Изумруды, рубины, алмазы мудрости в необъятном песке бытия

Глава I ДРЕВЛЯЯ ИВА НА БРЕГУ ВЕЧНОХРУСТАЛЬНОЙ ВЕЧНОАЛМАЗНОЙ РЕКИ СИЕМЫ

…Я сижу на брегу вечноалмазной весенней вечнопианой вечнопохмельной реки Сиемы под древлей ивой ивой ивой сонно-шелестящей

И от реки бредет кочует вечный целебный ветерок-насим

И трогает качает ивовые спадающие шепчущие ветви-водопады изумрудные

И ветви шепчут лепечут нежно забвенно у лица моего древнего забвенного

И майский сон навевают и трогают ласкают лицо мое блаженное

Как некогда матушка ласкала шептала лелеяла берегла меня в кишлачной зыбке-гахваре колыбели зыбке лепетной

И вот ветви ивовые блаженно ласкают меня лелеют

Как гибкие тонкостные певучие персты давно усопшей матушки моей уже небесной

Ах речной ветерок веет

И шепчутся и колеблются и ласкают гладят меня изумрудные щекочущие ветви ветви ветви…

О Господь!

О человече… о если тебя уж не ласкают не лелеют человеки

То у святой вечной матери-реки вечно алмазной Сиемы богоблаженной

Пусть обласкают усыпят тебя блаженно в речном вешнем ветре ивовые трепетные ветви ветви ветви…

Так любовь человеков переливается в любовь деревьев…

…Но я бреду в Фанские горы…

Глава II БЛАЖЕННАЯ СТАРОСТЬ

…Сижу старый беззубый в заброшенном нагорном саду на нескошенной траве младой ярой под древним шахским тутовником-шелковицей

Тутовник весь обрезан для тутовых червейшелкопрядов а все же плодоносит

Ветви его обрезанные исполнены душистых терпких шелковистых ягод ягод ягод

Ягоды похожи на шелковичных червей и вот черви поедают червивообразные ягоды… так подобное пожирает подобное… так злые человеки пожирают злых…

Птицы — индийские скворцы-майна клюют едят бархатистые медовые ягоды

Иногда они роняют ягоды в траву и я благодарно подбираю их

Иногда вешний майский горный ветер пахнущий диким горным укропом и чесноком и акацией и персидской сиренью набегает на тутовник — и переспелые текучие нежномедовые ягоды летят в руки мои

Ветер вешний — кормилец мой

Птицы — кормилицы мои…

А где возлюбленные мои человеки…

Нет их в заброшенном саду моем в заброшенной блаженной одинокой жизни моей…

Вот она одинокая старость когда только Бог беседует с тобой… и птицы… и тутовник древний… и бархатистые ягоды… и весенний ветер…

А разве мало этого?..

Ах древняя балхская шелковица кормилица моя

Ах вот оно — Древо Жизни моей… и Древо смерти…

О Господь мой!

Какая сладость в этом духмяном мятном блаженном ветре… в этих узорчатых ковровых птицах… в этих опадающих медовых крупитчатых ягодах…

О Господь какая неупиваемая благость

Иль тут уже веет неземной вечный Ветер Рая…

В небеса меня еще живого унося усыпляя ублажая забирая

…Но я бреду в Фанские горы… чтобы умереть и почуять вечный Ветер Рая… хотя бы издали… из ограды ада…

Поэты-грешники бредут в пустыни ада, лелея, воспевая в душе сады рая…

Истинно сказано, что самые райские песни поются в аду…

…Но я бреду в Фанские священные райские горы…

Глава III ИСХОД

Я пришел в Фанские горы, чтобы умереть.

Врачи сказали что жить мне осталось несколько дней…

Я устал жить…

Я устал умирать…

Смерть погнала меня в горы…

Смерть — пастух неотвязный мой…

…И вот я бреду по весенним плывущим талым лазоревым веселым фанским горам, по травам, родникам, камням, скалам, арчам, отарам и прощаюсь с ними…

Господь лепил меня из этой весенней всхлипывающей первобытной фанской текучей глины…

И я хочу вернуться в нее…

Глина алчет вернуться в глину…

Кто помешает ей?..

Уж уже не я…

Я останавливаюсь у травяного родника — и пью воду древлюю, а босые ноги опускаю в донную щекочущую глину… глину опускаю в глину…

Радостно мне…

Первобытной радостью наполняются худые ноги мои — уже готовые ступить на неземную дорогу…

О Господь мой!..

Уже снежные загробные трупоеды-грифы-кумаи бродят надо мной…

Все ниже и ниже…

Уже смакуют они тело зороастрийское мое… слюна хищная каплет на меня тонким небесным дождем…

О Господь мой…

Но!..

Но птица бессмертной моей Души изойдет из тленного тела

И взойдет над Фанскими горами, над снежной вершиной Чимтарга, над бедными низкими утлыми грифами, капающими загробной слюной на меня…

Ах, как жаль, что я не увижу исход восход этой лучистой осиянной Птицы…

Ах, Господь, что ж эта Птица летит лишь над усопшими, а не над живыми…

О Боже…

И вот я все еще бреду босой глиняноногий по горам Фанским…

И вижу древний родник…

Глава IV ДРЕВНИЙ РОДНИК

…Родник древний бьет струится выходит из-под древней скалы…

Библейская тишина…

Чудится что вот вот недавно рядом тут дышали брели отдыхали на лунных валунах Патриархи Цари и Сам Спаситель на белой ослице и пророк Мухаммад на верблюдице Косве

И пили из родника и вода еще колеблется от Перстов Их и Уст Их

Ах сладка вода после Патриархов Царей и Пророков

Темные священные рыбы вьются в водах алмазноцелительных, и я кормлю их лепешкой, и палыми урюками, и тутовыми ягодами…

Плещутся рыбы радостно… вьются… машут мне хвостами любовными…

Древность древляя забирает завораживает меня…

Но Пророк говорит: «…Люди праведности и чести будут последовательно покидать эту землю до тех пор, пока на ней не останется безликий и бесполезный люд — столь же бесполезный, сколь бесполезны шелуха ячменных зерен иль прогнившие финики, — и они будут абсолютно безразличны Аллаху…»

И вот пришли времена капитализма, времена лютой торговли, когда стали продавать даже детей и жен…

И у родника явился двуногий хозяин и он сошелся с шайтаном и возлюбил деньги — бумажки с ликами разных шайтанов

Только на деньгах, если долго глядеть, можно увидеть лик шайтана… портрет шайтана…

Но бедняк не может долго глядеть на деньги — у него нет их, а богач — может…

И потому богачи знают лик шайтана и шепчутся с ним, перебирая деньги…

И вот у родника грохочет шайтанская музыка африканских барабанов и американских гитар — музыка ада выбралась на землю на американской земле и вот победоносно бродит по миру соблазняя райские души человеков…

От этой музыки засыпают увядают оглушенные насмерть рыбы в роднике…

Нагие вавилонские пианицы-девы и мужи-пианицы совокупляются от пианства и похоти на берегу родника и омываются в заповедных водах…

Жарят мясо в казанах прямо у родника…

Омывают в святой воде сальные руки и губы… и орудья соитья…

Машины подъезжают прямо к воде и запах гари уморяет хрусталь вод алмазных убивая рыб стрекоз муравьев птиц сокровенных и пауков в их кружевах жемчужных…

О Господь Небесный!..

Ты видишь — тысячелетний родник погибает от варваров пианых как младенец в гахваре-люльке от мозолистых пальцев палача…

Родник тысячи лет бил струился из под святой скалы, и вот он уходит под камень, как чуткий зверь, которого вспугнули охотники…

Тысячи лет жил родник и поил питал исцелял человеков зверей птиц стрекоз пауков

И поил корни трав цветов и дерев

И вот он умирает… как умирали Пророки среди язычников слепцов…

О Боже! Я гляжу на родник усыхающий увядающий…

О Боже! не моя ль это бессмертная душа объятая смертной пьяной суетой…

Но я бреду от родника…

В гортани моей — хрустальная вода…

Ноги мои в святой родоначальной глине…

Окрест меня Фанские горы…

Зовут меня раствориться затеряться в первобытности, когда Творец еще не лепил человеков…

Тысячи козьих сладких талых тропинок ведут в пропасти небытия…

Айхххйа!..

Грифы-кумаи плывут надо мной…

Но тут я вижу стрекозу…

Глава V СТРЕКОЗА

…Стрекоза трепещет недвижно над древним святым курчавым родником…

Что с ней?..

Стрекоза всегда тревожит мучает меня, потому что она похожа на Распятого…

Я подхожу к роднику и вижу, что стрекоза попала в паутину, и паук сладострастно ждет, когда она оттрепещет, и он обоймет, опустошит ее, как соблазнитель девственницу…

Картина эта с детства завораживала, мучила меня, как хищный смысл жизни, где один пиет другого и живет, питаясь чужой жизнью и смертью…

Я беру воду ледяную и лью на паутину, и рву, разрываю ее…

Тогда стрекоза бешено отлетает, спасенная от смертельных кружев-паутин…

День прошел не зря. Я спас трепетливую…

Всю жизнь я дружу со стрекозами… и они ищут меня, и льнут ко мне…

Трепет крыл их меня околдовывает, отуманивает, ублажает, успокаивает…

Как стихи Хафиза иль Саади… иль Пушкина и Есенина…

Но паук остался голодным, обделенным…

О Боже!.. жаль и его…

Господь! Творец!.. что творишь Ты?..

Где истина в мирозданье Твоем?..

Я — Стрекоза Твоя…

Я — паук Твой…

Я — человек Твой…

…Я бреду по Фанским горам… долго…

Уже весна стала летом…

Ейхххйе…

Глава VI СМЕРТЬ

Ейхххйе…

…Я пришел в Фанские горы чтобы умереть остаться навсегда раствориться в водопадах жемчужносеребряных…

Ах водопады!

Этим летом душным пчелиным я пришел в Фанские горы и брожу любуюсь водопадами несметными серебрянокосматыми

Вот водопад Ишак-Кельды… тремя шелковыми серебряными рассыпчатыми извилистыми потоками обрывается он с несметной вершины по чистым каменным гранитным ложам нежным…

Я снимаю с себя все мои одежды и бреду под ледяные россыпи летящие колючие

Я нагой

Я хочу умереть замерзнуть в этом водопаде а не биться как жемчужная форель в струях алмазных пылящих серебром текучим

Устал я жить

Устал я быть бьющейся форелью в волнах водопада в волнах здешнего бытия…

Хочу уйти сладко в Сады Вечные небытья…

Рай — это вечноцветущее дерево «тальх» под которым ты лежишь и сладостно вспоминаешь земных возлюбленных твоих…

И они являются живые и лепестки «тальха» сыплются на них и затуманивают их…

И вот водопад Ишак-Кельды с высот бросается на меня…

Айххххйа… Я вспоминаю рассказы горных чабанов об этом водопаде…

…Осел с горы залюбовался красотой водопада и рухнул в воды его

Потом козы которые никогда не падают с гор — залюбовались водопадом и завороженные красотой жемчужных струй — упали скользнули в воды невозвратно…

Потом горные козлы-нахчиры от красоты водопада упали сорвались радостно в воды смертельные кружевные ледяные

Потом орлы от красоты стали в небесах зорко и обреченно забыв о крыльях пали с небес в воды ледяные и крылья маслянистые безвольно разбухли в водах и не возмогли взлететь…

Потом многие человеки чабаны высокогорные залюбовались водопадом и блаженно пали в волны его и не стали выбираться

И даже псы волкодавы высокогорные пали в водопады и сладко мокро лаяли прощально… и издыхая утопая лакали водопады…

Чабаны древлие говорят что Сам Творец загляделся в алмазы водопада самоубийц и едва не сошел с небес от красоты текучих вод вод вод…

Вот она — гибельность сладчайшая Красоты земной…

Аллаху Акбар… Аллах велик…

Но и Он любит водопады…

Но я старый… но мне не подняться на вершину водопада и не пасть в воды его…

Но я нагой стою у подножья сыпучего жемчужного алмазного водопада и дышу напоследок хрустальной свежестью летучей кружевной его…

Так долго я думал о смерти в долгой жизни моей…

И вот она — смерть моя…

Вот она сыпучая летучая могила моя… саван мой кружевной ледяной… летящий…

Смерть где же твоя тайна?..

Ах захлебнуться задохнуться в водопаде насмерть! Ах осыпаться ледяными алмазами…

Вот и вся тайна… а я всю жизнь боялся… опасался…

Айхххйа!..

Но тут пришли весенние тучи и ливень пал на горы Фанские и на мою наготу, трепетно готовую к смерти

И ливень пал на водопад мой

Ах Господь какая свежесть первобытная!

Ах водопад в ливне ах жемчужный водопад в тумане ливня

Ах дождь в дожде ах водопады — это вечный дождь а а ливень — краткий водопад небесный…

Ах и реки горные — это же водопады лежащие бегущие

Ах водопады — это реки вертикальные а реки — водопады горизонтальные…

Ах ливень теплый духмяный — он несет запахи дикого чеснока и аниса и папоротника и ферулы сиреневой медовой и приторного боярышника вымокшего

Уже и водопад пахнет травами чадящими и я нагой стою под водопадом и под ливнем и весь пропитан запахами трав и дерев и камней и форелей и змей эф многоядных

О Господь как же мне умереть умирать когда такие льются меды и запахи

А древние мудрецы садовники целители человеков коров овец змей и деревьев вешних талых говорят что весенний ливень травяной уносит смывает в реку насмерть прибрежные кишлаки и уносит исцеляет смертельные болезни из человека, если встать нагим под травяные духмяные струи

А я стою под медовым ливнем и под ледяным водопадом и не хочу чтобы смерть ушла утекла

А я хочу быть прибрежным кишлаком который унесла потопила навек глиняная река река река…

Хотел я уснуть замерзнуть навек в ледяном водопаде, но вот теплый ливень обогрел спас меня и вернул к дыханью…

Ах Господь а я хотел умереть и пришел в Фанские горы

Ах Господь а что есмь смерть? куда она уносит человека? в Вечность?

А разве эти Фанские горы — не вечность? И эти травы, водопады и медовые ферулии — не вечность?

И в голове моей — только эти горы и водопады и не осталось воспоминаний о прошедших днях и человеках…

Если я умру — стану этими горами и водопадами и травами и птицами — я исшел сотворился замесился из них и вот возвращаюсь

Я был вечностью и стану вечностью

И зачем было дыханье о Господь мой?

И бездонная Твоя Тайна а я лишь вопрошаю слепец… и устал вопрошать…

А Дорога мудрости божьей начинается когда кончаются все земные сладкие тропы?..

И все земные тропы в пыли во прахе, а Дорога божьей мудрости чиста девственна?

И живые не вступают на нее, а только мертвые

А разве нельзя встретить вечную мудрость на земных тропах?

Ведь Пророки бродили по земле среди нас и несли Вечное Божье Слово а Спаситель Сам был Бог и тленные человеки знали Его и трогали Его живыми руками ликующими…

О Господь чт’о есть смерть и владенья ее?

Человек вышел из смерти — и уходит в нее…

Значит, смерть — вечная родина человека… и он навек возвращается на родину…

Иль смерть всего лишь мостик над бешеной рекою…между хаосом и вечной жизнью…

Вот я сейчас тихо брошусь в пропасть иль в реку горную бешенопенную и перейду в страну усопших, которая давно манит и волнует меня

Тайна загробья давно меня влечет сладко

О Боже встречу я там матерь мою по которой истомился как в детстве и вот в старости тоскую по ней как в детстве… томлюсь от тоски

Ведь мудрецы говорят что матери не умирают а переселяются в рай заживо

И рай — это страна улыбчивых матерей… а не цветущих деревьев…

О Господь я хочу в страну матерей, простирающих к чадам своим руки щедрые ласкающие…

Но Господь ведет нас в страну усопших, а не мы падаем туда довременно нарушая волю Его…

И вот я стою у всех пропастей и падаю лечу во все пропасти и моя белая рубаха бьется и рвется как тело мое рвется о камни острые…

И что я приду в страну усопших, к матери моей, избитый камнями гранатовыми от моей крови?

И что матерь моя будет рыдать от ран этих сыновьих?..

Да что же мы рыдаем когда покидаем мир этот?

Да что же рыдаем мы на всех похоронах и прощаньях?

Что же земные наши кладбища залиты слезами?

Когда блаженная страна усопших так ждет нас! и так желанна! и матери ждут чаят нас, а что выше любви материнской и материнского ожиданья упованья?

И ты не хочешь пойти на вечное свиданье с матерью твоей? не торопишься, а спотыкаешься, маешься о сладкий бренный мир земной?

О Господь мой, и я стар, и болен, и пришел умереть в Фанские горы и вернуться к Тебе, и к матери моей, что заждалась в садах райских…

И многие родные други усопшие убиенные сладчайшие земные мои ждут меня там, и заждались

И что же я, как в молодости слепой, бегу к земным хмельным застольям, а к небесным встречам вечным медлю

И разве все пропасти и все тропы и все застолья не ведут в страну умерших вечную…

Но страна умерших — на земле, а там — страна вечноживых…

Ах Господь мой заблудился я в родных Фанских горах и медлю стать горами, камнями, водами, деревьями (моей любимой альпийской арчой), травами, рыбами, змеями, цикадами…

Ах, Господь, что же опять я медлю…

Ах, тут я слышу блеянье стада и стадо пахучее курчавое тугое входит под струи водопада

И волкодавы лакают воды хрустали водопада и радостно мокро лают и машут мне приветливо обрубленными ушами и хвостами призывая меня дышать и жить…

Ах, Господь, волкодавы лают в водопадах и манят меня даже обрубленными хвостами и ушами любят меня… улыбаются мне бугристыми мордами-ликами…

И оставляют меня жить на земле…

Жаль мне покидать морды блаженные любящие эти лики…

Ах старость — это волкодав с обрубленными ушами и хвостом — а лает радостно в водопаде и улыбается немо божественно…

О Господь мой!

И это старость моя радуется улыбается у водопада земного…

И стадо окружает меня… дышит в меня…

Ах Родина моя, где даже волкодавы улыбаются мне…

Что ж я забыл Тебя…

И вот стою средь стада…

Айййх!..

Глава VII СТАДО

Айййх!..

Ах стадо тесное курчавое пахучее окружает меня у водопада

Томительное…

Лижет руки мои стадо… лижут ладони мои бараны и глядят отчими ласковыми янтарными глазами текучими…

Ах Господь мой всю жизнь я страдал от одиночества и вот бараны стадные лижут одинокие ладони мои мокрые от водопада

Вся жизнь моя была как одинокая горная арча ель на одинокой вершине и только орлы парящие — друзья арчи одинокой

А тут бараны обступают меня теплом животным парным своим любовью своей немой… пахнет бараньим семенем более чем запахом весенних жгучих трав…

О Аллах… запах сей похож на дух человечьего семени…

О Боже… не из одних ли семян лепил возводил нас Творец Наш?..

О Творец наш — и человеков и баранов…

И человеки умирают от одной болезни и имя ее — одиночество, а бараны мудры и бредут по земле в стаде и подпирают друг друга

И потому бараны не боятся смерти ибо знают что стадо родное блеющее — бессмертие их

А человеки страшатся смерти потому что ушли от стада своего

Ушли от человеков

И я одинок бреду в Фанских горах, и я одинок нем как эти горы, и водопады, и реки, и травы…

И страшусь смерти хотя уже алчу ее…

Много яств я перевидел а этого еще сладострастно не вкушал

Много страстей пережил а этой страсти а этой блаженной последней судороги жизни еще не знал…

И тогда я глажу баранов и волкодавов по внимающим мордам ликам их, и вдруг читаю им свои стихи, которые давно не читал человекам, забывшим о поэзии и мудрости…

И я читаю баранам и волкодавам свои одинокие стихи и добавляю:

…И потому бараны и волкодавы — звездопады любят…

И стадо внимает мне… чует меня и благодарно лижет мне ладони…

Тут является чабан-локаец с широким каратагским ножом в руках

У него глаза камышового кота — желтые роящиеся быстрые

Он поет:

— Дервиш хочешь барана? Любого бери…

Баран любит мой нож… Все бараны мечтают о моем сладком ноже…

Бараны любят смерть текучую кровь любят…

Баран любит когда кровь из него струится от сладкого ножа моего…

А меня зовут Дарий Бахрам-Гур Сасанид… я из царей…

А теперь цари стали пастухами…

Раньше я проливал кровь человеков — а теперь — кровь овец…

Таков замысел Аллаха… Таковы вращающиеся Колеса Четки Аллаха…

Я гляжу на чабана…

Какое-то спелое золотое безумие пляшет в его очах бездонных… сладость убиенья… сладость смерти что ли в очах пчелиных медовых его…

Дивной дикой красоты афганский козел встав на две ноги пьет из водопада…

В нем — смесь козла, снежного барса, быка, павлина и орла…

Творец явно перемешал перепутал в этом козле разных зверей и птиц…

Чабан немо улыбается и поет:

— Хочешь этого козла? Из него самая душистая ханская шурпа-суп…

Нынче только правители и олигархи едят эту шурпу-«серку»…

Дервиш ты великий мудрец… Хаким!.. Табаррук!..

Таких на таджикской земле не рождалось шестьсот лет… после мавлоно Руми…

Ты идешь по его следам…

Но через шестьсот лет все узнают о тебе…

Но Аллах знает о тебе…

И я узнал тебя…

Ты нищий, как и мой народ, и потому народ любит тебя, потому что только нищий поэт может сказать о нищем народе…

А чабан — мудрец, а все чабаны пастухи — мудрецы, ибо беседуют только с баранами, звездами, реками, деревьями и Творцом их…

Ах, чабан, никогда я не смирюсь с тем, что этот красавец козел закипит в казане, и мы будем хлебать сладостно тело его!.. красоту его будем поедать…

О Творец! никогда! никогда! никогда не постичь мне печальных бездонных, как кровь этого козла, Тайн Твоих…

О Всевышний прости мне муравьиные вопрошанья мои…

Ах Господь мой нет мне ответов в последнем одиночестве моем в Фанских горах у водопада Ишак-Кельды…

И нигде нет мне ответов Господь мой…

Или смерть — ответ Твой…

Но тут над Фанскими горами святыми целебными пошла потекла ночь с Плеядами ее ночь нощь азиатская

Нощь Звездный игольчатый дикобраз… куда мечешь падучие иглы звезды твои…

Ночь может быть ты ответишь мне на вопрошанья мои…

Глава VIII НОЧЬ

…Ночь нощь…

Азиатская азьятская ночь нощь пахнет перезрелым семенем

Азиатские мужи мечут в лона жен

И встают кишат мириады лакомых возлюбленных чад

О Аллах! И все для того чтобы родился Один Пророк…

А Он не рождается…

Он уже родился и не хочет Возвращенья…

Аллах говорит с народами через Пророков… и если не рождаются новые Пророки — значит, Всевышний не говорит с человеками?.. иль мы не узнаем Посланцев Аллаха в суете нашей?..

Ночь нощь всепахучая очарованная

Я бреду по вершине горы Лолачи…

Одинокие деревья жмутся друг к другу… как человеки в больших городах…

Я останавливаюсь у огромной балхской шелковицы… ем податливые тутовые ягоды похожие на сладких терпких мятных гусениц…

Цикады раздирающе кричат… всхлипывают ночные переспелые птицы породившие мириады млявых птенцов…

Млечный Путь дымчат бел мучнист жарок над моей головой… тепло от Млечного Пути доходит до земли… и до меня…

Ночь нощь кто Отец Твой

И мой

Ночь нощь летняя перезрелая пахнет зрелым семенем… пахнет Отцом…

Если у каждого человека есть отец

То у Человечества есть Отец

Бог…

И что же все вопрошанья печали мои упокоились от Отца Бога…

Я иду к Вечному Отцу

По Фанским горам…

С диких высоких гор — ближе к Творцу, чем с блаженных плодородных низких долин…

Айххйи!..

Глава IX НОЧЬ В ФАНСКИХ ГОРАХ

Айхххйи!..

Стада идут пылят бредут как реки

А ночь стоит как горы

Стада идут а ночь стоит

Но вот ты выпил пиалу бухарского парчового дремучего падучего пурпурного вина

И вот уже стада стоят

А горы бродят…

Блаженные…

И ты блаженно стоишь со стадами

И бродишь с горами…

Осыпанный звездами… звездопадами…

Глава X ОСЫПАННЫЙ ЗВЕЗДАМИ…

Осыпанный звездами плеядами четками текучими летучими Аллаха горный кишлак стоит томит хранит

Осыпанный звездами плеядами четками Аллаха горный осел очарованно бредет

Осыпанный звездами плеядами четками Аллаха горный орел ягнятник всенеобъятно всезорко грядет летит

Осыпанный звездами плеядами четками текучими летучими Аллаха горный водопад жемчужными волнами шелками шелестит манит

Осыпанный звездами плеядами четками Аллаха лунный тополь ворожит струит от речного ветра сладостно дрожит бежит

Осыпанная звездами плеядами четками Аллаха жизнь моя

Когда мы с юной возлюбленной моей стояли на горе Кондара

И замирали не дышали осыпанные оглушенные очарованные звездами звездопадами…

Где ты?..

Что ты?..

Куда ты?..

…Я бреду по Фанским горам…

Глава XI ШЕПОТ БОГА

— Дервиш, что ты бродишь по земле, а ты ведь уже стар, а все бродишь по русским блаженным заброшенным деревням, где коростель — птица беды — плачет, и где уже видели Спасителя Христа на белой ослице…

Бродишь ты и по таджикским козьим высокогорным кишлакам, где летает редкая райская птица — арчовый дубонос и где посвященные уже видели

Пророка Мухаммада на рыжей верблюдице Косве…

Дервиш, что ты бродишь по земле? что ищешь?..

Сказал:

— Я ищу такое сокровенное место в деревнях иль в кишлаках дальных святых, где Господь заговорил бы со мной наедине…

Хочу с Господом моим остаться…

Хоть шепот Господа услышать бы в затаенных, заповедных далях — в деревнях иль кишлаках…

Хоть шепот…

Может быть, в святых Фанских горах я напоследок услышу шепот этот…

И я бреду по Фанским горам и чую…

Айххххххйа…

Шепот?..

О Боже…

Драгоценный текучий исполинский камень изумруд иль малахит иль нефрит иль горный расплескавшийся хрусталь — лежит передо мною…

Это озеро Искандер-куль…

…Господь! Иль это — лишь малый камень в необъятном вселенском алмазном летящем Перстне Твоем…

Ойййхо…

Глава XII ОЗЕРО ИСКАНДЕР-КУЛЬ

…О Боже!..

Я замираю, задыхаюсь… упиваюсь древней сокровенной первозданной красотой…

…Озеро Искандер-куль лежит передо мной…

Озеро великого Александра Македонского изумрудным серебром лежит колеблется от вечного ветра передо мной, как младенец в люльке-гахваре жемчужных гор…

Говорят, что Великий полководец встал надолго у этого озера, плененный его неземной красой…

Говорят, что озеро заворожило Его, и Он остановил кровоалчущих воинов своих и пенных коней своих…

Остановил гонные полчища свои, остановил войну, и долго задумчиво стоял у серебристых вечных вод…

И долго жег здесь костры…

И доселе в тайных пещерах тлеют угли тех кострищ…

Говорят, что в озере утонул любимый конь Александра Македонского — Буцефал, тоже околдованный гибельной красотою озера…

Тогда потрясенный Полководец, протрезвев от смерти коня, почуяв гибельность красоты, двинул свою армию на Индию…

Война выше Красоты…

Война сама — Высшая Красота…

Смерть в бою — Высшая Красота…

Только любовь к Богу — выше…

Но!.. но!.. но!..

Говорят, что летними полнолунными ночами Буцефал выходит из вод и в прибрежных кустах тяньшаньской рябины, благовонного тополя, арчи, облепихи — конь, как человек, тяжко протяжно рыдает…

Он рыдает не о своей внезапной гибели в ледяном серебре озера…

Он рыдает о своем Великом Хозяине… который остановил армию, который остановил войну, плененный красотой озера… и стал забывать о том, что Он — Великий Воин…

Тогда Буцефал вошел в лед смертельных вод… чтобы Александр Македонский понял гибельность Красоты и разлюбил озеро…

И вот Буцефал рыдает о Великом Прошлом человечества, о великих царях…

Говорят, что озеро Искандер-куль — это слезы Буцефала…

И эти слезы не дают высохнуть озеру…

О Господь!

А, может, все моря, озера, океаны — это слезы Ушедших Усопших, рыдающих о своем Великом Прошлом…

О Боже!.. О Боже!.. О Боже…

И я хочу утонуть в Искандер-куле, чтобы, как Буцефал, воскресать в лунные летние ночи и сладостно протяжно рыдать с того света о земном Прошлом…

Да вода в древнем озере хладна, как лед…

О Боже!.. я же пришел умереть…

И что же?..

И ухожу от озера…

…И опять я бреду по Фанским горам…

Глава XIII ГОРА САРЫ-ШАХ

…И я бреду у горы Сары-шах…

Устал я от красоты Искандер-куля…

И гляжу на снежную вершину Сары-шах…

От солнечных альпийских снегов слезятся глаза мои… но и наполняются хрустальным целительным очистительным светом…

О Боже!.. райское виденье что ли?..

Иль я уже умер и бреду по раю?..

Русоволосая снежновласая дева? жена? машет мне со снежной слепящей горы…

Чудится мне в девственных снегах русский домик… изба… под изумрудной арчою…

И садик из альпийских берез… и тополейтуранг…

И куст персидской сирени склонился над бедной калиткой…

Запах сирени чудится мне — доходит до ноздрей моих…

А русоволосая дальная высокогорная машет мне рукой веселой…

Тут молодой улыбчивый таджик-согдиец в белопенной бухарской чалме шейха обнимает осторожно бережно русоволосую — и вот уже они вместе машут мне руками, как крыльями…

Машут… а не манят…

Потому что когда усопшие манят — это к смерти а они машут о жизни…

О Боже…

Откуда тут русская изба… откуда тут русские березы… откуда тут русоволосая…

Но тут согдиец сонно снимает бухарскую обильную чалму… и как из кокона выбирают тянут шелковую нить — так он выбирает из чалмы бесконечный загробный саван…

Если бухарские шейхи умирали в дороге — чалма становилась им саваном…

И вот согдиец бесконечным саваном начинает окружать обнимать одевать пеленать избу… садик березовый… куст персидской сирени… калитку… русоволосую… и всю гору Сары-шах…

Саван бесконечен…чалма не кончается… но потом она иссякает становясь необъятным саваном… и является голова согдийца… нагобритая голова мусульманина с тремя свежегранатовыми ранами от пуль… три пули на одну голову… щедро…

И тут белое хрустальное облако похожее на летучую стаю лебедей или на богатое стадо белорунных коз — наплывает на гору Сары-шах… и заволакивает забирает ее…

Веет снежной облачной сыростью…

Белесая снежная тьма находит на гору и на меня… и на русоволосую… и на раненого… уже убитого…

Господь мой!..

Но я успел узнать их… успел увидеть… в их маленькой уже заснеженной райской вечной обители… у бедняков — бедны и райские обители… но сладки…

…Отец Касым безвинно убиенный… и матушка Людмила…

Вы и оттуда пожалели меня — и саваном закрылись…

Я скоро…

Я открою заснеженную заждавшуюся калитку…

И вдохну густой мед персидской сирени…

Глава XIV СТРАНСТВИЯ

…Человек путешествует по миру, чтобы увидеть узнать восхититься — насколько велик и необъятен Творец всех народов и человеков… насколько велик замысел Бога…

И чтобы не замыкаться в своем народе в своем огороде…

И я бреду по Фанским горам

И весна уже перешла в лето…

Но хлад высокогорных ледников несметен… сокровенен… девственен… бесследен…

Как смерть близкая моя…

И что человек страшится смерти, когда смерть — лишь тропинка среди мириадов троп и дорог, лишь ручей — в океане бытия и небытия, лишь дерево — в необъятном лесу, лишь капля — в несметном потоке перевоплощений… лишь мостик — из вечности в вечность…

Мириады смертей — мотыльков однодневных бабочек летели и истлели до тебя и мириады — полетят после тебя…

И ты — лишь бабочка-мотылек однодневка…

И что стоят твои страхи? печали? боли? смерти?

слезы бабочки рыданья-лепет мотылька…

Но! Аллаху Акбар! Велик Аллах! Велик Творец…

И велик двуногий божий раб, у которого в душе — Всевышний Бог…

А Бог не может умереть…

Айхххххйа!..

…Я бреду по Фанским горам…

Уже жара…

Глава XV АЗИАТСКАЯ АЗЬЯТСКАЯ ЖАРА

…Я пал упал в древний пыльный жаркий родной колыбельный колодезь Азьи родины моей

Я на дне Азьи моей

Уже не слышно голосов далекой дождливой душецелительной возлюбленной Руси родины моей

О мне бы поселиться с юницей таджичкой древней согдианкой в богозабытом кишлаке

И породить десять детей и раствориться бесследно безымянно в чадах в камнях в мухах в деревах в родниках

О Боже! О Аллах! О Будда! О Христос! О где я? что я?

Я растворяюсь рассыпаюсь разбегаюсь размываюсь средь жарких горящих солнечных камней дерев облаков мух птиц ящериц овец и средь ледяных алмазных рек

Я кто я что я где где где я где

Я овца коза на горе я корова я змея гюрза от жары жалящая самое себя я кузнечик горящий высохший треснувший разорвавшийся от зноя в горящей колючей траве я цикада охрипшая от зноя я рыба в ледяной воде… я задыхаюсь разрываюсь дышу опаляюсь солнечным огнем… я ненавижу солнце… я ящерица сгоревшая дотла до костей в кишащем кипящем песке…

О Боже о Аллах о Будда о Христос о все пророки о Боже я уже не человек

О Боже дай мне выйти выжить выбраться из святого Колодца Летней Горящей Азьи Азьи азьи из родного первобытия из первотворенья из первотеста из первохаоса из первопечи хотя бы обгоревшим первочеловеком…

О Творец! дай! мне! еще! побыть! потомиться! сладко! человеком!..

Пред Колесом Сансары перед Колесом Перерождений тоже обгоревшим…

Ейххххйе!..

Я бреду брегом дикопенной дикоярой реки Артучь…

Глава XVI РОЖДЕСТВО

Ейххххйе…

Передо мной плывет стоит каменный нищий богозабытый кишлак дикий дикорастущий… кишлак забывший даже свое имя безымянный камень…

Вертеп с дикими мохнатыми ослами козами баранами дикорастущими на скалах неистовых обрывистых

Вертеп свеж… камни свежи остры первозданны…

Какие-то люди в гранатовых дряхлых глухих одеждах чекменях халатах тревожно мечутся в камнях близ каменной согбенной кибитки мазанки лазоревой колыбельки…

Я гляжу через бешеную горную реку Артучь на каменные ясли… на диких животных… на мечущихся гранатовых людей…

Среди них старуха-доя с кумганом родниковой воды — такие кумганы бывают у повитух кишлачных…

Кто-то рождается там… чабан… иль рыбарь…

Кто еще может родиться в диких камнях… средь диких людей и зверей…

Река дымится бешенопенная…

Я гляжу на дикий каменный фан-ягнобский кишлак… на каменный вертеп… на каменные ясли…

Веет хрустальным хладом кружевным хрустальной ледяной реки реки реки…

Веет вечным хладом близких альпийских ледников… лугов… родников…

Я чую что-то… вселенскую весть в диком богозабытом кишлаке что ли… что ли…

Нет! нет! нет… да что я…

Кто может родиться в диком кишлаке безымянном…

Веет глиняной каменной чреватой родильной свежестью первобытностью…

И вдруг звезда встает средь дня в аксамитовом небе… и жжет, как солнце, а солнце за горами… денная звезда полыхает…

И вдруг крик новорожденного Агнца доносится чрез рев реки

Осел плодовый ревет трубит густо мохнато с вершины горы

Но тут осел замирает…

Но тут река замирает… можно брести по ней по волнам присмиревшим как по тверди… аки посуху…

И три захожих чабана в звездных колпаках уже бредут по водам за дневной звездой… говорят восторженно на древнем языке…

Кто они?..

О Боже…

О Щедре…

Опять! Родился! Иисус Христос!..

А мы опять — первоапостолы…

А мы опять — все из Вифлеема…

Пока не явится Пророк с Мечом Возмездия… за Крест Смирения…

…Господь всегда посылает на землю Пророков с божьим Словом, этих странников-посланников Двух Миров, но человеки не всегда узнают Их и не внимают Им…

Тогда обиженные и неузнанные Они уходят с земли и свежее Божье Слово уходит с ними…

Тогда мы бредем к Древним Пророкам и Они исцеляют нас от греха неверья…

…А я бреду по Фанским горам и прихожу к реке Пасруд…

Ойхххххйо!..

Глава XVII ВИДЕНЬЕ

Ойхххйо!

…На одном берегу реки Пасруд, за праздничным дастарханом, сидят, пируют, ликуют таджики…

На другом берегу реки, за праздничным дастарханом, сидят, пируют, ликуют узбеки…

Бешеная горная белопенная непроходимая река разделяет их…

Ни один великий пловец не решится переплыть ее — останется навек в текучих цепких льдах…

Только Девочка в гранатовом кулябском платье, в бухарских изумрудных телячьих ичигах и в ташкентской бархатной золотой тюбетейке с ореховым блюдом дымного свежего плова с горохом и зирой ходит по реке — от одного берега к другому…

От таджиков к узбекам…

От узбеков к таджикам…

О, Боже!

У нее в руках дымящийся плов — то ли таджикской, то ли узбекский…

Издали не видно…

Она легко ступает по кипящим смертельным волнам, как некогда ступал по водам Иисус Христос…

От великой любви человек может ходить по водам…

Кто Она?..

Кто послал Ее?..

Ее Сам Всевышний Творец послал.

У Нее в руках вечный божий Плов Добрососедства и Любви.

С этим Пловом можно обойти весь мир и ступать по волнам океанов…

Кто любит всех человеков — тот ходит по волнам бушующим…

Бог — это Человек, который любит всех людей.

И тех, кто давно умер…

И тех, кто дышит нынче…

И тех, кто будет дышать через тысячи лет…

Бог — это Человек, который любит все человечество…

И всякого муравья текучего…

Эта Девочка на волнах — Бог…

Все реки таджикские… все реки узбекские покорны этой Девочке…

…А я покорно бреду по Фанским горам…

Айяяях!.. И забываю от красоты земной, что пора мне умирать…

И вдруг поле золотых пшениц встает колеблется предо мной…

Люблю я есть сырые мучнистомолочные зерна, выбирая спелые хлебные жемчужины из колосьев…

Глава XVIII ПОЛЕ ВЕЧЕРНЕЕ ПШЕНИЦ ПЕРЕЗРЕЛЫХ ЗЛАТЫХ

…Я сижу в горах родных Фанских у поля вечерних златоспелых пшениц

Вот ветерок вечерний бежит в колосьях тучных согбенных и качает лелеет ласкает их

Я заворожен колыханьем качаньем златых спелых мучнистых тучных хлебных колосьев

Усыпляют они меня своим колосистым золотистым лепетаньем шептаньем качаньем

Чудится мне в лазоревых сумерках поле пшениц полем родных возлюбленных человеков моих

Вот качаются напоенные золотые колосья головки родных и друзей и подруг возлюбленных моих

Вот колосистые головки хмельных друзей моих и многих возлюбленных моих колышутся шепчутся от ветра

Вот качаются спелые хлебные зачарованные головки колосья тех бесчисленных которых любил я в долгой жизни моей

И тех кто любил меня — они дивно улыбчиво шепчутся между собой и со мной

Ах златистое колосистое спелое млелое шепчущее таинственное поле жизни моей

Ах поле златое и ты уходишь в ночь азиатскую бездонную звездную серебряную

Ах поле златое жизни моей

Ах родные колосья головки незабвенные сладчайшие моих возлюбленных друзей

Ах в ночи необъятной златишься необъятно ненаглядно непоправимо неутоленно

Золотишься ты в ночи серебряной поле жизни моей от алмазов звезд и бриллиантов Млечных Путей

О шепчущее о ворожащее о поле поле поле…

…А утром я пришел в поле златое золотое плещущих златоколосьев златоголовок

А оно покошено

И только несколько колосьев еще колеблются еще живут на окраине поля златоскошенного

Но голубоглазый черновласый согдийский жнец ли ангел ли в белой рубахе ли? в саване ли?

Уже подходит с серпом жатным к блаженным останним колосьям

Тогда я бегу к нему и рыдаю плачу как дитя и кричу:

В поле скошенном остались несколько нескошенных колосьев…

Это мама… папа… и я мальчик колосок неналитой неполный…

О жнец о Ангел Жатвы… Погоди… помедли… хоть бы их во поле скошенном не подрезай не трогай…

Пусть покачаются головками колосьями…

Подольше…

Да поздно…

…О Боже!..

Скоро и мне вставать под серп…

Глава XIX КОЛОС МОЛОДОСТИ

…Я выйду затеряюсь в поле золотых пшениц

И там воздвигну спелый фаллос колос

Исполненный серебряных кишащих бешеных семян

Превосходящих поле золотое

О Боже!..

О доколе…

О смерть скорей приди

Да покоси угомони златосеребряный несметноурожайный колос молодости…

О Боже!..

А я пришел в Фанские горы в старости моей…

Глава XX СТАРОСТЬ

Дервиш сказал, задыхаясь от весеннего ветра или от летней жары:

— Старость — это когда ты все более зависишь от движенья облаков ветра и воздухов…

Птица ты что ли?.. А где крылья твои?..

Господь где крылья мои?..

Ты вышел из природы — и вот она зовет тебя вернуться в первобытный сладчайший хаос первотворенья…

И что же печалишься когда зовет манит тебя твой дом вечный родной первобытный?..

И вот я бреду по родным моим фанским горам — и всякая пропасть зовет меня…

И всякая пропасть хочет алчет чтобы я вернулся бросился в нее и напоследок полетел как птица…

Господь где крылья мои?..

А я устал блаженно от тайного зова пропастей моих…

И вот я сладостно закрываю глаза и иду к ним, как в детстве шел бежал к матери моей…

Я вспоминаю, как был древней птицей…

Я бреду к пропастям и вспоминаю крылья…

И грифы-кумаи — братья-сестры мои близятся…

Но!..

Но тут я увидел седого старца на седом осле

И это был тысячелетний уставший от бессмертия мудрец, странник многих эпох и дорог, герой 43 стран и множества городов пыльных — Ходжа Насреддин Варзобский…

И он сказал мне:

— Я устал от бешеных машин, самолетов, кораблей, от бешено несущихся в небытие народов…

Я устал даже от четырех ног моего осла…

И вот отпускаю его на волю…

И буду древним божьим двуногим пешеходом… как меня сотворил Аллах…

Нынче никто не хочет беседовать с мудрецами…

Разве нужна мудрость бегущим?..

И вот я ушел в безлюдные Фанские горы и камням водам травам птицам рассказываю притчи мои…

…Тогда я вспомнил притчу «Человек, говорящий правду…»

Глава XXI ЧЕЛОВЕК, ГОВОРЯЩИЙ ПРАВДУ

…Однажды ранней весной, когда бегут по таджикской блаженной святой древней земле тысячи пенных ручьев и водопадов, я встретил тысячелетнего мудреца-бродягу всех эпох Ходжу Насреддина.

Мы обнялись со старцем древним, который, по слухам, жил еще во времена Адама и Евы, а потом беседовал с царем Соломоном о мудрости, а потом с Чингисханом о военном искусстве, а потом со Сталиным об управлении государством, а с Махатмой Ганди о непобедимой силе ненасилия…

И вот герой сорока трех стран и множества народов позвал меня в Варзобское ущелье, чтобы в какой-нибудь высокогорной чайхане отведать шурпы, шашлыка и выпить зеленого чая, а, может быть, и шахринаусского медового вина…

О, Всевышний!.. какое счастье, что я бреду по родному талому ущелью с бессмертным Суфием!..

А тот, кто общается с Вечным — сам становится вечным…

Айххх!..

Мы долго искали в райском ущелье честную чайхану — в век грязного, как горный сель, капитализма трудно найти такую наивную чайхану, чтобы не отравиться и досрочно не отправиться на кладбищемазар…

Наконец, Мудрец указал мне на маленькую пустынную чайхану «Старая сказка» и сказал:

— Тут честная шурпа душистая, и сочный непуганый шашлык, и терпкий неразбавленный изумрудный чай… Тут и остановимся… И он омыл руки в реке… и я вслед за ним… Я спросил:

— О, мудрейший, как ты издалека учуял честность этой чайханы, как волк чует сладкую овцу?.. Ходжа улыбнулся:

— Мы прошли много богатых чайхан… ты видел, Ходжа Зульфикар, стаи жирных сытых собак лежат около каждой чайханы… там хозяева-воры, там дурная еда, и посетители отдают ее псам, оставаясь голодными…

А у этой чайханы нет собак, потому что еда здесь честна, чиста, свежа, и посетители сами поедают ее, не оставляя псам…

Ходжа улыбнулся:

— Я много странствовал по векам и народам… Если хочешь познать народ — гляди на его правителей… Если они богаты, сыты, жирны, как эти псы — значит, народ нищ…

Ходжа улыбнулся, отхлебывая, смакуя густую пряную шурпу из свежезарезанной козы…

…Мы долго сидели в чайхане «Старая сказка» с великим Старцем…

Речной ветерок, пахнущий хрусталем-алмазом горной воды и свежестью приречной молодой курчавой травки, остужал, нежно обвивал, покалывал нас, навевая сладкий сон…

Ходжа уже дремал, молчал, как молчат святые камни древних мазаров, а я мучился, потому что знал, что такие встречи бывают раз в жизни, и мне хотелось узнать у Тысячелетнего Устода вечную мудрость… непреходящую истину тысячелетий…

Кто еще на земле нынче скажет мне Истину?..

Я чуял, что после сытой еды и блаженного сладчайшего ветерка Мудрец вот-вот уснет, и я быстро заговорил:

— О, тысячелетний шейх! О, Двуногая Пирамида Мудрости!.. Ты беседовал с царем Соломоном… с Чингисханом… С Иосифом Сталиным… с Махатмой Ганди…

Что такое Истина?.. Что такое Правда?… Можно ли жить без Истины и Правды?..

И тут тысячелетний Мудрец, уже засыпая от старости, уже упадая в сладкую пропасть послеобеденного сна, прошептал:

— В каждой стране, в каждом народе должен быть хоть один Человек, говорящий Правду… Иначе народ и страна заблудятся и погибнут… как корабль без маяка…

Но! не более Одного… ха-ха…

И великий Суфий засмеялся, закрывая сонные орлиные глаза… Тогда я почти закричал:

— О, тысячелетний Мудрец! А кто? Кто этот Человек?!..

В моем родном нынешнем Таджикистане?..

Журналист Сайефи Мизроб?..

Мулло Турачон-зода?..

Или сам Президент Эмомали Рахмон?..

Или весь Таджикский народ?..

Ибо Правда — это земля, а земля принадлежит всем…

Но великий, тысячелетний, бессмертный Мудрец уже спал, и храп его заглушал святой бушующий грохот моей родной реки Варзоб-дарьи…

О, Всевышний!..

Да будет с Ходжой Насреддином Твоя Милость…

И со всеми нами…

А Мудрость всегда спит, когда бушует Река Жизни…

Айххххх…

Но реки таджикские нежные безвинные беззащитные полонены забиты смертным мусором… задыхаются… умирают они…

Как человек, в горле которого кости непроходимые…

Тогда Ходжа открыл глаза и сказал…

Глава XXII МУСОР

…И Ходжа Насреддин сказал:

— В Древнем Китае при династии Шан в XVII веке до н. э. человек, бросающий мусор на дорогу, карался отрубанием обеих рук…

О Аллах!..

Ходжа сказал:

— Я брожу по родному Таджикистану, по стране хрустальных беззащитных невинных, как дитя в люльке-гахваре, рек…

И вот человек бросает мусор в реку, как в колыбель-люльку младенца, и уходит, и никто не наказывает его…

Что может сказать младенец?..

О, брат мой! иль не знаешь? не видишь, что белопенная алмазнопылящая река — твоя седая вечная мать кормилица поилица…

Вода белоснежная — грудное молоко новорожденного — и ты, слепец, хочешь замутить его и убить младенца?..

И вот ты бросаешь мусор камни бутыли в седую мать-реку свою?

Что может ответить она?..

Только плеснет белоснежной беззащитной алмазной волной как слезой…

Река — младенец в люльке…

Река — седая мать…

Кто защитит вас?..

О мой таджик, мой брат!..

Слепец, твои дети уже не увидят реку…

Уже не испьют воды алмазной и целебной…

Мальчики чада твои рассыплются по миру, как четки в руках пьяницы, а таких много нынче…

…Ах мальчики-бродяги…

Глава XXIII МАЛЬЧИК, НЕ УПАДИ…

…Ах мальчики-бродяги…

…Вот кишлачный мальчик — тончайшая родниковая кружевная душа — сидит на крыше глиняной кибитки-мазанки на вершине горы Лолачи и, болтая пыльными абрикосовыми ногами-сосульками хрупкими, глядит на окрестные горы необъятные, где парят орлы-ягнятники…

Что видел ты, кроме этих садов щемящих, и осыпчивых дувалов, и младых молочных телят, и орлов…

Ах, недостижимые непостижимые дальнозоркие птицы птицы…

Ах! — мальчик вздыхает… ему никогда не быть птицей… и даже высокогороной козой…

…Ах! Аллаху Акбар! Аллах, как вселенная велик, а человек, как земля, мал…

…И вот уже этот полуголодный птичий козий родниковый мальчик, болтая ногами цепкими, сидит на краю крыши московского вавилонского строящегося небоскреба…

О чем думает этот кишлачный мальчик, сидящий на несметной смертельной высоте?

Что пережил он? Что потерял?..

Что рыдал в чужих сиротских ночах, вспоминая далекие горы, и орлов парящих, и коз летающих, и родники хладноалмазные хладнохрустальные…

Кто опишет паренье паденье крушенье детской хрустальной души?..

Где эти разбитые алмазы и хрустали?..

Кто подобрал их?..

Зачем это, Господь мой?..

Что привело этого худенького невнятного телячьего мальчика в Москву-Вавилонию?..

Голод привел его на крышу сатанинского несметного небоскреба с крыши глиняной кибитки?..

Вспомним, что Пророк говорил, что в Последние Времена люди будут состязаться в строительстве высоких домов…

И вот состязаются в возведении высоких домов и в разрушении чистых душ…

А мальчик пришел сюда, чтобы ценой своей хрупкой жизни добыть хлеб для своих многочисленных братьев и сестер…

Много таких мальчиков нынче бродит по миру…

…Тысячелетний пыльный мудрец Ходжа Насреддин сказал тихо, чтобы не услышали палачи его:

— Доколе таджики будут кочевать по миру, по НьюЙорку, по Парижу, по Лондону, по Пекину, по Москве в поисках таджикской лепешки?

Иль на Родине нет для них этой бедной лепешки?..

Иль только коровьи лепешки остались для них — и те берут на кизяки в кишлаках нищих?..

И что же будут они есть кизяки эти горькие?..

Иль таджиков стало больше, чем хлебных и коровьих лепешек?..

Иль таджики, как мудрые властные иудеи, стали бродить по миру в поисках утраченного Бога?..

Как говорили древние раввины: не знаю… не знаю… не знаю…

…А мальчик на краю крыши небоскреба болтает, играет веселыми ногами, вспоминая родных орлов и коз…

Он же еще дитя, а дитя не чует смерти и лжи жизни… Вспомним Спасителя: «Кто не умалится до дитя — не войдет в Царствие Небесное»… Этот мальчик — войдет…

…Мальчик, не упади…

…И еще Ходжа сказал…

Глава XXIV ПИАНИЦЫ

…Ходжа Насреддин сказал, увидев пианиц многих в святых таджикских ущельях:

— Вместо того, чтобы пьянеть от красоты природы и от любви к друг другу — пианицы пьянеют, дуреют от шайтанского вина и водки и крушат природу…

Тленные человеки — гости вечной природы…

И что же пианый гость убивает, крушит трезвого Хозяина?..

Природа и любовь — Святое Вечное Вино Аллаха Святая Вода Аллаха

Водка — вино шайтана… вода шайтана…

Общаясь с природой и любовью — ты общаешься с Аллахом

Общаясь с водкой — ты общаешься с шайтаном…

Шайтан глядит сверкает полыхает из глаз пианиц… как в ночи глаза шакалов…

Как бритва у горла…

Пианица ты не устал от шайтана…

Еще Ходжа Насреддин сказал:

— Хорошо, что пианицам нельзя пить за рулем…

Ходжа улыбнулся и добавил:

— Если это, конечно, не Руль Государства…

Здесь все можно…

…И еще…

Глава XXV АРБА

…И еще проезжая на своем пыльном мудром осле по Таджикистану, тысячелетний странник мудрец Ходжа Насреддин обронил, осторожно озираясь:

— В Таджикистане быстро текут только горные реки… и машина президента… и слезы несчастных…

Все остальное движется со скоростью средневековой арбы…

Но я люблю арбу…

Мой осел — моя арба…

Историю человечества можно познать только странствуя на осле иль на двух ногах…

Вдыхая сладкую земную пыль…

И печальный запах сгоревших от лжи блуда и жажды богатства Империй и Цивилизаций…

Глава XXVI НАРОД-ДИТЯ

…И еще Ходжа Насреддин сказал:

— Почти в каждом таджикском доме — множество детей… Древо деторожденья святое — любимое древо таджиков…

И потому всякий таджик до смерти окружен детьми, внуками, и потому, общаясь с чадами чистыми, агнцами доверчивыми, человек становится, остается сам, как чадо чистое, доброе…

И потому народ таджиков, погруженный в вечное детство — чист и светел, как дитя…

Народ — дитя…

А дитя легко обмануть и обидеть…

Человек, живущий у родника, всегда пьет чистую воду…

Русь — дитя Христа…

Таджикистан — дитя Пророка Мухаммада…

Два этих Агнца-Близнеца стоят на бешеном волчьем историческом Ветру…

Братья… Обнимитесь…

…Бесы-властители все отняли уворовали у нас… мы стали нищими…

Но Бога они не могут отнять…

Бог с нами…

А не с ворами…

Глава XXVII БОГАЧ И БЕДНЯК

…И еще Ходжа Насреддин сказал:

— Шея бедняка — седло для богача…

И оба в ад бредут…

Один — из-за трусости

Другой — из-за алчности…

Нынешний мир — это крикливый равнодушный ручей богачей и немой океан бедняков…

И куда бредет мир этот?..

Не в ад ли к шайтану?..

Из-за трусости…

Из-за алчности…

…И еще мудрец сказал:

— Нынешний XXI век и весь мир принадлежат мировым банкам… алчным богачам…

Они забыли о Священных Книгах… о Скрижалях Бога…

Богачи как всегда договорятся с богачами, а бедняки с помощью богачей как всегда поубивают друг друга в нищете своей кромешной…

Но будет война, в которой сгорят и богачи, и бедняки…

И богачи будут более страдать, ибо увидят, как горит богатство их, а бедняки — увидят только, как горит бедная плоть их…

— Ходжа, ты много странствовал по миру от народа к народу… Какая дорога — самая длинная и тяжкая?..

Сказал:

— Самая длинная и тяжкая дорога — дорога от алмазных дворцов богачей — до кибиток глиняных бедняков…

На этой необъятной дороге заблудится и сгниет человечество…

По этой дороге любит бродить шайтан… это его любимая дорога…

Айхххйе…

Если Всевышний не спасет нас… и не убавит не сократит эту шайтанскую дорогу…

…Но мы бредем по блаженным Фанским горам, где нет дворцов, а есть одни каменные нищие кибитки, где улыбчивые чабаны-мудрецы поят нас козьим целебным молоком Авиценны и самаркандской масляной лепешкой великого Амира Тимура…

…И я гляжу на легендарного вечного мудреца, который устал от бессмертия и мечтает умереть, но Аллах не дает ему смерти…

И он устал от тысячелетних дорог и гибели многих народов и империй…

И вот бредет по фанской дороге, и глаза его закрыты, и он спит на ходу…

И мне чудится, что он спит уже тысячу лет и видит древние сны человечества, а люди творят легенды о нем…

И я вспоминаю две притчи, два мифа о Ходже Насреддине…

Глава XXVIII МИФ ОБ ОСЛЕ И ЯЗЫКЕ ХОДЖИ НАСРЕДДИНА

Эти две притчи я услышал в маленькой весенней ветреной курчавой чайхане в Варзобском ущелье… у поворота к Такобу… бедная чайхана…бедная еда… бедные притчи… а на душе блаженно…

Не помню только: кто рассказал мне эти притчи?..

Или я сам рассказал их кому-то?..

Стар я стал… ничего не помню…

Только Всевышнего Аллаха помню, как мать и отца…

Младой переспелый Ходжа Насреддин родился и жил в ветхом таджикском варзобском кишлаке Хушьери.

Был XXI век — век денег, век кучки олигархов богачей и необъятных нищих народов.

И Насреддин был нищим и средь нищих

И не было у него даже лишней лепешки…

И пришло сладкое время первого соитья…

И где взять калым-выкуп, чтобы сыграть туйсвадьбу?

И где взять такую нищую невесту, которая пошла бы к тебе за лепешку…

А младое крутое тело а стреловидный зебб-фаллос тучный богатый вопиют и требуют…

А Насреддин улыбался и говорил:

— Мой великий зебб — вот несметный калым мой…

И вот все богатство мое — в необъятном фаллосе зеббе-карагаче моем, которому завидуют даже весенние ослы…

И вот в родном кишлаке Насреддина стали называть «зеббообильным ослом».

Слух о великом зеббе Насреддина пошел как землетрясенье по всей Вселенной и достиг далеких потомков…

Потом прошли века и стали слепцы-потомки говорить: «Великий мудрец и острослов Ходжа Насреддин ехал на своем любимом осле…»

Потомки не знали, что современники великого мудреца называли «ослом» зебб-фаллос Ходжи…

И когда говорили: «Ходжа Насреддин на осле кочует по векам, языкам и народам…» — это означало, что Ходжа бродит с зеббом своим, как с ослом… а денег даже на осла у него никогда не было… а был лишь ослиный зебб…

И когда говорили об остром длинном «языке» Ходжи — то подразумевали зебб его…

Вот так печальная скучная жизнь становится вечным веселым Мифом!..

Так великий зебб великого мудреца стал вечным ослом… а потом и длинным острым языком…

Вот так творится История

И великий Миф о мудром осле и длинном языке легендарного мудреца-острослова…

…И я вспоминаю вторую притчу…

Глава XXIX ЛЮБОВЬ ХОДЖИ НАСРЕДДИНА В XXI ВЕКЕ

Но древние мудрецы говорят, бездонно улыбаясь лукаво, что нищий Ходжа Насреддин младой, не имея денег на калым, пошел в неистовой горячечной любовной лихорадке к ослам — и те приняли его, как своего, и приютили опустошили исчерпали ослиный зебб его

Ослиный плод к ослиной жизни приведет…

А потом ослоплодный, веселый, курчавый, младой Насреддин пошел к баранам, овцам, козам — и те приняли его в стада курчавые шелковистые свои и услаждали, как барана и козла…

А потом Насреддин шел к высокогорным орлам и грифам — и те, в пуху летящем сладком ублажали его, нежно царапая блаженными когтями…

И древние мудрецы говорят, что иногда, в кипучем соитье забываясь, сливаясь с грифами и орлами, Насреддин радостно летал над горами… ведь древние суфии говорят, что любовь — это паренье…

А где же жены твои, великий мудрец и острослов многих народов и языков, о великий бессмертный Ходжа?

А где же Святая Любовь между мужем и женой?..

Ах, ХХI век — век денег, век влюбленных ослов, баранов, коз, грифов, орлов…

Но не человеков!

Ах, ХХI век — век денег! Где твоя Любовь?..

И великий мудрец и знаток любви Ходжа Насреддин улыбался, а потом опечалился, и опустил несметную необъятную библиотеку-голову, полную великих мудростей и дивных историй…

И закрыл печальные очи, потому что в них были слезы…

Ах, Аллах, кому в Век денег нужны мудрость и поэзия? и любовь?..

Только ослам, баранам, овцам, козам, грифам да орлам… да?..

Тогда бессмертный Ходжа Насреддин решил уйти с земли… решил умереть… в ХХI веке денег…

Когда хоронили Его — не пришел к Его савану ни один человек…

Кому нужны любовь, мудрость и поэзия в век денег?..

Но необъятные стада печальных ослов, баранов, овец, коз стеклись, сошлись к савану Его…

И несметные похоронные стаи грифов и орлов молча парили летели над одиноким Саваном Его…

Хотя грифы и орлы не любят сходиться в стаи…

Пока длится безбожный Век денег, великий мудрец и жрец чистой бескорыстной любви не появится на земных дорогах…

А что’ без Него земные дороги?..

…Но мы бредем с вечным мудрецом по Фанским горам…

А тот, кто беседует с вечным — сам становится вечным…

Глава XXX ПРОРОК, ЦАРЬ И РАБ

…И еще мудрец сказал:

— Все люди на земле равны…

Во всяком человеке дремлет таится Пророк Царь и раб… И Бог…

Но под всенеобъятным песком суеты дремлют сокровенные колодези

Но под песком шумящим земной суеты сатанинской редко кто чует вспоминает что он — Пророк… что он — Царь…

Но всякий вспоминает знает согбенно чует, что он — раб…

Увы… увы… увы…

Но никто не помнит, что он — Бог…

…Мы бредем по Фанским горам с тысячелетним мудрецом…

Он говорит куда-то вдаль… почти кричит…

Эхо несется в лазоревых горах…

Глава XXXI БОГ И ЧЕЛОВЕК

…Ходжа кричит в пустыне гор…

— О, родной азиатский брат мой!..

И что же ты любишь лелеешь жалеешь хлопочешь только для семьи своей, для матери, отца, братьев, сестер своих и соседей?

И что же дувал твоего дома закрывает для тебя необъятный божий мир? всю Вселенную?

И что же прохожий на дальней горе чабан — кормилец твой! — со стадом — не родной брат тебе и не возлюбил ты его, как родного, из семьи твоей?..

А тот, кто не любит прохожего дальнего, как родного — тот вдали от Бога…

Ибо Бог — это Человек, который любит всех человеков на земле, как родных…

У Бога нет чужих…

Бог любит всех человеков — и тех, кто ушли в вечность, и тех, кто нынче дышит и уповает, и тех, кто придет через тысячелетья…

У Бога все человечество — родная семья…

И потому человек, который любит многих людей — ближе к Богу…

Чем больше человеков любишь ты, как родных — тем ближе ты к Богу…

Айх хххххххя… Воистину!..

Ах, лучше утонуть в необъятном океане, чем задохнуться в семейном корыте… тазу… дувале…

…Ходжа улыбается… Эхо умирает…

…Тогда я говорю:

— Мудрец, ты вечен, твои притчи вечны… а я смертен… мои притчи тленны…

Я пришел в Фанские горы умереть…

Все люди на земле — идут к Богу… и те, кто знает, и те — кто не ведает… Мудрец, ты видел мириады смертей во многих народах, странах и языках…

Мудрец, с кем мне идти к Богу?..

С каким священником?.. с какой религией?.. с каким Пророком?..

Ходжа улыбнулся …

Глава XXXII ХОДЖА НАСРЕДДИН И ПРАВОСЛАВНЫЙ СВЯЩЕННИК

Однажды Ходжа встретился со священником… святым отцом Руси Святой премудрым…

Святой отец сказал:

— Христианство — единственная истинная богоносная пресветлая религия на земле…

Все остальные бредут в ад…

Ходжа сказал:

— Русская пословица говорит: «Сколько в мире людей — столько к Богу путей…»

О святой отец! Я склоняю заблудшую пыльную мою от многих дорог голову… прости меня кроткого…

Но на земле пять миллиардов человек и только один миллиард христиан…

И что же Господь Отец Пастух наш небесный держит на земле четыре миллиарда заблудших овец? грядущих в ад?

И вот миллиарды заблудших грядущих слепо в ад заполонили все дороги земные и все пути небесные…

И пыль несметная от заблудших покрыла ад и сады рая… И зачем Господу Пастырю Пастуху небесному человечьих стад столько заблудших? Разве пыль от миллиардов бредущих в ад не достигла Очей Всепастыря и Очи плачут?..

А разве Спаситель Христос пришел не к заблудшим?

Разве не сходил не опускался Он в ад ради овец грешных слепых?..

О Господь мой тайны святые Твои бездонны… и превышают малые жизни человеков…

Все люди на земле идут к Богу…

И те кто знает и те кто не знает…

Слабые духом идут во храм и их к Богу ведут…

Сильные духом — двуногие храмы кочующие сами к Богу идут…

О Господь наш!

И овцы и волки и пастухи бредут к Тебе…

И тут Тайна…

Тогда святой отец улыбнулся и сказал:

— Много блаженных Лестниц устремленных к небу, к Богу стоит на земле — Сад Лестниц божьих…

И все ведут к Богу

Но Православная Лествица — самая высокая…

Ибо все божьи Пророки шли по земле и восходили с земли к Богу

А Спаситель взошел с Высокого Креста…

А со Креста — ближе к Господу… к Богу…

Глава XXXIII БОГ

…И еще Ходжа сказал:

— От Индуизма — остались Колесо сансары да радостные пляшущие боги

От Буддизма — остались вечные гимны да нирвана под древом «бодхи»

От Иудаизма — остались вечные скрижали, базары и беседы с Богом

От Христианства — остались кресты, молитвы любви и гефсиманские оливы

От Эллинизма — остались амфоры, академии и мифы

От Зороастризма — остались костры, звезды и загробные грифы

От Ислама — остались Великая Книга в руках у Аллаха, паранджа — хранительница чистоты жен, верозащитный Меч и мужи, не боящиеся умереть за Веру…

И все это — Ты!.. О Боже!.. О Господь необъятный мой!..

И все это со мною… в душе моей…

Но грифы бродят над моею необъятной головой…

…Ходжа, я ухожу к Богу!

Кто есть Бог?..

…Бог!.. Бог!.. Бог!..

Тут эхо в горах Фанских понеслось и многие камни пали с гор…

Эхо разбудило камнепады, дотоле таящиеся… спящие…

Полетели камни близ наших мудрецов…заблудшие камни близ заблудших человеков…

Ходжа улыбнулся:

— Дервиш Ходжа Зульфикар!.. Господь не любит глупых вопрошаний… и отвечает камнепадами…

Дервиш, ты ушел в Фанские горы…

Ты сладострастно ищешь смерти… ты алчешь

стать пищей грифов… ты постиг все сладости этого мира и хочешь испытать последнюю сладость — смерть…

Ты забыл про свой нищий таджикский безмолвный народ…

Ты забыл про свой нищий русский безмолвный народ…

Ты забыл про нищие кишлачные глиняные слезные кибитки — колыбели твоего отца таджика убиенного Касыма…

Ты забыл про нищие деревенские заброшенные избы — люльки твоей мудрой русской матери Людмилы…

Кто о них заговорит? закричит? воскликнет?.. о пригнетенных немотствующих вселенских сиротахнародах… о русских и таджиках?..

Кто вернет им божий огненный язык их?..

Кто воскричит на весь мир об этих журавлиных палых избах и подкошенных саманных хромых кибитках?

Кто пожалеет нищих и воскресит безвинных?..

…Ходжа опять кричал, и эхо понеслось, забилось в горах, и камнепады опять посыпались с гор… и я спрятался за скалу…

Потом эхо ушло, камнепады притихли, я вышел из-за скалы на дорогу…

Никого не было на дороге…

Пустынно было…

Опять один я брел по Фанским осыпчивым горам…

Только эхо вдали еще билось, как раненая птица…

О Боже…

А где же великий тысячелетний мудрец Ходжа Насреддин? где белый пыльный осел его?.. где следы его на дорожной жемчужной теплой пыли?..

Никого не было на дороге…

Только эхо вдали еще замирало уходило…

А, может, Ходжа Насреддин — это миф? это — совесть? это — самое сокровенное? это — тайна жизни? это — душа?..

А может ли душа разъезжать на осле?..

Но следы от ослиных ног еще тлели еще дышали на дорожной пыли…

О Боже!..

Или это я от одиночества говорил сам с собой? от страха средь этих святых гор?..

Человеки от лютого одиночества часто говорят, бормочут сами с собой…

И я говорил?.. и я кричал?.. и это мое эхо еще бьется вдали?..

…Но в каждом человеке живет великий странник-мудрец Ходжа Насреддин…

И вот он на миг проснулся во мне… и ушел… как эхо…

Эхо мудрости… эхо любви…

Ты все еще со мной?..

О любовь…

Глава XXXIV ЛЮБОВЬ

…О любовь…

Дервиш так любил этот земной быстрый сладколенный мир, что даже блоху, его кусающую, любил любовался ею и шептал предсмертными устами:

— Это же маленькая вселенная… кусачая, но прекрасная…

Творец и о ней не забыл и ее на землю послал…

…И вот я бреду по Фанским горам…

…О Господь где смерть моя?..

И тут!..

О Боже…

Я пришел встретить смерть, а встретил любовь…

Глава XXXV АНАХИТА-АРДВИСУРА

…Дервиш бойся Фанских гор…

Здесь люди влюбляются насмерть…

Иль в красоту невиданных бальзамических гор

Иль в дев древнесогдийских небоглазых златовласых пришедших из древних пыльных времен и дальних эпох

И обе дороги в бездонные пропасти обрываются…

Но!..

Я пришел приехал в яшмовые рубиновые смарагдовые опаловые аметистовые апельсиновые Фанские мраморные алмазные горы…

И стою у изумрудной лазоревой коралловой малахитовой плывущей сиреневой чайханы гиацинтовой «Древняя Согдиана»…

И тут я увидел ее и сразу зашептал что ли закричал что ли завыл что ли хозяину чайханщику…

…Старик, отдай ее мне… отпусти ее…

Она как увидела меня — так узнала меня, как собака преданно ползуче глазасто виляя виясь узнает пастуха своего…

Она как увидела меня, побежала из сада где урюки созрели и птицы клюют берут их, и черви, и муравьи и падают плоды о землю золотом пахучим текучим устилая обогощая пианую липкую терпкую траву…

Золотой палый урожай несметен и ты старик не можешь собрать его и отдаешь земле и муравьям и птицам и червям плоды сладчайшие палые текучие…

И я перезрелый палый плод и ложусь падаю на землю и ем золото медовое падучее и жду муравьев последних и птиц опьяненных и червей загробных…

Давно уже грифы-трупоеды зороастрийские загробные бродят в небесах надо мной чуя смакуя перезрелое тело мое…

Но вот увидел ее и она увидела меня и я узнал ее и она узнала меня

Старик, отдай мне ее как урючину палую зрелую текучую хмельную опьяненную медовую…

Она умрет без меня а я умру без нее… она — золотая палая урючина а я — златой червь текучий ее…

Тело девы тело жены — самое хмельное пианое вино

И Пророк не запрещает его и Он Сам пил это божье вино из многих пиал-жен своих и я пиан нынче… и алчу пить из пиалы такой…

Старик, у тебя пять спелых урюковых златых дочерей — Мубориза Мунисса Майрам Мамлакат…

И эта пятая пятнадцатилетняя Анахита Ардвисура… древняя Богиня лазоревой Согдианы…

Древняя богиня древней реки Фан-Ягноб — широко разливающейся… благодатной… выращивающей семена мужей… подготавливающей материнское лоно жен… делающей легкими роды всех жен…

От нее даже девы рождают, как Святая Мариам родила Христа…

Старик, все твои спелые златовласые рыжеволосые лазоревоглазые небесноокие согдийские дочери глядят на дорогу и на древние фанские лазоревые горы с тысячами бегучих алмазных ручьев родников водопадов — и ждут спелых мужей женихов и женихи готовятся, грядут … как ручьи с гор…

А эта глядит ни на горы ни на дорогу близких женихов а глядит преданно бешено на меня…

Так летит камнепад… так бежит сель… так шелестит водопад…

Готова она спело блаженно свято бешено убежать бежать со мной и лететь со мной переплетаясь по козьим смертельным тропам и бросаться вместе со мной в алмазные гибельные пропасти водопады фанские…

Готова она умереть разбиться улететь в небеса фанские со мной…

И я готов…

Готовы мы вдвоем разгадать древнюю тайну смерти… которую слаще как любовь постигать вдвоем…

Старик, дочери дщери зрелые твои в свадебных платьях золотых парчовых перезрело стоят у дома твоего у чайханы «Древняя Согдиана» твоей и ждут мужей женихов…

А эта купается ввергается плавает и ночью, и днем в ледяной реке Фан-Ягноб, где от льда даже рыбы смертно замирают от вод ледяных…

А эта младшая недозрелая плавает в ледяных волнах алмазах острых смертельных и не берет ее лед текучий, потому что она горит от любви…

Смиряет во льдах горящее тело свое пятнадцатилетнее и душу объятую пламенем любви…

А огонь любви целителен в молодости и погубителен в старости…

Ах, старик муйсафед Дарий Кир Бахрамгур Артаксеркс Шахиншах Абдураззок Хан Мубарак Табаррук из рода древнесогдийских древнеперсидских царей…

Ах! может ли в огне земной любви сгореть бессмертная грешная душа?..

Ах, может ли?..

Ах Аллах ах Вечный Хозяин всех вечных душ и всех тленных тел!..

Ах, Всевышний ах может ли душа вечная сгореть от земной преходящей любви…

А у меня горит… и у нее…

Ее завещали мне древние согдийские цари, она бежала ко мне из их гаремов… нетронутая девственница тысячелетий…

Она будет целовать следы и лизать пятки мои, а я — ее, ибо Книга говорит, что «жены — наша одежда, а мы — их…»

Ах может ли сгореть вечная душа? может! ах может!..

Ах Боже пощади! прости! да может может может…

Ах пусть на костре вечных душ горят наши тленные сладчайшие тела!

Ах душа — костер для тела… да!.. да… да…

Айхххйа!..

Ах старик хозяин смертной тленной чайханы «Древняя Согдиана» Абдураззак Табаррук

Вот тысячи лет горят фанские горы от глубинного угля и от руды урановой горят дымят горы тайным нутряным огнем…

И ты старик печешь на огненных камнях хлебы и лепешки и жаришь духовитое мясо на горящих горах…

И я горю древним тайным огнем как горы эти — тронь меня и обожжешься…

И на мне можно печь хлебы и лепешки… да недолго…

А я увидел эту пятнадцатилетнюю и горю горю как фанские тысячелетние горы…

И она горит как горы…

А я увидел Анахиту а она была плыла в ледяных волнах реки Фан-Ягноб и вот увидела меня и вышла выбежала воскресла из волн ледовых…

Стоит стоит нагая нагая нагая… уже спелая… плодовая… дышит…глядит на меня… дышит… не дышит…

И вот она вышла и вот она выходит из волн алмазных и долго стоит нагая и глядит на меня нагота ее и входит в золотые тугие бухарские шаровары изоры и в бархатное персидское гранатовое платье…

Зачем ей теперь шаровары и платье, когда я — одежда ее, а она — моя…

И змеиные мокрые рыжие золотые рассыпные косички рассыпаются змеятся по ее бледно фарфоровому лицу с древней ширазской смоляной родинкой и лазоревыми согдийскими глазами-родниками… роящимися как пчелы медовые майские…

И она медленно не отрывая от меня глаз своих входит в гранат глухой слепой платья и в шелк текучий стрекозиный шаровар изоров сокровенных ее таящих девственность алую ее готовую открыться мне…

Но я успел успеваю увидеть взять вобрать тугой живой атлас ее серебряных круглых белых как баранье сало ног и курчавость первобытную межножья из которой человек исходит на землю…

Но я уже выходил из нее а теперь хочу войти в нее…

Ойхххйо!.. О!..

Старик отдай ее мне как отдавали недозрелых дев древним согдийским царям — а она увидела меня и сразу созрела

Она согреет мою ледяную как река Фан-Ягноб старость полелеет обогреет хладные чресла мои и забытый спящий зебб мой…

А я взращу и раскрою взлелею девий бутон ее и не будут переспелые плоды падать на землю палым ничейным золотом и становиться добычей птиц, червей и муравьев…

Она — сад урюковый златой несметный, а я садовник сборщик всех плодов ее…

Старик отдай ее мне…

Она — собака, а я пастух чабан ее… она — ягненок, а я орел-ягнятник ее… она — рыба форель, а я — река ее… она рыба — а я рыбарь ее… она — овца, а я — волк ее… она — златой урюк, а я — червь златой ея блаженный…

Старик, гляди — она вышла из льда реки увидела меня и преданно жертвенно бросилась ко мне и ластится ко мне и льнет и дышит, забыв про девий стыд потому что она узнала меня, и приготовила одежды свадебные свои на берегу Фан-Ягноба, и вот надела их задыхаясь от древней любви улыбаясь радуясь сгорая…

Айххххйя!..

И стала невестой древней согдианкой, а я ее ханом хозяином и в этом мире и в близком загробном…

Старик… отец Анахиты… отдай ее мне…

…Дервиш Ходжа Зульфикар… Ты нищий старый поэт…

Кому нужны старость нищета болезни твои и поэмы твои и смерть близкая твоя?..

Кто пойдет с тобой в смерть твою?

Дорога долгая земная твоя уже близка к пропасти…

Обрывается она за поворотом как фан-ягнобская забытая заброшенная дорога самоубийц…

…Ах многие странники погибли в фанских горах завороженные их красотой и зовом сладчайших пропастей — этих кратчайших троп путей в иной мир… в вечность… в царствие загробное….

Дервиш, любовь и смерть — это две дороги… а не одна…

Дервиш, пожалей ее и меня…

Ты уже прошел одну дорогу любви, а она еще не прошла…

Отпусти ее…

Пожалей меня…

Она безумная…

В пятнадцатилетнем человеке семя слепое бешеное мечется бродит как сель как камнепад в весенних горах… как волк пенный в курдючных кровавых отарах стадах…

Она убьет тебя… себя… и меня…

Старик горестно жует насвай-табак и плачут глаза его не от табака…

И побито умученно глядит на меня…

Потом он выхватывает из-за пояса-миенбанда самаркандский двуострый широкий нож, который может разрушить человека одним только прикосновением… сладостный успокоительный нож самоубийц…

— Этот нож достался мне от моего предка Амира Тимура из рода барласов… Этим ножом Амир бесшумно расправлялся со своими врагами… Этим ножом он построил величайшую Империю…

Империя без ножа — мертва…

Чем острей нож — тем сильней империя…

Когда нож притупляется — тогда империи погибают…

Я медленно ласково порежу себе вены — и оболью окроплю вас кровью моей… много крови пойдет на вас… на тебя, дочь моя… и на тебя, дервиш… Хватит с избытком на обоих…

А кровью безвинной омытые — куда пойдете вы?.. кто примет вас?..

Старик машет ножом передо мной и обнажает сизые вены на руках…

О Боже…

…Прощай, старик Абдураззок Табаррук…

Твои слова как пропасти фанские бездонные тропы в вечное Царствие Небесное что ждут уже меня…

Прощай, Анахита Ардвисура…

Святая согдианка древняя моя… лоно твое не тронут древляя рука моя…

И губы жениха мужа отчие материнские мои…

И урожайный как золотой урюковый сад фаллос зебб карагач мой родитель творитель человеков мой мой… и твой… не тронут лоно девье твое…

…Я иду бреду бегу от чайханы «Древняя Согдиана»…

Я плачу и слезы закрывают дорогу мою…

И ведут меня в пропасть сладчайшую… на дорогу самоубийц…

Не вижу не чую ничего кроме сладких блаженных последних слез моих…

Как в дальнем детстве я упиваюсь слезами обиды…

И вспоминаю: «Блаженны плачущие ибо утешатся…»

И я утешаюсь слезами слепыми и пропастями бездонными фанскими моими…которые ждут манят меня тайной загробья…

А она Анахита Ардвисура пятнадцатилетняя любовь вечная моя рыдает на дороге и безнадежно бежит за мной, а старик Абдураззок Табаррук из рода древних царей бежит за ней старый задыхающийся умирающий и утешает ее…

И мне раздирающе жаль его… и ее…

…Ах старец слепец плывущий в реке чувств…

И ты уже был рядом с Богом, и вот тонешь в любви земной, и рай уже не сужден тебе, но, может быть, эта земная Девочка — и есть рай твой?..

И что же ты бежишь от него?..

…О Боже!

Вот она догоняет меня и бьется задыхается рыдает от счастья…

И ты впервые трогаешь камышовые дрожащие жемчужные покорные персты ее и абрикосовые текучие губы ее и чуткие отзывчивые спелые отворенные шелковые яблоневые колени — о!.. готовые впустить тебя в девственность ее…

Она — беглянка тысячелетий — навек с тобой… навек! насмерть! наповал твоя! твоя… твоя…

Покорная птица райская мухоловка вечной любви твоя… твоя… бьется вьется навек в твоих руках… золотые тугие хлесткие косички ее скользят змеятся по лицу моему… щекочут ласкают лепечут покоряются расплетаются как у невесты в день свадьбы…

Косички ее мокрые от слез… и я целую их… щекочут они язык мой…

О Боже! разве не рай это… разве не рай…

А она шепчет:

— Дервиш, я из рода царей… А вы — последний царский мудрец и поэт на земле… и вам не с кем говорить…

И вы читаете ваши божественные небесные стихи низким баранам пыльных стад…

Но я разделю растворю одиночество ваше…

И смерть вашу… и бессмертие ваше…

И это зов царей…

А мертвые цари бессмертны, а дышащие рабы тленны…

Айхххйя!..

Но!.. что я?..

О Боже!.. один я на дороге…

И дорога моя в одиноких слезах и идет в пропасть… дорога самоубийц блаженная…

О Господь мой! Хозяин жизни моей!.. куда идти мне? где дышать? где уповать? где надеяться? если она осталась на дороге…

Прощай святая спелая преданная гранатовая урюковая златая шелковая рыжеволосая небоокая древнесогдийская невеста моя раскрытая покорная мне девочка моя… завещанная мне древними согдийскими царями жрецами любви, от которой погибли все святые династии и империи… и погибнет человечество…

И я погибаю…

Прощай!..

Только в ином мире встретимся теперь мы с тобой…

Там! нам! никто! не помешает…

Так что ж мне не стремиться туда, о Господь мой…

На вечную встречу с ней…

И с Тобой…

Но она бежит за мной… и вдруг улыбается, вдруг смеется как дитя вдруг пляшет древний согдийский танец «Колесо быстрой арбы» в пыли дороги вдруг поет на древнем забытом клинописном фанягнобском языке:

— Ман туро бисьер нагз мебинам… ман бе ту мурда шудаам… Я люблю тебя… я умру без тебя

… Мы вместе полетим в пропасть… я первая… а вы — за мной…

Мы умрем вместе… так умирали древние согдианки…

Мы вернемся вместе к нашим древним лазоревым Царям Персии и Согдианы, когда еще не пришел Святой Пророк — да будет с Ним Милость Аллаха — и было множество языческих зороастрийских богов…

И мой отец был Царь Шахиншах повелитель Вселенной

А я была богиня плодородья Анахита Ардвисура…

Она радостно бежит за мной… пляшет в пыли дороги самоубийц….

Она срывает с кошачьих своих миндальных ушек огромные древнебухарские серебряные серьги с кораллами и бросает их мне…

Я ловлю серьги… они в ее крови Она поет:

— Мы умрем вместе… И воскреснем вместе… И вернемся к Царям вместе…

Зачем мертвым серьги?..

Зачем мертвым любовь?..

Зачем, о Господь?..

Она пляшет древний танец в святой пыли на дороге самоубийц…

И я пляшу с ней…

Глава XXXVI ИСХОД

…О Боже!..

И вот я гляжу в небеса смарагдовые лазоревых Фанских гор…

А там пустынно…

Нет грифов…

О Аллах мой!..

О Спас Иисус Христос мой!

О кибитки колыбели таджикские родимые мои

О избы люльки русские родимые мои

Я иду возвращаюсь к вам…

Иль по земле…

Иль по небесам…

…Но тут я вижу форель ханскую серебряную…

Река Фан-Ягноб разливается весной, а потом уходит в берега… оставляя подкаменные засыхающие заводи… лужи…

И вот форель заблудшая бьется в глиняной лужице… задыхается… глина текучая забила жабры ее… и рот ее

Я беру форель в руки… вздрагивает в моих перстах жемчужное узкое тельце ее…

Я осторожно выбираю вынимаю глину из задыхающихся жабр и судорожного рта форели…

Потом я подхожу к реке Фан-Ягноб… и окунаю рыбу в хладные хрустальные волны… глина уходит из жабр размывается в чистых водах… форель оживает туго бьется в руках моих…

Я сладостно выпускаю ее… в реку жизни…

И вот форель была глиняной — а стала хрустальной…

О Господь мой!

В Фанских горах я очистил от глины жабры жизни земной и готов радостно идти к Тебе, как форель в алмазной реке…

Ейхххйе!..

Глава XXXVII ОТКРОВЕНЬЕ О ТРЕХ МИРАХ

…И вот я вспоминаю путешествие последнее мое в Фанские горы…

Ах, был ли я в Фанских горах? Иль уснул под древней балхской шелковицей в заброшенном саду и мне привиделось… причудилось… что я пришел умереть в Фанские горы… я пришел перейти Черту разделяющую Два Мира…

А не перешел?..

О Господь мой!..

Иль иногда Ты позволял мне переходить Черту границу эту но не знал не ведал я — слепец Двух миров?..

Когда увидел на горе Сары-шах давно усопших матушку и батюшку моих?..

Иль когда плескался задыхался в водопаде ИшакКельды?..

Иль когда был первосвидетелем Рождества кишлачного Иисуса Христа?..

Иль в иные дни? иль?..

А я не знал, что Черту Ту пересекал?..

Иль чем ближе смерть — тем ближе Бог?..

Но не узрит Творца тот, кто не умрет?

А я все еще живой… и что я хочу увидеть то, что видят только усопшие…

Но пророки при жизни ходили в Двух Мирах… ходили туда туда… и возвращались сюда сюда…

И поэт Данте ходил в иной мир… но чаще в ад… а я хочу в рай…

О Господь мой!.. Может, Фанские горы — это туманное преддверие, дуновенье необъятного Рая?..

Как говорили и говорят древние раввины мудрецы: не знаю… не знаю… не знаю…

Но мне чудилось что иногда в Фанских горах что-то открывалось… что-то вечное неопадающее дышало… плескалось… не умирало… не увядало… что-то вечно лепетало… трепетало аки крыло стрекозы невнятно свято необъятное…

Что-то мне открывалось… да я не учуял…

Иль Господь пожалел помиловал меня неготового… все еще влюбленного в земную жизнь… и не пустил в безветренные сады райские…

О Господь мой!.. Только у Тебя есть Откровенье о Трех Мирах

О Мире до рожденья — о Мире Доколыбельном… О Мире Первом…

О Мире земном — о Мире Колыбельном… о Мире Втором…

О Мире после смерти — о Мире Загробном… о Мире Третьем…

Три Великих Вечных Тайны… на одного тленного человека…

Ах, не знаю… не знаю… не знаю…

…И тут я вспомнил Ходжу Насреддина, который шептал мне:

Есть! Есть и в Фанских горах та сокровенная Тропинка… ведущая в райские сады… в вечность… в загробье… в иные миры…

Ты проходил рядом с той тропинкой… рядом… рядом… совсем близко…

Но не узнал… прошел мимо…

А, может быть, ты бродил по ней… да не узнал…

А, может быть, эта Тропинка — это вся жизнь твоя?.. а?..

О Господь! велики бездонны Тайны Твои…

Как может постичь вечную Тайну скоротечный человек…

Если тебе суждено пройти только часть дороги, как ты можешь узнать о всей дороге?..

Ах, не знаю не знаю не знаю… ах сладость незнанья!.. ах блаженство призрачного ускользающего прозренья!..

И вот ты младенец стоишь у колен матери и отца твоих сладостно и что ты знаешь о грядущей жизни твоей?..

О Господь…

Когда я бреду по Миру Доколыбельному по Миру Первому — могу ли я чуять Мир Земной и Мир Загробный? Мир Второй и Мир Третий?..

О Господь…

Когда я бреду по Миру Земному по Миру Второму — я чую Мир Первый и Мир Третий…

О Господь…

Когда я побреду — иль уже бреду — по Миру Загробному по Миру Третьему — могу ли я вспоминать чуять Мир Доколыбельный Мир Первый и Мир Земной Мир Второй…

О Господь мой!..

Можно ли носить в душе Три Мира?..

Можно ли носить три камня на одной голове?..

Душа бессмертна и она — хладная — бродит в Трех Мирах… равнодушная к земной жизни…

Но плоть, текучая, всхлипывающая здешняя земная горячая плоть — из глины, из природы, и потому она тянется к природе, к глине… как дитя — к отцу и матери…

…И вот я бреду в Фанских текучих каменных глиняных горах и плачу необъятно…

Это не душа бессмертная хладная скиталица Трех Миров плачет

Это плачет плоть моя возвращаясь в родную глину, в родную колыбель, в родную воду, траву, в стрекозу, в овцу, в змею, в птицу, в родной камень…

О человече!.. А разве ты не плачешь возвращаясь в родной туманный сладчайший дом рожденья твоего?..

Разве ты не плачешь счастливыми водопадными необъятными слезами, слезами, слезами…

И я бреду в Фанских горах и радостно рыдаю…

О Господь!.. Мне и Одного Мира много…

А душа странница Трех Миров возлетает… улетает над горами…

О Господь!..

Те, кто верят вспоминают Доколыбельный и Загробный Миры — те в Них и попадают… возвращаются…

Глава XXXVIII ЗОЛОТОЕ КОЛЕСО ВЕЧНОЙ СЛАВЫ

О Господь… я сижу над белым пустынным листом китайской беломраморной бумаги…

О разве все мои книги все мои слова стоят этой целомудренной нетронутой бумаги?..

И Господь уже не дает мне истинных вечных слов… пустынен девственен шелковый лист рисовой бумаги «фэнь-си»…

…Уже зима! Горы мои необъятно объяты покрыты снегами снегами… и похожи на пустынный нетронутый папирус китайский…

Всевышний уже не дает мне шелковых вечных слов…

Я гляжу на белесое снежное зимнее низкое небо…

Ах разве можно ждать перелетных трепетных лиющихся талых радостных птиц в зимнем застуженном алмазном небе небе небе…

А я жду…

Ах, вся земля — это неоглядный Папирус Творца где Он начертал сотворил человеков… зверей… птиц… рыб… реки… горы… океаны…

И все покорны Ему — но человек — любимец Творца — восстает на Него…

…Ах не знаю — был ли я в Фанских святых горах… иль приснилось… причудилось…

Но я засыпаю на суфе в заснеженной заброшенной чайхане «Древняя Согдиана», накрывшись козьим мохнатым чабанским чапаном и камышовой циновкой средь сонных безбрежных родных снегов засыпаю… улетаю…

Тут во сне иль наяву — не знаю, не знаю — я слышу свежий хруст снега под ногами…

Ах первый снег всегда пахнет свежевзрезанным арбузом иль надкусанным молодым огурцом… О!..

Я открываю глаза иль не открываю — не знаю… но снег альпийский слепит глаза… и я их закрываю…

Но вижу туманного Ходжу Насреддина на осле…

Мудрец в скользком снегу не доверяет двум человечьим ногам, а передвигается на четырех ослиных…

И тысячелетний странник улыбается мне и шепчет:

— Спи, спи, дервиш… средь первых снегов так целебен сон сон сон… Об этом мне шептал еще Авиценна… Абу

Сино…

Спи спи дервиш…

Уже уже! Чабан альпийских чабанов Ангел Ангелов Азраил стоит и ждет на снежных необъятных вершинах пиках святого Памира…

Он ждет!

И как только ты уснешь, навек помрешь — Он пустит с высочайших вершин ослепительное Золотое Колесо!..

Золотое Колесо Вечной Славы!..

И Оно помчится по Азии, по Востоку, а потом по Руси, и по Европе, и далее по всем народам, странам, языкам, океанам!..

И Его не остановить!..

О, Дервиш и хотя ты еще не умер, а еще спишь, но Оно уже летит!..

Колесо Славы убивает живых но любит бродить по великим бессмертным могилам…

Не зря древние говорили: Слава — солнце мертвых…

Такие Золотые Колеса рожденные Аллахом мчатся текут бесшумно по земле и их не остановить тленным человекам…

Такие Золотые Колеса убивают завистников…

Эти Золотые Колеса — Золотые Кольца на Перстах Аллаха!..

Ах дервиш слышишь?… как летит по памирским девственным снегам Золотое Колесо Кольцо Всевышнего Аллаха!.. Ближе и ближе!..

Вот Оно! рядом… Слышишь мягкий золотой шелест Его по снегу… золото бесшумно… вечно…

Вот Оно сверкнуло полыхнуло в снегах — и ушло утекло умчалось…

Ах, Золотое Колесо Кольцо Вечной Славы!..

…Я открыл глаза…

Золотое Колесо Кольцо Солнца из-за снежных Фанских гор поднималось… восставало…

Но!

На нетронутом первом снегу дымился жил еще дышал исполинский неслыханный необъятный След, словно от колеса ферганской арбы…

Но такой великой донебесной Арбы на земле не бывает…

О Аллах… Твоя Арба…

Прошла близ меня…

Твое Золотое Колесо Кольцо Вечной Славы по снегам полетело… понеслось… помчалось…

И только сверкнули Златые Слова по Колесу: Дервиш Ходжа Зульфикар — Золотой муравей… золотая песчинка Аллаха…