В разное время печатались мои заметки о поэтических книгах южноуральских литераторов. Чаще они писались по «свежему следу», вскоре после выхода сборника. Наверное, поэтому в них преобладали первые общие впечатления и оценки могли быть с известной долей эмоционального сиюминутного восприятия. Впрочем, как правило, я писал о поэтах, творчество которых мне давно знакомо.
Я помню, например, первые, еще несовершенные стихи Вячеслава Богданова, молодого рабочего-монтажника Челябинского металлургического завода, активного члена заводского литературного объединения. С тех пор минуло почти полтора десятка лет. Но и тогда поэтическая одаренность Вячеслава Богданова не ставилась под сомнение. Сегодня же имя поэта, члена Союза писателей СССР известно не только на Южном Урале. Его книги выходили в московских издательствах. Циклы стихов нередко появлялись в центральных журналах.
Магнитогорец Михаил Люгарин состоит в писательском союзе со дня его основания — с 1934 года. Жизненная и литературная судьба поэта не проста. Но пережитые горести не сузили творческие интересы писателя. Поэтическое слово, вышедшее из-под пера Михаила Люгарина, всегда многоцветно и искренно, оно полно любви к человеку, к родной южноуральской природе.
Из молодых мне хочется выделить челябинца Бориса Калентьева, члена Магнитогорского литобъединения Римму Дышаленкову и газетчика Атиллу Садыкова.
В каждом поэте мое внимание привлекает прежде всего авторская пристрастность. Пристрастность к избранной теме, к лирическому герою, словом, та социальная направленность, которая делает поэзию партийной, боевой, современной.
Остановимся несколько подробнее на каждом из названных поэтов.
У Вячеслава Богданова есть небольшое пятистрочное стихотворение, в котором поэт полушутя заявляет:
Коль доведется умирать,
То у меня — учтите! —
Завод — отец.
Деревня — мать.
И черный труд — учитель.
Поэт признается в пристрастии к деревне, где он родился и с детских лет приобщился к нелегкому крестьянскому труду, и к Челябинскому металлургическому заводу, ставшему на целых 16 лет его добрым наставником в огневом ремесле.
Деревня и завод — два родника, питающие поэзию В. Богданова.
А мы спешим,
А мы уже сошлись!
И я —
Звено единства между ними!
Это заключительная строфа поэмы «Звено», написанной несколько лет назад.
Деревня и город в творчестве В. Богданова обретают новые точки соприкосновения, новые поэтические краски.
Как в труде крестьянина, так и в делах рабочего одно роднящее начало — творчество.
«Научитесь понимать» — так назвал одно из стихотворений поэт, в котором сталевар говорит своим единомышленникам: «Надо научиться понимать огонь!» Но и тракторист высказывает ту же мысль ученику, главное в профессии хлебороба — научиться понимать землю.
В прошлом году в московском издательстве «Советский писатель» вышел сборник Вячеслава Богданова «Светунец». Удачу новой поэтической книги во многом предопределила поэма «Рождение».
...В город к сыну из деревни приезжает мать, ставшая в двадцать солнечных лет вдовой:
...Но до сих пор
В ночах, до слез тягучих,
Она себе все снится молодой:
Июльский тракт
Бедою утрамбован,
Полночный час отбросил тишину.
Она опять по тракту
До Тамбова
Все провожает мужа
на войну...
В поэме автор показывает картины крестьянского труда в те годы, когда работы было невпроворот, да такой, от которой «сердце не вмещалось в груди». Но главное испытание было впереди...
И сегодня, через тридцать лет после войны, продолжает сниться солдатской вдове тот черный день.
И,
Словно в пропасть,
Дверь отворена...
В который раз вручают
извещенье.
Что муж убит.
И под Москвой —
война!..
Но с печи неотрывно смотрят на нее глаза детей. Теперь она им — единственная опора. И они — ей. И надо жить...
Тут мы осознаем все величие подвига наших женщин. Как похвальное слово им звучат в поэме строки:
«Мужьям за подвиг — памятники ставят, а жены — тяжесть подвигов несут. И молчаливо, гордо и достойно хранят живую память о мужьях...»
В поэме образу фронтовика-отца автор придает большое значение. Он один из миллионов советских людей, создавших монолитное единство, о которое разбилось фашистское нашествие.
Он знал — ей быть!
По сердцу, по уставу
Его винтовка — первая
в строю...
И первые окопы,
И заставы,
Где ты меж пуль,
Безвестности
И славы
Едва ли сносишь голову
свою...
И, уходя на фронт, он был уверен: России быть! И место в монолитном строю советских людей займет его сын. «Вот только подрастет, вот только подрастет...»
Случилось именно так, как хотели отцы, уходя в бессмертие... Сыновья верны заветам отцов, они — «крупицы вечности земной».
Ты, человек, всему,
на свете — семя!
Твои гордый лик
Не вытеснят века...
Вот город мой,
И я иду на смену,
И высоко играют облака.
Вячеслав Богданов опоэтизировал вечную пору рождения, становления человека, гражданина. Произведение обрело крылья социальной возмужалости.
Совсем недавно местное издательство выпустило новый большой поэтический сборник Вячеслава Богданова под названием «Избранная лирика». В книге собраны не только известные лирические стихи поэта. Здесь помещено более двух десятков новых произведений. В лучших из них, казалось бы, сокровенное, личное приподнято до высот поэтической публицистики.
Развел в пути я множество костров
И в час прозренья для себя приметил:
Раскроен мир на тысячи ветров,
Есть ко всему попутный в жизни ветер.
Есть ветер зла,
Есть ветер суеты,
Попутный ветер к зависти,
Бессилью...
О, сколько душ они перебесили
И никому не дали доброты!
Поэт призывает не верить ветрам, «что дуют резво в спину!» Человек обретает радость жизни в борьбе: «острей чутье, когда идешь на ветер» и «хоть путь тяжел, подъем к вершине крут, но ты придешь к вершине бездорожьем».
Вся конструкция стихотворения, как бы сама противостоит «ветру зла», здесь нет случайной строчки или слова.
Таким же мне видится и стихотворение «Стог».
Тяжелый год. Нетопленная печь.
Глухая ночь,
А в доме — ни полена.
Над стогом месяц высится,
Как меч,
Крадусь в степи,
Как будто бы из плена.
Скупа стихотворная строка, а метафорическое сравнение (месяц, как меч) кажется на пределе точности. Сейчас просто немыслимо себе представить, чтобы десятилетний голодный мальчишка глухой ночью крался за клочком соломы. Так случалось в суровое военное время...
Стихотворение смелое и поэтому кристально правдивое. Время в нем повернуто к нам не самой яркой своей гранью. Да, так было.
Но память тех лет не ожесточила сердце. Поэт твердо говорит:
Я это все запомнил
и сберег.
И сердце оттого не каменеет.
И душу мне,
Как тот колхозный стог,
Никто вовек раздергать не сумеет!..
Поэзия Вячеслава Богданова заключает в себе некое завидное свойство не стареть. Более того, перечитывая его стихи, каждый раз открываешь в них для себя что-то новое.
Вот стихотворение «Покой» со своей непреходящей мудростью бытия.
Хочу весны и тишины —
до звезд.
От долгих верст окреп
И притомился.
В апрельский день
Пришел я на погост,
Что за селом
В деревьях притаился.
Но не эти строки несут в себе главный, смысловой заряд. Главное начинается тогда, когда поэт находит свежие слова, чтобы сказать об огромном уважении к памяти наших отцов...
Много лет назад в одной из статей И. Л. Сельвинский высказал мысль, что поэта должны признать сначала мастера, потом — читатели. Если этого не случилось, значит литератор «не дотянул» до истинного поэта.
Вячеслава Богданова уже признали многие мастера — о нем сказали доброе слово Василий Федоров, Виктор Боков, Александр Межиров, Егор Исаев...
Поэт шел верной дорогой к широкому читателю со своей большой нравственной правдой.
Случалось, что из-под его пера выходили и сырые строки. Или В. Богданов брался за серьезную тему («Баллада о сердце»), но его перо оказывалось для этой темы «не очиненным», и в стихотворении вдруг появлялась картежная атрибутика, а высокие мысли выливались в банальную припевку: «повезет — не повезет», «чет — не чет».
Талантливая книга стихов похожа, думается, на слаженный оркестр с умно составленным репертуаром. И досадно, когда вдруг прозвучит фальшивая нота.
Несколько лет назад я прочитал у поэта-магнитогорца Михаила Люгарина такие строки:
Гляжу на мир
влюбленными глазами.
Дымится степь,
кочуют облака.
И, рукавами тростников
касаясь,
На север пробирается река...
И удивился, насколько прост и вместе с тем емок художественный рисунок поэта.
Примером поэтической образности могут служить и следующие стихи Михаила Люгарина:
Здравствуй, лес с зеленой крышей, —
В твой июньский зной
Прихожу не ради вишен
Я в шатер сквозной.
Грибникам давай ненастье,
Ходят — книзу лбы.
У меня другие страсти,
Нет стихов,
И нету счастья —
Нет моей судьбы.
Я ищу ее не в книгах,
Сидя за столом,
Выйду в поле,
В поле мигом —
Звуков целый том.
Выбирай из них любой
Он звучит, как песнь.
...Не ищу судьбы другой,
Кроме той, что есть.
Судьба поэта неотделима от судьбы его поэтических сборников. Жизнь Михаила Люгарина сложилась не просто. Начав свой творческий путь в начале 30-х годов на строительных лесах легендарной Магнитки вместе с Борисом Ручьевым, плотник Люгарин стал поэтом потому, что стихи жили в нем и он жил ими. И эта празднично-тяжкая, изматывающая ежедневная работа над каждой строфой, над каждым словом и была его судьбой. И пусть потом в жизни ему привелось работать и за слесарными тисками, и в редакции газеты, и в поле, он оставался поэтом, добытчиком того единственного слова, которое приносит потом радость людям, заражает любовью к родным полям, лесам, рекам — ко всему тому, что мы называем Отечеством.
Михаил Люгарин назвал один из последних сборников совершенно точно: «Гляжу на мир влюбленными глазами».
Торной тропкой пролегла главная тема в нем — воспевание и возвеличивание земли-матери, самого сущего для человека.
Ночь, Тобольщине не спится,
Звезды падают в траву.
Пусть за нас другим
приснится
То, что видим наяву.
Тальники и перелески,
Обмелевшие луга.
И на сжатом поле тесно,
К небу тянутся стога.
Гром копыт и гул моторов,
Льется песня за рекой.
Ты спросила:
— Час который?
Я ответил:
— Рейс шестой.
Земля открыла поэту самое заветное: красоту свою — в цвету, мудрую щедрость — в тяжелом колосе, целомудренность — в первом снеге.
И всюду художественную мысль Михаил Люгарин выражает свежей метафорой, верным сравнением, запоминающимся эпитетом.
В стихотворении «Журавли» весна шагает «в косынке легкого тумана», а вот в другом стихотворении весна уже предстает как «всегда начало счастья», как озорная девчонка, по своей прихоти расцветившая небо радугой.
Отрадно заметить, что Михаил Люгарин верен своему принципу и сегодня: он продолжает серьезно и кропотливо работать над словом, прежде чем поставить его в поэтическую строку.
Впервые поэтический голос Бориса Калентьева прозвучал сравнительно недавно, три гола назад, на семинаре рабочих поэтов Урала, который проходил в Магнитогорске. Тогда стихи 23-летнего шахтера из Копейска выгодно выделились своей искренностью и гражданской зрелостью. Со стихами начинающего поэта читатели познакомились по публикациям в «Челябинском рабочем», «Вечернем Челябинске», «Комсомольце». Вскоре лучшие его стихи помещаются в журналах «Урал», «Советский шахтер», «Сельская молодежь».
Главная тема стихов молодого автора — труд, человек труда.
В стихотворении «Герои» автор пишет:
Есть в угле
Особый запах,
Запах
Скрытого огня.
Правда,
Чувствуется в лавах,
Что такое
Пятерня!
Вот она!
Шероховата,
Убедительно сильна.
От нее пошла
В тридцатых
По-стахановски страна!
Работа пьянит, работа захватывает тебя всего без остатка. Вот и тогда приходит уверенность в трудовой победе.
Лава села!
Лава села!
Отмечаем
Это дело
Не банкетом с розами,
Не речами-тостами...
Из последней фляжки
по глотку воды —
За тру-ды!
Шахтерскую работу ни с какой другой не сравнишь. Сталевару нелегко, но он на земле; машинист зорко всматривается в убегающие за горизонт рельсы, готов к любой неожиданности, но он на земле; токарь обрабатывает деталь с точностью до микрона, надо быть предельно внимательным, но он на земле. Шахтер под землей. Чтобы добыть огонь людям, чтобы добыть «хлеб» домнам, чтобы взлететь ракетам к звездам.
Человеку дали крылья,
Человеку мир открыли —
Вот он, весь
перед тобой! —
Человек расправил крылья
И полез, чудак... в забой!
Стихи Бориса Калентьева ярки своей конкретностью. Знание рабочих деталей профессии приходит с годами и после того, как изведаешь тяжесть отбойного молотка, крепежной стойки...
Вчерашний школьник, Борис Калентьев приехал в Копейск, спустился в шахту. Но не сразу стал забойщиком, не враз овладел специальностью машиниста подземного электровоза.
В стихотворении «Первая награда» автор ведет поэтический рассказ о том, как его лирического героя наградили «Медалью Ильича». Впервые молодому рабочему сказали о его трудовой доблести. И был оркестр, и были аплодисменты:
И грянул туш!
Аплодисментов порох
Взорвал фойе.
И ноги не идут...
Меня признали
В этот день
Шахтером!
А я молчал.
Но знал —
Не подведу.
Молодой поэт выбирает уважительные слова, когда рассказывает о своих старших товарищах-шахтерах. Ведь больше его, юноши, «Медаль Ильича» заслужили они. И вот взволнованные, «при галстуках», чинно подходят к столу солидные мужчины. Идут они раскованно, не впервой Родина отмечает их вдохновенный труд. Но сегодня особый день и особая награда — медаль с изображением самого дорогого человека — Ленина.
...Пришло время, и молодой шахтер надел солдатскую шинель. Мирный труд сменился трудом ратным. И в этом труде солдат Калентьев видит высокую честь и высокий долг гражданина СССР. Поэт сумел рассказать об армейских буднях взволнованно, но без прикрас и скидок.
В стихотворении «Присяга» русоволосые парни клянутся охранять рубежи Родины:
Плац.
Тишина над развернутым
строем.
Держим равненье
на знамя героев...
...Родина
Нас
Посвящает в солдаты!
В стихах этого цикла автор подчеркивает преемственность всех поколений воинов Советской Армии. В «Удивительной балладе» развернута картина учений на ракетной огневой позиции. Десять секунд до пуска. Командир ведет отсчет: десять, девять... а перед мысленным взором его, участника прошедшей, войны, встают руины советских городов и сел, павшие товарищи на поле брани. Шесть, пять... Вспоминается любимая, погибшая на чужбине. И поэтому здесь — командир и эти молодые парни, чтобы не повторился Бухенвальд, чтобы парни встретились с любимыми. И вот, когда «решительно» палец на кнопку ложится, по радио раздается:
— Над ракетою птицы!!! —
ефрейтор Васильев
с поста номер пять...
— Отставить! —
полковник
успел закричать.
В сборнике помещено несколько лирических стихотворений из цикла так называемой пейзажной лирики, которая как бы высветляет еще одну грань творческих возможностей молодого автора. Пробовал свои силы Борис Калентьев и в других жанрах. В «Вечернем Челябинске» публиковалась его романтическая поэма «Ловелла». Мне думается, что в этом направлении молодой поэт еще проявит себя.
Борис Калентьев сделал первый шаг в страну Поэзию. Верный шаг. Значит, так держать!
Одна из самых замечательных примет нашего советского образа жизни — единство духовной и производственной деятельности человека, гражданина. Можно привести массу примеров, когда именно отличный производственник, ударник коммунистического труда является и активным общественником, партийным вожаком, депутатом Совета. А когда поэтически одаренный рабочий человек берется за перо, чтобы словом выразить свои чувства, часто лучшими его стихами становятся те, в которых он рассказывает о своих товарищах по труду, о заводе, ставшем родным, колхозной бригаде, школе.
Такими я бы назвал стихи Риммы Дышаленковой: «Вступление», «Завод», «Крановщица», «В цехе». С подкупающим гражданским пафосом звучат строки:
...Я живу на Урале,
Высекаю огонь
Из кремневой его красоты.
Может быть, стоит только посоветовать магнитогорской поэтессе не пользоваться фразами, которые давно уже потеряли поэтическую свежесть. Когда говорится о глазах, то непременно — глубоких, руках — теплых, друге — единственном и т. д.
Атилла Садыков сейчас работает в районной газете. Каждый день он как бы вновь и вновь встречается с лирическими героями своих стихов. Вот и сегодня в поле журналист А. Садыков разговаривает с совхозным механизатором, и ему живо вспоминается совместная работа и дружба с восемнадцатилетним Колей Грибовым, трактористом, погибшим на целине, — комсомолец спасал горящий хлеб. И вот из-под пера льются взволнованные строки о героическом подвиге нашего современника. Именно таким, как Николай Грибов, поставлен в целинной степи памятник — трактор:
С тех пор и стал наш трактор старожилом.
Стоит, как младший брат броневика,
Напоминая нам,
Что это было,
И это есть и будет
На века!
В каждом своем стихотворении Атилла Садыков — боец и гражданин, не прошла зря трудовая закалка в юности.
Сгружая тес
На травяное ложе,
Вздымая гребни
Пахотной волны,
От солнца и от пашни
Чернокожи,
Мы проходили
Школу целины...
Широка и глубока река большой поэзии. И ее струи полнятся притоками. Каждый раз, когда знакомишься с новой поэтической книгой, веришь, что еще один ручеек выбрал себе верное русло.
Давно присматриваюсь с интересом к творчеству челябинского юмориста Александра Петрина.
Чем же привлек мое внимание и завоевал мою симпатию этот автор?
В Москве я знаю фельетонистов и юмористов — имя же им легион, которые отлично понимают, о чем и как надо писать, чтобы в газетах и журналах принимали бы куцые юморески и не менее куцые рассказы. Все это — литераторы второго отражения. О жизни они знают по предыдущим сочинениям других авторов. Но «игра ума» не заменяет познания действительности. И жизнь не стоит на месте: то, что происходит сегодня, не могло иметь места вчера. А читателям интересно постигать новые явления. Повторение пройденного не радует.
Говорю о сем, ибо в Петрине есть имманентная свежесть: он черпает свои темы и своих персонажей из самой гущи быта. Для сатирика нет лучше источника в творчестве. К тому же Петрин пришел в литературу из среды, которая доселе мало выдвигала писателей. Его многолетняя работа в системе торговли (Министерство торговли, Центросоюз) дала и продолжала давать такие обильные впечатления, что он не знает недостатка в темах, сюжетах, типах сегодняшних людей и т. д. Не надо только думать, что наш автор ограничивает свою тематику работниками товаропроводящей сети. Он — настоящий бытописатель, который видит человека не только на работе, но и в личной жизни, во всей сложности взаимоотношений с микросредою, в которой существует каждый из нас. И эти «микросреды» — важный компонент в рассказах Петрина. Они-то и обнаруживают острое и глубокое понимание писателем реальности наших дней.
15 рассказов, вошедших в последний сборник Петрина «Блудный муж» (Южно-Уральское книжное издательство), написаны в том же ключе, что и его прежние произведения. В них те же достоинства: реальные проблемы наших дней; живые образы; сатира, опирающаяся на действительные недостатки, а не на придуманные авторами, любящими «игру ума», парадоксальные ситуации. Диалог в рассказах Петрина живой, энергичный, фабулы достоверные.
И, как водится, недостатки нашего челябинца суть продолжение его достоинств: стремительность и жизненность, пронизывающая небольшие, но емкие вещи, иной раз оборачивается неразборчивостью в средствах выражения. Хотелось бы увидеть сдержанность — особенно, когда речь идет о прямой речи и поступках отрицательных героев, Петрин не всегда решает свои сюжеты с точностью, которая требуется в сатире. Однако его всегда интересно читать, ибо даже самый неудачный из рассказов сообщает читателям не истрепанные другими юмористами приметы времени, быта, людских помыслов и поступков. А это — самое важное!
Хочется надеяться, что Петрин доживет до того дня, когда будет выпущена большая книга его рассказов, а не микросборники, что выходили доселе.
Так начинаются письма Валериана Николаевича Правдухина к Никитиной, чье имя тесно связано со знаменитыми «Литературными субботниками» и с накоплением уникальной коллекции автографов выдающихся деятелей литературы и культуры нашей страны.
Письма В. Правдухина сохранились в рукописном отделе Всесоюзной государственной публичной библиотеки имени В. И. Ленина — нашей богатейшей национальной сокровищницы. Они ценны тем, что вводят нас в душевный мир этих писателей.
Три письма В. Правдухина относятся к 1926 году. Четвертое датировано 1929 годом. А пятое, судя по записке Сейфуллиной, относится к тому времени, когда наши земляки переехали в Москву.
И хотя, на первый взгляд, письма эти носят личный, доверительный характер, они раскрывают некоторые подробности, связанные с творчеством и общественной деятельностью В. Правдухина и Л. Сейфуллиной, стоявших у истоков зарождения советской литературы. А если учесть, что эпистолярное наследие В. Правдухина не собрано и, вероятно, утрачено, то каждое письмо или обнаруженная рукопись приобретают исключительное значение, ибо восполняют страницы еще ненаписанной биографии писателя.
В письмах к Е. Никитиной Валериан Николаевич предстает как талантливый критик-литературовед, разрабатывающий свои темы и заботящийся о творчестве близкого ему человека — Сейфуллиной.
Из переписки мы также узнаем, что писатели любили путешествовать по отдаленным уголкам родной страны. Именно к этому периоду В. Правдухин уже написал свои воспоминания-очерки «По излучинам Урала. В лесной степи», продолжал работать над книгой «Годы, тропы, ружье».
Последнее письмо В. Правдухина интересно библиографическими сведениями, восполняющими пропуски, допущенные в таком солидном издании, как «Русские советские писатели-прозаики», подготовленном Государственной ордена Трудового Красного Знамени публичной библиотекой имени М. Е. Салтыкова-Щедрина.
В письмах указываются факты, важные для историков литературы: точно устанавливаются даты работы над повестью «Каин-кабак», задуманной еще в Челябинске, рассказывается о премьере «Виринеи», поставленной студией пролетарского актера.
Думается, уральский читатель с интересом отнесется к предлагаемой его вниманию небольшой по объему переписке.
Дорогая Евдоксия Федоровна!
Спасибо за письмо и письма, и за приглашение. Простите, что мы не сразу откликнулись на Ваши добрые строчки: ждали выяснения срока нашей поездки в Харьков и Москву — и пока не дождались. Дело в том, что наше посещение Москвы связано с поездкой в Харьков, куда нас пригласили читать — и вот ждем со дня на день телеграммы о дне нашего выступления. Вероятнее всего, что в Москве мы будем между 7—12 февраля. Спасибо за приглашение к себе, но поймите, добрая Евдоксия Федоровна, что нам будет неудобно перед родней, если мы заедем не в гостиницу. Мы очень тронуты Вашим приглашением — и мысленно уже у Вас. Вспоминаем Вас часто. И мне досадно, что Вы так скоро уехали тогда вечером, так хотелось еще посидеть с Вами.
Живем так же, как прежде. Помаленьку работаем. Я сейчас готовлюсь к докладу об Есенине. Кое-что почитываю (когда вижу книжечки Рени и Короленко — думаю о Вас). Л. Н. заканчивает свою повесть «Каин-кабак». Сдали материал для альманаха в Ленгиз: я статью «На литературной отмели», к-ую собираюсь прочесть на Вашем субботнике, а Л. Н. рассказ «Налет».
Благодарим, что Вы послали нам «Свисток», но, к нашему огорчению, мы до сих пор его не получили. Но, вероятно, получим. Спасибо. Привет субботникам. И всей Москве.
Л. Н. собирается весной в Париж, а до весны или в начале ее, надеемся, Вы у нас еще побываете. Вчера смотрели здесь в постановке студии пролетарского актера «Виринею». Очень и очень неплохо.
Жму и целую Вашу руку. Л. Н. Вам горячо кланяется. Перед выездом еще раз черкнем.
27/1—26 г.
Ленинград, ул. Халтурина, 27, кв. 27.
Одесса 22 февраля 1926 года
Дорогая Евдоксия Федоровна!
С берегов Черного моря привет глубокий, как море...
Впервые смотрю на него, на его прекрасную мощь. И самое поразительное в нем — это соединение непреоборимой и в то же время «женственной», мыслящей силы, бесконечной и неохватной. Живем здесь три дня. В Одессе не выступали, устали в Харькове: там выступали семь (7) раз! Сегодня едем в Киев и там 24 и 26 выступаем. В Харькове вечера прошли с хорошим успехом. Лид. Ник. Пользуется большой любовью молодежи, так что пришлось двери аудитории охранять от этой любви... милиции.
Приедем в Москву в воскресенье 28. Немного для нас неудобно: так далеко Ваша суббота, но из-за любви остаемся до 6-го, т. е. до следующей субботы, а если Ваш распорядок позволит, то Л. Н. Сейфуллина прочтет отрывок из новой повести«Каин-кабак» — 50 мин. И я, в зависимости от времени, или свой рассказ «Телеграфист Селидевкин» 20 минут или доклад на 50 минут — «На литературной отмели». У нас будет в запасе неделя, и, конечно, мы повидаемся и сговоримся.
Познакомились в Харькове с украинскими писателями. Расскажем о них по приезде. Сейчас бегу хлопотать о билетах и еще о различных мелких вещах.
Привет всем «субботникам». Привет от Л. Н.
Еще раз московский телефон на всякий случай — 5-48-76, если мы сами погибнем в «море».
Дорогая Евдоксия Федоровна!
Все выходит так, что я Вас обманываю. Хотел позвонить Вам в Москве и даже мечтал забежать — и не пришлось. Забегался и не успел. Простите великодушно.
Сообщаю теперь, что дело с изданием книги Л. Н. Сейф. в 1927 году не выйдет, потому что не удалось развязаться с Госиздатом — и право издания ее книг снова пришлось оставить за Госиздатом. Жаль, но ничего не поделаешь. Меня очень заинтересовала Ваша «История литературы XX века» — и если дело у Вас пойдет, будет радостно и интересно.
Новостей у нас особых нет. Жизнь здесь более тихая и, в частности, литературной жизни очень и очень мало. Писатели живут разрозненно. Мечтаем о субботниках, но боимся начинать: публика очень разношерстная и хладная.
Л. Ник. Вам горячо кланяется.
Черкните на досуге.
Дорогая Евдоксия Федоровна!
Шлем с настоящим письмом заявление в кооператив «Луч». Посодействуйте. Если это дело реально и если мы получим положительный ответ, то выедем в Москву для окончательной договоренности и устройства денежных дел. Мы надеемся внести половину суммы до конца марта. Госиздат должен Л. Н. выплатить до июля месяца сего года пять тысяч, и мы надеемся тысячи две получить наличными, а тысячи три будем просить векселем. Очень уж хочется нам перебраться в Москву и особенно в этот ожидаемый дом. Если нам будет предоставлено площади больше пяти сажен, — нам это очень бы хотелось, то будем искать еще денег. Надеемся найти. Будем самоотверженны, если есть надежда осенью переехать на новую квартиру.
Просмотрели мы оба как Вашу статью, Евдоксия Федоровна, так и изданный Вами сборник критических статей о Сейфуллиной. Обоим нам статья Ваша понравилась. Она полно, всесторонне охватывает писательскую деятельность Л. Н. Конечно, не во всем мы согласны, но разве это возможно: я, Правдухин, лично не согласен с тем, что «Каин-кабак» является понижением линии творчества Л. Н. По ведь личный вкус у каждого из нас разный. В сборнике Л. Н. хотела бы видеть статью Як. Брауна «Через нельзя». Она достаточно своеобразна и интересна для этого.
Не знаю, ставили ли Вы себе целью дать полную библиографию произведений Л. Н. Если да, то могу указать еще некоторые издания, у Вас не упомянутые. Это — книжечка «Простые рассказы» в изд. «Огонек», год 1928. Там есть рассказы, не вошедшие пока в собрание сочинений. Не упомянута ее большая статья «Памятное пятилетие» в № 1 «Сиб. огней» за 1927 г. Есть ряд повторных изданий в «Универсальной библиотеке» Госиздата (книжечек семь, некоторые двумя изд.). Четыре главы впервые отдельно изданы в 1922 г. Алтайским отд. Госиздата, Барнаул и т. д. В «Современ. проблемах» вышли ее переделки — пьесы «Правонарушители», «Инструктор Красн. молодежи» и «Губернатор». Был ее очерк в 1923 году в тоненькой «России» — «Не всякий мечтающий быть профессором им бывает...» Напечатано очерков семь о загранице в «Вечерней Красной газете» под заглавием «Четыре столицы» и т. д.
Но я думаю, что все это не существенно, за исключением разве книжечки «Огонька». Книжечку я назад решил не посылать, черкать там нечего. Могу только указать на один комизм: на странице 17 в статье Воронского есть похвала слову «изуроглый». Такого слова у Сейфуллиной нет, как нет его вообще в русском языке. У ней было «издроглый», в оригинале произошла опечатка. Эта цитата повторена у Ев. Мана на странице 60 тоже с «изуроглым».
Биографию Л. Н. можно взять из 1-го тома изд. Госиздата. Сама Л. Н. не хочет писать автобиографию, а эта написана мной.
Приписка: «Крепко Вас целую, горячо благодарю за книги. Очень хочется поселиться поближе к Вам.
13/II—29 г.
Дорогая Евдоксия Федоровна!
Все-таки я очень прошу Вас придти обедать к нам. У нас хорошая кухарка, и я не стесняюсь предложить ее стряпню. До половины шестого ждем. И если Ваши дела позволят, обязательно приходите.
Примечание. 1, 2, 3 и 5 письма хранятся в рукописном отделе под шифром: Н. С. к 15 ед. хр. 60, четвертое письмо под шифром: Н. С. к 15 ед. хр. 61.