Я стояла возле кровати, не в силах пошевелиться. Белые простыни исчезли, простыни покрытые моей кровью. Римо забрал их, и я знала почему.
Я на мгновение закрыла глаза. Он пошлет их моей семье. Они выяснят, что произошло. Что они подумают? Возненавидят ли они меня? Прогонят меня?
Это не изнасилование. Я не могла защитить свои действия. Не было ни силы, ни пыток, ни насилия. Сэмюэль рисковал жизнью ради меня. Мужчины погибли из-за меня, и я предала их всех.
Я отвернулась от кровати, не в силах вынести ее присутствия, и направилась к окну. Я забралась на подоконник, морщась от резкой боли между ног. Болезненное напоминание, в котором я не нуждалась. Каждое мгновение того, что я сделала, было выжжено в моей памяти, яростно пылая, когда я закрыла глаза.
Я спала с Римо Фальконе.
Капом Каморры.
Моим врагом.
Не с Данило. Не с моим женихом.
Мой взгляд упал на брошенное на тумбочку обручальное кольцо. Я не надевала его сегодня, и теперь я никогда не смогу носить его снова, не чувствуя себя обманщицей. Я сглотнула. Он увидит и простыни. Я отдала то, что было обещано ему в течение пяти лет. Хуже всего было то, что я хотела отдать это.
Я все еще чувствовала тело Римо на своем, то, как он двигался во мне.
Это было… чудесно. Свободно. Опьяняющие.
Греховно.
Предательски.
Моя погибель.
Что я сделала не может быть отменено. В поцелуе можно было отказать. Прикосновение можно скрыть. Это? Это оставило шрамы. Это было весомое доказательство, и Римо выставлял его напоказ перед моей семьей.
Ты должна признаться в своих действиях, Ангел.
Я знала, что должна, но не была уверена, смогу ли.
На следующее утро Серафина сидела на своем обычном месте на подоконнике. Простыни не были смяты. Должно быть, она спала, прислонившись к окну, или вообще не спала.
— Ты отправил простынь, — тихо сказала Серафина, не глядя в мою сторону. Конечно, она знала. Она была не только красива, она была потрясающе умна. Смертельная комбинация.
— Я так и сделал. Срочная доставка. Она должна прибыть в дом твоей семьи завтра утром или, может быть, даже сегодня вечером.
Она не обернулась, не отреагировала. Только смотрела в окно. Ее волосы были переброшены через другое плечо, ее тонкая шея была открыта моему взгляду. Следы моих зубов портили ее безупречную кожу. Ее плечи слегка дернулись. Затем она выпрямила спину.
— Что ты им сказал? Полагаю, ты послал им записку с подарком.
В ее голосе послышалась легкая дрожь, а в голосе холодок. Я подошел ближе.
— Что бы ты хотела, чтобы в записке было написано? — она посмотрела на меня через плечо, и на ее лице застыло прекрасное ненавистное выражение. — Кто знал, что ненависть может быть такой красивой? — сказал я, когда мои пальцы скользнули по мягким выпуклостям ее спины через тонкий атласный халат.
Она вскочила, развернулась и шлепнула меня по руке.
— Не прикасайся ко мне.
Я прижал ее к стене, одной рукой обхватив ее запястья, когда я толкнул их в стену над ее головой.
— Вчера ты позволила мне дотронуться до тебя, съесть твою киску, трахнуть тебя. Ты отдала мне себя добровольно, отчаянно, безрассудно.
Последнее слово прорвалось сквозь маску.
— В конце концов, ты бы заставил меня.
Мои глаза встретились с ее, моя хватка на ее запястьях усилилась.
— Я думал, ты храбрая, Ангел. Я думал, ты не выберешь легкий путь, но теперь я вижу, что ты даже не можешь смириться с тем, что сделала. — она не отвела взгляда. — Теперь скажи мне еще раз, почему ты отдалась мне вчера? И будь храброй. Это потому, что ты боялась, что я возьму твой подарок, не спросив, или потому, что ты хотела быть той, кто решит, кому ты хочешь его подарить?
Она с трудом сглотнула.
— Я хотела подарить это Данило. Это была его привилегия.
— Неужели? Или ты чувствовала себя обязанной подарить это ему, потому что кто-то обещал ему этот подарок без твоего согласия.
— Не смей говорить о согласии.
Я подошел ближе.
— Зачем ты мне это дала?
Ее глаза вспыхнули, и на глаза навернулись слезы.
— Потому что я так хотела! — она плотно сжала губы и наконец отвела взгляд. Слеза скатилась по ее идеальной щеке, и она судорожно вздохнула. — Они мне этого не простят. Они будут ненавидеть меня яростно, но никогда так сильно, как я ненавижу себя.
Я наклонился и провел носом по ее пульсирующей точке, моя рука обхватила ее лицо.
— Сделай это, — прошептала она, умоляя, и я отстранился, глядя в голубые озера отчаяния.
— Что сделать? — я уткнулся носом в мягкое местечко за ее ухом.
— Сделай мне больно. — мой рот скользнул по ее подбородку и выше по губам. — Сделай мне больно.
На этот раз она сказала резче. Я схватил ее за талию и развернул, прижимая к стене, ее запястья все еще были над головой, мое тело держало ее в клетке. Я уже был болезненно тверд. Рука, которая не держала ее запястья, пошевелилась под атласным халатом, и я нашел ее обнаженной.
Я выдохнул ей в шею и слегка прикусил, заставив ее вздрогнуть. Мои пальцы двинулись к ее плоскому животу, затем ниже к подстриженным локонам, пока я не погрузился между ее складок.
— Сделай мне больно, Римо!
— Обязательно, Ангел. Терпение это добродетель. Разве ты не помнишь?
Мои пальцы скользнули глубже. Она не была мокрой, как вчера, едва возбужденной, почти сломленной и отчаянно желающей сменить одну форму боли на другую.
Я расстегнул ремень и достал член, прежде чем просунуть его между ее красивыми упругими ягодицами. У нее перехватило дыхание, но я опустился ниже к ее киске. Она была напряжена, против моего кончика, готовая к боли.
Я не стал давить. Вместо этого мои пальцы начали играть с ее киской, легкими, дразнящими, уговаривающими прикосновениями. Ничего похожего на то, что она хотела.
— Почему ты не можешь просто сделать мне больно? — прошептала она, склонив голову набок.
Да, почему? Мои руки всегда с готовностью причиняли боль.
Я держал ее на месте, подняв руки над головой, прижав ее лицом к стене, зажав мой член между ее бедер, и смотрел, как она плачет. Я завладел ее ртом для поцелуя, пробуя на вкус ее слезы, пока мои пальцы гладили ее половые губы. Вскоре я почувствовал, как она сдается. Мои пальцы скользнули сквозь ее влагу, и ее киска расслабилась на моем кончике.
Ногой я раздвинул ее ноги еще шире, потом заглянул в ее заплаканные голубые глаза и вошел в нее. Она вздрогнула, и я снова поцеловал ее в губы, медленно и томно, пока не вошел в нее по самые яйца, глубоко погрузив член.
— Теперь твое терпение будет вознаграждено, Ангел.
Она безрадостно улыбнулась мне в губы, и я вышел из нее, а затем снова вошел. Она задохнулась, ее тело сжалось, зажатое между моей грудью и стеной. Ее киска безжалостно сжалась вокруг меня.
Я погладил ее клитор, когда снова вошел в нее. Мое тело жаждало двигаться еще сильнее, и ее тоже, но я сдерживался, не желая причинить какой-либо длительный ущерб.
Черт. Какого хрена Серафина делала со мной?
Она смотрела мне в глаза, как будто могла найти там спасение, но мы оба были прокляты, и я с каждым днем приближал ее к проклятию.
Мои яйца ударялись о нее с каждым толчком, и я терял контроль не только над своим гребаным членом, но и над всем остальным. Серафина все еще была напряжена и стонала нерешительно, боль сильнее удовольствия. Требуя ее губы для поцелуя, я потерял контроль и кончил с сильной дрожью.
Она задрожала в моих руках, когда мой член дернулся внутри нее. Я прижался лбом к ее лбу, оставаясь внутри на несколько мгновений. Ее теплое дыхание овевало мои губы, и, наконец, я вышел из нее. Ее хныканье заставило меня поцеловать ее лопатку. Затем я поднял ее на руки.
Я отнес ее на кровать и уложил, потом прижал к спине, и она позволила мне. Она молчала. Я провел кончиками пальцев по ее гладкой руке. Ее сладкий аромат смешался с моим и мускусным запахом секса. Идеальная смесь.
— Теперь тебе лучше? Боль помогла? — прошептал я, уткнувшись в ее лопатку, и снова поцеловал ее. Не знаю, почему мне так захотелось ее поцеловать, но я просто не мог остановиться.
— Нет, — тихо ответила она.
— Я мог бы тебе это сказать.
— Ты знаешь все о боли и ее последствиях, не так ли?
— Не думаю, что один человек может знать о боли все. Каждый чувствует боль по-разному, реагирует по-разному. Любопытная вещь.
Тело Серафины еще больше расслабилось в моих объятиях.
— Я предпочитаю боль. Это не заставляет меня чувствовать себя такой виноватой, как удовольствие.
Я зарылся носом в ее волосы.
— У тебя нет причин чувствовать себя виноватой.
Она ничего не сказала и в конце концов ее дыхание выровнялось. Я осторожно поднял голову и увидел, что она спит. Ее светлые ресницы затрепетали, лицо успокоилось. Я никогда не понимал привлекательности наблюдения за тем, как кто-то спит, всегда находил это скучным, недостающим. Я был чертовски неправ.
Я продолжал гладить ее руку, потом снова поцеловал. Блять. Как я собирался вернуть ее? Я откинул голову на подушку. Несмотря на долгую ночь, я не чувствовал усталости, но не мог заставить себя встать с Серафиной на руках.
Закрыв глаза, я позволил себе расслабиться. Я уже задремал, когда Серафина пошевелилась и рывком разбудила меня. Она напряглась в моих объятиях.
— Странно, когда твои кошмары менее ужасны, чем реальность, — прошептала она.
— Я прожил это, Ангел. Это делает тебя сильнее.
— Жаль, что ты не взял меня в первый же день, в подвале, на грязном матрасе, как шлюху.
Слова вырвались из ее горла, как будто каждый слог был чистой агонией.
Я напрягся, поворачивая ее к себе, чувствуя себя чертовски злым. На мгновение Серафина отпрянула от силы моей ярости, но потом встретилась со мной взглядом. Она неподвижно лежала на боку, глаза ее были полны боли.
— Ты не шлюха. Твоя чертова девственность это все, что имеет значение для твоей семьи?
— Дело не только в том, что я больше не девственница, — прошептала она. — Это то, кому я отдала ее. Они не поймут. Они не простят. Они возненавидят меня за то, что я сделала.
— Разве они не должны радоваться, что ты не страдала от боли и унижения? Ты поддалась удовольствию. Ну и что? Все они грешили еще хуже, даже твой брат, особенно твой жених. Какое они имеют право судить тебя?
Она медленно моргнула. Затем она удивила меня, наклонившись вперед и поцеловав меня. Нежный поцелуй. Мягкое ничто, которое, казалось, было всем. Мои брови сошлись на переносице, пытаясь оценить ее настроение.
— Я запуталась, Римо.
— В моей записке говорилось, что я вырвал у тебя невинность, что ты сражалась со мной, изо всех сил, и что я наслаждался каждой секундой, когда ломал тебя.
Она затаила дыхание, глядя мне в глаза.
— Ты говоришь так, будто изнасиловал меня. — она сглотнула.
— Почему ты солгал? Потому что это причинит моей семье еще больший вред?
Я мрачно улыбнулся.
— Боюсь, твоя семья была бы еще более раздавлена, если бы узнала, что ты отдалась мне добровольно.
— Они возненавидят меня.
— Теперь ты можешь решить, что скажешь им, когда я верну тебя к ним.
— Ты сделаешь это? — тихо спросила она.
Я отстранился, сел и повернулся к ней спиной.
— Ты никогда не должна оставаться пленницей навсегда.
Кончиками пальцев она провела по моей татуировке.
— Теперь, когда ты получил от меня то, что хотел, ты попросишь Скудери.
В ее голосе прозвучали странные нотки, но я не обернулся, чтобы увидеть ее лицо, потому что тогда она увидела бы и мое.
— Ты думаешь, они все еще хотят меня теперь, когда я сломана?
Серафина была кем угодно, но не сломанной, и любой, кто объявлял ее таковой, был гребаным дураком.
— Твоя семья любит тебя. Они сделают все, чтобы спасти тебя, даже сейчас. Тем более сейчас.
Я поднялся на ноги и вышел, не взглянув на нее.
Было около полуночи, когда зазвонил мой телефон. Я отвернулся от экрана, где Савио и Адамо играли в гонки. Нино и Киара уже удалились в свою комнату трахаться. Не глядя на экран, я понял, кто это. Я взял трубку.
— Данте?
Братья бросили на меня любопытные взгляды.
— Я получил твое сообщение, — процедил Данте сквозь зубы.
Я практически чувствовал его ярость. Это было не так волнующе, как я ожидал.
— Я знаю, что ты не следуешь традиции «кровавых простыней» Фамильи, но мне показалось, что это было приятно.
Адамо поморщился, и его машина врезалась в стену. Савио вообще перестал играть. На другом конце провода воцарилось молчание.
— В нашем мире есть правила. Мы не нападаем на детей и девушек.
— Забавно, что ты так говоришь. Когда твои солдаты напали на мою территорию, они стреляли в моего тринадцатилетнего брата. Ты первым нарушил эти гребаные правила, так что прекрати нести чушь.
Глаза Адамо расширились, и он посмотрел на свою татуировку.
— Ты не хуже меня знаешь, что я не отдавал приказа убить твоего брата, а он жив и здоров.
— Если бы он был мертв, мы бы не разговаривали, Данте. Я бы убил каждого гребаного человека, о котором ты заботишься, и мы оба знаем, что есть из кого выбирать.
— У тебя есть люди, которых ты тоже не хочешь потерять, Римо. Не забывай об этом.
Савио и Адамо наблюдали за мной, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы сдержать ярость.
— Я думал, простыни могли бы заставить тебя понять причину, но я вижу, что ты хочешь, чтобы Серафина страдала немного больше.
Я повесил трубку. Через пару ударов сердца мой телефон зазвонил снова, но я проигнорировал его.
— Я так понимаю, Данте пока не хочет сотрудничать, — усмехнулся Савио.
Адамо покачал головой, вскочил на ноги и бросился наверх. Савио закатил глаза.
— Уже несколько дней он почти терпим. Полагаю, теперь все кончено.
Я стоял, переключил телефон в беззвучный режим и сунул его в карман.
— Я поговорю с ним.
— Удачи, — пробормотал Савио.
Я не стал стучать, прежде чем войти в комнату Адамо. Я оглядела пол, заваленный грязной одеждой и коробками из-под пиццы. Я подошел к окну и распахнул его, чтобы избавиться от ужасной вони.
— Почему бы тебе не прибраться в комнате?
Адамо сгорбился перед компьютером за своим рабочим столом.
— Это моя комната и мне все равно. Я не приглашал тебя войти.
Я подошел к нему и постучал по татуировке.
— Тебе следовало бы проявить ко мне уважение.
— Как к моему старшему брату или к Капо? — пробормотал Адамо, выпятив подбородок.
— К тому и к тому.
— За то, что ты сделал с Серафиной, ты не заслуживаешь моего уважения.
— Что я сделал?
Он нахмурился.
— Ты заставил ее?
Я приблизил наши лица.
— Неужели?
— Ты не заставил?
— Мы будем продолжать обмениваться вопросами? Потому что это начинает раздражать.
— Но ты спал с ней, — смущенно сказал Адамо.
— Да, — ответил я. — Но она хотела этого.
— Почему?
Я рассмеялся.
— Спроси ее.
— Думаешь, она в тебя влюблена?
Мои мышцы напряглись.
— Конечно, нет.
Любовь была безумной игрой для дураков, а Серафина была кем угодно, но только не дурой.
— Она мне нравится.
Адамо посмотрел на меня почти с надеждой. Интересно, когда наш мир избавит его от последних клочков невинности?
— Адамо, — резко сказал я. — Я похитил ее, чтобы благодаря неё я мог отомстить наряду. Она не останется, так что не привязывайся.
Он пожал плечами. Вздохнув, я коснулся его головы и ушёл.
О, Серафина.
Я направился к своему крылу, но вместо того, чтобы продолжить путь в свою комнату, остановился перед дверью Серафины. Я знал, что Данте согласится отдать мне Скудери в любой день.
Я отпер дверь и вошел. Серафина лежала на боку и читала книгу. Когда я закрыл дверь, она положила ее, прежде чем я подошёл к ней.
Она нахмурилась.
— Только потому, что я однажды переспала с тобой….
— Дважды, — поправил я.
— То, что я спала с тобой дважды, не значит, что я буду спать с тобой, когда тебе захочется.
Я опустился рядом с ней.
— Неужели это так?
Я провел кончиками пальцев по ее обнаженной руке. По коже побежали мурашки.
— Мне слишком больно. Думаю, в прошлый раз было слишком, — призналась она, ее щеки порозовели.
Мои пальцы остановились на ее ключице.
— Тебе нужно показаться врачу?
— Все не так плохо. — она зажмурила глаза немного. — Ты беспокоишься за меня?
Игнорируя ее вопрос, я сказал.
— Я не пришел в любом случае для секса.
— Тогда зачем ты пришёл?
Если бы я только знал. Я снял кобуру с пистолетом и ножом и бросил ее на пол рядом с кроватью, прежде чем растянуться рядом с ней и подпер голову рукой.
— Только не говори, что пришел обниматься, — сказала она.
Мой рот дернулся.
— Я никогда не обнимался с девушкой.
— Сегодня ты это сделал.
Я обдумал это. Я держал ее в постели после секса, смотрел, как она спит в моих объятиях.
— Я сделал это только для того, чтобы убедиться, что ты не захлебнешься в жалости к себе.
— Конечно, — пробормотала она. — Ты сказал, что никогда не обнимался с девушкой. У тебя есть привычка обниматься с мужчинами?
Я усмехнулся и запустил руку ей в волосы. Она слегка наклонилась к ней. Я не был уверен, что она заметила.
— Я больше не обнимаюсь. — когда она вопросительно подняла бровь, я продолжил. — Я обнимался с Адамо и Савио, когда они были совсем маленькими.
Она сморщила нос.
— Прости. Я не могу это представить. Учитывая, какими утомительными могут быть маленькие дети, я удивлена, что ты не убил их.
Мои пальцы дернулись, но я сдержал гнев.
— Они мои братья, моя плоть и кровь. Я скорее умру, чем причиню им боль.
Я замолчал. Серафина тоже молчала.
— Я тебя не понимаю, Римо Фальконе.
— Ты не должна этого делать.
— Я проницательна. Не успеешь оглянуться, как откроешься мне больше, чем хочешь.
Я боялся, что она права. Шахматная фигура. Средство для достижения цели. Это то, чем Серафина могла быть. Ничем больше.
Моя улыбка стала жестокой.
— Серафина, я знаю, что потеря девственности заставляет тебя думать, что нас связывают особые узы. Но два секса не делают тебя чем-то особенным для меня. Я трахал так много девушек. Одна киска похожа на другую. Я кое-что отнял у тебя, и теперь ты хочешь оправдать это гребаной эмоциональной ерундой.
Она напряглась, но затем хитро улыбнулась мне. Ее пальцы обвились вокруг моей шеи, и она прижалась своим лбом к моему, как я делал раньше.
— Ты что-то у меня отнял, это правда, но ты не единственный, кто это сделал. Может быть, ты еще не видишь этого, но с каждым кусочком, который ты забираешь у меня, ты отдаешь мне частичку себя взамен, Римо, и ты никогда не получишь ее обратно.
Я резко завладел ее ртом и перекатился на нее сверху, вдавливая ее в матрас своим весом.
— Не надо, — прорычал я ей на ухо. — Не думай, что знаешь меня, Ангел. Ты ничего не знаешь. Ты думаешь, что видела мою тьму, но вещи, которых ты не видела, настолько черны, что ни один гребаный свет на этой земле не может проникнуть сквозь них.
— Кто теперь не храбрый? — прошептала она.
Меня трясло от злости. Я хотел выбросить свою ярость из головы. Хотел причинить боль. Хотел что-нибудь сломать.
Я спустился вниз по ее телу и задрал ночную рубашку, затем сорвал стринги с ее ног.
— Я же сказала, что мне больно, — тихо сказала она.
Черт, почему она должна казаться такой уязвимой в этот момент? Какого хрена она со мной делает?
Я раздвинул ее ноги. Она не остановила меня, несмотря на напряжение в руках и ногах. Сделав глубокий вдох, я опустился на живот, устроившись между ее бедер.
Ее тело сразу смягчилось, когда она поняла, что я не собираюсь причинять ей боль. Я дернул ее к своему рту, и она вздрогнула.
Я прижался губами к ее складкам, и вскоре она извивалась и стонала, ее ноги раскрывались, доверяя, и, черт возьми, это было лучше, чем любая ярость, которая когда-либо была. Я не торопился, наслаждаясь тем, как она позволила себе предаться наслаждению.
Кончиками пальцев я провел по мягкой плоти ее бедра, по расслабленным мышцам. Никаких признаков напряжения или страха.
Она кончила с красивым криком, ее тело выгнулось, давая мне прекрасный вид на ее великолепные соски. Я покрывал поцелуями ее тело, пока не достиг ее губ.
— Ты все время даешь и берешь. Я доставил тебе удовольствие своим ртом. Как насчет того, чтобы доставить удовольствие мне?
— Ты можешь использовать мою руку, но не больше, — твердо сказала она.
— Я хочу кончить тебе в горло, а не в руку.
Она выдержала мой взгляд.
— Ты можешь использовать мою руку или ничего.
— В последний раз девушка доводила меня рукой, когда мне было четырнадцать. После этого я кончал в рот, киску или задницу.
— Я не такая, как они, Римо.
Она не была такой. Серафина была всем. Хитрая и сильная. Преданная и жестокая. Она могла бы стать Капо, если бы девушкам было позволено это место в нашем мире.
Я лег на спину и скрестил руки за головой. Серафина села. Она пыталась скрыть свою неопытность, но ее нервы были на пределе, когда она возилась с моим ремнем. Я ей не помог.
Мой член был уже болезненно твердым, когда она вытащила его из моих трусов. Ее прикосновения были слишком мягкими, когда она гладила меня, но мне нравилось наблюдать за ней.
Вскоре она нашла нужное давление и темп, и я потянулся вниз между ее ног и нарисовал маленькие восьмерки вдоль ее клитора и складок. Когда Серафина начала дрожать от силы оргазма, и ее рука сжалась вокруг моего члена, мое собственное освобождение ошеломило меня, и я кончил, как гребаный подросток, на живот.
Я использовал ее стринги, чтобы очистить живот, несмотря на ее хмурый взгляд. Затем я притянул ее к себе. Она напряглась, но в конце концов положила голову мне на плечо.
— Это было не так уж плохо, — протянул я. — Но если ты хочешь поставить меня на колени, тебе придется использовать свой рот.
Она фыркнула.
— Я придумаю другой способ поставить тебя на колени, Римо.
Если кто и может, то это она.