Израиль, которого не было

20 А БЫЛ ЛИ ХРАМ? МОЖЕТ, ХРАМА ТО И НЕ БЫЛО?

Как не крути, а не вяжется с реалиями идея противостояния византийцев и сельджуков — якобы настоящих и единственных врагов всего христианского мира. Противоположный взгляд намного предпочтительнее. Понятно, что латинским хронистам было выгодно затушевать хищнические цели Крестовых походов, оправдать их, что и было достигнуто за счет «исламизации» турок. Установив «ви-зантийство» последних, нам удалось исключить их как третью сторону конфликта, что позволило из двух неполноценных сюжетов — легенды о Северном царстве и эпопеи Крестовых войн — составить один целостный.

Посмотрите, как все сходится. Ренегаты-паписты в компании с предавшими Византию федератами (сербами, болгарами, половцами), изображенные в Библии под видом «Северного царства», нападают на иудействующую Византию с ее солдатами-сельджуками[126]. Конечно же, эти паписты-римляне не имеют национальной идентичности. «Рим» всегда выступал метафорой вселенскости, «мира». К тому же исповедуемое латинянами христианство не признает национальных границ: в «Царстве Божьем», как известно, «несть иудея, ни эллина».

Но и воины Моисея («Израиль»), как и более поздние самаритяне, были космополитами, «людьми без Родины». Это в современных трактовках иудаизма, представляющих его религией одного народа, присутствуют «гои», т. е. инородцы. Израильтяне же считали гоями лишь тех, кто еще не успел приобщиться к монотеизму и был объектом миссионерской деятельности.

Как некогда в Ханаан устремились отряды Моисея и Аарона, так и в «землю обетованную» ринулись воинские ордена. Но ведь земля эта была «обещана» израильтянам! Понятно, что ими как раз и были крестоносцы. Именно в этом качестве предстают перед нами восстановители иудейского храма Соломона — храмовники.

Не стоит искать настоящую Иудею в песках Палестины. Не течет там земля «молоком и медом». И не текла никогда. А вот в Византии текла и течет. И именно туда были направлены на самом деле огнедышащие стопы первых крестоносцев — борцов с греческим (жреческим) иудеохристианством.

Вызывает вопросы участие в данном мероприятии тамплиеров — тайных приверженцев отчей веры, подобно испанским марранам. Но и это объяснимо: в числе врагов Византии они оказались не только и не столько потому, что перешли в лагерь папистов, но и из-за отступления патриархов в сторону первоначального христианства — арианства.

Одновременно с обособлением предавших Византию федератов-католиков оформился и ее «развод» с той частью воинства, которая не поддалась «тлетворному влиянию Запада» и продолжала исповедовать веру Израиля в неизменном виде, т. е. в саддукейской редакции. Имеются в виду уже известные нам богомилы, вальденсы, катары, более поздние гуситы и прочие, как бы «реформистские», а на самом деле — проиудейские движения, со временем оформившиеся в протестантство.

В изоляции оказалась Византия. Оттого и пала.

Нелишним будет заметить здесь, что христианство, часто приписываемое катарам, никоим образом от древнего иудаизма не отличается и христианством по сути не является. Да, у них было понятие о Христе. Но этот Христос — не из христианского пантеона. На самом деле это ветхозаветный Бог-Слово, воспринимаемый не в виде земного человека, как иной раз у ариан, а в качестве ангела, т. е. в духе гностицизма. Ведь грешная человеческая плоть, по мнению катаров, не могла быть вместилищем небесного. Чисто саддукейский (он же старообрядческий) подход: Бог на небе, а на земле — одно сплошное безбожие. Отсюда и резко отрицательное отношение катаров к почитанию распятия, каковое замечено и у тамплиеров. Впрочем, такое отношение могло произрасти и на почве опять-таки иудейской, иконоборческой традиции, которой катары следовали неукоснительно.

Кстати говоря, саддукейское «обезбоживание» земной жизни с привнесением в нее представлений о происках Сатаны, характерное для катаризма, легло в основу отнесения последнего к дуалистическим системам мышления, отпочковавшимся от манихейства. На самом деле такой «дуализм» в той или иной форме присущ практически всем религиям, в том числе и тем, которые традиционно считаются монотеистическими. Не стало исключением здесь и христианство. Правда, «демонизация» земной жизни в нем выглядит не столь выпукло и безапелляционно, как у манихеев, катаров и более поздних протестантов.

И вот еще что. Делая ударение на дуалистичности «реформистских» концепций, авторы — уж не знаю, сознательно или нет, — проводят водораздел между этими концепциями и монотеизмом древних иудеев, что негативно сказывается на понимании исторических процессов. Между тем иудейский след в «реформизме» очевиден. Это следует не только из самой доктрины саддукеев с характерным для нее «обезбоживанием», но и из того факта, что пророк Мани, например, изначально принадлежал к иудеохристианской секте мугатасилахов, для которой была характерна иудейская строгость в поведении. Причем этому моменту сектанты уделяли даже больше внимания, чем спасению через Иисуса. Например, большое значение придавалось отказу от вина, мясной пищи и женщин.

Возвращаясь же к тамплиерам, следует указать, что врагами Византии (Израиля) они были номинальными. Они не были замечены ни в штурме Константинополя, ни в штурме Иерусалима[127]. Сказывается все-таки сходство религиозных убеждений. Уже одно то, что только в 1128 году, т. е. через 10 лет после своего основания, они были подчинены Ватикану, говорит о том, что к католицизму они были расположены не очень. Да и после собора в Труа, узаконившего их деятельность, вряд ли они стали ревностными католиками. Будь это так, их судьба не была бы столь печальной. Скорее всего, подчинение Ватикану носило формальный характер и было продиктовано меркантильными соображениями. Неслучайно именно после легализации в Труа на них, как из рога изобилия, посыпались всевозможные преференции и блага[128].

Можно было бы сомневаться в том, что их легитимность до этого исходила от православных патриархов, как о том писали многие видные масоны[129]. Ведь вера их, как я уже сказал, была все-таки ближе к вере праотцев, чем византийство. Однако же само византийство не было однородным, и убеждение в том, что в его рядах всегда находилось место для духовников типа Геннадия Схолария, не оставляет камня на камне от этих сомнений. Именно представители такой, староиудейской, партии, скорее всего, и благословили Гуго де Пэйна на создание ордена.

Исходя из всего этого, можно считать, что основной задачей ордена на Святой земле являлась реставрация Храма. Это, пожалуй, единственное, что могли предпринять тамплиеры в интересах православия, не навредив при этом Ватикану.

А, кстати, правильно ли говорить о «реставрации»? В легенде о «Северном царстве» есть упоминание о том, что «нечестивцы» — самаритяне — воздвигли Храм на новом месте — в северных землях. Надо думать, здесь иносказательно изображена попытка «реставрации» храма Соломона в Палестине крестоносцами. Подчеркиваю — на новом месте! Выходит, настоящий Храм находился отнюдь не в Иерусалиме! Не в граде ли Константина — столице «страны жрецов» — или где-нибудь поблизости от него? И не с целью ли строительства нового Храма были приглашены в Палестину тамплиеры — предшественники каменщиков-масонов? Ведь не секрет, что в местности, захваченной крестоносцами, не было дотоле никакого Храма. Не тамплиерами ли были возведены его так называемые «руины»?

Об отсутствии Храма в Иерусалиме образца 1099 года высказывался в своей «Истории магии» один из видных масонов Элифас Леви. Я уже приводил фрагмент этого высказывания, но сейчас приведу его полностью: «В 1118 году на Востоке рыцари крестоносцы — среди них были Жоффрей де Сен-Омер и Хуго де Пайен — посвятили себя религии, давши обет Константинопольскому патриарху, кафедра которого всегда была тайно или открыто враждебна Ватикану со времен Фотия.

Открыто признанной целью тамплиеров было защищать христианских пилигримов в святых местах; тайным намерением — восстановить храм Соломона по образцу, указанному Иезекиилем. Такое восстановление, предсказанное иудейскими мистиками первых веков христианства, было тайной мечтой восточных патриархов. Восстановленный и посвященный Вселенскому культу, храм Соломона должен был стать столицей мира. Восток должен был превалировать над Западом, и патриархия Константинополя должна была верховенствовать над папством. Чтобы объяснить название тамплиеры («храмовники»), историки говорят, что Балдуин II, король Иерусалимский, дал им дом в окрестностях храма Соломона. Но они впадают здесь в серьезный анахронизм, потому что в этот период не только не оставалось ни одного камня даже от Второго храма Зоровавеля, но трудно было и определить место, где эти храмы стояли. Следует считать, что дом, отданный тамплиерам Балдуином, был расположен не в окрестности Соломонова храма, а на том месте, где эти тайные вооруженные миссионеры восточного патриарха намеревались восстановить его.

Тамплиеры считали своим библейским образцом каменщиков Зоровавеля, которые работали с мечом в одной руке и лопаткой каменщика в другой. Поскольку меч и лопатка были их знаками в последующий период, они объявили себя масонским братством, то есть братством каменщиков».

Можно ли верить подобным сообщениям? И где находился настоящий Храм, если не в Иерусалиме? И существовал ли он вообще?

Имеются две точки зрения на этот счет. Согласно одной из них, которую можно назвать официальной, местом Храма всегда был Иерусалим, чему свидетельством — сохранившийся до настоящего времени фрагмент стены Храма, известный под названием Стены Плача, или Западной Стены.

В соответствии с этой точкой зрения жертвенник на горе Гаризим (Гризим) в Самарии, воздвигнутый самаритянами после возвращения из Вавилонского плена, является «нелегитимным», а мнение самаритян о тождестве этого места с Вефилем, т. е. Домом Божьим, а также с горой Мориа — надуманным.

Данная точка зрения как будто не содержит изъянов, в особенности в той части, которая касается позиции самаритян. Действительно, отождествление горы Гаризим с Вефилем (Домом Божьим) — местом, на котором Иаков во сне увидел свою знаменитую лестницу и снующих по ней ангелов, — несколько произвольно. Не упоминается во фрагменте со сном данная гора. Она «всплывает» в Библии лишь после вавилонского пленения, когда обиженные отказом Зоровавеля допустить их к восстановлению Второго храма самаритяне в пику евреям воздвигли на ней жертвенник. Но в этом эпизоде не упоминается уже Вефиль.

И тем не менее указанный Вефиль находился именно в Северном царстве, а не в Иерусалиме! Об этом идет речь в отрывке из III Книги Царств, который я приводил в связи с обстоятельствами распада Израиля на два государства.

Еще раз перескажу содержание этого фрагмента. В Израиле после разделения стало негде возносить молитвы Всевышнему. Храм-то остался в Иудее. Богомольцам приходилось совершать туда длительные паломничества. Иеровоама, воцарившегося в Израиле после смерти Соломона, такое положение дел не устраивало. Дабы не лишиться подданных, которые навсегда могли остаться в вотчине Ровоама, царя Иудейского, решился он на следующий шаг. Впрочем, предоставлю слово Библии.

«И говорил Иеровоам в сердце своем: царство может опять перейти к дому Давидову; если народ сей будет ходить в Иерусалим для жертвоприношения в доме Господнем, то сердце народа сего обратится к государю своему, к Ровоаму, царю Иудейскому, и убьют они меня и возвратятся к Ровоаму, царю Иудейскому.

И посоветовавшись царь сделал двух золотых тельцов и сказал [народу]: не нужно вам ходить в Иерусалим; вот боги твои, Израиль, которые вывели тебя из земли Египетской.

И поставил одного в Вефиле, а другого в Дане.

И повело это ко греху, ибо народ стал ходить к одному из них, даже в Дан, [и оставили храм Господень].

И построил он капище на высоте и поставил из народа священников, которые не были из сынов Левииных» [III Царств., 12: 26–29]

То есть сама Библия подталкивает к тому, чтобы считать именно Северное царство местом подлинного Храма — «Домом Божьим». Имеется даже вполне недвусмысленное мнение о местонахождении этого объекта. Считается, что библейским Вефилем является современное селение Бетин (Бейтин) в 15 км к северу от Иерусалима. Правда, это мнение нельзя считать аксиомой. Библия не содержит таких конкретных указаний, являющихся, скорее, домыслами современных интерпретаторов[130]. Тем не менее уверенности в том, что Иерусалим не был «Домом Божьим», т. е. местом первого Храма, и что таким местом на самом деле были самаритянские земли, это добавляет.

В любом случае можно только удивляться тому, как в головах почитателей иудаизма знание о Бетине-Вефиле как о месте подлинного Храма может совершенно спокойно уживаться с представлениями о том, что таким священным местом является современная Храмовая гора в Иерусалиме.

Именно в северных краях Иаков во сне увидел лестницу и услышал слова Божьи: «Я Господь, Бог Авраама, Отца твоего, и Бог Исаака. Землю, на которой ты лежишь, Я дам тебе и потомству твоему; и будет потомство твое, как песок земной; и распространишься к морю и к востоку, и к северу и к полудню; и благословятся в тебе и в семени твоем все племена земные» [Быт., 28:12–14].

Собственно, и Вефилем эту местность нарек именно Иаков. Вот как это произошло: «Иаков пробудился от сна своего и сказал: истинно Господь присутствует на месте этом; а я не знал!

И убоялся и сказал: как страшно это место! это не иное что, как дом Божий, это ворота небесные.

И встал Иаков рано утром, и взял камень, который он положил себе изголовьем, и поставил его памятником, и возлил елей на верх его.

И назвал место то: Вефиль, а прежнее имя того города было: Луз.

И положил Иаков обет, сказав: если Бог будет со мной и сохранит меня в пути этом, в который я иду, и даст мне хлеб есть и одежду одеться, и я в мире возвращусь в дом отца моего, и будет Господь моим Богом, — то этот камень, который я поставил памятником, будет домом Божиим; и из всего, что Ты, Боже, даруешь мне, я дам Тебе десятую часть» [Быт., 28:16–22]

Именно этот Вефиль стал при Иеровоаме центром самаритянского идолопоклонства. Его же, по-видимому, штурмовали крестоносцы во время Первого крестового похода. Иерусалим тут ни при чем. Провинциальный поселок Эль-Кудс просто решили объявить Иерусалимом, построив здесь новый Храм, когда задумка восстановить старый в Вефиле потерпела фиаско.

Но где же он, этот загадочный «Дом Божий»? Гору Гаризим в окрестностях Шхема (нынешний Наблус) следует исключить из списка претендентов на эту роль, так как она во сне Иакова не упоминается и если и является местом какого-то храма, то не самого древнего[131]. Отождествление же с современным Бетином хромает по причине того, что основано лишь на созвучии.

Кажется, мы знаем о Вефиле совсем немного: лишь то, что он находился севернее современного Иерусалима.

Это, однако, поправимо. Если пристальней вглядеться в ситуацию, сложившуюся в регионе на заре крестоносного движения, то можно узнать о нем много больше.

Хочу сразу же обратить ваше внимание на двойственность в отображении данной ситуации, наметившуюся в современной историографии. Содержание основной массы комментариев к ней сводится к следующему. В XI веке положение христианства на Востоке становится невыносимым. Византия, ранее контролировавшая ситуацию в этом вопросе, стала терпеть одно поражение за другим. Наступающие из Туркмении сельджуки, возглавляемые Алп-Арсланом, разбили византийцев при Манцикерте (1071), взяв в плен императора Романа Диогена. Практически вся Малая Азия перешла в их владение. Образовался Сельджукский султанат со столицей в Никее. Примерно в это же время в руки сельджуков попал и Иерусалим, находившийся до этого, как и вся Палестина с Сирией, во владении египетской династии Фатимидов. Паломники, прибывающие в Святой город, стали терпеть утеснения от магометан. Возникла угроза осквернения Гроба Господня.

Вознегодовав от увиденных в Палестине бесчинств, один из паломников, Петр Амьенский по прозвищу Пустынник, стал бродить «по полям и весям» Западной Европы в рубище с призывами к «освобождению Гроба Господня». Он стал настолько популярным в народе, что многие даже старались отщипнуть клочок шерсти у его ослика в качестве сувенира.

Страстные речи пилигрима произвели впечатление и на папу Урбана II. Но не только это. Говорят, Петр привез папе письмо от Иерусалимского патриарха с мольбами о помощи изнывающим под мусульманским игом единоверцам. В ноябре 1095 года в Клермоне состоялся церковный собор, на котором понтифик выступил с призывом к отвоеванию Святой земли у магометан. Сказал он примерно следующее: «Народ франков! Вы пришли из-за Альп, вы избраны Богом и возлюблены им, что показано многими вашими свершениями. Вы выделяетесь из всех других народов по положению земель своих и по вере католической, а также по почитанию святой церкви; к вам обращается речь моя!

Мы хотим, чтобы вы ведали, какая печальная причина привела нас в ваши края, какая необходимость зовет вас и всех верующих. От пределов иерусалимских и из града Константинополя пришло к нам важное известие, да и ранее весьма часто доходило до нашего слуха, что народ персидского царства, иноземное племя, чуждое Богу, народ, упорный и мятежный, неустроенный сердцем и неверный Богу духом своим, вторгся в земли этих христиан, опустошил их мечом, грабежами, огнем. Персы частью увели христиан в свой край, частью же погубили постыдным умерщвлением. А церкви Божьи они либо срыли до основания, либо приспособили для своих обрядов. Они оскверняют алтари своими испражнениями. Они обрезают христиан и обрезанные части кидают в алтари или в купели для крещения. Они рады предать кого-нибудь позорной смерти, пронзая живот, лишая детородных членов и привязывая их к столбу. Потом они гоняют свои жертвы вокруг него и бьют плетью до тех пор, пока из них не выпадают внутренности и сами они не падают наземь. Иных же, привязанных к столбам, поражают стрелами; иных, согнув шею, ударяют мечом и таким способом испытывают, каким ударом можно убить сразу. Что же сказать о невыразимом бесчестии, которому подвергаются женщины, о чем говорить хуже, нежели умалчивать? Греческое царство уже до того урезано ими и изничтожено, что утраченное не обойти и за два месяца.

Кому выпадает труд отомстить за все это, исправить содеянное, кому, как не вам? Вы люди, которых Бог превознес перед всеми силою оружия и величием духа, ловкостью и доблестью сокрушать головы врагов своих, вам противодействующих?

Поднимайтесь и помните деяния ваших предков, доблесть и славу короля Карла Великого, и сына его Людовика, и других государей ваших, которые разрушили царства язычников и раздвинули там пределы святой церкви. Особенно же пусть побуждает вас святой Гроб Господень, Спасителя нашего Гроб, которым ныне владеют нечестивые, и святые места которые ими подло оскверняются и постыдно нечестием их мараются. О могущественнейшие рыцари! Припомните отвагу своих праотцев. Не посрамите их!

И если вас удерживает нежная привязанность к детям, и родителям, и женам, поразмыслите снова над тем, что говорит Господь в Евангелии: «Кто оставит дома, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную». Не позволяйте собственности или семейным делам отвлечь вас.

Эта земля, которую вы населяете, сдавлена отовсюду морем и горными хребтами, она стеснена вашей многочисленностью. Она не очень богата и едва прокармливает тех, кто ее обрабатывает. Из-за этого вы друг друга кусаете и пожираете, ведете войны и наносите другу множество смертельных ран. Пусть же прекратится меж вами ненависть, пусть смолкнет вражда, утихнут войны и уснут всяческие распри и раздоры. Начните путь к Святому Гробу, исторгните землю эту у нечестивого народа, землю, которая была дана Господом нашим детям Израилевым и которая, как гласит Писание, течет млеком и медом.

Иерусалим — это пуп земли, край, самый плодоносный по сравнению с другими, земля эта словно второй рай. Ее прославил искупитель рода человеческого своим приходом, украсил ее деяниями, освятил страданием, искупил смертью, увековечил погребением. И этот царственный град, расположенный посредине земли, ныне находится в полоне у его врагов и используется народами, не ведающими Господа, для языческих обрядов. Он стремится к освобождению и жаждет освобождения, он беспрестанно молит о том, чтобы вы пришли ему на выручку. Он ждет помощи от вас, ибо, как мы уже сказали, пред прочими сущими народами вы удостоены Богом замечательной силой оружия. Вступайте же на эту стезю во искупление своих грехов, будучи преисполнены уверенностью в незапятнанной славе Царствия Небесного».

Речь понтифика неоднократно прерывалась бурными овациями и криками «Так хочет бог!». Папа пообещал участникам похода отмену их долгов и заботу об их семьях. Умилению не было предела. Тут же самые невоздержанные бросились нашивать на свои одежды полоски из красной ткани в виде крестов, дабы приобрести право называться воинами Христа.

Так началась прелюдия к Крестовым походам, получившая название «поход бедноты». Закончилась она быстро и плачевно. Собранные Петром Пустынником и Вальтером Готшалком (Голяком) под Константинополем огромные толпы обездоленных людей со всей Европы были благоразумно переправлены византийцами на другой берег Босфора, где стали легкой добычей не столь многочисленного, но профессионально подготовленного и хорошо вооруженного противника.

Такова лицевая сторона предыстории Крестовых походов, представляющая Европу в выгодном свете — в качестве освободительницы братьев-христиан от мусульманского ига. А вот ее изнаночная часть, которую стараются особо не афишировать и которая далеко не во всем совпадает с нарисованной здесь картиной.

Отнюдь не с нашествия турок началось мусульманское владычество над Святой землей. Еще в 638 году Палестина тихо и бескровно перешла во владение арабов. То есть понадобилось почти полтысячелетия для того, чтобы Европа спохватилась, возопила от неслыханного святотатства и разразилась Крестовыми походами! Не странно ли?

Пишут, что владычество арабов не было слишком обременительным для христиан. Оттого и мирились с ним так долго. Дескать, только турки привнесли во взаимоотношения двух религий элемент насилия. Но позвольте! Ведь это арабский халиф аль-Хаким, страдая от душевного недуга, в 1009 году отдал приказ разрушить иерусалимские церкви Анастасис и Мартирий, снести фундаменты других христианских церквей и часовен. При арабах, как и при турках, христиане и евреи обязаны были платить джизью — подушный налог с немусульман, призванный подстегнуть последних к переходу в ислам. То есть и при арабах жизнь христиан была полна не всегда приятных неожиданностей.

В свою очередь о турках нельзя сказать, что из всех мусульман они были самыми рьяными гонителями христиан и евреев. О вполне цивилизованном отношении османских правителей к покоренным иноверцам в Византии уже говорилось. Такое же отношение к населению завоеванных областей Малой Азии и Палестины демонстрировали и сельджукские султаны. За некоторыми исключениями — я имею в виду ту же джизью и обязанность носить одежду особого цвета (голубую — христианам, желтую — евреям) — режим сельджуков можно назвать щадящим. «При сельджуках, — пишет Т. В. Носенко, — в Иерусалиме продолжали функционировать все христианские церкви и благотворительные заведения, в частности гостиницы и госпиталь, построенные и содержавшиеся на средства купцов из итальянского торгового города Амальфи. Сельджуки не предпринимали каких-либо особых репрессивных мер ни против греко-ортодоксального духовенства, ни против христиан других восточных исповеданий, в отличие, кстати, от крестоносцев, лишивших своих восточных единоверцев многих прав и владений. Что же касается жестокости и кровожадности сельджуков, то в Иерусалиме они были направлены прежде всего против сторонников Фатимидов, поднявших мятеж против властей в 1077 г. Беспощадно карались не только противники-мусульмане, но и евреи, проявлявшие лояльность к Фатимидам. Спасаясь от преследований, еврейская община перебралась в этот период из неспокойного Иерусалима в отдаленный тихий Тир.

В целом, в период сельджукского правления Иерусалим превратился в один из самых зажиточных городов Палестины и даже перехватил первенство у Рамлы, бывшей центральным городом при арабах, но так и не сумевшей оправиться после землетрясения 1033 г. Иерусалим же, обнесенный новыми стенами, с прекрасными восстановленными зданиями и интенсивной духовной жизнью становился международным центром. Сюда стекались путешественники, ученые и паломники из мусульманского мира, не прекращался поток христиан, желавших поклониться святым местам.

Западная Европа XI в. хорошо знала дорогу в Иерусалим: путешествие в Святую землю совершали и благочестивые монахи, и простые люди, и знатные сеньоры. Для одних паломничество являлось сугубо религиозным предприятием, осуществлявшимся в целях духовного очищения и покаяния. Другие руководствовались более меркантильными мотивами приобретения престижных святых реликвий или просто предметов роскоши на Востоке. В порубежном 1000 г. Иерусалим испытал настоящее нашествие паломников, приезжавших из Италии, Галлии, Венгрии, Германии, чтобы стать свидетелями апокалиптических событий конца тысячелетия, предрекаемых в Откровении от Иоанна Богослова»[132].

Повторюсь в очередной раз: владычество мусульман было для христиан и евреев, считающихся у арабов и турок «народами Книги», не особо обременительным. А потому само по себе никак не могло послужить поводом к восточной кампании латинян.

Никаких выгод не сулило «освобождение Гроба Господня» и в материальном плане. Поселок Эль-Кудс находился вдали от торговых путей, в каменистой местности, не пригодной для земледелия. Даже в качестве порта он не мог быть использован, т. к. находился в 60 км от моря. Глухая, провинциальная палестинская деревушка, не имеющая никакого стратегического значения. О его малопригодном для проживания расположении говорит уже тот факт, что современные израильтяне сделали своей столицей не Иерусалим, а Тель-Авив, выстроенный на более плодородных почвах средиземноморского побережья.

Вряд ли даже самому завзятому краснобаю удалось бы придать этому поселению более респектабельный имидж. Сказки о «молочных реках с кисельными берегами» не могли произвести впечатление на верующих. Ведь сказано же: «Западная Европа XI в. хорошо знала дорогу в Иерусалим: путешествие в Святую землю совершали и благочестивые монахи, и простые люди, и знатные сеньоры».

Возникает вопрос: к чему тогда их было рассказывать, эти сказки? И еще: почему они, невзирая на свою очевидную нелепость, все-таки произвели нужное впечатление?

Что-то тут не так. Кажется, Урбан II в своей проповеди имел в виду какой-то совсем другой, по-настоящему богатый и благочестивый, Иерусалим. Нельзя же отталкиваться от абсолютной лживости папского послания. Сказка, как говорится, ложь, да в ней намек…

В связи с этим нельзя не упомянуть еще об одном обстоятельстве, часто упускаемом из виду в силу своей кажущейся второстепенности, но тем не менее безошибочно указывающем на подлинные мотивы и объект папского послания. Его часто нарекают «непосредственной причиной» крестовых походов или «поводом» к выступлению крестоносцев. (Оказывается, почти 500 лет ждали этого «повода». Просто ангельское терпение). На самом деле вовсе не бедственное положение Иерусалима и вопли Петра Пустынника побудили папу к выступлению. Была более осязаемая причина.

Я имею в виду письмо Алексея I Комнина с просьбой о помощи в отвоевании Никеи. Ф. И. Успенский упоминает о письме, адресованном непосредственно графу Роберту Фландрскому, с которым у императора сложились дружеские отношения. Вот текст письма в передаче Успенского: «Святейшая империя христиан греческих сильно утесняется печенегами и турками; они грабят ее ежедневно и отнимают ее области. Убийства и поругания христиан неисчислимы и так страшны для слуха, что способны возмутить самый воздух… Почти вся земля от Иерусалима до Греции — не исключая и Фракии — подверглась их нашествию. Остается один Константинополь, но они угрожают в самом скором времени и его отнять у нас, если не подоспеет быстрая помощь верных христиан латинских. Пропонтида уже покрыта двумястами кораблями, которые принуждены были выстроить для своих угнетателей греки. Таким образом, Константинополь подвергнется опасности не только с суши, но и с моря. Я сам, облеченный саном императора, не вижу никакого исхода, не нахожу спасения; и принужден бегать перед лицом турок и печенегов. Итак, именем Бога умоляем вас, спешите на помощь мне и греческим христианам. Мы отдаемся в ваши руки; мы предпочитаем быть под властью ваших латинян, чем под игом язычников. Пусть Константинополь достанется лучше вам, чем туркам и печенегам. (Выделено мной. — Г.К.) Для вас да будет так же дорога та святыня, которая украшает город Константина, как она дорога для нас… Священные предметы не должны достаться во власть язычников, ибо это будет великая потеря для христиан и их осуждение. Если, сверх ожидания, вас не одушевляет мысль об этих христианских сокровищах, то я напомню вам о бесчисленных богатствах и драгоценностях, которые накоплены в столице нашей. Сокровища одних церквей в Константинополе могут быть достаточны для украшения всех церквей мира. Нечего говорить о той неисчислимой казне, которая скрывается в кладовых прежних императоров и знатных вельмож греческих. Итак, спешите со всем вашим народом, напрягите все усилия, чтобы такие сокровища не достались в руки турок и печенегов. Ибо, кроме того бесконечного числа, которое находится в пределах империи, ожидается ежедневно прибытие новой 60-тысячной толпы. Мы не можем положиться и на те войска, которые у нас остаются, так как и они могут быть соблазнены надеждой общего расхищения. Итак, действуйте, пока есть время, дабы христианское царство и, что еще важнее, Гроб Господень не были для вас потеряны, дабы вы могли получить не осуждение, но вечную награду на небеси».

Нетрудно заметить, что по своему стилю письмо — чистая пропагандистская агитка, состряпанная, так же как и речь папы на Клермонском соборе, гораздо позже описанных событий. Таким напыщенным слогом друзьям не пишут. В подлинности письма, от которого сохранилось только несколько латинских копий, но не оригинальный греческий текст, сомневался и сам Успенский, признавая, что оно может быть «пропагандистской фальшивкой, направленной на то, чтобы, соблазнив рыцарей сокровищами Константинополя, побудить их отправиться в поход на Восток».

Думаю, все было несколько иначе: фальшивку состряпали после 1204 года, дабы легитимизировать задним числом бесчинства и грабеж, учиненные крестоносцами в захваченном Константинополе. Эту мысль лучше всего иллюстрирует выделенный фрагмент письма.

Как бы то ни было, сама возможность обращения к латинянам за помощью не вызывает сомнений, хотя бы потому, что Комнин известен своей пролатинской ориентацией. Это, в частности, подтверждается тем, что незадолго до описываемых событий с него было снято папское отлучение, как с раскаявшегося схизматика.

Интересная зависимость: все нападения турок на византийские владения совершались при пролатинских императорах, каковым был и последний император, Константин Драгас, погибший при штурме Константинополя. Это лучшее подтверждение того, что отступлениями византийцев от отчей веры в сторону латинства они и были спровоцированы.

Впрочем, согласия патриархов на включение филиокве в Символ веры на Западе так и не дождались. Эта двойственная позиция Византии (ни нашим ни вашим) сыграла в конце концов с нею злую шутку. То, что не сделали крестоносцы, доделали в конце концов османы.

Но в любом случае захват Никеи сельджуками — причина для выступления более реальная, нежели иллюзорное попрание христианских святынь в далеком Иерусалиме.

Впрочем, «захватом» это можно назвать с очень большой натяжкой. Никея перешла во владение турок через несколько лет после битвы при Манцикерте в результате соглашения между ними и византийцами о разделе сфер влияния. Очень похоже, кстати, на переход Иерусалима в руки арабов (что наводит на размышления).

Тогда тоже все произошло мирным путем. Согласно легенде, Иерусалимский патриарх Софроний в полном патриаршем облачении явился на Масличную гору для встречи с халифом Омаром, дабы сопроводить последнего на экскурсию по святым местам. Во время экскурсии пробил час мусульманской молитвы, и Софроний предложил отслужить ее прямо перед Гробом Господним[133] (это лишний раз указывает на то, что особых расхождений между двумя религиями на тот момент не было). Однако невежественный варвар предпочел все-таки выйти из церкви и молиться перед ее входом, явив тем самым пример необычайного пиетета к ценностям завоеванного народа.

Есть во всем этом один момент, о котором нельзя не упомянуть. Омар во время экскурсии попросил препроводить его на Храмовую гору. И тут выяснилось, что на ее месте находится мусорная свалка! Вот так пассаж! Халифу пришлось буквально продираться через горы мусора к Камню основания, над которым, по преданию, находился девир древнего Храма. Сказывают, он собственными руками зачерпнул горсть мусора и в своем плаще отнес его в Кедронскую долину, где и выбросил, положив тем самым начало расчистке и строительству на Храмовой горе.

Только представьте себе: когда Иерусалим был во владении Византии, там не только ничего не делалось для расчистки Храмовой горы, но туда даже свозили мусор из Константинополя! Историки, путаясь в показаниях, объясняют это тем, что Храм, мол, был иудейским, для христиан значения не имеющим. К тому же за грехи евреев его и должна была постигнуть abominatio desolationis — горькая участь, предсказанная еще пророком Даниилом[134].

А тогда к чему вся эта затея с Крестовыми походами, с идеей восстановления Храма? И разве Храм — не общая святыня для христиан и иудеев? Но из этого фрагмента вытекает, что он считался святыней как раз теми, от которых этого можно было ожидать меньше всего, — мусульманами.

Впрочем, я опять отвлекся. Захват Никеи сельджуками — вот о чем надо говорить. Именно он стал непосредственной причиной Крестовых походов. Именно к Никее устремились толпы Петра Пустынника и Вальтера Голяка. Она же чуть позже стала объектом устремлений европейской знати, предводительствуемой Готфридом Бульонским.

Но вот что поражает. Никея никоим образом не упоминается ни в Клермонской проповеди, ни в письме Алексея Комнина. Речь идет о чем угодно: об Иерусалиме, о Гробе Господнем, о Константинополе, только не о ней. Это выглядит совершенно парадоксально! Историки могут объяснить этот казус примерно так: Иерусалим — это стратегическая, далеко идущая цель походов, тогда как Никея подлежала освобождению лишь в порядке помощи «братскому» греческому народу. Потому и не упомянул о ней папа. Дескать, второстепенный это объект.

Хорошо, но почему она не упомянута в письме Алексея Комнина? Ведь именно ее захват, поставив под угрозу судьбу столицы, побудил его к написанию письма. Но вместо этого мы слышим дежурные стенания о горькой участи того же Иерусалима и Гроба Господня. Императору как будто неизвестно, что эти объекты вот уже без малого пятьсот лет находятся под сарацинским сапогом, отдалены от Константинополя не на одну сотню километров и к судьбам византийства не имеют никакого отношения. «Итак, действуйте, — торопит он братьев-латинян, — пока есть время, дабы христианское царство и, что еще важнее, Гроб Господень не были для вас потеряны, дабы вы могли получить не осуждение, но вечную награду на небеси».

Похоже, об этом не знает и папа, если судить по фрагментам его речи в Клермоне, в особенности по использованному в них слову «ныне»: «Особенно же пусть побуждает вас святой Гроб Господень, Спасителя нашего Гроб, которым ныне (выделено мной. — Г.К.) владеют нечестивые, и святые места которые ими подло оскверняются и постыдно нечестием их мараются». Или вот еще: «И этот царственный град [Иерусалим], расположенный посредине земли, ныне находится в полоне у его врагов и используется народами, не ведающими Господа, для языческих обрядов». Выходит, до этого арабами он использовался по назначению, не для языческих обрядов?

Поневоле в голову закрадываются крамольные мысли. Если Гроб Господень еще не потерян к тому времени окончательно и если еще не поздно его освободить, к чему, собственно, и призывал папа, то он мог находиться только в том месте, которое лишь совсем недавно («ныне») было оккупировано сельджуками!

Но таким местом могла быть только Никея! Ведь она перешла в руки мусульман незадолго до выступления крестоносцев, в 1097 году. Тем более что находилась она в Вифинии, своим названием удивительно напоминающей древний Вефиль. Не иначе Никею имели в виду папа и император, говоря об Иерусалиме. Ее и бросились освобождать крестоносцы в первую очередь.

Ну, посудите сами, куда еще могли свозить мусор из Константинополя, как не в Никею, находящуюся всего лишь в 70 км от столицы? Не в Иерусалим же, за тридевять земель? Никея и под описание Иерусалима в Клермонской речи подходит идеально. Только богатая Никея, «царственный град», столица Вифинии, Румского султаната и Никейской империи Ласкариса, находящаяся в живописном месте, на берегу Асканского озера, по параметрам приближающегося к морю (протяженность — 32 км с востока на запад, глубина — до 30 м), и могла привлечь алчные взоры крестоносцев.

Причем тут несчастная, заброшенная палестинская деревушка?

И только после того, как затея с овладением Никеи с треском провалилась — город вновь перешел под контроль Византии, — крестоносцы двинулись в Палестину в поисках бесхозных земель для своего обустройства. Здесь они наткнулись на Эль-Кудс, которым овладели, практически не встретив сопротивления со стороны горстки забитых туземцев.

Тогда-то и появился на карте мира Иерусалим. Для составления его истории привлекли известия о той же Никее и других малоазиатских городах, в частности Антиохии. Например, переход Никеи в руки сельджуков по договору о разделе сфер влияния лег в основу легенды о мирной передаче Иерусалима арабам в 638 году. Из Малой Азии в Палестину и некоторые названия «перетащили» из нежелания придумывать новые. Кесария, Вифлеем, Бетин (от Вифинии) — вот их неполный перечень.

Понятное дело, понадобилось скрыть правду о том, что настоящим «пупом Земли» Иерусалим не являлся. Хроники и письма были переделаны, но грубо и неэффективно. Остались следы, по которым оказалось возможным восстановить правду. Не додумались, в частности, убрать упоминание о мусоре, который свозили сюда из Константинополя. Впрочем, историки не присматриваются к подобным «мелочам». Они следуют традиции, а традиция не предусматривает существования какого-либо другого Иерусалима, кроме ныне существующего.

Итак, настоящий (а лучше сказать — первый) Храм находился вовсе не там, где окопались «с мечом и лопаткой» тамплиеры, а гораздо севернее. А что же тогда они «реставрировали» в Иерусалиме? Ничего. Они строительством там занимались, а не реставрацией. И даже строительство не удалось завершить. Единственное, что успели там соорудить до того, как их оттуда попросили, — это стена, сохранившийся фрагмент которой известен ныне под названием Стены Плача или Западной Стены. Считается, что этой стеной был обнесен когда-то западный склон Храмовой горы. Весьма возможно. Но доказательств тому, что кроме Стены существовало что-то еще, конечно же, нет.

Но не только строителями жертвенников (храмов) изображены в Библии тамплиеры. У них была и другая ипостась — банкиры и ростовщики. Этот образ лег в основу сюжета о почитателях «золотого тельца». Тамплиеры, кстати, были единственными из христиан, кому было дозволено заниматься подобными видами деятельности, что придает им сходство не только с поклонниками маммоны — самаритянами, но и со средневековыми евреями, которым эта деятельность также не возбранялась.

А Ваал и Молох, финикийские боги войны? Конечно же, им могли поклоняться лишь члены военных организаций, т. е. те же тамплиеры, тевтонцы и др.

С образом храмовников связан еще один библейский сюжет — строительство Второго храма, или Храма Зоровавеля. Здесь они выступают уже в роли иудеев, вернувшихся в родные пенаты из «вавилонского плена», т. е., как теперь становится понятным, со службы Риму, скорее всего — латинскому. Белые плащи храмовников ассоциируются с белоснежными одеяниями иудейских жрецов — левитов. В рамках этой версии Стена Плача мыслится как фрагмент недостроенного Второго храма. Эта версия хорошо увязывает южную (иудейскую) эпопею тамплиеров с Библией. (Вообще-то в Библии они изображены как «северяне»). Собственно, вторым храмом по отношению к храму в Никее Иерусалимский храм и являлся.

Впрочем, строительство Храма — не совсем точное выражение для цели пребывания храмовников в Палестине. Речь идет о гораздо более прозаических вещах, под которыми надо понимать, прежде всего, строительство орденского государства. И, собственно, борьба с турками велась именно под этим знаменем — знаменем борьбы за обладание территорией под это государство. Идеологические расхождения, если они и были, отступали на второй план. Крестовые походы были, по сути, гражданской войной, а не конфликтом цивилизаций.