Каменный пояс, 1975

АЛЕКСАНДР ПЕТРИН ХАМЕЛЕОН (По А. П. Чехову)

Через двор идет председатель домового товарищеского суда Очумелов в новом болоньевом плаще и с папкой в руках. За ним шагает рыжий активист с футбольным мячом, конфискованным у ребятишек.

Открытые по случаю жары окна многоэтажных корпусов глядят уныло, и только из одного вырывается истошный вопль запущенного на всю мощность магнитофона: «Джамайка-а-а!!»

Под этим окном толпится народ.

В центре толпы стоит человек в полосатых пижамных штанах и фетровой шляпе, подняв вверх правую руку.

В этом человеке Очумелов узнает бывшего завкадрами Хрюкина.

— По какому случаю тут? — спрашивает Очумелов, врезываясь в толпу.

— Да вот вышел я на скамейку — кислородом подышать... — начинает Хрюкин, брызгая слюной. — Врачи рекомендуют для общего омоложения организма... А этот подлец ревет, аж уши лопаются!.. Я — человек, тридцать лет проработавший!.. Работа была нервная, очень даже нервная. Если каждый теперь будет у меня под ухом такой шум устраивать, то лучше не жить на свете!..

— Гм!.. Хорошо... — говорит Очумелов строго, кашляя и шевеля бровями. — Чье это окно?

— Это, кажись, художника... Косматый такой...

— А, знаю!.. — обрадовался Очумелов. — Который каждое утро вокруг квартала бегает в синих обтянутых штанах? Я этого так не оставлю, я ему покажу Кузькину мать! Пора обратить внимание на подонков, не желающих подчиняться постановлениям! Как выселят его, мерзавца, по статье «за невозможностью совместного проживания», узнает от меня, что значит «жемайка» и прочая порнография! Я ему покажу синие штаны! Давно добираюсь!.. Я уже наводил справки об выселении как тунеядца. А там говорят: «Член творческого союза, работает дома...» Порядки, а? А он вон что творит!.. Надо же!

— Небось, навел полную квартиру разных голых натурщиц... — завистливо вздохнул какой-то старичок, провожая пристальным взглядом идущую через двор девицу в смелом мини.

— Елдырин, — обращается председатель товарищеского суда к рыжему активисту. — Немедленно составляй заявление, обойди квартиры и собери побольше подписей!

— Да это не у художника, а у самой товарища Жигаловой! — говорит кто-то из толпы.

— Товарища Жигаловой? Гм... Помоги-ка, Елдырин, снять плащ... Ужас, как жарко. Должно полагать, перед дождем... Одного только я не понимаю, чем тебе музыка помешала? — обращается Очумелов к Хрюкину. — По закону до одиннадцати часов вечера каждый гражданин имеет право играть на любом музыкальном инструменте, в том числе, на магнитофоне... Ты, должно быть, поругался с женой, а теперь ищешь, на ком зло сорвать... Известный народ! Знаю вас, склочников! Только бы анонимки писать да кляузы разводить!

— Нет, это не у Жигаловой... — глубокомысленно замечает рыжий общественник. — Будет она «жемайку» заводить, ей авторитет не позволит...

— Это ты верно знаешь?

— Верно!

— Я и сам знаю! У товарища Жигаловой, надо полагать, все пластинки — классические: Чайковский, Шульженко, Шопенгауэр там... А это — черт знает что! Абстракционизм какой-то, пошлость одна! Ты, Елдырин, дела этого не откладывай... нужно проучить! А то — напялит синие штаны...

— А может и у Жигаловой... — думает вслух активист. — Недавно видел, ей вроде бы какие-то пластинки на дом несли из «Мелодии»...

— Конечно, у Жигаловой, — говорит голос из толпы.

— Гм... Помоги-ка, брат Елдырин, надеть плащ... Что-то ветром подуло... Знобит... А вы, граждане, расходитесь... Нечего под чужими окнами толпиться, совесть надо иметь! У товарища Жигаловой может какой юбилей отмечается, а вы тут таращитесь, ушами хлопаете, как на сельской свадьбе!

— Вон домработница жигаловская идет, ее спросим! Ей, Прохоровна! Поди-ка, милая, сюда! Это твоя хозяйка музыку заводит?

— Выдумал! Она отродясь никакой музыки терпеть не может!

— И спрашивать тут долго нечего, — говорит Очумелов. — Художник нарушает! Что тут долго разговаривать! Выселить — и все! Оргии тут, понимаешь, развел!

— Это не она, — продолжает Прохоровна. — Это сынок ее, что намедни приехал... Какой день колобродит — в честь, значит, своего прибытия вновь под родительский кров... Не поспеваю за бутылками бегать... Навел дружков, девок, того гляди — нижний потолок обрушат! Страсть!

— Значит, сынок ихний приехали! Валера? — спрашивает Очумелов, и все лицо его заливается улыбкой умиления. — Ишь ты... А я и не знал! Погостить приехали?

— Приедешь, ежели из третьего института по шее вежливо сопроводили, — хмуро отвечает Прохоровна.

— Ишь ты... Соскучился по мамаше! А я ведь и не знал! Так это он веселится? Очень рад... Оригинальная мелодия... «Жямайка», а? Ха-ха-ха! Чувствуется столичная культура: ван-клиберновское что-то...

Прохоровна, не отвечая, ковыляет с тяжелой кошелкой к подъезду.

— А до этого космополита я еще доберусь! Я ему устрою — синие штаны! — грозит Очумелов и, запахивая плащ, продолжает свои путь по двору.

ЛЕОНИД ЧЕРНЫШОВ

ВЫРУЧАЙ!

Скажи мне,

кто прав?

Буду ясности рад.

Как друг

выручай

из беды.

Одни утверждают:

«Роман суховат!»

Другие: «В нем мною воды!»

ИЛЬЯ ГЕРЧИКОВ ПО-СМЕШНОМУ О МНОГОМ

Литературные художества — это еще не художественная литература.

Она была уверена, что тайну надежнее хранить сообща.

Кто способен бережнее плагиатора донести мысли автора до читателя?

Спрос на книгу жалоб превышал предложения.

Анахронизмы: сапожник без сапог, пирожник без пирогов, продавец пива без «Жигулей».

Самые поучительные истории — «истории болезни».

Сколько старую перечницу ни ремонтировали — из нее все перец сыпался.

Профессор упорно откладывал встречу со старостью: свидания назначал молодым студенткам.

Микрофон отключили, и король эстрады оказался голым.

Зеленый змий: «Кошелек и жизнь!»

Иногда думают, что «достаток» — производное слова «достать»...

Зуб вылечили на «1» с флюсом.

Ничто не разделяет людей так, как переполненный трамвай.

Приемная комиссия решила, что принять дом можно, но жить в нем нельзя.

ЯКОВ ИСАЕВ ЗАМЕТЫ

— Пять за поведение, — сказал врач больному старику.

— Значит, я снова впал в детство, — усмехнулся больной.

Листья, уносимые ветром, шептали: «Мы падаем, мы падаем, но мы летим...»

Холодные глаза не знают горячих слез.

Выступать с трибуны — еще не значит быть трибуном.

— Ну, как твое дело? — Лежит под пудом.

Если у него просили совет, он неизменно отвечал: «А я вам советую — как хотите».

Вольная жалуется: «У меня голова кружится, как спираль».

Девочка матери: «Это не и плачу, это глаза плакают».

Студент на экзамене: «Можно танцевать от объективных данных...»

Второй студент:«Можно бы облокотиться на такие факты...»

— Не с кем мне теперь нервничать, — пожаловался старик. — Бабушка моя долго жить приказала.