ЖЕЛАНИЕ ПЕТЬ И ПЛАКАТЬ


«… и хотелось ему и смеяться, и плакать , и петь » ( Крюков . «Гулебщики»).


«… она хотела и не могла плакать » (ТД: 2, XXII, 385).


«… ему неожиданно захотелось тихо заплакать » (ТД: 4, VII, 80).


« От запаха степного полынка мне хочется плакать ...» (ТД: 4, XI, 113).


ВОЛЬНОМУ – ПЕСНЯ


«… петь вольную и захватывающую, чарующую, как степь, песню » ( Крюков . «Гулебщики»).


«… степь… вольный разгул ветров » (ТД: 5, XXVI, 363).


« Над черной степью жила и властвовала одна старая, пережившая века песня . Она бесхитростными, простыми словами рассказывала о вольных казачьих предках …» (ТД: 7, XXVIII, 279).


ТЕМНО-ЗЕЛЕНЫЙ, ЖЕЛТО-ЗЕЛЕНЫЙ, БЕЛЕЮЩИЙ,

ТЕМНОЛИЛОВЫЙ, БЛЕДНО-РОЗОВЫЙ


« Травы пестрели и переливались… Ближе они становились темнозелеными …» ( Крюков . «Гулебщики»).


«… желто-зеленый , только что начинающий белеть , ковыль » ( Крюков . «Гулебщики»).


«… темнолиловая , высокая, с густым запахом богородицкая травка » ( Крюков . «Гулебщики»).


«… повитель с бледно-розовыми цветочками » ( Крюков . «Гулебщики»).


«… над хутором, над темнозеленой равниной Дона » (ТД: 4, V, 61).


« С черного неба глядели желто-зеленые невызревшие черешни звезд » (ТД: 4, XIV, 288).


«… розовато-лиловые заросли бессмертника, меж чубатым сиреневым чабрецом следы некованых конских копыт ...» (ТД: 4, IV, 52).


«… всхожая густолиловая опара туч » (ТД: 4, XV, 145).


«… сумеречной лиловой синью курилась степь » (ТД: 4, XII, 256)


« Лошади в… бледно-розовых попонах » (ТД:1, XXI, 100).


ЦИТАТЫ И РЕМИНИСЦЕНЦИИ «ТИХОГО ДОНА»

ИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ ФЕДОРА КРЮКОВА «РОДИМЫЙ КРАЙ»

( стихи напечатаны: «Донская Волна», № 12, август 1918 г. )


МУДРОЕ МОЛЧАНЬЕ КУРГАНОВ, КЛЕКОТ ОРЛА,

ЖЕМЧУЖНОЕ МАРЕВО И ЗИПУННЫЕ РЫЦАРИ


…МОЛЧАНЬЕ МУДРОЕ СЕДЫХ КУРГАНОВ /1/

и в небе КЛЕКОТ СИЗОГО ОРЛА, /2/

В ЖЕМЧУЖНОМ МАРЕВЕ виденья /3/

ЗИПУННЫХ РЫЦАРЕЙ былых, /4/

поливших кровью молодецкой,

усеявших КАЗАЦКИМИ КОСТЯМИ /5/

простор зеленый и родной...

не ты ли это, Родимый Край?


/1; 5/ «… курганы, в мудром молчании берегущие зарытую казачью славу... » (ТД: 6, VI, 64).

/2/ « с орлиным клекотом » (ТД: 7, XVI, 158).

/3/ « Косо тянулась жемчужная – в лунном свете – пыль » (ТД: 6, XXXVIII, 252).

/3; 1/ « Справа, за туманной очерченной впадиной лога, жемчужно -улыбчиво белела полоска Жирова пруда. А кругом – насколько хватал глаз – зеленый необъятный простор, дрожащие струи марева , полуденным зноем скованная древняя степь и на горизонте – недосягаем и сказочен – сизый грудастый курган » (ТД: 6, II, 34).

/4/; « казаки, рыцари земли Русской !» (ТД: 4, XVII, 166). Ср. также « о древнем казацком рыцарстве » ( Крюков . «Шквал»).

Последнее восходит к формуле Белинского «азиатское рыцарство, известное под именем удалого казачества» (В. Г. Белинский. «Отечественные записки», 1841, т. XVI, Ќ 6, отд. VI. Библиографическая хроника, с. 32–34). О казаческом «рыцарстве» Ф. Крюков скажет в 1906 г. на заседании Государственной Думы: « Правительство, как говорил предшествующий оратор, сделало все для того, чтобы стереть память о тех отдаленных временах своеобразной рыцарской отваги, гордой независимости, но слабый отзвук утраченной свободы прозвучит иногда для казака в его старинной песне, и задрожит казацкое сердце от горькой тоски по дедовской воле. Там, в прошлом, для казака было много бесконечно дорогого, там была полная, свободная жизнь широкой удали, была та совокупность прав личности, которых добивается теперь русский народ. Этим ли не дорожить ?» (См. Государственная Дума: Стенографические отчеты. – 1906. Т. II. С. 1311–1316.)

Обратим внимание и на стихотворную параллель: « Донские рыцари! Сыны родного Дона! » ( Крюков . «За Тихий Дон вперед!» / Донская волна, 1919).

После Крюкова выражение «зипунные рыцари» использует и Петр Краснов (1922).

/5/ « Земля эта – наша, кровью наших предков полита, костями их удобрена … » (ТД: 5, II, 199–200). Источник – «Слово о полку Игореве»: «Черная земля под копытами костьми была засеяна, а кровью полита...»


СЕДОЙ ДОН


«… за честь казачества / взметнет волну наш Дон седой ...» ( Крюков . «Родимый край»).

Этот эпитет к Дону встречается в ТД лишь однажды: « О славе и чести седого дона , об исторической миссии казачества, о совместно пролитой офицерами и казаками крови говорил он, задыхаясь, мертвенно бледнея » (ТД: 4, XVII, 168). Примечательно, что выражение «седой Дон» звучит в выступлении есаула Калмыкова на митинге в поддержку «мятежа» генерала Корнилова (последние дни августа 1917 года ).

Цитирую из концовки воззвания Корнилова к казакам (28 августа 1917 г.): «… я, как казак, по долгу совести и чести , вынужден был отказаться от исполнения этого требования, предпочитая смерть на поле брани позору и предательству родины. казаки, рыцари земли русской !..» (ТД: 4, XVII, 166).

Стихи Федора Крюкова «Родимый край» написаны и опубликованы в августе 1918 г. к годовщине выступления Корнилова. Аукается в них и речь самого Крюкова в Государственной Думе: « Мы избираем единственный, доступный для нас путь для того, чтобы исполнить долг нашей совести…» (Крюков. «Речь…»; в концовке ). Из той же речи : «Правительство, как говорил предшествующий оратор, сделало все для того, чтобы стереть память о тех отдаленных временах своеобразной рыцарской отваги , гордой независимости, но слабый отзвук утраченной свободы прозвучит иногда для казака в его старинной песне, и задрожит казацкое сердце от горькой тоски по дедовской воле ».

Естественно предположить, что над второй книгой «Тихого Дона» Федор Крюков работает тем же летом (или осенью) 1918 г. Об этом говорит дата публикации «Родимого края» и эхо реминисценций из этих стихов в тексте романа.


В ГОДИНУ СМУТНУЮ…


« Во дни безвременья, / в годину смутную развала / и паденья духа … » ( Крюков . «Родимый край»).


« Старость привело безвременье . И стала постыла земля. По весне шел к ней, как к немилой жене, по привычке, по обязанности. И наживал без радости и лишался без прежней печали... Забрали красные лошадей – он и виду не показал » (ТД: 6, XIX, 158).


«... внизу на карнизе навеса мохнатилась черная вязь славянского письма: “ в годину смуты и разврата / Не осудите, братья, брата” ». (ТД: 5, XXXI, 397).


Параллели к «паденью духа»:


«... поднять дух деморализованных казаков » (ТД: 6, XIV, 121).

« Слабых духом молва толкнула на отступление » (ТД: 6, XIX, 148).

«… способствовавшие поднятию боевого духа » (ТД: 6, XLVIII, 316).

«… обмылся в Дону , потвердел духом » (ТД: 6, LIV, 354).

« Слабые духом , побросав винтовки ...» (ТД: 7, II, 27).

«… чтоб духом все поднялись – чтобы дюжей воевали » (ТД: 7, XII, 121).


«РОДИМЫЙ КРАЙ» (название и рефрен стихотворения Крюкова)


«…к узелкам со щепотью родимой земли » (ТД: 3, VI, 278).

«… с родимых донских своих садов » (ТД: 2, XVII, 357).

«… на родимом Дону » (ТД: 5, II, 198).

« Степь родимая ! Горький ветер, оседающий на гривах косячных маток и жеребцов. На сухом конском храпе от ветра солоно, и конь, вдыхая горько-соленый запах, жует шелковистыми губами и ржет, чувствуя на них привкус ветра и солнца. Родимая степь под низким донским небом! Вилюжины балок суходолов, красноглинистых яров, ковыльный простор с затравевшим гнездоватым следом конского копыта, курганы, в мудром молчании берегущие зарытую казачью славу... Низко кланяюсь и по-сыновьи целую твою пресную землю, донская, казачьей, не ржавеющей кровью политая степь !» (ТД: 6, VI, 64).

« родимые места » (ТД: 6, XIII, 114).

« Казакует по родимой степи восточный ветер » (ТД: 6, XIX, 147).

« родимое крыльцо » (ТД: 7, VIII, 77).

«… пришлось проведать родимую пепелищу ...» (ТД: 7, XII, 106).

« родимый хутор » (ТД: 7, XII, 107).

« Донской край » (ТД: 5, XI, 251).


Прибавим сюда и два других объяснений Крюкова в любви к родной земле:


« Черная земля, изрытая, печальная, и тени облаков по ней... Скудная, милая родная земля ! Где те слова, чтобы передать эту подлинную красоту невыразимой кротости и скудости твоей?.. Их надо, их, а не найдешь их нигде, дорогие, нужные и безвестные слова и краски... » ( Крюков . «Счастье»).


« Дальше – дымчатые рощицы левад, а за ними – широкие полосы веселой зелени – дубовый лесок, похожий отсюда не на кустарник даже, а так – на мох, на лишаи. Чародей-художник небрежно набросал в сияющей и жаркой шири эти крошечные, как игрушки, людские жилища, мельницы с крыльями, станицы, хутора с сизыми рощицами, излучины Медведицы, играющие серебристыми переливами, жемчужную полоску нагорного берега Дона в лиловой вуали и безбрежный серо-зеленый ковер, раскинутый во все стороны, мягко окутанный тонкой дымкой голубого тумана в незнакомых и любопытных далях. И простенький узор прибавил: бледное золото песчаных полянок, пестрый изумруд извилистых балок и редкие точки задумчиво-молчаливых курганов, кудрявых яблонек и черных полевых хаток. И над этим чарующим тихой лаской простором раскинут лазурный шатер, бездонный и ясный, весь в горячих алмазных лучах.

Вот она – земля-кормилица ... Изборождена мелкими, колеблющимися бороздками, усеяна засохшими комьями неразбитого дерна, исхожена, изъезжена, полита потом, повита робкими, трепетными надеждами – лежит тихая, загадочная, безответная мать всего живущего...

Сушит ее солнце, развевает ветер – вон побежал стороной от дороги, с шаловливым проворством закрутил столб пыли с танцующей в нем прошлогодней колючкой... Размывают вешние воды лицо ее – вон какие глубокие морщины с медно-красными боками ползут с горы вниз, в долину, и сколько песку и глины наволокли они туда... Но все та же она, не иссякающая, вечно производящая, неустанная, неизменная, великая мать-кормилица .. .» ( Крюков . «Жажда»).


(В Восьмой части ТД лишь одно употребление эпитета «родимый», да и то в песенной цитате: « На родимую / На сторонушку ...»)


РАДОСТНЫЙ ТРЕПЕТ СЕРДЦА


«… теплом и радостью трепещет в сердце / волшебный звук знакомых слов » ( Крюков . «Родимый край»).


«… прислушиваясь к тревожному трепету сердца » (ТД: 1, XV, 191).


«… у Григория при взгляде на нее радостно вздрогнуло сердце …» (ТД: 6, LXII, 410).


« Любовью и радостью дрогнуло Мишкино сердце …» (ТД: 6, LXV, 428).


ЗАПАХ С ОГОРОДА


« Укропом пахнет с огорода ...» ( Крюков . «Родимый край»).


«… с огородов пахнуло медвяным запахом цветущей тыквы » (ТД: 6, LXI, 400).


ПЕСНЯ И ЧИБИС В КУГЕ


«… плач чибиса в куге зеленой, песнь хороводов на заре …» ( Крюков . «Родимый край»).


«… течет над дорогой песня . От высыхающей степной музги, из горелой коричневой куги взлетывает белокрылый чибис » (ТД: 1, V, 37–38).


«… как подстреленный чибис по ендовной куге » (ТД: 2, XV, 191).


КАЗАЧЬИ ПЕСНИ: СЕРЕБРИСТЫЙ ПОДГОЛОСОК ЗВЕНИТ, КАК СТРУНА


( См. в заметке № 4 .)


КИЗЕЧНЫЙ ДЫМ И ПЯТНА КУРЕНЕЙ


«… и над левадой дым кизечный , / и пятна белых куреней » ( Крюков . «Родимый край»).


« Пластался над хутором кизечный ды м …» (ТД: 2, VII, 148).


« Жадно вдыхая горький кизечный дым , выползавший из труб куреней …» (ТД: 3, XXIV, 396).


«… вправо туманными пятнами пластались хуторки …» (ТД: 5, XIII, 269).


Вывод: стихотворение «Родимый край» стало для Федора Крюкова квинтэссенцией не только идей, но и образного ряда его романа «Тихий Дон».

И дело не в тех или иных совпадениях, а в их системе. (А это, в конечном счете, и составляет понятие авторского стиля.)


ТЕКСТОВЫЕ ПАРАЛЛЕЛИ «ТИХОГО ДОНА»

И ВТОРОГО АБЗАЦА ОЧЕРКА КРЮКОВА «В УГЛУ»


« Когда-то, – и не очень даже давно, – люди, среди которых я сейчас живу, говорили о себе так:

– Мы какие народы ? Степные мы народы, безграмотные… навоз в человечьей шкуре… Живем – быкам хвосты крутим , как жуки в земле копаемся, – где нам с другими народами равняться? Китайцы и то вот свою династию сдвинули [3] , а мы ни о чем таком нисколько не понимаем. Наша жизнь – в одном: казак работает на быка, бык – на казака, и оба они – два дурака… »

( Крюков . «В углу». Впервые напечатано в газете «Свобода России»: апрель–май 1918 ).


«– Тут ведь народы всякие есть... За мной сто глаз ...» ( Крюков . «Зыбь»).

«– Офицерскому сыну, – говорит, – бесчестно хвосты быкам крутить . Пустим по ученой части ...» ( Крюков . «Офицерша»).


Итак, параллели:


/1/ – Мы КАКИЕ НАРОДЫ? ( Крюков )


« Брали гвардейского росту, одначе сутулых... – какие длиннорукие и в плечах тоже – нонешний казак поперек уляжется... Вот, сынок, какие народы были ...» (ТД: 1, XXIII, 110).


«–…Я-то аль рад тому, что сын с базу ушел? Мне-то аль от этого прибыло? Ить вот какие народы !» (ТД: 3, XVII, 361).


«Народы» в значении «народ; люди одного народа» встречается в ТД только в первой книге и только в речи героев-стариков (баклановец Максим Богатырев и Пантелей Прокофьевич).


/2/ БЕЗГРАМОТНЫЕ… НИ О ЧЕМ ТАКОМ НИСКОЛЬКО НЕ ПОНИМАЕМ ( Крюков )


«… не думайте, что мы , необразованные люди, не понимаем обхожденья » (ТД: 4, XVII , 168).


3/ НАВОЗ В ЧЕЛОВЕЧЬЕЙ ШКУРЕ ( Крюков )


«– Им-то житье. Это тебе не пролетарии, а так... навоз ...» (ТД: 2, XVI, 193).


/4/ ЖИВЕМ – БЫКАМ ХВОСТЫ КРУТИМ ( Крюков )


«… простому казаку, с мальства крутившему хвосты быкам » (ТД: 4, V, 64).


« Сам быкам хвосты крутил ...» (ТД: 4, VIII, 92).


« Он такого же образования , как и казак: быкам хвосты учился крутить … » (ТД: 6, XX, 162).


/5-6/ КАК ЖУКИ В ЗЕМЛЕ КОПАЕМСЯ ( Крюков )


Добавим и такое: «– А нет денег, живешь, как жук в навозе копаешься » ( Крюков. «Зыбь»).


«… мы весь век в земле копаемся » (ТД: 6, XXIV, 182).


«– Езжай скорее! Чего ты роешься, как жук в навозе ?» (ТД: 7, XXVI, 164).


/7/ НАША ЖИЗНЬ – В ОДНОМ: КАЗАК РАБОТАЕТ НА БЫКА, БЫК НА КАЗАКА, И ОБА ОНИ – ДВА ДУРАКА … ( Крюков )


Добавим сюда: « Сказано : казак работает на быка, бык на казака, и оба они – два дурака ... » ( Крюков . «Жажда»).


«– Живем ни шатко ни валко. Бык на казака, а казак на быка – так всю жисть и крутимся... .» (ТД: 4, XII, 116).


Сравнимая стихотворение Федора Крюкова «Родимый край» с текстом романа, мы на основании доминирующих параллелей высказали предположение о том, что вторая книга писалась летом или осенью 1918 г. Вот и тут семь против трех параллелей относятся к первой и второй книгам, причем на вторую приходится четыре параллели.

Это означает, что наша гипотеза корректна.


КИРПИЧНЫЕ ЛИЦА:


« Во встречных санях мелодично позванивала стеклянная посуда, а у сопровождавших граждан лица были красно-буры, словно толченым кирпичом посыпаны » ( Крюков . «В углу»).


« Скуластое, малиновое лицо Сидорова было твердо, как кирпич » ( Крюков. « Неопалимая купина »).


«… кирпично-красное , подпухшее от похмелья лицо атамана »; « по буро-красному лицу с втянутыми сизо-черными щеками » ( Крюков. « Шквал »).


« Был он коренаст, одинаково широк и в плечах и в бедрах, оттого казался квадратным; на чугунно-крепком устое сидела плотная , в кирпичном румянце шея » … (Портрет Кошевого в «Тихом Доне»: 2, IX, 161).


« Иванков, кирпично-красный , с мокрой от пота спиной, жадно облизал зачерствелые губы, поехал » (ТД: 3, VIII, 298).


« Редкая волокнистая бороденка его тряслась, седые с красной подпалиной волосы растрепались. Он сел, задыхаясь, кирпично-бурый , мокрогубый » (Портрет Февралева, старообрядца Милютинской станицы. ТД: 6, XXVIII, 379.)


БРАКОВАННЫЙ КОНЬ И ЛОПУХИ ПО-КРЮКОВСКИ.

ПАРАЛЛЕЛИ К «ТИХОМУ ДОНУ»

В ДЕПУТАТСКОЙ РЕЧИ ФЕДОРА КРЮКОВА


Е ще о хорошем отношении к лошадям:


« Я как сейчас вижу перед собой эти знакомые фигуры, вижу и молодого казака в чекмене, в шароварах с лампасами, в неуклюжих сапогах, голенища которых похожи на широкие лопухи, и старика, его отца, униженно упрашивающего «его высокоблагородие» принять представленную на смотр лошадку. А «его высокоблагородие», сытый, полупьяный, подчищенный офицер, не принимает лошади, находя ее или недостаточно подкормленной, или обнаруживая в ней скрытые пороки, известные только ему одному. А нижнему чину-казаку и старому отцу его предстоят новые затраты, истощающие хозяйство, новые заботы о сокрушении об исправности снаряжения ».

Из речи Ф. Д. Крюкова в Первой Государственной Думе / Государственная Дума: Стенографические отчеты. – 1906. Т. II. С. 1311–1316 .


Эта тема звучит во второй части «Тихого Дона». Сгачалаи в диалоге казака Федота со Штокманом (2, IV, 138):

«– Служба, наверное, обременяет? А?

– Служба-то?.. Привычные мы, только и поживешь, как на действительной.

– Плохо вот то, что справляют всё сами казаки.

– Да как же, туды их мать! – оживился Федот и опасливо глянул на отвернувшуюся в сторону женщину. – С этим начальством беда... Выхожу на службу, продал быков — коня справил, а его взяли и забраковали.

– Забраковали? – притворно удивился слесарь.

– Как есть, вчистую. Порченый, говорят, на ноги. Я так, я сяк: «Войдите, – говорю, – в положение, что у него ноги как у призового жеребца, но ходит он петушиной рысью... проходка у него петушиная». Нет, не признали. Ить это раз-з-зор !..»


А вот в сцене проводов Григория (2, XXI, 231–232):

« Через день начался осмотр лошадей. По площади засновали офицеры; развевая полами шинелей, прошли ветеринарный врач и фельдшер с кономером. Вдоль ограды длинно выстроились разномастные лошади. К поставленному среди площади столику, где писарь записывал результаты осмотра и обмера, оскользаясь, пробежал от весов вешенский станичный атаман Дударев, прошел военный пристав, что-то объясняя молодому сотнику, сердито дрыгая ногами. Григорий, по счету сто восьмой, подвел коня к весам. Обмерили все участки на конском теле, взвесили его, и не успел конь сойти с платформы, ветеринарный врач снова, с привычной властностью, взял его за верхнюю губу, осмотрел рот; сильно надавливая, ощупал грудные мышцы и, как паук, перебирая цепкими пальцами, перекинулся к ногам. Он сжимал коленные суставы, стукал по связкам сухожилий, жал кость над щетками... Долго выслушивал и выщупывал насторожившегося коня и отошел, развевая полами белого халата, сея вокруг терпкий запах карболовой кислоты. Коня забраковали. Не оправдалась надежда деда Сашки, и у дошлого врача хватило «хисту» найти тот потаенный изъян, о котором говорил дед Сашка. Взволнованный Григорий посоветовался с отцом и через полчаса, между очередью, ввел на весы Петрова коня. Врач пропустил его, почти не осматривая ».


И дальше, как и в речи Крюкова про то, что эдакий «подчищенный» офицер, злой по случаю своего ночного проигрыша в преферанс, унижает Григория в присутствии Пантелея Прокофьевича.


Ф едор Крюков любит сравнивать с растениями и людские лица, и изготовленные человеческой рукой предметы:

«... в неуклюжих сапогах, голенища которых похожи на широкие лопухи » (Речь Крюкова в Госдуме).

«… неуклюжие сапоги с широкими, как лопухи, голенищами » ( Крюков . «Мечты»).

«…огромный серый лопух рупора (граммофона)» мелькает в рассказе Крюкова «Группа Б» (Русские записки, 1916 г., № 11, 12.). И здесь же:

« У настоятельницы на голове белоснежный накрахмаленный лопух величиной с дамский зонтик. Под этим лопухом сизое, озябшее лицо старушки, с носом вроде созревающего баклажана и толстыми, строгими губами, очень смахивает на великолепный гриб-дождевик изукрашенный ветрами и солнцем. Из-под другого лопуха, поменьше, лукаво глядят карие веселые глазки маленькой, изящной шаритки …»

Сравним: « Хозяин, под белым лопухом войлочной шляпы , повел их к своей деляне » (ТД: 3, VIII, 295).

В депутатской речи Крюкова говорится о казарменном духе, в котором воспитывают молодого казака «особыми песнями, залихватски-хвастливыми или циничными», а в романе текст такой песни звучит: « Девица красная, уху я варила. Уху я, уху я, уху я варила... » ( ТД: 3, VII, 289). То есть гражданская позиция, сюжет и его детали (бракованный конь, унижение казака при отце и т. д.), а также конструкция метафорики (там голенища сапог, раструб граммофона и рогатые чепцы монахинь, а тут белая войлочная шляпа сравниваются с лопухом) указывают на одного автора этих текстов – Федора Крюкова.


ПАРАЛЛЕЛИ С ПЕРВЫХ ДВУХ СТРАНИЦ

РАССКАЗА КРЮКОВА «НА РЕЧКЕ ЛАЗОРЕВОЙ»


«– Вот и идет промежду нас разнообразие, – грустно говорил Савелий Андреевич, – перекоряться не перекоряемся, не квелим друг друга, а едим все-таки не из одной чашки ...» ( Крюков . «На речке лазоревой»).


1. ПРОМЕЖ СЕБЯ


«– Вот и идет промежду нас …» ( Крюков . «На речке лазоревой»).


« –... и мы посоветуем промеж себя , семейно » (ТД: 1, XV, 75).


«–… как вы промеж себя надумали и сойдемся ли сватами ...» (ТД: 1, XVIII, 89).


2. РАЗНООБРАЗИЕ (В ИРОНИЧЕСКОМ КОНТЕКСТЕ)


«– Вот и идет промежду нас разнообразие …» ( Крюков . «На речке лазоревой»).


«… и видел такое же богатое разнообразие : растоптанные валенки, сапоги, обмотки поверх снятых с красноармейца ботинок » (ТД: 6, XII, 111).


3. КВЕЛИТЬ


« …не квелим друг друга » ( Крюков . «На речке лазоревой»).


« И черт меня дернул расквелить ее …» (ТД: 7, XIV, 135).


« Ты не квели мою душу, а то я и тебя могу стукнуть … » (ТД: 8, XV, 468).


4. ИЗ ОДНОЙ ЧАШКИ


«… а едим все-таки не из одной чашки ...» ( Крюков . «На речке лазоревой»).


«– Тебе что, Дашка, аль гребостно с нами из одной чашки хлебать ?» (ТД: 7, XIV, 133).


ЕДИНСТВЕННАЯ МУХА


«… и лишь одна-единственная муха жужжала и сердито билась на радужном стекло окошка » ( Крюков . «На речке лазоревой»).


« Где-то под потолком отчаянно звенела отравленная табачным дымом муха » (ТД: 6, XXXVIII, 246).


НА ДВОРЕ ВИСЕЛ ЗНОЙ (1) …ЛЮДСКИЕ ГОЛОСА… (2) ЛОШАДИ МОТАЮТ ГОЛОВАМИ, ОТГОНЯЯ МУХ (3)


« А на дворе висел сорокаградусный зной , шумно толклись людские голоса , и лошади без устали мотали головами , отгоняя мух ...» ( Крюков . «На речке лазоревой»).


1. «... над дворами с желтым, выжженным сухменем травы висел мертвый зной » (ТД: 1, XVI, 78).


1-2. « Тусклые, затерянные в знойном просторе, наплывали оттуда людские голоса » (ТД: 6, VIII, 80).


3. « Кони мотали головами : жалил слепень …» (ТД: 3, V, 272).


ДЮЖИЙ, ШИРОКОПЛЕЧИЙ


«… стоял, спиной ко мне, дюжий, широкоплечий человек …» ( Крюков . «На речке лазоревой»).


« Рослый, широкоплечий парень, он лежал, вольно откинув голову …» (ТД: 4, III, 37).


« В задке рессорных дрожек полулежал статный широкоплечий мужчина …» (ТД: 6, VI, 66).


ФУРАЖКА С АЛЫМ ОКОЛЫШЕМ


«… в фуражке… с алым околышем ( казачьего образца )… Рубаха у одного плеча была широко разорвана, синие штаны сзади были разрисованы пестрым узором заплат …» ( Крюков . «На речке лазоревой»).


« Красные околыши казачьих фуражек …» (ТД: 1, XXI, 100).


«… краснели околыши казачьих фуражек » (ТД: 3, XIV, 342).


«…. Григорий, на глазах у всех разворачивая новую казачью фуражку, с высоко вздернутым верхом и пламенно-красным околышем » (ТД: 5, XIII, 278).


« Старик в синей распоясанной рубахе и в казачьей фуражке с розовым от старости околышем приостановился » (ТД: 6, II, 25).


«НЕ ВРЕМЯ» И «ЕЙ-БОГУ»


«– Да не время! пойми ж ты... зайдешь после... вот, ей-Богу !..» ( Крюков . «На речке лазоревой»).


« Не время » и « ей-Богу !» в ТД многократно.


ПРИЛОЖИЛ РУКУ К КОЗЫРЬКУ


« Человек в полицейской фуражке приложил руку к козырьку …» ( Крюков . «На речке лазоревой»).


«… тот преградил ему путь и, приложив руку к козырьку фуражки …» (ТД: 7, XXVIII, 283).


ПОДАВШИСЬ ВПЕРЕД


« Человек в полицейской фуражке приложил руку к козырьку и , подавшись вперед …» ( Крюков . «На речке лазоревой»).


« Она почти не прикасалась к еде; слегка подавшись вперед , смотрела ...» (ТД: 8, VIII, 388).


Н апомним, что это лишь параллели (да и то не все), извлеченные из первых двух страниц «На речке лазоревой».

Еще параллели (выбраны наугад):


ЛАПОТЬ КАК МЕТА РОССИЯНИНА


«– Щенок белогубый !

– А ты – рассейский лапоть !»

( Крюков . «На речке лазоревой»).


«– Мужик !

– Лапоть дровяной !» (ТД: 2, V, 145).


« Казак ты или мужицкий лапоть ?..» (ТД: 2, XXI, 235).


ШАРОВАРИТЬСЯ


«– Повадился в Рассее шаровариться …» ( Крюков . «На речке лазоревой»).


«– … Нечего шаровариться !» (ТД: 5, VIII, 235).


ВЕЕР ЛУЧЕЙ


« Багряным веером лежит заря на речке » ( Крюков . «На речке лазоревой»).


« Солнце насквозь пронизывало седой каракуль туч, опускало на далекие серебряные обдонские горы, степь, займище и хутор веер дымчатых преломленных лучей » (ТД: 1, IX, 49).


«… и в пролом неослабно струился апельсинного цвета поток закатных лучей . Он расходился брызжущим веером …» (ТД: 3, XIV, 340).


И т. д.


ПАРАЛЛЕЛИ К «ТИХОМУ ДОНУ»

В РАССКАЗЕ КРЮКОВА «ЖАЖДА»


КАПРИЗЫ В ПРИРОДЕ


« Ветерок из степи налетал капризными порывами » (Крюков. «Жажда»).


«… станицу… опоясанную капризными извивами Хопра » (ТД: 4, XII, 116).


ЛЮДИ КОПОШАТСЯ, КАК МУРАВЬИ


« Копошатся люди на ней, как муравьи , темные, серые люди, отдают ей свои скудные силы и несложные помыслы и ждут, с упованием и тревогой ждут » ( Крюков . «Жажда»).


« Валет видел, как солдаты муравьями ползли меж кустов и деревьев, уже не брезгая грязной землей, а прижимаясь к ней, ища защиты. Люди копошились у каждой рытвинки, никли за каждой крохотной складкой земли, совали головы в каждую ямку » (ТД: 4, III, 41).


ГДЕ ЧТО ПЛОХО ПОЛОЖЕНО


« Казаки , известно, пользуются ваканцией: где что плохо висит, глядят, как бы стянуть да пропить ...» ( Крюков . «Жажда»).


«– Наш брат жив не будет, чтоб не слямзить.

– К казаку всяка вещь прилипает.

– Пущай плохо не кладет ».

(ТД: 3, V, 269).


КУРИТЬ ХОЧУ – УМИРАЮ


«– Курить умираю – хочу ! Пройдем туда, Вася ...» ( Крюков . «Жажда»).


«– … Ваш благородие, не будет ли закурить ? Угостите, Христа ради, помираем без табаку !» (ТД: 3, XIV, 343).


БОЙ ПЕРЕПЕЛА, ЖАВОРОНОК И СТЕКЛЯННЫЕ ЛЬДИНКИ


« Нечасто бил перепел. Как будто кто-то встряхивал в тонком стакане маленькие льдинки – так нежно звучал его звон . И, кажется, два-три жаворонка не спали еще: то впереди, то сзади послышится вдруг звенящий дребезг отточенного перышка по медным зубчикам, коротенькая трель пробежит и – опять тихо » ( Крюков . «Жажда»).


« Будут биться в нем перепела , будет звенеть над ним апрельский жаворонок . И так же будет светить ему солнце, и тот же будет баюкать его ветер. До поры, пока вызревший, полнозерный колос, мятый ливнями и лютыми ветрами, не поникнет усатой головой, не ляжет под косой хозяина и покорно уронит на току литые, тяжеловесные зерна » (ТД: 6, XIX, 148).


« Льдинки брызгали и бились, стеклянно вызванивая » (ТД: 6, XV, 123).


ИСТУХАЮЩАЯ ЗАРЯ


« Отсвечивает белая полоса на западе – истухающая заря » ( Крюков . «Жажда»).


« Глядели до тех пор, пока истухала заря …» (ТД: 1, I, 10).


Вот и классическая «шолоховская» метафора « вечерами, когда вянут зори » рождается из текста крюковских «Станичников»: « Над горой, на западе, умирал кроткий румянец зари ».


НЕКОТОРЫЕ ПАРАЛЛЕЛИ

С ПЕРВЫХ ЧЕТЫРЕХ СТРАНИЦ

ПОВЕСТИ КРЮКОВА «СТАНИЧНИКИ»:


« На дворе толпился народ » ( Крюков . «Станичники»).


« Ударницы толпились во дворе » (ТД: 6, XIX, 175).


« Стояла арба с сеном, запряженная рыжею кобылой . <...> Ребятишки тотчас же, как стая воробьев… » ( Крюков . «Станичники»).


« На площади возле магазина стояла привязанная к столбу, запряженная в арбу лошадь. С крыши пожарного сарая ребятишки гоняли серую свиристящую тучу воробьев » (ТД: 2, I, 118).


« Гнедой поджарый конь … дергал зубами старую, перепревшую солому сарая » ( Крюков . «Станичники»).


« Мирон Григорьевич… начал было подгребать граблями раздерганную козами просяную солому …» (ТД: 5, VIII, 228).


« И целился < 1–2 > в девчат , запрудивших двор пестрым цветником . Они < 3 > с визгом разбегались в стороны » ( Крюков . «Станичники»).


1. «… цвела пестрая смесь бабьих нарядов » (ТД: 2, XVI, 197).


2. « Улица и дворы … запрудились подошедшими казаками » (ТД: 5, XXVIII, 374).


3. « У ворот своего база сухощавая черноглазая красавица- девка с разбегу с визгом кинулась ему на шею… » (ТД: 3, XXIV, 403).


«< 1 > Колыхалась и плыла песня , < 2 > выстрелы доносились со двора, и < 3 > лицо матери , скорбно задумавшееся, < 4 > с застывшей горькой складкой , одно стояло в глазах » ( Крюков . «Станичники»).


1. «… смех плавал, колыхался …» (ТД: 2, XXI, 220).

1. «... неумолчно колыхался орудийный гул » (ТД: 3, XII, 328).

1 . «… звон колыхался в ушах » (ТД: 5, XXXI, 395).


2. « С Чира по-прежнему доносились раскаты орудийных выстрелов …» (ТД: 6, LX, 389).

2. «… увозя в памяти постаревшее лицо матери и впервые замеченную им пряжу седин на ее голове » (ТД: 6, II, 31).


3. « Ильинична стояла рядом; каменно застыли ее тонкие губы » (ТД: 1, XXII, 103).

3. «… с полосами застывших слез на щеках, с заострившимся носом и жутко-мучительной складкой губ » (ТД: 5, XXVI, 363).


ПАРАЛЛЕЛИ С «ТИХИМ ДОНОМ» В «МЕЧТАХ» КРЮКОВА


« Курили и с равнодушно-усталым, полусонным видом прислушивались к редким, случайным звукам, которые рождались под плотным рядном черной осенней ночи . Вот зашуршал мелкий, неторопливый дождик, пошептался минуты три, прошелестел, как кудрявый тополь листвой, и тихо ушел дальше, убедившись, что грязи в станице достаточно ». ( Крюков . «Мечты»).


« …волк мельтешился далеко-далеко; по черной ряднине степи , сливаясь с землей» (ТД: 2, XVII, 203).


« – Нет, гляжу я, ты – дубовский? – задыхаясь от приступа смеха, едва выговорил Попков.

– Я – шацкий... Мы не виновны в их благородии...

– Ну, шацкие – ребята хватские: семеро одного не боятся , – благодушно заметил Роман Ильич …» ( Крюков . «Мечты»).


Кроме того: « В старину огонь соломой тушили, огурцом телушку резали » ( Крюков . «Жажда»).


« Ванька Болдырев – мигулинский казак, балагур и насмешник – подсмеивался над товарищем пулеметчиком:

– Ты, Игнат, какой губернии? – хрипел его сиплый, прожженный табаком голос.

– Тамбовской, – мяконьким баском отзывался смирный Игнат.

– И, небось, морщанский?

– Нет, шацкий.

– А-а-а... шацкие – ребята хватские: в драке семеро на одного не боятся лезть . Это не в вашей деревне к престолу телушку огурцом зарезали ?

– Будя, будя тебе !» (ТД:5, XXVI, 362).


«– Позвольте руку, вашбродь... Измазались? Это не беда, ничего. Это не сало: помял – оно отстало ... Так говорится » ( Крюков . «Мечты»).


«– Обомнется. Это не сало , – спокойно сказал хрипатый и снова присел на корточки. – Обомнется либо отстирается . Не беда ». (ТД:8, XI, 419).


ОКТАВА. ЕЩЕ ПАРАЛЛЕЛИ


1. « Дело было под Полтавой, баба свистнула октавой » ( Крюков. «Спутники»)


Э то шутовская переделка старинной песни: «Было дело под Полтавой, / Дело славное, друзья…» (она, в частности, звучит в кинофильме Алексея Германа «Мой друг Иван Лапшин).

« Баба свистнула » – конечно, не начальный вариант скоморошины.

Начальный должен быть таким: « Пушка пернула » (речь-то о Полтавской битве).

Однако вспомним:

« …за Матвеевым курганом октавой бухнуло орудие » (ТД 6, XXXII, 211).

« …откуда-то с Казанского юрта по воде доплыла октава орудийного залпа » (ТД 6, XLV, 289).

« Канонада разрасталась. Садкие, бухающие звуки выстрелов сливались, в душном воздухе колеблющейся октавой стоял раскатистый, громовитый гул » (ТД 6, LIX, 385).


2. « Мрачный человек в мундире покачал головой и, отходя, проговорил рычащей, снисходительной октавой :

– Выпимши, как видать ...» ( Крюков. «Неопалимая Купина»).

« Авессалом крякнул октавой и сказал …» ( Крюков. «Неопалимая Купина»)


« Правил здоровенный и дурковатый, как большинство атаманцев, Христоня. Колесом согнув спину, сидел он впереди, заслонял в будку свет, пугал лошадей гулким октавистым басом » (ТД 1, V, 36).

« Христоня, удовлетворенный, замолкал, слушал нового оратора с прежним неослабным вниманием и первый покрывал сотни голосов своим густым октавистым “верна-а-а!..” » (ТД 5, VIII, 235).

В Четвертой книге ТД слова «октава» нет.


ДУРНОПЬЯН С БЕЛЫМ ЦВЕТКОМ.

ПАРАЛЛЕЛИ С «ТИХИМ ДОНОМ» В РАССКАЗЕ КРЮКОВА

«ИЗ ДНЕВНИКА УЧИТЕЛЯ ВАСЮХИНА»


« 20 июня. Четвертая неделя, как я в Есауловом хуторе. Скучно, жарко, безлюдно... Хутор степной, маленький – дворов тридцать. Кругом степь, побуревшая уже от солнца. Народ весь в поле. Зелени почти никакой. Купаться негде. Пруд весь покрыт зеленой грязью, гусиным пометом и пухом; тень только под сараями. Садики очень жалкие, заморенные: почва солонцеватая, бедная влагой; колодцы глубоки, поливать трудно. Чего здесь много, так это – навозу и приготовленных из него кизяков. Квадратные кирпичики-кизяки, сложенные в невысокие пирамидки, наполняют все дворы и даже кривые улочки хуторка, поросшие колючкой и дурнопьяном с белыми цветами » ( Крюков . «Из дневника учителя Васюхина»).


«– Волосы у тебя дурнопьяном пахнут. Знаешь, этаким цветком белым ... – шепнул, наклонясь, Григорий » (ТД, 1, IV, 35).


« Григорий вздрагивает. Ему кажется, что он на секунду ощутил дурнопьянный, тончайший аромат Аксиньиных волос ; он, весь изогнувшись, раздувает ноздри, но... нет! это волнующий запах слежалой листвы » (ТД, 2, IV, 47).


2. « Весна, весна... За спиной у меня точно вырастают крылья... Лишь взмахнуть ими, и полетишь в это голубое, бездонное, ослепительно-яркое пространство, в котором так чисто и привольно ... Чувствую, как трепетно бьется мое сердце ...» ( Крюков . «Из дневника учителя Васюхина»).


2а. « Егор вытянул голову книзу и глядел на это неизвестное, беспредельное пространство , молчаливое и сосредоточенно-серьезное » ( Крюков . «К источнику исцеления»).


«За волнистой хребтиной горы скрывалась разветвленная дорога, – тщетно она манила людей шагать туда, за изумрудную, неясную, как сон, нитку горизонта, в неизведанные пространства , – люди, прикованные к жилью, к будням своим, изнывали в работе, рвали на молотьбе силы, и дорога – безлюдный тоскующий след – текла, перерезая горизонт, в невидь» (ТД, 3, XVII, 361).


ПАРАЛЛЕЛИ С «ОФИЦЕРШЕЙ» КРЮКОВА


« Приходилось держать себя соответственно новому рангу, не ронять достоинства офицерши » ( Крюков . «Офицерша»).


«… Дарья не простая казачка, а, как-никак, офицерша » (ТД: 6, XIX, 152).


Самые интересные параллели, которые нам удалось обнаружить, видимо, такие:


«… старая фуражка блином чуть держится на курчавых светло-русых волосах , бородка молодая, неровная, весело оскалены зубы » ( Крюков . «Офицерша»).


« Я видел мешковатые серые фигуры в блинчатых защитных фуражках …» (ТД: 3, XI, 323).


« На черных жестких , как конский волос, кудрях его приплюснуто, зеленым блином, сидела фуражка со следом кокарды …» (ТД: 6, VIII, 85).


« Ничего не надо. Обнаковенно – рогатина, бабье дело ...» ( Крюков . «Офицерша»).


« Сам быкам хвосты крутил... Обнаковенно , какая-нибудь телка задерет хвост на спину, мыкнет — да как учешет! А за ней весь табун. Пастух бегет: «ая-яй!.. ая-яй!..» Только где ж там?! » (ТД: 4, VIII, 92).


Но в обоих случаях речь об одном – о блуде.


ПАРАЛЛЕЛИ ПЕРВОЙ СТРАНИЦЫ «ОФИЦЕРШИ»:


« На карточке, которую бережно, обеими руками, держал Макар Юлюхин, < 1 > был изображен лихой воин , одной рукой упершийся в бедро, другой – держащий < 2 > обнаженную шашку свободным приемом < 3 > «к бою». < 4 > Голова его была высоко поднята, почти запрокинута назад, < 5-а, 5-б > сбитая набекрень папаха лишь чудом держалась на голове , а в мягких, сплывающихся чертах круглого лица с усами, похожими на двух маленьких мышек, прижавшихся под носом, застыло < 6 > напряженное выражение молодечества и неустрашимости »

И Макар, и его жена Филипповна, и сын Семен, сноха Марья и другая сноха, жалмерка Варвара, – все смотрели не столько на эти знакомые , < 7 > припухшие черты родного лица , сколько на < 8 > белые офицерские погоны , украшавшие длинный казацкий чекмень, который давил немного книзу невысокую фигуру воина.

– < 9,10 > Чадушка моя ... офицерик молодой !.. – радостно всхлипывая, говорила Филипповна.

Макар Юлюхин < 11 > заморгал глазами и, глядя в темный передний угол, перекрестился широким крестом.

– < 12 > Заслужил... Заслужил себе и потомству ... – сказал он гордым, взволнованным голосом. – Вот, Семен... вот... теперь Юлюхины примером будут...

– < 13 > Белоликий какой ! – сказала Марья ».


( Крюков . «Офицерша»).


1,2,5 . «… изображен был нагой казак в папахе , при шашке , ружье и амуниции, сидящий верхом на винной бочке » (ТД: 6, I, 18).


2. «… поблескивая обнаженной шашкой » (ТД: 6, VIII, 81).

3,2 . «– Пики к бою, шашки вон …» (ТД: 1, XXIII, 111).

3. «… как по команде “ к бою !” » (ТД: 4, III, 38).


4. « ... на запрокинутой голове Григория » (ТД: 1, XII, 59).

4. «… заломив над запрокинутой головой руки » (ТД: 2, XVIII, 212).

4. « Беспомощно запрокинутая голова …» (ТД: 5, XXV, 358).


5-6. « Белая папаха чудом держалась на его затылке » (ТД: 5, VIII, 228).


5-а. « Курчавый обыневший чуб его висел из-под надетой набекрень папахи белой виноградной кистью » (ТД: 2, VIII, 158).

5-а. « Папаха , надетая набекрень , придавала ему вид беспечный и молодецкий » (ТД: 5, XII, 158).

5-а. « Черная папаха его была лихо сдвинута набекрень » (ТД: 6, XXV, 185).


6. « …с лицом, скованным сильнейшим злым напряжением » (ТД: 5, XXX, 388).

6. «… желая показать молодечество » (ТД: 6, XLVI, 292).


7. « Было что-то незнакомое и строгое в слегка припухшем лице Дарьи » (ТД: 7, XXI, 205).


8. «… девственная белизна погонов » (ТД: 6, XLVII, 312).


9. « Мать заплакала , целуя завшивевшую голову Петра, но сейчас же оторвалась от него : – Чадушка моя ! Жалкий мой ..» (ТД: 6, XIII, 115).

10. « молодые офицерики » (ТД: 7, X, 99).


11. « Григорий часто заморгал глазами » (ТД: 1, XVII, 83).


12. « – Офицера заслужил тоже!» (ТД: 5, XXIII, 341).


13. «– Таких-то и верно – « таскать бы не перетаскать ». У меня к этим белоликим да белоруким жалости не запасено » (ТД: 6, LVIII, 372).


Это параллели к первым ста пятидесяти словам крюковской повести (Элементарные лексические параллели не учитывались). Из чертовой их дюжины несомненно авторской является лишь параллель № 5. Но на авторство Крюкова указывает сама сумма данных примеров.


Е ще параллели:


« Резвый, четкий, веселый звук бежал по полю, как проворный, режущий свист кобчика » ( Крюков . «Офицерша»).


« режущий свист рассекаемого ветра » (ТД: 2, XVII, 203).


« режущий свист в ушах » (ТД: 3, V, 273).


« …прислушивается к мягкому, замирающему перекату звуков » ( Крюков . «Офицерша»).


«… с протяжным, перекатистым стоном хряснул лед » (ТД: 1, XVI, 196).


«… внезапно приплывший из-за далекого овсяного поля густой перекатистый гул » (ТД: 3, V, 266).


« звон пошел перекатом » (ТД: 5, XXII, 354).


« Но по площади еще ходил перекатами яростный рев » (ТД: 6, XLIX, 322).


« Жаворонок где-то в воздухе синем звенит ..» ( Крюков . «Офицерша»).


«… будет звенеть над ним апрельский жаворонок » (ТД: 6, XIX, 148).


«… жаворонки, отзвенев в голубом разливе небес » (ТД: 6, XLIX, 295).


ПАРАЛЛЕЛИ ИЗ РАССКАЗА КРЮКОВА «БЕЗ ОГНЯ»

И НЕКОТОРЫЕ ДРУГИЕ:


ПАРНИ В ЦЕРКОВНОЙ ОГРАДЕ ЗАИГРЫВАЮТ С ДЕВКАМИ


« Старики, старушки, слушая меня, плакали, головами качали, а молодежь в это время толчется где-нибудь в ограде, с девками заигрывает ...» ( Крюков . «Без огня»).


« В церковной ограде, испещренной блестками талых лужиц, гуртовались парни. Из церкви через распахнутые двери на паперть, с паперти в ограду сползали гулкие звуки чтения, в решетчатых окнах праздничный и отрадный переливался свет, а в ограде парни щупали повизгивавших тихонько девок , целовались, вполголоса рассказывали похабные истории » (ТД: 2, XVI, 196).


ЗАПАХ МЕДА В КАНУННИЦАХ


«… и запашок меду в канунницах » ( Крюков . «Без огня»).


« От слежавшихся в сундуках юбок, сюртуков и шалек пахло нафталином и еще чем-то сладко-тяжелым, — так пахнут старушечьи затасканные канунницы » (ТД: 1, XXI, 102).


« Дед Гришака порылся в псалтыре и вынул смятый, провонявший затхлым канунным медом и ладаном лист » (ТД: 2, XVIII, 208).


КАНУННИЦА. Деревянная чашка с подставкой. Наполняется медом. К этой чашке ставят свечи. КАНУННЫЙ. – Канунный мёд. Мед, которым наполнена канунница. Бабушка давала нам кануннава мёду (Карг.) Большой толковый словарь донского казачества .


УСТАЛОЕ И ТУПОЕ РАВНОДУШИЕ


« Усталое выражение какого-то тупого равнодушия и полного безучастия ко всему сменило прежнюю веселую, задорную живость и насмешливую кокетливость ...» ( Крюков . «Казачка»).


« Лицо его на минуту стало и осмысленным и живым, но сейчас же оживление исчезло, твердой корой тупого равнодушия поросла каждая черта » (ТД: 6, II, 33).


« Григорий после того боя, когда порубил под Климовкой матросов, все время жил в состоянии властно охватившего его холодного, тупого равнодушия . Жил, понуро нагнув голову, без улыбки, без радости » (ТД: 6, LVIII, 377).


« Лица их были усталы и равнодушны ». (ТД: 7, VII, 55).


САПОГ ВЛАСТЬИМУЩЕГО


« Когда перенесли его через мост, о. Евлампий, самоотверженно державшийся за левый сапог депутата , чувствуя толчки в спину и под коленки, размазывая ладонью по лицу грязные потоки пота, случайно оглянулся. Он встретил на одно мгновение беспомощно страдающий взгляд триумфатора, мгновенно сообразил, что надо пощадить народного избранника.

– Может, вам неудобно? – быстро спросил он и сейчас вслед затем замахал руками:

– Господа! позвольте!..

Когда депутата поставили на ноги, он, красный, потный, покрытый серыми пятнами пыли, с искренней радостью в голосе… » ( Крюков . «Шквал»).


« У выхода под оглушительный грохот приветственных криков Корнилова подняли на руки, понесли. Сильным движением плеча Листницкий оттер в сторону какого-то сановитого господина, — успел схватиться за мелькнувший перед его глазами лакированный сапог Корнилова . Ловко перехватив ногу, он положил ее на плечо и, не чувствуя ее невесомой тяжести, задыхаясь от волнения, стараясь только сохранить равновесие и ритм шага, двинулся, медленно влекомый толпой, оглушенный ревом и пролитой медью оркестра » (ТД: 4, XIV, 133).


Отметим и совпадение характерных для Крюкова особенностей диалекта:


« Судья Толмачов икнул и добавил: – Выясни косвенные этому делу факты ...» ( Крюков . Колдовской процесс.)


« Фельдфебель выяснил командиру батальона обстановку , и батальон, перейдя мост, разделился …» (ТД: 4, III, 35).


« За карафашкой — санитарные повозки, затем хозяйственные двуколки, в хвосте – фуры с мешками, чемоданами, сундуками, брезентами и кипами прессованного сена, „Мерседес“ взволнованно фурчит у левого подъезда обители » (Крюков. «Группа Б.»).


« После выстрела самодельная пуля вылетала из ствола растопленным свинцовым комочком, летела с диким воем и фурчаньем , но разила только » (6, XXXVIII, 239)


« Генерал, объезжая их, слышал, как кто-то, шмурыгнув носом , с почтительным восхищением протянул: – Ну и зе-ле-нил!..» » (Крюков. «Группа Б». V. «Белая муть »).


« шмурыгает носом » (ТД. 5, VIII, 235)


« руки их шмурыгали затворы винтовок » (ТД. 6, XLIV, 281)


«– Окромя некому, потому что эти народы русские тем и дышат: чародейством и мошенством!.. Они нас, казаков, скоренили !..

– А вы не скоренаете ? – обличительным тоном возражает обвиняемая.

– Молчи!.. наброд!.. – сурово кидает в ее сторону обвинитель » (Крюков. «Колдовской процесс»).


«– К Аникушке пойду, посижу трошки.

– И когда ты находишься? Искоренили карты: что ни ночь, то им игра » (ТД: 2, XII, 178).


При этом очевидно, что Крюков перечитывает себя и, когда находит неточность, старается исправить ее (хотя бы в новом тексте):


« На позициях глухо потрескивали ружейные залпы …» (Крюков. « Группа Б. (Силуэты). III. Звинич)


«… сухо потрескивали одиночные выстрелы …» (5, XXX, С. 391)


Со словом Крюков работает, скорее, как не прозаик, а как поэт, стремясь от умозрительного к зрительному:

«… окружил его шумным ливнем криков » (Крюков. «Группа Б. IV. «Праздники»).

Сравним: « Голубой ливень клинков » (ТД. 3, XIII, 335).


Врезавшаяся в память деталь заставляет писателя вновь и вновь к ней возвращаться:


« Он обобрал сосульки с усов …» (Крюков. Группа Б. V. Белая муть).


« Атаман…обдирал мизинцем сосульки с бороды. Позади, у хлопающей двери – пар, давка, звучные хлопки сморканий » (ТД. 2, VII, 149)

«… обдирая сосульки с бороды …» (ТД. 2, XXI, 222)

«… содрал намерзшие на усах и бороде сосульки …» (ТД. 5. XIII, 278)

«.. содрав с усов, покидал к порогу сосульки …» (ТД. 6. 15, 124)


Иногда, впрочем, найденный оборот разделяется на два, чтобы появиться в разных местах нового текста:


« Свежие, одетые в сухое, отдохнувшие солдаты шли бодро, весело, перебрасывались шутками, и было что-то бодро волнующее в этом неторопливом, ровном людском потоке, в широком шуршании и шорохе шагов , в смутном жужжании говора » (Крюков. «Группа Б». V. «Белая муть»).


« Широко шагая, сухо шурша вытертыми леями защитных бриджей, он вошел в дом, сразу наполнив комнату прогорклым запахом солдатчины » (ТД. 6, V, 50)


«… сыпкий шорох шагов » » (ТД. 3. IX, 87)


ЗВУКОПОДРАЖАНИЯ И МЕЖДОМЕТЬЯ


Звукопередача междометий и других нечленораздельных звуков – всегда на совести автора (исключения касаются лишь традиционных написаний типа «эге» или, к примеру, «г-м»).

Сравним:


« – Там уже подсказывают! – строго говорит Марек, стараясь покрыть гудящие голоса, – идите к кафедре!

– Гу-у... о-о-о... у-у-у... – слышится в ответ неопределенный гул.

– Будете кричать – хуже будет! Позову директора и... сторожа!..

– Гу-у-у... о-о-о... у-у-у... э-э-э... о-о-о... »


( Крюков . «Картинки из школьной жизни»)


«…при общем восторженном гвалте и гомерическом хохоте .

– Го-го-го... Хо-хо-хо-хо... О-о-о... у-у-у!.. – застонало все кругом .»

( Крюков . «Новые дни»)


« – Господа старики!..

– Чего там!

– В добрый час!

– Гу-у-у-у-у!..

– Го-го-го-ооо!..

– Га-а-а-а-а!.. »

(ТД: 2, VII, 150).


« Над мельничным двором тягуче и хрипко плыло:

– А-а-а-а-а...

– Гу-у-у-у ...

– А-я-я-а-а-а-а-а!..

Хряск. Стук. Стон. Гуд... »

(ТД: 2, V, 142).


« – Х-ха! – с досадой крякнул Авдюшкин и укоряюще покрутил головой » ( Крюков . «Шквал»).


«– Вы не партия, а банда гнусных подонков общества! Кто вами руководит! – немецкий главный штаб! Больше-ви-ки... х-х-ха! Ублюдки! » (ТД: 4, XVII, 170).


« – Х-хо-ты! ..»; « Эх-хо-хо ...» ( Крюков . «Шквал»).


«– Нет, это ты ... х-х-хо-хо-хо !.. по-го-ря-чился, браток !» (ТД: 6, LXIV, 420).


«– “ Э-о-э-а-о... э-э-я-я-й-а-о ...” – грустно звенел подголосок …» ( Крюков . «Станичники»).


« – А-я-яй!.. А-а-яй , правь!.. — горланил, бегая по берегу, украинец …» (ТД: 2, XVII, 199).


«– И-и , бабу не взяло ...» ( Крюков . «Офицерша»).


« – И-и-и , дьявол дурной! » (ТД: 1, VIII, 47).


« – И-и-и , моя милушка, – перебивала ее Ильинична… » (ТД: 1, XVIII, 92).


« – У-у-у! бу-бу ! – дружно и восторженно вторили выстрелу ребятишки и бросались за разбитой пистонкой » ( Крюков . «Станичники»).


« У-у-у-ка-ка-ка-ка ! .. – рвался хлопьями сплошной поток выстрелов » (ТД: 4, IV, 60).


« Не боюся Ухана... ну-к што жа ...» ( Крюков . «Офицерша»).


«– Ну-к что ж , большевики – большевиками, а в бога веруем » (ТД: 5, XXVIII, 374).


И т. д.


ПАРАЛЛЕЛИ К ПОВЕСТИ «НОВЫЕ ДНИ»


Редкие, ленивые порывы ветра тяжело и коротко вздыхали за окном… ( Крюков . Новые дни)


От Дона до дальних ольховых зарослей шевелился и вздыхал под косами опустошаемый луг. (ТД: 1, IX, 48)


Маленький, курносый Агафонов, с коротко-остриженной головой, похожей на арбуз… ( Крюков . Новые дни)


Богатырев, потирая голо остриженную темную и круглую, как арбуз, голову… (ТД: 6, XLVII,

310)


осовелым, сонным взором ( Крюков . Новые дни)


осовелый от тряски и езды (ТД: 2, IV, 137)


трескучим тенором ( Крюков . Новые дни)


долго трескуче кашлял (ТД: 1, IX, 52)

бабий трескучий разговор (ТД: 1, XV, 73)


Звонкая тишина непривычно ласкала слух . ( Крюков . Новые дни)


Прислушалась: тишина до звона в ушах . (ТД: 1, XVI, 79)

Баюкающая звенела в ушах тишина. (ТД: 3, V, 265)


прорванный по шву рукав ( Крюков . Новые дни)


разорванным по шву мешком (ТД: 7, XXI, 205)


пронзительные, сверлящие звуки звонка ( Крюков . Новые дни)


Тонкий вскрик просверлил ревущие голоса. (ТД: 1, I, 17)

почти детский стенящий крик сверлился изо рта (ТД: 3, XX, 375)

заквохтали с нарастающей силой снаряды, как буравом, высверливая воздух (ТД: 4, III, 41)

по бокам – этот нижущий, сверлящий высвист : цьююуу-уть, цьюуу-уть, а сзади – хлопки выстрелов, как треск перезревших стручков акации (ТД: 4, IV, 50)


и маленькая фигурка… снова напоминала озябшую куропатку . ( Крюков . Новые дни)


Молодая низенькая, но складная, как куропатка, казачка (ТД: 6, XLI, 271)


неторопливым, методическим шагом шел в классы. ( Крюков . Новые дни)


заложив пальцы левой руки за борт сюртука, правой методически взмахивая (ТД: 5, IV, 212)


вышел неспешными, нарочно замедленными шагами из класса ( Крюков . Новые дни)


Нарочно укоротив шаг (ТД: 4, IX, 98)


не сказавши ни слова, крадучись ушел из учительской. ( Крюков . Новые дни)


В полночь Григорий, крадучись , подошел к стану (ТД: 1, IX, 52)

Хозяйка, крадучись, приносила Григорию поесть раз в сутки (ТД: 6, XXVIII, 194)

Через час она крадучись вышла из сада (ТД: 7, IV, 37)


потекла длинная, пестроцветная лента зыблющихся звуков ( Крюков . Новые дни)


петух в окружении десятка оставленных на племя пестроцветных кур. (ТД: 5, XIV, 283)


… гудели, как шмели , толкались около кафедры. ( Крюков . Новые дни)


Под ухом его большим черным шмелем гудел Пантелей Прокофьевич. (ТД: 1, XVIII, 90)


Охотников руководить прениями не находилось . ( Крюков . Новые дни)


– На съезде постарайтесь, чтоб было без войны дело. Охотников не найдется. (ТД: 5, VIII, 231)


рассыпчатый детский смех ( Крюков . Новые дни)


И рассыпчато засмеялся . (ТД: 6, XXVIII, 195)


Прощай, милый и скучный город !.. ( Крюков . Новые дни)


Вешенская – вся в засыпи желтопесков. Невеселая, плешивая , без садов станица . (ТД: 2, X, 164)

…в этом скучном , пронизанном сквозняками, приморском городе . (ТД: 7, XXIX, 293)


Выводы читатель волен делать сам.

Мы подвергли анализу около пятнадцати процентов литературного наследия Федора Крюкова. На мой взгляд, этого вполне достаточно, чтобы сделать вывод о принадлежности «Тихого Дона» перу Федора Крюкова. Однако окончательно вопрос может быть закрыт лишь после того, как у нас в руках будет словарь языка Федора Крюкова и словарь языка «Тихого Дона».


Июнь 2007 – ноябрь 2008

Изменения 5 июля 2011


Андрей Чернов


КАК СПЕРЛИ ВОРОВАННЫЙ ВОЗДУХ


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ


– Крюков был честнейший, порядочный человек, если бы он узнал, что Михаила Шолохова обвиняют в плагиате, он бы вызвал наглеца на дуэль! Говорят, что Шолохов якобы переписал рукописи, чтобы сделать плагиат более достоверным. Посмотрите черновики «Тихого Дона», на некоторых вариантах правка на правке, разными чернилами, в разных местах, так, что сложно разобрать первоначальный текст! Чем имитировать такое, проще самому написать роман!


Александр Шолохов,

директор музея-заповедника Михаила Шолохова, внук писателя


http://donnews.ru/http://donnews.ru/Pervyy-Tikhiy-Don-bez-tsenzury-izdadut-na-Ukraine_2702


Содержание части:


ПЕЙЗАЖНАЯ ПАЛИТРА КРЮКОВА.

МЕТОД РАЗДЕЛЕНИЯ ЦВЕТА НА ДВА ОТТЕНКА


ВОСЬМАЯ ЧАСТЬ «ТД». РУКА СЕРАФИМОВИЧА?


О ТЕКСТОЛОГИЧЕСКОЙ КВАЛИФИКАЦИИ

ЧЛЕНА-КОРРЕСПОНДЕНТА РАН Ф.Ф.КУЗНЕЦОВА


ХУТОР ТАТАР<НИКОВ>СКИЙ


ПЕЙЗАЖНАЯ ПАЛИТРА КРЮКОВА.

МЕТОД РАЗДЕЛЕНИЯ ЦВЕТА НА ДВА ОТТЕНКА


«Вон далеко, на горизонте, у низких лиловых холмов, беленькие хатки Зеленовского хутора, сизые вербовые рощицы и маленькие, словно игрушечные ветряки. Медленно подымаются и падают их крылья... Вон по дороге баба верхом на лошади. Бурые пятна коровьего табуна, воза с сеном по лугу, дрожащее марево над полосатой зеленью еще не выгоревшей степи... Просторно, широко, а деться некуда...» (Крюков. «Зыбь»).

«На восток, за красноталом гуменных плетней, – Гетманский шлях, полынная проседь, истоптанный конскими копытами бурый, живущий придорожник, часовенка на развилке; за ней – задернутая текучим маревом степь. С юга – меловая хребтина горы. На запад – улица, пронизывающая площадь, бегущая к займищу» (ТД. 1. Первый абзац).


Цветовая гамма первого фрагмента: лиловый (холмы), белый (хаты), сизый (вербовые рощи), бурые пятна (коровий табун).

Второй фрагмент: красно-сизый (краснотал), проседь (полынь), бурый (придорожник), меловой (белая хребтина горы).

В каждом отрывке для описания пейзажа использовано четыре краски. Но каждый раз одна пара продублирована оттенками: лиловый и сизый («Зыбь»); седой и меловой (ТД).

Это и есть то, что называется авторским приемом («рукой данного мастера»). Подделать такое можно, лишь проведя тщательный анализ поэтики Крюковской прозы и имея целью приписать свое творение Федору Крюкову.


ВОСЬМАЯ ЧАСТЬ «ТД». РУКА СЕРАФИМОВИЧА?


В от первый абзац восьмой части «Тихого Дона». Той части, которую Крюков написать целиком не мог, поскольку в ней повествуется о том, что происходило на Дону после гибели писателя:


«…пали над степью густые туманы, засеребрились влагой кусты прошлогоднего ковыля, потонули в непроглядной белесой дымке курганы, буераки, станицы , шпили колоколен, устремленные ввысь вершины пирамидальных тополей . Стала над широкой донской степью голубая весна».


Сравним с первым абзацем «Железного потока» Серафимовича (1924), того самого земляка, ученика и протеже Крюкова, что в 1926 году возглавил журнал «Октябрь», в котором с 1928 года и печатались два первых тома «Тихого Дона»:


«В неоглядно-знойных облаках пыли, задыхаясь, потонули станичные сады, улицы, хаты, плетни, и лишь остро выглядывают верхушки пирамидальных тополей ».


Перед нами один и тот же бессмысленный и полуграфоманский ряд:

– «потонули… курганы, буераки, станицы, шпили колоколен, устремленные ввысь вершины пирамидальных тополей»

– «потонули… станичные сады, улицы, хаты, плетни, и лишь остро выглядывают верхушки пирамидальных тополей».


«Шпили колоколен» – взято из первой книги «Тихого Дона», где описывается католический городок. (Но какие шпили на Дону?)


В 1929-м, сделав свое дело, с поста главного редактора Серафимович ушел.


Второй абзац «Железного потока»:


«Отовсюду многоголосо несется говор, гул, собачий лай, лошадиное ржанье, лязг железа, детский плач, густая матерная брань, бабьи переклики, охриплые забубенные песни под пьяную гармонику. Как будто громадный невиданный улей, потерявший матку, разноголосо-растерянно гудит нестройным больным гудом».


А теперь из второй книги «Тихого Дона».

Место, о котором мы уже говорили:


«Народу на вокзале в Ростове – рог с рогом. Пол по щиколотки засыпан окурками, подсолнечной лузгой. На вокзальной площади солдаты гарнизона торгуют казенным обмундированием, табаком, крадеными вещами. Разноплеменная толпа, обычная для большинства южных приморских городов, медленно движется, гудит».


(По одной из донских версий, рукопись была передана сестрой Крюкова именно Серафимовичу). Если так, то «Железный поток» пишется под непосредственным влиянием «Тихого Дона»

Другое дело, что Серафимович – все же писатель. Сам писатель. Потому он не переписывает все подряд (методом слева направо), а все же переиначивает.

Например, так… В письме к Крюкову от 28 апреля 1912, высоко оценивая крюковский талант, Серафимович писал, что изображаемое им « трепещет живое, как выдернутая из воды рыба, трепещет красками, звуками, движением , и все это – настоящее, все это, если бы Вы и хотели придумать, так не придумаете, а оно прет из Вас, как из роженицы. И если бы эту Вашу способность рожать углубить, уширить, Вы бы огромный писатель были» [1] . Это полуцитата из «Тихого Дона» (либо, скорее, из какого-то предшествующего ему крюковского текста): «Возле баркаса, хлюпнув, схлынула вода, и двухаршинный, словно слитый из красной меди, сазан со стоном прыгнул вверх , сдвоив по воде изогнутым лопушистым хвостом. Зернистые брызги засеяли баркас»; «Зевая широко раскрытым ртом, тот ткнулся носом в шершавый борт и стал, переливая шевелящееся оранжевое золото плавников ...» и т. д. вплоть до « трепещет рыба » (ТД: 1, II, 15).

Марат Мезенцев в книге «Судьба романов» (Самара, 1998) пишет об обнаруженном им заимствовании в восьмой части «Тихого Дона», где начало XVIII главы звучит так: « Ранней весною, когда сойдет снег и подсохнет полегшая за зиму трава, в степи начинаются весенние палы …» (8, XVIII, 491) А вот из «Записок ружейного охотника Оренбургской губернии» С. Т. Аксакова: « Рано весной, как только сойдет снег и станет обсыхать вётошь, то есть прошлогодняя трава, начинаются палы или степные пожары …» [2] .

Пополним нашу коллекцию заимствований. У того же Аксакова и в те же «Записках…»: « Стрепет дрожит, трепещет в воздухе как будто на одном месте и в то же время быстро летит вперед. Всегда прямой его полет производит дребезжащий свист ...».

Но и это откликается у Крюкова:

«Звенели жаворонки, свистели перепела, красивый пестрый стрепеток с дребезжащим свистом , чиркая, поднимался от дороги и вился , летая кругом» («Гулебщики». 1892).

А в той же самой 8 части «Тихого Дона»:«Неподалеку от Гетманского шляха из-под ног лошадей свечою взвился стрепет . Тонкий дребезжащий посвист его крыльев заставил Стерлядникова очнуться от забытья» (ТД: 8, XV, 466).

Примечательно, что оба заимствования возникают в Восьмой части романа, которую погибший Крюков написать уже не мог. Но кто-то мог воспользоваться его черновиками.


О ТЕКСТОЛОГИЧЕСКОЙ КВАЛИФИКАЦИИ

ЧЛЕНА-КОРРЕСПОНДЕНТА РАН Ф.Ф.КУЗНЕЦОВА


К ак текстолог Ф.Ф.Кузнецов неподражаем. Он может на одной странице заявить, что первая и вторая части «Тихого Дона» переработаны и переписаны 28 марта, а на другой, что переработка второй части закончена 31 июля. Эта двойная бухгалтерия нужна Кузнецову в первом случае для того, чтобы доказать, мол, Шолохов при его темпах работы мог написать два тома за год, а во втором, чтобы его не упрекнули, что он в своем тысячестраничном труде отразил не все хронологические маргиналии.

Однако вот еще штрих к портрету Кузнецова-текстолога.

В опубликованной рукописи, как полагает Феликс Кузнецов, нет страницы 79.

Зато есть две лишних 76-bis и 76-ter.

Меж тем пагинация в рукописи противоречива только однажды.

С. 74 (первоначально 70). Глава 22. Поехали за невестой.

С. 75 (первоначально 71). Приехали к Коршуновым.

С. 76 (первоначально 72). Забирают невесту. Угощение в доме невесты.

С. 77 (первоначально 73). Угощение продолжается.

С. 77 (вторая половина). Глава 22 (исправлено из 23): Возвращение в хутор. «Передохнувшие у Коршуновых во дворе лошади добирая (так! –А.Ч.) до хутора…» Пантелей Прокофьевич благословляет молодых иконой.

С. 78 (первоначально 74). Петр напился. Его приводит в порядок Дарья. Венчание.

С. 79 страницы у публикаторов нет. Но вот последние слова с. 78: «Кто-то нахлобучил ему на голову картуз. Пахнуло в легкие теплым полынным ветерком с юга, из степи<…> захолодавшей влагой шагавшей из-за…» Это продолжено на странице 76-bis: «…Дона ночи. Где-то за бугром синё вилась молния, находил дождь, а за белой оградой сливаясь с гулом голосов зазывно и нежно позванивали бубенцы на переступавших с ноги на ногу лошадях».

В издании это концовка XXII главы: «Держа в своей руке шершавую крупную руку Натальи, Григорий вышел на паперть. Кто-то нахлобучил ему на голову фуражку. Пахнуло полынным теплым ветерком с юга. Из степи тянуло прохладой. Где-то за Доном сине вилась молния, находил дождь, а за белой оградой, сливаясь с гулом голосов, зазывно и нежно позванивали бубенцы на переступавших с ноги на ногу лошадях».

Текстологи ИМЛИ просто не разобрали номер (и номер правильный) в верхнем правом углу страницы 79 (бывшей, как там и указано, разумеется, 75), и определили ее как стр. 76-bis из-за того, что на продолжающей ее текст странице стоит номер 76 (но это 76 по первоначальной нумерации!)

Соответственно, 76-ter становится 79-bis.

Не заметить и не исправить (за шесть лет работы целым институтом!) такую детскую ошибку можно лишь в одном случае – если сесть на рукопись и не подпускать к ней никого чужого (и даже своего).

С. 80 (первоначально 77). Сверху: синим карандашом зачеркнуто «Вставка к гл. 24» и сверху тем же карандашом «Гл. 24». Начинается: «Коршуновы прикатили…», что соответствует началу XXIII главы: «Коршуновы приехали…»

Перед нами даже не халтура. Перед нами тысячестраничный опус дилетанта-троечника, рассчитанный на то, что интересующийся пипл эту манную кашку от бешеной коровки схавает и подавиться забудет.

Как кур в ощип попал и Шолохов. Страницу 79-bis он должен был бы пронумеровать как 80. Так и было бы, когда бы он последовательно сочинял и ставил нумерацию. Но он сводил отдельные выписки и пагинацию проставлял задним числом. И, видимо, не заметил, что с. 79-bis прилипла к с. 79.


С равнивать две поэтики – дело эффективное, но малоэффектное и довольно хлопотное. Куда легче сопоставлять черновик и беловик одного автора. Идя этим путем и не подозревая о приготовленной ему ловуше, шолоховед Ф. Ф. Кузнецов отыскивает «хищный вислый по-скопчиному нос» («черновая» 1/4–5) [3] и «вислый коршунячий нос» («перебеленная» 1/4), а потом пускается в такое рассуждение:


«…Шолохов и здесь вел мучительный поиск более точных слов и более выразительных деталей. “Муки слова” здесь очевидны <…> Конечно же, «вислый коршунячий нос» – куда точнее, чем «вислый по-скопчиному нос», – тем более что современному читателю трудно понять, что значит это слово. Оно происходит от диалектного: “скопа” – разновидность ястреба (по другим данным – из семейства соколиных), то есть действительно указывает на “коршунячий” нос» [4] …


Однако в самом раннем рассказе Крюкова есть такой портрет казака: «Нос у него был острый, “скопчиный”, брови густые и седые, а глаза маленькие, желтые» («Гулебщики»). Замена «скопца» на коршуна была сделана, чтобы развести омонимы и избежать комической двусмыслицы. А потому в романе: «масля в улыбке круглые, как казенные пуговицы, коршунячьи глаза» (ТД: 3, V, 269); «Перчаткой гладил Григорий черный ус, шевелил коршунячьим носом, из-под крылатых бровей угрюмым, осадистым взглядом провожал каждую сотню» (ТД: 6, XXXV, 224). При этом: «Безусый скопцеватый Аникей подмигивал Григорию, морща голое, бабье лицо…» (ТД: 1, XXI, 100); «– До тех пор, покеда ты, скопец, шерстью обрастешь…» (ТД: 4, VIII, 91); «Безусое, скопцеватое лицо Аникушки» (ТД: 7, XXIV, 233).

Птицу же автор романа называет «копчик» (ТД: 7, XVI, 157).

ОБ ОДНОМ ПОДСЧЕТЕ НА ПОЛЯХ РУКОПИСИ «ТИХОГО ДОНА»

И вновь цитата из книги Ф. Ф. Кузнецова:

«Часть вторая

1.

Но начала первой главы второй части на этой странице так и не последовало.

Вместо него написан столбец цифр –

50

х 35

1750

х 80

140000

Это хорошо знакомый каждому пишущему подсчет: число строк на странице – 50 множится на число печатных знаков в строке – 35, что дает 1750, далее число знаков на странице – 1750 умножается на количество страниц первой части рукописи – 80, что дает 140 тысяч печатных знаков.

Учитывая, что один авторский лист составляет 40 тысяч знаков, делим 140 тысяч на 40 тысяч и получаем: 3 с половиной авторских листа первой части “Тихого Дона”, которые Шолохов написал за месяц. А поскольку в первых двух книгах “Тихого Дона” 38 авторских листов, то, поделив их на три с половиной авторских листа, которые Шолохов писал за месяц, получим около 11 месяцев. Вторая книга романа “Тихий Дон” была сдана им в “Октябрь” одновременно с первой – в конце 1927 года. Обе книги печатались в этом журнале без перерыва и закончились публикацией в сдвоенном, девятом-десятом номере “Октября” за 1928 г.».


Согласимся с наблюдением шолоховеда: перед нами действительно прикидка «листажа» Первой части романа. Вот только вывод из этого наблюдения Ф. Ф. Кузнецова – для официального шолоховедения самый неутешительный.

Да, подсчет велся по «черновику» Первой части. Однако в этой рукописи не 80, а 85 (плюс 2 страницы вставки), то есть 87 страниц.

Все три «редакции» Первой части («черновая», «перебеленная» и «беловая») графически мало отличаются друг от друга: на странице действительно в среднем 50 строк (до 53-х), но не по 35, а по 45–50 знаков в строке (разумеется, считая и пробелы между словами, как это принято в книгоиздательском деле).

Приступая к новой работе, Федор Крюков обычно оставлял поля (слева или справа от текста), равные половине (!) страницы. Здесь он делал правку, а если начальный черновик его не устраивал, то здесь же, параллельно первому наброску, писатель создавал иной вариант текста. И это в строке черновых рукописей Крюкова («Булавинский бунт», «Группа Б.») действительно по 35–40 знаков). Почерк у Крюкова был куда мельче шолоховского, а потому такое число знаков свидетельствует о написании черновика (или, скорее, перечерненного первого беловика) в две колонки (одна из которых, впрочем, могла остаться пустой).

Шолохов механически скопировал и тем присвоил крюковский прикидку числа типографских знаков Первой части «Тихого Дона».

И его не смутило, что не совпадает число страниц (87 против 80), а количество знаков в строке его фальшивки в 1,4 раза больше, чем то, что взято для подсчета.

Этим вор и поймал себя за руку.


P. S. От «перебеленной» рукописи Шолохова дошли только 16 страниц. Но «беловая» рукопись занимает 92,5 страницы (плюс титульный лист с двумя эпиграфами).

После редактуры и добавлений в 1 части романа по изданию 165 000 знаков с пробелами (то есть 4,5 авторских листа). Если отформатировать Первую часть «Тихого Дона» по предложенным в «подсчете Шолохова» параметрам, то она займет около 100 страниц (при 93-х в «беловой» рукописи Шолохова).


ХУТОР ТАТАР<НИКОВ>СКИЙ



Т екст «Тихого Дона» устроен так, что под живым стеклом самых простых слов может таится бездна.

Вот старик Мелехов отправляется уличать Аксинью в связи с Григорием:


«Пантелей Прокофьевич чертом попер в калитку. Аксинья стала, поджидая его. Вошли в курень. Чисто выметенный земляной пол присыпан красноватой супесью, в переднем углу на лавке вынутые из печи пироги. Из горницы пахнет слежалой одеждой и почему-то – анисовыми яблоками» (1, X, 54).


Начнем с конца абзаца. Почему яблоки анисовые? Очевидно, потому, что в первой редакции Аксинья звалась Анисьей. Почему пахнет именно яблоками? Да потому, что плод первородного греха на Руси ассоциировался с яблоком (а не с виноградом, как в средиземноморских странах). Слежалая одежда – это те ветхозаветные «одежды из шкур», которые даются Адаму и Еве при изгнания из рая. Вынутые из печи пироги – одновременно и символ брачного пира, и напоминание о человеческой телесности. Красноватая супесь, которой присыпан земляной пол куреня – эхо адамы, крошки той адамы (красной земли), из которой и слеплен Адам. Почему Пантелей Прокофьевич, стремящийся уличить Аксинью, чертом попер в калитку? Да потому, что перед нами пародия на ветхозаветный гнев Саваофа. Пародия, предупрежденная тем, что Аксинья встречает старика с порожним ведром (дурная примета), а у ног ее кот (непременный спутник классической ведьмы).


Ш есть раз на первой страннице рукописи выведено «станица» и один раз «станичный майдан». Это про то, что в печатном тексте станет хутором Татарским, находящемся на правом высоком берегу Дона примерно в двадцати верстах от Вешенской (ниже по течению Дона) и в четырех верстах от «колена» реки за «Базками и Громковским хутором» (ТД: 2, X, 167).

Судя по упоминанию о меловом восьмисаженном обрыве (17 метров!) и выпущенной в печатном тексте географической привязке (Дон – с севера), описана не левобережная луговая Вешенская станица, а некая правобережная. (Напротив Вешенской на правом берегу Дона станиц нет.) При этом в сторону Вешенской повествователь смотрит именно с правого берега:


«Против станицы (Вешенской – А. Ч.) выгибается Дон кобаржиной татарского сагайдака, будто заворачивает вправо…»


(При взгляде с вешенского берега Дон заворачивал бы влево.)


«На Дону, уже в сумерках, с протяжным, перекатистым стоном хряснул лед, и первая с шорохом вылезла из воды, сжатая массивом поломанного льда, крыга. Лед разом взломало на протяжении четырех верст, до первого от хутора колена. Пошел стор. Под мерные удары церковного колокола на Дону, сотрясая берега, крушились, сталкиваясь, ледяные поля. У колена, там, где Дон, избочившись, заворачивает влево, образовался затор. Гул и скрежет налезающих крыг доносило до хутора» (ТД: 2, XVI, 196).

Первое колено от хутора Мелеховых – это поворот Дона на север у хутора Калиниского. Значит, хутор в четырех верстах западнее Калининского (между Калининским и Громковским).


В романе хутор Мелеховых назван Татарским, а обитатели Татарского зовутся «татарцы».

В первой книге этого слова, впрочем, нет, а во второй оно мелькает лишь однажды (ТД: 4, VIII, 90). Зато в третьей встречается десять раз, а в четвертой – тринадцать. И все бы хорошо (дело на Дону, а, значит, речь вроде как про пограничный казачий хутор), когда б не упоминание в тексте о «сотне татарских казаков» (6, II, 20), «татарских казаках» (ТД: 6, XIII, 114), «татарской пехоте» (6, XXXII, 210; 6, XLVI, 293), «татарских пластунах» (6, XLVI, 290; 6, LIX, 378), «сотне татарских пластунов» (6, LXIII, 413), «пешей сотне татарцев» (6, XLVI, 290; 6, LVI, 358; 6, LVI, 363).

Но особенно комично: «Отряд татарских казаков под командой хорунжего Петра Мелехова…» (5, XXX, 386).

И как в этом контексте прикажете понимать фразу про казака с «татарским энергичным лицом» (6, VIII, 85) и слова «Молитвы от огня», где речь идет, в частности, о «татарском супостате» (3, VI, 278)?

При этом: Татарский конный полк – один из полков Кавказской туземной конной дивизии, сформированный из этнических азербайджанцев. 23 августа 1914 года его командиром был назначен генерал-лейтенант Пётр Александрович Половцов.

Светлана и Андрей Макаровы предположили, что хутор Мелеховых (в протографе первоначально была станица) у подлинного автора назывался не Татарским, а Татарниковским [5] . Эпиграфом к своей работе авторы взяли такой текст:


«…Куст “татарина” состоял из трех отростков. Один был оторван, и, как отрубленная рука, торчал остаток ветки. На других двух было на каждом по цветку. Цветки эти когда-то были красные, теперь же были черные. Один стебель был сломан, и половина его, с грязным цветком на конце, висела книзу; другой, хотя и вымазанный черноземной грязью, все еще торчал кверху. Видно было, что весь кустик был переехан колесом и уже после поднялся и потому стоял боком, но все-таки стоял. Точно вырвали у него кусок тела, вывернули внутренности, оторвали руку, выкололи глаз. Но он все стоит и не сдается человеку, уничтожившему всех его братий кругом его… (Лев Толстой. Хаджи-Мурат).


Для Льва Толстого пунцовый цветок «татарина» (татарника) – не просто цветок. Это символ человеческой несгибаемости:


«Я набрал большой букет разных цветов и шел домой, когда заметил в канаве чудный малиновый, в полном цвету, репей того сорта, который у нас называется “татарином” и который старательно окашивают, а когда он нечаянно скошен, из сена покосники, чтобы не колоть на него рук. Мне вздумалось сорвать этот репей и положить его в середину букета. Я слез в канаву и, согнав впившегося в середину цветка и сладко и вяло заснувшего там мохнатого шмеля, принялся срывать цветок. Но это было очень трудно: мало того что стебель кололся со всех сторон, даже через платок, которым я завернул руку, – он был так страшно крепок, что я бился с ним минут пять, по одному разрывая волокна. Когда я, наконец, оторвал цветок, стебель уже был весь в лохмотьях, да и цветок уже не казался так свеж и красив. Кроме того, он по своей грубости и аляповатости не подходил к нежным цветам букета. Я пожалел, что напрасно погубил цветок, который был хорош в своем месте, и бросил его. Какая, однако, энергия и сила жизни, – подумал я, вспоминая те усилия, с которыми я отрывал цветок. – Как он усиленно защищал и дорого продал свою жизнь».


Справка:


Татарник – название многих сорных колючих растений (Onopordon, Cirsium, Carcduus, Lappa и Xanlhium), чьи плоды цепляются за шкуры зверей и одежду людей. Другие имена – татарин, репейник, репей, репьяк, лопух, пустотел, бодяк, дедовник, волчец, осот, чертополох, мордвин, лапушник, чертополох. Считается, что татарник назван так за свою неприхотливость и умение жить в засушливых степях. У него крепкий колючий стебель, достигающий 2,5 м. высоты, колючие зубчатые по краю листья и красивые соцветия корзинки с нежными трубчатыми, лиловато-сиреневыми цветами, и нежным запахом. В народной медицине отвар татарника используют, в частности, для промывания ран.


...Может, пора наконец промыть крюковским татарником рану, которая была нанесена русской культуре еще в 1920-х, и возвратим «Тихий Дон» его автору?


Макаровы обратили внимание на строки из очерка другого русского писателя: «Необоримым Цветком-Татарником мыслю я и родное свое Казачество, не приникшее к пыли и праху придорожному, в безжизненном просторе распятой родины...» (Ф. Крюков. «Цветок-Татарник». – Донская речь, 12 / 25 ноября 1919 г.).

Итак, если в начальном тексте была станица, то Татарниковская, если хутор, то Татарников (или Татарниковский).

Логика развития текста свидетельствует, что московские исследователи правы. И не только потому, что азиатский акцент рода Мелеховых восходит вовсе не к татарам, а к туркам («по-уличному» их и зовут Турками )…

Шолохов не заметил, что в романе имя хутора появляется далеко не сразу.

Сначала речь о каком-то «Татарском кургане»:


«Ребятишки, пасшие за прогоном телят, рассказывали, будто видели они, как Прокофий вечерами, когда вянут зори, на руках носил жену до Татарского , ажник, кургана» (ТД: 1, I, 10).


Потом следует весьма красноречивая и символическая сцена, в которой уже узнавший про измену жены Степан Астахов рубит плетью бутоны татарника:


«Степан шел возле брички, плетью сбивая пунцовые головки придорожного татарника » (ТД: 1, XIII, 62).


И вновь о кургане, названном тут почему-то ТатарОвским :


«– Климовна! Надбеги, скажи Пантелею-турку, что ихние ребята возля Татаровского кургана вилами попоролись...» (ТД: 1, XVII, 84).


По логике опубликованного текста вроде бы должно быть «возле Татарского кургана», но переписчик, переименовав курган (вырыв имени дыру в три буквы), по недосмотру сохранил часть суффикса «ов»: Татар < НИК > овского . (Так черные археологи, снося дивинец кургана или сопки, обязательно пропустят какие-то артефакты.) Обратим внимание на то, что название хутора в романе еще не прозвучало. Выходит, курган назван по цветку, а хутор – по кургану.

И только много позже мы услышим такой диалог казака Федота Бодовскова и большевика с латышскими (по первым изданиям – немецкими) корнями, слесаря Иосифа Штокмана:


«– А с какого будете хутора?

– С Татарского.

Чужой человек достал из бокового кармана серебряный, с лодочкой на крышке, портсигар; угощая Федота папироской, продолжал расспросы:

– Большой ваш хутор?

– Спасибочко, покурил. Хутор-то наш? Здоровый хутор. Никак, дворов триста.

– Церковь есть?

– А как же, есть.

– Кузнецы есть?

– Ковали, то есть? Есть и ковали.

(ТД: 1, IV, 135–136).


Это первое в тексте (меж тем страница уже 136!) упоминание имени хутора.

Обратим внимание на прозвучавшую здесь же характеристику хутора. Вроде бы ничего особенного… Но вслушаемся: «Здоровый хутор. НИК ак, двор ОВ ТР ис ТА ». Это анаграмма, а в ней как раз те фонемы, которые с корнем, как сорный цвет, цвет казачьей чести и непокоренности, вырвет Шолохов из имени мятежного хутора. Вырвет, не заметив, что аллитерационная организация этого фрагмента доведена автором до пластики если не скороговорки, то моностиха:


Хутор Татарниковский – никак дворов триста


Или:


Станица Татарниковская – никак дворов триста


Невинный на первый взгляд придорожный диалог казака Федота Бодовскова и Штокмана наполнен зарницами грядущего противоборства. Штокман, человек-шток, человек-древко, «враг народа», если вспомнить название пьесы Ибсена, из которой заимствована и сама фамилия Штокман, черный человек, носящий имя Сталина и отчество Троцкого (с 1918 года тот и другой грабят южнорусские области, останавливают белых и казаков под Царицыным, а потом начинают расказачивание), интересуется, велик ли хутор, есть ли церковь, кузница, слесарные мастерские…

За каждым вопросом – мощный мифологический, а, значит, и поэтический пласт семантического чернозема. Федот Бодовсков чувствует («Вам чего надо-то?»), что незнакомец чем-то опасен. Хотя вряд ли понимает, чем именно. Понимает автор романа: упоминание о том, что дворов в Татарниковской станице именно триста – это такая же знаковая цифра, какой был для русских монархистов трехсотлетний юбилей Дома Романовых.

По той же художественной логике и поросшие татарником седые курганы – не просто приметы степного пейзажа, а символы казачьей доблести и славы.

Татарник не часто упоминается в романе. Зато так:

«…волк вышел на чистое и, выгадав с сотню саженей, шибко шел под гору в суходол, сплошь залохматевший одичалой давнишней зарослью бурьяна и сухого татарника » (ТД: 2, XVII, 203).

Сравним у Крюкова в очерке «Шквал»:

«сплошной загон бурьяна или татарника ».

Пунцовые непокорные соцветья срублены. Бурьян и сухой татарник – это те же библейские «крапива и репейник». Вот что говорит пророк Исаия там, где речь о суде над отпавшими от Бога народами и об участи земли, забывшей о Боге: «И зарастут дворцы ее колючими растениями, крапивою и репейником – твердыни ее…» (Исаия: гл. 34, стих 13).

Это единственное место во всей Библии, где крапива и репейник упомянуты вместе.

Но вернемся к фонетике: чтобы у читателя не возникло ощущение натяжки (мол, подумаешь, это случайность!), процитируем еще раз первое упоминание о Татарниковском кургане:

«Ребятишки… рассказывали, будто видели о НИ , К ак Прокофий вечерами, когда вянут зори, на руках носил жену до Татар< НИК ов>ского, аж НИК , кургана» (ТД: 1, I, 10).

Тройная (по канону фольклорного заговора) аллитерация позволяет восстановить начальное имя хутора Мелеховых. Вспомним, что у Льва Толстого татарник зовется татарином (по Далю это два равноценных названия). Это значит, что и в варианте «хутор Татарский» речь также идет о непокорном цветке. Но все-таки в «Тихом Доне» цветок дважды назван татарником, следовательно, расположенный волей автора «Тихого Дона» между хуторами Громковским и Калининским хутор должен был называться или Татарников (близ Ростова на Дону и сегодня есть хутор с созвучным именем – Татников), или, что, вероятней, – Татарниковский. Именно такие окончания имеют верхнедонские хутора, расположенные по берегам Дона близ Базковской и Вешенской: Меркуловский, Альшанский, Белгородский, Громковский, Калининский, Рыбинский, Рубежинский, Плешаковский, Еланский…Матвеевский. Хуторяне Татарниковского – татарниковцы. А потому и Петро Мелехов командовал не татарской, а татарниковской сотней.


К ульт цветка-татарника начался у Крюкова еще до прочтения «Хаджи-Мурата», где цветок-татарин (так зовут его туляки) – символ земной, корневой крепости человеческого духа:


«Чуть маячили темные силуэты крупных сорных трав – татарника и белены» («Жажда». 1908).


«Застилал ли глаза пот, или это всегда так, но при всем усилии расчленить эту плотную массу, рассмотреть отдельные лица, угадать по движению губ, по выражению глаз зачинщиков и нарушителей он не видел ничего, кроме странной чешуи из голов, однообразной сети пятен телесного цвета, многих глаз, сцепивших его своими лучами отовсюду, и противно-мокрые, слипшиеся волосы. Точно сплошной загон бурьяна или татарника , сорной, густо пахнущей, волосатой травы. И казалась она то близко, – чувствовалось даже шумное, тяжелое, отдающее терпким потом дыхание ее, – то уходила вдаль и сливалась в сетчатый, подвижный узор, в котором бродило и скрывалось что-то враждебное и загадочное» («Шквал». 1909):


В этот ряд встраиваются и « татаринские хуторяне » из очерка "Мельком" (1914). Однако в последние месяцы жизни писателя в его прозе происходит второе явление татарника. И уже со ссылкой на Льва Толстого.


«Буйные заросли перепутанных не кошенных трав, изумрудные атавы, гигантский татарник , лебеда и брица по червонным загонам хлеба, бирюзовые васильки. золотистый подсолнух и дойник...». («После красных гостей». Июль 1919).


«Достаточно ли крепки окажутся наши казацкие нервы в этой неравной борьбе «рукава с шубой», или пошатнутся они в какой-либо лавине испытаний – одно несомненно: органическая неспособность казачьей натуры приладить себя к атмосфере того социального опыта, который тов. Троцкому безвозбранно удалось проделать над Россией и который у нас на Дону напоролся на жизнестойкость и упорство цветка-“татарника” , – кто не помнит прекрасной интродукции к “Хаджи-Мурату” Льва Толстого? <…> И как колючий, стойкий репей-татарник , растет и закаляется в тревогах и невзгодах боевой жизни будущий защитник Дона и матери России – босоногий, оборванный Панкратка, предпочитающий сидению в погребе с лягушками пыль станичной улицы и грохот канонады. <…>

И я вспоминаю прекрасный образ, который нашел великий писатель земли русской в «Хаджи-Мурате» для изображения жизнестойкой энергии и силы противодействия той девственной и глубокими корнями вошедшей в родимую землю человеческой породы, которая изумила и пленила его сердце беззаветной преданностью своей, – светок-татарник … Он один стоял среди взрытого, <вз>борожденного поля, черного и унылого, один, обрубленный, изломанный, вымазанный черноземной грязью, все еще торчал кверху. “Видно было, что весь кустик был переехан колесом и уже после поднялся и потому стоял боком, но все-таки стоял, – точно вырвали у него кусок тела, вывернули внутренности, оторвали руку, выкололи глаза, но он все стоит и не сдается человеку, уничтожившему всех его братьев кругом его”...

Необоримым цветком-татарником мыслю я и родное свое казачес­тво, не приникшее к пыли и праху придорожному в безжизненном просторе распятой родины, отстоявшее свое право на достойную жизнь и ныне восстановляющее единую Россию, великое отечество мое, прекрасное и нелепое, постыдно-досадное и невыразимо дорогое и близкое сердцу» («Цветок-татарник». Ноябрь 1919).


И практически теми же словами:


«Есть у великого писателя земли русской, у Льва Толстого, один великолепный образ жизнестойкой энергии и силы противодействия истреблению: цветок-татарник – в интродукции к повести “Хаджи-Мурат”. Среди черного, унылого, безжизненного поля стоял он один, обрубленный, изломанный, вымазанный грязью. “Видно было, что весь кустик был переехан колесом и уже после поднялся и потому стоял боком, но все-таки стоял – точно вырвали у него кусок тела, вывернули внутренности, оторвали руку, выкололи глаза, но он все стоит, не сдается человеку, уничтожившему всех его братьев кругом него”.

Необоримым цветком-татарником мыслится нам и родное казачество, и героическая Добровольческая армия, не приникшие к пыли и праху придорожному, когда по безжизненным просторам распятой родины покатилась колесница торжествующего смерда, созидавшего российско-филистимскую советскую республику» («Ответственность момента». Ноябрь–декабрь 1919).


Что же в «Тихом Доне»? Оказывается, что же самое. Еще раз перечитаем, но теперь уже подряд. Вот на первой же странице романа:


«С той поры редко видели его в хуторе, не бывал он и на майдане. Жил в своем курене, на отшибе у Дона, бирюком. Гутарили про него по хутору чудно́е. Ребятишки, пасшие за прогоном телят, рассказывали, будто видели они, как Прокофий вечерами, когда вянут зори, на руках носил жену до Татарского , ажник, кургана . Сажал ее там на макушке кургана, спиной к источенному столетиями ноздреватому камню, садился с ней рядом, и так подолгу глядели они в степь. Глядели до тех пор, пока истухала заря, а потом Прокофий кутал жену в зипун и на руках относил домой»


А вот Степан Астахов обдумывает измену своей жены и готовится к мести:


«Степан шел возле брички, плетью сбивая пунцовые головки придорожного татарника» (ТД: 1, XIII, 67).

Но татарник неистребим, как плодородие, как любовь и жажда жизни: «Быки шли охотно, и взбитая копытами пресная пыль на летнике подымалась и оседала на кустах придорожного татарника. Верхушки татарника с распустившимися малиновыми макушками пламенно сияли. Над ними кружились шмели» ТД: 7, XIV, 134).

Драка Григория и Петра происходит тоже «возля Татаровского кургана» (ТД: 1, XVII, 84).

В сухих зарослях татарника находят прибежище волк ТД: 2, XVII, 203) и дикая «желто-бурая худая коза» с подростком-козленком (ТД: 5, XXII, 328).

Других упоминаний о татарнике в романе нет.


П родолжение этот сюжет получил после того, как москвич Савелий Рожков перевел в элекстронный вид один из забытых очерков Крюкова, вышедший в 1914 году в трех номерах «Русского Богатства» (№№ 7, 8, 9). Они свидетельствуют о том, что про непокорный хутор Татарский (он же Татаринский) написал не М. А. Шолохов, а автор того очерка. То есть Крюков.

Вот из № 8. Фрагмент страницы 202:



И вот еще, тоже № 8. Со с. 204:



Давний, забытый, пророческий текст. Написан и опубликован летом 1914 года:


«– Леса у нас были огромаднейшие! – с гордостью воскликнул он: – ну наши отцы-деды прожили. Сосняк был – в три обхвата!.. Ничего не осталось... Вот эту березовую рощицу последнюю доедаем...

– А как же дальше?

– А дальше как Бог даст... – сказал он ясным и беззаботным голосом: – соломкой будем как-нибудь обходиться... А уж палки взять негде будет...

Помолчал и прибавил:

– На три года положили не пахать — может, зарастет. А если ничего не выйдет – под распах!

И опять полное удовлетворение, даже удовольствие прозвучало в его голосе.

Как-то сразу сдунуло мечтательное, тургеневское. Встала рядом голая современность: исчезающая красота земли, опустошение природы, младенческая беззаботность о завтрашнем дне, фатальный уклон в сторону самоограбления».


Так и вышло: 1914 + 3 = 1917

Это очерк Ф. Д. Крюкова («Мельком». «Русское Богатство», 1914, № 7, С. 279–307, № 8, С. 184–207, № 9, С. 162–180).

Я полагал, что Крюков придумал «татаринских хуторян». Но все оказалось еще интересней. Московский филолог Михаил Михеев переслал мне письмо от Савелия Рожкова:


По вопросу о «татаринских хуторянах». Нашлись такие. Прежде я изучал маршрут путешествия по 10-верстной карте Стрельбицкого - там в интересующем нас месте ничего похожего нет. А на 3-верстной нашлось. У К так названы хуторяне, живущие близ д. Татариновой - то ли выселившиеся из неё, то ли поселившиеся на земле этой деревни. Стояла деревня как раз между Болховым и Кривцово. На советской генштаб. карте её кстати тоже нет, хотя соседние Кривцово и Баргиново еще существуют. Прочие упомянутые в очерке топонимы тоже нашлись. Выдуманных названий здесь кажется нет совсем, все максимально документально (хотя некоторые имена искажены или переданы не так, как на карте).

По этим ссылкам 5 карт, на которых изображен весь маршрут путешествия. Файлы закачаны на Яндекс.народ.ру. Листы расположены с юга на север в таком порядке: 17-14, 16-14, 15-14, 14-14, 13-14. На листе 17-14 Орел - начало маршрута, на листе 13-14 - Калуга. ( 1 , 2 , 3 , 4 , 5 ).

Ниже даю краткую лоцию маршрута путешествия ялика "Энэс" от Орла до Калуги по р. Оке: Верх. и Ниж. Щекотихина и Костомарова – верх листа 17-14, чуть выше Орла. Плещеево, Касьяновка, Булановка – внизу листа 16-14. Ниже Булановки по течению, слева, впадает р. Неполодь. Еще ниже на левой же стороне Оки - Хрыки, и рядом с ним Паслово. С правой стороны, против Хрыков устье р. Оптухи (название дано на листе 17-14) и через нее - ж/д мост. Далее – выше по листу и вниз по течению – примерно посередине листа обозначена д. Харичкова (Чижи), где делали привал в полдень второго дня. У верхнего края листа, справа по реке, где в Оку впадает р. Зуша – Шашкино. По всей видимости это и есть крюк-ое - с. Спасское, оно же Сашкино. Кривцова (у К - Кривцово), где имение Лавровой – самый низ листа 15-14, слева по реке. А на листе 16-14, вверху слева, т.е. юго-западнее Кривцова – Болхов. Между ними на том же листе 16-14 – Багринова (ближе к Кривцово) а ближе к Болхову (вот они!) - Татаринова. Воронец – на листе 15-14, ниже Кривцова, с правой стороны реки, сразу за границей губернии, которая обозначена пунктиром. На листе 14-14, примерно в его середине, между Лихвином и Перемышлем – Андронова, Машковичи и монаст. Покровский Добрый. (Андропова нет и не должно быть, это я ошибся в расшифровке, а у К дважды упомянуто Андроново.) Лист 13-14, в левом нижнем углу, на левой стороне Оки, в устье Угры – Спаское (село Спас у К), а напротив, на правой стороне, по направлению к Калуге – Желыбина. Должно быть это и есть Шебалино. К, видимо, записал на слух название, которое услышал с другого берега реки, отсюда и искажение.


Итак, две вполне незаметные цитаты из этого никогда не переиздававшегося очерка оказались упоминанием о вполне реальном Татаринском хуторе. Правда, в первом случае эпитет почему-то взят в кавычки:

1. «Дальше! К „татаринским“ хуторянам – у тех, говорят, лучше, веселей, больше благоустройства и достатка» (№ 8, с. 202).

2. «Это – теперь, в медовый месяц молодой земельной эры. А что будете потом? Татаринские хуторяне поступают премудро, не заглядывая за темную грань будущего» (№ 8, с. 204).

Тема очерка – путешествие по Оке от Орла до Калуги на купленной по этому случаю и названной «Энэсом» лодке (НС, т. е. народные социалисты – политическая партия, одним из организаторов которой был Ф. Д. Крюков). Путешествовали втроем (двое старых друзей, один из которых прихватил и своего сына).

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги