Изверг. На пороге исправления

19. Противоречия

Подумать обо всем, что сказал Николай Николаевич, мне так и не удалось. Дождь барабанил по стеклу спальни, будто пытался попасть внутрь и залить всю комнату водой. Поджав колени к груди, я положила на них голову и смотрела в окно — так умиротворенно было сидеть в кровати и наблюдать за стекающими каплями по стеклу.

Весь вечер, вместо того чтобы выполнить задание Николая Николаевича, я думала о том, чего хотел добиться Годунов. Каков был мотив его деятельности? Напугать меня, чтобы узнать, как мы с Эреном связаны? Но зачем? Уж не он был тем самым ужасным человеком, что подобно Кириллу, издевался над Эреном, ломая тому не только ребра, но и психику?

На небе сверкнула молния, и через несколько секунд послышался гром. Я повернула голову в другую сторону и посмотрела на часы — пора собираться.

На улице уже не так сильно лило, но дождик ощущался. Не взяв с собой зонт, я пожалела, но возвращаться не стала. Подождала автобус на остановке и вошла внутрь, а до этого промокла, пока шла к дороге. Я встала, держась за поручень, а капли стекали с кончиков моих отстриженных волос, и украдкой заметила знакомую фигуру в конечных рядах автобуса. Странное волнение посетило меня. Человек встал и подошел ко мне.

— Надеюсь, на этой неделе без сюрпризов, — его странный равнодушный тон немного уколол меня. Святослав не отличался за все общение со мной особым проявлением какого-либо чувства, но это равнодушие прямо-таки душило. Я привыкла, что ко мне люди часто испытывали только одну эмоцию, а тут их вообще не было — и это напрягало и волновало.

Я что-то промычала в ответ и продолжила смотреть в окно. Святослав взялся за поручень и молча стоял рядом.

— Почему без зонта, пропуски потом будет отрабатывать нелегко, — с укором заметил он. Я моргнула, повернувшись в его сторону, и рассмотрела его лицо: то было расслабленным.

— Ты за меня действительно волнуешься, или боишься, что не справишься с обязанностями старосты? — не поняла я и решила уточнить, прищурившись и глядя ему в лицо.

Святослав нахмурился, обдумывая то, что я сказала, и повернул голову в мою сторону: в его глазах показался интерес. Он приподнял брови и ответил:

— На самом деле, для меня это почти одно и то же.

— И поэтому ты не принимал никакой благодарности…

— Это тоже верно.

— А ты не совсем тот, кем кажешься на первый взгляд, — изъяснилась я, глядя на проносящиеся мимо здания.

На что Святослав только пожал плечами.

До недавнего времени, год назад, я думала, что с переездом в другой город все изменится, проблемы решатся, а я заживу новой жизнью. Какого было мое разочарование, когда все проблемы переехали вместе со мной. Так теперь еще и дополнительные прицепились как багаж. Кроме моих демонов на плечах, теперь прибавилась кучка нерешенных вопросов. Новые люди постепенно входили в мою жизнь и вносили в нее свои частички, с которыми разбираться приходилось прежде всего мне. Святослав до нынешнего дня был для меня загадкой, словно заведенная шкатулка, что никак не начинала петь. Он не требовал благодарности за очевидную доброту с его стороны, просто так помогал мне, но при этом оставался холоден. Не то чтобы я чего-то ожидала от него, это в принципе было странно. Должны же быть у человека хоть какие-то эмоции, а кроме поступков ему ничего не удавалось. Теперь же шкатулка открылась, и ожидание величественной песни не оправдалось, чего-то не хватало, будто бы хотелось другого. Я предполагала, что для него есть некая выгода в помощи мне, но чтобы просто показаться хорошим со стороны… Он явно умолчал по поводу какой-либо детали или я не совсем внимательно слушала. В любом случае, сейчас это не так сильно волновало, как пробежка от автобуса до дверей входа в университет.

Мои волосы, до этого немного подсохшие, снова столкнулись с проливным осенним дождем. Закрыв за собой входную дверь, я ощутила теплую волну, когда оказалась внутри. Несмотря на приятное физическое ощущение, психологически я с утра находилась в напряжении. Было неясно, чего ожидать от этого дождливого понедельника. День и так не очень начался, так и продолжиться может не лучше. Пройдясь по пока пустовавшим коридорам, я нашла нужную аудиторию и зашла в класс: свет внутри был еще выключен. Включив его, я развернулась к партам: на одной из них лежал, положив голову на рюкзак, Годунов. Сделав еще один поворот на пятках, я несколько секунд сверлила взглядом дверь. Взялась за ручку и уже собиралась ее опустить, как услышала шорох за спиной.

— И тебе привет… Тамара, — бросил он с дальних рядов. Я резко надавила на ручку, и дверь открылась. Надевая вторую лямку рюкзака, я вышла, даже будет лучше сказать, — выбежала из кабинета, направившись в сторону выхода, точнее, входа — откуда зашла. Долго ждать не пришлось, и Владислав настиг меня довольно скоро.

— Ты так и не поздороваешься? — укоризненно поинтересовался он, преграждая мне путь.

— Ты вроде бы вчера уже все выяснил, теперь будь так добр, отстань от меня со своими шуточками и лицом, словно тебя обидели, — попросила я, обходя его с другой стороны, но тот лишь сделал шаг в ту же сторону и снова преградил мне свободную дорогу.

— Я не понимаю: ты просто поздороваться не можешь? Зачем столько слов, — с лицом, полным недопонимания, спросил Годунов. Он делал вид, будто бы искренне не понимал, о чем идет речь, но мне уже было известно, что тот лишь притворялся, чтобы образ не терять.

— А с какого такого случая я должна с тобой здороваться?

На лице Владислава появилось выражение истинного удивления и чего-то, напоминающего гордость.

— Да хотя бы с того, что мы вместе провели время.

Я покачала головой, поджав губы.

— Но ведь это на самом деле не так, не забывай.

— Может быть, ты и права…

— Будь так любезен, отойди с моей дороги, мне надоел этот вздор.

Он наклонился ко мне, самодовольно улыбнувшись и заглянув в глаза. Его волосы цвета вороньего крыла упали ему на лоб, но даже не обратил на это внимания.

— А иначе что?

Вместе со всей своей напыщенностью сейчас он выглядел больше подозрительно, чем угрожающе. Ведь теперь мог и не остаться, пока в его голове не сдвинется шестеренка и не передумает. Самодовольства Годунову было не занимать, это однозначно, но вся эта тщеславность и эгоизм так и отталкивали. Если сначала мне были непонятны его мотивы, я испытала скорее страх и настороженность, то теперь совсем запуталась. В один момент он начинал чуть ли не заигрывать со мной, а в другой жестоко шутил, что она и на шутку не была похожа вовсе. Каковы его намерения сейчас? И зачем он вздумал играться именно со мной?

— Алло! Возвращаемся на Землю, — он пощелкал у меня перед носом пальцами. — Так чего же мне будет, если я не отойду?

Пока он пытался сказать что-то еще, я ловко прошмыгнула под его рукой в силу своего роста и пошла обратно в кабинет. Тот некоторое время, закрыв, а после открыв глаза, не мог понять, куда я делась, а когда дошло, просто пошел за мной следом. Когда мы оказались в аудитории, народ почти полностью подтянулся. Сев около окна на дальний ряд, я уставилась на улицу, на дождь, что барабанил по стеклу как в последний раз. Незаметно подобравшись ко мне, Годунов вдруг сел рядом и, как ни в чем не бывало, принялся читать мой конспект по прошлой теме.

— А что тут написано? — он показал пальцем на какое-то слово, но я не слушала и даже не смотрела в его сторону.

— Чего ты добиваешься? — спросила я, сложив руки на груди.

— Тебя, а что?

Я повернулась в его сторону и подняла брови. Владислав смотрел на меня из-под низко опущенных бровей. Его взгляд так и говорил: Чего тут непонятного?

— Я с тобой в твои игры играть не собираюсь, или скажи мне, чего от меня хочешь, или найди себе другую дурочку, — с угрожающим тоном серьезно процедила я сквозь зубы, громко положив при этом руки на парту, что все сидящие спереди даже обернулись. Мне хотелось спокойствия хотя бы на маленький промежуток времени между и до пар, а Годунов еще вчера напустил беспокойства со своим «шутками» и непонятными действиями.

Он опешил, положив мою тетрадь на парту. Показав полное непонимание на лице, Владислав закатил глаза и теперь явил мне выражение полного равнодушия и даже высокомерия.

— Это была шутка. Я пытался развеселить тебя, поднять настроение, а то ты ходишь каждый день с лицом, как на похороны. У тебя что, ежедневно кто-то умирает? — он сменил тон голоса с дружелюбного на, видимо, знакомый ему эгоистичный и монотонно-ненавистный.

Я посмотрела ему в глаза и прищурилась, айсберг, конечно, был и до этого, но как же можно теперь не заметить, что, оказывается, он пытался что-то сделать для меня! Бред! Ему определено что-то было нужно.

— Тебя никто не просил этого делать, не нужно выставлять себя благодетелем, а меня виноватой и холоднокровной! — сказала я и встала с места, направившись к двери.

— Я и не пытался выставить себя хорошим, слишком мало ты обо мне знаешь, чтобы называть такими словами, — бросил он мне вслед, встав следом, когда я уже перешагнула порог кабинета и врезалась в Святослава, собиравшегося зайти. Не извинившись перед ним как в первый день, я обошла его и поспешила скрыться за углом.

В моей голове не было каких-то особенных мыслей на этот счет, я просто шла по коридору, гневно вглядываясь в окна. Иногда мое поведение самой казалось детским, может, от того, что в детстве мне не позволяли капризничать, а указывали на место и не пытались поговорить о том, что меня не устраивает. Сжимая кулаки так, что ногти впивались в кожу, я еще немного позлилась на всю эту ситуацию и позже вернулась в аудиторию.

Владислав так и сидел возле моего места и теперь скучающе уставился на доску, где преподаватель уже что-то писал. Не обращая на меня никакого внимания, Годунов так и подавал всем видом: «Я тоже умею обижаться». Сев на свое место, я открыла тетрадь и начала записывать то, что уже объяснял преподаватель.

— Слушай, если не нравится, могла бы и сразу сказать, — вдруг начал он.

Я раздраженно уставилась на него, прекратив запись. Рассмотрев получше его лицо, запротестовала:

— А ты давал мне выбор? Что-то не припомню такого…

В ответ Годунов промолчал, одарив меня озадаченным взглядом.

— Я знаю, чем ты занимался в школе, поэтому прекрати набиваться ко мне в приятели. Пойми, мы с тобой разные поля ягоды. С такими, как ты, я хожу по разным улицам, — продолжила я, одновременно записывая слова преподавателя.

Странным был тот факт, что по рассказам Эрена Владислав Годунов представлял собой человека хуже Кирилла. А тут он являл себя как благодетельного и простодушного, чуть ли не друга.

— Говоря обо мне, как о благодетеле, ты ошибалась. Ты слишком хорошо обо мне думаешь. Но мне просто интересно: чего же он в тебе нашел, что смог дать отпор. Я только потом узнал, что в его изменившемся поведении кто-то замешан, не мог же этот… хм, сам взять и обрести смелость… — вслух рассуждал он, положив голову на сложенные на парте руки. Он вздохнул и прищурился, повернувшись ко мне.

— Может, и мог, — предположила я, хотя прекрасно знала правильный ответ.

Эрен взглянул на свою проблему с другой стороны, увидел, что так больше нельзя, но только познакомившись до этого со мной. Поэтому можно было смело утверждать, что я частично или даже больше замешана в его изменении. Годунов оказался прав, когда делал попытки поразмышлять на эту тему и связать ее с каким-то определенным человеком — со мной.

Он рассматривал меня какое-то время, а после сделал короткий вздох, будто сейчас только догадался о чем-то.

— У тебя в школе случайно не было ничего такого, как, например, унижение или, может, намек на…

Я испуганно посмотрела на него и открыла рот, чтобы что-то сказать, но слов не было. На лице Годунова расплылась самодовольная улыбка, как будто он понял, в чем, оказывается, дело. Он придвинулся ко мне и положил руку на плечо, но я пыталась не подавать виду, что начала бояться его еще не произведенных действий. О чем он конкретно догадался, было не ясно, но это что-то явно было не далеко от истины.

— Теперь мне все понятно, Тамара, — он мечтательно вскинул руки и улыбнулся еще шире, демонстрируя два ряда зубов с клыками как у хищного зверя. Погодя, пока преподаватель закончит свое замечание в его сторону, Годунов ближе притянул меня к себе за плечи и прошептал на ухо. — И кто же он?

Я широко открыла глаза, но старалась не показывать ему своего страха — вдруг он поймет, что было со мной в школе, или еще хуже, что случилось в доме Соколова, и начнет злоупотреблять и пугать меня этим? Будто окаменев, я уставилась в свою тетрадь и попыталась прошептать что-то вроде: «Пожалуйста», но вышло только шипение.

— Ты чего так напряглась, мне все равно, расслабься! — в его глазах показалось непонимание, он убрал руку с моего плеча и поднял брови. — Ты чего, из-за моего предположения так испугалась? Это же шутка. Тамара Алексеевна, в тебе я не заинтересован, по крайней мере как в объекте издевательств, поэтому успокойся и живи дальше.

Годунов говорил это с таким выражением лица, будто это был какой-то пустяк, вроде того: покормить кошку или вынести мусор. От его странного понимания и отношения к этим вещам я напряглась еще больше — с каждым новым мгновеньем он давал немного информации о себе, но не давал осознать, зачем ему столько сложностей. Я не понимала этого человека, даже если бы и очень старательно попыталась это сделать. От всех мыслей у меня даже начала кружиться голова, и я покачнулась, но вовремя удержалась рукой за парту.

— Что-то не так? — вдруг поинтересовался Владислав и попытался помочь мне, но я показала жестом руки, что не следует сейчас этого делать.

— Это с тобой что-то не так. Избавь, пожалуйста, меня от своих попыток снова привязаться к Эрену, неужели ты просто не можешь смириться и не искать пути, как снова начать издеваться и жестоко избивать его? Человек уже другой, и не важно, кто на него повлиял или делал ли это вообще! — говорила я и смотрела на него: Годунов все больше погружался в раздумья, теперь на его лице пролегла тень осознания.

Он усмехнулся и повернулся корпусом к доске. Прикрыв рукой глаза, он тихо засмеялся непонятным мне смехом.

— Хорошо, — между смешками выдавил он. — Только не лезь со своими советами в наши отношения с ним. Это касается только меня и его, понятно?

Я нахмурилась и ответила:

— Что же такого криминального между вами произошло, что ты до сих пор не можешь отвязаться от него. Или испытываешь неполноценность после того, как потерял единственную грушу для битья?

Лицо Годунова мигом переменилось, от прежнего не осталось ничего, что было до этого. Теперь брови были сдвинуты и прикрывали глаза, губы сомкнуты, а скулы напряжены. В его глазах показалось бешенство с раздражением.

— Это не твоего ума дела, — вскипел он, презрительно посмотрев мне в глаза. Его взгляд помрачнел и теперь казался отстраненным.

Я замолчала, застыв на месте, и поняла, что задела что-то, что было спрятано у него глубоко внутри. Для Годунова, очевидно, было новым то, что кто-то смог догадаться о его чувствах. Хоть снаружи он, казалось, не испытывал их, теперь, понятно, что это не так. Наш конфликт был прерван звонком на перерыв. Я не заметила, как быстро пролетело время, и даже подивились.

— Твоя одержимость ни к чему не приведет, — заключила я, собирая вещи и не показывая ему, что мне теперь известно. Дойдя до двери, я обернулась: Годунов продолжал сидеть и сжимать кулаки, после резко встал и оглянулся, посмотрев прямо на меня: он был просто в бешенстве. Теперь мне придется держаться от него подальше, иначе тот найдет себе другую грушу для битья, воспользовавшись моими рассуждениями как советом или призывом к действию.