Как сперли ворованный воздух. Заметки о «Тихом Доне»

Трехсотлетие династии стало также поводом для массового выпуска сувениров с портретами членов царской семьи. Количество и ассортимент образчиков “китча”, предназначенных для народных празднеств, порождало сомнения у чиновников министерства двора, но, очевидно, не у императора или императрицы. Министерство получило заявку на производство разнообразных предметов обихода с портретами императорской семьи, в том числе подносов, бонбоньерок, металлических шкатулок, фарфора и календарей. “Помещение портретов Высочайших особ на предметах, имеющих утилитарный характер, обычно не дозволяется”, – был ответ чиновника придворной цензуры на одну из таких заявок. Все подобные запросы, тем не менее, удовлетворялись, иногда с некоторыми ограничениями, как в случае с запросом на продажу платков с портретом царя. Цензор разрешил выпуск таких платков, “но с тем, чтобы размер сих платков не подходил к платкам носовым”. (А с клеенкой, которую в русском застолье обязательно заблюют, цензура просто недодумала! – А. Ч. ) <...>

Особую икону в память трехсотлетия династии Романовых, Синод утвердил в декабре 1912 года. На иконе были изображены лики всех святых, чьи имена носили правители Дома Романовых. Она выпускалась в большом формате, подходившем для церквей, школ, государственных и частных организаций, и в малом формате — для частного употребления. Киот, оклад иконы мог быть деревяным, мраморным или серебряным. Редактор “Сельского вестника” П. П. Зубовский утверждал, что это был самый популярный сувенир к трехсотлетию династии ».

Клеенка (не столь важно, была ли такая на самом деле выпущена, или это гротеск Крюкова) и есть пародия на эту икону.

Реакция старика Мелехова на клеенку с августейшими особами – типичная реакция традиционно настроенного россиянина на затеянную в 1913 году чиновным аппаратом (и прежде всего самим царем) десакрализацию монаршего образа. Потому-то злополучная клеенка и становится датирующим признаком.

В 1912-м автор только что начатого романа не знал, что война начнется в 1914-м. А когда началась, оказалось, что года мирной жизни Григорию не хватало, чтобы и Аксинью соблазнить, и из дома уйти, и у Листницкого послужить, и дитя принять, и попасть в армию еще до начала войны. Потому осенью первого военного года (или несколько позже) автору пришлось сдвинуть хронологию на год: так из 1913 года герои попали в 1912-й. И, конечно, анахронизмы, пусть и малозаметные, в тексте остались.

Следовательно, даже первая часть романа не была окончательно отредактирована автором.

Косвенно перенос действия на год раньше подтверждается и тем, что во второй части есть временной провал между августом и концом декабря 1913 года (между главами XX и XXI).

И при этом глава I второй части содержит иньско-июльские анахронизмы (а дело уже в конце лета и даже в начале осени).

Эта глава (с. 1–6 «черновиков» второй части) – история рода Моховых, донос Владимира на вальцовщика Давыдку, описание быта Моховых и кружка «просвещенного» купца, держащего в кулаке весь хутор.

Но на с. 1 (47) стоит номер главы – 14 (исправлено на 1). Видимо, это XIV глава второй части и ее-то и надо ставить между главами XX и XXI. Тем более, что на с. 3 (49 по первой, неизвестной нам редакции) сказано, что гимназист Владимир « с сестрой недавно приехали на летние каникулы и он, как всегда, с приездом пошел на мельницу посмотреть, потолкаться… ». Но тогда это никак не конец августа, а конец июня или начало июля.

Алексей Неклюдов, сославшись на Льва Колодного, указал, что имеется в виду глава первой части, ведь здесь после главы XIII (начинается на с. 50, изначально 38) идет сразу глава XVII (с. 55, начально 51). Кроме того, по первой пагинации глава XIII первой части заканчивается на с. 46 (ныне 54), а на с. 47 как и положено начинается глава XIV, перенесенная затем в начало второй части.

Итак, листы переставлены: страницы 1–6 первоначально были 47–52, о чем и свидетельствует старая пагинация.

Вспомним, как Мохов по доносу своего сына Владимира увольняет вальцовщика Давыдку. При этом « Сергей Платонович на прохладной кожаной кушетке перелистывал июньскую книжку “Русского Богатства” » (с. 118–119). Но в «черновике»: «… перелистывал майскую книжку “Русского Богатства” » (2/5).

То, что первоначально это страница не 5, а 51, и говорит о том, что по начальной версии имеется в виду майский номер журнала за 1912 с повестью Крюкова «Офицерша» (№№ 4 и 5). Позже, когда автор перенес начало романа в 1913 год, чтобы сохранить сфрагиду пришлось править и ссылку на номер журнала. (В №№ 4–6 «Русского Богатства» за 1913 опубликованы куда более рифмующиеся с описанной в ТД ситуацией очерки «В глубине». И именно в июньской книжке помещен очерк «Новое», где описан «прототип» и современник Мохова купец Мятлов, тот, о котором в романе Мохов и читает у Крюкова.)

На необходимость другой перестановки обратил мое внимание Андрей Макаров. Речь о II главе первой части, (рыбалка старика Мелехова и Григория, продажа сазана Моховым и знакомство Митьки Коршунова с Лизой). Там анахронизмы в том, что в первой половине мая девушка лакомится клубникой (в рукописи малиной), а Пантелей Прокофьевич отчитывает сына за шашни с Аксиньей, хотя они еще и не начинались.

ТИХИЙ ДОН. СТРУКТУРА ПЕРВЫХ ДВУХ ЧАСТЕЙ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ – с. 9

глава

время

I

середина

XIX века

У Прокофия Пантелеевича Мелехова рождается ребенок от пленной турчанки. Назван Пантелеем.

* * *

У Пантелея два сына и дочь-подросток.

II и * * *

ГЛАВА ДОЛЖНА СЛЕДОВАТЬ ПЕРЕД

НЫНЕШНЕЙ IX ГЛАВОЙ

(перестановка аргументирована С. Л. Рожковым)

<Троица>

Пантелей Прокофьевич едет с сыном Григорием на рыбалку.

* * * Рыбалка. Поймали сазана. Объяснение отца с сыном. Митька Коршунов. Братья Шамили. Купец Сергей Платонович Мохов и его дочь.

III и * * *

Май <1912>

По просьбе матери Григорий будит Степана и Аксинью Астаховых.

* * * Проводы казаков в майские лагеря. Григорий говорит с Аксиньей.

IV

Гроза над хутором. Рыбалка бреднем. Начало романа Григория и Аксиньи.

V

Петро Мелехов и Степан Астахов едут на сборы

VI

Ночевка и разговоры едущих на сборы казаков.

VII

История жизни Аксиньи

VIII

«За два дня до Троицы хуторские делили луг». На другой день Митька Коршунов будит Григория. Листницкий. Скачки. Разговор Григория и Аксиньи.

IX и * * *

Луговой покос начался «с Троицы» (день после Троицы).

* * * На покосе Григорий соблазняет Аксинью.

X

Купец Мохов раскрывает глаза Пантелею Прокофьевичу на роман Григория с Аксиньей. Объяснение старика-Мелехова с Аксиньей и с Григорием. Старик побил сына.

XI

Лагеря за хутором Сетраковым. Казак Андрей Томилин, которого навестила жена, рассказывает Степану Астахову о том, что Аксинья сошлась с Григорием.

XII

Две-три недели по Троице

Полторы недели до прихода казаков из лагерей. Григорий и Аксинья.

XIII

Месяц по Троице

Ссора Степана и Петра по пути из лагерей домой.

XIV

Аксинья и бабка-знахарка. Степан избивает Аксинью. Драка Мелеховых со Степаном.

«Суждено было Григорию Мелехову развязывать этот узелок два года спустя в Восточной Пруссии, под городом Столыпином» ( 1, XIV, 70 ). По рукописи: «Суждено было Гришке Мелехову развязывать этот узелок год спустя , да не дома, а в Восточной Пруссии, под городом <да> Столыпином».(В рукописи Шолохова скопирована правка, сделанная после августа 1914 поверх одного из ранних вариантов романа. Действие перенесено из 1913 в 1912 год, поскольку иначе Григорий по возрасту не попал бы к началу войны в действующую армию.)

XV

Пантелей Прокофьевич сватает за Григория дочь Коршуновых Наталью.

XVI

Степан истязает Аксинью. Разговор Аксиньи с Григорием, который хочет порвать отношения.

XVII

Покос у Татаровского кургана. Григорий и Петро чуть не передрались.

XVIII

Старик Коршунов соглашается выдать дочь за Григория.

На столе у Коршуновых новая клеенка «Самодержцы всероссийские» (с. 90) с Древом Романовых (300-летие династии отмечалось с весны 1913 года): «Мирон Григорьевич облокотился о принаряженный новой клеенкой стол, помолчал. От клеенки дурно пахло мокрой резиной и еще чем-то; важно глядели покойники цари и царицы с каемчатых углов, а на середине красовались августейшие девицы в белых шляпах и обсиженный мухами государь Николай Александрович» (с. 89).

XIX

Успенье

Коршуновы перед свадьбой. На Успенье Григорий проведал невесту.

XX

ЗДЕСЬ, ИЛИ ПОЗЖЕ?

Терзания Аксиньи. Григорий рубит хворост.

XXI

Три недели после Успенья, первый мясоед

(начало сентября)

Свадебный поезд. Угощение у Коршуновых.

XXII

Венчание.

XXIII

Свадьба в курене Мелеховых.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ – с. 113

глава

время

I

? ГЛАВА МОЖЕТ СЛЕДОВАТЬ ПОСЛЕ XX ГЛАВЫ ВТОРОЙ ЧАСТИ

начало летних каникул у гимназистов, то есть конец июня или начало июля 1913

По доносу сына Владимира Мохов увольняет Давыдку.

« Сергей Платонович на прохладной кожаной кушетке перелистывал июньскую книжку “Русского Богатства” » (с. 118–119) <за 1913>.

(см. обоснование выше на этой страницы в главке СФРАГИДА Ф. Д. КРЮКОВА В ПЕРВОМ ТОМЕ «ТИХОГО ДОНА»)

II

? ГЛАВА МОЖЕТ СЛЕДОВАТЬ ПОСЛЕ ПЕРЕНЕСЕННОЙ II ГЛАВЫ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

«в конце августа»

Лиза Мохова зовет Митьку Коршунова съездить на рыбалку. На рыбалке Митька насилует ее и идет к Мохову просить руки дочери. Мохов спускает собак.

III

? ГЛАВА МОЖЕТ СЛЕДОВАТЬ ПОСЛЕ ПЕРЕНЕСЕННОЙ I ГЛАВЫ ВТОРОЙ ЧАСТИ

Жизнь хутора. Григорий и Наталья. Уволенный с мельницы Давыдка-вальцовщик грозит Мохову новой революцией: «– Не-е-ет, ша-ли-ишь! Им скоро жилы перережут! На них одной революции мало. Будет им тысяча девятьсот пятый год, тогда поквитаемся! По-кви-та-ем-ся! » (2/19 и 2/22-бел).

Концовка: « … застекленный осенней прозрачно-зеленой лазурью, равнодушно шел к морю Дон» (с. 135).

IV

«в конце октября,

в воскресенье»

Федот Бодовсков привозит из станицы эсдека Штокмана.

Через четыре года из посеянного Штокманом недовольства вылупится «живущой зародыш» крамолы. Конец октября 1913 плюс четыре года равно октябрьскому большевистскому перевороту. Но, если считать с конца октября 1912, то речь о кануне февральской революции и падении монархии.

V и * * *

В первой подглавке со звездочками хронология смещена (см. гл. IV), Штокман приедет только в конце октября 1912 или 1913 (?)

«за три дня до Покрова», то есть 28 сентября, ночью выпадает снег

Григорий с Натальей едут пахать «за толокой у Красного лога», а Петро с Дарьей на мельницу.

* * * Драка на мельнице казаков с хохлами. Штокман вмешивается.

* * * В степи Григорий признается Наталье, что не любит ее.

VI

«Через две недели после драки на мельнице»

В хутор приехали становой пристав и следователь. Допрос Штокмана.

VII

после Покрова до Михайлова дня оттепель, потом мороз

Хуторской сход по поводу порубки хвороста. Басни Брёха.

Сказано, что «В энтую субботу в станицу молодым на присягу».

Порубку решено устроить в четверг.

VIII

после схода, «в четверг»

Пантелей Прокофьевич и Ильинична. Утро порубки хвороста: «За розовеющим, веселым, как девичья улыбка, облачком маячил в небе тоненький-тоненький краешек месяца».

Порубка хвороста. Григорий и Аксинья.

IX

«около Рождества»

Сходка у Штокмана. Разговор о Марксе.

X

На присягу явиться надо на субботу:

«–…В энтую субботу в станицу молодым на присягу. Чтоб к вечеру были у станишного правления» (с. 151).

В X гл. (с. 165) уточнение: присяга «в декабрьское воскресенье». Значит, вечером в субботу явиться надо на Всенощную.

Присяга Григория в Вешенской. Григорий уходит из дома. На другой день свидание с Анисьей.

XI

на другой день после присяги (пон.)

на второй день после присяги (вт.)

Григорий идет наниматься к Мохову. Разговор с Евгением Листницким.

Григорий нанимается кучером к Николаю Алексеевичу Листницкому.

О Литницком: «Григорий узнал в нем того офицера, которого обогнал в прошлом году на скачках Митька Коршунов» (с. 174). См. VIII гл. первой части, это было за день до Троицы, но в тот же год. Или счет ведется по сентябрьскому календарю и «в прошлом году» значит «прошлым летом»?

XII

В конце третьего дня после присяги Григория (ночь на четв.)

Аксинья сбежала из дома и они с Григорием отправляются в Ягодное

XIII

Наталья вернулась к родителям.

XIV

Младший Листницкий. Разговор в Ягодном с Григорием о том, что тому в мае идти в лагеря. Листницкий начинает обхаживать Аксинью.

XV

«На четвертой неделе поста сдала зима»

Митька Коршунов пристает к сестре Наталье.

XVI

Страстной четверг

Сходка у Штокмана. Слух о скорой войне с немцами.

XVII

«вербное воскресенье»

и день спустя

Григорий отвозил Евгения Листницкого в Миллерово и на обратном пути едва не утопил коней. На другой день охота Григория и старика Листницкого на волка. Встреча Григория после охоты со Степаном Астаховым.

XVIII

«в ночь под субботу на Страстной неделе» и ночь на Светлое воскресенье, т. е. на 14 апреля 1913

Посиделки баб у Пелагеи. Наталья пишет письмо Григорию. Наталья идет к заутрене на пасхальную службу, ее оскорбляют. Наталья пытается зарезаться. Ледоход на Дону.

XIX

ХРОНОЛОГИЧЕСКИ

ГЛАВА ДОЛЖНА БЫТЬ РАНЬШЕ

Вербное воскресенье (продолжение)

Разговор Григория после охоты со Степаном Астаховым.

XX

Шестой месяц беременности Аксиньи

(июнь)

Аксинья говорит Григорию, что ребенка понесла с порубок и он должен родиться «на Спасы». В конце июня Петро приезжает в Ягодное навестить Григория.

Аксинья рожает на покосе ячменя.

XXI

Пропущены события с августа по декабрь

Жизнь в Ягодном. Аксинья родила.

«В декабре Григория с сидельцем вызвали в Вешенскую».

Покупка коня.

Приезд в Ягодное старика Мелехова «за неделю до Рождества».

Григорий говорит отцу, что идет на службу «на второй день Рождества».

Сборный пункт. Призывная комиссия. Забраковали коня. Поезд.

Первая глава третьей части начинается словами: « В марте 1914 года в ростепельный веселый день пришла Наталья к свекру » (с. 236).

Мы добрались до первой твердой даты в романе.

Далее в той же главе: «Сухо тлело лето» (с. 231). Во время сенокоса Штокмана арестовывают и у него происходит со следователем такой диалог:

– Когда вы сюда прибыли?

– В прошлом году.

То есть Штокман приехал в Татарский не в 1912, а в 1913 году, «в последнее воскресенье октября» (это 27 число), ровно а четыре года до большевистского переворота. Он приехал этот самый переворот готовить, о чем и говорится в черновиках романа: « Положил личинку недовольства и кто бы знал про то, что через четыре года выпростается из одряхлевших стенок личинки этой крепкий и живущой зародыш ?» (2/31).

Перестановка глав, в которых действует Штокман, на их исконное место, восполнит хронологическое зияние осени 1914 года, о которой в романе, казалось бы, нет ни строки.

И так, дошедшем до нас виде «Тихий Дон» начинается с повествования о весне 1912 года. Целиком реконструировать начальную авторскую редакцию пока не представляется возможным, однако вторая глава первой части должна идти вслед за девятой главой, а первая глава второй части печататься после двадцатой главы второй части.

Алексей Неклюдов обратил мое внимание на то, что весной 1914 года Лиза Мохова – « медичка второго курса ». Об этом мы узнаём из третьей части дневника погибшего в сентябре того же года в Восточной Пруссии московского студента (ТД: 3, XI, 311). А « курсы проходить » она уехала в конце первого описанного в романе лета (2, II, 128), то есть в 1912 году. Поэтому здесь также требуется перестановка.

(Исправление прочих хронологических инверсий см. в таблице.)

С рокового для человечества числа «1914» и начинаются в романе устойчивые даты.

С уммируем: «черновики» Шолохова скопированы с рукописей Крюкова. Об этом говорят, помимо прочего, и рудименты дореволюционной орфографии, и антикоммунизм многих пассажей, в издании опущенных. И то, что никаких большевистских вставок нет.

Правка Шолохова есть, но она смехотворна: сазан в 2 аршина (вместо авторских полутора) и еще ряд таких же примеров на увеличение пудов хлеба на моховской мельнице, покрытого всадниками за день расстояния и пр.

Текст первого тома печатался по другой редакции (перепечатывался по крюковской рукописи, потом вносилась редакторская правка). Готовя «черновики» для комиссии 1929 года, Шолохов задним числом внес какую-то часть редакторской правки в подделку (то есть присвоил себе еще и работу Серафимовича, который сам должен был редактировать «роман века».

Лакуны, конечно, невосстановимы. Они есть, но какие именно мы не узнаем никогда, если в архивах ГБ не обнаружится крюковская рукопись (а такая возможность вероятна: компетентные органы должны были хранить компромат на Шолохова).

Андрей и Светлана Макаровы доказывают, что и по погодным данным, и по часто упоминаемым в первых частях романа фазами луны, описан 1911 год [28] . Видимо, так и было в какой-то из начальных редакций. Однако когда грянул июль 1914-го, автору пришлось перенести начало повествования на 1913-й, а потом, когда понял, что герои не вписываются в крутой исторический поворот, то на 1912-й. (Об этом говорит и «шолоховский» расчет даты Троицы на полях рукописи, то есть, разумеется, расчет крюковский, но скопированный плагиатором для вящей убедительности подделки.) В результате погода и фазы луны остались по 1911 и частично по 1912 году, три анахронизма указывают на 1913-й, а хронологическая таблица по церковным праздникам – на 1912-й. (Там последовательно идут 1912, 1913, 1914-й, и хотя в 13-м годе пропущено полгода, эта лакуна в тексте оговорена.)

Это значит, что стратиграфически в первых частях романа действует «принцип неопределенности», и потому мы должны исходить из трех слоев собственно крюковского текста: слой А – слой 1911 года, слой В – 1912-го, слой С – 1913-го.

Повторюсь: принцип «свободного романа» в «Тихом Доне» выдержан последовательно. Однако писатель, принявший этот принцип за аксиому, вынужден был вмешиваться в прошлое: начал роман с описания природных реалий весны 1911 года, продолжил редактировать эту часть в 1912 и 1913 годах, но сюжет отношений и взросления героев не вписался в крутой поворот истории – в июле 1914 началась Первая мировая война. 1911 год оказался слишком далеким, а 1912-й слишком близким, и писатель перенес начало повествования на весну 1912 года. (Из-за чего, собственно, в первых частях и возникли анахронизмы, усугубленные редакторским вмешательством в текст уже в 1927 году при подготовке романа к публикации.) Предполагаю, что потому Крюков и тасовал колоду эпизодов, переписывая и прописывая «прошлое» так, чтобы оно вело к тому настоящему, которое уже свершилось.

Июнь 2007 – апрель 2010

к следующей части

на титульную страницу сайта

[1] Шолохов М. А. . Собрание сочинений. Т. 8. М., 1960.

[2] М. А. Шолохов в документах Комитета по Сталинским премиям 1940—1941 гг. // Новое о Михаиле Шолохове: Исследования и материалы / РАН; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: ИМЛИ РАН, 2003. – С. 503.

[3] Там же. С. 508.

[4] Несмотря на известную презумпцию, по причинам, речь о которых пойдет ниже, вынужден взять эти слова под конвой кавычек.

[5] При таком способе ссылки (два числа в круглых скобках, разделенные косой скобкой) первое число обозначает номер части, а второе номер страницы «черновой» рукописи. Прописными буквами внутри слова нами выделены аномальные написания.

[6] В скобках первая цифра – номер части, вторая (римская) – номер главы, третья – номер страницы. Здесь и ниже цитаты приводятся по изданию: Шолохов М. А. [Тихий Дон: Роман в четырех книгах]. // Шолохов М. А . Собрание сочинений: В 8 т. – М., 1956–1960.

[7] Удивительно, но не имевшая доступа к «черновикам» романа Медведева-Томашевская сумела выявить пласт авторского неприятия большевиков в печатном тексте. Мы же здесь лишь дополняем ее целиком оправдавшиеся наблюдения и выводы.

[8] Государственное совещание: Стенографический отчёт. М.–Л., 1930. С. 73–76.

[9] Иннокентий (И. А. Бо­рисов, 1800–1857) – харьковский ар­хиепископ. См.: Фонвизин. М. А. Сочинения и письма. Том II. Иркутск. 1982.

[10] Обоснование, почему имеется в виду именно 1913 год, см. в приложении 1.

[11] Заяц А. А. Биография писателя Федора Крюкова. http://www.philol.msu.ru/~lex/td/?pid=012173&oid=042

[12] Подробнее об этом см. Приложение I.

[13] Морозов П. О. Шифрованное стихотворение Пушкина // Пушкин и его современники. Материалы и исследования. Вып. XIII. СПб., 1910.

[14] Гофман М. Л. Десятая (сожженная) глава. // Пушкин и его современники. Вып. XXXIII–XXXV. Пб., 1922. С.295-310.

[15] Томашевский Б. В. Десятая глава “Евгения Онегина”: История разгадки // [А. С. Пушкин: Исследования и материалы] // Литературное наследство. Т. 16/18. М.1934. С. 379–420.

[16] Отдел рукописных и книжных фондов Института мировой литературы им. А. М. Горького РАН. Ф. 143. (Фонд М. А. Шолохова), оп. 1, ед. хр. 4.

Электронный адрес: http://next.feb-web.ru/feb/sholokh/default.asp

[17] Центральный государственный архив Октябрьской революции СССР, фонд 3316 секретная часть, оп. 64, ед. хр. 1515, дело СЧ – 240.

[18] Здесь именно «ш», а не «ж». См. такие же написания на этой странице: «шагу», «шершавил», «шелк», «шею», «шел» и сравни с «тяжело», «фуражки», «тоже», «такой-же», «саженные», «полукружье». Переход от первой мачты «ж» ко второй (средней) Шолохов или не делает, или делает поверху.

[19] Кузнецов Ф. Рукопись «Тихого Дона» и проблема авторства // Новое о Михаиле Шолохове: Исследования и материалы / М.: ИМЛИ РАН, 2003. С. 96; Прийма К. Шолохов в Вешках // Советский Казахстан. 1955. № 5. С. 67–68.

[20] Стратиграфия (от лат. stratum – настил, слой и … графия ) – разделы геологии и археологии, изучающие последовательность формирования геологических или археологических пластов.

[21] Однако чтение 29 (29 мая 1911), которое по воспроизведению ксерокопии предложили Андрей и Светлана Макаровы, не просматривается вовсе.

[22] Бар-Селла и Самарин, конечно, не правы: в данном случае Столыпин – не ошибка переписчика, а каламбур, авторская ирония над народной этимологизацией.

[23] Калмыцкий узел – русский морской узел. Как утверждают специальные справочники, он не фигурирует ни в одном из многочисленных пособий по вязке узлов, изданных за рубежом: «Калмыцкий узел надежно держит и быстро развязывается, если дернуть за ходовой конец. Его применяют для временного крепления бросательного конца к огону швартова при подаче последнего с судна на причал. Им пользуются для прикрепления вожжей к уздечке, а также для привязывания лошади в конюшне. Если в петлю калмыцкого узла пропустить ходовой конец, не сложенный вдвое, то узел не будет являться быстроразвязывающимся. В таком виде он называется казачьим узлом ». Смысл метафоры очевиден: калмыцкий узел просто развязывается, надо лишь дернуть за конец, противоположный тому, что удерживает привязанный объект. Но именно этого и не могут сделать Григорий Малехов и Степан Астахов.

[24] Кузнецов Ф. Рукопись "Тихого Дона" и проблема авторства // Новое о Михаиле Шолохове: Исследования и материалы / РАН; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. – М.: ИМЛИ РАН, 2003. С. 159–168.

[25] Самарин В. И . Страсти по «Тихому Дону» М. 2005.

http://www.philol.msu.ru/~lex/td/?pid=012192&oid=01219

[26] Ричард Вортман. Николай II и популяризация его образа в 1913 году. «НЛО» 1999, № 38.

[27] Thomas Richards . The Commodity Culture of Victorian England: Advertising and Spectacle, 1851–1914. Stanford, 1990. P. 82–83.

[28] Макаров А. Г., Макарова С. Э. Цветок–Татарник. В поисках автора «Тихого Дона»: от Михаила Шолохова к Федору Крюкову. М. 2001.

Правка 19 января 2013

Андрей Чернов

КАК СПЕРЛИ ВОРОВАННЫЙ ВОЗДУХ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Содержание части:

ОТ СТЕПАНА РАЗИНА ДО СЕКАЧА. ПРОБЛЕМЫ СО СМЫСЛОМ

РУДИМЕНТЫ ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ ОРФОГРАФИИ:

Капризы «у нея»

Буквы «с» и «з» в приставках

Твердый знак уличает

Тайная месть ятя

Точка над «i»

«ЧЕРНОВИКИ» РОМАНА

О ХОРОШЕМ ОТНОШЕНИИ К ЛОШАДЯМ

Облитая тканью спина

О навозе и пушистом козле

О ХОРОШЕМ ОТНОШЕНИИ К ТЕКСТУ

ОТ СТЕПАНА РАЗИНА ДО СЕКАЧА.

ПРОБЛЕМЫ СО СМЫСЛОМ

Легкость написания тех страниц романа, которые выводились на бумаге «на едином дыхании» (а их немало), выявляет то моцартианское начало в шолоховском творчестве, которое присуще художественному гению.

Феликс Кузнецов

У нежити ни лика, ни облика, – одна личина.

Пословица.

Писатели Василий Кудашёв и Михаил Шолохов (глаза честного человека).

Так расписываются на снимках не просто друзья, а соавторы

Р остовский историк Андрей Венков обратил внимание на такой шолоховский пассаж: « Только в 1918 году история окончательно разделила верховцев с низовцами. Но начало раздела намечалось еще сотни лет назад, когда менее зажиточные казаки северных округов, не имевшие ни тучных земель Приазовья, ни виноградников, ни богатых охотничьих и рыбных промыслов, временами откалывались от Черкасска, чинили самовольные набеги на великоросские земли и служили надежнейшим оплотом всем бунтарям, начиная с Разина и кончая Секачом » (ТД: 6, I, 9).

Поскольку бунтовщика Секача ни русская, ни донская история не знают, а сам Шолохов уклонился от ответа, кто же этот безвестный народный герой (такой вопрос прозвучал из зада на одном из выступлений перед студентами), Венков предположил, что речь про «последнего донского бунтовщика» Фоку Сухорукова. Однако Фока не был самостоятельной фигурой, фольклорной памяти по себе не оставил, и «надежнейшим оплотом» Дон ему не стал. Да и до бунта в разинском его понимании дело не дошло – имело место неповиновение, самовольный уход казаков с «Кубанской линии», куда они были переселены по указу императрицы, и только. Сухоруков подвергнут был позорному наказанию (1793) не в одиночку, но с Трофимом Штугаревым, Саввою Садчиковым, Иваном Подливалиным и Дмитрием Поповым. Но руководил тем «бунтом» не Сухоруков, а уроженец Пятиизбянской станицы Белогорохов, который, впрочем, также не пытался поднять Дон, он предпочел отправились в Петербург с прошением к Екатерине II, где и был арестован …

Поэтому здесь имеется в виду, конечно, не некий неизвестный Секач, а Пугач – Емельян Пугачев. Просто почерк в подлиннике был не особенно разборчив, а самостоятельно продолжить третьим именем ряд «Разин – Булавин…» Шолохов не мог.

Окуда же взялся мифический Секач?

В письме, полученном мною 2 марта 2009 года Андрей Венков пишет:

«Я исхожу из того, что стоявшее в оригинале слово "Фокою" было написано с "Ф" в виде перечеркнутого в середке "О", а при скорописи оно похоже на "С". Из ошибок в географических терминах видны особенности скорописи оригинала, в частности "л" он (настоящий автор) писал, как "х", а "д", как "б", "хвостиком" вверх, "е" заваливал, оно походило на "о" И "Фокою" можно было прочитать как "Оокого", "Сокого", "Сокочо", а несколькими главами дальше Вёшенский полк ведет бой. И бои в июле Вёшенский полк вел у слободы Секачи. В романе этого нет, а в черновиках могло и быть. Это – догадка, допуск. Но "Пугача" прочитать как "Секача", которого никогда, кстати, не было, невозможно.Сожалею, но я не считаю автором Крюкова. Разговор на эту тему может быть долгим, но для начала укажу на то, что это имя еще в 20-е годы озвучил (намеком) Серафимович, а потом в 30-е годы признание, что Шолохов списывал у Крюкова, выбивали из местных казаков органы. А сами, судя по всему, Шолохову под расписку материалы (для копирования) давали и забирали».

Если в распоряжении Шолохова был многоуровневый черновик, слобода Секачи и впрямь легко могла превратиться в имя мифического бунтаря.

Это, конечно, только версия, но ошибки в понимании протографа многократно встречаются в каждой части романа. Чего стоит, к примеру, такая приписка на полях: « колосистый месЕц » (1/23). Имеется в виду колёсистый месяц – месяц колесом, то есть луна. Сравним: « Конь бочит голову, изогнув колесистую шею …» (3, VII, 288).

Из материалов «черновиков» четвертой части:

« Д а я почти что неграмотный! Читаю вовсе тупо » (4, II, 21; по рукописи: 4/14). Ясно, что в протографе было « Читаю вовсе туго ». Ср. в дневнике студента-математика: «Боярышкин молчал (у него ломил “кутний”, как он выразился, зуб), а я очень туго вел разговор» (3, XI, 311).

« В низенькой комнате, освещенной крохотной лампенкой …» (4, II, 25). Так и рукописи (4/17). Поскольку в Донском словаре и в СРНГ такого диалектизма нет, можно было бы предположить, что « лампенка » – лампадка протографа ( лампат , лампатик – по СРНГ калужское). Разница в двух буквах. (Однако не исключена и «лампенка».)

« Ч ерез два часа наступление возобновилось сызнова » (4, II, 28). Это вульгарная тавтология появилась при позднейшей редактуре. Но в «черновиках» (а, значит, и в протографе) правильно: « началось сызнова » (4/19).

« О чутившись вне действий огня …» (4/29); в издании исправлено: « вне действия ». Военный термин, Шолохову неведомый.

«– В от и я так. С четырнадцатого не вылазию из окопов. Ни угла, ни семьи не было, а вот за кого-то пришлось натдуваться... Кобыла – за делОМ, а жеребенок – так » (4, II, 30). В рукописи: «< служить > надуваться … Кобыла …». Надо: « Кобыла – за дело (отдувается), а жеребенок – так (ни за что, ни про что) ».

« О грубело сердце, зачерствело, будто солончак в засуху, и как солончак не впитывает воду, так и сердце Григория не впитывало жалости » (4, IV, 51). Но в рукописи невообразимое: «… как солончак не питает воду… сердце… не стало питать жалости » (4/36).

« В ноябре в обним жали морозы » (4, VI, 69). Так и в рукописи (4/49).

Варианты реконструкция этого места в протографе: « В ноябре вобыден жгли ( жали? ) морозы ».

Вобыден – нареч. вологодск. обыден, обыденно, обыденкою, обыденками; об один день, в один или за один день, одним днем, в одни сутки. Вобыден всего не сожнешь. Вобыдень ( обыденкой ) сделаешь, на обыдень и станет. Обыден – нареч. стар. вологодск. через день. Барщина обыден . ( Словарь Даля ) .

Обыденкою – в течение дня или суток «… абыдёнкай, за адин день, туды и абратна». ( Донской словарь ).

«– Обыденки съездишь?

– А то чего ж? К вечеру возвернусь » (ТД: 5, XIV, 285).

То есть в том ноябре от наступления до отступления мороза проходило не более суток. Предпочтительней вариант «жгли морозы», ведь «жали» – всего лишь смысловой подхват пригрезившегося переписчику «обжима». Но мороз мало походит на обнимающего и обжимающего бабу мужика, это всего лишь нулевая метафора, псевдо-метафора, родившаяся в мозгу дремучего, но эротически легко возбудимого молодого графомана.

« 7 ноября 12-й полк штурмовал высоту «320 » (4, IV, 58). В рукописи: «… штурмовал высоты 320 » (4/41). Переписчик не знает, что на топографических картах ставится конкретная высота конкретного места. Такой же случай: «… продвинулся до высот «680», что граничат с Голшским перевалом » (4/122);

« В скоре после Покрова …» (4, V, 65) Но в рукописи: « Незадолгим после Покрова …» (4/48). Что же было в протографе? Мы можем ответить на этот вопрос, поскольку в «черновике» начато и зачеркнуто: « На четве …». То есть в подлиннике фраза звучала: « На четверг после Покрова …» А « незадолгим после » – творчество самого Шолохова. Это его стиль.

« Д арья, вильнув подолом, взбежала на крыльцо …» (4, V, 66). В рукописи: « Дарья, мигнув подолом …» (4/47). Американский шолоховед Герман Ермолаев утверждал: «…и в рассказах (имеются в виду “Донские рассказы” – А. Ч. ), и в “Тихом Доне” можно встретить случаи неправильного употребления одних и тех же слов. Так, “мигать” употребляется в смысле “мелькать”: “И пошел... мигая рубахой”, “Дарья, мигнув подолом...” (“Октябрь”, 1928, № 6. С. 55) [1] ».

Однако «мигнуть» ( донск .) – мелькать, бытро скрыться

«Кирик мигнул смоляно-черной, широкой бородой …» (Крюков. « Ратник »); « …тень от его лохматой папахи размашисто мигала от двери к потолку» (« Мечты »); « Жидкий блеск мигал на окошках» (« Зыбь »). – «коза…так махнула по молодому дубняку, что лишь мигнули в глазах казаков сине-сизые глянцевитые раковины копыт да верблюжьего цвета куцый хвост » ( ТД: 5, XXII, 328 ).

Ермолаев не прав. Такое употребление глагола «мигать» – мета донского диалекта и мета языка Крюкова.

РУДИМЕНТЫ ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ ОРФОГРАФИИ

Старинные люди, мой батюшка…

Недоросль

В третьей части «Тихого Дона» дважды встречается в авторской речи написание « конфекты » (3/81). Это норма, принятая в XIX веке. См., например: «… корзины с дорогими кондитерскими конфектами в изукрашенных бумажках » ( Н. Лесков . Кадетский монастырь. 1880); «… я не человек уже, а какая-то конфекта, и они хотят меня съесть ...» ( А. М. Горький. Мужик. 1899.)

Русское слово происходит от немецкого Konfekt , а с петровских времен булочниками и кондитерами на Руси были немцы.

При этом старик Мелехов говорит по новой норме: « конфеты » (3/82). Объяснение может быть только одним: создатель протографа – человек девятнадцатого столетья. Для него «конфеты» – новая, просторечная норма.

Так в переводе «Бесплодных усилий любви» М. А. Кузмина Олоферн говорит: « Я ненавижу таких фантастических фанатиков, таких необщительных, натянутых собеседников, таких палачей орфографии, которые говорят "чиво" вместо "чего", произносят "канфета" вместо "конфекта ”…» [2] .

И з протографа перекочевало в «черновики» Шолохова и написание « шоффер » (3/25). Шофёр, (шоффёр), [фр. chauffeur] – машинист, правящий при езде автомобилем и присматривающий за его исправностью ( Брокгауз и Ефрон [3] ). В парижском издании белого офицера Юрия Безсонова, выполненном по старой орфографии, прочтем [4] : « Спокойно, давъ намъ сесть, шофферъ поставилъ на первую скорость ...». В печатном тексте «Тихого Дона», конечно, уже «шофер». Но для старомодного автора норма, как во французском, – с двойным «ф».

В рукописи встречаем написание « пенсне » (3/65; 4/14). Но до этого и после « пенснэ » (см., например, 3/122; 3/123; 4/50, 4/76). Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона дает написание: «пенснэ» и определяет этот предмет как «очки, удерживаемые у глаз посредством пружины, зажимающей переносье». (От фр. Pince nez – «сожми нос».) В таком виде находим это слово и в Толковом словаре Ушакова (1935).

Так еще у Алексея Толстого в «Гиперболоиде инженера Гарина», опубликованном в № 9 «Красной нови» за 1926 год, в стихах Ходасевича и в «Даре» Набокова.

Но в Толковом словаре Ожегова (1949) узаконено новое произношение: «пенсне».

Значит, в протографе была старая норма, но Шолохов пару раз написал так, как слышал сам.

И сстари и вплоть до 1956 года слово «черт» русские люди писали, как хотели: «чорт», «чёрт», «черт» (поскольку, если много, то «черти»). Однако каждый автор, разумеется, придерживался какой-то одной, принятой им системы. Но в шолоховских «черновиках»: « Брось к чОртовой матери » (2/38); дважды « чОрт » (2/40); « к чЕертовой матери » (2/45); « чОрт » (2/58); « до чОрта » (2/64); « чОртова сволочь » (2/81); «что за чЕрт » (2/91); «ишь чЕртило » (2/92); «… мать твою чЕрт !» (3/19), но « чОрт с ним » (3/25), « что это за чОрт » (3/32), « ну и чЕрт с вами » (3/41); « один чЕрт » (3/52); « чОрт знает что » (3/71); « чОрт с ним !» (3/77); « осточОртела царева службица » (4/37). Итак, – вновь чересполосица, а, значит, вновь наложение одной системы на другую.

О том, что подлинный автор явно не в ладу с устойчивыми советскими клише (он их просто не знает), говорят и такие строки в «черновиках»: «… официальное сообщение о низвержении Временного правительства » (4/125; поправлено красным карандашом на « о свержении »). «Низвержение» – это высокий штиль, но большевики были свергателями всего высокого и никогда бы так не сказали.

И так, надо полагать, что протограф «Тихого Дона» был создан человеком, родившимся в XIX столетье и, видимо, неплохо знающим немецкий и французский. Но тогда, по крайней мере, первые части романа должны были писаться по дореформенной орфографии, и какие-то следы этого могут сохраниться и в шолоховских «черновиках».

Такое предположение еще до публикации «черновиков» и «беловиков» романа сделал израильский исследователь Зеев Бар-Селла.

Так и оказалось.

В четвертой части романа помещен исполнительный лист, который получает старик Мелехов (4, VI, 70).В издании он воспроизведен по правилам советской орфографии, но в рукописи это единственная страница, написанная с ерами, ятями и «десятеричным и». По ошибкам, сделанным писцом при копировании старой орфографии (они исправлены лишь при сверке рукописи), увидим, сколь трудна эта работа для Шолохова. Хотя первый ять воспроизведен правильно, второй все-таки заставил Шолохова споткнуться (« меъщанина» )… Вот и «i» приходится вписывать поверх «и», и, судя по неряшливым, явно добавленным позднее хвостикам у «а», окончания прилагательных на «аго» тоже кусались.

ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ЛИСТЪ

По Указу* ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО** ВЕЛИЧЕСТВА 1916 года октября 26 дня, я, Донецкаго округа Мировой судья 7-го Участка, слушалъ гражданское Д ѣ ло по иску меъщанина*** Серг ѣ я**** Мохова съ урядника Пантелiймона***** Мелехова 100 руб. по запродажному письму и, руководствуясь ст. 81, 105, 129, 133, 145, 145-г Уст. Гр. Суд. заочно

опредѣлилъ:

Взыскать съ отв ѣ тчика, урядника Пантелiймона****** Прокофьева Мелехова въ пользу истца, м ѣ щанина Серг ѣ я******* Платоновича Мохова , сто рублей по запродажному письму отъ 2-го iюня 1915 года, а такъ-же три рубля судебныхъ и за веденiе д ѣ ла издержекъ. Р ѣ шенiе неокончательное; объявить какъ заочное.

Р ѣ шенiе это, на основанiи 3 пунк. 156 ст. Устава Граждан. Судопр., подлежитъ немедленному исполненiю, какъ вошедшее въ законную силу. <1917 апреля 30 дня. – зачеркнуто А.Ч .> Донецк. окр. Мировой судья 7-го участка по указу ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО******** ВЕЛИЧЕСТВА, приказалъ: вс ѣ мъ м ѣ стамъ и лицамъ, до коихъ сiе можетъ относиться, исполнить въ точности настоящее р ѣ шенiе*********, а властямъ м ѣ стнымъ, полицейскимъ и военнымъ оказывать исполняющему р ѣ шенiе ПристОву надлежащее по закону сод ѣ йствiе безъ мал ѣ йшаго отлагательства.

(4/50)

––––––––––––––––––––

* «У» исправлено из «у».

** исправлено, начально «ИМПЕРАТОРСКОГО».

*** так!– А. Ч .

**** исправлено из «Сергея».

***** исправлено из «Пантелиймона».

****** исправлено из «Пантелиймона».

******* исправлено из «Сергея».

******** исправлено, начально «ИМПЕРАТОРСКОГО».

********* исправлено из «р ѣ шение».

Не понятая, а потому зачеркнутая в «черновике» и не попавшая в печатный текст дата 30 апреля 1917 года, для автора принципиальна. Предварительное решение мирового судьи, принятое на основании указа «ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА»(так выделено и в рукописи, и в печатном тексте) 26 октября 1916 года (ровно за год до большевистского переворота) должно вступить в силу 30 апреля года 1917. То есть уже после падения монархии. Понятно, что судья писал впрок, не зная, что через четыре месяца император отречется. Шолохов (или тот, кто редактировал его «черновик») принял это за анахронизм и дату зачеркнул, поставив перед ней точку. Документ получился идиотским: предварительное («неокончательное») решение, дающее должнику отсрочку, в нем объявляется «немедленным» и «вошедшим в законную силу».

При этом советские редакторы, дабы избежать «странных сближений» на всякий случай исправили 26 октября (праздничный день!) на 27 октября. И переврали номера статей гражданского судопроизводства: в печатном тексте: «ст. ст.<так! – А.Ч. > 81, 100, 129, 133, 145» (ТД: 4, VI, 70).

Присмотримся к рудиментам дореформенной орфографии в «Тихом Доне».

КАПРИЗЫ «У НЕЯ»

Н а с. 10 «черновой» рукописи первой части читаем: «… и пахнет возле нея пряННо и сладко черной малиной …» (в издании нет.). С. 16: « губы у нея » (другими чернилами исправлено на « у нее »). С. 25: «… но не было у нея к нему чувства ».

«…и пахнет возле нея пряно…». 1/10

«…губы у нея». Правка на «у нее». 1/16.

«…у нея». 1/25.

При этом: « глядел на нее » (с. 12); « глядели на нее » (с. 26).

Церковнославянизмы, которые не могут быть объяснимы контекстом, – примета письма человека XIX или начала XX столетья.

В издании: «… осмелился непочтительно отозваться об ее императорском величестве » (3, XIV, 337). Но в рукописи: «… о ея императорском величестве » (3/63);

Если формы «ея» и «ее», «нея» и «нее» употребляются бессистемно, это означает лишь одно: перед нами осовремененная копия с протографа, выполненного по дореволюционным (до 1918 года) орфографическим нормам.

Чересполосица старых и новых орфографических норм, как и чересполосица грамотных и безграмотных написаний, приводят к непроизвольному самоподрыву репутации рукописи.

ТВЕРДЫЙ ЗНАК УЛИЧАЕТ

Шпионы подобны букве Ъ. Они нужны в некоторых только случаях,

но и тут можно без них обойтись, а они привыкли всюду соваться.

А.С. Пушкин

Ш олохов последовательно игнорирует твердый знак и предпочитает даже в середине слова пользоваться двойным апострофом: см., например, в «черновиках» первой части семнадцатую снизу строку на с. 8 рукописи («под”езжая») или двадцать пятую строку сверху на с. 9 («с”язвил»).

Однако на первой же странице: « такъ-же высоко » (исправлено из «м акъ-же высоко ». Заметив описку, копиист не обратил внимания на то, что машинально скопировал и конечный ер. Он написан точно так, как в скопированном Шолоховым с соблюдением норм старой орфографии судебном решении (см. « такъ-же » на 4/50).

«…такъ-же». 1/1. Исправлено из «макъ-же»;

обычная ошибка для Шолохова: см., на с. 66

«черновиков» второй части, «у вас ить тат»

вместо «у вас ить там». .

«…такъ-же». 4/50.

В четвертой части: « В 318 Черноярскомъ » (4/20; «ъ» замаран); « въ возрасте » (4/23; «въ» перекрыто размашистым «в»); « откуда полк развивалъ наступление » (4/42; «ъ» перечеркнут, но хорошо читается). А вот ер сверху перекрыт широким «л», под коим ясно видно: « тяжко виселъ синий ободок века » (4/81). Еще: « этот верхний покровъ » (4/87; ер зачеркнут, но читается вполне удовлетворительно).

Зачеркнутый «ъ»: «этот верхний покровъ». 4/87. В окончании слова «верхний» писец машинально скопировал « -iй », хотя точку над «i» не поставил .

В «черновиках» второй части (с. 13) встречаем: « за голубою < тенью ? спелью ?> резных ставень ». В последнем слове конечный «ъ» понят как «ь».

В речи казачки Пелагеи, в которой не наблюдается никаких аномальных смягчений согласных на конце существительных: « тарантулов из норь выманували » (ТД: 2 XVIII, 206). Так и в рукописи (2/73).

В третьей части: « – Ну, погоди! Ты ж пристыдила ... » (ТД: 3, I, 240). Но в рукописи «… ты жъ …» (3/4) с зачеркнутым ером.

Ер, принятый за ерь: « вашь… хлеб » (3/82).

Еще одно отсутствие еря в третьей части: « пытаясь рОзглядет » (3/67);.

В ряде случаев самоцензура переписчика срабатывает с запозданием и тогда возникают недописанные еры.

Слово «дед» с недописанным конечным ером. 2/59.

А вот в удивительной фразе: « Свежий следъ подреза прорезали тонкУЮ < исправлено на «тонкие» – А. Ч.> полоскИ » (в протографе, видимо, было: « Свежiе слѣды полозьевъ прорѣзали тонкiе полоски » [5] , но обилие ятей, конечных еров и «i» сделали это простое высказывание неудобочитаемым. В издании краткое, но бессмысленное: « Подреза прорезали тонкие полоски » (2, XVII, 198). Это при том, что слова «подрез» Донской словарь не знает.

«Свежий следъ...». 2/67.

На два любопытных случая мне указал Леонидов (ник) на сайте электронного портала «Новый Геродот», где в начале лета 2007 года я предложил обсудить тему «Мародер Шолохов»:

«Во 2-й главе 3-й части Шолохов записал слово “вахмистр” с мягким знаком:

” Бравый лупоглазый вахмистрЬ Каргин с нашивками за сверхсрочную службу …” (с. 10). Шолохов это слово уже воспроизводил, и не в авторской речи, а в речи персонажа – и во вполне традиционной форме: “– Вахмистр баклановскова полка Максим Богатырев ” (с. 84). Все последующие, весьма многочисленные «вахмистры» также были нормальными, без мягких знаков. Следовательно, причина могла быть только одна – “ер” в конце слова, плюс короткая память.

В 9-й главе 3-й части рукописи (в печатном тексте – 8-я глава) история повторилась. Здесь Шолохову встретилось редкое слово “портмонет”, и в результате родилась фраза: “– Ты, вот чево... – досадливо перебил Крючков и полез в карман шароваров за потертым портОмонетом ” (с. 44).

Написание «портЪмонетом». 3/44.

В этот раз Шолохов лишнюю букву зачеркнул – из-за чего теперь трудно понять была это “o” или же “ь”. Первое все же вероятнее, так как неудобопроизносимый мягкий знак наверное насторожил бы его, а соединительная “о” в составном слове – дело вполне обычное. Видимо, Шолохов так и понял, несмотря на то, что в 9-й главе 2-й части он это слово уже воспроизводил, и опять же – в прямой речи, и в произносительной форме: « Тут мы трогаем дале, а один носатый из партманета вынает десятку и говорит… ” (c. 30).

Опять виноват «ер» в конце слова (точнее в конце его первой его части), так как слово действительно составное, но лишняя буква между «т» и «м» возможна только в том случае, если слово записано по старой орфографии: “портъ-монетъ”».

Если б копиист работал «по памяти» и при том проговаривал текст, он никогда бы не написал « вахмистрь ». Да, у любого переписчика, даже самого вдумчивого, внимание то концентрируется, то рассеивается (особенно к концу работы) [6] . Но у этого писца нет стереотипа, нет профессионального навыка: то схватит несколько слов (или даже фразу целиком) и запишет так, как запомнит (сделав при этом собственные орфографические ошибки), то, устав от столь непосильной интеллектуальной работы, перестанет вдумываться в смысл и начнет тупо копировать слово за словом. Так и выходит, к примеру, шолоховские « стОница », « жор » вместо « жар » и « што б » вместо « шта б» (см. выше). Впрочем, в некоторых случаях даже малограмотная копия имеет преимущество перед прилизанным печатным текстом, ведь она дает представление и об оригинале, и о том, что было изуродовано не вполне профессиональными редакторами.

У становка на выпалывание твердых знаков, подводит имитатора.

Оборотная сторона борьбы с ерами (этими злостными сорняками проклятого прошлого на ниве колхозного сочинительства) также представлена в рукописи: « Аксинья… пробует просунут /!/ свою руку в мокрый его рукав » (рукопись, первая часть, с. 22). Эта «описка» означает, что копиист менее всего думал о смысле и конструкции фразы. В четвертой части: « понял, что избежаТ переговоров нельзя » (4/102).

Лес рубят – щепки летят. А потому ликвидируются и попавшие под подозрение мягкие знаки. Вот в речи Ильиничны: « Правды ить не добьеш ся » (2/37).

А вот еще более интересный случай. В дневнике убитого студента (вставка в рукопись третьей части, с. 13) читаем: « На запад идут бои », но в издании: « На западе идут бои ». Ясно, что Шолохов принял «е» за конечный «ъ» и потому убрал. Однако это ошибка столь малозаметная (не фактическая, а, скорее, интонационная), что таковой вовсе не кажется. А потому и редакторы вряд ли могли обратить на нее внимание. Но коли так, то текст печатался с машинописи, набранной по какому-то иному протографу (видимо, авторскому).

В том же дневнике: «У Толстого в “Войне и Мир” есть место…» (Конечная гласная в названии толстовского романа принята за ер и потому упразднена.)

Пример от Леонидова (ник):

«На с. 35-й черновой рукописи второй части пропущена последняя гласная в слове “просто”: “ Был в хозяйстве дельный и работящий казак, делал все с рассудком, кой-где и с хитринкой, а когда касался разговор атаманской его службы... тут уж – всяк прост руками разводил приседая на землю от хохота, выворачивавшего нутро ”)».

Это не описка, это такое понимание текста: мол, всяк настолько прост, что и сказать ничего не может, только руками разводит. Отсутствие запятой ничего не меняет: следующей запятой также нет, а запятая перед предпоследним словом предложения поставлена красным, то есть при сверке рукописи с протографом (или с уже печатным изданием). И тут же: « попал в Атаманский полк [ъ]» (2/35; ер перекрыт красным крестом).

Р азмашистое незамкнутое «о» весьма легко принять за «ъ».

В рукописи: поездка « в Миллеров » (2/64). Но в протографе должно ожидаться «в Миллерово». В издании: « по дороге на Миллерово » и « вплоть до Миллерова » (2, VI, 146); « Надо в Миллерово везть… » (2, XVI, 193); « … отвез Мирон Григорьевич сына на Миллерово …» (4, VI, 75) и т. д.

Вместо « безрадостно-дико звучал стук » – « безрадостно дик звучал стук » (3/30). Вновь буква «о» принята за конечный ер.

« А кругом – насколько хватал /!/ глаз – зеленый необъятный простор, дрожащие струи марева, полуденным зноем скованная древняя степь и на горизонте – недосягаем и сказочен – сизый грудастый курган » (ТД: 6, II, 34).

Разумеется, речь не о дальности видимости, ведь дальше горизонта ничего нет, а о широте зрительного охвата (потому и говорится о необъятном просторе, на который, кстати, смотрят не глазом, а глазами): « А кругом – насколько хватал<о> глаз… ». Сравним: « Ей не хватало голоса » (ТД: 6, LVI, 361); « Не хватало рабочих рук » (ТД: 7, XIII, 127); «… ей не хватало дыхания » (ТД: 8, III, 327).

«Насколько хватало глаз» – аналог французскому à perte de vue . По-русски это выражение встречается и с глаголом настоящего времени («насколько хватает глаз»), что нередко сбивает с толку малограмотного читателя. Тем более что существует и другая идиома: «глаз выхватил (из сумрака, тьмы, смешения красок и т. п.)».

Подобный предыдущему случай: « Веснушчатое лицо старика Коршунова словно вымыла радость, казался он и чище и не таким уж конопатым ». Но тут «чище» – о лице, а не об одежде. Надо: « казалось оно и чище …» В глаголе «о» пропущено, а в «оно» принято за «ъ» и уничтожено (4/51).

Шолохов не слышит звучания письменного слова.

Копируя и правя, он не произносит текст даже про себя.

Можно утверждать, что Шолохов списывал с оригинала,

в котором в конце заканчивающихся на согласную предлогов

(«под», «над», «к», «в», «с») по правилам дореволюционной орфографии

стоял «ъ».

Помня, что еров ему надо бояться пуще чумы,

имитатор убирает «о» в конце предлога «со» и в предлоге «во»

(в продвинутых почерках размашистое незамкнутое «о» напоминает «ъ»).

Так возникли написания, которых никогда бы не появилось,

если б Шолохов делал свою работу со слуха

(не важно, была бы это диктовка, или самостоятельное сочинительство ).

В некоторых случаях, писец принял «ъ» за «ь», и в авторской речи возникло: « Шепотом говорили в станице, что Прокофьева жена ведьмачит ь» (с. 2); « Не успеють оглянуться …» (с. 9). Этот конечный мягкий знак (в речи автора!) указывает на то, что протограф создан человеком, писавшим с немыми ерами (в данном случае стоял «ъ»: « жена ведьмачитъ », « не успеютъ »), а копиист просто не отрефлексировал орфографическую ситуацию. Это при том, что мягкие неинфинитивные формы глаголов в речи героев мы обнаруживаем нечасто: «– Он оттель зирить, проклятущий, как войска передвигаются » (4/22; но и здесь, скорее всего, в протографе был ер). Одно из исключений – чересполосица мягких и твердых форм в «черновиках» третьей части (с. 5–6): «война будет »; « заберут »; « пишеть Григорий » («ь» зачеркнут красным; кто-то «свой» сверял «черновики» с протографом, впрочем, довольно невнимательно, и вносил правку.); « студенты мутять, небось » («ь» не вымаран); « никак не разделють » («ь» перечеркнут красным). На с. 2 «перебеленной рукописи 1927 года»: « стригеть », « дохаживаеть », « ходить-та », но тут же « ведьмачит ». На с. 32 «черновиков» второй части в казачьей речи: «… ишь, голову не повернёть », но «ь» перечеркнут красным карандашом. Смягчение конечного «т», характерное для воссозданного в книге донского диалекта, выдерживается не регулярно. Шолохов убирает «ъ», если тот в протографе читается четко, и превращает в «ь», если «ъ» написан скорописью. Системы нет: она не голове копииста, а в миражах чужого почерка.

Или: «отвязал от перила коня» (с. 17 «черновой» рукописи первой части). Видимо, было: «отвязалъ отъ перилъ коня».

В «черновиках» второй части: « из-под длинных ресниць » (с. 40; «ь» замаран).

Множество таких примеров мы обнаруживаем и в следующих частях шолоховских «черновиков» и «беловиков». Ерь то вымарыватся позднее, то остается на своем месте (при этом отсутствует в издании). Ситуация ясна и банальна в свонй типичности, потому описывать каждый случай просто не имеет смысла.

А ксинья бросает Григорию: «– Как-то ни черт, нужен ты мне !» (с. 15). Так и в издании (ТД: 1, III, 26). Поскольку четырьмя строками раньше Аксинья в сердцах назвала напугавшего ее Григория чертякой, переписчик и вложил ей в уста фразу, смысл которой при переводе на русский примерно таков: ты все же («как-то») не черт («ни черт»), а потому, мол, мне не нужен. (Надо понимать, что молодая казачка, по мысли Шолохова, корчит из себя если не бесовку, то уж во всяком случае, хуторскую ведьму.)

Однако чудовищное с точки зрения и русского языка, и донского его диалекта « как-то ни черт » – очевидно, всего лишь испорченное: «– Как же, на чёрта нужен ты мне !»

Переписчик принял «же» за графически сходное прописное «то», а первое незамкнутое «а» («на черта») за «и», и второе «а» за тот самый зловредный «ъ», на охоту за которым он потратил львиную долю своего интеллекта.

В третьей книге романа читаем: « Конь под ним, как илев » (ТД: 6, LI, 326).

И хотя эти слова произносит не автор, а герой, простой казак, очевидно, что в протографе было совсем иное: « Конь подъ нимъ, аки левъ ».

Переписчик принял ер (« ним ъ аки ») за «к», и лев превратился в неведомого Библии (да и науке) «ильва».

Сюда же, видимо, следует приплюсовать и такой пример: « То-то ума у тибе господь отнял » (с. 81). Скорее всего, в протографе стояло: «То-то умъ…», но и на сей раз ер был принят копиистом за «а» (как в случае с «– Как же, на чёрта нужен ты мне !» – 1/15).

Ш олоховские «беловики» 5 части целиком подтверждают что:

– переписчик копирует текст с выполненной по дореволюционной орфографии рукописи, в которой он не может отличить еров от ерей;

– переписчик испытывает затруднения в написании твердых и мягких форм окончаний глаголов в третьем лице будущего времени; поскольку донского диалекта не знает.

Беловая рукопись 5 части «Тихого Дона» почти целиком переписана кудрявым почерком одной из сестер М. П. Громославской (жены Шолохова), но страницы 129–134 (последняя до середины) заполнены рукойсамого М. А. Шолохова.

Проиллюстрируем:

«– Сменить его! Казаки вон молодые что гутарют? «Он, – гутарют, – нас в первом же бою предаст !» (5, XXIII, 344). На с. 129 «беловой» рукописи 5 части «… предастЬ » (не исправлено).

«…глаза нам застит его служба в большевиках!..» (345); На с. 130 «беловика» « заститЬ » (не исправлено)..

«– Не смолчит , небось!» (345); На с. 130 «беловика» « смолчитЬ » (не исправлено)..

«– Мы тебя в кашевары! Сделаешь борщ поганый – до тех пор будем в тебя лить, покеда с другого конца грызь вылезет » (346). В рукописи на с. 131 « вылезатЬ », но «ь» зачеркнут.

«– Будя! Будя! Ишь какая им веселость!» (347). В рукописи на с. 131 « Аш какая…».

Вновьпереписчик принял ерь за ер и убрал его.

Мягкие формы встречаются в глагольных концовках и у Федора Крюкова. Но так всегда говорят только старики:

«– Хто йдеть ?» (« Тишь »).

Это реплика сторожа, отставного солдата, о котором сказано: «от колодца поднялась, кряхтя, согбенная стариковская фигура в лохматой шапке, в тулупе, с кривым костылем в руке».

«– Они можуть ! – иронически подтвердил старик, склеенный из обрезков: – они так можуть – вот вы чай пить уйдете, они весло совоздують и скроются...» (« Мельком ». 1914).

Н аписания в «беловиках» 5 части, свидетельствующие о механическом копировании чужого текста:

«– Поганка вонючая! Руль свой горбатый задрал !» (по изданию 345 ); На с. 130 «беловика» « задрИл ».

«– Тыквами будешь заряжать, картошка замест картечи!» ( 347 ). На 131: « ТыкЛами »

Глагол «задрил» и загадочная «тыкла» великолепны. Но мы не найдем их в печатном тексте. Почему? Да потому, что он набирался в типографии с машинописи, а машинопись в Вешенской делалась с крюковского оригинала тамошней машинисткой.

Такие перлы, как « рОскосые , калмыцкие глаза» («беловик» 5 части, с. 131) свидетельствуют не только об уровне общей грамотности переписчика. Они – свидетельства того дремучего (на грани идиотизма) мира, в котором уютно обитает сознание плагиатора.

Вот, к примеру, 17–18 строки сверху на с. 133 беловика 5 части: «скакал по хуторам на снежно-белом красивейшем тонконогом коне». Здесь же (строки 26–27): «часто видели его в Каргине на белом тонкошерст[н]ом скакуне, по лебединому носившем голову» [7] .

Понятно, что конь тонкошеий (ведь оговорено, что шея у коня «лебединая») словно он не конь, а овца.

См. у любимого Крюковым Бунина: «И опять глубоко распахнулась черная тьма, засверкали капли дождя, и на пустоши, в мертвенно-голубом свете, вырезалась фигура мокрой тонкошеей лошади» [И. А. Бунин. Деревня (1909–1910)].

ТАЙНАЯ МЕСТЬ ЯТЯ

Н ачальник штаба дивизии сотник Копылов открыл комдиву Григорию Мелехову, как он его видит:

«– Ну, как человека крайне невежественного. А говоришь ты как? Ужас! Вместо квартира – фатера, вместо эвакуироваться – экуироваться, вместо как будто – кубыть, вместо артиллерия – антилерия. И, как всякий безграмотный человек, ты имеешь необъяснимое пристрастие к звучным иностранным словам, употребляешь их к месту и не к месту, искажаешь невероятно, а когда на штабных совещаниях при тебе произносятся такие слова из специфически военной терминологии, как дислокация, форсирование, диспозиция, концентрация и прочее, то ты смотришь на говорящего с восхищением и, я бы даже сказал – с завистью» (ТД: 7, X, 92).

Вспомним у Федора Крюкова:

«– Вот грамматике, Серега, поучись, – дружески посоветовал Чалый. – Буква ять у тебя заполнила все слова... Опять вот зефир... И никаких знаков препинания...» (« Счастье »).

Ять в рукописи «Тихого Дона». 4/50

На с. 40 «черновиков» второй части» попадается написание « перезд » (переезд). Пропусков букв внутри слова в рукописи Шолохова немного. Такие примеры единичны и объяснимы не описками, но ошибками: сеРЦе ; « взвиЗНула » (на с. 2 и 7 «черновиков» первой части) и т. п. Но в слове «пере ѣ здъ» пропущен именно он, зловредный и коварный шолоховский враг – ять.

В продвинутых почерках конца XIX и начала XX веков ять иногда писался неотличимо от «и» (в частности, это можно видеть в почерке Федора Крюкова).

С тарорежимый ять в особенно трудных случаях выскакивает против воли переписчика. Вот слова Дарьи Мелеховой: « Я притерпелась, молчу, а самоѣ злость берет …» (3/86). Здесь да и в издании исправлено на « а самою » (рукописная графика « ѣ » и « ю » весьма схожа), но прежний ять оказался перекрыт новой буквой не полностью.

«а самоѣ». 3/86

Сравним с тем, как Шолохов пишет ять, копируя его по документу, сохраняющему дореформенную орфографию.

«Сѣло (вместо Дѣло ) по иску меъ (!) щанина Сергѣя Мохова». 4/50

Эта строка показывает, что ять для Шолохова – большая проблема даже тогда, когда он сознательно пытается его копировать. Только в первом случае ять скопирован правильно (впрочем, вместо « Дѣло», равнодушный к смыслу оригинала переписчик вывел « Сѣло» ). Уже в двух следующих привычка к новой орфографии и инерция последовательной правки ятя не «е» оказываются выше сил и разумения копииста, а потому первоначально дважды возникает «е», впрочем, в дальнейшем исправленнное.

Пример этот ставит жирный крест на возможном, казалось бы, предположении о том, что Шолохов, учившийся в детстве по старым орфографическим нормам, остался им верен, а потому они непроизвольно выскакивают из-под его руки и спустя девять лет после реформы.

Е ще один ять легко реконструируется из дикого написания « милости Венеценосца » (3/108); Очевидно, что в протографе стояло: « милости В ѣ нценосца ». То есть после начального «в» до легко узнаваемого «ц» в обоих случаях по четыре вертикально поставленных крючка, а потому « ѣн » писец легко принял за « ене » (по логиге: венец – венеценосец). По сути отличие только в нижней петле ера, входящего в диграф ятя.

«…милости Венеценосца ». 3/108

«…милости В ѣ нценосца ». Реконструкция правильной графики

Предвижу возражения, мол у Шолохова написано именно «Венценосца», просто это «ц» такая, похожая на «щ». Однако других подобных написаний в «черновиках» ТД мы не знаем. Шолохов пишет «ц» как «у» (только с короткой петелькой). Уже в первой строке первой страницы «черновиков» 1926 года такую графику мы встречаем дважды:

Я ть ставился в окончаниях дательного и предложного падежей существительных единственного числа . Поэтому « письмо об ГригориЮ » (3, XVI, 354 и 3/78) – это испорченное « письмо об Григориѣ ».

«…впасть въ Еллинскую вѣру». Фрагмент рукописи Ф. Крюкова «Булавинский бунт». Ять здесь легко принять за «ю».

В рукописи первой части романа третья строка первого абзаца на с. 13 начинается словом «сенцы» (сени). Буква, стоящая в этом слове на месте «е» – один в один прописная латинская «R». Ниже строкой (и ровно под этим местом) в эпитете «мертвячим» вновь та же графема [8] . Возможны два объяснения: первое – перед нами соединение палочного «i» и строчного кириллического «е». Это механически скопированный «ять», причем в удобном для южнорусских говоров написании (диграф «iе»). В древности ять и звучал как «ие», но в украинском дал «и», а в русском «е». Но второе возможное объяснение более вероятно – переписчик начал копировать ять, но спохватился, и тогда сбоку от мачты прилепилось «е». Однако в любом случае налицо механическое копирование протографа.

В дневнике убитого студента на с. 3/8 вставки вместо « без некоторых » обнаруживаем « без нИкоторых ». Однако «е» не только под ударением [9] , оно еще и графически нисколько не похоже на «и». Все разъяснится, если мы вспомним, что слово «некоторый» писалось через « ѣ».

« без нИкоторых ». 3/8 вставки

Несколько примеров мены ятя на «ы» (и наоборот) обнаружил в рукописи Шолохова Зеев Бал-Селла:

«б е л­ка» вме­с­то «б ы л­ка»;

«мн ы » (!) вме­с­то «мн е »;

«же­н ы » вме­с­то «же­н е » [10]

Полагаю, этих иллюстраций достаточно, чтобы понять, что мы имеем дело со списком с протографа, в котором наличествовал не понятый в ряде случаев переписчиком ять. (А поскольку переписчиком, пусть и подставным, был сам Шолохов, выходит, что писателя Шолохова в природе просто не существовало. )

Перейдем к менее очевидному случаю.

Зеев Бар-Селла предполагает, что Шолохов в одной текстологической ситуации дважды принял за «ы» букву «ѣ» (на письме ять выглядел как « ѣ », то есть как комбинация I+Ъ) и сначала в рассказе «Коловерть», а потом в первом абзаце «Тихого Дона» появилась « сырая галька » [11] .

В рассказе читаем: «…сплюнул на сырую, волнами нацелованную гальку».

В беловике романа: «сырая изломистая кайма нацелованной волнами гальки».

В первом издании 1928 года галька «серая». Бар-Селла считает, что такое чтение, видимо, предложенное вешенской машинисткой, восходит к крюковскому протографу.

Однако это, казалось бы, безупречное текстологическое построение можно оспорить: в третьем томе встречается « пахнущая мелом и сыростью омытая галька » (6, LX, 386).

При этом в романе эпитеты «сырая» и «нацелованная» появляются только в третьей рукописи (в первых двух черновых они отсутствуют). Но «Коловерть»-то опубликована в 1925, то есть за два года до того, как Шолохов начал писать роман. Зеев-Барселла справедливо указывает, что уже найдя данную вербальную формулу в рассказе и повторяя ее в романе, автор не стал бы тратить титанические усилия (три редакции!) на поиск уже раз обретенного: «Каков же вывод? А вывод простой: “3-я редакция” – это вовсе не беловик! Это – новодел, имитация беловой рукописи ».

Согласимся. Однако с одной оговоркой: перед нами не просто имитация, а модернизированная в плане орфографии более-менее точная копия с авторского беловика. Как две предшествующих редакции – копии с черновиков Крюкова. Именно копирование и подвело Шолохова: сравнив тексты, Бар-Селла без труда определил, что сначала, а что потом.

Поищем подобные примеры:

« Неглубокий, чуть выше человеческого роста, ров был залит на полчетверти водой. Пахло илом, прелой хвоей и пресным бархатисто-мягким запахом дождя. Казаки, подобрав полы шинелей, сидели на корточках, курили, расплетали серую рвущуюся нить разговоров » (4, II, 32–33). « Серая рвущуюся нить », на первый взгляд, звучит вполне складно. Какие у солдат в окопе разговоры? Ну, конечно, серые, как их шинели…

Но это взгляд барчука и дезертира, взгляд того, кто полагает, что серая окопная скотинка только и умеет, что мычать.

Вот и выше было совсем иное: « Отсыревшие голоса вяло потянули песню и замолкли » (2, XV, 137). А еще: « некованые копыта выбивали сырой гул » (6, III, 40).

Судя по этому, в первом примере читалось: «… расплетали сырую рвущуюся нить разговоров ». Образ восходит не к фронтовому, а к рыбачьему быту: это определит и подтвердит каждый, кто хоть раз на рыбалке расплетал сырую «бороду» спутавшейся лесы.

ТОЧКА НАД «i»

П еровое «десятеричное и» мы встречаем в «черновиках» второй части: « Григорiй <исправлено на « Григорий » – А. Ч. > не чувствуя боли вскочил на ноги » (2/68).

«Григорiй…» с правкой окончания на «-ий». 2/68

Такой же случай: « Армию мы не можем отдать » (4/64 bis; « армию » первоначально записано с «i»).

«Армiю» с правкой окончания на «-ию». 4/64 bis

«… 283-й Павлоградский и 284-й Венгровский полки 71 дивизии » (4/19). Но написано « Венгровскiй », и точка над строкой позже зачеркнута другими чернилами, да и после «з» в слове « дивизии » «iи» переправлено на «ии» (но точка над буквой «i»осталась).

«284 Венгровскiй» (точка над «i» зачеркнута). 4/19

Вот и в «черновике» третьей части на с. 5 вдруг читаем: « Расходилась, как бондарскiй конь ». А еще: « ДмитрЕй Донской » (3/71), что соответствует написанию « Дмитрiй Донской ».

«ДмитрЕй Донской». 3/71

Прелестно и такое: «– С радостОю вас » (4/52; за незамкнутое «о» принято написание « съ радостiю »).

«– С радостОю вас…». 4/52

А вот и еще: « оливковые узкiе кисти рук » (4/92; исправлено на « оливковую узкую кисть руки », но точка над «i» не зачеркнута).

И еще: «– … Мы сами скоро вокат на такой дистанцЕи будем » (4/124). В подлиннике могло быть лишь одно – «… дистанцiи… ». Но графику рукописного строчного «i» от графики строчного «е» принципиально отличает лишь наличие верхней точки.

«Десятеричное и» провоцирует и на такие ошибки: « на третЬий день» (3/13).

Итак, графическое эхо «и десятеричного» около десяти раз встречается в «черновиках» первой–четвертой частей романа. Объяснить это можно только наличием «i» в протографе.

«ЧЕРНОВИКИ» РОМАНА

Глухие к слову «крюковеды», в основном историки и журналисты, просто не «слышат» слова, не чувствуют языка, в упор не видят обрыва, который отделяет шолоховский текст от вполне заурядных рассказов Ф. Крюкова…

Феликс Кузнецов. Крах «крюковедения»

П родолжим нашу плюшкинскую работу, ведь такова нормальная (и единственно приемлемая) археологическая практика – поднимать все, что может быть артефактом. И если сам не можешь атрибуировать, надо отдать за бровку, где другие, те, кто не в «яме» с ножом, а у стола и с лупой, смогут разобраться, что именно ты поднял (керамику, или вымытый вчерашним дождем из бровки кусок асфальта). А случаи и в языке, и в поле бывают самые трудные: пока, какое-нибудь коровье ребро в Волхове не помоешь, не разберешь, что на нем – следы ножа при затрапезной разделке, или руны.

А еще есть такое ценное приспособление – грохот (оно, кстати, упомянуто в ТД). Это большое сито, подвешенное на столбах. Туда в нормальных экспедициях бухают отвал. И просеивают, прежде чем выкинуть. Да, там заведомо много простых камешков. Но уж извините. Таков этот слой.

Однако что для одних мусор, для археолога и текстолога – клад.

Покажем структуру этого «культурного слоя». В этой структуре очень важны не любые описки, а невозможные написания (типа «стОница»). (Не потому, что их вагон с тележкой, а потому что они системны и о многом говорят.) Не станем судить о писце Шолохове по своему опыту школьных изложений, диктантов или студенческого конспектирования (вспомним, что и котенок считает катящийся клубок шерсти или прыгающую на нитке бумажку живыми существами). У нашего копииста опыта конспектирования нет (он успел закончить то ли два, то ли четыре класса начальной школы). Кроме того, текст свидетельствует, что данный писец практически необучаем: в соседних строках может написать два одинаковых слова совершенно по-разному.

Перейдем к последовательному чтению «черновиков». Чтобы излишне не утомлять читателя, начнем сразу со второй части «Тихого Дона»:

С. 1: «… казаков, причастных к разбойному на баржу нОпадению »; « на плОвучих виселицах »; « черИнками для ножей »; « бурЯн-копытник »; « в стОнице » (в станице).

С. 2: « торговал всем, что надо в сельском немудром хозяйстве » (так и в издании –2, I, 114). Но по-русски – надо «немудреном». То и тут: « Приходя с игрищ, она Наталье одной рассказывала немудрые свои секреты » (3/4; в издании 3, I, 240). И еще: «… мывших посуду после немудрого полуднования » (6, LXI, 407). Ясно, что переписчик по невнимательности пропустил две буквы в середине слова, поскольку: « И чего там мудреного? » (3, I, 243); « Ведь этак и замерзнуть немудрено »; 5, XVIII, 303);

С. 2: « Последнее время даже сельскИ-хозяйственными машинами снабжал » (в авторской речи); « стояли возле… лавкой » (позднее красным исправлено на «лавки»);

С. 3: « послушать равномерный гул вальцов, шестеРН »; « с трудом вы прастывая ноги »; « с чОвканьем » (с чавканьем);

С. 4: «… и теперь уж беСзлобно и весело улыбался ». В издании правка: « и теперь ужЕ беЗзлобно и весело улыбался » (с. 117; «е» в «уже» принято за конечный «ъ» и удалено); « с расстОновкой »; « ухАдившего ».

С. 5: « тощий, с недимый <или « с недеемый » – А. Ч .> огромным самолюбием » (снедаемый).

С. 10: « с /!/ просонок шаря по полу чирики » (вместо «на полу»); « зажимая в горсть оконную ручку » (в издании: « сжимая оконную ручку »; с. 125).

С. 11–12: «… выбившихся из под косИнки волос » (некая «кòсинка»).

С. 12: « На лице Митьки блудила виноватость …» (так и в издании; с. 126); « нарощеной молодой атавой » (отавой); « Пошла, держа в откинутой руке наниз /!/ анную на таловую хворостинку рыбу » (понятно переписчиком как «держа… на низ»);.

С. 13: «– Кто такой есть? Полицевскай, с уды !» (понято как ироническая идиома: сам Митька – полицейский, то ли идущий с удочкой, то ли сорвавшийся с удочки; в издании: « Полицевский, сюда !); «– Нехай хуть трошки сопли уПрет! » (утрет).

С. 14: «– Што супротив ничаешь ?» (То ли это такой глагол «ничать», то ли понято как «что же ты не надеешься (не чаешь) на что-то другое»? Однако в издании: «– Что супротивничаешь ?»)

С. 15: в речи деда Гришаки: « Отдаст ь с руками и с потрохами » (позднее «ь» зачеркнут красным карандашом; в протографе был, конечно, «ъ»).

С. 16: о собаках: « потом научились валять баб на землю » (в издании исправлено: валить); « загрызли до смерти телку отца Панкратия да пОру атепинских кабанков-зимнухов » (надо: пАру); « а от остОльных с трудом отбили его проходившие мимо казаки ».

С. 17: « Аксинья при встречах Омутно улыбалась …». В издании поправлено: «смутно», и казалось бы, редакторы правы. Но Леонидов в электронной нашей переписке обратил внимание на то, что речь об омуте страсти, в который Аксинья затягивает Григория: «” А Аксинья при встречах омутно улыбалась, темнея зрачками роняла вязкие, тинистые слова ”. Шолохов этот смысл понял, и даже сумел улучшить фразу, заменив « вязкие, тинистые слова » на « вязкую тину слов ».

Признаем правоту Леонидова, но с одним уточнением: Шолохов не улучшил, он просто копировал не с того варианта, который пошел в печать после редакторы. Отстоять же правоты этой метафоры он не мог, потому что сам ее не понимал.

С. 19: «… хутор, зажирев ший от урожая ». Копиист, разбирающий чужой текст буквально «по складам», машинально делает пробел в слове « зажиревший », поскольку в его мозгу смысловая членораздельность уже реализована: хутор, зажирев… После этого он замечает, что слово еще не закончилось, и спроста приписывает на некотором расстоянии «…ший». Он не подозревает, что выдает себе с головой, поскольку этот случай вовсе не единичный. См., например, на с. 20 в самом ее конце: « Стол ярничаю » (столярничаю).

Вновь с. 19: « Хутор, зажиревший от урожая, млел под сентябрьским прохладным сугревом, протянувшись над Доном, как бисерная змея поперек дороги ». Так и в издании (с. 134). Но хутор растянут по правому берегу, и по смыслу требуется, конечно, «вдоль дороги».

В данном случае эта описка может принадлежать и автору протографа.

Нечто похожее мы встречаем у Крюкова в рассказе «Станичники», где «поперек» означает навстречу: « Он не бежал, а шел колеблющейся походкой поперек улицы, и по лицу его текла кровь. А людской поток обтекал его и мчался с шумным ропотом и криками в одну сторону. И, глядя на это дико мчавшееся испуганное стадо, трудно было удержаться от соблазна погони и ударов... Что-то подымалось внутри – дикое, жестокое, опьяняющее... И, не рассуждая, повинуясь лишь охватившему его хищному возбуждению, Андрей размахнулся и нанес первый удар мещанину в коричневом пиджаке.

– Ай батюшки! – услышал он воющий крик уже позади себя, врезываясь в бегущую толпу и продолжая размахивать плетью ...»

И еще с. 19: « перетирая в ладонях раСдвоенную бороду »; «СтепОн» (Степан); « Уволенный с мельницы Давыдка-Мальцовщик < переправлено на « вальцовщик» – А. Ч. > целыми ночами просиживал у Валета в саманной завоЩицкой, и тот, по /!/ сверкивая злыми глазами …»; «девят /!/ сот пятый год»; « накинутый в /!/ напашку пиджак »; « отвез на базар четыре пОры кормленых уток » (четыре пары);

С. 20: « в полверсте от дороги ». Так и в издании (с. 137); надо «в полуверсте», но для переписчика эта ошибка характерна (см. на с. 10 дневника студента-медика); И в «черновиках»: « в полверсте » (3/48); « в полверсте расстояния » (4/22)

С. 22: « остреньким взглядом сведеНых в кучу глаз »; « косая поперечная морщина, рубцевавшая белый покатый лоб, двигалась медленно и тяжело, словно изВнутри толкаемая ходом каких-то скрытых мыслей » (так и на с. 12 «черновиков» 1925 года).

С. 23: « с звериным беСзастенчивым любопытством »; « вышел проводить пахОрей »; так и ниже, на с. 24 (однако на с. 9 «черновиков» первой части: « на пахАте », на с. 38 второй части « в пахАту »), « пахАта » (3/48) и т. д.

С. 24: « Пантелей Прокофьевич запрЕг лошадей …» (так и: « запрЕг » – 2/81); « бежал в прискОчку ».

На полях этой страницы, в которой описана драка на мельнице казаков с тавричанами, Шолохов синим карандашом поставил размашистую резолюцию: «Коротко о нац.розни: казаки – хохлы». Однако вся сцена восходит к Иоакимовской летописи Василия Татищева. Это там при крещении Новгорода, чтобы остановить побоище, одна из противоборствующих сторон поджигает посад: « Добрыня со всеми кто был при нем приспел и повелел у берега некие дома зажечь, чем люди более всего устрашены были, побежали огонь тушить; и тотчас прекратилась сеча, и тогда старшие мужи, придя к Добрыне, просили мира ».

С. 25: « Низко пригинаясь …» (в авторской речи; в издании «пригибаясь»); « под жилеткой круглым яйцом катался жОвот » (живот); « тОвричанин » (тавричанин; выше, да и ниже, это слово несколько раз написано правильно; другой пример того, что переписчик крайне невнимателен и не способен к обучению, явлен тут же: « завозчицкая » и – через строку! – « завощицкая »); « стОрик-тавричанин » (но « стариковской » – 2/79)..

По-русски нельзя сказать «поскакал по направлению на нас». Можно: «поскакал на нас» или «поскакал по направлению к нам». Можно: «шаря по полу», можно «нашаривая на полу что-то», но нельзя: «шаря по полу что-то». Приемлемо «научились валить баб на землю», приемлемо «научились валять баб», но смешно « научились валять баб на землю ».

С. 26 « Одну добротную искру в сухой слежалый камыш крыши — и дымом схватится хутор ...» (2, V, 144). Почти так и по рукописи: «… и дымком схватится хутор ...». Но по смыслу: « дымом охватится хутор ». Так и: « предвкушал то восхищение, которое охватит » Аксинью (3, XXIV, 400).

С. 37. По зиме старик Мелехов ругает прихворнувшую жену: «– Говорил дуре , не лазь в воду осеньёй ». Что за слово «осенья»? В издании исправлено на « осенью » (2, VIII, 155). Однако в донском диалекте есть наречие « осенёсь » [ осинись, асинёсь ] – прошлой осенью. Иногородний Шолохов казачьего диалекта не знает: в чужой рукописи он принял «- ёсь » за «- ьёй ».

С. 47. « Перед сном тщетно старался припомнить что-то гнетущее в мыслях, несловленное » (2, X, 171). В рукописи «… что-то гнетущее, в мыслях не словленное » (то есть «не пойманное»). Запятая правильно стоит в рукописи, но надо « в мыслях не высловленное » (редкое слово, не попавшее даже в словарь Даля). Параллели: « и насказал нам с три короба, а всего, что он делал, все-таки не высловил » и « чтоб я могла тебе это как надо высловить » ( Н. Лесков . «Запечатленный ангел»); « Не высловить на скудном языке …» ( Максимилиан Волошин . «Дом поэта»).

С. 49. Григорий Мелехов нанимается кучером к Листницому. По изданиию:

«– Мне нужен кучер. Условия твои?

– Я не дорого прошу.. .» (2, XI, 174)

Но в рукописи « Я не дорогу прошу » (позднее исправлено на « не дорого »).

С. 50. Младший Листницкий о романе Григория и Аксиньи «– Романтическая история » (2, XI, 175). Но в рукописи невозможное: «– Романическая история ».

С. 50. Григорий приходит в Ягодное наниматься кучером: «… сидел у порога старый губатый человечина » (2, XI, 175). (« Тихон, губатый, здоровенный и дурковатый казак ..» – 2, XIV, 187). Видимо, в протографе было « старый губатый человечек ). Словарь Ушакова приводит иллюстрацию из Льва Толстого: « Вышел дядька Николай, маленький, чистенький человечек… » ( Л. Толстой. «Детство». Глава I).

С. 51. Портрет старика Листницкого. По начальному варианту рукописи: « Близко к переносице сидели узкие, цвета капустного листа, глазки ». Исправлено красным карандашом на «… сидели острые глаза ». По изданию: « Близко к переносице сидели выцветшие глаза » (2, XI, 176). Метафора убита в два приема.

С. 54. Копиист не всегда может сразу разобрать слово. Пример: « Митька бил его по морде, по бокам, в хрипе безобразной ругани, не обращая внимания на…, который тянул его сзади за ремень ». Оставлено место и после красным карандашом вписано « Михея ». Так и на 2/74 в словах « слушал рассказ Михея » имя это вписано другими чернилами (черными) поверх какого-то иного слова. Вот и в рукописях третьей части оставлен пробел для названия города: « в районе ….» Вписано другими чернилами « Шевелья ». В издании « Шевеля » (3/107).

С. 54. « Мирон Григорьевич забежал к ней на перед ». По изданию: « Мирон Григорьевич забежал наперед » (2, XIII, 181).

С. 60. «– Аксинья – красивая баба, – говорил сотник, задумчиво глядя повыше Григорьевых глаз, блудя улыбкой » (2, XIV, 188). Это не единственный пример того, что копиист не различает глаголов « блуждать » и « блудить ».

С. 67. О нарядах: « вынимаются из под испода сундуков ».

С. 70. «… к б а ераку » (и еще полдюжины подобных написания на этой странице, в том числе « днище баераки »). И несколько раз на с. 71. В Донском словаре есть буерак (балка), боерак , барьяк, бойрак, баирак, баярак, барак, борак но баерака нет.

С. 70. « Жеребец просил поводья …» (вместо « просил поводьев »; в издании исправлено).

С. 70. « Григорий спустился на низ … ». В издании «на низ» отсутствует (2, XVII, 202).

С. 71. « Припадая к шее жеребца остро взвонявшей ся пóтом он вихрился в буйной скачк е » (в издании выделенное опущено; можно предположить, что в протографе было « остро вонявшей пóтом »).

Однако в другом месте: « Казаки сидели на седлах вокруг огня, сушили взвонявшиеся от пота и сырости портянки » (4, VIII, 90).

С. 72. По изданию: « Григорий подскакал на полминуты раньше пана, прыгнул с седла, упал на колени, относя за спину руку с охотничьим ножом.

– Вон он!.. Исподний!.. В глотку !.. – запыхавшимся знакомым голосом крикнул подбежавший казак с занозой. Он, сопя, прилег рядом с Григорием и, оттягивая кожу на шее вгрызавшегося в волчье брюхо кобеля, пятерней стреножил волка. Под вздыбленной, двигающейся под рукой жесткой шерстью Григорий нащупал трубку горла, коротко дернул ножом » (2, XVII, 203).

В Донском словаре « исподний » – только исподнее. Казак должен был кричать: « – Вон он!.. Исподнизу!.. В глотку!.. »

С. 74. «… подтрунивала над молодой занозистой бабенкой Фосей » (2/74). Это первое упоминание о казачке Фросе и копиист просто не знает, как ее зовут. Имя написано неправильно, поскольку параллельные мачты и «ф» и «р» образуют подобие петли письменного «ф» (мачта плюс соединительный штрих). Но уже в следующей строке – « Фроска ».

С. 75. « Лукинична высунула в дверь распокрытую голову » (2/75). В издании: « Лукинична высунулась в дверь » (2, XVIII, 209).

С. 75. В авторской речи: « болтал… рватыми локтями » (2/75).

С. 75. Копиист не только дописывает, но и сокращает текст, если этого требуют цензурные соображения. « Лукинична на ночь затопляла печь, что-бы порОньше отстряпаться и выпечь пасхи ». Но пасху не пекут. В издании: « Лукинична на ночь затапливала печь, чтоб пораньше отстряпаться и ко времени выпечь куличи » (2, XVIII, 209). К какому времени?.. Ясно, что в протографе было: «… и к Пасхе выпечь куличи ».

С. 76. « Мирон Григорьевич, застегая на ширинке широких шаровар длинный ряд пуговиц… » (пропущен слог: « застегИВая », поскольку копииста вполне устраивает и такой русский язык).

С. 77. По изданию: Двухуровневый черновик: «… вошла, путаясь ногами в подоле, кусая распухшие, искусанные в кровь губы » (2, XVII, 211; так и в рукописи, только « в кровь » добавлено на полях красными чернилами). Это два сведенных вместе варианта: « кусая распухшие губы » и « кусая в кровь губы ».

С. 80. « …пожевывая у с улыбался Петро ». Слово «ус» принято за два предлога.

С. 89. Бессмысленная правка. Григорий и его отец едут верхом: « До первого хутора рысили молча …», но тут же « рысили » исправлено на « бежали ». По изданию: « До первого хутора ехали молча …» (2, XXI, 228).

С. 92. По изданию: « Ветер нес по площади запах конской мочи и подтаявшего снега » (2, XXI, 234). По рукописи: « Ветер перевеивал запах конской мочи и подтаявшего снега… ». Как можно перевеивать запахи? В протографе, очевидно, было: « ветер перевивал… » А «перевеивал» – это эхо только что переписанного: « Ветер перевеивал хрушкий, колючий снег, по двору текла, шипя, серебристая поземка » (2, XXI, 223).

П ерелистаем третью часть романа:

В первом томе трижды встречается удивительное прилагательное – «москлявый»: « с чернозубым моСклявеньким офицером » (3, I, 243 и 3/6); « смуглую москлявенькую девушку девушку в форме гимназистки » (3, XIV, 338, но « москлявенькую девушку в форме учащейся ; 3/63). Так и « москлявый и смуглый казачок станицы Мигулинской » (1, XIX, 96). Шолохов производит это прилагательное, видимо, от клички «москаль», не замечая того, что казачок из Мигулинской москалем может стать только в страшном сне.

Во всех трех случаях перед нами испорченное копиистом «мозглявый» – тщедушный (см. словарь Даля). И поскольку единой «формы учащихся» в 1914 году не было, разумеется, в рукописи было скопировано правильно: девушка одета в форму гимназистки. Шолохов-редактор сумел испортить и эту деталь. (Но в издании правильное «гимназистки», а, значит, текст набирался не с этой рукописи Шолохова.)

« Н евидя выровнялась Дуняшка в статную и по-своему красивую девку » (3, I, 240 и 3/4). Что это за удивительное «невидя»? Популярные словари молчат. Электронный Национальный корпус русского языка тоже. И только в СРНГ находим: « Не’видя – 1. Назаметно, невидимо (ворон., тамб.. сарат). 2. Скоро, без больших усилий (Ссылка на «Поднятую целину»).

« О фицер зацепившись шпорой о коврик у порога пришел к столику… » (3/7). Пришел через всю комнату? Но так можно сказать только о малыше, делающем первые шаги. При издании редакторы догадались поправить: « прошел »; 3, I, 244)».

Ш токман при аресте « закусил нижнюю губу вобратую внутрь » (3/7; в издании нет). Без комментариев.

« Г де-то назади … в тумане …» (3/10; в авторской речи) и « Назади в сером мареве пыли …» (3/26); И вдруг литературное: « Впереди рябил… » (3/28). Так в шолоховской рукописи. Но так и в авторской речи у Крюкова: « Безмолвные фигуры в белых куртках и штанах с клеймами назади таскали от одной двери к другой медные, ярко начищенные жбаны » (« В камере № 380 »). А за несколько строк до этого , как и в случае с «шолоховским текстом»: « Впереди – “мальчик”, за ним – я, сзади – надзиратель ».

Вот и в издании в авторской речи: « Повернулся и, нечаянно увидев в зеркале свое отображение с пышными складками назади , плюнул, чертыхнулся, медведем полез из широчайших штанин » (6, XIX, 152).

« П ытался Григорий вспомнить проеханный путь …» (3/10; в авторской речи).

В рукописи: « Григорий остро воспринимал каждый звук, на колки чувств туго навинчивались нервы » (3/24). Но слово « колки » написано неразбочиво (« к-лки »). По изданию: « Григорий остро воспринимал каждый звук, нервы его все более взвинчивались ». (3, V, 267).

В рукописи: « в промежножьях » (3/31; вместо « в промежностях »?). Но может быть и не попавшим в Словарь Даля и Донской словарь диалектизмом. Тем более, что СРНГ фиксирует екатеринбургское «промежно’ги».

В изданиях романа трижды употреблено выражение «перед строй». « Полковник… боком поставил лошадь перед строй » (3, VII, 288). Так и в «черновой» (3/39), так и в «беловой» рукописи: «… перед строй » («беловики» третьей части, с. 8), так и в другом месте: « выскакал перед строй » (3/28), но есть и правильное «перед строем» (3/21). Если «перед строй» – военный термин (увы, обнаружить таковой нам не удалось), то в таком случае нормальное «перед строем» выглядит сомнительно.

Р ечь мальчишки-поляка, предупреждающего казаков о появлении немцев: «– Козак, козак, пшишел герман! Герман пшишел оттонд » (3, VIII, 295). Но в «черновой» рукописи: «… пшишел, от-то !» (3/46). Видимо, этот монолог должен сопровождаться указательным жестом: польское «одтонд» – отсюда. В детском московском языке полвека назад оно (наравне с «Атас!») звучал повсеместно: «Атанда!» (в смысле: валим отсюда). То, что переписчик слова не понял и заменил его на бессмысленное « от-то », а в издании текст дан правильно, говорит: а) перед нами не «черновики», а копия с чужой рукописи; б) перепечатка для набора осуществлялась с непосредственно с авторского протографа.

«Герман пшишел, от-то!». 3/46

В дедовой молитве: « святой Дмитрий Сослуцкий » (3/55). В издании исправлено: « Святой Дмитрий Солунский » (3, VI, 278). Поскольку имеется в виду листок с текстом заговора начала XIX века (или даже ранее), то тут или ошибка Шолохова, или его же злой умысел, стёб в духе красной журналистики «Крокодила» и «Безбожника».

К ороткая фраза: « Едуна фронт » (3/62; это не « фронт едунá », это « еду на фронт »);

В рукописи: «… по убиенном воине ГригориЕ » (3/78). В издании: «… пригласили попа Виссариона и родных на поминки по убиенном воине Григории » (3, XVI, 355). Но надо « по убиенному… Григорию ».

« В ся любовь ее к Гришке перекинулась на дочь, и особенно после того, как убедилась Аксинья в том, что подлинно от Гришки понесла она ребенка. Доказательства являла жизнь неопровержимые: темнорусые волосы девочки вывалялись, новые росли черные и курчавые; меняли цвет и глаза, чернея, удлиняясь в разрезе. С каждым днем девочка все разительнее запохаживалась на отца, даже улыбка отсвечивала мелеховским, Гришкиным, звероватым » (3, XIX, 365). Но так и в рукописи: « темнорусые волосы девочки вывалялись » (3/87). По СРНГ «выва’ливаться» – погибнуть, пропасть ( иркут., перм., свердл. ).

В письме молодого Листницкого отцу: « Прости за некоторую несвязАность …» (3/63; имеется в виду несвязность изложения). Генерал Листницкий отвечает сыну: «… а об себе мне нечего писать …» (3/109) и говорит Аксинье « Беж и, скажи Никитичу …» (3/109). Но во всем первом томе романа даже и неграмотные казаки говорят только «беги», «надбеги», «выбеги» (1, IV, 31; 1, XVII, 84; 2, IV, 131; 2, IV, 139, 2, XIII, 181; 3, V, 269; 3, VIII, 295; 3, XXII, 382). Еще из речи старика-генерала: « – ОбскакОвай слева!. . » (2/71). А Листницкий-сын размышляет так: « Завтра о этом , а сейчас спать …» (3/112). И склонят существительные так: « в нашем полкЕ » (4/10); К однополчанам он же обращается с такими словами: «… до сей поры многие больные вопросы между нами остались не вырешенными » (4/78; вместо « неразрешенными »). Это не речь двух родовитых и интеллигентных офицеров, это язык и стиль баек лейб-гвардии атаманца Ивана Авдеича Синилина по прозвищу Брех: « Приезжаю в полночь, весь в грязе, и прямо иду к самому. Меня это разные-подобные князья с графьями не пускать, а я иду. Да... Стучусь. “Дозвольте, ваше инператорское величество, взойтить”. – “А это кто таков?” – спрашивает. “Это я, – говорю, – Иван Авдеич Синилин”. Поднялась там смятенья, – слышу, сам кричит: “Марея Федоровна, Марея Федоровна! Вставай скорей, ставь самовар, Иван Авдеич приехал!” » (ТД: 2, VII, 153).

Л ожащийся веером поток вечерних лучей « сплетался в вакханальный спектр красок » (3/65); Но сначала было написано « скипетр красок ».

В издании: «… ночью очухался и пополоз. И пополоз он, по звездам дорогу означая, и напал на раненого нашего офицера » (3, XVI, 356–357). В рукописи: «… и пополез. И полоз он … и напал …» (3/80). Это требует перевода на русский язык: «… ночью очухался и пополз. И полз он, по звездам дорогу узнавая, и наполз на раненого нашего офицера …»

В рукописи: « набродили на память слова » (3/81). В издании: « набредали на память слова » (3, XVII, 358).