Андрей, прихватив еще бутылку пива, откупоривал зубами.
Куркин обернулся на всхлип стекла:
— Приличные люди в машинах не пьют. Тормозим!
Протянул серебряный слиток фотоаппарата.
Над бетонным валом под вспученной серятиной шифера торчал кирпичный коттедж.
— Сфоткай! И в ворота стукни. Кто живет? А мы отъедем. А то меня узнают. А мне нельзя. Трусишь?
Андрей с готовностью вылез.
Опустил бутылку в пыль. Приложил аппарат к переносице. Пять молний. Взял бутылку, скусил железную пробку. Сделал долгий засос. Бросил в канаву.
— Эй! — Глаза из проема фортки, обладатель которых встал на подоконник. — Чё те надо?
— А чей это дом?
— Мой!
— Как вас зовут?
— Тебе по буквам? — Глаза нырнули вниз, и шпик понял, что увидит их вблизи.
Дом, кустец, забор. На почтовом ящике: ТРУСОВ Б. У.
За углом бешено ворвался в “Волгу”…
— С крещением! Трусов? Фамилию не забудь.
— А кто это?
— Сосед мой новый! Ничего — разоблачим! Какой дворец наворовал! Не надо мне таких соседушек!
Попав в Москву, угодили в пробку. Старец сунул назад свою пятерню, небесную жилами и жесткую сухожилиями:
— Дай пять!
Получив плоть — пребольно сжал, ногтем коряво и слепо выискивая пульс.
Под вечер прибыли в “Гапон”, который расшифровывался: газета политических новостей. А ближе к ночи Андрей посвятил им минут сорок.
Мухам.
Перебить бы полотенцем, чтобы ни одна не ускользнула!
Комочки падали на пол, укладываясь смиренно. Одна безумица, жадно жужжа, села на стену прямо перед носом. Замахнулся, отчаянно не улетала, содрогаясь жужжанием, накрытая тенью. И тут стало ему так плохо, словно на себя он смотрел со стороны.
Ударила тряпка. Комок упал вниз, согласно хрустнув…
Андрей ужинал, была удивительная церемониальная тишь. Подняв голову, увидел: четыре, перевернутые, замерли на потолке. Выжидательно. Точно тужились.
“Надо же, знают про смерть”.