Измена. Танцы на осколках (СИ)

Глава 30

Когда подъезжаем к работе, я стараюсь как можно быстрее вылезти из машины и, прихрамывая, максимально быстро направляюсь ко входу. Я стараюсь не показывать свою слабость, держу спину прямо и иду, пытаясь выглядеть уверенно, хотя внутри всё трясётся. Не нужно больше мне его лже-заботы.

Я чувствую, как внутри меня поднимается страх и растерянность — после всего, что произошло, я не знаю, как мне теперь вести себя рядом с ним. Марк неспеша догоняет меня.

— Решила показать, какая ты самостоятельная?

— Мне больше не нужна твоя помощь, — рычу, не глядя на него.

Марк специально не обгоняет меня, неспеша следуя рядом. Вместе заходим в лифт. Я пытаюсь понять, что он думает, но его взгляд — словно стена, за которой скрываются эмоции, недоступные для меня.

Выхожу из лифта и Марк снова идет рядом, на шаг позади, будто хочет подстраховать, если я упаду. И у меня ощущение, что я сейчас реально рухну. Ступни жжет огнем. Но я лишь сильнее стискиваю зубы, кусая губы.

Как только мы оказываемся в кабинете, падаю в кресло и прикрываю дрожащие ресницы. Глаза печет от сдерживаемых слез. Чувствую, что Марк идет ко мне. Открываю глаза, а он уже присаживается передо мной на корточки, чтобы осмотреть мои ноги, не спрашивая разрешения.

— Не трожь, — шиплю, дергаясь, но он упрямо снимает с меня обувь и я чувствую, как моё тело снова напрягается — от смешанного чувства беспомощности и его неожиданной, пусть и фальшивой, заботы. Он же может уже не играть. Так зачем?

— Кровит, — вздыхает Марк, показывая мне окровавленную стельку и приносит аптечку.

— Тебе нужно было оставить меня дома, — шепчу я, глядя на его сосредоточенное лицо. Слова застревают у меня в горле, смешиваясь с чувством смятения и непонимания. Почему он так решительно отказывается оставить меня в покое? Почему ему не все равно?

— Чтобы все повторилось? Нет, — отвечает он, не поднимая глаз. — Со мной сейчас безопаснее, как бы смешно это ни звучало для тебя.

Я удивляюсь его словам. В Марке смешивается странное сочетание эгоизма и заботы, которое сбивает меня с толку.

Когда он заканчивает перевязку, отворачиваюсь к рабочему столу молча. Надо бы поблагодарить, но язык не поворачивается с ним разговаривать. Сейчас в голове только одно желание — дождаться момента, когда закончится учеба, и без оглядки сбежать на практику.

И гори оно все синим пламенем.

Работать с похмелья — то еще удовольствие. Меня мутит и то и дело бросает в жар. Правда, бросает в жар не только от алкогольных токсинов в крови. Еще и от горячих картинок, то и дело всплывающих перед глазами. Я будто снова чувствую его губы, вкус и аромат…

Как мне теперь работать с этим человеком и делать вид, что ничего не было? Да он же… первый у меня. Я открылась, поддалась его энергетике и попалась на крючок без наживки.

Со стоном роняю голову на стол, забывая, что не одна в кабинете.

— Тебе плохо? — тут же реагирует Марк.

— Нет! — вскрикиваю, потому что слышу звук шагов. Выпрямляюсь. В висок стреляет болью. Марк направляется ко мне. — Не подходи!

— Рита, — хмурится Марк, но не притормаживает.

— Со мной все впорядке. — вскакивая, рычу севшим голосом. — Не трогай меня.

— Сядь, — Марк останавливается.

Медленно пячусь к другому краю стола, обхожу его. Собираюсь позорно бежать, хотя понимаю, что при желании Марк тут же меня догонит.

Дверь кабинета распахивается и, впервые увидев Римму, я облегченно выдыхаю. Беру со стола первую попавшуюся папку и выхожу из кабинета.

— Рита, сделай мне кофе, — просит Марк в догонку.

Понимаю, что он просто боится, что я натворю что-нибудь и здерживает таким образом.

— Мне тоже, если не трудно, — мило улыбается Римма, но в ее глазах адовый котел. Я бы в нем сварилась в считанные секунды, если бы это было возможно. Мысленно усмехаюсь.

Есть небольшое ликование в душе, что теперь не я одна на стороне преданных. Разница только в том, что она, скорее всего, об этом не знает. И Марк ее в известность, конечно же, не поставит.

На душе отвратительный привкус от ревности к человеку, который тебе пробрался под кожу, но которому ты не нужен. Но я понимаю, что по-другому и быть не могло. И я сама виновата в том, что покупалась на все дешевые провокации моего мужа и чуть подороже — его брата.

В приемной тоже стоит кофемашина. Бросаю папку на стол, хромаю к ней. Делаю два американо. Хочется подойти и этот горячий кипяток Марку на брюки выплеснуть, а Римме в лицо.

Внезапно я слышу, как голоса за дверью становятся громче. Разговор переходит на повышенные тона. Я стою у кофемашины и стараюсь разобрать, о чем речь, но не понимаю ни слова.

И что делать? Заходить? Нет?

Беру два блюдца с чашками и останавливаюсь возле двери. Вроде затихли. Толкаю створку и шагаю внутрь.

Натыкаюсь на внезапно появившуюся передо мной Римму. Она выбегает из кабинета и, мне кажется, плачет. Останавливаюсь, пытаясь избежать столкновения, но Римма врезается в меня плечом так, что я отшатываюсь.

Из чашки выплескивается кофе, обжигая мне пальцы. Вскрикиваю, роняя чашку и от моего движения падает и вторая, обжигая меня снова.

Безмолвно втягиваю воздух, потеряв дар речи от боли.

Марк тут же вскакивает с места и в считанные секунды оказывается рядом. Я снова вижу, как его глаза мгновенно меняются — из холодных и равнодушных они превращаются в обеспокоенные.

Тот самый человек, который явно мне дал понять, что я — объект его игры, теперь проявляет заботу, будто ему есть до меня дело, и я не знаю, как на это реагировать.

Почему именно сейчас, когда я уже решила, что не могу ему доверять?

Он подхватывает меня на руки, сажает на диван, достает лед для виски и сжимает на нем мои обожжённые пальцы. Обнимает их своими ладонями и дует на них.

— Отпусти, — всхлипываю.

— Тише, тише, — шепчет он, и его губы осторожно касаются кончиков моих пальцев. Это прикосновение такое нежное, что я не могу удержаться — слёзы начинают катиться по щекам.

Почему я чувствую такую слабость перед ним? Я должна быть сильной, должна держать дистанцию, но не могу. Всё, что я чувствую сейчас, — это смесь боли, обиды и желания оказаться в его объятиях.

— Марк, пожалуйста, не трогай меня, — шепчу, не в силах перестать плакать. — Мне есть разница, понимаешь?

Пытаюсь выдернуть руки, но Марк лишь крепче сжимает их.

— Я не хотел причинить тебе боль, — тихо говорит он.

Несмотря на то, что его слова звучат искренне, я не могу поверить ему. Эти слова, вместо утешения, лишь усиливают мои страдания. Зачем он говорит это сейчас?

— Но ты уже сделал это, — улыбаюсь сквозь слезы и, наконец, вырываю руки из его ладоней. — И продолжаешь делать. Не трогай меня, у меня есть муж.

— Муж, которого ты к себе не подпускаешь, — щурится Марк.

— Сегодня же это исправлю!

Вечером родители настаивают на семейном ужине. После всего, что произошло, это выглядит подозрительно. Не хотят ли они устроить публичную порку? Я уже ничему не удивлюсь. В извращенном видении мира этой семейки, я — белая ворона, от которой слишком много проблем.

Принципиально перед окончанием рабочего дня захожу к Максиму в кабинет. Предупредительно стучу и, получив разрешение, вхожу. Макс один и — о боги — работает. Я даже не сразу понимаю, что мне кажется странным. Потом отмечаю — он трезв и бодр.

Видимо, тоже уже знает об ужине и просто держит себя в руках. Или это родители после моего внезапного бунта ему сделали внушение?

— Ты захватишь меня домой? — уточняю, не рискуя проходить дальше порога и оставаться с ним один на один.

— Что такое? Разонравилось с Марком засиживаться? Не удовлетворил? — равнодушно отзывается он, не отрывая взгляда от бумаг.

— Тебе нет равных в дедукции, — не выдерживаю и зло хмыкаю, но тут же прикусываю язык, потому что Макс все же поднимает на меня взгляд. Тяжелый, темный и какой-то плотоядный.

Требуются невероятные усилия, чтобы не передернуться.

— Родители будут ждать нас на ужин, ты в курсе? — стараюсь перевести тему в более нейтральное русло.

— В курсе, — Макс снова опускает глаза на бумаги, но потом все же бросает взгляд на часы. — Минут через тридцать поедем.

— Тебе помочь с документами? — уточняю и не понимаю, зачем мне это нужно. Меня начинает ломать при приближении этого человека, как при температуре, я не могу долго находиться с ним в одной комнате. Дернуло же за язык!

Макс вскидывает на меня удивленный взгляд и пару секунд разглядывает так, будто впервые увидел.

— Помоги, — отталкивается он от стола, встает и идет ко мне. Я было шарахаюсь в сторону, но он всего лишь берет стул, стоящий возле двери, и несет к своему столу, кивает мне на него.

Сажусь и склоняюсь над документами. Макс объясняет мне, какие цифры ему диктовать и мы начинаем быстро вносить данные в компьютер. Это очень странно — сидеть с ним рука об руку безо всякого напряжения. Мы просто работаем. Как коллеги, без каких-либо других смыслов.

Вся работа занимает около часа. Заканчиваем. Макс выключает свет и мы спокойно выходим из кабинета, хотя я то и дело ожидаю какого-то удара в спину.

Немного задерживаемся к ужину, поэтому Макс ведет машину довольно быстро. Молчим. За всю дорогу не произносим ни слова.

Когда машина останавливается возле дома, я открываю дверь, но Макс опережает меня. Он подхватывает меня на руки, игнорируя мои протесты, и несёт в дом.

— Отпусти меня, Макс, — шепчу, чувствуя, как вспыхиваю от неловкости. Меня несет на руках мой официальный муж, а я готова провалиться со стыда.

Всё внутри сопротивляется этому близкому контакту, но я ничего не могу сделать. Да и вреда мне Макс не причиняет. Наоборот, будто поддался внезапному порыву заботы, как я в его кабинете.

Я не хочу, чтобы он касался меня, но появляется маленькая надежда на перемирие. Пусть подобное тонкому весеннему льду, но перемирие. Мне нужна передышка. И, видимо, он тоже это прекрасно понимает.

Макс заносит меня в дом и несет в гостинную. Там разговаривают свекр, Марк, Римма и Ирина Николаевна. Все взгляды устремляются на нас.

— Ну, наконец-то! — встает Ирина Николевна. — Это моветон, опаздывать на мероприятия.

Римма лишь шире растягивает холодную улыбку. Лицо свекра бесстрастное, но в глазах читается легкое неодобрение. На Марка не смотрю из принципа, но чувствую на себе обжигающий, проницательный взгляд.

— Мы работали. — коротко отзывается Макс.

Он словно нарочно игнорирует присутствие людей и аккуратно несет меня в столовую.

Что это? Они поссорились? Для кого этот концерт?

Я глубоко вздыхаю, пытаясь взять себя в руки, но все равно чувствую неловкость.

Следом за нами заходят и все остальные. Снова ловлю на себе взгляд Марка. Он кажется спокойным, но я чувствую, как внутри всё переворачивается от той темной энергетики, что исходит от темных глаз.

Римма что-то говорит ему, цепляясь за его руку, её голос звучит искусственно ласково. Она выглядит довольной, но её улыбка фальшивая, и это вызывает у меня странную смесь ревности и удовлетворения.

Марк знает, что жена ему не верна и просто терпит ее рядом по какой-то причине. А она не знает, что все ее темные стороны уже давно на виду, и лезет из кожи вон, чтобы изображать заботливую супругу. Или это концерт для Максима?

Может, они поссорились и это он ей решил напомнить, что у него есть жена, которую он может прилюдно носить на руках?

Ужин начинается, все активно общаются, но атмосфера в комнате напряжённая. Я ощущаю это каждой клеточкой своего тела. Мать старается разрядить обстановку, улыбаясь и болтая обо всем подряд.

Её голос звучит так, словно она отчаянно пытается склеить разломы в этой семье, но атмосфера от этого теплее все равно не становится.

— Мы семья, — внезапно говорит Виктор Викторович, оглядывая всех нас. — И мне бы хотелось, чтобы вы помнили об этом. Все проблемы, обычно, от избытка свободного времени. Хватит разногласий, уже давно пора подумать о будущем.

Его взгляд останавливается на мне и Максе, затем переключается на Марка и Римму. Я чувствую, как кровь отливает от моего лица, а руки начинают дрожать. Мне хочется сбежать из-за этого стола, но я не могу.

— А будущее семьи — это внуки. Нам с Ириной уже очень давно хочется, чтобы вы поскорее подарили нам эту радость.

Макс, сидящий рядом, вдруг поднимает голову и улыбается. Эта улыбка лишена искренности, но она настолько уверенная, что меня передёргивает.

— Не переживайте, отец, — говорит он с нарочитой лёгкостью. — Мы с Марго займемся этим вопросом вплотную в ближайшее время.

Его слова звучат как приказ, и я чувствую, как моё горло сжимает от спазма.

Я едва дышу, мои руки начинают дрожать. Сжимаю вилку с такой силой, что белеют костяшки пальцев. Бросаю ее на тарелку. Все взгляды тут же устремляются на меня.

— Извините, — морщусь. — Ноги болят. Пойду выпью обезболивающее.

Поднявшись наверх, я закрываюсь в комнате, поворачивая ключ в замке. Сердце бьётся как сумасшедшее, я едва держусь на ногах от волнения. Стараюсь не думать о словах Макса. Может, это все сказано, чтобы позлить кого-то? Но все равно меня трясет и всё, что я чувствую, это отчаяние и гнев.

Не раздеваясь, падаю на кровать, прислушиваясь к приглушённым голосам, доносящимся из столовой. Эти голоса словно доносятся из другого мира, далёкого от меня. Мира, в котором я больше не хочу быть.

Я засыпаю, но мой сон беспокойный, рваный. Меня преследуют обрывки воспоминаний, тени людей, их голоса. Просыпаюсь от громкого стука в дверь. Сердце пропускает удар. Стук повторяется, на этот раз сильнее, резче. Я чувствую, как меня охватывает паника.

— Кто там? — мой голос дрожит, я не могу его контролировать.

— Открывай, Марго, — голос Макса. Холодный, приказной, как лезвие ножа.

— Уходи, Макс. Я сплю.

— Ты моя жена. Открывай. Или я войду сам.

Я сажусь на кровати, беспомощно оглядываясь и чувствуя, как по спине пробегает холод. Пульс бьётся в висках, а тело словно парализовано страхом. Слышу, как Макс ударяет плечом по двери. Ещё раз.

Под напором спортивного тела створки прогибаются и дверь с грохотом распахивается.

Макс стоит в проёме и тяжело дышит, а его глаза горят, как у хищника, готового к атаке.

И, что самое страшное, он трезв.

— Ты — моя жена, — повторяет он, делая шаг внутрь. Его голос глубокий, резкий, лишённый тепла. — И я хочу взять то, что принадлежит мне по праву.