ЧАСТЬ 3: ПЕРВЫЕ ОПЫТЫ ВОЛШЕБСТВА

Подарочек

Нахохлившись, Олмир молча просидел весь перелет. Ван хотел разрядить обстановку. Но сразу не придумал, что сказать, а потом ударился в воспоминания, и ему стало не до разговоров.

К Мифополю они подлетели в надвигающихся сумерках. Как было положено по протоколу, для встречи короля у парадного входа во дворец выстроились гвардейцы и высокопоставленные придворные. Рабочий день закончился, но многие простые служащие, узнав о возвращении Олмира, тоже задержались, чтобы выразить уважение августейшей особе.

Чернее тучи, Олмир одним жестом остановил приготовившегося к отдаче рапорта начальника почетного караула и заставил умолкнуть оркестр. Громко поздоровался с собравшимися и быстро прошел внутрь. В шаге сзади него шел Ламарк.

Ван потянулся следом, но потом понял, что не до него, и пошел в свою комнату. Домой он решил пока не возвращаться: увидит отец его «вторые глаза», и нравоучений не избежать. Удовольствие выслушивать их лучше оставить на потом.

Войдя в кабинет, Олмир потребовал показать ему Аполлоновы рисунки. Ламарк быстро нашел их в компьютерной базе данных.

Глянув на первые зарисовки, Олмир сказал:

— Хороший подарочек вы для меня подготовили. М-да… послушайте, граф, оставьте меня одного на пять-десять минут. Возвращайтесь вместе с канцлером. Я чувствую, что будет серьезный разговор. Напортачили вы тут без меня. На пару дней нельзя одних оставить… — и ворчал все время, пока Ламарк шел к двери.

Когда канцлер заглянул в кабинет, Олмир сидел красный, как свежесваренный рак.

— Проходите, — сказал он, — садитесь.

— Здравия желаю, Ваше Величество, — зычно произнес канцлер, нацеливаясь прямиком в свое любимое кресло, стоящее ближе всех к рабочему столу короля. Его не к месту громкое высказывание означало максимальную форму выражения недовольства, на которую он был способен. Таким образом он высказал Олмиру порицание за скомканную процедуру встречи и невнимание к собственной персоне: после доклада начальника почетного караула к монарху должен был подойти канцлер и на виду у всех шепнуть что-то самое-самое важное.

Не каждый, однако, смог бы догадаться, что канцлер чем-то недоволен.

За Краевым вошли Жан Мерсье и Ламарк, тоже уселись. Олмир невольно простонал про себя: присутствие Ваниного отца сейчас тяготило его.

— Ваша печать, — сказал канцлер, протягивая перстень, снятый Олмиром перед отъездом.

— Неужели сохранили? Надо же! Значит, не все еще потеряно, живо королевство.

Канцлер повинно промолчал. Ладно, хватит сарказма, подумал Олмир, приступим к делам.

— Вы, конечно, видели это безобразие, — сказал он, поспешно убирая с экрана компьютера последний рисунок — Зою, стоящую у окна с полотенцем в руках и, казалось, всю просвечиваемую солнечными лучами. — Что скажете по этому поводу?

«По поводу», каким бы он ни был, канцлер Краев физиологически не мог сейчас говорить. Все его мысли были об одном: что сказать, как сделать так, чтобы успокоить короля.

— Э… видите ли, Ваше Величество, — еле слышно сказал он, прокашливаясь, — проведенная экспертиза показала, что Аполлон Шойский не рисовал герцогиню Луонскую.

— Неужели? Вдумайтесь в то, что вы говорите. Что, у меня нет глаз?

— Тем не менее это так. Эксперты — при этом слове Олмир от стыда и бессилия что-либо сделать сильнее вжался в кресло — пришли к заключению, что герцогиня Луонская не позировала Аполлону Шойскому. Голова или, скажем, руки на этих рисунках выписаны с исключительной точностью. Но те… части тела, которые… э… обычно скрыты одеждой… э… не принадлежат герцогине Луонской. Отсутствуют некоторые характерные детали… э… родинки там… и… другие особенности… что прямо режет глаза… э… знающему человеку…

— Да как он посмел опубликовать такое?!

— Несомненно, Ваше Величество, это очень неэтичный поступок, — ровным голосом произнес Ламарк. — Я не вижу ему никаких оправданий. Единственное более-менее разумное объяснение случившемуся — то, что эти композиции появились в компьютерной сети сразу после того, как Аполлон Шойский побывал в родиниловской обители. По свидетельству Варвары Леопольдовны Мирковой, он тогда был в стрессовом состоянии. Хотя объективное медицинское обследование, проведенное под руководством профессора Макгорна, не выявило подозрительных отклонений…

— Да какое он вообще имеет право рисовать Зою в таком виде?

Ламарк изобразил пожатие плечами.

— Душа человека — потемки. Тем более душа художника. У Аполлона Шойского это любимая тема, — сказал он.

— То есть… вы хотите сказать, что у него еще есть рисунки наподобие опубликованных?

— Да, Ваше Величество. Мы добрались до его художественного архива. Это было легко, так как он его не таил. Почти все его композиции на свободную тему посвящены герцогине Луонской.

Олмир молчал. Ему трудно было осознать услышанное.

— Отвлекаясь от личности особы, якобы изображенной на рисунках Шойского, эксперты не видят в них ничего… э… неприличного, — сказал канцлер. — Обычная легкая эротика, романтизм…

— Эротика, говорите? Посмотрел бы я на вас, если б кто-нибудь украсил Мифополь вашими портретами в чем мать родила!

— Зрелище, я думаю, было бы отвратительным, — с улыбкой сказал Жан Мерсье.

— Ну, я же сказал: отвлекаясь от личности, — забормотал канцлер, извиваясь ужом. — Я ни в коей мере не оправдываю Аполлона Шойского. Закон о соблюдении чести и достоинства запрещает где бы то ни было изображать высших должностных лиц, особенно глав Больших Домов, без их на то согласия. Тем более в таком… э… двусмысленном виде. Принимая во внимание, что его деяние вызвало общественные беспорядки, повлекло многочисленные человеческие жертвы, оно, безусловно, подлежит уголовной ответственности. Адекватное наказание — лишение титулов и званий, общественное покаяние и запрещение впредь заниматься художественной деятельностью.

— Ваша Светлость, уничтожьте эти рисунки, — приказал Олмир, обращаясь к Ламарку.

— Практически, сделать это невозможно, Ваше Величество. Они появились в общей компьютерной сети, то есть «осели» во множестве региональных серверов и прочих накопителях информации. По существующим законам мы не можем «чистить» их. Кроме того, многие пользователи наверняка сбросили эти файлы в личный архив… Иными словами, эти зарисовки Аполлона Шойского бесповоротно стали всеобщим достоянием.

А вот Месенн сделал бы это шутя, подумал Олмир и сказал:

— Сотрите те, которые можно. Пусть непросто будет добраться до сохранившихся.

— Будет исполнено, Ваше Величество.

— Как бы непродуманными действиями не посодействовать еще большему распространению этих произведений, — сказал Жан Мерсье. — Антиреклама, как известно, зачастую действеннее любого прославления. Кто-то где-то услышит про рисунки Аполлона Шойского, полезет в Информаторий, сразу не обнаружит их, бросится выяснять, где они, раструбит об этом всем знакомым и незнакомым, а когда доберется — то уж отсмакует, как говорится, по полной.

— Что же делать? Пусть себе «висят» как ни в чем не бывало?

— Нет, подчистить надо. Но предельно осторожно, исподтишка, потихоньку, не привлекая ничьего внимания.

— М-да, что ни делай, куда ни глянь — все плохо. Я отсутствовал всего-то три дня, а за это время у вас все рухнуло в тартарары.

— Ну, не все так уж и безобразно, Ваше Величество, — затараторил канцлер. — Положение потихоньку исправляется. Общественная дискуссия, объявленная герцогиней Луонской среди своих подданных, близится к финишу. Ожидаемые результаты ее во всех отношениях положительны.

Как ни странно было кое-кому это осознавать, но человечество все же оказалось способным извлечь горькие уроки из своего бурного прошлого. Галактическое Содружество отладило механизмы, препятствующие образованию общественных катаклизмов — революций там и переворотов всяких, скоропалительных решений вопреки мнению подавляющего большинства граждан и прочих коллизий. Бывало, в критической ситуации горстка корыстолюбцев навязывала нахрапом свою волю всему обществу. Их действия подобны были толчку маленького камушка, вызывающего сход снежной лавины в горах: вместо того, чтобы сбросить снег в безлюдные ущелья, засыпались, как правило, важные дороги и жилые поселки, гибли люди.

Олмир знал, что предписания Содружества укладывали любую общественную дискуссию в строго регламентированные процедуры, препятствующие малейшим попыткам злонамеренного манипулирования общественным сознанием. После ее объявления приостанавливались развлекательные мероприятия и телепрограммы. Закрывались общественные заведения, запрещались митинги и демонстрации, а эфир отдавался профессиональным эристикам, специалистам по ведению споров и диспутов. Они препарировали поставленный вопрос на множество частных, логически связанных между собой, разъясняли их и добивались, чтобы по каждому высказывало мнение большинство населения. При тотальной компьютеризации не возникало никаких проблем с получением и оперативной обработкой всей этой информации. Вал обсуждения катился неторопливо и размеренно, оставляя за собой кристально ясные и разделяемые всеми истины.

— В ходе жарких обсуждений восторжествовала точка зрения о недопустимости установления каких-либо демаркационных линий внутри нашего общества. У нас единая культура, единая жизнь, и луонцы ничем не отличаются от прочих ремитцев, — продолжил канцлер. — К тому ж министр экономики с цифрами в руках объяснил, что хозяйство Дома Дракона не в состоянии функционировать в отрыве от общепланетной промышленной базы, а относительно высокое материальное благополучие луонцев является следствием общей экономической политики королевства. Мы искусственно завышаем внутренние цены на экспортную продукцию — концентраты щавеля, верца, раллодия и прочие проявители вкуса. Именно эти товары преимущественно производят луонские крестьяне. Тем самым был развеян миф Благова об особой хозяйственной сметке и трудолюбии луонцев. В результате осталось пренебрежимо мало лиц, считающих возможным выделение своего герцогства в самостоятельное государственное образование.

— А соратники Благова?

— Антон Благов — политический труп! Человек чересчур эмоциональный, гордый и прямой, он пошел вразнос после появления… э… шокирующих рисунков Аполлона Шойского. Герцогиня Луонская, к слову сказать, подлила тогда масла в огонь, назвав Благова главным виновником этого… э… якобы позора. Короче, в порыве он совершил множество опрометчивых поступков. Стал всячески поносить всех шойцев без разбору, придумывал различные каверзы. С его подачи, например, во время одной из торжественных церемоний на главной площади Сольдерио, столицы Шойского герцогства, откуда-то образовался козел с надписью на боках «герцог Шойский». Мало того, козла сопровождали поросята, привязанные к нему длинными прочными резинками. На их спинках красовались фамилии самых именитых шойских дворян. Визг, блеяние, всеобщий кавардак, смех — умные животные устроили почти часовое захватывающее представление. Один шутник по данному поводу сказал, что Дом Кабана напоролся на козлиные рога. А Благов в выступлении по телевидению назвал шойцев «наглыми глупыми свиньями» и объявил, что ему лень бегать за каждым, и он ждет их всех для сатисфакции около Сфинкса.

— Представляю, сколько шума поднялось! — не удержался от комментария Олмир.

— Не то слово, Ваше Величество! Шойское герцогство многолюдно, но искусство фехтования в нем не в почете. А в команде Благова собрались настоящие асы по владению шпагой. На поляне у Сфинкса полились реки крови. Когда же местные власти попытались остановить бесконечную череду дуэлей и выслали милицию, Благов включил хадрайверы и силой отогнал блюстителей порядка. При этом, естественно, не удержался в рамках Кодекса дворянской чести, преступил закон. Правда, подвергнуть его аресту оказалось непросто…

— Мне сказали, что сейчас он в больнице.

— Совершенно верно, Ваше Величество. А когда он поправит здоровье, то ему придется отчитаться за сопротивление властям и некоторые другие деяния, фигурирующие в уголовном кодексе. Одним словом, он надолго, если не навсегда, исчез с политической сцены.

— Хорошо, а его сподвижники?

— У него почти не осталось последователей, все разбежались или отвернулись от него. Видите ли, Ваше Величество, — канцлер не смог удержаться от ехидного смешка, — мы разгадали Вашу задумку опорочить Благова в глазах широкой общественности и в полной мере использовали благоприятные обстоятельства. Мы пустили слушок, что Вы очаровались дочерью герцога Кунтуэского и дали Благову тайное поручение расстроить Вашу помолвку с герцогиней Луонской. В обмен же Вы якобы обещали ему поддержку в сохранении звания чемпиона по многоборью. Вроде бы именно поэтому Вы подыграли ему на последних соревнованиях. В пользу этого построения говорит также то умозаключение, что если герцогиня Луонская не выходит замуж за Вас, то Дом Дракона, ясное дело, сохраняется. Благов становится регентом, а в перспективе, возможно, даже консортом Луонским.

— Ничего более нелепого и гнусного никогда ранее я не слышал!

— Мы не утверждали, что это правда. Только намекнули. Политика — грязная вещь, и неискушенные люди охотнее всего верят самым неправдоподобным слухам.

— У меня не было никаких задумок в отношении Благова! А судил я справедливо.

— Ну, извините, Ваше Величество, если что не так.

— На будущее: постарайтесь, чтобы в ваших построениях впредь никогда бы не использовались мои отношения с Зоей. А также с Юлианной Кунтуэской — я вообще не хочу иметь с ней что-либо общего! Ни в жизни, ни в виртуальной реальности — нигде! Вам понятно?

— Будет исполнено, Ваше Величество!

— Консорт, говорите? Это, значит, ограниченный в правах супруг? Ну, договорились же вы!

— Виноват, Ваше Величество.

Раскаяние Краева было столь искренним, что у Олмира пропало желание журить его за отсутствие чувства меры. Помолчав, он задал вопрос, который должен был прозвучать много раньше:

— Каким образом Благов добился от Зои отказа от принятых ранее договоренностей по поводу расформирования ее герцогства?

— Грубый шантаж, Ваше Величество, — ответил Ламарк. — Луонские дворяне, ведомые Благовым, поклялись, что совершат массовое самоубийство в случае, если она не изменит свое прежнее решение. Они даже разыграли перед ней одну отвратительную сценку. Хотя… трудно сказать, было ли это театрализованным представлением или действительной попыткой суицида на ее глазах. Медики с большим трудом спасли тому человеку жизнь.

Так вот в чем дело! Олмир вспомнил свое давнишнее видение истекающего кровью у Зоиных ног человека, представил, каково было ей в ту минуту, и ему стало нестерпимо стыдно. Он как мужчина должен был вовремя отвести от нее невзгоды и лишения. Если уж что произошло — помочь. А вместо этого он совершенно по-детски дулся на нее, обзывал предательницей…

Когда он просматривал гадкие рисунки Аполлона, помимо негодования в нем росла и злость: вот предала его Зойка, получила сполна, а ему опять придется исправлять случившееся, чтобы избежать общего позора… Сейчас Олмир проклинал в душе себя и свою глупость.

— Хорошо, но почему Зоя ничего не рассказала мне перед заседанием Коронного Совета?

— Ее заверили, что после этого все члены делегации Луонского герцогства во главе с Благовым немедленно зарежут сами себя прямо у зала заседаний Совета.

— Насколько реальна была эта угроза? Я полагал, что существующая система безопасности надежно устраняет подобные эксцессы.

— Наши психоаналитики уверяют, что Благов блефовал. Но она-то ни в чем не была уверена, — сухо ответил Ламарк.

Ну почему я не расспросил ее раньше, каялся про себя Олмир… но нельзя расклеиваться, показывать свои слабости придворным. Он король и обязан всюду держать себя в руках.

— Ваше Величество, — медленно произнес канцлер, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. Впрочем, так оно, видимо, и было: аппаратура, в изобилии навешанная на нем, позволяла незаметно для окружающих принимать доклады из многих источников и давать детальные указания подчиненным. — Только что прошло сообщение, что общественная дискуссия в Луонском герцогстве завершена. Закончилось голосование по последнему вопросу. Подведены предварительные итоги.

— Спасибо большое. Уважили. Очень рад их подарку, — с сарказмом сказал Олмир, по тону Краева догадываясь, что все в порядке.

— Не возникло неожиданностей под занавес? — счел все же нужным уточнить Жан Мерсье.

— Никаких. Возможность объявления герцогством независимости не исключает около одного процента луонцев, да и то в чисто теоретическом плане. Таким образом, они готовы принять любой вердикт центральной власти в отношении Дома Дракона. Поздравляю Вас, Ваше Величество. Ваше мудрое решение на Коронном Совете сыграло свою положительную роль. Луонцы сделали правильный выбор не по принуждению, а по собственному разумению. Высший политический пилотаж!

— Почему подведены только предварительные итоги? — спросил Олмир, чувствуя облегчение. Не понятно, почему. В глубине души он полагал, что разобраться с Аполлоном и его хамскими рисунками важнее, чем решить теряющуюся в тумане будущего судьбу Зоиного герцогства.

— Окончательно результаты дискуссии оформляются в виде объемистого тома и передаются в государственный архив. На его редакцию дается неделя. Но уже сейчас герцогиня Луонская свободна от данного слова и может в любой момент покинуть родовой дворец.

— Ладно, с Благовым и луонцами все ясно. Как я понял, они снимают свои лозунги объявления независимости и готовы, поджав хвост, следовать нашим предписаниям. Будем считать, что этот вопрос рассосался сам по себе. Ну а что произошло с родиниловской обителью?

Трудный выбор

— Чертовщина какая-то, Ваше Величество! — воскликнул канцлер. — Самый прозаичный пожар.

— При первоначальном осмотре в верхней части Храма оказались невыявленными большие полости, занятые электронной аппаратурой неясного функционального назначения, — с суровостью в голосе сказал Ламарк. — Там и возник очаг возгорания. Уместно даже квалифицировать начало пожара как термический взрыв, в результате которого были уничтожены штатные противопожарные средства. Пока наша команда по сигналу тревоги прибыла на место, пока проникла внутрь, приступила к тушению — выгорело все, что могло и не могло гореть. Достаточно сказать, что пострадали даже Решатели Уренара, хранящиеся в специальных сейфах. Один из них — всего их два — точно не подлежит восстановлению. Непоправимый материальный ущерб.

Ламарк умолчал о многом. О том, почему первый осмотр родиниловской обители был проведен невнимательно, и какое наказание понесли виновные. О том, что предположительно представляло собой взорвавшееся оборудование, и так далее. Вероятно, все это было недостойно слуха короля, и Олмир не стал расспрашивать. Руководитель обязан верить своим ближайшим соратникам и не подозревать их в утаивании важной информации.

— По дороге сюда вы обмолвились, что общественность не воспринимает вашу версию возникновения пожара, — сказал он.

— Ха, я бы тоже не поверил! — вставил канцлер.

— Действительно, трудно представить, что мы ни при чем. Консервация обители была проведена по всем правилам. Оборудование отключили, все ходы и малейшие лазейки между помещениями надежно перекрыли, установили технические средства охраны и наблюдения, автоматические средства пожаротушения. Окна и двери дополнительно прикрыли силовыми замками. Выставили наружные посты. Одним словом, полнейшая тишь да гладь внутри и гарантия непроникновения даже комара снаружи. Тем самым мы взяли на себя полную ответственность за сохранность обители.

— Да, но те полости, как я понимаю, не попали в поле вашего зрения.

— Совершенно верно, Ваше Величество! Их существование и послужило камнем преткновения. С одной стороны, мы заверяем, что не обнаружили их при наложении ареста на обитель. С другой стороны, Род с Нилом и все рядовые служащие обители вполне искренне утверждают, что тоже ничего про них не знали. Не было никаких полостей, и все тут! Данное противоречие неустранимо. Мы говорим о досадном недоразумении, ошибке, халатности. А с их точки зрения единственное разумное объяснение произошедшего — в том, что мы подложили термические бомбы.

— Зачем? С какой целью?

— Высказывается много версий. Одну из них, например, связывают с Вашей личной неприязнью к Роду.

— Чушь какая-то! Род с Нилом и их техники ничего не знали, не ведали. Хорошо, пусть будет так. Но тогда следует заподозрить Шамона, занимающегося там своими темными делами — составлением психопортретов всех посетителей. Он тоже ничего не знал про эти полости?

— Нам не известно, что он знал или не знал. Он отказывается разговаривать со всеми, кроме Вас, Ваше Величество.

— Но все же я не все понимаю. Вроде бы после каждого происшествия — пожара, производственной аварии, стихийного бедствия — соответствующие службы обязаны определить его причины и установленным порядком опубликовать свои выводы.

— Техническая экспертиза здания транслировалась в реальном времени сразу после пожара. Но те полости мы обнаружили позже, когда установили тяжелое оборудование и просветили стены.

— И, конечно, не довели ваше открытие до общественности.

— А какой смысл? Чтобы получить в ответ заявления о том, что мы сами их выдолбили? И так уже отовсюду несутся обвинения в наш адрес.

— На мой взгляд, — сказал Жан Мерсье, — это было неверное решение. Надо было сразу показать находку по телевидению. Недомолвки — всегда главные причины недоверия к властным структурам. Если что-то недоговорено, то додумывается, как правило, в неблагоприятную сторону.

— А-а, — безнадежно махнул рукой Краев, — как ни крути, все равно тупик. По-моему, лишний раз демонстрировать промахи наших спецслужб нецелесообразно.

Олмир внимательно оглядел собравшихся, подумал и понял, что не согласен с мнением канцлера. Прочитанные им книги учили быть последовательным. Либо все, либо ничего. Если уж начали транслировать какие-то осмотры, то следовало продолжать до победного конца.

— Роду или Нилу показывать эти полости в самом деле представляется бессмысленным, — поддержал канцлера Ламарк. — Вопросы надо задавать Шамону. Или кому-то другому.

Понятно, почему он так говорит, усмехнулся про себя Олмир: естественно, начальнику Службы безопасности неприятно получать упреки в свой адрес. Но главное не в этом…

— Шамон мог быть заинтересован в возникновении пожара? — спросил он. — Вы собрали доказательства того, что он исследовал психику посетителей родиниловской обители втайне от них?

— Конечно, — ответил Ламарк. — Этим мы занялись в первую очередь, как оказались там. Скопировали его архив, провели техническую экспертизу используемых им устройств и программных продуктов. Все тщательно запротоколировали.

— Он знал об этом?

— Да, Ваше Величество, знал. Он был полностью информирован о результатах проведенного нами расследования. Знал, что мы ошеломлены открывшейся нам картиной. Оказывается, Шамон, втайне выявляя подробности жизни и неосознанных желаний посетителей, грубо нарушал наше законодательство. На Ремите запрещено глубокое проникновение в психику человека без его на то согласия и строго оговоренного мотива — как то при выборе определенной профессии или занятии высокой общественной должности. Я представлю Вам развернутую юридическую справку, ибо здесь важную роль играют нюансы. Вопрос осложняется тем, что у нас Шамону можно инкриминировать уголовное преступление, а на многих планетах Содружества подобные действия считаются нормой. В конфиденциальной обстановке я предъявил ему официальное обвинение.

— Почему в конфиденциальной?

— Видите ли, Ваше Величество, — с жаром бросился в объяснения канцлер, — в данных обстоятельствах Их Святейшество имеет возможность перевести обсуждение своего проступка в этическую плоскость. В Содружестве не принято публично выдвигать подобные обвинения в адрес высокопоставленных особ, чтобы представляемые ими организации, как говорится, не теряли лица. Помимо всего прочего, мы обязаны позаботиться о здоровье его жертв: узнав о содеянном над ними, они могут испытать сильный стресс. Кроме того, они могут предъявить нам претензии в связи с тем, что мы не защитили их законное право на тайну личности.

Олмир знал, что в исторические времена было придумано много способов, чтобы «просчитать» действия себе подобных.

Раньше, когда техническая вооруженность и уровень знаний в области психодинамики были низкими, оперировали в основном косвенными данными. Например, на основе статистического анализа речи, то есть выявляя частоту произношения различных словосочетаний, довольно точно определяли уровень интеллекта и эрудиции человека, мыслительные «клише» и иные характеристики, оказывающиеся полезными для прогнозирования его поведения.

Постепенно потребность в использовании подобных экзотических методов исчезала. Сейчас несколько ответов на бессвязную на поверхностный взгляд серию вопросов с определенными измерениями электрической ауры мозга — и был готов поведенческий стереотип любого человека. Далеко не каждый был согласен раскрывать свою подноготную. Поэтому действовала сложная система законов, регламентирующих любопытство психоаналитиков. Где-то в Галактическом Содружестве эти законы были мягкими, в других местах — драконовскими. На Ремите право гражданина на тайну личности уважалось, по мнению Олмира, в пределах разумного.

— Что вам ответил Шамон?

— Он ушел от комментариев, потребовав личной встречи с Вами.

Олмир промолчал, дав понять, что удивлен таким ответом начальника королевской Службы безопасности и его бессилием.

— Я опасаюсь, что в случае суда над Шамоном возникнут настоящие народные волнения, — продолжил Ламарк. — Их Святейшество может занять круговую оборону, «не замечая» наших обвинений и выдвигая встречные любой абсурдности. Вряд ли у многих ремитцев хватит терпения докопаться до существа вопроса. А тучи его поклонников на других планетах Содружества вообще ни в чем не будут разбираться, организуя против нас новый крестовый поход. Он просто задавит нас своим авторитетом.

— Что-то я не понимаю. Как это так — не будет замечать обвинений? Он ведь действительно виноват. Вот пусть и ответит за свои преступления.

Некоторое время в кабинете стояла зловещая тишина.

— Ваше Величество, — мягко сказал Жан Мерсье, прерывая паузу, — граф Ламарк имел в виду следующее: мы не сможем убедить народ в своей правоте, если Шамон будет нам противодействовать. Люди видят и верят только в то, во что им хочется. Такова человеческая природа, и бороться с этим качеством бесполезно. В случае Шамона горькая правда заключается в том, что мы можем осудить его, а он в состоянии уничтожить нас, мобилизуя своих многочисленных последователей. Ситуация патовая.

Олмир решил, что слова Ваниного отца требуют специального обдумывания. В чем-то он, конечно, прав — это сразу ясно. Хороший советник у него появился.

— Какая-то нестыковка. Шамон особо-то не скрывал, что составляет психоаналитические характеристики посетителей Храма. Мне, например, он прямо сказал об этом в нашем разговоре.

— Вероятно, это была своего рода маскировка, — высказал предположение канцлер. — Он как бы мимоходом информировал о своей деятельности в родиниловской обители, чтобы никто не разбирался в существе того, чем он занимается. Дело не в составлении психологического портрета кого бы там ни было. Этим — в определенных рамках — может увлекаться каждый. Сиди и пиши: имярек такой-то холерик, склонен к импульсивным поступкам, имеет такие-то дурные привычки и так далее. Это обычное явление, наши психоаналитики, можно сказать, только то и творят, когда готовят объективки. Дело в глубине проникновения в личностную структуру мышления.

— Для пояснения я позволю себе привести один пример. Возможно, он покажется Вам чересчур сильным, — сказал Жан Мерсье. — Некто говорит, что напек вкусные пирожки и угощает всех подряд. Ни у кого не возникает вопросов — что здесь неясного? Все довольны до тех пор, пока не выясняется, что этот некто для начинки пирожков использовал, скажем, человеческое мясо.

— Ох, ну и примерчики у вас! — поежился канцлер.

— Значит, мы не можем принародно осудить Шамона? — спросил Олмир.

— Вы как всегда правы, Ваше Величество.

— Но ведь так несправедливо! Получается, что чем авторитетнее человек, тем безнаказаннее.

— Так оно и есть, Ваше Величество.

— Что же делать?

— Находить компромисс, — сказал канцлер. — Мы не афишируем его подвиги, а он взамен делает нам что-нибудь полезное. Это одно из правил большой политики.

— Опять ваша политика! Помнится, вы в свое время настояли, чтобы закрыть уголовные дела в отношении герцога Кунтуэского.

— Так было необходимо, чтобы заручиться его поддержкой на Коронном Совете для избрания Вас королем и сохранения общественного спокойствия, — твердо заявил канцлер.

— Но это несправедливо!

— Да, несправедливо. Но необходимо. Этого требуют интересы королевства.

— Ваше Величество, — спокойно сказал Жан Мерсье после длинной паузы, — Шамону есть куда падать. Даже если мы не предадим наши обвинения широкой огласке, они попадут в кадровые архивы Содружества, и перед ним обвально сузятся возможности занятия высоких общественных должностей. С постом наблюдателя за деятельностью Комитета Защиты Человечества, например, он распростится мгновенно. А этическая сторона вопроса… ну, я даже не знаю, что сказать по этому поводу. Он не отмоется до конца своих дней. Возникнут большие препоны в его прозелитической деятельности. Одним словом, независимо от наших действий он уже пострадал.

— Не нравится мне все это, — сказал Олмир. — Я как король несу личную ответственность за торжество справедливости. Ну, ладно. Отложим этот вопрос на потом. Итак, Шамон не был заинтересован в пожаре, чтобы спрятать улики против себя. Но если не он, то кто устроил поджог?

Вопрос остался без ответа.

— Как идет расследование обстоятельств убийства Рагозы и Смирнова?

— Никаких существенных новостей, Ваше Величество, — ответил Ламарк.

— Что было в той красной папке у Рагозы, когда он шел ко мне на доклад?

— Аналитический обзор по родиниловской обители, подготовленный с учетом последнего донесения Антуана Смирнова. То есть содержащий констатацию того факта, что Шамон за спиной Рода и Нила занимается незаконной деятельностью, а кто-то третий орудует в тени Шамона.

— Неужели это веская причина для убийства такого человека, как начальник королевской Службы безопасности? Я ведь все равно когда-нибудь прочитал бы ту сводку.

— Рагоза не располагал никакими дополнительными сведениями, это точно установлено. В настоящее время прорабатывается несколько рабочих гипотез, касающихся мотивов его убийства, но все они изначально выглядят надуманными. Одна из них, например, — предположение, что Кокроша пытался просто выиграть пару часов, чтобы беспрепятственно покинуть Ремиту.

— Ерунда какая-то.

— Совершенно с Вами согласен, Ваше Величество.

Олмир пробовал логически свести концы с концами, но ничего не получалось. Его раздумья прервал Ламарк.

— Ваше Величество, — сказал он, — мы располагаем некоторыми материалами, косвенно характеризующими исключительное могущество неведомых «третьих». В частности, нам удалось перехватить телефонный разговор между Анн-Мари Ло и Шамоном. Речь в нем шла о состоявшемся год назад совещании, на котором обсуждался некий проект «Левиафан». Анн-Мари обвинила Шамона в сокрытии от нее важной информации: по ее словам на том совещании кроме их двоих и какого-то «милорда» присутствовал кто-то еще. Шамон же категорически отрицал этот факт.

— Ничего не понимаю. Говорите, пожалуйста, более определенно.

— По мнению наших аналитиков, истинные намерения Шамона в отношении Ремиты определяются целями упоминаемого проекта «Левиафан». А вот присутствие в довольно тесном помещении, где проводится особо секретное совещание, кого-то лишнего — это не укладывается в голове. Шамон, конечно, мог солгать Анн-Мари, отрицая этот факт. Однако тонкий психоанализ речи говорит о его искренности.

— Каковы цели «Левиафана»?

— Это знает один Шамон.

Возникла новая длинная пауза, заполняемая тяжелым сопением канцлера.

— В том перехваченном нами разговоре, Ваше Величество, — сказал Ламарк, — упоминался также некий Кентавр. Шамон пенял Анн-Мари по поводу того, что Кентавр вышел из-под контроля. А Анн-Мари отвечала, что она ни при чем. Вмешался, мол, какой-то новый, неизвестный или неучтенный ею фактор. Наши аналитики считают, что под Кентавром они подразумевали графа Кокрошу.

Ага, клубочек начинает распутываться, подумал Олмир. Первое свидетельство того, что наставник действовал не сам по себе, а по чьей-то злой воле. Надо будет запомнить этот факт, хорошенько обдумать его на досуге. Вслух же сказал:

— Ладно, с Шамоном и родиниловской обителью еще разбираться и разбираться. Эти ваши «третьи» мне очень не нравятся. Но коли мы не знаем, кто это, то не можем целенаправленно им противодействовать. Поэтому отложим пока этот вопрос. Что еще у вас произошло в мое отсутствие? Вы, помнится, говорили о волнениях среди поклонников Шамона.

Ламарк открыл рот, собираясь ответить, но его опередил канцлер.

— Да, Ваше Величество, — сказал он, — напряженность в обществе нарастает, так как мы до сих пор внятно не сформулировали причины задержания Шамона. Больше всего его сторонников среди низшего и среднего технического персонала. Одни из них второй день не выходят на работу, другие не могут пройти психоконтроль, чтобы приступить к исполнению своих обязанностей. Поэтому почти десятая часть заводов и лабораторий либо простаивает, либо работает на неполную мощность. Вам надо выступить по телевидению, успокоить народ.

— Я не ожидал, что влияние Шамона столь велико.

— Наши аналитики тоже, Ваше Величество, — вздохнул канцлер.

— Почему вы не удосужились сообщить народу, в чем причина задержания Шамона? Не хотите озвучить официальное обвинение? Достаточно было бы сказать, что возникли кое-какие подозрения в его адрес. Если мне не изменяет память, в этом случае допускается задерживать любого человека на срок до пяти суток.

Возникла новая неприятная пауза.

Ламарк и Жан Мерсье потупились. Краев извертелся на месте, глазки его так и бегают по сторонам. Ах, вот в чем дело — они не решились взять на себя ответственность, догадался Олмир. Ну и помощнички… хотя, может именно такие и нужны. А то опять бы напортачили.

— Ваше Величество, — сказал наконец Жан Мерсье, — вся обстановка вокруг Их Святейшества относится к весьма тонкой материи. Мы решили, что объявить причины его задержания можете только Вы. Слова любого королевского чиновника не обладают необходимым весом и авторитетом.

— Да-да, — затараторил канцлер, — только так. Мы подготовили телеобращение, которое Вы должны озвучить. Наши психоаналитики проделали гигантскую работу. Выверили каждое слово, каждое предложение и всю их последовательность. Получился своего рода снаряд огромной, но скрытой суггестивной силы.

— Где текст этого обращения?

— Я распоряжусь, чтобы его немедленно доставили сюда.

— Не надо пока. Какие еще дела требуют безотлагательного решения?

— В нашей звездной системе сейчас находятся два звездолета — Межзвездного Флота и Простаков, — сухо напомнил Ламарк. — Судя по массогабаритным параметрам, корабль Простаков не имеет тяжелого вооружения, что не скажешь о крейсере Шорота. Поскольку официальные контакты с руководством прибывших звездолетов не установлены, наши планетарные силы приведены в полную боевую готовность. Долго в таком состоянии они не продержатся. Да и народнохозяйственные потери при этом мы несем приличные.

— Пришельцы нам чем-то угрожают?

— Нет, конечно. Шорот и Ингельрок, капитаны звездолетов, со всей вежливостью требуют аудиенции с Вами. Ультиматум прекратить дуэли — обычное, дежурное требование любого представителя центральных органов Содружества. Мы привыкли не реагировать на эти эскапады.

— Тогда зачем поднимали тревогу?

— Ну как же, Ваше Величество? — позволил себе удивиться Ламарк. — Любой звездолет, каким бы он ни был, — огромная сила. Каждый может в несколько минут сжечь целую планету.

— Нельзя затягивать с установлением дипломатических отношений с прибывшими кораблями, — сказал Жан Мерсье. — В широких кругах общественности зреет беспокойство. Уже прозвучало тревожное напоминание того, что Меритская война начиналась именно таким образом — прибытием звездолета, капитана которого, Константина Гвара, распирали доброжелательные советы.

— Ложные страхи. Раз обжегшись и едва выжив после, Флот более не может допустить чего-нибудь подобного Меритской бойне, — возразил Ламарк. — Наши военно-космические соединения приведены в состояние повышенной боеготовности из общих соображений — потому, что так принято в Содружестве. Никто не допускает и мысли о применении оружия с чьей бы то ни было стороны.

— Тем не менее, большинство членов Коллегии Служителей сейчас в войсках для поднятия боевого духа. Даже Иона Фара отправился лично руководить монтажом защитных лазеров на Второй трансмутационный комбинат.

Второй комбинат, вспомнил Олмир, находится очень далеко, на самой окраине их звездной системы. Один из самых важных народнохозяйственных объектов — на нем производятся почти все редкие металлы и добрая половина витасплавов, необходимых экономике Ремиты.

— Кому он передал исполнение обязанностей временного Председателя Коллегии?

— Вашему покорному слуге, — наклонил голову Жан Мерсье.

Сказанное Ваниным отцом почему-то показалось Олмиру исключительно важным. Это обстоятельство должно сыграть свою роль но… не в данную минуту.

— В сложившихся обстоятельствах, вообще говоря, деятельность Коллегии приостановлена, — добавил Жан Мерсье. — Так что поступок Ионы Фара имеет чисто символический характер.

Да не совсем так, подумал Олмир, а вслух спросил, возвращаясь к текущей теме:

— Как быстро капитаны звездолетов могут прибыть в Мифополь, и чем они заняты сейчас?

— Оба корабля играют между собой, как кошка с мышкой, — сказал Ламарк. — Не ясно только, кому какая роль отводится. Звездолет Шорота прибыл первым, подошел к причалу, но как только увидел корабль Простаков, тут же просигналил боевую тревогу и отошел по сложной спиралевидной кривой. Однако Ингельрок, не позволяя прижать себя к солнцу, постоянно держится в тени крейсера Межзвездного Флота. Со стороны смешно наблюдать за их маневрами. По нашим расчетам, на десантном боте Шорот сможет добраться до космопорта Ремиты, где находится кабина нуль-транспортировки, примерно за сутки. Ингельроку понадобится раза в два больше времени.

Канцлер прилежно сопел, пока Олмир думал, затем несколько раз нетерпеливо кашлянул.

— Тут вот еще какое дело, — сказал он, — излучение хадрайверов не совсем полезно для здоровья, а Зоя Луонская вместе с герцогом Цезийским и графиней Бюловой находится в Сфинксе уже много времени. Надо бы их оттуда извлечь. Общественная дискуссия закончилась, и она может покинуть пределы своих владений. По периметру Сфинкса мы выставили усиленную охрану, но все равно там шныряют подозрительные личности. К тому ж меня настораживают имеющиеся подозрения в том, что… э… коллизии, произошедшие с участием Благова, искусно срежиссированы.

— Мне тоже не дает покоя синхронность навалившихся проблем, — сказал Олмир.

Без разговора с Месенном определенно не обойтись, подумал он. А пока… Последние слова канцлера помогли выстроить последовательность первоочередных действий, более радикальные планы оставим на потом. Не раздумывая далее, Олмир приступил к раздаче указаний:

— Шороту и Ингельроку немедленно высылайте приглашение посетить дворец. Думаю, что за сутки я успею подготовиться к переговорам с ними.

— А телеобращение? — встрял канцлер.

— Пусть его текст несут ко мне в кабинет. Запланируйте запись моего выступления на раннее утро. Кроме того, Ваша Светлость, — сказал Олмир, обращаясь к Ламарку, — представьте мне все материалы расследования убийства Рагозы. Все — вы поняли? Вплоть до расшифровок исходных данных запоминающих компьютеров.

— Будет исполнено, Ваше Величество, — склонился в поклоне Ламарк.

— А также сводные материалы касательно родиниловской обители и Шамона.

— Сию минуту, Ваше Величество, — подскочил с места канцлер. — Я уже дал распоряжения.

Контрольную работу всегда нужно начинать с решения самой трудной задачи, учил их Лоркас. Кокроша тоже говорил, что вначале надо браться за главные или неприятные дела. Справился с ними — и спокойнее на душе. Сейчас самое главное и трудное — извиниться перед Зоей. И обеспечить ее безопасность. С этого и надо начинать.

— Не торопитесь. Я лечу в Луонское герцогство за Зоей, — сказал Олмир.

Покушение

— Кто будет меня сопровождать? — спросил Олмир в глубокой задумчивости.

Этот невинный вопрос вызвал неоднозначную реакцию.

— Видите ли, Ваше Величество, — растерянно протянул канцлер, — мне и графу Ламарку опасно появляться в зоне действия хадрайверов. Вся техника на мне может забарахлить. К тому ж в меня… э… вживлены кое-какие компьютерные устройства.

— Я неточно задал вопрос, — пояснил Олмир. — Вы мне там не нужны. Занимайтесь своими функциональными делами. Я хотел спросить, кто из журналистов будет сопровождать меня для освещения событий. Я собираюсь действовать предельно открыто, чтобы впредь ни у кого не возникало ненужных желаний что-либо домысливать.

— А-а, — с облегчением сказал канцлер, — я распоряжусь, чтобы на месте Вас ждал Кутузов, политический обозреватель первого — общепланетного — телевизионного канала. Несколько часов назад ему направили специальную технику, которая не содержит электронных логических узлов и потому сохраняет работоспособность в хадрайверном поле. Он ведет репортаж в прямом эфире.

— Слава? Хорошо, мне он симпатичен.

Вячеслав Кутузов воссиял в средствах массовой информации Ремиты сравнительно недавно. Дружелюбной улыбкой и непринужденными манерами он быстро завоевал всеобщую любовь. Гений общения, он умел двумя-тремя фразами растопить любой лед и завоевать расположение самого предвзятого собеседника. Был он по крайней мере в два раза старше Олмира, но товарищеское обращение к нему «Слава» со стороны молодого короля казалось самым естественным.

— Эскорт гвардейцев ждет Вас на стоянке литов, — сказал канцлер.

— Вот и хорошо. На будущее: я прошу, чтобы вы меньше отвлекались на второстепенные дела. Скажем, доставлять меня с Беззаботных островов мог бы кто-нибудь другой — не обязательно лично начальник королевской Службы безопасности.

— Виноват, Ваше Величество, — ответил канцлер. Он промолчал о том, с каким трудом далось ему решение направить на острова Ламарка в нарушение прямого указания короля.

— Вот и договорились, — буркнул Олмир, направляясь к выходу.

До Сфинкса он добрался поздним вечером, когда сгустилась темнота. Наружное освещение дворца не работало. Пылало несколько костров, и в их неверном свете метались тревожные тени.

Первоначально хадрайверы задумывались как генераторы излучений, порождающие резонансы в электронных узлах и тем самым блокирующие их работу. А получилось мощное обезоруживающее средство, так как в безудержной тяге к совершенству почти вся человеческая техника оказалась оснащенной логическими, запоминающими или счетными устройствами.

— Настоящее средневековье, — пробормотал Олмир, выбираясь из лита, и почти столкнулся с Кутузовым. Обозреватель был вооружен музейным микрофоном и допотопной телекамерой.

— Добрый вечер, Ваше Величество. Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, хорошо.

— Я спрашиваю потому, что прошел слух, будто бы вы приболели.

— Вы журналист — и верите слухам? Я абсолютно здоров. Просто меня некоторое время не было во дворце.

Не произнесенным осталось «отдыхал на Беззаботных островах» и неприятное «неужели произошедшие драматические события позволяли вам в этот критический момент отрешиться от насущных дел королевства?». Кутузов тактично задал вопрос помягче:

— Какова цель вашего прибытия сюда?

— Общественная дискуссия в герцогстве завершена, и я хочу предложить Зое Луонской вернуться в Мифополь. Ей должно быть тягостно находиться здесь, где пролилось столько крови. Так, где начальник охраны?

К Олмиру бежал лейтенант гвардейцев, придерживая рукой болтающуюся сбоку шпагу в ножнах. Вячеслав Кутузов, поймав его в кадр, вновь обратился к королю:

— Что вы можете сказать о звездолете Простаков? Есть ли угроза нашей безопасности?

Не каждому дано большое искусство — задавать вопросы так, чтобы не только была видна их важность, но и хотелось уточнить их, дополнить.

— В нашем космическом пространстве сейчас два звездолета, — невольно поправил Олмир, — крейсер Межзвездного Флота и корабль Простаков. Они полностью заняты друг другом и не представляют для нас никакой угрозы. Повторю, чтобы раз и навсегда развеять любые опасения: нам никто и ничто не угрожает. Тем не менее, я пригласил обоих капитанов на аудиенцию и намерен потребовать, чтобы они как можно скорее ушли отсюда.

— Но ультиматум Шорота…

— Какой ультиматум! Скажите, что иного можно было от него ожидать? Содружество много лет требует запрещения дуэлей. Вы знаете, как мы прислушиваемся к их словам. Так что успокойтесь, пожалуйста. По этому поводу есть старая пословица: собака лает, а караван идет.

— Да, но собака может укусить.

— Скорее она взывает к порядку. В этой связи я хочу сказать, что меня тоже сильно беспокоят случившиеся в последнее время человеческие жертвы. Но, к сожалению, смягчение нравов — задача не из простых. Пока такие люди, как Антон Благов, пользуются симпатией ремитцев, запретить поединки невозможно.

— Вы упомянули Благова. Что с ним будет в дальнейшем? Я знаю, что в данный момент он в больнице, и против него выдвинуты серьезные обвинения.

— Вылечится — ответит перед законом.

Лейтенант мялся рядом, не решаясь вступить в королевский разговор.

— Широкая общественность обеспокоена арестом Их Святейшества. Какие обвинения предъявляются ему?

— Никто Шамона не арестовывал — он просто задержан. В данный момент можно говорить только о некоторых подозрениях в его отношении. Утром я планирую сделать официальное заявление по этому поводу.

— Неужели какие-то неясные подозрение — достаточный повод для ареста такого выдающегося человека, как Их Святейшество?

— Слава, — улыбнулся Олмир, — опять вы сказали «арест»? Шамон просто задержан. Подождите до утра и из моего заявления получите исчерпывающую информацию. А сейчас, извините, я должен заняться неотложными делами.

— Последний вопрос, Ваше Величество. Каковы истинные причины пожара в родиниловской обители? Не является ли это неуклюжей попыткой скомпрометировать Их Святейшество?

— Поверьте, что пожар — огромная неожиданность для королевской Службы безопасности. Сейчас ведется расследование первопричин возгорания и выявление виновника случившегося. Я планирую на днях посетить обитель, получить личные впечатления о произошедшем. Приглашаю вас сопровождать меня.

— Благодарю за приглашение. Обязательно воспользуюсь им, — послушно сказал Кутузов, давая понять, что закончил задавать вопросы.

Он спешно отошел на несколько шагов и бережно опустил телекамеру на землю. К нему подскочил его помощник, до этого снимающий общий план. Оказавшись в кадре, Кутузов завел скороговорку, комментируя приезд короля и только что состоявшийся короткий разговор с ним.

Олмир в это время выслушивал лейтенанта гвардейцев, начальствующего над выставленной у Сфинкса охраной. В завершение доклада, тот сказал:

— Здесь крутится масса очень подозрительных личностей. Мы никого не пускаем в зону оцепления, но сами плохо контролируем ситуацию. Не разобрались с системами жизнеобеспечения дворца, не отыскали пульт управления хадрайверами. Внутреннее освещение то зажигается, то гаснет. Происходят непонятные перемещения стен. Похоже, у Сфинкса полно загадок.

— Прошу вас сопровождать меня. Кто знает, как можно отключить хадрайверы?

— Вероятно, только барон Акумов. Он занимает здесь какой-то важный пост. То ли главный смотритель, то ли завхоз. Его мы на всякий случай тоже не пускаем внутрь.

— Придется взять его с собой. Его помощь не будет лишней. Где он?

— Я здесь, Ваше Величество, — выскочил Акумов, подобострастно согнувшись.

У разных людей реакция на одно и то же раздражение различна. Одни в минуты опасности краснеют — только из них, говорят, набирал солдат в свои железные легионы величайший полководец древности Юлий Цезарь. Другие при тех же обстоятельствах бледнеют, и не получаются из них хорошие воины, даже если они выносливее, сильнее и смелее первых. Причина тому чисто физиологические особенности. В критической ситуации кровь у них отливает от головы, подступает немочь, и ничего с собой они не в силах поделать. Так и в других сферах деятельности. Одни, получив оплеуху от властей, идут в революционеры, а другие становятся примером послушания. Акумов, очевидно, принадлежал к последнему сорту людей.

От барона веяло такой угодливостью, что Олмир не раздумывая сказал:

— Вы идете с нами. Укажете дорогу в покои, где сейчас находится герцогиня Луонская.

— Рад стараться, Ваше Величество! Их Высочество, наверное, в библиотеке.

— Так, с нами пойдет и Кутузов. Ну, лейтенант, давайте команду пропустить нас.

— Оп па! Мне показалось, что кто-то пробежал внутрь дворца, — сказал лейтенант, тревожно вглядываясь в темноту. — Ваше Величество, Вы ничего не заметили?

— Не заметил, меня ослепляют костры.

— Какая-то тень вроде бы мелькнула, — неуверенно сказал стоящий рядом гвардеец.

Акумов пожал плечами: он был готов согласиться с любым утверждением.

— Ваше Величество, позвольте, я пойду впереди. Барон, не отставайте от меня, — скомандовал лейтенант и заспешил вперед.

Через несколько шагов он перешел на бег, Акумов еле поспевал следом.

Олмир ускорил шаг, но бежать не решился: не к лицу это королю. Краем глаза заметил, что Кутузов в полуприседе обгоняет его сбоку. Сразу виден профессионализм: скользящий шаг журналиста позволял постоянно держать телекамеру на одной и той же высоте, не трясти ее, и качество снимаемого им не вызывало нареканий, вероятно, самого требовательного и нервного зрителя.

В итоге Олмир, соблюдая королевское достоинство, оказался последним у открытых настежь дворцовых ворот. Опутывающие его взгляды исчезли — и он припустил во всю прыть.

Ранее ему не приходилось бывать в Сфинксе, но Зоя достаточно точно описала внутреннее устройство своего родового дворца. Они вошли внутрь через боковые ворота. Здесь было «чрево» Сфинкса, и длинные, плавно изгибающиеся коридоры имитировали кишки. Мощная силовая конструкция дворца была упрятана под многометровым слоем материалов, напоминающих хрусталь. Обычные светильники не горели, но где-то в глубине стен и потолков мелькали разноцветные искорки. Из-за этого временами казалось, что не бежишь, а паришь в бесконечном пространстве.

Олмир быстро потерял ориентировку, и мчался туда, куда сами несли ноги. Когда он миновал огромные залы — «легкие» Сфинкса, — услышал шум, производимый бежавшими впереди Акумовым и Кутузовым. Лейтенант, видимо, передвигался без единого шороха. Олмир начал догонять их, но все равно пропустил главные события.

Георгий Пятнадцатый, молодой герцог Цезийский, всегда поступал правильно. Считал он необходимым оказать посильную поддержку Зое в трудные времена — вот и находился рядом с ней последние дни. Селена Бюлова, конечно, тоже не могла остаться в стороне. Сколько треволнений и бытовых неудобств они претерпели! И сейчас, расположившись в углу читального зала дворцовой библиотеки, они пили чай, разогреваемый на старинной спиртовке. Ее случайно нашла Селена в каком-то чулане. Темноту разгонял блеклый свет нескольких фонариков, не отказавших в хадрайверном поле потому, что в их конструкции не было логических устройств.

Неведомым образом почувствовав опасность, Георгий встал, подошел к выходу. Прислушался, что происходит снаружи. Постоял, потом рывком открыл дверь. Прямо перед собой он увидел темное пятно. Вспыхнул огонек, осветивший мужскую фигуру в черном одеянии. В руках незнакомца был зажат сверток.

Огонек стал ярче. От него с шипением начали разлетаться искорки. Горел бикфордов шнур, обмотанный вокруг таинственного свертка! Самодельной, собранной на скорую руку бомбы! А мужчина уже поднял руку, намереваясь бросить ее в зал!

Не раздумывая, Георгий ринулся ему в ноги.

Потеряв равновесие, незнакомец выпустил бомбу из рук, и она, крутясь, покатилась по полу в сторону девочек. Зоя мгновение смотрела на нее, потом что-то крикнула Селене и бросилась на пол. Запал догорел и жухнул жаркий взрыв. Грохот, треск, противный визг разрушающегося стекла.

Георгий не мог посмотреть, что произошло в зале. Он оказался придавленным телом диверсанта, и сверху на него обрушились тяжелые удары.

Противник молодого герцога в совершенстве владел искусством рукопашного боя, но Георгий тоже был не из простых. Убийственные удары, так и сыпавшиеся на него сверху, или натыкались на блоки, или попадали не в те точки, в которые были нацелены. Однако Георгий сам не мог атаковать противника, а лишь вязал его, глухо обороняясь. Так никогда не одержишь верх.

Когда незнакомец откинул от себя обмякшее тело Георгия, рядом с ним возник лейтенант. С криком «стой» гвардеец выхватил из ножен шпагу и сделал шаг, намереваясь приставить острие к груди диверсанта. Это было ошибкой.

Молниеносный взмах руки — и в переносице лейтенанта затрепетала метательная «звездочка». Однако недаром муштровали королевских гвардейцев. Лейтенант сохранил себе жизнь, чисто инстинктивно уклонив голову — коварный снаряд попал в него чуть под другим углом. Ослепленный, он не мог на равных продолжить борьбу с диверсантом, а потому просто ткнул его шпагой.

Завершил схватку Акумов. Подскочив к диверсанту, он старательно, чтоб мгновенно убить, вонзил ему под подбородок кинжал.

Кутузов метался рядом, жужжа телекамерой.

— Срочно за помощью! — крикнул ему Олмир. — Акумов, отключить хадрайверы!

— Есть, Ваше Величество! — браво воскликнул барон, осчастливленный возможностью выполнить еще одно приказание короля.

Журналист отвечал, что за помощью бежать не надо — у него постоянная видеосвязь с помощником, а тот уже направил сюда гвардейцев. Олмир ничего не слышал, ворвавшись в разгромленный зал.

Наспех сделанная бомба обладала малой мощностью. Непосредственное действие ее взрыва, тем более случившегося почти посреди помещения, не угрожало ничьей жизни. Но не выдержали стилизованные под хрусталь облицовочные материалы. Вероятно, они были сделаны из напряженного гетерогенного стекла и от взрыва лопнули, образовав тысячи острых осколков, с бешеной скоростью и визгом разлетевшихся во все стороны.

Селена, упав за стол, отделалась в общем-то легко, лишь несколько самых мелких и потому вездесущих кусочков стекла порезали ей руки. Зоя же, до взрыва сидевшая по другую, ближнюю к дверям сторону стола, не имела спасительной защиты, и ее тело, обильно нашпигованное осколками, все кровоточило. Олмир подскочил к ней, приподнял.

— Зоя, Зоенька, как ты? Слышишь меня?

От жалости и испуга за нее он готов был расплакаться. Несколько слезинок у него, наверное, все же сбежало. С огромным облегчением он услышал тихий стон. Девочка отняла ладони от лица, потерла глаза.

— Вижу, — с облегчением сказала она, — глаза целы, но как все болит!

— Ты можешь встать? Давай, я помогу.

С невольным стоном Зоя, опираясь на руку Олмира, поднялась, осмотрелась.

— Селена, с тобой все в порядке?

— Какой порядок!? Все руки порезаны. Кровь так и хлещет. Я, наверное, истеку кровью и помру. Страх какой…

— Ой, я тоже в крови. Стеклышко вон из руки торчит… а вон еще одно… я вся продырявлена осколками! Олмир, не смотри на меня!

— Я не смотрю, — успокоил Олмир, — пойду, гляну, что с Жорой.

Георгий пришел в себя. Олмир помог ему присесть у стенки и вернулся к девочкам.

Зал внезапно заполнился людьми. Появились врачи, захлопотав вокруг пострадавших. Один из них подскочил к Олмиру:

— Ваше Величество, Вы ранены?

— Я? Нет.

— Но Вы весь в крови… на лице, на руках…

— Это не моя кровь. Займитесь пострадавшими, — ответил Олмир и сморщился от переживаний, увидев, как из Зоиной щеки вытаскивали пинцетом длинный осколок.

Вячеслав Кутузов бегал вокруг, стараясь максимально полно запечатлеть происходящее.

Как только первая медицинская помощь была оказана, Олмир скомандовал вынести пострадавших из дворца. Сам он, подхватив Зою на руки, понес ее, с трудом удерживая равновесие на ковре из битого стекла.

Зажегся общий свет — Акумов наконец-то отключил хадрайверы. Забегали киберы. Все, можно вздохнуть с облегчением. Кончились средневековые сумерки, на помощь пришла могучая техника…

Медики настояли, чтобы пострадавших отправили в ближайшую больницу, в Конду. Олмир пробыл рядом все время, пока Зое делали операцию и накладывали повязки на многочисленные раны. Покинул больницу тогда, когда его уверили, что девочке надо уснуть после пережитого.

В Мифополь он вернулся перед рассветом.

Канцлер постарался побыстрее закончить церемонию встречи монарха, чтобы сообщить очередные сногсшибательные новости.

— Ваше Величество, — воскликнул он, — новое чрезвычайное происшествие: злоумышленник, бросивший бомбу в Сфинксе, не имеет на теле меток! Впервые в нашей истории Большой Дом, организовавший покушение на сиятельные особы, незаконным и неэтичным путем постарался остаться неизвестным. Вопиющее нарушение принятых правил! Если подобные попытки не пресечь в зародыше, то нас ждут черные времена. Вот уж действительно мир катится в тартарары! Даже не представляю, что делать. Надо немедленно бить во все колокола, взывать к совести нации!

Олмир, до сих пор мысленно находящийся рядом с Зоей, не сразу понял озабоченность канцлера. Когда же до него дошел смысл сказанного, он невольно остановился, пораженный.

По Кодексу чести все ремитские дворяне в знак вассальной зависимости обязаны были накалывать под правой подмышкой эмблему своего герцогства. Эта метка могла быть какой угодно величины. Могла, чтобы не травмировать эстетические чувства носителя, наноситься прозрачными красками. Но должна была быть обязательно. Это правило касалось и прочих, постоянных или временных служащих каждого Большого Дома. Особенно тех, которые направлялись для выполнения щекотливых заданий — проучить кого-то, устроить какую-нибудь каверзу и прочее. Даже наемные «разовые» убийцы были обязаны иметь на теле метку пославшего их Дома.

Действовал и соответствующий закон, за выполнением которого испокон веков строго следили. Наверное, в основном из-за чувства самосохранения: ясно же, что должны быть какие-то пределы коварству и кровожадности. Канцлер же утверждает, что этот столп здравомыслия рухнул. Нет, без тяжелой артиллерии не обойтись, подумал Олмир и сказал:

— Зою надо срочно перевезти сюда, под более надежную охрану.

— В Конде за ней наблюдают с особым тщанием. Врачи против любых ее передвижений.

— Как это — против? Даже если она сама захочет уехать из Конды? Или если я прикажу?

— Ваше Величество, ни Вы, ни герцогиня Луонская не вправе вмешиваться в медицинские предписания. Речь идет о будущей королеве Ремиты. Она должна быть совершенной во всех отношениях, на теле ее не должно быть никаких шрамов и прочих изъянов. Ее красота — достояние всего королевства. Так что не перечьте, пожалуйста, врачам. Они знают, что делают.

— Ладно, не буду. Хорошо, каково состояние герцога Цезийского?

— Надеются, что все обошлось, и через день-два его можно будет выписать. Дольше всех придется лечиться Веселко.

— Кто это?

— Лейтенант, что сопровождал Вас в Сфинксе. Левый глаз у него вытек. Правый тоже сильно поврежден. На регенерацию тканей потребуется почти полгода. Чудо, что получив такие ранения, он сумел обезвредить убийцу.

— А я даже имени его не узнал, — повинился Олмир. — Его надо достойно наградить.

— Несомненно, Ваше Величество, — живо откликнулся канцлер, — я лично прослежу за этим. Барона Акумова тоже следует как-нибудь поощрить.

Олмир сделал вид, что не расслышал окончания реплики.

— Так, а этого… бомбиста можно допросить?

— К великому сожалению, он умер, — ответил подошедший Ламарк. — Препарат, препятствующий гибели мозга в отсутствие кислородного питания, был введен чересчур поздно. К тому ж кинжал барона Акумова не только перерезал важные артерии, но и повредил нервную ткань.

Конечно, в горячке схватки трудно рассчитать последствия своих действий, подумал Олмир. Однако диверсант уже был ранен лейтенантом и, проткнутый в грудь шпагой, практически лишился способности двигаться. Барон мог бы и смягчить удар. От чрезмерного рвения выслужиться нельзя ждать ничего хорошего. Кокроша говорил, что научи дурака поклоны бить — он и лоб расшибет.

— Но какие-нибудь, хоть малейшие зацепки остались?

— Да, кое-что есть. Можно смело утверждать, что погибший диверсант ранее служил Дому Павлина — соответствующую метку он вытравил совсем недавно. Антропометрические параметры сняты, и через пару часов мы узнаем его имя по общепланетному медицинскому банку данных. А там примемся анализировать круг его связей и знакомств. В общем, следственная машина вот-вот заработает на полную мощность и что-то обязательно выдаст. Интересно иное: диверсант имел при себе необычайно редкий прибор — окосс.

Материальный обмен технологическими изделиями между расами разумных прозябал в зачаточном состоянии. От снуссов человечество получило мало артефактов, самыми загадочными из которых были устройства сверхбыстрой связи — окоссы. Было создано множество теорий, адаптирующих к человеческому пониманию описания снуссов их представлений о пространстве-времени и созданных ими технологий мгновенной передачи информации. Но, как всегда, когда на один и тот же вопрос существует несколько ответов — значит, он так и не получил подлинного объяснения.

— Вот это да! — не удержался от изумленного восклицания Олмир. — Кто из ремитцев приобретал эти раритеты?

— Официально — никто. Но все равно подобные редкости находятся на особом учете, и в Содружестве наверняка известно, кто его владелец.

— Я бы хотел посмотреть, что это такое. Ни разу не видел.

— С окоссом сейчас работают эксперты. Днем его доставят во дворец.

— Принесите мне.

— Слушаюсь, Ваше Величество.

Вероятно, подумал Олмир, неведомый заказчик покушения, пославший диверсанта в Сфинкс, хотел постоянно наблюдать за событиями. Не пожалел, использовал с этой целью исключительно редкий и дорогой прибор. Окосс — парное устройство: одна его половинка фиксирует все происходящее вокруг нее, а другая в то же мгновение воспроизводит. Максимальное расстояние между передатчиком и приемником, правда, должно быть не более десяти астрономических единиц.

— Так, что у нас на дальнейшее? Ваши новости выбивают меня из колеи.

— Ваше Величество, Вам предстоит сделать телевизионное обращение.

— Ах да, надо. Доработайте текст, включив в него упоминание о «бесхозности» диверсанта.

— Но до первоначально запланированного начала записи осталось меньше часа. Вам же надо хоть немного потренироваться. Можно не успеть…

— Обязательно внесите необходимые правки. Вы же сами только что говорили, что надо бить во все колокола. И попросите Вячеслава Кутузова особо отметить в репортаже отсутствие метки на теле диверсанта. А я пока пойду, приму душ.

Месенн

Почти сразу после завтрака пришло сообщение: маг Месенн предупреждал, что с минуты на минуту окажется в малом королевском кабинете.

Наконец-то! Месенн всегда появляется в самый нужный момент, подумал Олмир. Разом отложив все дела, он стал приводить мысли в порядок, готовясь к предстоящему разговору. Вспомнил свое обещание Ларе Элефанской и связался с дежурным по дворцу, потребовал доставить побольше вкусной еды. Собственноручно вкатив сервировочный столик в кабинет, принялся ждать.

Как всегда неожиданно, все вокруг окрасилось в серебряный цвет, возникло дуновение воздуха, сопровождаемое еле слышным хлопком, и посреди помещения появился Месенн. Внешне почти ровесник Олмира. Худосочный подросток, одетый в странный наряд, напоминающий стиранную перестиранную пижаму. Волосы растрепаны, под ногтями траур. На ногах знакомые сандалии. В прошлый раз, помнится, Олмир настоял, чтобы Месенн обулся перед отбытием. А так как маг отнекивался, ссылался на недостаток времени, не позволяющий пройти в бытовую комнату, чтобы сотворить обувку, то скинул свои сандалии и заставил Месенна надеть их.

Внешний вид часто обманчив. В невзрачной человеческой оболочке пребывало могущественное существо, собственный возраст которого измерялся не одной тысячей лет. Перед тем, как возникнуть посреди королевского кабинета, Месенн преодолел, вероятно, расстояние много больше диаметра Галактики, но искренне считал этот факт не стоящим даже упоминания.

Необъяснимым образом с первой их встречи Олмир испытывал к этому монстру самые дружеские, теплые чувства. Такие же, как к Вану. Ну, почти такие же.

Месенну, наверное, тоже было комфортно рядом с молодым королем, и невольные приветственные объятия казались им наиболее естественным проявлением эмоций.

— С тобой все в порядке? — первым делом спросил Месенн.

— Конечно. Как всегда.

— Ты какой-то всклокоченный.

— Да просто всю ночь не спал.

— Тебе надо следить за здоровьем.

— Надо. Я высплюсь, как только разрулю накопившиеся дела. Садись, поешь как следует. Голодный, небось? Здесь уха, пирожки. Очень вкусные, замечу. А еще рекомендую маринады — таких ты больше нигде не увидишь. Ешь.

— Спасибо. Наверное, я действительно голодный. Слюнки сразу потекли.

Устроившись за журнальным столиком у стены, Месенн с восхищением оглядел выставленные яства. Надкусил пирожок, вдумчиво разжевал, а затем запихнул оставшуюся часть в рот. Налил ухи — и приступил к поглощению пищи. Олмир смотрел-смотрел, не удержался и тоже взял пирожок.

Наблюдать за насыщающимся Месенном было одно удовольствие. Олмир любовался, подливал добавки. Идиллию нарушило видение.

Перед его внутренним взором возникла сцена бракосочетания Месенна с… Варварой Мирковой. Послышались сказанные им самим слова: «а сейчас в знак нерушимости вашего союза прошу обменяться кольцами»… Ничего себе! А как же Ван? Когда произойдет увиденное? Варя явно в годах — ей точно за тридцать. Да и маг, как это ни странно, выглядит вполне солидно.

Впервые Олмиру удалось заглянуть в будущее Месенна. Но самое поразительное было то, что он увидел самого себя, а после того, как видение растаяло, испытал непоколебимую уверенность: будет именно так! Редко приходило к нему это чувство.

Маг, вероятно, ощутил необычность Олмировских переживаний, так как спешно проглотив почти непережеванный кусок маринованной дыни, спросил:

— Ты чем-то обеспокоен?

— Ты ешь, ешь. Потом поговорим.

Месенн подозрительно покосился на Олмира. Потом скосил глаза на пирожки. Взял один — и бурная трапеза продолжилась.

Наконец маг обтер рукавом губы и сказал:

— Спасибо. Накормил ты меня. Так что тебя беспокоит?

— Я переживаю, выполнишь ли ты свое обещание, — начал Олмир с главного. Всегда самое главное надо делать в первую очередь.

— Какое? Ничего я тебе не обещал.

— Ты говорил, что к моему тринадцатилетию воскресишь моих родителей. Время подошло. Я устал править и желаю вернуть на трон отца. Мне надоело всеобщее внимание. Моя персона того недостойна. Хочу превратиться в обычного человека, жить в нормальной семье.

Маг погрустнел.

— Да, было такое. Не то, чтобы обещал, но возможность допускал.

— Ну и?

— Видишь ли, Ольк, — даже задушевное обращение Месенна было такое же, как и у Вана — «Ольк», — мы столкнулись с неожиданными проблемами.

— Неужели твои Таблицы подкачали?

Из рассказов Месенна и проштудированных лекций меритских ученых Олмир знал, что маги Мериты создавали искусственные миры, направляли эволюцию их разумных обитателей и перенимали созданные виртуальным разумом технологии. Так появлялись изделия, одно существование которых возмущало Шамона. Самое непонятное из них — так называемые Таблицы Месенна-Корева, с помощью которых можно было проследить любую причинно-следственную связь. В Галактическом Содружестве их приспособили для воскрешения умерших людей.

— Дело не в Таблицах. Материальный носитель человеческой индивидуальности — миллиарды мозговых нейронов с неисчислимым количеством синапсов, — не застывшая раз и навсегда данность. Нервные клетки не делятся, это так, но постоянно усложняют взаимосвязи, отражая малейшие изменения духовного мира человека. Ведут летопись его жизни, запечатлевают ничтожнейшие события, случайно возникшие и сразу забытые мысли. Невероятно трудно восстановить эту конструкцию.

— Ну и что? На то ты и маг, чтобы преодолевать неприступные преграды.

Тяжело вздохнув, Месенн сказал:

— Технологии оживления не отработаны, не создана соответствующая теоретическая база. До сих пор каждый случай использования Таблиц уникален. В Содружестве, например, воскрешено всего-то около двадцати людей. Несмотря на то, что все они погибли при различных форс-мажорных обстоятельствах, их тела по счастливой случайности были в достаточной сохранности. Поэтому никаких особых затруднений и недоразумений не возникало. Даже Туроутира Агенарга, расплющенного в лепешку после атаки Инверторов, удалось легко воскресить.

— Читал. Знаю, — недовольно сказал Олмир. — Говори по существу. Не тяни.

— Да я знаю, что ты знаешь, — парировал Месенн. — Мне трудно признаться в том, что я не всесилен. Привык, знаешь ли, ощущать себя богом. Так вот. Первое в человеческой истории массовое воскрешение мы осуществили на Коларе — более тысячи человек. И проводили этот эксперимент до тех пор, пока не получили убедительных доказательств того, что некоторые возвращенные к жизни обладают чужой, не своей психикой. Оказывается, разработанная нами методика реконструкции материальной основы личности не дает однозначного результата.

— Ну и какое отношение это имеет к воскрешению моих родителей?

— А такое, что вернуть их телесный облик можно, но будут ли это твои родители или нет — не понятно. Они, ты говорил, были кремированы?

— Да. Урны с их прахом хранятся в родовой усыпальнице.

— Не понимаю, зачем понадобилось сжигать тела.

— Таков обычай.

— Странный обычай. Как он у вас возник?

— Не знаю. Наверное, для экономии места.

— Неужели? — Месенн с недоверием обвел взглядом малый королевский кабинет, размеры которого позволяли спокойно играть, например, в волейбол.

Олмир проследил за взглядом мага. Понял, что его утверждение не убедительно, и спросил:

— В конце концов, какое тебе дело до наших обычаев? Ну решили делать так, а не иначе. Тебе-то что?

— Кремация и перемешивание праха уничтожает много важной информации. Это создает дополнительные трудности воскрешения усопших.

— Все равно надо попытаться.

— Неужели? А если получится человек, внешне неотличимый от близкого тебе образа, но с чуждой психикой, — что с ним делать? Пустить в расход и повторить попытку? Так не пойдет. Нельзя убивать людей. Поверь: каждый случай появления человека с неадекватной психикой — огромная трагедия как для тех, кто знал его при жизни, так и для самого воскресшего.

Олмир молчал, опустив глаза. Месенн испытующе посмотрел на него и спросил:

— Скажи честно, ты ожидал услышать от меня нечто похожее на то, что я тебе сказал?

— Да, ожидал. Я почему-то знал, что ты не выполнишь свое обещание.

— И, тем не менее, расстроился?

— Расстроился. Наш наставник любил повторять, что надежда должна умирать последней.

— Странные, однако, вы, люди, существа. Зная, что перед вами глухая стена, все равно ломитесь напрямки.

Олмир невольно вздрогнул. Неприятно резануло слух Месенновское «вы, люди». Это оговорка, или маг подсознательно понимает, что уже не человек?

— Просто я очень хотел увидеть отца и мать, — сказал Олмир.

— Понимаю, но пока ничего не могу поделать. Вопросы множатся, как снежный ком, и мы не знаем, как с ними справиться.

Они помолчали.

— Кстати, должен тебя предупредить, — продолжил Месенн, — что простаки прибыли сюда с самыми добрыми намерениями, и никакой угрозы вам не представляют. У них в вашей зоне Галактики нет навигационных маяков, и они слезно просили нас провести их к Ремите.

— Я догадывался об этом. Мы определили, что у их звездолета нет тяжелого вооружения. А его капитан, Ингельрок, мне хорошо знаком. Косвенно. Дикий Маг много рассказывал о нем.

— Этот твой Ингельрок упрям, как осел. Настоял на личной встрече с тобой несмотря на мои возражения.

— Что он хочет?

— Сделать тебе предложение.

— Какое?

— Узнаешь от него.

— А почему ты его отговаривал?

— Сам поймешь, когда выслушаешь его. Я ничего не хочу тебе говорить, чтобы ты не подумал, будто бы я управляю тобой.

— Ну, не хочешь говорить — не надо, — проворчал Олмир и решил, что в свою очередь тоже не расскажет Месенну о своих проблемах. Только получит от него добро на применение кое-каких специфических приемов, и все. Помолчал и спросил: — Надеюсь, ты прибыл сюда не для того, чтобы пустить пару туманных намеков?

— Да, не для этого. Я здесь чтобы повидаться с тобой и на всякий случай сбить спесь с Шорота. У него и мысли не должно быть о каких-либо импульсивных действиях против вас.

— А надо ли? Мы вроде бы контролируем ситуацию.

— Как говорится, береженого бог бережет. Лично ты, дорогой мой, твои друзья и вся Ремита слишком ценны, чтобы допускать даже малейший риск потерять вас.

— Польщен. Спасибо за доброе слово.

— Не подсмеивайся, я говорю серьезно. Без преувеличения, будущее нашей и прочих известных нам цивилизаций определяется существованием двух полюсов — нас, жалких остатков меритской общины, и вас, жителей Ремиты. Только мы совместными усилиями в состоянии уничтожить естественные пределы развития известной нам разумной жизни. Меритцы первыми разбудили дремавшие в человеке возможности. А что в результате? Нагромождение диких случайностей — и чудо, что кто-то из нас остался в живых. В данный момент мы в недосягаемости для явных и тайных врагов. Зато Ремита плотно опутана зловещей паутиной, и мы, маги, обязаны пресечь малейшую возможность новой катастрофы вселенского масштаба. Поэтому-то я и хочу потрепать нервы Шороту.

Месенн глянул на Олмира и улыбнулся.

Они помолчали. Месенн потянулся за яблоком, надкусил. Стал со смаком жевать. Олмир, глядя на него, не удержался и взял себе грушу. Она оказалась такой сочной, что он вынужден был, чтобы не обрызгаться, наклониться далеко вперед. Доев яблоко, Месенн потянулся за грушей. Олмир — за яблоком. Посмотрев друг на друга, они рассмеялись.

— Я создал много разных миров, — сказал Месенн, — но так и не смог понять, существует ли Тот, Кто создал нашу Вселенную и, естественно, меня самого. И тебя, дорогой мой Олмирчик. Чем черт не шутит — может, прав Уренар, утверждая, что мы сами сотворили себя. Но если наш Создатель все же есть, то Он строго придерживается по крайней мере двух правил. Первое — скрыть от нас Свое существование. Я понимаю, почему возникло — если в действительности возникло — у Него такое желание. Сам неоднократно поступал так же. Мне не ясно, почему Он решил руководствоваться вторым правилом — чтобы каждая прописная истина, каждое техническое решение, каждый этический императив открывались бесчисленное множество раз. Наш мир больше всего похож на кофемолку, в которой миллиарды лет перемалывается один и тот же материал. Бесконечный круговорот информации в природе. Посмотри на человека. В материнской утробе он проходит путь, который преодолел его биологический вид: от одноклеточного организма через насекомое, рыбу, амфибию, звероподобное хвостатое существо — к тому созданию, которое, собственно, и называется гомо сапиенсом. Зачем это? Непонятно. Но это еще далеко не все. Каждый человеческий детеныш начинает учиться. Усваивать давно известные истины. И жует их, жует и жует. А потом этот же процесс осуществляют его дети, внуки, правнуки и так далее. Зачем? Бессмысленность какая-то.

Доев грушу, Месенн потряс рукой, стряхивая капельки сока, обтер ладонь о свои штаны.

— Я боюсь, что мы еще мало пережевывали знания о виерном взаимодействии. Что человечество не созрело до материализации виртуальностей. Что-то чересчур просто и прямолинейно мы приближаемся к поставленной цели. Не может не быть отступления, возвращения к истокам. А оное подразумевает уничтожение Ремиты. Почему ты не хочешь объединить наши общины?

Объединение меритской и ремитской общин было давней идеей мага. Олмир, более сведущий в делах общественного управления, понимал, что время подобных новшеств еще не пришло.

— Да потому, что мы пока не готовы. И ничего с нами не случится, — сказал он. — Хватит черной философии. Вначале оденься поприличнее. Может, примешь душ?

— Нет, мне некогда. Шорот собрал совещание офицерского состава экипажа чтобы выдать последние указания подчиненным. Я собираюсь оказаться там после того, как он соизволит сказать «все свободны». Думаю, что одно мое появление в святая святых — ситуационной комнате боевой рубки крейсера — будет красноречивее любых слов, и мне не придется напрягаться, чтобы убедить его быть примером лояльности в отношении Ремиты.

— Представляю, какой неожиданностью будет для них твое появление.

— Может, хочешь последовать со мной?

С минуту Олмир метался между противоречивыми чувствами.

— Как-нибудь потом. Если Шорот увидит меня с тобой на звездолете, то вроде бы формально отпадет надобность прибытия его сюда. Как я объясню народу, что уже поговорил с ним?

— Ах, да, об этом я не подумал.

— А зря. Думать полезно для здоровья. Ты посмотрел мою работу по колдовству? Я ее оформил в виде реферата. В последние месяцы мы много таких писулек подготовили для Лоркаса.

— Не по колдовству, а по концентрации виерного потенциала.

— Какая разница?

— Большая. Там бесовщина всякая, а у нас — строгая наука.

— Ну какая же наука! Дикий Маг говорил, что каждый из магов придумывает свои заклинания.

— Не заклинания, а формулы. Что в этом странного? Один и тот же результат может быть достигнут разными способами. Вот мы и добиваемся одинакового эффекта по-разному.

— Но почему?

— Кому как удобнее.

— Надо бы унифицировать, найти оптимальные.

— Сразу виден крупный общественный руководитель. Все-то у него должно быть по порядку, все должны ходить по струночке. Если бы управление виерными силами было простым, то уже давно у нас, магов, появилась бы масса конкурентов. Институт психодинамики на Центральной-три не одну сотню лет исследует паранормальные способности человека. Да только ничего не получается.

— Давно, кстати, хотел у тебя спросить, почему.

— Почему? Откровенно говоря, для меня это тоже загадка. Наверное, из-за чрезмерного наукообразия. Строгая наука начинается тогда, когда один о тот же эксперимент любой человек может повторить бесчисленное множество раз в любом месте, и результат всегда будет одинаковым. А когда имеешь дело с таким сложным инструментом, как человеческий мозг, это не всегда возможно. Поплыло настроение, съел что-нибудь не то — и виерный потенциал изменился. Сопутствующие электромагнитные поля стали вовсе другими. Одним словом, смазались объективные характеристики. Никакого повторения. В таких условиях теорию не построишь. К тому ж, как ты знаешь, виерные силы нельзя непосредственно измерить. Они относятся к ненаблюдаемым величинам. Проявляются только их свертки — сложно модулированные электромагнитные излучения, которые психодинамики называют то п-полями, то т-полями и так далее.

— Ну и что?

— Да то, что ученые Содружества погрязли в несущественных мелочах и никак не увидят свет в конце тоннеля.

— По-моему, это просто отговорки.

— Может быть. Мне не хочется объяснять их топтание на месте вульгарной тупостью. Хотя мог бы сослаться на соответствующие исторические прецеденты. Скажем, свойства магнитов были давно известны. Использовались в хозяйстве — тот же компас, например. Однако математическое выражение для магнитной силы было найдено только после открытия множества ранее неизвестных явлений в электрофизике. Если б не гений Моара, то и мы, наверное, до сих пор ничего не знали бы о виерном взаимодействии и продолжали бы морочить головы себе и другим.

Сказанное Месенном было созвучно мыслям, не до конца оформившимся и мучившим последнее время Олмира. Чтобы сбросить умственное напряжение, он встал, походил взад-вперед по кабинету. Маг в это время с аппетитом ел виноград.

— Ладно, про человеческую психодинамику поговорим в другой раз, когда у меня будет больше времени. Вернемся к насущному. Дикий Маг запретил нам использовать виерные посылы. Но мне кажется, что придется нарушить его запрет. Слишком много проблем навалилось.

— Скажи мне, что тебя волнует, — и спи спокойно.

— У тебя забот хватает. Занимайся своими делами и не лезь в мои. Я король, мне надо править самому. Так что ты скажешь о том, что я написал?

— Прочитал я твой опус и порадовался за себя. На диво с умным человеком, оказывается, выпало мне счастье общаться.

— А если отвечать по существу?

— Кое-какие неточности мне пришлось исправить, но в целом я бы поставил отличную оценку.

— Шутки в сторону, я говорю серьезно.

— Если серьезно, то твои бумаги я передал Марию. Это по его части. С ним будешь разговаривать. Уж больно непростые вопросы ты ставишь. Да и та математика, что ты применяешь… Кто тебя научил этому?

— Лоркас, конечно. Кто ж еще?

— Да, фундаментальное у вас образование.

— Так можно наплевать на запрет Дикого Мага?

— Я думаю, можно, но предельно осторожно. Скажем, применять только те посылы, которые ты отнес к первой группе. То есть имеющие одну мгновенную реакцию. Никаких надпространственных перемещений. Тем более — темпоральных забав, причисленных тобою к третьей группе. Про сотворение материи я даже не говорю.

— Это уже кое-что. На большее я не рассчитывал. Хотя, если откровенно, давно мечтаю о маленьком пространственно-временном кокончике наподобие твоей Мастерской. Скакнуть в него, прочитать бумаги, пересмотреть новости, не спеша обдумать наболевшие решения, можно и самообразованием заняться — а затем вынырнуть обратно. Мне катастрофически не хватает времени.

— Марий поможет вам соорудить личные Дуаты.

— Пораньше бы.

— Вы и так с Диким за год одолели курс обучения, на который мы обычно затрачиваем лет пять-семь. Не надо торопиться.

Откинувшись в кресле назад, Месенн в задумчивости разглядывал потолок.

— Первоначально мы исходили из того, что вы, ремитцы, — наши чистые антиподы в магии. Формируемый вами виерный потенциал противофазен нашему, что позволяет фиксировать магические конструкции в высших измерениях пространства. Делать их общедоступными. Все это так. Мы удачно провели с тобой ключевой эксперимент — создали Мост между виртуальными мирами.

— Он все еще существует? Когда в последний раз ты ходил по нему?

— Да постоянно пробую. Другие маги — тоже. Так что создание рукотворных миров, в которых возможно физическое пребывание и нас, нуситов, и обычных, не обладающих паранормальными способностями людей, есть лишь вопрос времени. И вашей настойчивости в овладении магией.

— Так что тебя беспокоит?

— Точнее, наверное, сказать, что волнует. Мне не дает покоя то, что механизм образования виерных полей у вас, ремитцев, абсолютно иной. Нам нужен источник энергии — вы черпаете ее из окружающего пространства. Мы искусственно наращиваем участки мозга, с которых сходит виерный посыл — а у вас надо притормаживать нервное возбуждение. В своем, как ты его называешь, реферате ты описал массу более тонких различий… Я прихожу к выводу, что человеческие представления о симметрии не имеют ничего общего с реальными свойствами этого явления. Пропасть между ними много больше, чем, например, между физической, материальной точкой и ее математическим представлением. В общем, на самом деле природа устроена совершенно не так, как нам кажется.

Месенн по-иному видит мир, в его мышлении переплетены в один клубок мелкие неурядицы и вечные человеческие страсти, сиюминутные желания и животрепещущие мировые проблемы, подумал Олмир и сказал:

— Ты прав. Наши, человеческие абстракции в большинстве своем отражают только степень нашего заблуждения. Чай будешь пить?

— Нет, спасибо. К тебе, кстати, рвется какая-то девица. У нее интересный виерный ореол.

— Кто такая?

— Вообще говоря, ты говорил мне про нее, но я запамятовал, как ее зовут.

Олмир подошел к рабочему столу, высветил компьютерный дневник. Перед появлением Месенна он, как обычно, заблокировал каналы связи, закрыл особым кодом все двери, ведущие в королевские покои. Таким образом, они были надежно укрыты от внешнего мира. Только три человека могли сейчас дозвониться до короля — Краев, Ламарк и Шерлок, начальник Тайной службы, — но в данном случае эти люди не станут по пустякам тревожить Их Величество.

Внешние охранные системы запечатлели настойчивые попытки Варвары Мирковой ворваться в их разговор.

— Это Варя, — пояснил Олмир. — Сейчас она ушла к себе.

— Неугомонная особа, — прокомментировал Месенн, — шлет один виерный посыл за другим, пытаясь узнать, чем ты занят. На всякий случай я отвожу от себя ее нескромные взгляды.

— Правильно делаешь.

— Интересная у нее аура…

— Это невеста Вана, — почему-то решил проинформировать мага Олмир, — учится вместе с нами. Она первой нарушила запрет Дикого Мага на использование магии. Обладает высоким Совершенством и в скором времени получит герцогский титул.

— У вас каждая достойная девица чья-то невеста.

— Да, у нас бытует поговорка «от осинки не родятся апельсинки». А потому супружеские пары среди дворян подбирают Служители, чтобы у потомства было высокое Совершенство.

— Понятно, — протянул Месенн, наклонив голову в глубокой задумчивости.

— Давай вернемся к вопросу о воскрешении, — предложил Олмир.

— Ох, опять ты по больному. У нас повисает в воздухе огромная индустрия. Для устойчивости, материальные носители Таблиц должны быть гигантских размеров. Мы отвели под них целый материк на Коларе. А Яшар изрыли вплоть до ядра. Сейчас он больше всего напоминает кусок дырчатого сыра. Что с этим делать, продолжать ли начатые работы — непонятно.

— Где выход?

— Выход в одном — в создании соответствующей киберсистемы, чтобы неправильные варианты психики воскрешаемых людей отсекать на уровне математических моделей.

— В чем загвоздка?

— Как всегда, в сложности. У Мериты нет стольких голов, чтобы писать требуемые компьютерные программы и отлаживать их. Пытались привлечь квартарцев, но у них сейчас маловато свободных программистов высокого класса. Кроме того, мы не определились с кандидатурой главы всего проекта. Архитектура требуемой системы представляется сложнейшей.

— А чем вас не устраивает, например, Лоркас? Вроде бы он считается крупнейшим специалистом Содружества по искусственному интеллекту. Научное руководство он может взять на себя.

— Он же занят у вас преподавательской работой.

— Все, кончен бал. Он заявил, что выучил нас всему, что мог, и разорвал контракт. Сейчас он в звездолете, следующим на Центральную-1. Прибудет туда через два месяца, а затем по нуль-туннелю собирается добраться до своей родины, Блезира. Там у него срочные дела. По их завершению планировал отправиться к вам. Дикий Маг выправил ему официальное приглашение.

— Прекрасно. Значит, на Ценодин его можно будет перехватить?

— Да, можно. Правда, он сильно рвется домой.

— Я его уговорю. В сложившейся ситуации дорог каждый день. Отдохнуть можно будет позже, когда заработает создаваемая нами махина.

— Тогда готовься к разговору с ним. Первым делом продумай ответ на вопрос, почему Лоркас ничего не понял из записей лекций Мария по магическому искусству.

Месенн помрачнел.

— Слепому сложно рассказывать о красотах мира. Пусть смирится с тем, что кое-что в этой жизни останется вне его понимания. Так, мне пора. Шорот торопится закрыть совещание.

— Последнее. Я слышал, что нет лучших разработчиков программного обеспечения, чем Решатели Уренара. Вы собираетесь их использовать?

— Я не могу достать ни одного экземпляра. Это необычайная редкость. Уренар давным-давно сделал всего девять штук. А после никто не смог повторить его конструкцию.

— На Ремите есть… остался один.

— Что ж ты молчал! Одолжи мне его на пару часов. Я сделаю копию.

— Видишь ли, это собственность организации, возглавляемой Родом и Нилом. Этично ли совершать какие-нибудь манипуляции с Решателем без их разрешения?

— Они когда-то согласились передать его мне на день-два. Я, к сожалению, тогда не воспользовался их любезностью. Дела какие-то срочные возникли. А то просто забыл — не помню уж точно, что мне помешало. Никак не могу привыкнуть к человеческому времени. Оно то быстро идет, то медленно. Ладно, вновь обращусь к ним.

— Мы наложили арест на их обитель. Сейчас Решатель находится там, под нашим контролем. Я могу распорядиться, чтобы его на время отдали тебе. Ты гарантируешь его сохранность?

— Конечно! Где находится родиниловская обитель?

Олмир показал место на карте.

— Отлично, — сказал Месенн, — я буду там через полчаса, как вправлю Шороту мозги.

— Я распоряжусь, чтобы охрана передала тебе Решатель на… сколько времени?

— Я же сказал: двух часов мне хватит, чтобы скопировать его.

— Значит, на четыре часа. Давно, между прочим, хотел у тебя спросить, как ты копируешь материальные предметы.

— Как-как, да никак. Ничего сложного в этом нет. Сооружаю временную петлю — и получаю столько абсолютно точных копий любой вещицы, сколько и когда мне требуется. Неужели ты не догадывался об этой возможности?

— Догадывался, но хотел убедиться.

— Ну, все. Мне пора.

— Ты навестишь меня на обратном пути?

— Нет, некогда. Спасибо за помощь.

— Пожалуйста. Когда тебя ждать снова?

— Наверное, я появлюсь здесь вместе с Марием. Из уважения к его сединам нужно показать ему дорогу сюда. Все-все, Шорот поднялся с места. Пока!

Последние слова Месенн прокричал, уже тая в воздухе.

Ван

Сразу по возвращению Ван попал под строгую опеку профессора Макгорна.

Сначала он прошел обстоятельный медицинский осмотр, затем подвергся продолжительным медицинским процедурам. Лег спать глубокой ночью, а с раннего утра — вновь процедуры. Внешний вид его, конечно, немного облагородился. Синяки под глазами уменьшились и потеряли устрашающе черный цвет. Это обстоятельство, впрочем, его больше огорчило, чем воодушевило. Чтобы попугать Варвару, он придумал залихватскую историю о приключениях на море. Но если на лице не будет убедительных доказательств — разве она поверит? Расстроенный и жутко уставший от внимания медиков, Ван решил просто так поваляться в кровати.

Расслабиться после всего пережитого и повспоминать — огромное удовольствие.

Произошедшее в домике для купальщиков сейчас не казалось ему чем-то стыдным, чересчур животным. Улыбка Милы стала восприниматься не как насмешка над ним, его скованностью и неловкостью, а как свидетельство получаемого ею удовольствия. Да-да, именно так — и где у него глаза были раньше, почему он сразу ничего не понял? Зря волновался и переживал.

Итак, он перешел в новое качество. Был сопливым мальчуганом, а превратился в опытного мужчину. Жаль, что никто, кроме него и Милы, не знает об этом. Нехорошо. Чувствуется какая-то незавершенность. Нет полноты счастья. Близких знакомых надо обязательно уведомить о случившемся, чтобы они прониклись к нему должным уважением.

А ведь все взрослые люди занимаются этим… Сначала робко, а потом все смелее и откровеннее Ван стал представлять, как занимаются любовью знакомые или просто когда-то попадавшиеся ему на глаза женщины. Мир расцвел совершенно иными красками.

Самое удивительное в этом деле — то, что преодоление стыдливости, оказывается, тоже дает определенное удовольствие. Странно. Да, и над техникой необходимо серьезно задуматься. Подковаться теоретически. В ранее прочитанной литературе, надо признать, он уделял внимание второстепенным деталям, а более важное и практически нужное упускал по непониманию.

А Мила… как она красива! Гораздо красивее многих известных ему женщин. Но все равно обратила на него внимание. Значит, и в нем есть какой-то шарм… В общем, парень он не промах. Ему будет что вспомнить в старости.

Как-то прозвучала в его присутствии распальцованная фраза, что каждый мужчина в своей жизни должен посадить дерево, построить дом, познать женщину и поучаствовать в войне. Ну, деревьев, будучи в школе-интернате, он посадил достаточно. Дом вполне можно заменить «Белоснежкой». Войн давно нет. Словом, минимальную жизненную программу он уже выполнил…

В грезах прошло полдня. Никто его не тревожил.

Возбужденно ворочаясь в постели, он почувствовал необычный запах. Сел, понюхал у себя подмышками. Да, это он стал пахнуть по-другому. Или только сейчас у него появился этот запах, а раньше ничего такого не было? Несомненно, это запах мужчины… Неужели по этому признаку можно отличить мужчину от мальчика? Вряд ли. Может, это запах похоти? Помнится, проскальзывало где-то выражение «похотливый козел». Хотя… от Милы пахло иначе — чем-то мускусным…

Сигнал вызова по компьютерной связи вырвал его из кровати. Опять, наверное, врачи! Совсем покою от них нет! Даже подумать не дают. Накинув халат, Ван подошел к рабочему столу, включил изображение.

Звонила Варвара.

— Привет, — сказала она, — ну что, допрыгался?

— Это в каком таком смысле — допрыгался?

— Да еле живого привезли.

— Ничего не еле! Я хорошо себя чувствую.

— По тебе видно! Что у тебя с лицом?

— Головой сильно ударился. Вот под глазами и вспухли синяки.

— Ты всегда был пристукнутым. Говорила же я: забрось яхту, займись лучше чем-нибудь полезным. Хотя бы спортом, как Жора. На него просто приятно посмотреть. А ты на что похож? Тощий, ручки как спички. А эти твои синяки — так вообще последний писк моды.

— Подумаешь, синяки! Заживет. Мир зато повидал. Прошел на маленьком паруснике через самый настоящий шторм. Знаешь, меня в море смыло…

— Во-во, и я о том же! Смыло! А что, если б утонул?

— Не, не утонул бы. Рядом земля была. Выплыл бы. Даже после того, как меня волной ударило о скалы, и я потерял сознание, — и то выбросило на берег. А там…

И осекся: не рассказывать же ей про Милу.

Варвара поняла паузу как невольное согласие с ее нравоучениями и озвучила главный упрек:

— Олмира тоже смыло? Если б с ним что-нибудь произошло, то кто был бы виноват, как ты думаешь? Я скажу: только ты. Яхта-то твоя. Может, ты задумывал покушение на короля?

Резонный упрек, и Ван смущенно пробормотал:

— Ничего я не задумывал. Так получилось… Зато мы с ним активно провели время. Не в кровати валялись, а мир исследовали.

— Ну, насчет кровати я сама все вижу. Не слепая, чай. Середина дня — а ты все балдеешь! Небось, и новости не слушал?

— Не слушал.

— И не знаешь, что наших чуть не убили?

— Не заливай! Кого?

— Кто-то метнул бомбу в Зойку и Селенку. Жора бросился на убийцу, не дал ему прицелиться, чтобы точно попасть в девочек. Но все равно их сильно поранили осколки. У Лены руки порезаны. А Зоя — так вообще с головы до пят была залита кровью. Ни одного живого места не осталось.

— Олмир знает?

— Ну конечно. Он полетел туда, но чуть-чуть не успел защитить свою… пассию. Целое утро по телевизору крутят одни и те же кадры: наш король со слезами на глазах держит на руках Зойку. А про то, что настоящим героем оказался Жора, что он тоже сильно пострадал от убийцы, когда боролся с ним не на жизнь, а на смерть, — не говорят.

— Ничего не видел и не слышал! Меня врачи обрабатывали. Сейчас посмотрю новости.

— Погоди, успеешь. Все живы. Говорят, что даже никаких следов от ран ни у кого не останется. Так что это может подождать. Я тебе звоню по другому поводу. Надо во что бы то ни стало вновь поставить на Коронном Совете вопрос о моем герцогстве.

— Ну что ты все о герцогстве печешься? Такие события!

— События событиями, а дела делать надо.

— Да ладно, потом как-нибудь.

— Когда — потом? Вечно ты отлыниваешь. Я пашу, как карла, а ты собираешься придти ко мне на все готовенькое? Дудки-с! В общем, слушай. Олмир чем-то занят, и я не могу к нему прорваться. Но вы с ним друзья, поэтому тебя-то он выслушает. Ты серьезно поговоришь с ним о нашем будущем. А то Аполлон стал герцогом…

— Он, говорят, рисунки голой Зойки скинул в общую сеть. Ты их видела?

— Видела. Ничего особенного. Не отвлекай меня от главной мысли. Так вот, Аполлону передали титул герцога. Жора уже давно правит своим Домом. Зоя — тоже. С Юлькой тоже все понятно, герцогство от нее никуда не убежит. А вот у нас с тобой никакой ясности. Это несправедливо…

Варвара говорила и говорила. О кознях кучки смутьянов во главе с Благовым, затуманивших мозги простым луонцам. О неприличном поведении Юлианны, задумавшей соблазнить Олмира, чтобы расстроить его помолвку с Зоей. О том, что она, Варвара, стала объектом зависти многих людей, в отношении которых раньше и подумать-то грешно было, что они способны на такую низость… Ван слушал и слушал ее, послушно поддакивая когда это требовалось, а сам думал о другом.

Он сравнивал Варвару с Милой, и это сравнение вначале было не в пользу нареченной его супруги. Тощая больно. А Мила такая мягкая, и все у нее на месте, идеальная фигура. Все оформившееся — груди, попа… Руки очень нежные… С другой стороны, глаза у Варьки так и сверкают. Где-то было написано, что это признак особой страстности. О том же вроде бы говорит то, что Варькины груди торчат в стороны, а не прилеплены друг к другу в кучку. В общем, она тоже ничего. Только неопытная еще. Надо бы ее просветить…

— Что ты так на меня уставился? — вдруг смутилась Варвара. — Как-то странно ты смотришь. Может, у тебя сотрясение мозга?

— Нет, я в полном порядке. Знаешь, когда меня выбросило в море…

— Опять ты уводишь меня в сторону! Не перебивай. Слушай внимательно.

И Варвара опять завела свою любимую песню. Больше всего, оказывается, ее возмущало требование королевской администрации о прохождении ею тестов, обязательных для руководящего состава центральных органов Галактического Содружества. На Ремите подобному тестированию подвергались только кандидаты на занятие выборных муниципальных должностей. Что же получается — в огороде бузина, а в Киеве дядька, как говаривал Кокроша? Она должна стать главой нового Большого Дома не потому, что ее кто-то выбирает, а по праву крови. Причем здесь какое-то тестирование? Никто из герцогов никогда никаких тестов не проходил. Даже Олмир перед восшествием на престол не демонстрировал психоаналитикам свои качества общественного руководителя. Почему она должна тестироваться? Что, из особого вещества сделана? Не на Ремите рождена? Для нее особые законы? Или она черная кость, а Зойка, Юлька, Жора и прочие — белая? Так нечестно! Ван должен обязательно поговорить с Олмиром. Пусть снимут дурацкие требования в ее отношении!

— Ладно, — сказал Ван, когда слушать ему стало совсем невмоготу, — я все понял. Поговорю я с Олмиром, не переживай.

— Да я знаю, что ты с ним поговоришь — как же иначе? Я о другом толкую. О том, как тебе следует с ним говорить. Во-первых, ты сошлешься на положения Канона…

Нет, с Варварой не пройдет дешевый номер сказать «все сделаю», а самому палец о палец не ударить. Она разработает стратегию и тактику. А потом все дотошно выспросит, проконтролирует правильность исполнения. Ван знал про это, и потому послушно выучивал сложные инструкции.

Наконец, Варвара удовлетворилась достигнутым и тут же распрощалась. У нее было много дел. Ей некогда языком молоть, переливая из пустого в порожнее. Ван жив, утверждает, что здоров, — ну и ладно. Пусть потрудится на общее благо, а не прохлаждается, как какой-то недоумок.

Ван включил новостной канал, нашел репортаж Вячеслава Кутузова о ночных происшествиях в Сфинксе. Понервничал, попереживал за пострадавших. Понегодовал по поводу неэтичного поведения неведомого заказчика преступления, заставившего посланного им убийцу стереть обязательную метку на теле. И почему всегда все самое интересное и важное случается без его участия?! Почему он постоянно оказывается на периферии потока жизни?!

Поймал выступление по телевидению Олмира — его, вообще говоря, передавали каждый час, а многие комментаторы обсуждали на все лады.

Олмир выглядел чересчур спокойным и говорил как-то не так, как обычно. Не своими словами. Удивился поднявшемуся шуму по поводу прибывших звездолетов и вокруг задержания Шамона. Посетовал на возмутительное, недостойное дворянина поведение Благова. Особо остановился на неудачном ночном покушении на Зою, Селену и Георгия. В его словах так и проглядывал скрытый упрек: что же это такое, как так получается, что множество взрослых людей позволяют манипулировать собой? Почему они не могут отделить зерно от плевел? Почему вдаряются в надуманные переживания? Вану стало стыдно за соотечественников. Хорошо, что лично его совесть чиста.

Расчувствовавшись, он позвонил другу.

Олмир находился в малом кабинете и, видимо, напряженно работал. Одет и причесан, как всегда, безукоризненно. Вокруг груды бумаг, горят все компьютерные экраны. Ван понял, что не до него, порадовался в душе, что его не касаются королевские заботы, и сказал:

— Я оторву тебя на минутку. Посмотрел последние новости. Ужас! С тобой все в порядке?

— Да, Седой. Со мной всегда все в порядке. А вот Зое досталось. Ты бы видел, сколько крови она потеряла!

— Видел я. Кутузов показал все самое… интересное.

Замолчал, сообразив, что слово «интересное» неуместно, и поправился:

— Самое волнующее и главное. Такие страхи, оказывается, происходили. А меня врачи насиловали, чтобы убрать синяки под глазами. Видишь, почти пропали уже.

— Да, стали гораздо меньше. Медицина у нас на высоте. Зое говорят, что шрамов не останется, если строго соблюдать медицинские предписания. Сейчас она в больнице, в Конде, и врачи не разрешают ей улететь сюда. Жора тоже там, на обследовании.

— А Селена?

— Здесь, в Мифополе. Ее отцу снимают повязки после операции.

— Понятно. Я, пожалуй, слетаю навестить Жору.

— Валяй. Его надо навестить. Только будь, пожалуйста, завтра к ужину здесь. Я хочу разобраться с Аполлоном и приглашаю всех наших. Пусть сообща решают, что делать.

— С его рисунками?

— Да, — буркнул Олмир, разом посуровев.

Ван собрался было прервать связь, но вспомнил данные Варваре обязательства. Тяжело вздохнув, сказал, отступая, впрочем, от полученных инструкций:

— Со мной только что Варька разговаривала. Она переживает по поводу каких-то тестов.

— Глупая потому что, — улыбнулся Олмир. — Мне известно, что дома, в неофициальной обстановке она их легко прошла. Не понимаю, что ей мешает повторить попытку.

— Ну, есть у нее кое-какие соображения.

— Ладно, передай ей при случае, что Краев может снять требование насчет тестирования. Но взамен я хочу попросить ее об одном одолжении.

— Передам, — сказал Ван и, махнув рукой на прощание, прервал связь.

Прекрасно! Совесть его чиста — Варварову просьбу выполнил и, естественно, получил положительный ответ. Иначе, впрочем, и быть не могло. Жаль, конечно, что как-то не сложилось сказать про Милу. Сообщить Олмиру о произошедшем на острове — это не хвастовство, нет. На правах близкого друга он просто обязан подробно рассказать свои впечатления, поделиться опытом, предостеречь от возможных ошибок. Ну, ничего, потом как-нибудь расскажем, а сейчас летим в Конду.

Перед тем, как отправиться к Георгию, Ван основательно перекусил, поговорил с отцом. Выслушав дежурные нравоучения, выпросил право воспользоваться литом и полетел в Конду.

Георгия, перевязанного и с головы до ног утыканного медицинскими датчиками, он нашел в кабинете главврача. Герцог Цезийский управлял вверенным ему Большим Домом.

После первых приветствий и рассказов Георгий пожаловался:

— В общем-то я себя нормально чувствую. Бок лишь немного болит — говорят, трещинка в ребре. Я бы сам все залечил за одну-две тренировки, но местные врачи боятся, что где-то могут быть скрытые гематомы, и держат меня под постоянным контролем. Но вечером, я думаю, они меня выпустят. Жаль, что я сам не смог скрутить того гада.

— Но он же взрослый мужчина, специально обученный.

— Знаем мы таких обученных! В спортивном поединке я, наверное, обломал бы его в два счета несмотря на то, что физически он сильнее. А тогда у меня первоначальная позиция была абсолютно проигрышной: он прижал меня лицом к полу и принялся молотить, как куль с навозом. Уворачивался я, блокировал, да пропустил пару ударов и отрубился. Очень жаль.

— Варька говорит, что ты настоящий герой.

— Да ну тебя, — засмущался Георгий.

— Точно! Я тоже так считаю.

— Герой не тот, кто направо налево махается, а тот, кто выигрывает. Я проиграл.

— Ты не проиграл. Благодаря тебе помощь подоспела вовремя.

— Но я-то ничего про ту помощь не знал. И вообще, давай оставим эту тему. Мне неприятно вспоминать. Чем больше я думаю про случившееся, тем больше ошибок нахожу в своих действиях.

— Как ты оказался в Сфинксе?

— Где же мне было быть? — искренне удивился Георгий. — Я не слепой, я видел, что Зоя места себе не находит. Что-то у нее произошло. А Олмир вместо того, чтобы разобраться в ситуации, сам на нее напустился. Не ожидал я от него подобной глупости. Не ожидал.

— Он считал, что Зоя предала его, собирается расторгнуть помолвку.

— Как это — считал? С каких щей? Не понимаю. Он мужчина — должен был разобраться, а не дуться, как малый ребенок. Про Аполлона Шойского я вообще не говорю. Впредь никаких отношений с ним у меня не будет!

Вану не понравилась безапелляционность Георгия. Но он не нашел, что сказать.

Они помолчали немного, потом Георгий спросил:

— Ну, а как ваше путешествие?

— О, прекрасно! — воодушевился Ван и приступил к обстоятельному рассказу.

Он недалеко отходил от истины. Разве что шторм у него выходил посильнее, качка попротивнее. Да электронная аппаратура яхты хуже справляла свои функции, в результате чего ему, капитану, пришлось без сна и отдыха торчать за штурвалом. Попутно родилось несколько новых теорий морских течений около Беззаботных островов. Тут Георгий позволил себе немного усомниться — темой одного из его рефератов, предложенных в свое время Лоркасом, была гидродинамика, и он досконально изучил предмет. Вану пришлось свернуть описание гибели яхты и рассказывать об островитянах: их лени и несобранности, нечистоплотности, глупых обычаях и одежде. А также о чудных достопримечательностях — например, о нудистком пляже.

Георгий слушал с большим интересом. Вставил замечание, свидетельствующее о знании климата той зоны, в которой лежат Беззаботные острова. Ван поддакнул ему: прекрасная была погода, разве что чуть жарче, чем надо бы для полного счастья.

После очередной рабочей паузы Ван приступил к главному.

— Ты можешь мне не верить, но я там зашампурил одну бабенку. Честное слово!

Георгий с недоверием покосился на Вана, и тому пришлось чуть подправить произошедшее в действительности:

— У них это обычное занятие. Почти первобытное существование. Ни компьютеров, ни книг, поэтому больше им нечем заниматься. Трахаются, как кролики. У меня это получилось само по себе, я сам не ожидал. Разговорился с… — Ван чуть было не произнес имя, но вовремя спохватился: вдруг Георгий возьмет, и помчится к Миле выяснять, правда ли это. К тому ж вроде бы не принято рассказывать о женщинах то, что может подпортить им репутацию, — с одной дамочкой. Надо сказать, она покрасивее и посексуальнее будет многих Олмировских фрейлин. То да се. Чувствую, что она мне намекает, что не прочь. Я ее в кусты — и такое началось!

Георгий не смог скрыть заинтересованности.

— М-да. Ну и как это — спать с женщиной?

— О, знаешь, такая встряска. Я потом еле отдышался. Словно пробежал километр как стометровку. Руки-ноги дрожат… сердце колотится… Но все равно кайф, словно… словно крупные соревнования выиграл…

Ван говорил, а сам клял себя за косноязычие. Не в физической нагрузке главное, а в переживаемых чувствах, в душевном подъеме. Какой убогий пересказ у него получился! Надо было заранее подыскать нужные слова. Конечно, физиологические подробности объяснять Георгию стыдно, но обо всем другом…

Георгий послушал его запинающуюся речь, и неодобрительно сказал:

— В общем, мне все понятно. Ты неправильно поступил.

— Почему? — несказанно удивился Ван.

— Потому, что ты уже обручен с Варварой. Значит, ни с одной другой девушкой ты не имеешь права вступать в связь. Сам подумай: получается, что ты изменщик. Это недостойно нормального человека, а дворянина — особенно.

— Но мы еще не поженились!

— И что с того? Представь, что она начнет с кем-нибудь трахаться. Хорошо тебе будет?

Сама мысль о такой возможности была неприятна. Но Ван не подал вида и беспечно сказал:

— Не, Варька не начнет. Она позднего развития и помешана на своем герцогстве. Больше ни о чем не думает.

— А если подумает?

— Ну, я полагаю… мне будет неприятно, — нехотя признался Ван. Покопался в своих чувствах глубже, прикинул реакцию и честно добавил: — Может быть, я даже откажусь на ней жениться. Женщина обязана беречь себя для детей, для семьи.

— Она обязана, а ты нет? Так нечестно. У нас равноправие. В общем, поразмышляй над моими словами и впредь веди себя благоразумно.

Георгий был не вполне искренним. Он считал, что для того, чтобы быть женщине надежной опорой и поддержкой, мужчина должен все знать, все уметь, через все пройти. Из этого тезиса логически следовало, что первый сексуальный опыт мужчина должен получить на стороне. Но все равно надо было осадить Вана хотя бы из воспитательных соображений.

А Ван взял на заметку: будущие любовные приключения надо тщательно скрывать от Варвары. А то, не дай бог, она решит и в самом деле отомстить ему и закрутит с кем-нибудь настоящий роман. Ее же не удержать. Если за что возьмется, то будет заниматься этим до посинения.

— Естественно, я ей ничего про твой проступок не скажу, — закончил Георгий, по-своему понявший молчание Вана.

Да, осечка вышла, подумал Ван, странно Жора прореагировал. Может, еще не созрел из-за своих бесконечных тренировок? И чтобы перевести разговор на другую тему, спросил:

— Как вы существовали-то в Сфинксе без электричества, киберприслуги, без туалетов?

Георгий поделился печальным опытом. Потом они поговорили о всякой второстепенной всячине и распрощались. Герцогу Цезийскому надо было работать. А у Вана возникли новые планы.

Во время обратного перелета в Мифополь он опять смотрел новости. Узнав, что в королевском дворце открыта экспозиция космической техники, решил посетить ее. Но потом, сперва надлежит заняться более важным делом. И при подлете к столице резко изменил курс, направив свой воздушный аппарат в сторону Беззаботных островов.

Суд

Никогда ранее королевский ужин не проходил в такой тягостной обстановке, при полном молчании. Изысканность и вычурность предлагаемых блюд вызывала раздражение.

Олмир, сидевшей во главе стола, даже не притронулся к вилке. Селена Бюлова и Георгий Цезийский лениво ковыряли в своих тарелках. Варваре Мирковой и Юлианне Кунтуэской тоже кусок в горло не лез. Лишь главный «виновник» торжества, Аполлон Шойский жевал как ни в чем не бывало, со смаком прихлебывая из кубка вино. Глядя на него, Ван, испытывающий голод, не удержался и проглотил несколько кусочков, делая вид, что совершил сей героический поступок только из уважения к королевской персоне.

Первой не выдержала Селена. Отшвырнув вилку, она поднялась, не спрашивая разрешения Олмира, и сказала:

— Все, хватит с меня! Сидят, как воды в рот набрали! Лучше бы сразу подрались или еще что. Свое отношение к художествам Полло я уже сказала Зойке и Жоре. Добавить мне нечего, и потому ухожу. Разбирайтесь без меня. А этого… художника вшивого я видеть не могу!

Повернувшись, она твердо направилась к выходу. Олмир не стал ее удерживать.

— Ваше Величество, — вслед за ней поднялся со своего места Георгий Цезийский, — разрешите мне последовать за Ее Светлостью Бюловой.

— Жора, — мягко возразил Олмир, — я хотел поговорить в узком кругу, по душам. Среди своих. Тебя будет не хватать.

— Боюсь, мое присутствие не даст ничего конструктивного. Я глубоко убежден: каждое зло должно быть наказано. Аполлон Шойский совершил тяжкий проступок, и обязательно должен быть привлечен к ответственности. А какое именно наказание ты придумаешь ему — не столь важно. К моему прискорбию, в последнее время ты тоже оказался не на высоте.

— Да, я тоже сплоховал, оставив Зою в одиночестве сражаться с Благовым, — совсем не по-королевски сказал Олмир. — Я принес герцогиня Луонской свои извинения. Может, мне следует повиниться и перед тобой с Селеной за причиненные неудобства?

Георгий резко вскинул голову, как от пощечины.

— Позвольте, Ваше Величество, не увидеть за Вашими словами оскорбления в свой адрес. Мое присутствие здесь действительно ничего не даст, так как я уже все решил для себя пока находился в Сфинксе.

— Интересно, что. Я когда-нибудь узнаю об этом? — поинтересовался Аполлон.

— Несомненно. Я решил, что ты для меня просто не существуешь, и все! Вместо тебя я всегда буду видеть пустое место. Я никогда с тобой не поздороваюсь, не заговорю. Никогда! Будешь подыхать — пройду мимо. Так будет до скончания моей жизни.

Не прав Жора, думал Олмир. Перед его внутренним взором стояло видение: Георгий с Аполлоном идут в обнимку куда-то по безбрежному полю, рассекая высокую — им почти по пояс — траву. Их радость от встречи казалась такой сильной, что у него невольно вырвалось:

— Не стоит без нужды говорить «никогда». Это слово чересчур обязывающе. Жизнь длинна и сложна, все в ней может случиться.

Георгий смутился и заговорил тоном пониже:

— Я полагал, что имею в Аполлоне Шойском друга. Ну, почти друга. Близкого по духу человека, с которым провел детство. Мне не нравились некоторые его поступки и мысли. Ничего, успокаивал я себя, зато в главном он свой, правильный. Человек, имеющий честь и достоинство. К моему глубокому сожалению, я ошибался.

— Насчет чести и достоинства, как я понимаю, мы сейчас и поговорим, — с легкой усмешкой сказал Аполлон, поднося ко рту вилку с наколотым на нее кусочком рыбы.

— Это вы, если пожелаете, будете говорить и об этом, и о том. А я уже все сказал. Сегодня моя канцелярия разослала циркуляр во все присутственные места и общественные организации моего герцогства с рекомендацией не устраивать с шойцами никаких совместных мероприятий и прочих междусобойчиков. Все, дружба кончилась. С этих пор никакого обмена делегациями, студентами, поездками коллективов народного творчества и теде и тепе. Мы будем бойкотировать все зачинания кабанов. И продолжаться так будет до тех пор, пока титул Шойского герцога будет принадлежать этому недостойному человеку, — Георгий ткнул пальцем в сторону Аполлона.

— Фи, как грубо и нетактично! — заметила Юлианна.

— Зато прямо и честно, — парировал Георгий.

Очередная трещинка возникла в обществе, с тоской подумал Олмир.

Всем понятно, что каждая смерть оставляет у кого-то в сердце неизгладимую боль. Но не все чувствуют опасность мелких неурядиц. Однако любая ссора, малейшая обида, минутное недопонимание чьего-нибудь поступка разрыхляют ткань человеческих отношений. Подтачивают общественное единство. Канцлер с Жаном Мерсье только-только приступили к разгребанию последствий «подвигов» Благова и его приспешников. А Георгий раздувает новый конфликт, уже на официальном уровне, между двумя герцогствами. Вероятно, он принял это импульсивное решение под гнетом обстоятельств, в тревожные дни кризиса. Не сладко, видимо, им жилось в Сфинксе. А потом у него не хватило здравого смысла одуматься. Что ж, придется применить королевскую власть и дезавуировать несоразмерные указания администрации Дома Петуха. Но вначале надо попытаться разубедить Жору. Это лучше всего делать один на один. Ладно, пусть сейчас уходит. Тем более что он до сих пор продолжает стоять, настаивая тем самым на своей просьбе.

— Я сильно разочарован, — как можно суше сказал Олмир. — Я собрал вас, чтобы посоветоваться, выяснить отношения. А услышал от своего верного соратника герцога Цезийского чудовищные вещи. Что ж, он может удалиться. Я не хочу противиться его желанию уйти вслед за своей будущей супругой, графиней Селеной Бюловой. Однако пусть знает, что разваливать наше государство ему никто не позволит. Я немедленно дам указания королевской администрации провести юридическую экспертизу его последних распоряжений и, при возможности, отменить их.

— Ваша воля, Ваше Величество, — склонился в положенном по этикету поклоне Георгий и быстрым шагом вышел из зала.

С его уходом возникла гнетущая тишина. Олмир подождал, пока Аполлон прожует, и сказал:

— Я вижу, что никто из собравшихся не голоден. Поэтому предлагаю перейти в соседнюю комнату и поговорить, не отвлекаясь ни на что. Нет возражений?

— Мой Дом, насколько мне помнится, уведомлялся только насчет приглашения меня на королевский ужин. Неужели в программе вечера предусмотрены какие-то увеселительные мероприятия? Распространяются ли на время их проведения полученные мною гарантии безопасности?

— Какие еще гарантии, шут гороховый!? — воскликнула Варвара.

Олмир промолчал, направляя оставшихся в помещение, примыкающее к залу. Дворец строился с учетом давних традиций возведения подобных зданий, и рядом со столовой располагалась комната, называемая курительной. По прямому назначению она не использовалась — на Ремите не прижилась привычка дымить табаком, а тем более его сомнительными заменителями.

— Садитесь удобнее, — сказал Олмир. — Располагайтесь, как сочтете нужным. При нашем разговоре будет присутствовать Зоя, но вы ее не увидите. Она до сих пор в бинтах и не хочет в таком виде показываться вам на глаза.

— Подумаешь, нежности какие. Никто ее не укусит. Могла бы и показаться, — проворчала Варвара, усаживаясь в кресло посреди комнаты.

— Ваше Величество, — пропела Юлианна, — я предлагаю вначале поговорить о поведении герцога Цезийского. Мало того, что он оскорбляет равного ему по положению, но еще и сеет смуту в Вашем королевстве. Как это так — никаких дружеских отношений между герцогствами?

У нее был свой расчет: нападая на Георгия, она косвенно выгораживала Аполлона.

— Я поговорю с ним позже. Думаю, он изменит свое решение и принесет искренние извинения всем ущемленным в чем-либо жителям и своего герцогства, и Шойского.

— Он ничем не лучше Аполлона, коли позволяет себе такие вольности, — добавила Юлианна, празднуя маленькую победу.

Олмир обвел взглядом комнату, собираясь с мыслями. Варвара с гордым видом застыла в кресле. Юлианна все не может усесться. То поправляет волосы, то распрямляет воображаемые складки на платье. Ван с кислой физиономией — вот-вот расплачется — скромно приютился у стенки. Аполлон Шойский с саркастической улыбкой на лице вальяжно раскинулся в кресле, стоящим напротив Варвариного.

Итак, их здесь пятеро. Зоя, наверное, приглядывает за происходящим по компьютерному монитору. Селена и Георгий отказались участвовать в разговоре. Да, целую вечность не собирались они вместе. А ведь почти одиннадцать лет прожили бок о бок. Столько у них совместных переживаний и открытий, шалостей и достижений.

— Давайте оставим графов и герцогов за стенами этого помещения, — сказал Олмир. — Поговорим как нормальные люди, прожившие рядом почти всю жизнь. Нам нечего пыжиться друг перед другом. В конце концов, это все наносное, временное или случайное.

— Ну, тебе-то легко так говорить, а для меня стать герцогиней — большая проблема, — возразила Варвара. — Тесты какие-то для меня выдумали.

— Я же говорил тебе, что их можно отменить, — подал в тревоге голос Ван.

— Говорил что-то неразборчивое. Я ничего толком не поняла.

— Обсудим твои проблемы после, — предложил Олмир.

— Это когда — после? Давай сразу, чтобы я понимала, в какой роли я нахожусь. То ли я ровня Поллу и могу говорить что думаю, то ли мне на всякий случай заискиваться перед ним. Вдруг его голос окажется решающим.

— Какая ты, Варвара, оказывается, завистливая и… и… карьеристская, — укоризненно сказала Юлианна. — Я, например, вовсе даже не думаю о своих титулах. В первую очередь женщина должна заботиться о своей красоте и привлекательности.

— Я бы тоже ни о чем не думала при таком папаше и женихе-герцоге, — парировала Варвара. — А так мне обо всем приходится заботиться самой. Никто мне не поможет. Никто и никогда!

— Никуда от тебя не денется твое герцогство! — заявил Олмир. — Это я твердо обещаю. Можешь говорить без оглядки на кого бы то ни было и на что бы то ни было.

— Ну да! А тесты?

— Я же сказал: обсудим это один на один. У меня будет к тебе деловое предложение.

— Ну вот, опять какое-то предложение, — недовольно протянула Варвара, ликуя в душе: там, где присутствует слово «деловое», она не останется в накладе.

Некоторое время стояла тишина.

— Я собрал вас вот по какому поводу, — медленно произнес Олмир. — Как вы знаете, Аполлон сделал общим достоянием рисунки, которые и я, и Зоя считают оскорбительными. Все их видели? Хорошо, что мне не придется лишний раз демонстрировать эту… пакость. Я хочу узнать ваше мнение о данном событии и о том, как мне следует поступить в сложившейся ситуации.

Никто не захотел немедля сообщать свое мнение.

— Пусть он сам расскажет, как дошел до такой жизни, — не выдержала тишины Варвара.

— Да-да, — поддержала ее Юлианна, — Полло, растолкуй им, как в здоровом обществе принято относиться к художественным произведениям.

— И к порнографическим тоже, — подковырнула Варвара.

— Дорогуша моя, ты хоть знаешь, что это за зверюга такая — порнография? И откуда только ты набралась таких страшных слов! — съязвил Аполлон.

— Я не твоя. И не дорогуша! Отвечай по существу, извращенец.

— Хорошо, отвечу. Сразу скажу, что эти рисунки не предназначались для публикации. Я делал их только для себя. Это первое. Второе: а что, собственно, в них плохого? По-моему, очень даже здорово нарисовано. Так же скажет вам любой человек, мало-мальски разбирающийся в живописи. Может, я как-нибудь изуродовал Зою? Нет, я изобразил ее даже лучше, чем она в жизни. Может, я допустил какую-нибудь двусмысленность, намекнул на что-то неприличное? Дал повод думать о каких-либо ее пороках? Смею заверить: нет. Не понимаю, почему и откуда ко мне какие-то претензии.

— Не кроши батон! — встрепенулась Варвара. — Что же это у тебя получается? Выхожу я утром из дома, а тут плакат висит, на котором я изображена в самом что ни на есть голом виде. Рядом люди проходят, в меня пальцами тычут. Сравнивают, где я лучше — там или живьем. И ты предлагаешь мне чем-то любоваться? Да я под землю от стыда провалюсь!

— Зачем проваливаться-то? Стесняешься своего тела? Полагаешь его некрасивым? Ну, это дело вкуса. Некоторым, конечно, нравятся женщины поупитаннее… — так как Варвара соскочила с кресла, готовая, видимо, вцепиться в него, Аполлон взял другой галс: — Все дело в воспитании. Ты не такая, как все. А большинство девушек мечтает попасть на обложки журналов. В любом виде. Лишь бы их увидели. Оценили их красоту. Рвутся в актрисы. В дикторы. В манекенщицы. В стюардессы, во все рекламные агентства. Да куда угодно, хоть к черту на рога, лишь бы быть на виду. Лишь бы их портреты выходили миллионными тиражами. Это в природе всех женщин, причем в любом их возрасте. То есть это вполне естественное явление. Никакого извращения здесь нет.

— Но если я не такая, значит найдутся и другие не такие, — возразила Варвара, едва сдержавшись от перехода к активным действиям, и закончила излюбленной Лоркасовской фразой: — У тебя хромает логика.

— Тебе виднее, — послушно согласился Аполлон, по-прежнему с опаской поглядывая на нее, — я простой художник. Это вы по-настоящему образованные люди. Я не посещал ваших университетов. С превеликим трудом осилил несколько лекций, любезно присланных мне Лоркасом.

— Конечно мне виднее! Если следовать ходу твоих мыслей, то можно оправдать любого насильника: он, дескать, действовал из лучших побуждений. Хотел доставить жертве изысканное удовольствие, так?

— Ну, физическое насилие — это совсем другое дело…

— Какое это — другое? В чем по существу оно другое?

— Мне как-то неудобно объяснять…

— Да ты просто не можешь! Кроме того, есть такие юридические понятия, как растление, принуждение… Мне продолжать?

— Какая эрудиция! Ты, наверное, большая дока в юриспруденции?

— Дока — не дока, но за свои слова отвечаю! — сказала Варвара, покосившись на Олмира.

Опять воцарилась тишина.

— Может, в чем-то, совсем-совсем малом Полло все же прав, и его не следует сильно ругать за неуклюжую попытку самовыражения? — робко выдала заготовленную фразу Юлианна. — Мне, например, тоже кажется, что ничего страшного в его рисунках нет.

— У мужчин они могут вызывать желание, — вставил реплику Ван.

— Так это хорошо! Женщина должна быть довольна, что желанна. Если б он меня так нарисовал — в голосе Юлианны мелькнула нотка обиды, — то, наверное, я была бы только рада.

Лукавила она: вот если бы Аполлон нарисовал ее очень красиво, так, чтобы она привлекала взоры и мысли всех мужчин, но была одета — то, конечно, это было бы здорово. А раздетой… нет, не надо. В женщине всегда должна оставаться загадка. Да и… стыдно почему-то. И почему он рисует Зойку, а не ее, свою нареченную супругу?! Обидно.

— А я не хочу быть желанной непонятно кому! Я должна обладать правом выбора и быть желанной тому, кто мне нравится, — сказала Варвара, бросая испытывающие взгляды в сторону Вана. — Я не хочу походить на какую-то там проститутку, доступную всем и каждому! По-моему, все девушки желают именно этого же.

— Ты еще про порнографию что-нибудь вверни, — по-доброму посоветовал Аполлон.

— И вверну! Подожди еще. А ты что молчишь? — обратилась Варвара к Вану. Тот, глубоко погруженный в себя, вздрогнул от неожиданности.

За свою короткую жизнь Ван попадал во множество передряг. Рвал и ломал у себя все, что только можно — руки, ноги, шею, ключицу, нос, несколько раз получал трещины ребер. Постоянно ходил в синяках и порезах. Но самую болезненную травму — душевную — он получил вчера.

Появившись полным радужных надежд перед Милой, он испытал шок. Полностью обнаженная, она веселилась в обществе мужчин и женщин, так же не утруждающих себя обилием одежды. Его робкие просьбы набросить что-нибудь на себя вызвали насмешки. А потом она заставила его поддерживать костер, пока… В общем, все, с чем он столкнулся, было ужасно. Вернувшись в Мифополь, он всеми силами старался забыть пережитое. А в результате постоянно думал о нем.

Проделав странный пируэт, мысли его бились, как муха в банке, около одного: ну кто тянул его за язык, зачем он наболтал Георгию невесть что про островитян! Старая проверенная примета — меньше говори о своей жизни и планах на будущее, если сомневаешься в их исполнении. Удачу легко вспугнуть неосторожным словом. Невероятные, но произнесенные вслух опасения и страхи начинают реализовываться. Даже мимолетная мысль может материализоваться, и не надо без особой нужды будить чудовищ. Он нарушил это простое правило, и безобидное желание приукрасить действительность, придать словам больше убедительности обернулось кошмаром наяву.

— А что я? Я ничего, — с хрипотцой в голосе ответил Ван.

— Говори, что думаешь о поступке Аполлона. Тебя спрашивают.

— Что тут думать-то? Пусть лошадь думает — у нее голова большая. Он поступил плохо.

— И ежу понятно, что плохо. Ты расскажи, в чем плохо и почему. Чтобы ему стало понятно. Ему и еще некоторым особам, — Варвара пристально посмотрела на Юлианну.

— Да что тут говорить? Каждый человек является хозяином самого себя — мыслей, внешнего облика и прочего. Поэтому с этической точки зрения поступок Аполлона сродни воровству. Он украл у Зои ее образ. Мало того, при этом он решил прославиться и опубликовал свои художества.

— И не думал прославляться, — возразил Аполлон.

— Никто не знает, о чем ты думал, и умеешь ли ты вообще думать! — осадила его Варвара. — Продолжай, Ван. Ты хорошо начал.

Приободренный Ван немного воспрял духом и отвлекся от тяжелых воспоминаний.

— Вспомните Золотое правило этики, которое Лоркас неоднократно нам втолковывал: веди себя так, как хотел бы, чтобы поступали по отношению к тебе. Если кому-то последствия твоего поступка неприятны, значит ты поступил плохо. А кому понравится выставляться всем напоказ голышом? Только людям с нездоровой психикой.

— Правильно! — прокомментировала Варвара. — Я давно знала, что Аполлон грязный извращенец. Его и Юлианну лечить надо. Принудительно.

— Меня-то зачем лечить? — удивилась Юлианна, испугавшись неожиданному обороту мыслей подруги. Наверное, уже бывшей подруги. — Я никого не рисовала.

— Ты все время о сексе думаешь.

— Нет, не думаю!

— Ну, только о своей красоте печешься. Ведешь разгульный образ жизни. Вместо того, чтобы учиться, закатываешь один бал за другим. Вон, несколько дней назад приехала к нам на пять минут, а все время с поклонниками по телефону проговорила.

Про дошедшие до нее слухи о том, что Юлианна пыталась совратить Олмира, Варвара дипломатично промолчала. Хотя очень хотелось сказать.

— Неправда! — покраснела Юлианна. — Не было такого! А живу я так, как хочу. И ты мне не указ! Я почти что герцогиня, а ты кто? Ты никто! Так что примолкни, дорогуша.

— Я не дорогуша! — изошла негодованием Варвара.

— Перестаньте, — попытался в зародыше утихомирить страсти Ван. Юлианна наступила Варваре на больную мозоль, и он знал, что основная тяжесть последствий этого рано или поздно должна будет упасть на него. — Все, что до этого я сказал, имеет почти нулевое значение. Это была всего лишь преамбула, несущественное вступление.

— Ничего себе! А что же главное?

— Главное заключается в том, что к нам не применимы общечеловеческие правила. Мы не простые люди. Ольк предложил сейчас просто поговорить по душам. Но это неправильно. Все, здесь собравшиеся, не обычные люди. Мы политические фигуры.

— Ну и что? — потребовала продолжения Варвара. Ей самой сразу стало все ясно, но она хотела, чтобы очевидные истины прозвучали из других уст.

— А то, что не дело, если будущую королеву будут представлять не в том виде, что положено. Представьте себе: идет трансляция какой-нибудь официальной церемонии, а у зрителей перед телевизором понаклеены цветные репродукции с королевой в чем мать родила. Дальше, как говорится, ехать некуда. Что делать? Никакие задушевные беседы здесь не помогут. Только грубая сила. Слава богу, есть у нас закон о чести и достоинстве. Надо только применить его, и все. Пусть Аполлон будет официально наказан. На полную катушку.

— Он стал главой Большого Дома, — напомнила Варвара, — и чтобы судить его, требуется разрешение Коронного Совета. В истории нет ни одного прецедента осуждения герцога.

— Я не намерен прятаться от ответственности за титулом, — твердо сказал Аполлон. — К сожалению, сейчас внутриполитическая обстановка в моем герцогстве такова, что я не могу сложить с себя верховенство в роду. Но выход есть — дуэль. Год назад мы с Олмиром уже выясняли отношения между собой. Тогда я проиграл. Сейчас можно повторить попытку. Довести наше неприятие друг другом до логического конца. Я предлагаю скрестить шпаги.

— Новая дуэль невозможна.

— Почему? Потому что ты — король, а я всего лишь герцог?

— Нет, не поэтому, — сказал Олмир, вставая. Подойдя к Аполлону, собравшемуся как для прыжка, предложил: — Попробуй-ка встать.

Аполлон побагровел от напряжения, но не двинул ни рукой, ни ногой.

— Что за шуточки!

Варвара повела носом.

— Либо ты немедленно прекращаешь свои глупые шутки, либо я ухожу! — выкрикнул Аполлон.

— А я почувствовала твой посыл, — поведала Олмиру Варвара. — Здорово ты его припечатал!

— Молодец, что почувствовала. Тебе скоро понадобятся умения, привитые нам Диким Магом, — сказал Олмир, отворачиваясь от Аполлона. Тот взвился вверх, отряхнулся и опять сел.

— Я продемонстрировал чуточку своих умений для того, чтобы ты понял: мы не равны, и настоящей дуэли между нами быть не может, — сказал Олмир. — Я обездвижил тебя сознательно. Но не могу гарантировать, что в момент реальной опасности я не сделаю этого чисто инстинктивно, спонтанно. Так что отбрось все мысли о справедливом поединке.

— Мы либо разговариваем на равных, либо я немедленно ухожу, и впредь мы будем обмениваться только дипломатическими нотами. Подопытной лягушкой тебе я не буду! Не на того напал.

— Успокойся, никто тебя не укусит. Прав Седой: разговора по душам, на равных, у нас не получится. Ответь мне на такой вопрос. Ты говоришь, что рисунки не предназначались для публикации. Но они появились в общей сети. Как это произошло?

Аполлон задумался, в тысячный, наверное, раз реконструируя события.

После возвращения из родиниловской обители у него странно скакали мысли, ни на чем нельзя было сосредоточиться. А тут справиться о его здоровье пришел сам герцог Кунтуэский, будущий свекор. Принялся восторженно хвалить его таланты, попросил показать последние работы. Аполлон отсортировал из подборки, хранящейся на компьютере, те рисунки, которые не предназначались для чужих глаз, отправил их в… он зримо представлял себе: вот на экране виртуальная кнопочка отсылки выделенного в буфер, а рядом с ней — направления в общую информационную сеть. Неужели он тогда промахнулся?

— Не знаю, — честно признался Аполлон, — наверное, по моей оплошности.

Нет! Олмир, впившись в него взглядом, внутренним зрением четко разглядел: это герцог Кунтуэский небрежно щелкает по злополучной кнопке, отправляя Аполлоновы рисунки куда не следует.

Варвара опять повела носом, вновь ощутив виерный посыл.

Олмир не стал переубеждать Аполлона — чувствовать себя виноватым ему будет полезно — и задал следующий вопрос:

— Пусть будет оплошность. А другие ты оставил на потом? До следующей оплошности?

— Нет. Я их надежно заархивировал.

— Что-то я не поняла, — ухватилась за чувствительное место Варвара. — У тебя еще есть подобные рисунки?

Аполлон промолчал, опустив голову.

— Есть, — ответил за него Олмир. — Он больше никого и ничего не умеет рисовать.

— Неправда!

Варвара от всей души рассмеялась.

— А меня, свою нареченную супругу, он никогда так не рисовал, — пожаловалась Юлианна. От жгучей обиды у нее выступили слезы.

— Втюрился! — неожиданно поставила диагноз Варвара. Больше всех удивился ее умозаключению Олмир.

— Нет! — затрясся от негодования Аполлон. Но его бурная реакция убеждала лучше любых слов: да, он безнадежно влюблен в Зою.

В юности чувства пользуются малейшим поводом чтобы расцвести. Природа отомстила Юлианне за попытку поиграть, пробудив в ней самой влечение к молодому королю. Влюбленность Аполлона, вероятно, имела более прозаическую причину — давнее соперничество между ним и Олмиром. Но откуда бы ни росли ноги, результат один, и опосредованные следствия его породили непростые проблемы.

— Да, дорогуша ты моя! Втрескался по уши! Влюбился, как дите неразумное!

— Не болтай ерунды. Противно слушать!

— Сам не болтай!

— А как же я? — растерялась Юлианна.

Это было вступлением. Вместе с Варварой она принялась безжалостно терзать Аполлона.

Олмир не стал вмешиваться. Он думал.

Все, что связано с рисунками, конечно, крайне неприятно. Но первые эмоции прошли, настала пора холодного расчета. Что было — то было, того уж не вернешь. Аполлон виноват, но, очевидно, раскаивается. Да еще Варварова догадка насчет его влюбленности в Зою вносит дополнительную сумятицу. Как поступить?

Можно занять непримиримую позицию. Раздуть проблему до вселенских масштабов. Порвать с Аполлоном человеческие отношения. Объявить злейшим врагом. Только стоит ли начинать с ним борьбу не на жизнь, а на смерть, и хватит ли решимости уничтожить такого врага?

Можно проглотить оскорбление. Перебороть обиду. Сделать вид, что согласился с доводами Аполлона. Нормы приличия допускают непомерную гибкость в их понимании. Можно протянуть Аполлону руку дружбы. Только будет ли после всего этого он искренним другом?

Вот она, точка бифуркации. Момент принятия решения, выбора дальнейшего пути. Можно пойти и туда, и сюда. Но вся дальнейшая жизнь будет определяться принятым сейчас решением. Прав был Лоркас, утверждая при прощании, что каждый выбирает тот мир, в котором будет жить.

Он рассмотрел всего две возможности, но есть и третий путь…

— Хватит вам, — донесся голос Зои, — отстаньте от человека.

— Ты где? — спросила Варвара. — Покажись-ка.

— Не покажусь. Я в бинтах, как мумия. Да и врачи не разрешают мне разговаривать.

— Подумаешь, краля какая!

— Да уж какая есть, — голос Зои зазвучал по-деловому. — Олмир, бог с ним, с Аполлоном. Я готова не иметь к нему претензий, если он пообещает впредь не распространять подобные рисунки. Прекрати эту бессмысленную экзекуцию и отпусти его с миром. Все, пока.

— Ишь ты, раскомандовалась, — пробурчала Варвара.

— Слышала, что Зойка сказала? — спохватилась Юлианна. Как-нибудь потом можно будет повоздействовать на Аполлона. Постыдить, напомнить, что ему назначили возлюбленную, и нечего обращать внимание на других. Главное, чтобы сейчас от него отстали. — Давай отпустим Аполлона.

— Я бы давно его отпустил, — признался Олмир, — если б мы были простыми людьми. Но, как напомнил Седой, мы политические фигуры, и это обстоятельство заставляет меня предпринять кой-какие действия.

Он встал, подошел к Аполлону, окинул его взглядом с головы до пят и сказал:

— Разговоры закончены. Сейчас я буду говорить как король.

Все встали в знак уважения к особе сюзерена. Принятые в обществе правила поведения быстро впитываются в кровь.

— Первое. Любой проступок должен иметь последствия. Так требует справедливость. Я наказываю герцога Шойского запрещением постигать магическое искусство.

Аполлон усмехнулся: он не посещал уроков Дикого Мага, и действительная тяжесть наказания была ему неведома.

— Второе. Я требую от него обещания, что ничего подобного впредь не повторится, и он с должным почтением будет относиться как к главам Больших Домов, так и к простым гражданам.

— Даю слово, — сквозь зубы пробормотал Аполлон, — я говорил уже, что произошедшее — плод недоразумения, оплошности.

— И, наконец, третье. Я требую от него политической лояльности, обещания не препятствовать намеченным мною преобразованиям.

— Какая лояльность? Какие преобразования? Надеюсь, не ликвидация Дома Кабана? — усмехнулся Аполлон. — Боюсь, с этим я не смогу согласиться.

— Не беспокойся, я ничего не имею против твоего герцогства. То, что я задумал… ты узнаешь непосредственно перед соответствующим заседанием Коронного Совета. Обещаю, что по большому счету это и в интересах Дома Кабана. Сейчас я требую лишь принципиального обязательства.

— Кто откажется дать принципиальное согласие? — усмехнулся Аполлон. — Даю. На, бери. Я обязуюсь не препятствовать тебе, если это не коснется коренных интересов моего герцогства.

— Вы, Ваше Высочество, очень любезны. На этом мы закончим. Так, Варя, пойдем со мной.

Повернувшись, Олмир быстрым шагом направился в малый кабинет. Варвара с трудом поспевала за ним.

— Какой у тебя здесь беспорядок, — сделала она замечание, оглядевшись, — зачем тебе столько бумаг? Ты их все одновременно просматриваешь?

— Да, Варя. Это очень важные бумаги.

— О чем они?

— В основном — об убийстве Рагозы. Но это печальная тема, отнимающая у меня много времени и сил. Не будем поднимать ее. Давай поговорим о тебе. Мне известно, что дома ты с блеском справилась с тестами, но упорно отказываешься проходить их в официальной обстановке. Почему?

— Да боюсь, наверное.

— Варя, в наше время психологическое тестирование — распространенная практика. На большинстве планет Содружества выставить свою кандидатуру на занятие любой общественной должности можно только после дотошного медицинского освидетельствования. У нас каждый, кто допускается к управлению техникой, потенциально опасной для человека — как для него самого, так и для окружающих, — ежедневно проходит обязательную проверку, а то и постоянно находится под контролем. Иначе нельзя. Это естественный порядок, воспринимаемый так же, как, скажем, обычай одеваться. В свое время человечество здорово нахлебалось с терроризмом, немотивированной агрессивностью, геростратизмом и прочими неадекватными психическими проявлениями.

— Я это знаю. Лоркас нам рассказывал.

— Тогда почему отказываешься? Объясни.

— Ну, много чего может случиться. Я могу, например, себя плохо почувствовать. Занервничать. Или еще что.

— Не можешь. Говори истинную причину, у меня мало времени.

— Истинную, говоришь? — с горечью воскликнула Варвара. — Неужели и тебе, Олег, нужны объяснения? Тогда слушай. Я не желаю становиться второсортной герцогиней. Либо наши Дома будут абсолютно равны, либо я ни на что не претендую. Я на все согласна, если ты, Зоя, Георгий, Аполлон и Юлька будут делать то же самое. Иначе — дудки-с! Вот, пройду я эти тесты твои вонючие, а потом моим детям их тоже проходить? А если требования изменятся — мне опять подтверждать право на титул? Не считай меня, пожалуйста, наивной дурой! Либо все — либо ничего!

Олмир покраснел. Не надо было идти на поводу у канцлера, подумал он и сказал:

— Я понял тебя. Извини. Затея с тестами была нашей уловкой, чтобы на время отвлечь тебя. Уж больно сильно ты допекала всех своими планами на будущее. Мы снимаем свое требование. Но у меня будет к тебе одна просьба. Тебе надо будет выступить по телевидению.

— Надо будет? Выступить? А что я за это получу?

— Мою благодарность и расположение.

— И все? Что-то не вижу, где они, — рассмеялась Варвара, пошевелив пальцами, как это сделал Аполлон перед их посещением родиниловской обители.

— Зря ты так. Мое расположение дорогого стоит. Вот, ты требуешь, чтобы твоему герцогству отдали большинство земель Дома Дракона. А с какой такой стати? Существующие Большие Дома начинали с нуля. Преодолевали огромные трудности. Кое-кто сломался. Дом Быка зачах, Дом Змеи саморасформировался. Почему бы тебе не проверить свой род на выживание — взять какой-нибудь участок сельвы и начать осваивать его?

— Так нечестно! Сейчас другие условия! Никто со мной не пойдет труху топтать!

— Это уже твои проблемы.

— Ладно, что ты хочешь?

— Ты меня знаешь — плохого я не предложу. Ты выступишь по телевидению с демонстрацией своих паранормальных способностей. Я бы и лично это сделал, но из некоторых соображений я должен, как говорится, остаться над схваткой. Тебе самой будет интересно. Вот программка. Не волнуйся, я советовался с Месенном, и он подтвердил, что от предлагаемых здесь магических действий вреда для здоровья не будет. Но на всякий случай не импровизируй.

Варвара углубилась в изучение протянутых ей бумаг. Олмир посмотрел на нее и сказал:

— Жан Мерсье, Ванин отец, поможет тебе уладить детали. Запомни только, что главная цель твоего выступления — подвести народ к мысли о том, что Предназначение достигнуто, сверхлюди — ты в их числе — появились, раскрылись их способности. Но открыто говорить об этом ни в коем случае нельзя. Нельзя вообще произносить слово «Предназначение».

— Почему?

— Следует бережно относиться к чувствам людей. Так ты согласна?

— В принципе согласна, но желала бы узнать, на что могу рассчитывать при разделе наследства Дома Дракона.

— Ох, Варя, — скривился Олмир, — опять ты завела свой каток. История с тестами тебя ничему не научила? Обо всем мы поговорим, но в свое время. Обещаю быть предельно справедливым.

Несколько минут Варвара мучительно боролась с собой. Но здравый смысл победил, и, махнув рукой, она обреченно сказала:

— Ладно, поверю. Но смотри, не забывай про свое обещание!

Шорот

Внешняя политика есть экстракт внутренней, и в нормальном государстве никто не имеет права пороть отсебятину на дипломатических переговорах, идти наперекор подавляющему большинству граждан. Установление взаимоотношений с подошедшим к Ремите крейсером Межзвездного Флота должно было сообразовываться с пожеланиями подданных королевства.

После Меритской войны в Галактическом Содружестве приняли множество законов, призванных защитить человеческие общины на отдаленных планетах от самоуправства должностных лиц Межзвездного Флота. Согласно одному из них, местным властям предоставлялось право выбора: либо объявить подошедший звездолет «приглашенным», либо потребовать, чтобы он ушел как можно скорее. При этом если по какой-либо причине пришелец все же должен был задержаться, то можно было потребовать, чтобы он отошел к окраине местной планетной системы и законсервировал боевые агрегаты. А для полной уверенности в том, что нежелательные гости действительно ничего эдакого не замышляют, на борт звездолета могли быть направлены специальные контролеры.

Со времен Джорджа Второго корабли Межзвездного Флота, оказавшиеся у Ремиты, встречали самый дружественный прием, все они объявлялись приглашенными. Но это еще ничего не значило. Канцлер представил Олмиру пространную справку о пожеланиях различных слоев населения Ремиты. На сей раз мнения их разделились.

Безоговорочно за провозглашение крейсера Шорота приглашенным выступали те ремитцы, которые подавляющую часть времени проводили в ближнем космосе. Так же считали ученые круги, руководство министерством экономики, большинство медицинских работников и деятелей культуры, а также Кунтуэское и Шойское герцогства. В то же время «обычным» горожанам — а это самая многочисленная часть населения планеты — было все равно. Лишь бы побыстрее королевская администрация наладила контакты с пришельцами. Неспокойно, когда над головой витает огромная мощь, а у тебя с ней неясные отношения.

В свете последних событий, произошедших из-за несдержанности Благова и кровожадности его последователей, против приглашения звездолета были настроены также весьма влиятельные силы — Дворянское Собрание, почти все Служители, Луонское и Цезийское герцогства.

— В данной ситуации, — пояснил Олмиру канцлер, — Вы можете принять любое решение. Однако аналитики нашего Дома считают целесообразным дать Шороту приглашение: это соответствует сложившейся традиции и благотворно сказывается на имидже Ремиты перед центральными органами Содружества. Кроме того, практика показывает, что неформальное общение с экипажем каждого прибывшего звездолета бывает очень полезным. Там собираются представители многих планет, и даже простой разговор с ними обогащает новыми знаниями и впечатлениями.

Олмир подумал и решил, что обогатиться впечатлениями можно будет как-нибудь потом. Более важным представляется задержать на некоторое время членов Коллегии Служителей подальше от Ремиты. Поэтому он твердо сказал:

— Нет. Мы не будем называть Шорота желанным гостем. Но пусть это будет для него сюрпризом. Вы сможете добиться такого эффекта?

— Э… э… — канцлер лихорадочно приводил свои мысленные процессы в соответствие с принятым королем решением, — я… э… постараюсь. Будет исполнено, Ваше Величество.

— Хорошо, исполняйте. А я начну готовиться к переговорам.

Крейсер Межзвездного Флота — это огромная сила, и важность тщательного планирования предстоящего разговора была очевидной. Однако королевские аналитики мало чем могли помочь. В их картотеке не оказалось никаких данных на Шорота. Не известна была даже его родная планета — что уж тут говорить о привычках, дурных пристрастиях и прочих «зацепках», обыгрывать которые было любимым занятием канцлера. Поэтому объективка на него содержала только общие данные о системе отбора и подготовки космолетчиков да некоторые особенности их службы и карьерного роста. Словом, ничего по существу, и Олмир решил применить экстравагантные средства.

Вызвав к себе Главного церемониймейстера и Анну Михайловну, он детально расписал с ними сценарий аудиенции. Выбить почву из-под ног Шорота должна была несуразность.

Если, конечно, все получится как задумано, пришли к единодушному мнению Борис Краев и Жан Мерсье на заключительном обсуждении плана предстоящих переговоров.

Главный сюрприз Олмир готовил лично. И когда до прибытия Шорота оставалось не более часа, он, надев самый нарядный мундир, сплошь усыпанный украшениями, отправился осматривать выставленную в южном крыле дворца экспозицию космической техники.

Разумеется, он не мог не остановиться у стенда, демонстрирующего боевую экипировку космодесантников. Каких только чудес здесь не было! Образцы вооружения и боевых костюмов, системы связи и жизнеобеспечения, да всего этого множество разновидностей и модификаций. Таких технически совершенных, что прямо дух захватывало.

Космодесантники завершали эволюционную лестницу солдата. Каждый по боевым возможностям равнялся целому подразделению. Перемещался на специальной платформе, способной летать, плавать под водой и рыть туннели в скалах. Одного человека сопровождало до полусотни роботов — разведывательных и боевых, а также связных, инженерных, медицинских и прочих, — которые, собственно, и составляли его мощь. К чисто человеческим функциям относились управление перемещением этой армии да выдача санкций на уничтожение обнаруженного врага. Куда там легендарным богатырям далекого прошлого!

Экскурсовод изо всех сил старался угодить августейшей особе, подыскивая наиболее точные слова для описания сильных и слабых сторон выставленных образцов. Боевая техника всегда была полигоном для инженерной мысли, и многие удачные технические решения, опробованные в военном деле, применялись затем повсеместно.

Олмира заинтересовало, как ведется отчетность о действиях космодесантников, как подсчитываются уничтоженные враги. Нет ли лазейки для подтасовки данных, двойной бухгалтерии.

— Абсолютная достоверность, Ваше Величество, — заверили его, — конструкция робота-протоколиста настолько выверена и отлажена, что не допускает ни малейших сбоев. Ее базовые элементы повторены в лэпах — личных электронных помощниках, придающихся всем высокопоставленным чиновникам Содружества. Лэпы сопровождают членов Галактического Совета, Консулов и Инспекторов, и ни одно слово этих лиц не остается незамеченным, незафиксированным…

Олмир знал, что в Галактическом Содружестве проблему ответственности власти за свои слова решили радикальным способом — приставили к каждому высокому должностному лицу электронного секретаря с тем, чтобы не растворялись в суете их обещания или предложения. Записи, произведенные лэпами, при первой же возможности поступали в секретариаты, обрабатывались, а затем по ним составлялись программы работ их реализации.

Много баек ходило про то, как народные избранники ухитрялись уйти из-под опеки своих помощников-надсморщиков, какие изощренные способы обретения свободы выдумывались. На Ремите жесткий контроль за власть имущими не практиковался и потому подобных проблем не возникало.

— Взгляните сюда, Ваше Величество, — волновался экскурсовод, — корпус и ходовая часть лэпов разных модификаций могут сильно различаться, но электронная «начинка» одна и та же, защищенная многослойной динамической броней…

— Ну и что? А если воздействовать каким-нибудь экзотичным излучением? Как можно заблокировать, скажем, записывающее устройство?

— Да никак, Ваше Величество! Только полное физическое уничтожение. Распыление на атомы. Только тогда он перестанет выполнять свои функции. Не было ни одного случая технического отказа лэпа. Вот посмотрите принципиальную конструктивную схему…

И Олмир разбирался в технических премудростях до извещения о том, что Шорот, капитан боевого крейсера Межзвездного Флота, живое олицетворение военной мощи объединенного человечества, ступил на первую ступеньку парадной дворцовой лестницы. После этого, вежливо раскланявшись с работниками экспозиции, он быстрым шагом проследовал в главный зал приемов.

Шорота, конечно, встречали по полной программе. Торжественный марш почетного караула. Рапорт его начальника. Оглушительные фанфары, от которых у неподготовленного человека начинали трястись руки. Витиеватые хоровые приветствия разряженных придворных, выстроенных в длинные шеренги.

Ремитцы старательно играли отведенную им роль и казались вполне искренними. Но все же отовсюду веяло балаганом, лицедейством. Не сразу удавалось понять, почему. Прозрение возникало неожиданно: ну не может быть, чтобы из сотен встречающих никто не носил какого-либо электронного устройства — колса, компьютерной консоли, медицинского прибора. Да что там говорить: ни у кого не было даже обыкновенного видеотелефона. А что это за гвардия, вооруженная одним холодным оружием?

Был ли удивлен представлением Шорот, так и осталось не ясным: он и глазом не повел, на лице ни один мускул не дрогнул. То ли с детства был приторможенным, то ли после неожиданности, устроенной ему Месенном, решил ничему не удивляться. Зато его сопровождающие, высыпав из лита, замерли с открытыми ртами.

Главный церемониймейстер повел Шорота внутрь дворца. Через огромные залы со сказочно богатым убранством (в обычное время они использовались как филиал музея истории искусств), через длиннющие переходы, освещаемые изготовленными по этому случаю смоляными факелами.

У каждой двери, у каждого поворота и закутка застыли стражники с обнаженными двуручными мечами в руках. От одного их вида брала оторопь. Из гвардейцев и низшего дворцового персонала отобрали самых худых, волосатых и мускулистых. Вырядили их в чалмы и набедренные повязки, руки по локоть и ноги по колено выкрасили хной, глаза подвели синей тушью.

В зале приемов Олмир при появлении Шорота застыл, как истукан. Дипломатическую фазу встречи вел канцлер. Прозвучало несколько искусно составленных фраз-формул, в которых каждое слово имело однозначную символическую трактовку, и Шорот протянул документы, подтверждающие его полномочия. Леон Октябрьский тщательно изучил их, передал канцлеру. Тот их тоже внимательно осмотрел и согласился с тем, что с этого момента Шорот является Верховным представителем Галактического Содружества на Ремите. На этом обязательная по дипломатическому протоколу часть приема закончилась.

— Мы слушаем Вас, — степенно изрек Олмир.

Шорот растерянно оглянулся. В зале не было ни одного стула или скамейки. В напряжении стояло множество людей. Лишь Олмир сидел на своем троне, возвышаясь над всеми почти на человеческий рост. Тяжело вздохнув, капитан положил руку на сопровождающий его странный аппарат — темный шар на шести паучьих ножках — и громко сказал:

— Ваше Величество, я вынужден довести до Вашего сведения крайнюю обеспокоенность Галактического Совета происходящими на Ремите беспорядками. Особенно — участившимися в последнее время случаями человекоубийства.

— Я разделяю Вашу обеспокоенность.

И все! Никаких комментариев и, тем более, оправданий! Шорот замер, не зная, что сказать. Он ожидал замаскированных извинений, неловких объяснений, лицемерных обещаний исправиться. А тут одно «разделяю», звучащее как пощечина.

Однако Олмира нельзя было упрекнуть в невежливости. Общим договором о вхождении королевства в Галактическое Содружество за ремитскими дворянами было закреплено право защиты чести и достоинства в поединке один на один. Вроде бы и не стоит напоминать Верховному представителю объединенного человечества прописные истины. Если есть конкретные факты нарушения установленных правил проведения дуэлей — милости просим сообщить их.

— Но… э… каждая человеческая жизнь — исключительная ценность… э…

— Согласен с Вами.

Шорот был окончательно выбит из колеи, и голос его зазвучал суше:

— Тогда почему не принимаете никаких мер?

— Я дал указания доработать действующий Кодекс дворянской чести с тем, чтобы существенно сузить основания вызова на поединок.

— Когда же нам ждать хоть каких-нибудь результатов?

— После того, как поправки будут обсуждены широкой общественностью планеты и представлены для утверждения Коронному Совету. Я полагаю, что примерно через год. Может, через два.

Назвать какие-либо точные сроки было бы неправильно. Четкое определение своей позиции всегда ослабляет ее, обозначая возможные точки для атаки.

— Недопустимая медлительность!

А вот здесь Шорот немного нетактичен: никто не давал ему права вмешиваться во внутренние дела суверенного государства. Король был обязан поставить его на место, и Олмир сказал:

— Это наши проблемы. Мы решим их своими силами, без добровольных помощников со стороны. Я прошу Вас не оказывать какого-либо воздействия на подданных моего королевства. Как мне известно, маг Месенн также предостерег Вас от необдуманных поступков.

Происходившая официальная церемония встречи короля с капитаном крейсера Межзвездного Флота транслировалась, естественно, на всю планету, и сказать о Месенне было необходимо для того, чтобы пресечь распространение панических настроений среди простых ремитцев. Они будут знать, что Ремита находится под надежной защитой.

Как скривился Шорот при напоминании об обескураживающем появлении на его звездолете меритского мага! Тем не менее он твердо сказал:

— Боюсь, что вы злоупотребляете нашей терпимостью и чересчур уповаете на бумажное крючкотворство. В каждом договоре важна не буква, а дух. Предостережение же Месенна я считаю неуместным, так как в наше время и речи не может быть о принуждении кого бы то ни было силой.

— Надеюсь, что Вы прибыли сюда не для того, чтобы учить нас дипломатической премудрости. Каковы настоящие цели визита Вашего крейсера?

— Прежде всего я хочу получить подробные объяснения, почему взят под домашний арест Их Святейшество. Напоминаю, что как общественный наблюдатель за деятельностью Комитета Защиты Человечества он обладает дипломатическим иммунитетом.

— Я сделал официальное заявление по этому поводу в средствах массовой информации.

— Галактическое Содружество не устраивают Ваши невнятные намеки на туманные подозрения в его адрес. Какие именно обвинения предъявляются ему?

Жан Мерсье посоветовал Олмиру не говорить о том, что сразу после аудиенции Олмир запланировал посещение родиниловской обители вместе с Шамоном. Ни к чему это. К тому ж Шорот, чего доброго, увяжется следом, будет путаться под ногами.

— В настоящее время продолжается расследование некоторых обстоятельств его пребывания на территории королевства, и официального обвинения в его адрес мы пока не выдвигаем. Я держу этот вопрос на личном контроле.

— Видите ли, Ваше Величество, я имею приказ доставить Их Святейшество на Ценодва.

— Другими словами, Вы пробудете здесь столько, сколько продлится следствие?

— Совершенно верно, Ваше Величество.

— Других приказов у Вас нет?

— Так точно, нет.

Сказалась блестящая работа канцлера: Шорот, вероятно, пребывал в полной уверенности в том, что его объявят дорогим гостем, и озвучил все свои планы. Как он подставился!

— По действующим законам Галактического Содружества — ради общественного спокойствия, предупреждал Жан Мерсье, ни в коем случае нельзя упоминать, что эти правила были приняты сразу после Меритской войны, — я могу признать вас своим гостем. А могу потребовать, чтобы вы отправились восвояси. Так вот, — Олмир сделал паузу, подчеркивая важность продолжения фразы, — я говорю, что ваше пребывание здесь нежелательно. Но поскольку вы не можете немедленно покинуть наше космическое пространство, то отведите пока свой звездолет за орбиту Чертога и держите его там до тех пор, пока мы не закончим следственные действия и не передадим вам Шамона.

Чертог — последняя планета звездной системы Ремиты. Абсолютно безжизненный мир.

Шорот понял свой промах, но еще не осознал масштабов его последствий.

— Ваше Величество, — воскликнул он, — меня заверили, что предоставление моему звездолету статуса приглашенного — чистая формальность…

— Кто, интересно, вам это говорил? Я никому не предоставлял полномочий вступать с вами в дипломатические переговоры. Так что вас ввели в заблуждение относительно позиции правительства Ремиты. Да, вот еще: будьте любезны зачехлить все свои системы вооружения. Заряженное ружье, говорят, может когда-нибудь и само выстрелить.

Шорот аж осел, придавленный услышанным.

— Ваше Величество, но рядом находится звездолет Простаков!

— Да, находится. Но разве это повод для нарушения вами федерального законодательства?

— Но… но… особый случай. Мы обязаны противодействовать…

— Это ваши проблемы, и мы не намерены брать их на себя. Относительно наших требований добавлю, что всецело полагаемся на ваше благоразумие. Контролеров на ваш борт мы не будем направлять, — великодушно сказал Олмир.

— Ваше Величество, — несмотря ни на что, Шорот не был окончательно сломлен, но в голосе его явственно зазвучали просительные нотки, — все же я хочу безотлагательно получить более подробную информацию о Ваших подозрениях относительно Их Святейшества. Вы можете сообщить мне их… э… хотя бы в приватной беседе?

— Могу, — сказал Олмир, поднимаясь. Все ремитцы, находящиеся в зале, согнулись в глубоком поклоне. — Прием закончен. Все свободны.

Придворные расходились медленно, давая королю время внимательно рассмотреть странный аппарат, сопровождающий Шорота. Никто из них не знал, что в действительности Олмир на виду у всех делал кое-что еще: он направил в сторону лэпа Шорота — а тот аппарат и был личным электронным помощником, протоколирующим каждое мгновение жизни старшего офицера Межзвездного Флота, — виерный посыл, раскрывающий внутреннее строение сложной конструкции. У лэпа было около двадцати различных таймеров, отсчитывающих время, и Олмиру надо было понять, какой из них ему понадобится для более тонких манипуляций.

— Давайте перейдем в соседнее помещение, — сказал наконец Олмир, удовлетворенно кивнув головой чему-то своему, — выпьем по чашечке кофе. Прошу вас.

Выбор угощения дался с большим трудом. В королевской картотеке упоминалось, что в руководстве Межзвездного Флота высшим шиком считалось пить «настоящий кофе». Не ясным оставалось, что понималось под этим словосочетанием, и разделяет ли Шорот сословный обычай.

Соседний зал был убран коврами, на которых в живописном беспорядке были разбросаны большие мягкие подушки в искусно расшитых шелковых чехлах. Колыхались кисейные занавеси.

— Садитесь, пожалуйста, — предложил Олмир и опустился на пол, подоткнув под бок подушку. Шорот неуклюже последовал его примеру.

В зал впорхнули юные фрейлины в воздушных, почти прозрачных одеяниях. Внесли низенький столик. Расставили тончайшие фарфоровые чашки, блюдца с разнообразными лакомствами, затейливый кофейник. Одна из фрейлин, опустившись на колени, наполнила чашки дымящимся черным напитком. Когда она вставала, Олмир легко шлепнул ее по попке, стараясь, чтобы это действие выглядело как можно более естественным, вроде бы как привычное. Несколько девушек, усевшись напротив, заиграли на арфах.

То, что им будут прислуживать люди, а не киберы, должно было ударить по мироощущению любого человека, воспринявшего культуру Содружества, гораздо сильнее, чем вся предыдущая церемония встречи.

Всему есть предел, и Шорот, что называется, поплыл. Если вначале он довольно трезво оценивал обстановку, клял про себя чудачество аборигенов, затеявших инсценировку чуть ли не первобытного существования, то сейчас он начал терять связь с реальностью. Да и мало кто сохранил бы трезвую голову в окружении множества фактически обнаженных молодых девушек после долгих странствований в космосе. А тут еще в ноздри бьет восхитительный аромат кофе, сверх всякой меры сдобренного знаменитыми ремитскими пищевыми добавками.

После первого же глотка Шорот невольно прикрыл глаза, наслаждаясь вкусом и ароматом напитка, — никогда до этого ему не приводилось пробовать чего-либо подобного. Олмир, бросив странный взгляд на лэп капитана, слабо щелкнул пальцами, и на середину зала выскочила танцовщица. Звуки арфы сменила барабанная дробь, будоража кровь. Начался танец живота, и Шорот уставился во все глаза.

Главное из задуманного Олмир уже совершил и сейчас с интересом наблюдал, какое впечатление оказывает на капитана устроенный прием. Да и на танцовщицу смотреть было приятно. Ее настоящее имя было Лена, но широкую известность она приобрела по сценическому псевдониму — Лала. Она не была фрейлиной, а числилась в палаческом отделе, где занимала неприметную должность второго или третьего сподручного младшего палача, вела статистику незначительных происшествий на производстве. Избыток свободного времени позволял ей заниматься танцами на вполне профессиональном уровне. На последнем конкурсе самодеятельности среди сотрудников Дома Медведя она с блеском заняла первое место.

— Восхитительный напиток, — сказал Шорот, с сожалением устанавливая пустую чашку на столик, — зря Вы меня им угостили, так как больше никогда, наверное, я не смогу притронуться к той бурде, которой нас потчуют на Флоте.

— Еще чашечку?

— Ну… наверное. Однако давайте перейдем к делу.

— Как скажете, — послушно согласился Олмир, отводя правую руку за спину. Тут же в нее была вложена зеленая папка. — Вот, посмотрите, чем Их Святейшество занимался под личиной рядового сотрудника родиниловской обители. По нашим законам подобные деяния уголовно наказуемы.

Шорот принялся внимательно листать документы. Его лэп замер сзади, шевеля усиками.

Лала, повинуясь еле заметному жесту Олмира, неслышно удалилась. Смолкли барабаны, и лишь тихий перебор струн арф нарушал давящую тишину.

— Согласен с вашим заключением, — сказал капитан, закрывая папку, — довольно неэтичный поступок. Шамону придется подготовиться к исключению из номенклатора Галактического Совета.

— Я пока не хотел бы разглашать эту информацию, — напомнил Олмир. — Слишком тяжелая ответственность ложится на нас с выдвижением подобного обвинения в адрес Их Святейшества.

— Да-да, конечно. Все это останется между нами, — поспешил заверить Шорот.

Олмир улыбнулся, поймав его на неискренности: что бы капитан ни говорил насчет сохранения каких-либо тайн, его лэп (если б он был в нормальном состоянии) все равно направил бы наверх полный отчет о прошедших переговорах. Не зря потрачено столько усилий на театральную постановку, уверовал-таки Шорот в туземность ремитцев.

— Теперь вы, я надеюсь, понимаете, почему мы подозреваем Шамона в организации пожара в родиниловской обители.

— Да-да, вы правы, что начали обстоятельное расследование этих дел. Мы готовы терпеливо ждать его окончания.

— Вот и хорошо. Но посмотрите-ка еще и эти материалы, — Олмир вновь отвел правую руку назад, почувствовал в ней новую папку — на сей раз красную — и передал документы Шороту. — Вы убедитесь, что Их Святейшество лично занимался на Ремите разведывательной деятельностью.

— Не может быть! — воскликнул Шорот, углубляясь в чтение. — Некроформы? Не может быть!

Подождав, пока капитан пролистает красную папку, Олмир отобрал ее, поднялся и негромко хлопнул в ладоши. Мгновение — и они остались в зале одни.

— Разрешите на этом закончить прием, — сказал он. — Никаких комментариев от вас я не жду: для нас и так все ясно. Главный церемониймейстер проводит вас до лита. Ступайте.

Шорот, качаясь как пьяный, последовал к выходу. У дверей, однако, остановился и задал недоуменный вопрос:

— Некроформы! Никогда бы не подумал… Но как вы их обнаружили?

— Да мы не только это умеем, — улыбнулся Олмир и пустил стрелу, которая должна была добить Шорота: — Посмотрите на досуге записи вашего лэпа еще раз. Уверен, что вы найдете кое-что по-настоящему интересное. До свидания. Итак, полагаюсь на ваше благоразумие.

Отказы

Канцлер умолял оказать Их Святейшеству должное уважение. Сочтя его доводы разумными, Олмир в сопровождении Ламарка сам направился к особняку на окраине Мифополя, где под домашним арестом находился Шамон.

— Мы определили, кто хозяин окосса, — сказал по дороге начальник Службы безопасности.

— Что-то подозрительно быстро. Не похоже на вашу службу, — съязвил Олмир. — Вы уверены в своих предположениях?

— Да, Ваше Величество. Абсолютно.

— И кто же?

— Герцог Кунтуэский.

Все сходилось. Александр Кунтуэский скинул в общую информационную сеть скандальные рисунки Аполлона Шойского. Околдовал Кокрошу. Не позволил арестовать Анн-Мари Ло. А что он вытворял год назад! Да и раньше, наверное, тоже… Канцлер как-то обмолвился, что у герцога такое высокое Совершенство, что в случае внезапного исчезновения, гибели ли учеников королевского лицея, он единственный, кто мог бы претендовать на престол Ремиты. Не этим ли обусловлена его нездоровая активность? Ради внешнего блеска готов очернить душу. От таких людей надо держаться подальше. Однако куда денешься с трона-то?

— Но это слабое доказательство того, что именно он направил убийцу, — добавил Ламарк.

Никто и не спорит, подумал Олмир. Понятно, что окосс мог оказаться в преступных руках без ведома герцога. Но одно слабое доказательство плюс другое, третье, да четкая формулировка мотива — глядишь, и в виновности подсудимого убедится самый предвзятый человек.

— Надеюсь, вы не забыли захватить прибор с собой?

— Так точно, Ваше Величество, — сказал Ламарк, чуть приподнимая левую руку, в которой был переносной сейф, замаскированный под обычный кейс.

— Хорошо. Передадите его мне в обители. Если мой расчет оправдается, мы получим еще одно косвенное доказательство вины герцога. А пока — ни слова об этом. Мы пришли.

Находясь под арестом, Шамон все время почти не шевелясь просидел в садовой беседке, лицезря поверхность маленького прудика, густо заросшего лилиями. При появлении Олмира неспешно поднялся и отвесил почтительный поклон.

— Доброго здоровья, Ваше Святейшество, — приветствовал его Олмир, чуть склонив голову. — Я ознакомился с Вашим делом и готов выяснить наши отношения. Но перед началом серьезного разговора я предлагаю осмотреть Храм. Вы сможете на месте лично убедиться в нашей невиновности в поджоге обители.

— Благими намерениями…

— Вымощена дорога в ад, — докончил Олмир начатую Шамоном фразу и повторил вопрос: — Так вы готовы последовать со мной?

— Да, Ваше Величество, — промолвил Шамон, сбитый с толку быстрой реакцией короля.

— Тогда — милости прошу. Литы у порога Вашего дома.

Не говоря более ничего, Олмир вышел. Подождал, пока Шамон, задержавшись в глубине дома на пару минут, выйдет и усядется во второй лит. На сей раз Олмир почти наизусть выучил объективку на него и знал, что буквально нельзя понимать ни одно публично сказанное слово Их Святейшества. Да и вообще лучше держаться от него на расстоянии. По разработанному плану, в частности, предполагалось лететь в разных воздушных аппаратах.

В течение всего перелета Олмир сосредоточенно перелистывал бумаги, подготовленные королевскими аналитиками.

На месте, у самого входа в пирамиду Храма их во всеоружии ждал Вячеслав Кутузов с несколькими помощниками. Коротко поздоровавшись с ними, Олмир жестом предложил войти внутрь. Быстрота его действий породила скрытое недовольство. Журналистам не понравилось королевское молчание. А Шамон, гордо вскинув голову, дал понять, что не одобряет присутствия представителей средств массовой информации.

— Пойдем, познаем истину, — сказал он, — чтобы обрести свободу.

Двусмысленная фраза. С одной стороны, он как бы намекал, что уверен в своем освобождении, что с него снимут подозрения после осмотра пожарища. С другой стороны, сказанное являлось искаженной цитатой, но в источнике подразумевалось обретение соответствующего состояния духа.

Олмир промолчал. Помедлив немного, Шамон добавил:

— Жаль только, что человек часто почитает себя свободным, как дикий осленок.

Вячеслав Кутузов с упоением фиксировал его недовольство. Олмир и здесь промолчал, заходя внутрь здания.

Кроме явственных следов сильного пожара смотреть было не на что. Огромный пустой зал с прокопченными стенами. Характерный запах, обычно стойко держащийся годами несмотря на капитальные ремонты и всяческие ухищрения, чтобы избавиться от него. Часто горевшее сооружение проще снести, чем бороться с пропитавшей ее стены гарью.

У каменных кресел, в которые усаживали посетителей, было свалено спасенное при пожаре имущество. Шамон подошел к груде добра, критически поизучал его, хмыкнул и пошел дальше.

— Мы продолжаем репортаж из родиниловской обители, — с чувством просветил незримую аудиторию Кутузов. — Очевидны следы опустошительного пожара. Здесь хранилась великая тайна — знание будущего, — и многие приходили сюда приобщиться к ней. Все это в прошлом. Род с Нилом не смогли предугадать судьбу своего Храма, не предвидели, что произойдет с ними самими…

Олмир, поигрывая окоссом — сравнительно небольшим продолговатым медальончиком на цепочке, — продефилировал перед телекамерами. Затем подошел к Шамону и предложил:

— Ваше Святейшество, в зале приемов пропало все, что в нем было. Давайте пройдем наверх. Я покажу Вам те пустоты, в которых начался пожар. Вы, как мне доложили, не догадывались о их существовании?

— Мудрость человека — в умении постоянно восхищаться гармонией мира.

— Вот мы и повосхищаемся вместе, — сказал Олмир, стараясь, чтобы окосс попал в кадр. — А заодно поговорим об этом предмете.

Шамон еле заметно приободрился. Вряд ли он имел какое-нибудь отношение к окоссу и был не прочь обсуждать любые связанные с ним темы.

— Телеоператоры присоединятся к нам позже, когда обстоятельно осмотрят приемный зал, — сказал Олмир со скрытым посланием Кутузову. Журналист тактичен и выполнит пожелание короля остаться на несколько минут один на один с Шамоном. — Пойдемте наверх, Ваше Святейшество. Правда, там тоже кроме беспорядка смотреть не на что.

Над залом приемов находились трехъярусные служебные и жилые помещения. Разрушения в них были явственнее. Большинство перегородок рухнуло, от потолков почти ничего не осталось. Вместо лестничных пролетов были брошены времянки.

Сняв маску беспристрастности, Шамон быстро огляделся вокруг, бросился на самый верх. Олмир с трудом поспевал за ним.

— Видите, Ваше Святейшество, вот эти туннели прожжены потоками огня, низвергаемыми сверху. Толщина капитального потолка более четырех метров, и при первом, поверхностном осмотре полости, находящиеся в нем, не были обнаружены. В одну из пустот можно забраться по веревочной лестнице. Осторожнее, не ударьтесь головой…

Шамон метался между разрушениями, почти не обращая внимания на короля.

Понаблюдав за ним, Олмир догадался, что Их Святейшество пытается установить количество и расположение потаенных полостей. Ладно, пусть потрудится, а у нас созрел момент, решил он, и сосредоточился на окоссе. Неведомый — впрочем, Олмир был почти уверен, кто это, — злодей, направивший диверсанта в Сфинкс, чтобы убить Зою, Селену и Георгия, не сможет усидеть как простой смертный, ограничиваясь тем, что показывает ему Кутузов с помощниками. Тем более если он был как-нибудь связан с Шамоном. Увидев окосс в руке короля, он наверняка бросится к транслирующей половинке прибора. И будет приятно удивлен…

Появились телевизионщики, и Их Святейшество разом утратил прыть, превратившись в живое воплощение монументального достоинства.

— Вы хотели что-то спросить об окоссе? — обратился он к Олмиру.

— Да, хотел спросить, ваш он или нет.

— К сожалению, я лишен удовольствия обладать таким ценным прибором.

— Я так и думал, — с удовлетворением сказал Олмир и передал окосс Ламарку. Дело сделано. Он сумел сконцентрировать на приборе мощный световой импульс, но не понял, дошло ли это послание до неизвестного владельца. Как бы то ни было, после проведенных манипуляций окоссу лучше всего полежать в сейфе Ламарка.

Телевизионщики покрутились меж груд мусора, сняли грустную картину повреждений. Сейчас по логике вещей требовались объяснения. А от кого их ждать, как не от короля?

Олмир дотошно описал, как по мнению экспертов возник пожар. Привел доказательства того, что местоположение источника возгорания — потолочные полости, вырубленные, очевидно, во время строительства здания. Показал выжженные огнем проходы. Посетовал на недальновидность агентов Службы безопасности, не догадавшихся при наложении ареста просветить все конструкции Храма. Впрочем, особо винить их не стоит. Они не обладали временем, чтобы разобраться в особенностях строения. А мощный потолок над служебными помещениями возводился потому, что по первоначальному проекту наверху, на самом острие пирамиды, планировалось разместить обсерваторию. Некоторые астрофизические приборы любят ощущать под собой приличную массу.

— Как вы прокомментируете наличие пустот? — обратился Кутузов к Шамону.

— Я безмерно удивлен, — ответил тот.

— Судя по всему, полости были сделаны в ходе строительства. Вы согласны с этим?

Их Святейшество величественно промолчал. При иных обстоятельствах, если б не велся прямой репортаж, он просто-напросто отвернулся бы от назойливого журналиста.

— Неужели Вам нечего сказать? — настаивал Кутузов.

Долго молчать перед телекамерами, когда знаешь, что твоего слова ждут миллионы зрителей, невозможно, и Шамон максимально уклончиво пробормотал что-то вроде:

— Гляжу и не вижу, слушаю и не слышу…

— Пожалуйста, ответьте по существу.

Скривившись, Шамон еле слышно промолвил, пытаясь увести разговор в сторону:

— Не медлит Господь исполнением обетования, но долготерпит нас, желая, чтобы все пришли к покаянию.

— Ничего не понимаю! Вы подвергаете сомнению слова короля?

— Приведенные им доказательства кажутся убедительными, — после нудной паузы вынужден был сказать Шамон.

— Но тогда вы должны признать, что королевские агенты не устраивали пожар.

В ответ опять величественное молчание.

— Следовательно, пожар — дело рук персонала обители?

— Смею со всей категоричностью заявить: нет и еще раз — нет.

— Как, персонал тоже ни при чем? Тогда кто же сотворил эти полости, кто поместил в них какое-то непонятное оборудование, кто устроил возгорание? Кто этот загадочный третий?

Их Святейшество промолчал, надуваясь негодованием.

— А был ли этот третий? Кто нам его покажет? По своему жизненному опыту я знаю, что глупо уповать на происки высших сил, всегда надо искать вполне земное объяснение. Для меня очевидно, что так как Служба безопасности не выдолбила эти пустоты, то, значит, их сделали сотрудники обители. А всю вину задумали переложить на других. Вы тоже участвовали в этом деле?

— Я могу показать еще кой-какие странности, — сказал Олмир, приходя на помощь Шамону. Опасно прижимать Их Святейшество к стенке, не давая возможности сделать хорошую мину при плохой игре. — Пойдемте вниз, в приемный зал.

Олмир просветил обитель посылом познания, как когда-то Варвара, и увидел систему токопроводящих нитей, пронизывающих здание. Спустившись вниз, он сказал, обращаясь к Ламарку:

— Ваша Светлость, одолжите-ка на минутку свой нож.

В арсенале начальника Службы безопасности был особый нож. Сформированный из витасплавов, он как масло резал обычные материалы. Прицелившись, Олмир без труда рассек подлокотник каменного кресла, одного из тех, в которые усаживали посетителей обители.

На разрезе была четко видна структура породы. Если б понапрячься, Олмир мог бы вспомнить ее название, физико-химические свойства, народнохозяйственное значение и прочее. Но сейчас было не до того. Почти в середине разреза проходила явно инородная металлическая жила.

— Это еще что такое? — удивился Ламарк.

— Подобные жилы пронизывают все здание, — пояснил Олмир, демонстрируя свою находку. — Однако не выдают себя ни особыми магнитными, ни прочими свойствами, отличными от характеристик природного камня. Что Вы скажете по этому поводу, Ваше Святейшество? Или вновь будете утверждать, что ничего не знали, не ведали, и это опять подстроила Служба безопасности?

Шамон был в явном смущении. Кутузов, почуяв добычу, подобрался к нему поближе.

— Мне нечего сказать, — наконец-то покаялся Щамон. — Вероятно, кто-то злонамеренный воспользовался ангельской доверчивостью Рода и Нила. И моей невнимательностью.

— Как же так? — недоумевал Кутузов. — Вы здесь пребывали столько времени и ни о чем не догадывались? Вам ничего не казалось странным? Не происходило ничего непонятного?

— Смутные подозрения у меня иногда возникали, но на проверку оказывались ложными страхами, — признался Шамон, с шумом выдохнув воздух. — Я готов согласиться с тем, что Служба безопасности действительно не устраивала здесь пожар. Поскольку персонал обители тоже не имеет к этому отношения, то существует кто-то третий, кто осуществлял здесь какие-то манипуляции.

— И это все, что вы можете сказать!? — показному возмущению Кутузова не было предела.

Шамон лишь пожал плечами. На очередное предложение высказаться величаво заговорил:

— Тот, Кто произвел род человеческий, назначил предопределенные времена ему и пределы обитания его. Но человек в непотребной гордыне своей и нищете разума открыл список смертных грехов, покусившись на прерогативы Создателя. Он возомнил, что умеет различать Добро и Зло. Но нет света без тьмы, теплого без холодного, правого без левого. Потому-то у человеков и добро — не добро, и зло — не зло, и жизнь — не жизнь, и смерть — не смерть. И нет праведника, который делал бы добро и не грешил бы…

Пусть поговорит, попроповедует, подумал Олмир. Заодно отвлечет внимание людей от этого «третьего», загадочного и потому могущего вызывать ненужные страхи.

— Возьмите свой нож, — вполголоса сказал он Ламарку.

Так же тихо начальник Службы безопасности спросил:

— Откуда взялись какие-то жилы? Я был уверен, что в обители нам известен каждый атом. Опять мои люди опозорились! Ну, я им устрою головомойку.

— Не надо. Эти нити в самом деле трудно обнаружить.

— Тогда как Вам, Ваше Величество, удалось это сделать?

— Школа Дикого Мага, — честно ответил Олмир. — Скоро Варя покажет немного из того, на что способны ученики королевского лицея. Но не отвлекайтесь, не заостряйте внимания на «третьем» и плодах его трудов. Пока не заостряйте. Я чувствую, что когда-то мы схлестнемся с ним. Но это будет потом. А сейчас незамедлительно узнайте как здоровье герцога Кунтуэского. Заодно пусть возьмут на заметку всех, обратившихся за медицинской помощью по поводу ожога глаз или лица.

— Будет исполнено, Ваше Величество, — отчеканил Ламарк, приступая к выполнению королевского приказа. Чуть ли не каждый день к его переносной коллекции добавлялось новое электронное устройство, с помощью которого он, как и канцлер, осуществлял оперативное управление подчиненными. Не человек, а киборг какой-то.

Шамон разошелся не на шутку, все говорит и говорит. Не пора ли его остановить?

— Источник человеческой зависти — неизбывная доброта божья, коя изобильно падает и на достойного ея, и на недостойного…

— Зависть бывает разной, — возразил Олмир. — Так называемая белая зависть — главная движущая сила прогресса. А причина людских бед — черная зависть.

— Это так. Я говорю о другом. О том, что зло произрастает из доброго семени.

— Не понимаю, к чему Вы об этом говорите. Если, например, кто-то завидует своему соседу и желает стать не хуже, то перед ним два пути. Либо больше и лучше работать, упорнее добиваться поставленных целей, либо как-нибудь напакостить соседу. Первый путь хорош, второй — плох, а иного не дано. По какому из них пойти, каждый выбирает сам, и нечего на кого-то другого пенять. На этом я предлагаю закончить дискуссию. Журналисты могут остаться здесь, им предоставят всю служебную информацию, связанную с наложением ареста на родиниловскую обитель и последующими событиями. А Вам, Ваше Святейшество, я предлагаю проследовать со мной в Мифополь, чтобы поставить точку в выяснении наших взаимоотношений. Прошу поторопиться, у меня мало времени.

После возвращения с Беззаботных островов Олмир увяз в делах. Спал урывками, всего по несколько минут, и ощущение нехватки времени прочно вошло в плоть и в кровь. А сейчас, после внутреннего напряжения, требующегося для концентрации виерных посылов, с непривычки еще и голова кружилась, хотелось присесть куда-нибудь, передохнуть.

Шамон, тяжело вздохнув, покорно пошел к своему литу.

Когда они подлетали ко дворцу, Ламарк, склонившись к Олмиру, еле слышно прошептал:

— В Шере суматоха. Герцог Кунтуэский получил сильный ожог лица, лишился зрения.

— Я знал, что это он подослал к Зое убийцу, — вырвалось у Олмира. Прочитав недоумение на лице начальника Службы безопасности, пояснил: — Я послал по окоссу сильный световой импульс, а герцог Кунтуэский в это время находился рядом с его воспроизводящим устройством. В результате — торжество справедливости. Око за око в прямом и переносном смысле. Благодаря герцогу лишился зрения наш лейтенант, Веселко. Сейчас герцог без глаз.

Брови у Ламарка удивленно поползли вверх. Но он сдержался, не стал задавать вопросы о том, как именно Олмир смог так изощренно отомстить. Подумав над проблемами, относящимися всецело к его компетенции, сказал:

— Однако без санкции Коронного Совета нам будет трудно доказать факт ослепления Александра Кунтуэского излучением окосса, если он не обратится за медицинской помощью общепринятым порядком. Раскрывать перипетии личной жизни глав Больших Домов запрещено. А лечиться Кунтуэский, скорее всего, будет у своих, домашних лекарей. У него есть опытные медики, повязанные обязательством хранить герцогские тайны.

— Со своей стороны сделайте все, что в ваших силах. Подумайте вместе с Краевым, как по максимуму раздуть эту историю. Более я не хочу прощать ему ни одной зловредной выходки… Но на первое время будет достаточно, если в политическом плане он полностью подчинится нам. А там посмотрим. Займитесь этим делом сразу после разговора с Шамоном.

— Будет исполнено, Ваше Величество, — заверил Ламарк, и в глазах его сверкнули задорные огоньки.

Второе появление Шамона в королевском дворце не было неожиданностью. Принимали его не в королевском кабинете, а в специальном зале, используемом для дипломатических переговоров. Многочисленные телекамеры и прочие фиксирующие устройства были выставлены напоказ.

За огромный эллипсоидальный стол уселись четверо. С одной стороны — Олмир, Краев и Ламарк. Напротив них — один Шамон.

— Начнем с несущественного, — сказал Олмир, передавая Шамону зеленую папочку. — Здесь описание Вашей деятельности в родиниловской обители. Ранее Вы были ознакомлены с этими документами. Согласно нашему законодательству, Вы подлежите уголовной ответственности. В любом случае налицо серьезный этический проступок. Что Вы скажете по данному поводу?

— Закон положен не для праведников, но для нечестивых и непокорливых, грешников и человекохищников.

— Ничего себе! Чрезвычайно удобная позиция.

— Это не позиция. Это отражение моей обязанности нести весть о великих тайнах бытия.

— Вот даже как? Давайте условимся: никаких проповедей. У нас будет либо чисто деловой разговор, без приукрашиваний и ненужных отступлений, либо никакого. Если Вы откажетесь от нормального общения, то к списку обвинений в Ваш адрес добавят публичное издевательство над августейшей особой, и после этого мы будем применять к Вам только силовые воздействия.

— Я слушаю Вас, Ваше Величество, — покорно сказал Шамон, встряхнувшись.

— Как я понял, Вам нечего сказать по существу. Переходим к следующему вопросу. Вот здесь, — Олмир передал Шамону красную папку, — описывается Ваша деятельность на шпионском поприще. Подробно запротоколирована попытка использования Вами некроформ. Чему Вы улыбаетесь?

— Право дело, Вы мне льстите, Ваше Величество.

— Объяснитесь!

— Скромность — одна из человеческих добродетелей. Я рад, что предстал в Ваших глазах неумным и недальновидным человеком.

— Продолжайте.

— Если б была на то насущная потребность, то Комитет давно б позаботился о том, чтобы видеть каждый Ваш шаг и слышать каждое слово. Моя цель была иной — удостовериться, что ваши отношения с меритцами действительно настолько крепки, что они запросто передают вам редкостное оборудование. Одно дело — прислать преподавателя, сделать инвестиции в вашу экономику. Но поделиться по-настоящему уникальными вещами — это совсем иной уровень общения.

Олмир покосился на канцлера. Краев, неотрывно наблюдая за Их Святейшеством, чуть заметно кивал в знак согласия. Неужели Шамон говорит правду?

— Вы выбрали весьма экстравагантный способ. Трудно переварить Ваши объяснения. Да и факт остается фактом: Вы занимались на Ремите разведывательной деятельностью.

— Не возражаю. Вы, как всегда, правы, Ваше Величество.

— Прекрасно. Должен сказать, что предъявленные обвинения — малая часть наших претензий к Вам. Другие эпизоды мы не в состоянии пока доказать. Например, на данный момент мы не можем установить Вашу роль в подталкивании графа Кокроши к совершению некоторых поступков.

— Искренне сожалею, — усмехнулся Шамон, — мне не помешал бы ореол мученика. Люди лучше прислушиваются к слову гонимого власть имущими.

— Как давно вы зомбировали Кокрошу?

— Видите ли, Ваше Величество, я только что вернулся с Феи и плохо помню, что делал ранее.

— Значит, вы больше года контролируете его?

— Понимайте мои слова как заблагорассудится. Я не могу делиться своими грехами и добродетелями, чтобы не предстать ложным мучеником.

— Что это за проект — «Левиафан»? Каковы его цели?

— Как я понимаю, вы перехватили мой телефонный разговор с Анн-Мари Ло. Всегда говорил, что женский язык опаснее змеиного яда.

— Отвечайте по существу.

— Я прекратил выполнение всех проектов на Ремите сразу после ареста. А до этого… не делал ничего, что представляло бы угрозу общественному спокойствию в Вашем королевстве. Максимум моих помыслов заключался в снятии полных психограмм учащихся королевского лицея и лично Вас, Ваше Величество. Технология соответствующего процесса предполагает активное участие в нем самого исследуемого, а это требует его добровольного согласия. Я не успел или, точнее, не сумел создать условий, необходимых для гарантированного получения положительного ответа на предложение подвергнуться необычной процедуре.

— Каким образом Вы заставили Кокрошу убить барона Рагозу?

Шамон вздрогнул от неожиданности, но сумел взять себя в руки и хладнокровно ответил:

— Вы смотрите не в ту сторону.

Пора заканчивать разговор, подумал Олмир, все равно от Их Святейшества ничего не добьешься. И задал последний вопрос:

— Вы бывали в Сумеречных Созвездиях?

На сей раз Шамон надолго задумался. Олмиру пришлось повторить:

— Я спрашиваю, посещали ли Вы Сумеречные Созвездия.

— Нет, не посещал. Я догадываюсь, почему Вы задали этот вопрос. Интересная мысль. Вы полагаете, что идя по этому пути можно добраться до того, кто… приказал убить Рагозу?

— Да. К числу его жертв я бы отнес и Антуана Смирнова. Приходят на ум и некоторые другие непонятные события. Скажем, появление отравленного торта в нашей школе… Если, конечно, это не Ваших рук дело или не очередная глупая шутка старика Шойского.

— Я, пожалуй, смогу высказать некоторые свои соображения по данному поводу. При условии, однако, если будет принято предложение, сделанное Вам при первой нашей встрече.

— Полностью подчиниться КЗЧ?

— Тогда я высоко поднял планку, чтобы было чем торговать. Достаточно формального согласия на сотрудничество. Мы оставим вам полную свободу действий. Вы будете только информировать нас о своих контактах с меритцами. В тех объемах, какие сочтете нужными. Единственное дополнительное условие — согласие учеников королевского лицея на снятие развернутых психограмм.

— Зачем это Комитету?

— Нам это не надо. Это нужно всему Содружеству, чтобы придать импульс исследованиям федерального Института психодинамики.

Олмир выдержал паузу и торжественно произнес:

— Во внешней политике мы будем точно следовать принципам Джорджа Второго.

— Жизнь идет вперед, Ваше Величество. Из колонизируемой планеты Ремита превратилась в удобный для проживания человека мир. Выросло ее население. Нынешнее политическое и экономическое значение Вашей общины в Содружестве несравнимо с существовавшим во времена Реформатора. Вы должны получить право иметь в Галактическом Совете полномочного представителя.

— Мы рассмотрим этот вопрос, когда получим из Содружества официальное уведомление о целесообразности изменения нашего внешнеполитического статуса. Но с нашей стороны никаких инициатив не будет. Ремитцы с раздражением воспринимают большинство указаний и рекомендаций Содружества, оценивая их как вмешательство в личную жизнь.

— Как я понимаю, Вы отказываетесь принять мое предложение?

— Да, отказываюсь. Никаких особых отношений с Комитетом Защиты Человечества у нас не будет по причине его несостоятельности. Вы допустили, чтобы какой-то неизвестный орудовал за вашей спиной — невозможно придумать примера большего непрофессионализма. Граф Ламарк сегодня по своим каналам пошлет соответствующее сообщение в штаб-квартиру Комитета.

Ламарк согласно закивал, давая понять, что воспринял указание короля. Шамон нервно завертелся в кресле.

— Боюсь, Вы совершаете фатальную ошибку, Ваше Величество. Людям свойственно следовать императиву «кто не с нами, тот против нас». Комитет может начать планомерную работу против Ремиты. А с системой бороться невозможно. Пусть, как Вы утверждаете, комитетчики ленивы и глупы. Но рано или поздно тысяча страдающих от безделья тупиц придумает, как обвести вокруг пальца любого мудреца.

— Может быть. Но мы будем придерживаться курса на полную независимость нашей внешней и внутренней политики. Ремита станет самостоятельным полюсом силы в Содружестве.

— Но рационально ли…

— Решение мною принято, Ваше Святейшество, и обсуждению не подлежит. Давайте займемся Вашей судьбой. Доказательств нарушения наших законов более чем достаточно для объявления Вас персоной нон грата. Так мы и сделаем. Но в знак уважения к Вам мы не будем посылать центральным органам Содружества обязательное в подобных случаях определение. Если они заинтересуются причинами выдворения Вас с Ремиты — пожалуйста, пусть узнают по своим каналам.

— Даже не знаю, как отблагодарить за невиданную милость.

— Не ехидничайте. И не нагнетайте обстановку. Все равно мы не сделаем из Вас, Ваше Святейшество, мученика. Так вот. Информировать всех и каждого нас никто не обязывал, но подданные королевства должны знать правду. Поэтому сегодня вечером канцлер — Краев согласно закивал — выступит по телевидению с подробной информацией по Вашему вопросу. А граф Ламарк даст своим подчиненным указание немедленно переправить Вас на крейсер Межзвездного Флота.

— Вместе с Анн-Мари Ло.

Олмир вспомнил свои переживания во время визита Юлианны с гувернанткой и согласился:

— Да, вместе с Анн-Мари Ло. А также вместе с Родом и Нилом. Мы отзываем их лицензию на право заниматься у нас прогностической деятельностью. Все, аудиенция завершена.

Олмир с канцлером задержались, чтобы позволить Ламарку увести Шамона.

— Их Святейшество признал свое поражение, — сказал Краев, благоговейно поедая глазами короля. — Вероятно, он до последнего момента не верил, что кто-то осмелился орудовать за его спиной. Открытия в родиниловской обители выбили его из колеи, но окончательно он сник после Вашего вопроса о Сумеречных Созвездиях. Разъясните, пожалуйста, смысл спрашиваемого.

— Я сам толком не понимаю, что имел в виду. Возникла случайная ассоциация — я и задал вопрос, пришедший в голову. Общение с людьми, подобными Шамону, сильно утомляет, и я начинаю плохо контролировать себя. Да, после официального объявления причин выдворения Шамона попросите Кутузова сделать большую программу на эту тему. Предоставьте ему необходимые служебные материалы. В ваших объективках на него говорится, что он истинный патриот Ремиты. После личного общения с ним я могу это подтвердить. Слава, я уверен, все сделает правильно.

— Будет исполнено, Ваше Величество.

Канцлер провожал Олмира до дверей личных королевских покоев. Там, увидев скучающего Вана, тактично поспешил откланяться.

— Привет, Седой. Ты что здесь делаешь?

— Жду тебя, чтобы поговорить.

— Заходи, поговорим. Что за проблемы?

— Ты был на выставке космической техники?

— Да, заглядывал.

— Я только что оттуда. Целый день там провел. В общем, я решил поступать на Высшие астронавигаторские курсы. Одобряешь?

— Нет.

— Почему? — удивился Ван. — Я понял, что на Ремите не найду для себя достойного увлечения. Парусный спорт и прочее не для меня. Только в космосе настоящие приключения и открытия.

— Да брось ты. Все действительно важное совершается на земле, среди людей.

— Ты ничего не понимаешь! Здесь — обыденность, а там…

— Ван, космос не для человека. Ты, поди, начитался всякой макулатуры…

Ван замотал головой, не соглашаясь с Олмиром. А у самого безостановочно вертелась в голове вычитанная когда-то фраза из бульварного боевика: «приземляешься, с трудом отлепляешь пальцы от штурвала, выныриваешь из амуниции, как моллюск из раковины, степенно спускаешься по трапу — и все девушки Солнечного берега твои». В Информатории ему попадались красочные описания «подвигов» космолетчиков, оттягивающихся в злачных местах после длительного пребывания в космическом пространстве. Астронавты традиционно пользовались всеобщим уважением и симпатией. Ван не понимал и не хотел признавать, что истинная причина его желания податься в курсанты связана с надеждой вызвать к своей персоне живой интерес женской половины жителей Ремиты.

— Ничего не начитался! Думаешь, что не поступлю, не смогу учиться?

— Нет, не думаю. Лоркас многому нас научил. А самое главное — научил учиться.

— Тогда почему возражаешь?

— Пойми, Седой, что жизнь астронавта — постоянно утомительное ожидание, безысходное обитание в осточертевших стенах да расчеты, расчеты и еще раз расчеты. К такой жизни невозможно привыкнуть. Космос — это не наши масштабы. Чуждые человеческой природе пространства и времена. То невообразимо длительные, то страшно малые. Человек в нем все равно что лилипут в жилище великана — стулья не для него, на кровать не забраться, печкой не попользоваться. Преодоление огромных расстояний требует непомерного терпения. А если, паче чаяния, раз в жизни произойдет какое-нибудь столкновение, то все свершится мгновенно, на жуткой скорости, почти без участия человеческого интеллекта. Борьба за выживание, сражения с чудовищами? — сплошная выдумка, нет никаких монстров. Одним словом, сплошные неудобства, и ничего более.

— Но астронавтов все так уважают…

— Я думаю, скорее от жалости, а не по какой другой причине. Еще раз говорю: космос — среда, несовместимая с человеком. Тебе там делать нечего.

— А я все равно поступлю на курсы!

— Нет!

У Вана от неожиданной обиды задрожали губы.

— Почему?

— Потому, что я запрещаю! Ты нужен здесь.

Как изменился Олмир в последние дни! Никогда ранее он не разговаривал с ним таким тоном. Ван оторопело хлопал глазами.

— Пойми, Седой, — чуть мягче продолжил Олмир, — мы занимаемся чрезвычайно важным делом — учимся быть магами. Это наше призвание, наш долг. Мы обязаны следовать своему предначертанию. Уход в космос — это трусливое бегство от главной жизненной задачи. Так что даже не думай ни о каких курсах. Будешь упорствовать, я их закрою. Пойду на любой шаг лишь бы оставить тебя рядом с собой. Понял? А сейчас иди. У меня много работы.

Философия

Устраивать Ингельроку прием по всем правилам дипломатического этикета было бы непростительной ошибкой. Общество Простоты, которое он представлял, являлось незарегистрированной общественной организацией. Со стороны центральных властей Содружества оно подвергалось всяческому преследованию, и одно появление простака в королевском дворце породило бы многочисленные протесты и возмущенные демарши Галактического Совета. В то же время не вызывала сомнений необходимость выяснить намерения звездолета, оказавшегося в космическом пространстве Ремиты. В подобных ситуациях поступали всяко. Канцлер предложил самое простое решение: пусть Ламарк как глава Службы безопасности от своего имени пошлет Ингельроку неофициальное приглашение на товарищеский ужин. На десерт, разумеется, будет разговор.

Большинство высокопоставленных сотрудников королевского Дома имело служебные квартиры в самом дворце либо коттеджи в примыкающем к нему парке. Дом Ламарка находился на отшибе, скрываясь среди вишневых деревьев на берегу маленького прудика. В назначенный час Олмир с канцлером добрались туда пешком. В руках короля была тоненькая ученическая папка.

Ингельрок придерживался старых пристрастий и, пользуясь случаем, с воодушевлением отдался дегустации вин, предложенных хозяином дома. К началу разговора он был явно навеселе, но по рассказам Дикого Мага Олмир знал, что старый гедонист никогда не теряет трезвости ума.

После первых приветствий, прозвучавших дружелюбно, «по-свойски», Ингельрок спросил:

— Чем вы так проняли Шорота? Он шлет начальству одну паническую телеграмму за другой. Про меня напрочь и думать забыл. Маг Месенн, конечно, их здорово поддел. Но что сделали вы?

— Устроили маленькое театрализованное представление.

— Нет, должно быть что-то еще. Шорот смущенно намекает на необъяснимые технические отказы. А вам приписывает сверхмогущество. В итоге из штаб-квартиры Флота поступил категорический приказ: затаиться и не совершать никаких активных действий. Отдать ему приказание немедленно удрать они не решились из-за опасения потерять лицо.

Обязывающее начало. Сообщение по межзвездной связи перехватить невозможно, и за словами Ингельрока скрывается многое. То, например, что у него есть свои люди в руководстве Флота. Причем как раз те, которые курируют Шорота, и вычислить их при желании не составит особого труда. Сказано без видимых эмоций, а за прозвучавшими фразами крик: я свой, нет у меня от вас секретов, я полностью доверяю вам и отдаюсь на вашу добрую волю.

Предельная искренность требует взаимности, и Олмир сказал:

— Шорот, видимо, расстроился тем, что его лэп не записал наш разговор с глазу на глаз.

— Вот даже как? Лэпы, насколько я знаю, безотказны. Есть от чего закружиться голове.

— Я временно остановил таймер его записывающего устройства.

Ингельрок крякнул:

— Каким образом? Не представляю, как это можно сделать.

— Временные интервалы в том приборе отсчитываются измерением доз радиации. Минут на пятнадцать, не больше, я снизил активность внутреннего источника до нуля, и все. Остальные контуры лэпа продолжали функционировать в обычном режиме.

— М… м-да, не думал я, что доживу до времен, когда с легкостью будут говорить про мысленное управление радиоактивным распадом, — пробормотал Ингельрок, уйдя в себя.

Ему было о чем подумать. Олмир тоже много сказал. О том, что обладает паранормальными способностями и умеет пользоваться ими. Что имеет более тесные контакты с меритскими магами, чем вытекающие из логики дружественных дипломатических отношений, — иначе как бы он приобрел требуемые навыки? Ингельрок наверняка прекрасно осведомлен о техническом уровне Ремиты.

Избыточные знания усложняют жизнь. Поймав благоговейный взгляд канцлера, Олмир почувствовал, что в королевстве назревает еще одна проблема.

Как всякий прожженный политик и циник до мозга костей, Краев имел свою ахиллесову пяту — он преклонялся перед троном и той особой, которая его занимала. Вроде бы ничего страшного, пусть себе тешится. Нельзя успешно заниматься никаким делом, относясь к нему спустя рукава, без любви. Однако все хорошо в меру.

Шерлок, начальник Тайной службы, докладывал, что «Монархический союз» под руководством канцлера разворачивает агрессивную кампанию по обожествлению Олмира. Разрабатываются особые ритуалы. Строятся храмы и оформляются молельные комнаты. Издаются цитатники и биографии, похожие на Евангелия. Пишутся иконы, причем застрельщиком нового течения в иконописи является — кто бы мог подумать! — барон Ким.

Возможно, в последнее время у Бориса Краева появилось слишком много поводов считать молодого короля не просто человеком. К их числу относилось только что прозвучавшее признание в умении управлять ядерным взаимодействием. Чуть ранее Ламарк, очевидно, красочно описал ему, каким образом их господин отомстил за потерю зрения одного из гвардейских лейтенантов. Все это так. Но Олмир пока был не готов к роли живого божества на земле.

Выйдя из глубокого раздумья, Ингельрок подманил прислуживающего кибера и налил себе полный кубок вина. Олмир предложил ему пояснить цель прибытия.

— Разреши, я начну издалека, — воодушевился Ингельрок, вольготно откинувшись в кресле. Обращение на «ты» не укололо слух. Во-первых, обстановка неофициальная. К тому ж обе стороны проявили исключительную искренность и доверительность. Во-вторых, знания и жизненный опыт, личное знакомство фактически со всеми выдающимися людьми и, в конце концов, просто возраст давали Ингельроку право на равных разговаривать и с королями, и с прочими власть держащими. Величие его имени связывалось хотя бы с тем, что он первым обратил внимание на уникальные свойства Анги, с его подачи получившей имя Фея, — на то, что одно пребывание на ней омолаживает человека. Попутно он содействовал появлению полувоенной организации сопротивления феитов, безжалостно сгоняемых с родовых земель при строительстве санаториев федерального значения.

— Мы внимательно выслушаем вас, — заверил Олмир, наливая себе клюквенного сока. — Дикий много рассказывал о вас, и я давно мечтал встретиться и поговорить о том о сем.

Постоянно прихлебывая из своего кубка, Ингельрок произнес неспешную речь.

Освоив технологию надпространственного полета, человечество вырвалось на галактические просторы. Бурная космическая экспансия продолжается почти два тысячелетия несмотря на огромные математические трудности прокладывания новых межзвездных трасс и чрезвычайную редкость миров, пригодных для человека. Слабость коммуникаций и абсолютная несравнимость условий существования на колонизируемых планетах объективно способствовали дроблению когда-то единой цивилизации, разбиению на самостоятельные общины. До последнего времени, до предоставления меритцами технологий нуль-транспортировки, между колониями поддерживался только эпизодический информационный обмен. Каждый оставался со своими проблемами один на один, и ниоткуда не ждал помощи. Казалось бы, в таких условиях не нужен общий координирующий орган. Но не тут-то было. Как всегда, объявилась паразитирующая бюрократия.

Возник Галактический Совет с многочисленным чиновничьим аппаратом, нагло присвоивший себе право учить и направлять все человеческие миры, вмешиваться в их внутреннюю жизнь, указывать и даже наказывать. Отдельные общины полностью лишились самостоятельности в налаживании внешних контактов. Принуждаются вопреки здравому смыслу унифицировать внутреннее законодательство и запретить проведение научных исследований во многих важных областях знаний. Ради чего? Единственный разумный ответ: ради безбедного существования самой бюрократии.

Действительно, федеральное правительство не сделало человеческие отношения менее конфликтными. Наоборот, оно само раздувает столкновения — достаточно вспомнить хотя бы Меритскую войну. Способствовало ли оно общественному прогрессу? Факты говорят обратное.

В настоящее время Содружество представляет собой искусственное объединение двух различных типов обществ, так называемых Внутренних и Внешних Миров. Внутренние Миры — это давно обжитые планеты, предоставляющие своим жителям все возможности для плодотворной работы и рационального отдыха. Внешние Миры — это коллективы первопроходцев. Неустроенность быта, жизнь не для себя, а для будущих поколений. Но при всем при этом Внешние Миры по продуктивности научного мышления, по культурным достижениям намного опережают Внутренние. Парадокс? Нет, свидетельство неэффективности работы центральных органов Содружества. Неэффективности — еще слабо сказано. Надо говорить: порочности.

Бюрократизм наложил грязные лапы на все сферы деятельности. Он подмял под себя даже сугубо личную, духовную жизнь человека. Создав множество Школ Гуро, он принялся управлять зарождением и распространением религий и верований. Давнишний анализ, проведенный Вэром Коревым сразу после инспекции новой меритской общины, приводит к однозначному выводу: там, где в почете выходцы этих школ, прогресс вообще замирает.

Может ли галактическая бюрократия наладить выгодное сотрудничество с иными расами разумных? Ответ известен любому школьнику: до сих пор человечество получило от них только новые игрушки. Ни научных теорий, ни оригинальных технических устройств — фактически ничего. В обиходе встречаются выражения типа «тхланские технологии», но на самом-то деле за ними стоят плоды человеческого труда, косвенно навеянные отдельными достижениями наших братьев по разуму. О взаимодействии в области культуры и искусства даже упоминать не стоит.

Что из всего этого следует? Да то, что центральные службы Галактического Содружества необходимо расформировать. А их руководителей в назидание сослать на далекие необжитые планеты. Общество Простоты как раз объединяет людей, придерживающихся подобных взглядов.

— Цель моего визита сюда следующая, — сказал Ингельрок, вновь наполняя кубок. — Общество Простоты предлагает Ремите союз и помощь.

— Что ж, давайте обсудим ваше предложение, — согласился Олмир. Подумал и добавил: — Хотя мне кажется, что помощь нужна не столько нам, сколько вам.

— Как бы то ни было, вместе мы станем много сильнее.

— Если разрушим Содружество — сомневаюсь.

— Я готов выслушать вашу контраргументацию.

— Вы крупными мазками изложили свое мировоззрение. Подвергнуть его сомнению можно только критическим обсуждением всех принимаемых исходных положений. Я не готов к такому разговору. Единственное, на что я могу решиться — это пройтись по верхам. Скажем так: нас разъединяет ледовитый океан, а я по верхушкам айсбергов побегу к вашему берегу. При этом подавляющая и наиболее интересная часть вопросов останется под водой, то есть окажется незатронутой.

— Я на все согласен. Докажите, что я не прав.

— «Доказать» — звучит слишком громко. Вообще говоря, чисто логическими методами доказать что-либо человечески важное невозможно. Даже в относительно простых математических теориях — в формализованной арифметике, например, — находятся выражения, которые нельзя ни доказать, ни опровергнуть. По мере усложнения формальных конструкций доля строго выводимых утверждений стремительно падает. А жизнь неизмеримо богаче любой теории. В связи с этим злые языки заявляют, что вся человеческая наука сводится лишь к искусству убеждать, проповедовать взятые с потолка истины. Ничтожной долей безоговорочно доказываемых истин можно пренебречь.

— Интересное вступление, — прокомментировал Ингельрок. — Давненько не вел я подобные беседы с молодыми людьми.

— Но даже убеждать вас в чем-либо я не решусь, так как не смею рассчитывать, что вы со своими знаниями и жизненным опытом снизойдете до желания понять меня.

— Я постараюсь, — сказал простак, подыгрывая королю.

Канцлер закашлял изо всех сил. Божественное несовместимо с шутками вокруг себя.

— Я просто порассуждаю вслух. Начнем с научно-технического прогресса. Вы утверждаете, что развитие Содружества замедляется. Я не уверен в этом. Объединенными усилиями обкатывается множество технологий и устройств. Сейчас все общественно значимые механизмы на всех планетах одинаковы не потому, что кто-то навязывает их использование, а потому, что они самые удобные, производительные и надежные. Снизилось количество фундаментальных открытий? Их во все времена было нестерпимо мало. Да и почему успешность прогресса вы измеряете валом изобретений и новых научных теорий? По-моему, это чересчур упрощенный, вульгарно материалистический взгляд на сложное явление. Для пояснения я приведу несколько примеров.

Олмиру лучше думалось на ногах. Размышляя о чем-либо в одиночестве, он не мог усидеть на месте и наматывал вокруг рабочего стола многие километры. Да и во время званых обедов или важных заседаний ему постоянно приходилось одергивать себя, подавлять желание двигаться вместе с течением мысли. Но здесь обстановка неофициальная. И махнув рукой в сторону Ламарка с канцлером, чтобы те продолжали сидеть, Олмир поднялся и нервно заходил вокруг стола.

— В качестве примеров необъяснимых, сверхъестественных научных прорывов мне приходит на ум появление максвелловских уравнений электромагнитного поля. К ним же относится формулировка Ньютоном основных законов механики, уравнение Шредингера и научно-популярная заметка в журнал для любознательного юношества, из которой затем выросла специальная теория относительности. Простые формулы, предельно лаконичные утверждения, но они произвели своего рода революцию в науке. Да и спустя многие сотни лет ученые обдумывали их смысл и находили все новые и новые приложения.

— Я бы начал с постулатов Илина, позволивших освоить сверхсветовые скорости передвижения. А затем отметил бы некоторые теории Уренара, — вставил Ингельрок.

— Дело вкуса. Я не упомянул Илина, наверное, из ложной скромности — потому, что он мой прямой предок. Между прочим, правильнее говорить Ильин, а не Илин. Мериме, с ударением на последнем слоге, а не Меример. В истории любили искажать звучание старых слов и имен.

— Есть и более яркие примеры научной проницательности. В частности, ряд достижений в области информатики. Потом, ме…

Ингельрок умолк на полуслове. Не хочет затевать обсуждение достижений меритских магов, догадался Олмир. Правильно делает: Это тема особого, не между делом разговора.

— Этот список трудно исчерпать и потому надо вовремя остановиться, чтобы не затеряться в дебрях. Я хочу сказать немного о другом. Неожиданный всплеск на стержневом направлении науки — это, конечно, хорошо. Но не главное. Каковы наиболее фундаментальные достижения человечества? Их немного, можно пересчитать по пальцам. Это изобретение алфавита — так? Появление колеса, на идее которого в той или иной степени основываются все механические устройства. А также позиционная система записи цифр, позволившая разработать простые и удобные алгоритмы счета. Когда были сделаны эти открытия, кто их автор?

— Вряд ли когда-нибудь мы узнаем их имена. Да и названное тобой, скорее всего, есть плод коллективного творчества.

— Я тоже так думаю. Базисная идея этих изобретений чрезвычайно проста, не так ли? Но важность их стала очевидной только спустя многие-многие годы. Века, а то и тысячелетия. Может, сейчас в Содружестве именно такой период — скрытного накопления прорывного потенциала? Может, новое колесо уже изобретено, а мы просто не видим его?

— Все быть может. Тем более если вспомнить появление символической письменности Уренара в связке с его заявлением о том, что употребление алфавита в конечном итоге замедлило развитие человечества.

— Я рад, что вы не отвергаете мои рассуждения. Перехожу к примерам противоположного плана — свидетельствам очевидной, вопиющей близорукости людей. Скажем, оптические свойства стекла известны очень давно. В Древнем Мире была распространена лупа. В Средние Века слабые зрением люди пользовали очки. Одним словом, прошла не одна тысяча лет, прежде чем догадались разместить два оптических стекла друг за другом. Тут же были изобретены архиважные приспособления — микроскоп и телескоп. Что мешало сделать это две, три тысячи лет назад?

— Хороший пример, — сказал Ингельрок, согласно кивая.

— Подобных можно привести много. Я напомню еще один, более тонкий. Когда под занавес Средних Веков европейцы в очередной раз открыли на Земле западный материк, они решили, что аборигены не знакомы с понятием колеса. На самом деле колесо там было давно и повсеместно известно, использовалось в детских игрушках. Аборигены не преодолели самую малость: не обратили внимания на то, что у колеса есть ось. Поэтому тяжести перевозили не на тележках, а на волокушах. Цена ничтожного шажка в рассуждениях — огромная расточительность общественного труда.

Олмир подошел к столу, отпил глоток сока.

— Какой общий вывод следует из приведенных примеров? Отвлекаясь от частностей, следует признать: процесс познания и, в частности, научно-технический прогресс — гораздо более сложная вещь, чем кажется на первый и на второй взгляд, и для его описания недостаточно использовать простые показатели. Такие, как количество научных открытий и изобретений, комфортные условия и продолжительность жизни, экономический рост, снижение доли ручного труда и так далее. Вполне вероятно, что в наше время именно благодаря существованию центральных органов Содружества происходит бурное развитие человечества. Вы и многие другие это оспаривают. Почему? Я полагаю, что коренная причина этого лежит в недопонимании различия между субъектом и объектом.

— Ого! Интересный оборот.

— Я позволю себе небольшое отступление. Человеческий ум в результате первоначального деления всего сущего выделяет две качественно различные целостности — объекты и субъекты. Для описания первых достаточно, как правило, оперировать материальными, измеряемыми величинами, чем и занимается традиционная наука. Субъектность же характеризуется своей, сугубо индивидуальной историей и своим проектом будущего. Каждый человек, имея за плечами прожитую жизнь и определенный опыт принятия решений, осознает себя как нечто отделенное от прочего мира. Иными словами, формируется как субъект. Хотя бы в общих чертах планирует, что ему сделать сейчас, чем заняться завтра, через год и так далее. Это и есть его проект будущего. Никому в голову не придет для предсказания поведения какого-то человека использовать такие объективные показатели, как его рост, вес и прочее. Субъектность присуща и любому объединению людей — от семьи, первичной общины до государства и любой федерации, конфедерации или союза государств. Однако сплошь и рядом при описании интересов или целей того или иного политического образования принимается во внимание его территория, состояние экономики, состав населения и так далее. На мой взгляд, это грубая методологическая ошибка. Нельзя пренебрегать тем, что любой субъект обладает самосознанием и способностью волеизъявления.

Вот он, решающий аргумент в заочном споре с Шамоном и Родом! Трудно оспаривать их утверждения о предопределенности в навязываемой ими механистической модели мира. Но стоит только правильно оглянуться вокруг — и ограниченность их и убожество становятся очевидными, улыбнулся про себя Олмир. Тысячу раз прав Лоркас, призывая верить в свое могущество достичь любой поставленной цели, никогда не опускать руки. Каждый обладает правом выбора, каждый может строить свою судьбу по своему разумению.

С трудом вернувшись к нити разговора, Олмир сказал:

— Каждый субъект по-своему уникален, и потому уничтожение его сравнимо с убийством живого существа.

— Комара, например.

— Нет, комар — это слишком просто. С каждым политическим образованием связывают свои чаяния множество людей. Для них для всех любая революция, любые коренные реформы и преобразования — катастрофическая встряска, утрата привычного уклада жизни, среды обитания. Кроме того, революция означает уничтожение старого. Следовательно, люди, делающие ее, большие специалисты по разрушению. Захватив власть, они невольно продолжают делать то, что хорошо умеют — разрушать. В общем, несут одно несчастье.

— В моем представлении счастье — это прежде всего испытание чувства любви, — сказал Ингельрок. — Если говорить коротко, то счастье — это любовь. А любовь — это счастье.

Олмир, из-за возраста не задумывающийся на эту тему, промолчал. Оглянувшись, он заметил, что канцлер не сидит, а старательно изображает сидение. Зад его дрожит от напряжения в нескольких сантиметрах от поверхности кресла. Да и Ламарк явно чувствует себя неудобно, примостившись на самом краешке. Не положено по этикету сидеть в присутствии стоящей августейшей особы — и все тут! Ничего не могут поделать с собой даже ближайшие его сподвижники, ежедневно общающиеся с королем многие часы. А что будет, когда укоренится привычка видеть в нем живое божество? Вздохнув, Олмир сел на свое место напротив Ингельрока.

— Давайте поговорим не о счастье, а о роли государства, — сказал он. — Здесь множество точек зрения. Одни под государством понимают машину, учреждение, другие — добровольное объединение граждан, третьи — и то, и другое, и десятое. Одни всеми силами отгораживаются от вмешательства государства в свою жизнь, другие с радостью отдаются под его волю и так далее. Вы, вероятно, привыкли к большой личной свободе. В то же время на Озе, например, государственные чиновники предписывают гражданам почти что каждый шаг. У нас, на Ремите, как мне кажется, установлено идеальное соотношение между личной свободой гражданина и полномочиями властей. Но это мое, личное мнение, и я не хочу его никому навязывать. Чтобы не утонуть в обсуждении многообразия существующих укладов жизни, я ограничусь поверхностными вопросами. Скажем, если некто решил покончить жизнь самоубийством — надо ли препятствовать ему?

— Надо. Так требует общечеловеческая мораль.

— А если кто-то задумал совершить какой-нибудь антиобщественный поступок, например — террористический акт?

— Тем более его надо вовремя остановить. Возможно, он попал в плен сиюминутных чувств. Одумавшись, успокоившись, испытает чувство стыда и вновь станет законопослушным гражданином. Да и ни в чем не повинных людей надо защитить.

— Короче говоря, вы согласны с тем, что в той или иной мере государство ответственно за каждого своего гражданина. В трудные моменты жизни обязано прийти на помощь. Так?

— Пожалуй, я соглашусь, — сказал Ингельрок, лениво потягиваясь.

— Прекрасно! Очевидно, что государство должно как-нибудь образумить своего гражданина даже в том случае, если он покушается на ее само. Так?

— Наверное. Но все хорошо в меру.

— Мера нужна. Не будем обсуждать, какой она должна быть. Зададимся вопросом: чем определяется отношение человека к государству? В общем случае — неким соглашением, историей его жизни. В самом простом случае — наличием определенного документа. Скажем, паспорта. И где бы ни находился человек, сколько бы времени ни провел вдали от отчего дома, ответственность за все его поступки в какой-то степени ложится на государство, гражданином которого он является. Так?

— Я устал поддакивать. Мне кажется, мы зря теряем время.

— Извините, перейду к сути. Цивилизация — нечто большее, чем государство. Где бы ни жил человек, как бы ни переделывал себя методами генной инженерии, он был и будет человеком. Не по паспорту, не потому, что это кому-то хочется или не хочется, а по структуре мышления. Я объясню, что имею в виду.

Олмир непроизвольно дернулся, чтобы встать и походить, но одернул себя. Не стоит лишний раз терзать верноподданнические чувства Краева и Ламарка. Лучше потерпеть.

— Очевидная истина, что человек — продукт общества. Малый ребенок, совмещая показания различных органов чувств, создает мысленные представления об окружающих его целостностях. Иными словами, выделяет определенные предметы как некие объекты реальности. Запоминает, что, скажем, «стол» так смотрится, так осязается, так используется и так далее. Постепенно, усложняя психическое отражение мира, он под влиянием речевой среды добирается до абстрактных понятий. Таким образом, под неусыпным контролем воспитателей и учителей, осуществляется процесс освоения новым человеком используемой в обществе системы мышления. Рано или поздно под понятием, например, «дом» каждый начинает подразумевать строение определенного целевого предназначения. А называя домом родной край, свою комнату, постель с уложенным «шалашиком» одеялом, понимает, что это не более чем метафора.

Бросив быстрый взгляд на Ингельрока, Олмир почувствовал, что старому флибустьеру известно все, что было сказано. И слушал он не из вежливости, а из интереса увидеть, как неудобоваримые истины прозвучат из уст совсем молодого человека, мальчика. Ладно, пусть забавляется.

— Наша структура мышления сложилась давно, задолго до зарождения цивилизации. И каковы бы ни были условия существования, на каком бы конкретном языке ребенок ни говорил, он начинает оперировать одними и теми же абстрактными понятиями. Процесс освоения и корректировки их понимания сродни передаче наследственной информации молекулами ДНК. Кто-то возразит, что по-иному мыслить нельзя. Но в древнейшие времена мышление некоторых живших обособленно племен было совершенно иным. До тех пор, пока они не растворились в общем цивилизационном котле. В наше время, с налаживанием контактов с иными цивилизациями, мы убедились, что другие разумные мыслят не так, как мы. Нам чужды представления снуссов о причинно-следственных связях в природе. Мы не можем разобраться в жизненных установках тхланков. И так далее.

Олмир взял лежащую перед ним ученическую папку, повертел ее, протянул Ингельроку.

— Это мой школьный реферат на тему, насколько адекватно человеческое мышление окружающему миру. Наш учитель, Лоркас, заставлял нас делать много подобных работ, приучая к самостоятельности рассуждений. Почитайте на досуге. Дикий Маг рассказывал, что вы интересуетесь этими вопросами. Я буду рад получить на свой ученический опус отзыв специалиста.

— Хорошо. Обязательно прочту и сообщу свое мнение. Ну и правильно ли мы мыслим?

— Трудно сказать, — улыбнулся Олмир. — По косвенным данным, правильнее, чем снуссы или тхланки. Но чисто логически это нельзя ни доказать, ни опровергнуть. И не важно, насколько правильнее. Здесь либо все, либо ничего. К сожалению, обнаруживаются отдельные… скажем, неточности наших абстракций. Например, в понятии бесконечности, в критериях различения «хорошо» и «плохо»… Месенн на днях заявил, что люди неправильно трактуют симметрию…

Замолчал. Внутренне он был почти убежден, что человечество находится на неверном пути. Все сложнее придумывать объяснения многим экспериментальным фактам и наблюдениям. Все запутаннее и непонятнее новые научные теории. Все больше устройств, не имеющих права на существование в построенной наукой картине мира, доставляют из своих рукотворных вселенных меритские маги. Если не предпринять экстренных мер, человечество со временем утонет в надуманных эфемерностях и утратит способность познавать. При этом все его останется при нем. Изощренные физические приборы. Отточенная математика. Проверенная тысячелетней практикой методология научных исследований. Но все это будет задействовано вхолостую, ибо самый главный инструментарий — мышление — будет блуждать среди ложных понятий.

Цивилизация снуссов старше земной где-то на два десятка миллионов лет. Она вышла на свой познавательный горизонт и сейчас явно отстает от человеческой. Если верна та, рассказанная Кокрошей гипотеза о существовании Разума, возникшего вокруг первых звезд Вселенной, то он также давно в тупике. Месенн описал вроде бы безграничную перспективу развития человеческой цивилизации. А на самом деле — на несколько миллионов лет. Вряд ли на больше. Что будет дальше? Как найти выход из создавшегося положения, и есть ли он, этот выход?

Олмир поежился от холода быстро проносящихся мыслей. Рано посвящать в них Ингельрока. Сперва надо обдумать самому, поговорить с Месенном, с Ваном, Зоей, Георгием. Но решать, что и как делать, все равно когда-то придется ему — он король, значит вся ответственность на нем.

— Что-то мы чересчур расфилософствовались. А Лоркас любил повторять, что философия не наука, а спекуляция оной, — сказал он. — Давайте вернемся к теме разговора. Какой практический вывод следует из понимания единства человечества? В первую очередь — одобрение требования Галактического Совета о том, чтобы все контакты с иными разумными осуществлялись через центральные органы Содружества. Иначе нельзя: если, например, какая-нибудь человеческая община на удаленнейшей планете, граждане которой стали больше похожи, скажем, на гиппопотама, а не на гуманоида, случайно начнет войну с иными разумными, то автоматически подставит все человечество. Это не дело. Второй вывод — коли мы едины, то и общаться естественно сразу со всеми собратьями по мышлению. А не только с теми, кто вошел с нами в какой-нибудь временный союз. Иными словами, Содружество надо сохранять и укреплять. Если же что-то не нравится — пожалуйста, оговаривай это в особом договоре. Убеждай. Доказывай свою правоту.

— Как я понял, Ремита отказывается от союза с нами? — в упор спросил Ингельрок.

Итак, настал самый неприятный момент разговора. Несмотря на взаимные симпатии, приходится говорить «нет».

Каждый обладает возможностью выбора и в большом, и в малом, в который раз повторил для себя Олмир. Он мог по-всякому поступить с Аполлоном, но принял политически обоснованное решение. Он мог согласиться с предложением Шамона, но отверг его. Сейчас вот он мог бы протянуть руку дружбы Ингельроку, но не сделает этого. В каждом случае — и сейчас, и ранее — он был волен поступить так, как подсказывал ему разум. Он свободен.

Другое дело, что после совершения выбора необходимо, как правило, проявить недюжинный интеллект и нечеловеческую настойчивость, чтобы добиться реализации принятого решения. Как альпинист, задумавший восхождение на вершину, должен продумать маршрут, экипировку и подготовиться к тяготам пути. В политике же любой шаг тянет за собой гораздо большее количество последствий и требует великого множества сопутствующих действий. Олмир надеялся, что ему удалось предусмотреть все детали и нюансы.

— Мы не можем войти с вами в союз, направленный против центральных органов Содружества, по мировоззренческим соображениям. Я вкратце изложил их.

Ламарк вытер воображаемый пот со лба. Неужели начальник Службы безопасности до последнего момента не был уверен, какое решение примет король? Его переживания, впрочем, можно понять: для него этот вопрос крайне важен, и если б Олмир сказал «да», то у Ламарка возникли бы сложные проблемы с выстраиванием рабочих отношений с Комитетом Защиты Человечества.

— А вот насчет помощи… вы можете оказать нам любезность.

— Я слушаю. Все равно вы наши невольные союзники. Обществу Простоты выгодно, чтобы Ремита была сильна.

— У нас периодически возникают проблемы с управлением общественным мнением, в пропаганде и разъяснении проводимой политики. Нам нужен хороший психоаналитик, — Олмир помолчал, вспомнил признание канцлера о том, что королевские аналитики даже не поняли намерений Анн-Мари Ло, и добавил: — Так как мы отказались от сотрудничества не только с вами, но и с Комитетом Защиты Человечества, то нам нужен очень хороший психоаналитик. Лучший в Содружестве.

Ингельрок задумался.

— У нас есть выпускники Школ Гуро, но мы не можем опереться на них, — посетовал Олмир, вспоминая графа Леверье. — Я полагаю, причины вам понятны.

— Да, я понимаю твои опасения. Есть у меня кандидатура. Супер. Человек, на глазах и под руководством которого зародилась вся современная психоаналитика. Сам Уренар называет его своим учителем. Я имею в виду Шоанара.

— Шоанар? — с сомнением в голосе произнес Олмир. — Я не слышал про него.

— Неужели? — улыбнулся Ингельрок. — Кот мог называть его Шаром. Думаю, что Шоанар согласится пожить у вас. Учти, однако, что первым делом он начнет возводить себе дом.

— Пожалуйста, на Ремите пока всем хватает места. А про Шара я действительно слышал много лестных слов…

Ингельрок, обильно прихлебывая из кубка, с готовностью пустился в воспоминания. Разговор продолжался еще около получаса. Потом Олмир, спохватившись, встал и попрощался. Сроки отлета звездолета Ингельрока должен был согласовать Ламарк. А заодно поинтересоваться, что полезного для Общества Простоты может сделать Ремита без ущерба для себя.

Канцлер, провожая молодого короля до дворца, с облегчением сказал:

— Ну, еще одна проблема свалилась с плеч. Пожалуй, жизнь вступает в обыденное русло. Можно приступить к разгребанию накопившейся мелочевки, малость передохнуть. Вы, Ваше Величество, сможете выспаться.

— Да вы что!? — удивился Олмир. — Наконец-то можно приступить к самому главному! У нас в запасе всего несколько дней, а то и часов, пока Коронный Совет полностью под нашим контролем. Грех не воспользоваться этим обстоятельством. Так что берите Леона Октябрьского и Жана Мерсье — и ко мне в кабинет. Мы немедленно начнем подготовку заседания Совета.

Жизнь продолжается

Телевизионное выступление Варвары Мирковой всколыхнуло всю Ремиту.

Начала она с самого для нее простого — чтения закрытой книги, лежащей в соседнем помещении. Потом точно назвала предметы, находящиеся в аконе — сейфе абсолютной защиты. Считалось, что акон нельзя просветить ни одним излучением, не разрушив его. Один активный, но недоверчивый телезритель позвонил и попросил сказать, что он держит в руке. Варвара сходу ответила: кусок торта «наполеон». Тут же другие зрители потребовали доказательств, так ли это, и нет ли сговора. Стали сами задавать подобные вопросы. Третьи, не верующие ни в бога, ни в черта, заговорили о массовом мошенничестве. Ведущий с большим трудом восстановил порядок. Разъяснил, что для исключения сомнений в отсутствии обмана вопросы Варваре должны задаваться только из студии, и объявил следующий номер.

Варвара принялась отгадывать, какая будет вытащена карта из полной колоды. Затем назвала выигрышные лотерейные номера. Апофеозом номера стало отгадывание порядка выпадения десяти шаров из сотни. Когда ведущий объявил номер последнего шара, показавшегося на выходе из лохотрона, аудитория уже поверила, что видит настоящие чудеса, и раздались шумные рукоплескания. Это было начало. А дальше бурные овации практически не умолкали.

Третьим номером программы было определение причины отказа различных интеллектуальных механизмов и, при возможности, устранение поломки. Используемые человеком электронные устройства стали чрезвычайно миниатюрными. Всякая пайка и винтовые держатели, естественно, канули в Лету много веков назад. Для того, чтобы найти, какой именно узел вышел из строя, применялись специальные испытательные стенды, а замена одной негодной детальки — многие из них человеческий глаз вообще не видел — требовала установки целой платы. Поэтому большинство технических устройств вообще не ремонтировалось — слишком дорогое удовольствие, нерациональная трата драгоценного рабочего времени. Проще отправить в утиль весь агрегат и взять новый. Таковы горькие плоды технического прогресса: чем изощреннее машина, тем труднее ее отремонтировать.

За Варварой пристально наблюдала представительная комиссия Академии наук. Помимо ремитцев, с правом совещательного голоса в нее был включен профессор федерального Института психодинамики с двумя ассистентами. Комиссии была поставлена одна задача — обеспечить чистоту эксперимента. То есть добиться того, чтобы Варвара не подсматривала и не имела бы даже возможности о чем-либо поговорить с людьми, участвующими в шоу.

Приглашенный профессор читал курс лекций в Мифопольском университете. На Ремите он оказался в результате так называемого обмена преподавателями высших учебных заведений, довольно широко практиковавшемуся в Содружестве. Полноправным комиссионером его не назначили потому, что ремитцы особо не верили в честность и добропорядочность залетных варягов. Пусть, ежели он крупный специалист, проконтролирует, что правильно или неправильно, и выскажет свое мнение. Но полностью полагаться на него нельзя, нельзя позволять принимать какие-либо решения. Он же чужак — какой с него спрос, кто знает, что у него на уме?

Варвара блестяще справилась с трудным заданием. Из доставленного в студию сонмища неисправной техники комиссия наугад выбрала персональный компьютер и «гномика» — бытового робота, предназначенного для уборки помещений. В компьютере она не только мгновенно нашла неисправность, но и устранила ее. С роботом было сложнее: у него перегорел мощный резистор одного из шейных сервомоторов, Варвара хотела сама восстановить его, но боялась отката сложного виерного посыла. В конце концов, она назвала причину поломки и заявила, что могла бы отремонтировать и робота, но Олмир запретил ей чересчур напрягаться.

Сразу же техники откатили компьютер и робота в соседний зал, забитый диагностической аппаратурой, и стали определять, права ли Варвара. А чтобы не возникало паузы, комиссионеры принялись обсуждать, чисто ли были продемонстрированы ею паранормальные способности.

Простые математические выкладки убедительнее слов показали, что ни о какой случайности в отгадывании не могло быть и речи: события, вероятность которых с практической точки зрения равна нулю, не могут происходить раз за разом. Эффект дальновидения даже не обсуждался после заверения одного из комиссионеров, что книга была выбрана наугад, до этого Варвара ее и в глаза не видела, а перегородка между помещениями не имеет отверстий.

Приглашенный профессор пространно рассказывал о характерных пиках каких-то там электромагнитных полей, наличие которых, согласно результатам многолетних исследований его института, свидетельствуют о проявлении тех и тех психодинамических механизмов. В заключение своей глубокоученой речи заверил, что Варвара обладает выдающимися нуситскими способностями и приглашается на Ценотри для участия в важных научных исследованиях. Люди с подобными талантами вносятся в особый регистр Галактического Совета, и он, штатный сотрудник федерального Института психодинамики, обязан немедленно сообщить об уникуме центральным органам Содружества.

Варвара заявила, что профессор может, конечно, сообщать куда угодно все, что ему заблагорассудится, но быть подопытной мышкой она категорически отказывается. У нее есть более важные дела. Она должна стать герцогиней. К тому ж не только она, но и многие другие обладают такими же, если не большими, способностями. Все ремитцы очень талантливые люди.

Эта тема показалась интересной и благодарной, и обсуждение ее заняло довольно продолжительное время. Умелое руководство ведущего не позволило прозвучать слову «Предназначение», но всем стала понятной причина необыкновенных способностей Варвары. Множество людей гадало: неужели раскрылись возможности людей с высоким Совершенством? Неужели наступил Золотой век, предсказанный Ортовером?

В студии появились члены комиссии, отсутствующие при общем обсуждении, и зачитали акт технической экспертизы. Из него следовало, что технические неисправности были выявлены с абсолютной точностью. Варвара скромно сказала:

— В психодинамике мы, ученики королевского лицея, делаем только первые шаги. Преподаватели запрещают нам перенапрягаться, беспокоясь за наше здоровье. Но через год или два…

Она сделала многозначительную паузу и покосилась на ведущего.

— Я должен раскрыть вам маленький секрет, — подхватил тот эстафету. Его «секрет», конечно, был известен всем собравшимся в студии. — У нас подготовлено еще одно испытание для нашей молодой леди. Только что мы убедились, что она прекрасно управляется с техникой. Но сможет ли она оказать помощь человеку? Сможет ли она правильно поставить диагноз и вылечить больного?

— Я все смогу, — заверила Варвара, — давайте ваших немощных.

— Недалеко отсюда ждут десять человек, страдающих различными заболеваниями. Диагнозы их известны, но, конечно, только их лечащим врачам. Некоторым из них сегодня-завтра предстоит операция. Сейчас члены комиссии по своему усмотрению отберут двух человек и позовут в студию. Естественно, мы ничего не будем у них спрашивать. Итак, встречайте…

В студию ввели женщину средних лет и довольно пожилого мужчину. С воодушевлением Варвара ринулась в бой. У женщины оказались, по ее мнению, камни в желчном пузыре. Медицина справлялась с этим играючи: неделя медикаментозного лечения, и она была бы полностью здорова. У мужчины диагноз был посерьезнее — пролапс митрального клапана. Он готовился к микрохирургической операции: в таких случаях в кровоток вводились маленькие роботы; они добирались до больного места и делали там все, что требовалось.

Варвара громко сообщила, чем по ее мнению болеют стоящие перед ней люди, и заверила, что камни она раздробила, а клапанную перепонку сделала немного тверже. Кроме того, у мужчины она сняла холестериновые бляшки со стенок сосудов головы.

Врачи, в тревоге не спускающие глаз со своих подопечных, бросились к ним выяснять состояние здоровья. Первым делом убедились, что с ними все в порядке. А потом, используя полевые диагностические приборы, подтвердили: лечение Варвары дало положительные плоды.

Раздались дружные аплодисменты. Собравшиеся в студии, забыв где находятся, заговорили все вдруг. Заезжий профессор завел бесконечную непонятную речь о чаяниях Содружества в области психодинамики. Ведущий, отчаявшись навести порядок, подвел итог:

— Итак, уважаемые зрители, вы убедились в необыкновенных способностях, которые вызрели в нас, ремитцах. Отмахнуться от увиденного невозможно. Возникает множество вопросов. Я не буду их перечислять. Я задам только один, главный: а что дальше?

То, что нельзя сказать сразу всем, можно обсудить с виртуальными знакомыми. Компьютерная сеть планеты вспухла от многочисленных дебатов. И очень скоро в ней как само собой разумеющиеся появились высказывания, ранее невозможные, называемые кощунственными и потому вымарываемые внутренней цензурой. О том, что Предназначение достигнуто, что наступила пора общественного переустройства, что Служители сыграли свою роль и должны исчезнуть как класс.

Следовало торопиться с подготавливаемым заседанием Коронного Совета. Королевская администрация работала в круглосуточном режиме.

Наконец, Коронный Совет был собран.

Войдя в зал заседаний последним, Олмир коротко поздоровался и предложил садиться. Хмуро наблюдал, как заполняются места.

За одним исключением — вместо Ионы Фара от Коллегии Служителей был Жан Мерсье — за круглый стол сели те же, что были на предыдущем заседании: Георгий Цезийский, Зоя Луонская, Юлианна Кунтуэская, Аполлон Шойский, Адольф Бюлов, Леопольд Мирков, министр экономики, Главный врач планеты и Председатель профсоюза творческих работников. Вторые ряды зато заметно изменились. Вместо Антона Благова за Зоиной спиной благоговейно замер барон Акумов. Ясно дело: свято место пусто не бывает, как говаривал Кокроша.

Загорелся сигнал, оповещающий о начале прямой телетрансляции, и Олмир сказал:

— Разрешите открыть наше заседание. На повестке дня один, но чрезвычайно важный вопрос — план проведения общественных реформ, вызванных ликвидацией Дома Дракона и созданием Дома Оленя. В прошлый раз, как вы помните, мы не смогли принять решение по этому вопросу.

Помолчал, улыбнулся и продолжил:

— Но вначале позвольте проинформировать вас о некоторых кадровых изменениях. Во-первых, за прошедшее время титул герцога Шойского перешел Аполлону Четвертому, о чем секретариат Совета был своевременно оповещен. Согласно действующим правилам, мы подтверждаем полномочия нового герцога.

Аполлон встал и раскланялся перед огромной невидимой аудиторией. Только с этого момента, после того, как он был представлен всему народу, считалось, что он полностью взял на себя права и обязанности главы Большого Дома. Его обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, приятно, что он стал полноправным герцогом. С другой стороны, связанный по рукам и ногам клятвенным словом, он готовился тупо одобрить задуманное королевским Домом и потому ощущал себя не в своей тарелке. Битых два часа перед заседанием Олмир вместе с канцлером и Жаном Мерсье выбивали из него обещание говорить сегодня только «да».

Подождав, пока Аполлон усядется, Олмир сказал:

— Во-вторых, все члены Коронного Совета в рабочем порядке одобрили выдвинутую мной кандидатуру на занятие вакантной должности начальника Службы безопасности королевства. Им стал граф Степан Аркадьевич Ламарк. Фактически он исполняет эти обязанности после трагической гибели барона Рагозы, всем хорошо знаком и в специальном представлении, я думаю, не нуждается.

Ламарк поднялся и тоже раскланялся.

— Итак, переходим к обсуждению повестки дня. В предыдущий раз мы убедились, что расформирование какого-либо герцогства — очень сложный и болезненный вопрос. Многие люди против подобных новшеств. Их можно и нужно понять. Власть обязана сохранить привычную среду обитания тем гражданам, которые не желают перемен. Что делать? Выход есть: искать компромисс. Вопрос — какой? Очевидно, что устраивающее всех решение может быть найдено только в результате глубокого анализа всех назревших проблем. А то, что коренные перемены необходимы, становится понятным каждому, кто хотя бы мельком заглянет в Информаторий, почитает материалы спонтанно возникших дискуссий.

Олмир замолчал, давая время слушателям как следует вдуматься в его слова.

— Королевская администрация нашла выход. Мы предлагаем принять пакет взаимосвязанных решений. Почему пакет? Потому, что каждое из намечаемых новшеств в отдельности охватывает свою, узкую область, и в отрыве от прочих несостоятельно, противоречит интересам определенных групп граждан. Только полная их совокупность способна удовлетворить пожелания всех слоев населения, всех граждан. Текст наших предложений только что вручен каждому здесь присутствующему. К сожалению, мы не смогли сделать это раньше, не смогли опереться на интеллектуальные возможности всех членов Совета. Тем не менее, я настаиваю на рассмотрении этих предложений.

Собравшиеся не выразили никаких эмоций. Хорошо все-таки поработал канцлер!

— Предлагается следующий порядок дальнейшего обсуждения: я озвучиваю очередной пункт плана; граф Краев, при необходимости, дает соответствующую юридическую справку и зачитывает обязательные мероприятия; члены Совета обсуждают и дополняют услышанное, и так далее. Голосование осуществляется только по совокупности, только для всего пакета предложений. Все согласны с таким порядком работы?

Общее молчание прервал Георгий, сказав:

— Начинайте, Ваше Величество. Мы Вас внимательно слушаем.

— Итак, первое. Луонское герцогство расформировывается.

Откуда-то донесся тяжкий вздох разочарования.

— Да, Луонское герцогство расформировывается, — повысил голос Олмир. — Но тем гражданам, которым неприятно это слышать, я прошу запастись терпением. Жизнь на этом не кончается, и перед ними раскрываются новые горизонты. Какие — я скажу далее. Прошу также учесть, что Дом Дракона исчезнет не завтра. Соответствующие преобразования предполагается растянуть примерно на три года. Почему именно три? Да потому, что по действующему законодательству заключать браки можно не ранее исполнения шестнадцати лет. То есть замужество Зои Луонской может состояться не раньше, чем через три года. Она снимет с себя герцогский титул только после получения королевского сана. Опорные моменты плана расформирования ее герцогства, входящие в общий пакет наших предложений, зачитает королевский канцлер.

Борис Краев, удобно и надолго расположившийся за трибуной, проникновенно приступил к чтению бумаг, очаровывая аудиторию своим ораторским талантом.

— У кого какие вопросы? — спросил Олмир, когда канцлер закончил.

— Да вроде бы все необходимое охвачено, — ответил за всех министр экономики. — Продолжайте, Ваше Величество.

— Второе. Начинается создание нового герцогства — Лусонского. Предполагаемый глава нового Большого Дома, Дома Оленя, — Варвара Леопольдовна Миркова. В особом представлении, я полагаю, она также не нуждается, учитывая ее недавнее телевизионное выступление.

Варвара встала и завертелась во все стороны, показываясь невидимым зрителям. Затем с победным видом села.

— Не желая вторгаться в сферу компетенции главы нового Большого Дома, мы ожидаем, что план становления Лусонского герцогства будет разработан самой Варварой Леопольдовной и в части, требующей утверждения Коронным Советом, будет представлен нам позже, по мере готовности. На первых порах герцогиня Луонская уступает ей свой родовой дворец — Сфинкс. Кроме того, Варвара Миркова назначается градоначальником Конды, нынешней столицы Луонского герцогства.

Олмир сделал паузу, почувствовав спиной дуновения воздуха. Это Варвара, сидевшая сзади него, лихорадочно завертелась на месте. Вчера поздним вечером с ней был трудный разговор. Она почти согласилась с тем, что создавать королевство в королевстве ей не позволят, и выговаривала несколько «непременных» условий. А сейчас переживала, выполнит ли король хотя бы одно из них. Дав в воспитательных целях ей время понервничать, Олмир сказал:

— В Конду переводятся все административные и хозяйственные службы Академии наук. Высвобождаемые в Мифополе здания и площади передаются Институту генетики и расширяющимся естественнонаучным факультетам университета — математическому и физико-техническому. Часть зданий займет министерство здравоохранения. Эти перемещения будут детально расписаны соответствующим королевским указом, по основным положениям которого я бы хотел получить одобрение Коронного Совета. Канцлер зачитает их.

Пока Краев занимает внимание собравшихся, можно перевести дыхание, собраться с мыслями. Вот-вот начнется самое главное.

— Третье. Образовываются две общественные организации нового для Ремиты типа. Два ордена — рыцарский, который предлагается назвать Орденом Дракона, и духовный. Цель создания Ордена Дракона определяется двумя важными обстоятельствами. Во-первых, необходимостью развития славных традиций Луонского герцогства, о коих мы были уведомлены на предыдущем заседании Совета. Те граждане, которым дороги лучшие идеалы луонского дворянства, могут пестовать их в формируемом ордене.

Селена бросает тревожные взгляды на отца, заметил Олмир. Адольф Бюлов, Предводитель Дворянского собрания, не вполне оправился от тяжких ранений. Сейчас должно прозвучать кое-что неприятное для него, и Селена беспокоится, как он прореагирует.

Адольф Бюлов, конечно, поставлен в известность обо всем, что намечено обговорить на Совете. Георгий Цезийский вместе с Леоном Октябрьским полночи проговорили с ним. Но одно дело — задушевная беседа в домашней обстановке, совсем другое — всенародное заявление короля.

Но отступать некуда, и Олмир бросился, как в омут:

— Во-вторых, пора навести порядок с представительством дворян в органах власти. По статистике, в деятельности собраний различного уровня активное участие принимают от силы процентов пять дворян, не больше. Остальные девяносто пять с хвостиком процентов озабочены чем угодно, но только не проблемами своего сословия. Следовательно, в нынешнем своем состоянии Дворянское собрание практически никого не представляет. Коронный Совет должен призвать дворянских активистов также вступить в Орден Дракона. До учредительного съезда Ордена и принятия устава временным его главой назначается теперешний Предводитель Дворянского собрания. Разработка учредительных документов, по нашему мнению, должна осуществляться силами общественности. И, конечно, утверждаться Коронным Советом. Это также входит в общий пакет предложений.

Адольф Бюлов, опустив голову, смертельно побледнел, но промолчал.

— О создании духовного Ордена. Название ему мы пока не подобрали. Формирование его вызвано главным образом необходимостью уточнения общественных функций Служителей. Помимо главной своей задачи — служить примером выполнения общественного долга, в настоящее время они и врачи-психологи, и воспитатели, и ученые-генетики, и цензоры, и законоведы — всего не перечислишь. Обилие и разнообразие видов деятельности, с одной стороны, необоснованно завышает статус их сословия в обществе, а с другой стороны — мешает им эффективно выполнять взятые на себя обязанности. Например, они упустили настроение многих граждан в вопросе ликвидации Луонского герцогства. Да что там говорить: одно то, что они почти год не могут определиться с главой своей Коллегии, свидетельствует о их глубоком кризисе.

Олмир замолчал, осматривая замерший в напряжении зал. Жана Мерсье, вероятно, его свита завалила ультимативными требованиями заявить протест, прервать короля. Следует поспешать.

— Мы предлагаем Служителям учредить особый духовный орден, предусмотрев за ним функции цензорского надзора над информационной сферой планеты и общественного контроля за соблюдением Конституции. Я полагаю излишними объяснения, почему в современных условиях Коллегия Служителей должна лишиться права направлять общественное сознание.

В зале повисла зловещая тишина. Каждый читал за словами Олмира: «потому, что Предназначение достигнуто, это убедительно продемонстрировано телевизионным выступлением Варвары Мирковой», но никто не хотел произносить это вслух. Срабатывала многолетняя привычка повиновения Служителям, придания даже обыденным их словам особой сакральности. Решение короля многим казалось скоропалительным. Нельзя в одночасье распускать целое сословие.

— В связи с упомянутым, Институт генетики передается в ведение Академии наук. В ней же на базе существующих отрядов Служителей организуются две новые секции — психологии и педагогики. Генеалогическая служба и отряд Хранителей Крови объединяются в одну структуру и передаются королевской администрации, при которой создается также центр изучения общественного мнения. Главы этих двух новых ведомств подлежат утверждению Коронным Советом по представлению короля. Граф Краев зачитает их основные задачи.

Канцлер, театрально вздохнув, стал громко зачитывать бумаги, обильно жестикулируя. Помимо всего прочего, перед ним стояла сложная задача: замаскировать, что отныне указания дворянам по выбору супруга утрачивают обязательный характер, становятся чисто рекомендательными. Жан Мерсье советовал в этом, самом опасном месте заседания Совета переключить внимание слушателей на второстепенные детали.

— Вопросы есть?

— Только один, — поспешил министр экономики. Он заранее согласовал свой вопрос с Жаном Мерсье. — Одна из функций королевского центра изучения общественного мнения — психоаналитика. Но все специалисты этого профиля у нас — это Служители…

— Я понял, что Вы хотели спросить, — перебил его Олмир. — Естественно, в кадровом вопросе мы будем опираться на профессионалов. И не важно, кто они по общественному статусу и к какой общественно-политической организации относятся. Если все психоаналитики — Служители, значит, новое ведомство будет состоять только из Служителей.

Среди сопровождающих Жана Мерсье возникло новое оживление. Сказанное королем требовало глубокого обдумывания.

Психоаналитика — не столько анализ, сколько искусство скрытого навязывания своей воли, невидимого управления и отдельным человеком, и обществом в целом. Если Служители по-прежнему будут заниматься этим делом и подчиняться орденской дисциплине, то по существу в королевстве ничего не меняется. Действительная власть и влияние не у того, кто на виду, а у того, кто направляет множество неприметных чиновников-винтиков государственной машины. Сейчас неподходящий момент входить в конфронтацию с Олмиром — может, стоит отдать ему видимость победы?

Но не все так просто. Устава духовного ордена нет, и королевская администрация может настоять, чтобы его члены в профессиональной сфере подчинялись только светским властям. Далее, сегодня все психоаналитики из Служителей, но завтра могут появиться новые специалисты, не состоящие в ордене… Как поступить? Мнения разделились.

Именно это и было нужно! Если сопровождающие Жана Мерсье не могут придти к однозначному решению, то он имеет право голосовать по своему усмотрению. Маленький, но существенный нюансик, из которого произрастут серьезные последствия.

Как сложно, оказывается, грамотно планировать любые, даже давно назревшие общественные изменения! Столько факторов необходимо учесть, столько моментов продумать! Когда-то заявляли, что любая кухарка может стать успешным политическим деятелем. Глубочайшее заблуждение! Да и недостаточно додуматься до мудрого и правильного решения. Его еще надо «протолкнуть», то есть мобилизовать сторонников, убедить сомневающихся и несогласных, проконтролировать исполнение. А для этого надо уметь ловить благоприятный момент, обольщать, льстить, хитрить, балансировать интересами, угрожать, подкупать…

Бессистемно начитавшись в последние дни разнообразной литературы по психоанализу, Олмир интуитивно чувствовал, что ухищрения и уловки, пущенные сейчас в ход, мгновенно вычисляются истинным знатоком, вызывая улыбку умиления жалкой непосредственностью. Все равно что хитрость ребенка перед взрослым. Но делать нечего, пусть хоть что-то будет. Служители со своим специальным образованием и богатым практическим опытом недалеко ушли. Примерно как выпускники средней школы. Анн-Мари Ло продемонстрировала, наверное, приложение высшей математики, чем поставила в тупик всех доморощенных профессионалов. Но вот когда у него появится настоящий Мастер, обещанный Ингельроком, — тогда повоюем по-настоящему.

— Как я понимаю, всем все понятно, — сказал он, подторапливая ход обсуждения. — Переходим к последнему, четвертому пункту предлагаемого пакета предложений — к реформированию самого Коронного Совета. Звучит настораживающе, но логически вытекает из изложенного выше. Изменения в составе Совета предлагаются следующими: место Предводителя Дворянского собрания занимает командор Ордена Дракона, а место Председателя Коллегии Служителей — председатель Конституционного суда, он же командор духовного ордена. Иными словами, граф Адольф Бюлов остается в составе Совета, но уже в новом качестве. Я немедленно отправляю предписание Коллегии Служителей начать работу по созданию своего ордена и направить в Совет его временного представителя. Пока же это место будет занимать присутствующий здесь граф Жан Мерсье. Глава нового Большого Дома, Варвара Миркова, будет введена в состав Совета после сложения герцогского титула Зоей Луонской. Все. Прошу приступить к голосованию.

Сказалась усталость и последствия непосильной загруженности последних дней — Олмир забыл объявить прения. Впрочем, коли ни у кого не возникало принципиальных вопросов при перечислении предложений, то вроде бы и не нужны дополнительные обсуждения. Взоры присутствующих устремились к Аполлону Шойскому. По традиции ему первому объявлять свое мнение.

— Дом Кабана согласен с предложениями Дома Медведя, — после длительной паузы еле слышно промолвил Аполлон и застыл с поникшей головой.

Настала очередь Юлианны. Она, приободренная всеобщим вниманием, расцвела. Глазки ее заблестели.

Александр Кунтуэский, проходя курс интенсивной терапии после сильного ожога лица, заперся в своем замке, и никакими силами нельзя вынудить его показаться свету. Он на все был согласен — лишь бы его не трогали. Леон Октябрьский лично проследил, чтобы инструкции делегации Кунтуэского герцогства носили четкий императивный характер поддержать предложения королевского Дома. Однако от этой дуры набитой, Юлианны, забеспокоился Олмир, можно ожидать любой выходки. Уговаривали ее девочки вчера, Варвара пошла на немыслимое самопожертвование — согласилась уступить ей звание Первой фрейлины королевства. Неужели Юлианна опять преподнесет сюрприз? Гнать ее поганой метлой из Совета!

— Я согласна с предложениями короля, — наконец соизволила она пропеть голоском, показавшимся Олмиру донельзя противным. Вдосталь, паразитка, насладилась игрой на его нервах.

Дальнейшее голосование шло без запинки до тех пор, пока не осталось двое — Адольф Бюлов и Жан Мерсье.

Предводитель Дворянского собрания, не сумев скрыть предательских слез, устало махнул рукой в знак согласия. Пришлось переспросить его.

— Мне кажется, что после Джорджа Второго появился еще один великий реформатор, — сказал он. — Да, я согласен с прозвучавшими здесь предложениями.

Олмир пробормотал про себя, что он реформатор поневоле — наиболее рьяные из них обычно плохо заканчивали — и переключил внимание на Жана Мерсье. Тот, демонстративно погасив экранчик перед собой, на котором появлялись подсказки от его сопровождающих, сказал:

— Мнения Служителей разделились, большинство против изменений, затрагивающих наше сословие. В такой ситуации я, как полномочный представитель Коллегии, не могу одобрить прозвучавшие из королевских уст предложения. Однако я не говорю и «нет», так как сам лично считаю их правильными и своевременными. Прошу считать, что Коллегия Служителей воздержалась.

— Итак, — поспешил подвести итоги Олмир, — голосование закончено. В поддержку моих предложений подано десять голосов из одиннадцати. Против нет. Один воздержавшийся. Как вы знаете, любые преобразования, затрагивающие общественные устои, а также вносящие изменения в состав самого Коронного Совета, могут быть осуществлены при не менее девяти «за» и ни одного против. Это условие выполнено. Таким образом, наши предложения одобрены и приобретают полную юридическую силу. Поздравляю вас. Заседание объявляется закрытым. Все свободны.

Наблюдая, как расходятся члены Совета, Олмир не чувствовал ничего, кроме глубокой усталости. Но ничего, вроде бы сейчас можно будет немного передохнуть.

Однако надолго расслабиться ему, очевидно, не дадут. Александру Кунтуэскому не воздано по заслугам. Не ясно, что с Кокрошей. Надо помочь Ингельроку. Служители, спохватившись, начнут исподтишка торпедировать реформы. С упрямым Адольфом Бюловым придется помучиться. А там Варвара примется бомбардировать несусветными предложениями по поводу своего герцогства… Но все это мелочи по сравнению с тем, что не выявлен тот, страшный и загадочный «третий», который орудовал за спиной Шамона и… неизвестно еще, что творит в данную минуту.

Встретившись глазами с Зоей, Олмир улыбнулся. Надо хотя бы сейчас, сразу после маленькой, но важной победы не думать о неприятном. Если есть проблемы — значит, жизнь продолжается. А большего нам и не надо. Сами возьмем.

Загрузка...