Извращенная гордость

ГЛАВА 26

Они позволили мне остаться с Адамо, и я присела у его ног, чувствуя тошноту от того, что я видела, и еще хуже, думая о том, что должно было произойти.

— Римо обменяет себя на тебя, — прошептала я. — Завтра ты вернешься в Вегас, и Нино обработает твои раны.

Адамо наклонил голову, его темные глаза потускнели.

— Римо Капо. Он не умрет, потому что я был достаточно глуп, чтобы попасть в плен. Я разочаровал его с самого рождения. Он использует этот шанс и убьет Данте вместо того, чтобы сдаться.

Я сняла мокрую ткань с его ожога, и он застонал. Его запястье и нос были сломаны, а плечо вывихнуто. Должно быть, ему было ужасно больно, и я ничем не могла ему помочь. Игра в вину заставила мою семью дать мне эту маленькую свободу. Однако это не убедило их вызвать врача. Они, вероятно, продолжали бы пытать Адамо, если бы я не отказалась отойти от него.

— Ты ошибаешься, Адамо. Римо защитит тебя. Он не боится смерти или боли. Он займет твое место, потому что ты его брат и он заботится о тебе. Он сделает для тебя все.

Адамо издал сдавленный смешок.

— Почему ты говоришь о нем так, будто не ненавидишь? Он похитил тебя. Он разрушил твою жизнь.

Я отвернулась. Я не расскажу ему о Невио и Грете и, конечно же, о своих извращенных чувствах к его брату.

Адамо наклонился вперед, поморщился и приблизил наши лица друг к другу, рискуя, потому что за нами, несомненно, наблюдали, а моя семья все еще жаждала пролить кровь Фальконе. Его или Римо, это не имело значения, если это был Фальконе. Я встретилась взглядом с Адамо, и понимание отразилось на его лице.

— Черт, — хрипло прошептал он. Он наклонился еще ближе, несмотря на веревку, привязывающую его здоровую руку к стулу.

— Ты смотришь на меня так же, как Римо, когда кто-то упоминает о тебе.

Моя грудь сжалась.

— Мне нужно идти. — я встала и сделала шаг назад. Адамо Фальконе. Фальконе, фамилия, которую должны были носить мои дети. — До свидания, — прошептала я, но в глубине души я задавалась вопросом, действительно ли это был последний раз, когда я видела его.

Я быстро повернулась и вышла из комнаты. Сэмюэль ждал прямо перед дверью. Он смотрел на меня с непониманием на лице.

— Почему ты заботишься о гребаном ублюдке Фальконе?

— Он никогда не делал мне больно. Он мальчик.

Сэмюэль покачал головой.

— Он член мафии, Фина. Ты должна позволить нам разобраться с ним и Римо. Мы способны сделать то, что должны.

Мы вошли в главный зал, где папа, Данило и Данте разговаривали приглушенными голосами. Они повернулись к нам, как только мы вошли.

Я повернулась к Сэмюэлю.

— И что же это?

— Поставить Римо на колени. Заставить его молить о пощаде. Молить о смерти. Я сам отрежу ему член. Данило позаботится о своих яйцах, а затем мы будем держать их в красивом мешке со льдом, чтобы он мог их видеть, пока мы его разрываем. Тогда мы засунем их ему в глотку.

Данило мрачно улыбнулся, и даже папа выглядел так, будто не мог представить себе ничего лучше, чем совершить самое жестокое убийство, какое только мог придумать.

Я сглотнула.

— Он отец моих детей.

Сэмюэль отчаянно схватил меня за плечи.

— Он сломал тебя, Фина, — тихо сказал он. Никто из них никогда не спрашивал, считаю ли я себя сломленной. Они объявили меня таковой, и все четверо заставили меня почувствовать себя такой.

— Он чудовище, — добавил Сэмюэль.

— Он не единственный, — прошептала я, оглядывая собравшихся.

Сэмюэль опустил руки, лицо исказилось, как будто я ударила его ножом.

— Я делаю это ради тебя. Чтобы отомстить за тебя.

— Кто-нибудь из вас спрашивал, чего я хочу? Хочу ли я кровопролития? Хочу ли я мести? — крикнула я.

Данте вышел вперед с напряженным выражением лица.

— Разве ты не хочешь увидеть Римо Фальконе на коленях? Разве ты не хочешь увидеть его сломанным?

Я хотела, но не так, как хотели они.

— Я больше ничего не хочу, — сказала я тихо, потому что они, никогда не поймут.

Сэмюэль обнял меня и поцеловал в висок.

— Фина, пойдем домой.

— Да, пойдем домой, — тихо сказала я.

Я посмотрела на Сэмюэля, понимая, что впервые в жизни мы не имеем в виду одно и то же место.

Нино, Савио и я взялись за руки, прижимая друг к другу татуировку.

— Ты будешь лучшим Капо, чем я, Нино. Ты не станешь убивать людей, которые могут быть нам полезны. Твоя логика сделает Каморру еще сильнее.

Нино ничего не ответил, только уставился на меня. Савио покачал головой.

— Римо, давай нападем на них. Я лучше умру, сражаясь, чем отдам тебя в их гребаные руки.

Я мрачно улыбнулся.

— Тебе придется умереть в другой день. Я заплачу за свои грехи.

Нино издал низкий звук.

— Она не вернулась, Римо. Она осталась в Миннеаполисе. Они не подпустят тебя к ней. Ты умрешь ни за что.

— Нет, я умру, чтобы она получила то, чего хочет.

Нино отстранился.

— Проклятие. Хоть раз будь благоразумен.

— Я принял решение и ты примешь его его.

Подъехали машины, и я отошел от братьев, которые укрылись в машине. Нино и Савио подняли ружья через открытые окна. Я шёл к припаркованным машинам без оружия, подняв руки над головой. Я не думал, что Данте нападет на Нино или Савио. Как только он расчленит меня самым жестоким способом, он пошлет запись моим братьям и, возможно, Луке. Он попытается разбить мою семью, как я разбил его, убивая нас всех. Пока нет.

Данте вышел, за ним Сэмюэль, Пьетро, Данило и еще несколько мужчин, которых я не знал и на которых мне было наплевать.

Сэмюэль пошел вокруг к задней части автомобиля и вытащил Адамо. Адамо едва мог стоять, когда Сэмюэль потащил его за собой ко мне. Ярость кипела у меня под кожей.

Сэмюэль толкнул Адамо на землю перед моими ногами, и Адамо посмотрел на меня с окровавленным лицом, прижимая сломанную и обожженную руку к груди.

— Не надо, — прошептал он. — Не делай этого. Не позволяй им убить тебя из-за меня. Я гребаный неудачник.

Я подошёл к нему и коснулся его головы.

— Из всех нас ты меньше всех заслуживаешь смерти, Адамо. — я убрал руку с его головы, но прежде чем я смог двинуться дальше, он схватил меня за предплечье, его пальцы сжали мою татуировку Каморры.

— Мы против всего мира, — прохрипел он.

— Мы против всего мира. — сказал я.

Сэмюэль схватил меня за руку, и я подавил желание разбить ему лицо. Я видел, как его кулак приближается к моему лицу и улыбнулся. Первый удар только затуманил мое зрение. Его удар по яйцам поставил меня на колени. И его пистолет, приставленный к моему затылку, наконец, втянул меня в темноту.

Сэмюэль и Данило втащили Римо в конспиративную квартиру, руки и ноги связаны, из разбитого носа капает кровь, волосы прилипли к затылку. Я медленно поднялась с дивана, где ждала почти час с двумя телохранителями.

Папа двинулся ко мне, пытаясь заслонить Римо от моего взгляда — или меня от его. Я не была уверена и мне было все равно.

— Голубка, ты не должна быть здесь.

Его глаза сузились на моих телохранителей, резко, жестоко. Я коснулась его руки.

— Я останусь, — твердо сказала я, мой голос звучал решительно.

Данте вошел последним. Мужчины переглянулись. Их слово было законом, не мое, но их вина давала мне власть над ними, больше власти, чем они когда-либо имели надо мной. Я не хотела использовать это против них, но они никогда не позволили бы мне обладать властью по какой-либо другой причине.

Я прошла мимо отца к Данило и Сэмюэлю, которые держали Римо между собой. Голова его поникла, тело обмякло. Я попыталась скрыть дрожь, охватившую меня в тот момент, когда заметила его.

Римо Фальконе.

Лицо Данило исказилось, как всегда, когда он видел меня. С чувством вины и мимолетным унижением, потому что у него что-то отняли, потому что это отнял у него Римо. Он был сильным, могущественным человеком, и потеря меня преследовала его, как преследовала каждого мужчину в комнате. Я была их неудачей. Их гордость превратилась в грязную тряпку. Каждый раз, когда им приходилось смотреть мне в глаза, а еще хуже в глаза моим детям, они вспоминали об этом.

Они никогда не позволят мне быть кем-то, кроме голубя со сломанными крыльями. Они не могли. Но я хотела летать.

— Ты пришла посмотреть, как этот ублюдок умирает, Фина? — спросил Сэмюэль, его лицо было жестоким, нетерпеливым, грубив, когда его голубые глаза остановились на Римо, который все еще не двигался, но я заметила почти незаметное движение в его плечах, его мышцы подергивались. Он приходил в себя.

Мое сердце забилось быстрее, ладони вспотели.

— Я знаю, ты заслуживаешь мести, голубка, но это будет больше, чем ты можешь вынести, поверь мне, — сказал рапа, подходя ко мне сзади и кладя руку мне на плечо.

Его голос был мягким, властным, но лицо выражало ужасающее нетерпение и жестокость, когда он смотрел на отца моих детей.

— Какие у вас планы на него? — я спросила дядю, потому что он был человеком, за которым оставалось последнее слово.

Его холодные голубые глаза не были такими спокойными, как обычно. Ему тоже хотелось вцепиться в Римо. Они долго ждали этого момента.

— Мы продлим его пытки как можно дольше, не рискуя подвергнуться нападению со стороны Каморры.

— Он не умрет сегодня?

— О, сегодня он не умрет, — пробормотал Сэмюэль. — Но он может пожелать этого.

Я кивнула. Именно этого я и ожидала. Римо не испытает пощады от рук этого Наряда, да он и не просил о ней.

— Он будет умолять о смерти, — резко сказал папа.

— Я ни о чем не прошу, Пьетро.

Я вздрогнула от знакомого тембра, от скрытой угрозы, скрытого течения силы. Как он это делал?

Римо поднял голову, и мой брат с Данило крепче обняли его, но они растворились на заднем плане, когда глаза Римо, наконец, встретились с моими. Четырнадцать месяцев.

Сила его взгляда ударила меня, как приливная волна. С тех пор как он отпустил меня, я часто думала, смогу ли я когда-нибудь забыть его, смогу ли я жить дальше, жить новой жизнью, но теперь, глядя на него, я поняла, что была глупа, рассматривая такой вариант.

Уголки его рта приподнялись в кривой улыбке.

— Ангел.

Мой брат ударил Римо по лицу, но тот только мрачно рассмеялся, когда кровь брызнула на пол.

— Это твой шанс попросить прощения, — сказал папа.

Римо переводил взгляд с одного на другого, пока его взгляд не остановился на мне.

— Ты хочешь, чтобы я попросил прощения?

Его глаза тянули меня вниз яростно, беспощадно, безвозвратно, как всегда.

— Я не прощу тебя, — тихо сказала я.

Что-то промелькнуло в глазах Римо, но Сэмюэль и Данило оттащили его от меня и поволокли по коридору в камеру пыток.

Папа поцеловал меня в висок.

— Мы отомстим за тебя, заставим его заплатить за то, что он сделал.

Он ушел, оставив меня с Данте, который смотрел на меня со спокойным вниманием. Он слегка коснулся моего плеча, и я встретилась с ним взглядом.

— В конце концов он попросит прощения, — пообещал он.

Я быстро коснулась его руки.

— Я не хочу, чтобы он это делал, потому что это было бы ложью.

Римо делал все с необузданной страстью, со свирепой яростью, без капли сожаления.

Он поглощал, уничтожал, разрушал.

Он забрал все и ничего не оставил после себя. Он был нераскаявшимся грешником. Он был разрушителем, убийцей, палачом.

Чудовищем.

Отцом моих детей.

Человеком, который держал мое сердце в своей жестокой, сильной руке.

— Вы его кастрируете?

Это был ненужный вопрос. Я знала, что так и будет, и это было лишь одно из многих злодеяний, которые они планировали. Все что мне нужно было знать.

Данте коротко кивнул.

— Завтра. Не сегодня. Это слишком ускорит его смерть. Данило и Сэмюэль сделают это. Не уверен, что тебе стоит на это смотреть, но, возможно, тебе стоит. Сегодня будет легче переварить, чем завтра, так что оставайся, если хочешь.

— Спасибо, — прошептала я.

Я медленно подошла к экрану на столе и включила его. Мой брат и Данило пинали Римо в живот, в бок, и Римо даже не пытался защищаться. Когда они наконец успокоились, потому что Данте вошел, Римо перевернулся на спину и посмотрел прямо в камеру, зная, что я наблюдаю.

Он не отвел взгляда, когда отец достал нож и порезал ему грудь. Не тогда, когда настала очередь Сэма. Не тогда, когда настала очередь Данило. Не тогда, когда настала очередь Данте.

Я провела столько часов, днем и ночью, размышляя, каково это увидеть Римо сломленным, видеть его на коленях.

Все было не так, как я себе представляла, мое сердце сжималось в груди так сильно, что я едва могла дышать, слезы так сильно давили на веки, что мне пришлось прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы сдержать их. И даже несмотря на пытки, Римо не выглядел сломленным, потому что не мог быть сломлен насилием и болью. А может и нет.

Я отвернулась от экрана и пошла прочь. Мои телохранители следовали за мной, их шаги были медленными и размеренными. Тени должны были защитить и спасти меня. Но меня уже не спасти. Моя семья пыталась вылечить меня, но я не нуждалась в этом, потому что я не была сломлена.

Скользнув за руль лимузина Мерседеса, я завела двигатель в ту же секунду, когда мои телохранители оказались внутри. Моя нога нажала на газ. Они косо посмотрели в мою сторону, но ничего не сказали. Они должны были защищать, а не судить.

Мне была предоставлена эта свобода, потому что вина моей семьи заплатила за это. Они не могли держать голубя со сломанными крыльями в золотой клетке.

Как только я припарковала машину перед домом моей семьи, я заглушила двигатель и вышла не дожидаясь их. Я шагнула внутрь и поспешила наверх, не останавливаясь, пока не вошла в детскую.

Невио и Грета спали в общей кроватке, выглядя умиротворенно и старательно красиво. Я погладила их по головам, по густым черным волосам, как у их отца. Когда мои пальцы коснулись виска Невио, его глаза открылись с этими темно-карими, почти черными глазами. Я наклонилась и поцеловала его в лоб, потом в лоб Греты, вдохнула их запах, потом опустилась в кресло и стала смотреть, как они спят.

Я не была уверена, как долго я оставалась в таком состоянии, когда открылась дверь. За спиной послышались знакомые шаги, сопровождавшие меня почти всю жизнь. Теплая рука опустилась мне на плечо, и я накрыла ее своей.

Сэмюэль поцеловал меня в макушку и на пару мгновений прижался к ней лбом. Такой нежный и заботливый, такой непохожий на человека, пытавшего Римо.

Он выпрямился, и я откинула голову назад, глядя на него. Его взгляд остановился на Грете и Невио, но для него в них не было ничего прекрасного. Как всегда, его глаза светились виной и отвращением, когда он смотрел на них, прежде чем заметил мой пристальный взгляд и опустил взгляд на меня.

Тепло наполнило его лицо. Я хотела бы, чтобы он мог сэкономить эту часть для детей, которых я любила больше всего, чем саму жизнь. Сэмюэль был моей кровью. Так будет всегда. Он был частью меня, как и я была частью его, и я не обижалась на него за его чувства к моим детям. Я знала, что он ненавидит их отца, а не их, но больше всего он ненавидел себя.

Я встала, схватила его за шею и потянула вниз, пока его лоб не коснулся моего.

— Пожалуйста, Сэм, перестань винить себя. Пожалуйста, умоляю тебя. Я не сломлена. У тебя нет причин чувствовать себя виноватым.

Он ответил на мой взгляд, но я поняла, что его вина слишком глубока. Может быть, завтра он наконец освободится. Может быть, он сможет отпустить свою вину, когда ему придется отпустить меня.

— Я люблю тебя, — сказала я, зная, что это в последний раз.

Сэмюэль обнял меня.

— И я люблю тебя, Фина.