Камелии для Камиллы

9

Окно. Огромное, во всю высоту комнаты. Он открыл его сразу после ухода Камиллы, потому что задыхался в своей золотой клетке. Пока она была рядом, Кайс мог вытерпеть все — унижение, издевательства, несправедливость. Но ей пришлось уйти, против своей воли, вопреки их обоюдному желанию. Он почти физически чувствовал невыносимое бремя на плечах хрупкой девушки. Кайс не понимал только его природу, но эта мысль отступала на второй план по сравнению с осознанием того, что Камилла не вернется. Она никогда не умела лгать. Почему он сделал вид, будто поверил ей? Из-за любви. Любовь нельзя навязывать другому человеку. Она сделала свой выбор.

Кайс не замечал, как проходит время. Сначала он забылся неспокойным сном, а когда очнулся, уже наступила ночь. Ветер нещадно трепал тонкие шелковые занавески, с моря веяло ночной прохладой, растекавшейся по его комнате. Звуки внешнего мира не доносились сюда, поскольку номер находился почти на стометровой высоте. Один на один с ветром, со звездами, рассыпавшимися по небу. Вчера ночные светила отражались в ее глазах. Он никогда не забудет водопад волос, рассыпавшихся по подушке, изгиб любимого тела под простыней, подрагивание ресниц во сне. Бежали минуты, складываясь в часы, а Кайс как завороженный сидел возле нее и любовался. Потом Камилла заворочалась, открыла глаза. Она так смотрела на него! Сквозь счастье, умиротворение, где-то в глубине просвечивала грусть. Это ее решение, осознанный выбор взрослой женщины.

Тени. Сплетенные из отблесков далеких огней, они исполняли причудливый танец на потолке. В какой-то момент ему почудилось, будто нечеткие фигуры ожили, зашевелились, превратились в два тела — мужское и женское. Кайс, как наяву, видел объятия, жгучие поцелуи, страсть, перехлестывающую через край. Воспоминания сыграли с ним злую шутку. В них Камилла по-прежнему была рядом. Кажется, даже простыня еще хранила тепло ее тела. Вот сейчас она вбежит в комнату и звонко засмеется…

Он то засыпал, то вновь просыпался, время текло незаметно. Даже чувство голода не мучило Кайса. Только шаги за дверью. Многие проходили мимо, приостанавливаясь у номера. Он узнавал тяжелую поступь Исхана, походку отца с едва заметным слуху шарканьем, вышколенные движения прислуги и охраны. Порой разочарование становилось невыносимым. Почему она ушла? Перечеркнула одним движением его любовь, незабываемую ночь, долгие годы ожидания. Неужели Камилла вернется к мужу? Другого объяснения Кайс не находил. Ничто, кроме ее брака, не мешало им быть вместе. Он без колебаний уехал бы в Англию, оставил родину, отца, если бы она попросила его об этом. Но она не захотела, даже не решилась признаться в том, что больше не вернется.

Красивые женщины, вы похожи на сирен, заманивающих мужчин песнями, сладкими речами, обещаниями сказочных удовольствий! Ваш блеск ослепляет, делает покорными вашей воле. И когда влюбленный готов бросить весь мир к вашим прекрасным ногам, вы убиваете его. Не в прямом смысле, как существа из древнегреческих мифов, — их жертвы хотя бы не мучились, не страдали. Современные сирены с улыбкой на устах похищают сердца мужчин, чтобы с видимым удовольствием растоптать чувства влюбленного. Нет, он сильно ошибся, воображая в своих грезах Камиллу в образе олимпийской богини. Она — миф, развеянный по ветру, которого боятся и встречи с которым жаждут. Ее волосы — языки пламени, глаза — ночная мгла, тело — тетива лука в руках меткого охотника. Мою душу ты погубила, думал Кайс.

В его памяти постоянно всплывали немногочисленные эпизоды, когда они были вместе. Он корил себя за то, что не вернулся за Камиллой раньше. Тогда ему казалось — любовь подождет. Сначала Кайс боролся за жизнь матери, потом долго осознавал утрату, весь мир отошел на второй план в те нелегкие дни. Потеряв одного из родителей, он отчаянно хотел сохранить теплые отношения с другим. Отец просил помочь с делами ему и старшим братьям. Работа, работа, работа. Кайс засыпал и просыпался по графику, свободное время в основном посвящал еде, отдыху, общению с семьей, но только не устройству личной жизни. Да и что он мог предложить Камилле? Чудесный уик-энд, за которым неизбежно последовали бы бесконечные трудовые будни. Совсем недавно Исхан и Лабиб взяли на себя часть его полномочий в компании отца. Дел стало гораздо меньше. Кайс наконец собрался прочитать новости о любимой, которые прислал частный детектив. Он уже представлял, как вечерним рейсом вылетит в Лондон, придет к ней домой и просто расскажет о своих чувствах. Пусть она будет не согласна, возмущена, но ему не так легко отказать… На первой странице отчета с фотографии смотрела Камилла в свадебном платье. Самая красивая невеста с ослепительной улыбкой на губах обнимала другого мужчину, который в отличие от Кайса нашел время признаться ей в любви и сделать предложение. Что ж, так ему и надо! Он злился в первую очередь на самого себя. Глупец! Неужели она обязана ждать вечно, тем более не подозревая о его планах?

Смириться оказалось совсем непросто. Когда девушка была свободна, он не испытывал такой жгучей потребности обладать ею. Теперь любовь превратилась в самое сокровенное желание, без которого дальнейшее существование теряло смысл. Кайс загнал себя в тупик, не решаясь посягать на священные узы брака. Но потом… Он не поверил своим ушам, услышав о поездке мистера и миссис Спенсер в Эмираты. Они даже поселились в отеле отца. Судьба послала ему знак! Отныне Кайс надеялся на удачу. Везение сопутствовало ему дважды. Первый раз, когда Ник Спенсер случайно встретил подругу детства и первую любовь в одном лице. Вторым — и еще более невероятным — успехом стало то, что молодожен не смог устоять перед соблазном, изменив супруге во время медового месяца. Камеры надежно сохранили самые важные кадры, но прибегать к демонстрации съемки не пришлось. Загадочная женская интуиция подсказала Камилле правду. Таким образом, непреодолимое препятствие устранилось само собой. Расстроенная, обескураженная девушка приехала в «Арабскую башню». Кайс строил планы, как лучше развлечь гостью, какие преподнести подарки и сюрпризы. Удивить, увлечь, закружить в ритме другой жизни, беспечной, радостной, где она королева и повелительница его сердца. Он уже поразил воображение Камиллы, пригласив пожить в самом шикарном отеле в мире. В ближайших планах значился ужин в уникальном ресторане «Аль-Махара», расположенном под водой. Посетителей доставляют туда на специальной подводной лодке. Вообще в «Арабской башне» было из чего выбирать: шесть ресторанов с самой разнообразной кухней и интерьером. Сам Кайс больше любил посещать «Джуну». Его площадка позволяла наблюдать заход солнца. Потрясающее зрелище. Это место идеально подходило, чтобы сделать возлюбленной предложение. Столько планов, надежд, ожиданий… И все пошло прахом…

— У него лихорадка! Позовите врача, быстрее! — Над Кайсом стоял отец. Его ладонь лежала у сына на лбу, но тот не чувствовал прикосновения.

При чем здесь лихорадка? Он просто устал, подавлен. Если уж все так суетятся, нужно встать и доказать им, что он абсолютно здоров. Сейчас они увидят…

— Кайс! — воскликнул Омран, увидев, как сын приподнялся на кровати и рухнул без чувств на постель.

Тревога росла в душе с каждой минутой. Почему он не пришел раньше, упрямо выдерживал паузу? Легко поверил, что Кайс хочет показать характер. Омран даже не обращал внимания на слова прислуги, которая оставляла у двери номера подносы с едой и уносила их нетронутыми. Его больше беспокоили поступки Камиллы. Она выполнила свое обещание. Хотя, наблюдая за ее поведением в гостинице, Омран сомневался, что ей хватит решимости. Порой ему становилось жаль английскую красавицу. Если бы ее родиной были Эмираты, он не стал бы препятствовать браку сына. Ведь они, кажется, по-настоящему любят друг друга.

Любовь… Что знает о ней Омран? За долгую жизнь перед ним промелькнуло множество человеческих судеб, в которых это чувство занимало не последнее место. Он видел разрушительную силу любви, выражавшуюся в измене, предательстве, лжи, но существовала и созидательная сила, помогавшая в трудные минуты, спасавшая от последнего шага в пропасть. Каких историй попадалось больше, хороших или плохих, старик не считал. В его сердце нашлось место лишь для отеческой любви. Сыновья, дочери. Он желал им добра, с особой остротой переносил любую неприятность, случавшуюся с детьми. Их благополучию посвящены долгие годы работы, направленной на создание могущественного и стабильного бизнеса. Это основа будущего для каждого члена семьи. А сам Омран мечтал о надежной опоре в старости.

— Осторожнее с носилками! — командовал врач, работавший в медицинском центре при отеле.

Он пришел осмотреть больного и настоял на немедленной госпитализации. Омрана это известие шокировало.

— Может, его лучше оставить в номере, а вы будете его навещать? — обратился испуганный отец к доктору в последней попытке повлиять на ситуацию.

— Я не могу самостоятельно поставить диагноз. В больнице сделают необходимые анализы, проведут полное обследование, а наш отель не располагает всей необходимой аппаратурой. Поймите, у нас скорее центр оказания первой медицинской помощи, лечение мы не проводим.

Омран молча кивнул и пошел вслед за носилками, на которых лежал Кайс — неестественно бледный, несмотря на смуглую кожу, лицо покрыто мелким бисером пота, глаза плотно закрыты, губы пересохли. Его сына, всегда такого сильного, мужественного, непобедимого, сейчас несли абсолютно беспомощного на носилках.

По пути в больницу автомобиль Омрана следовал за машиной «скорой помощи». Потом ему пришлось долго ждать в приемной. Много раз он с горечью убеждался, сколь мало значит для собственных детей. Они пользовались деньгами, привилегиями без тени благодарности, принимая роскошную жизнь как должное. Отец оставался для них средством получения денег, а после его смерти — громадного наследства. И только Кайс искренне заботился о нем. Омран прожил долгую жизнь и, к счастью, научился отличать лесть от похвалы, ложь от истины, чистосердечие от корысти. Младший сын пошел в мать. Марию никогда не прельщали деньги. Она возненавидела мужа, похитившего ее, оторвавшего от привычной жизни, не оценила его великодушия, отвергала подарки. Омран никогда не уступил бы женщине — не позволяли религиозные убеждения. А Мария была слишком упряма, свободолюбива и непокорна. Он поддался гневу, жестоко поступил с ней. Но тогда доводы разума волновали его меньше всего. В результате до последних дней ее жизни между ними разворачивалась холодная война. Кайс очень трепетно относился к матери, тяжело переносил разлад родителей, и Омран постоянно пребывал в страхе, что сын вспомнит об этом, отвернется от отца. Он в последнее время часто задумывался о прошлом, сожалея, что примирение так и не состоялось.

Наконец из палаты вышел врач и неохотно направился к посетителю.

— Состояние больного стабильное. У него сильный жар, но мы назначили курс антибиотиков. Думаю, скоро наступит улучшение.

— Благодарю вас, — тихо ответил Омран. — Скажите, могу я навестить сына?

— Лучше, если ваш визит продлится по возможности недолго. Больному нужен покой.

Дни потянулись один за другим. Отец сидел у постели Кайса практически неотлучно. После некоторых препирательств его перевели в палату, оборудованную дополнительной кроватью, где мог спать Омран. Личная охрана доставляла все необходимое. Таким образом он мог позволить себе постоянно находиться возле сына. Дела временно передал Исхану, воспринявшему эту новость с нескрываемой радостью. Кайс никак не приходил в себя. Когда действие очередного лекарства заканчивалось, у него опять появлялся жар, и врачам приходилось вновь прибегать к помощи таблеток и инъекций. Они лишь разводили руками, честно признаваясь, что не могут поставить диагноз. Омран смутно догадывался об истинных причинах недуга, поразившего сына, но отказывался верить в это.

На исходе четвертого дня, когда безутешный отец смиренно молился, Кайс глубоко вздохнул, хотя раньше его дыхание было ровным. Омран поднялся с пола и неожиданно встретился взглядом с сыном. Его глаза горели лихорадочным огнем, едва ли он понимал, что происходит. О Аллах, так смотрят люди, прощающиеся с несправедливым миром, потерявшие всякое желание жить, разочаровавшиеся и отчаявшиеся! Омран пришел в ужас от собственного открытия. Он хотел сказать какие-то ласковые, ободряющие слова, но не смог произнести ни звука. Взгляд Кайса прожигал душу словно каленым железом. Гнетущее молчание усиливало напряженность момента. Как такое могло случиться? Чтобы молодой, здоровый мужчина потерял всякий интерес к жизни, добровольно сдался на милость странного недуга, который сам же вызвал. Омран протянул руку к сыну, однако тот не шевельнулся, но глаз не отвел. Их молчаливый поединок продолжался, кажется, целую вечность. Чувство вины, подобно волне, накатывающей на берег, захлестнуло душу старика. Мир перед глазами заволокло пеленой, и он не сразу догадался, что плачет. Омран всегда считал слезы проявлением слабости, малодушия, поэтому удивился своей сентиментальности. Дело в том, что на склоне лет человек заново переосмысливает содеянное, пересматривает свои поступки, действия, свое отношение к людям. Это логично и характерно практически для всех. Ты оглядываешься назад, чтобы подвести своеобразный итог, поставить себе оценку. Но так как жизнь продолжается, еще можно внести коррективы, осознать свои ошибки. Каждый день он двигался по этому пути и сейчас сделал еще один шаг на дороге раскаяния. Когда Омран вновь посмотрел на сына, тот мирно спал. Он решил последовать его примеру.

— Я не ожидал подобной реакции организма, — разбудил старика встревоженный голос.

У кровати Кайса стояли его лечащий врач и медсестра. Они увидели, что Омран проснулся, и врач заговорил громче, отвечая на немой вопрос обеспокоенного отца.

— Состояние вашего сына внезапно ухудшилось.

— Но почему? Вы говорили, что он идет на поправку…

— Мы сами не знаем ответа на этот вопрос. Мне придется назначить ему другие, сильнодействующие препараты.

— Хватит пичкать его этой химией! — разозлился Омран. — Вы ничего не смыслите в медицине, раз не в силах справиться с обычной лихорадкой.

— Должен вам напомнить, наша больница имеет статус одной из лучших в мире.

— Меня не волнуют статусы этого учреждения, а также ваши звания. Я требую пригласить другого специалиста!

— Как скажете, — спокойно согласился врач. — Сейчас кого-нибудь вызовут. Только он вряд ли предложит другой способ лечения или сумеет поставить точный диагноз.

— Думаю, вас это не должно более волновать.

За посетителями закрылась дверь. У Омрана зашумело в ушах. Проклятое давление. Он заставил себя лечь на кровать. В последнее время здоровье часто напоминало о себе, сказывался почтенный возраст. Нужно немного полежать с закрытыми глазами — и все пройдет.

Вдруг Кайс тихо застонал. Омран буквально подскочил со своего места. Руки больного судорожно заметались, сжимая простыню, тело сначала напряглось, потом обмякло, голова завертелась из стороны в сторону. Несмотря на ощутимую слабость, Омран добрался до стула и сел возле Кайса. Тот что-то бормотал, совсем тихо, хрипло. Отец не вслушивался, считая это лишь последствием высокой температуры. Но вот сын позвал громче и отчетливее:

— Не уходи, Камилла!

— Тише, тише, ты в безопасности, — пытался успокоить его Омран.

Но Кайс не слышал, он находился в другом месте и вел разговор не с ним.

— Я люблю тебя… Ты не можешь… После всего… Останься, не уходи! Камилла! Подожди, Камилла! Слышишь, я люблю тебя!

Эти фразы, переполненные неподдельным страданием, сводили Омрана с ума. Он слушал и успокаивающе гладил Кайса по голове, словно маленького ребенка. Врач, где же врач? Пусть делает что угодно, лишь бы сын перестал метаться и звать эту женщину. Неужели в случившемся виноват его отцовский эгоизм, разлучивший двух любящих людей? Он хотел, чтобы Кайс навсегда остался рядом, но не такой ценой. Желание Омрана исполнилось, только перед ним теперь лежит изможденный, больной человек, в котором с трудом угадывается прежний — сильный и несгибаемый.

— Что здесь происходит? — ворвался в палату новый врач.

— Помогите, моему сыну очень плохо! Он безостановочно бредит.

— Пожалуйста, отойдите, не мешайте.

Комната быстро наполнилась людьми, которые столпились у кровати Кайса, полностью загородив его от отца. Омран вышел в коридор. Вдруг ноги его подкосились, и он рухнул на колени, воздев руки вверх.

— О Аллах, милостивый и всемогущий, спаси моего любимого сына! — взмолился старик. — Ты все видишь и судишь по справедливости, ты знаешь: Кайс не брал греха на душу. Так не допусти, чтобы он расплачивался за меня. Я повинен и готов принять любую кару, только не наказывай его…

Омран не помнил, сколько простоял на коленях в коридоре, вновь и вновь повторяя молитву. Его вернули к действительности охранники, которые отлучались по поручению хозяина. Они отвели старика назад в палату. Врач сделал ему укол снотворного.

— Отец. — Голос Кайса звучал, как наяву.

Омран повернулся на другой бок, все еще находясь во власти сна.

— Отец, очнись, — снова прозвучал призыв.

Он приоткрыл один глаз и увидел сына, смотревшего на него вполне осмысленно. Сон мгновенно пропал. Все еще не веря в свершившееся чудо, Омран бросился к постели больного. Но Кайс действительно пришел в себя и выглядел заметно лучше.

— Аллах услышал мои молитвы, — повторял счастливый отец, — и вернул тебя к жизни!

— Я был болен? — спросил сын.

— Теперь это не имеет значения. Ты поправишься.

— Сколько дней прошло? Какое сегодня число?

— Подожди, я должен позвать врача. Ты, наверное, голоден?

— Отец, я прошу тебя ничего не скрывать от меня, — настаивал Кайс. — Где Камилла? Она уже вернулась? Мне нужно знать.

— Нет, она осталась в Лондоне.

— Я знал, чувствовал в ее голосе решимость иного плана.

Омран не мог больше сдерживаться.

— Я виноват в вашем расставании. Мой обман заставил девушку уехать.

— Какой обман? При чем здесь ты?

— Я обещал Аллаху, если он избавит тебя от недуга, покаяться во всем. Она уехала, желая спасти тебя. Я соврал, что Исхан захочет отомстить тебе и дело непременно закончится убийством одного из вас.

— Зачем, отец? Зачем ты так поступил со мной? Ты же видел, как я люблю Камиллу!

— Именно поэтому. Ради Любви ты был готов на все, тем более покинуть свою родину, оставить меня. Кайс, я боялся навсегда потерять тебя! Нет другого человека, который понимал бы меня так же хорошо, как ты, и которого заботили бы не только мои деньги.

Заметив, что сын хочет возразить, Омран сделал предупреждающий жест.

— Нет, позволь мне объясниться до конца. Мы никогда не говорили с тобой откровенно, существовала негласная граница, за которую ни ты, ни я старались не выходить. Но до чего же тяжело носить груз невысказанных слов! Я хочу поведать тебе о пройденном пути.

Будущее почтительно отступило, пропуская прошлое вперед, и старик как наяву увидел события давно ушедших дней. Он начал свой рассказ громко, с выражением, словно выступал перед толпой слушателей:

— Я родился в пустыне среди бескрайних песков, под палящими лучами солнца. У моего отца, помимо меня, уже было пятеро старших сыновей, позже родились еще четверо. И это не считая восьми дочерей. Отец до конца своих дней вел кочевую жизнь, он не мог осесть на одном месте, а мы следовали за ним. Душа кочевника досталась ему от предков, которые одну пустыню считали своим истинным домом. Моя мать, хоть и была первой женой, волновалась лишь о судьбе двух старших сыновей, наиболее вероятных наследников. Я не чувствовал родительского внимания лет с шести. К счастью, меня окружали такие же брошенные братья и сестры, с которыми я рос. Когда мне исполнилось пятнадцать, отца укусила ядовитая змея, и через несколько дней он умер. Если бы не его упрямое неприятие города, цивилизации, в больнице могли бы спасти ему жизнь. Но отец предпочел навсегда остаться в пустыне. Мой старший брат стал всем распоряжаться. Он забрал себе верблюдов, слуг, товары. Сестер наспех выдал замуж за первых попавшихся дикарей, а нам велел отправляться искать своего счастья. Мать пыталась образумить его, тщетно уговаривала оставить хотя бы родных братьев.

Я хорошо помню день, когда меня отвезли в город и устроили работать в лавку торговца, с которым отец давным-давно вел дела. Хозяин оказался человеком приветливым, справедливым, в определенной степени прогрессивным. Он давал мне свои книги, помогал разбираться в окружающем мире. Поэтому спустя четыре года я покидал его дом с оттенком грусти и преисполненный благодарности. Я устроился на небольшую должность при отеле. В мои обязанности входило исполнять мелкие поручения постояльцев, прислуживать им на пляже. Я честно трудился и вскоре получил повышение, стал официантом в ресторане отеля. Год за годом я поднимался все выше, пока не был назначен управляющим той самой гостиницы. Мне исполнилось тридцать два года. Наконец-то появилась возможность навестить брата, мать, других родственников. Я доказал, что смог занять достойное место в жизни без помощи семьи, своими силами. Но на самом деле в глубине моей души жила надежда на возвращение, на возобновление кровных уз. За эти годы я изредка писал матери, она отвечала тоже нечасто. К счастью, пустыня небезгранична, найти в ней горстку людей представлялось не слишком сложным делом. Я нанял проводников и отправился в путь. Мы обнаружили с десяток бывших слуг отца, которые рассказали о страшном пожаре, случившемся полтора года назад. Они отстали от основной группы, а когда с опозданием прибыли на стоянку, увидели лишь груду пепла. Все погибли, причины остались невыясненными. Я пытался разузнать о судьбе остальных своих братьев, но что могли знать простые люди, не имевшие доступа к хозяину. Говорили, что двое младших братьев кочевали со старшим, а остальных, как меня, устроили в городе.

Больше всего я жалею о несостоявшейся встрече с матерью. Не осталось даже могилы, на которую я мог бы прийти помолиться, спросить совета, обрести душевный покой. Чтобы заглушить боль утраты, я решил жениться. Ты знаешь, что мать Исхана приходилась дочерью хозяину отеля. Но корысти в моем поступке было не так уж много. Она вызывала во мне теплые чувства, казалась приятной и кроткой. Я мечтал о собственном доме, любящей, понимающей жене. Поначалу мы жили очень счастливо. Через два года после свадьбы родился Исхан. Отец Джамили одолжил мне денег, на которые я купил свой первый отель, давно не приносивший прибыли прежним владельцам. Однако мне удалось сделать его популярным, очень скоро мой бизнес стал процветать. Я приобрел еще одну гостиницу, затем ресторан, расплатился с долгами. Но чем лучше шли дела, тем быстрее таял хрупкий мир в моей семье. Не скрою, деньги и власть вскружили мне голову. Я был окружен лучшими женщинами, каждая из которых обещала подарить мне райское блаженство. Джамиля жаловалась отцу, но тот не мог оказать на меня влияния. Даже рождение Лабиба не остановило моего падения в пропасть разврата.

Впервые я заметил твою мать среди постояльцев отеля. Она показалась мне ангелом, спустившимся с небес. Европейские женщины часто останавливались у нас, но ни одна не привлекала к себе такого внимания. Только Мария, зрелая замужняя женщина, не оставила меня равнодушным. Но ее гордость, упрямство были соизмеримы с ее красотой. Мои ухаживания отвергались, цветы и подарки отсылались, она проходила мимо с высоко поднятой головой, всем своим видом выражая презрение. Она, кажется, по-настоящему любила своего мужа. Но тогда меня не волновали чужие чувства. Я не привык к подобному обращению. Ты же знаешь, у нас женщина не принимает решения в вопросе замужества. Мне и в голову не пришло спросить совета у старших, мудрых людей.

Похищение твоей матери стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Джамили. Она потребовала развода, и семейный совет удовлетворил ее просьбу. Поскольку у меня не было другой законной жены и родственников, которые занялись бы воспитанием детей, сыновья временно присоединились к другой семье. Я не задумывался над этим, потому что одна Мария занимала все мои мысли. Ее отказы только разжигали желание обладать ею. Ты знаешь печальный финал этой истории. Я не успел попросить прощения у твоей матери за ужасные поступки, продиктованные слепой страстью. Как я страдал от осознания того, что она никогда не полюбит меня! Когда родился ты, я воспрянул духом. Ты получил свое имя в честь несгибаемой твердости Марии. Как только я взял тебя на руки в первый раз, так сразу подумал — вот мой сын Кайс, рожденный женщиной с каменным сердцем. Под влиянием задетой гордости я пытался отомстить ей всеми возможными способами. Но в то же время ты сделал то, что мне никак не удавалось: соединил нас пусть невидимыми, но крепкими узами. Мария только под угрозой разлуки с тобой вышла за меня замуж.

Как ты знаешь, по нашим законам старшая жена должна быть одной веры с мужем, поэтому прежде я снова женился на Джамиле. Но мои отношения с обеими женами не складывались, они не любили меня. Я искал удовольствий на стороне, содержал небольшой гарем. Дети оставались единственной отрадой моей жизни. Исхан и Лабиб после пребывания в доме деда стали явно недолюбливать меня. Нет, их отношение оставалось почтительным, поведение смиренным, но семья Джамили стала для них важнее отцовской благосклонности. Только ты, Кайс, всегда с радостью бросался ко мне, когда я возвращался после длительного отсутствия. С каждым годом я находил в тебе все больше сходства с самим собой. Вместе с упорством матери ты унаследовал мою целеустремленность, сообразительность и самое важное — трепетное отношение к семье. Сын, я чувствовал твою поддержку в самые трудные минуты и никогда этого не забуду. Между нами вот уже два года стоит призрак Марии. Я могу сказать в свое оправдание лишь то, что мы оба ее любили, только моя любовь была разрушительной, а твоя — созидательной. Прости меня, если сможешь.

— Отец, мне нечего тебе прощать, — наконец заговорил Кайс. — По отношению ко мне ты не сделал ничего плохого. Но, думаю, моя мать смотрит сейчас с небес и тихо радуется. Она не смогла тебя изменить при жизни, ты просто не желал идти на уступки женщине. Но всегда нужно чем-то жертвовать. Я не задумываясь поступился своей гордостью и в ответ получил любовь. Но у меня перед глазами стояла ваша грустная история, а ты действовал вслепую.

— Возможно, если на то будет воля Аллаха, мы с Марией встретимся на небесах. Тогда я смогу наконец покаяться перед ней. Дни, которые ты провел в лихорадке, стали переломными для меня. Я не смею разрушать твое счастье, разлучая тебя с этой девушкой. Мне придется смириться, если ты захочешь уехать. Я и сам все чаще мечтаю убежать подальше, оставить дела, дом, деньги, цивилизацию, о которой когда-то грезил. Пустыня зовет меня голосами предков, голосом моей матери, отца, братьев и сестер, с которыми не суждено более встретиться. Я не понимал прелести той жизни, ее плавности, неспешности, гармонии. Дубай совсем другой. Я устал от постоянной борьбы, от нечестных методов ведения бизнеса, устал обманывать, врать, чтобы заработать лишнюю купюру. Теперь настал ваш черед, действуйте. Делайте что хотите.

Взгляд Омрана горел диким огнем, убедившим сына в твердости намерений отца. И все же Кайс предпринял попытку отговорить его:

— Зачем тебе прятаться от мира? Ты можешь просто отойти от дел и увидеть другую жизнь, посетить разные страны, купить дом в красивом месте. Поедем со мной в Лондон! Ты будешь жить рядом со мной.

— Нет, моя родина здесь. Здесь я хочу умереть, остаться навечно в земле, по которой ходил долгие годы. А ты поезжай. Но не забывай помогать братьям в делах.

— Они без меня разберутся. Оставь им бизнес, отец. У Исхана и Лабиба есть качества, необходимые для зарабатывания денег. К тому же их в отличие от тебя не мучают угрызения совести.

— Как хочешь. Ты волен сам выбирать дорогу, которой пойдешь. Но у меня будет одна маленькая просьба, сущий пустяк. Надеюсь, ты не откажешь старику и постараешься навещать меня хоть раз в год.

— Отец, я обещаю прилетать в Эмираты каждый месяц. Но неужели ты действительно намерен отгородиться от всех, стать затворником и не изменишь своего решения?

— Да, Кайс. Я уже представляю, как стою среди океана песка, смотрю на заходящее солнце, на переливающийся в его лучах воздух, на чистое небо. Моя душа от одних этих мыслей наполняется умиротворением. Ты помог отыскать мне верный путь. Я воспитал замечательного сына — великодушного, справедливого, честного.

Омран умолк, совершенно обессилевший от длительной беседы. Кайс поднялся с кровати и молча обнял старика. Тишину, воцарившуюся в палате, нарушила медсестра. Она вошла и, увидев больного, строго сказала:

— Вы должны немедленно лечь! Я сейчас позову врача.

— Мне нужно выбираться отсюда как можно быстрее, — сказал Кайс отцу, едва они вновь остались одни. — Жду не дождусь, когда отправлюсь в Лондон за Камиллой.