Изменник

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ ИЗМЕННИК

Ради общего развития, вообразите невообразимое — соотнесите количество жертв завоевания Корусканта с гигантской шкалой. Представьте десять миллиардов, погибших при бомбардировках… Двадцать миллиардов, погибших в землетрясениях, сопровождавших изменение орбиты планеты… тридцать миллиардов умерших от голода, от рук бойцов йуужань-вонгских карательных отрядов, от ядов и зубов хищников, или иным образом убитых при столкновении с вонг-формованной природой…

Прибавьте к ним сорок миллиардов порабощенных, интернированных и захваченных в плен. Все эти цифры — не что иное, как предположение. Выдумка.

Даже когда база данных Корусканта была в порядке, всеобщая перепись давала весьма приблизительные результаты. В разгар боев подсчитать пропавших и убитых не представлялось возможным. Сто миллиардов — это необоснованно много; вероятно, чудовищно преувеличенно — однако даже если и так… Вычтите данное количество жертв из числа населения Корусканта — вы получите девятьсот миллиардов выживших.

Девятьсот.

Миллиардов.

И выжившие тоже могут быть полезны в бою. Вот уже долгие месяцы то тут, то там из гиперпространства появлялись концентрационные корабли. Когда, или в какой звездной системе это случится — предсказать было невозможно. Концентрационные корабли были обычно километрового диаметра, округлой формы — гигантские махины из беспорядочно скрепленных шестиугольных камер; некоторые — размером с корабельную ступеньку, а некоторые — и с целую посадочную палубу. Возможно, эти корабли были разновидностью какого-то растения, специально выведенной йуужань-вонгами; а, возможно, — нагромождениями экзоскелетов, оставленных гигантскими внеатмосферными животными. Датчики фиксировали следы воздействия довинов-тягунов — вроде, скажем, искривления полей у точек выхода из гиперпространства; и через несколько секунд после появления каждого такого корабля следовало новое возмущение в гравитационном поле.

Некоторые ученые из Новой Республики полагали, что эти вторичные взрывы были ничем иным, как самопроизвольным схлопыванием довинов-тягунов. Другие утверждали, будто вторичные взрывы указывали на то, что некие довинообразные существа, доставившие концентрационный корабль, возвращались к исходной точке через гиперпространство. Ясно было только одно: корабли эти появлялись неожиданно, и зачастую в необитаемых звездных системах. Они не были оборудованы ни продовольственными складами, ни системами жизнеобеспечения, ни соответствующими двигателями. На этих кораблях были только пассажиры. Миллионы пассажиров. Сотни миллионов выживших после завоевания Корусканта. Каждая обитаемая система, нечаянно оказавшаяся пунктом назначения концентрационного корабля, вставала перед суровым выбором: потратить свои по-военному скудные ресурсы на то, чтобы обеспечить беженцев жильем и продовольствием; либо позволить тем умереть от удушья, голода, жажды… возможно, от переохлаждения, а возможно, от чрезмерной жары. Либо оставить эти корабли без внимания — позволить им дрейфовать между планетами застывшими мавзолеями, вечным напоминанием о бездушном, смертоносном пренебрежении к сотням миллионов жизней.

Ни один из миров Новой Республики не был в состоянии взять на себя ответственность подобного масштаба; если бы это было возможно, такой мир заведомо не принадлежал бы к Республике. Никто не знал наверняка, появляются ли концентрационные корабли в необитаемых системах. Никто не хотел даже задумываться о такой возможности.

Кое-кто из джедаев участвовал в поисках, при помощи Силы исследуя обширные скопления межзвездной пыли; но джедаев и так было мало, а тем немногим, что уцелели, нечасто удавалось найти свободное время. Планетарные и системные правительства не снаряжали никаких поисковых команд. Они просто были не в состоянии сделать это.

Правительства не могли обеспечить даже то количество беженцев, которое накопилось в их системах к настоящему моменту; разыскивать новых было не только бесполезно, но и неразумно. Несмотря на отчаянную нехватку сырья и технологий, делалось все, что только возможно. Военное положение исключало вероятность скорого возникновения городов на сотни миллионов жителей, но существовал и иной вариант решения проблемы. Концентрационные корабли были просторными и герметичными. Потому беженцев не спешили снимать с них; а принимающая система брала на себя обеспечение переполненных кораблей водой, канализацией, очищенным воздухом, освещением и продовольствием.

Корабли стали орбитальными лагерями беженцев. Лагерями… как ни крути. Жизнь на лагерном корабле была нелегкой. Даже в процветающих системах продовольствие распределялось так, чтобы едва не умереть с голоду; даже лучшие очистные сооружения не могли избавить воду от следов загрязнения, и, чем дальше — тем хуже. Теснота, грязь, вонь: атмосферные установки еле справлялись с дыханием, кожными испарениями и иными отходами жизнедеятельности тысяч различных рас, сама атмосфера была так насыщена угарным газом, что всех без исключения мучили головные боли… по крайней мере тех, у кого были головы. Даже фотосинтезирующие установки работали на пределе — хоть двуокиси углерода было с избытком, но перерабатывать ее приходилось в тусклом, ненадежном искусственном свете. Плохо было всем, а покинуть корабль разрешалось только в очень, очень редких случаях.

Об истинным причинах, по которым беженцев удерживают на концентрационных кораблях, вслух не говорилось.

Дело же было вот в чем: межпланетное пространство оказалось идеальным санитарным кордоном. По милости йуужань-вонгов многие системы получили помимо неизбежных последствий перенаселения и иные неприятные сюрпризы. Ко всем сообществам беженцев присоединялось неустановленное количество шпионов, саботажников, участников Бригады мира, и всяких разных коллаборационистов…

А иногда бывало и хуже.

Ганнер Райсод уже не одну неделю следовал за молвой. Этот слух поведал ему навигатор чартерного челнока в таверне на Тейре, тот узнал от служащего грузового космопорта на Ротане, почерпнувшего это из разговора с пилотом фрахтовика на Сайзар Ран, который случайно услышал об этом от таможенного инспектора то ли в системе Севаркос, то ли на Мантуине, может быть — на Алмании; инспектор услышал об этом от флотского приятеля, чей родственник поступил волонтером на концентрационный корабль в системе Ботавуи. Ганнер терпеливо отследил всю цепочку, прошел через сохранившиеся миры Новой Республики, через недели гиперпространственных перелетов, через бесконечные разговоры — «Видели ли вы?..» — со скучающими клерками и мрачными грузчиками, недоверчивыми бюрократами и обозленными беспризорниками. И когда он откинул пронумерованную занавеску, которая обозначала дверь комнаты в гигантском улье концентрационного корабля, он уже так устал, что не помнил, в какой системе находится.

Номер на занавеске состоял из трех частей, которые служили координатами расположения комнаты относительно центра этого неправильной формы шара — концентрационного корабля. На корабле, где не было ничего, что напоминало бы палубы — или вообще хотя бы прямые линии — трехмерные координаты были единственным способом обозначить адрес комнаты. Именно эта отдельно взятая комната располагалась вдалеке, практически в самой глубине корпуса, на стороне, противоположной той, что была обращена к миру, вокруг которого вращался корабль. Она была — как Ганнер смутно заметил про себя, узнав координаты — на темной стороне.

В те дни Ганнер был непохож сам на себя: куда-то исчезла роскошная блуза и узкие кожаные брюки, и сверкание золотого шитья, и до блеска начищенная обувь. Вместо этого, он был одет в бесформенную тунику непередаваемого коричневого цвета и мешковатые серые штаны, из-под которых едва были видны ботинки — обшарпанные и испачканные в грязи десятков миров. Исчезла и неотразимая улыбка, и лихой блеск ясных синих глаз; он даже позволил курчавой щетине скрыть красоту его безупречного подбородка. И это не было маскировкой. Ганнер не скрывал своего имени: наоборот, он использовал свое имя и репутацию как орудие, позволяющее прорваться сквозь бесконечные дебри бюрократической писанины, которая препятствовала его проникновению на концентрационные корабли. Но он изменился настолько, насколько это было возможно. Оставаться все тем же, прежним Ганнером, было невыносимо.

Вот сейчас, например, на пороге этой комнаты: прежний Ганнер с апломбом отдернул бы занавеску и застыл бы в дверном проеме, окруженный сумеречным ореолом.

Он бы сухо представился и задал свои вопросы, рассчитывая лишь на эффектное воздействие своего высокого роста и величественного сияния, своей репутации, и очевидного непреклонного намерения во что бы то ни стало добиться нужных ответов.

Ганнер сел у стены, как будто он был всего лишь одним из беженцев, решившим отдохнуть в коридоре. Опустив голову и закрыв глаза, он проник в комнату при помощи Силы. Там могла оказаться ловушка, а он уже не позволял себе бездумно рисковать.

Осторожность была его девизом, а неприметность — лучшей защитой. Он чувствовал присутствие людей в комнате; вероятно, пятерых — как ему и сказал измотанный клерк, запрашивая их данные в ветхом, перегруженном временном накопителе, что содержал систематизированные добровольными администраторами этого корабля обрывки сведений — но Ганнер не мог соотнести свои ощущения с индивидуальными особенностями этих людей.

Он помрачнел и зажмурился, пытаясь сконцентрироваться. У него появилось чувство, будто в комнате был всего один человек с пятью различными личностями… или все пятеро были частями некого коллективного сознания. Это было несвойственно людям, но вряд ли совсем невозможно. Галактику заполонили десятки, если не сотни, побочных вариаций на гуманоидную тему; Ганнер знал только то, что не смог бы опознать любую из них. А неизвестность — как его научил горький опыт — всегда опасна. Зачастую смертельно.

И маленькая шутка о том, что комната находится на темной стороне, уже не казалась такой смешной. У Ганнера появилось чувство, что его вот-вот убьют.

Он вздохнул, и поднялся на ноги. С самого начала своих поисков, он как будто примерно представлял, чем все это закончится: вот он — одинокий, уязвимый, и никто не знает, где его искать, если он не вернется. Да у него два дня ушло только на то, чтобы добрести до местных трущоб. Никто и не узнает, что с ним. Хотя — кое-кто все же догадается… но вряд ли это взволнует ее. Ганнер не забыл темное пламя, вспыхнувшее в глазах Джейны, когда он заговорил об этом слухе.

— Еще одна глупая выдумка, — сказала она. — А ты идиот, что веришь.

Он попытался объяснить, что на самом деле он не верит; просто подумал, что надо бы проверить рассказ. Попытался объяснить, насколько это важно для морального состояния всех и каждого в Новой Республики.

— Разве ты не понимаешь? Он герой. Это будет как будто… будто он воскрес из мертвых, Джейна! Это будет волшебство… чудо! Это даст нам новую надежду.

— Нам не нужна надежда, — сказала Джейна. Теперь, после Миркра, в ее когда-то нежно округлых чертах сквозил отпечаток мрачной решимости. — Нам нужно больше кораблей. Нужно новое оружие. И нужны джедаи. Мы должны сражаться. А не тратить, по твоей милости, свое время на фантазии.

Ганнер упорствовал.

— А что, если это не фантазия? Твоя мать до сих пор утверждает, что он жив…

— Моя мать, — сказала Джейна, и неторопливая, вневременная тяжесть ее слов показалась слишком большой, слишком взрослой для девушки-подростка, — В один день лишилась обоих сыновей. Она так и не оправилась от этого. И, наверно, никогда не оправится.

— Она имеет право знать…

— Я ведь не спорю с тобой, Ганнер. Просто прими к сведению то, что я говорю. Не болтай своим языком. Я не желаю, чтобы что-то из этого вдруг стало известно маме. Снова дать ей надежду и опять отнять — это сокрушит ее. Если ты не промолчишь, я сокрушу тебя.

— Но… Но, Джейна…

Тогда она приблизилась к нему, и темное пламя в ее глазах было таким жарким, что Ганнер отшатнулся.

— Не надейся, что я передумаю, Ганнер, и не надейся, что мне это не под силу.

Он не ответил. Он верил ей.

Она сказала:

— Вонги оставили Джейсена в живых. Это продолжалось достаточно долго. Они оставили его в живых, чтобы мучить. Я все чувствовала. Но никогда не рассказывала родителям, через что ему пришлось пройти. То, что произошло с Анакином… и то было лучше. Чище, — в ее глазах сверкнули слезы, но голос был тверже транспаристила. — Я почувствовала, как умер Джейсен. В одно мгновение он просто… просто исчез. Выпал из реальности, словно никогда и не существовал. Я все чувствовала. Если бы он был жив, мне бы не понадобилось, чтобы ты сообщал мне об этом! Я бы и так знала!

Она так сжала кулаки, что на пальцах побелели костяшки, прижала руки к бокам, раздвинула губы в оскале.

— И не рассказывай мне об этом… об этом бреде больше никогда. И никому вообще не рассказывай. Ни одной душе. Если я узнаю, что ты разговаривал об этом хотя бы сам с собой, я накажу тебя. Я преподам тебе урок такой боли, какой не следует преподавать никому.

Ганнер молча смотрел, ошеломленный горечью и чистой черной яростью, пульсирующими в Силе. Да что с ней такое? Хотя были слухи…

— Эй, Джейна, все-все-все, — сказал он. — Я никому не скажу, обещаю. Только не злись…

— Я не злюсь. Ты не видел, как бывает, когда злятся. Уповай на то, что и не увидишь.

Она скрестила руки и отвернулась.

— Убирайся с моих глаз.

Ганнер, шатаясь и вздрагивая, пошел прочь. Джейна всегда была такой сдержанной, деловой, уравновешенной, что легко было забыть, что и она потеряла в тот день двух братьев.

Потеряла своего близнеца: брата, который словно был половинкой ее самой.

Позже… намного позже… он сообразил: знаете ли, а ведь я только обещал не рассказывать. Не искать я не обещал.

Именно тогда он и выступил в свой поход.

«Прежний Ганнер тоже мог бы так поступить», размышлял он время от времени с некоторой печальной отстраненностью. Это было бы величественной историей; историей о джедае, которым мечтал стать Ганнер: герой-одиночка, бороздящий галактику в поисках того, о чем нельзя говорить вслух, приветствующий воображаемые опасности и преодолевающий бесчисленные препятствия.

Это был бы сам Ганнер: хладнокровный, невозмутимый, внушающий страх герой, о каких рассказывают только приглушенными в благоговении голосами, и иные подобные юношеские бредни. Тщеславие, вот что это было: чистое тщеславие.

Тщеславие всегда было неодолимой слабостью Ганнера. Нет ничего такого в том, чтобы быть героем… взять хотя бы Хэна Соло или Коррана Хорна. Не зазорно и хотеть стать героем: Люк Скайуокер никогда не скрывал, что в юности мечтал о приключениях, и всем известно, что из этого вышло. Но когда ты пытаешься сделаться героем, ты погружаешься в пучину неприятностей.

Жажда славы может стать напастью: болезнью, которую не вылечить никакой бактой.

И если ты дошел до конца, то не можешь думать уже ни о чем другом. В конце ты уже даже не думаешь о том, чтобы в действительности быть героем. Ты только хочешь, чтобы люди так о тебе думали. Прежний Ганнер Райсод страдал этой болезнью, причем его случай был типичным. И это чуть не убило Ганнера. Хуже того: это чуть не толкнуло его на темную сторону.

В моменты слабости он, бывало, снова предавался этим опасным мечтам. Но теперь подобные мысли вызывали у него дрожь.

Он приглушил свою жажду стороннего признания до тихого, тонкого голоска, который однажды, надеялся Ганнер, замолчит навсегда.

Потому он отправился в свой поход без шумихи. Неприметно. Анонимно.

В уверенности, что история не получит огласки. Ему нужно было знать, что он делает это из искренних побуждений. Что не поддастся вновь болезни тщеславия. Ганнеру нужно было знать, что он следует за слухом, потому что это — правильно. Потому что Новая Республика отчаянно нуждалась хотя бы в проблеске надежды. Потому что и Джейна нуждалась в этом тоже.

Каждый раз, когда он вспоминал темное пламя, за которым не было видно когда-то приветливых карих глаз, он чувствовал новый укол в сердце. Заигрывание с тьмой… конечно, многие джедаи делали это, особенно после начала войны.

Некоторые даже утверждали, что галактике больше и не на что надеяться. На «летающем мире» Миркра они даже всерьез обсуждали это, как один из вариантов.

Но одно дело, скажем, Кип Дюррон, рассуждающий о тьме: он слишком долго был заложником застарелой вражды и самоуничижения… невероятные лишения в детстве, его немыслимые преступления постоянно держали его на той грани, где согласие со светом было делом каждодневной тяжкой битвы с самим собой.

Другое дело — юные джедаи в безвыходной ситуации, обсуждающие возможность обращения к темной стороне. А вот для Джейны Соло смотреть в глаза и угрожать убийством — это было совсем иное. Это ранило его. Ранило сильнее, чем он сам ожидал. Ведь дети из семьи Соло должны были быть неуязвимыми.

Они были новым поколением легенд галактики: чистая, незамутненная надежда всех джедаев. Поступать правильно было для них естественно. Всегда.

Они были, должны были быть, зачарованными воинами Силы: каждый из троих был — даже не особо стараясь — тем самым героем, которым Ганнеру в жизни не стать. Они были рождены для этого.

Но теперь Анакин и Джейсен мертвы, а Джейна… Джейна вдруг напугала Ганнера невысказанным напоминанием, что она все-таки внучка Дарта Вейдера.

И что ранило еще сильнее: он ничего не мог с этим поделать. «Однако ж, нет, это не совсем так,» подумал он, медленно поднимаясь на ноги. «Есть одна вещь, которая в моих силах».

Может быть… едва ли, но ведь может… Джейна потеряла только одного брата. Джейсен может оказаться живым. Может быть, Ганнер подтвердит это. Может быть, он даже найдет Джейсена; это не спасет ее, но все же облегчит спасение. А если он потерпит неудачу…

Что же, ничего не изменится. У нее все равно не осталось иллюзий, которые можно разрушить. Ганнер мысленно кивнул и придвинулся к занавеске, которая отделяла комнату от коридора.

— Простите? — вполголоса произнес он. — Эй! Здесь кто-нибудь говорит на общегалактическом?

— Уходите, — голос, раздавшийся из-за занавески, был странно — смутно, неуловимо — знакомым. — Вам здесь нечего делать.

Чувство, что его вот-вот убьют, вдруг превратилось в парализующее предвидение гибели. У Ганнера дрогнули колени, и захотелось убежать из этого коридора… но, хоть он и не был героем, зато обладал достоинством, которое не нуждалось в подтверждении — храбростью. Он глубоко вдохнул. Рука, поднятая к занавеске, чуть-чуть дрожала, и он смотрел на нее, чтобы успокоиться. И только после этого немного отодвинул занавеску.

— Прошу прощения за беспокойство, — сказал он. — Я не займу у вас много времени. У меня всего лишь один вопрос. Один вопрос, и все; и после этого я сразу же уйду.

Крупный мужчина средних лет, находившийся в комнате, смотрел на него с каменным выражением лица.

— Уходите.

— Через минуту я уйду, — извиняющимся тоном сказал Ганнер. — Но, как я понял, кто-то, живущий в этой комнате, утверждает, что видел Джейсена Соло живым, на Корусканте, после вторжения. Могу я поговорить с тем, кто это сказал?

Судя по тому, что можно было увидеть за занавеской, там была всего одна или две маленьких комнаты, и почти никакой обстановки.

На мужчине, который преградил ему путь, была только длинная, бесформенная туника, похожая на широкую робу; остальные — все мужчины — были одеты точно так же. Какое-то религиозное сборище? Ганнер задумался, поскольку у них было нечто вроде совпадающих аур, и схожая манера держаться, и схожие жесты или нечто подобное, что зачастую можно наблюдать у последователей фанатичных учений. Или, возможно, это была всего лишь бедность и отчаяние.

— Я заплачу, — предложил он.

— Вам здесь нечего делать, — повторил мужчина. Один из его спутников подошел ближе и молча указал на световой меч, висящий у Ганнера на поясе. Он что-то произнес на гортанном языке, которого Ганнер не понимал.

— Не каждый, у кого есть световой меч — джедай, — ответил мужчина, не отрывая пустого злобного взгляда от Ганнера. — Не шуми.

И снова Ганнер был поражен до странности знакомым звучанием этого голоса, хоть и знал, что никогда раньше не встречался с этим человеком. Почему-то ему казалось, что голос должен быть выше, звонче, веселее. Ганнер тряхнул головой. Об этом можно и позже подумать. Он, может быть, и не лучший игрок в сабакк этой галактики, но он знал, когда следует открывать карты.

— Я джедай, — тихо сказал он. — Мое имя Ганнер Райсод. Я прибыл, чтобы узнать про Джейсена Соло. Кто из вас видел его живым?

— Вы ошиблись. Никто ничего не видел. Идите-ка лучше.

Один из них выступил вперед и произнес что-то, прозвучавшее как «шинн'л фекк джиидаи тризмек».

— Тихо! — бросил мужчина через плечо. У Ганнера зашевелились волосы, но лицо сохраняло выражение вежливой заинтересованности.

— Пожалуйста, — сказал он. — Расскажите мне о том, что вам известно.

Он воспользовался Силой, чтобы добиться некого понимания от этого человека… и обнаружил себя бегущим по коридору, без единого воспоминания, как он здесь оказался.

«Что?» растерянно подумал он. «Что?» Память возвращалась к нему обрывками, и с головной болью: этот парень в комнате применил Силу — применил умело, словно могучий джедай. Немолодой, ничем не примечательный мужчина отмел в сторону все вопросы и обрушил на Ганнера удар такой силы, что, даже зная, какова природа этого явления, Ганнер все равно не мог остановить своих ног, бегущих прочь от комнаты. Он заставил себя остановиться и привалился, тяжело дыша, к шершавой стене. Страх исчез; он тоже мог бы быть наведен при помощи Силы: смутный и неощущаемый. Сейчас, хоть и было поздно, Ганнер пожалел, что не нарушил обещания, данного Джейне, и не привел с собой с десяток джедаев. Потому что сейчас он чувствовал явное присутствие в Силе.

Присутствие кого-то одного. Остальных четырех Ганнер совсем не ощущал. В его руке оказался световой меч, и клинок ожил. «Ты здесь не один такой — умеешь забавляться с Силой», подумал он, широко улыбаясь и на мгновение уступая привычному азарту, знакомому холодку радостного предвкушения перед лицом внезапной опасности. Как в прежние времена.

«Распрощайся с этим Ганнером навсегда», сказал он себе. Он отжал кнопку, и клинок погас. «Я не такой. Я осторожный. Осторожный и неприметный.» Медленно, старательно, он начал отстраняться от Силы: уменьшал свое присутствие в Силе, словно все еще двигался прочь по коридору. Это делало его слепым, но в то же время и невидимым для Силы. Он медленно приполз обратно к комнате, бесшумно скользнув вдоль стены. Надо же: настолько хорошо владеющий Силой человек — и заодно с йуужань-вонгами. Скорее всего, замаскированными.

И этот человек умело пробил защиту Ганнера, обрушив на него свой удар; в считанные минуты он может навсегда раствориться в многомиллионной толпе, населяющей гигантский корабль. Ганнер наслушался историй о Явине 4: он знал, что йуужань-вонги пытались заставить джедаев служить себе. Если они все-таки добились своего, то последствия могут быть буквально неописуемыми.

Он сам себя не понимал. Не понимал совершенно… Но что ему оставалось делать? «Этот парень сильней меня.» По его рукам пополз холодок страха, на этот раз настоящего, а не проекции Силы. А в комнате пятеро врагов. «Меня точно вот-вот убьют.» Тем не менее Ганнер продолжал скользить вдоль стены, с выключенным мечом в напряженной руке. А как иначе? Он мог живо себе представить, как пытается объясниться со Скайуокером: «ну, ээ, в общем… я ничего не смог поделать с джедаем-изменником и йуужань-вонгскими шпионами, потому что, ээ, поймите меня, из-за того, ээ… что очень стеснялся, как бы люди не подумали, что меня убили при очередной попытке изобразить из себя героя»… Ганнер оборвал мысль; он уже стоял у двери, и через секунду или две его хитрость будет раскрыта.

Времени на раздумья нет. Совсем мало времени на действия. «Только без убийств», сказал он сам себе. «Сначала надо убедиться, что они и вправду вонги.» Выдохнув, Ганнер ослабил мысленное напряжение, которое не допускало его к Силе. На него обрушились ощущения, и в этом потоке он почувствовал того человека, сверкающего, словно вращающийся маяк на астероидном кольце. Никаких мыслей, лишь движение — клинок загорается, отсекает крепления занавески, и Ганнер подхватывает ее, чтобы набросить на голову одного из обитателей комнаты, одновременно отшвыривая ногой второго. Притворившись, что собирается сделать подсечку, Ганнер подпрыгнул, ударом рукояти меча по голове опрокинул третьего на колени, а потом воспользовался им как трамплином для прыжка, в котором ударом обеих ног припечатал четвертого, словно выстрелом из арбалета вуки. Он обернулся к первому — тот как раз выпутался из занавески — и встретил его ударом локтя в челюсть. Ганнер ощутил движение за спиной, и при помощи Силы совершил затяжной обратный прыжок, оказавшись в ювелирно рассчитанной позиции — на расстоянии вытянутой руки от немолодого человека, держа острие клинка меньше чем в сантиметре от его горла.

— Никто не погиб, и никто не ранен, — сухо сказал Ганнер, и его голос был таким же ровным, как гудение светового меча. — Но это может измениться. В любой момент. Все зависит от вас.

Четверо невидимых в Силе незнакомцев, раскиданные по маленькой комнате шатающимися, а то и упавшими, замерли. Немолодой мужчина стоял без движения. Ганнер не смог сдержать легкой улыбки. «Я не только хорош в этом деле», невольно подумалось ему, «Я еще и исполняю его в неподражаемом стиле.» Он пресек эту мысль, даже не успев додумать. «Ну вот, стоит только вообразить, что добился какого-то прогресса…»

Ганнер облачился в свою осторожность, словно в пластины брони.

— Ну хорошо, — произнес он — спокойно, тихо и медленно. Он встретился глазами с мужчиной и шевельнул мечом; взгляд того, в алых тенях, отбрасываемых свечением клинка, не дрогнул. — Шагай. К двери.

Во взгляде мужчины появилась словно какая-то вновь приобретенная решимость, и он грустно покачал головой.

— Я не блефую, — сказал Ганнер. — Мы с тобой будем разговаривать в коридоре. И постольку, поскольку никто не станет совершать каких-нибудь глупостей, мы все благополучно переживем это. Давай.

Еще один поворот меча, и микрометр кожи сорван с ключицы мужчины… а тот лишь вздохнул.

— Ганнер, ты дурак.

Ганнер облизал губы. «Он говорит так, словно знает меня.»

— Ты, кажется, не понял…

— Это ты не понял, — устало ответил мужчина. — За нами наблюдают. Стоит мне сделать хоть шаг за порог, йуужань-вонгский пилот, ведущий наблюдение, запустит довин-тягун, спрятанный неподалеку. Корабль затянет в черную дыру за десять секунд. Сто миллионов жизней будут погублены.

Ганнер раскрыл рот.

— Что… как… в смысле, зачем, с чего бы…

— Потому что они до сих пор не доверяют мне, — печально произнес тот. — Тебе не надо было возвращаться, Ганнер. Теперь ты не покинешь эту комнату живым.

— Я вошел в нее без труда…

— Выйти так же не получится. И даже если ты скроешься, зная то, что ты знаешь…

— Если я скроюсь? У кого из нас в руках световой меч?

— Это не блеф, Ганнер. Хотел бы я, чтобы это был блеф…

В его голосе звучало убеждение, и при помощи Силы Ганнер чувствовал правду, стоящую за этими словами. «Но ведь я знаю, что он сильнее меня. Он может подделать эту правду, а я даже ничего не почувствую.» И даже если это было не так, Ганнер все равно ничего не понимал… Он будто не в силах был понять, что происходит, и как ему поступить.

— Я говорю тебе об этом, — продолжал мужчина, — Потому что то же самое случится, если погибну я. На тот случай, если меня замучает совесть, и я решу пожертвовать своей жизнью. Как я уже сказал, они до сих пор не доверяют мне.

— Но… но… — пробормотал Ганнер. Чувство совершенного непонимания самого себя усилилось, захлестнуло его с головой. Вцепившись обеими руками в рукоять меча, чтобы они не тряслись, он попытался снова взять ситуацию под контроль.

— Все, что я хочу, — сказал он почти что печально, — Это услышать, что вам известно о Джейсене Соло. Говори; иначе я не побоюсь проверить, не блефовал ли ты.

Мужчина смотрел на Ганнера так, словно знал его, знал, как облупленного; будто видел его насквозь грустным взглядом усталого родителя. Он снова вздохнул.

— Разговоры ни к чему не приведут.

— У тебя нет выбора.

— Выбор есть всегда, — медленно, неотвратимо, без малейшего намека на грозную быстроту, мужчина поднял руку. Он нажал себе на ноздрю, и его лицо распалось на две половины. Ганнер невольно отступил. Лицо мужчины облезало, словно кожура иторианского линяющего фрукта — отсоединялись толстые мясистые чешуйки, увлекая за собой тонкие длинные волосы, мешки под глазами, косточки, изменившие линию его подбородка. Тончайшие усики высвобождались из кожных пор, сочась кровью. Под маской Ганнер увидел заострившееся, худое, заросшее клочковатой бородой лицо и слипшиеся волосы, которые должно быть, были каштановыми. Даже несмотря на потеки крови и гримасу, вызванную выдергиванием усиков маскуна, Ганнер узнал это лицо… хоть оно и стало столь взрослым, столь невыразительным из-за лишений и боли, с печальными мудрыми глазами, что узнать его было не так-то просто. Ганнер снова раскрыл рот. Пальцы его разжались, и он опустил руки; клинок светового меча погас, и рукоять со стуком упала на пол. Когда он наконец смог заговорить, единственное слово, которое вырвалось с заплетающегося языка, было:

— Джейсен…

— Привет, Ганнер, — устало произнес тот. Он вытряхнул из рукава маленький мешочек, а потом, пощекотав, вывернув на изнанку, надел на руку, словно рукавицу, и достал оттуда маленькую полотняную подушечку. Бросил ее Ганнеру. — Вот, лови.

Ганнер был слишком ошеломлен, и его хватило только на то, чтобы машинально поймать эту штуку.

Подушечка была влажной, и все еще хранила жар тела Джейсена.

— Джейсен? Что происходит? — по его ладони растекалось онемение, поднимаясь все выше по руке. Он мрачно посмотрел на вещицу на своей ладони. — Что это?

— Это слезы моей подруги, — сказал Джейсен. — Яд, впитывающийся через кожу.

— Что? — уставился на него Ганнер. — Ты шутишь, да?

— У меня теперь нет чувства юмора, — Джейсен стянул мешочек с руки и отбросил его в сторону. — Ты потеряешь сознание за пятнадцать секунд.

Рука уже отнялась и повисла безжизненно; онемение достигло груди и, едва проникнув в сердце, тут же распространилась по всему телу. Он упал ничком, не способный даже выставить руку, чтобы смягчить падение; но Джейсен мягко поддержал его и уложил на полу.

— Достаньте виллип, — сказал Джейсен одному из своих спутников — йуужань-вонгскому воину, теперь Ганнер в этом не сомневался. — Скажите Ном Анору, что наша ловушка не сработала. За этим джедаем последуют другие. Нужно возвращаться домой.

«Ном Анор? Возвращаться домой?» недоумевал Ганнер, проваливаясь во тьму.

Они сделали это. Они заполучили Джейсена. Обратили его на свою сторону.

Один из воинов пролаял что-то на своем отрывистом языке. Джейсен покачал головой.

— Нет. Мы заберем его с собой.

Резкий недовольный кашель.

— Потому что я так сказал, — ответил Джейсен. — Хочешь оспорить мое решение?

Последним усилием воли Ганнер потянулся сквозь Силу и захватил свой световой меч, не касаясь, приподнял его и надавил кнопку активации. Один из воинов пролаял предупреждение на своем гортанном языке. Джейсен взмахнул рукой, и Ганнер почувствовал, как воля, сильнее, чем его, перехватила и отняла у него меч. Клинок погас. Рукоять мягко покачивалась в воздухе между Джейсеном и воинами.

— Не оскверняйте себя прикосновением к богохульному оружию, — сказал Джейсен.

Последнее, что увидел Ганнер перед тем, как провалиться во тьму — это амфижезл, скользнувший из рукава Джейсена и рассекший рукоять светового меча ровно пополам.

— Мы заберем эту жалкую пародию на джедая на Йуужань'тар, — сказал Джейсен Соло. — Там и убьем.

Внутри концентрационного корабля пришла в движение одна комната. Эта комната была создана, выращена специально для этого корабля именно на такой случай. Она казалась всего лишь одной из многих миллионов ячеистых сот… но как раз сейчас она отделилась от коридора и заскользила по корпусу корабля, словно паразит, ищущий выход наружу сквозь кожу зараженного животного. В этой отдельно взятой комнате находилась капсула из йорик-коралла со своим собственным довином-тягуном. Этот довин-тягун был предназначен для двух возможных действий. По одной из команд он мог генерировать гравитационное поле такой силы, что весь концентрационный корабль оказался бы растерт в пыль; но ему была дана иная команда, по которой он отправил капсулу и ее пассажиров в полет через всю галактику.

На оболочке концентрационного корабля появилось небольшое уплотнение. Это случилось на темной стороне. Когда уплотнение разорвалось, оттуда вылетела и тут же унеслась прочь комната-капсула, нырнувшая в гиперпростанство по направлению к Йуужань'тару. В комнате находились четверо йуужань-вонгских воинов, один пилот; и двое людей. Один из людей безмолвно медитировал. Второй лежал парализованный и без сознания, но даже в той темной пустоте, в которой он пребывал, его не оставляла одна мысль. Он не знал, куда его везут, не знал, что его ждет там; он даже не знал, в сущности, кто он сам. Он знал точно только одну вещь.

Этой единственной мысли он отдал последние силы, лишь бы она навечно отпечаталась в его памяти: Джейсен Соло — изменник.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ СВЕТ ИСТИННОГО ПУТИ

Прямо на земле чужой планеты лежит рыцарь-джедай в забытьи. Организмы, на первый взгляд кажущиеся устройствами, присоединяются к устройствам, кажущимся организмами, чтобы обеспечить жизнедеятельность его тела; глюкоза и соляные растворы впрыскиваются в его кровеносную систему, насыщенную мощными алкалоидами, которые утягивают его сознание в глубокий водоворот сна. Планета, приютившая его, словно рубцами, покрыта участками буйных джунглей поверх останков разрушенного города, а небо пересекает мост, сотканный из радуги. Рыцарю-джедаю снятся йуужань-вонги и другие пришельцы. Ему снятся изменники, бывшие джедаями, и джедаи, бывшие изменниками. И иногда, в самом его сне, изменник поворачивается к нему и говорит:

— Если я не джедай, можно ли считать меня изменником? А если я изменник, можно ли считать меня джедаем?

Вот еще персонаж из сна: тощий йуужань-вонг, чье имя каким-то образом известно рыцарю — это Ном Анор, проповедник с Роммамуля. Ном Анор, бывший на Дуро. На Миркре. Присутствует в этом сне и еще одна фигура: маленькая, гибкая, проворная особь неизвестной расы, с гребнем из перьев на голове; белый фонтан Силы. Рыцарю снится и он сам, лежащий неподвижно — словно мертвый — опутанный сетью из лозы и веток, которая представляется наполовину гамаком, а наполовину — паутиной. Он за пределами своего тела — летит далеко, далеко отсюда по какому-то астральному пути; слишком далеко, чтобы слышать голоса, хоть он и знает, о чем они говорят… слишком далеко, чтобы видеть лица, хоть и знает, как они выглядят… И откуда-то он знает, что они обсуждают, как будут убивать его.

Теперь Ганнер не обращает на это внимания; этот сон снился ему уже много, много раз. Он прокручивается в голове, словно там что-то замкнуло. Начало всегда одно и то же:

— Не то, чтобы я сомневаюсь в истинности твоего обращения, — хитро шепчет фигура, обозначенная как Ном Анор, изменнику, — Но ты должен понимать, как это воспримет, скажем, мастер войны Цавонг Ла. Ему может показаться, что если ты и в самом деле посвятил себя Истинному пути, то без сожаления зарезал бы этого убогого джедая еще на концентрационном корабле, вместо того, чтобы доставлять сюда.

Изменник бесстрастно возражает:

— И лишить Истинных Богов жертвы, принесенной по всем правилам?

Пришелица с гребнем из перьев кивает в знак горячей поддержки, и вскоре проповедник вынужден согласиться.

— Любой из джедаев является ценной добычей, — начинает он. — Мы можем принести его в жертву прямо сегодня. Фактически, — изорванные губы раздвигаются в иглозубой улыбке, — Ты можешь сам это сделать. Уничтожив одного из своих прежних товарищей, тебе будет легче отмести… ээ, сомнения мастера войны.

Разумеется. Изменник кивает в знак согласия, и на этом месте сон рыцаря-джедая превращается в кошмар: снова оказаться заключенным внутри неподвижного, беспомощного и безмолвного тела — все равно что мертвым — и захлебывающимся ужасом. Он пытается при помощи Силы коснуться холодного, лживого сердца изменника… и, к своему удивлению, получает в ответ настоящую теплоту и поддержку, словно изменник вдруг подмигнул ему и пожал руку.

— Но мы можем поступить по-другому. Мы можем устроить репетицию, в которой этот джедай заменит мою сестру.

Следуя по течению сна, рыцарь-джедай вдруг понимает, что он попался в ловушку, предназначенную для Джейны. При этом что-то кажется неправильным — что-то, чего он так и не может вспомнить. Если они и вправду хотели захватить Джейну, то для этого были и иные, куда лучшие, пути, но какие, он не может сообразить. Как всегда, проповедник возражает изменнику: само существование изменника — тщательно оберегаемый секрет. Для репетиции понадобится участие слишком многих — йуужань-вонгов и их рабов — и хранить секрет далее будет невозможно.

— Пора отбросить секретность, — прямолинейно заявляет изменник. — Мое обращение на Истинный путь бессмысленно, если оно будет храниться в тайне. Я возвещу учение Истинных Богов всей галактике в тот день, когда мы схватим сестру — но нужно приготовиться. Чтобы церемония прошла без сбоев, нам нужно практиковаться. Мне нужно практиковаться.

— Практиковаться в чем? — спрашивает проповедник. — Жертвоприношение не такой уж сложный ритуал.

Пришелица вступает в разговор:

— Великая жертва, когда она будет принесена, будет добровольной: другой близнец пойдет на смерть охотно, с высоко поднятой головой и легким сердцем, зная, что несет истину этой галактике.

— Как того желает и этот близнец, — добавляет изменник. — Вот почему вы сделали меня тем, что я есть. Я должен научить этого джедая истине. Научить свету. Он услышит истину, звенящую на кончике моего языка, и увидит божественный свет, сияющий из моих глаз.

Проповедник, кажется, сомневается, но потом говорит:

— Приготовления займут время.

— Не торопись, сделай все, как положено, — отвечает изменник. — Когда все будет готово, я поговорю с этим джедаем.

И, как всегда, рыцарь тянется сквозь Силу к сознанию изменника, чтобы расплющить его тяжестью своего отрицания, а получает в ответ еще одно невидимое подмигивание. Помимо этого изменник никогда не подает виду, что он знает о присутствии сознания рыцаря-джедая при разговоре; и на этом месте он поворачивается к проповеднику…

— В этот день Ганнер Райсод гордо пройдет по моим стопам к Колодцу планетного мозга, где мы вместе преподнесем его смерть во славу Истинных Богов.

В этот момент привычная уже хватка смертельного ужаса утаскивает рыцаря во тьму, где он и находится, пока не вынырнет, чтобы опять увидеть тот же самый сон. Сон повторяется снова и снова, сжигая его разум кислотой психоза. Снова, и снова, и снова, пока вдруг…

Ганнер Райсод не приходит в себя с громким судорожным вздохом. С сознанием возвращается боль. Кто-то заткнул ему рот его собственной рукой, засунув ее туда до самого локтя, и пальцы растопырились в бронхах; а теперь они медленно высвобождаются — сухие, твердые, грубые, словно корки, царапающие горло давящегося рвотой, пытающегося откашляться Ганнера. И тут же от его вен, нервных окончаний и просто из воспаленной кожи начинают отделяться трубочки, провода и иглы…

Ганнер Райсод, пробудись! Встань и иди! Это приказ! Он знал, что это сон, и знал, что уже проснулся, но сон стряхнуть все не удавалось.

Видения вертелись вокруг него, липкие, неотвязные, обволакивая тонкими ускользающими нитями, словно следами невообразимых вещей: дикими фантазиями, что он в плену у десяти йуужань-вонгских воинов, которые все выглядят, как Джейсен Соло, безумные картины жертвоприношений и пришельцев, образы Джейны и того самого Ном Анора…

Поднять веки было все равно что раскрыть проржавевший люк. Рука, вытащенная из глотки, была больше похожа не на руку, а на ветку, покрытую кровянистой слизью. Трубки, что были выдернуты из его вен, походили на яйцеклады гигантских раздутых ос, которые облепили чахлые деревья по бокам от него. Он лежал в гамаке, который, казалось, был свит из лозы — но лоза сокращала мускулы, извиваясь и сжимаясь под ним, словно клубок змей.

Еще несколько свисало с потолка — длинные витые стебли, с узлами и петлями — но это были не лозы, а какие-то щупальца, поскольку лозы не могут сматываться и разматываться, развязываться и завязываться в невозможно сложные узлы… вот только и щупальца не могут иметь на своих кончиках огромных круглых красных глаз, которые смотрят неотрывно и не мигая, несмотря на постоянное движение…

«Наркотики», вяло решил Ганнер. «Они накачали меня наркотиками. У меня галлюцинации.»

— Пробудись, Ганнер Райсод! Пробудись для Истины!

Это должно было быть галлюцинацией — просто должно, потому что, когда он повернул голову набок, чтобы поймать своим полуслепым взглядом, кто это дает ему такие напыщенные, идиотские приказы, то увидел парня, выглядевшего точь-в-точь как Джейсен Соло.

Ганнер моргнул и поднял руку, чтобы протереть глаза — и оказалось, что он не парализован и даже не связан.

Но от этого было ни капли не легче: алкалоиды, все еще не выведенные из кровеносной системы, словно придали его руке тяжести лишь на несколько грамм меньше, чем весил разрушитель солнц. И когда Ганнер взглянул снова, на этот раз чуть более прояснившимся взором, это по-прежнему был Джейсен.

Но он больше не был тем мальчиком, который запомнился Ганнеру. Джейсен стал выше и шире в плечах. Его каштановые волосы выгорели на солнце до золотистого цвета, а на подбородке росла жесткая борода.

Лицо его стало тоньше; черты — резче и яснее: Джейсен лишился того озорного очарования, игривой плутоватости, что делали его похожим на отца, и приобрел ледяное, твердое, словно дюрастил, выражение, которое напоминало о Лее, когда она разоблачает продажного сенатора с трибуны главы государства. На нем была длинная, струящаяся одежда такого черного цвета, что в ее складках скрывалась настоящая ночь. По рукавам тянулся сложный узор, лучащийся собственным светом, окрашенный красным и голубовато-зеленым, словно сеть внешних артерий, в которых вместо крови течет свет.

На его плечах была накидка мерцающего белого цвета, вполне подходящая по размеру, но со странными, непонятными письменами, сверкающими позолотой.

Ганнер только открыл рот, чтобы спросить, какой это костюмированный бал Джейсен решил поразить таким нелепым нарядом, но прежде, чем его онемевшие губы смогли выразить эту мысль словами, он вспомнил: Джейсен Соло — изменник.

— Не надо бояться, Ганнер Райсод, — сказал Джейсен странным глухим голосом, словно в безуспешной попытке имитировать какого-нибудь гипнотизера. — Возрадуйся! Настал день твоего благословенного освобождения!

— Что… — Ганнеру пришлось вытолкнуть призрак многодневного безмолвия из своего горла. — Что это… ты меня отпускаешь?

— Истинные Боги дают нам три вещи, — слова падали, словно камни в колодец. — Жизнь дана нам, чтобы мы могли служить их славе: это меньший из даров. Боль дана нам, чтобы мы могли понять, что ценность жизни лишь в служении богам: это средний дар. А величайший из божественных даров — это смерть: освобождение от бремени боли и от проклятия жизни. Это божественная награда, их благословение, их милость, дарованная даже недостойным и неверным.

Загнанный. Отравленный. Беспомощный. На пороге смерти. «Эх, хорошо, что я был так осторожен и неприметен,» язвительно подумал Ганнер. «Не то страшно подумать, во что бы я вляпался.»

— Эм… да… знаешь, — сказал он со слабым смешком, — Эти дурацкие боги… Думаю, они хотели как лучше, но просто не знали, где остановиться. Они слишком щедры. Я, пожалуй, удовольствуюсь самым малым из даров. Насчет двух других… эй, ты знаешь, я могу и подождать…

— Молчать! — приказал Джейсен, вытягивая руки — ладонями вверх, пальцы сжаты — словно он обращался к толпе с возвышения. — Не трать дыхания на болтовню! Слушай учение об Истинном пути!

Ганнер молча смотрел на него, но вместо того, чтобы продолжить, Джейсен закрыл глаза. И покачнулся, будто перед обмороком.

— Джейсен?

Тот сжал кулак, потом вытянул указательный палец: жди.

— Джейсен, что они с тобой сделали? Как бы там ни было, все это можно поправить. Ты должен вернуться со мной, Джейсен. Ты не знаешь, что там случилось. Джейна…

Джейсен открыл глаза и медленно, непонятно подмигнул левым глазом.

Ганнер неожиданно замолчал. Джейсен снова закрыл глаза. А затем медленно, по одному, то же самое сделали глаза на кончиках щупалец-лоз, свисающих с потолка: как только каждый из красных шаров гас, его прикрывала пара вертикальных век, а щупальца-лозы потихоньку расслаблялись и переставали двигаться.

Джейсен опустил руки и открыл глаза. Его лицо несло на себе отпечаток глубочайшего утомления, невыносимого для человека.

— Как ты себя чувствуешь? Силы вернулись? Думаешь, ты сможешь идти? — он опять заговорил как подросток… но подросток, переросший свои года. Слишком… взрослый… вот что отчасти было с ним не так. Что-то в его глазах: какая-то древняя, беспристрастная мудрость, выстраданное знание жестоких истин, словно он и не Соло вовсе.

— Что это ты… что происходит? Джейсен…

— Сейчас мы можем говорить, но это ненадолго. Я погрузил все существа, наблюдающие за нами, в сон.

— Существа? Наблюдающие? Я не…

— Они наблюдают за нами. Потому и весь этот дурацкий «нерф-и-вуки» концерт. Йуужань-вонги решили, что я воплощение одного из их богов-близнецов.

Ганнер молчал. Его жизнь вдруг превратилась в череду необъяснимых странностей.

— Мне снилось… снилось жертвоприношение… ты собирался убить меня, а потом найти Джейну и ее убить тоже… Это ведь был сон, или нет? — он сглотнул. — Нет?

Джейсен вытряхнул из рукава мешочек, похожий на тот, в котором он носил подушечку с ядом на концентрационном корабле; в этом мешочке тоже лежал комочек влажной ткани, который Джейсен приложил прямо к кровоточащим ранам, оставленным на коже Ганнера трубками.

— Сейчас они не видят и не слышат нас. Но очень скоро кто-нибудь придет проверить, почему так. Мы должны быть готовы уходить, когда они появятся.

— Уходить? Куда? Где мы, Джейсен? Что… эй, что ты делаешь со мной? Что это за штука?

Везде, где влага касалась кожи, кровотечение останавливалось. Отравленным мышцам возвращалась сила.

— Мы на Йуужань'таре, — Джейсен продолжал обтирать Ганнера. — На родной планете йуужань-вонгов.

Ганнер слышал это название от беженцев на лагерных кораблях.

— Ты хочешь сказать — на Корусканте.

— Нет. Не хочу.

— Смена имени не означает…

— Йуужань-вонги изменяют все, к чему прикасаются, — Джейсен опустил руку, и его взгляд стал темнее и глубже, и шире целой комнаты. — И речь идет не об именах. Мое — по-прежнему Джейсен Соло.

Ганнер помрачнел. Но мгновение спустя Джейсен словно опомнился. Он бросил ткань на пол и достал длинную, струящуюся робу белого цвета.

— Давай-ка, садись. Надень это.

К своему удивлению, Ганнер понял, что может двигаться без какого-то ни было дискомфорта. Он сел и свесил ноги из гамака. Йуужань-вонги оставили ему ботинки и штаны, но он все равно был благодарен Джейсену за одежду: оставаться полуголым почему-то было весьма неловко. Это делало его уязвимым.

Он поднялся и надел робу, отметив, насколько это оказалось приятным. Быть одетым. Держаться на ногах. Он никогда не мог представить, какую радость можно получить от подобных маленьких удовольствий. Какое-то движение привлекло его взгляд, и Ганнер оглядел себя. На его робе были такие же узоры, как на одежде Джейсена, свет тек по сосудам на рукавах, на груди и на полах, только цвета были — черный и зеленый на белом.

Он нахмурился.

— Что это?

— Это твое жертвенное убранство. Для процессии к Колодцу планетного мозга.

Ганнер молча смотрел на Джейсена. Его сон возвращался к нему. «В этот день Ганнер Райсод гордо пройдет по моим стопам к Колодцу планетного мозга, где мы вместе преподнесем его смерть во славу Истинных Богов.»

— Ох, нет, ты не станешь, — сказал он и начал стаскивать робу через голову.

— Ох, да, еще как стану.

— Это какой-то трюк, — не был ли один из йуужань-вонгских богов-близнецов обманщиком или чем-то подобным? Насколько правдивыми были слова Джейсена? — Это какой-то трюк. Ты лжешь мне.

— В общем, так и есть. Лгу.

Ганнер перестал дергаться и уставился на Джейсена поверх ворота, из которого уже выбрался наполовину. Джейсен изогнул губы в неподражаемой полуулыбке, присущей всем Соло.

— Все, что я говорю тебе — ложь.

— Что?

— Послушай, загвоздка в том, что все, сказанное когда-либо — это ложь. Правда такова, что ее не объять словами.

— Я так и знал! Это все-таки трюк!

— Да. Но не в отношении тебя.

Ганнер молча покачал головой. Он не мог представить этого Джейсена Соло веселым темноволосым мальчишкой, которого знал раньше. На одно мгновение он даже пожелал, чтобы Джейсен оказался не Джейсеном: может быть, изменник, обещавший убить его, был всего лишь самозванцем, или клоном, существом, выращенным йуужань-вонгами в пробирке…

— Ээ… Джейсен? Ты — это ты, правда?.. — Ганнер скривился. «До чего же глупо, даже для моего уровня.»

— Нет, — ответил человек, который выглядел как погрустневший, выросший Джейсен Соло. — Теперь — нет. Но раньше я был.

— Я не понимаю.

Джейсен вздохнул.

— Думая обо мне как о Джейсене Соло, — сказал он отстраненно, — Ты все усложняешь. Я был тем мальчиком, которого ты знал, Ганнер, но теперь перестал им быть.

— Но ты жив, — Ганнер потянул робу обратно и расправил ее. — И это главное. Я нашел тебя. Столько времени прошло… Вот что важно — ты жив.

— Нет.

— Да, — настаивал Ганнер. — Ты даже не представляешь, насколько важно… Не представляешь, что значит для Новой Республики то, что ты жив! Что станет с Джейной…

— Но я не жив.

Ганнер моргнул. Джейсен выглядел печальным.

— Я не понимаю, — сказал Ганнер.

— Ничем не могу помочь.

— Но… но, но… Джейсен, не будь смешным…

Его взгляд провалился в темную глубину.

— Все эти месяцы я был мертв, Ганнер. Я умер почти сразу после Миркра. И всего лишь пока не нашел, где мне упокоиться.

У Ганнера по спине пробежали мурашки.

— Ты что… мертв?

— Точно, — ответил Джейсен. — Так же, как и ты.

Некоторые из намеков Джейсена вдруг обрели смысл. Искусственно созданные слухи, ведущие в ловушку на концентрационном корабле, в действительности не должны были обмануть никого; таким образом Джейсен хотел выиграть время. Так как недели за неделями тянулись без каких-либо результатов, он надеялся, что Ном Анор потеряет терпение и прикажет им уходить с корабля. Если бы он действительно хотел заманить Джейну, все, что ему надо было сделать — это восстановить связь, которая присутствовала там с самого их рождения. И тогда ничто в галактике не остановило бы ее.

— Ничто в галактике не может удержать Джейну почти от любого действия, которое она решила предпринять. Так что я вынужден был не открываться все это время. Если она узнает, что я жив, то сразу же явится за мной… и тоже будет убита. Как Анакин. И я, — на его лице снова появилась та странная печаль. — И ты.

Ганнер обдумал это. Было ясно, что Джейсен чего-то недоговаривает — и после того, через что он, должно быть, прошел, трудно было винить его.

— А что, если бы она все-таки явилась на концентрационный корабль?

Джейсен закрыл и снова открыл глаза, и это движение было слишком медленным и нарочитым, чтобы считать его морганием.

— Тогда я вел бы эту беседу с ней. А ты бы воспользовался своим шансом дожить до преклонного возраста.

Джейсен почувствовал приближение Ганнера за много дней до того, как тот в действительности нашел его, и сделал все, что мог — в данных обстоятельствах — чтобы Ганнер повернул назад.

Ледяной страх, растущая уверенность, что он близок к смерти, и наконец даже явное принуждение повернуться и бежать — это все было результатом воздействия Джейсеном на Ганнера при помощи Силы.

— Но ничего не вышло.

Джейсен вздохнул и покачал головой.

— Если б ты не был так зверски храбр, ты бы пережил все это.

— Э… ага. Точно. Наверно, — неуверенно начал Ганнер. — Но… эмм, Джейсен? Ты ведь понимаешь, что на самом деле я не мертв, правда?

— Это ты должен понимать, Ганнер. Ты мертв. Ты вернулся в ту комнату на концентрационном корабле, и это погубило тебя, — Джейсен устало осел у стены и потер воспаленные глаза. — Воины, бывшие при мне, собирались зарубить тебя на том же самом месте. Скрыться ты мог бы лишь только с моей помощью… и если бы я это сделал, если бы показал, что я все еще верен идеалам джедаев… пилот подал бы команду, и довин-тягун уничтожил бы корабль.

— И их самих вместе с остальными?

— Самоубийственные задания в почете у йуужань-вонгов. Вся эта ерунда о благословенном освобождении? Это не просто догма. Многие искренне верят в него.

И эта унылая, глубокая тьма в его взгляде вызвала у Ганнера недоумение: а сам-то Джейсен, не верит ли и он в это немного?

— Мы оба уже давно мертвы, Ганнер. А сегодня… — у Джейсена словно появились новые силы. Он оттолкнулся от стены и выпрямился — совсем как человек, который об усталости знает только понаслышке. — Сегодня мы просто прекратим дышать.

Ганнер ткнул ногтями себе в лицо, словно таким образом он мог втереть понимание под кожу.

— В таком случае почему ты не позволил им просто убить меня?

— Потому что ты мне нужен. Я могу использовать тебя. Потому что мы можем сделать так, чтобы наши смерти послужили нашим целям.

Джейсен объяснил, что подготовленное им «жертвоприношение» было обманом. Ничем иным, как предлогом для того, чтобы попасть в некое место, которое он называл Колодцем планетного мозга.

Ганнер понял, что «планетный мозг» был чем-то вроде органического всепланетного компьютера, выведенного йуужань-вонгами специально для того, чтобы управлять экологией их воссозданного мира. Джейсен неделями ломал голову над тем, как попасть в Колодец, который был все равно что укрепленный бункер, или, если на то пошло — непроницаемой черепной коробкой, предохраняющей планетный мозг от любых возможных повреждений. Йуужань-вонги — а особенно Ном Анор, бывший куратором Джейсена — не позволяли ему и близко подходить к Колодцу.

Они так до конца и не поверили, что Джейсен и вправду «обратился».

Ганнер мог их понять. Он вот до конца не поверил, что Джейсен не сделал этого.

— Я так долго ждал шанса хоть на десять минут получить доступ к планетному мозгу. Ты, Ганнер… это жертвоприношение… ты мой ключ к той двери. Все, что мне нужно — это попасть внутрь.

— Что такого важного в этом планетном мозге? Что ты собираешься делать там, внутри?

Джейсен замер; на его лице появилась несгибаемая дюрастиловая решимость, выдающая настоящего Скайуокера.

— Я, — сказал он с тихой, непоколебимой уверенностью, — собираюсь показать йуужань-вонгам, как на самом деле устроена вселенная.

Ганнер почувствовал, как по его коже пробежали мурашки, словно в Силу проникла какая-то холодная тень.

— Я не понимаю.

— Тебе и ни к чему. Повторяй за мной: я увидел свет Истинного пути, и иду к богам с радостью в моем сердце, полном благодарности за третий дар.

— Ты, должно быть, спятил.

Джейсен глубокомысленно кивнул, словно он уже потратил некоторое время, обдумывая такую возможность, и пришел к выводу, что и этого нельзя сбрасывать со счетов.

— Почему ты думаешь, что я буду помогать тебе в этом?

Джейсен впился в Ганнера своим дюрастиловым взглядом.

— Я не прошу, Ганнер. Я предлагаю. Мне не нужна твоя помощь. Через десять минут после того, как я доберусь до Колодца, мы оба будем мертвы, независимо от того, согласишься ты мне помогать, или нет.

— Ну и почему я должен?..

Джейсен пожал плечами:

— А почему ты не должен?

— Откуда я знаю, можно ли тебе доверять? Откуда я знаю, не стоит ли наброситься на тебя прямо сейчас? — Ганнер напряг подушечки ступней, становясь в позицию, из которой он мог прыгнуть в любую сторону. — Я знаю, что ты теперь сильнее, Джейсен — сильнее, чем я когда-либо был. Я почувствовал это на концентрационном корабле. Я знаю, что ты можешь убить меня, если захочешь. Но я могу вынудить тебя убить меня здесь.

Джейсен развел руками. На его лице было бесстрастное ожидание.

— Выбирай, и действуй.

— Выбирай? Что это значит: выбирай?

— Выбирай: умереть здесь ни за что, или умереть в Колодце планетного мозга, и тогда твоя смерть сможет изменить галактику.

Ганнер облизал губы.

— Но как, по-твоему, я должен решить? Откуда мне знать, можно ли тебе доверять?

— Ниоткуда, — выражение лица Джейсена снова смягчилось, и на губах промелькнул след характерной полуулыбки Соло. — Доверие, Ганнер, оно и происходит от слова «верить».

— Легко тебе говорить!

— Пожалуй. Хочешь знать, насколько я сам доверяю тебе? — он порылся в складках своей одежды. Когда его рука вынырнула, Джейсен протянул ее Ганнеру в открытом жесте. — Вот.

На его ладони покачивался световой меч. Ганнер моргнул. Протер глаза. Взглянул еще раз: меч никуда не делся.

— Возьми, — сказал Джейсен. — Найди ему применение, если иначе нельзя. Даже если ты решишь применить его против меня.

— Ты отдаешь мне свой световой меч?

Джейсен встряхнул головой.

— Это не мой, — он поднял руку. — Ну, давай же. Возьми.

— Тогда что же это? Подделка? Еще один трюк? Он что, должен взорваться в моей руке?

— Это не подделка, — сказал Джейсен с такой глубокой печалью, что она могла быть выражена только путем тихой, бесцветной лаконичности. — И не трюк.

И он в третий раз протянул световой меч Ганнеру.

— Он принадлежал Анакину.

— Анакину! — резкий, горячий удар сотряс все тело Ганнера, словно рядом с ним только что воткнулась молния. — Откуда у тебя световой меч Анакина?

— Друг сохранил его для меня, — Джейсен закатил глаза, словно сам удивился словам, вырвавшимся из его рта — и кивнул, нехотя соглашаясь с ними. — Друг.

Ганнер мог только смотреть, открыв рот. Хлопая глазами. Испугавшись.

— И ты хочешь отдать его мне?

— Тебе, должно быть, пригодится. Твой-то я уничтожил.

Дрожащей рукой Ганнер принял меч. Рукоять была теплой — из-за тепла тела Джейсена — гладкой и блестящей. Ганнер чувствовал меч в Силе, чувствовал, как тщательно подогнаны детали, чувствовал индивидуальность, которая делала этот меч принадлежащим исключительно Анакину. Словно он держал Анакина за руку. И еще он чувствовал провал: в том месте, где в его собственном мече находилась драгоценная «Коруска», у этого была лишь пустота, ощутимая при помощи Силы… а глаза видели сверкающий аметист, наполненный собственным внутренним светом. Ганнер нажал кнопку, и клинок развернулся в полную силу — сверкающий, ослепляющий, гудящий на такой частоте, что заныли зубы. Он осветил всю комнату ярким, неестественным пурпурным жаром.

— А ты? Где твой меч?

Джейсен покачал головой.

— Я не видел его с самого Миркра. И для того, что я собираюсь сделать, оружие не имеет значения.

— Но… но…

Глухой стук сотряс одну из стен, скрытую за огромным наростом, похожим на сморщенный рот с деревянными губами. Снаружи проникали тихие отзвуки голосов, рычащих что-то на гортанном наречии йуужань-вонгов.

— Вот и они, — сказал Джейсен. Он указал на световой меч, который Ганнер сжимал в руке. — Лучше спрячь его. Если они найдут его у тебя, то убьют нас обоих, — легкая ироничная улыбка появилась на его губах. — Я имею в виду, они убьют нас обоих раньше времени.

Ганнер медлил, оглушенный нереальностью происходящего. Его сон был куда как осмысленнее пробуждения. Он качнул мечом Анакина, словно забыл, что это за вещь.

— Ты должен помочь мне разобраться!..

— Просто запомни: я увидел свет Истинного пути, — повторил Джейсен — твердо, со значением, — И иду к богам с радостью в моем сердце, полном благодарности за третий дар.

Пока Ганнер стоял, беспомощно раскрыв рот, сморщенный зев на стене вдруг распахнулся в сторону обширного сводчатого зала. Ганнер дернулся, чуть не уронив меч Анакина в попытке отключить его и спрятать в одном из просторных рукавов своей белой одежды. В зале было полно покрытых шрамами йуужань-вонгских воинов, в настороженной готовности, обязательно с каким-нибудь орудием убийства в каждой руке. Прямо у проема стояла пара нервничающих, потеющих йуужань-вонгов из касты, которую Ганнер не мог распознать. Оба держали на поводу рептилеобразных существ размером с банту; эти существа присели на задние лапы, в то время как их когтистые лапы царапали зев прохода, чтобы он раскрылся пошире.

Несколькими шагами далее десяток или даже больше удивительно наряженных йуужань-вонгов, одежда которых сияла, переливалась и менялась в нескончаемом движении самой жизни, выстроились полукругом рядом с двумя примечательными личностями. Один из этих йуужань-вонгов носил гигантский шипастый головной убор, который, как Ганнер слышал, полагалось носить старшему формовщику; второй — улыбающийся безгубой, иглозубой улыбкой, знакомую Ганнеру из снов — был одет в длинную черную одежду.

Ном Анор.

Джейсен повернулся к ним без малейшей тени тревоги.

— Что означает это вторжение? — протянул он, снова придав голосу рокочущее звучание грозовых раскатов, присущее богу во плоти. — Как вы смеете беспокоить приносящего Свет?

Ном Анор протиснулся вперед и склонился к Джейсену, неожиданно прошептав:

— Очень хорошо, Джейсен Соло. Словно всю жизнь носил эту мантию, — потом он отступил на шаг и произнес чуть громче, чтобы было слышно тем, кто стоял рядом. — Существа-датчики внезапно лишились чувств. Мы обеспокоились. Все ли в порядке?

— Ваше беспокойство оскорбительно, — рявкнул Джейсен с замечательным высокомерием.

Брови Ном Анора подпрыгнули, словно он пытался скрыть улыбку, но старший формовщик и строй разодетых йуужань-вонгов — из касты жрецов, как предполагал Ганнер — похоже, восприняли все это вполне серьезно.

Некоторые явно вздрогнули.

— Ничто не совершается помимо моей воли. Если эти существа заснули, значит, это я так сделал!

Ганнер моргнул. «Надо же», подумалось ему, «Как он может взять да и выдать чистую правду за ложь.» Джейсен величественно обратился к Ганнеру:

— Расскажи этим неверующим слабакам, что только что произошло в этой комнате.

Ганнер опять моргнул.

— Я, ээ… я… ээ, значит…

— Говори! Ибо я так велю! — он снова подмигнул — незаметно для всех, кто стоял в зале — и Ганнер пережил момент совершеннейшего просветления. Ему не надо было знать. Ему надо было лишь принять решение. Смерть ждала его в любом случае. Вопрос был не в том, умрет он или нет. Вопрос был в том, как он умрет.

— Я увидел свет Истинного Пути! — раздался на удивление сильный голос, учитывая, что в груди у него все трепетало, а живот чуть не прохватило. Спрятав ладони в рукавах, Ганнер сжимал меч Анакина, словно талисман, который мог поделиться своей силой. — И я… ээ… иду к богам с радостью в моем сердце… ээ… полном благодарности за третий дар!

— Так ли это? — беззвучно произнес Ном Анор, и в его глазах появился нехороший блеск, словно он ни на миг не поверил Ганнеру; но один из жрецов выкрикнул, чуть ли не подражая звуку рожка аэротакси:

— Тчурокк сен хаттазз ал'Йун! Тчурокк'тиз!

Воины дружно грянули в ответ:

— ТЧУРОКК!

«Прямо какие-то маленькие восторженные болваны, нет?», подумал Ганнер в смятении.

Их выкрик звучал как приветствие. Ганнер тихо прошептал Джейсену:

— Чего это они?

— Они предлагают мне жалкое подобие надлежащего уважения, — с королевским достоинством ответил Джейсен. — Слова означают: «Созерцай воплощение божества».

— Тчурокк сен джиидай Ганнер! Тчурокк'тиз!

— ТЧУРОКК!

— И я… это… им тоже нравлюсь, а?

— Не нравишься ты им, — подал голос Ном Анор, неугомонный в своей злобе, как какой-нибудь откормленный хатт. — Ты никому не нравишься; они просто воздают почести твоему добровольному пожертвованию во славу Истинных Богов.

— Да. Мое… эмм… добровольное пожертвование. Истинным Богам. Точно. Ну так… чего мы ждем?

— А ничего, — ответил Ном Анор. — Начнем, пожалуй, или как?

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ БОЛЕЗНЬ ТЩЕСЛАВИЯ

Ганнер шел следом за Джейсеном, держась в одном шаге за его левым плечом и стараясь выглядеть торжественно и величаво, лишь бы не выказать страха. Он заставлял себя думать о чем-нибудь другом. О чем угодно. Если он не перестанет думать о том, насколько плачевны его дела, то прямо здесь рухнет на колени и вывернет наизнанку свои внутренности. Йуужань-вонги — которые, как он справедливо полагал, выкрикивали приветствия в его честь в том сводчатом зале — окружили его широким кольцом, держась на почтительном расстоянии порядка десяти метров от Ганнера.

Впереди, окруженные точно таким же кольцом почетной стражи, шагали Ном Анор и формовщик, бывший с ним в зале: крупный уродливый болван с пучком щупалец, растущих прямо из уголка рта. Процессию сопровождал строй воинов с разными причудливыми увечьями, несущих с собой всяческих существ всех мыслимых размеров и немыслимых форм; существ, которых воины похлопывали, стискивали и вертели на протяжении всего перехода, тем самым извлекая некий ритм из этих криков боли.

А позади жрецов, окружавших Ганнера и Джейсена, шагала парадная шеренга выстроившихся в строгом соответствии с рангом воинов, которые несли свои знамена — некие гибкие существа, на верхушках которых извивались многоцветные реснички, все разные, легко отличимые, сплетающие узоры, от которых тошнота Ганнера становилась еще невыносимее. Но было еще кое-что похуже.

Вся эта история подавляла его все больше и больше. И Ганнер ненавидел это.

Джейсен не замолкал ни на миг, делясь обрывками наблюдений о культуре и биотехнологиях йуужань-вонгов — тихим, почти шепчущим голосом, едва двигая губами, чтобы никто из их эскорта не заметил, что он говорит. Ганнер был способен понять едва ли половину из сказанного; и он не был уверен, что запомнил хоть половину из того, что понял. Он не мог сконцентрироваться на том, что Джейсен собирался ему поведать, а больше внимания уделял тому, чтобы не позволить трясущимся подкашивающимся ногам сбиться с шага. Да и какая разница, что он запомнил, а что — нет? В этой жизни он уже никому об этом не расскажет. Нет, не из-за страха ему было так плохо. Несомненно, он боялся смерти, однако он переживал это чувство и раньше… и без сбивающей с ног тошноты.

Ганнер стиснул рукоять меча Анакина в глубине рукава; и только ощущение гладкой надежной поверхности помогало ему сохранять лицо и не забрызгать рвотой полы одежды. Возможно, сама эта планета отчасти была причиной его подавленности. Он думал, что приготовился увидеть новый облик Корусканта; пока вел расследование, он слышал от беженцев на концентрационных кораблях десятки историй. Слышал о безумно разрастающихся джунглях, покрывших руины планетарного города. Ему рассказывали о великолепных орбитальных кольцах, которые кто-то из беженцев назвал «Мостом». Он знал, что йуужань-вонги изменили орбиту Корусканта, чтобы планета была ближе к своему солнцу. Но знать все это — совсем не то же самое, что и выйти из прохладной тени в бело-голубой полдень — режущий глаза, жаркий до того, что прошибает пот. Пот затекал в рот, в уши, тек рекой по спине; из-за него мокрые брюки липли к ногам.

Воздух был влажен, как дыхание приапулина, а пах так, словно целая планета была норой ящерки-игрунки; причем наполнена эта нора была гниющими цветами-медоносами. Процессия тянулась спиралью через гигантский лабиринт, который все разрастался вокруг них и умножал число разветвлений, мимо высоких изогнутых стен, сплетенных из ветвей с острыми, как иглы, шипами разной длины — от половины сантиметра до равной длине руки Ганнера. Тысячи йуужань-вонгов незнакомой ему касты карабкались вверх и вниз по этим стенам, украшая их блестяще окрашенными растениями и цветочными гирляндами, развешивая клетки и корзины с множеством удивительных существ, настолько чужеродных, что Ганнер даже не мог их толком разглядеть. Его глаза упрямо хотели распознать в этих существах насекомых либо рептилий, грызунов или кошачьих, или еще каких-нибудь привычных животных, тогда как на самом деле они таковыми не являлись.

Он воспринял от Джейсена кое-какую информацию — о том, что этот лабиринт может служить двум целям: не только для церемониального хода, но и для защиты бесценного планетного мозга от живой силы противника в случае вторжения. У зрелого существа-лабиринта шипы срастаются на высоте двадцати метров, образуя тоннель тридцатиметровой ширины; и его стены становятся несгораемыми, твердыми, как дюрастил, и достаточно эластичными, чтобы противостоять ударной волне… а в шипах появится нейротоксин такой силы, что малейший укол может разрушить нервную систему того несчастного, что к ним прикоснется. Пешие захватчики будут вынуждены пройти по тому же пути, что и процессия, только на их пути будет множество ловушек.

Время от времени Ганнер мельком видел сквозь проемы в незрелых стенках лабиринта то место, куда они все направлялись. Колодец планетного мозга располагался в покатой впадине диаметром около двух километров в центре горы из йорик-коралла.

Даже скрытая, форма, что лежала в основе этой коралловой горы, была легко узнаваема для каждого, кто когда-либо посещал Корускант. Ганнер точно знал, чем это было раньше. И это тоже отчасти могло быть причиной его подавленности. Колодец планетного мозга когда-то был Галактическим Сенатом. Сенат пережил планетарную бомбардировку с минимальными повреждениями, его первый проектировщик еще тысячу лет назад уверял, что любое оружие, способное уничтожить Галактический Сенат, заодно разнесет и всю планету. И хоть в этом заявлении было хвастовства без меры, сомнений в том, что Сенат был одним из прочнейших зданий в истории строительства, не возникало. Даже полное уничтожение Сенатской Залы десять лет назад не привело к повреждению структуры здания: новая Палата Верховного Собрания Республики была отстроена прямо на остове старой. Конструкция этого ячеистого здания придавала его структуре неимоверную прочность, сравнимую — в инженерном смысле — с самим йорик-кораллом. Повредить ячейки могли только прицельные удары, а переборки, которыми изобиловал интерьер, не позволяли ударной волне распространяться.

Джейсен объяснил: как только йорик-коралл разложит при помощи энзимов дюракрит и транспаристил и приспособит эти материалы для укрепления собственной скелетной ткани, йуужань-вонги превратят хвастовство давно забытого проектировщика в сбывшееся пророчество. Любое оружие, способное нанести ущерб Колодцу планетного мозга, разрушит вместе с ним и планету. Но им и этого было мало: они заодно поселили во впадине множество довинов-тягунов. Даже если Новая Республика каким-то образом решит отыграться за потерю планеты, Колодец отделится от поверхности как полноценный корабль, унося на своем борту планетный мозг со всеми его невосполнимыми генетическими образцами и непревзойденными умениями. Но пока что формирование коралла не завершено. В его структуре еще сохранялись слабые звенья, например — там, где сохранились следы взрыва протонной бомбы, сработавшей в офисе Борска Фей'лиа.

— Кто-то разбомбил офис Фей'лиа? — пробормотал Ганнер в затылок Джейсену. — До или после вторжения?

Короткий смешок, который Джейсен издал в ответ, был суше таттуинского лета. Джейсен кивнул в сторону утопающих в джунглях развалин императорского дворца, в очертаниях которого еще можно было угадать полукилометровый провал, который остался после взрыва.

— Говорят, Фей'лиа сам заложил бомбу. И еще, что вместе с ним погибло около двадцати пяти тысяч первоклассных воинов и кучка высокопоставленных вонговских офицеров — включая командующего операцией.

— Кто? Кто это говорит?

— Йуужань-вонги и говорят. Они ценят такие вещи. Фей'лиа для них теперь — что-то вроде местного героя.

— А. Они знали его не так хорошо, как мы.

Плечи Джейсена дернулись в движении, которое могло бы показаться небрежным пожатием.

— Может быть, и мы знали его не так хорошо, как следовало бы.

Ганнер встряхнул головой. Этот разговор не прибавил ему сил, а как раз наоборот.

— Откуда ты знаешь, что это все не проверка? — спросил он. — Откуда ты знаешь, что у Колодца не ждет толпа воинов, которым приказано убить нас, если им покажется, что что-то идет не так?

— Я не знаю. Но мне сказали, что такую «проверку» расценивают как кощунство. Воинам никогда не может быть позволено залечь в засаде у Колодца.

— Сказали? Кто сказал?

— Мой… один друг. По имени Вержер.

Ганнер нахмурился, вспомнив пришелицу из своего сна.

— Та самая Вержер? Которая была домашней любимицей подосланной йуужань-вонгами убийцы?

— Та самая, кто исцелил Мару при помощи своих слез. Та самая, чьи слезы исцелили тебя.

— И которая превратила тебя в йуужань-вонга, — Ганнеру совсем не понравилось, как это звучит. — Ты уверен, что она на нашей стороне?

— На нашей стороне? — отстраненно переспросил Джейсен. — Ты хочешь сказать — на стороне Новой Республики? Сомневаюсь.

Неожиданно Ганнера охватило невыносимое желание заглянуть ему в лицо; было что-то такое у Джейсена в повороте головы…

— Не могу сказать с уверенностью, на чьей она стороне, — продолжил Джейсен. — Не уверен, что она вообще на чьей либо стороне. Не уверен, что она вообще признает какие-либо стороны.

— Но ты ведь рассказал ей о том, что планируешь? Как ты можешь ей доверять?

— Потому что я решил верить в то, что она не предаст меня.

В голове у Ганнера пронеслось эхо: доверие происходит от слова «верить». И ком набухающей тошноты становился тяжелее с каждым шагом. Мир обволакивал его, как медленный желатиновый водоворот. Лабиринт с шипами внезапно оборвался; за ним открылся огромный клинообразный тротуар, покрытый, похоже, аккуратно переплетенными древесными стволами бледного цвета голой кости; побеги с листьями тянулись к солнцу по обе стороны прохода. Там, где тротуар начинался, ширина его была не меньше ста метров. По мере их продвижения тротуар все сужался, образуя похожий на треугольную стрелку скат, с острием, упирающимся в парадные ворота Галактического Сената: в двойную пластину дюрастила, по толщине сравнимую с броней звездного разрушителя, с выгравированной на ней большой галактической Печатью в окружении печатей тысяч миров.

Йорик-коралл выращивали специально, чтобы пресечь доступ; периметр ворот охватывал зев прохода невероятного размера — и это при том, что к тому моменту он вырос лишь наполовину — а сами ворота виднелись лишь на одну треть. Как только авангард процессии ступил на тротуар, выкрики стали более протяжными, глубокими, звонкими, словно бравый военный марш превращался в религиозное песнопение. И эта смена мелодии, казалось, лишила Ганнера последних сил; колени его подогнулись, и он упал прямо на тротуар, скорчившись в позе зародыша и тем самым словно обвиваясь вокруг невидимого кулака тошноты, что врезался в его живот.

Рот наполнился слюной, ребра ходили ходуном. Чтобы его не вырвало, Ганнер зажмурился.

— Ганнер? Ганнер, что с тобой? — голос Джейсена, приглушенный и встревоженный, раздался откуда-то сверху. — Давай, Ганнер, ты должен подняться!

Ганнер не мог подняться. Он не мог ответить. Он даже не мог открыть глаза. Гладкие твердые стволы, которыми был вымощен тротуар, были холодными — не то, что солнце, припекавшее сверху — и все, чего Ганнер хотел — это умереть.

Вот здесь. Прямо сейчас. Если бы он только мог умереть… Где-то послышалась отрывистая йуужань-вонгская речь; два голоса — презрительно-властный и елейно-покорный — спорили о чем-то.

Мгновение спустя Ганнер услышал неподалеку, как Ном Анор рявкнул на общегалактическом:

— Господин старший формовщик спрашивает, почему джедай жмется, как брензлит. Я солгал ему, Джейсен Соло. Сказал, что таким образом люди проявляют свое уважение Истинным Богам. Заставь его подняться. Заставь эту трясущуюся, жалкую пародию на джедая достойно пройти через обряд — пока господин старший формовщик не догадался, что я солгал ему.

— Он всего лишь человек, — услышал Ганнер ответ Джейсена. — Нельзя ожидать от человека, который неделями сидел на седативных препаратах, что он будет бодро маршировать под музыку. Он трясется, потому что болен.

От стыда Ганнера бросило в жар: вот и Джейсену пришлось лгать ради него.

Слабость, которая свалила его с ног, была не физической. И от того, что Джейсен был вынужден оправдываться за него, было еще хуже. «Всем приходится лгать ради меня», подумал Ганнер. «Всем приходится притворяться, что я не так жалок и бесполезен, как это есть на самом деле. Но вот я-то не могу больше притворяться. Не могу».

Презрение к себе до тошноты сдавило Ганнеру горло, и из глаз брызнули жгучие, едкие слезы. Кончик большого пальца нащупал в складках рукава световой меч Анакина; не осознавая до конца, что он делает, Ганнер прижал кристалл к своему боку. Одно быстрое нажатие, и пурпурный сноп чистой энергии доставит забвение через кости и мягкие ткани прямо к его трусливому сердцу…

— Ну же, Ганнер, мы уже почти пришли, — прошептал Джейсен. — Не порть дело перед самым завершением.

— …жаль… не могу сделать… — только и смог выдавить Ганнер с глухим обреченным стоном. Он обхватил себя руками, стиснул ребра, скрестил руки на животе — тот единственный еще проявлял признаки тошнотворной непокорности. — …не могу сделать этого, Джейсен… прости… подвел тебя…

Палец Ганнера сильнее надавил на кнопку активации меча… И невидимые руки подхватили его за подмышки и рывком поставили на ноги. Он вяло обвис, но процессия все равно тут же двинулась вперед, к воротам. Ноги Ганнера шагали против его воли, и выглядело это так, будто он идет сам по себе. Тело покалывало от прикосновений Силы — Ганнера нес Джейсен.

— Вот видишь? — спросил Джейсен у Ном Анора. — Он в порядке. Вернись в строй и успокой господина старшего формовщика.

Ганнер болтался в невидимом захвате, который Джейсен поддерживал при помощи Силы, и захлебывался своим унижением, глядя, как Ном Анор быстрым шагом уходит прочь. Если бы только он мог умереть… вот бы тротуар под его ногами разверзся, как бездонная прорва и проглотил бы его… Всю свою жизнь он мечтал только об одном.

Он просто хотел быть героем. Вот и все. Даже не так… не героем вовсе… не по-настоящему. Все, чего он хотел — это пройти по зале, полной незнакомцев и услышать, как то-то произнесет: «Вот идет Ганнер Райсод. Это человек, который всегда добивается своего.»

Да, своего я добился. А себя прямо-таки добил. Тоже мне герой. Скорее уж девица в опасности. И в этом было дело — вот что угнетало его все это время. Он сам. Противно было быть Ганнером Райсодом. Противно от попыток стать героем. Противно от попыток не становиться героем. Противно, что он был дрянным джедаем, посредственным пилотом и крайне паршивым предводителем.

Противно быть пародией. Просто противно.

Достигнув ворот, те, кто были в авангарде процессии, разделились и построились в две шеренги по обе стороны тротуара, а их выкрики достигли триумфальных высот. Воины, что сопровождали Ном Анора и господина старшего формовщика, выстроились еще в одну шеренгу. Жрецы, окружавшие Ганнера и Джейсена, опустились на колени и склонили лбы к полу. Джейсен без колебаний шагал вперед, не проявляя никаких признаков усталости, ни малейшего намека на усилие, никакой зацепки, которая указала бы собравшимся здесь тысячам йуужань-вонгов, что он несет Ганнера, как дитя, в невидимых руках Силы. Он остановился только у парадных ворот и придвинул Ганнера к себе. Отсюда было видно раскинувшийся внизу город йуужань-вонгов и обширные дремучие заросли всех мыслимых цветов и форм, выросшие на основе из дюракрита и транспаристила.

— Ганнер, ты можешь сам стоять? — тихо спросил Джейсен. — Идти не надо. Просто стой. Мне нужно заняться кое-чем другим.

Ганнер по каплям собирал свою волю, чтобы побороть растущую волну стыда и отвращения к себе. Сила помогла ему стоять прямо и говорить твердо.

— Да. Да, начинай. Я в порядке, Джейсен, — соврал он и немного спустя добавил. — Спасибо.

И увидел на лице Джейсена мимолетную улыбку.

— Ты бы сделал для меня то же самое.

«Как будто у меня когда-нибудь будет такой шанс», подумал Ганнер, но промолчал. Лицо Джейсена снова скрылось за маской торжественного лицемерия. Он повернулся к пришедшим и поднял руки.

— Я Джейсен Соло! Я человек! Я был джедаем.

Слова выстреливали, как артиллерийский огонь, и эхо приносило отзвуки йуужань-вонгской речи:

— Никк прйозз Джейсен Соло! Никк прйозз человек! Никк пр'ззйо джиидаи!

— Теперь я служитель Истины! — услышав, как это было произнесено, Ганнер нахмурился; для того, кто всего лишь играл роль, Джейсен был слишком убедителен… Мимо него вдруг пронеслась волна — в Силе произошло какое-то возмущение.

Ворота открылись, и стало видно плохо освещенное пространство парадного дворика — атриума и похожие на пещеры рты на стенках Сенатской Залы. Джейсен повернул руки ладонями вверх, словно обращаясь к причудливой дуге невероятных оттенков, какой предстал их взглядам Мост.

— ВНИМАЙТЕ! — прогремел голос Джейсена.

Эхо отозвалось: Тчурокк!

— ВНИМАЙТЕ ВОЛЕ БОГОВ!

Еще до того, как умолкло эхо голосов, приветствовавших Тчурокк Йун'тчилат, Джейсен повернулся и бодро зашагал в ворота; и водоворот Силы потянул Ганнера следом. Ном Анор и господин старший формовщик двинулись было за ними, вместе со всем эскортом, но едва Ганнер шагнул в проход, Джейсен незаметно шевельнул рукой, и Ганнер воспринял этот жест как еще один поворот, невероятной мощности волну в Силе. Ворота захлопнулись наглухо.

Эхо исчезло. Атриум стал просто просторной пещерой из йорик-коралла. Гигантские статуи, изображавшие различные расы Новой Республики, превратились в непонятные, деформированные столбы, словно облепленные застывшей лавой. Огромные плотные тени скрывали каждый изгиб коралла, и в проходах Сенатской Залы зияла бездонная чернота; единственный свет — прерывистое мерцание красного и желтого — проникал в атриум из сводчатого прохода на противоположной воротам стороне.

— Откуда этот свет? И… и… стой… — проговорил Ганнер. — Я не помню, чтобы там была дверь… там был, ээ, офис информационной службы, так?

— Ты мог и заметить уже: все изменилось, — Джейсен уже несся к сводчатому проходу. — Давай за мной. У нас мало времени.

Ганнер бросился за ним. За аркой открывался тоннель из йорик-коралла примерно в полкилометра длиной. Стенки и свод образовывали неправильный полукруг, чуть меньше пяти метров в ширину и высоту.

В дальнем конце тоннеля был виден пульсирующий красно-оранжевый свет, который время от времени становился ослепительно желтым.

— Как ты? — спросил Джейсен, замедляя бег; Ганнер тяжело дышал и еле успевал за ним. — Держишься? Тебе еще нужна помощь?

— Я… я…

«Не собираюсь испоганить все дело», поклялся Ганнер сам себе.

— …В порядке. Я в порядке. Куда ты, туда и я.

Тоннель закончился, открывая обширное помещение, подсвеченное красноватым светом; пол стал выдвижным мостом, который вел к круглой платформе десяти метров в диаметре. Платформа висела без всякой поддержки посреди огромных клочьев сернистого тумана, который обжигал Ганнеру легкие и до слез резал глаза.

— Что это за место?

— Оглядись, — мрачно сказал Джейсен. Если опаляющий жар и испарения самородной серы и доставляли ему какое-то неудобство, по нему было незаметно. Казалось, он к чему-то прислушивается.

— Дай мне минуту. Мне нужно сконцентрироваться.

Ганнер едва расслышал его. Он не мог сдержать жадного зевания, медленно, потерянно кружа на месте. Это место когда-то было Палатой Верховного Собрания Республики.

В сотне метров под ногами — там, где раньше было основание трибуны главы государства — теперь бурлила кипящая слизь; огромные пузыри поднимались к поверхности, лопаясь с алыми и желтыми, как астрофлоры, вспышками… вот откуда исходило красно-желтое свечение.

Вокруг этого водоема возвышались гигантская чаша из йорик-коралла, слой за слоем покрывающего сенаторские платформы вплоть до малоразличимого, скрытого тенями свода потолка. И посреди этой кипящей слизи плавал крупный мясистый комок, то приподнимаясь над поверхностью гладким черным бугорком, то снова исчезая в глубине.

Ганнер судорожно отпрыгнул от края платформы.

— Аййй!.. Джейсен, там что-то есть!

— Да, — Джейсен подошел к самому краю платформы. — Не беспокойся. Это мой друг.

— Друг? — снова Ганнер заглянул в водоем — и снова над поверхностью показалось существо: черная, раздутая, вывернутая наизнанку утроба, исполненная угрозы. На них смотрел горящий желтый глаз размером с «крестокрыл», мигающий тремя прозрачными веками, которые закрывались под разными углами и тем самым эффективно очищали глаз от слизи. Затем стал виден и второй глаз: моргнул и уставился на них, словно рассчитывая расстояние удара.

Над поверхностью поднялся веер щупалец. Ганнер отшатнулся, когда эти щупальца — невозможно подвижные отростки мускульной ткани, двигающиеся столь быстро, что трудно даже назвать их точное число — рассекли туман рядом с ним. Чуть не сбив Ганнера с ног, щупальца ударили поперек платформы, и во все стороны посыпались обломки йорик-коралла размером с человеческую голову.

Джейсен даже не пошевелился.

— Этот… ээ, твой друг, — нервно сказал Ганнер, — Не очень-то он рад тебя видеть…

— Да, пожалуй, не могу сказать, что я удивлен. Когда мы виделись с ним последний раз, я пытался убить его.

— Убить… ээ, своего друга? — Ганнер попытался рассмеяться, гладя вниз с непреодолимым отвращением; смех получился визгливым, натужным, почти истерическим. — Как же ты поступаешь с врагами?

Джейсен склонил голову, и взгляд его карих глаз внезапно стал задумчивым; но он только пожал плечами:

— У меня нет врагов.

— Что?

Джейсен махнул рукой в сторону противоположной стены.

— Видишь вон ту платформу, которая торчит из-под коралла? Это платформа для представителей Кашиика. Они предпочитают двери с ручным управлением. Ты далеко не так силен, как вуки, но при помощи Силы ты сможешь открыть эту дверь.

— Вон там? — напрягся Ганнер. — Ты хочешь, чтобы я пошел туда?

— Слушай: прямо по правую руку будет личный кабинет кашиикского сенатора. Рядом с его столом ты найдешь потайную дверь, за которой расположена шахта турболифта. Просто спустись вниз по шахте: она приведет тебя прямо в тоннели.

Тоннели? Секретная шахта? С каких это пор Джейсен пришел в себя?

— К чему вуки секретные турболифты?

— Думаю, эти лифты были в каждом офисе: они доставляют пассажиров в скрытые тоннели, в которых полно изолированных помещений для секретных совещаний и других подобных дел. Они даже соединены с офисами Фей'лиа в императорском дворце.

— Откуда тебе все это известно?

— Ганнер, — холодно сказал Джейсен. — Эти офисы когда-то принадлежали моей матери.

— А, ну да.

— Если ты доберешься до тоннелей, то, по крайней мере, найдешь место, где можно переждать. Возможно, ты проживешь еще несколько дней. Возможно, тебе даже удастся убежать.

Ганнер похолодел.

— О чем ты говоришь?

— О небольшой пробежке, Ганнер. Не упускай этот шанс.

— О, нет, нет, нет, — Ганнер попятился, качая головой. — О, нет, ты не собираешься…

— У нас не больше двух минут до того, как Ном Анор решит, что больше не может притворяться, будто так и было задумано. Еще через две минуты они вышибут ворота. И еще через тридцать секунд они убьют меня.

— Что такого ты можешь здесь устроить, за что можно отдать жизнь?

— У меня нет времени объяснять. И я даже не уверен, что для этого есть подходящие слова.

— Ты полагаешь, что я побегу и оставлю тебя умирать? Ради некой цели, которую ты даже не можешь объяснить словами? Или ты идешь со мной, или я не двинусь с места!

— По-прежнему играешь в героя, Ганнер?

Ганнер моргнул — вопрос был, что называется, не в бровь, а в глаз — но продолжал упорствовать:

— Нет. Я так, рядом постою. Это ты герой, Джейсен. Нам нужны такие, как ты. Вот почему я отправился на поиски. Ты нужен Новой Республике, — он приглушил голос. — Ты нужен Джейне. Если есть хоть малейший шанс выжить, ты должен использовать его, Джейсен. По крайней мере, ты должен попытаться!

Джейсен покачал головой. Лицо его снова стало дюрастиловой маской.

— Нет, не должен. Единственное, что мне следует делать — это быть тем, кто я есть.

— О чем ты говоришь?

— У Анакина был свой путь. У Джейны свой, — Джейсен развел руками, словно показывая всю тщетность попыток спорить с судьбой. — У меня — свой.

— Меня не волнует какой-то там дурацкий путь! — резко сказал Ганнер. — Они вышибут дверь в любую секунду… нам надо уходить!

— Нет. Тебе нужно уходить. Мне надо… Ганнер, послушай. Мне важно, чтобы ты понял. Единственное, что в моей власти — единственное, что во власти любого из нас — это быть теми, кто мы есть на самом деле. Вот что я собираюсь сделать здесь. Быть собою.

— Ты несешь какой-то бред! Сколько тебе? Семнадцать? Восемнадцать? Ты даже и не знаешь, кто ты на самом деле!

— Мне не обязательно знать. Все, что нужно — это решить, — прямо ответил Джейсен. — Сделать выбор, и действовать.

— Я не собираюсь оставлять тебя тут!

— Как хочешь.

— Как долго это продлится, Джейсен? Сколько? — Ганнер шагнул ближе. — Что, если они убьют тебя первым?

Джейсен пожал плечами.

— Значит, я проиграл. Когда становишься самим собой, первое, чему ты учишься — нет ничего, чего следует бояться.

Прерывистый вой ударной волны заглушил ответ, а мост так резко тряхнуло, что это движение отдалось в ступнях Ганнера, и он покачнулся. Крутнувшись на пятках, он увидел, что изо рта-прохода вырываются клочья вонючего, как болотный газ, дыма.

— С воротами покончено, — отстраненно произнес Джейсен. — Времени не осталось. Похоже, мы оба проиграли.

Ганнер замер без движения. В его мозгу вспыхнуло свечение, и все стало на свои места. Он понял, о чем Джейсен говорил ему. Нет ничего, чего следует бояться. Он понял, каково это — когда в твоей власти быть тем, кто ты есть на самом деле. Ему даже ни к чему было знать, кто он есть. Он мог сам это решать. Он мог выбирать, и действовать. Внезапно его жизнь наполнилась смыслом. Она стала историей притворства, игры в героя.

«Хорошо», подумал он. «Так тому и быть».

Тошнота перестала мучить его. От нее не осталось даже воспоминания. Ни слабости. Ни сомнений.

Сомнения и страх исчезли вместе с тошнотой. Ганнер поднял световой меч Анакина.

— Мы оба проиграли, если только… — медленно сказал он. — …Если только кто-нибудь не станет у них на пути.

— Тебе так нужно изображать героя, — печально сказал Джейсен. — Даже когда это тебя убивает.

Ганнер активировал клинок и пристально всмотрелся в искрящийся пурпур. Вот оружие героя. Настоящего героя. Не лицедея. Не бутафорского персонажа, каким всегда был он сам. Но сейчас это оружие было в руке Ганнера. «Мне не обязательно быть настоящим героем», подумал он. Ослепительная, такая привычная улыбка — «забудь-о-последствиях-и-дай-себе-волю» — осветила его лицо. Ганнер встряхнулся, и груз многочисленных лет спал с его плеч; глаза загорелись, как будто в красноватом жаре заплясали искорки. Он чувствовал себя начищенным до блеска не хуже новенького боевого дроида, и крепким, как парочка таких дроидов.

«Мне ни к чему быть героем», безмолвно изумился Ганнер. «Надо всего лишь притвориться».

— Я же сказал, что постою рядом, — беззаботно сказал он. — Моя задача — сделать так, чтобы настоящий герой прожил столько, сколько нужно для выполнения его задачи. Все это «стремление быть героем» всегда было моей величайшей слабостью.

Джейсен смотрел на него — в него, сквозь него — словно знал все его потаенные мысли и желания, а потом кивнул.

— Но ты должен понять, что это может также быть и твоим величайшим достоинством. Позволь себе использовать эту силу, Ганнер. Пригодится.

— Да, — Ганнер заглядывал в светящийся клинок, словно в аметистовом свечении можно было прочитать будущее. Он улыбался тому, что видел. — Знаешь, а ты мне никогда не нравился, Джейсен. Я считал тебя неженкой. Слюнтяем. Мнительным занудой.

— Мне ты тоже не нравился.

Ганнер обернулся и увидел, что на его улыбку Джейсен отвечает своей, мягкой и понимающей.

— Я считал, что ты всего лишь позер. Лицемерный охотник за славой, который больше думает о том, чтобы хорошо выглядеть, чем о том, чтобы хорошо поступать.

Ганнер расхохотался.

— Ты не ошибся во мне.

— Как и ты, — Джейсен протянул открытую ладонь. — Так что же: у нас появился шанс показать йуужань-вонгам, на что способны позер и мнительный зануда.

Ганнер принял протянутую руку и крепко сжал.

— Мы им так покажем, что они никогда не забудут.

Джейсен отступил на шаг, и пульсация алого и зеленого в артериях на его одежде синхронизировалась с прерывистым свечением кипящей слизи под их ногами. Через край платформы к нему потянулись извивающиеся щупальца, и, роняя яркую слизь, нависли высоко над головой неким подобием подвижной короны: фигура Джейсена стала похожа на размытый крест в светящихся крупицах.

— Джейсен!.. — выдохнул Ганнер. — У тебя за спиной!

— Я знаю, — Джейсен посмотрел вверх. Щупальца слегка переместились, чтобы прикоснуться к нему, и он опустил руки, чтобы мерцающие изгибы удобнее улеглись на его плечах. — Не бойся. Это все часть плана.

Щупальца охватили Джейсена и сняли его с платформы, мягко — почти любовно — покачивая и утягивая в пузырящуюся слизь, но огромные желтые глаза по-прежнему были полны нечеловеческой угрозы.

— Выиграй для меня десять минут, — попросил Джейсен. — Этого будет достаточно.

Из тоннеля раздался топот. Ганнер задержался еще на мгновение, наблюдая, как Джейсена затягивает в слизь. Он почувствовал возмущение в Силе, толчок из глубины, некий импульс: ступай.

Ганнер сгреб подол своей одежды в горсть и стянул с себя робу. Горящие темным огнем артерии сократились, распространяя вокруг себя черноту. Ганнер уронил одежду на платформу.

И выступил.

Ном Анор заглянул сбоку в клубы дыма, которые вырывались из разорванного отверстия, что было раньше воротами. Отряд за отрядом без остановки скользил мимо искореженного дюрастила, который гудел и скрежетал, остывая. Воины исчезали в наполненном дымом и тенями атриуме, с оружием наизготовку, внимательно следя за любым намеком на появление врагов. Один отряд сразу же помчался по тоннелю к Колодцу — на разведку.

Вот уже пять минут прошло. Ни один из них не вернулся. Ном Анор поспешил к выходу. Ему не удалось бы так долго выживать в этой войне, если бы он недооценивал джедаев. Под свод прорывалось красно-золотистое свечение. Потом под этим сводом появилась фигура: лениво бредущий сквозь дым силуэт в отблесках света.

Силуэт человека. Вкрадчиво опасный: песчаная пантера, вышедшая на охоту. Мягкий, но упругий. Собранный. Хищный. Холодок суеверного ужаса пробежал по спине Ном Анора. Рядовых воинов словно порывом ветра отнесло назад, офицеры оглядывались на своих командиров, которые, в свою очередь, смотрели на Ном Анора.

— Вопрос вашей компетенции, исполнитель. Что прикажете делать нам?

— Ты! Эй, ты! — нервно выкрикнул Ном Анор на общегалактическом. — Что ты там делаешь?

Ответом ему было глухое, насмешливо веселое урчание.

— Разве это не очевидно? Стою на вашем пути.

Ганнер Райсод. Ном Анор было расслабился; это был всего лишь Ганнер Райсод, слабак, который не мог даже ровно пройти по тротуару. Ганнер Райсод, которого остальные джедаи ни во что не ставили.

Позер, лицедей. Шут. Ном Анор фыркнул. Ему стоит только приказать, чтобы этот дурак сдался… но в голосе Ганнера не было больше ни слабости, ни дурачества. И куда все-таки делся пропавший разведотряд?

И хотел ли Ном Анор брать на себя ответственность за сражение у Колодца планетного мозга? Он с такой силой укусил себя за губу, что выступила кровь.

— Посторонись! Тысячи воинов уже на подходе! Не надеешься же ты остановить нас!

— Мне не нужно вас останавливать. Все, что мне нужно — это задержать вас.

Услышав резкое искрящее гудение, Ном Анор буквально подпрыгнул. В руке у призрака ярко сверкнуло аметистовое острие.

— Хотите, чтобы я посторонился? — призрак взмахнул светящимся клинком. — Подходите, отодвигайте.

Дым постепенно рассеивался, и оказалось, что человек, стоящий под сводом, выглядит совсем не таким, каким запомнил его Ном Анор. На этом Ганнере были только линялые коричневые штаны и изношенные кожаные ботинки. Этот Ганнер был высок, широкоплеч, и свечение его меча бросало отблески на скульптурные мышцы обнаженной груди.

Клинок в его руке был крепок, как скала, но не из-за этого Ном Анор медлил, нервно водя тонким желтым языком по кончикам острых зубов. Горящие глаза Ганнера — вот из-за чего он нервничал. Ганнер выглядел счастливым.

— Тысячи воинов уже на подходе, — повторил Ном Анор, беспомощно потрясая кулаком. — А ты один, человек.

— Один… джедай.

— Ты безумец!

Ответом был легкий и громкий смех, полный ощущения радости и свободы.

— Нет. Я — Ганнер, — сверкающий клинок начертил в воздухе серию великолепных фигур, осветив весь свод и словно окружив полное безудержной звериной грации тело Ганнера радужным ореолом. — Этот порог, — заявил он с радостной улыбкой, — мой. Я требую его в безраздельное владение. Давайте сюда ваши тысячи; поодиночке, или всех сразу. Мне плевать, — закончив вращение, клинок покачнулся у груди Ганнера, и в темноте сверкнул его белозубый оскал. — Ни один не пройдет.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ДОРОГОЙ СУДЬБЫ

Они приближаются поодиночке — бесконечным потоком — воин за воином сменяют друг друга в благородном поединке. Затем они начинают вступать в схватку по двое.

К тому моменту, когда они начинают нападать более многочисленными группами, им приходится перебираться через тела своих мертвых товарищей, чтобы приблизиться к нему. Гора трупов. Гора, которая становится стеной, потом валом. Ганнер Райсод строит крепость из мертвых тел. С безопасного расстояния — спрятавшись за искореженным полотном дюрастила, которое когда-то было воротами — за ним с невольным восхищением наблюдал Ном Анор. Все, что можно было рассмотреть в дыму и за спинами воинов, которые рвались вперед, чтобы отвлечь безумного джедая, были сверкающие пурпурные вспышки, порою освещавшие и самого джедая, который прыгал и кружился — все время в движении, в бесконечной атаке, ломающий и крушащий, усыпающий пол атриума трупами и отсеченными конечностями.

— Это безумие! — повернулся Ном Анор к командиру воинов, стоявшему рядом с ним. — Нельзя просто взорвать его? Отравить газом? Что-нибудь вроде этого?

— Нет, — шрамы на лице командира воинов вмиг приняли голубоватый оттенок. — Он встретил нас с честью. Хотите, чтобы йуужань-вонгские воины проявили меньшее благородство, чем неверный джиидай?

— В черную дыру ваше благородство! Разве вы не понимаете? В Колодце планетного мозга сейчас находится джедай… и этот джедай — Джейсен Соло! — он произнес это имя так, словно оно могло привлечь какую-нибудь нечисть… возможно, так и было. Только дьявол мог уничтожить королеву воксина. Только дьявол мог убить дуриамов, формовщиков и воинов в Детской, и все же найти извилистую дорожку к доверию самого Ном Анора. К той самой черте, на которой он — он, Ном Анор, собственноручно — подтолкнул этого смертельно опасного джедая к единственному месту на Йуужань'таре, где одним махом можно уничтожить всю планету!

— Джейсен Соло наедине с планетным мозгом…

— Планетный мозг вполне в состоянии защитить себя сам.

По другую сторону от Ном Анора стоял господин старший формовщик Ч'Ганг Хул.

— Оставив соображения благородства в стороне, мы все равно не можем использовать ни сверхмощной взрывчатки, ни отравляющих газов. Планетный мозг больше пострадает от неуклюжей попытки спасения, чем от одного-единственного джиидая.

— Это вам не обыкновенный джедай! — в сердцах воскликнул Ном Анор. — Вы понятия не имеете, на что он способен! Нам нужно пройти внутрь! Нужно остановить его!

Командир воинов выкрикнул несколько приказов, и к своду отправился отряд тяжеловооруженной пехоты. Многослойная вондуун-крабовая броня, покрывавшая их с ног до головы, мерцала в свечении слизи. Командир воинов обернулся к Ном Анору.

— Очень скоро мы будем внутри. Сохраняйте спокойствие, исполнитель.

— Спокойствие ваше в черную дыру — тоже!

— Мне кажется, вы немного… мм, не в себе, — тихо сказал Ч'Ганг Хул. Щупальца у его рта дернулись. — Можно подумать, будто вы чувствуете, в некотором роде… мм, ответственность за происходящее?

Ном Анор открыл рот, вдохнул, начал что-то говорить, передумал, начал говорить другое… и замолчал. Щупальца у рта старшего формовщика сплелись в нечто почти что непристойное. Ном Анор отвел взгляд. Еще чуть-чуть, и он бы выдрал эти нелепые щупальца и съел бы прямо на глазах у самодовольно ухмыляющегося бюрократа…

Немного ниже по тротуару, в быстро редеющей толпе жрецов и воинов, Ном Анор увидел Вержер. Она поймала его взгляд и движением головы показала направление, куда он должен следовать за ней. О, он последует — решил Ном Анор, извинившись перед господином старшим формовщиком за уход и направившись за Вержер.

Она вышла к свету бело-голубого солнца и остановилась, держа в одной руке покрытую листьями ветвь с придорожного куста. Когда Ном Анор приблизился к ней, он прямо-таки рычал от злости.

— Ты знаешь, что натворил твой «ученик»? Этот жалкий изменник предал нас… и виновата в этом ты!

— Возможно, так и есть, — ее голос был, как всегда, звонким и радостным. — Но давай-ка проясним все связанные с виной вопросы; а, исполнитель? Важно не то, кто виноват на самом деле; важно то, кого предпочтет обвинить Цавонг Ла, да?

Ном Анор прикрыл зубы-иглы изорванными губами. Он очень хорошо представлял себе, что предпримет Цавонг Ла, едва новости о бедствии достигнут ушей этого фанатика.

— И что тебе нужно от меня теперь?

— Ты должен взять меня с собой.

Ном Анор застыл на месте.

— Взять тебя с собой? — произнес он, старательно изображая недоумение.

— Я тебе пригожусь. Я спасла жизнь жены Люка Скайуокера. В моем сопровождении, никто из Новой Республики не пристрелит тебя, едва увидев.

Про себя Ном Анор признал, что она права, но на лице его ничего не отразилось.

— Ты думаешь, у меня есть нечто… вроде плана побега?

— Прошу тебя, исполнитель, — с упреком сказала Вержер. — У тебя всегда есть план побега. А на этот раз у тебя есть даже кое-что получше: секретный кораллолет, выращенный на уровнях, которые расположены еще ниже, чем Колодец.

— Я… нет… нет у меня ничего такого!

Откуда ей это может быть известно? Скрытый проход у дальнего борта Колодца — и открывался он только для Ном Анора — вел к кораллолету, который несколько месяцев назад, на начальной стадии превращения Галактического Сената в Колодец планетного мозга, был создан там подкупленным формовщиком.

— Исполнитель, снова: прошу тебя. Ты разве единственный, кто может подкупить формовщика? И вся эта забота и беспокойство о спрятанном кораллолете, пока он рос…

— Тссс! Хватит! — Ном Анор оглянулся на тех, кто стоял выше по тротуару. Командир воинов отвернулся, чтобы посмотреть на битву, но Ч'Ганг Хул по-прежнему изучающее рассматривал Ном Анора. Уйди он сейчас, это вызвало бы лишние подозрения — и тогда побег станет вовсе невозможен.

Вержер словно прочитала его мысли.

— Исполнитель, если мы не улетаем сейчас, то никакого полета вообще не будет. И корабля не будет, — она приподнялась на кончиках пальцев и прошептала. — Джейсен Соло украдет его.

Слизь смыкается над Джейсеном, словно теплые губы.

Но он не чувствует этого. Узловатые щупальца растягивают в стороны его руки, крепко обвивают ноги и сжимают горло. Их грубая хватка до крови царапает кожу — до крови, следы которой не растворяются в слизи, а зависают там неподвижной тройной спиралью. Щупальца вертят, скручивают и ломают его, увлекая на глубину водоема со слизью, которая светится алым и золотисто-желтым. Цвета меняются от жара его тела и переливаются в такт его движениям. Но и этого он не видит. На самой глубине водоема щупальца поворачивают его лицом вверх, укладывая на кольцо острых обломков; эти обломки были когда-то основанием трибуны главы государства, с которой так часто выступала его мать.

Щупальца притягивают его и отбрасывают, прижимают к крупному подвижному телу: черные бугорки плоти между прозрачными зеленоватыми покровами и вытянутыми внутренностями. Щупальца тянутся от мясистого утолщения, окружающего разинутый жадный рот, и по обе стороны от этой впустую жующей утробы горят злобой огромные желтые глаза. Джейсен этого не замечает. Его внимание полностью приковано к пустоте в груди. Эта пустота звенит от гнева, враждебности и алчного триумфа: эмоции планетного мозга, которому его бывший друг и неудавшийся убийца попался в щупальца. Бывший друг, которому доверяли, и который предал доверие. Из мускульных бугорков окруженного щупальцами рта показываются выдвижные зубы-мечи, и начинают клацать и перекрещиваться, словно множество острых языков. Джейсен может ответить на это лишь грустью и сожалением.

«Да. Я предал тебя. Я научил тебя доверять, и я научил тебя, что значит доверять предателю». А вот прощению он научить не может. Он сам еще этому не научился: слишком многого не сможет простить никогда.

Щупальца сокращаются, проталкивая его в голодную утробу, и зубы-мечи касаются его кожи. Он не извивается от страха. Не сопротивляется. Не борется.

Вместо того, он открывается. Из самой потайной глубины, из бездны, которая однажды стоила ему невероятной боли, он раскрывает объятия. Из пустоты в груди он изливает сострадание. Абсолютную эмпатию. Совершенное понимание. Он принимает боль, которую причинил дуриаму своим предательством; и разделяет боль, которую это предательство причинило ему. Он разделяет с дуриамом все воспоминания о многоцветье жизни: непередаваемая белизна страдания, красный прилив ярости, черная дыра отчаяния, ослепляющее излучение невосполнимой утраты… и пышная зелень молодых растений, серые оттенки камней и дюракрита, блеск самоцветов и транспаристила, бело-голубой жар полуденного солнца и неповторимое его отражение в клинке светового меча.

Он открывает, насколько сильно он любит все это, ибо все эти явления суть одно: боль и радость, расставание и воссоединение, жизнь и смерть. Любить что-то означает любить все сразу, ибо ни одна вещь не может существовать сама по себе, а только вместе со всеми остальными. Всеобъемлющая вселенная. Сила. Все в одном. Йуужань-вонги и жители Новой Республики. Джейсен Соло и планетный мозг.

«Предав тебя, я предал и себя. Убив твоих братьев, я убил часть себя. Ты можешь убить меня сам, но я буду продолжать жить в тебе. Мы едины».

И Джейсен не уверен, обращается ли он к планетному мозгу с этими словами, или планетный мозг к нему, ибо и Джейсен, и планетный мозг — оба лишь разные проявлениями одной и той же вещи. Назовите это всеобъемлющей вселенной, или Силой, или бытием: это всего лишь слова. Они правдивы только наполовину. Даже менее — они лживы. Правда такова, что ее не объять словами.

Удар световым клинком по амфижезлу, невидимая петля, с разрушительной энергией хлещущая по коже между большим и указательным пальцем йуужань-вонга — там, где рука охватывает оружие…

Смерч лихо закрученного сальто над головами двух сражающихся бок о бок воинов… и их беспомощное падение, когда световой меч одним ударом рассекает основания их шей и отрубает конечности… Изумленное мигание глаз воина, когда аметистовое острие вонзается в его открытый рот, прожигая твердое нёбо до самых костей черепа… В этих кратких вспышках — смерть, которую несет Ганнер Райсод… Резкий запах подгорелого молока — это йуужань-вонгская кровь, свертывающаяся из-за жара клинка… бахрома обжигающего льда — полоски его плоти, иссеченные амфижезлами… холодное пламя яда, отравляющего нервные окончания… Это всего лишь слабые помехи в симфонии Силы, которую исполняет Ганнер Райсод… Сила не только поддерживает его, не только поднимает и уносит его: Сила втекает в вены, чтобы его сердце билось в одном ритме с ритмом вселенной. Он стал Силой, и Сила стала им. Он и не подозревает о неотвратимости смерти: причины и следствия исчезли вместе со страхом, и сомнениями, и болью в ту самую нескончаемую секунду, когда он сознательно лишил себя самообладания.

Стоя под сводом арки, ожидая йуужань-вонгов, Ганнер осознал, что вот это — прямо здесь, прямо сейчас — и есть то самое, ради чего он прожил жизнь. Его ноги ступили на этот путь в тот день, когда он родился; любой успех или трагедия, любая дурацкая выходка и унижение, каждый необъяснимый поворот жестокой судьбы добавлял каплю к тому потоку внутри него, который копился за барьерами самодисциплины. Эти барьеры были созданы родителями, пытавшимися сгладить острые углы его высокомерия; безжалостными шутками приятелей, высмеивающих его попытки впечатлить их; и даже обучением у Люка Скайуокера…

«Джедай ничего не строит из себя, Ганнер. Сражение — это не игра. Для джедая схватка — это заведомый проигрыш. Трагедия. Если необходимо пролить кровь, джедай делает это быстро, хирургически точно, со всем подобающим почтением. Со скорбью». Ганнер так долго, так натужно пытался быть тем, кем все хотели его видеть; пытался сдерживать свою склонность к драматизму, к красивости, грации, артистизму; пытался быть хорошим сыном, хорошим другом, скромным человеком, настоящим джедаем… Но под сводом этой арки попыткам пришел конец. Нет причины и дальше отрицать правду о себе. Игра в героя не просто допустима… она необходима. Чтобы удержать этот порог, недостаточно ранить и убивать, недостаточно быть сдержанным, хирургически точным, и скорбящим. Чтобы удержать порог, он должен не просто разить, а разить без усилия, без опасения, со смехом.

С радостью. Чтобы удержать порог, он должен танцевать, кружить и прыгать, увлекая своих противников. Жертв. Он должен вынудить их помедлить перед тем, как выступить против него. Должен заставить их бояться. Он произнес слова: волшебное заклинание, разрушившее барьеры и освободившее бурный поток.

Ни один не пройдет. В его руках клинок павшего героя, но теперь он сам герой, и падать не ему. Он возносится. Сила гремит в нем, и он гремит в Силе. Сняв запреты, оставив в стороне все сознательные мысли, прислушиваясь только к своей страсти и радости, он обретает мощь, о которой и не мечтал. Он сам стал схваткой. Он не знает об усыпавших пол тоннеля трупах, которые его ноги проворно минуют сами по себе. Он не знает об искореженных пластинах дюрастила, которые сам же и оторвал от обломков ворот, поднимающихся и вращающихся вокруг него, чтобы отразить ударных жуков и защитить его с боков. Не знает о покрытых кораллами статуях из атриума, которые Сила увлекла в танец; о гигантских фигурах всех рас Новой Республики, которые словно ожили и выступили на его стороне, гремя, вертясь и падая, подминая под себя десятки и сотни врагов, и превращая атриум в какую-то бойню.

И уж совсем его не заботят очертания коралловых стен, освещение, или число нападающих.

Десяток? Сотня? Скольких перенесли в безопасные места после получения несмертельных ран? Сколько лежат мертвыми в клубах серных испарений? Он не помнит, ибо памяти не существует как таковой. Нет прошлого. Нет будущего. Он даже не осознает себя. Не осознает йуужань-вонгов. Он стал воинами, с которыми сражается, истекая кровью вместе с каждым, кто падает от его ударов. Нет больше Ганнера Райсода; нет йуужань-вонгов, нет джедаев. Есть только танцоры и танец. В этом танце все сущее: от вращения кварков до медленного обращения галактик, все в движении. Все в танце. Все в сущем.

Ном Анор махнул Вержер, чтобы она подождала, пока он еще раз оглядится напоследок. Прямо перед ним возвышалась коралловая гора Колодца. Позади оставался незаконченный лабиринт, покинутый формовщиками — они, скорее всего, потянулись к Колодцу на шум сражения. Отдаленные взрывы, звучавшие в непредсказуемо рваном ритме, сопровождались слабыми выкриками. Довольный, что никто за ними не наблюдает, Ном Анор отодвинул тонкую, похожую на мох, пластину из фальшивого коралла, под которой находились сенсоры зева прохода. Он ткнул рукой в рыльце, все еще нервно оглядываясь по сторонам, пока сенсоры изучали энзимы его кожи. Через секунду его опознали, и большое полотно из фальшивого коралла неожиданно втянулось в средних размеров скрытый люк.

Ном Анор безмолвно подозвал Вержер, и шагнул внутрь. Йорик-коралл уступил место покрытому застарелой грязью дюракриту; коридор превратился в лабиринт. Ведя Вержер по развилкам, Ном Анор поздравлял себя с удачным планом побега. С тех пор, как началось преобразование Сената в Колодец планетного мозга, никто не входил сюда, кроме старших формовщиков и их помощников; никто не хотел испытывать на себе смертоносный гнев Ч'Ганг Хула… кроме одного формовщика, чья жадность пересилила его же трусость. Из всех йуужань-вонгов только этот формовщик и сам Ном Анор знали, что под вместилищем планетного мозга можно найти обширные палаты, бывшие раньше офисами канцлера Старой Республики. Эти палаты были взорваны и разрушены. Пришедшие в негодность во время разрушения Сената, они так никогда и не были отремонтированы. Проводя Вержер через руины, Ном Анор держал свой путь через насыпи щебня и непроходимые завалы искореженного дюрастила и вырванных проводов. Некоторые из светящихся шаров еще работали; они не были уничтожены, как еретические устройства, потому что лишь Ном Анор и прикормленный им формовщик знали об их существовании. Ном Анор поднялся на угловую балку, и их взглядам предстал он: вытянутый и гладкий, словно вылепленный для полетов в атмосфере, с двумя довинами-тягунами — один для движения, второй для обороны — поверхности очерчены так, чтобы можно было уклониться от датчиков, плоский материал иллюминаторов черен, на нем не бывает бликов, и его невозможно засечь обычным зрением.

Формовщик, вырастивший его, гарантировал, что этот кораллолет не уступит в скорости ни одному из подобных судов во флоте йуужань-вонгов. Ном Анор несколько раз пользовался потайным люком, чтобы скрытно навещать свой кораблик, пока тот рос, так что навигационному мозгу был знаком ментальный импринт Ном Анора. Во время этих визитов Ном Анор часто восхищался собой и тем новым назначением, которое он нашел для палат легендарного Палпатина…

Оборонительный довин-тягун мог с одинаковой легкостью проделать тоннель как в дюракрите, так и в йорик-коралле, открывая тем самым некие ворота в небо. Навигационному мозгу были заданы все необходимые для преодоления планетного кордона опознавательные коды и координаты для прыжка в ту часть галактики, которую контролировала Новая Республика.

Едва Ном Анор окажется внутри корабля, происходящее перестанет его касаться. Едва Ном Анор окажется внутри корабля, он будет спасен.

— Красота, ведь правда же? — проговорил он, положив ладонь на рыльце кораллолета. Мгновенно среагировав, корабль распахнул посадочный люк. — И это возможно, Вержер, благодаря предвидению всех неожиданностей. Я никогда не полагаюсь на удачу. И именно поэтому мне всегда удается выжить. У меня всегда есть запасной план, чтобы избежать любых неприятностей…

— Всегда? — было в ее голосе что-то такое, от чего Ном Анор застыл на месте. — Любых неприятностей?

Он даже не успел набрать воздуха в легкие, чтобы спросить, о чем это она; его невысказанный вопрос был разрешен до тошноты знакомым звуком… щелчком… шипением… гулом.

Медленно, грациозно, опасаясь увидеть то, от чего он не в силах был бы отвести взгляд, Ном Анор повернулся к новому источнику света в этом разрушенном офисе: свету, который сам искрился зеленью, и отбрасывал беловатые блики на изгибы его черного кораллолета. И обнаружил, что смотрит на острие светового меча всего в сантиметре от кончика своего носа.

— Световой меч — весьма интересное изобретение, — дружелюбно произнесла Вержер. — За всю военную историю не было создано ничего подобного. Парадоксальное оружие, сродни джедаям, которые им пользуются: мирные воины, убивающие во имя жизни. Ты когда-нибудь замечал? Клинок округлый, у него нет режущего края. Но это световой меч — и сам по себе является ни чем иным, как режущим краем. Как ни поверни клинок, он всегда наносит порез. Любопытно, да? Можно даже сказать, символично.

— Что? — Ном Анор открыл рот, закрыл, снова открыл. Он хотел спросить, что она делает. Хотел спросить, откуда у нее световой меч. Хотел задать еще множество вопросов, но все, что он смог произнести, было, — Что?

И снова, Вержер будто прочла его мысли.

— Это вещь Джейсена, — весело прозвенела она. — Я думаю, ему захочется вернуть меч себе, а ты?

— Ты не можешь…

— Еще как могу, — она указала кивком на густой сумрак позади кораллолета. — Мне не составит труда прорубить себе путь к Колодцу.

— Если ты убьешь меня… — обреченно произнес Ном Анор.

— Убью тебя? Не смеши.

Провисшие переплетения проводов вдруг ожили, метнувшись, словно хлысты, к рукам и ногам Ном Анора. Эти провода стянули его достаточно крепко, чтобы выдавить воздух из легких, и тут же сплелись в невероятно сложные узлы. Вержер наблюдала за происходящим — подстроила происходящее, догадался Ном Анор — с забавным выражением на лице, сверкая ярким оранжевым гребнем.

— Если бы я хотела, чтобы ты умер, я бы просто оставила тебя здесь. Цавонг Ла позаботился бы об остальном.

— Но ты не можешь оставить меня, — сказал Ном Анор. К нему потихоньку возвращалось самообладание. — Ты не сможешь управлять моим кораллолетом. Он замкнут на меня! Только я могу…

— Может быть, и так, — согласилась она. — Но я сомневаюсь. В конце концов, твой кораллолет — это всего лишь живое существо, а у Джейсена — если ты успел заметить — определено есть дар заводить себе друзей.

— Ты… он… ты спятила! Не будет этого!

— Исполнитель, — сурово произнесла Вержер, призывая его к тишине поворотом светящегося клинка. — Говорила я, что Джейсен Соло украдет твой корабль?

Ном Анор только разинул рот.

— Когда ты привыкнешь, — спросила она, качая головой в притворном расстройстве, — Что все, что я говорю тебе — правда?

Внезапно танец комкается, ломается, начинает прерываться паузами. Сражаться больше не с кем. Ганнер покачнулся, слабея, теряя сознание из-за яда, проникшего в многочисленные раны. Пол под его ступнями и стены вокруг обагрены его кровью. Он держится прямо только благодаря Силе. Он слышит грохочущую поступь, и вскоре в поле зрения появляется источник этого звука, причина мелкой дрожи, которая сотрясает пол: что-то темное и большое, перебирающее ножками со множеством суставов, небрежно вонзающее когти в попадающиеся на пути трупы йуужань-вонгов. Тело существа защищено широкими роговыми пластинами, и голова медленно поворачивается из стороны в сторону, подобно кабине шагохода AT-AT в режиме выслеживания и уничтожения.

С массивных челюстей капает огненная жидкость. По бокам существа продвигаются воины. «Полагаю, это было неизбежно с самого начала», думает Ганнер в приступе меланхолии. «Рано или поздно плохие парни всегда достают свое супероружие». Все подходит к завершению; он не может противостоять такому чудовищу, да еще сопровождаемому пехотинцами… и все же Сила приберегла для него еще один, последний, ход.

Хоть Сила и не воспринимает ни воинов, ни массивного чудовища, которое они привели, ни коралла, окружающего их, но где-то в глубинах Ганнер чувствует дюракритовый каркас, на котором сформировалась структура Колодца; чувствует, что тоннель был проложен прямо через несущие стены… что дюракрит уже наполовину разрушен, изношен перегрузками, и проседает под невообразимой тяжестью коралла, покрывающего его. Ганнер улыбается. Чудовище с ревом выплевывает сгусток едкой кислоты; при помощи Силы Ганнер поворачивает обломок ворот так, чтобы этот дюрастиловый щит отразил плевок и направил его на стену.

Умирающий коралл, дымясь, немедленно стекает вниз. Обломок ворот начинает распадаться. Воины мечут разрывных жуков, и распадающийся щит, словно в танце, отражает жуков все в ту же стену. Размякший коралл и осколки дюракрита летят во все стороны. Где-то в верху здания рождается громкий стон. Воины вздрагивают и, внезапно испугавшись, поднимают головы. Чудовище издает вой.

Ганнер смеется. С ним Сила, и он снова стал танцором.

Он стал танцем. При помощи Силы он вонзает невидимые каблуки в дюракрит и начинает движение.

Жизнь не только преподносит сюрпризы, но и сама может быть преподнесена, как сюрприз. Зубы планетного мозга не раздавили Джейсена.

Щупальца не содрали плоть с его костей. И он не провалился в водоем со слизью, захлебываясь в липком свечении. Поблизости не толпились йуужань-вонгские воины, которые могли вытащить его из слизи и пронзить амфижезлами.

Вместо этого, он погрузился в пузырь из воздуха, и щупальца подняли его, словно спящего ребенка, а зубы-мечи скрылись за мягкими губами, которые осторожно коснулись его. Потому что он был планетным мозгом, а планетный мозг был им; и все было всем и чем-то иным. И Джейсену было известно, что можно познавать болезненную необъяснимость вселенной — а это равнозначно тому, чтобы познавать себя — со страхом, ненавистью и отчаянием. Или можно сделать это с любовью. Джейсен сделал свой выбор.

И все равно, он был ошеломлен, поняв, что вселенная тоже любит его.

Где-то на дальнем рубеже бесконечности — и в то же время совсем рядом — Джейсен ощутил водоворот Силы, меж звезд исполняющий сильнейшие аккорды симфонии радости; и одновременно пустота в его груди отозвалась на ярость, боль и жестокость жаркой схватки, и ему открылась еще одна причина, по которой он жив.

Ганнер… Джейсен открылся для ощущений и стал черпать силы из самой вселенной. Щупальца соскользнули с его рук и ног, и воздушный пузырь лопнул. Джейсен коснулся кончиками пальцев кожи планетного мозга: попрощался с другом. Затем Джейсен Соло взвился над поверхностью водоема, словно снаряд из торпедной установки. Он нырнул в гущу сернистого дыма, роняя со светящейся одежды сверкающие капли слизи, похожие на проносящиеся во тьме кометы; пронесся к самому краю водоема, где коралл соприкасался с обнаженным дюрастилом. Он задрал голову, уцепившись взглядом за выдвижной мост, который торчал, словно высунутый язык… высунутый изо рта, плюющегося дымом, алым пламенем и аметистовыми вспышками. И оттуда раздавался человеческий голос. Джейсен не мог разобрать слов, но интонация, с которой они были произнесены, была неподражаема.

Ганнер смеялся. При помощи Силы Джейсен ухватился за край моста. Одно плавное движение — и он станет с Ганнером плечом к плечу, чтобы присоединиться к битве с йуужань-вонгами…

— Джейсен, постой.

Слова были произнесены не громко, но настолько отчетливо, что прозвенели в его ушах, будто говорившая находилась у него под боком. Можно сказать, так и было: при помощи Силы Джейсен почувствовал невидимую руку, схватившую его за плечо. Он кивнул, словно соглашаясь с собой.

— Я должен был догадаться. Должен был сообразить, что ты будешь здесь.

Вержер стояла всего в нескольких метрах на покрытом кораллом возвышении, которое раньше было сенатской платформой кашиикской делегации.

— Идем, Джейсен. Твое пребывание в стране мертвых подошло к концу. Настало время снова пройтись по светлым просторам.

Вместо ответа Джейсен отвернулся к мосту, и тогда Вержер еще сильнее сжала его плечо.

— Ты не можешь спасти его, Джейсен. Все, чего ты добьешься — это умереть вместе с ним. Он выбрал свой путь. И ты не сможешь предложить ему никакой поддержки, кроме уважения к его выбору. Ты стоишь в воротах смерти; перед тобой простирается жизнь. Но если ты сейчас оглянешься — хотя бы на мгновение — ты пропал.

— Чего ты хочешь от меня? Я не оставлю его! Не оставлю!

Джейсен повернулся к Вержер. По его телу пронеслась и затихла где-то в кончиках пальцев волна мелкой дрожи.

— Я не позволю другим по-прежнему отдавать жизнь за меня!

— Он не отдает свою жизнь за тебя. Он дает твою жизнь — тебе. Или дар умирающего останется непринятым?

— Я не могу… Вержер, я так не могу…

— Это — лучшее окончание для истории твоей жизни?

Он применил Силу и рывком вывернулся из ее захвата.

— Я не оставлю его.

Вержер пожала плечами.

— В таком случае тебе пригодится вот это.

Она бросила Джейсену какой-то предмет. Этот предмет лениво перекувыркнулся в воздухе, рассыпая вокруг серебристые блики; Джейсен подхватил его инстинктивно.

Это был световой меч. Его собственный. Непривычный для руки. Странный. Чужой. Джейсен не видел его с того самого момента, как сразил королеву воксина. В тот раз, сжимая в руке этот меч, он был кем-то другим. Мальчиком. Несчастным, потерянным мальчиком, отчаянно желающим надежности и определенности — хотя бы умереть за явное ничто, а не жить, как непонятное нечто.

Вержер произнесла:

— Выбирай, и действуй.

Джейсен взглянул на отблеск сражения у себя над головой. Он жаждал пойти туда, просто умирал от желания быть там, найти в себе истинную свободу, космическую музыку, которая аккомпанирует Ганнеру… но…

Он оглянулся на Вержер.

— Всегда, когда ты говоришь эти слова — это ловушка.

— Этот раз — не исключение, — согласилась она. — Но ловушка в другом. В первый раз ты был всего лишь мальчишкой. Ты и не понимал тогда, что ты так небрежно отбрасываешь. Во второй раз ты заблудился во тьме, и нуждался в кремнии и кресале, чтобы высечь искру. Сейчас же… сейчас, кто ты есть, Джейсен Соло?

В одно мгновение перед его глазами пронеслись все образы, начиная с Сернпидаля и Белкадана, к Дуро и Миркру, заканчивая «объятиями боли», Детской, Храмом джедаев и пещерообразным чудовищем…

Он не был воином, это уж точно. В этом ему не сравниться ни с Джейной, ни с Анакином. Так же как не сравниться в героизме с дядей Люком или отцом; в политических талантах — с матерью, а в военном деле — с адмиралом Акбаром. Или в учености — с Данни Куи… И тогда он вспомнил, что не обязательно знать, кто ты есть. Нужно просто решить это для себя.

— Я… наверно… — медленно сказал он, хмуро разглядывая оружие в своей руке. — Всего лишь… ученик.

— Скорее всего, — кивнула Вержер. — И в то же время ты учитель, ибо два становятся одним. Но чтобы быть всем этим, тебе нужно учиться и нужно учить. Нужно жить.

Она была права. Он знал, что она была права. Он чувствовал это с не меньшей ясностью, чем и все остальное, когда бы то ни было.

Но Ганнер… Взглянув наверх, Джейсен смотрел, как в глубине тоннеля рождается новое солнце — смотрел на желтое пламя, превращающееся в слепящую белизну — пока ему не пришлось прикрыть глаза рукой и отвернуться. Колодец тряхнуло, и Джейсен ощутил, как запаниковал планетный мозг, когда выдвижной мост и платформа обрушились и, после стометрового падения, исчезли в водоеме со слизью, и сам мир при этом, казалось, затрясся и перевернулся, а из тоннеля вырвался смерч из дыма и пыли…

— Что… — задохнулся Джейсен, пытаясь кашлем очистить легкие от пыли, которая пахла свернувшейся от жара кровью и оплавленным дюракритом. — …Что?.. Это Ганнер? Что это было?

— Возможно, это Ганнер. Возможно — орудия йуужань-вонгов. Не имеет значения. Твой выбор не изменился: либо ты остаешься, либо уходишь.

Свечение угасло в лавинах пыли, выброшенных грохочущим землетрясением, и когда Джейсен снова потянулся к Ганнеру сквозь Силу, того больше не было. Так же, как и воинов, которые сражались против него. Джейсен не мог оторвать взгляд от входа в тоннель. Теперь было хорошо видно, что проход заполнен обломками. Потом платформы начали оседать, рушиться и сползать в водоем со слизью. Даже окутанный мраком потолок словно приблизился, и тогда Джейсен ощутил теплую ладонь на своем плече и услышал шепот, обжегший ухо: ступай.

Словно услышал Ганнера. Джейсен хмуро взглянул на Вержер. Она как ни в чем не бывало уставилась в ответ. Он никогда не узнает, что произошло в тоннеле. Так же, как никогда не узнает, был ли это шепот Ганнера или еще одна из уловок Вержер. Он никогда не получит — да и не сможет получить — универсального знания. Истина все время ускользает, а в вопросах больше практической ценности, чем в ответах.

Но он знал вот что: для жизни важнее выбор, чем знание. Он может не знать, куда приведет его путь, но он всегда может выбирать, в каком направлении шагать.

Джейсен сделал выбор.

— Ты вроде бы была моим проводником по стране мертвых, так? — спросил он. — Ну что ж, заканчивай свое дело. И веди меня к выходу.

Вержер ласково улыбнулась.

— Конечно, — сказала она. — Я только ждала, когда ты попросишь.