Как на меня охотился КГБ

Глава 2 — Шпиона и след простыл…

Прочитав начало моего рассказа, мои молодые и во всём сомневающиеся читатели криво, высокомерно и цинично усмехнулись: ну, что за сказка такая!? Из-за какой-то вшивой телеграммки затеялся такой глобальный сыр-бор в могучем Комитете госбезопасности, с докладом аж всесильному шефу КГБ и члену Политбюро ЦК КПСС!!?

Потому что нынешняя, циничная молодежь, увы, уже не почитает великого советского шпионского сериала по одноимённому произведению писателя-фантаста Юлиана Ляндреса "Семнадцать мгновений туфты" … пардон, весны! Не почитает так, как почитало его наше, старое поколение!

Это нам, начитавшимся ляндресовской псевдошпионской литературной туфты и насмотревшимся её великолепной киношной экранизации Татьяной Лиозновой, было сразу понятно, что безобидные с виду международные телеграммы, отправленные профессором Пляйшнером, пастором Шлагом и Штирлицем в Швецию и Константинополь, были, ясен перец, на самом деле шифрованными донесениями советской разведке:

"Профессор Плейшнер ехал в Берн с зашифрованным донесением для Москвы: о проделанной работе, о задании Шелленберга, о контакте с Борманом и о провале Кэт. В этом донесении Штирлиц просил прислать связь и оговаривал, когда, где и как он на эту связь сможет выйти. Штирлиц попросил также Плейшнера выучить наизусть дублирующую телеграмму в Стокгольм. Текст был безобиден, но люди, которым это сообщение было адресовано, должны были немедленно передать его в Москву, в Центр. Получив текст, в Центре могли прочесть: "Гиммлер через Вольфа начал в Берне переговоры с Даллесом. Ю с т а с"."

Это только теперь и исключительно представителям молодых поколений кажется удивительным и даже смешным, чтобы КГБ мог затевать подобную эпохальную операцию по столь ничтожному поводу. Потому что они — молодые — не жили в СССР и, в лучшем случае, знают брежневскую эпоху только по старым кинофильмам и книгам, да по рассказам стариков. А они — старики — или вовсе не любят рассказывать правду о Советском Союзе, или ностальгически сильно приукрашивают советскую действительность.

Конечно, замечательная Конституция СССР формально гарантировала свободу и тайну переписки и телефонно-телеграфной связи внутри страны, а подписанный Брежневым в 1975 году в столице Финляндии Хельсинки Заключительный акт международного Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе содержал так называемую "Третью (или гуманитарную) корзину" — широкие гарантии прав и свобод гражданам СССР в международных отношениях в послевоенной Европе. Но всё это было на бумаге, формально. В реальной советской жизни ни одно из них советским государством не соблюдалось.

Более того, КГБ СССР имел секретное право тайно перлюстрировать (негласно читать) корреспонденцию любого гражданина СССР, за исключением руководящих и номенклатурных работников КПСС и советских органов. Тайно прослушивать все телефонные разговоры. Тайно вторгаться в частную и профессиональную жизнь. Осуществлять тайную слежку за кем угодно, кроме крупных партийных бонз и их отпрысков, тайное прослушивание частных и служебных квартир, номеров в гостиницах и общежитиях, тайную видео и фотосъемку там, где считал нужным, за исключением высших партийных объектов. Эта тайна обеспечивала КГБ фактическую безнаказанность.

КГБ при этом руководствовался даже не советскими законами и Конституцией СССР, а своими собственными внутренними и секретными инструкциями, да ещё партийно понимаемой государственной безопасностью. То есть, так, как ему в голову взбредётся, лишь бы он не трогал партийную элиту, которая боялась повторения сталинских чисток 1930-х годов. Через разветвленную агентурную сеть и оперативно-технические средства, вся страна, за вычетом узкой прослойки партийной номенклатуры, находилась под неусыпным оком и ухом бдительных органов госбезопасности.

Ибо все остальные, простые, обычные граждане считались потенциальными предателями и преступниками, постоянно готовыми покуситься на марксистско-ленинские основы советского государственного строя и единоличного правления единственной партии — КПСС. Покуситься инициативно, самостоятельно (по глупости, психиатрической болезни или преступному умыслу) изнутри или по приказам извне — по заданиям иностранных разведок империалистических и даже социалистических, но враждебных СССР стран (например, Китая и Югославии), якобы мечтавших полностью уничтожить мировой коммунистический лагерь во главе с великой Родиной Ленина-Сталина.

Вне "разрешенных" связей и контактов специально проверенного ограниченного контингента, любые "несанкционированные" связи и контакты советских людей (рабов режима) с заграницей были автоматически если не сразу преступными, то безусловно и априорно подозрительными.

С другой стороны, к 1980 году под мудрым руководством Юрия Андропова бывший КГБ при Совмине СССР увеличил свои штаты в 4 раза по сравнению с 1967 годом, когда Андропов только что перешёл туда работать из секретарей ЦК КПСС, заменив в руководящем кресле на площади Дзержинского Семичастного, друга и ставленника попавшего в немилость Шелепина. С тех пор утекло много воды и КГБ сделался самостоятельным союзно-республиканским ведомством со статусом союзного госкомитета.

И всей этой огромной чекистской махине и машине нужно было каждый день доказывать начальству и партии, что её существование необходимо, что затраты на её содержание оправданы. А это было очень даже непросто.

Потому что за обыкновенные политические анекдоты при Брежневе уже не сажали и, тем более, не расстреливали, как при Сталине. Потому что в закрытых научно-производственных центрах ВПК с высоким интеллектуальным уровнем контингента позволялось болтать языком что угодно, лишь бы была высокая отдача по производству советского оружия и прочих изделий оборонного комплекса. Потому что реальные иностранные шпионы — вещь редкая, штучная.

Именно поэтому в далёком декабре 1980 года паршивая, но вполне себе реальная, а не выдуманная международная телеграммка на иностранном языке, отправленная за границу из закрытого, режимного наукограда показалась великим подарком огромной армии чекистов.

Каждый из них, начиная от младшего оперуполномоченного в Зеленоградском райотделе и заканчивая всесильным Андроповым, мечтали разоблачить настоящий иностранный заговор, поймать настоящего иностранного шпиона. И все они сразу увидели в этой странной телеграмме из одного единственного слова многообещающий способ получения досрочных воинских званий, медалей и орденов, более высоких должностей, премий, квартир, машин и прочих материальных поощрений.

Но, и у всесильного КГБ есть пределы совершенства и силы. Несмотря на такую мощную мотивацию чекистов и их разветвлённую агентурно-оперативную сеть, разработка буксовала.

Снятые с бланка международной телеграммы отпечатки пальцев не дали ничего нового — их обладатель не проходил по оперативным учётам КГБ и МВД, не числился в картотеках подозреваемых или осуждённых преступников, отбывших или ещё отбывающих наказания в местах не столь отдалённых.

Даже в нашем культовом фильме "Семнадцать мгновений весны" понадобилось много времени и санкционированная Гиммлером глобальная операция по снятию отпечатков пальцев у всех сотрудников центрального аппарата РСХА — нацисткой госбезопасности, чтобы выйти на конкретного Штирлица, наследившего на чемодане русской радистки и на трубке телефона в комнате правительственной связи.

Да и вышли на него почти случайно, когда он в кабинете шефа Гештапо наливал стакан воды для оглушенного им же Холтоффа. Мюллер приказал Шольцу срисовать пальчики Штирлица со стакана не потому, что действительно подозревал его, а повинуясь немецкой привычке доводить все дела до конца. Но задача у придуманного Ляндресом Мюллера была в тысячу раз проще, чем у их советских коллег, у андроповских чекистов — в Гештапо искали человека из своей закрытой системы, точно зная, что подозреваемый, предатель находится внутри её.

Такое было невозможно и нереально в Зеленоградском районе брежневской Москвы с населением порядка 180 тысяч человек. Тем более, что не исключалась вероятность и разового или случайного посещения Зеленограда "залётным преступником". Город-спутник был закрыт для посещения иностранцами, но не советскими гражданами.

А в соседней, огромной, 10-миллионной Москве или, ещё хуже, во всём 260-миллионном СССР найти по отпечатками пальцев подозреваемого, чистого перед правоохранительными органами и не проходящего по учётам, не было никакой надежды. "Трудно найти в темной комнате чёрную кошку. Особенно, если её там нет…"

Под фоторобот, сделанный на основе словесного портрета худощавого молодого человека лет 17–20 без особых примет, попадала чуть не половина советских юношей этого возраста.

Когда буквально на следующий день от секретной агентуры КГБ, тоже желавшей выслужиться, были получены первые сигналы о похожести, их начали, было, проверять. Но очень быстро звонки посыпались лавиной, как из рога изобилия, и чекисты быстро сообразили, что на проверку всех этих сообщений уйдут многие недели, если не месяцы, и что проку в ней мало или нет вообще.

Быстро отчаявшимся чекистам оставалось надеяться на чудо. И оно, что редко бывает в обычной жизни, произошло…