Райли
Вообще я не большая любительница детей. Не ахаю от восторга при виде младенцев. Не мечтаю о собственной семье. То есть когда-нибудь бы неплохо завести одного, но это не задача номер один. К тому же, с кем это сделать?
Короче говоря, я ничего не знаю о детях. Самой едва удалось побыть ребенком… причем не очень долго. Если вы когда-нибудь жили с хронически больным человеком, то знаете, что жизнь вращается вокруг него, в то время как ваша отодвинута на второй план, если вообще не отложена на потом.
Все, что я помню до того дня, как Томми спас меня: больницы, медсестер, запах рвоты и антисептика. Как мама кричала, чтобы я не играла рядом с кислородным баллоном. А папа говорил мне, что все хорошо. И это не моя вина, что она расстроена. Мама просто устала от недосыпа.
И вот она я… специалист по уходу за малышом.
— Гм, мистер Уэст, — говорю я, привыкая к его имени. Непривычно, но как еще называть босса?
— Джордан, — быстро поправляет он.
— Джордан… — Да, это тоже звучит странно. — Я не нянька.
— Согласен. Ты мой помощник, и мне нужна помощь с крестницей.
Крестница… Еще кое-какие крохи информации, которые можно припрятать и обдумать позже. Его не назовешь общительным, и он довольно ловко обошел вопрос о родителях Мэйси. Я подожду удобного момента. Еще слишком рано забрасывать его личными вопросами.
Я сажусь на диван — с ребенком на руках тяжело. Она едва шевелится.
— Мистер Уэст… — Эм, неловко. — Джордан, я…
— Давай не будем ходить вокруг да около, — перебивает он. — Ты нужна мне семь дней в неделю.
— Семь?
— На данный момент… До тех пор, пока я не найду кого-нибудь. И на пару ночей.
— Ночей?
Здесь? Придется спать здесь? С ним в квартире? Все происходит слишком быстро.
— Да. Я плачу три тысячи в неделю и ожидаю, что ты будешь доступна.
Это прозвучало бы до неприличия абсурдно, если бы не его безжизненный голос. А потом я припоминаю ему:
— Ты говорил про четыре тысячи.
Он прищуривает зеленые глаза. И упирает руки, такие красивые, в бока. Наступает гнетущая тишина, и я начинаю жалеть о своей смелости. Этому трюку он, несомненно, научился у матери.
— Три тысячи.
— Четыре, — настаиваю я. Не знаю, что на меня нашло, но джинн выпущен из бутылки. Я не могу все отыграть. Все или ничего. — Таким было предложение, когда ты пришел ко мне на работу. И теперь ты хочешь добавить и ночи, так что…
Он поджимает губы. Если он решил, что я поддамся его игре в молчанку, то ему нужно подумать дважды.
— Четыре тысячи, и когда я говорю прыгай, ты спрашиваешь, как высоко, — говорит он спустя вечность, найдя выход из ситуации.
Стараюсь не подавать вида, но я переполнена радостью от победы. Нет ничего лучше, чем выиграть в оживленных переговорах на грани спора, и мне не удается сдержать улыбку, расплывающуюся по лицу.
— Договорились.
Он окидывает меня взглядом, тщательно изучая прическу и одежду.
— Одевайся повседневно. Принеси сюда кое-какие вещи для хранения.
Вот тут меня осенило. Кое-что кажется странным. Стоит ли указать ему на то, что он, по сути, просит странную незнакомку переехать к нему и заботиться о ребенке? Уэст — человек-остров. Мужчина едва разговаривает, и этот вот человек приглашает меня к себе?
— Ты не против, что я буду здесь иногда оставаться? Ты ведь… типа… не знаешь меня.
Следовало бы действовать как можно осторожнее, но вот она я, искушаю дьявола.
Уэст садится на подлокотник дивана ко мне лицом.
— Райли Джеймс-младшая, двадцать шесть лет. День рождения восемнадцатого марта. Рост — сто семьдесят шесть сантиметров. Вес — пятьдесят семь килограмм. Никогда не была под арестом. Рейтинг кредитоспособности — 800. В связи с этим, ты представляешь наименьшую угрозу, чем большинство людей. — Пауза. — И не употребляй типа, это не профессионально.
Поскольку я переваривала другую информацию из его маленькой речи, урок грамматики влетает в одно ухо и вылетает в другое.
— Как ты… Погоди, я ничего тебе не рассказывала. — Его лицо приобретает удивленное выражение, для робота, конечно. — Откуда ты столько обо мне знаешь?
Он пожимает плечами. Уэст не испытывает ни капли стыда или раскаяния.
— Есть способы.
Я начинаю понимать, в чем суть его методов, и не уверена, что они мне нравятся.
— Держу пари, они опять-таки незаконны.
Чувство вседозволенности у парня явно зашкаливает.
— Будь здесь завтра в семь утра. Я введу тебя в курс дела.
— Хорошо, — говорю я, аккуратно передавая ребенка, который умудрился задремать. — Но ты ошибся.
Он хмурится.
— Пятьдесят восемь с половиной килограмм.
***
— Няня? — Мама пристально смотрит на меня поверх кружки «Данкин Донатс» с кофе.
В такое утро, как это, — когда я оглядываю свою маленькую кухню, кропотливо отремонтированною мною, — меня переполняет гордость. Я сама сделала шкафы, нанеся на них не меньше четырех слоев серой итальянской краски, установила белые мраморные стойки, я год копила на плитку под кирпич для фартука за мойкой.
Это моих рук дело. Я построила бизнес с нуля, из ничего. Денег, оставшихся от отца по завещанию, хватило ненадолго: большая часть ушла на оплату медицинских счетов, а то немногое, что отложили для меня, я потратила на то, чтобы купить это место.
Думаю, я справлюсь с малышкой. Определенно приходилось иметь дело и с худшим.
Я стараюсь скрыться от зоркого взгляда за своей кружкой.
— Угу… — говорю я, делая глоток кофе, оттягивая неизбежное. — Не совсем. Это на время. Пока не вернется ее отец.
И кто знает, когда это произойдет. Первым делом нужно будет разобраться с этим. И что с матерью? Где эта женщина? Как она могла бросить двухлетнего ребенка?
— Но ты ничего не знаешь об уходе за детьми, — произносит мой самый преданный сторонник. Если вы не поняли — это сарказм.
Она ошибается, теперь я много чего знаю. Я провела большую часть ночи за онлайн-чтением и просмотром всего, что смогла найти о детях. Слава богу существует «Ютьюб». Не говоря уже о том, что, будучи ребенком, я в основном сама о себе заботилась. Это тоже считается.
— Я разберусь… К тому же это ненадолго. Ее отец… эм, в отъезде и вскоре должен вернуться.
Лицо мамы отражает мои мысли. Она думает, что это чушь собачья. И не ошибается.
***
— Ты опоздала, — объявляет мой новый начальник, как только распахиваются двери. Можно с уверенностью сказать, что это будут несколько мучительных месяцев. Лучше научиться мужественно переносить страдания.
— Доброе утро, — говорю я, стараясь подбодрить его. У него такой вид, будто он в этом нуждается. А также в клизме.
Еще стоит отметить, что дверь открылась прежде, чем я нажала на звонок. Да, швейцар предупредил обо мне, но похоже Мрачный Жнец сегодня не в духе. Его брови изогнулись в суперкривую букву V и лицо выражает чуточку эмоций. Для него это немало.
— Так ли это? — Его ответ на приветствие.
Стоит ли говорить, что ему подходит имя? Как еще назвать того, кто носит только темные цвета и либо совсем не выражает эмоций, либо раздражен.
И вообще, что за постоянная черная или серая одежда? Сегодня снова выбран унылый вариант: черная рубашка на пуговицах и брюки темно-серого графитового цвета. Не обращать бы на это внимание, но довольно сложно, когда он, кажется, пытается сделать заявление… или намекает… Пофиг.
— Ты весь день собираешься там стоять или войдешь?
Я краснею, пойманная за размышлениями.
Поскольку я сама ярая сторонница пунктуальности, украдкой бросаю взгляд на телефон в руке. Опоздала на две минуты.
— Извини, такого больше не произойдет. Обещаю. Метро…
Посреди моих неловких оправданий Уэст разворачивается и уходит в сторону кухни.
— Больше никакого метро, — заявляет он. — Будешь пользоваться такси.
— Я не могу… — начинаю объяснять я, следуя за ним, наши отношения приобретают лейтмотив.
— За мой счет.
— Ну, в таком случае…
На кухне Мэйси в манеже играет с мягким набором кубиков. На ней шлем. Это ненормально.
Когда она слышит, как мы входим, смотрит на нас, улыбаясь.
— Подними, — командует малышка.
Бросив взгляд в сторону, я вижу отрешенное выражение лица Уэста. Трудно сказать, пытается ли он понять, что это значит или как это сделать.
— Я могу снять шлем? Почему она вообще его носит?
Мэйси играется в манеже. Так ли он обязателен?
— Нет. — Таков его странный, сбивающий с толку ответ.
— Пожалуйста? — Я смотрю на новоиспеченного босса с робкой надеждой на лице. На «Ютьюб» ничего не было сказано о шлемах. Если честно, нигде в сети.
У него тот решительный взгляд, который говорит, что я бы приятнее провела время, сдвигая гору с места.
— Она ходит. И может себе навредить.
Он это не всерьез. С другой стороны, может, он знает о детях меньше, чем я, и хочет перестраховаться. Должно быть, дело в этом.
Я огляделась. Во всей квартире открытая планировка и всего несколько дверей. С некоторых мест можно увидеть другой конец апартаментов. Надо признать, что в гостиной напротив совсем мало мебели. Как будто кто-то убрал из комнаты все твердые предметы, оставив лишь мягкие диваны и кресла. Отсюда можно сделать вывод, что он помешан на безопасности.
— На «Ютьюб» ничего не говорится о шлемах для малышей. Я везде смотрела.
— «Ютьюб»? — спрашивает он, искренне обескураженный.
— Да, «Ютьюб».
— Ты полагаешься на информацию, взятую с «Ютьюб»? — Недоумение сменяется легким весельем… учитывая, что он ходячий труп, конечно.
— Ты туда заглядывал в последнее время?
— Нет, не могу такого сказать.
Как и любой двухлетке, Мэйси сложно усидеть на месте. Она не оставляет Уэсту времени на раздумья и берет дело в свои пухленькие ручки. Схватившись за манеж, она встает на розовые ножки и поднимает руки вверх, ее темные миндалевидные глаза полны надежды.
— Подними.
— Думаю это она тебе, — говорю я очень нерешительно. Не хочется раздавать приказы новому боссу, но на симпатичном личике малышки читается, что она вот-вот закричит.
— Не сейчас, Мэйси. Райли нужно обратить внимание на то, что я собираюсь сказать. Это важно для твоего благополучия.
Господи Иисусе, он разговаривает с двухлетним ребенком, как с работником.
Он сосредотачивается на мне.
— Нужно ввести тебя в курс дела.
— Хмм, — произношу я, по-прежнему пристально наблюдая за малышкой. Ее взгляд стекленеет, и она издает тихие обеспокоенные звуки. Нехорошо.
— Райли, ты слушаешь?
И тут происходит немыслимое: крошечные подбородок начинает дрожать, как будто она сейчас лопнет. Пора вмешаться.
Это не сознательное решение. Я действую чисто инстинктивно. Я ведь новичок в этом деле. Беру малышку на руки, она охотно идет ко мне, ее ножки обвивают меня, как будто она делала так уже тысячу раз. Мэйси улыбается, за ней я, и в моей груди разливается тепло. Уэст в своем репертуаре: выглядит отстраненным с намеком на проблемы с пищеварением или эмоциями.
— У меня через час встреча.
— Можешь идти. У нас все хорошо, — говорю я ему, улыбаясь Мэйси.
— Нет, у нас не все хорошо. Нам нужно пройтись по списку правил… Райли, ты слушаешь?
— Да, шеф.
Он вздыхает.
— Телефон. Всегда носи его при себе и не выключай. Отвечай на мои звонки. — Он достает новейшую модель айфона из ящика с наличкой… только что из магазина… и кладет на кухонную стойку. — Здесь код от дома, — продолжает он. — Он автоматический. Твой личный пароль для лифта и квартиры запрограммированы в телефоне под моим именем. По вполне понятным причинам тебе нужно держать телефон заблокированным.
Я киваю, голова уже идет кругом. Он продолжает говорить без умолку. Тем временем Мэйси играет с моими волосами. Она, как заколдованная, наматывает локоны на руки.
— Кредитная карта. — Джордан продвигает по стойке карту «Виза» с моим именем. Я уставилась на нее, не веря своим глазам. — А наличка всегда есть в ящике. Я тебе доверяю.
Он многозначительно смотрит на меня с невероятной сосредоточенностью. Он внушает страх, когда становится таким. Все, что я могу сделать — это кивнуть.
— Малышка… умеет ходить. Внимательно следи за ней. Когда вы идете на прогулку, на ней всегда должен быть шлем.
Диктатор недоделанный. Мой новый начальник помешан на контроле.
— Серьезно?
— Да.
— Ты не думаешь…
— Думаю. А тебе не следует, — говорит он, обращаясь ко мне. — Тебе платят, чтобы ты выполняла приказы. Помнишь о нашей сделке? Она может пораниться. Шлем остается на месте. Я напишу тебе по пути домой. Мне не обязательно знать, где ты находишься в течении дня, но ты должна быть здесь к моему приходу.
Наконец он делает паузу, чтобы глубоко вдохнуть. Когда он смотрит на Мэйси, его взгляд смягчается, как сливочное масло. А потом тихим, очень тихим глубоким голосом говорит:
— Мне нравится ужинать с ней.
Он отводит взгляд, будто в этом есть нечто постыдное, и начинает рыться в ящике. Мне все-таки удается найти его слабое место. Приятно знать, что оно существует.
— Хорошо, — отвечаю я, изо всех сил стараясь сдержать улыбку. Мрачному Жнецу она будет не по вкусу.
— Если что-то случится, что угодно, звони. Неважно насколько пустяковая проблема.
— Поняла.
— Не бери ничего под свой контроль. Звони мне.
— Я позвоню, если что-то пойдет не так, но этого не произойдет. — Похоже, его это не убедило. Он до сих пор обеспокоен: между его бровей пролегают морщинки. — Не переживай, Джордан. Я хорошо о ней позабочусь.
— Еще кое-что. Самое главное, — говорит он, понизив тон на октаву, выражение его лица становится очень серьезным. Не в пример его и без того серьезного выражения.
Я киваю и жду этого самого важного требования.
— Никогда не ври мне, Райли. Я не выношу лжецов. Что бы там ни было говори правду.
В животе ворошится неприятное чувство. Я тоже ненавижу ложь, но она не всегда одинакова.
— Обещаю, — говорю ему. И надеюсь, что смогу сдержать слово.
Он выдыхает.
— Хорошо. Покажи, как ты меняешь подгузник.
***
— Не очень ровно… Нет, выше. Ты должна удостовериться, что подгузник на ее талии, иначе через десять минут он будет у лодыжек. Выше, я сказал.
Я начинаю потеть под его пристальным взглядом. Этот мужчина хуже, чем сержант морской пехоты. В последние полчаса он вел себя так, словно, если подгузник не будет надет согласно его требованиям, случится смертельная катастрофа. К тому же он, не переставая, смотрит на «Ролексы», потому что у него назначена встреча.
Чуть раньше от отвел меня в импровизированную детскую комнату с кроваткой и пеленальным столиком и начал выносить мозг. Я отчаянно давилась и старалась не блевануть, пока стояла рядом и наблюдала, как он профессионально меняет вонючий, наполненный дерьмом подгузник. Не лучший момент. Но надо отдать ему должное. Мужчина может поменять подгузник.
Не может не радовать, что Мэйси, не переставая, хихикает и дергает ножками каждый раз, когда я щекочу ее животик. Судя по тому, что я видела, она счастливый ребенок.
— Как теперь? — спрашиваю я, закрепляя последнюю липучку. Два совершенно чистых разорванных подгузника валяются кучей, как не прошедшие пробный тест: Жнец счел, что они сидят недостаточно хорошо.
Он внимательно осматривает работу и в третий раз смотрит на часы.
— Пока сойдет. Я опаздываю.
Уходя, он оборачивается.
— Не забудь. Телефон не выключать. Будь здесь к моему возвращению. Вся еда должна быть органической…
Это что-то новенькое.
— Вся?
— Да, Райли, вся еда, которую ты даешь малышке, должна быть органической. Это что сложно?
Знаете, типа того.
— Есть какие-то причины?
— Потому что я так сказал. Токсичные вещества и тяжелые металлы, попавшие в организм в молодом возрасте, способствуют развитию болезней в дальнейшем.
Я вижу здесь закономерность. Одержимый безопасностью и болезнями. Хммм. Он выходит из детской не попрощавшись. Возможно, это к лучшему.
***
Неделю спустя…
— Он ушел, — проворковала я Мэйси, усаживая ее себе на колени. Я устроила на кухне игровую зону, чтобы следить за ребенком и одновременно готовить, мы обсудили это со Жнецом. Неделя выдалась сложная, с обучением быстрыми темпами.
Этим утром тоже был дурдом. Джордан предоставил мне коляску.
— Знаешь, как она устроена? — спросил он, вытаскивая ее из кладовой в прихожей. Я небрежно оглядела ее.
— Я знаю, как пользоваться настольной пилой. Думаю, и с этим справлюсь. — Мистера Одержимого Безопасностью ответ не устроил. Вероятно, я должна была это предвидеть. За нарушение правила пришлось выслушать десятиминутную лекцию, напоминающую, что я имею дело с ребенком, а не деревяшкой. Как будто я нуждалась в напоминании.
Мэйси хихикает и визжит, когда я поднимаю колени с табурета, на котором сижу, и подбрасываю ее выше.
— Ушел, ушел, ушел. Деспот ушел.
— Ушел! — кричит она.
— Правильно, малышка.
— Не совсем, — говорит мужчина, который выплачивает мне зарплату, стоя на пороге кухни, смею сказать, с тенью улыбки на лице. — Забыл планшет.
Я прячу улыбку, утыкаясь в шею ребенка и целуя ее. Забрав его с кухонного стола, на этот раз он уходит окончательно.
Сегодня официальный день, когда мы смело выходим на улицу. Мы с Мэйси решили прогуляться по Парку. Я даже приметила детскую площадку неподалеку от квартиры. Абсурдный страх Джордана перед всем, что связано с причинением вреда, ничуть не уменьшился, и я стараюсь не провоцировать его, поэтому мы еще никуда не выходили. Это яркий пример того, как обычно проходит мой день…
Жнец: Что ты делаешь прямо сейчас?
Я: Показываю Мэйси, как сделать самодельную бомбу.
Жнец: На ней надет специальный защитный костюм для обращения со взрывчаткой?
Я:*посылаю фотографию Мэйси со свежим подгузником и шлемом.*
Жнец: Я впечатлен твоими успехами. Так держать.
Он проявляет чувство юмора только при письме. Я возьму все, что есть.
Посадив Мэйси в коляску, упаковываю то, что, как я выяснила, может помочь избежать ее слез, с которыми я не очень хорошо справляюсь: напитки и снеки, — и мы выходим. Стоит чудесный день, и ньюйоркцы наслаждаются всем, что может предложить Парк. Мы прогуливаемся мимо бегунов и любителей роликовых коньков. Загорающих. Велосипедистов. Карет, запряженных лошадьми.
— Лошадка! — кричит Мэйси, указывая на животное. Что больше похоже на лофадка!
Затем:
— Собака! — И: — Птичка! — Или точнее Пичка.
Я радуюсь, как ненормальная, видя ее возбуждение. Наконец начинаю понимать, почему люди заводят детей. Стоило вывести ее на прогулку неделю назад, но не хотелось из-за Жнеца и его фобии.
Поздним утром мы добираемся до детской площадки, она уже заполнена детьми всех возрастов, их нянями и двумя отцами-домохозяинами.
— Который твой? — спрашивает темноволосая девушка, которая сидит рядом со мной на краю песочницы. Последние пятнадцать минут, что я здесь, она провела, уткнувшись в телефон, строча смс, так что ее вопрос удивляет.
— Девочка в розовом шлеме.
В этот самый момент Мэйси пытается отобрать пластиковую лопатку у мальчика примерно ее возраста. Она намного напористее в общении с другими детьми, чем я ожидала, и это вызывает странное чувство гордости. Он ударяет ее лопаткой по голове, но на ней шлем, так что все в порядке. Однако черта с два я скажу об этом Джордану. Он лишь нуждается в одобрении и тогда наденет на нее полный комплект хоккейного юниора.
— Мальчик мой.
Я внимательно слежу за ситуацией. Пока не началась драка на всю катушку. У Мэйси возникает странный взгляд.
— Твоя ест какашки?
— Что прости? — Я поворачиваюсь к девушке, чтобы получше рассмотреть. У нее с головой все в порядке?
— Какашки. Меня, кстати, Клеа зовут. А это Мэдисон. — Она показывает на блондинку моего возраста с другой стороны. Она говорит с одним из отцов, не обращая внимания на своего ребенка. — Ее ест. Мой время от времени. Мы все над этим смеемся.
Она не шутит?
— Что ты имеешь в виду, говоря какашки?
— Некоторые из них засовывают руку в подгузник и…
— Не продолжай, — умоляю я. Это последнее, что я хочу представлять. — Нет. Мэйси не ест какашки. — Слава богу. Не уверена, что мне нравится отношение к делу этой девушки. Кажется, она этим наслаждается. — Так… вы им просто разрешаете? Типа… разве вы не должны поменять подгузник, когда он грязный?
— Сучка даже не дала мне выходной на Четвертое июля. У меня был дом в Хэмптоне с десятью друзьями, а я не смогла к ним поехать. Грязные подгузники оставлены на наше усмотрение.
Как не взгляни, это так неправильно, что я даже не знаю, что ответить.
На айфоне раздается звонок по «ФэйсТайму» — еще одна раздражающая привычка Джордана. Почему он не может писать, как все обычные люди?
— Привет, — отвечаю я.
— Где ты? — спрашивает он сразу, и чувствую, это не из праздного любопытства. Он уже слегка нахмурился.
— На улице. Знаю, очень опасно дышать свежим воздухом.
— Райли… — предупреждает он. В последнее время я проверяю его нервы на прочность не меньше, чем Мэйси. Сложно этого не делать, когда он настолько болезненно напряжен.
— Дай посмотреть на Мэйси. — Он проверяет, выполню ли я приказ. Как предсказуемо. Не могу представить, что он кому-то доверяет, поэтому, видимо, у него такая серьезная нехватка друзей.
Я поворачиваю телефон к песочнице, где Мэйси и мальчик все еще решают, кто дольше удержит лопатку. Пока камера наведена на нее, мальчик отбирает ее.
— Не спускай глаз с мальчишки. Он очень агрессивен.
Снова перевожу камеру на себя.
— Они ведут себя так уже около получаса. Он не агрессивный.
— Это родитель? Что за придурок, — говорит девушка рядом со мной достаточно громко, чтобы он услышал.
Жнец тут же становится раздраженным.
— Кто это?
— Никто. Пока, Джордан. — Завершаю звонок, пока он не завелся.
— Видишь, о чем я? Подгузники остаются на наше усмотрение, — самодовольно говорит садистка Клеа. — А еще есть какашки животных.
Мэйси, надоевшей, что мальчик отбирает у нее лопатку, вырывает ее у него. Он начинает кричать и плакать. Детская площадка оказывается очень плохой идеей.
— Ты сказала какашки животных?
— Ага, в песочнице. Крыс, белок, иногда собак. Мы не всегда проверяем.
Я вскакиваю и иду за малышкой. Детская площадка официально под запретом.