Каджар-ага[Избранные повести и рассказы]

Сын крылатой эпохи

Есть писатели, известность к которым приходит после смерти и с годами не иссякает, а — напротив — укрепляется, обретает глубину и силу непреходящей значимости.

К таким писателям можно отнести и Ата Каушутова.

Ата Каушутов родился в 1903 году. Как художника и как человека его сформировала крылатая эпоха Великой Октябрьской социалистической революции. Мечтами, помыслами, делами, всей жизнью своей он принадлежал к поколению, одержимому грандиозными социальными переменами. К поколению людей, деятельно и бескорыстно любящих народ, свято верящих в торжество добра, правды и красоты, в победу справедливости и мира на земле и отдающих для свершения этого все силы ума и сердца. Таких людей невозможно сломить — до последнего дыхания они верны своим убеждениям. Бескомпромиссный и деликатный, мягкий и требовательный, застенчивый и смелый, непрактичный, щедрый, трудолюбивый, расточительно добрый — таким был Ата Каушутов. Он из тех людей, которые, когда дело касается их личных, частных интересов, прячутся, как говорят на Востоке, под кошму, если вор грабит их дом, прячутся, чтобы не помешать ему, а то вору стыдно станет, — ведь он понимает, какое дело делает…

Сегодня, вспоминая Ата Каушутова, его современники говорят, что было в нем что-то от Дон-Кихота. Александр Аборский, его друг и переводчик, живущий в Туркмении, пишет, что затрудняется назвать другого, «кто мог бы сравниться с ним в прямодушии, моральной цельности и личной чести… Взгляд — прямой, открытый. Лоб высокий, озаренный и — надменно вскинутые брови… Лицо человека решительного, неподкупного, размашистого в любом начинании, чуть-чуть печальное, но такое приятное мужское лицо».

Удивительно ли, что люди тянулись к Ата Каушутову, а он, со своей стороны, питал к ним жадную, неутолимую любовь, равную любви к Туркмении, к родной речи, к поэзии. Редкий день у писателя не гостили друзья-коллеги, музыканты и шахматисты, бахши и шахиры, «дервиши» — знатоки фольклора. Сам Ата Кау-шутов, неофициально, затерявшись в толпе, исколесил всю Туркмению. У чабанского костра и в кибитке дехканина, в хижине ремесленника и в пестрой базарной толчее он был своим; вникал в родной язык, впитывал звуки и краски народной поэзии, ловил приметы новой, счастливой жизни. Он был благодарным слушателем, занимательным собеседником, превосходным рассказчиком, строгим судьей и тонким ценителем слова.

По меркам нашего времени, Ата Каушутов был самоучкой. Аульная школа и первый курс Московского университета трудящихся Востока — вот все его систематическое образование. В те годы становления советской власти республике требовались кадры, грамотных не хватало, и Ата Каушутова отзывают на комсомольскую работу. Он становится у начала многих дел. Уком. Агитпроп ЦК ЛКСМ Туркмении. Первый редактор газеты «Яш коммунист» — «Молодой коммунист». Организатор драматической студии, легшей в основание современного Туркменского государственного академического театра драмы. Школа колхозной молодежи. Республиканская газета «Совет Туркменистаны» — «Советский Туркменистан». Институт языка и литературы. Республиканский радиокомитет.

Начав выступать в печати со стихами, очерками, рассказами, пьесами в 20-е годы, одновременно с Н. Сарыхановым, Б. Кербабаевым, X. Дерьяевым, Ата Каушутов только в последнее десятилетие своей жизни, с 1944 года, вплотную занялся собственно писательским трудом, созданием произведений, вобравших в себя обширные познания и богатейший жизненный опыт автора. И все, что он успел сказать — в историческом романе «Перман», в романах о своих современниках «Мехри и Вепа», «У подножья Копет-Дага», в повестях и рассказах, — в туркменской прозе было сказано впервые. Спустя два года после его неожиданной кончины «Литературная газета» писала: «Может быть, наиболее интересной фигурой в послевоенной туркменской литературе был безвременно умерший Ата Каушутов. В его творчестве объединялись постоянное изучение прошлого с пристальным интересом к современности. Автор двух популярных романов на современную тему, Ата Каушутов зарекомендовал себя также как мастер реалистического рассказа. Его рассказы… богаты яркой народной речью, дышат неповторимым стилистическим своеобразием…»

Идут годы и высветляют главное в творческом облике Ата Каушутова — незаурядность его духовного наследия и высокое нравственное обаяние его личности.

Как в жизни, так и в творчестве Ата Каушутов шел непроторенными путями. Замыслы его произведений рождала общественная необходимость: художник утверждал новое настоящее, призывал к светлому будущему. Он стремился писать о самом главном, отделяя это главное от сиюминутных забот, и это предопределяло творческий интерес к характерам народным, к глубоким социально-психологическим конфликтам, что, в свою очередь, обусловливало долговечность проблематики, страстность гражданской позиции.

Писать Каушутову было трудно вдвойне. Кроме чисто субъективных сложностей — он работал тщательно, кропотливо, подолгу выверяя каждое слово, мучаясь сомнениями, неуверенностью, — немало было трудностей объективных. Туркменская реалистическая проза только-только — с участием Ата Каушутова — складывалась. Писатели шли от жизни, имея за плечами богатейший родной фольклор. Однако современная, меняющаяся на глазах действительность давала художнику материал, не вмещающийся в привычные фольклорные формы.

Все творчество Каушутова несет на себе следы борьбы реалистического постижения мира с мощным фольклорным влиянием, настойчивого поиска новых форм, образной выразительности, изобразительных средств. И если романы о современности он еще строил по фабуле любовного дестана[1], поднимая своих героев на высоты сказовой легендарности, то его рассказы и повести были уже новым явлением в туркменской прозе. Более того — новаторским. По реализму характеров и коллизий, по сюжетной динамике, по точности социально-психологического анализа они и сейчас представляют собой образцы новеллистического повествования в туркменской литературе.

Ата Каушутов создал целую галерею национальных типических характеров в типических обстоятельствах. Убедительны, осязаемо живы кузнец Карлы с сыновьями, его жена Набат («Последний старшина»), добрейший Каджар-ага из одноименного рассказа, старый мудрец Ниязмурад-ага («Туркменские кони»), Акгуль-эдже («Возвращение Сахи») и героини рассказа «Женитьба Елли Одэ».

Здесь необходимо вновь обратиться к биографии писателя. Каушутов родился в большом старом ауле Безмеин, расположенном недалеко от Ашхабада, в предгорьях Копет-Дага, в семье оседлого дехканина. Безмеинцы разводили скот и выращивали виноград, охотно собирались на общие празднества, базары, работу, привечали сказителей и певцов, музыкантов, увлекались шахматами, умели ценить острое словцо и в жизненных испытаниях, наученные горьким опытом, держались вместе. Ата Каушутову повезло: еще живы были очевидцы разбойничьих набегов «кызылбашей»-иранцев и геоктепинских событий 1881 года. Вечерами они обстоятельно повествовали о былом, их рассказам не было конца. Мальчик рос в этой стихии языка, поэзии, музыки. Отец приучал его к исконному труду дехканина, мать — незаурядная исполнительница дестанов и песен — вводила в мир народного творчества. Прошлое причудливо сталкивалось и совмещалось с настоящим. Народ волновался в предчувствии перемен. Надвигалась революция. Все это вошло в душу писателя, сформировало его ум и сердце и требовало выхода. Сколько мог рассказать Ата Каушутов! И рассказывал! А за его рассказами виделись Безмеин и безмеинцы.

В рассказе «Каджар-ага» есть такие слова, выражающие авторское восхищение своим героем: «Если записать все рассказы Каджара-ага, то получилась бы толстая книга, полная жизни и житейской мудрости. И в рассказах его неизменно торжествовали правда, добро, мудрость и честность. Кто хоть раз провел вечер в его бедной хижине, сидя у печки, полной трескучего пламени, тот уж во всю свою жизнь не забывал ни этой хижины, ни ее хозяина…»

Слова эти приложимы к самому Ата Каушутову.

Не умозрительно, а под непосредственным влиянием жизненных впечатлений пришел он к форме повествования — рассказу в рассказе. Жизнь предоставила ему почти готовый тип героя-рассказчика. Рядом с ним автор — как очевидец, слушатель, участник беседы. Ему важно не только передать услышанное, сохранив индивидуальные особенности героя и интонацию устной речи, но и воспроизвести его образ. Поэтому его Каджар-ага и Ниязмурад-ага, очень разные и не похожие друг на друга, сходятся в главном — они не просто занимательные собеседники, но и воспитатели, проповедники нравственных принципов бытия туркмен.

Каджар-ага, «небольшого роста, широколобый, с большими бычьими глазами, с густыми, хмуро нависшими бровями и густой седой бородой», на первый взгляд угрюм и неприветлив. А ребята любили его. И Каджар-ага рассказывал им бесконечные свои были и небылицы. Неграмотный, он учил их не бояться суеверий, не быть в плену у предрассудков, уметь постоять за себя, не сваливать свою вину на другого. Ребятишки узнавали «из его рассказов, что такое жизнь, какой она была в старину, как изменилась на наших глазах». Каджар-ага учил их «любить добро, презирать трусов и мошенников и крепко стоять за правду». А Ниязмурад-ага («Туркменские кони») повествует о конях, о том, что они значили в жизни туркмена, вынужденного обороняться и спасаться от врага. Испокон веков текинские кони были верными помощниками туркменам в их постоянной войне за свободу с иранским шахом и хивинским ханом. Но в рассказах Ниязмурада-ага — любовь не только к красавцам коням: «Я ехал сюда, чтоб расспросить Ниязмурада про текинских коней, а он рассказал мне целую эпопею не только про коней, но и про суровую жизнь моего мужественного народа во времена, к счастью, уже минувшие», — заключает писатель повесть «Туркменские кони».

Богатейший жизненный материал, почти не нуждающийся в домысле, приближает рассказы Каушутова к очеркам нравов. Социально обнажены характеры в рассказах «Возвращение Сахи» и «Женитьба Елли Одэ». В них невольно проступает назидательность, которая смягчается психологически точным рисунком характера («Возвращение Сахи») или иронической интонацией («Женитьба Елли Одэ»).

Оба рассказа не о прошлом Туркмении, как это было в повествованиях «Каджар-ага» и «Туркменские кони», а о настоящем, неразрывно связанном с прошлым. Спасаясь от революции, туркменские баи уводили скот в Афганистан и увлекали за собой темных батраков. В их число попал и доверчивый Сахи. Рассказ о том, как он вернулся в родной аул, как начал работать в колхозе, мог бы не состояться, если бы Ата Каушутов не сумел верно передать чувство вины, испытываемое Сахи, униженности хоть и невольного, но изменника родины. «Сахи не верилось, что он на родной земле, по которой он так тосковал… А вдруг все это только снится ему? Проснется он и окажется опять в этом страшном Афганистане…» И Сахи «с удвоенной силой начинал рыхлить землю кетменем». Через много лет Сахи, рассказывая о своей каторжной жизни в Афганистане, неизменно кончал словами: «Самое дорогое на свете — это родина. Хлеб и деньги хоть и тяжелым трудом, а все-таки везде добудешь. На худой конец их и украсть можно. А родину потеряешь — другую уж нигде не найдешь. Недаром говорили наши деды и прадеды: „Кто разлучился с любимой — плачет семь лет, а кто разлучился с родиной — плачет до самой смерти“.

В пронизанном иронией рассказе „Женитьба Елли Одэ“ есть два прекрасных женских образа, предвосхищающих характеры туркменок 60—70-х годов — образованных, самостоятельных, независимых. Ата Каушутов развенчивает мнимое превосходство хвастливого и своекорыстного председателя колхоза Елли Одэ и жадного, глупого „главы семейства“ Ханкули, отца красавицы Бахар. Времена изменились, а они всё мыслят по-старому. Конечно, жизнь сложнее, и Ата Каушутов решает тему несколько упрощенно. Но нельзя забывать, что он начинал освоение принципиально нового жизненного материала.

Наиболее совершенным из произведений, составивших эту книгу, является повесть „Последний старшина“. Это — реалистическое повествование о туркменской деревне в канун Великой Октябрьской революции. Писатель вводит нас в будни большого аула, посвящает в повседневные заботы дехкан, едва сводящих концы с концами, раздираемых родовыми распрями и честолюбием богачей. В центре повествования — семья аульного кузнеца Карлы, скромного трудолюбивого человека. Трудится он с сыновьями с рассвета дотемна и все не может выбраться из нищеты, выйти из кабалы у богатого „родственника“ Кулмана. Карлы боязлив и осторожен: остерегается лишнее сказать, чтобы беды не навлечь, и младшему своему сыну Мураду велит держать язык за зубами…

Повесть ценна еще и тем, что показывает характеры в развитии. Убедительно, психологически обоснованно изображается пробуждение самосознания, формирование протеста у Карлы и его односельчан в сценах у кузницы, куда после трудового дня собираются они поиграть в шахматы; в эпизоде бури, разорившей бедняцкие кибитки; в изображении выборов старшины, семейных обедов, визитов кузнеца к Кулману… Во всех житейских событиях, происходящих в ауле, Ата Каушутов воспроизводит действительность в существенных и точных реалиях. Неизбежно Карлы должен прийти к протесту. Закономерен приход к революционерам его сына Мурада — именно такие юноши были боевым ядром красноармейских отрядов.

В „Последнем старшине“ тонко выведен автором образ жены Карлы — Набат, кроткой, терпеливой, ласковой мечтательницы.

„Во все времена года, в любую погоду Набат ежедневно в сумерки после захода солнца раскрывала настежь обе створки стареньких дверей своей черной кибитки и говорила при этом:

— Пусть в нашу кибитку войдут богатство и счастье!

Потом, повернувшись лицом на восток, усердно молилась на коврике и после этого, приговаривая: „Ну, счастье, которое должно было войти к нам, уже вошло“, — закрывала дверь.

Она слепо выполняла древние обычаи дедов и прадедов. И если, утомленная дневными заботами, в суете и хлопотах она забывала это сделать, то всю ночь, бедняжка, ворочалась с боку на бок, вздыхала и терзалась: „Ну вот, я сама виновата. Сама преградила путь богатству и счастью…“

Ещё одно общезначимое для новописьменных советских литератур качество присуще рассказам Ата Каушутова. В них писатель сумел обуздать фольклорную стихию. Рассказывая о туркменских дехканах, он, естественно, не мог не принять во внимание образное мышление крестьян, круто замешанное на фольклоре. Но, будучи великолепным знатоком и ценителем устного народного творчества, Каушутов сумел отвести ему соразмерное место в реалистическом повествовании, сделав притчу, поговорку, пословицу, фольклорный образ средством характеристики.

Досадно мало, гораздо меньше, чем мог бы, сделал Ата Каушутов в родной литературе. Но и то, что он успел сделать, стало существенным вкладом в туркменскую прозу. С уверенностью можно сказать, что успех прозаиков Туркмении, выходящих сегодня к всесоюзному и зарубежному читателю, в известной мере обеспечен и его новаторским трудом.

Светлана АЛИЕВА