Как на меня охотился КГБ

Глава 16 — Армянское радио

Срочное донесение агента ЦРУ.

На 18 декабря 1980 года у специального разведчика ЦРУ под глубоким прикрытием Билла Ренквиста были заранее намечена "моментальная встреча" с одним из его агентов — очень ценным источником американской разведки в СССР. Встреча была запланирована на 11.36. Шпион из США должен был лично принять от агента последние добытые им информационные материалы и, в свою очередь, передать ему деньги, инструкции и американские лекарства, которые было недостать в Советском Союзе. Это был большой, но просчитанный риск.

Дилетанты считают, что самой опасной операцией в разведке является добыча секретных сведений. И сильно ошибаются. Хорошо внедренному, подготовленному, дисциплинированному, обученному и надёжному агенту, как правило, не составляет особого труда собрать необходимые данные или сделать копии секретных документов, которые ему доступны по роду работы или его должности. Шпионские навыки, психологическая выдержка и специальная, закамуфлированная техника позволяют это делать даже в самых "режимных" местах, практически под носом у первых отделов и контрразведки.

Главная проблема — как эти копии быстро и незаметно передать за границу из-за советского "железного занавеса". И как незаметно получить от буржуазного эмиссара из-за кордона оплату предательского труда, оперативную шпионскую технику, дефицитные товары. Большинство шпионских провалов всегда было связано с проколами, нарушениями правил, халатностью и недоработками при проведении операций связи: закладками и изъятиями тайников, постановкой сигналов, явками и личными встречами.

Вспомните хотя бы наш самый популярный кино-сериал про Штирлица: на чём завалился супер шпион-нелегал? На обидной смерти под бомбами своей же, советской авиации советского радиста-шифровальщика, в результате чего резидент остался без связи. На идиотской беременности своей радистки, оравшей по-русски при родах в немецком госпитале, вместо того, чтобы уехать рожать в СССР или нейтральную страну (Швецию), что резидент Штирлиц мог, но халатно не удосужился организовать, преступно поставив на грань провала всю сеть и самого себя.

На дилетантски оставленных им отпечатках пальцев на чемодане с рацией, которой преступник-резидент не имел права касаться, и на трубке телефона в комнате правительственной связи, которую супер резидент Штирлиц не догадался протереть платочком. На его личной встрече с Борманом, когда его чуть не выдал под пытками в Гештапо шофёр. И на дурацком провале непрофессионального агента-связника, дилетанта профессора Пляйшнера в Швейцарии, глупо не заметившего сигнала провала явочной квартиры в Берне на Цветочной улице, потому что резидент халатно провёл его психологическую и техническую подготовку к строгому и неукоснительному соблюдению мер предосторожности.

В настоящей шпионской реальности часто бывало не лучше, чем в кино. Во всех спецслужбах мира. Советского шпиона-нелегала в США Вильгельма (Вильяма) Фишера, более известного под украденным им чужим именем коллеги-чекиста Рудольфа Абеля, "завалил" его собственный радист-шифровальщик Хайнанен, по пьянке продавшийся ФБР.

Тайник за батареей отопления в подъезде на Пушкинской улице, глупо "засвеченный" перед советской "наружкой" непрофессиональным американским шпионом из Московской резидентуры ЦРУ, и слишком очевидные, повторяющиеся моментальные встречи с женой английского дипломата вывели, в конце концов, КГБ на шпиона Пеньковского.

Выроненный оперативником ЦРУ и забытый в своей машине фотоаппарат "Минокс" со снимками уже подготовленного места тайниковой операции позволил КГБ удачно арестовать предателя, ценного агента ЦРУ. И так далее и тому подобное. Примеров десятки и сотни.

Сейчас проблема обеспечения связи значительно облегчилась с развитием мобильной телефонии и Интернета, а также с открытостью и доступностью большинства стран, в которых трудно или практически невозможно установить тотальный контроль. А в СССР, который среди иностранных шпионов заслуженно считался сложной страной с жёстким контрразведывательным режимом, в 1980 году поддерживать оперативную связь с иноземной разведкой было куда как непросто.

Вы будете смеяться, но даже внутри своего собственного посольства в Москве, обладающего правом экстерриториальности (то есть, являющегося суверенной территорией США на советской земле), резидентурам ЦРУ и РУМО приходилось соблюдать не меньше оперативных предосторожностей, чем "в городе", "в поле", на настоящей вражеской, советской территории.

Как выяснилось позднее, старое здание американского посольства в Москве было нашпиговано микрофонами и камерами советской госбезопасности, включая кабинет посла США, а новое здание, любезно построенное при активном "содействии" КГБ СССР, было просто одним большим микрофоном, потому что наши чекистские "жучки" были так встроены во все несущие конструкции, что очиститься от них можно было только, сравняв новые постройки с лицом земли. К тому же весь местный вспомогательный персонал американских дипломатических миссий поголовно работал на КГБ (уборщицы, шофёры, повара, секретарши и т. п.).

Но в тот декабрьский день 1980 года судьба шла навстречу ЦРУ и хранила молодого и талантливого американского разведчика от неудач. Ренквист был одет в добротную, но внешне неприметную японскую куртку чёрного цвета, в американские джинсы, которые тогда были у каждого второго или третьего студента, в обычную и дешёвую кроличью шапку-ушанку и выглядел не то, что иностранцем, но даже не студентом, а простым и безобидным советским подростком. Но его цепкий взгляд подмечал всё, ум анализировал обстановку с быстродействием большого стационарного компьютера, а фотографическая память фиксировала мельчайшие детали вокруг.

После хорошо мотивированного очередной любительской фотосъемкой московских достопримечательностей и посещением различных магазинов, сложного, трёхчасового проверочного маршрута по Москве с неоднократной сменой видов транспорта и кварталов города, который позволил убедиться на 100 %, что за ним нет слежки, и что он мог спокойно выходить на шпионскую операцию с агентом, Билл Ренквист оказался в районе Кунцева. Там он считал сигнал готовности агента к операции связи — неприметную полоску, оставленную губной помадой на столбе в условленном месте по маршруту следования оперативника.

Через четверть часа они установили так называемый "визуальный контакт" на подходе к станции метро. Они были знакомы лично уже несколько месяцев, и не раз успешно проводили подобные операции. Им не нужно было здороваться и выказывать иные знаки того, что они знали и узнали друг друга. Им следовало просто на долю секунды встретиться глазами в толпе в условленной точке, увидеть друг друга и после этого следовать один за другим на безопасном расстоянии.

Как почти весь транспорт, московское метро повсеместно в часы пик, а центре города, на кольцевой линии и на станциях у вокзалов — весь рабочий день, было кошмаром для советской контрразведки: там нельзя было проконтролировать абсолютно ничего. Слишком много было народа — миллионы пассажиров ежедневно, за исключением воскресений. И пустить слежку за всеми подозрительными людьми, с которыми потенциально мог контактировать в метро уже выявленный шпион (не говоря уже о подозреваемых) за два-три часа, не представляло физической возможности даже для огромной машины тогдашнего, находившегося на пике своего развития КГБ СССР, штаты которого с 1967 года были раздуты Андроповым минимум в три раза.

Конечно, даже в переполненном метро в час пик, в виде исключения можно было разово, специально, целенаправленно окружить уже выявленных, точно установленных шпиона и его агента большой группой "наружников" и оперативников, изображавшей толпу, снабдив их скрытой техникой аудио и видеозаписи. Но единственно в том случае, когда контрразведка заранее и точно знала о проведении важной шпионской операции вражеской разведкой, когда речь шла о заранее выявленном и документально подтверждённом секретном сотрудничестве. И только на финальной стадии оперативной разработки — при взятии с поличным и аресте на моментальной или личной встрече, тайниковой операции.

Но за сосунком "Чебурашкой" Ренквистом практически не пускали "наружку", его КГБ разрабатывал агентурно — по месту его стажировки в МГУ, считая слишком молодым и малоопасным объектом, не представляющим серьёзного оперативного интереса. Именно поэтому ЦРУ и доверило передать на связь именно ему двух своих самых ценных источников информации в СССР.

Один из его агентов, с которым они сегодня должны были обменяться материалами, внешне беззаботно спустился в метрополитен на станцию и сел в первую дверь головного вагона поезда метро, следующего в центр, пройдя немного внутрь. Оперативник ЦРУ вошёл следом, но, до поры до времени, оставшись у дверей и отвернувшись, спокойно выжидал удобного момента, видя агента позади себя в отражении и контролируя ситуацию вокруг.

Вся оперативная хитрость разведчика заключалась в том, чтобы просто заранее оказаться чуть впереди агента, прямо на пути входящей в вагон толпы с таким расчётом, чтобы постоянно увеличивающаяся масса пассажиров метро его, как бы естественно, непреодолимо и против воли, подобно мощной волне цунами, тащила бы его внутрь вагона и всё более плотно прижимала к агенту. Дальше — дело техники и психологической выдержки, которой обладали оба.

По мере продвижения к центру города поезд столичной подземки, особенно его головной вагон, быстро наполнялись народом. Последние три станции состав метро шёл набитый битком так плотно, что никакая наружка в этой обычной и ежедневной московской транспортной давке уже не смогла бы ни проконтролировать обмен материалами, ни взять с поличным агента и опера. Этим давно и постоянно в московском общественном транспорте пользовались шпионы, карманники и сексуальные маньяки.

Оказавшиеся, как бы совершенно случайно, рядом шпион и агент в толкучке легко и незаметно, не глядя друг на друга и не разговаривая, за несколько секунд обменялись приготовленными материалами. Оперативник США незаметно спрятал полученный пакет в специальный пояс под одеждой. Он уже приготовился постепенно отодвигаться от своего агента, когда внезапно почувствовал, что тот вложил ему прямо в руку ещё что-то, на ощупь похожее на небольшой смятый клочок бумаги.

Это было грубым нарушением правил оперативной связи и безопасности. По делу, американцу следовало бы тут же выронить это "что-то", чем бы оно ни было, могущее быть уликовым материалом — чтобы немедленно отделаться от подобной возможной улики или провокации контрразведки, перевербовавшей агента.

Но совсем ещё малоопытный Билл Ренквист был рисковым парнем, и обладал неким шестым чувством, помогавшим ему в шпионском деле. Ему по-мальчишески очень нравилось играть в шпионов в опасной стране. От такого непредвиденного развития оперативной ситуации эндокринная, гормональная система его по-юношески легко возбудимого организма моментально выплеснула в кровь изрядную порцию адреналина, все чувства обострились, и сердце забилось сильней. Молодой шпион-нелегал ЦРУ трепетно почувствовал особую удачу.

"Легальные" разведчики, совершающие свою незаконную, преступную деятельность за границей под дипломатическим прикрытием, строго говоря, ничем серьёзным не рискуют. Самое худшее, что может их ждать: взятие с поличным на шпионской операции, задержание и привод в полицейский участок, вежливое составление протокола в присутствии своего консула, официальное объявление нежелательной персоной (нон грата) и постыдная высылка из чужой страны обратно, к себе домой, в 24 часа. Всегда обидно, иногда позорно, но не смертельно. Ведь их секретную агентуру в таких странах как СССР чаще всего ждёт расстрел.

А на родине провалившихся или "расшифрованных" кадровых шпионов-оперативников ждёт почётная "отсидка" в Лэнгли пару-тройку лет. Затем смена своей настоящей фамилии на другую, вымышленную и отъезд в новую долгосрочную загранкомандировку, в совсем другой регион и другую страну. Но снова — в "тёплое местечко", в посольство США, на приличную должность с дипломатическим статусом, солидной зарплатой, со штатом слуг, с красивыми и дорогими машинами, со светскими раутами. До следующего прокола, не дай бог.

Сотрудники "легальных" шпионских резидентур всех разведок — это циркачи-притворщики, выступающие под куполом цирка со страховочным тросом и над страховочной сеткой. Их срыв с высоты грозит им только громким вздохом всего цирка в момент падения, быстрым разочарованием кровожадной публики, понявшей, что ничего страшного не произошло и произойти не могло, и собственным профессиональным стыдом за плохо выполненный номер. Но временный стыд легко пережить, и даже к регулярному сраму люди привыкают. Главное — продолжать жить и выступать.

А вот шпионы под глубоким прикрытием, разведчики-нелегалы — совсем другое дело. Они выступают в настоящем цирке с действительно смертельно опасными номерами по старинке: без страховки, без прочного троса на поясе, без упругой амортизирующей сетки внизу. Для них падение из-под купола шпионского цирка чревато в лучшем случае — моментальной гибелью, в худшем — тяжелой пожизненной травмой или параличом с окончанием профессиональной карьеры.

Шпионы под глубоким прикрытием — единственные настоящие шпионы. Они занимаются преступной деятельностью за границей, в чужой, опасной и враждебной стране в одиночку, без подстраховки, чаще всего — без прямой посторонней помощи, с реальной опасностью для свободы и жизни. Как сапёры, шпионы-нелегалы могут ошибиться только один раз.

Когда они прокалываются или их предают за рубежом, нелегалы попадают в иностранную тюрьму как минимум на 20–30 лет, чаще — пожизненно. В некоторых странах их расстреливают или вешают, иногда — без суда и следствия. Если повезёт, после ареста и нескольких лет тюрьмы-одиночки их могут обменять на таких же шпионов-нелегалов противника, или на какого-нибудь известного политического заключённого.

Поэтому у нелегалов, у шпионов под глубокой легендой от постоянной опасности и от необходимости рассчитывать только на самих себя вырабатывается, как у диких хищников, особое оперативное чутьё, внутренний голос, которого нет у большинства "легальных" разведчиков и который безошибочно подсказывает им, как поступить в критической ситуации.

Именно этим, особым оперативным нюхом нелегал Ренквист в долю секунды понял, что давний, надёжный, дисциплинированный и проверенный агент не пошёл бы на подобное грубое нарушение инструкции, на такой непредвиденный и сверх рискованный шаг, если бы не случилось чего-то необычного, непредвиденного.

И юный Билли, не раздумывая, повинуясь только своему внутреннему голосу, в свою очередь, нарушил оперативную инструкцию, решив оставить это "что-то" у себя, но переложив его отдельно в карман куртки. Советский агент ЦРУ вышел на ближайшей станции, а американский кадровый шпион поехал дальше в район посольства США на Садовом кольце.

Получив от агента материалы и передав ему деньги, его заказы и новые инструкции, Ренквист выполнил только половину задачи. Теперь ему следовало сделать то же самое, чтобы передать полученное от агента — в посольскую резидентуру ЦРУ, которая переправит материалы в США дипломатической почтой. Но это было проще и менее рискованно. Потому что материалы шли уже не от советского предателя к ЦРУ США, а от американца американцам, от кадрового оперативника другому кадровому оперативнику.

Не суть, как это было сделано. Важно, что менее чем через час полученный от агента пакет уже лежал на столе в посольстве США на улице Чайковского, в кабинете у "легального" резидента ЦРУ Бэртона Гербера. Каково же было его удивление, когда ему также передали скомканную и приложенную к полученным от агента материалам записку, в которой открытым текстом по-русски от руки печатными заглавными буквами было написано: "СЕГОДНЯ ОКОЛО 11 ЧАСОВ УТРА В БОЛЬНИЦЕ УМЕР БЫВШИЙ ПРЕМЬЕР КОСЫГИН".

Это было грубым нарушением шпионских правил безопасности. Агент пошёл на такой рискованный шаг только потому, что узнал об этой чрезвычайной и важной новости буквально за несколько минут до выхода на давно запланированную операцию и не имел физической возможности сделать шифрованное, кодированное сообщение или фотоснимок, и вложить их в заранее упакованный и приготовленный для передачи в ЦРУ конверт.

Но, как известно, победителей не судят. Операция прошла удачно, а полученная экстренная информация стоила риска. Во время очередного сеанса связи агенту, для порядка, будет сделано замечание о необходимости более строгого соблюдения мер безопасности, но одновременно объявлена благодарность за проявленную оперативную инициативу и будет выплачена денежная премия за ценную информацию.

Пять минут спустя, из "легальной" резидентуры под прикрытием посольства США в Москве в штаб-квартиру ЦРУ ушла короткая шифротелеграмма с пометкой "срочно". Ещё 10 минут шифровально-дешифровальной службе в Лэнгли понадобилось расшифровать телеграмму из московской резидентуры и доложить её начальнику советского отдела, а тому — замдиректора ЦРУ по операциям и директору ЦРУ.

Адмирал Стэнсфилд Тёрнер немедленно довёл её до сведения Белого дома, несмотря на весьма раннее утреннее время. Этим он, в очередной раз, попытался продемонстрировать критически настроенному президенту США большие возможности американской разведки. Но после свержения исламистами шаха Ирана, захвата в посольстве США в Тегеране американских заложников и неудачной попытки их освобождения американский президент-демократ Джимми Картер не доверял ЦРУ и делал всё, чтобы сократить его бюджет и операции.

Однако, прочитав срочное сообщение из Москвы, даже Картер понял его важность и поделился этой разведывательной информацией с избранным президентом США Рональдом Рейганом и со своим новым, недавно сменившим ушедшего в отставку Сайруса Вэнса госсекретарём (министром иностранных дел) Эдмундом Маски, попросив его перепроверить полученные ЦРУ данные через заграничные возможности Госдепартамента и через Посла США в Москве.

Андропов в это время был ещё в Кремле на заседании Политбюро ЦК КПСС, а затем на вручении Брежневу ордена по случаю наступающего дня рождения. Так американская разведка, высшее руководство и госдепартамент США волей случая узнали о смерти бывшего советского премьера раньше Председателя КГБ и членов высшего советского руководства.

Эдмунд Маски позвонил также исполняющему обязанности директора подчинённого Госдепартаменту Информационного агентства США (ЮСИА) — фактически параллельной разведывательной службы, которая курировала и финансировала подрывную радиостанцию "Голос Америки", вещавшую на весь мир на более чем 50-ти языках.

Анекдотично и симптоматично, что в 1978-82 годах сокращённое название этого пропагандистского и фактически разведывательного агентства по-английски состояло их тех же трёх букв, что и ЦРУ (ICA — International Communication Agency; CIA — Central Intelligence Agency). Оттуда тоже ушло срочное задание в московский корпункт Ай-Си-Эй проверить и разузнать детали о смерти бывшего премьера СССР.

Советский арабский телефон и армянское радио

И снова США повезло. Тут на руку американцам сыграло, прежде всего и именно, то, что кремлёвские старцы, некрасиво отправив больного Косыгина в досрочную отставку, лишили его статуса второго лица в стране. Став почти обычным пенсионером, бывший член Политбюро ЦК КПСС и председатель советского правительства перестал охраняться КГБ, и это сделало физический доступ к нему и распространение информации о нём практически свободными.

Вся больница на Мичуринском проспекте, где он лечился три месяца, немедленно узнала о смерти опального Косыгина, и эта печальная весть стала распространяться по Москве с невероятной скоростью. В закрытом советском обществе обладание эксклюзивным знанием являлось признаком принадлежности к элите, и каждый старался повысить свой личный статус в своём профессиональном и личном окружении с помощью пересказов слухов и домыслов о жизни на кремлёвском Олимпе.

Так называемое "армянское радио" (или, как говорили французы, "арабский телефон") было самым эффективным средством массовой информации в СССР. Каждый, кто узнавал какую-нибудь конфиденциальную новость из закрытых властных кругов, старался побыстрее пересказать её — под большим секретом — всем своим друзьям и знакомым. Сам факт преувеличиваемой секретности сообщения был достаточен для того, чтобы самый большой секрет быстро становился секретом Полишинеля. К 15 часам дня 18 декабря 1980 года о смерти Косыгина знал уже весь огромный аппарат Совмина СССР и ЦК КПСС. О ней не знало только Политбюро ЦК и высшее руководство КГБ.

Отсутствие официального сообщения и факт опальности бывшего премьера сильно подогревали интерес к печальному известию, а увязка её официального замалчивания с днём рождения Брежнева была для всех высших советских чиновников очевидной. К 16 часам дня, когда Андропов, вернувшись из Кремля, беседовал с Крючковым, о кончине Косыгина уже знала и говорила вся Москва.

Американские журналисты успешно соревновались с ЦРУ и РУМО по добыванию интересной и оперативно значимой информации в СССР. В Москве у ЮСИА, Рейтера, других информационных агентств и иностранных СМИ были отличные позиции, в частности, в среде научной и творческой интеллигенции, приближенных к Кремлю журналистов, высших партаппаратчиков ЦК КПСС и сотрудников МИДа. И перепроверить информацию из США не представляло никакого труда.

Были у американцев и отличные источники информации и влияния в возглавляемом зятем Косыгина, академиком Гвишиани ВНИИСИ. На то этот институт был и научным заведением системного анализа, чтобы работающие там люди были весьма хорошо информированы. Они смогли легко связать осенний инфаркт бывшего предсовмина СССР, октябрьскую отставку Косыгина, его затянувшуюся серьёзную болезнь, и появившиеся слухи по всей Москве о смерти Косыгина.

Даже не посвященным в высшие кремлёвские тайны системным аналитикам стало очевидным, что случилось что-то особенное, и этим экстраординарным событием могла быть только действительная смерть Косыгина, что и подтверждало слухи. Тем более, что близкий круг академика Гвишиани это уже знал, после дообеденного звонка из клиники и срочной поездки туда директора ВНИИСИ, вернувшегося расстроенным печальным известием.

Вскоре из корпункта ЮСИА в США ушла срочная телеграмма, а через полчаса после её получения в Вашингтоне в выпуске последних известий "Голоса Америки" появилось первое публичное сообщение на весь мир о смерти Косыгина. Так о ней узнала не только Москва, но и вся закрытая советская страна, потому что американское радио в Советском Союзе слушало больше людей, чем все советские программы вместе взятые.

Параноик с площади Дзержинского.

Но эту новость ещё не доложили секретной справкой членам Политбюро ЦК КПСС и Председателю КГБ СССР, и они ещё не были проинформированы. А узнав, были уверены, что обладают никому не доступными, совершенно секретными сведениями. Именно тогда Андропов и послал свой "ЗИЛ" за зятем умершего бывшего главы советского правительства, чтобы надавить на него и заставить не давать интервью иностранным СМИ.

Это было парадоксально до смешного, что якобы всесильный председатель КГБ СССР Андропов абсолютно не представлял себе реального масштаба информационного охвата зарубежными радиостанциями советского населения и реальной осведомленности последнего о делах в собственной стране. Простые советские люди, стоящие в очередях за исчезающими товарами, знали и понимали больше об экономике и процессах подспудного разрушения СССР, чем высшее руководство страной.

Когда высокопоставленный чиновник много лет читает только "секретные материалы" и трудится в конспиративном ведомстве, у него происходят болезненные и необратимые психиатрические изменения в сознании и личности, создается абсолютно ложное представление о явном и секретном, полностью теряется ощущение реальности.

Андропов за 10 лет закрытой работы в Секретариате ЦК КПСС и за 13 лет в руководстве КГБ приобрёл неизлечимую и тяжёлую болезнь Сталина — он стал психически ненормальным человеком, маньяком, параноиком, помешанным на заговорах, секретности и манипуляциях людьми, особенно, членами Политбюро ЦК и генсеком Брежневым. К слову сказать, то же самое уже давно происходит с Путиным и высшим руководством нынешней России, полностью потерявшими ощущение реальности.

Андропов был совершенно уверен, что его секретные справки и доклады содержали только ему одному известные данные, в то время, когда они свободно распространялись по стране "армянским радио".

Чекистская машина, профессиональная корпорация чекистов, давно разобравшись в системе ценностей, приоритетах и стиле руководства Председателя КГБ, поставляла ему не правдивую и объективную, как ему казалось, информацию, а ожидаемую Андроповым дезинформацию. Андропову, как и Брежневу, докладывали лишь то, что он хотел слышать. Поэтому даже он не представлял реального катастрофического уровня деградации СССР.

Манипуляторский расчёт Председателя КГБ СССР Андропова оказать психологическое влияние на академика Гвишиани, послав за ним свой правительственный "ЗИЛ", сыграл на руку США. Ибо такой необычный факт не остался незамеченным у сотрудников его института, окончательно подтвердив кривотолки и слухи, что стало известным американским журналистам и шпионам.

Месть дочери покойника.

Вечерний предпраздничный рождественский приём в резиденции у Посла США был в разгаре, когда перед Спасо-Хаусом остановилась машина, из которой вышла супружеская чета Гвишиани. Предъявив свои приглашения, они проследовали давно известной им дорогой внутрь особняка.

Тогдашний посол США в Москве был одним из самых необычных руководителей в истории этой американской дипломатической миссии. Строго говоря, он вообще не был дипломатом. Будучи ещё совсем маленьким мальчиком, он уже начал сопровождать своего отца Томаса Ватсона, крупного бизнесмена, в его деловых поездках. Во время Второй мировой войны он служил военным лётчиком и неоднократно прилетал в СССР в рамках миссий по Ленд-лизу, овладев русским языком.

После войны он уволился в отставку из ВВС США и вернулся в крупный бизнес. Сменив своего отца, Томас Ватсон-младший 15 лет возглавлял знаменитую корпорацию Ай-Би-Эм с 1956 до 1971 года, выведя её на самые передовые рубежи в мировой электронике и компьютерной технике. В 1964 году Линдон Джонсон наградил его президентской медалью Свободы — высшей президентской наградой для гражданского лица.

Президент США Джимми Картер, назначая такого необычного человека — крупного бизнесмена с мировой репутацией, вышедшего на пенсию, мультимиллионера, яхтсмена, пилота и филантропа — на пост Посла США в СССР, преследовал цель расширить и активизировать, прежде всего, деловые советско-американские связи.

Поэтому Томас Ватсон поддерживал особые отношения не столько с идеологически зашоренным министром иностранных дел СССР Андреем Громыко, сколько с прагматичным и деловым председателем Совета министров СССР Алексеем Косыгиным.

Вернее, чаще с его зятем — академиком Джерменом Гвишиани, членом Римского клуба и директором ВНИИСИ, и его дочерью — директором Всесоюзной государственной библиотеки иностранной литературы (ВГБИЛ). Оба они, выпускники МГИМО, владевшие английским языком, были частыми и желанными гостями в посольстве США и лично у американского посла.

Это очень не нравилось Громыко и Андропову. Особенно в связи с тем, что Картеру удалось усадить в сентябре 1978 года за стол переговоров в Кэмп-Дэвиде премьер-министра Израиля Менахема Бегина и президента Египта Анвара эль Садата, которые за это будут удостоены Нобелевской премии мира. И которые в 1979 году подписали первое мирное израильско-египетское соглашение с возвращением Египту Синайского полуострова (того самого, где в конце октября 2015 года взорвался самолёт с российскими туристами).

За что Картер тоже, но позднее (в 2002 году) получит свою Нобелевскую премию мира, а Садата убьют арабские террористы, не без помощи андроповского КГБ. Ибо отход Египта при Садате от бывшей большой "дружбы" с СССР эпохи Хрущёва и Насера, в сторону США и начало, при американском посредничестве, прямых двусторонних переговоров с Израилем, которые в антисемитском СССР назывались "сепаратным сговором с сионистами", были расценены советским руководством как предательство.

Хотя при Картере двусторонние отношения с СССР начали улучшаться, что даже привело к заключению в июне 1979 года в Вене второго Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений. Но Сенат США отказался его ратифицировать после введения в декабре 1979 года советских войск в Афганистан. А затем последовал американский бойкот летних Олимпийских игр в Москве в 1980 году, к которому присоединилось еще 66 стран.

Таким образом, в конце 1980 года советско-американские отношения переживали уже на самые лучшие времена, но это было только началом. После официального прихода к власти в США Рональда Рейгана в январе 1981 года, который объявит СССР "империей зла", они ещё больше ухудшатся и вернутся почти обратно в эпоху "холодной войны", при полной идеологической поддержке консервативной "железной леди" Маргарет Тэтчер, премьер-министра Великобритании.

Президент Рейган уже в январе 1981 года заменит Томаса Ватсона-младшего на посту Посла США в СССР на карьерного дипломата Артура Хартмана, бывшего при Картере в 1977–1981 годах послом во Франции. В конце декабря 1980 года Томасу Ватсону-младшему оставался ещё месяц до его отзыва из Москвы.

В такой обстановке дочь Косыгина с мужем приехали 18 декабря 1980 года вечером на приём в резиденцию Посла США. То, что придумала Людмила Косыгина-Гвишиани, чтобы отомстить старикам из Политбюро, было впечатляюще.

Она вошла в зал, где шёл приём, в длинном чёрном платье и в чёрной траурной вуали, почти полностью скрывающей её бледное лицо. Муж был в строгом чёрном костюме с чёрным галстуком. Все присутствующие замерли, и все оживлённые разговоры оборвались как по команде.

Слухи о смерти Косыгина уже разнеслись по миру, по Советскому Союзу и по Москве. О них в течение дня объявили западные радиостанции. Но те, кто ещё сомневались, в отсутствие официального сообщения ЦК КПСС или ТАСС, увидев дочь и зятя бывшего советского премьера, расстались с последними сомнениями.

Холодное дыхание необъявленной смерти вошло на дипломатический приём вместе с родственниками Косыгина. Им ничего не надо было говорить. Они не нарушили данного Гвишиани Андропову честного слова коммуниста. За них всё сказало траурное одеяние. Всё было понятно без слов и не требовало дополнительных разъяснений.

Начиная с Посла США, иностранные дипломаты и советские гости начали подходить к Людмиле и Джермену с выражением соболезнований. Приём у американского Посла вылился в первое официальное прощание с усопшим главой советского правительства. Все те хорошие слова о Косыгине, которые не сказали кремлёвские подлецы с октября 1980 года, были высказаны супружеской чете Гвишиани представителями дипломатического корпуса в Москве в тот вечер.

Посол США после приёма вернулся на работу и написал короткий отчёт, отослав его шифротелеграммой в Госдепартамент в Вашингтон. Все присутствовавшие на приёме послы других стран также немедленно по своим дипломатическим каналам проинформировали свои министерства иностранных дел, глав государств и правительств своих стран.

Когда чекистские соглядатаи, сексоты и стукачи, присутствовавшие на приёме, а также кадровые сотрудники КГБ, работающие под прикрытием "дипломатов", доложат своему оперативному начальству с площади Дзержинского, и когда поздно вечером эти отчёты лягут на стол Андропову, он придёт в ярость. Это надолго испортит ему праздники. Но сделать он уже не сможет ничего.

Так дочь Косыгина отомстит за своего отца подлым членам тогдашнего Политбюро ЦК КПСС, брежневским прихлебателям, "днепропетровской мафии" и лично Председателю КГБ СССР.