Как стать царем

Глава 17

Войско Шогу отошло от стен крепости «зализывать раны», но окружило нас кольцом блокады.

Я собрал очередной совет, на котором предположил, что Шогу может отказаться от нового штурма крепости, но долгое время будет сохранять блокаду или вовсе уйдет назад, в Москву.

Мирон не согласился со мной:

— Он не уйдет без сражения. По сути, это будет бегство после провала операции. Да и Шогу, как и Нитуп, лишь марионетка в руках олигархов, они не простят Шогу позора. В ближайшее время правительственная армия нас атаковать не решится и ночью больше на штурм не пойдет. Они станут лагерем и будут ждать подходящий момент, чтобы нанести нам удар или ждать момента, когда у нас закончится продовольствие, люди начнут умирать и сдаваться.

— Сидеть без боя у стен крепости для Шогу будет мукой, — сказал Александр Непомнящий. — Не таков характер у Шогу, чтобы выжидать долгое время,

Я ответил так:

— Боевой дух правительственного войска сильно подорван в ходе ночного штурма, их войско сильно поредело из-за больших потерь. Но Шогу должен ловить свой шанс. На то он и полководец. Понятно, что, получив такой урон, его бойцы не хотят еще одного штурма. Но Шогу нужно спровоцировать. У меня есть план. Нужно завлечь вражескую кавалерию, а за ней и пехоту в ловушку, разгромить противника и на волне успеха идти на Москву.

— Но как завлечь Шогу в ловушку? — спросил Хорошук.

— Будем совершать ночные вылазки, убедим Шогу в том, что в городе начались болезни и зреет бунт горожан против повстанцев, — ответил я.

Так и поступили. Посланные мной люди сказались изменниками и утверждали «поймавшим» их бойцам, что дела у повстанцев плохи, в карцере бунтуют заключенные, а местные жители готовы впустить войско Шогу в крепость, только ждут подходящего момента.

В обстановке разумной секретности я подготовил новую операцию. Когда настало время, привел освободительную армию в боевую готовность, но неожиданно для непосвященных скомандовал:

— Открыть ворота! Кричать: «Измена!»

О предстоящей операции знали только проверенные люди. Начальник караула, дежурившего у ворот, понятия не имел о моих планах. Он растерялся:

— Освободитель, как же так…

Я жестко повторил:

— Открывай ворота!

Мужчина колебался, чтобы покончить с сомнениями преданных делу революции бойцов, я мягко добавил:

— Вы же меня знаете! Разве я похож на предателя? Так надо. Мы подготовили врагу шикарный прием! Открывайте ворота и громко кричите.

Охрана выполнила приказ. Под крики «Измена!» в открытые ворота крепости, как и ожидалось, рванули остатки кавалерии армии Шогу, за конниками устремились пехотинцы.

Правда, как оказалось потом, у Шогу имелся в резерве конный батальон, который он использовал чуть позже.

Когда конница въехала в ворота, загорелись обложенные соломой деревянные постройки, а мои люди стали кидать в неприятельских всадников с крыш каменных домов горшки со смолой и огненной смесью.

Жуткое зрелище! Смешались вместе кони, люди. Множество скакунов неприятеля задыхались в дыму и горели вместе со своими всадниками. А стрельцы повстанческой армии осыпали их мушкетными выстрелами.

В бой вступала проникшая через не закрытые ворота пехота Шогу. На неприятеля бесстрашно устремились мужики. Солдат брали на рогатины. А один рыжебородый крестьянин-здоровяк так ударил огромной дубиной гвардейца, что у того аж голова треснула, мозги брызнули на землю. Богатырь от сохи опять с такой же яростью ударил по голове воина, присланного усмирять народный бунт.

Первая линия нашей обороны оказалась относительно успешной, хотя без потерь не обошлось. Вот с разрубленной головой падает рослый стрелец, его соседу распороли саблей живот, рыжебородому крестьянину с огромной дубиной отсекли руку.

Но неприятель намного быстрее терял людей. Воины освободительной армии дрались умело. Я командовал боем. И был горд собой! Не каждому суждено встать во главе армии, да еще одержать ряд славных побед! Сомнений, в том, что и на сей раз все получится, как задумывали, не было никаких. Видно, не зря Боги выбрали именно меня для революции в параллельном мире. Подобные военные подвиги сложно было бы совершить моему брату без меня, хотя и он — незаурядный человек.

Меж тем генерал Лавр, заместитель и друг Шогу, командуя своими воинами, въехал в ворота крепости. Здесь его уже ждали. Пара стрельцов-снайперов практически одновременно попали в знатного генерала. Он упал с коня, чтобы больше никогда не подняться. Умер быстро и не так мучительно, как тысячи его воинов, сгоревших заживо, подстреленных стрельцами или посаженных на вилы мужиками в пекле и давке кровавой битвы.

Русские мужики в своей ярости беспощадны, они настрадались от режима и не щадили его защитников, даже тех, кто поднимал руки вверх и падал на колени.

На этот раз я не препятствовал расправам. У меня не было больше резона обременять себя пленниками. Мое человеколюбие кончилось, хотелось быстрее добить это войско и идти на Москву.

Война ожесточает. Нет, лично я не убивал безоружных и тех, кто пытался сдаться в плен. Но сейчас это делали за меня другие. Уничтожали противника, выполняя приказ не брать пленных. Мой приказ. И от этого было противно на душе. Но куда девать пленных? Чем их кормить? Тюрьмы и так переполнены. Продовольствия в городе не хватает. Но отпустить бывших защитников режима на волю — то же не вариант. Они ведь враги, среди них много убежденных в величии Нитупа гвардейцев, которые могут опять воевать против нас, смести после нашего ухода лояльную нам новую власть города Новгорода.

Я сомневался: может, все-таки зря отдал такой приказ? Но убеждал себя в том, что войн без уничтожения не бывает, что отданный приказ не брать пленных — всего лишь необходимость в создавшихся условиях, больше такой жестокости не будет. Однако мерзкое настроение не могли скрасить даже успешный ход боя и появившаяся на командном пункте рядом со мной Аленка. Ей тоже мой приказ и бойня были не по душе. Но девушка попыталась успокоить меня:

— Не переживай! Человек родится для того, чтобы умереть. Боги посылают людей на Землю для исправления. У нас после смерти остается бессмертная душа, мы избавляемся от темницы собственного тела и уходим в лучший мир.

Я уже слышал эту принятую здесь религиозную теорию, в нее продолжали верить мои бойцы, но теперь, глядя на Аленку, искренне ответил ей:

— Твое тело больше похоже на дворец, чем на темницу! Ты радуешь людей своей красотой, тебе не нужно умирать до глубокой старости.

Девушка задумчиво сказала:

— Да, моя красота — она пока со мной. Но когда я буду старой, красота увянет, мой облезший и обрюзгший дворец тела станет отвратительным. Старость хуже смерти, она уродует людей, а ты помогаешь воинам уходить в лучший мир молодыми.

Меня речь красавицы успокоила не сильно. Бой все больше походил на истребление, я даже стал жалеть, что Шогу оказался простаком по моим понятиям.

Хотя атака неприятеля явно захлебывалась, они не смогли прорвать даже первую линию обороны, однако отступить для правительственного войска означало проиграть повстанцам не только это сражение, но и в перспективе всю войну, а биться до последнего — погибнуть в бою, но иметь хоть какой-то шанс.

Я был готов в любой момент отдать приказ перейти в атаку. Не хотел долго держать в засаде лучшую свою дивизию. Но всему свое время!

Вспомнилась история родного мира. Куликовская битва. Тогда превосходящие силы татар будто бы уже одолевали русских, но в засаде находилась лучшая треть нашего войска. Эти воины мощным ударом в тыл решили исход той легендарной битвы. Древняя тактика, часто приносившая успех. Я планировал совершить что-то подобное.

А вот Шогу вообще не следовало назначать командовать войском. Тактик никакой! Воинов было не меньше, чем у нас, в коннице перевес, а все у него идет на убой.

Я хладнокровно выжидал, когда неприятель окончательно выдохнется. Мои бойцы продолжали успешно бить воинов Шогу. И не было смысла пока торопить события.

Я уже предчувствовал победу, собираясь покончить с заносчивым соперником в самый удобный для себя момент. Был уверен, что Шогу попытается изменить ход сражения и не остановится, пока не перебьет всех своих солдат. И он бросил в бой последний резерв — элитный конный батальон. Нарядная конница вошла в ворота и попала в место соприкосновения повстанческой армии с разбитыми пехотными полками войска Шогу. Командующий правительственными силами находился позади своих бойцов. Он отчаянно ревел:

— Принесите мне победу! Любой ценой!

Но что толку — крик командира при последнем издыхании армии? Тем более, военные боги в очередной раз были на стороне повстанцев.

Конный батальон также оказался обречен бездарно умереть в отчаянной бойне.

Поначалу лошади испугано шарахались, пытаясь перескочить через горы кровавых тел возле ворот крепости. Их гнали вперед. Но и дальше кавалеристов ожидал сюрприз: во второй линии обороны вырытый, замаскированный и укрытый сверху ветвями ров с остро заточенными копьями. За рвом — шеренга стрельцов.

До второй линии обороны не сумели добраться их предшественники, и сейчас узкое пространство внутри крепости возле рва не дало элитным конникам возможности развернуться и объехать ловушку. А наши стрельцы были готовы к бою. Когда кавалеристы оказались на расстоянии выстрела, по ним ударили мощными залпами.

Я успел скомандовать:

— Беспрерывный огонь!

Тех редких всадников, которые все же умудрялись прорваться сквозь ров и огневой заслон, встречали ударами длинных копий, рогатин и кос мужики народного ополчения. Представители простонародья вновь бились отчаянно, хотя и сами несли потери. Но враг остановлен! Кавалеристам прорваться в центр города не удавалось.

Стрелы летели, наши мушкеты стреляли, враги гибли…

Цунами войска режима ушастых разбился о скалы обороны героической повстанческой армии. И не было никаких шансов у Шогу взять Новгород.

Я рвался помахать мечом, но сдерживал себя, однако, когда увидел прорвавшегося командира кавалеристов, не выдержал, выбежал из укрытия, вскочил в седло своего любимого коня и бросился на встречу упитанному господину.

Он принял бой. Взмах сабли неприятеля, я увернулся, сократил расстояние и вонзил свой меч в уязвимое место между шеей и массивными наплечниками офицера. Тяжелый воин с грохотом повалился на землю.

Гибель командира внесла еще больше растерянности в ряды конников. Попавшая под смертоносные залпы и потерявшая командира кавалерия противника повернула назад, врезалась и смешалась с остатками пехоты правительственного войска, которое все еще гнал вперед Шогу.

Но и пехотинцы, вслед за остатками кавалерии, бросились бежать из крепости.

Похоже, момент настал, я приказал:

— Атакуем противника!

Теперь уже повстанцы устремились за неприятелем. Словно тигры за раненным кабаном, мои ребята кинулись преследовать вражеских бойцов, которые отчаянно пытались скрыться. Наши воины были неумолимы. Удирающих защитников режима Нитупа рубили, кромсали. Жестоко, но это — азарт охоты. Война оправдывает подобное поведение.

Я скакал на своем боевом коне и командовал:

— За свободу и равенство! Добиваем врагов! Пешие бьют пехотинцев, кавалеристы догоняют и уничтожают кавалерию.

Войско Шогу окончательно утратило боевую готовность. Лишь некоторые отдельные отряды еще сражались. В одном месте возле холма несколько десятков всадников сбились в кучу и отчаянно рубились с нашими кавалеристами. Я встревать не стал. В суматохе боя вспомнил о Шогу. Надо бы пленить бездарного полководца.

Он понял, что бой проигран, и решил бежать с несколькими кавалеристами вернувшегося с позором элитного батальона и своей охраной.

Я увидел удирающего Шогу и бросился за его отрядом. Но на дороге, ведущей из Новгорода на юг, меня атаковал неприятельский пеший офицер с мушкетом. Он пальнул практический в упор и прострелил мне ногу. Я слетел с коня, в ярости дал офицеру кулаком по виску и, когда тот упал, добил ударом меча. Тут же сцепился с еще одним бойцом, оказавшимся на пути бегства Шогу. Ранение отражалось сильнейшей болью и мешало мне двигаться, что давало неприятелю весомую фору.

Если бы он принял на вооружение тактику обороны и встречных выпадов, у него был бы шанс. Но боец бросился на, казалось, раненого калеку в надежде срубить меня мечом. Я с трудом ушел от взмаха, но успел достать атакующего своим мечом ниже подбородка. Противник охнул, получив скользящее неглубокое рассечение аорты. Но все же умудрился ударить меня по груди кулаком в железной перчатке. Удар опрокинул на спину, громила подскочил и едва не пригвоздил меня мечом к земле, я чудом успел повернуться на бок. Лезвие, правда, чуть царапнуло по телу, но зато в ответ острие моего меча попало в лицо врага, наклонившегося в результате его движения.

Боец в предсмертной судороге успел опять двинуть стальным кулаком меня в бок, затем повалился на землю и затих.

Я приподнялся, ощущая сильное головокружение от потери крови и балансируя на одной ноге. Конь мой в страхе убежал, но навстречу спешили наши кавалеристы.

— Алексей, ты ранен?! — спросил один из них.

— Ничего, не страшно, — ответил я. — Как там дела?

— Добиваем гадов.

— Последний бой, он трудный самый! — устало сказал я. — Жаль только, что Шогу ушел. Теперь не догнать его будет уже…

Еще несколько минут заключительной рубки и наступила непривычная тишина. Те, кто не был добит, стояли на коленях и просили пощады. Их больше не добивали.

Новая громкая победа! Крупнейшее сражение, которое войдет в историю параллельного мира как ключевая битва гражданской войны, закончившаяся безоговорочной победой революционной армии Алексея Освободителя.

Но пока меня шатало от ран. Пришлось идти, опираясь об услужливо протянутое воином копье. Подогнали коня, помогли сесть в седло, раненый, я вернулся в крепость Новгорода. И сразу потерял сознание. Не помню, как добрался до кровати.

Долго ли я находился в бессознательном небытии, сказать не могу. Когда очнулся, вернулась боль. Казалось, меня разобрали по частям. Голова гуляет само по себе, а конечности оторваны, по ним ползают противные букашки, они волокут левую ногу вправо, а правую крутят по спирали.

Открыть глаза оказалось не самым легким делом: ресницы прочно слиплись. Во рту очень сухо и пылает, словно от перца.

Я ранен в ногу и бок, получил легкий ожог лица, обуглились и мои красивые волосы, довольно длинные с волнами канареечного руна. Волосы были пышные, словно у девушки. Сейчас же шевелюра из светло-золотистой стала серой, укороченной. Хорошо еще, что корни волос не пострадали. Но я даже не помнил, где получил ожог.

Ничего страшного, главное — я жив. А раны — пустяки. Когда способен управлять как армией, так и своим телом, от чего угодно сможешь восстановиться.

Я осмотрел свою ногу: рана не глубокая, скоро пройдет. А на боку вообще царапина, затягивается уже. Только голова сильно кружится от потери крови.

Во всяком случае, пока можно передохнуть, отлежаться. В целом два месяца моего пребывания в новом мире прошли очень плодотворно: одержан ряд громких побед, в том числе и сейчас ключевая в нашей освободительной борьбе.

Боги поддерживали меня. Я больше не сомневался, что меня направили сюда с целью изменить ход истории. Но почему боги допустили это ранение? Ведь я вполне мог бы и не столкнуться с тем офицером. Может, это предупреждение? Только какое? Чтобы больше не рисковал? Или не отдавал приказы об уничтожении врагов? Они ведь то же люди. Может, это наказание мне за жестокость.

Битва закончена. Сейчас надо собрать оружие, осмотреть захваченную казну, подсчитать пленных. И других дел хватит. Впрочем, без меня пока могут обойтись. Вон Аленка уже пришла. Поможет залечивать раны.

Но девушка хороша! Откуда она узнала о моем ранении? Бойцы сказали? Обсуждают, наверное, может ли быть ранен посланник богов.

Аленка попросила молчать, очень бережно, почти не причиняя боли, смазала мне все раны. А я вдруг ощутил, несмотря на ранения, легкую влюбленность. Можно было бы все-таки пообщаться, но пришел знахарь, дал выпить ложку какого-то исцеляющего зелья, сладкой прозрачной жидкости, и я провалился в сон.

Когда опять пришел в себя, велел созвать совет.

Мирон, опытный командир прежде первого полка, ставшего теперь дивизией, докладывал:

— Следующим ключевым городом является Старая Русса, обеспечивающая контроль над местными каменоломнями и рудниками. Потом из крупных городов только Тверь, за ней — Москва. Можно и Тулу взять. Это важный оружейный центр страны. Но она — в стороне от нашего движения к Москве. Ближе всего к нам сейчас Русса, нужно идти туда.

Я кивнул. Семен, исполняющий обязанности командира второй дивизии вместо раненого Грома, сказал:

— Существенно то, что в Руссе находятся две крупные школы гвардейцев. То есть, довольно много прекрасно обученных бойцов. Это не то, что наши мужики с вилами и дубинами.

— После такой сокрушительной победы мы сможем дать бой любым гвардейцам, — сказал я. — У них упадочное настроение после вести о разгроме армии Шогу.

— Точно! — согласился Александр Непомнящий. — Надо идти на Руссу.

— Я согласен — ответил Семен. — Предупреждаю только о том, что в городе много стражи и гвардейцев, он хорошо укреплен, а у нас не получится проникнуть обманом через ворота в крепость, как ранее. Так что штурм города не будет легкой прогулкой.

— Зато у крепости города нет рва! — сказал Хорошук. — И стены не такие высокие, как в Новгороде. И карцер, то есть тюрьма, как выражается наш предводитель Алексей, очень большой. Туда свозят невольников со всей округи, каменоломен, рудников. Губерния богата ими, как и рабами, которых за плохой труд отправляют в карцер Старой Руссы.

— С помощью особых приспособлений мы заберемся ночью на стену крепости, проникнем к воротам и откроем их, — сказал я. — Возражений нет?

— Мы не против! — ответили командиры. — Идем на Руссу.

Хорошук добавил:

— По пути заглянем на рудник и каменоломни. Многие рабы после устранения охраны присоединяться к нам. И освобождение карцера в Руссе даст неплохое пополнение.

— У нас и так большой перевес в живой силе по сравнению с гвардейцами Руссы, — сказал Мирон. — После разгрома Шогу им неоткуда ждать подкрепления, но для дальнейших походов новые люди не будут у нас лишними.

Короче говоря, план был утвержден. Освободительная армия оставила Новгород. Перед этим выбрали главу городского собрания. Им стал обычный кузнец Смирнов, весьма уважаемый в городе рабочий.