« Н а третий день после приезда Евгений допоздна просидел у деда Сашки в конюшне, слушая бесхитростные его рассказы о былой привольной на Дону жизни, о старине » (3, XXII, 386). Но в рукописи: « о былой привАльной …» (3/112). Такие ошибки делаются только когда человек переписывает неизвестный ему чужой текст, который он даже не удосужился заранее просмотреть.


В клинике Григорий, беседуя с черниговским уроженцем большевиком Гаранжой, жалуется, что не понимает его языка. На что тот бросает: « – Ось тоби! Що ж ты, куркуль …» (3/114). При чем тут куркуль – совершенно неясно. Что было в протографе? Ответ в опубликованном тексте: «– Не тарахти! Не понимаю хохлачьего твоего языка, – перебивал его Григорий. – Ось тоби! Що ж ты, москаль, не понимаешь ?» (3, XXIII, 389). По рукописи: « ОтправЕте меня домой » (3/118). В издании эти слова Григория переданы корректно: « Отправьте меня домой! ». Шолохов принял ерь за «е». Вновь убеждаемся, что текст набирался не с шолоховской рукописи (Редактор или корректор поправили бы на « отправите ».)


В песне, которую слышит Григорий, вернувшись на Донщину после ранения, – странная строчка:


На завалах мы стояли, как стена.

Пуля сыпалась, летела, как пчела.

А и что это за донские казаки —

Они рубят и сажают на штыки.

(3, XXIV, 396)


Разумеется, речь о сбое ритма в третьей строке: « А и что это за донские казаки …» Так и в рукописи (3/119). Но в казачьих песнях: « Ай спасибо тебе, царь белый, что поил нас, что кормил …»; « Ай ты гой еси, турецкой царь …»; « Ай же вы гости азовские …»; « Ай, полно, полно нам, братцы, крушиться …»; « Ай, да на славной было, братцы, на речушке… »

Стих должен звучать: « Ай что это за донские казаки … » Глухой не только к стиху, но и вообще к русскому слову, копиист сломал размер стиха и никогда этого не понял.


П исателя, столь смутно представляющего себе нормы языка, можно сравнить только музыкантом без музыкального слуха, или со слепым живописцем.


ДНЕВНИК СТУДЕНТА-МАТЕМАТИКА


С делаем еще один замер. Обратимся к дневнику погибшего на Германской войне студента (часть третья; «черновая рукопись», страницы вставки). Можно утверждать, что и эта часть переписана с протографа, выполненного по дореволюционной орфографии: « На галстукъ <две последние буквы зачеркнуты, а потом перекрыты размашистым «к»> даже извозчики обращают внимание » (с. 3). Таким же образом исправлено и на с. 7: « Кто приложил руку къ ее развитию ». Вновь с. 3: « Пишу эти строки, а волос дыбом ...» За «ъ» принято конечное «ы». В издании исправлено: « волосы » (ТД: 3, XI, 313). С. 11: «… и их отрядик поскакал по направлению на нас » (вновь неверно интерпретирован «ъ», очевидно, что в протографе было « къ намъ »).


« Был дождь, тепленький такой, приятный. Мы шли по Моховой, плиты тротуара резал косой ветер » (ТД: 3, XI, 313).

Как это представить?

В рукописи (с. 3): «косой дождь», но другими (красными) чернилами поправлено: «ветер». Избавлялся от повтора и не заметил вопиющей глупости правки.


« На углу Тверской мы расстались. Мы поцеловались к великому изумлению какой-то дамы » (ТД: 3, XI, 313). В рукописи (с. 5) замечательный образ, ради которого и выстраивалась фраза: «… каракулевой дамы ». (Такая же изумленная дама в каракулевом пальто мелькает в очерке Крюкова «Обвал», разница лишь в том, что дама петербуржанка и изумлена она не поцелуем, а революцией.) Но именно этот эпитет и зачеркнут.


« Сегодня решил купить себе на белье » (ТД: 3, XI, 315). Так и в рукописи. Видимо, пропущено слово «шелку». Пропущено, поскольку переписчику и так кажется гладко.

И это характерно для человека, который по-русски пишет (простите, переписывает) так:

С. 4: « плиты троТУРа » (но правильное « по тротуару » (4/75). С. 7: « нОчало » (но так и на 2/57: « внОчале »), « шмОток » (шматок); « Меня осыпало жОром » (с. 7; так и на 4/107: « жор загребали »). Но в издании: « Меня осыпало жаром » (с. 317) и «жар загребали» (4, XVII, 158) .

(Сомнительные написания «а», исходя из известной презумпции, мы интерпретируем в пользу переписчика.)


С. 6: « Вспоминали Донщинку ». Так и в издании (с. 316). Не поняв слова «Донщина», переписчик, видимо, решил, что это имя или кличка. И почему-то (очевидно, на всякий случай) решил употребить в уменьшительно-пренебрежительном виде.


С. 8: « без нИкоторых » (без некоторых). С. 9: « послал нас шестерых в реЕкогносцировку »; « полусожжеНое ». С. 10: « кожаННая подкладка »; « в полверсте » (так и в другом случае на 3/48); « стены какого-то сожжеНого завода »; « мимо этого пепелищЕ »; « мы пригиНаясь шли » (это в речи студента-математика московского университета!); вновь « сожжеНого ». С. 11: «… что-то крикнул резким гортОнным голосом… »; « вскОрабкался ». С. 13: « раСгружая » (разгружая);. С. 14: « писОрям » (писарям).


По изданию: « Работа покинута мною. Я покинут Елизаветой » (с. 317). В рукописи сначала было « Университет покинут мной. Я покинут Елизаветой » (с. 8). Но тут же первое слово зачеркнуто и сверху вписано «Работа» (с правкой на «покинута»). Правка бессмысленна, ведь это пишет студент-математик. Он хотя и подрабатывает время от времени где-то (как практически любой студент), но речь-то о том, что он разочаровался в деле своей жизни и бросает университет: запись в дневнике от 4 июля, а это значит, что из-за романа с Лизой летнюю сессию студент не сдавал и уже отчислен.


Переписчик плевал не только на стиль, но на смысл. За это текст мстит:


С. 9: «… никогда не думал, что станут мыслить » (вместо « стану мыслить »; впрочем, «т» не дописана, копиист в последний момент поймал себя за руку).


С. 11: « крикнул резким гортОнным голосом » (видимо, что-то вроде картонного, только звонче).


С. 13: «трОнспорт с ранеными».

Тут же: « Те же глаза, овал лица, но с, волосы ». Это, естественно, не союз «но» с предлогом «с», а просто обыкновенный девичий «носик». Имитатор даже не удосуживается заранее прочитать копируемую фразу. Он лепит текст так, как по первости видит и понимает. Надо полагать, он весьма спешит, и, к тому же знает, что эти плоды его трудов в печать не пойдут. А если так, то, скорее всего, перед нами «черновики», на живую нитку изготовленные весной 1929 года для рапповской комиссии по делу о плагиате Шолохова.


По изданию: « Григорий накрыл лицо убитого батистовым, найденным в кармане хозяина платком и поехал в штаб, изредка оглядываясь » (с. 325). Но по рукописи (с. 14 вставки в третью часть) четко: «… и поехал в штОб изредка оглядываясь. Книжку передал в штаб <другими чернилами добавлено «е», то есть « в штабе » – А.Ч .> писОрям …». Ясно, что переписчик, не вдумываясь в смысл фразы, просто копировал слово за словом, а потому « в штаб » прочитал как « в что б » (см. « штоб » как « что б », например, 2/43); « штОбы » (3/89); в смысле штабы; тут же « в штОбах » с исправлением «о» на «а». И всё это из-за написания « чтоб » через «ш»: «… Сашка, чтоб лошадей забыл напоить ?» – 2/58);

В отличие от штабных писарей, Шолохов совершенно не заинтересовался текстом дневника убитого студента.


Д обавим, что не только в журнальном варианте 1928-го, но и в издании 1941 года сохраняется удивительная интрига: приятель называет студента Тимофеем (так на с.1 вставки в третью часть рукописи), а возлюбленная – Александром Ивановичем (с. 4). То есть целых тринадцать лет редакторам не приходило в голову, что дневник Тимофея/Александра в таком виде для публикации не пригоден.


П одтверждается вывод, сформулированный Зеевым Бар-Селлой на материале шолоховского рассказа «Обида»: перед нами «копия грамотного оригинала, снятого малограмотным человеком» [12] .

Об том же говорят следы борьбы переписчика с дореволюционной орфографией протографа, представленная полным спектром тех ошибок, которые и должен был совершить малограмотный писец.

Перед нами то, что выдает себя за черновики романа, но ни в коей мере ими не является. Это имитирующая перечерненный беловик копия с неизвестного протографа. Сделана она, как установила государственная экспертиза, рукой М.А.Шолохова. Мы же только показали, что изготовитель этой подделки менее всего годится на роль автора романа: этот копиист – существо и инфантильное, и дремучее. В десятках случаев оно (существо) просто не понимает переписываемого текста. Рудименты дореформенной орфографии в рукописи и в печатном тексте романа – прямые улики шолоховского плагиата. И это достаточное текстологическое доказательство того, что «Тихий Дон» написал не Шолоховым.


О ХОРОШЕМ ОТНОШЕНИИ К ЛОШАДЯМ


З еев Бар-Селла обратил внимание на следующий текст в ранних редакциях второго тома «Тихого Дона»: « Балка, по которой двигались в обход, была засыпана снегом. Местами доходил он лошадям до пояса ». Позже это будет исправлено на «…до брюха» (ТД: 5, XII, 262). В свойственной ему наивно-эмоциональной манере исследователь восклицает: «И вот эдакая глупость держалась в романе целых 15 лет – лишь в 1945 году Шолохов смекнул, что снег доходил лошадям "до брюха"! <…> Что могло заставить читать "пояс" там, где написано "пузо"? Только почерк автора романа. А значит, что в этом почерке "у" было сходно с "о", а букву "з" можно было при некотором усилии принять за "яс"...» [13] .

И действительно: «… тверда земля, и растет по ней трава сильная, духовитая, лошади по пузо » (ТД: 3, I, 243). И еще: « вода подходила лошадям по пузо » (3, V, 271 и 3/27).

Другой пример, который приводит Бар-Селла:

« Человек десять конных молча, в беспорядке ехали по дороге. На площади впереди выделялась осанистая, тепло одетая фигура ».

Именно так в издании 1930 г. Но что значит площадь на степной дороге ?

Через два года редакторы поправили: « На пол-лошади (то есть полкорпуса лошади) впереди выделялась осанистая, тепло одетая фигура ». Очевидно, что в протографе, как заметил Бар-Селла, было написано сокращенно: «п.лошади» или «п/лошади». (Но это, скорее всего, означает, что в начале 1930-х кто-то из правщиков еще держал в руках протограф.)


« Н ет, не ладилось у Шолохова с лошадьми... » – резюмирует Зеев Бар-Селла.

Справедливое это замечание подтвердим еще тремя примерами:

« Лошади поворачивались к ветру спиной …» ( ТД: 8; XIII, 434).

Попытайтесь это вообразить…

Или столь же трагикомическое: «В упор в лошадиную морду выстрелил Игнат, сел, широко расставив ноги, сплюнул на сырую, волнами нацелованную гальку и ворот рубахи защитной разорвал до пояса» [М. А. Шолохов. Коловерть (1925)].

Не рубаху разорвал до пояса, а ворот рубахи…


Р едкий эпитет «острая спина» звучит в первом томе «Тихого Дона»: « Садился у подзёмки на табуретке, остро сутулил спину …» ( ТД: 2, XIV, 189).

Что это значит?

Перед нами развитие авторской метафоры Федора Крюкова:

« Старая серая кобыла Корсачная, уже с час запряженная в арбу, уныло слушала эти пестрые, давно знакомые ей звуки бестолково-радостного волнения и суеты. Она знала, что предвещают они двухнедельную полосу тяжелой, изнурительной, выматывающей все силы работы. Бока у Корсачной были желтые от навоза, шея местами облезла, а спина – острая, как пила … » («Зыбь»).

Кобылу мы видим сбоку. Пила – это ее хребет с торчащими, как зубья пилы позвонками. Стало быть, и в «Тихом Доне» человек сел в профиль к рассказчику, наклонился к своим коленям, и мы увидели его хребет, острый, похожий на зубья пилы.

Подтверждение такого чтения находим в том же «Тихом Доне»:

« Клячи… были худы до ужаса. Острые хребтины их были освежеваны беспрестанными ударами кнутов, обнажали розовые в красных крапинках кости с прилипшими кое-где волосками шерсти » (ТД: 4, III, 32). Или в «черновиках» о Петре Мелехове: « жОвотом навалтваясь на острую хребтину лошади » (2/81).

«Зыбь» написана в 1909-м, но вошла в книгу «Рассказы. Т.1», где автор собрал свои лучшие повести и рассказы 1908–1911 гг. Вышла книга в 1914-м.

Молодой Владимир Маяковский в 1915-м превратил «острую спину-пилу» во «флейту-позвоночник», и эта метафора стала названием поэмы (есть тут и такие строки: «Привяжи меня к кометам, как к хвостам лошадиным…»), а тремя годами позднее воплотилась в стихи «Хорошее отношение к лошадям» (это, в частности, о том, что старых лошадей не кнутом надо поднимать, а добрым словом).

Заметим, что знаменитые «шолоховские метафоры», о которых столь восторженно и так много любит рассуждать официальное шолоховедение, – верная примета крюковского стиля. Ограничимся такими примерами:

– «…ветер сыпнул им в лицо горстями белых отрубей» (Крюков. « Группа Б. IV. Праздники)

– «… красноречивые доспехи нищеты » ( Крюков . «Сеть мирская»).

– «… выползали свинцово-серые облака, круглые, как пузатые чайники » ( Крюков . «Зыбь»).

– « Мать оглядывалась и грозно потрясала пальцем. Зося изо всех сил крепилась, но все-таки фыркала, словно бутылка игристого квасу …» ( Крюков . «Группа Б». VI. «Зося»).


ОБЛИТАЯ ТКАНЬЮ СПИНА


Вот еще украденная у Крюкова метафора:


« Смотрел… на гибкую фигуру, облитую серой материей ».


Крюков . «Неопалимая купина»


« Согнутая спина его, плотно облитая рубахой , темнела мокрыми пятнами ».


ТД: 1, IX, 49


П роза Крюкова не однократно позволяет проследить рождение метафоры. К примеру, знаменитое:

« По артериям страны, по железным путям к западной границе гонит взбаламученная Россия серошинельную кровь » (ТД:3, VII, 289)


Вот о том же:

« По шоссе густой серой смолой текли знакомые шинели , потемневшие до пояса, давно не просыхавшие, измятые, свинцово-тяжелые. Хмурые и молчаливые, точно не выспавшиеся, шагали люди не в ногу, цепляясь штыками. Качался кое-где всадник на тощей лошади, торчали как журавцы, шесты санитаров. Чуть шевелились издали серые ряды, как туча пешей саранчи . Останавливались на заторах, стояли долго, с терпеливым равнодушием ждали чего-то, снова шевелились по чьей-то команде. И, казалось, нет им конца, нет перерыва » ( Крюков . «Группа Б.» VI. «3ося»).


А сравнение солдат с саранчой взято из лихой и бравурной казачьей песни (одной из тех, что так люто ненавидел Ф. Д. Крюков):


Мы по горочкам летали

Наподобье саранчи.

Из берданочков стреляли

Все донские казачки.


(ТД: 4, III, 45)


(Первые две строки приведены на этой странице дважды.)


О НАВОЗЕ И ПУШИСТОМ КОЗЛЕ


С животным миром у Шолохова какие-то свои, особые отношения:

Вот во второй книге « по мерзлым слиткам скотиньего навоза топчется ...» Кто бы вы думали?.. «… пушистый козел » (ТД: 5, VIII, 228).

Пушистый... В непогоду... («Пасмурными теплыми днями», когда «лужинами и проталинами цветет оттепель».) По навозу...

(Вариант «пушистого кота» не рассматриваем, поскольку коты не любители навозных прогулок.)

По «Грамматическому словарю» А. А. Зализняка (обратному словарю русского языка, в котором слова расставлены по алфавиту строго в обратном порядке их чтения, так что «пушистый» надо искать на букву «й») тут могли быть следующие варианты: «губастый», «чубастый», рогастый», «пузастый», «кудластый», «ушастый», «рожистый» (в смысле мордастый). И еще «брудастый», но брудастый кобель явится в следующем абзаце.

Однако все эти варианты – в мимолет:

« – … Приехал на́ гости к Мохову, купцу, энтот самый сотник. Погоди, чей он прозвищем? Кубыть, Листницкий. Такой из себя тушистый, сурьезный » (ТД: 1, VIII, 46) [14] . Тушистый – тучный. У Зализняка этот диалектный эпитет не отмечен.

Прибавим сюда же: «– Живот растрес? Для такой сурьезной комплекции дорогу починить бы надо ...» ( Крюков . «На речке Лазоревой»).


Т аких испорченных мест в романе довольно много. Ряд авторских прочтений Шолохова, свидетельствующих о его непонимании копируемого текста, выявлены нашими предшественниками ( Мезенцев, Медведев, Зеев Бар-Селла, Макаровы, Венков, Самарин ). Приведу еще лишь одно место из XXI главы второй части (с. 225). Вот диалог Григория и Аксиньи:


« – Будь она проклята, служба твоя, разлучница!

– Приду в отпуск.

– В отпуск, – эхом стонала Аксинья, всхлипывая и сморкаясь в рубаху, – покеда придешь, в Дону воды много стекет...

– Не скули... Как дождь осенью, так и ты: одно да добро » (См. также 2/87).


Смысл последней реплики Григория очевиден: бабьи слезы, что осенний дождь – одинаково бесполезны.

Что стояло в тексте вместо нелепого « одно да добро »?

Очевидно, «однова добра…».

При десятках переизданий и том объеме мелочной правки, которая была проделана за несколько десятилетий, это должен был заметить и «автор», и редакторы. Не заметили.

Почему?

Полагаю, потому, что стихия народной речи для Шолохова и его единомышленников была стихией не просто чужой, но столь же враждебной, как и разрушенный ими традиционный быт казачества.


О ХОРОШЕМ ОТНОШЕНИИ К ТЕКСТУ


Г рафоман – существо творческое, стремящееся даже в простую копию добавить что-то свое: Графоману лень просто переписать фразу « Ну, долгие проводы – лишние слезы ». Он смастерит собственное, пусть и комическо-бессмысленное: « Ну, дальние проводы – лишние слезы » (ТД: 7, VIII, 77). (Как-будто кто-то из домашних собирается провожать оконенного казака прямо до линии фронта.)

Графоман во фразу « Бой только начинался » добавит « что » после « только », но, конечно, не поправит « начинался » на « начался » (ТД: 7, X, 94).

Сам себе творец, он существует вне языкового поля.

Вновь обратимся к «черновикам» первой части романа.

« Глядели до тех пор, пока истухала заря, а потом Прокофий кутал жену в зипун и на руках относил домой » (ТД: 1, I, 10; так и в «черновой» рукописи на с. 2). Здесь переписчиком после « до тех пор » пропущено « не ».


П оскольку такого в печатном тексте романе немало (и в самых гладких на первый взгляд местах), мы не можем оставить проблему выявления ляпов и анахронизмов будущим поколениям редакторов. Хотя и отдаем себе отчет в том, что вряд ли эта задача под силам одному читателю. Не станем более обращать внимания и на описки, нам интересны совсем иные примеры.

Займемся не просто безграмотными написаниями, а ошибками, говорящими о неверном прочтении переписчиком оригинала. Итак, перед нами вновь «черновики» первой части:


С. 2. Мавра говорит: « И што он, милушки, нашел в ней хорошева? Хуть бы баба, а то так, тьфу! Ни ж…, ни пуза, одна страма !»

В печатном тексте исправлено: « Ни заду, ни пуза, одна страма ». Но речь идет как раз про беременность турчанки Мавра и сообщает в конце того же абзаца. Цитирую дальше по печатному тексту: « … У нас девки глаже ее выгуливаются . В стану – перервать можно, как оса; глазюки — черные, здоровющие, стригеть ими, как сатана, прости бог. Должно, на-сносях дохаживает, ей-бо !...» (ТД: 1, I, 10).

Первое: пузо-то («на сносях дохаживает») как раз большое. Турчанка родит недоношенного, но тот выживет, и, значит, месяц беременности у нее не менее чем восьмой.

Второе: уж если на кого и не похожа беременная женщина, то на осу.

Текст явно испорчен переписчиком.


С. 4. По изданию: « Отсюда и повелись в хуторе горбоносые, диковато-красивые казаки Мелеховы, а по-уличному – Турки » (ТД: 1, I, 12). Заметим, что хотя это авторская речь, в рукописи четко выведено: « по улишному ». Так и на с. 5: « буднишные шаровары ». В издании: « будничные шаровары ». Вновь «ш» вместо «ч», поскольку переписчик писал, как сам говорил. Когда же он мог сконцентрироваться, то копировал точно и в рукописи возникали правильные написания: « на станичном отводе », « по уличному прозвищу », « сничтожить » (с. 3). Один автор не может одновременно шокать и чокать. Следовательно, «авторов» два. Один пишет грамотно, другой так, как написали бы герои «Тихого Дона», или как первый автор, когда он передает их речь: « Григорий, вставай, што-ли », « коли хошь » (оба случая на с. 5); « што ж » (с. 6) и т. д.


С. 5. В рукописи: «над Доном дымом встал туман». Исправлено чернилами на «дыбом». По изданию: «… Над Доном на дыбах ходил туман » (ТД: 1, II, 13). Человек, услышавший звук этих стихов (я не оговорился) никогда не опишется, переписывая столь роскошную и по метафоре, и по звуку строку: «НАД ДОНОМ ДЫбОМ встал туМаН». (А сравнить туман с дымом – это первый, самый примитивный уровень образного мышления.) Правка в рукопись внесена, очевидно, при сверке с протографом.


С. 6. « Возле баркаса, хлюпнула вода, и словно слитый из красной меди огромный аршина в полтора сазан с<о> стоном прыгнул вверх, изогнув лопушистый хвост, сдвоив, грохнул по воде ». Зачеркнуто «полтора» и фиолетовыми (а не черными орешковыми) чернилами сверху поправлено: «два». Слева на полях такими же фиолетовыми чернилами написано «2А» (два аршина). Правка не писателя, а рыбака. Два аршина – 1 м 42 см. Меж тем в любой энциклопедии прочтем: «Сазан – (Cyprinus carpio), рыба семейства карповых отряда карпообразных. Длина до 1 м, вес до 12 кг». То есть полтора аршина – это именно «огромный» сазан (больше не бывает), а двухаршинный – это уже из рассказов деда Щукаря. В печатном тексте: « Возле баркаса, хлюпнув, схлынула вода, и двухаршинный, словно слитый из красной меди, сазан со стоном прыгнул вверх, сдвоив по воде изогнутым лопушистым хвостом » (ТД: 1, II, 15). Но не только здесь весовые масштабы протографа представляются копиисту мелковатыми: « Подбежал к сараю, где хранился отмол – пятьсот с лишком пудов хлеба …». Красным карандашом « пятьсот » перечеркнуто и сверху вписано « тысяча » (2/26). Пример того же рода: « Григорий пришел в имение Листницких Ягодное часов в девять утра » (2/50). Правка красным карандашом: « в восемь утра ». Так и с расстоянием дневной ездки Григория и его отца. По «черновой рукописи»: « За день сделали верст 60 » (2/89). По изданию: « За день сделали верст семьдесят » (2, XXI, 228).


С. 7. В рукописи фраза, которой нет в издании: « Перехватив треснувшее удилище, Григорий снова подтянул измученного сазана к баркасу ». Хорошая фраза. Но Шолохов дописывает сверху одно лишь слово, и фраза становится языковой глупостью: « треснувшее пополам удилище » (пополам – это переломленное, а треснувшее – это вдоль).


С. 7. « Леса с пронзительным брунжаньем зачертила воду, за ней коротеньким полотном стояла вода ». В издании: « Леса, пронзительно брунжа, зачертила воду, за ней косым зеленоватым полотном вставала вода » (ТД: 1, II, 16). Редакторский вариант не многим лучше варианта переписчика. Что же тут могло быть на самом деле? Поскольку отец и сын Мелеховы ловят сазана не на стремнине, а в заводи, за корягой, мой рыбачий (и литературный) опыт подсказывает, что возможен лишь один вариант: « Леса с пронзительным брунжаньем зачертила воду, за ней колотилась полотном стоялая вода ». ( См.: «стоялый жеребец»; ТД: 6, XIII, 117.)


С. 23. Слова Аксиньи: «– Моченьки моей нету! Ноги с пару сошлись »).

В издании исправлено – « зашлись » (ТД: 1, IV, 35).

Особенные проблемы испытывает копиист с некоторыми именами свих героев.

Аксинья в тексте рукописи названа то так, то многократно Анисьей. Причем на одной странице, даже в одном предложении могут встречаться оба варианта.

Хотя на 8 странице рукописи «Анисья», уже на 15-й трижды Аксинья, она же четырежды на 16-й, два раза на 17-й, пять раз на 18-й (здесь же "Аксютка"), далее раз на 19-й, трижды на 20-й, четырежды на 21-1 и тут же вновь "Аксютка", и еще многократно на 22, 23, 24, 25, 26, 28, 29, 30, 31, 32, 33

Однако на с. 34 дважды Анисья (сверху синим карандашом переправлено на «Аксинья») и дальше: Анисья – Аксинья – Анисья – Анисья

С. 35: Аксинья – Анисья

С. 36: пять раз Аксинья и однажды Анисья

С. 37: трижды Анисья – дважды Аксинья – Анисья – дважды Аксинья

С. 38: трижды Аксинья – Анисья

С. 47: четыре раза Аксинья

С. 48: Анисья – дважды Аксинья – Ксюша – Аксинья –дважды Анисья – трижды Аксинья

С. 49: дважды Аксинья – Анисья – Аксинья – дважды Анисья – дважды Аксинья –Анисья

С. 50: Аксинья

С. 55: Анисья – шесть раз, потом Аксинья – три

С. 56: Аксинья трижды – Ксюша – Аксинья трижды и после трижды Анисья

С. 57: Анисья – Аксинья – Анисья четырежды – Аксинья

С. 58: Анисья – Аксютка – Анисья – Анисья – Аксинья – Аксинья

С. 59: Анисья – Аксинья – Аксинья – Анисья – Аксинья – Аксинья – Анисья

С. 60: четырежды Анисья (и тут же Иван Семенович)

С. 61: Аксютка

С. 72: Аксинья и Анисья

С. 73: Аксинья

С. 80: Аксинья и Анисья.


Изредка мелькнет Анисья и в «черновиках» второй части романа (с. 18, 41, дважды 53, 57 и дважды 61 «черновиков» второй части с позднейшей правкой красным карандашом на «Аксинью»). На с. 48 сбоку на полях размашистая «резолющия»: « Дать Анисью и разговор с бабой ».

Итак, Шолохов оба имени считает вариантами одного: « Страх ли поднял Аксинью, или снесла бабья живучая натура, но Анисья ...» (с 49 «черновиков» первой части).

Но откуда такое могло быть в протографе?

А такого и не было.

Путаница говорит, что в протографе стояло в одних случаях «Анисья», а в других просто «А» (ведь это были именно черновики). А потом появилась «Аксинья», и автор также обозначил новое имя буквой «А». Переписывая, Шолохов каждый раз расшифровывал так, как ему казалось нужным, ведь «Анисья» и впрямь может показаться уменьшительным от «Аксиньи».

Для народа это разные имена и разные календарные события.

По Далю:

1. АКСИНЬИ-ПОЛУХЛЕБНИЦЫ или ‑ полузимницы, в народе, день 24 января. Половина зимних запасов съедена; прошла половина времени от старого до нового хлеба; озимое зерно пролежало половину срока до исхода. Цены на хлеб до нового устанавливаются. Какова Аксинья, такова и весна. Метель на полузимницу - корм подметает, корма будут плохи. Полузимница пополам, да не равно (делит зиму): к весне мужику тяжеле.

2. АНИСЬИ-ЖЕЛУДОЧНИЦЫ, в народе, день 30 декабря. Варят свиную требуху, гадают о зиме, по черевам, по печени и селезенке.

Но юный люмпен об этом не знал.


Взаимообразные превращения происходят с именами других героев романа.


Пантелей Прокофьевич Мелехов.

С. 15: Дважды Иван Семенович (правка другими чернилами на «Пант. Прок.»). С. 17: Дважды Иван Семенович; «отец» (правка другими чернилами на «Пант. Прок.»). С. 18: Иван Семенович С. 21: Иван Семенович. С. 22: Иван Семенович. С. 23: Иван Семенович. С. 24: «дядя Иван» и дважды Иван Семенович.

С. 1: Мелехов Прокофий (отец Пантелея Прокофьевича): С. 4: трижды Пантелей, и уточняется, что он назван по деду (16/XI);

С. 4 (низ): дважды Иван Андреевич, но отчество зачеркнуто и теми же чернилами исправлено на «Семенович». С. 6: Иван Андреевич – исправлено теми же чернилами на «Семенович»; Иван Семенович. С. 7: Дважды Иван Семенович. С. 8: Дважды Иван Семенович. С. 29: дважды Иван Семенович. С. 30: пять раз Иван Семенович. С. 31: Иван Семенович. С. 32: дважды Иван Семенович. С. 33: пять раз Иван Семенович. С. 34: шесть раз Иван Семенович. С. 35: четырежды Иван Семенович. С. 50: Иван Семенович. С. 51: «Семеныч» и трижды Иван Семенович. С. 52: пять раз Иван Семенович. С. 53: четырежды Иван Семенович. С. 54: четырежды Иван Семенович. С. 60: дважды Иван Семенович.

С. 61 (после 28/XI): Пантелей.

С. 62: дважды Иван Семенович; с. 63: Иван Семенович шесть раз. С. 65: дважды Иван Семенович. С. 66: пять раз Иван Семенович. С. 67: дважды Иван Семенович.

С. 69: «односум Прокофья Мелехова» (дед Гришака). С. 70. «покойный Прокофий». С. 73: Пантелей Прокофьевич. С. 77. Пантелей Прокофьевич. С. 81: дважды: «Пантелей Григорьевич» (описка, надо: Прокофьевич). С. 83: Пантелей Прокофьевич.

Итак, смена имени Пантелей Прокофьевич/Иван Семенович происходит пять раз (если расставить листы рукописи по шолоховской хронологии). Последовательность этой смены (по эпизодам, пластами) показывает, что перед нами не случайность и не путаница забывчивого автора, а механический свод разных редакций протографа.

Мирон Григорьевич Коршунов.

С. 52: Игнат Федорович. С. 54: Игнат Федорович (на тех же страницах с Иваном Семеновичем)

С. 64: дважды Федор Игнатьевич (здесь же Иван Семенович).

С. 69: здесь дед Гришака назван односумом Прокофия Мелехова. Доживает у сына. Но тогда почему на с. 64 Федор Игнатьевич, а не Григорьевич? Описка?

С. 76: Федор Григорьевич

С. 80, 81, 83: Мирон Григорьевич (здесь же на с. 81 и 83 Пантелей Прокофьевич).


Ясно, что все это механически сведенные в один квазитекст варианты из разных черновых редакций протографа. И ясно, что автор – не Шолохов, поскольку с авторской пагинацией (датами), аккуратно, буквально по дням проставленной на полях в первой половине этой тетрадки, вся эта чересполосица никак не связана. Значит, даты даны исключительно ради оправдания подлога, спешно изготовленного для рапповской комиссии по плагиату. Использованы были вперемежку и разные черновые редакции, и беловые варианты протографа. В начальном черновом варианте читалось «Анисья» или «А.», в более поздних «Аксинья» и также «А.». (В рукописях Крюков именно так, до одной буквы сокращал имена своих героев [15] .) Но имитатор этого не понял.

Мартын Шумилин (дважды Шумилин МартЫн – 3/5);) в печатном тексте превратится в МартИна. В нормальном русском (а не западноевропейском) варианте это имя встречаем так и в других «черновых» вариантах, см., к примеру, на с. 25 рукописей второй части; так и на с. 8 «перебеленной рукописи 1927 года», и на с. 8 «беловой рукописи». Это говорит о том, что машинописная перепечатка для журнального набора (или, возможно, сам набор) производилась не с дошедшего до нас шолоховского, а с какого-то иного текста. Впрочем, в «черновиках» четвертой части: « Шумилин Мартиин » (4/19) и трижды « Мартин » (4/31); « Мартин Шамиль » (4/102).


С. 24. « Ай заблудила ?», но ниже: « Ай заблудилась ?»

В издании дважды: « заблудилась » (ТД: 1, IV, 35).


С. 30. «Горбатый нос его блистал, как свежее (так! – А.Ч. ) лакированный...» В издании: « Горбатый нос его блистал, как свежелакированный ...» (ТД: 1, IX, 50). Но в рукописи в «свеже» буква «ж» написана поверх «т», то есть было «как свете лакированный» (детская ошибка, типа «спинжак» и «гладиволосы»).


С. 33. «…а она гордо и высоко несла свою счастливую, нА срамную голову».


С. 34. Аксинья Мелехову-отцу: «…не пенься, как крех». (В издании нет.)

Крех – некастрированный кабан (донск.). То ли этот диалектизм был для редакторов непонятным, то ли показался слишком грубым.


С. 34. « выкрикОвала ».


С. 34. Старик Мелехов говорит Аксинье: « Я Степану твоему пропишу. В Черкасский ». Имеется в виду, что Степан Астахов находится в Черкасском на военных сборах. Впрочем, в издании слов «В Черкасский» нет. Зато о том, что сборы происходят под Черкасским, в печатном тексте говорит сестра братьев Мелеховых Дуняша: « Вы, батя, свое дело управляйте, а я братушке так уложу, что до Черкасского не ворохнется » (1, III, 25). Но на с. 38 рукописи читаем: « До хутора Сетракова, где <был> лагерный сбор, было верст 60 ». А в печатном тексте: « До хутора Сетракова – места лагерного сбора – шестьдесят верст » (1, V, 36), тот же хутор назван и ниже (1, XI, 56).

Но, если верить датировкам рукописи, в «начальном» варианте Сетраков как место сборов назван 22 ноября, а Черкасский лишь тремя днями ранее. Налицо механическое сведение двух разных редакций, сделанное и в издании, и в рукописи, а, значит, перед нами не рукопись, а ее имитация.


С. 35. «… Хлопнул дверью, по крыльцу затарахтел <опираясь> стукая костылем ».

В издании правка: « Хлопнул дверью, по крыльцу протарахтели шаги и стихли » (ТД: 1, X, 56). В протографе, видимо, было «стуча костылем».


С. 36. «… худАя и чернея в лицах на глазах у соседей …» В издании:

«… худея и чернея в лицах на глазах у соседей » (ТД: 1, XII, 58).


С. 36. « Станица поговорила-бы и перестала ». Откуда «станица» (еще дважды на этой странице и на с. 38)? В издании: « Хутор поговорил бы и перестал » (ТД: 1, XII, 59). Во всем тексте бессистемная чресполосица «хутора» и «станицы», говорящая о механическом сведении разных редакций. С. 57: дважды хутор (Татар<ников>ский), а не станица, как в начале рукописи; с. 63 и 64: вновь станица; с. 69: станица; с. 77: хутор. «Станица» и на с. 32 «чернового» варианта второй части (переправлено сверху красным на «хутор»).


С. 46. « На заре собрались ехать. Степан вышел из хаты с древней горбатой старушонкой. Христоня, запрягавший коней, поглядел на семенившую за Степаном старуху:

– Эх, бабуня, как тибе согнуло-то!. .»

Здесь синим карандашом зачеркнут предлог «с». Получилось: « Степан вышел из хаты древней горбатой старушонкой ». (Ясно, что правщик не понимает смысла того, что он правит.)

По изданию: « На заре собрались ехать. Вышел из хаты Степан, за ним семенила древняя горбатая старушонка. Христоня, запрягавший коней, пожалел ее:

– Эх, бабуня, как тебя согнуло-то !..» (ТД: 1, XIII, 64).

Можно предположить два объяснения: или машинистка перепечатывала текст все-таки по рукописи автора (пусть и со вставками и правкой), а не Шолохова, или кто-то из редакторов выборочно сверял текст с протографом.


С. 50. « Петро выплюнул на ладонь вместе с кровью околопную половину зуба ...»

По изданию: « Петро бережно выплюнул на ладонь кровь и половину зуба ...» (ТД: 1, XIV, 69).

Редакторы убрали эпитет, потому, что автор не смог его объяснить. Но «околопая половина зуба» – это всего-навсего испорченное прилагательное « околотая » (от глагола «околоть»).


С. 51. « Мать Григория, покрытая шалевой праздничной шалью ...» (При этом в слове «шалевой» буква «ш» снизу подчеркнута, как и в слове «шалью».)

По изданию: « Ильинична, кургузая и важная, в палевой праздничной шали ...» (ТД: 1, XV, 70).

Прилагательного «палевый» переписчик не знал. Он выдумал «шалевую шаль», ибо тут не просто шаль, но (сказано же!) – праздничная, а, значит, и вовсе шальная . (Забыл, что шаль-то не на деве – на старухе.)


С. 51 . «– Играй, черт!.. – Гришка куснул губу и шелкнул кнутом перепрывающего ушами коня. Лошади, звякнув барками натянули постромки и резко рванули бричку ».

По изданию: «– Играй, черт! – Гришка куснул губу и – кнутом коня, перебиравшего ушами. Лошади натянули постромки, резко взяли с места » (ТД: 1, XV, 71).

Однако в протографе наверняка было другое: «…перепрядавшего ушами коня ». Перепрядывать, перепрядать, перепрянуть, перепрыгнуть, перескочить, пересигнуть. Перепрядыванье – действие по глаголу (В. И. Даль). Так, кстати, в переносном смысле на с. 66: «небось тады запрядаешь».

Почему выпущено «звякнув барками»?

Барок (по Далю: новорос. вор. кур; по Донскому словарю в вариантах барок и барка – донское [16] ) – упряжной деревянный валек для постромок. Редакторы, обнаружив, что «барка» – род плоскодонного судна, не догадались посмотреть словарь Даля на слово «барок». А Шолохов не смог объяснить, при чем тут речные суда.

Однако это слово переписчик только что употребил, причем дважды: « На глазах у Аксиньи брат отцепил от брички барок, ногами поднял спящего отца, что-то коротко спросил у него и ударил окованным барком старика в переносицу » (ТД: 1, VII, 41).


С. 51–52. « – В проулок, третий курень налево, – указал Иван Семенович. Григорий дернул вожжину и бричка оборвав железный рассказ на полуслове, стала у крашеных, в мелЬкой резьбе, до счатых воротАХ ».

По изданию: « Коршуновский просторный курень. Дощатый забор. Григорий дернул вожжи, и бричка, оборвав железный рассказ на полуслове, стала у крашеных, в мелкой резьбе, ворот » (ТД: 1, XV, 72).

Надо: «железный раскат», поскольку говорится о том, что колеса на железном ходу и гремят так, что не слышно лая провожающих бричку собак, а «полуслово» – это незаконченная реплика отца Григория (в рукописи она вычеркнута синим карандашом).

Перед нами не описка, с неверное осмысление копируемого текста.


С. 52. « – Гостям завсегда ради ». (Вместо «рады».)


С. 54. (Григорий увидел Настю/Наталью): « Под черной стоячей пылью коклюшкового шарфа смелые серые глаза …» Так и в издании (ТД: 1, XV, 74). Возможные варианты: « Под черным стоячим полем ...»; « Под черной стоячей полой ...».


С. 54. «– К пребудуЮщему воскресенью наДбегем ». По изданию: «– К пребудущему воскресенью набегем » (1, XV, 75).


С. 54. « Плетни. Огороды. Желтая марь засматривающих на солнце подсолнечников… ». Видимо, в протографе имелось в виду «засматривающихся», однако «ся» куда-то потерялось. Редакторы попытались исправить, но вышло все равно не по-русски: В издании: « Плетни. Огороды. Желтая марь засматривающих солнцу в глаза подсолнухов… » (1, XVI, 79).


С. 63. « Пантелей Прокофьевич понимал это, боялся отказа, не хотел кланяться своенравному Коршуну; но Ильинишна точила его, как ржаво железо …». По изданию: « Пантелей Прокофьевич понимал это, боялся отказа, не хотел кланяться своенравному Коршунову; но Ильинична точила его, как ржавь железо …» (ТД: 1, XVIII, 86).


С. 68 . « не забивайтесь ». По изданию: « Глупая ты, Наташка. Откажись! Я зараз заседлаю коня и поеду скажу: мол, не заявляйтесь боле ...» (ТД: 1, XIX, 93). То есть даже в речи мерзавца Митьки Коршунова в протографе не было блатной фени (типа «забить стрелку»…).


С. 69. «… жалился дед Гришака Наталье – любимой внуке » В издании «внучке» (1, XIX, 94). Внука (внучка) – подлинный диалектизм. Но когда редакторы сочли это за описку, отстоять его Шолохов или не смог (или не захотел).


С. 81. «… тьфу, господи, ды <исправлено из «да»> и глупа !..»

По изданию: «… тьфу, господи, да и глупая !..» (ТД: 1, XXIII, 106).

Было, видимо: «… тьфу, господи, дык и глупа !..»

Сравним: «– Дык что ж, моя чадунюшка, хучь оно и лето, а кровь, как земля в глубе, холодная » (ТД: 1, XIX, 94).


С. 83. « Я может стерлядь ем… И буду есть, она жир <пробел шириной в две буквы – А. Ч .> ная !» (Так и на шестой странице «черновиков» третьей части: « Следователь остановился, поджидая отставш <пробел – А. Ч .> его офицера »).


С. 84. «… мОГая кусок курятины в место хрена в вишневый кисель, беСжизненно глядит … » – «… макая кусок курятины вместо хрена в вишневый кисель, безжизненно глядит …». И вновь это (« могая кусок ») не описка, а свидетельство полного равнодушия писца к смыслу копируемого.


В ышеприведенного достаточно для следующих выводов:

1. Опубликованная рукопись Шолохова написана малограмотным человеком, у которого практически нет читательского опыта. При этом текст романа содержит реминисценции из «Слова о полку Игореве», «Повести временных лет» и малоизвестной широкому читателю «Иоакимовской летописи», цитаты из Льва Толстого и Блока, ссылки на роман Мережковского «Петр и Алексей» (1902 г.) и «Записки врача» Вересаева (1901 г.), полемику с пушкинскими строками (« темный шпиль адмиралтейской башни »; ТД: 4, XI, 112) и т. д. Но нельзя цитировать того, что не прочел.

2. Рукою Шолохова созданы не «черновики» и даже не перечерненные беловики, а их имитация, выполненная на очень низком, практически детском уровне. Перепечатка для журнального набора делалась не с этих рукописей, а с какого-то другого оригинала романа (о чем говорят многочисленные расхождения текстов), в первых своих частях написанного в старой орфографии [17] .

3. Рукописи содержат многочисленные рудименты дореволюционной орфографии, то есть копировались с рукописи, написанной с ятями, конечными ерами, «i», церковнославянскими написаниями (типа «у нея»). Перед нами «малограмотная копия с грамотного оригинала», текст которой не десятки, а многие сотни раз уличает копииста-мистификатора.

4. Переписчик во множестве случаев не понял смысл текста и исказил его.

5. При переписывании чужого текста Шолохов попытался расшифровать и превратить черновик, местами многоуровневый, в гладкий и последовательный текст. Эта задача вряд ли была бы выполнима, если б оригинал не был уже перечерненным беловиком (с частичной разноуровневой правкой). Но именно в местах такой правки появлялись нелепости, свидетельствующие о поверхностном понимании писцом копируемого текста. Ряд исправленных теми же орешковыми или красными чернилами наиболее явных языковых нелепиц говорит о том, что у Шолохова был и свой (относительно грамотный) правщик, который исправлял орфографические ошибки (поверх «а», к примеру, писал «о»), убирал повторения написанных друг за другом одинаковых слов (см., например, « приподнять » на с. 7 «черновиков» первой части романа).

6. Надо полагать, рукопись Шолохова была спешно изготовлена в начале 1929 года для рапповской комиссии, которая должна была ответить на многочисленные обвинения в плагиате, прозвучавшие сразу после выхода первых частей романа в журнале «Октябрь». Физически для изготовления по чужим черновикам рукописи такого объема и такой степени неряшливости потребуется от двух-трех недель до двух-трех месяцев.

7. Михаил Шолохов «Тихого Дона» не писал.


С амой главной тайной «черновиков» Шолохова было то, что их никогда и никому нельзя было показывать. И Шолохов это понимал лучше, чем шолоховеды. (Видимо, потому, что ему это объяснили еще в 1929-м.) Поэтому осенью 1941-го он проигнорировал отчаянные призывы Василия Кудашева: «Вызови меня в Москву, я должен передать тебе рукописи “Тихого Дона”». И даже после обвинений в плагиате, выдвинутых Ириной Медведевой-Томашевской, он, прекрасно зная, где и у кого находятся его «рукописи», даже не посмотрел в сторону маленькой московской квартирки, в которой жила вдова бывшего его друга. («Что же мне с ними делать?» «А делай, что хочешь».)


Июнь 2007 – апрель 2009


к следующей части


на титульную страницу сайта




[1] Ермолаев Г. О книге Р. А. Медведева «Кто написал “Тихий Дон”?» (Париж, 1975) // Вопросы литературы. 1989. № 8. С. 182.

[2] Уильям Шекспир . ПСС в восьми томах. М.–Л.: Издательство "ACADEMIA", 1937, т. 1.

[3] Первый иллюстрированный «Энциклопедический словарь» Брокгауза и Ефрона (41 тт. и 2 дополнительных тома вышел в 1891–1904–1906); «Малый Энциклопедический словарь» Брокгауза и Ефрона (первое издание в трех томах, второе в двух томах. 1906–1909).

[4] Безсонов Ю. Д. Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков. Paris: Impr. de Navarre. 1928.

[5] Так ниже: «… позади лежал сверкающий на земле след полозьев » (2/69).

[6] Концентрация ошибок накапливаются к концу работы (закон Зализняка; исходя из которого можно будет определить, сколько именно страниц в день переписывал Шолохов; и тут шолоховские датировки, видимо, рухнут).

[7] Одинаковые эпитеты к скакуну «снежно-белый/белый» и «тонконогий/тонкошеий», следующие на расстоянии всего нескольких строк друг от друга, говорят о том, что перед нами два варианта, по недоразумению сведенные в один беловой текст. А то, что один из них вымаран, говорит о сверке с печатным изданием и имитации правки.

[8] «Мертвячим» пишется через «е». Видимо, Шолохов просто машинально повторил графему из слова «сѣнцы».

[9] В издании ошибочно проставлено ударение на «о», хотя в рукописи его нет (трудные ударения были проставлены в протографе, и Шолохов их копировал). Редакторов сбило с толку именно то, что при ударении на «е» в рукописи никак не могло бы появиться «и». Однако употребленная здесь студентом-математиком формула « Расстались безо всяких и без некоторых » равнозначна идеоме « безо всяких яких ». Поскольку речь о разрыве любовников, то это свернутая формула рутинного в данной ситуации набора: безо всяких усилий (проблем, драм, претензий, обид, упреков, объяснений, скандалов, слез, сожалений, проволочек, надежд, обязательств, комментариев) и без некоторых слов (формальностей, затруднений, осложнений, последствий). Поэтому предложенное издателями « Безо всяких и без некотòрых » – просто бессмыслица.

[10] Зеев Бар-Селла. Литературный котлован. Проект «Писатель Шолохов». М., 2005. С. 56; Зе­ев Бар-Сел­ла. «Тихий Дон» и Шолохов. «Литературная Россия». № 52. 25.12.2009

http://www.litrossia.ru/2009/52/04815.html

[11] Зеев Бар-Селла. Литературный котлован... С. 54–56.

[12] Зеев Бар-Селла. Литературный котлован... С. 109.

[13] Зеев Бар-Селла. Жизнь мародера. «Солнечное сплетение». №№ 18-19. http://www.philol.msu.ru/~lex/td/?pid=0122512&oid=012251

[14] Указано мне Леонидовым (ник). Приношу свою благодарность за это и ряд других критических замечаний, с которыми я вынужден был согласиться.

[15] Сужу по публикации А. Г. Макарова очерка Ф. Крюкова «Обыск» («Советская Россия», №42 (10193), 18 февраля 1990 г. С. 4), сделанной по архивной рукописи.

[16] Большой толковый словарь донского казачества. М, 2003.

[17] Уже в 1917 году часть русской либеральной интеллигенции переходит объявленную 11 (24) мая 1917 г. «Постановлением совещания по вопросу об упрощении русского правописания» упрощенную орфографическую систему. 23 декабря 1917 года реформа подтверждена декретом Совета народных комиссаров .

Редакция и добавления 7 апреля 2009

Андрей Чернов


КАК СПЕРЛИ ВОРОВАННЫЙ ВОЗДУХ


ЧАСТЬ ВТОРАЯ


Содержание части:


УТАЕННЫЕ ВЕРХОВЬЯ «ТИХОГО ДОНА».

ТЕКСТОВЫЕ ПАРАЛЛЕЛИ С ПРОЗОЙ КРЮКОВА


ПОВЕСТЬ ФЕДОРА КРЮКОВА «ЗЫБЬ» :


Запах отпотевшей земли

Влажный взгляд

Сизый дым

Дым и вербы

Закутывал бирюзовой вуалью

Растрепанные косицы румяных облаков

Нежно голубело небо: всходило солнце

Свинцовая тяжесть усталости и голода

Перебирать ногами

Бондарский конь

Исчерченный сугроб и ощетинившаяся трава

Затишок на пахоте. Солнце греет. Пестрый ковер

Воробьи в куче хвороста

Короткое хлопанье и свист кнута

Звонко шлепнуть; плач и смех басом

Понукающий голос

Диковины облаков и задумавшаяся курица

Колючие мурашки

Медовый запах цветущей на огородах тыквы

Прошлогоднее жнивье, вихры растений, оспа земли

Отмахиваясь головой

Сизые вербы


ПАРАЛЛЕЛИ В РАССКАЗЕ «ГУЛЕБЩИКИ»:


Спуск в балку

Солнце и зелень

Еще о цветовых переливах

Синий курган и голубой горизонт

Стрепет с дребезжащим свистом

Трепеща крыльями

Цепкая повитель с розовыми цветами

Богородицина травка

Не в коня сено

Благоухание

Жаворонки звенят

Живительный воздух

Острый и тонкий запах

О просторе

Веселый день

Дух захватывает

О томительной и сладостной боли

Как в первый раз

Степь покоряющая

Любушка-степь

Желание петь и плакать

Вольному – песня

Темно-зеленый, желто-зеленый,

Белеющий, темнолиловый, бледно-розовый


ЦИТАТЫ И РЕМИНИСЦЕНЦИИ

ИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ КРЮКОВА «РОДИМЫЙ КРАЙ»:


Седой Дон

В годину смутную…

«Родимый край»

Радостный трепет сердца

Запах с огорода

Песня и чибис в куге

Казачьи песни: серебристый подголосок звенит, как струна

Кизечный дым и пятна куреней


ТЕКСТОВЫЕ ПАРАЛЛЕЛИ ВТОРОГО АБЗАЦА

ОЧЕРКА КРЮКОВА «В УГЛУ»:


Мы какие народы?

Безграмотные… ни о чем таком нисколько не понимаем…

Навоз в человечьей шкуре…

Живем – быкам хвосты крутим…

Как жуки в земле копаемся…

Наша жизнь – в одном: казак работает на быка…

Бык на казака, и оба они – два дурака…

Кирпичные лица


БРАКОВАННЫЙ КОНЬ И ЛОПУХИ ПО-КРЮКОВСКИ.

ПАРАЛЛЕЛИ К «ТИХОМУ ДОНУ»

В ДЕПУТАТСКОЙ РЕЧИ ФЕДОРА КРЮКОВА


ПАРАЛЛЕЛИ С ПЕРВЫХ ДВУХ СТРАНИЦ

РАССКАЗА КРЮКОВА «НА РЕЧКЕ ЛАЗОРЕВОЙ»


ПАРАЛЛЕЛИ В РАССКАЗЕ КРЮКОВА «ЖАЖДА»


НЕКОТОРЫЕ ПАРАЛЛЕЛИ

С ПЕРВЫХ ЧЕТЫРЕХ СТРАНИЦ

ПОВЕСТИ КРЮКОВА «СТАНИЧНИКИ»


ПАРАЛЛЕЛИ В «МЕЧТАХ» КРЮКОВА


ОКТАВА. ЕЩЕ ПАРАЛЛЕЛИ


ДУРНОПЬЯН С БЕЛЫМ ЦВЕТКОМ.

ПАРАЛЛЕЛИ В РАССКАЗЕ КРЮКОВА

«ИЗ ДНЕВНИКА УЧИТЕЛЯ ВАСЮХИНА»


ПАРАЛЛЕЛИ С «ОФИЦЕРШЕЙ» КРЮКОВА


ПАРАЛЛЕЛИ ИЗ РАССКАЗА КРЮКОВА «БЕЗ ОГНЯ»

И НЕКОТОРЫЕ ДРУГИЕ»


ПАРАЛЛЕЛИ К ПОВЕСТИ «НОВЫЕ ДНИ»


УТАЕННЫЕ ВЕРХОВЬЯ «ТИХОГО ДОНА».

ТЕКСТОВЫЕ ПАРАЛЛЕЛИ С ПРОЗОЙ КРЮКОВА


Шолохов стал одним из символов русскости в культуре,

и быть с Шолоховым – это быть русским писателем,

быть против Шолохова – просто быть против всего русского. <…>

Хочешь быть русским – признай Шолохова!


Вл. Бондаренко, патриот и критик

http://v-g-bond.livejournal.com/3532.html


Любой человек, обладающий литературным словом,

прочитав произведения Фёдора Крюкова,

которому приписывали авторство «Тихого Дона»,

увидит, что он к роману Шолохова

не имеет никакого отношения .


Феликс Кузнецов.

«Аргументы и Факты». 05 (598) от 30.01.2008


Нашли неизвестную картину Рембрандта. Собрали специалистов. Половина говорит: «Да, автор – Рембрандт», другая половина – «Нет, подделка». Созвали всесоюзный консилиум. Тот же результат. Созвали всемирный консилиум. И опять то же самое. Тут кто-то вспомнил, что в Одессе до сих пор жив старик, который в 20-е годы держал антикварный магазинчик, и известно, что он никогда не ошибался. Старика разыскали, привезли в Москву. Подъезжает он на инвалидной коляске к картине. Искусствоведы перед ним расступаются. Посмотрел старик, скривился, «Тфу!» – говорит. Развернулся и поехал обратно.

– Изя, а что же значит это ваше тьфу?

– Тьфу на вас, если вы не понимаете, что это Рембрандт!


Анекдот 1970-х


Е сли спросить, в каком произведении русской литературы фигурирует участвующий в московской карательной экспедиции против донского казачества, но прощенный восставшими станичниками казак Григорий М., (у которого «бронзовое лицо с острым, ястребиным носом» [1] ) и сбежавшая от нелюбимого красавица-казачка Аксинья, то вряд ли мы получим правильный ответ. Меж тем речь не о «Тихом Доне», а о «Шульгинской расправе» молодого писателя Федора Крюкова, рассказе опубликованном в октябрьской книжке «Исторического вестник» за 1894 год (с. 653–677).

Только фамилия казака не Мелехов, а Машлыкин, а Аксинья – любовница полковника князя Юрия Владимировича Долгорукого, которого убивает атаман Кондратий Булавин.

А вот двойная параллель – и стилистическая, и ситуационная:


СТУДЕНТ ЕРМАКОВ СОБЛАЗНЯЕТ КАЗАЧКУ НАТАЛЬЮ


Он говорил с жаром, отчаянно жестикулируя и размахивая руками. <…> Устремивши глаза в высоту, в глубокий сумрак неба, где горели неяркие, но ласково мигавшие звезды, он пел соловьем и остановился только тогда, когда услышал вдруг около себя тихое, неясное всхлипывание. <…> Она не отвечала и продолжала всхлипывать. <…> Наконец, он близко нагнулся к Наталье и обнял ее... Она не уклонилась и не отталкивала его, но все еще продолжала плакать...


Крюков. «Казачка». 1896


ЕВГЕНИЙ ЛИСТНИЦКИЙ СОБЛАЗНЯЕТ АКСИНЬЮ


Евгений, сжав руку Аксиньи, гладил ее с ласковой властностью, говорил, играя низкими нотками голоса. Он перешел на шепот и, слыша, как Аксинья вся сотрясается в заглушенном плаче и плач переходит в рыдание, стал целовать ее мокрые от слез щеки, глаза...


ТД: 3, XXII, 386–387


Прямых самоцитат нет, но обе структуры строго параллельны и по подробностям, и по интонации.


Описание казачьего пенья:


« В это время с улицы донеслись стройные и плавные звуки песни . Один голос – густой немного надтреснутый какой бывает у людей большую часть времени проводящих на открытом воздухе или у пьющих – вел ровную низкую ноту; другой – резкий и высокий , но гибкий грудной подголосок – заливался красивыми и причудливыми переливами, то удаляясь и замирая , то подымаясь и звеня на высочайшей ноте » ( Крюков . «Шульгинская расправа»).


« Сдержанно и серьезно гудели басы , переплетаясь с яркими, нежно- грустными струйками теноров , то уходящими ввысь , то широко и красиво покрывающими весь хор . Звуки наполняли всю эту большую комнату, бились, и звенели , и пели в ней, и, отраженные стенами, долго не умирали, проникая собой весь этот разгоряченный лампами, испорченный испарениями воздух. И казалось иногда, что они не двигались и застывали где-то в далекой высоте . Ною Николаевичу, когда он прислушивался к ним в полудреме усталости, представлялся знойный полдень с горячим сиянием солнца и с застывшим в воздухе звоном , жужжанием и пением невидимых певцов в высокой траве, в цветах, в зеленых ветвях ...» ( Крюков . «Картинки из школьной жизни»).


« И когда, словно тихо качающаяся детская колыбель, подымались далекие , плавные волны песни , не сразу можно было угадать, что поют , но казались знакомыми голоса , и хотелось, не отрываясь, слушать тонкий подголосок , легкий женский голос , так красиво жаловавшийся, так задушевно говоривший о безвестной, трогательно-нежной грусти . Порою отделялись гордо-спокойные, густые звуки мужских голосов , ровно плескались над смутным гулом улицы и снова падали в подымающиеся волны хора » ( Крюков . «Зыбь»).


– « Ой, чер-ный во-рон... чер-ный во-о-рон...» – говорила песня , наполняя всю горницу тягучими звуками и покрывая громкий, одновременный говор подвыпивших казаков .

– «Ой, что-о ж ты вье-ешься на-э-до мно-о-й...» – спрашивали угрюмо басы .

– «Э-о-э-а-о... э-э-я-я-й-а-о...» – грустно звенел подголосок , точно плакал о горечи одинокой смерти на чужой стороне » ( Крюков . «Станичники»).


« И традиционная песня разлуки заплакала, полилась, потекла по улице, поднялась над соломенными крышами хат и, колыхаясь, звеня плачущими , нежными переливами подголоска , полетела умирать в голые рощи верб и тополей за станицу » ( Крюков . «Станичники»).


« Оркестр мощно и плавно начал «Боже, царя храни » (ТД: 6, XI, 106).


« Томилин по-бабьи прикладывает к щеке ладонь, подхватывает тонким , стенящим подголоском » (ТД: 1, V, 37).


« Рассказывают голоса нехитрую повесть казачьей жизни, и тенор-подголосок трепещет жаворонком над апрельской талой землей » (ТД: 3, VII, 286).


« Листницкий чаще всего слышал одну песню , тоскливую, несказанно грустную . Пели ее всегда в три-четыре голоса . Над густыми басами , взлетывая , трепетал редкой чистоты и силы тенор подголоска <…> Какая-то тугая струна натягивалась в учащающем удары сердце, низкий тембр подголоска дергал эту струну , заставлял ее больно дрожать. Листницкий стоял где-нибудь неподалеку от сарая, вглядывался в осеннюю хмарь вечера и ощущал, что глаза его увлажняются слезой, остро и сладко режет веки <...> Басы еще не обрывали последних слов, а подголосок уже взметывался над ними, и звуки , трепеща, как крылья белогрудого стрепета в полете » (ТД: 4, II, 22–23).


« Певчий войсковой хор стлал по залу шелковые полотнища казачьих песен , богато расшитых тенорами подголосков » (ТД: 6, XI, 104).


« И тотчас же задорный тенорок подголоска взмыл , как птица, над гудящим басом и весело, с перебором начал <...> В песню подвалило еще несколько басов , темп ее ускорился, оживился, и тенор подголоска , щеголяя высокими концами , уже звучал напористо и подмывающе-весело » (ТД: 6, XLVII, 306).


« И многие сотни голосов мощно подняли старинную казачью песню , и выше всех всплеснулся изумительной силы и красоты тенор подголоска . Покрывая стихающие басы , еще трепетал где-то в темноте звенящий , хватающий за сердце тенор , а запевала уже выводил <...> Уж и песенников не стало слышно, а подголосок звенел, падал и снова взлетал » (ТД: 7, XXVIII, 278–279).


(В восьмой части ТД слова «подголосок» нет.)


Прибавим в ту же копилку:


«… Звучат родные песни: / серебристый подголосок / звенит вдали , как нежная струна ... / Звенит , и плачет и зовет ...» ( Крюков . «Родимый край»).


«– Ну, заводи. Да ты ить не мастак. Эх, Гришка ваш дишканит! Потянет, чисто нитка серебряная, не голос » (ТД: 1, V, 36).


« Убивается серебряный тенорок , и басы стелют бархатную густую печаль » (ТД: 3, VII, 285).


« Оттуда, с черно-голубой вышней пустоши, серебряными колокольцами кликали за собой припозднившиеся в полете журавли » (ТД: 2, V, 146).


К акую же песню поют шульгинские казаки перед восстанием?


Ой, да чем наша славная земелюшка распахана…

Не сохами-то славная земелюшка наша распахана не плугами

Распахана наша земелюшка лошадиными копытами

А засеяна славная земелюшка казацкими головами.

Чем-то наш батюшка славный тихий Дон украшен?

Украшен-то наш тихий Дон молодыми вдовами.

Чем-то наш батюшка тихий Дон цветен?

Цветен наш батюшка славный тихий Дон цветен?

Чем-то в славном тихом Дону волна наполнена?

Наполнена волна в тихом Дону отцовскими-материными слезами



«…батюшка славный тихiй Донъ». Ф. Крюков. Булавинский бунт.


А вот какой цитатой заканчивается очерк Крюкова «Булавинский бунт»:


Чем-то наша славная земелюшка распахана?

Не сохами то славная земелюшка наша распахана, не плугами,

Распахана наша земелюшка лошадиными копытами,

А засеяна славная земелюшка казацкими головами.

Чем-то наш батюшка славный тихий Дон украшен?

Украшен-то наш тихий Дон молодыми вдовами.

Чем-то наш батюшка славный тихий Дон цветен?

Цветен наш батюшка славный тихий Дон сиротами.

Чем-то во славном тихом Дону волна наполнена?

Наполнена волна в тихом Дону отцовскими-материными слезами.


Но это (замечено не мной) – эпиграф к первой части «Тихого Дона»:


Не сохами-то славная землюшка наша распахана...

Распахана наша землюшка лошадиными копытами,

А засеяна славная землюшка казацкими головами,

Украшен-то наш тихий Дон молодыми вдовами,

Цветен наш батюшка тихий Дон сиротами,

Наполнена волна в тихом Дону отцовскими, материнскими слезами.


О рыбалке:


«– Ловится рыбка-то? – спросил Ефрем.

– Да разно... Глядя по погоде, – отвечал есаул: – под ущерб месяца так вовсе плохо идет » (Крюков. «Шульгинская расправа»).


«– Не будет дела… Месяц на ущербе » (ТД: 1/6).


Описание убийства:


Кондратий Булавин убивает князя Долгорукого:


Григорий Мелехов убивает австрийца:


«– Ах, ты... – хрипя и падая, произносит последнее ругательство князь и бьется на полу, судорожно царапая руками » (Крюков. «Шульгинская расправа»).


« Удар настолько был силен, что пика, пронизав вскочившего на ноги австрийца, до половины древка вошла в него. Григорий не успел, нанеся удар, выдернуть ее и, под тяжестью оседавшего тела, ронял, чувствуя на ней трепет и судороги , видя, как австриец, весь переломившись назад (виднелся лишь острый небритый клин подбородка), перебирает, царапает скрюченными пальцами древко » (ТД: 3, V, 274).


«– Эх, жирный черт этот немец разъелся !» ( Крюков . «Шульгинская расправа»).

«– Разъелся на казенных харчах, нажрал калкан, ишь! Вставай, ляда, иди немцев карауль! » (ТД: 3, VIII, 292).


« Казаки зарыли убитых и начали гулять » ( Крюков . «Шульгинская расправа»).

« По приказу Григория, сто сорок семь порубленных красноармейцев жители Каргинской и Архиповки крючьями и баграми стащили в одну яму, мелко зарыли возле Забурунного » (ТД: 6, XLI, 269).

И тут же:

«– Гулять хочу! — рычал Ермаков и все норовил попробовать шашкой крепость оконных рам » (ТД: 6, XLI, 272).


В осхищение первобытностью казачьего мира и одновременно отвращение перед его дикостью объединяет ранние произведения Крюкова и «Тихий Дон»:


« Темный старичок, первобытный … » ( Крюков. «Шквал») .


« Но помимо живоглотов и грабителей из „России“ же шел и продолжает идти неиссякающий поток трудового, чернорабочего люда, ищущего просто заработка, куска хлеба. Люд этот эксплуатируется своими единоплеменниками еще в большей степени, чем – скажем первобытные „сыны Тихого Дона“ . <...> Однако враждебное чувство, уже исторически, может быть, укрепившееся в подсознательной области когда-то вольных, а потом стиснутых Москвой казаков, подогреваемое эксплуатацией мелких и крупных дельцов из русских, переносится и на этот оголенный люд, и именно в силу его беззащитности на нем-то и срывается чаще всего темное озлобление, каким-нибудь случаем переплеснувшее через край » ( Крюков. «Колдовской процесс») .


« Василий Иваныч тоже крестился на эти знамена, на развевающиеся тряпочки малинового цвета, на Распятие и Богоматерь. Нет простой, первобытной веры . Но нет и другого, что заменило бы ее » ( Крюков. «Жажда») .


« Несколько керосиновых ламп – давнего, первобытного устройства – льют скудный свет на парты » ( Крюков. «Картинки школьной жизни») .


«… сам не замечая, что забавляет их своей первобытностью » ( Крюков. «Мечты») .


« Городские мотивы на берегах первобытной , раскольничьей, милой нашей Медведицы, привыкшей к песням протяжным и грустным, казались чужеземными гостями, нарядными, изящными и диковинно-странными » ( Крюков. «На речке лазоревой») .


« Видимо, это пленяло и волновало первобытное воображение моих рыбалок …» ( Крюков. «На речке лазоревой») .


« По-видимому, первобытным казачьим головам не чужда была мысль, что через посредство выборов в Учредительное Собрание готовится избрание и “хозяина” » ( Крюков. «В углу») .


«– Завидую тем, кто в свое время воевал первобытным способом , – продолжал Калмыков, теперь уже обращаясь к Листницкому. – В честном бою врубиться в противника и шашкой разделить человека надвое – вот это я понимаю, а то черт знает что! » (ТД: 3, XV, 347).


« Степь его покоряла, властно принуждала жить первобытной , растительной жизнью » (ТД: 6, III, 35).


« На его глазах покрывались матки; и этот извечный акт, совершаемый в первобытных условиях , был так естественно-целомудрен и прост, что невольно рождал в уме Кошевого противопоставления не в пользу людей» (ТД: 6, VI, 65).


« Отходят и оголяются супесные пригорки, первобытно пахнет глинистой почвой, истлевшей травой » (ТД: 6, X, 102).


«… захватив пленных, жестоко, с первобытной дикостью глумились над ними, жалея патроны, приканчивая шашками » (ТД: 6, XLIII, 277).


ПОВЕСТЬ ФЕДОРА КРЮКОВА «ЗЫБЬ»



Федор Крюков

1909. После «Крестов»


П исатель Федор Крюков плохо издан и поверхностно прочитан.

Интонационно к «Тихому Дону» близка его повесть «Зыбь». Опубликованная в 1909-м, благополучном году, она лишь зарница грядущих гроз и бед, и потому по мощи с бурей «Тихого Дона» не сравнится: не было еще ни трагедии Германской войны, ни революции, ни большевистского переворота. Не было той концентрации трагического, которая и дала великого писателя, задумавшего писать бытовой роман о казачестве в 1912-м и еще не знавшего, что через два года начнется российская катастрофа. Пушкинский принцип «свободного романа» (если угодно – романа-дневника) сработал и на этот раз. Трагедия преобразила бытописательную ткань так, как она способна преобразить только душу художника.

Чем больше мы будем читать ранние произведения этого «Гомера казачества» (сказано еще в 1910-х), тем меньше темных мест останется в «Тихом Доне» и тем лучше мы узнаем, из каких именно цветочков вызрела эта ягодка.

М. Т. Мезенцев, выявивший десятки параллелей в прозе Крюкова и в «Тихом Доне» [2] , заметил, что Фе дор Крюков – художник, не боявшийся самоповторов. (Уточним: то, что на первый взгляд представляется самозаимствованием, можно назвать каноном . Этот метод литературной работы очень похож на метод работы нерядового иконописца. Суть его в развитии и переосмыслении уже раз написанного, в попытке каждый раз написать лучше, чем в прошлый раз.)

При этом Крюков не боится вербальных повторов даже в одном абзаце. Это не недосмотр, а черта стиля: таким образом ткется затейливый узор его поэтической ткани. Именно узор , словесный обряд, строго расчисленный и регламентированный традицией, как фольклорный хоровод :


« Грело солнышко. Тонкие тени от голых веток робким сереньким узором ложились на зелено-пестрый ковер непаханой балки. Тонким, чуть уловимым, нежно жужжащим звоном звенели какие-то крошечные мушки с прозрачными крылышками, весело кружились в свете, нарядные, резво-радостные, легкие, праздничный хоровод свой вели... И тихо гудели ноги от усталости. Тихо кралась, ласково обнимала голову дремота. Так хорошо грело спину солнышко …» («Зыбь»).


Это же целиком относится и к тексту «Тихого Дона». Но вот что удивительно: цепочки тех или иных самоповторов «Тихого Дона» неизменно начинаются с аналогичных оборотов и метафор, которые мы находим в ранних произведениях Крюкова. При этом зачастую это именно развитие авторских метафор Крюкова, а иногда – просто сходные речевые обороты, на которые, казалось бы, не стоило и обращать внимания…. Если бы не одно «но» – возможная только при заимствовании (или самозаимствовании) концентрация данных повторов вокруг одной темы или одного текстового фрагмента.

В. И. Самарин пишет, что когда-то его поразило родство интонации первого абзаца повести Крюкова «Зыбь» с пейзажными описаниями «Тихого Дона». С осознания этой стилистической идентичности именно начались и мои эти текстологические штудии:


« Пахло отпотевшей землей и влажным кизечным дымом. Сизыми струйками выползал он из труб и долго стоял в раздумье над соломенными крышами, потом нехотя спускался вниз, тихо стлался по улице и закутывал бирюзовой вуалью вербы в конце станицы. Вверху, между растрепанными косицами румяных облаков, нежно голубело небо : всходило солнце » ( Крюков . «Зыбь». 1909).


И еще:

« Но чаще вспоминались веселые восходы из-за верб, закутанных в голубую вуаль кизячного дымка, безмолвные, золотисто-багряные закаты с алыми стенами станичной церковки и задумавшимися галками на крестах » ( Крюков . «Шквал»).


Интонационно сразу вспоминаются несколько мест ТД (см. на первой странице нашей дискуссии). Процитируем лишь одно:


« Редкие в пепельном рассветном небе зыбились звезды. Из-под туч тянул ветер. Над Доном на дыбах ходил туман и, пластаясь по откосу меловой горы, сползал в яры серой безголовой гадюкой. Левобережное Обдонье, пески, ендовы [ендова – котловина, опушенная лесом], камышистая непролазь, лес в росе – полыхали исступленным холодным заревом. За чертой, не всходя, томилось солнце » (ТД: 1, II, 13).


Параллели к первому абзацу «Зыби»:


ЗАПАХ ОТПОТЕВШЕЙ ЗЕМЛИ


« Пахло отпотевшей землей и влажным кизечным дымом ».


Крюков . «Зыбь»


« Живителен и пахуч был влажный запах оттаявшей земли » (ТД: 6, XXXVIII, 248).


Эпитет «отпотевший» см. ТД: 6, XL, 261.


ВЛАЖНЫЙ ВЗГЛЯД


«… веселым, влажно блестевшим взглядом суженных улыбкой глаз ».


Крюков . «Зыбь»


« Во влажном взгляде бородатого дрожали огненные светлячки » (ТД: 4, I, 17)


«… прижал Петра строгим, влажно мерцающим взглядом » (ТД: 4, IX, 97)


«… в ее чуть косящем, затуманенном взгляде чрезмерный и влажный блеск » (ТД: 5, XVII, 300-301)


« влажно мерцающий взгляд » (ТД: XII, 113)


СИЗЫЙ ДЫМ


« Сизыми струйками выползал он из труб и долго стоял в раздумье над соломенными крышами, потом нехотя спускался вниз… »


Крюков . «Зыбь»


« Из трубы дыбом вставал дым и, безрукий, тянулся к недоступно далекому, золотому, отточенному лезвию ущербного месяца » (ТД: 2, VIII, 157).


« Жадно вдыхая горький кизечный дым, выползавший из труб курен ей» (ТД: 3, XXIV, 396).


« Из трубы куреня вился сиреневый дымок » (ТД: 6, XLVI, 303).


« Из труб к голубому небу стремился сизый дымок » (ТД: 7, XXVI, 263).


ДЫМ И ВЕРБЫ


«… за белым пологом тумана, висевшего над хутором и вербами левад » (ТД: 5, XXVIII, 372).


ЗАКУТЫВАЛ БИРЮЗОВОЙ ВУАЛЬЮ


« …закутывал бирюзовой вуалью вербы в конце станицы » («Зыбь»).

Слово «вуаль» возникает в цитате из «Незнакомки» Блока (ТД: 6, V, 53):


И странной близостью закованный,

Смотрю на темную вуаль –

И вижу берег очарованный

И очарованную даль.


« Из Туретчины привел он жену – маленькую, закутанную в шаль женщину » (ТД:1, I, 9).


« …степь окуталась паром, а сквозь голубоватую дымку чуть-чуть наметились неясные очертания сторожевых курганов, синеющие русла балок и зеленые шапки верб над далекими прудами » (ТД: 7, XIII, 127).


Кроме того: « Авдеич, закуривая… загремел из висячего облака дыма, закутавшего его лицо » (ТД: 2, VII, 153); « Три всадника, окутанные розовым батистом пыли, миновав деревню, стлались в намете » (ТД: 4, XV, 146) и т. п


РАСТРЕПАННЫЕ КОСИЦЫ РУМЯНЫХ ОБЛАКОВ


Эпитет «растрепанный» в ТД встречается многократно. Но один раз в таком контексте: « Растрепанные черные с проседью космы волос » (ТД: 6, LX, 397).


НЕЖНО ГОЛУБЕЛО НЕБО: ВСХОДИЛО СОЛНЦЕ


« нежно голубело небо : всходило солнце »


Крюков . «Зыбь»


«… прикрывая нежную сиреневую дымку неба …» (ТД: 2, XXI, 226).


« Впереди, повитая нежнейшим голубым куревом , величественно безмолвствовала степь. В зените, за прядью опаловых облачков, томилось солнце… » (ТД. Кн. 3).


« Всходило солнце . Из труб к голубому небу стремился сизый дымок …» (ТД: 7, XXVI, 263).


СВИНЦОВАЯ ТЯЖЕСТЬ УСТАЛОСТИ И ГОЛОДА


« А потом уж и мыслей нет — одно свинцовое чувство усталости и голода ...» ( Крюков . «Зыбь»).


« Но когда тихая, усталая боль обиды налила сердце свинцовой тяжестью — он вспомнил, что голоден и вот лежит как загнанный зверь в берлоге » ( Крюков . «Зыбь»).


« Муть свинцом налила темя » (ТД: 3, V, 275).


О глазах Подтелкова: « Григорий почти ощутил их свинцовую тяжесть » (ТД: 5, II, 203).


« Григорий дремотно поглядывал в окно (он не спал две ночи подряд), набухали свинцово отяжелевшие веки … » (ТД: 6, XXXVIII, 246).


В «Зыби» «свинцовому чувству» предшествуют «серые облака». Вот и в ТД: « загрунтованные свинцовыми белилами вечера рваные облака » (ТД: 4, XVII, 170); « стремительно неслись на запад свинцово-серые тучи » (ТД: 6, LX, 392). Но: « выползали свинцово-серые облака » ( Крюков . «Зыбь»).


ПЕРЕБИРАТЬ НОГАМИ


«… лошадей , отчетливо перебиравших тонкими ногами » ( Крюков . «Зыбь»).


« Петро, мелко перебирая ногами …» (ТД: 1, XXIII, 108).


«… перебирал задними ногами , как перед прыжком » (ТД: 2, XIII, 181).


О людях: « Вязкий топот перебирающих в беге ног …» (ТД: 2, XVI, 197).


« на… тонконогом коне » (ТД: 5, XXIV, 349).


О коне: « Ноги тонкие… » (ТД: 6, VI, 64).


БОНДАРСКИЙ КОНЬ


«…– Ну, как поживаешь, Уляша?

Она улыбнулась коротко.

– Как бондарский конь под обручами !.. »


Крюков . «Зыбь»


«– Цыц, ты! Небось, разродишься! Расходилась, как бондарский конь …» (ТД: 3, I, 242).


«… мы в кольце, мы — как бочка в обручах . И не нынче-завтра обруча нас раздавют » (ТД: 6, XLII, 275).


ИСЧЕРЧЕННЫЙ СУГРОБ И ОЩЕТИНИВШАЯСЯ ТРАВА


« Длинной цигаркой лежал во впадине, между голыми кустами , потускневший, исчерченный пыльными серыми бороздками сугроб , рыхлый, мокрый, а кругом уже ощетинилась молодая травка …»


Крюков . «Зыбь»


« Кобыла шумно вздохнула и принялась щипать, с трудом захватывая зубами ощетинившийся зеленый вострячок около ручейка »


Крюков . «Зыбь»


« За окном вагона рябила метель. Над полуразрушенным частоколом щитов виднелись прилизанные ветром, затвердевшие сугробы . Изломистые крыши их были причудливо исчерчены следами птичьих ног . На север уходили полустанки, телеграфные столбы и вся бескрайная, жуткая в снежном своем однообразии степь » (ТД: 5, X, 240).


« По ту сторону чернела пахота, с этой стороны щетинился бурьянок и редкий кустарник » (ТД: 2, VIII, 298).


«… Григорий Мелехов вышел из землянки, по ходу сообщения пробрался в лес , торчавший позади окопов седой щетиной на черном черепе невысокого холма, и прилег на просторной духовитой земле …» (ТД: 4, IV, 46).


«… ветер, вгрызаясь, подрыл ему вершину, свалил тонкую жердь и вдруг, подхватив золотое беремя соломы, как на навильнике, понес его над базом, завертел над улицей и, щедро посыпав пустую дорогу, кинул ощетиненный ворох на крышу куреня Степана Астахова » (ТД: 4, V, 61).


«... По обеим сторонам солнца, как часовые у денежного ящика, мертво стояли радужные, в белой опояси столбы. Холодный северо-восточный ветер горнистом трубил в лесах, мчался по степи, разворачиваясь в лаву, опрокидываясь и круша ощетиненные каре бурьянов » (ТД: 6, XIV, 121).


ЗАТИШОК НА ПАХОТЕ. СОЛНЦЕ ГРЕЕТ. ПЕСТРЫЙ КОВЕР


Во время пахоты : « Никифор обмотал ей уздечку вокруг шеи, сходил за сумкой с провиантом и сел в затишке. Грело солнышко . Тонкие тени от голых веток робким сереньким узором ложились на зелено-пестрый ковер непаханой балки » ( Крюков . «Зыбь»).


« Приобыкли, сукины сыны, за чужой спиной затишек пахать !» (ТД: 6, XXXVIII, 243).


« Тепло грело солнце » (ТД: 6, XXXVI , 230).

« Спины казакам грело солнце » (ТД: 6, XXXVI I, 232).

«… солнце грело немилосердно » (ТД: 7, XXXVI, 215).


« Под ним пестрым лоскутным одеялом лежала слобода Ольховый Рог » (ТД: 5, XIII, 269).


Мы разобрали лишь пять страниц «Зыби»…

Но вот еще параллели (теперь уже выборочно, практически наугад):


ВОРОБЬИ В КУЧЕ ХВОРОСТА


«… в кучах сухого хвороста сердито-задорно считались между собой воробьи » ( Крюков . «Зыбь»).


«… в куче хвороста , наваленного возле плетня, чулюкали воробьи » (ТД: 2, X, 167).


КОРОТКОЕ ХЛОПАНЬЕ И СВИСТ КНУТА


« Звонкое, короткое хлопанье кнута сменялось то отрывистым, то протяжным бойким свистом …» ( Крюков . «Зыбь»).


« Звук винтовочного выстрела был неполон , тих, будто хлопнули нахвостником кнута …» (ТД: 6, XLIX, 323).


« Григорий слышал тонкий посвист ременного кнута …» (ТД: 7, XXVIII, 278) .


ЗВОНКО ШЛЕПНУТЬ; ПЛАЧ И СМЕХ БАСОМ


«… звонко шлепнула Дениску по затылку, и он заплакал басом » ( Крюков . «Зыбь»).


« Он звонко шлепал себя по тугой смуглой шее » (ТД: 5, II, 291).


«… протодьяконским басом взревел петух » (ТД: 2, II, 124).


« басовитый смех » (ТД: 2 XXI, 220).


« Офицеры басисто захлопали в ладоши » (ТД. Кн. 3).


« В задних рядах басисто хохотал Яков Подкова » (ТД: 6, I, 22).

« Листья под ветром… согласно басовито шелестели » (ТД: 6, II, 27).


« … басисто покашливал в горсть » (ТД: 6, VII, 70).


« басовитый рев пароходной сирены » (ТД: 7, XXIX, 294).


ПОНУКАЮЩИЙ ГОЛОС


«… грозными, понукающими голо сами » ( Крюков . «Зыбь»).


«… чей-то понукающий голос » (ТД: 7, XVI, 160).


ДИКОВИНЫ ОБЛАКОВ И ЗАДУМАВШАЯСЯ КУРИЦА


« Арба закряхтела, встряхнулась, подбросила Дениску назад, и в его глазах на мгновение запрокинулась маленькая лужица, отражавшая облака в диковинной глубине , а ближе – задумашуюся курицу и черную ветку старой груши » ( Крюков . «Зыбь»).


«… куры с испуганным кудахтаньем метались на плетни и после короткого раздумья ныряли во двор » ( Крюков . «Жажда»).


« Затопленные водой бледноствольные тополя качали нагими ветвями, а вербы, опушенные цветом – девичьими сережками, пышно вздымались над водой , как легчайшие диковинные зеленые облака » (ТД: 6, L, 326).


« На обезлюдевшем дворе ходила пестрая, с подрезанным хвостом курица и, не зная того, что назавтра помышляет повар приготовить из нее суп пану управляющему, походя копалась в навозе и клохтала в раздумье , где бы положить яйцо » (ТД: 2, II, 255).


КОЛЮЧИЕ МУРАШКИ


«… холод, перебегавший по спине мелкими, колючими мурашками » ( Крюков . «Зыбь»).


« Тело в колючих мурашках » (ТД: 1, III, 24).


Мы продемонстрировали результаты сравнительного анализа двух с половиной из шестидесяти страниц текста «Зыби».

Перед нами не просто единый художественный почерк – это один взгляд, одно мирочувствование, одна человеческая душа.


Откроем книгу ближе к концу повести:


МЕДОВЫЙ ЗАПАХ ЦВЕТУЩЕЙ НА ОГОРОДАХ ТЫКВЫ


« Стала просыпаться станица. <…> Задымились волнистые, с неровными зубцами вершины верб ближе к станице. Чуть алели не на восходе, а к закату края длинной, вытянутой, мутно-синей тучки. Густой медовый запах шел от крупных золотых цветов тыквы с соседнего огорода » ( Крюков . «Зыбь»).


« Дождь обновил молодую, но старчески серую от пыли листву. Сочно заблистали яровые всходы, подняли круглые головы желтолицые подсолнухи, с огородов пахнуло медвяным запахом цветущей тыквы » (ТД: 6, LXI, 400). См. также в заметке 5.


ПРОШЛОГОДНЕЕ ЖНИВЬЕ, ВИХРЫ РАСТЕНИЙ, ОСПА ЗЕМЛИ


« Мертвым, потускневшим золотом глядит прошлогоднее жнивье , по которому не успел осенью пройти плуг, и вихры старника на пашне торчат, как редкие чалые волосы на изрытом оспой лице » ( Крюков . «Зыбь»).


«…по прошлогодним жнивьям » (ТД: 6, XLVI, 295)


«… задумчиво глядел, как в саду ветер зализывает густые вихры каштанов и волною гонит просвечивающую на солнце горбатую траву » (ТД: 4, XIII. 128).


« Там, где шли бои, хмурое лицо земли оспой взрыли снаряды …» (ТД: 3, X, 303).


« Песчаная земля на путях была размыта, извилюжена следами крохотных ручейков, пресно пахла дождем и еще хранила на своей поверхности, там, где втыкались дождевые капли, густой засев чуть подсохших крохотных ямочек, будто оспа изрябила ее » (ТД: 4, XVII, 164).


«… луг, изъязвленный оспяной рябью озер » (ТД: 6 II, 22).


ОТМАХИВАЯСЬ ГОЛОВОЙ


« Лошадь шагала ленивым шагом, усиленно отмахиваясь головой от мух » («Зыбь»).


«… лошади без устали мотали головами, отгоняя мух ...» ( Крюков . «На речке лазоревой»)

« Когда он говорил, то мотал головой, словно отгонял надоедливых м ух…» ( Крюков . «Мечты»)


Развитие метафоры:


« Он зряшно топтался около первого орудия, отмахиваясь головой от цвенькавших пуль… » (ТД: 6, VIII, 82).


СИЗЫЕ ВЕРБЫ


«… сизые вербовые рощицы » («Зыбь»).


«… сизыми островами верб » (ТД: 6, XXXIX, 258).


ПАРАЛЛЕЛИ В РАССКАЗЕ «ГУЛЕБЩИКИ»


К расть рукопись у Крюкова было равносильно не просто самоубийству, а самоубийству публичному.

« Травы от корня зеленели густо и темно, вершинки просвечивали на солнце, отливали медянкой. Лохматился невызревший султанистый ковыль, круговинами шла по нему вихрастая имурка, пырей жадно стремился к солнцу, вытягивая обзерненную головку. Местами слепо и цепко прижимался к земле низкорослый железняк, изредка промереженный шалфеем, и вновь половодьем расстилался взявший засилье ковыль, сменяясь разноцветьем: овсюгом, желтой сурепкой, молочаем, чингиской – травой суровой, однолюбой, вытеснявшей с занятой площади все остальные травы » (ТД. Кн. 3).

Покажем, откуда это взято:


« Вот казаки спустились в балку, и станица совсем закрылась от них. Одна степь широкая и зеленая, как море, раскинулась кругом. Утреннее солнце ярко блестело на молодой зелени. Травы пестрели и переливались различными тонами. Далеко, на самом горизонте, они синели, как седые курганы, задумчиво поднимавшиеся там в тонком голубом тумане. Ближе они становились темно-зелеными, а еще ближе светлели и пестрели самыми разнообразными цветами. Цепкая и тягучая повитель с бледно-розовыми цветочками переплела желто-зеленый, только что начинающий белеть, ковыль; темнолиловая, высокая, с густым запахом богородицкая травка поднимала свою махровую головку из лохматого овсюка; зеленый красавец пырей с пушистой головкой и молодой чернобыль перемешались с желтым дроком, румяной червоницей и крепким, приземистым белоголовом. Звенели жаворонки, свистели перепела, красивый пестрый стрепеток с дребезжащим свистом, чиркая, поднимался от дороги и вился, летая кругом. Кобчик, трепеща крыльями, повисал в воздухе и потом, схватив кузнечика или ящерицу, с веселым пронзительным писком улетал в соседнюю балку. Коршун или белый лунь важно и степенно плавал в высоте и иногда застывал в одной точке.

– Эх, травы ноне Бог послал!.. – сказал Никита, прищуриваясь и поглядывая кругом.

– Д-да!.. сенов казаки наберут!... – ответил Багор.

Филипп молчал, чувствуя себя необыкновенно хорошо. Чистый, живительный степной воздух, благоухающий острым и тонким запахом поля, широкий, неоглядный простор, веселый день, яркая зелень, цветы – все это он чувствовал, видел, слышал, все вливалось ему в грудь какою-то живительной струей и захватывало дух сладкой и вместе томительной болью. Не в первый раз он видел эту степь, и всегда она захватывала и покоряла его себе; всегда он не мог налюбоваться на нее, и хотелось ему и смеяться, и плакать, и петь – петь вольную и захватывающую, чарующую, как степь, песню ». ( Кюков . «Гулебщики. Очерк из быта стародавнего казачества». Исторический вестник. 1892. Октябрь . С. 63–64).


Э то фрагмент из рассказа двадцатилетнего Федора Крюкова (266 слов и 1612 знаков без пробелов), написанного задолго до рождения Михаила Кузнецова (по отчиму – Шолохова). Концентрация параллелей этого текста с текстом «Тихого Дона» (от речевых, банальных, до уникальных авторских) настолько беспрецедентна, что, как мне представляется, ставит точку в восьмидесятилетнем споре об авторстве великого романа.

Уникальные параллели (не менее десяти) ниже помечены мной звездочкой.


СПУСК В БАЛКУ


« Вот казаки спустились в балку …» ( Крюков . «Гулебщики»).


«… спускаясь за перевал в балку » ТД: 3, VIII, 82).


СОЛНЦЕ И ЗЕЛЕНЬ


« Утреннее солнце ярко блестело на молодой зелени » ( Крюков . «Гулебщики»).


« Ласковым телком притулялось к оттаявшему бугру рыжее потеплевшее солнце , и земля набухала, на меловых мысах, залысинами стекавших с обдонского бугра, малахитом зеленела ранняя трава » (ТД: 3, I, 236).


«… травы от корня зеленели густо и темно, вершинки просвечивали на солнце, отливали медянкой » (ТД; 6, II, 34).


ЕЩЕ О ЦВЕТОВЫХ ПЕРЕЛИВАХ


«… травы пестрели и переливались различными тонами …» ( Крюков . «Гулебщики»).


«… поглощенная переливами разноцветных красок » (ТД; 4, X, 103).


« За холмистой равниной переливами синели отроги гор » (ТД: 4, XXI, 188).

«… переливалось на горизонте текучее марево, удушливее пахла земля и вскормленные ею травы » (ТД: 7, XVI, 155).


СИНИЙ КУРГАН И ГОЛУБОЙ ГОРИЗОНТ*


«… далеко , на самом горизонте , они синели , как седые курганы , задумчиво поднимавшиеся там в тонком голубом тумане » ( Крюков . «Гулебщики»).


« Курганы закурились в лиловой дымке …» ( Крюков . «Жажда»).


« Даже курган синеет на грани видимого сказочно и невнятно, как во сне ...» (ТД: 6, VI, 64).


« По степи, до голубенькой каемки горизонта …» (ТД: 1, XVII, 84).


«… далекая маячила на горизонте прядка леса, голубая, задумчивая и недоступная …» (ТД: 2, XXI, 235).


«… и в полдни на горизонте уже маячили, как весной, голубые , нежнейшие тени » (ТД: 4, VI, 75).


« А кругом – насколько хватал<о> глаз – зеленый необъятный простор, дрожащие струи марева, полуденным зноем скованная древняя степь и на горизонте – недосягаем и сказочен – сизый грудастый курган » (ТД: 6, II, 34).


«… долго глядел на далекий горизонт , повитый голубой дымкой » (ТД: 7, XXIV, 233).


СТРЕПЕТ С ДРЕБЕЗЖАЩИМ СВИСТОМ*


«… стрепеток с дребезжащим свистом » ( Крюков . «Гулебщики»).


« Неподалеку от Гетманского шляха из-под ног лошадей свечою взвился стрепет . Тонкий дребезжащий посвист его крыльев… » (ТД: 8, XV, 466).


«… лишь изредка нарушавшаяся тоскующей перекличкой летевших и ночью куликов да дребезжащим посвистом бесчисленных утиных крыльев ...» (ТД: 6, XLVII, 366).


ТРЕПЕЩА КРЫЛЬЯМИ*


« Кобчик, трепеща крыльями, повисал в воздухе … улетал в соседнюю балку » ( Крюков . «Гулебщики»).


«... трепеща, как крылья белогрудого стрепета в полете » (ТД: 4, II, 23).


« Стрепеток… трепеща крылами , как бы останавливаясь на месте… исчезал, поглощенный травой » (ТД: 6, LI, 338).


ЦЕПКАЯ ПОВИТЕЛЬ С РОЗОВЫМИ ЦВЕТАМИ*


«… цепкая и тягучая повитель с бледно-розовыми цветочками переплела желто-зеленый, только что начинающий белеть, ковыль » ( Крюков . «Гулебщики»).


« Любил Сергей Платонович читать и до всего доходить собственным цепким, как повитель , умом » (ТД: 2, I, 119).


« Высокое, выше пояса, жито, все перевитое цепкой повителью и травой, до крайности затрудняло бег лошадей. Впереди все так же зыбилась русая холка жита, позади лежало оно поваленное, растоптанное копытами » (ТД: 3, XXII, 380).


«… присела на завитую розовой повителью землю » (рукопись, с. 58).


«… на розовую чашечку цветка повители пала, клубясь и уплывая, дымчатая тень » (ТД: 1, XVI, 81).


« – Значит, кончилась наша любовь? – спросил Григорий и лег на живот, облокотившись и выплевывая розовые , изжеванные под разговор лепестки повительного цветка » (ТД: 1, XVI, 81).


БОГОРОДИЦИНА ТРАВКА


«… темнолиловая, высокая, с густым запахом богородицкая травка …» ( Крюков . «Гулебщики»).


« Из сенцев пахнуло на него запахом перекисших хмелин и пряной сухменью богородицыной травки » (ТД: 1, III, 23).


НЕ В КОНЯ СЕНО*


«– Эх, травы ноне Бог послал!.. – сказал Никита, прищуриваясь и поглядывая кругом.

– Д-да!.. сенов казаки наберут !... – ответил Баго р» ( Крюков . «Гулебщики»).


«– а сенов ноне наскребли , три прикладка свершили …» (ТД: 2, XX, 216).


БЛАГОУХАНИЕ


« Чистый, живительный степной воздух, благоухающий острым и тонким запахом поля » ( Крюков . «Гулебщики»).


« Смешанный с табаком-самосадом, сладко заблагоухал донник » (ТД: 6, XLVI, 301).


ЖАВОРОНКИ ЗВЕНЯТ


«… звенели жаворонки …» ( Крюков . «Гулебщики»).


«… будет звенеть над ним апрельский жаворонок » (ТД. Кн. 3).


« даже жаворонки, отзвенев …» (ТД: 6, XIX, 148).


ЖИВИТЕЛЬНЫЙ ВОЗДУХ*


« Чистый, живительный степной воздух , острым и тонким запахом поля » («Гулебщики»).


«… с жадностью вбирал в легкие, живительный весенний воздух » (ТД: 7, XXVII, 227).


ОСТРЫЙ И ТОНКИЙ ЗАПАХ*


« острый и тонкий запах поля » ( Крюков . «Гулебщики»).


« тонкий запах спелой пшеницы » ( Крюков . «Офицерша»).


«… висел тонкий , липнущий к горлу аромат » (ТД: 2, XIV, 186).


« Запахи кушаний глушили волнующе- тонкий аромат расставленных по столикам живых цветов » (ТД: 4, XII, 122).


« острый запах конского пота » (ТД: 2, V, 273).


« острый серный запах гари » (ТД: 3, XX, 374).


« тянкий запах парного навоза и сена » (ТД: 4, II, 67).


« острый и тоскливый запах прошлогодней листвы » (ТД: 4, XV, 137).


« острый запах йода, карболки » (ТД: 6, V, 55).


О ПРОСТОРЕ


«широкий, неоглядный простор » (Крюков. «Гулебщики»).


« зеленый необъятный простор » (ТД: 6, II, 34).


ВЕСЕЛЫЙ ДЕНЬ*


« веселый день » («Гулебщики»).


«… в ростепельный веселый день пришла Наталья к свекру » (ТД: 3, 1, 236).


ДУХ ЗАХВАТЫВАЕТ


« захватывало дух » ( Крюков . «Гулебщики»).


«… от ярости даже дух захватило » (ТД: 7, XII, 113).


О ТОМИТЕЛЬНОЙ И СЛАДОСТНОЙ БОЛИ*


«… сладкой и вместе с тем томительной болью » ( Крюков . «Гулебщики»).


«… разящую и в то же время сладостную боль испытал Григорий » (ТД: 6, XXI, 166).


«… и вдруг уловила томительный и сладостный аромат ландыша » (ТД: 7, I, 16) .


КАК В ПЕРВЫЙ РАЗ


« Не в первый раз он видел эту степь …» ( Крюков . «Гулебщики»).


« в первый раз за свою простую жизнь видел он …» (ТД: 3, I, 248).


« Донские кони, в первый раз увидевшие шоссейную дорогу, ступили на нее, постригивая ушами и храпя, как на речку, затянутую льдом …» (ТД: 3, II, 249).


«… и тут первый раз в жизни увидел немцев » (ТД: 6, I, 11).


СТЕПЬ ПОКОРЯЮЩАЯ*


«… степь … захватывала и покоряла его себе » ( Крюков . «Гулебщики»).


«… степь его покоряла , властно принуждала жить первобытной, растительной жизнью » (ТД: 6, III, 35).


ЛЮБУШКА-СТЕПЬ


« … степь … всегда он не мог налюбоваться на нее » ( Крюков . «Гулебщики»).


« Вот она, землица-любушка , хозяина ждет …» (ТД: 6 XLVI, 294).

Глагол «любоваться» в ТД встречается многократно.


ЖЕЛАНИЕ ПЕТЬ И ПЛАКАТЬ


«… и хотелось ему и смеяться, и плакать , и петь » ( Крюков . «Гулебщики»).


«… она хотела и не могла плакать » (ТД: 2, XXII, 385).


«… ему неожиданно захотелось тихо заплакать » (ТД: 4, VII, 80).


« От запаха степного полынка мне хочется плакать ...» (ТД: 4, XI, 113).


ВОЛЬНОМУ – ПЕСНЯ


«… петь вольную и захватывающую, чарующую, как степь, песню » ( Крюков . «Гулебщики»).


«… степь… вольный разгул ветров » (ТД: 5, XXVI, 363).


« Над черной степью жила и властвовала одна старая, пережившая века песня . Она бесхитростными, простыми словами рассказывала о вольных казачьих предках …» (ТД: 7, XXVIII, 279).


ТЕМНО-ЗЕЛЕНЫЙ, ЖЕЛТО-ЗЕЛЕНЫЙ, БЕЛЕЮЩИЙ,

ТЕМНОЛИЛОВЫЙ, БЛЕДНО-РОЗОВЫЙ


« Травы пестрели и переливались… Ближе они становились темнозелеными …» ( Крюков . «Гулебщики»).


«… желто-зеленый , только что начинающий белеть , ковыль » ( Крюков . «Гулебщики»).


«… темнолиловая , высокая, с густым запахом богородицкая травка » ( Крюков . «Гулебщики»).


«… повитель с бледно-розовыми цветочками » ( Крюков . «Гулебщики»).


«… над хутором, над темнозеленой равниной Дона » (ТД: 4, V, 61).


« С черного неба глядели желто-зеленые невызревшие черешни звезд » (ТД: 4, XIV, 288).


«… розовато-лиловые заросли бессмертника, меж чубатым сиреневым чабрецом следы некованых конских копыт ...» (ТД: 4, IV, 52).


«… всхожая густолиловая опара туч » (ТД: 4, XV, 145).

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги