Райли
— На одного? — Подросток за прилавком смотрит на меня отсутствующим взглядом. — Вы хотите заказать пиццу из двенадцати кусочков с двойным сыром типа на одного?
Такова моя жизнь. Вот, до чего все докатилось.
С плохо скрываемым презрением я уставилась в ответ на девчонку, принимающую мой заказ в пиццерии Джонни, той самой, что находится вниз по улице от моего дома, который я рискую потерять, если в скором времени не найду новый источник дохода. На ней слишком много туши. Если бы Вероника была тут, она уже достала бы салфетки для снятия макияжа и вытерла ее лицо. И накрасила по-новому. Я бы предпочла стряхнуть косметику пощечиной. Из-за… настроения.
— Я что, заикалась? — спрашиваю, прилагая неимоверные усилия, чтобы сохранить спокойствие.
— Эмм… нет.
Пристыжена подростком, блюстительницей пищевых нравов. Так проходит неделя.
— Тогда да, один набор одноразовых приборов, Доктор Пеппер и большую пиццу на вынос… И не говорите типа. Это непрофессионально.
Как будто я уже в недостаточно паршивом настроении из-за того, что уволена, потому что выполняла свою работу, — надо сказать, довольно неплохо, — так теперь я вынуждена оправдывать выбор еды перед человеком, у которого молоко на губах еще не обсохло.
Добившись своего от девчонки, плетусь домой к Веронике, где в нежном возрасте двадцати шести лет узнаю, что есть такое понятие, как экстренное свидание.
— Что, черт возьми, это значит? — спрашиваю, прислоняясь к спинке кровати и наблюдая, как она наносит последние штрихи, поправляя прическу.
— Он сексуальный корпоративный адвокат, и я месяц не ходила на свидания. Если это не экстренная ситуация, то я и не знаю.
Она встряхивает длинными прямыми каштановыми волосами, убирая их на одной стороне за ухо, и смотрит на себя в зеркало.
— Только погляди, — говорит она, указывая на отражение. — Это мои лучшие годы. Я не могу потратить их впустую.
Да ну, неужели нужно нагнать столько упущенного времени?
Поднявшись с кровати, встаю рядом с ней, — мы отражаемся бок о бок. По сравнению с ней, я выгляжу как кузен Итт. Волосы завязаны в беспорядочный высокий пучок, под глазами залегли темные мешки. На мне потрепанная красная толстовка, настолько выцветшая, что теперь она, скорее, розовая. Я даже в душ сегодня не ходила. О состоянии ног и говорить не буду. Бритье — задача не первостепенной важности. Просто оставим эту тему. Я угодила в лапы уныния, которое не желало ослаблять хватку. Я скучаю по Мэйси. По работе. Но не по ублюдку, что уволил меня.
— Так тебя ни капельки не прельщает пицца с двойным сыром? Хочу сказать… она горячая и от нее тепло на душе.
Она одаривает меня взглядом Вега. Тем, что говорит, я безнадежна. Может, так и есть. Кто теперь знает. Тодд из музея звонил несколько раз, но я не отвечала и не перезванивала. Свидания не в приоритете. К тому же выбор невелик. Те, с кем я выросла на Статен Айленд, либо в тюрьме, либо копы, либо пожарные. Категоричное нет для всех трех вариантов.
— Некоторым из нас время от времени требуется человеческое прикосновение.
Мне тоже. Просто не могу найти того, к кому хотелось бы прикоснуться. Последним был Джимми, два года назад. Он оставил приятные воспоминания, но это не то, по чему я отчаянно скучаю.
— Что ты собираешься делать? — Она беспокоилась обо мне, а я не могла этого допустить. Она не обязана нести это бремя.
— Придумаю что-нибудь завтра… что-то не связанное с продажей моей утвари, потому что, в связи с отсутствием навыков, много я не выручу.
Но проблема заключалась в том, что идей нет. Я в безвыходном положении. У меня был план, который я начала приводить в исполнение, а потом этот придурок прилюдно слетел с катушек. В дополнение ко всем бедам, я скучаю по Мэйси. Прошло всего пять дней, сто двадцать часов, как я видела ее в последний раз, и мне уже ее отчаянно не хватает. Вспоминает ли она меня и думает, что я ее бросила? Потому что это добьет меня.
— Что стало с Брэдом? — спрашиваю Верн на выходе.
— Он говорил о себе в третьем лице, — отвечает она, запирая входную дверь. — Брэд согласен. Брэд хочет снова увидеть Веронику. Типа иу. Очень жутко. — Она не услышит от меня возражений. — Хочешь, чтобы я отменила встречу, и мы позависали? Сестры важнее ухажеров.
— Сестры важнее ухажеров, — повторяю я вслед, и мы ударяемся кулаками.
Я бросаю взгляд на тротуар, где на холостом ходу стоит «Мерседес» S-класса, за рулем которого терпеливо ждет корпоративный костюмчик.
— Неа, иди. Повеселись. Порезвись голышом. Я найду, чем заняться.
— Ты уверена, что не хочешь, чтобы я сообщила о нем в органы опеки?
Она не шутит. Совсем. Если что-то пойдет не так, Вероника та, с кем вы захотите быть по одну строну баррикад. Ее не мучают угрызения совести, если это касается защиты себя и тех, кого она любит. Переступая ей дорогу, вы действуете на свой страх и риск.
— Нет, спасибо. Не желаю, чтобы мы обе оказались за решеткой. Но это очень мило с твоей стороны.
Она пожимает плечами.
— Предложение остается в силе.
Мрачный Жнец причинил достаточно вреда. Хотелось бы поскорее оставить все пережитое позади, но правда в том, что я не могу перестать думать об этом. По-прежнему больно и этому чувству нет конца.
Я думала, мы начали достигать успеха, что у нас завязывалась своего рода дружба, но быть униженной перед больничным персоналом и врачами было очень обидно.
А еще есть Мэйси.
Видимо, дети мне нравятся больше, чем я предполагала, потому что забота о ней была скорее удовольствием, чем тяжкой ношей. Единственный вывод, который можно из этого сделать, — я с нетерпением жду, когда однажды у меня появится свой ребенок.
Правда, от кого?
Несмотря на влажность и жару, пицца остыла к тому моменту, как я возвращаюсь домой, шаркая своими «Аир Джордан». Надо их выкинуть завтра. Каждый раз, смотря на них, вспоминаю сами-знаете-кого, нельзя этого допускать.
Я поднимаюсь по лестнице, толкаю входную дверь, — даже это стоит больших усилий, — и бросаю сумку-почтальонку на пол.
— Я дома! — ворчу довольно громко. Возглас и угроза. Подходите на свой страх и риск! Я редко бываю в плохом настроении, так что это что-то с чем-то.
— Если интересно, у меня есть пицца.
Из гостиной доносится взрыв смеха и это несомненно голос матери. Какого… черта? Беззаботная радость воспринимается, как личное оскорбление. В моем доме кто-то веселится? Нет. Дело в том, что моя мама не смеется. Обычно нет. Не с тех пор, как я ее знаю. Эта непоследовательность в поведении нуждается в немедленном выяснении причины, поэтому не задерживаюсь, чтобы оставить пиццу на кухне. Нет, я прямиком направляюсь в гостиную.
Где нахожу Бонни Джеймс, сидящей скрестив ноги на ковре, который я купила на Etsy, и играющей с Мэйси, у обеих на лицах растянулись улыбки.
Лично я не помню, чтобы мама играла со мной в детстве. Вообще. Но вот она сидит и учит играть Мэйси в ладушки.
С другого конца комнаты до меня доносится зловоние серы. Образно выражаясь и все такое.
Мрачный Жнец уставился в мою сторону. Наклонившись вперед и уперев локти в колени, он сидит в углу, как злой дух из Ада. Джордан тут же приподнимается и, опустив плечи, медленно встает. Его темная рубашка помята, рукава закатаны, на голове беспорядок, и я не про стильную укладку. Он выглядит, как мясной рулет, который оставили на жаре на неделю. Вот и хорошо. Его страдания доставляют мне удовольствие. Еще, как сказала бы Мэйси.
— Как много душ ты украл сегодня?
— Чего? — отвечает Жнец с озадаченным выражением лица.
— Что здесь происходит? — требую я.
— Ри! — визжит Мэйси, заметив, что я стою на пороге. Ее ручки взлетают вверх. — Подними!
Бросив коробку с пиццей на столик у стены слева, подхожу к ней и беру на руки, крепко целуя в пухлые складочки на шее. Ничего не пахнет так хорошо, как малыш… если только на нем нет грязного подгузника.
Самое главное, она выглядит здоровой и счастливой. Меня охватывает чувство глубочайшего облегчения.
— Вниз, — приказывает она. Я отдаю ее маме.
— Мистер Уэст сказал, что ему нужно срочно с тобой поговорить, поэтому я предложила подождать тебя. Я пыталась дозвониться до тебя.
Она имеет в виду мой личный телефон, от которого пришлось отказаться из-за нехватки денег, что произошло не без участия мужчины, уставившегося на меня с другого конца комнаты.
— Хмм, — вот и весь мой ответ. Чувство моего собственного достоинства не сможет сейчас выдержать еще один удар.
— Могу я поговорить с тобой? — тихо спрашивает Жнец.
— Пицца остывает, так что нет.
— Это займет всего лишь минуту.
— Он ждет уже час, Ри, — говорит предательница, родившая меня. — Просто поговори с мужчиной.
Намечающийся приступ злобы снесет мне голову и, возможно, проделает дыру в крыше.
— Говори.
Робкий взгляд, то, как он положил руки в карманы, — не знаю почему, но отсутствие у него эмоций, любых настоящих эмоций, злит еще больше. И у него хватает наглости предъявлять требования.
— Не могли бы мы сделать это наедине?
Я поворачиваюсь на пятках и выхожу на крыльцо. Если собираюсь потерять над собой контроль, то не на глазах у ребенка. Мгновением позже подходит Джордан и закрывает за собой дверь. Смотрит по сторонам. Чего он ищет? Ставлю на то, что он ждет знака от самого Сатаны.
Выдохнув, он снова смотрит на меня.
— Ты не уволена.
Эээ… чего? Он это не всерьез.
— Повтори.
— Ты не уволена.
Он же не настолько больной.
— Я бы хотел, чтобы ты снова на меня работала.
Нет, настолько. Не знаю, плакать или смеяться. Или позвонить в скорую. Ему нужно проверить голову. Я бы сказала, что самонадеянность этого мужчины находится на уровне, полностью оторванном от реальности.
— Ты проделал весь этот путь до Статен Айленд, чтобы сказать… это? Я не уволена. Не извиниться. Ни тебе прости, что унизил тебя перед двумя десятками людей. Я не уволена.
— Я приношу извинения за то, что унизил тебя, — говорит он, голос тихий, подбородок выпячен в своей высокомерной манере.
— Это все, на что ты способен?
Лицо искажает страдальческая гримаса. Да, приятель, почувствуй боль. Ему повезло, что я не заставляю его вытатуировать извинение на лбу.
— Ну? — настаиваю я. От так просто не отделается.
— Что ты хочешь, чтобы я сказал?
Я делаю глубокий вдох и выдох.
— Такой умный парень, а решения у тебя нет. — Знаю, что пожалею об этом позже, но сейчас все, что вижу — это пелена гнева. — Я хочу, чтобы ты ушел.
— Райли… — бормочет он с искренним раскаянием в голосе. Теперь мы к чему-то пришли. Когда уже слишком поздно. Он может вернуть работу, но не может облегчить причиненную боль.
— Ты должен уйти, Джордан. Как бы я не любила Мэйси и не скучала по ней. Я не…
— Послушай, мне жаль. Правда. Я не должен был так обращаться с тобой, но… — Он делает паузу, смотря на меня сверху вниз, будто не знает, стоит ли говорить дальше.
— Ты переживал. Понимаю. Но позволь напомнить, никто не знал, есть ли у нее аллергия на еду. Ты обвинил меня, незнакомку, в том, что я не знала об ее аллергии на арахис, в то время как ты, ее крестный, также понятия об этом не имел.
Его подбородок опустился. Он кладет одну руку в карман, другой проводит по волосам.
— Ты права… Прости. Теперь ты можешь, пожалуйста, вернуться?
Он выглядит искренне огорченным. И да, я отчаянно нуждаюсь в деньгах. Но кто может сказать, что такого больше не повторится?
— Ты больше не можешь так со мной обращаться.
Он поднимает взгляд, в его усталых зеленых глазах заискрилась надежда.
— Обещаю.
— Я серьезно, Джордан. — Скрещиваю руки на груди, по какой-то причине чувствуя себя уязвимой. Когда он мил со мной, то может забраться под кожу, что, вполне обоснованно, пугает.
— Позволь доказать тебе… — Он делает шаг вперед, нас разделяет около пятнадцати сантиметров, и происходит то, чего не случалось раньше… он прикасается ко мне. Протягивает руку и заправляет выбившуюся прядь волос за ухо. У меня перехватывает дыхание.
Не думаю, что с его стороны это осознанно, потому что он мешкает, пауза достаточно долгая для того, чтобы решить, стоит ли продолжать. Его пальцы задерживаются на моем ухе и скользят к шее, я замираю. Потому что это приятно. Так естественно самым что ни на есть неправильным образом. Будто я ничего подобного раньше не испытывала, странная смесь возбуждения и страха.
Внутри дома смеется Мэйси, и чары рассеиваются. Нас словно окатило холодной водой, возвратившей нас к реальности. Его рука опускается, и он делает шаг назад.
— Это твой последний шанс, — говорю ему, потому что, несмотря на то, как сильно люблю Томми, могу жертвовать собой лишь до определенной степени, и на психическое здоровье это не распространяется. Я не потерплю оскорблений.
— Договорились, — отвечает он тихо.
Я смотрю вверх, и с иронией замечаю, что Джордан выглядит как никогда расслабленным. Как будто гора с плеч упала.
— Ты вернешься в город сегодня вечером? Я с трудом укладывал ее спать.
На его лице видны доказательства. Я киваю, и уголок его губ искривляется в редкой улыбке. В его понимании. Для остальных — это обычное выражение.
Двадцать минут спустя, когда я собрала вещи и была готова ехать в город, а Джордан с Мэйси уже ждали меня в «Ауди», припаркованной на подъездной дорожке, мама обхватила мое лицо ладонями.
— Почему ты так смотришь? — спрашиваю, надеясь и молясь, что у нее не один из ее эпизодов.
Бонни пристально смотрит мне в глаза, улыбка, вызванная Мэйси, давно стерлась. Я уже по ней скучаю.
— Не надейся, детка, — говорит она, довольно загадочно.
Я хмыкаю, находя ситуацию одновременно забавной и пугающей.
— О чем ты говоришь?
— Этому мужчине… — Она опускает мое лицо и указывает на входную дверь, из которой недавно вышли Джордан и Мэйси. — Ему нечего тебе дать.
Внутри образовалось неприятное предчувствие.
— Понятия не имею, о чем ты говоришь. — В некоторой степени… но я и не совсем хочу знать, что она имеет в виду.
— Он уже все отдал… очень давно.
— Мам, он мой начальник. Между нами нечего нет.
— Может и так… но я знаю своих цыплят как облупленных.
— Твой единственный цыпленок говорит, что ты все выдумываешь.
Прислонившись к стене, она скрещивает руки на груди и смотрит, как я поднимаю с пола сумку.
— Помяни мои слова, Райли, ты останешься с разбитым сердцем.
Слова бьют, попадая в бреши в моей обороне. Как ты? Хочу я сказать, но молчу. Я не могу причинить ей боль так, как иногда причиняет она. Знаю, она делает это не умышленно, но от этого не легче.
— Люблю тебя. Увидимся.
Целую ее и выхожу, отпуская чувство обиды, как только оказываюсь за стенами дома. Что получается довольно отменно. Потому что я давно поняла, — никогда не знаешь, что уготовила тебе жизнь. Или когда закончится отведенное время. Никогда не упускайте шанса сказать кому-то, что вы его любите. Слова могут обесцениться, но сожаления обходятся очень дорого.