать. Чтобы отвлечься от телесных мук, они уходят в мир безумных видений и там улавливают проблески будущего.

Вторая причина в том, что те самые камни, к которым они привязаны, и дают им провидческую силу. Каждый камень точно срастается со своим оракулом. Магия острова льется юношам в спину — она делает их оракулами, сводит их с ума и медленно губит их. Камни для них — и материнское чрево, и колыбель, и могила.

Ш-ш. Еще одна капля жира упала в огонь.

— Неудивительно, что девушка жалела их. — Джек, хотя его и проняло холодом до костей, отодвинул стул от огня. Запах жареного мяса вызывал у него тошноту.

— Она тайком пробиралась в пещеру и ухаживала за ними. Особенно подружилась она с одним юношей. Его совсем недавно привязали к камню, и он едва дорос до того, чтобы называться мужчиной. Она видела, как он разлагается заживо, видела, как веревка врастает в тело, видела кровь, язвы и отмирание мускулов. Притом она впервые смотрела на все это глазами влюбленной девушки — и не могла этого выносить. Однажды она пришла к нему и увидела, что веревка окончательно вросла в его тело. Веревка покоилась под кожей и уже обрастала кровеносными сосудами, словно кость. От этого зрелища девушка обезумела. Она как раз вступила в пору созревания, и сила ее мужала вместе с телом. Она утратила власть над собой, и гнев ее излился на камни, на пещеру и на жрецов. Зал оракулов заколебался.

Тогда жрецы пришли за ней. Она отбивалась, брыкалась и визжала. В конце концов ее одолели — но перед этим она дала страшную клятву когда-нибудь уничтожить Ларн.

Жрецы унесли ее, связанную и окровавленную, из пещеры и заткнули ей рот мокрой тряпкой, чтобы остановить поток колдовской силы. Задыхаясь, она лишилась чувств. Очнулась она в темной каморке и по запаху курений поняла, что обречена на смерть. Спасла ее мать — калека, не владевшая правой стороной лица и правой рукой. Она посадила дочь в утлую лодку и пустила в предательские воды, окружающие остров.

Джек сидел очень тихо — за все время рассказа он не пошевельнулся и не моргнул.

— Что было с девушкой дальше? — спросил он. Тихоня пожал плечами:

— Должно быть, она все-таки достигла суши — иначе я не знал бы ее истории. Но что сталось с ней дальше, я не знаю. Все это случилось много лет назад. Быть может, она давно уже умерла и клятва ее забыта. А Ларн стоит по-прежнему, все такой же могущественный и смертоносный.

Джек встал. Дом травника вдруг показался ему тесным, как клетка. Запах жаркого был невыносим.

— Куда ты? — шагнул к нему Тихоня.

— На улицу. Мне нужно подышать воздухом.

— Нельзя. Тебя могут заметить.

Но Джек не уступил — необходимость побыть наедине с собой была так велика, что все остальное не имело значения.

— Я буду осторожен, — сказал он и вышел.

Дом травника, последний на улице, стоял на краю деревни — за ним начинались засеянные рожью поля. Джек пошел через распаханное поле к далекой роще. Было тепло, небо голубело, и земля под ногами был сухая. Он шел около часа, не думая ни о чем и только глядя перед собой.

Потный и запыхавшийся, он вступил под прохладную сень деревьев. Жужжали мухи, и птицы перекликались, предупреждая друг друга о его появлении. Джек нашел старый-престарый дуб с низко нависшими толстыми ветвями, в три обхвата толщиной, и сел под ним, прислонившись спиной к стволу и положив ноги на его узловатые корни. Свесив голову на грудь, он глубоко вздохнул — и долго сдерживаемые чувства вырвались на волю.

Тарисса, Мелли, форт, мать и почему-то девушка с Ларна — все нахлынуло на него разом. Джек тихо заплакал, вспоминая, как Тарисса стояла на коленях перед ним и умоляла взять ее с собой. Потом ему вспомнился часовой, упавший со стены форта и так старавшийся дотянуться до его руки. Потом мать, которая на краю смерти упорно отказывалась от помощи лекарей, — он до сих пор не понимал почему.

Слезы принесли ему облегчение. Он так долго носил всю эту тяжесть в себе, через силу стараясь быть стойким. Но это была никакая не стойкость, а страх — страх перед будущим. Джек вытер глаза. Теперь он больше не сомневался в том, что ему уготован особый жребий.

Их с Кайлоком судьбы как-то связаны. Даже имя нового короля оказывает на него странное действие. Джек глядел в чащу леса и понимал, что Кайлок — это зло. Не судьбой ли послано ему, Джеку, недавнее видение? Не его ли предназначение сразиться с Кайлоком?

Джек вскочил на ноги. Его обуревало желание действовать. Он двинулся обратно через поле, к дому травника. Как только он вышел из-под деревьев, солнце показалось из-за туч, словно благословляя его. Джек шел быстро — ему не терпелось начать. Нужно скорее перенять от Тихони все, чему тот может научить.

— И пред священным ликом Бога, с благословения пресветлого Спасителя нашего Борка призываю всех присутствующих здесь назвать причины, кои могут воспрепятствовать этому браку. — Архиепископ Бренский, высокий, с тонким гнусавым голосом, обвел глазами часовню. Никто не шелохнулся.

Краем глаза Таул следил за Катериной. Ее лицо выражало неприкрытую живейшую ненависть. У прочих свидетелей тоже был не слишком радостный вид — не считая, конечно, Мейбора, который сиял, словно рыбак после удачной ловли, — но все они предусмотрительно надели на лица застывшие улыбки.

Мелли и герцог стояли бок о бок у алтаря лицом к архиепископу. Их полукольцом окружал причт с молитвенниками и кропилами в руках. Сбоку целых четыре писца записывали на пергаменте весь ход церемонии. Когда обряд совершится, всех свидетелей, числом до двадцати, попросят проставить подпись и число под каждым пергаментом. Герцог все предусмотрел. И Таул тоже: оба выхода из часовни охраняет рота солдат. Непрошеных гостей на свадьбе не будет.

В багряном платье, с рубинами в цвет ему на шее, Мелли выглядит просто царственно. Все взоры прикованы к ней. Скоро она станет герцогиней — а после, если герцог добьется своего, и королевой. Таулу трудно было слушать службу — все молитвы и обеты звучали фальшиво. Он не хотел вдумываться в причину этого, боясь даже мысленно нарушить свою присягу.

Вместо этого он обдумывал меры безопасности. Самое опасное — это переход из часовни в покои герцога. Там, у себя, новобрачным уже ничто не грозит. Покои герцога днем и ночью охраняются двумя часовыми, а Таул увеличил их число до восьми. Вход только один, причем он, к счастью, находится ниже, чем жилые покои. Таул лично проследил за приготовлением всех блюд и напитков. В его присутствии двое служителей пробовали все, что предназначалось для свадебного стола. По его совету герцог и Мелли отпразднуют свадьбу вдвоем, у себя, подальше от Баралиса и враждебного двора.

Сегодня все должно сойти гладко — а вот завтра, когда весь город узнает о венчании и новобрачным придется выйти на люди, начнутся настоящие трудности. Охрана Мелли тогда превратится в сущий кошмар.

Таул вовремя вернулся мыслями к церемонии, чтобы услышать, как архиепископ объявляет брачующихся мужем и женой. Когда герцог поцеловал Мелли, холод прошел у Таула по спине. Он встал, не желая смотреть на счастливую пару. Пока все прочие поздравляли молодых, он ушел на зады часовни, прислонился к деревянной опоре и стал ждать, когда придет время сопровождать супругов в их покои.

— Отсюда пойдешь один, — прошипел Баралис.

— Вы сказали, что проводите меня до самого хода, — недовольно ответил Трафф. Он не доверял лорду.

— За тем поворотом увидишь двойные двери. По обе их стороны стоят часовые, но они пропустят тебя. — Баралис опустил капюшон на глаза — на нем был темный, сливавшийся с тенью плащ. — А мне нужно идти.

— Я думал, вы дождетесь моего возвращения. — Трафф видел, что Баралис волнуется, не желая быть застигнутым рядом с ним.

— Я приду сюда чуть позже, — отрезал Баралис, озираясь по сторонам. — И дождусь тебя, как обещал. А теперь ступай.

Трафф не двинулся с места — не позволит он помыкать собой, как простым слугой. Кроме того, Баралис лжет: не станет он дожидаться.

— Постой здесь еще немного, мой друг, — разгневался Баралис, — и добрый герцог как раз успеет распечатать свою молодую жену. Придется тебе довольствоваться объедками с чужого стола. — Баралис придвинулся ближе. — Или это лучшее, на что может надеяться человек твоего пошиба?

Трафф едва не ударил его. Тот ласково улыбнулся и покачал головой:

— Полно, Трафф. Уж кому, как не тебе, знать, что меня нельзя трогать.

Трафф попытался опустить руку, но мышцы не повиновались ему. Слабый, но легко различимый запах горячего металла появился в воздухе — появился и пропал. Рука опустилась сама — она налилась тяжестью, и Траффу стало больно. Баралис смотрел ему прямо в глаза.

— Ты знаешь, что нужно делать. Иди.

На этот раз Трафф послушно пошел по коридору. Назад он не оглядывался. Руку слегка сводило судорогой, но он не обращал на это внимания. К боли он привык — но чего он не выносил, так это колдовства.

Он свернул за угол и сразу увидел двойные двери и часовых. Они выпивали, а заметив его, отвернулись и совсем ушли носами в свои чаши. Траффу они показались знакомыми. Он открыл одну из створок, вошел и оказался в часовне.

После колдовства он пуще всего ненавидел религию и все, что с ней связано: ароматические свечи, длинные церемонии и самодовольных попов. Он достал кисет с табаком и сунул за щеку щедрую порцию. Пожевав чуть-чуть, он плюнул, и ему сразу стало легче: половина удовольствия от жвачки состоит в том, чтобы плюнуть. Плевком можно сказать многое. Чуть помедлив, он растер жвачку ногой на полу часовни и прошел за алтарь.

Средняя панель, сказал Баралис. Правду сказал — она открылась, как только Трафф нажал на нее слева. Заглянув внутрь, он шепотом выругался. Экий он дурак — не подумал о свете. Он взял с алтаря свечу и вошел. Прежде чем подняться по лестнице, он прикрыл за собой панель. При этом свеча наклонилась, и горячий жидкий воск пролился ему на руку. На этот раз он обругал и Баралиса: воск попал как раз на место ожога, которым Баралис наградил его в замке Харвелл. Новая кожа была еще нежна, а память — свежа. Трафф угрюмо потряс головой: он ненавидел Баралиса так, как только можно ненавидеть человека. Но теперь это не важно: главное — получить Мелли. Она принадлежит ему — ее отец пообещал ее Траффу. Только потом лорд Мейбор, похоже, взял назад свое слово. Трафф двинулся вверх по ступенькам. С Мейбором, как и с Баралисом, он расквитается позже.

Лестница винтом поднималась в самое сердце дворца, и с каждой ступенькой возбуждение Траффа росло. Скоро он получит Мелли.

— Я мог бы поклясться, что это был Трафф. А ты, Боджер?

— Сдается мне, ты прав, Грифт. Только он смотрит еще злее, чем когда я видел его в последний раз.

— В том-то и беда, Боджер. Настоящая беда. Такой, как Трафф, родную мать готов убить за сотню золотых.

— Лучше ни о чем не спрашивать, Грифт. Лучше вовсе об этом не говорить.

Боится Боджер, подумал Грифт. Надо было прийти сюда одному — нынче им незачем торчать у часовни вдвоем.

— Ступай-ка на кухню, Боджер, — добудь себе чего-нибудь на ужин.

— Нет, Грифт, я останусь с тобой. Кто знает, что будет, когда Трафф пойдет назад.

— Ты настоящий друг, Боджер. — Грифт смотрел на своего товарища — слишком тот молод, чтобы вмешивать его в такое дело: как ни крути, а добром оно не кончится. — Знаешь что?

— Что, Грифт?

— Что бы ни случилось, нам все равно худо придется. Если мы будем ждать тут, покуда Трафф сделает свое дело, а потом поднимем тревогу, нас все равно вышвырнут на улицу. Все скажут, что мы напились на посту, и нам ничего не останется, кроме как согласиться с этим.

— Но как же быть с Баралисом, Грифт? Он не из тех, кому можно перечить.

— А что у него на уме, у Баралиса? Куда ведет этот ход? — Грифт понизил голос до шепота. — Не к самому ли герцогу? Тогда нам в пору самим себе глотки перерезать. — Грифт быстро хлебнул эля для храбрости. — Давай-ка действовать, Боджер. Терять нам все равно нечего.

— Как действовать, Грифт? Грифт призадумался.

— Вот что: бежим на кухню, сыщем там юного Хвата, расскажем ему обо всем и пошлем его за тем высоким белокурым бойцом — пускай тот разделается с Траффом.

— Это ты про герцогского бойца, Грифт?

— Ну да, про него. Идешь со мной?

— Иду, Грифт.

Таул сидел в своей комнате за кухней. Свадьба прошла гладко, как и было задумано. Он только что благополучно проводил Мелли и герцога в их покои. Сначала он хотел остаться у дверей на всю ночь — но вряд ли это необходимо, если там несут караул восемь часовых. Притом ему это было бы тяжело. Именно в эту ночь. Он не мог бы стоять у дверей герцога и не думать о том, что за ними происходит: о брачной ночи, о брачной постели. Нет. Лучше посидеть здесь и тихо выпить в одиночку. А там еще добавить — так и ночь пройдет. Уснуть он все равно не сможет.

Но не успел он налить себе эля, в комнату влетел Хват.

— Таул! Таул! Скорей! Беги за мной. — Мальчик едва дышал после быстрого бега. Таул мигом вскочил на ноги. Рука скользнула к поясу, нашарив меч.

— Что случилось?

Взбудораженный Хват едва мог говорить. Он топнул ногой и выпалил:

— Баралис подослал к герцогу убийцу.

Таул выскочил из комнаты, отпихнув Хвата с дороги.

— Нет, не туда — беги за мной.

— Куда?

— В людской часовне есть ход, ведущий к герцогу. Убийца прошел там.

Таул пронесся через кухню и пекарню. Он смутно слышал, что Хват следует за ним. До часовни он добежал меньше чем за минуту. У дверей стояли двое часовых. Не теряя времени, Таул влетел в часовню и дико повел глазами вокруг:

— Где этот ход?

Хват догнал его.

— За средней панелью алтаря.

Таул метнулся туда и сорвал панель со стены. За ней стоял кромешный мрак, но Таул ринулся в проем, не желая задерживаться из-за свеч. Путь был один — вверх по лестнице. Таул понесся, прыгая через четыре ступеньки.

Лестница кончилась, и Таул, ничего не видя, ощупал преграду. Дерево — должно быть, дверь. Откачнувшись назад, Таул ударил в нее плечом. Она треснула, и щепки вонзились в тело.

Таул почти не почувствовал этого и снова налег на дверь. С той стороны ее подпирало что-то тяжелое. Таул бил раз за разом. В трещины уже проникал свет. Таул различил большой письменный стол — кто-то загородил им дверь.

До его слуха донесся женский вопль. Мелли! Собрав всю свою силу, Таул бросился на дверь. Стол сдвинулся немного — на ладонь. Этого хватило. Таул пролез между дверью и столом. Вопль прекратился. Таул с грохотом отшвырнул стол от двери. Позади Хват пытался пролезть в проломленную дыру.

— Стой на месте, — приказал Таул, и тот подчинился.

В маленькой комнате, где очутился Таул, на полу в луже крови лежал часовой с перерезанным горлом. Не тратя времени на мертвого, Таул огляделся. Он не был знаком с покоями герцога, но знал, что комнат в них много. Переведя дыхание, он вынул меч и двинулся к двери. В этой комнате, кабинете герцога, он бывал, и дверь в ней была только одна — по крайней мере раньше он так думал. Герцог совершил большую глупость, не сказав ему про потайной ход.

Обыкновенная дверь, ведущая, должно быть, в спальню, была закрыта. Таул тихо подобрался к ней. Мелли больше не кричит — значит она либо мертва, либо ранена, либо убийца заставил ее замолчать. Убийца должен знать, что Таул здесь: взлом наделал много шума.

Таул осторожно толкнул дверь ногой и прижался к стене.

— Стой где стоишь, — сказал голос изнутри. — Не то я ей кишки выпущу.

Ей? Значит, герцог уже мертв. Таул услышал шаги и свист шелка.

— Отойди, — сказал голос. — Я выхожу вместе с девушкой.

Таул медленно отошел от двери и наткнулся на пюпитр. Ухватившись за него рукой, чтобы не упасть, он нащупал подсвечник. Таул безотчетно зажал его в руке и спрятал за спину.

Мелли вышла первая, и у Таула перехватило дыхание. Ее лицо, шея и грудь были обагрены кровью. Волосы растрепались, на платье виднелись темные пятна. Она ступила за порог, и Таул увидел нож, приставленный к ее спине.

— Бросай меч, — сказал тот, кто держал нож. — Живо! Таул наклонился и швырнул меч вперед, под ноги Мелли. На глазах у нее блестели слезы. Она дрожала, сама не своя от ужаса. Таул кивнул ей. Она двинулась вперед, и убийца — за ней.

— Назад! — крикнул он Таулу.

Таул поудобнее перехватил подсвечник за спиной. Сделав вид, что отступает, он выбросил руку вперед, метнул подсвечник в лицо врагу и сам прыгнул следом. Оказавшись справа от Мелли, он толкнул ее вперед и крикнул:

— Беги!

Не успел крик сорваться с его губ, нож вошел ему в бок. Боль, пронзившая тело, зажгла в Тауле гнев. Кулаком он двинул убийцу в челюсть. Нож снова взвился в воздух, но кулак был быстрее. За кулаком последовал локоть, и убийца отлетел к двери. Горячая кровь струилась по бедру Таула. Левой рукой Таул сдавил правое запястье противника. Это была мертвая хватка, но тот не выпустил нож.

Осененный внезапной мыслью Таул чуть ослабил хватку. Убийца улыбнулся, подумав, что Таул уступает. При виде этой улыбки Таул откинул голову и лбом со всего размаху треснул врага по носу. Кость хрустнула, и хлынула кровь. Убийца завопил. Таул стукнул его рукой о дверную раму, заставив выронить нож. Потом, преодолевая головокружение, ударил снова — прямо по сломанному носу, вдавив осколки кости в мозг. Убийца не удержался на ногах. Таул позволил ему упасть, подставив подхваченный с пола нож.

Убийца рухнул на пол уже мертвым, с собственным ножом в груди.

Таул прислонился к дверному косяку. Мелли бросилась к нему.

— Я же велел тебе уходить, — сказал он, с трудом переводя дыхание.

Она перешагнула через труп убийцы и кинулась в спальню. Оглянувшись, Таул увидел ее на коленях у тела герцога. Зажав кулаком рану в боку, Таул опустился на колени рядом с ней. У герцога, как и у часового, было перерезано горло.

— Он мертв, — прошептал Таул, обняв Мелли за плечи. Огромные слезы катились у Мелли по щекам. Она не обернулась к Таулу и не сказала ни слова. — Пойдем, — мягко сказал он. — Нельзя тебе здесь оставаться. — Мысль его бешено работала. Мелли в большой опасности. Надо уходить из дворца сейчас же, пока не обнаружено тело. Нельзя, чтобы ее обвинили в соучастии, — лучше увести ее отсюда.

— Он ждал нас здесь, в спальне, — тусклым голосом произнесла она. — Выскочил внезапно и...

— Ш-ш. — Таул взял ее за руку. — Пойдем со мной. Здесь ты в опасности. — Он потянул ее за собой, но она не двинулась с места. Другой рукой она сжимала руку герцога. Она поднесла ее к губам и стала целовать пальцы, один за другим.

Таул увидел Хвата, стоящего на пороге, и сказал ему одними губами:

— Приведи лорда Мейбора. — Мелли не в себе, и нужен родной человек, чтобы привести ее в чувство. Хват убежал. Таул встал и подошел к постели, усыпанной лилиями и лепестками роз. Брак не был осуществлен — стало быть, он не считается законным. У Мелли не будет никаких прав, все перейдет к Катерине. Кайлок все-таки получит Брен.

Таул стянул с постели покрывало, разбросав цветы, и накинул его на Мелли. Волосы ее слиплись от крови. Платье спереди промокло от слез. Он ничем не мог помочь ей.

Чувствуя себя бесполезным, он вышел из спальни. Его снедало нетерпение. Кто знает, сколько времени им отпущено. Вряд ли часовые могли услышать крики и шум борьбы — они находятся этажом ниже, за двумя закрытыми дверьми. Но тревогу может поднять тот, кто послал убийцу. Это скорее всего Баралис, а Катерина ему помогает. Дочь герцога, по всей вероятности, знала о потайном ходе. Таул оторвал полу камзола и туго перевязал бок, чтобы остановить кровь. Если Катерина как-то замешана в убийстве, Мелли грозит страшная опасность. Катерина ненавидит ее. Она заточит Мелли в тюрьму или казнит. Она теперь герцогиня Бренская и может делать все, что ей заблагорассудится.

— Где она? — спросил Мейбор, входя в комнату с Хватом. — Где Меллиандра?

— В спальне, с герцогом, — сказал Таул, останавливая его. — Будьте с ней помягче.

— Непременно, — кивнул Мейбор. Он прошел в спальню. Таул потрепал мальчика по голове.

— Ты молодчина, Хват. Я горжусь тобой.

— Нет, Таул. Это ты молодец. Я просто сбегал за тобой.

Таул медленно покачал головой:

— Я потерпел неудачу, Хват. В который раз.

На пороге появился Мейбор с Мелли, которая тяжело опиралась на него, глядя куда-то в пространство.

— Пойдемте отсюда, — сказал Таул.

— Куда? — спросил Мейбор.

— Надо увести Мелли... Меллиандру из дворца. Здесь ее жизнь в опасности. Катерина схватит ее, как только об убийстве станет известно.

— Ты прав, — уронил Мейбор. — Я знаю одно место, куда мы сможем пойти. — Он достал из-за пазухи клочок бумаги и подал Таулу. Там был записан какой-то адрес.

— Чей это дом?

— Лорда Кравина. Он находится в южной части города. Кравин сказал, что я могу пользоваться им в случае нужды.

— Значит, туда и отправимся. Не знаешь ли, Хват, как можно незаметно выбраться из дворца? — Хват кивнул, и Таула это нисколько не удивило.

— Знаю. Там, под лестницей, есть дыра, в которую можно пролезть. А когда мы окажемся на той стороне, я мигом выведу вас наружу. Этот дворец весь пронизан потайными ходами. В некоторых, конечно, пованивает, а лорду Мейбору трудненько будет протиснуться в ту дыру. — Хват смерил Мейбора взглядом. — Как бы не пришлось ее расширять.

— Ладно, Хват, — отрубил Таул. — Как-нибудь справимся. Пошли. — И он повел свой маленький отряд вниз по лестнице. Как и предсказывал Хват, дыра оказалась маловата для Мейбора, и Таул принялся расширять ее, отбивая камень рукояткой ножа. Они проползли по вентиляционному каналу, и Хват вывел их из дворца в темный город.

В Брене стояла холодная безлунная ночь. Звезд на небе не было, и никто не видел беглецов. Ветер налетал с Большого озера, подталкивая их в спину.