Иван отошел от стола и остановился в проходе посреди трактира, оглядывая гостей.
Ему хотелось выпить. Он чувствовал, что не дошел до дела, не совсем еще озверел, и что все тот далекий, осторожный голос нет-нет, да и шепчет ему: «Брось, уйди, нехорошо»…
«Занять бы у кого на косушку, — с тоской и злобой думал он, оглядываясь кругом, — да не даст ни один чорт!..»
— Иван Григорьич! — окликнул вдруг его кто-то с того конца, из полутемного угла, — ты что стоишь? Иди сюда, дело есть.
Иван пошел на голос, туда, откуда его окликнули, и, подойдя к столу, стоявшему в самом заднем углу, увидал, что за столом сидят двое… один, тот, который его окликнул, телятник, барышник Осип, а другой — какой-то огромного роста, незнакомый ему, косматый мужик.
— Ты что бродишь? — с улыбкой спросил Осип. — Аль потерял что?.. Садись!
— Чего садиться-то?.. Денег нет, — ответил Иван. — Хотел у того, вон, чорта спросить, не дает… провались он, анафема!
— Садись, садись, — не переставая улыбаться, сказал опять барышник, — найдем и денег, коли надо…
Он помолчал немного, глядя на Ивана, скаля белые ровные зубы, и спросил, понизив голос:
— А что, я слышал, будто ты быка продаешь?
— Купить хошь? — спросил Иван, садясь рядом с косматым мужиком. — Продаю.
— Много ль ему время-то?
— Летник… бык хороший.
— А цена как?
— Давай три красных.
— Эк ты, очумел!
— Ничего не очумел, а так точно. Мне в городе Попов, не глядя, четвертной билет давал с моей только доставкой… да я не отдал. Мне пока нужды нету, сена хватит… додержу до весны — каки деньги схвачу.
— Нужды нету, а продаешь! Чудак, будет тебе арапа-то строить. Жевать-то, чай, что-нибудь надо!.. Знаем мы!.. Другому поди расскажи, как ты женился, а мы знаем… Ну, хошь двадцать, а? Не глядя, а? Сичас задатку дам, угощу.
Иван задумался и потом, проведя рукой по лицу, как-то еяло и неохотно сказал:
— Баба там… как она… посоветоваться.
— Что ж тебе баба?.. Баба — баба и есть… ты хозяин, твое добро.
— Так-то так, — согласился Иван и вдруг почувствовал, что его точно озарило. В пьяную голову неожиданно вошла мысль, от которой он сразу повеселел.
«Чего я… — подумал он. — Возьму задаток… наплевать… а опосля скажу: «Пьяный, мол, был, ничего не помню». Пущай судится… и на суде скажут: «Не видал, мол ты, с кем дело имел. С пьяным дело не делают!»
— Дешево, — сказал он, — прибавь.
— Ладно, полтинник накину… Двадцать, значит, с полтиной, а? Так, что ли?..
— Угощенье твое.
— Да уж это самой собой. Стало быть, по рукам?
— Да уж что с тобой делать?.. Бык-то хорош… жалко!..
— Да и цена-то хороша. Много ль тебе задатку-то?.. На целковый… будет? Послезавтра приеду — все получишь.
Иван промолчал. Барышник достал из кошелька рублевку и, подавая ее Ивану, сказал, обернувшись к своему соседу, косматому мужику:
— Дядя Руф, гляди, вот даю целковый задатку за быка… коли что — будь свидетель.
— Ладно… вижу, — осипшим голосом и как-то точно с трудом вымолвил дядя Руф, — вижу… небось, дело видимое.
— Так-то оно так, — сказал барышник, — а все-таки для всякого случая… для верности, тоись… Ну, вы посидите чуток, — поднявшись с места, добавил он, — а я пойду насчет того-с… Дакась чайник-то… вроде как за кипятком.
— Ты тому чорту-то не говори, — кивнул Иван по направлению, где сидел Чалый, — ну его к чортовой матери!
— Чего нам говорить? Это дело до него не касаемое.
— Ему везде касаемое… ко всякой дыре затычка.
Барышник взял со стола чайник и пошел к стойке, где сидел Чалый. Подойдя, он наклонился к нему и стал что-то говорить. Чалый слушал и раза два исподлобья боком посмотрел туда, где остался с косматым мужиком Иван.
«Обо мне говорит, — подумал Иван и про себя засмеялся. — Небось, рапортует — быка, мол, продал… хы… дери вас чорт. Ладно… продал кто-нибудь за меня… получай… ты вина-то неси, а там увидим…»